Дж. Г. Байронъ
Бронзовый вкъ
БРОНЗОВЫЙ ВКЪ.
Н. Каревъ.
БРОНЗОВЫЙ ВКЪ
или
CARMEN SECULARE ET ANNUS HAUD MIRABILIS
Impar Congressus Achilli.
Бронзовый век, Байрон Джордж Гордон, Год: 1823
Время на прочтение: 31 минут(ы)
Бронзовый вкъ. Новый (полный) переводъ Ю. Балтрушайтиса, съ пред. проф. Н. И. Карева
Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1905.
Въ 1820 г. въ южно-романскихъ государствахъ на Пиренейскомъ и Апеннинскомъ полуостровахъ съ островомъ Сициліей произошло революціонное движеніе. Примръ былъ поданъ Испаніей, и этому примру послдовали королевства Обихъ Сициліей (т. е. Неаполь и Сицилія) и Португалія, а въ слдующемъ 1821 г. чуть было не присоединился Пьемонтъ, бывшій главною частью королевства Сардинскаго. Эти революціи испугали государей Священнаго союза, которые въ 1820—1822 гг. собирались на конгрессы въ Троппау, въ Лайбах и въ Верон. На второмъ изъ этихъ създовъ монарховъ и министровъ Австріи отъ имени всей Европы было поручено усмирить неаполитанскую революцію, что Австрія безпрепятственно и совершила, задвъ, такъ сказать, мимоходомъ и революцію въ Пьемонт, a третій изъ названныхъ конгрессовъ — веронскій — уполномочилъ Францію сдлать то же самое и въ Испаніи, гд революція между тмъ успла перейти въ настоящую гражданскую войну. Въ 1823 г. французскія войска подъ блымъ знаменемъ Бурбоновъ произвели въ Испаніи реставрацію абсолютизма во исполненіе ршенія веронскаго конгресса.
Изъ біографіи Байрона извстно, какъ въ эти годы онъ относился къ революціонному движенію вообще и въ частности къ замысламъ и предпріятіямъ итальянскихъ патріотовъ, Извстно также и то, какъ онъ относился къ священному союзу и его реакціонной политик. Общее его политическое настроеніе начала двадцатыхъ годовъ и отразилось на его ‘Бронзовомъ вк’, написанномъ по поводу веронскаго конгресса.
Первая мысль о насильственномъ подавленіи вспыхнувшей въ январ 1820 г. испанской революціи была высказана еще въ март того же 1820 г., за два съ половиной года до созыва веронскаго конгресса. Тогда иниціатива принадлежала Александру I, но изъ четырехъ другихъ великихъ державъ ни Англія, ни Австрія, ни Пруссія не дали своего согласія на эту мру, опасаясь, что подавленіе испанской революціи только усилить франко-русское вліяніе на Пиренейскомъ полуостров. Особенно возсталъ противъ предложенія русскаго императора Меттернихъ, но когда въ іюл революція вспыхнула и въ Неапол, и у австрійскаго министра явилось опасеніе, что движеніе, распространившись на всю Италію, сдлается опаснымъ для австрійскаго господства въ Ломбардо-Венеціанскомъ королевств, самъ же онъ сталъ хлопотать, о томъ, чтобы отъ имени всей Европы дано было Австріи порученіе подавить неаполитанскую революцію. На конгресс въ Троппау ему удалось даже достигнуть особаго соглашенія между тремя главными участницами Священнаго Союза, т. е. Австріей, Пруссіей и Россіей, въ силу котораго он признавали за собою право вмшательства въ дла любого сосдняго государства во всхъ случаяхъ, когда этого потребовали бы безопасность и внутренній порядокъ того или другого изъ нихъ. Первымъ примненіемъ этого принципа и должна была быть австрійская экспедиція во владнія короля Обихъ Сицилій. Англійскій министръ Кэстльри, во всемъ слдовавшій обыкновенно реакціонной политик Меттерниха, съ своей стороны ничего не имлъ противъ этой экспедиціи, но ршительно высказывался противъ возведенія идеи вмшательства на степень общаго принципа международной политики европейскихъ государствъ: сочувствуя австрійскимъ видамъ относительно Италіи, онъ продолжалъ отрицательно относиться къ предложенію Александра І, касавшемуся Испаніи. Вотъ почему онъ протестовалъ противъ общаго постановленія, принятаго на конгресс въ Троппау тремя державами. Къ его протесту присоединилась и Франція. Этотъ протестъ былъ, однако, чисто платоническимъ, и въ слдующемъ году конгрессъ въ Лайбах окончательно уполномочилъ Австрію произвести экзекуцію въ Неаполитанскомъ королевств.
