Богатые степи, Александров Николай Александрович, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

ГД НА РУСИ КАКОЙ НАРОДЪ ЖИВЕТЪ И ЧМЪ ПРОМЫШЛЯЕТЪ?

БОГАТЫЯ СТЕПИ
(НОВОРОССІЯ).

Н. А. Александрова.

МОСКВА.

Собственность книжной торговли спеціально для иногороднихъ А. Я. Панафидина, Москва, Покровка, Лялинъ пер., соб. д., No 11—13.
1898.

‘Здсь бглыми земля стала. Не будь ихъ — ничего бы и не было: ни Донщины, ни Черноморщины, ни пресловутой былой Запорожской земли, ни всей этой вковчной гостепріимной царины {Царина,— степь, не тронутая еще плугомъ.}, по которой стремятся съ свера и изъ другихъ мстъ за волею и люди, и зври, и птицы!’

‘Бглые въ Новороссіи’ Г. И. Данилевскаго.

Къ югу отъ Малороссіи къ морямъ Черному и Азовскому, между рками Бугомъ и Дономъ тянется безграничная степь, которая когда то называть нагайско-татрской, такъ какъ по ней кочевали нагайцы изъ-за Дона и татары изъ Крыма. Теперь эту степь всецло заняли губерніи: Херсонская, Екатеринославская и часть Таврической. Въ старину по этой степи только втеръ пустынный бродилъ, а произростали бурьянъ, ковыль, чертополохъ да перекати-поле, и шла она вправо и влво, изрдка волнуясь и склоняясь погорлыми отъ зноя травами, камышами и песчаными косами, къ синему, ярко горвшему морю. Здсь, по приземистой трав, мелькали высокіе свтложолтые синіе и красные цвты, сплошь заливая собой необозримыя поляны. Какъ бы вы не смотрли, куда-бы не кинули напряженный взоръ,— одни поля да голубые холмы у небосклона. Холмы эти,— это могилы либо казаковъ, либо давнихъ, очень давнихъ народовъ, извстныхъ намъ по историческимъ преданіямъ. По дикимъ, плугомъ не тронутымъ пустырямъ, ходили здсь по этой степи безчисленныя стаи дрофъ, пестрые аисты, въ неб же высоко плавали коршуны и орлы, да широко повсюду разносился во вс стороны вчный свистъ, стонъ и шорохъ степи.

На такомъ то дикомъ привольи нагайцы и татары пасли свои табуны и стада, нападая иногда на малорусскія или украинскія границы, откуда, въ свою очередь тснили ихъ казаки, бгущіе съ Украйны то отъ ига поляковъ, то недовольныя своими правителями или гетманами.

Первымъ и самымъ сильнымъ казацкимъ поселкомъ въ этой степи, была на берегахъ Днпра, такъ называемая Запорожская Счь, устроившая свой казацкій станъ за днпровскими порогами. Эта воинственная вольница страшна была не только нагайцамъ и татарамъ, но даже туркамъ и полякамъ. На утлыхъ ладьяхъ запорожцы переплывали бурное Черное море и осаждали Синоп и Трапизондъ, доходя воинственно даже до Константинополя. Разъ какъ то турецкій султанъ задумалъ было уничтожить Запорожское войско и разорить до тла ихъ главное становище — Счь, но запорожцы дали такой отпоръ, посл котораго и султанъ уже ихъ не трогалъ.

Они жили, какъ воинство, безъ женщинъ, по Днпру и его притокамъ, жили въ куреняхъ, и Счь,— эта главная ихъ стоянка, или какъ тогда называлась кошъ, состояла изъ сорока куреней, или большихъ длинныхъ избъ, въ вид казармъ, среди которыхъ на площади высилась церковь. Курени эти съ церковью, занимая девятьсотъ саженъ въ окружности, обнесены были высокимъ валомъ съ бойницами и башнями, между которыми продланы были узенькія дверцы или пролазы для выхода за водой на рку. Въ куреняхъ помщалось отъ тридцати до полутораста человкъ.

Султанъ собралъ пятнадцать тысячъ отборныхъ янычаръ и послалъ ихъ крымскому хану съ тою цлью, чтобы тотъ вмст съ своей ордой выбилъ запорожцевъ изъ Счи и истребилъ ихъ до единаго. Ханъ съ янычарами и съ своей сорокатысячной ордой, какъ разъ на Рождество, когда запорожцы справляютъ праздники и предаются разгулу, тайно ночью, съ помощью подкупа, провлъ въ самую Счь всхъ янычаръ, а самъ съ своей ордой окружилъ Счь со всхъ сторонъ. Янычары, столпившись густо по всмъ улицамъ переулкамъ Счи, сразу не знали, какъ приступить къ длу, а тмъ временемъ въ одномъ изъ оконъ куреня запорожцы ихъ замтили, и потомъ отовсюду стали стрлять. Стрляли въ нихъ въ упоръ, какъ въ мишень, они-же за толкотней и тснотой пускали свои заряды въ воздухъ, и падали убитые одинъ на другого, пока запорожцы не выскочили изъ куреней и не стали добивалъ ихъ въ рукопашную. Ханъ, узнавши объ этомъ, взвылъ, какъ волкъ, подобно Мамаю, побжденному русскими на Куликовомъ пол: бросился бжать, спасая свою орду. Изъ пятнадцати тысячъ янычаръ ушло изъ Счи не бол какъ полторы тысячи. Но этимъ дло не кончилось, и, чтобы наказать хана за его злой умыселъи набгъ, запорожцы въ томъ же году собрали въ Счь изъ дальнихъ и ближнихъ степныхъ втокъ и рчекъ, гд постоянно жило все войскъ и въ отборномъ числ двадцати тысячъ напали на Крымъ. Они разграбили вс города, даже столицу хана Бахчисарай, а когда ханъ удалившись въ горы, собралъ свое войско, и затмъ пошелъ и обходъ запорожцевъ, чтобы не выпустить ихъ изъ Крыма, онъ попалъ въ ловушку. Думая, что и границ Крыма нтъ запорожцевъ, онъ встртился тамъ неожиданно съ ними и вступилъ въ сраженіе, при которомъ позади его показались войско съ его ханскими знаменами. Обрадовавшись такому подкрпленію, онъ смло ударилъ на запорожцевъ, но, уступая имъ въ отваг, сталъ отступать, разсчитывая на подмогу сзади, какъ вдругъ позади себя увидлъ не свою орду, а возвращавшихся съ его знаменами запорожцевъ, разорявшихъ Крымъ. Окруженная такимъ образомъ орда хана разсыпалась съ испугу по полямъ, и запорожцы, гоняясь по полю за перепуганными татарами, нсколько тысячъ изъ нихъ убили, нсколько тысячъ забрали въ плнъ, за малымъ не поймавъ и самаго хана.

Турецкій султанъ однако и посл такой побды запорожцевъ не угомонился, и, желая показать запорожцамъ свое могущество, написалъ имъ: ‘султанъ Махмудъ IV запорожскимъ казакамъ въ 1680 году. Я, султанъ, сынъ Магомета, братъ солнца и луны, внукъ и намстникъ божій, владлецъ царствъ — македонскаго, вавилонскаго, іерусалимскаго, Великаго и Малаго Египта, царь надъ царями, властелинъ надъ властелинами, необыкновенный рыцарь, никмъ не побдимый, неотступный хранитель гроба Іисуса Христа, попечитель самаго Бога, надежда и утшеніе мусульманъ, смущеніе и великій защитникъ христіанъ,— повелваю вамъ, запорожскіе казаки, сдаться мн добровольно и безъ всякаго сопротивленія и меня вашими нападеніями не заставлять безпокоить. Султанъ Турецкій Махмудъ IV’. На это письмо запорожцы отвчали ему: ‘Запорожскіе казаки турецкому султану. ‘Ты шайтанъ (чортъ) турецкій, проклятаго чорта братъ и товарищъ, и самаго лыцаря секретарь! Якій (какой) ты въ чорта лыцарь (рыцарь)? Чортъ выкидае, а твое війско пожирае. Не будешь ты годенъ сынивъ христіанскихъ надъ собою мати (имть), твоего війска мы не боимось, землею и водою будемъ бытьца съ тобою. Вавилонскій ты кухарь, македонскій колесникъ, Іерусалимскій броварныкъ (пивоваръ), александрійскій козолупъ, Великаго и Малаго Египта свынарь, армянская свыня, татарски сагайдакъ (козелъ), каминецкій котъ, подолянскй злодіюка, самаго гаспида (діавола) внукъ и всеге свиту и подсвиту блазенъ (глупецъ), а нашей Бога дурень, свыняча морда, кобыляча с…а, ризныцька собака, нехрещеный лобъ, хай бы взявъ те бе чортъ! Оттакъ тоби козаки видказали, плюгавъ (поганецъ)! Невгоденъ еси матери вирныхъ христіанъ. Числа не знаемъ, бо календаря не маемъ, мисяцъ у неби, годъ у кнызи, а день такій у насъ, якъ и у васъ, поцилуй за те ось куды насъ!.. Кошевой атаманъ Иванъ Сирко со всмъ коштомъ запорожскимъ.’

Такова была удалая, воинственная, первая русская вольница въ нагайско-татарскихъ степяхъ и таковы были первые наши поселки въ Новороссіи. Но эта вольница, кстати сказать, охраняя наши границы, занималась не одними набгами и удальствомъ, она промышляла и рыболовствомъ и скотоводствомъ, вела также и торговлю съ Крымомъ и Турціей. Казаки возили туда баранье сало, табакъ, снасти, пеньку, русскія полотна, дрова, точильные камни, уголь, сушеную рыбу, а вывозили греческія и аккерманскія вина, соль, сушеные плоды, растительное масло, сафьянъ, сдла, оружіе, свинецъ и другіе азіатскіе предметы.

Для перевозки этихъ товаровъ, а въ особенности соли изъ Крыма и рыбы съ Дона и Азовскаго моря, образовались изъ малороссійскихъ казаковъ особые перевозчики, чумаки, которые шли изъ Украйны въ Новороссію не то, какъ промышленники, не то — какъ вольные казаки ‘и денегъ добывать и славы заживать.’ Они все еще жили духомъ казаковъ-воиновъ, для которыхъ въ Малороссіи, подчинившейся Россіи, не было уже казацкаго дла. Тутъ-же, въ нагайской степи, подвергая себя разнымъ опасностямъ, они шли вооруженные валками и зачастую сражались съ нападающими на нихъ нагайцами и татарами. У Днпра они селились цлыми деревнями, точно также какъ и бглые казаки и запорожцы, недовольные своими гетманами. Они также населяли степь, то гамъ, то сямъ, создавая разные поселки и вытсняя со степи нагайцевъ и татаръ. ‘халъ казакъ, говорятъ старинныя преданія, голодный, захудалый, обношенный, съ пищалью да съ котомкой за плечами по степной пустын, и, миновавъ одно — другое лсное затишье, поднялся онъ на пригорокъ, и какъ окинулъ глазомъ Божію тихую уютную пустыню, сердце, у него такъ и замерло…. Слзъ казакъ съ коня напоилъ его въ ключ, напился и самъ, а потомъ упалъ въ траву на колни и сказалъ: ‘быть тутъ поселку!.. И лучше мн оссть у тебя мать-пустыня, въ сосдств съ кабаномъ да съ волчицей, чмъ пропадать, какъ псу, за враговъ моихъ’… Срубилъ казакъ курень, сталъ звать къ себ товарищей на вольную-волюшку, и вокругъ его куреня появились другіе, а тамъ выстроился уже и поселокъ, а за нимъ слобода, неподалеку-же стали возникать и хутора. Чумакъ въ Новороссіи не то что на Украйн,— онъ тутъ плохой хлбопашецъ. Его только снгъ приковываетъ къ хат и тутъ онъ на зиму пристроитъ только своихъ воловъ для корма къ какому-либо винокуренному заводу, гд ихъ кормятъ ‘бардой’, отчего волы тучнютъ и набираются силы, а самъ заберется на печь и смотритъ оттуда съ утра до вечера какъ жена хлопочетъ по хозяйству.

— Ты печку затопила?— спрашиваетъ онъ жену, ощущая теплоту подъ собой.

— Затопила,— отвчаетъ она.

— А по воду пійдешь?

— Пійду.

— А на дворі холодно?

— Холодно.

— Ну, нехай-же (пусть) соби (себ) холодно!..— замчаетъ чумакъ, переворачиваясь съ одного нагртаго бока на другой и плотне прижимается въ уголъ печи.

— Ахъ, ты, горе мені съ тобою!— восклицаетъ жена, ворочая и перебирая въ печи.

Но чумакъ на бабій крикъ и воркотню только отмалчивается, зная, что зима не долга, а съ весною покажетъ онъ баб хвостъ,— ищи только!

А зимой метели и вьюги въ степи, и какія только страсти не переживаетъ степь. То снгъ медленно опускается влажными хлопьями и за ночь замететъ вс дороги и села, то безъ устали летитъ откуда-то втеръ и несетъ не то дождь, не то туманъ, не то снгъ, что-то все вмст, то вдругъ поднимется ‘Завирюха’, сухая и рдкая, кружа цлыя горы оледенлаго инея, точно избитое въ мелкія блестки стекло, а не то, такъ по безпредльной кор гололедиц, укрывшей степь, несутся полосами сухіе, стекольчатые вороха снга, и наконецъ, пойдетъ вдругъ и верхняя или воловая метель. Это уже самая страшная непогодь. Медленно, иногда въ нсколько дней, соберутся громадныя, срыя тучи и облягутъ небо. Он заблютъ, сдвинутся плотно, и вдругъ, снгъ хлынетъ, и весь свтъ исчезнетъ. Тогда, ни днемъ, ни ночью нтъ никому на степи спасенія. Въ сельскихъ церквахъ безостановочно звонятъ въ колокола, гд есть ружья — стрляютъ, чтобы дать знать путникамъ о близости жилья, но и пшіе, и конные сбиваются обыкновенно съ дороги и зачастую недалеко отъ самаго жилья останавливаются на произволъ судьбы, и, засыпанные снгомъ, пробиваютъ въ снгу только отверстіе для дыханія и выставляютъ наружу какой либо шестъ, или особый знакъ, по которому ихъ могли бы посл метели отрыть и спасти. Быстрота этихъ метелей невообразимая,— они мигомъ засыпаютъ не только путниковъ, но цлые дворы, усадьбы и даже деревни. Въ такую-то вотъ непогодь чумакъ покуриваетъ на печи свою трубку, да смотритъ пристально то на стну, то въ потолокъ, то на полъ. Но зато, чуть пахнуло весной, чуть потянулъ съ юга знакомый теплый втерокъ, какъ чумакъ уже на ногахъ. Вздымается у него высоко грудь, бойко онъ подтягиваетъ поясъ и говоритъ жен:

— А що, жинко, мабуть весна на дворі?

— Може й весна,— замчаетъ уже покорно и робко смиряющаяся жена.

Весна въ степи наступаетъ шумно и весело. Выйдешь въ полдень середь двора, и кругомъ послышится какое-то движеніе. Вдохнешь свжій воздухъ, и, кажется, точно хмль струится отовсюду. Каждый, входящій въ хату, вноситъ съ платьемъ свжесть и отъ его шапки, отъ полушубка пахнетъ весной. Она на юг приходитъ разомъ, подъ палящими лучами солнца все дымится, рушится, шумитъ, реветъ, и не замтитъ, какъ за день улетучиваются въ парахъ сугробы и образуются снговые водопады, а прошла одна, другая ночь, и снгу какъ не бывало. Едва успли упасть съ крыши первые ‘капели’ (капли), какъ затаяли болота, заструились родники и повсюду все превратилось въ сверкающія воды. Въ одномъ мст пронесся слухъ, что сорвало мостъ, въ другомъ затопило балку, то есть степной оврагъ, и деревня въ волненіи, такъ какъ балки очень опасны для перезда. Подъдешь къ ней, и она кажется почти пустой, на дн воды по колно, а въхалъ, и не успешь добраться до другого берега, какъ гд-нибудь подмятый косогоръ прорвало, вода хлынула, затопила балку де краевъ, и возъ съ сдокомъ, всплывая и вертяся въ мутномъ поток, уносится по теченію. За балками опять идутъ степныя рченки, и на нихъ несчастій немало. Рченка, смотришь, грязная, ничтожная, лтомъ едва сочится въ тин или между камышами, а тутъ разлилась и раскидывается версты на дв по лугамъ. Перезжаютъ тогда черезъ такую рченку на пловучихъ помостахъ, которые ходятъ не по канату, а отводятся на веслахъ выше по берегу и пускаются по теченію, при помощи руля. Водою выноситъ ихъ версты полторы или дв ниже, причемъ не обходится иногда безъ того, чтобы сколоченный наскоро помостъ не покачнулся и не упали съ него въ воду либо стогъ сна, либо испуганный шумомъ рки волъ, либо шапка зазвавшагося крестьянина. Самое-же вскрытіе ркъ встрчается въ деревняхъ, какъ праздникъ. И одваются вс точно въ праздникъ, да и земля вокругъ смотритъ уже по праздничному: всюду всходитъ зелень, тутъ-же и разцвтая, показываются голубые колокольчики, а за ними лиловый рясъ, а тамъ желтый редисъ, блый ландышъ. По небу-же тянутся стаи журавлей, гуси кричатъ, стройно летя длинной вереницей, а тутъ прилетли и жаворонки, явились утки, ласточки, аисты, закуковала и кукушка, и лсной куликъ порхаетъ у корней еще обнаженныхъ деревьевъ, черезъ день-же, другой не узнаешь и сада,— зацвли яблони, вишня, груши, тернъ, черемуха, а еще день, и покрылись вс сады точно серебряннымъ покровомъ, и зажжужитъ затмъ садъ пчелами, а потомъ свистомъ соловьиныхъ и не соловьиныхъ псенъ. Но садовъ этихъ по степямъ Новороссіи вы сразу и не увидите,— они въ балкахъ, въ оврагахъ, гд поселился съ Украйны казакъ, или чумакъ. Чтобы добраться до его хутора, вы будете идти степью мимо озеръ, гд то тамъ, то въ другомъ мст откликнется крикъ дикаго гуся или журавля, а направо и налво зеленютъ цвтущія деревья балки. Вы идете по этой балк, или оврагу и, вотъ, на поворот передъ вами колодезь, гд прохожія стада поятся въ полдень и вечеромъ, а изъ-за косогора мелькаетъ какой-то шестъ и выставляется рогуля: то показываются верхи деревянныхъ ‘журавлей’ {Особый длинный рычагъ для подъема воды изъ колодца.}, на колодцахъ хутора, еще скрытаго подъ горой въ овраг. Но вотъ и самъ хуторъ. Это пять или шесть хатъ, въ разсыпку, торчатъ по откосамъ трехъ овраговъ, сошедшихся здсь въ одинъ огромный ‘логъ’. Между хатами-же взбираются на гору и идутъ книзу сады. На дн лога блютъ тремя уступами три пруда, одинъ ниже другого, соединенные плотинами. Тропинка вьется съ вершины холма отъ трехъ мельницъ, ставшихъ по струнк рядомъ на втр, къ хатамъ. Изъ гущи одного садика выглядываетъ курень и ряды блыхъ ульевъ. Дворъ загороженъ амбарами, сараями, клтями и погребомъ. Къ послднему примыкаетъ на столбахъ сажъ для откармливанья кабановъ. Къ особому загону для воловъ, содержимыхъ съ неимоврною заботливостью, пристроенъ навсъ, гд свалены зимнія дровни, старые возы и всякія деревянныя хозяйственныя принадлежности. Средиже двора, правильною вереницею, стоятъ уже тридцать оснащенныхъ возовъ, готовыхъ отправиться въ путь. И чумаки весной заготовили свои фуры или возы, а казаки — пахари, живущіе въ такихъ-же хуторахъ, вс въ степи заготовляютъ тучную пашню.

Есть, однако, хутора и въ самой степи, а не въ балкахъ, и т уже представляютъ иную, весьма печальную, картину. Тамъ передъ вами хата большею частью сложена изъ ноздреватаго камня, заборы около хатъ сплетены изъ тростника, но чаще всего сдланы изъ того же камня. На нихъ, обыкновенно лежатъ клочки налетвшей соломы и сушатся груды сровато-чернаго кизяка {Топливо изъ навоза.}. Подл хаты выступаетъ спокойно, будто дома, дикій аистъ: гнздо его сплетено изъ прутьевъ и сухихъ травъ на кровл хаты, и никто никогда не тронетъ его гнзда, такъ какъ по поврью оно предвщаетъ благополучіе. Кругомъ нигд ни одного деревца, ни зеленаго куста, разв верба одинокая,— это уже чисто пустынный степной хуторъ.

Но не смотря и на такую непривлекательную картину, къ богатствамъ степи стекались разные люди издавна со всхъ странъ. Вслдъ за казаками мы видимъ грековъ, сербовъ, волоховъ, а потомъ пошли и колонисты нмцы, бглыми-же, какъ ужъ сказано выше, вся земля тутъ стала, боле другихъ о заселеніи и процвтаніи Новороссіи заботилась Императрица Екатерина Великая и ея любимецъ свтлйшій князь Потемкинъ. На запорожскихъ земляхъ, когда запорожцы ушли въ Черноморію на Кубань, ихъ мста, мало-но-малу, начали заселять нмцы — менониты. Колоніи ихъ быстро поднимались, росли, богатли и до сихъ поръ считаются одними изъ лучшихъ хозяйствъ. А между тмъ нмцы пришли бднота бднотой съ котомками за плечами, теперь и между ними насчитывается не одинъ милліонеръ. Жили они и живутъ, что богатые, что бдные, вс почти одинаково. Въ ихъ жильяхъ, подъ одной связью съ домомъ, помщаются — конюшни, коровники, рига и сновалъ. Изъ сней дома, гд отгорожена кухня, дверь ведетъ въ чистую, свтлую горницу, въ углу которой — кровать съ горой тюфяковъ и подушекъ, возл двери въ стн вдланъ шкафъ, въ которомъ аккуратно разставлена вся посуда, у стнъ — диванчикъ, стулья одинъ или два стола и, какъ необходимая принадлежность всякаго дома, красивый и прочный сундукъ, на стн-же висятъ часы, нарочно вывезенные изъ Пруссіи въ конц прошлаго столтія. Чисто вымытый деревянный полъ посыпанъ пескомъ. Посл этой горницы слдуетъ спальня, и дале бываетъ и еще комната, гд хозяинъ, какъ и каждый колонистъ, занимается какимъ либо ремесломъ. Глядя на чистоту жилища, можно подумать, что колонисты только и занимаются, что моютъ, скоблятъ, чистятъ и полируютъ все и дом. А между тмъ, съ ранняго утра они вс на работ. Утромъ, посл завтрака, состоящая изъ кофе съ молокомъ, нмецъ- вызжаетъ въ своемъ дышловомъ фургон въ поле на работу. Этотъ фургонъ устроенъ такъ, что можетъ быть обыкновенной телгой и тутъ-же превратиться въ повозку, на которой помщается три копны хлба, ре земледльческія орудія у колонистовъ самыя совершенствованныя и содержатся въ необыкновенной исправности, пашутъ-же колонисты лошадьми и лошади ихъ отличаются особой полнотой и выносливостью. Колонистки занимаются, огородомъ, молочнымъ хозяйствомъ, пахтаньемъ масла, выдлкою сыра, и молоко у нихъ всегда въ такомъ изобиліи, что имъ поятъ даже свиней. Сами колористы только и дятъ и пьютъ, что ветчину, картофель и молочный супъ съ вишнями, молочный супъ съ сушеными яблоками, молочный супъ съ грушами и наконецъ, молочный супъ съ картофелемъ. Колонисты ни рыболовствомъ, ни судоходствомъ не занимаются, но они съ успхомъ ведутъ шелководство, причемъ прекрасно разводятъ тутовыя деревья и каждый изъ колонистовъ особенно преданъ овцеводству. Одты они некрасиво. Женщины носятъ общипанныя ситцевыя платья, и выходя на улицу, надваютъ соломенныя шляпы, на самомъ же колонист, богатомъ или бдномъ, табачнаго цвта фланелевая фуфайка, синяя засаленная куртка, изъ подъ которой выглядываетъ какой-же засаленный жилетъ, а тонкія, сухія ноги колониста облегаютъ узкія неуклюжаго покроя штаны, носитъ-же онъ на ногахъ либо туфли съ деревянными подошвами, либо дегтемъ смазанныя сапоги, а на голов картузъ съ аляповатымъ козырькомъ, или баранью шапку. Но поговорите вы съ этимъ всегда плохо бритымъ и плохо одтымъ колонистомъ о его достаткахъ, и окажется, что у него семьдесятъ пять тысячъ головъ овецъ — мериносовъ, изъ которыхъ каждая даетъ рубль дохода въ годъ, да около тридцати тысячъ земли собственной, кром арендныхъ степей, и его Амальхенъ или Каролинхенъ привозитъ ежегодно изъ Одессы или Николаева сундуками золото за шерсть, сало, хлбъ, сбываемые заграницу. Колонисты, какъ поселились въ Новороссіи, стали первыми овцеводами,— это самая главная промышленность Новороссіи.

Породы новороссійскихъ овецъ, какъ были, такъ и до сихъ поръ,— частію заграничные, частію — мстныя, степныя. Изъ мстныхъ больше всей разводится волошскія и собственно русскія овцы, а также порода чентуки. У волошской породы шерсть длинная и хвостъ толстый и длинный, въ нсколько фунтовъ жира, волошская овца крупне русской и даетъ много сала и вкуснаго мяса, у чунтуковъ-же, которые принадлежатъ къ калмыцкимъ овцамъ, шерсть добротне, кудряве а хвостъ короткій и тоже жирный, но раздвоенный. Изъ заграничныхъ породъ самая распространенная испанская, такъ называемые — мериносы. Каждая овца даетъ ежегодно шерсть, за тмъ приплодъ, а также молоко для особаго родъ сыра — брынзы и наконецъ — навозъ, изъ котораго длается лучшій кизякъ, употребляемый въ степяхъ на топливо. Шерсть продается въ трехъ видахъ: грязная, прямо снятая съ животнаго, перегонная, снятая съ овцы посл перегона стада нсколько разъ черезъ рку или прудъ и мытая, которая моется въ особо устроенныхъ для этого шерстомойнахъ {Самыя большія шерстомойни на устьяхъ Днпра въ Херсон.}.

Содержатъ большіе стада въ Новороссіи самымъ простымъ и дешевымъ способомъ. Для нихъ не строятъ особыхъ теплыхъ овчаренъ, не заготовляютъ корма, овцы ходятъ по степи большую часть года. Лтомъ ихъ не загоняютъ въ овчарни ни ночью, ни въ полдень во время жары, зимою же ихъ держатъ и кормятъ въ хлвахъ только въ непогоду, или когда степь бываетъ покрыта глубокимъ снгомъ. Главная забота хозяина-овцевода, чтобы у овецъ было побольше пастбища. Съ этой цлью онъ мняетъ его постоянно: въ начал весны стада овецъ (отары) переходятъ съ перваго пастбища на отаву — лугъ, съ котораго убрано сно, съ отавы на жниво по уборк хлбовъ, удаляясь такимъ образомъ все боле и боле отъ зимнихъ овчаренъ, съ наступленіемъ же зимы около овчаренъ остается вслдствіе этого, нетронутое за лто, и зимнее пастбище. Въ овчарни загоняются стада только зимою на ночь и во время метелей. При пастьб стадо съ вечера пасется по направленію къ мсту водопоя, подвигаясь во всю ночь впередъ, къ утру должно быть на мст водопоя. Посл водопоя овцы снова пасутся, а въ жаркое время дня, въ полдень, лежатъ или стоятъ сбившись въ кучу и наклонивъ головы. Посл полудня снова они пасутся, отдаляясь отъ мста водопоя. Впереди стада всегда идетъ атаманъ пастуховъ, или, чабановъ, какъ ихъ называютъ въ Новороссіи, за нимъ нсколько козъ, а потомъ и самое стадо, по сторонамъ котораго медленно двигаются и прочіе чабаны, сзади-же стада пастухъ — кашеваръ съ собаками, особая лохматая порода которыхъ очень злая и большого роста, называется овчарками. Когда стадо останавливается на отдыхъ и полдень или ночью, кашеваръ помщается съ возомъ въ середин его, а чабаны съ собаками вокругъ стада. Чабаны, также бездомны и также одты, какъ и ихъ овцы: на нихъ штаны изъ овчины, такая-же куртка и такая-же шапка. На телг, запряженной парой воловъ, они возятъ съ собой вс припасы для ды, а также котлы и кизякъ. Стадо въ дв и три тысячи овецъ стерегутъ пять, шесть чабановъ, и эти чабаны,— эти конечно, не больше, какъ сторожа, а не какія-либо овцеводы, которые-бы знали правильный уходъ за овцами. Но старымъ чабанамъ извстны разныя простыя средства лченія овецъ и они хорошо также умютъ стричь или снимать шерсть съ овцы, и смлый, ршительный чабанъ съ привычками къ степнымъ особенностями весьма цнится хозяевами. Онъ съуметъ сохранить стадо отъ степного пожара и отъ степной метели. Пожаръ въ степи бываетъ очень силенъ и распространяется такъ быстро по засохшимъ травамъ, что можетъ неожиданно охватить все стадо. Онъ перебирается по сухой трав, то тля, то вспыхивая, какъ свчка, и столбъ чернаго дыма встаетъ, растетъ, движется, пока не встртитъ какой-либо преграды. Чабанъ, замтивъ этотъ столбъ, или огонь, не теряя времени, самъ зажигаетъ степь не далеко отъ стада, по втру такъ, что въ одно время стадо находится между двумя огнями, но, когда выгоритъ извстное пространство, чабанъ ни мало не медля, перегоняетъ стадо на выжженный имъ участокъ и такимъ образомъ спасаетъ стадо, такъ какъ пожаръ, дойдя до выжженнаго мста, останавливается. Во время же зимней сильной вьюги опытный чабанъ также не растеряется: онъ предвидитъ е заране, и, если стоитъ со стадомъ въ открытой степи, то спшитъ поскоре добраться до какого нибудь хоть непокрытаго загона. Тутъ, въ загон во все время вьюги чабаны гоняютъ стадо по загону, чтобы такимъ образомъ овцы сваливали съ себя, падающій на нихъ снгъ, и утаптывали его подъ своими ногами. Иногда случается, что овцы подъ конецъ вьюги достигаютъ спиною до самаго верха земляной стны загона, имющей высоты до двухъ аршинъ. Но такъ какъ зимою овцы чаще всего пасутся по близости овчаренъ, то въ этихъ послднихъ они совсмъ защищены отъ вьюгъ. Овчарни въ Новороссіи строятся хотя не изъ камня, но плетенки изъ лозы и камышевыя стнки, хорошо обмазанныя глиной, достаточно крпки и стойки. Обыкновенная овчарня состоитъ изъ обстроеннаго кругомъ четыреугольника съ соломенной крышей, внутри котораго дворъ, и съ двухъ, одна другой противоположныхъ сторонъ, широкія ворота. Есть овчарни кое-гд и каменныя изъ камня известняка, или же жженаго воздушнаго кирпича, но таковыя попадаются не часто.

Такъ свободно по новороссійскимъ степямъ бродитъ боле трехъ милліоновъ овецъ, и степь богата ими также, какъ и пастбищемъ и какъ въ иной годъ на распаханныхъ земляхъ хлбомъ, ради котораго тяжелый плугъ бороздитъ все бол и боле тучныя степныя равнины. Но для хлба надо много рабочихъ рукъ, и бываетъ, что урожай такъ силенъ, что покроетъ два три неурожайные года, но иной годъ то пропадетъ онъ отъ засухи, то опустошатъ его суслики, то истребитъ саранча. Засухи въ степи явленіе весьма заурядное, и случаются такія засухи, что ручьи отъ невыносимыхъ жаровъ исчезаютъ, источники изсякаютъ, а раскаленная земля трескается и травы гибнутъ, о хлб-же и говорить нечего. Скотъ при такомъ несчастьи, не находя обычной пищи, стъ камышъ, бурьянъ, но такія засухи рдки. Хлбъ чаще и больше всего страдаетъ отъ сусликовъ и саранчи. Суслики, или овражки,— это небольшіе зврки пепельнаго цвта, величиной съ небольшую крысу. Они строятъ себ въ земл весьма удобныя норки съ тремя отдленіями, одно для зимы, другое для лта и третье для корма. Они истребляютъ, какъ созрвшій, такъ не созрвшій хлбъ сотнями десятинъ. Картина истребленія хлба сусликами просто поразительная. Въ знойный полдень вы дете по степи и самихъ сусликовъ не видите, а слышите только свистъ ихъ въ тысяч отдльныхъ мстъ по желтющимъ нивамъ. Присмотритесь и тогда замтите, какъ въ гущин колосьевъ нкоторые стебли, подсченные на вершокъ отъ земли зубами суслика, склоняются, будто отъ втра, и падаютъ. Суслики выбираютъ изъ колоса зерно и, держа его во рту, съ раздутыми щеками, бгутъ въ норы, гд зерно и прячутъ. Прежде думали, что суслики не переплываютъ большихъ ркъ, но потомъ увидли, какъ они цлыми стадами переходили Донецъ и другія рки. Средствъ или ихъ истребленія не находятъ и до сихъ поръ. Они весьма быстро плодятся,— одна пара овражковъ даетъ дтей три раза въ лто. Ихъ пытались выводить, засыпая пескомъ и забивая клиньями норы, отъ чего зврки спасались другими, незримыми въ трав, ходами, пробовали удушать ихъ дкимъ дымомъ, и это не помогало, выливали водой, которой въ степи мало, обваривали кипяткомъ, но такъ таки ничего и не добились, что бы уничтожать то множество, которое годъ отъ рода все увеличивается и распространяется.

