Боярин Федор Васильевич Басенок, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1844 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Том двенадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (Коллективное и Dubia). 1840—1865

С.-Пб, ‘Наука’, 1995

БОЯРИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ БАСЕНОК

Трагедия в пяти актах в стихах. Соч<инение> Н. Кукольника

Наконец, 3-го апреля, на другой день по открытии Александрийского театра, разыграна была знаменитая драма г. Кукольника ‘Боярин Ф<едор> В<асильевич> Басенок’. Знаменитая, говорим мы, потому что о ‘Басенке’, еще до появления его на сцену и в печати, было много говорено и писано в изданиях, которые технически называются ‘приятельскими’. Предвидим вопрос читателя: ‘Что ж это за драма? Хуже ли она тех, за которые пред автором когда-то печатно падал на колени какой-то критик и восклицал: великий Гете! великий Кукольник!’, или лучше? И что в ней особенно замечательно? Чем она лучше, чем хуже?’. На все эти вопросы мы постараемся сделать, по возможности, удовлетворительные ответы.

Сначала о содержании драмы.

Автор взял ту эпоху русской истории, когда уделы — это ненасытное чудовище, в продолжение долгих лет почти ни на минуту не перестававшее терзать наше отечество, — начали клониться к упадку. Но как болезнь при конце, за которым следует или выздоровление, или смерть, бывает обыкновенно сильней и терзательней, так и чудовище, не раз заливавшее святую Русь реками ее собственной крови, при последнем издыхании своем обнаруживало свирепства неслыханные. Героем этой эпохи является Димитрий Шемяка.

Драма г. Кукольника начинается ослеплением великого князя московского Василия Васильевича, прозванного от этого Темным. Шемяка объявляет себя великим князем московским, руководимые страхом или личными расчетами удельные князья один за другим преклоняют колени пред похитителем престола и присягают ему в верности, не преклоняет колен один Басенок. Он упрекает Шемяку в злодействе, и разгневанный Шемяка повелевает заключить Басенка в темницу. Басенок берет цепи, становится на колени и произносит клятву в верности отечеству и законному государю. Конец первого действия.

Во втором акте — тюрьма. В ней Басенок, прикованный к камню, разговаривает с тюремным приставом. Является Галка, ‘дурак Димитрия Шемяки’, — пошлое и донельзя истасканное в драмах лицо мстителя, прикидывающегося шутом, и объявляет, что Шемяка освободит Басенка, если Басенок согласится уступить ему жену свою Наташу. Надобно знать, что Наташа выдана за Басенка насильно и любит Шемяку, с которым чуть-чуть год тому назад не убежала от мужа, когда в Москве был ‘трус земли’, но Басенок ничего этого не знает и считает супругу свою невинною голубицею. Поэтому известие Галки приводит его в бешенство, он схватывает одною рукою Галку за горло, а другою поднимает молот. Но не бойтесь, — убийства не воспоследствует: в течение пяти актов Басенок беспрестанно замахивается, но дело тем и кончается. Убедившись в измене Наташи, Басенок сначала хочет свободы, потом не хочет ее за ту страшную цену, которую назначил Шемяка, потом опять хочет, потом опять не хочет. ‘И не нужно!’ — восклицает пристав, разбивая цепи. Почуяв свободу, Басенок выхватывает из рук сторожа молот и, помахивая им, кричит:

О, я прощусь с Шемякой и Наташей…

Целуйтесь, я несу вам поцелуй…

Любитесь, я вас смертью сочетаю…

Однако ж не пугайтесь! Он хвастает. Не убить ему ни Шемяки, ни Наташи: драма только приближается еще к третьему акту.

Посторонитесь! лев ушел из клетки,

Бык с бойни сорвался, —

восклицает Басенок, и с этим словом ‘бык’, он же Басенок, помахивая молотом, убегает. Сцена, которую мы теперь рассказали, чрезвычайно натянута и беспредельно скучна. Вообще таков весь второй акт.