Очередь не должна была миновать и Испаніи. Монархи, совершившіе возстановленіе абсолютизма въ Италіи, ршили собраться и въ слдующемъ году на новый конгрессъ для принятія мръ и противъ испанской революціи, такъ какъ пришли къ тому заключенію, что не будетъ спокойствія въ Европ, пока въ Мадрид будетъ дйствовать революціонная конституція. Особенно въ этой мысли ихъ укрпили внутренніе раздоры, приведшіе Испанію къ состоянію полной анархіи. Въ іюл 1822 г. Фердинандъ VII съ помощью гвардіи задумалъ было низвергнуть конституцію, но другія войска вооружились на ея защиту, и передъ королевскимъ дворцомъ было перебито множество гвардейцевъ, посл чего лицемрный монархъ разыгралъ комедію благодарности войскамъ, спасшимъ конституцію. Онъ перешелъ даже на сторону наиболе крайнихъ политическихъ дятелей, такъ называемыхъ ‘экзальтадовъ’, но только для виду, на самомъ же дл тайно сталъ склонять европейскія державы къ тому, чтобы он вмшались и въ испанскія дла подобно тому, какъ это уже было сдлано по отношенію къ Италіи.
Александру I, какъ сказано, давно этого хотлось, и теперь онъ особенно хлопоталъ о томъ, чтобы склонить на свою сторону ближайшую сосдку Испаніи — Францію. Въ виду осложненій на Балканскомъ полуостров русскій государь мечталъ о новыхъ пріобртеніяхъ и предлагалъ французскому правительству принять участіе въ возможномъ длеж турецкой добычи, но ни Ришелье, ни смнившій его въ министерств Виллель не ршались запутывать свою политику на восток, когда по сосдству, за Пиренеями, разыгрывалась испанская трагедія борьбы крайнихъ правыхъ съ крайними лвыми. Въ самой Франціи въ это время не было недостатка въ политическихъ заговорахъ, имвшихъ цлью низверженіе Бурбоновъ путемъ военной революціи, и ультрароялисты, стоявшіе у власти, только о томъ и думали, какъ бы помшать революціи перешагнуть черезъ Пиренеи. Нужно было подавить ‘мятежъ* въ Испаніи, потому что имъ питались заговоры во Франціи, мшавшіе ей между прочимъ и въ ея вншней политик: куда было затвать что-нибудь на восток, когда стран грозила опасность революціи? Чтобы имть Францію на своей сторон при осуществленіи своихъ восточныхъ плановъ, Александру I было необходимо освободить Францію отъ этой опасности, а средство было извстно, было уже испробовано,—конгрессъ и по его ршенію военная экзекуція.
Конгрессъ собрался въ Верон въ середин октября 1822 г. Кром монарховъ Австріи, Пруссіи и Россіи на немъ присутствовали короли Сардиніи и Обихъ Сицилій, тосканскій великій герцогъ, пармская герцогиня и моденскій герцогь, не считая дипломатовъ разныхъ государствъ и между ними представителей папы, Франціи и Англіи. Наиболе видными дятелями дипломатіи на конгресс были Меттернихъ (Австрія), Монморанси и Шатобріанъ (Франція), Веллингтонъ (Великобританія), Гарденбергъ (Пруссія), Нессельроде и Поццо-ди-Борго (Россія), Съ самаго же начала русскій императоръ ршительнйшимъ образомъ заявилъ, что онъ скоре готовъ дожить въ Верон до сдыхъ волосъ, чмъ вернуться домой, не сдлавъ ничего для успокоенія Испаніи. Эта постановка вопроса, въ конц концовъ грозившая Франціи превращеніемъ въ исполнителя велній Священнаго Союза, пришлась не по вкусу французскому первому министру Виллелю, который боялся и ссоры съ Англіей, и обременительности экспедиціи для финансовъ, и броженія въ арміи, мобилизація которой, по его мннію, могла бы кончиться военной революціей. Въ этомъ отношеніи онъ расходился во взглядахъ съ господствующею партіей, среди которой было не мало лицъ, особеннымъ образомъ заинтересованныхъ въ испанскихъ длахъ: это были именно кредиторы антиреволюціоннаго регентства, неуспхъ котораго былъ бы равносиленъ и потер денегъ французскими его благожелателями. Самъ министръ иностранныхъ длъ, Монморанси, долженствовавшій представлять Францію въ Верон, былъ на сторон русскаго государя, и вотъ, чтобы удержать Монморанси отъ опаснаго шага, Виллель далъ ему въ помощники Шатобріана, который, какъ извстно, былъ не только писателемъ, но и государственнымъ человкомъ, въ данный моментъ онъ былъ французскимъ посланникомъ въ Лондон. Виллелю тмъ боле нужно было считаться съ желаніями Англіи, что главный сторонникъ Священнаго Союза въ правительств этой страны, Кэстльри, только что прекратилъ свои дни, зарзавшись перочиннымъ ножикомъ, a его преемникъ Каннингъ относился крайне недоброжелательно и къ Александру I, и въ особенности къ Меттерниху. Онъ и послалъ въ Верону Веллингтона, давъ ему инструкцію никоимъ образомъ не впутывать Англію въ задуманное предпріятіе. Виллель предполагалъ, что и французскій посланникъ въ Лондон будетъ держаться той же линіи.
Монморанси, которому Виллель рекомендовалъ не длать никакихъ шаговъ въ испанскомъ дл, а только выжидать, что предложатъ другіе, поступилъ какъ-разъ наоборотъ, a Шатобріанъ, вмсто того чтобы противодйствовать его политик, шедшей въ разрзъ съ видами главы правительства, поддался уговариваніямъ русской дипломатіи, открывавшей передъ нимъ широкіе политическіе горизонты въ случа солидарнаго дйствія Франціи съ Россіей и съ имющею быть успокоенной Испаніей, къ этому присоединялись и виды на личное возвышеніе Шатобріана при осуществленіи франко-русско-испанскаго союза. Во все время переговоровъ Александръ I проявлялъ особую настойчивость: онъ предлагалъ въ помощь Франціи дать свои войска, а съ другой стороны, въ уклончивости парижскаго двора усматривалъ (и говорилъ объ этомъ) чуть не преступное сообщничество съ испанской революціей. Какъ бы то ни было, Монморанси и Шатобріанъ дали себя убдить и застращать, и отъ четырехъ великихъ державъ, т. е. всхъ, кром Англіи, въ Мадридъ были посланы ноты, требовавшія, чтобы конституція 1812 г. была отмнена и былъ возстановленъ суверенитетъ власти, а въ случа отказа посольства четырехъ державъ должны были покинуть испанскую столицу. Мало того, четыре державы заключили между собою особый договоръ, не только дававшій Франціи право, но даже вмнившій ей въ обязанность — при извстныхъ обстоятельствахъ — вести войну въ Испаніи, причемъ при опредленныхъ условіяхъ она могла и съ своей стороны требовать помощи отъ своихъ союзниковъ. Англія не захотла присоединиться къ этому соглашенію, но не обнаружила и намренія чмъ-либо помочь Испаніи, вся ея политика состояла въ томъ, чтобы, пользуясь европейскими компликаціями и въ частности испанскими затрудненіями, обдлывать свои дла въ Америк, гд признаніе отложившихся отъ Испаніи колоній самостоятельными республиками сулило Англіи большія политическія и коммерческія выгоды. Какъ ни старался Виллель предотвратить войну, Франціи пришлось подчиниться ршенію Священнаго Союза, и особенно большія старанія убдить Виллеля въ необходимости идти заодно съ Россіей, Австріей и Пруссіей были сдланы Шатобріаномъ. Остальное извстно: въ Мадрид на ноты четырехъ державъ отвтили гордымъ отказомъ, вслдъ за чмъ посланники оставили Мадридъ. Это было въ январ 1823 г. уже посл закрытія конгресса, совершившагося въ середин декабря.
Совщанія веронскаго конгресса длились два мсяца. Кром испанскаго вопроса, его участники занимались и другими длами. Англія подняла-было на немъ вопросъ о запрещеніи торговли неграми, но недовольные поведеніемъ этой державы мэнархи ограничились простой деклараціей неодобренія торговл невольниками. Грекамъ ршено было не оказывать никакой помощи, даже чисто моральной, и греческимъ делегатамъ было отказано въ пріем. Папа, желая угодить Священному Союзу, заставилъ этихъ делегатовъ ухать изъ Анконы, гд они ожидали отвта изъ Вероны на свою просьбу. Занимался конгрессъ и итальянскими длами, но въ томъ же дух покровительства всему реакціонному. Всмъ своимъ ршеніямъ конгрессъ самъ подвелъ общіе итоги въ особомъ циркуляр трехъ сверныхъ державъ, въ которомъ осуждалось греческое возстаніе, какъ преступная революція, а Испанія выставлялась, какъ ‘прискорбный примръ неизбжныхъ послдствій всякаго покушенія на незыблемость вчныхъ законовъ нравственности’, и вмст съ тмъ заявлялось, что союзныя правительства не успокоятся до тхъ поръ, пока не сократятъ ‘лживыя и мрачныя банды’, нарушавшія порядокъ и въ Европ, и въ Америк. Угроза слышалась въ этомъ документ не только по адресу народовъ, но и по адресу государей, которые не стали бы уважать ‘духа трактатовъ, составляющихъ основу европейской политической системы’. Здсь главнымъ образомъ имлись въ виду нмецкіе государи, и угроза шла отъ Австріи, желавшей установленія полнаго порядка въ Германскомъ союз. Общественное мнніе, особенно въ Англіи и во Франціи, было крайне возмущено общимъ направленіемъ веронскаго конгресса и послдовавшей за нимъ французской экспедиціей въ Испанію. ‘Бронзовый вкъ’ Байрона является однимъ изъ отголосковъ этого возмущенія и по рзкости негодованія можетъ быть поставленъ рядомъ съ лучшими политическими мстами ‘Чайльдъ-Гарольда’, ‘Донъ-Жуана’, ‘Оды съ французскаго’, ‘Оды къ Венеціи’ и т. п.
I.
За ‘добрымъ старымъ временемъ’ вослдъ —
Вся быль — добро — дла текущихъ лтъ
Пошли, въ нихъ все зависитъ лишь отъ насъ,
Великое свершалось ужъ не разъ,
И большаго возможно въ мір ждать,
Лишь стоитъ людямъ тверже пожелать:
Великъ просторъ, безмрна даль полей
Для тхъ, кто полонъ замысловъ, затй.
Не знаю, плачутъ ангелы, иль нтъ,
Но человку — такъ устроенъ свтъ —
Не мало слезъ пришлось уже пролить.
Зачмъ?— Чтобъ снова плакать и тужить.
II.
Добро иль зло — все гибнетъ безъ слда.
Читатель! вспомни молодость, когда
Нашъ Питтъ былъ все, иль очень много,— такъ
Судилъ о немъ его соперникъ, врагъ.
Мы созерцали родъ богатырей,
Титановъ духа, въ распр долгихъ дней,
Атосъ и Иду, съ моремъ звонкихъ словъ
Неистово гремвшимъ межъ борцовъ,
Какъ въ бурный часъ шумитъ Эгейскій валъ
Межъ греческихъ и межъ фригійскихъ скалъ.
Но гд жъ борцы?.. Въ безмолвіи могилъ
Лишь слой земли ихъ кости раздлилъ.
Какъ смерть всегда спокойна и властна,
Смиряя все!.. Безбурная волна
Въ простор міра. Смыслъ старинныхъ словъ
‘Изъ праха — въ прахъ’ всегда и всюду новъ:
Въ нихъ вчный ужасъ смерти, передъ нимъ
Безсильно время, червь неутомимъ,
И гробъ хранитъ свой обликъ въ тишин —
Различный сверху, тотъ же въ глубин.
Сверкаетъ урна, прахъ остылъ навкъ,
Пусть пепелъ Клеопатры перескъ
Морской просторъ, по чьимъ волнамъ она
Антонія отъ царства увлекла,
Пусть урна Александра, скорбный прахъ,
Стоитъ теперь на чуждыхъ берегахъ,
Что онъ, рыдая, жаждалъ покорить, —
Какъ былъ безцленъ, если разсудить,
Весь этотъ плачъ, какъ горестно пуста
Была безумца алчная мечта!
Въ слезахъ, міровъ алкалъ онъ,— полземли
Не знаетъ, кто онъ, или только дни
Рожденья—смерти, скорбь и торжество
Опустошенья, въ мір отъ него
Все, все осталось Греціи родной,
Что есть въ пустын, только не покой.
Стяжать міры онъ горестно алкалъ —
Земли, и той не зная, какъ не зналъ,
Гд этотъ островъ сверный лежитъ,
Что, чуждый царству, прахъ его хранитъ.
III.
Но гд сильнйшій, витязь нашихъ дней,
Что, самъ не царь, обуздывалъ царей
Тотъ, чье ярмо низвергнувъ, короли,
Что новаго Сезостриса влекли,
Хотятъ парить, поправъ тотъ прахъ, гд имъ
Пришлось плестись съ владыкою своимъ?
Гд онъ, дитя,— оплотъ всему, что — бредъ,
Что — высь и низь, въ чемъ вщей мысли свтъ?
Въ чьихъ играхъ въ царства ставкой былъ престолъ,
Чьи кости — люди, міръ — игральный столъ?
Заплачь, взглянувъ на скорбный островокъ
Иль улыбнись,— въ немъ сведенъ весь итогъ!
Вздохни при вид вольнаго орла,
Кого недоля къ клтк привела,
Взгляни съ улыбкой, какъ гроза племенъ
На вчный споръ о пйщ осужденъ,
Заплачь надъ тмъ, какъ прежній властелинъ
Скорбитъ, что мало кушаній и винъ,
Взвсь мелкій споръ о жалкихъ мелочахъ,
Въ которомъ онъ томился и зачахъ.
Да онъ ли — тотъ, кто правящихъ казнилъ,
Кто съ ними часто кубокъ свой длилъ?
А кто ему выноситъ приговоръ?..
Отчетъ хирурга, графа звонкій вздоръ!
Лишить ли книги, въ бюст ль отказать
Достаточно, чтобъ началъ онъ страдать,
Чтобъ тотъ ни сна, ни отдыха не зналъ,
Предъ кмъ весь міръ безсонный трепеталъ!
Ужель то онъ, кто смять великихъ могъ,
А нын — рабъ, съ кмъ каждый наглъ и строгъ,—
И подлый стражъ, и сыщикъ, и чужой,
Что сметъ рыться въ книжк записной?
Въ глухой тюрьм онъ могъ бы быть великъ,
Какъ межъ тюрьмой и замкомъ онъ поникъ,
На той меж, гд рдкій понималъ,
Какую муку въ сердц онъ скрывалъ!
Онъ ропщетъ тщетно: смыслъ закона строгъ,
Онъ получалъ положенный паекъ…
Онъ боленъ — вздоръ! Изъзди цлый свтъ,
Другой страны цлительне нтъ,
И врачъ, что врилъ жалобамъ его,
Лишился скоро мста своего
Но пусть онъ зналъ всю боль душевныхъ мукъ,
Презрнье, наглость, длительный недугъ,
Пусть-сверхъ друзей — къ ногамъ его приникъ
Въ послдній часъ лишь мнимый свтлый ликъ,
Ему явившій милыя черты
Дитяти-сына, скоро сироты —
И пусть померкъ его нездшній умъ,
Плнившій міръ величьемъ вщихъ думъ,—
Ликуй—орелъ расторгъ свой душный плнъ
И лучшій міръ обрлъ себ взамнъ.
IV.
Но если въ горнихъ помнитъ духъ его
Померкшій отблескъ царства своего,
Съ какой улыбкой долженъ онъ взирать
На малость, чмъ онъ сталъ, иль думалъ стать!
Пусть большій міръ повергло имя ницъ,
Чмъ честолюбье, часто безъ границъ,
Пусть, первый въ слав, рабъ въ упадк силъ,
Весь блескъ и горечь власти онъ вкусилъ,
И пусть тиранны чуждые ярму,
Теперь хотятъ быть равными ему,
Тотъ дальній гробъ ему теперь милй,
Живой маякъ въ безлюдіи морей!
И пусть тюремщикъ, строгій до конца,
Боясь поврить тяжести свинца,
На гроб надпись жалкую отвергъ,
Пять словъ о томъ, чей властный взоръ померкъ,
Все жъ это имя островъ освятитъ,
Какъ талисманъ, чью святость міръ почтитъ,
И, проходя со всхъ концовъ земли,
Съ высокой мачты, въ мор, корабли
Пошлютъ ему ликующій привтъ,
Колонна галльской славы и побдъ,
Какъ обелискъ Помпея, надъ землей
Едва-едва вздымаетъ остовъ свой,—
А тотъ пустынный дальній островокъ,
Гд скорбный саванъ витязя облекъ,
Какъ бюстъ героя, гребнемъ грозныхъ скалъ
Атлантику навки увнчалъ.
И вотъ ему, въ пустын дальнихъ воды
Могучая природа воздаетъ
Стократъ — все то, чего въ часъ смерти онъ
Былъ завистью разсчетливой лишенъ.
Но что ему? Смутитъ ли торжество
Свободный духъ иль плнный прахъ его?
О темномъ гроб мало онъ тужитъ —
Не все-ль равно, онъ живъ или-же спитъ:
Прозрвшей тни слишкомъ все равно,
Въ пещер ль темной тлть ему дано,
Иль прахъ его вкушаетъ вчный сонъ
Въ стран, гд римскій галльскій Пантеонъ.
Онъ чуждъ всему, родная же страна
Той малостью утшиться должна:
Достоинства и чести ради, ей
Нельзя не ждать назадъ его костей,
Чтобъ ихъ надъ грудой троновъ вознести,
Иль превратить, въ воинственномъ пути
Къ стяжанію все новыхъ царствъ и странъ,
Какъ кости Дюгеклена, въ талисманъ.
Пусть даже такъ — настанетъ нкій часъ,
И это имя, грозное не разъ,
Набатный звонъ надъ міромъ устремитъ
И барабаномъ Жижки загремитъ.
V.
О, мощь небесъ! Онъ былъ твой ликъ живой.
И ты, земля! Онъ—лучшій отпрыскъ твой.
И, островъ, ты! Теб за то хвала,
Что ты взлелялъ юнаго орла.
Вы, Альпы, гд онъ встртилъ свой разсвтъ,
Взвиваясь гордо въ блеск ста побдъ!
Ты, Римъ, чей Цезарь въ слав умаленъ!
Зачмъ и онъ шагнулъ за Рубиконъ,
За Рубиконъ людскихъ возставшихъ правъ,
Въ ряды льстецовъ, монарховъ пошлыхъ ставъ?
Египетъ! въ чьихъ заброшенныхъ гробахъ
Угрюмо дрогнулъ фараоновъ прахъ,
Средь пирамидъ, въ глухой тиши своей,
Заслышавъ громъ Камбиза нашихъ дней,
Въ то время какъ у Нильскихъ береговъ
Стояло сорокъ призраковъ — вковъ,
Испуганныхъ гигантовъ темный строй,
Что съ пирамидъ, съ ихъ выси вковой,
Взиралъ, дрожа, какъ въ бшенств вражды
Неслись въ пустын шумныя орды,
Гд кровь поила выжженный песокъ,
Чтобъ снова онъ стать тучной нивой могъ!
Испанія! Чей Сидъ забытъ на мигъ
И чей Мадридъ, увы, предъ нимъ поникъ!
Ты, Австрія! Чей вроломный тронъ
Былъ дважды взятъ и дважды пощаженъ,
Чтобъ ты, добыча славнаго орла,
Потомъ его въ паденьи предала!
Родъ Фридриха — чье съ Фридрихомъ родство
Лишь въ имени да лживости его,
Отнюдь не въ слав — ты, что былъ имъ смятъ
Подъ Іеною и—трепетомъ объятъ —
Въ Берлин рабски ползалъ передъ нимъ,
Чтобъ, павъ, возстать, когда онъ былъ гонимъ!
И вы, чье племя скорбное живетъ
Въ стран Косцюшко, помня старый счетъ,
Долгъ вашей крови, щедро пролитой
Екатериной! Польша! Надъ тобой,
Какъ ангелъ мщенья грозно онъ виталъ,
Чтобъ вновь оставить тою жъ, какъ засталъ:
Съ пустынею заброшенныхъ полей,
Забывъ упорство жалобы твоей,
Расторгнутый на части твой народъ,
Чье даже имя больше не живетъ,—
Твой вздохъ о вол, слезы, весь твой крикъ,
Что грозно къ слуху деспота приникъ —
Косцюшко!.. Бранной жаждою горя,
Онъ ищетъ крови подданныхъ царя.
Соборы полуварварской Москвы
Свтло горятъ на солнц, но, увы,
На нихъ уже вечерній лучъ зардлъ!
Москва, его величія предлъ!
Суровый Карлъ, какъ горько ни рыдалъ,
Тебя не видлъ, онъ же увидалъ —
Но какъ?— въ огн, куда бросалъ солдатъ
Фитиль, бднякъ валилъ солому съ хатъ,
Торговецъ же — запасы многихъ лтъ,
Князь — свой дворецъ — и вотъ, Москвы ужъ нтъ!
Какой вулканъ! Что Этна предъ тобой?
Что грозный Геклы отблескъ вковой?
Везувій пошло блещетъ всякій разъ,