Есть однако и еще боле страшный бичъ въ степи для хлба,— это саранча. Она надвигается всегда на степь точно грозовая туча. Видна она подъчасъ на горизонт полосой верстъ на восемь, на десять, и сперва будто стоитъ на одномъ мст, но потомъ отъ нея отдляются маленькія летающія облачка, а черезъ нсколько минутъ и самая туча станетъ колебаться, станетъ подходить все ближе и ближе и затмъ вдругъ заслоняетъ собою даже солнечный свтъ. Въ воздух раздается въ это время глухое карканье и крики тысячи хищныхъ птицъ, воронъ, галокъ, ястребовъ носятся надъ полями и бросаются на саранчу. Воздухъ точно весь усянъ точками, рябитъ даже въ глазахъ, и когда туча совсмъ надвинется то солнце сразу точно померкнетъ, скотъ реветъ, лошади подымаются на дыбы, мчутся, и изъ подъ колесъ возовъ слышится хрустнье и трескъ давимой саранчи. При вид этой бды изъ деревень бгутъ въ поле женщины, дти съ серпами, съ разною домашнею утварью, они стучатъ, кричатъ, бгутъ и мужики что есть силы съ косами на плечахъ, чтобы поскоре что либо скосить, поспшаютъ крестьяне и изъ другихъ деревень на помощь, и телги, такъ наполнены народомъ, что оси дымятся и гнутся. Борьба однако съ саранчею трудна. Прежде стрляли изъ ружей, изъ пушекъ въ надвигавшуюся тучу, выкапывали глубокіе рвы, загоняя въ нихъ саранчу выкуривали ее, выжигали, но все напрасно. Поле гд сядетъ саранча, быстро опустошается все до тла, саранча не оставляетъ ни одного стебля. Когда-же пройдетъ или перелетитъ страшная туча то остающіяся части ея покрываютъ обыкновенно дороги, мосты, деревья, тростники и даже вида, въ прудахъ и озерахъ. Изъ тростниковъ подымается тогда тысячи незамтныхъ прежде, водныхъ птицъ,— утокъ, водяныхъ ласточекъ, а за ними шлются также соколы, ястреба, вороны и скворцы, и вс они съ жадностью бросаются на богатую добычу. Тмъ не мене вс такія уничтоженія саранчи, какъ и уничтоженіе ее животными, особенно свиньями, ничто, разумется, передъ тми сотнями милліоновъ, какіе летятъ и съдаютъ поля. Самое однако гибельное зло причиняется не этими летящими тучами саранчи, ищущей хорошихъ мстъ для своихъ яицъ, гд-бы ихъ выводки или личинки, когда явятся изъ яйца на свтъ, могли найти достаточно пищи. Отъ личинки и поле, и степь стонутъ въ продолженіи нсколькихъ дней, такого множества наскомыхъ ршительно невозможно себ представить. Прожорливость ихъ опять таки превосходитъ всякое описаніе: они дятъ траву, хлбъ, репейники, листья, молодую кору, картофель, бобы, лукъ, даже платье, полотно, скачутъ, и двигаются съ удивительною силою и настойчивостью. Ихъ не остановитъ ничто, они пластами переплываютъ рки, всползаютъ на дома, погашаютъ массою своихъ тлъ огонь, и видъ этой путешествующей личинки еще ужасне тучи летящей саранчи. Колонисты изобрли особую машинку, саранчеловку, съ помощью которой кое-какъ уничтожаютъ личинку и пусть немного, но спасаютъ свои поля. Понятно, что со временемъ найдутъ способы избавленія отъ такихъ бичей природы, такъ какъ тучныя пажити въ Новороссіи съ каждымъ годомъ ростутъ и ростутъ, длаются больше и обильне. Одно горе, что и теперь еще не хватаетъ для этихъ пажитей рабочихъ рукъ. И теперь идутъ въ Новороссію на хорошій заработокъ крестьяне изъ дальнихъ и окрестныхъ губерній, идутъ на косовицу, на уборку хлба, на рчныя и морскія рыбныя ловли и на всякіе другіе промыслы.

Едва наступитъ весна, огромными артелями всхъ концовъ Россіи двигаются по большимъ и малымъ дорогамъ, съ косой и серпами за плечами, парни и двушки, нанимаясь по пути въ косари и гребцы. Иной разъ цлыя села иду босикомъ по пыли и духот. Отдльныя артели сливаются въ отряды и заполняютъ собою слободы, города и безлюдныя степи. То тамъ, тутъ начинаютъ блть ихъ рубахи и блестть на солнц ихъ потертые косы и серпы. Тутъ вольные крестьяне съ билетами, и малороссы, русскіе, и казаки, а прежде были помщичьи крестьяне съ паспортами и разный другой людъ.

Этотъ разный другой людъ по преимуществу были чисто бглые, то есть бжавшіе отъ лихихъ помщиковъ, отъ судовъ и отъ всякой иной тяжелой и бдственной жизни. Притонами бглыхъ,— были шинки зажиточныхъ слободъ и одинокіе степные постоялые дворы. Прозжая въ праздникъ по слобод, еще издали слышится громкій говоръ народа у шинка. Толпа стоитъ передъ шинкомъ вплоть до церкви, какъ на торг, отдльныя кучки видны по сосднимъ переулкамъ, сидятъ подъ плетнями, или идутъ ршать дло еще дале на выгонъ, за село, чтобы не было свидтелей. Въ общей толп тутъ-же расхаживаютъ помщики, прикащики, они перебиваютъ другъ у друга рабочихъ надбавкой цны. И каждый, конечно, старается нанимать бглыхъ за дешевую плату. И громадныя ватаги косарей и гребцовъ изъ бглыхъ, человкъ въ триста и четыреста, работали по быстро косимымъ ими степямъ. Сами-же помщики, кто верхомъ, кто широкой бердянской или одесской соломенной шляп, кто пшкомъ съ плеткой усердно ходили среди артелей и зорко поглядывали по сторонамъ, подмчая либо залнившагося косаря, или гребчиху. ‘Эй, хлопцы! эй, дивчата!’ покрикивали паны, помахивая плеткой и ведя по зноемъ палящимъ равнинамъ бглыя рабочія ватаги. ‘А нуте, постарайтесь! а нуте разомъ, разомъ, разомъ! дружне! Котелъ каши съ саломъ, два ведра водки лишнихъ на магарычи! А нуте-же, ну-же!’ И сотни обленныхъ бурьянами косъ дружно и мрно сверкали, сотни грабель взбивали и складывали въ копны душистое, мягкое и нжное зеленое сно. А среди полянъ стояли косарскіе и гребовицкіе таборы.

Косовица во всемъ ходу, въ полномъ разгар. У привала дымится изъ навознаго кирпича (кизяка) костеръ. Громадная фура открывается и закрывается, подвозя соль и рыбу отъ хозяевъ. Нсколько бочекъ едва успваютъ подвозить къ таборамъ воду изъ дальнихъ колодцевъ. Выпекаютъ въ хозяйскихъ хуторахъ, въ особенныхъ печахъ, и въ сутки съдаютъ по триста и по четыреста хлбовъ на одномъ пол, у одного хозяина. Изъ городовъ подвозятся мшки и мшечки на тысячи и боле серебромъ мелочи. Нанимаются артели на десятки и сотни человкъ понедльно. Расплата производится по субботамъ. Наморившіяся, загорлыя и запыленныя двушки и бабы сидятъ въ тни, гд нибудь подъ панскимъ заборомъ или подъ конюшнею, не распвая псенъ и не шумя въ ожиданіи разсчета. А сами помщики или ихъ прикащики ведутъ расчетъ на крылечк. Одной партіи — триста цлковыхъ, другой сто, той опять двсти. Кости на щетахъ только и щелкаютъ а перо тутъ-же записываетъ сказочные лтніе новороссійскіе степные расходы. Съ бглыми вести дло было легко: бглый и за работу бралъ меньше паспортнаго и обсчитать его легче,— не пожалуется, а разв выругаетъ только не по человчески гд либо за околицей хутора, да поплачетъ втихомолку. Поэтому-то бглыхъ и откупали отъ ловли ихъ властями и прятали у себя сами же помщики. Уходя изъ шинковъ, посл разсчета, бглые пвали свои особыя псни въ род такихъ:

‘А въ недлю рано

Наймемусь до пана,

Рано, пораненьку,

Хочь и въ Макареньку…

Или-же:

‘Чужи паны, якъ пугачи,*)

Держу тъ людей до пивночи,

А нашъ соловейко

Пускае раненько,

Дае водки и грошей —

Спаси его Боже!

Дае борщу и каши —

Отто паны ваши!..

Дае не жаліе —

Всякъ его радіе!.. ‘

*) Пугачъ — ночная птица.

Наступала осень и бглые, съ полей переходили къ неводамъ на рыбныя ватаги, гд уже по густымъ камышамъ и слдъ ихъ простывалъ. Они также, какъ и птицы вольныя, двигались осенью южне, въ то время, когда ихъ товарищи по работ — наемныя артели, удалялись опять въ свои страны на Сверъ. Степь пустла, и только еще шелъ дымокъ кое гд отъ куреней на бахчахъ, которыя залегаютъ въ степи на большія пространства. Тутъ, на бахчахъ, гд посяны арбузы, дыни, тыква, кукуруза, подсолнечники, морковь, горчица, макъ,— тутъ уже немного надо народа для уборки. Трава кругомъ желтая, серебристый ковыль волнуется широкимъ озеромъ, птицы вывели въ травяной глуши свою молодую семью, и учатъ дтей летать и слетаются въ стада, полдень еще зноенъ, но утро и вечеръ прохладны, воздухъ замтно сухъ и день становится короче. Солнце, слегка будто отуманенное, горитъ въ полдень по лтнему, но паутина летитъ во вс стороны. По пустыннымъ пажитямъ ходятъ стаями дрофы, гуси, точно овцы, темносрыми отрядами пасутся по оголеннымъ пустннымъ, а въ неб кричатъ журавли, производятъ свои воздушные смотры и разводы подъ облаками, свертываясь въ треугольники, или развертываясь въ длинныя подвижныя, необозримыя вереницы. Иной разъ они летятъ по часу и по два застилая небо. Тутъ же по опустлымъ степямъи разная мелкая птица ходитъ,— стада дроздовъ, а у взморья собираются тысячами птицы, и одно стадо поджидаетъ другое, и одно за другимъ улетаетъ зимовать на чужбину въ теплыя страны.

Но чуть осенью размокропогодитъ въ степи, то есть пойдутъ дожди,— трудно себ и представить, какъ вдругъ изъ красивой золотистой пустыни, степь преображается въ мертвую однообразную равнину. Измокли овцы и уже не кричатъ, въ посинломъ бурьян лежатъ замытыя дождемъ быки, бахчевникъ заслъ въ шалашъ: сидитъ тамъ, какъ заяцъ подъ лопухомъ, схоронилась и всякая птица, только грачи разлетлися на версту среди плавающей въ грязи степи. И грязь эта жидкая, липкая, колеса, облпленныя ею не катятся, а ползутъ какъ санныя полозья, волы же на каждомъ шагу останавливаются, по брюхо въ грязи, будучи не въ силахъ подымать ноги, они ревутъ, а то и просто отъ безсилія падаютъ, и, Боже избави попасть прозжему въ такое время на степныя грязныя дороги, иной разъ шестерня не вывозитъ самый легкій экипажъ, а, если и тащитъ его, то длая полторы или дв версты въ часъ.

Въ такое-то, вотъ время степь становится совсмъ уже какъ-бы дикая пустыня: тутъ не попадутся нигд даже и бглые, которыми такъ еще недавно кишли вс поля и пажити, и которыми, какъ говорится въ Новороссіи, земля здсь стала. Въ настоящее время, конечно, нтъ уже этихъ бглыхъ, посл освобожденія крестьянъ они совсмъ перевелись, кто ушелъ на родину, кто прикрпился къ какой либо земл на мст, гд работалъ, кто разбогатлъ, или сдлался вольнымъ ремесленникомъ. Теперь идутъ въ степь одни законные паспортные рабочіе, но все таки пришлые, такъ что осенью, когда уйдутъ они, и все уже разбредется по деревнямъ и слыштся только по хуторамъ стукъ цповъ на токахъ. Вс богатства степи тутъ переходятъ изъ рукъ въ руки по ярмаркамъ да по торговымъ путямъ.

Въ настоящее время, съ проведеніемъ желзныхъ дорогъ по степямъ и съ устройствомъ рчныхъ пароходствъ, богатства степи ростутъ изо дня въ день, и какъ прежде колонисты и разный пришлый народъ раздлывали степи подъ пажити, такъ теперь разные иностранныя компаніи, при открытіи въ степяхъ подземныхъ богатствъ, добываютъ прекрасную желзную руду и каменный уголь. Вся степь обладаетъ огромными подземными богатствами, и, когда явится предпріимчивость, явятся рабочія руки, богатство степей окажутся неисчислимы. Земля степи, скажемъ въ заключеніе, стала бглыми, а подземныя богатства ея разработаются машинами.

КОНЕЦЪ.

Читайте также: