А. Зорич
А. Зорич
Болото
Болото
——————————————————————
Болото, Зорич А., Год: 1926
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Было бы, — говорят, — болото, а черти найдутся. На болоте у Загатья, близ Орши, самым главным чертом был в свое время уездный агроном по фамилии Выдра, Иван Алексеевич.
Болото у Загатья было топкое, зловонное, в зыби и в кочках, проваливавшихся под ногой, и оно тянулось на два десятка верст. В этой зловонной топи исчезали безвестно и трагически каждую весну десятки людей, и гиб десятками в муках, разоряя нищие крестьянские хозяйства, отбившийся скот, который гоняли с округи в соседние луга и толоки. Оно было усеяно костями, оно залито было слезами и проклято многими страшными проклятьями — это жуткое бугское болото в Загатьи!
Не раз собирались в Загатье окружные деревеньки, писали приговоры об осушке, и ходоки с приговорами меряли не раз бесконечные версты по большаку в Оршу, в уезд и в губернию. Неисповедимы были в то время служебные пути: получалось так, что куда бы ни обращались по этому болотному делу мужики, оно попадало неизменно на заключение агронома Ивана Алексеевича Выдры. Бывали в Орше, бывали в Могилеве, ломали шапки, кланялись униженно в исправничьей канцелярии, однажды шесть суток ждали голодные, в мороз, на черном крыльце у предводителя, доходили до губернатора и были приняты даже и выслушаны секретарем дамского благотворительного общества, патроном которого состояла особа царствующей фамилии. Секретаря этой дамы звали Серафимчик, и он через лакея передал мужикам, ожидавшим на кухне, что осушка болот не имеет отношения к высоким мероприятиям по насаждению христианских идей в народе.
И отсюда, как и от предводителя, от исправника, от губернатора и из многих других мест, — дело опять перешло к агроному Ивану Алексеевичу Выдре.
Выдра носил когда-то нигилистическую косоворотку и писал в местных изданиях стихи, рифмуя ‘свобода’ и ‘народа’, отчего считался в уезде либералом, но вода, как известно, даже камень долбит, и с течением времени он обрел, видимо, счастливые возможности сочетать чистоту социалистических убеждений с чином коллежского асессора, с наградными к пасхе и с сугубой жизненной прозой вообще.
Выдра говорил мужикам неизменно, в двадцатый раз принимая и перечитывая знакомый приговор:
— Данных мало, добавить нужно…
Мужики, добавляя, из деревенек носили ему на дом собранные по хатам холсты, яйца и птицу. Но Выдра, возвращая яйца, сердито кричал:
— Вы копеек мне не носите, копейками не отобьетесь! Я за это дело меньше тысячи не возьму!
От крика он делался красен, задыхался, и апоплексическая шея его наливалась кровью. Мужики испуганно жались к дверям, кланялись просительно — ‘явите народу нисхождение’…
Но Выдра снисхождения не явил, деревеньки же эти слыли нищими, и собрать здесь нужную тысячу рублей было до очевидности невозможно.
Проходили годы, и по-прежнему стояло у Загатья проклятое бугское болото, страшное кладбище крестьянского скота и сотен похороненных под кочками, без вести пропавших людей.
…Год тому назад из уезда, из укома, в труской двухколесной ‘беде’, на мохнатой лошаденке приехал в Загатье неизвестный человек, докладчик, как называли его мужики. Был он сдержан и даже суховат как будто, этот заикающийся уездный человек, в вылезшей от многих дождей, потертой и старенькой жеребковой куртке, но говорил он особенно как- то душевно и просто, на завалинке у пожарной бочки, расспрашивал стариков про тяжкую и серую деревенскую жизнь. От Адама, во всех возможных подробностях, старики рассказали ему историю ненавистного болота, и неизвестный человек, заикаясь, сказал:
— Б-болото мы высушим. Владимир Ильич Ленин говорил, что в советской стране не м-может быть никаких б-болот, но на каждом б-болоте будет п-план-тация или огород…
Он улыбнулся вдруг, эта улыбка осветила неожиданно и сделала ласковым его усталое и серое, с опущенными углами рта, лицо, и была такая искренность и уверенность, такая внутренняя серьезность и значительность в простых этих его словах, что старики на завалинке заулыбались внезапно тоже, и важно и понятливо стали кивать бородами, с достоинством давая понять, что им давно и прекрасно известно, что именно сказал Владимир Ильич Ленин по поводу осушки российских болот…
Товарищ из укома уехал, — он сидел в таратайке сгорбившись и прыгал на ухабах, как мячик, тпрукая беспомощно и неумело отваливаясь на возжах. Со смешанным чувством надежды и сомнения смотрела деревня вслед потертой его жеребковой курточке: мал, мал человек для этого отчаянного дела…
В деревне не знали еще тогда и не понимали, что маленький этот и душевный человек был из укома, что был он только единицей, неприметной песчинкой того огромнейшего железного коллектива, который стал хозяином жизни в стране…
Неизвестно пока, ценою какого хозяйственного напряжения, ценою какой невероятной перекройки тощего уездного бюджета было это достигнуто, но через два месяца с большака, с шоссе свернули в Загатье первые подводы с людьми, одетыми в брезент, и с дренажными инструментами из города. В деревне их встретили с цветами, с хлебом и солью, в полотенцах лежавшими на огромных и круглых деревянных блюдах…
Я получил от крестьян из Загатья письмо. Привожу из него всего несколько строк:
…’Вам пишут ходоки от общества нашей деревни Загатье, каковые ходили к губернатору в доказательство от населения, что крестьянам призначена на этом болоте смерть. То губернатор сказал — ‘свет на волю создан, хотя живите, хотя помирайте’, а также мы не слышали другого слова за многие двадцать один год.
И в настоящее время, как сказал тов. Ленин, в нашем смертном болоте засушено восемь верст, где граждане сеют уже различные посевы, но местная власть, с достоинством героев, продолжает осушать в дальнейшем до конца, о чем шлем настоящее приветствие и полную благодарность от граждан села Загатья, Оршанского округа’…
Здесь можно поставить точку. Человек в жеребковой куртке — он обладал ‘достоинством героя’ и это был представитель класса, который винтовкой завоевал власть и молотом, серпом и дренажной лопатой укрепляет историческое свое право на эту власть — вернул к жизни оршанскую деревеньку Загатье.
Источник текста: А. Зорич. Буква закона. Фельетоны. — Москва, 1926 г. (Библиотека ‘Прожектор’. Номер девятнадцатый, издание газеты ‘Правда’).