Декорация переменяется: Наташа ждет к себе Шемяку, убранная в ганзейские парчи и новгородский жемчуг. Является Шемяка, любовники воркуют как голубки. В то время как Наташа бросается к Шемяке на грудь, слышен за дверью рев сорвавшегося с бойни быка: ‘Отворите!..’. Смятение. Наташа с нянею Кузминиш-ною в отчаянии. Шемяка прячется в горенку. Вбегает бык и замахивается молотом на Наташу, но опять только замахивается. Хотя Наташа для драмы решительно не нужна, но убийства не совершилось: Басенок только проклял ее и ушел, очень довольный собою. Конец второго акта.

Третий акт — в Галиче. Шемяка осажден и близок к погибели: ‘Московские бояре Василию в соборе поклялись лишить Шемяку воли и уделов’. Шемяка, думая, что дурак Галка нелицемерно предан ему, дал дураку пузырек яда с секретным поручением пробраться в московский стан и отравить Басенка. Но отравление не удалось: Басенок отнял пузырек у дурака. Постойте: пузырек ему пригодится. Потом Шемяка подсылает лазутчика умертвить Басенка, но лазутчика схватывают и заключают в оковы. Но здесь опять ‘бык с бойни сорвался’: является на сцену Басенок и объявляет Шемяке прощение Василия Темного и разрешение ‘видеть на Галиче спокойно’. Потом Басенок, чрез посредство боярина Ощеры, просит Шемяку возвратить ему жену Наташу, но Шемяка упорствует. Для разрешения спора является Наташа и говорит:

Я здесь! Возьмите! В монастырь ли, в яму,

Мне все равно, но только не к нему.

Я ненавижу Басенка: он вор,

Он на чужой жене женился силой!..

Прости, Димитрий, бог тебе поможет

Завистников крамольных одолеть…

Басенок уступает Наташу Шемяке, и третий акт оканчивается.

В четвертом акте — золотая палата, трон и против него обитые бархатом скамьи. На трон усаживают ‘слепотствующего’ великого князя московского Василия Темного, а на скамьях раполагаются бояре. Дело в том, что Шемяка с помощию некоторых удельных князей и татар опять угрожает Москве. После продолжительных совещаний великий князь назначает Басенка послом для усмирения ‘заблудшихся братии’ словами мира. Басенок прощается и, обращаясь к Иоанну, малолетнему сыну Василия Темного, произносит:

Ты — во младенчестве Самсон могучий,

Ты — в отроках премудрый Соломон!

В твоих руках срастется, оживет

Разбитый труп державы Ярослава!

В твоей Москве воскреснет Византия,

Империя восточная восстанет

И третий Рим закон предпишет миру.

Я у преддверья подвигов твоих

Паду с молитвой за тебя и царство!

Я дел твоих бессмертных не увижу,

Я лягу камнем в здание твое!

Строй, зодчий, строй великую державу!

Вбей под нее железную основу,

На диво свету стены возведи

И увенчай их златом просвещенья!

Четвертому акту, который скучен не в пример прочим, также достаточно скучным, конец…

Пятый акт держится на драматической уловке, которая за крайнею старостию изгоняется ныне даже из порядочных водевилей, не только из трагедий, претендующих на литературное достоинство, — пятый акт держится на переодеваньи. Басенок привязывает себе длинную белую бороду, надевает беловолосый парик, а сверх обыкновенного костюма — одежду простолюдина и является в Новгороде Великом, откуда Шемяка грозит ‘перевернуть Москву вверх дном’.

Театр представляет кухню при хоромах князя Димитрия Шемяки. В кухне прохаживается Наташа в одежде стряпухи и горько жалуется на свою долю. Является переряженный Басенок, узнает Наташу, но не узнанный ею, долго не открывается, стараясь ближе ознакомиться с настоящим ее положением. Наташа несчастна. Бще недавно любимая и окруженная всеми благами жизни, она теперь —

Работница Шемяки,

Стряпуха! шти варит на челядь князя,

А иногда и на Шемякин стол.

Здесь, как нельзя более кстати, в ней проявляется раскаяние, сознание долга или, быть может, она только притворяется, как притворялась в первом акте в любви к мужу, которого потом в глаза назвала ненавистным, но как бы то ни было, простодушный Басенок верит ее словам и даже мирится с ней, утешая себя следующею мыслию:

Земля не наша, так стяжаем небо.

Как, для чего, зачем и почему приходит Шемяка на свою кухню, мы не ведаем, но что точно приходит, мы то знаем наверное. Приходит, и еще не один, с Галкою. Басенок тотчас принимает шутовскую личину. Шемяка влюблен в Аксинью, вдову посадника, но Аксинья отвечает ему ненавистью. Басенок, выдающий себя знахарем, берется приворожить Аксинью к Шемяке. Обрадованный Шемяка уходит, пригласив к себе на пир знахаря.

Перемена декорации. Богато убранная и блистательно освещенная палата. На сцене тьма народа, на первом плане Шемяка и Аксинья. Начинается ворожба: Басенок берет чару, наполняет вином и произносит над нею сказку, которая будто бы должна придать вину волшебную силу. Эту сказку и следующую за ней сцену, которою оканчивается трагедия, мы здесь вполне приведем нашим читателям:

Басенок (поставя пред собою чашу)

Чаша добрая,

Чара гладкая,

Ненаглядная.

Глубже моря-окияна,

Ярче солнца красного,

Ты звездою золотой

Стой себе, красуйся,

На гостей поглядывай,

Сказочке прислушайся:

Что скажу, а ты на дно

Бережно укладывай,

Пригодится сказочка…

(Откашливается.)

В славном городе Антоне, в Волчьем переулке

Жил-был знахарь-самовед с желтой бородою.

Счетом звезды, и песок, и волну морскую

Знал и ведал самовед с желтой бородою,

Он на поясе носил девичье сердечко,

Черный глаз, людской недуг, воровскую совесть…

В том же городе Антоне, в том же переулке,

Проживал заезжий гость, молодой царевич,

В сердце у него была вострая заноза.

По ночам, по целым дням плакался царевич

На красавицу-царицу, вдовую соседку…

Черных кун да соболей он пригнал к ней стадо,

Все живые, молодые, серебро на шерсти,

Он достал и той парчи, что за бурным морем

Выткал знахарь-самовед из зари небесной,

Вместо пряника принес кованое злато,

Куль живого жемчугу за мешок орехов.

Поглядела, посмотрела вдовая царица,

Усмехнулась, отвернулась, не взяла подарков…

Все узнал и осерчал знахарь на царицу.

Снял он с пояса недуг, вдовье снял сердечко,

Истолок их в порошок, заварил настойку.

Той настойки (вынимает склянку) я достал малую толику

И в зеленое вино лью мою приправу.

(Вливает яд, разбивает склянку.)

Аксинья (вскакивает)

Князь, на меня ты западню поставил:

Он — злой колдун!

Гости

Ловите колдуна!

Шемяка

Не трогать! Он мой гость! Не дам в обиду! Докончи сказку!

Басенок (встав)

Сказка у конца.

(Несет чашу князю.)

Отведай, князь, любовного недуга,

И вдовье сердце забирай в полон…

Шемяка (взяв чашу)

Аксинья Павловна! Твое здоровье!

Аксинья (в сильном волнении)

Он выпьет! Я погибла! Что мне делать?

Не пей, Димитрий Юрьич, то отрава!

Колдун проклятый обманул тебя!

Шемяка (побледнев)

Какая мысль! Коварная Москва

На жизнь мою еще не посягала…

Теперь, грозу военную завидя,

Послала отравителя к Шемяке…

(Громко.)

Эй, знахарь! Виночерпий прежде сам

Отведает, потом уж мне подносит!..

