Боярышня Несмеяна. Сказка, рассказанная Иваном Ваненко, Ваненко Иван, Год: 1855

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Боярышня Несмяна. Сказка, разсказанная Иваномъ Ваненко. Съ эпиграфомъ: ‘Безъ разсужденья не твори осужденья’ (русская пословица). Москва. Въ типографіи Александра Семена, на Софійской Улиц. 1854. Въ 18-ю д. л. III и 104 стр.

Давно не слыхали мы ‘розсказней’ Ивана Ваненко, но, помня пріятное впечатлніе, произведенное на насъ его прежними разсказами, принялись за чтеніе этой покой сказки съ полною увренностью, что намъ не будетъ скучно. И въ-самомъ-дл сказка читается очень-легко.
Содержаніе ‘Боярышни Несмяны’ очень-немногосложно. Жилъ въ одномъ город бояринъ зажиточный, была у этого боярина дочка, всего-на-все одна, когда выросла эта боярышня, начали ей намекать о замужств, не хотла боярышня ни за кого идти замужъ, и чмъ больше надодали ей замужствомъ, тмъ грустне и пасмурне становилась она. Вотъ почему и прозвали ее Несмяной. И ршилъ бояринъ отдать свою дочку за того, кто съуметъ разсмшить ее. И начали женихи собираться со всхъ сторонъ, и каждый изъ нихъ придумывалъ, какъ бы заставить усмхнуться молчаливую красавицу.
Этимъ, какъ видите, незамтливымъ содержаніемъ умлъ воспользоваться г. Иванъ Ваненко чрезвычайно-искусно. Особенное достоинство его разсказа заключается въ непринужденной веселости, которая и на читателя невольно наводитъ пріятное расположеніе духа, и еще въ томъ, что авторъ почти-всегда вренъ простому сказочному тону. Въ этомъ отношеніи г. Иванъ Ваненко уступаетъ только казаку Луганскому, неподражаемому сказочнику, который до того изучилъ вс капризы народной русской фантазіи и рчи, что его сказки кажутся какъ-будто произведеніемъ самого народа. До какой степени приближается къ этому писателю авторъ ‘Несмяны’, можно видть почти на каждой страниц его сказки. Выбираю на удачу. Вотъ, напримръ, разсказъ о томъ, какъ два хитреца затяли разсмшить Несмяну боярышню. Видите ли, отецъ Несмяны придумалъ просить жениховъ поочередно на ночлегъ, по-двое, или по-трое, въ комнату, которая отъ свтлицы его дочери отдлялась только тонкою досчатою перегородкою, такимъ-образомъ она могла все слышать, о чемъ они будутъ говорить, и по рчамъ ихъ составить себ понятіе о ихъ ум и характер:
‘Вотъ какъ вс поугомонились въ дом, поуспокоились, вс спать полегли, да и заснули таки, какъ и вс люди незаботливые спятъ первымъ сномъ.— Няня Несмяны боярышни такого храпу на этотъ случай задала, что будто съ недлю не спала. Ужъ боярышня Несмяна съ ней измучилась: и окликала ее, и поталкивала, и за носъ четырежды тихонько трясла: говорятъ, видите, отъ этого храпнье унимается, куда теб! хранитъ паша старуха во всю ивановскую, да и все тутъ.
‘Несмяна боярышня даже разсердилась на нее, отвернулась къ стн, а старуху такъ и оставила.
‘И думаетъ себ-на-ум Несмяна боярышня: авось я по голосу, или по рчамъ различу отъ слуги боярина: ужъ непремнно слуга будетъ его величать — или чиномъ какимъ, или по имени и отечеству, а тотъ слугу будетъ человкомъ называть, — и рчи боярина, должно полагать, будутъ разумне рчей слуги…
‘И стала дожидаться наша боярышня — когда они разговоръ начнутъ.— Вскор и услышала.
‘Одинъ голосъ говоритъ: ‘Вы вздремните прежде, дядюшка’.
‘А другой въ отвтъ: ‘Нтъ, Филя братъ, я ужь посл тебя успокоюся, обоимъ вмст неладно заснуть: мн что-то мерещится чудное: вотъ около нашей стны точно кто-то детъ, или кого-то везутъ… даже стна трясется, точно и ей боязно’.
‘Няня все продолжаетъ храпть, боярышня Несмяна и позабыла про нее, а продолжала съ любопытствомъ прислушиваться къ рчамъ разговаривающихъ.
‘— И, дядюшка, — молвилъ опять первый голосъ, — кого тамъ везутъ: это, знать, сухой горохъ, да сухою ложкою трутъ, обдъ готовятъ къ завтрему, вотъ отъ этого и дрожитъ перегородка деревянная.
‘— Какъ ты себ тамъ хочешь, молвилъ второй, а мн что-то не спится, робется, кинуло въ потъ — голова что ледъ, а языкъ хоть выжми.— Придется, видно, всю ночь не спать, давай ее такъ коротать.
‘— А какъ ты ее, дядюшка, у коротаешь? точно, ночь на ночь не приходитъ…
‘— Мало ли что? Да что, впрочемъ, калякать о томъ, чего нтути?— Давай-ка лучше, на досуг да въ тиши, покалякаемъ отъ души, порастолкуемся о томъ, что когда было, а пожалуй и о томъ, чего когда не было, теперь же если и соврешь что, не бда: вишь, какая потьма!— Случись солгать, такъ что и въ краску ударитъ — никто не увидитъ, и солгалъ ты, али нтъ, не догадается.
‘— Да о чемъ же мы станемъ толковать, дядюшка?
‘— Э, безтолковый! о чемъ толковать! да что въ голову придетъ, пусть каждый и вретъ,— лишь бы мало-мальски на правду смахивало, да лишь бы не сболтнуть чего-такого, какъ говорится — въ постный день не куснуть скоромнаго…
‘— Не знаю, дядюшка, съ чего начать… разв для первоначала загадку загадать?
‘— Ну, что жь? и это ладно, загадывай, лишь съ толкомъ, да складно, а хоть и смыслу не будь, по мн все равно: сказалъ что теперь темно — такъ тутъ-то и раздолье загадкамъ, въ которыхъ порою смысла нтъ.
‘— Загадай, имъ, дядюшка, ты напередъ, а я пока другую придумаю, говорятъ, загадку выдумать самому дло мудреное, а чужую, выдуманную сказать — дло пустое, никому не нужное.
‘— А ну, все равно, пожалуй, я загадаю впередъ.— Ну, слушай хоть однимъ ухомъ, а отвчай такъ, какъ будто слушалъ обоими: шелъ одинъ мужичекъ на торгъ, а другой съ торгу, — въ комъ изъ нихъ было больше толку?
‘— Мудрена твоя загадка, дядюшка.
‘— Ну, отвчай же что-нибудь на нее — такъ и пойму, смышленъ ли ты, чтобы мн было изъ-за чего съ тобою раздабарывать, а не то, братъ Филя, по моему, коли не съ кмъ умнаго потолковать, такъ ужъ лучше молчать.
‘— Такъ, дядюшка, да твоя загадка хоть и сказана гладко, а смысл-то у ней шишковатъ… Если я самъ такую жь теб смастерю,— ты захочешь ли ей толкъ дать?
‘— Смастери, смастери!.. отъ чего жъ и не такъ? коли мастеръ мастеру ровесникъ ремесломъ, то и дло гладко идетъ. Ну, говори имъ твою загадку разумную.
‘— Она не то что разумная, а почитай такая жъ, какъ и твоя, толку не доберешься въ ней… Віннь, одинъ мужичекъ много лъ и пилъ, а другой много пилъ и лъ,— такъ кто на кого изъ нихъ больше глядлъ?
‘— Гмъ! Ладна загадка, только впрямь об он такія же безтолковыя, какъ и мы съ тобой.— Ну, имъ пусто ихъ! пусть кто хочетъ, ихъ и разгадываетъ, давай о чемъ другомъ покалякаемъ… Не привидывалъ ли ты на своемъ вку чего такого чуднаго, отъ чего бы иной на твоемъ мст диву дался?
‘— Какъ же не привидывать?.. Видлъ я разъ, бывши маленькимъ, мальчуганомъ еще, — человка видлъ такого рослаго, что онъ кровлю своей избы крылъ съ земли, не взлзая на лстницу…
‘— Гмъ! это не штука, братъ Филя, за частую бываетъ: иной парень рослый, большой, а изба у него маленькая, низенькая… Нтъ, я видлъ на своемъ вку человка рослаго, что и мры ему не было: такъ что онъ самъ, бывало, какъ захочетъ расчесать себ бороду, то не могъ до нея иначе добраться, какъ взлзши на лстницу.’
Много найдется въ книг подобныхъ мстъ, проникнутыхъ** русскимъ юморомъ, изъ приведеннаго отрывка читатели могутъ судить и о томъ, какъ рдко г. Иванъ Ваненко сбивается съ тона. Но, отдавая полную справедливость его умнью разсказывать и отъ души благодаря его за удовольствіе, которое намъ доставила его Несмяна, не можемъ не остановиться съ сожалніемъ на одномъ пріем, который, по нашему мннію, вредитъ впечатлнію сказки. Этотъ пріемъ состоитъ въ намренномъ превращеніи сказки въ аллегорію. Недовольный тмъ, что пріятно занялъ на нсколько минутъ нашу ‘фантазію, авторъ Несмяны хочетъ дать своей повсти значеніе иносказательное: онъ объясняетъ въ конц своей книжки, что подъ Несмяною разумется критика (!) и этимъ объясненіемъ сильно разочаровываетъ и охлаждаетъ читателя. Превращаясь въ аллегорію, сказка, естественно, становится холодна и теряетъ всю ту непринужденность, которая составляетъ ея главную прелесть.

‘Отечественныя Записки’, т. 98, 1855

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека