З. H. Гиппиус
Бродячая собака
КОММЕНТАРИИ
Бродячая собака, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1929
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Гиппиус З. H. Чего не было и что было. Неизвестная проза (1926—1930 гг.)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
Если время остановилось (как иногда кажется), то это было — теперь. Но если оно, с началом эмиграции не остановилось, надо сказать, что этот вечер был давно… Давность, при внимании, даже в глаза бросается. По кое-каким признакам можно и год определить.
Париж, май, ‘литературный’ вечер в каком-то сарайном (совершенно сарайном) помещении от какого-то кафе, темнота, столы без скатертей, — как бы кухонные, — скамейки. Вечер по инициативе ‘молодежи’ эмигрантской (ее, однако, еще не было, еще не выросла она).
Полная эмигрантская неустроенность, наивность, невинность. Даже в том, что были приглашены какие-то французские ‘представители’ молодежи (один был привезен мною, — и как же он мне надоел!).
Чуть ли не желали этим представителям показать (наши представители), что мы тоже ‘не стеклом утираемся’, что у нас была ‘Бродячая Собака’, которую ничего не стоит перенести в Париж. Это, — а также образ того времени с его обстоятельствами, — будет ясен из моего стихотворения, на вечере прочитанного (приведу его ниже), куча разных мелочей тоже помогает определить дату: например, установка молодыми распорядителями двух суковин у дверей, направо и налево, с надписью: ‘Сменять вехи строго воспрещается’.
Собственно, представителей ‘нашей’ молодежи было всего два, да и те, в смысле ‘Бродячей Собаки’, вовсе не настоящие. Настоящих ‘собачистов’ еще тогда в помине не было. Что касается ‘старших’ (окончательно не помню, какие ‘старшие’ были на вечере), то о них и говорить нечего. Мы, например, на ‘Собаку’ смотрели в Петербурге из определенного отдаления и с очень определенными о ней мыслями.
Из двух наличных петербургских ‘представителей’ один, — музыкант, — был деятельным членом моих ‘воскресений’ и даже, одно время, состоял секретарем СПБ Религ.-Фил. О-ва (хотя к религии отношения имел немного). Другой, — поэт, — столь был юн, что не мог посещать никаких СПБ-ских ‘обществ’, когда они существовали. (Вот, кстати, знак, что с того вечера время не остановилось: юный — давно женат, отец семейства и пишет в французских газетах, а не юный, молодой, — где-то в Нов. Свете и годы уж американский подданный.) Стихотворение мое прямо было о ‘Собаке’:
Не угнаться и драматургу
За тем, что выдумает жизнь сама.
Бродила Собака по Петербургу
И сошла Собака с ума.
Долго выла в своем подвале,
Ей противно, что пол нечист.
Прежних невинных нету в зале,
Завсегдатаем стал чекист.
Ей бы теплых помоев корыто
(Чекистских красных она не ест…),
И, обезумев, стала открыто
Она стремиться из этих мест.
Беженства всем известна картина,
Было опасностей без числа.
Впрочем, Собака до Берлина
Благополучно добрела.
‘Здесь останусь, решила Псица,
Будет вдоволь мягких помой,
Народ знакомый, родные лица,
Есенин, Белый… и А. Толстой…’.
Увы, и родные не те уж ныне!
Невинных нет, грязен подвал.
И тот же дьявол-чекист в Берлине
Правит все тот же красный бал.
Пришлось Собаке в Берлине круто.
Бредет, качаясь, на худых ногах —
Куда? Не найдет ли она приюта
У нас, на сенских берегах?
Что ж? Здесь каждый — бродяга, собака,
И поглупел — скажу не в укор.
Конечно, позорна Собака, однако…
Это еще невинный позор.
Можно сказать, давность! Время-то эмиграционное не только не стоит, — годы удвояются, утрояются, если судить по тому, как все вокруг — и мы сами — изменились…
Но кое-что твердо осталось на местах. Мелочи, но когда поймешь бег времени, твердые эти мелочи даже потрясают.
Один такой пустяк (но характерный!) заставил меня и вечер вспомнить.
Юный (тогда!) поэт сочинил для вечера куплеты. Молодой (тогда!) музыкант аккомпанировал. Куплеты были забавные. Об эмигрантской ‘прессе’. О двух газетах: их и тогда было две: ‘Последние Новости’, конечно, но рядом с ними — ‘Общее Дело’. Эта, бурцевская, называлась, в куплетах, ‘Последним Делом’, а другая милюковская, — ‘Общими местами’.
‘Последнее Дело’ посылало ‘проклятия большевикам’ и всякое такое, но на любые буйства ‘Общие места’ отвечали передовицами — которые неизменно юный поэт начинал:
‘Мы не раз указывали…’
‘Мы давно отменили…’
‘Мы все время предупреждали…’
‘Мы неоднократно говорили…’ и т. д., и т. п.
Как было не вспомнить далекого прошлого и куплетов, читая одну свежую, совсем свежую, почти вчерашнюю передовицу той же газеты! ‘Мы давно указывали…’. ‘Это то самое, что мы давно говорили…’. Мне даже стало казаться, что на протяжении наших утроенных годов все передовицы были такие. Обман чувств, конечно, но не обман, что очень их, таких, много было, и было — и опять есть, словно по закону пифагорейских ‘вечных возвращений’ {После той, о которой идет речь, уже было еще две подобных. Одна даже прямо началась: ‘Мы неоднократно отмечали…’.}.
При внимании можно разобрать, что разделяются эти ‘мы давно указывали’ на два сорта: благожелательные и осудительные. В первых — ‘мы не можем не приветствовать’, что такой-то или такие-то приходят ‘к нашим’ мыслям: во вторых — ‘мы не можем не отметить’, что хотя ‘мы давно предупреждали и высказывались’, такой-то предупреждений не послушался.
Свежая (пред-пред-последняя) передовица, о которой говорю, — приветственная. Относится она к Мельгунову, чье непримиримое поведение, вкупе с его ‘Борьбой за Россию’, много стоило слов ‘Последним Новостям’, много предупреждений и указаний. Но вот теперь, оказывается, Мельгунов приходит к тому, ‘что мы давно говорили’. Говорит ‘то самое’ (насчет желания русских в России власти с выборным началом, т.е. республики). Правда, напечатано это в мельгуновском журнале со слов ‘курьера’, курьеров же посылать нельзя (‘мы всегда указывали’), гораздо было бы лучше Мельгунову, прислушавшись к ‘нашим предупреждениям’, давно пойти в РДО и не ссориться из-за ‘активизма’ (тем более, что и ‘мы’, в известном смысле, не против активизма (‘на что указывали’), но все-таки ‘мы не можем не приветствовать…’. Лучше поздно, чем никогда.
Оставляю в стороне самую тему данного спора (или согласия), а равно и не лишенные справедливости замечания П. Н. насчет специфического ‘национализма’ и ‘непредрешенности’ (о ‘непредрешенности’ у меня имелось бы серьезное право сказать ‘мы давно указывали…’). Я хочу сейчас заняться другим. Кое-чем выходящим за грани ‘политики’. Положим, нет ни одного, самого маленького, политического вопроса и спора, который бы за эту грань не переходил и даже, — что особенно важно, — именно там за гранью, не решался бы, т. е. не приводил или приводил спорящих к согласию. И хотя это не одной только ‘политической’ области касается, — но будем сейчас держаться данного примера.
Согласятся ли когда-нибудь ‘Поел. Новости’ с ‘Борьбой за Россию’, или, — уточняя, — Милюков с Мельгуновым? Могут ли? Я утверждаю, что не могут, и не согласятся, хотя бы даже все их слова, до последнего, и совпали. Не в данных личностях дело: я беру их как пример невозможности ‘говоря — договориться’, полной бесполезности согласования слов, если нет его в другой, засловной, области.
Данный случай характерен еще тем, что оба ‘политика’ вряд ли сами отчетливо знают, до какой степени роль слов ничтожна и как, напротив, важна… ну что ли ‘аура’ слов у каждого. Аура не в спиритическом и даже не в ‘мистическом’ если угодно, смысле: нет, я разумею под аурой (слова окружающей), — нечто весьма несомненное и обыденное, хотя и не всегда сознаваемое. Не потому Мельгунов не находится в республиканско-демократ. объединении при ‘Посл. Новост.’, что не скажет, что он и республиканец, и демократ, а ‘Посл. Нов.’ не потому не принимают ‘Борьбу за Россию’, что Милюков не может искренно сказать, что он и за борьбу, и за Россию. Но потому, что эти слова: ‘республика’, ‘демократия’, ‘борьба’ и даже ‘Россия’, — для обоих политиков — в разноокрашенных аурах, различных и по самой консистенции, как два несоединенные химические элемента.
Куда бы мы ни двинулись, умножая примеры, везде натолкнемся на то же: бессильное и бесплодное согласие на одинаковых словах — тут опрокидывается, при несогласованности, разноокрашенности того, что я называю словесной ‘аурой’.
Скажут: да эдак двинуться вместе нельзя, если ауры у всех различны, и слова и ‘договоры’ ничего не значат. А уж в политике-то, на чем еще держаться?
Преувеличивать никогда не следует. Во-первых, аура того или другого слова может быть для многих дана одноцветной, во-вторых, одноцветность, или сгармонированность цветов (тоже дающая одноволие) может и приобретаться. Но напрасно было бы закрывать глаза на решающее значение этой подсловесной, или засловесной, области для воли, для всякого действия. Что касается ‘политики’, то как раз тут немало случаев, когда исключительно словесные согласия приводили к печальным разочарованиям.
Сквозь слова, даже самые одинаковые, разность атмосфер порою все-таки сквозит. Политики ее ощущают, словесники могут даже проследить. То — расположение слов другое, то — округлость фразы и соседство двух, несколько неожиданное, — и вот, будто свет за словами передвинули, иначе их осветили, другим мерцанием.
Возвращаясь к нашему примеру, спросим: какой смысл приветствовать, что на страницах ‘Борьбы за Россию’ повторяются слова ‘Посл. Новост.’ (большевики, революция, республика и др.), когда вся атмосфера мельгуновского органа окрашена, между прочим, цветом ‘непримиримости’, а в ‘Посл. Нов.’ этой анилиновой краски нет ни капли? Одного этого достаточно, чтобы из ‘согласия’ ничего не вышло, лишний раз доказав, как опрометчиво мы поступаем, полагаясь на совпадение слов, придавая словам серьезное значение. Но еще более опрометчиво придавать значение словам… только своим собственным, слыша чужие лишь тогда, когда они с собственными совпадают, или резко внешне противоположны. А это как раз случай ‘Посл. Новостей’.
‘Мы давно предупреждали, давно указывали…’. ‘Мы говорили то же самое…’. И ведь, действительно, как будто и указывали, и говорили! Но приветствуется ли совпаденье чьих-нибудь слов с ‘нашими’, осуждается ли несовпадение — никаких реальных следствий это не имеет.
Ведь еще на заре нашего эмигрантского дня пел юный под аккомпанемент молодого:
‘Мы — давно — …’
а результатов никаких не было. И теперь, очевидно, не будет, не выйдет ничего из приветствий Мельгунову, который говорит ‘то самое, что мы говорили…’.
Ну да, то самое… и, однако, совсем не то самое, ибо скорее можно представить себе, что Мельгунов, на худой конец, пойдет сажать капусту, но поверить, что Милюкову удастся его усадить на диван Республиканско-демократического объединения, — невозможно.
Я не политик и не берусь судить, какие оба они политики, хорошие или нет. Но сдается мне, что если политика П. Н. Милюкова с его группой и хороша, то во всяком случае — не для нашего времени’, не по нашим обстоятельствам, месту и положению.
Впервые: Возрождение. Париж, 1929. 19 марта. No 1386. С. 2.
‘Бродячая Собака’ — см. комментарий к статье ‘Судьба Есениных’ (1926) (наст. изд., т. 2).
…Стихотворение мое <,…>, о ‘Собаке’… — стихотворение Гиппиус ‘Бродячая Собака’ (июнь 1922) впервые напечатано в этом же номере газеты ‘Возрождение’.
Мельгунов Сергей Петрович (1879/80 — 1956) — историк, общественно-политический деятель. В эмиграции с 1922 г. Соредактор журналов ‘Борьба за Россию’ (1926—1931), ‘Голос Минувшего на Чужой Стороне’ (1926—1928).