Басенок (взяв чашу)

Князь! позволь поколдовать,

Чтоб не прилип ко мне недуг любовный:

Аксиньей не хочу с тобой делиться…

(Выходя вперед, про себя.)

Смерть, здравствуй! Пью за жизнь твою, отчизна!

Пью радостно твой мир, твое спасенье!

Цвети, красуйся на моей могиле!

О счастьи и величии твоем

Слух радостный в мой темный гроб проникнет,

И мертвые возрадуются кости…

(Взболтав чашу, громко.)

Князь, про твое любезное здоровье!

(пьет)

Шемяка

Аксинья! Так злодей не пьет отравы,

(берет чашу и тихо Басенку)

А скоро ли подействует?

Басенок

Сегодня!

(Князь пьет, Аксинья плачет, Басенок с жадностию глядит на князя. Когда Шемяка допивает, Басенок сбрасывает парик и верхнее платье).

Басенок (громогласно)

Да здравствует великий князь Василий!

Все

Боярин Басенок!

(Шемяка роняет чашу.)

Басенок

Мы рассчитались!

Женой и смертью братски поделились,

Судьбу Руси решили поединком!

Чудовище! Я отравил тебя…

(Все отступают в ужасе.)

Шемяка (побледнев и дрожа всем телом)

Проклятие!.. Суд божий!.. О, спасите!..

(Падает перед Басенком без чувств.)

Басенок

Столы, вина, музыку, плясунов!

Докончим пир, пир общий, пир народный!

Русь празднует смерть Дмитрия Шемяки!

Целуйтесь, люди, братски обнимайтесь!

С победою друг дружку поздравляйте!

Во прахе враг, последний князь удельный!

Свивайте, немцы, праздные знамена

И восвояси с миром возвращайтесь!

Русь! по домам! Ступайте, веселитесь,

Живите, братья милые… а я…

(Шатается.)

Наташа! Я к тебе, моя Наташа!

(Падает без чувств.)

Разумеется, новая драма г. Кукольника в сравнении с какою-нибудь ‘Русскою боярынею’ или ‘Новгородцами’ — гениальная вещь, но так, сама по себе, она очень слаба. Басенок, как все герои наших драматических представлений, много говорит и хвастает, а мало делает. Прилично ли, например, порядочному герою (а Басенок представлен героем) так беспощадно хвастать (стр<аница> 312):

Нет, Галка, обожжется гость незваный,

От ужаса бояре онемели,

Я разрешу трусливый их язык…

Как пламя из бесчувственных кремней,

Я извлеку из них сознанье долга,

Из рук убийц Василия исторгну.

Или через две страницы:

Государыня княгиня,

На эту руку можешь опереться,

Ни князю, ни тебе не изменит!

И подобные фразы Басенок произносит ежеминутно. К концу драмы героический и необдуманно-порывистый характер, который хотел придать Басенку автор, искажается странным переодеваньем. Басенок является жалким и малодушным. Да и к чему вся эта сцена с чарками и чарами, как не для одного эффекта? Если уж Басенок решился умертвить Шемяку, то разве не мог он сделать этого тотчас же по встрече с Шемякою, в кухне, где притом нашелся бы ему и хороший помощник в лице дурака Галки, ненавидевшего Шемяку? Или, если ему непременно хотелось убийства, разве не мог он, за пиром у Шемяки, каждую минуту вытащить меч, скрытый под платьем, и поразить Шемяку? Нет, нужно был непременно отравление, и притом такое, случая к которому решительно нельзя было предвидеть, а если так, то с каким же намерением Басенок пришел к Шемяке, что же такое Басенок, что же такое, наконец, самая драма с ее эффектнейшею последнею сценою? Натяжка для шекспировского эффекта явная и неловкая! Ох, этот Шекспир!

Наташа, жена Басенка, — лицо совершенно невозможное. Все ее действия — сцепление гнусных клевет и отвратительного лицемерия. Подобные качества, конечно, могут быть в женщине, как и в мужчине, но не так бывают они, как представил г. Кукольник, и не так кончают подобные женщины свое житейское поприще.

Говорить ли о других лицах? Все они, за исключением дурака Галки, являются на сцену для счета, и зритель нисколько не проиграл бы, если б они вовсе не являлись. О Галке мы уже сказали: это тысяча первый мститель, разыгрывающий до времени перед ненавистным тираном шутовскую роль. Разница только в том, что этот очерчен гораздо слабее, чем все прежние, и не возбуждает в зрителе нисколько ни участия, ни веселости.

Главный недостаток драмы, которого ни за что не простит г. Кукольнику большинство публики, заключается в том, что она чрезвычайно скучна. До самого пятого акта зрителю приходится хлопать только стихам, которые в ‘Басенке’ большею частию прекрасны. Впрочем, к чести г. Кукольника должно сказать, что он легко мог бы избегнуть этого упрека, и если не избег, то единственно потому, что не хотел прибегнуть ни к каким средствам, кроме данных ему природою.

Роль Басенка играл г. Кардтыгин-стар<ший> и сыграл с тем искусством и тою безукоризненною отчетливостию, какою всегда отличается игра этого актера. Ему обязана пьеса некоторым успехом и автор вызовом. Во всех сценах, кроме сцены во втором акте, в тюрьме, г. Каратыгин был превосходен. Сцена во втором акте, с прихода дурака Галки до конца, у автора, как мы уже сказали, очерчена очень слабо и притом лишена логической вероятности: что же мог сделать из нее актер, хоть бы и такой, как г. Каратыгин?

Превосходно сыграла г-жа Каратыгина-стар<шая> роль Софьи Витольдовны, матери Темного. От каждого слова ее так и веяло злостью, ненавистью и проклятием. Жаль, что роль Софьи нисколько не вяжется с драмою и зритель оставляет ее без внимания, тогда как на г-жу-то Каратыгину и можно было только обращать внимание, когда уходил со сцены г. Каратыгин. Г-н Смирнов 1-й был хорош в роли Шемяки.

Остальные актеры и актрисы — г-жа Самойлова 2-я, Копылова, Гусева, г<оспода> Григорьев 1-й, Громов и др<угие> играли как всегда. Не было ничего особенно хорошего, но и ничего особенно дурного. Нам очень жаль было смотреть на г. Сосницкого в роли дурака Галки: при всем даровании и при всем старании, которое было очевидно, он ничего не мог сделать из своей роли. Но и никакой актер из этой пустой и пошлой роли ничего бы не сделал.

Замечательно еще следующее обстоятельство: Василий Темный, в лице г. Григорьева 1-го, явился на сцену старцем лет 65-ти, а супруга его Мария, в лице г-жи Копыловой, явилась женщиною лет 25-ти. Подобные противоречия у нас нередки. Мы еще помним, как в первом акте ‘Эсмеральды’, отделенном от пролога пятнадцатью годами, некоторые лица (из женщин) являются не только в том самом виде, в каком являлись в прологе, но и в тех самых костюмах. Это, конечно, забавно, но совсем неестественно, а естественность — одно из главных условий театра. Между тем как легко избегнуть подобных противоречий! Если например, актриса не знает, в каком возрасте представляемое ею лицо должно явиться на сцену, ей стоит только спросить у режиссера!..

Рецензия включена в список статей Некрасова (см.: Собр. соч., 1930, т. 3, с. 370) на основании наблюдения Д. С. Лихачева, обратившего внимание на то, что Некрасов ссылается на нее в примечании к фельетону ‘Хроника петербургского жителя’ (ЛГ, 1841, 6 апр., No 13 — наст. изд., т. XII, кн. 1, с. 47. Ср.: ПСС, т. 9, с. 815—816).

Трагедия Кукольника ‘Боярин Басенок’ — типичная монархическая драма. Подводя итоги театрального года, критик журнала ‘Репертуар и Пантеон’, на страницах которого пьеса была опубликована (1844, No 4), писал: »Басенок’, данный тотчас после святой, на второе уже представление сделал только половинный сбор. Даже на александрийскую публику он не сделал большого впечатления. Неестественность сюжета не выкупалась несколькими превосходно отделанными сценами и звучными стихами. В литературном отношении он еще слабее и не выдержит ни исторической, ни художественной критики. Несмотря на это, в настоящем положении нашей сцены, и особенно в нынешнем году, он едва ли не лучшая пьеса из всего текущего репертуара. Мы и за это должны быть благодарны, что есть лица, которые пишут для нашей сцены. Зачем придираться к тому, что и как пишут? Выбирать не из чего’ (РиП, 1845, No 4, с. 245). Ср. отзыв Белинского: ‘Это тысяча первая попытка на воспроизведение итальянских и испанских страстей и отравлений, но одетых в quasi-русскую речь! в охабень и сарафан. Конечно, тут есть и талант, и ум, и чувство, но все это ложное, парадоксальное. Действительность и историческая истина принесены в жертву желанию написать эффектную трагедию из такой истории, из которой невозможно написать никакой трагедии’ (т. VIII, с. 328).

С. 20. …перед автором когда то печатно падал на колени какой-то критик и восклицал: ‘Великий Гете! Великий Кукольник!’ — О. И. Сенковский, восторгаясь драматической фантазией Кукольника ‘Торквато Тассо’ (1833) и называя автора ‘нашим юным Гете’, писал: ‘Все образец, что превосходно, и я так же громко восклицаю: ‘Великий Кукольник!’ — перед его видением Тасса и кончиною Лукреции, как восклицаю: ‘Великий Байрон!’ — перед многими местами творений Байрона’ (БдЧ, 1834, т. I, отд. 5, с. 29 и 37, подпись — ‘Тютюджи-Оглу’). Эта тирада была постоянным объектом насмешек Белинского (т. I, с. 358, 554, т. II, с. 204-205, 717, т. V, с. 428-429). Ср.: наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 141, 409.

С. 20. Удел — в Древней Руси область, которою управлял князь на правах феодального владетеля.

С. 21. …когда в Москве был ‘трус земли’…— землетрясение.

С. 21. О, я прощусь с Шемякой и Наташей.— Здесь и далее приводятся точные цитаты из трагедии Кукольника (РиП, 1844, No 4, с. 326, 346, 358-359, 361, 363, 371-374, 316).

С. 27. …в сравнении с какою-нибудь ‘Русскою боярынею’ или ‘Новгородцами’… О ‘Русской боярыне XVII столетия’ см.: наст. изд., т. XI, кн. 1, с. 316, а также наст. изд., т. VIII, с. 744, т. IX, кн. 2, с. 351. ‘Новгородцы’ — драматическое представление в пяти актах, в стихах В. Р. Зотова (1844), по словам Белинского, ‘длинная и тяжелая пьеса’, ‘нелепость’ и ‘галиматья’ (т. VIII, с. 163 — 164).

С. 28. Роль Басенка играл г. Каратыгин старш<ий>…— В. А. Каратыгин.

С. 29. Превосходно сыграла гжа Каратыгина стар<шая>…— А. М. Каратыгина.

С. 29. Смирнов ~ был хорош в роли Шемяки.— П. А. Смирнов.

С. 29. Остальные актеры и актрисы ~ Копылова ~ Громов и др.— артисты Александрийского театра.

С. 29. Мы еще помним, как в первом акте ‘Эсмеральды’…— ‘Эсмеральда, или Четыре рода любви’ — перевод драмы в пяти действиях с прологом ‘Der Glckner von Notre-Dame’ Ш. Бирх-Пфейффер, принадлежавший В. А. Каратыгину. Сюжет ее заимствован из романа В. Гюго ‘Собор Парижской Богоматери’ (1831). С успехом ставилась на русской сцене в 1837—1844 гг.

БОЯРИН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ БАСЕНОК

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: