Особенно печально, что подзадоривание к бойкоту Государственной Думы усердно распространяется среди фабричных рабочих, и хотя последние в большинстве случаев набирают своих выборщиков, однако в некоторых местах агитация все же подействовала, и рабочие или колеблются, или вовсе отказались от выборов. Нельзя, конечно, не пожалеть, и очень пожалеть, что выборные права их очень сужены, и в особенности печально и едва ли благоразумно, что лишены прав выбора рабочие самых небольших предприятий, т.е. именно тех, где революционная пропаганда не свила себе гнезда и, очевидно, не может свить по малой площади применения самой пропаганды, т.е. по дешевизне ожидаемых от нее ‘результатов’. Эти-то рабочие мелких предприятий, ютящихся по уездным и губернским городам, живущие замкнутою своею жизнью и исключительно профессиональными своими интересами, вместе с тем не потерявшие в себе народной личности под нивелирующим действием больших фабрик, — и не положат своего шара в избирательную урну. Вообще, конечно, наш новый конституционный строй полон еще недоделок, и, как в данном случае, недоделок ко вреду всякой серьезной устойчивости. Но не время теперь, в первые минуты, критиковать. Мы все же имеем то, чего не имели ни в 60-х, ни в 80-х годах, чего и отдаленно не обещала лорис-меликовская и игнатьевская ‘конституция’, эти вялые сборы кого-то к чему-то, кажется, с заготовленным под сурдинкою планом собрать, немножко поговорить и навсегда распустить, ‘как преждевременное явление, до которого мы не дозрели’. Все дело идет теперь сильно, и Россия так всколыхнулась, что уже нельзя ее усадить на прежний стул.
В этом подъеме сил, повторяем, печальным диссонансом звучит призыв к бойкоту. Рабочие из крестьян, которые доверяются этому призыву, могли бы, расспросив своих отцов и дедов, узнать, что уже однажды русский простой человек испытал на своей спине сладость бойкота. Когда в 1861 году объявлена была крестьянам ‘воля’ и ‘земля’, то приходилось за землю уплатить помещикам выкупные деньги, и тогда тоже находилось очень много людей, которые подсказали крестьянам употребить нечто вроде теперешнего бойкота дарованных прав, т.е. отказаться от выкупной операции в предложенной государством форме. Может быть, и даже наверное, с этою рекомендацией) соединялись, втемную, очень большие посулы разных благ, послаблений и фантастических благоприобретений в будущем. Но поверившие этим посулам мужички ровно ничего не получили от своих советников и, не развязав вовремя мошны и не вынув из нее нескольких рублей, — остались навсегда при своем ‘сиротском’ или ‘кошачьем наделе’, не уплатив за него ничего, но зато вне какой-нибудь возможности работать и жить на крошечном кусочке надельной земли. Эти-то крестьяне и образуют наш деревенский пролетариат, — последнюю бедноту и нищенство деревни. Рабочие фабрик должны принять во внимание судьбу своих дедов и отцов и от повторения их безрассудного шага воздержаться. Дума не станет их дожидаться. Дума будет проводить свои законоположения и без них, а те голоса, которые от их имени могли бы заговорить в Думе, могли бы выяснить и защитить их интересы там, просто не раздадутся. Им очень много внушалось о ‘классовой борьбе’ и что все ныне построено на экономике, расчете и ‘своем интересе’. Спросили бы они своих руководителей, какой же это ‘свой интерес’ взять да и выйти за дверь, когда пишутся условия работы и найма. Плохая это ‘экономика’, и не много выиграет в ‘борьбе’ тот ‘класс’, который ляжет под лавку в то время, как его соперники, иные ‘классы’, рассаживаются по лавкам, и рассаживаются для обсуждения великих вопросов отечества, и между прочим судьбы этого самого рабочего.
Впервые опубликовано: ‘Новое время’. 1906. 4 марта. No 10765.