Блокноты, Замятин Евгений Иванович, Год: 1937 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 69 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Е. И. Замятин

Блокноты

Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т.

Т. 5. Трудное мастерство

М., ‘Республика’, ‘Дмитрий Сечин’, 2011.

<1-я стр. обложки. Несколько записей намеренно стерто. Прочитывается только следующее:>

Б-18-2 <7>

Пушкинская, 10, кв. 40

Серг. Як. Попов

Серг. Вл.

Зоологический, 2/4, ком. 636

В. Черниговский

<2-я стр. обложки:>

Добронравов 501-67 (Евдоким)

10 <или 9> 2-35 П. Н. Петрицкий

628-45 (645-28)

Л. В. Некраш.

[Я. П. Гребенщиков]

12 л., 19а, кв. 28

Ис. Каз. Брусиловский,

Каменноостровский, 24а, кв. 31

<П. Е.> Щеголев

653-42

<Р. В.> Иванов-Разумник

457

Чапыгин А. П.

Б. Греб[…?], 29, кв. 3

<3-я стр. обложки:>

Тихвинский пер., 9, кв. 3

Кривобоков

[Угол Садово-Триумфальной и Тверской, дом Хомякова, кв. 37]

Большая Морская, 31/11

Видали Гассанович

Биржа 666-65 1-4

Аптекарский дом, д. 3

(Евсей Хоттейн)

Угол Малого и 5 линии, д. 68, кв. 14

Я. П. Гребенщиков

Лавров

Б. Спасская, 11, кв. 39

<Л. М.> Добронравов

Манежный пер., 7, кв. 23

624-12

<4-я стр. обложки:>

Яков 457-56

Габрилович 272-86

Шишковы

Колпинская, 14а, кв. 88

607-21

Л. А. Петров 612-36

Н. А. Клюев

С. А. Есенин

Фонтанка, 149, кв. 9

609-81

<О. Д.> Форш

Митрохин Дмитрий Исидорович

Васильевский остров, 5 л., 66

581-02

Крат. О. Серг. пр., д. 10, кв. 4

А. М. Авраамов

А. П. Чапыгин

Полозова, 17, кв. 14

633-79 бис 2-3

Было общество такое: ‘Дыра’. В той ‘Дыре’ и Соколов вертелся. После ‘Дыры’ — в матросы пошел, попал на Афон. Там зазвал его старец. Ночь, тишина, цикады. Постель постелил:

— Ну, теперь Богу сперва молитвы вычитаем.

И сзади Соколова шепчет — стоит, торопится: поскорей бы молитвы прочесть все уставные… А тут стук в дверь: другой монах просится.

— Ты, — г’рит, — молча, нишкни…

Ну, пустили и другого, наконец, и вот, вдвоем…

— Ты как — при лампаде любишь? Все равно? Ну, я потушу…

[Зевластый.

Завей горе веревочкой.]

[Директор у них в гимназии был: Груздев по фамилии, а звали Морковка. С бакенбардами. Учеников в строгости содержал и семейных своих также. Ученики — перед ним в струнку. Скуповат был изрядно. И пойди мальчишка в баню, в [чистый] великий четверг, в баню за 20 копеек. Сидит себе, мылится, старается — утром это рановато было. И вдруг — с шайкой, с веником — входит человек с бакенбардами…

— Батюшки, да ведь это же наш: Морковка.

Ахнул мальчишка и, намыленный весь, бросив мочалку, вытянулся — и расшаркиваться стал директору. А директор (без регалий был) — сконфузился так, что рака испек. И подошел к гимназисту, сказал:

— А, это вы. Ну, здравствуйте.

И… руку пожал гимназисту от конфуза. Так мальчик первый раз сподобился начальническую руку пожать.

Один маляр — ревматизмом болел. Решил: одно осталось — электричеством лечиться. К докторам? Не-ет, дорого. И обмотав себя всего проволокой изрядно — маляр один конец ее, с крючочком, — забросил за трамвайный провод. И заплясал же на месте: как был — убить не убило, а не помогло.]

В деревне — купец, любитель пожаров, днем ли, ночью ли — тарантас закладывался, и скакал он на пожары. Суетился — покрикивал на парня…

— Из-звощик… Мму-Ммузнецкий Кост. Корок сапеек…

Замуровали…

Выпил основательно — и надо было ему выйти в коридор. А был в комнате пустой шкаф платяной — ниша в стене с желтой дверью: точь-в-точь как входная дверь. И попал он в этот шкаф. Открыл: белая стена, видно — свежая, недавно закладена. Глухая стена. Ткнулся — глухая. И весь бледный, вернулся:

— За-замуровали… Господа, нас замуровали…

Слоеный пирог.

Выпили Яша и Ниша. Здорово. Лежали, как севрюга вареная, недвижимы -распластаны. И вот — почему-то — должно быть, потому, что выпили, и все — решили уложить недвижимых Яшу и Нишу. Стащили с кровати матрасик и прямо на сетку уложили Яшу. На него — матрасик. На матрасик — Нишу. На Нишу — одеяло. Чтоб теплее было…

— Слоеный пирог, ребята, слоеный пирог. А ночью стонать стали Яша и Ниша.

— О-ох, о-ох!

Неловко стало обоим в слоеном пироге находиться.

Как отцу архимандриту

Блошка спать-и-не-дает:

Ум она его кусает

Целу ночь-и-напролет…

[Богородица — ‘Ширьшая Небес’.]

Сапуха.

[Веденый (Евгений).]

У помещицы попугай был — доносчик, про девушек барыне всё доносил. Так они ему ж…у зашили: так и подох.

[‘У нас на дворе — всякая швабра живет, одно слово: свита’.

…Решили живот трижды в день кипятком мыть, чтобы не так голодно было…]

Шадринский уезд.

Алюсник — шутник

Аркаться — спорить, ругаться

Базлать — реветь, кричать

Барахольщик

Безоблыжный

Безутиху

Беспелюха — неряха, растяпа

Благодарить — подарить

Богатимый

Бровка — полочка над окном в избе

Бронь — метелка проса

Бузгать — есть торопливо, ударять

Бутун — первый весенний лук

Бухвостить — ябедничать, привирать

Бызует — (теленок бегает)

Вежливец — распорядитель на свадьбе

Верещага — яичница на сковороде

Вёшна — весенние полевые работы

Взабеду — обидно

Влеготку

Волок — большая дорога от села к селу

Воробы — станок для мотания ниток

Впритруг — вплотную

Вражной — знакомый с ‘врагом’

Всугонь — вслед

В уставу быть — быть распорядителем

Выкрылось — оказалось, объяснилось

Выть — еда, обед и ужин, 2 выти

Гаведно — гадко

Глызы — комья земли в зиму

Голк — отдаленный звук

Горбун — старушечья безрукавка

Гузить — медлить

Двоедан — старообрядец

Досельной — бывший прежде

Дубас — синий холщевый сарафан старушечий

Ерыкнуться — не сдержать слова

Евсяной — прожорливый

Естевой — зажиточный

Жаркой — оранжевый

Жихморозь — (эх ма!) тщедушный

Жоркой — прожорливый

Задавалистый

И(о)змолос(ш)ниться — оскоромиться

Ималки — жмурки

Исконвешной — давнишний

Калега — брюква

Калиники — зарницы

Кержак

Кичиги — (Орион)

Копыль — дощечка, к которой прикреплена прялка

Красоты — ленты в косе

Куколь — сорная трава

Кулага — кушанье из солода с мукой

Кулига — небольшое отделенное засеянное поле

Куть — часть избы от печи до передней стены

Лабет — вовлечение в невыгодное предприятие (в картах)

Лешебойник — бездельник

Лихоматно — благим матом

Лопотина — одежа

Лопоть

Мазево

Мамошка

Межеумок — средние доски

Морговать — брезговать

Мотовило — для сматывания ниток с веретен

Мумер — помер

Мухоедан — магометанин

Мыто — расстройство желудка

Нагумажник — бумажник

Надым — сугроб, нанос

Назовь — название, имя нарицательное

Напрекосердье — наперекор

Невступно — не вполне

Немтует — объясняется знаками

Оберучь — обеими руками

Обичка — обод у сита

Ободняло — день наступил

Однозубка — плохого сорта холсты

Омег — на сырых местах ядовитая трава

Опризориться — прельститься

Осарычить — ударить

Остожье — изгородь вокруг сена

Отава — трава, после сенокоса выросшая

Охвостье — легкое зерно при веянии

Очеп — жердь, на которую вешают зыбку

Пасмо — 30 ниток на мотовиле

Пачеси — холсты из очёсного льна

Перстянки — перчатки

Повалиха — пшенная каша

Подклеть — помещение для первой ночи

Полетай — трава сорная

Прикопотки — чулки без пяток

Прокурат — шутник

Пропитал — продовольствие

Простень — напряденные и намотанные на веретено нитки

Раздеряга — семейная ссора

Раскрутка — разводка

Растокать — отсоветовать

Расчекмаривать — медленно говорить

Ровнакой — одинаковый

Рунд — межа

Рям — низменное мелколесное место

Саратул — скорняк

Скало — ручной станок мотать нитки

Сновалка — станок для наматывания пряжи

Спень — сон (напало)

Стыком — без венчанья

Стырить — спорить

Сузелень — недозрелый хлеб

Суйма — большая сумма денег

Суровиться — шалить

Суслон — куча из 9 снопов

Тем бытом — тем временем

Тремелюдина — замысловатая вещь

Тробка — пробка

Трунцой — рысцой

Уноровить — угодить

Уполномочиться (хозяйством)

Уток — нитки на цевках

Харуим — херувим

Хезныть — худеть, бессилеть

Хлын — обидное, лгун

Ходиться — в гости ходить

Хребтюк — мешок с кормом для лошадей

Хрушкой — крупный

Чембары — шаровары из холста

Чомеор — черт, помрачение

Чувал — основание дымовой трубы

Чуваниться

Чуча — от ‘чучело’

Чучкнуть

Шабур — верхняя женская одежа

Шаланги — рабочие сани

Шашмура — чепец, наколка

Шесток — передняя часть печи

Шиликун — святочный бес

Ячник — хлеб ячменный

Ярушник — хлеб ржаной

Господь на прощенье — прощальное приветствие

Ходить по щётам — считать на счетах

Имена:

Ивойло (чопль),

Любава (любовь),

Панис (Паисий),

Селифон (Ксенофонт),

Яуста (Августа).

Река Пышма.

Криптоглоссарий

Брыкаловка

Вонзить

Дербануть, дерябнуть, дербулызнуть

Ключ потерять от жопы — напиться до рвоты

Колпино — рюмка за гривенник

Накулюкаться

Набусаться, бусой, насвистаться

Первая — колом, вторая — соколом, третья — мелкой пташечкой

А ну, полешко подложим (о холоду)

Прямое сообщение — рюмка в 20 копеек

Рюмаша, рюмашка, рюмашечка

— Теленок пил?

— Пил.

— И мы выпьем (при телятине).

Турок (ликер + желток + коньяк)

Тюкнуть. Урезать. Царапнуть

— Гусь плавал?

— Плавал.

— А по воде ходил (по льду)?

— Ходил.

— Ну и мы пройдемся…

Солдат пришел в землянку, просит офицера взять его из лазарета:

— … Да там, ваш’скородие, чистота дюже одолевает.

Полицмейстер просил будить за час до пожара…

‘… выслать мне наложенным платежом патентовную керосиновую кухнию для пищеварения’.

Разогрелась пушка от выстрелов.

— Хоть блины пеки, — говорят солдаты.

1. Через 20 лет будут рождены <нрзб> .

2. Негус абиссинский.

3. Малый мешки таскает. В субботу расчет. Получка из пяти рублей. В воскресенье — едет в фаэтоне, пальто чесучовое. В понедельник почесывается:

— Дайте двугришку.

4. Еврей — портной. Сын — врач, приехал — и выходит только по ночам из дому.

5. Лева на стене нарисован — вместо ковра.

6. Мужик — талушка.

7. Лицеист на кухне из кастрюли etc. за etc. <нрзб> да, нет, не осведомлен. И горничную.

8. ‘Для пищеварения…’

9. За час до пожара…

10. Не кроши, детей будет много.

11. — Петька, не дрожи стол.

— Колосающее!!..

Вагон битками набит.

— Вы мне калош потеряете!

— Не давитесь. (В трамвае).

12. Деревня — как стадо белых дремливых овец.

13…. В хижине у старца — пахло грибом трухлявым…

В сажалке плавали гуси, завертывали кренделем голову назад и чистили крылья.

Нил Столбенский — в каждой деревне, в каждом доме.

У него было два таланта: первое — прекрасно ругался по-английски и второе — великолепно бросал ножи в цель…

Земский.

В камеру ходил раз пять в месяц из имения — пешком. А имение — за 18 верст.

— Лошадей, — г’рит, — не желаю портить. Лошади — для работы.

А жена — жила верст за 30, отдельно. Тоже на свидания пешком хаживала.

Следователь — выехал на следствие. Спит на столе, больше негде. Стол — казенный, широкий: и письмоводитель пристроился.

Обыватель стоял на крыльце, звезды считал. Бежал с поленом чиновник: за приятелем спьяну гнался. Приятель-то убежал, а обывателя треснул по ногам: не попадайся. Ну, следствие. На допросе обыватель молит:

— Уж лучше так кого-нибудь… Что ж, жив ведь я, хоть и больно. А то он-то (чиновник) силен больно, а я — сами какой видите…

Монастырь.

На низеньком лугу, пьющем воду из Волги,— странный [роз] весь ярко-белый, нездешний, неземной городок. И поют — на усладу всему миру — колокола: тихим, низким, глубоким, умиротворенным звоном, будто не здесь, наверху, а под водой, в невидимом граде, этот звон: прошел через дремотно-зеленую глубь, оттого такой тишиной, таким миром полон.

Завтра в монастыре — престол. Муравьи-богомольцы копошатся кучами на берегу. Постирушки устроили к празднику: целая вереница на веревке белого белья. И ярмарка кружится пестрым хороводом: гребешки из Ярославля, пряники кинешемские, красные с золотом, искусные баклуши из Диева Городища. Надо побаловать баб да ребятишек к празднику.

Опускается солнце. Вода — тут, ближе к валу, тяжелая, глубоко-синяя, а дальше — легкая, золотистая, светлая. И такие крендели завернула Волга, такие набросала песчаные косы, что не знаешь: вправо ли поедем, или влево, или посередине.

Одно только: видать далеко где-то золотую маковку церкви. И знаешь: приедем туда, и снова — малиновый звон, тишина, на минуту — мир, Бог и отдых.

Попадья.

Прическа скромная, на прямой рядок. Глаза — маленькие, глупые, но делают умный вид. Губы — вообще, как ж..а куриная: две сдобных пышечки одна над другой. И непременно: ‘шикарные’ туфли, не по ноге, нога выпирает.

Солнце заходит за рощицей: вокруг него нежный розово-золотой круг, и на розовом золоте — черное кружево деревьев.

… Приехали артисты из Москвы. Из Москвы, ведь! Раскошелился Иван Иваныч, купил шампанского дюжину, пошел за кулисы и стал угощать. Из Москвы, ведь!

— Да, выпейте, не отказывайтесь!

Пьет… Звонок, пора и на сцену.

— Да, выпейте, что там…

— Э, отстаньте…

— Да нет уж, я двадцать руб. загубил, нет уж, — и вышел Иван Иваныч со стаканом, с бутылкой за ними на сцену. Так все и ахнули.

Крылов Н. А.

Жил с женой без прислуги (из принципа). Но покупал самую дорогую мадеру и угощал приходивших ею… из вазелиновых баночек. (Вся обстановка была такая.)

Разговор.

Она:

— …и все, что я говорю, скучно и никому не интересно. И может быть, мне не надо и жить… — Помолчав: — А маленькие гимназистки мне написали в письме: ‘Икотерина’.

Тряп. Белые ботинки.

Амбалы — 5 р.

[‘Детская’ — где по 1 р. фишка.

Два жида — в три ряда.]

Инструмент — тхианури и тхари — вроде бутылочки бенедиктина, с длинным узким горлышком, с серебряным узором фасада. Старик-слепой.

Офицер рассказывает: ‘Был маленький, года 2. Сестра Оля раскричалась: стало жалко. Чтоб не кричала, накрыл ее подушкой… Задохлась. О том, что он причина — узнал только теперь. Запомнил’.

[Мине кстили

У трактире-кабаке,

Окурнали

У винограднаму

Вине.

Отец крёсный — целовальник молодой,

Мамка крёсна — винокурова жена,

Собралася — вся негодная семья.]

— Квас понедельничный — не вари: мыши в такой квас будут валиться.

…

— Ну што, аль мне тебе объяснять, почему в понедельник нельзя… Тать, сама не маленькая.

— Глупости, сварю — отличный будет квас.

— Ну, вари-вари, на свою голову… Вот если утопнет кто — ты будешь виновата.

…

— Да как же: утопника-то, ведь, понедельничным квасом отпаивают.

— Ну, вот — сваришь ты квас, будет к твоему квасу и утопник.

Мужик Алексей Васильич любит свободу больше всего. Выселился из Мшаги на хутор. Вырыл яму в песке — и в яме живет. Зовет себя: ‘Олешка’.

Этого (трудного) у меня и голова не сварит (смелет).

[Змею поймали и стали казнить. Голову отпилили потихоньку, на куски порезали не спеша: отрежут кусок и глядят. Яму выкопали — и зарыли кусочки, сверху долго утаптывали.]

Старик Крюков женится на 25-летней: потому что покупает трактир. Надо же, чтоб в трактире сиделица была.

Змее если голову оттяпать, она, без головы, колесом свернется — да и покатится, просто страшно глядеть.

Пришвин велел вокруг своей избы забор сделать, а сам в город уехал. И забыл про забор. Приехал домой, по улице едет: нету его избы, из-за забора не узнал. А калиточку в заборе сделали, как щель, узенькую. И никак Пришвин калитки не может найти: ездит кругом и не находит.

Снимал Пришвин квартиру. Старуха и спрашивает:

— А вы не полтавский?

— Нет, а что?

— Да был у меня такой один, полтавский, вовсе — сумасшедший — вроде, и полицмейстерского избил. Так было хлопот. Вот я теперь и не пускаю полтавских.

[На кирпичной стене Страшный суд намалеван: грешники, праведники, черти хвостатые и сам Судия.

Ребенку не достать до праведников. Баба поднимает его (под мышки):

— Ну, все одно: поцелуй Боженьку в хвостик, поцелуй — в хвостик…

Гарпунщик.

Три дня гонялись за китом, чтобы приучить его к пароходу, чтоб не боялся. На закате, на третий — решили выстрелить. За выстрел — гарпунщику причиталось 5000 целковых. Три дня о выстреле думал — а выстрелил и промазал. Кита — поминай как звали: гарпунщик — спятил].

Появился неизвестно откуда рыжий монах — и веселый же! Весельем своим исконвешную веру смутил. Все учил:

— Господа, братцы, не бойтесь: Бог грешников любит. Одного грешника спасти Ему приятней, чем десяток праведных. Выудить щуку пятифунтовую, которая корячится и в руки не дается, — куда приятней, чем карася смиренного. Верно, ведь, братцы, а?

— Заткните, пожалуйста, ваш клапан красноречия.

[У Пимена собаки не жили. Проживет с годок какая — да и сбежит или сдохнет. И был слушок: оттого у Пимена собаки не жили, что уж больно он был человек уедливый. Каждый вечер к собаке подходил:

— Ты у меня, мерзавка, гляди, ночью не смей спать. Даром что ли я тебя кормлю?

Этак же — каждый вечер… где же тут вытерпеть…]

Когда дедушка С. ездил в город, то дома к его возвращению должен был быть накрыт стол и стоять суп, горячий уж. Чтобы вовремя этот дедов суп устроить, ставили вестовых от города до имения, и когда дедушка выезжал, вестовые предупреждали.

— Ты, брат, что-то моншеришь… (студенты). Кувашёнок — ребенок.

[Агроном кормил мужиков сыром. Мужики говорили:

— Барин — хороший, а только — мылом угощал. Мы фунта 2 этого самого мыла приели, гаведно, а никак нельзя, [помещика] обидеть не хотели, барин больно хороший.]

‘Монах’ (Аркадий Ганнибал).

Одна моща направо, другая — налево.

— А ты листок березовый от веника от простого к пальцу приложи, он, листок-то, все и утянет.

[Лузга — ботва]

‘Хороша дочка Аннушка, только хвалят ее мать да бабушка’.

[Скробыхалы]

По Рязанской губ. персиянин ходил, пел персидскую песню, а обезьянка плясала:

Мюр-и-Мэрэлиз,

Пэрэвэрэнис…

Кто в Москве не бывал, тот так и думал: персидская.

Оттильдикаться

Корябать <33>

Дубецкий.

Красавец, бретёр, все руки изрублены, изрезаны. Жил за границей шантажом. Однажды в Ницце встретил русского, проигравшегося дотла: ходил и думал, как бы повеситься или утопиться.

— Как? Только 200 франков? Пожалуйста, — вынул Дубецкий и дал.

Жена у него — красавица. И ей он торговал. Часто жили втроем: Дубецкий, жена и любовник. Жена с кем-нибудь ложилась в спальне, а Дубецкий — на диване в соседней комнате.

Но однажды жена завела себе любовника не за деньги. Так жена на ночь устроилась с ним в спальне — и Дубецкий ночью, не вытерпел, выломал двери, любовника убил.

Соскочить с зарубки…

…Не любил говорить о чувствах. Однажды сел рядом, вынул из кармана коробочку с брошью. Правда, брошь великолепная. Показывает, молча, хороша, мол. И также молча прячет в карман.

Северное. Север <под этим словом рисунок>.

Изба.

Два волоковых оконца, одно косящатое.

Князевую обрешетку поднимали, горланили песни с горилки, не стучали в тот день: [с хозяина -] могарыч.

Охлупень с коньком (князек)

Распашные ставни-обоконки

Разуличье (при выезде из деревни)

Зароды хлеба

У Воймозера — чудь зарылась в землю, чтоб не принимать веры православной, не платить подати.

Пастух не должен с женой спать, чтоб быть негрешимым: тогда и зверь стада не тронет.

Пастух отпуск налагает: не ломать вересу в лесу. Не послушались, наломали — сами виноваты: овцу волк слопал…

Пастух не должен стричь волос и ногтей. Не должен сам себе отворять ворота.

Нищенская артель каргополов. Промысел, промышляют даже зажиточные. Одна семья дает сани, другая — лошадь. Сани обожгут (оглобли): сбирают на погорелое место.

— Нет ли у вас, добрые люди, шёрсточки с горсточку, чайку с напоечку, мучки да рыбки на рыбничок бедному человеку для пропитомства…

С сентября — в деревне все больше народу. Съезжаются бурлаки из Питера, с коробами, с гармошками, с гостинцами. Щеголи расхаживают по улицам, по окнам поглядывают, бьются девичьи сердца. А после зазимок, после Покрова -пошли венерины, посидки.

Кто из парней больше выставит свечек на вечерние — тому почету больше.

Состязание.

Продолжается вечерина, пока хозяйка не затопит на заре печь, не скажет:

— Ну, девушки, пора по домам.

(Избу нанимают.)

Заплачки — предвенечное прощанье с родней — непременно в повязке (кокошнике). Свой редко сберегая: берут внаймы у соседей.

…Выехал за деревню, отъехал стрельбища два, слез с саней — и кнутовищем провел позади себя поперек дороги:

— Аминь, аминь.

Чтоб назад не вертаться: зааминено. (Сват едет.)

Не дал медуне доцвести, не дал ягодке повызреть, красной девушке додевить…

…Стал уже лежать лицом к стенке и всё на концы пальцев глядеть: умрет скоро…

Покойницу (девушку) обмывали, надели на палец восковое кольцо из восковой копеечной свечки: не дожила, бедная, до золотого.

Будешь бить жёнку — не будут у ней гнить печенки…

Во время родов выдвинуты все ящики, открыты сундуки.

Творило (для глины, извести).

Кострика.

Воскресение Христово, пошли женишка холостого, в чулчонках да в порчонках…

Дай Бог жениха хорошего, в сапогах с калошами, не на корове, а на лошади.

Мужик говорит без ассоциаций: одно после другого — ни к селу ни к городу.

Был в деревянный тротуар посреди улицы вбит костыль железный. Все на него ночью спотыкались, но никому и в голову не приходило: взять да вынуть.

[Купить: 1. йод,

2. стакан,

3. [1 нрзб],

4. блокнот.

Арх.

1. 20 000 будут [1 нрзб] ¹/₃ аванса выд.

2. Захаров, Орлов у Политехнического.]

[Ножки были такие, что мужских ботинок не находилось: дамские носил с французским каблуком с пуговичками. До того чудно.]

Толстый, пузатенький, нагнуться никак уж не мог. Палец на ноге заболел: как поглядеть, в чем дело? Сел на диван босой, взял в руки бинокль — и на ногу свою в бинокль глядит (близорук был к тому же).

Солдат пишет:

‘Многоуважаемая госпожа докторша. Благодарю Вас за Вашу лечебность, а также и всех, которые за мной в лазарете подглядывали…’

Мишка.

Учительница музыки, с ней поселился в своей комнате, в которой жил у родителей. Родилось Ля, с головной водянкой. Лежало на затылке — и пятках, изогнувшись дугой.

Учительница померла… А только было с ней Мишка собирался переехать на квартиру, накупили уж всякую кухню, сковородки… Все это Мишка разложил и развесил в своей комнатушке, перед письменным столом и на письменном столе. Думали, тронулся. Но через неделю Ля умерло. Хотя и делали ему операцию: вставили в мозг трубочку серебряную, чтобы вода-то стекала. Мишка на пятый день после смерти ее влюбился, а через месяц — был уже женат, с женой прижили еще 2-х Ля, но скоро Мишка отправил ее вместе с Лями — на житье в Полтаву. Раз приезжает, она к нему.

— Мишка, Аня приехала.

— Какая Аня?

— Да жена же твоя.

— А-а… — перевернул Мишка страницу… (Мишка — астроном, затменщик, что-то изобрел. Маленький. Плюгавый.)

Канка, клюшка — индейка

Еружетка — ротозей

— Эх ты, еружетка!

‘С максимцем’

Он малый максимец (с дурью)

Пехтерь — толкач

548-27. Тихвинский пер., 9, кв. 3.

Отрезанность от мира, тишина деревни — когда падает снег.

Маринка — вся была покрыта легоньким темноватымым пушком, как заморский редкостный плющ. Румянилась золотисто — как зимородок.

Хрен — редьки не слаще.

Девка, чтоб хозяина подразнить, говорит (при нем):

— Сашка, а Сашка! Пойдем обожаться.

Ни одна блоха не плоха: все черненькие, все прыгают.

Посетители проклятые не идут, папирос не несут. Вон у Уткина — всего горы, а только одну ‘курочку’ на балалайке знает. (Солдаты в лазарете.)

На бесптичье — и 7-1 соловей.

Много Рейну, мало вейну.

Злой начальник. Если случится, его рассердят, то оторвало потом со злости весь день.

Доктор Кульчицкий. Барин <...>

Старший врач.

[I. Предки.

— Что такое предки?

— …Это — <нрзб> 4 колена <нрзб>

— Ах, Саркис, как ты не понимаешь? Предки — это все равно, что потомки, только сявсэм наоборот…

— Нет, нет. Амбарцум, понимаешь: потомки — это когда свечки нет.

— Какое самое полезное животное?

— Ишак.

— Почему?

— Мало кушает, много работает. Ибот, когда надо.

— Какое самое вредное?

— Мулла.

— Мало работает, много ест, ибот нас, когда надо.

‘Северный (морской) <нрзб>‘

Угол <нрзб>, кв. 3

Рожновский.]

<2-я стр. обложки>

Владимир Иванович Немирович-Данченко,

Гулярная, 25/27, кв. 5

314-07

А. Н. Васин

Б. Дворянская, 21, кв. 2

Байбаков

ЦЕКУБУ

491-88

Иван Николаевич

342-75

Дмитрий Александрович

499-18

Ильинский

324-10

<3-я стр. обложки>

207-11

М.Ф.

Виктор Васильевич Крюков

524-38

Эйр

432-05

Сюжеты: Революция сквозь детское восприятие.

— Я вешу столько же, сколько Вронский: 3 пуда 13 фунтов…

…Прощается умирающий за руку:

— Ну, Матрена, прощай, — и уходит задать корму лошади.

<запись рецепта:>

3 капли йоду.

3 капли карболовой кислоты на <нрзб> водки — на три раза.

Рюмку сейчас, рюмку <нрзб>, рюмка через три дня.

Паноптикум. ‘Печать и революция’ <нрзб> стр. 295 <4> .

Объявление на Казанском вокзале: ‘Остерегайтесь знакомиться с посторонними лицами, ибо это является последствием обмана и кражи’.

Изобретение смоляных радиоактивных портянок.

На Сухаревке: в Москве:

— Все вещи, все вещи по 5 коп.!

— А это сколько?

— Полтинник.

— Да как же ты говоришь — все по 5 коп.?

— Не хотите — не берите… Вещи, все вещи по 5 коп.!

Религиозный диспут.

‘Представители от трех религий’ — православный, католик и мирянин. Спор. Католический ксендз угрожает одному из выступающих, коммунисту, наказанием Божиим.

На другой день у коммуниста украли белье с веревки. Отправился в угрозыск, заявил. Там спрашивают:

— Вам за последнее время не угрожал никто?

Коммунист:

— Да.

— Кто же?

— А ксендз, на религиозном диспуте.

— Как же?

— Грозил, что за безбожие бог накажет…

Тройку назначили. А тройка эта в 250 человек.

Рынок.

Генерал торгует спичками. Бывшая княгиня — куклами. Вово — парфюмерией. Бывший граф — красками в пакетиках, зазывает:

— Безвредные краски для материй!

Она вышла сперва торговать своим барахлом. Стыдно: в густой вуали. Про нее:

— Дама-гражданка с завязанной мордой!

Стала ходить в платке.

Флирт Вово и княгини. Говорят на рынке по-английски.

Владелица галантерейного ларька, пожилая еврейка, ухаживает за Вово. Он пристраивается.

По воскресеньям и четвергам — Предтеченский рынок, по остальным дням — Мальцевский, Кузнечный.

На рынке — свои знаменитости, счастливцы, шуты, нищие, трубадуры. По воскресеньям — на рынок идут гулять и есть: удовольствие только тогда полно, когда полон рот.

Шарманки, гитары, балалайки, гам.

Цыганки, хиромантки. За гривенник — прошедшее и будущее, говорят всё вслух, не стесняясь — самое интимное.

Буря: милиция, бег, рассыпаются пирожные, — проверка патентов.

На Вово — толстовка, часы с цепью, перстень.

Пирожные. Свои клиенты у нее. Мясники больше всего: народ богатый.

За бывшей княгиней ухаживает старик-татарин. Ревнует ее. Княгиня перестает торговать куклами — спекулирует бриллиантами, играет в Владимирском клубе. Кончается тем, что ее нашли убитой на квартире: в рот ей был глубоко засунут платок с меткой US.

Вово предлагает ей — познакомить с одним богатым нэпманом:

— За услугу с Вас не возьму — мне заплатит другая сторона.

Женщины всё вываливают друг другу: скучно стоять так целый день.

Вечером она читает Henri de Rgnier, ‘Мемуары’ Saint-Simon’a, Imbert de Saint-Amant, M-me de Rmusat.

Акулы-скупщики, которые покупают все у новичков за бесценок. Их помощники-‘подначиватели’ сбивают цену.

Вово предлагают выступить в кино: когда-то вместе с ней они танцевали в великосветском балете у Килья…

‘Теперь большой спрос на бывших дам с полным образованием’.

Кожа на руках и на лице огрубела, стянулась, стала сухая и шероховатая.

Анна Ивановна — уже имеет положение на рынке, берет за пирожное на копейку дороже — у ней самые лучшие. Дома — рояль, квартира, сын 12 лет, изучает языки… Она ласкова с покупателями, но ей говорят:

— О, cette crapule, cette vermine, cette charogne!

Бывшая артистка Елена Сергеевна — из фарса. Постарела, и фарса уже нет. Торгует. Смешная — болонка, суетливая. Ее обманывают часто, ей не платят. Сидит в участке за беспатентность. Дома у ней на содержании ‘артист’ Володя — в матросской курточке, инфантильного вида, но… с лысиной. Играет ‘в коллективе’:

— Где?

— На Поповке, потом — в домах умалишенных.

Елена Сергеевна — спиритка. Беседует с Спинозой.

Художница — бывшая. Молодая, румяная, синие глаза. Щеки горят так, как будто ей жарко или она радуется чему-то. Продает сумочки.

— А на кой они ляд нам? Не все равно, чем нашим ребятам [нрзб] утирать?

Потом — ожерелья из ситного. Но сама же рассказала, что из ситного, и никто не покупает.

Серж. Единственный сын у матери, баловень, слабогрудый. Жил по Ниццам и Ментонам. Учился дома, заканчивал образование у Максима в Париже. Мать умерла, все потерял. Стал шофером (были свои авто раньше). Здоровье мешало, заболел, бросил пить ханжу, кокаин. Про себя говорил:

— Совсем я шкец с Лил. Вот бы маман взглянула!

Опустился. Потом женился на простой девице лет 18 — дельной, строгой. Торгуют с тележки. Живут в Лесном. Встают в 6 и едут на Горсткину улицу за товаром. Торгуют овощами, фруктами, яйцами, хлебом.

Вечером едут домой. Сыты, одеты. Она — неграмотная, Серж ведет запись, счет. Оба счастливы.

Деревня Лесная.

Никогда не слыхали слова ‘Интернационал’. Нечистая сила — крепка. 19-летний малый ни за что не пойдет вечером в овин один. А за 3 версты лесом за табаком сбегать — сбегает, даром что волки.

Волков — это лето уйма. Ночуют в сарае, а за стенкой воют — а ведь еще август! Утром — следы видны.

Решили волков выгнать. Всей деревней, с барабанами на шее (доски), с тазами, двинулись в лес… Потом в соседнюю деревню весть послали: мы-де волков перегнали в ваш лес, в Агашкино болото… А те перегонят обратно…

Шуба — терпением крыта, а воротник — енот, что лает у ворот.

В монастыре — монашествующий пролетариат: низшие монахи — против старших. Собрание. Протокол общего собрания рабочих коммуны. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа… Старший — после визита председателя исполкома — посылает ему телеграмму: ‘Молю [нрзб] о вечном здоровьи’.

Устроили в лесу выпивку, водрузив на дубу красное знамя. Это — уездное. <1>

Купцы составили приговор: ‘Постановили считать себя беднейшими крестьянами и рабочими, о чем и доводим до сведения властей…’

Москва.

Пили в ресторане, ели блины. У Климова блины ‘застряли’. Грибов:

— Тебе надо кесарево сечение сделать.

Тот расстегнулся — Грибов стал резать…

…Разделись у чьего-то подъезда. Милиционер:

— Что вы?

— А это нас подкинули…

Едет на извозчике пьяный и спит, вытянувшись. Тогда устраивают ему похороны. Один пошел впереди с бумажником — как с иконкой. Другие десять сзади, попарно. Медленно…

Цветной бульвар.

Девочка спрашивает (ей сказали, что идут по улице Чайковского):

— А Чайковский — он кого убил?

Сюжет:

Эмигрант-еврей, которого всю семью убили во время погрома, все-таки тоскует по России.

Сюжет:

Завхоз-художник-вор. Ему негде, некуда приложить талант. <46>

Поезд в Сибири с солдатами.

Набили морду машинисту.

— Ладно, я вам покажу!

На закруглении пустил поезд верст на 50 — и сразу тормоз, теплушки оторвались и под откос. К следующей станции привез только три теплушки.

— Ну, — говорит, — езжайте, собирайте там своих — рассыпались… <7>

Атилла

В курганах: редко — золото, серебро, бронза — чаще, топоры — редко, мечи, кольчуги, редко — шлемы, нашейные гривны, браслеты, огнива, оселки, пряслицы, костяной гребень, остроги, серпы, удила, стремена, бусы.

Предки славян: анты. Жили в предгорьях Кавказа -вдоль Азовского и Черного морей в Галлиции, Трансильвании, Паннонии (Antium — Генуя). После вторжения аланов: Азов, анты — Русь стали зваться роксоланы (Русь+аланы). В III в. они основали ‘Великую Русь’ на севере, а в IV — Холм-скую и Кыянскую Русь.

Сильное Дакско-Готское государство, разгромленное в 101-102 гг. Траяном, было населено славянским племенем.

СIII в. по Р. X. славяне русской земли вынуждены были вести войну с готами, которых победили при помощи родственных племен — гуннов.

Под предводительством кыянского князя Аттилы гунны прошли через всю Европу. В Каталаунской битве (451 г.) Аттила разбил римские войска Аэция и вестготов, где пал король вестготов Теодорих. Затем Аттила вторгся в Италию, дошел до Рима (который был им пощажен) — вернулся в Паннонию, где и скончался.

При сыновьях Аттилы его монархия распалась, и из нее образовалась Польша, Чехия, Моравия, Хорватия, Сербия, Босния, Болгария и т. д.

Вначале ‘Русь’ — имело сословное значение (князь, дружина и высший класс).

Боги: Сварог (земля), небесные явления — сварожичи, Дажбог (солнце и огонь), Волос (плодородие), Перун, Стрибог (ветер), Хоре (злой огонь).

Щур или чур — предок, покровитель семьи.

Задруга, велика куча, заедина.

Умыкание женщин — [нрзб].

Промыслы: земледение, охота, бортьевое пчеловодство. Предметы торговли: хлеб, меха, кожи, мед, воск. От угров — серебро и коней, от греков — поволоки (дорогие материи), золотые изделия, вина и фрукты, от народов балтийских — железные изделия, янтарь, сукна, полотна, с Востока — жемчуг, камни, бусы.

Мечи, изделия из золота — славянской работы славились. Мечи вывозились в Византию.

Война. Не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. Пленных предавали мучительной смерти.

Оружие: копье, нож, секира (сначала каменная, потом — железная), лук. (Меч — с X века.) Правильного боя славяне избегали, любили сражаться в теснинах, устраивать засады, неожиданные нападения, прибегать к разным хитростям.

Деньги. Куны. 2 ¹/₂ куньих шкурки = 2 ¹/₂ арабским диргемам.

Арабы и хазарские евреи с VIII в. плавали по Хвалынскому морю и Волге.

‘Гостьба’ — торговля.

Звероловы, бортники, бобровники, смолокуры, лыкодеры…

<2-я стр. обложки>

Гир. Мих. Ак.

Малая 15 Блока 206-05

298-60

Перцов Виктор Осипович

Б. Якиманка 24, кв. 14

телефон 395-31

Казарновский Юрий Алексеевич

Ростов-на-Дону, Нахичевань

3-я линия, 28

…В былое время хозяин возьмет скоропостижную ягоду купит… Ежели к моменту — так сколько наживет-то?

Жалованье — самое печальное… 37 руб. в месяц…

Цыганки — с завязыванием узла. Заговор:

— Харлан-барлан, Денис-Борис, бленовой-ветровой развяжи…

— …Тебе все завидуют с заду и с переду.,.

— …Исполнительное желание.

На болоте — на мысе

Зайчик просить у лисе,

Она ему не даёть,

А он лапкой достаёть.

Милиционер допрашивает — и все время пойманному:

— Гражданин, вы лучше говорите, пока я в полном беспристрастии.

Пассажирка садится в трамвай. Кондукторше:

— Ну, какой номер?

Кондукторша — дура:

— Нечетный.

— Какой нечетный?

Кондукторша — сообразила:

— А-а! Я думала, вы гадаете — номер загадали. А это — пятый.

Рабочий, обозлившись:

— Мы хотим, чтобы <далее стерто>, когда на одного пять пар штанов будет, а вы хотите — когда одна пара штанов на пятерых.

В моей милке сто пудов —

Не боится верблюдов.

От нее все верблюды

Разбежались кто куды.

Все платки я пер’носила,

Одна шаль осталася,

Всех парней я пер’любила,

Одна шваль осталася.

Сшила платье я по моде,

На подоле белый пуф.

Не садись со мною рядом,

От тебя тяжелый дух.

В нашем саде в самом заде

Есть трава помятая.

То не ветер ее смял,

А любовь проклятая.

Светел месяц как целковый,

Ясны звезды, как пятак.

Целовал я черноброву

За фальшивый четвертак.

Один вагон с песком,

С песком да глиной.

Другой вагон

С моим, да милым.

Стоит нас трое,

Стоит нас пятеро,

Да не видать

Мого страдателя.

В фотографье я снималась,

Только карточки не те.

Ноздри вышли на затылке,

А глаза на животе.

А мы с Кешкой так и сяк

Спорили по поводу,

А потом и в морду шмяк

По прямому проводу.

На митинге — оратор кончает о НЭП’е:

— Да здравствует красная буржуазия.

В Николаевском артиллерийском училище наряды: ‘жеребячий’ (?) и ‘выпускной’.

Жеребячий — ночью, накануне выпускного. Принимает его последний ученик. Его свита: самые главные — подлипала, капила, ловчила и кавалер. Все — в одном нижнем белье, в сапогах со шпорами, в портупеях, с регалиями. Подлипала — с мылом, капила — с книжищей, ловчила — с термометром, кавалер — в дамских панталонах, кружевных, взятых напрокат у возлюбленной.

Знаменитые конюшни: Телегина, Лежнева и Вяземских. Наездники: Вильям Кейтон и Александр Финн. ‘Крепыш’ — орловский. ‘Трудовик’ — высоких кровей, брал на финише. <1>

Тяжелая индустрия 1918 г.: зажигалки.

Телеграфист на глухой станции рассказывает барышне похабные анекдоты. Она ему:

— Ах, противный, скептик!

Красноармеец-еврей отбил у белых сундук с казной. Больше бумажки, но несколько золотых десяток и орден Красного Знамени. Командир его спрашивает:

— Что хочешь получить? Орден или золотую десятку? Еврей думает, долго. Спрашивает:

— А сколько орден стоит?

— Ну, полтинник…

— Так я хочу орден — и девять с полтиной.

— Эх, баба! Своя в доску! <2 л. вырвано.>

III. Ю. М. — Кемблу.

Следовательно — всегда подчеркивать.

Страшневой. …В одиннадцать… (Взгляд на дверь, через которую вышел викарий.)

Сэры.

I. Расписания — на стене, в черных рамках.

II. Тори.

III. Выкинуть начало III акта.

IV. Выход Диди в III акте.

V. Сэра Г. Д. Кембла (Макинтош).

Физический труд человечество презирает, ненавидит — от века веков. Отсюда — сначала рабы-люди, потом рабы-машины. Труд, достойный человека, — только труд умственный. Когда-нибудь и настанет такое время, что вся физическая работа будет выполняться машинами, а человеку — останется интеллектуальная. В сущности, об этом времени и мечтает социализм, а все его гимны труду — это дипломатия.

(Отношение к спецам, ‘вождям’ и т. д.)

…Тут он увидел странную картину: сарай, в сарае люди лежат кучками, друг на друге — в каждой кучке человек 5. Оказалось — больные, больше сыпнотифозные. У тифозных—температура 40-41, и остальные, кучками прижимаясь к ним — греются…

Хоронили кучками же в яме. Когда зарывали, курили махорку, огонь падал на трупы, на платье. Зарыли кое-как, должно быть, воздух проходил из могилы, потому что над ней тоненько курился голубой дымок, и пахло шашлыком…

Для комедии — московские идиомы:

‘Четыре сбоку — ваших нет’.

‘Пики козыри — пожалте бриться’.

‘В чем дело? Без дураков’.

‘Что надо’.

Гаданья, приметы:

женским молоком кости трут,

тяжелые бабы медведю (лошади, козлу) хлеб дают: если рыкнет — девочка родится, если нет — мальчик,

берут три ковреги, катят по земле, смотрят, как лягут.

Заговоры:

на мыло, на соль, на хлеб, на рубашечный ворот — чтоб приверстать мужа к жене (Буслаев, 1,482),

на мед — торговым людям.

…Изба хрустит, огонь бучит, искра прянет, дым высоко идет — к погоде.

Море дичится, ветры сухие, дерево об дерево скрипит — мор, война.

Отреченные книги у них еще водились: Ламеховы книги, Адамов завет, <Книга Иосифа и> Асенефь, Елдад, Модад, Повесть Иаковля, <Слово> о Рахманах, Детство Христово, Сказание о Соломоне и Китоврасе, спор Тарасия-жидовина с Елевферием, Карастар или 70 имен.

Травы.

Детлевина.

Спунь трава, ростет по лугам при холмах, а ростет — как гречка, а цвет — как у щавелю, а ростет в колено и ниже, а стволница коленьями, меж коленцами брюшки, а лист у ней, как зогзицын.

Симтарим о шести листах: первый синь, другой червлен, третий желт, четвертый багров.

Уездное.

…До того допился, что вообразил себя воробьем. Разделся донага, сел на корточки на подоконнике и стал себе вить гнездо: солома, бумага, ветки из веника… И вот картина: пришли к нему — гости, навестить…

[Брат Священник[а] поссорился с [ним] NN, и тот подложил ему свинью — попросил отслужить панихиду об усопшем Иуде. А потом сказал, что служилась панихида об Иуде Искариотском, и был день памяти Иуды из Кариот…

Мурцовка — тюря (лук, хлеб, квас).

Рассказ девушки (в вагоне). <Использовано. — Написано позднее.>

Отец (похож на хорька или муравьеда) — бывший директор фабрики. Всей семьей уехали в Киев. Ида — красивая, лет восемнадцати, обожала в Петербурге Г., писала стихи, была за революцию. В Киеве отец жил в военной гостинице, был начальником снабжения белой армии, а Ида — жила отдельно. Было тогда в Киеве три контрразведки: сухопутная, речная и военная (?). Все три враждовали, подсиживали, одна арестует, другая освободит — и наоборот, держали агентов во враждебном учреждении. Так как Ида была в Петербурге, офицеры контрразведок стали ее запугивать, ухаживая за ней в то же время. Прокурор сухопутной — Чеховский — предлагал ей начать у них ‘работу’, иначе… Ведь она скомпрометирована — известно, что она ‘коммунистка’.

Литературный клуб, Ида читает стихи, подходит Чеховский, целует руку.

— Ида, завтра зайдите ко мне — на допрос…

И так постоянно.

Однажды в ночном кабаке. Офицеры. Оркестр играет ‘Боже царя’, все встают, Ида сидит. Офицер:

— Вы сейчас встанете.

— Нет.

— А я говорю…

— Нет, если бы даже играли мой гимн в кабаке — я бы не встала.

Ответ этот привел контрразведчика-офицера в такой восторг, что он хотел поцеловать Иду. Та дала ему пощечину…

Наступление красных. Эвакуация. Ида и ее семья должны были остаться. Вдруг утром к ней стук, входит лейтенант.

— Пойдемте со мной.

— Куда? Я не могу. Я должна идти к маме, она так беспокоится — стреляют…

— Вы пойдете со мной.

— Никуда я не пойду.

— Вы что же, хотите меня заставить применить насилие? Мне приказано доставить вас к Чеховскому. Берите с собой несколько вещей.

Ведут. Сажают, очень любезно, в теплушку. Там еще дамы. Эшелон No 52 — последний из Киева. Выстрелы. Горит какой-то дом, суетятся люди — последнее впечатление…

Утром, когда она уже освоилась и сидела на нарах, наверху, примеряла перед зеркалом косыночку, входит офицер.

— Кто здесь такая-то?

— Я.

— Спуститесь вниз. Спустилась.

— Вы арестованы…

Два агента с ружьями. Она попробовала кокетливый тон. В ответ:

— Каждое ваше лишнее слово — минус для вас.

Слезла — никто не помог ей, растянула ногу, хромая, пошла. Смотрела, как выволакивали из теплушки сыпных — потом посадили ее на солому, которая шевелилась и шуршала от насекомых. Услышала, как запирали засовы, осталась одна. Страх… Слились ночи и дни: темно. Ничего, кроме кружки с водой. Едут, стоят…

Свет, открыли. На допрос. Обвинение в шпионстве в пользу большевиков.

— Вы должны были на станции Цветково встретиться с таким-то и передать ему бумаги.

Никого Ида такого не знала, о ‘Цветкове’ даже не слыхала. Офицер Михайлов — на ‘ты’ ее, хлестнул нагайкой. Она попросила есть. Ей ответили:

— Расскажите все, тогда будете есть.

Но что же рассказать? Это были офицеры конкурирующей с Чеховским контрразведки. Упала в обморок от голоду. Подождали, пока пришла в себя — опять допрос… Так шли дни. Ее выводили ‘до ветру’ на остановках. Она присаживалась, два солдата стояли и смотрели, публика издали смотрела…

Однажды в окошечко сверху ей кто-то бросил мятную конфету, потом — кусок хлеба с салом… Ела с жадностью — рот истрескался, было больно.

Остановка. Вывели. Ночь, костер. У костра—люди. Подвели ее к костру. На той стороне костра увидела офицера — знакомое лицо. Но так было смутно в голове, что не могла вспомнить, кто это. Офицер крикнул ей:

— Ида, вы?

— Да, я.

— Вы меня не узнаете?

Ответить не успела: конвойный оборвал офицера:

— Ваше благородие, с арестованными не полагается…

Почему-то однажды утром вывели из теплушки и перевели в вагон, полный казаков. Поручили следить за ней. Шуточки, щупка казаков. Думала уже:

— Вот сейчас… — было все равно почти…

Но тут пришел хозяин той койки, на которой она сидела. Это был старик-полковник. Казаки отошли. Полковник гладил ее, утешал:

— Не плачь, деточка. Я тебе много сделать не могу — тебя расстреляют. Но я тебе помогу, чтоб тебе было легче.

Вытащил бутылку, пил водку. Принесли щей, горячих — дал ей. Испытала счастье… Потом полковник вытащил из вещевого мешка огромную книгу — ‘Учение йогов’, зажег огарок и начал читать.

— Вот слушай, деточка: ‘Все стремится к Абсолюту, и ничто не может погибнуть, не достигнув Абсолюта’. Слышишь? Так что ты, деточка, не бойся: ты совсем не умрешь, умрет только часть тебя, а другая будет жить. Ты мне верь.

Заснул… Ида рядом с ним.

Ночью Ида проснулась оттого, что кто-то целует ей руку. Полутьма, огарок в углу на полке, храп. Целовал руку, стоя на коленях, Михайлов — тот самый, который ударил нагайкой.

— Слушайте, завтра вечером вас расстреляют. Я верю — я поверил вам, что вы невиновны. Я помогу вам — бегите, сейчас же…

Ида колебалась:

— Нет. Я знаю, вы хотите убить меня ‘при попытке к побегу’.

Не пошла. [Миха] Михайлов опять поцеловал руку, почувствовала слезы на руке, подумала:

‘Не поверить ли? — Решила: — Нет’.

Осталась.

Утром перевели опять в прежнюю теплушку. Ожидала вечера…

Кто-то стучит с другой стороны в теплушку:

— Ида! Слушайте, эта дверь у вас не открыта? Вы не можете открыть ее? Я вам помогу…

Нет, она не могла открыть…

Полоса солнца все выше по стене: солнце садится…

Крики, шум около двери, лязг запора, вскакивают в вагон, вытаскивают ее вниз… Это был ее старый друг — тот офицер, которого видела у костра. Он поскакал в Штаб, добился приказа взять ее из рук этой контрразведки. Спасена… пока.

Один из персонажей ‘в общем и целом’.

Другой (еврей): ‘Одно из двух: ты согласен?’

Комедия. Сюжеты:

I. Делегат Африки (тропический делегат).

1. ‘Мы защищаем низшие расы. Тогда надо быть последовательными до конца и вступиться за человекоподобных — обезьян’.

Социалист (не очень умный) убежден этим. {Может быть, это ‘примазавшийся’, который старается доказать, что он plus royaliste.} Над ним решают сыграть шутку. Появляется ‘делегат от Нгимби’ — обезьяна — загримированный NN. Он играет мимикой — сначала. (Его учат говорить.) X. (‘примазавшийся’ — дьякон, расстриженный?) решает выдать за него свою дочь, чтобы доказать свою преданность…

2. ‘Приезжий’.

2. Z. — ‘ответственный’. Его увидели коммунисты за таким каким-то делом, что ему крышка (пошел венчаться в церковь). Тогда он, припертый к стене, говорит:

— Это не я был.

— А кто же?

— Один мой приятель — страшно похожий на меня — вчера приехал.

— Партийный?

— Да-а! И не только, а даже так сказать…

— Да ну?

Приятель Z. (которому тот покаялся) — действительно, приезжий — предлагает ему свой костюм (все знают, что у Z. только один костюм). Z. переодевается, какие-то изменения в гриме (может быть, кила? — или сбрить усы), и приходит под видом ‘приезжего’. Целый ряд qui pro quo. Жена заподазривает его в измене, целуясь с ней, он теряет усы. Подозрений все больше — требуют очной ставки Z. с ‘приезжим’. Z. вывертывается раз, другой — но, наконец, попадается.

К ‘Делегату Африки’.

‘Делегат Африки’ — влюбленный в дочь бывшего дьякона. Но он — бывший меньшевик, бывший дьякон боится его, как огня — не выносит его, он компрометирует.

Сцена влюбленных, дочь говорит:

— За тебя он не позволит мне выйти, он хочет, чтобы у него зятем был коммунист.

Тогда и начинается вся история. Жених говорит возлюбленной:

— Хорошо. Я все устрою. Я завтра уезжаю.

(Он не надеется на ее уменье держать язык за зубами.) Он открывается возлюбленной только в самый последний момент — когда она в полнейшем отчаянии.

Его друг (какой?) презирает карьериста-дьякона, видит его насквозь, и он помогает ‘Делегату’ — он внушает дьякону ‘передовые’ идеи относительно обезьян.

Анонс.

Приехал жрец!

Североамериканская индейская знаменитость, ясновидящий, оккультист, Палеолог, Великий Поэт, мышлитель телепатии и ясновидящий на ограниченное расстояние. Любитель всемирной публики, указатель судей, отгадчик как звать, сколько душ, месяц и день рождения и многих других нетерпеливых тайн жизни. Даю советы и познания, кому жизнь тяжела. Принесите карточку его и почерк, а если — нет, тоже неважно. Излечиваю болезни, удуши, душевные страдания, любовное влечение, расстройство ослабления нерв, [от возбужденных нерв и злоупотребления] от пьянства и вечного запоя и всяких других наркотиков жизни. Плата в зависимости от потребностей — 1 рубль.

Суд — алименты:

Девка стоит, все время лущит семечки и рассказывает такие подробности и такими словами, что суд умирает со смеху. Свидетельница — Варвара — давала им приметы. Происходило при ней.

— Что же вы видели? Около стояли?

— Да нет, мне — к чему же? Я к печке отходила, а они на лавке.

— Так что вы не видели?

— Раз поглядела.

— Ну и что же?

— Гляжу — лежат, склещились.

О виновнике Варвара рассказывает, что он пришел к девке, увидал младенца и говорит:

— У! Весь в наш род! Кулачник!

‘Так и тачает’.

‘После смерти мужа у меня размножился порок сердца’.

Сюжет.

Рассказ. ‘Грибок’ — или ‘жучок’ в Петербурге истребляет дома, мебель — все становится трухлым, рушится — город пустеет. Наконец, и людей тоже: бескостные — кости съедены грибком…

Рассказ. ‘Марс’.

Бабушка защищает внука-косомольца:

— И вовсе он не безбожник, хоть по-своему, по-косому, а молится… Не пьет… Да и все они…

История со статуей Марса в помещичьем доме.

— Это кто?

— Марс.

— Да-к, что ж вы, черти? Разве можно его разбивать? Это наш самый исток.

Понесли, водрузили… <1>

Сюжеты (Мурман).

I. Эпимах. Мурманский факгорист, король, богатырь — купец Эпимах. У него захудалым приказчикам — Цимес. В революцию Цимес уехал. У Эпимаха все отобрано. Приезжает Цимес — уже комиссаром, приглашает явиться Эпимаха. Тот вскипел:

— Как? Гришка Цимес — и чтоб я к нему явился?

Не пошел. Эпимаха — за саботаж. Он вместе с женой убегает.

Цимес — ввел ‘раскладку’ рыбной ловли. Промышленники, скрываясь в самых глухих бухтах, ловят тайком. А [Эпимах] Цимес разъезжает на катере и ловит промышленников. Отношения испортились.

На Летнем Берегу промышленники укрывают Эпимаха в избе. Его выдает один из промышленников. Облава. Эпимаху удается бежать на лодке в Норвегию. Жена, жертвуя собой, сидит на крылечке все время — чтобы думали, что Эпимах здесь. Ее убивают.

II. В Иоконге — тюрьма. Туда сажают то белые красных, то красные белых (надзиратели — философы — все время одни и те же) — власть все время меняется. После бегства Иоанникия в Иоконге — остались заключенные коммунисты. Все убежали, кроме них и надзирателей. Голод. Из Мурманска после переворота посылают за ними судно. Когда оно приходит — все уже перемерли — привозит в Мурманск только трупы. (Или: в Иоконге не знают толком о перевороте. Когда подходит судно — с [старым] названием ‘Колчак’ или в этом роде — решают, что переворот монархический, и офицеры убивают коммунистов.)

III. На острове Кильдине (царское время) живет ссыльный эсдэк. Местные жители дивятся: каждое лето к нему приезжают женщины из Питера, и всё разные. В это лето — особенно красивая. Ссыльный упросил ее остаться на зиму. Зима, тьма. Девушка все выходила на ‘глядень’ — и, наконец, кинулась в море.

Блат.

Ксива — письмо. Любовная ксива.

Блат — привилегия. ‘Самым большим блатом пользуются…’

‘Сидеть под двойку’ — без передач — сидит шпана, рецидивисты — в одном казенном белье.

‘Крутить, крутильщики’ — любовь.

Татуировка. Один с 200 рисунками.

На заднице — кошка и мышка, сделаны так, что когда голый идет, то кажется, что кошка ловит мышь.

Змея кругом всего тела: идет, и змея шевелится.

Луна, на Луне черт верхом, с вилами. С Земли лестница на Луну, по лестнице лезет поп — надпись: ‘И у нас революция’.

…<нрзб> ни папы, ни мамы нету: чужая тетя из жалости родила…

‘Как разводить арбузы’ — тираж 45 000. ГИЗ.

‘Одно из двух: ты пойдешь со мною…’ (второго нет. Для комедии).

‘Замуж ввалилась — как в лихую яму…’

‘Сулиха недахе родная сестра’.

Дьякон — из рабочих и крестьян.

…Он никогда не стоял — а приблизительно падал всегда. <1>

Рожок ему вострой…

Стрелье бы ему в бока…

‘Очень нужно живем: наготы да босоты изувешены шесты’.

Манеры у него были — как бы сказать — лошадиные, рысаковые, размах.

Нужда: собаки ложки знают, спят на кулаке. Ихние щи хоть кнутом хлещи — пузыря не вскочит.

Ничего не боится — чисто ему сто голов в плечи ввинчено.

Хивуса, пасть, рянда, чидега, курево, зямятель.

‘Ты крестивый?’

В общем и целом — для комедии.

Дьякон из рабочих.

‘А где здесь может быть и [нрзб]?’

Никогда не стоял, а приблизительно падал.

— На тебе мои пять (пальцев) на счастье, — солдат девочке, перебегающей под выстрелами улицу.

‘1925 года июля… дня мы, настоящий председатель… сельсовета Чесноков Иван в лице граждан села… такого-то производили гибель посевов у граждан означенного села, причем погибшими оказались посевы у всех граждан и Сидорова Анисима, у коего кроме того и нетрудоспособный член [иметь] в виде жены 40 лет умалишенная, причем объекты обложения пропали, лошадь в лесу и отец в больнице. По осмотрении озимого и ярового клина, озимые пропали, что по чистой справедливости и подписуем’.

Немец говорит:

— Я — козел [от] ощущения… У меня нынче жена удобренная — я ее не боюсь…

— У нас дома — ребенок грудящий.

Спас девку от публичного разврата.

Продавец бус возле Гостиного:

— Восточно-азиатские браслеты и бусы! Оригинально-замысловатые краски и рисунки! Работа священных жрецов Брамы!

Жрецы Брамы — на 25-й линии Васильевского Острова … делают эти бусы из жеваного ситного. Научились в Исправдоме.

Облюбки чужие.

R. Снег из двора в гробу возили.

На одном берегу

Ишак ходит,

На другом берегу

Мать ему плачет.

Конэшно, конэшно —

Она ему мать.

Она ему любит,

Она ему хочит

Об-ни-мать. <10>

По деревне слух идет:

Вшей всех взяли на учет,

Стали баб учить читать,

Чтобы вшей могли считать.

Одна звездочка упала,

И другая упадет…

Не найти такой березки,

Чтобы дождь не замочил…

Красотой не заношуся —

Есть красивее меня…

Я иду, иду балеринкой,

Машу, машу рукой,

Чернобровый мой миленочек,

Возьми меня с собой…

Лебедянь 21.40

Астапово 23.35

Бог. 1.21

2.36

Козлов 3.35

4.00

Девочка:

— Папа, прочти мне стихи про человека, которому грудь пробили мячиком.

-?!

Оказывается:

Он грудь ему рассек мечом —

И сердце пламенное вынул…

Мальчика (или жену) обязывают говорить, что во сне видел. И если неподходящее — нотация (Фома Опискин).

…Дядя так был брезглив, что из комнаты в комнату переходил всегда с листом газетной бумаги: брался за ручки через бумагу. Однажды ему в гостях переменили шляпу. Он накрыл голову листом ‘Нового Времени’, сверху надел чужую шляпу — так и дошел домой.

Другой еврей, притворяется грузином, поет постоянно:

Люблю я климат аргентинский,

Где небо знойное так сине.

R. Снег со двора вывозили в гробе…

Имена:

Дормидон,

Патрикей.

…В тюрьме — на нарах. Вплотную один к другому. Ночью кто-нибудь командует:

— На другой бок! — и все двадцать человек одновременно перевертываются (иначе — нельзя).

Фамилии:

Гонобоблев,

Каргашкин. <1>

R. В сумерках — зима — повели кончать их двоих — на реку. Вели человек восемь. Подвели к проруби. Первым спихнули туда товарища. Место оказалось мелкое, и чтобы утонуть — ему надо было стать на колени или сесть на корточки. Он все вставал из проруби, его били прикладами, пока не скрылся… А другой — смотрел. И наступал уже его черед.

Одет он был легко, по-охотничьи. Прекрасная на кенгуровом меху куртка с бобровым воротником. Кто-то увидел. Стали спорить: так топить — или снять куртку. Пока спорили, он ждал. И вдруг у него зачесался нос — вот как. Полез за носовым платком в карман — рука наткнулась на велодог — совсем и забыл о нем!

Вынул платок, вытерся, положил назад, в карман. И только тут выхватил велодог — шесть зарядов — четыре выпустил подряд. Увидел, как один запрокинул голову — кровь из шеи, другой схватился за щеку. Видел на бегу — как будто сам падал…

От неожиданности растерялись на полминуты. Потом — крик, стрельба, погоня. Но они были в валенках, в романовских тяжелых полушубках, а он — легкий. И были сумерки — ни одна пуля не задела. Вскочил на крутой берег. В калитку завода на берегу — работал раньше на заводе, знал все закоулки, а те, кто бежал за ним — путались, крича и стреляя…

У других ворот стояла ломовая лошадь — ломовик [курил сторонкой] пил в чайной чай. Вскочил на телегу и понесся по темной улице…

Когда вбежал домой, жена товарища спросила:

— А где же Петя? Скоро он придет? Обед стынет.

Ответил, что сейчас. Схватил уже уложенный чемодан — всегда был наготове — и помчался на вокзал.

В вагоне без документов не пускали. Подошел к вагону отопления. Проводнику:

— Пусти, ради Бога.

— Уходи — из-за вас, сволочей, попадешься… Наконец, пустил. И тогда он зарылся под дрова. Слышал, как дозор заглянул в вагон, как сказали:

— Ну, тут нечего искать — тут отопление, — и прошли дальше…

R. …Ночью захватили их четырех. Связать было нечем — связали телеграфной проволокой.

…Знал, что каждую ночь могут придти, чтобы убить. И потому спал так: две собаки — одна внизу, другая здесь же в комнате. Револьвер-маузер и винтовка под рукой. Спал одетый. И если кто будил по делу — прежде всего хватался за маузер, потом уж спрашивал:

— Кто там?

…300 человек их было заперто в трюме. Им приказали выходить на палубу по одному. Каждому привязывали к ногам старый колосник — и за борт.

И когда через месяц водолаз спустился в воду — он увидел 300 страшно раздувшихся, с огромными животами стоячих фигур, все качались, размахивали руками, мотали головами… Водолаз задергал веревку. Когда вытащили его -он сошел уж с ума…

Пещеры. Лавра.

Преподобный Пимен многоболезный.

Нестор-летописец.

Моисей Угрин.

Василий и Федор (при князе Мстиславе, XI в.) — клад: серебро и золото.

Гробница Антония, основателя Пещер.

Барыня, которая считала неприличным говорить ‘яйца’, спрашивает у торговки:

— У вас куриные фрукты есть?

Фамилии украинские:

Пищи-Муха,

Баший,

Пшеничка,

Лобунко Ларивон.

‘Перукарь. Перукарня’.

‘Кровець человичий’.

‘Дитячий садок’.

‘Идальня вегетарианьска’. <5>

Деревня.

Звуки: аисты на крыше, щелканье клювом,

сверчок в сенях хаты (хата и ‘хатина’),

кузнечики вечером на лугу, и днем,

горлинки — с утра,

лошади фыркают — ночью на лугу.

Музей им. Гоголя (Сорочинцы).

‘М. П. Барабаш, помічник справника Миргородского повіту, забитый в Великих Сорочинцах 19 грудня 1905 року під час революцийного повстання селян. Фотография передана його сыном Иосипом в 1927 року’.

‘Семен Микитич Лисовий, участник ‘Сорочинской трагедии’. Никипор Микитич Лисовий…’

Мать их, бабка плачет, рассказывает о гибели Семена… Приходят в музей — поглядеть на их фотоснимки. <1>

Перенесение праха Гоголя из Даниловского монастыря. Ребро. Аксаков, через грудь которого проросло дерево.

— Это Гоголь? — показывает на памятник на бульваре.

— Нет, это не Гоголь. А вон там стоит Пушкин — это Гоголь…

Ярмарка в Ковалівке.

…Едет арба в гору, и там на площади, наверху, уже видно — как подсолнух — все усажено черными головами. Подъехали ближе. Торчат оглобли — как [рад] мачты радио. Слева -огромное поле подсолнухов, справа — плетень и деревья, впереди — два затихших ветряка — и толпа, толпа, распряженные кони, не перестающие махать хвостами. Плахты-‘станки’. Гончарный ряд: макитры, игрушки, ‘пивни’ (ярко-желтые) ‘по копийщ’. Сапоги от 60 до 150. Чоботы 20: толстые, может быть, из слоновой кожи. Конфеты — гончарного вида — тоже ‘по копийщ’. И рядом: рычаги, топоры, кочерги. И разложенная на земле жалкая галантерея. И фотограф: усадил трех дивчин — снимает (у одной — от вчерашней ночи — еще синё под глазами, и ей хлопец кричит:

— Мария! Засмийся!)

Кусок сала в пол-ладони — 2 карбованца.

— Продается швейная машина Зингера!

— Дёгтю! Дёгтю! Подходи по 20!

Церковь в Сорочинцах.

Справа Даниил-пророк в казацком жупане. Слева — его жена, Иулиания-мученица, с лицом маркизы, с блюдом цветов, под Мурильо, вместо зонтика — крестик на правом плече.

Троица — ангелы и ‘лица’ — в польских жупанах с разрезными рукавами, расшитыми золотом, а из-под них — малиновые…

40 чернецов — ’40 ченців’ — отсюда ‘сорочинцы’. Монастырь — там оставили турецких полонянок — и ченщ согрешили. И здесь-то был Даниил-апостол, ставленник Екатерины I, бывший полковник Миргородского полка. Знал 5 языков, учился в Варшаве, умер в 1734 г.

— Товарищ любезный, не зазначив…

Вскрытие. Запах погреба, селитры…

‘Гробное надписание’.

Надгробие дюка генерала Лесли (1737). На 3-х языках: польском, русском, латинском. Описание картины его смерти — как его защищал сын… Слева — смерть, в середине -герб: ‘Fear God Honor the King. Grip fast’. Справа: ‘Ita cursus cons[um]mavi’. — циферблат, стрелка на VII часов…

Склеп. Гроб. Череп — с черными волосами. Нога ниже колена — кость — обтянутая замшей, лосиной. Женские светлые волосы — отдельно. <1>

Банда Христового — 1920.

500—600 человек. Сам — лютеньский. Самому лет 30.

4 пулемета (получил от Махно). Все на конях, и тачанки Для пулеметов. Лес под Лютенькою. Туда и ‘тікалы’ из мобилизованных. Махно оставил ему 4-х своих палачей.

Начался сбор 1920 г. весной. Летом начал наступать, делать налеты. Налет: в селе, где, он знал, — отряды по борьбе с бандитизмом — (напр., в село Семереньки). Забирают скот, имущество у тех, чьи сыновья пошли в Красную Армию.

В Семереньках в 21 г. было раскулачивание: волов, коней у куркулей и раздача беднякам. На следующий день приезжает банда Христового, окружила хату, где было собрание комнезама, поставила их на колени и начала бить прикладами. Хозяин сам вечерял за столом с семьей.

— Кто хозяин?

Хозяин (старик 60 лет):

— Я.

С ним сын 13 лет, другой сын — старший — в червоном отряде. Избили до полусмерти. Во 2-й налет, когда там собрался актив, опять — налет: батька зарубили ‘шаблюкою’, сына 13 лет — тоже в подполье — саблей, старуху — когда она выскакивала из окна.

Зимовали — частью в лесу, в землянках, частью — в деревнях, в избах.

Весной 21 — налеты на села, на милицию, на отряды по борьбе с бандитизмом: на Пошвку (где стояла около села часть его банды), даже на Миргород. Летом 21-го войска Красной Армии окружили лес и разбили банду. Христовой — утек. Снова набрал, и в октябре под Лютенькою бой длился около суток. Красных — 100 и около 100 у Христового.

(Отряды комнезама человек по 100 в селе.)

Окопы. Во время боя пришла помога — 150 человек. ‘Пишлы в наступ’. Он утек в лес с бандою (у него убитых -человек 25 и раненых человек 40, пленных 10).

Зима 21-22. Свою банду разбивал на группы, чтобы легче скрываться. В Семереньках [один] Христовой жил всю зиму на чердаке. Приехал отряд, поставил коней, никто и не знал, что Христовой — здесь.

Весною 22 года — опять… Наступал на Сорочинцы, обстрелял. Зажег школу… Грабил, жег тех, чьи сыны в Красной Армии… Стало больше идти в Красную Армию.

В 22-м махновец Щур с 300 человеками проходил здесь. За ним было выслано регулярное войско. Христовой [соединил свои] — свидание со Щуром. Договорились, что Щур пойдет на Ковалівку, а Христовой — здесь останется, чтобы ударить в тыл. Христовой оказался между двумя речками, выход из 2-х речек был загорожен отрядом в 20 кавалеристов с 2-мя пулеметами. На это заграждение и наткнулся Христовой — отступил. За Щуром же пошли регулярные войска — целый полк кавалерии и 800 комнезамов. Христовой вернулся в лес под Лютеньками, пошел ночевать в Загрунівку. Регулярные войска, разбив Щура, вернулись на Христовою. Пришли туда к утру, часов в 9, когда он умывался в клуне. Он стал отстреливаться из 2-х наганов. Был убит — живым не дался. Это — конец сентября — начало октября. Вывезли в лес и покинули.

Коваленко.

1916 — V был мобилизован в армию. С мая по 3 сентября — тогда был ранен, в Житомире лежал 1 ¹/₂ месяца. Поляк, грузин и украинец — одного взводу — друзья. Через 1 ¹/₂ месяца опять на фронт. Задумали ‘тикать’. Выехали в Киев, вылезли на станции. Караул мог забрать их. Прапорщик подзывает:

‘Ну, пропал!’

А прапорщик:

— Нельзя ли мои вещи пронести до извозчика? Он думает:

‘Пронесу — пропустят за ним как денщика’.

А тут был царь в Киеве — и всех солдат — и отпускных, и дезертиров — забирали к коменданту. Начали проверять документы — им повезло:

— Кто на восток — направо, кто на запад — налево.

Ушли, сели в поезд с лошадьми. Вернулся в Гоголево, потом в Сорочинцы — на подводе (ехал мимо станового, там стоят 2 урядника. Он перевернул кокардой назад фуражку, подвязал армяк веревкой — проехал).

Дома пустил слух, что отпущен на месяц из лазарета. Никто не трогал. Потом прятался в соломе, в сене, под челнами (зимою). Урядники искали. Один раз лежит на печи — мать ушла, замкнула. Слышит: ворота открывают. Он — в окно: урядник и 2 полицейских. Урядник заглянул в окно, не увидел. А замка не имел права ломать, когда никого нет. Другой раз увидел (только уже войдя в хату): открывают дверь, входит урядник. Сени были ‘очеретяные’, камышовые, он раздвинул камыш и кинулся бежать. Не увидали… Спрятался в хлеве, в сене. Пришел хозяин, стал месотку делать скоту, тут он выстал и говорит:

— …

Так до Временного правительства. Тогда он пошел в армию сам. Это уже 18-й год. Когда пришли немцы — организовал <в> 6 человек партизанский отрад — против немцев. Все были конные, с винтовками. Немцы шли на Ковалівку, 40 человек, человек 10 — кавалеристы. Они засели — 3 с одного конца моста, 3-е другого. На мосту — паника. Осталось: пулемет, кони (6 трупов с седлами), 18 винтовок, 6 убитых — немцы прорвались на Ковалівку. Сами ушли в лес, на острова — среди болот, выгоном.

Немцы пособирали коней, хомуты, грозились, что всё заберут, если не объявят большевиков. После этого пришли из села еще 9 человек и рассказали.

Из петлюровцев (в конце 19-го) приходил сюда атаман Шуба, убил в Сорочинцах Малину и передвинулся на Ковалівку. А в погоню за ним из Киева — деникинцы. Деникинцы, когда ушел Шуба, вошли в Ковалівку. Партизаны (15) были в контакте с шубовцами. Случайная встреча. 3-е партизан встретилось с деникинской кавалерией. Повели расстреливать. На заходе солнца, над глубоким яром, заросшим бурьяном (саженей 20 глубиной). Коваленко только чуть ранен пулей в висок. Все попадали трое. Сверху стали в них стрелять еще для верности. Ранили Коваленко еще в ногу, но боли не чуял, не крикнул. Лежал ‘до самого смерку’. Кровь шла, особенно из ноги. Пошел мелкий дождь. Он в одной рубахе и спидницах. Вышел из яру:

‘А вдруг ждут?’

Место это хорошо знает. Обошел село — идет в одну хату — попросить хоть пиджак. Заглянул в окно: двое в погонах…

Назад. Отошел с версту — пасется конь. Сел — и поехал: искать лес, где около Романівки остальные хлопцы (из 15). Сделал из лозинки узду и правит. Кровь бежит по кобыле… Оставил коня под берегом. Пошел к хлопцам — они спят.

Разбудил — они кинулись бежать. Потом перевязали, одели. (Был курень.)

А утром бой — деникинцев и шубовцев. (Шуба стоял на хуторе Валок, Деникин выступил из Ковалівки.) Шуба разбит. ‘Дал такого чёсу’. Четверо из партизан приняли участие в бою.

Коваленко лежал недели 3, выступлений не было.

На Святках они уже были в Полтаве, на службе в ГубЧК (19 год).

Лисовый.

Был на митинге, устал, пришел в сельсовет, сел за стол, положил голову на руки — и заснул. Рядом телефонный аппарат и телефонистка. Аппарат начал звонить… Пасха… колокола… сон.

Вдруг слышит, телефонистка кричит ему в ухо:

— Вставайте скорей, товарищ Лисовый! Бандиты! Решил, что шутит — напугать хочет. Поднял голову — заснул. Она за плечо:

— Да вставайте же — бандиты!

Он вскочил и увидел: телефонистка выскакивает в окно. Тогда поверил — и то ведь не совсем. Встал, вышел на крыльцо. Видит — справа и слева двое конных вяжут коней к столбам.

‘А-а, то ж наши — сводного полка… Зря будила баба’.

И еще справа и слева едут конные — тоже, видать, из сводного…

И вдруг, громыхая, выскочила на площадь тачанка — и на ней черный флаг. Как увидел:

‘Ну, — думает, — кончено’.

Руки опустились, ослаб — и даже бежать не может. Это и спасло.

Тихо, на ватных ногах, прошел мимо одного из конных (а одет он был в штатское, по счастью), к куму Панасу — в хату — да в огород. Засел там в конопле. А конопля редкая, а рубаха на нем белая.

‘Ах, увидят белое’. — Конники рыщут недалеко, по задам.

Тогда Лисовый пошел через болото, вброд, по грудь, потом по лугу — до реки. Когда уж был недалеко — его увидели, стали по нему стрелять. Он побежал по-заячьи. Увидел чью-то хату и возле нее челн. Подхватил на плечи челн (после пробовал — еле мог поднять) и добежал в нем до воды. Лег на него животом, греб руками — и так, под выстрелами, переправился через реку. Подплывая, сквозь кусты, увидел на другом берегу — их, деникинцев, в погонах. Значит, вылезть нельзя. Берег высокий — нависал. Он залез под навес, спрятал челн, лег — и заснул: такая вдруг усталость.

Христовый был взят махновцами в плен. Их посадили в клуню — ждать расстрела. Он головою пробил соломенную крышу в клуне и вылез, а за ним остальные. Это — ночью. Убежали.

Беда у нас…

Галина шла… через фронт. Октябрь 22-го года. Нужно было пройти около 100 верст. Ботинки стоптались. Ноги замерзали так, что она садилась, отогревала ноги, прикрыв их пальтом, потом шла дальше.

Изнеможение к ночи. Видит: железнодорожная будка, огонек. Вошла. Женщина на пороге:

— Да как же вы у нас останетесь ночевать? Беда — у нас.

— Нет уж позвольте, я идти все равно не могу…

— Ну, идите…

Кухня, лампочка — прикрытая неплотно дверь в соседнюю комнату. Легла и сразу же пошла ко дну, в сон.

Вдруг: стоны из соседней комнаты. Проснулась. Хозяйка с какой-то [посудиной] бутылочкой вышла из соседней комнаты. Галина спросила ее:

— Кто это там? Что это за стоны?

— А я ж говорила вам: беда у нас. Муж мой помер, а старший сын заболел. Черная оспа.

Галина так и подскочила, стала одеваться. А сил нет. Подумала-подумала и легла — сейчас же заснула…

Утром проснулась — хозяйка будит, сквозь слезы спрашивает:

— Вы, часом, не портниха?

— …Что такое? Почему — портниха?

— Может, были бы так ласков!, обмерили бы обоих — ночью помер ведь и старший… — да сшили бы им смертные рубахи.

И, может быть, еще хуже черной оспы были в дороге мужчины, этот желтый огонек в их глазах. Однажды, истомленная, попросилась к проезжавшему на телеге. Тот подвез, а за это — стал требовать… Когда доехали до постоялого, и там среди мужчин — Галина увидала старую, усатую, мужеобразную дьячиху—она кинулась к ней как к матери — к ней, единственной женщине — и разрыдалась…

6.VIII. Романовка.

…Уходил на 3-4 дня — поесть, одеться. Тиф, человек по 5 в день умирало [нрзб]… Еще можно было уходить за харчами и возвращаться. Сам Иосиф ‘тикал’ с царского, с петлюровского, с деникинского войска. В это время — Христовый. В Миргороде задержали:

— Ты кто?

— Красноармеец, до дому за харчами.

— Тебя расстреляют в Полтаве, ты из банды Христовою. (Это — начальник комдез’а.)

Грузили в арестантский вагон в Миргороде. Попал в вагон. Ночь темная. Думает:

‘Надо тикать’.

Метнулся назад, его толкнули, упал — перед самым вагоном. Проскочил под вагоном — и до дому. На дороге сказали, что дома — отряды КДЗ, ищут дезертиров, убили ‘дида’ (богатого мужика — было десятин 18). Пошел в Лубны. Там сказали, что его уже считают дезертиром — в казармах. Опять пошел домой. (Это — зима, арестован был после Нового года, пока сидел в тюрьме — уже около Масленицы.) А дома уже ряд хлопцев — человек 20, ‘ходят з винтовками’. Отряды… ищут… Хлопцы — в лес, какие прятались по хатам. Там дали винтовку ему — ходит с винтовкой. Летом собралось уже человек 300 — с Бирок, с Романовки. За атамана — Мандык. Умный, сообразительный… служил в милиции (при большевиках). Почему бросил милицию? Отряд, разбивший деникинцев, пограбил селян — плахты из сундуков 35 etc. Мандык — заступился, побил их, отобрал имущество.

Мандык — до Христовою. Христовый — тоже был в милиции в Зенькове. Мандык — приятный, с дядьками побалакать, не грабил. [Потап (Антоненко) — по-другому, народ его и выдал.]

Пришел Христовый, отряд Мандыка и человек 15, обезоружили отряд в Лютеньке, тогда к нему пришло еще много. К концу лета у него было уже 12 пулеметов. Когда Христовый наступал на Лютеньку, заложил снаряд в дупло и взорвал, чтоб думали, что у него — орудие.

Отряды комнезамовские, преследовавшие махновцев, спалили Лютеньку, потом Романовку, обстреливали оба села.

Наступали на Гадяч — человек до 500, а винтовок — 100, остальные с березовыми дрючками. Заняли Гадяч.

Разогнал отряды Христовый — и сидел в лютеньских лесах, и уже туда не подходили близко.

Потап (Антоненко) хотел поступить в милицию, но начальник милиции Зуб — не дал места. (Потап поставил ультиматум: ‘Или лес, или милиция’.) Потап — ушел в лес.

Мандык не одобрял, что Потап зря много бил людей. Потап — темный шатен, высокий, упитанный, чудные голубые глаза — детские.

Зуб путался с Потапом, доставал ему патроны. Потап — бритый, с черными усами.

Христовый — небольшого росту, красивый, ‘русявый’, шустрый. Сын торговца-щетинника. Серые глаза.

Мандык — здоровый, сухой, костистый, бритый. После был уполномоченным по борьбе с бандитизмом (после амнистии). Убил 2-х сотрудников: те его звали гулять, но один товарищ сказал ему, что те хотят его убить. Он сам убил их и с тачанкой утек в лес. Он получил письмо из-под Киева от некоего Яцука. Поехал к нему, по дороге его схватили и убили (Яцук — провокатор).

Матюха-Тюха — был тоже в милиции (уличное прозвище Гинняник). Последний из атаманов — году в 23-м. Начал весною, осенью его убили — в районе Зенькова, Шишаков, Ковалевки. Вроде Потапа.

…Трое в хате (из мандыковцев). На рассвете стук (отряд человек в 50).

— Кто?

Увидали в окно, выстрелили, убили двоих из отряда, сами повыскакивали из окон и удрали.

…Матюху схватили сонного в Семереньках. Суд, и расстреляли в Полтаве.

Схватка с отрядом: отряд человек в 200, а бандитов — человек 15. Потап взял раненого на плечи и унес болотом. Спасали болота…

…Нагнал отряд, он вскочил в воду, там были кувшинки, он весь в воду — только глаза и нос из-под листьев…

…На Федора при разверстке наложили слишком много, он и ушел, а был головой в Семереньках…

Жинки: у Потапа была девка, у Христового — жинка и сестра. Еще одна — была за Потаповым братом. Иные ходили в ‘спидницах’ и ‘хустках’, иные переодевались в мужское.

Сестра Христового участвовала и в боях. Жена Христового была ранена в руку (она была потом расстреляна в Полтаве). Сестра вышла замуж (за коммуниста!), когда сидела в тюрьме (коммунист в нее влюбился?).

В 21-м в октябре — амнистия.

‘…Видим, что через нас народу-селян много гибнет, запирают в тюрьмы, спалили село’.

К осени 21-го года из 800 осталось человек 40—50 (в это время начал работать Потап).

Мандык оставался еще после смерти Христового. Приехали из Полтавы ЧеКа, Степан [нрзб] — в лес к Мандыку (сначала — селянина с письмом к нему). Встреча в лесу отряда ЧеКи и Мандыка. Чека:

— Сдавайтесь, будете прощены и будете служить.

Он сдался. Поехал в Полтаву с своими (человек 30), с ними — Палашка, с оружием. (В это время — Потап работал, часть ушла к нему.) На дворе ЧеКа в Полтаве — начальник Линде начал беседу, любезную (обед, музыка, папиросы -граммофон за отдыхом). Все еще с оружием. Потом Линде:

— Надо, товарищи, оружие сдать.

Хлопцы:

— Нет, мы не сдамо…

Мандык сказал:

— Сдавайте.

У Мандыка оставили наган. (Большая часть думала, что идут на расстрел.) После музыки — человек 4-х взяли в тюрьму. Двоих выпустили, двое исчезли (говорили, что их отправили служить в Харьков). Один из них — Штаба, ходил с оселедцем, как запорожец…

У Потапа в это время — человек 20. Они сдаваться не захотели. Их потом окружили на хуторе и всех перебили.

Когда Иосиф амнистировался, приехал домой. Утром рано — приходит Потап, вынул шашку:

— Сдавай оружие.

— Я сдал.

— Ну, я тебе голову снесу… Иосиф — в дверь и в лес…

Потом Мандык приехал из Полтавы ловить Потапа. Когда Потап увидел, крикнул:

— Вот гад Мандык иде!

Это было хуже: этот знал местность и тактику.

Это днем на хуторе, в полдень осенью, в саду. Четверть горилки. Стали отступать — к балке. Их тут окружили, начали бить из пулемета. Человек 50 из Полтавы да ковалевская милиция.

Потап пристрелил брата Семена и хотел — себя, но только ранил… Его везли по морозу нагого. Стали допрашивать, он не отвечал, его убили.

Палашка варила борщ, стирала белье. [Палашка выдала Потапа.]

…Во второй раз Мандык скрывался 7 месяцев. Яцук, до тех пор (якобы?) не амнистировавшийся, вызвал его — соединиться с ним. А сам поехал, взяв милицию, и схватили Мандыка. Убили на дороге. Яцук — амнистировался.

…Жинка, чи ребята водили в лес чи свиню, чи бычка…

‘Учителька’.

На селе ни доктора, ни фельдшера, она подлечивала…

Однажды девочка-прислуга кличет ее:

— Потап вас спрашивает.

А уж если Потап спрашивает — плохо дело: чаще всего тут же зарубит. Бледная — выходит. Потап:

— Выйдите до садочку.

— Зачем?

— А я там товарища до вас больного привел. А чтоб вам безопасней было — так я уйду, а вы спустя к нему выйдете.

Вышла. Там — бледный, худой Хвёдор — ранен в грудь навылет, жалуется, что ни дышать, ни кашлять… пот… Посоветовала ему питаться получше — молоко, яйца — и лежать на солнце в лесу голым. И вот — на острове, где укрывались бандиты — туберкулезный санаторий. А к осени все же поправился Хвёдор.

‘Моментально’.

Зарубили в сенях. Ударили по шее, думали, что до смерти, а только до половины. Опосля, отвезли в больницу…

…Она переезжала к сыну в Барановку. Приехала за вещами, попросилась поесть. Только что легли — в дверь:

— Отвори.

Она:

— Не отворяй.

— Нет уж, отворяй.

Открыла. Ей:

— Иди с нами.

Она хотела детей взять.

— Бери только грудного.

Вернулись с ней:

— Показывай сундук.

Она вошла в хату и сунулась с ребенком [в подполье] под нары. Ей кричат:

— Вылазь, — и целится из винтовки. А на печи — 9 человек, оттуда:

— Дай пить воды.

Ткнул ее шашкой [сквозь пол] под лавку — через живот. Она крикнула:

— Помираю, прощайте, — и стала вылезать. Потом кричит: — Подымите ребенка.

Дщ схватил, положил ребенка на пол. Тогда выстрелили ей в голову, голова распалась, а он еще раз выстрелил. И оставили записку:

‘Лисовіки убили цию защитницу коммунистической партии…’

Приказал записку не трогать, чтоб все могли читать. Сын боялся хоронить: ‘Меня убьют’. И скоро приходит человек, говорит:

— Прохора убили, на площади лежит.

Верно: связаны руки, вокруг шеи веревка, весь изрублен. Насчет нынешнего:

— Як жил тода — той теперь живе, як бедовал тода — теперь бедуе. Ох, лучше не жить як так жить!

Земельку дали в 15 верстах — 6 десятин.

— Почему в СОЗ не пошел?

— А годов 25 ходил по економиям, так знаю, що воне таке. Лучше голодать, чем так…

Старик — согнутый, заросший, бровястый, руки длинные — как горилла.

— Як бы сажень земли выделили, я бы в земельку зарывся — там бы спокойнейше было.

… Там было вбито нівіску и i сына.

У них музыка была, гармошки… Пришли до дядьки в садок, две дивчины с ними… А тут налетел отряд, они: бежать, гармошку одну бросили…

…Проходят потаповские по хатам и заказывают:

— Ты готовь на двух йисты, а ты готовь на четверых…

Хата.

В сенях, закрытый деревянным щитом, вроде камина — ‘дымарь’ — коптильня. На стене ‘пила’. Стоит прялка-колесо, низенькие скамейки, низенький круглый — почти турецкий — столик, мешки с мукой, кадки. На балке висят для станка ткацкого основы… на мотовиле (поперечные нити ‘пидтканье’).

Учусь.

…Начало всего в Бирках на кожевенном заводе. Приехал туда за кожами красный отряд. Уже группа бандитов была в лесу. Банда пришла, началась стрельба, был убит один из продовольственного отряда. Там с ними был Мандык. Объявили потом мобилизацию. Часть пошла. Мобилизованные должны были идти в лес.

[‘Как был мобилизован брат’.]

Сидели дома, из снопа выбирали пшеницу из жита. Приходят двое, с револьверами:

— Вам ведомо, что объявлена мобилизация вашего года? -Да.

— Так вот, вы сегодня месите быти в люу.

— Хорошо, приду.

Потап говорит брату (когда те ушли):

— Надо удирать.

Забрал манатки и — в Зеньков.

…Чувствовали себя лучше всего в Бирках.

…Потап в больнице — тяжелораненый — в голову или куда-то еще — или без сознания — или, вернее, делал вид, что без сознания. Ничего не ел. Ему дали кусок яблока, он не взял. Его привезли в больницу часов в 7 вечера, умер на третий день.

Во время перестрелки отстреливался до конца. Начинают стрелять — он упадет, думают, убит, а он опять отстреливается.

И убежал бы, если бы не брат: Семен упал, Потап подбежал к нему — проститься. Тут его и ранили.

…Сапожник шил сапоги Потапу. Когда шил, пришло трое и приказали, чтобы к 5 утра сапоги были готовы. И стояли над ним с шашками. Так и показал на допросе.

[(Допрос в ЧеКа.)

…Дід лет 70.

— У вас, діду, были бандиты?

— Были.

— Шелковицу йилы?

— Йилы.

— Кони сено из стога йилы?

— Йилы.

— Сколько?

— 40.

— Да как же вы пустили к себе?

— А если бы к вам пришли 40 человек с ружьями, вы бы пустили?]

Махно был разбит под Зеньковым. Но задержал красных. Бой под Лютенькой с Христовым.

<Далее идет схема пути Махно после боя под Зеньковым и пути красных наперерез Махно с обозначением пунктов: Миргород, Сорочинцы, Бирки, Будища, Зеньков, Лютенька.>

Путь Махно после боя под Зеньковым.

Путь красных наперерез Махно.

1. Идет много слонов. Несколько слонов дойдет. Хочу быть <оставлено недописанным>

2. Проснусь — когда мысль воскреснет.

3. Люби землю, ты любишь мать? Так люби…

4. Когда я потеряю веру, я стану не от мира сего.

12.VII. Валки.

Лука. Не хотел ни туда, ни сюда. Взяли в красные. Пришли лесовики:

— Против братьев?

(Он утек из Киева.) 40 человек. Только [нрзб]. Вошли в хату. Спросили:

— Что вам робить? Чи стрелять, чи палить, чи рубить? Один говорит:

— Стрелять тесно. Забрать у них мамку и рубить. Невестка свое добро прятала у людей. Дмитро был головой.

— Ты был головой?

— Был, три дня, как сменился.

Солдат повел его в хату. Говорит:

— Нет, не тот.

Отпустили. Дмитро взял Луку. Луке:

— Это твоя жинка?

— Моя.

— Веди, где скрыня ее.

Он повел. Там из скрыни взяли рушничок, связали ему руки, повели в хату. Там его зарубили (по голове, по шее — 2 раза). Молодице говорят:

— Лука твой зарубанный, давай его чоботы да картуз. Та дала. И пошли те на двор, там ходят со свечами, там

Стефан (брат) запрягал лошадь.

Мокрое… Позвала Стефана. Бледный, вошел в избу. Засветил каганец…

А у жинки был полюбовник в лесовиках. Она и позвала лесовиков. К ее батьке (в Романовку) ездило на ночь по 15 человек ночевать. Она вызвала Луку из города, сказала батьке:

— Если не вызывать его из города — голова долой. Вызвала — будто для раздела имущества, он и пришел.

Он был в Миргороде — в Красной Армии (22-й год).

Полтава.

Иосиф, Иаков, он же Борило. Ходил ночью. Как девки, приходившие на вечеринки к Палашке — выследили, что кто-то к ней ходит (спят после вечеринок на полу, ‘тропочка’ оставлена возле печи, одна на ‘тропочку’ вытянула ногу, на нее и споткнулся Яков. А раньше приметили девки, что утром у Палашки постель на двоих. Значит, она ночью, когда девки засыпали, пускала любовника. И в этот раз долго реготали девки, насчет двухспалья Палашкина. Палашка им:

— Чего регочете? Спите! Время…

Они притихли — будто спят. А потом слышат: легонько в окно стучат…

Якова другая ухватила за ноги. Он молча высигнул. Только задел одну винтовкой, другую — шаблюкой. Тогда она поняла: ‘Лесовик’. И уж больше не ходили к Палашке, а то ночью к ней нагрянут красные — и каждый вместе с ней…).

После того, как убил Иосиф ее мужа (Анисьина) — она ему обрыдла сразу, и он замуж ее не взял. Она вышла за другого, год пожила с ним, потом она уехала в Крым — там она нашла себе третьего. Красивая была жинка. Да и Лука — гармонист, первый парень в деревне. Только тихий…

Колодец.

Группа куркулей-антиколхозников. Как только ‘сбор’-сход — они следят. Вот сейчас уже выносить резолюцию — вдруг загорается в деревне. Дым, набат. Все бегут — сход сорван… У пожарных — свои агенты, особенно девки. Жестоко расправляются с изменниками.

Парень из этой группы — и девка, влюбленная в него, — агент. Подозрение, что она на всех доносит. Тогда парень вызвал ее на свидание, на луг. Пошел туда еще с двумя, схватили ее — и бросили в колодец. Сами ушли. Она стала кричать — по горло в воде. Услышали, вытащили…

Любопытней всего, что потом она все же вышла замуж за того, кто бросил ее в колодец.

Дети.

Двое — играют. Спрашиваю:

— Ну, как, ребята, дела?

Один:

— Дуже погано.

— А что?

— Из хаты выгнали нас с батькой и с мамкой…

Другого:

— Ну, а ты как живешь?

— Я? Дуже гарно.

— Ну? Что так?

— А нас с батькой и мамкой в ихнюю хату вселили, они — куркули.

Фамилии:

Чечель, Емельян,

Кабан, Петро.

Адлер

Вт., пн. 20.00

Пт. 20.50

Чт., вт. 11.50

12.40

Ср. 24.00

1.00

Разд. 4.25 9.37 <или: 9.47>

Одесса 5.38 11.18

В пивной.

Рабочий — темный, заскорузлый, глаза — маленькие, голубые, с острыми зрачками. Разговор.

1. Верю ли я? Идет много слонов к далекой поляне, по пути — колючки, болота… Какие — гибнут. Но последний слон дойдет. Я хочу быть этим последним слоном…

2. Только ‘сейчас’? А завтра — ‘проснусь’? Это неважно. Важно, что эта мысль живет где-то. А проснусь я там на полянке, когда эта мысль воскреснет.

3. …Только не надо быть трусом. Шире! Глубже! Во все заглядывать. Не только в пивную…

4. Верю в людей. Люби людей, люби эту маленькую землю. Помогай ей вертеться и не сойти с оси. Ты любишь мать? Так люби и то, откуда она произошла.

5. Когда я потеряю веру, то стану не от мира сего.

6. Ты, если не веришь, не имеешь права жить на земле.

7. Я тебя всегда найду.

Специалист по снятию колоколов. Сын попа, Мишка Покровский. Коммунист.

Снимали колокола в Угличе, в монастыре. Собралось народу несметно, просят:

— Мишка, позвони последний раз!

Мишка грянул (звонарь был замечательный — попович), звонил час — и ‘перевод’, и полиелей, и пасхальный. Народ плакал. Потом Мишка смахнул колокола вниз…

Братья, жившие в одном доме, поссорились. Раскрасили крышу — половина зеленая, половина красная. И дом — в разные цвета…

Баня и бабы. Поссорились в колхозной бане, одна — другую кипятком. В результате — две партии, бой, раненые.

Голод на Волге.

В одной волости — ели лепешки из конского навоза. В другом селе — распарили и съели резиновую калошу, забытую американцем.

Только что павшую лошадь — еще теплую — ели сырьем.

Прошлогодние листья — деликатес…

Вокруг стоит голая, черная роща: всю кору содрали и съели.

Копыта — …

Представленные списки американцы могли удовлетворить на 30%: значит, 70% — осуждены…

Приносили в контору руки и головы съеденных людоедами…

На носилках — в столовую притаскивали больных тифом…

Голодный зеленый блеск глаз. Взрослые умирают: кормят в первую очередь детей.

Голод.

Каша из ольховой коры.

Лошади могли везти только по 5 пудов.

Могилы кругом города — где попало…

…Она заболела тифом. Дочь, девочка. Она сказала, взглянув на дочь, — сказала себе:

— Я не имею права умирать, — собрала все силы…

Голодные двинулись, ордами. Исход из Египта… Слухи о ‘хлебных’ Туркестане и Ташкенте — туда. Кордоны.

Везут хлеб, добыли. Осмотр на станции, хотят отобрать мешки. Вой на платформе. Легли на рельсы бабы — и она, тоже везшая мешок муки для детей — легла…

Засуха. Земля трескается — трещины в аршин глубиной.

Пожары, поджоги. Очереди за водой.

Новые нищие.

О критике.

Есть критики-художники: они пишут художественно, т. е. они пишут рассказы и повести, где действующие лица — книги или авторы. Следовательно, они не критики: они — беллетристы. Настоящим критиком может быть только тот, кто пишет антихудожественно: это — наследственная привилегия критиков-публицистов.

Это — единственная порода критиков, полезная для художника: у них можно учиться, как не надо писать — это не менее важно, чем научиться, как надо писать.

Благоразумный франсовский пес Рикэ учил: ‘Поступок, за который тебя накормили или приласкали, — хороший поступок, поступок, за который тебя побили, — дурной поступок’. Чем дальше человек от Рикэ — тем ближе он к обратному правилу: ‘Поступок, за который тебя накормили или приласкали, — дурной поступок, поступок, за который тебя побили, — хороший поступок’. Не будь критиков — как бы мы знали, какие из наших литературных поступков хорошие и какие дурные?

‘Мы — вовсе не врачи: мы — боль’ (Герцен).

Только дураки думают, что надо истребить гусей, чтобы взять Рим.

Деревня. Мальчишка деревенский — другому:

— Ванька, иди домой скорея, там шпикулянты из прочих держав пришли.

Это были голодные с Поволжья — пришли в скопскую деревню.

Старуха всех называет: ‘доченька’, ‘сыночек’. Своих нет.

— Пшона хоть пригоршоночку дайте…

Бараниха Тимофеевна.

Молоко в ночном горшке.

Воробьи, малиновки, иволги, лягушки — целый день за окном. Целый день вокруг дома — [топот,] сеть из щебета, чириканья, свиста…

‘Медведь — он все ничего-ничего. А как растревожишь его, взревет да пойдет ломать! Только держись!’

Бычок — ‘Василий Красивый’.

‘Цена билету — 5 яиц’.

Баба:

— Ты думаешь, как ты в галифях ходишь, так мы тебе их не спустим? Спу-устим!

Слух прошел, что в соседней деревне появился ‘тайный агент’. Так сам о себе и говорит:

— Я — тайный агент.

Ну, а когда узнали, что и весь агент-то Матрены Кривой сын — Федька Шелуха… Так и бумагу ему написали:

‘Федьке Шелухе…’

В раны кладут табак, деготь, керосин, колесную мазь. Больных возят к ‘волшвам’.

Умирают спокойно, деловито. И никто — ни умирающие, ни зрители. Старуха:

— Дай-ка, дай-ка сюда кофту-то, тут заплатка сзади. Ну, ничего: буду лежать — так на спине не видать будет.

Дочь:

— Ты бы, мамка, платок-то с собой постарее взяла. Мать:

— Нет, ты уж мне не перечь: желаю в этом…

— Кушай, жадобный, кушай…

Печь с белым и теплым животом…

Плесень по телу пошла.

От нее пахло сметаной…

‘Наловил комиссаров на уху’ (ершей).

‘Таконько вот…’

Согнутый, как гвоздь, старик: неладно хватили молотком по гвоздю — и уж так он будет всю жизнь нелепо торчать и за все цепляться.

‘Ввиду недостатка топливного кризиса’.

Старуха — о замужестве:

— И-и, вот ишшо — стану я одеяло-то поганить!

‘Клавиатурное сопрано’.

Дед — Михайло Сундук, сын — Сундуков, внуки — Сун-дочковы.

Петербург.

Приехал в Питер. Все ходил-ходил — ничего… Против Северной гостиницы остановился, ахнул и стал пальцем окна считать. Пересчитал, помножил в уме, сколько стекол и сколько стоит…

Докторша вылезает из трамвая, кричит кондуктору:

— Да что это вы? Еще больные не все вылезли…

Священник просит милостыню.

Лимонные фасады на сине-сиреневом фоне неба в июньскую ночь.

Дома из прозрачного цветного фарфора: светло-серого, бледно-зеленого.

В белую ночь — каменная, вымощенная пустыня — площадь Главного Штаба.

В белую ночь — в огромных окнах Зимнего Дворца — розовые пятна зари.

Монастырская галерея какого-то старого Гостиного Двора.

Мрачные Биронные дворцы на зачумленном острове (Тучков буян).

Отражение колонн в воде.

В сентябрьском солнечном тумане — янтарные, прозрачные колонны Адмиралтейства.

В гости ходили к ’86-му году, к Гелиосу’: в домах, где свет был от Бельгийской станции — электричество не горело…

В Летнем Саду — ‘Праздник белой ночи’. Ленторгсин. С <нрзб> Роза Риски — мулатка, коммунистка.

На трамвае:

— Да вы что это в самом деле — буржуй вы эдакий: на двух ногах стоит). На одной-то не можете?

В Петербурге многие в квартирах отыскивали клады.

Трамвайные столбы — пизанские башни…

‘Он всегда — даже когда шел один — шел процессией’.

‘Глыбокоуважаемому Арсению Арсеньевичу’.

Портрет возлюбленной в шкафчике под замочком — чтоб никто не видел…

Типы.

Ремизов. Лицо — гармошка, которую кто-то растянул вниз и вверх, удивленные брови, клином борода, нос — длинный, вытянутый.

Судья. Глаза — в соусе. Выдумывает про себя истории с женщинами, шепчет их на ухо соседу.

Учитель. Боится женщин как огня. Про него рассказывают, что у него — плесень пошла по телу: жил в сырой квартире, и как на хлебе пошла плесень, и так все заплесневело, что куда уж там. Приговаривает:

— Нет уж, что уж… Да нет уж…

Букет с записочкой:

‘В знак неведомых отношений’.

…Назначили ревтройку из 11 человек.

…Он никогда не стоят, а всегда приблизительно падал.

— Скажите, доктор, а как вы думаете, если съесть… А бывает температура 60? Мне рассказывали…

Доктор:

— Термометр был испорчен…

— A-a! A вот я сынишку своего — ему пять месяцев — я его, чтоб закалить — каждый день под кран в кухне… Что, хорошо это?

(Сынишка через месяц помер.)

Художественники. На островах. С полицейским пьяные. В одной руке у полицейского — бутылка, в другой — окорок:

— Ты — буфет-автомат, [нрзб] — понимаешь?

Опускают ему монеты за пазуху…

Белый слон, который был на самом деле…

‘Подкидыш’.

‘Операция’ — M. M. Климову (‘блин застрял’).

Кашира. Закрыли собор. Очередь причащающихся последний раз, как перед светопреставлением.

Отравилась, отравила детей — обыск продолжается…

Председатель комиссии напихал в карманы, в рукава…

В селе, бабы вечером:

— Пойдем к Аксинье-то?

— Пойдем.

Приходят. Сумерки. Усаживаются вкруг и воют, причитают.

Скот душат в избе. Лошадь вешают, чтобы получить страховые. Лошадь выгнали на дорогу, на хвосте записка:

‘Бери, кто хочет…’

В Кашире — 15 руб. крестьянская лошадь, 50 — рысак…

В Коломне — все врачи, 150 человек, поступили в партию.

Кулаки постановили: отслужить молебен за папу (римского).

Портрет Ленина в лучах.

‘Печать — только свободная, прочая запрещена’.

(1918.) Отслужили молебен, пришли к помещику: — Ты барин хороший, мы все знаем, а уж прости — придется тебя повесить, нельзя иначе…

Рассказ В. Н.

‘Мадонна’ Рафаэля да Лоретто. Ее должны были выдать Франции при Наполеоне: надули, выдали копию — торжество. В Лувре повесили. А оригинал — в одном монастыре. Позже Наполеон нашел ее там и, считая копией, подарил Жозефине Богарнэ. Жозефина вышла за Демидова (?). ‘Мадонна’ попала в Россию. ‘Мадонна’ у Авроры (сестра Эмилии, о которой Лермонтов). Аврора — роковая женщина — 6 мужей, все умерли. Красавица, вдова. В нее влюбился Николай I и запретил ей выходить замуж. Она все же вышла за Григория Карамзина и была выслана в Сибирь. Взяла с собой обстановку одного из петербургских домов — и ‘Мадонну’. Григорий Карамзин был взят на войну и убит. Аврора кончила жизнь в мраке и тоске, в Сибири…

В 1927-6 годах ученый [нрзб] нашел где-то в Нерчинске доску, переброшенную через канаву (с нечистотами из хлева). На доске — какое-то изображение. Это была расколотая надвое ‘Мадонна’.

Сюжеты.

Рассказы.

‘Грибок’

Артист — вчерашний завхоз.

Приговор — доктор на голоде.

Эпимах. Иоконга.

Обезьянье войско — фантастический.

Гражданка Копейкина — убийство.

Михаил Исавыч — бывший помещик.

Налет — новогодняя встреча, открытая дверь в квартиру.

‘Последний день’

Гибель ‘Надежды’

Покойница — старуха, получила для себя похоронное пособие.

В подвале — вроде ‘Потопа’.

Пустыня — Сибирь. Нужно перейти безводную пустыню, чтобы спастись. Женщина среди 2-3-х. Она сходит с ума, если ее вести с собою — все погибнут. Устраивают нечто вроде суда. Приговаривают ее к расстрелу, расстреливают. Среди судей — муж и любовник.

‘Повседневка’ — картошка.

‘Выдвиженка’ — вобла.

…60 000 Галилей — ‘на деле’.

— Яйца в Одессе 30 коп. десяток.

— Вранье!

— Я знаю, что вранье, но зато как дешево!

— Не видали тут недоёбанной женщины?

(Солдат сел не в тот эшелон.)

Многая лета… <17>

Из газеты:

‘Гражданин Иванушкин Георгий <Егор> Сергеевич, происходящий из Калужской губернии, Тарусского уезда, Ямской волости, деревни Андреево, меняет фамилию и имя Иванушкин Егор на Фрам Генри. Лиц, имеющих препятствия к означенной перемене, просим сообщить в Мособлзагс, Петровка 38, зд. 5′.

‘С женой живет раздельно ввиду ее смерти’.

На эстраде: оратор. Короткие, выше щиколотки, брюки. Говорит гладко, спокойно. Каким-то чудом вся толпа смеется его не бог весть каким остротам. Но если не слушать его, а только смотреть на ноги — они все время переступают, поднимаются на цыпочки, шаркают, вытягиваются — видт но, что он трудится, напрягается…

История об американце, который влюбился в русскую. ‘Без денег’ etc.

— И она знала, что я женат!

Разговоры об этом в Electric Corporation.

И другая история — с профессором: влюбился в жену другого, они уехали в Италию, там — после развода — обвенчались. А когда он вернулся в университет — его уже уволили…

Грузинский тост:

— Выпьем за вашу мать, которой мы обязаны удовольствием видеть вас здесь…

Дети: две девочки — 3 и 6 лет — играют. Одна лежит с задранным подолом, другая ‘режет’ ей живот щепочкой.

— Вы что это?

— Уйди, не мешай, мы иглаем.

— Во что?

— В аболг…

За столом, девочка 7-8 лет, придя из школы — спрашивает отца:

— Папа, а как ‘ёлка’ пишется? Е с двумя точками?

— Да.

— А ё… так же пишется?

Бабка, тетка — в ужасе. Мать:

— Откуда ты это слово знаешь??

— А у нас его все мальчики пишут…

— Я в бога.

— <нрзб> …

— А я — в Ленина.

— Кто твой отец?

— Никто…

— Бог есть, но я в него не верю…

Сход. Громада.

Дерево, огромное, несколько поменьше. Жинки, и те с рябятами. Головины. Стоят. Сидят. Дщ, с белым костылем, лег — кажется, спит. Стол, из хаты белый, скамья, Головиха в синем платье, в белом платке. Зеленая трава.

Урожай жита — от 15 (плохой) до 30—40 пудов с десятины, сдать надо 25 пудов с десятины.

8.15, 9.30 и 10.30

Васенко Тих. Анд.

	3,50	жита	41 п.
пшеницы	0,34	пшеницы	2,25 п.
пшеницы	0,75	овса	10 п.
		проса	2 п.
		гречки	31 п.
<нрзб> ржи	3 десятины		48 п.
пшеницы	0,25		1,35 п.
(вивса) овса	0,35		2 п.
проса			2 п.
гречки			27 п.

Хр. Е.

		жита	48 п.
		пшеницы	1,20 п.
		овса	6 п.
		проса	2,20 п.
		гречки	28 п.
жита	4,25		68 п.
пшеницы	0,13		1п.
овса	0,23		3 п.
проса	0,25		5 п.
гречки	2,25		45 п.

‘Вывоз’ — 15 пудов с десятины, а урожай — 30 пудов. Сверх того — сдать в ‘гамазею’ etc.

— 60 пудов гречки в июне сжаты. Где ж я его возьму?

— Де ж его выкопаешь?

— Забери его весь из поля и вези его на станцию…

— На следующий год не сдам.

Из рассказов военных.

…Опасность, хождение по краю — все это потом стало нужным, как вроде — водки. И, главное, в деревне сидишь — ламнёшки, сыро, скука, винт, преферанс, тараканы… Так надоест — скорей бы бой.

…В бою — всегда чувствовал, как лоб между бровями почесывается: вот-вот пуля именно сюда, в лоб. А если фланговый огонь, то в висок. Сначала думал, что это только у меня такое ощущение, оказывается — нет. Однажды сидим под обстрелом с адъютантом. Смотрю — он оперся о стол и у виска держит браунинг — плашмя.

— Что это вы?

— А это — если в висок пуля попадет…

…Конечно, страшно. Но никогда пулям не кланялся. Рассуждениями на себя действовал. Когда слышишь свист пули — значит, она уже — мимо, бояться ее нечего. А потом в бою — азарт: возьмешься сам за пулемет — и не оторваться от него…

…Начинают снарядами нащупывать наш окоп — пулеметчиков. И, скажем, снаряды все время на левый фланг — а мы на правом: вот тогда — очень приятно — ‘не в нас’. Когда убьет кого-нибудь рядом, тоже — стыдно сознаться — вроде радуешься:

— Ну, значит, в меня уж не попадет…

Однажды взорвался снаряд, командиру пулеметчиков — он стоял — снесло осколком спину. Он продолжал еще стоять, почувствовал — что-то неладно со спиной, оглянулся, пощупал рукой — попал рукой себе в открывшееся легкое, упал… и на месте же умер, от испуга, от разрыва.

Пулеметчику рядом разнесло череп — и осколками этого черепа и мозгами контузило моего соседа: все тело у него было нашпиговано косточками и мозгом.

…И вот, когда кончится обстрел, атака, все затихнет -вот тут-то в лесу — незабываемые минуты: такая радость, так весь чувствуешь, что жив, жив, живешь! Вороны ходят по снегу, по дороге и клюют навоз — такое наслаждение смотреть на них! Потом, когда вернешься домой, в деревню, в избу — уж не то, а вот именно сейчас же — после боя, в лесу… Ради этих минут, может быть, и идешь на все…

…Сверху, с наблюдательной вышки — весь бой виден, как на шахматной доске: как ползут черные цепи, как встали, побежали, прогнулись, залегли. Как неприятель нащупал их огнем, вскочили — и вот бараны! — стали сбиваться в группы — видно, как собираются гроздьями, и шрапнель рвется уже над этими гроздьями: ведь неприятельский наблюдатель видит все так же ясно — всех их — как и я…

Девочку кличет мать:

— Юпочка, Юпочка.

— Это как же ее звать-то?

— Да вот отец Юпитером ее назвал.

Профессор начинает лекцию:

— В-пятых, господа-студенты… (продолжая предыдущую лекцию).

‘Сундучный ряд’ в старой Москве,

‘Пироги из-под гитары’: вывеска гитариста, и под вывеской был пирожник — ‘паровые’ пироги по 5 копеек пара.

Бандиты напали на двух сестер милосердия (под Москвой, в пустом госпитале). Распоротые матрасы, куча сена посреди комнаты, в матрасы пихают муку, сахар, монпансье etc. Дискуссия: убить или не убить сестер?

В ресторане, в Берлине — двое русских — хотели спросить раков. Не могли вспомнить слова:

— Ну… омаров… Omaren… Omaren…

— Wie viel?

Посоветовались:

— Fnfzig.

На них вытаращились.

— 50 омаров?!

(Или по-немецки — вместо ‘раков’ сказали ‘омаров’.)

На пляже поставили два шеста с надписями:

‘Для мужчин’,
‘Для женщин’.

Макс Волошин замазал дощечки масляной краской: они были как раз против его дачи. Жалоба исправнику на самоуправство. Исправник [— мировому судье бумажку, где было сказано:

‘Известный декадент — Макс Волошин…’

и] бумажку Волошину, так и адресованную:

‘Максу Волошину’.

Макс ответил, что хотя он преисполнен к исправнику лучших чувств, однако не настолько, чтобы позволить называть себя уменьшительным именем Макс, и предпочел бы, чтобы его звали полным именем. Исправник обиделся и к мировому судье. Тот оставил дело без последствий.

Когда к Максу в дом заявился губернатор, и исправник узнал об этом, он оробел. Он стоял у калитки вечером и ждал, и когда Макс вышел — исправник взят его под руку и сказал:

— Ну, стоит ли ссориться из-за пустяков? Ну, если хотите, зовите меня — просто Миша.

Когда приехала губернаторша, исправник высылал городовых дежурить при ней, когда она голая лежала на пляже.

Женя.

Ребенком — была очень красива: глаза — ресницы — рот. В 12 лет — стала женщиной (крыса) — слишком рано, и тело осталось маленьким, тонким, а лицо — большое. Это не было безобразно, потому что лицо было чудесное, но было что-то странное в этой уменьшенной женщине, что одних отталкивало, других — притягивало.

Она рано стала думать о любви. Иные боялись ее, ее странных вопросов, иные — ее тела, никто не хотел даже шутя обнять ее. Она металась.

Появился уже пожилой — смешочки, с проталинами в волосах — инженер. Влюбился в Женю. И она — не любя, одним своим маленьким телом — решила выйти за него.

Она — за границей, в Германии. Письма оттуда к подруге. Сначала все хорошо, весело. И вдруг — беременность. Муж -счастлив. Женя ни за что не хочет ребенка от нелюбимого (по-настоящему): она хочет избавиться от ребенка — пишет об этом подруге.

Это — не в России: трудно. Наконец, узнала, что можно — в Вене. Попытка уехать туда: муж поймал, понял все. Он решил настоять, чтобы ребенок был — он вдруг изменился: из слуги стал господином. Она — как в тюрьме, за нею следят. Муж уверен, что она родит — и тогда все образуется.

Наконец — роды, тяжелые, двое суток. После родов она сошла с ума.

Леля.

Очень красива, масса волос, сросшиеся брови. Очутилась в Москве без комнаты. На счастье — подруга разошлась с мужем, жила одна — Леля поселилась у нее. Скоро у подруги — поклонник — потом — любовник-жених. Ей нужна была комната без свидетелей: Леля чувствовала, что она мешает, уходила гулять. Однажды подруга прямо сказала, чтобы она сегодня лучше не ночевала дома. Она вышла на улицу, долго ходила, потом пошла к [знакомому] студенту — двоюродному брату. Он, шутя, уже давно ухаживал за ней.

Ночью он ее взял… Он удивился: никак не думал, что она— девушка (слушательница драмстудии!). Женились. Год — Леля сияла, ходила одетая счастьем.

Появился ее старый поклонник. Когда он узнал, что Леля замужем — он пролил чай на скатерть и себе на колени. Он был смешон, Леля хохотала. Он понял, что его дело безнадежно. Исчез, но исчез где-то здесь, в Москве: его видели тут, там — пьяным в Кружке…

Однажды, когда мужа увезли в клинику — аппендицит — он явился к Леле. Он сказал, что сойдет с ума — или… или еще хуже, если она не будет ему принадлежать. Он говорил, качаясь на стуле — ножки подломились, стул упал. Леля хохотала. Он сидел минуту бледный.

— Так вы смеетесь? Нет? Нет?

— Нет! — еле сказала Леля.

Он вытащил порошок, всыпал в чай и выпил. Леля сидела как статуя.

— Боже мой, как вы хороши… — он не кончил, упал. Тогда она вскочила, подхватила его — в ужасе, в слезах.

Позвала медичку из соседней комнаты. Отпаивали его — искусственная рвота и прочее. Отходили. Он лежал полумертвый. Остался до утра — к утру Леля отдалась ему — чтобы он жил, из милосердия…

Потом вернулся муж — у нее было двое. Мужу она сказала, он ответил тем, что понимает ее, но что теперь это должно прекратиться. Она обещала, но вечером опять пришел тот, другой…

Она мучилась. Однажды знакомый предложил ей понюхать эфир, чтобы забыть все. Она ухватилась за это. Нюхать надо было у этого знакомого в комнате. Нюханье кончилось тем, чем и должно было…

Потом пошли любовники без числа. Подруга видела однажды, как на вечеринке она пошла в темную кладовую — рядом — вместе с мальчиком-студентом, которого видела в первый раз. Они задержались там — подруга пошла за ней и увидела…

Она стала морфинисткой. Один молодой профессор увлекся ей и женился на ней. (Первый муж от нее ушел — не выдержал.) Профессора она довела до того, что он спился. Сама она — канула на дно. Говорили, что видели ее на улице…

Хозяйка Ольга Ивановна.

Все время:

— Ради бога!

— Больше двух стаканов я не пью. Такая у меня порциональность.

Осман Николаич.

‘Рушкая девочка’.

Богоментанское вероисповедание.

Приблиотека.

Мбулатория.

— Ах, я люблю с вами обращаться.

— Виноват, пардон вам…

— В твердую почву не могу вам сказать.

[— Дети пошли у меня кудрявые!]

Евоная мармотка.

‘Он проявил антисемитизм против финнов’.

‘Обезьянам не хватает только денег, чтобы они могли любить женщин…’ (Ан. Франс)

Песня из детского сада:

Ай-ай-ай-ай-ай!

Мы в республике труда,

Ножкой топ туда-сюда,

Живем-поживаем,

Снова начинаем:

Ай-ай-ай-ай-ай! Etc.

— Как прошло заседание?

— Удобно и с точкой зрения.

‘Шило на мыло меняем, крокодильские слезы проливаем’.

Шоу получил письмо-предложение от известной красавицы, которая ему писала, что, вероятно, от нее — первой красавицы — и Шоу — первого ума — будет замечательное потомство, сын. А Шоу ответил:

‘Боюсь, что сын может выйти умом в Вас, а внешностью в меня’.

X. хотел увидеть невесту в натуральности — без этого не соглашался. Посмотрел в щель:

— Нет, — говорит.

— Почему?

— Глаза не нравятся.

— Кто был создан первый? Хаос после…

— Карл раёк.

Татарин: ‘Свет увидел…’

Лошадь — яблоками, корова — лепехами, коза — горохом.

— У нас — только для членов.

Ан.:

— Как вы поживаете?

‘Язык мой — враг мой’.

Птичка на ветке.

Дети — разговор:

— Ты в кого веришь — в бога или в Ленина?

— Я в бога. А ты?

— А я в Ленина.

Сюжет. Монах.

Килкас — латыш, сорокалетний, упрямый — ехал [через] по сибирской дороге. На станции — без конца стояли, увидел девушку лет 16 — красавицу. Влюбился и тотчас же решил, что на ней женится. И так упрямо и твердо сказал девушке, что она поверила, что должна выйти за него. Родители — против, но все же… Килкас остался жить здесь…

От этого брака — дочь: некрасивая, одни глаза — удивительные, страшные даже. Художница (голодала, но добилась своего, приехала в Петербург учиться в Академии — ВХУТЕМАС). Летом устроилась в экспедиции, отправлявшейся куда-то на Тибет.

Буддийский монастырь. Молодой лама — художник. Без всяких технических познаний — рисовал тушью, той же кисточкой, которой писал китайские иероглифы. Она увидела эти рисунки — стала учить его краскам… Он ходил за ней следом. Она немного говорила (по-монгольски? бурятски?). Объясняться было почти нельзя. Тогда они стали [тушью] разговаривать рисунками. Он нарисовал свою жизнь. Потом — тушью: монастырь, в нем он, монах, и ниже — другой рисунок: монах с котомкой уходит из монастыря.

Она поняла. Он ушел за нею, с экспедицией. У нее к нему — чисто материнское чувство. Учит его русской грамоте. По дороге устроила его в одном из сибирских городов на службу в Кустопроме. Он остался там, она уехала в Петербург.

Через несколько времени — от него письмо (с рисунками): он разочаровался и уходит.

(Художница — современная, советская. Не коммунистка (еще), но марксистка.)

‘Отдых’ (Сюжет).

В ЦИК приходит распоряжение: выбрать кандидата для отправки в Ливадийскую здравницу — от крестьян. А рабочая пора, никто не хочет. На сходе решили — бобылку Яклиду, у ней все равно хозяйство — кот наплакал. Она отбояриваться — никаких: посадили ее на ночь в холодную, а с утра отправили в город. Оттуда — как она ни просилась — в Крым. Там она все две недели ревела ревом, потом — отпустили. Отдохнула…

Сны:

1. Будто вечером приговорили, утром рубят мне голову. Больно, но не очень. А главное — к утру она опять вырастает, и опять ее рубят. Так каждый день. Но однажды утром узнаю: сегодня уж не голову будут рубить нам (я не один, не знаю — кто еще), а четвертуют. И тогда вот только стало страшно.

2. Будто Сологуб приговорен к повешению и устроил вечером, накануне, у себя ужин. Столы (не один) с белыми скатертями. Сам он — в форменной (с погонами) учительской тужурке, держится мужественно, но всем — жутко. Оказывается, надо ему ехать в Москву (там это все будет), и я его должен провожать. Он просит меня:

— Купите мне каких-нибудь книжечек, поинтересней — ночью читать, а то без книг…

И я понимаю…

…Она курила так же, как курица пьет: после каждого глотка дыма поднимала голову вверх…

Соловки.

Монах, рясофорный (с крыльями?) — один знал все шлюзы на островах. Заболел, его направили для лечения в санаторию — через Москву. Приехал в Москву, с путевкой Д. Др. . Оттуда — в Крым, в санаторию… Там ему дали майку и трусики — и в майке (с крыльями под ней) лежал на пляже. Когда вернулся в монастырь выздоровевший — его расстригли (монахи).

Тайные любовники, нашедшие приют в старой, глубокой могиле.

R. В контрразведке просидела в подвале 1 ¹/₂ года. Во дворе была давильня для винограда: цементный пол, желобки. Когда расстрелы — выводили на двор (вернее — выгоняли) всех из 2-х камер. {Сидели вместе — мужчины и женщины, предсмертный разврат.) Женщины должны были смотреть, как расстреливали, как взбрызгивали вверх фонтаном серые мозги, потом заливали двор шлангами и чистили, мужчины раздевали трупы и потом клали их на грузовик.

11-летняя девочка. У ней видна из-под платья нижняя юбчонка, и она одергивает ее. В это время в нее стреляют.

В 20-ный мороз возили его (В.) голым, вниз головой живого. Потом у живого, на груди, жгли бумаги.

Колхоз.

Ударная бригада музыкантов выехала в колхоз. Приехала на станцию к вечеру. Громоздкая виолончель… Лошадей нет. Ждут. Топот, конные: отряд. Музыкантам:

— Не вовремя, товарищи, приехали. Тут, в колхозе, кулаки подожгли, двоих убили, завтра похороны.

Поехали на похороны, сыграли похоронный марш, уехали…

Москва. ‘Площадка 4-го этажа’.

Дом — на центральном переулке Тверской. Парадный не запирается — и лестницей пользуются проститутки с гостями, беспризорники. На площадке 4-го этажа жил старик с женой. Спали там, подстилая газеты. Старик говорил:

— Привык… Вчера в Дорогомилове остался ночевать, в комнате, так не спал. Тут — хорошо. Привык, не засну в другом месте…

Живет — открывая двери в аптеку — 3-4 раза в день.

Разошелся с женой, собирается взять себе другую…

Убийство внизу, труп в лифте.

— Это — ‘деловые’ (бандиты, настоящие) грабители…

‘Своих’, с своей лестницы — не трогают.

Чтобы не бояться грозы, надо… есть плесневелый хлеб.

— Откуда творог добывается?

— Из ватрушек выковыривается, наверно…

Солдат, отчаянный, красавец, плясун Сашка. После наступления их часть отбилась, набедокурила. Капитан выстроил этот небольшой отрядик — и пошел подряд: хлясь по морде одного, хлясь — следующего, хлясь — дальше… Дошел до Сашки, тот закричал отчаянным голосом:

— Бейте, ваше благородие, но только до смерти!

— А что?

— А то, что если я жив буду — то вам живым не быть!

Капитан опешил. Отошел. Потом:

— Такой-то отдельно — пять шагов вперед…

Сашка выходит.

— Молодец, такой-то! А остальные — сволочи!

Праздник георгиевских кавалеров. Корнет, кавалер 3-х степеней, подвыпивший — явился в трусиках и <нрзб> со всеми тремя Георгиями…

Из письма коммунистки — к приятельнице:

‘…Он ведет себя так, как вели бы себя мы, если б были мужчины. Каждая его минута была посвящена мне. Когда я уходила, он, проводив меня, — запирался в моей комнате.

Однажды я ушла, все в комнате у меня было разбросано, я не дала ему ключ. Он решил сделать мне сюрприз: положить без меня розы на кровать. Достал ключ, положил букет. Он не заметил, как вошла кошка, и он запер ее в моей комнате, и она нагадила на кровать, рядом с букетом. Вот был скандал! Он потом засыпал меня шоколадом и розами. У моего мальчика теперь все время болит живот — объедается конфет…

…Он сказал два гениальных комплимента. Я рассказывала о Натане и о его ‘идеальной девушке’: ‘идеальная девушка должна быть страшно скромна и честна’. Он сказал совершенно серьезно:

— Как глупо! Неужели он не понимает, что идеальная девушка должна быть совершенно точно такая, как вы.

Я спросила, смеясь:

— Каким же образом 149 999 человек проходят мимо меня, не замечая, какое я совершенство?

Он сказал мне (оцени!):

— Вы не представляете себе, как я вырос в своих собственных глазах, что не прошел мимо вас.

Он спросил меня, удобно ли будет подарить тебе мою карточку с его надписью (конечно, восторженной). Он каждое утро оставлял у меня в комнате цветы, фрукты, шоколад с запиской:

‘Миленькая, я вас очень люблю’.

У нас было очень глупое объяснение, когда мы ездили кататься по Ленинградскому шоссе, и я сказала, что не выйду за него замуж. Он мне делал предложение буквально — каждые 10 минут и даже на заседании прислал записку:

‘Родная, скажите, да’.

Я его сейчас еще не люблю, но честно сказала, что его отношения ко мне красят жизнь, что оно единственное, чем нас можно завоевать. Он говорил, что если я выйду за него, он посвятит мне всю жизнь, что во мне смысл его жизни (согласись, что нам еще никто не говорил этого). Он говорил, что никогда не хотел иметь ребенка, а теперь мечтает о 2-х Женель: одной маленькой, а другой еще меньше. Кроме этого, он целовал жакетку у моего костюма (это уже совсем наш метод). Он умолял прямо из вагона ехать в гостиницу и оттуда звонить, он жене, а я мужу, что мы не вернемся.

Я принимаю души Шарко из его нежности, конфект и цветов…

Я написала тебе это для того, чтобы потом мне не показалось, что я это все выдумала…’

‘Повседневка’ — картошка.

‘Выдвиженка’ — вобла.

— Яйца в Одессе — 3 коп. десяток.

— Вранье!

— Я знаю, что вранье, но зато как дешево!

— Не видали тут недоёбанной женщины?

(Солдат не сел в вагон из-за этого.)

Атилла.

Вмерзший в ледяной глыбе мамонт.

Человек, который говорит одними только жестами — мычит — без слов (от толщины? важности?).

В толпе: слепой.

NB Новеллы Франко Саккетти.

1. Русские древности в памятниках искусства, издаваемые графом И. И. Толстым и Н. П. Кондаковым. Вып. III. Древности времен переселения народов.

2. То же. Древности скифо-сарматские. — Вып. II.

3. Грегоровиус. История города Рима в средние века. СПб., 1903.

4. [нрзб] Толь (Бартольд).

5. Иностранцев К. А. Хунну и гунны (разбор теорий о происхождении народа хунну китайских летописей, о происхождении европейских гуннов и о взаимных отношениях этих двух народов). — Л.: Гос. Акад. тип., 1926. — 152 с.

<на корешке оторванного листа:> Боженко: Пильняк и Федин.

Дым. Небо — черное, траурное и звезды сквозь.

Махно. Приплюснутый… Бритый, брови-кусты, длинные палки-волосы, высокие сапоги. Когда к нему попал в плен инженер — приглашал его работать. Во время разговоров — мимоходом суд — одного, за воровство — к смерти. Сам вышел в соседнюю комнату, выстрел. Потом:

— Уберите там эту сволочь.

Отпустил инженера, накормив его обедом. Водки предложил. Тот сначала не хотел пить. Махно налил сам чайный стакан, подал. Тому уже жутко отказаться, взял, выпил. Все похоже на ‘Капитанскую дочку’, на Пугачева.

Банда — одеты в дамский каракулевый сак — один, другой — в бобровой шубе. Вместо седел на конях — ковры, дамский соболий палантин.

Вырывали ров, ставили туда шеренгу людей — и расстреливали из пулемета.

Профессор — специалист по муравьям. Знал в лицо всякого муравья и не знал ни одного человека…

Тов. …ая, член Особого отдела. Баба-яга, с клюкой, завязаны зубы, уже пожилая. Показывала на приговоренных клюкой:

— Этого, этого…

В наказание ее послали в Челябинск… заведовать охраной материнства и младенчества.

Террор: из 600 000 — 22 000. Каждый…

Междуведомственные трения разрешались пулеметами. Два особых отдела: 6-й армии и общий. И конкурировали. Старались арестовать: выкрасть сотрудников друг у друга. Доходило дело до осады. Дома, занимаемые ими, почти рядом. Пулеметы у дверей. Однажды начальники двух особых отделов арестовали друг друга одновременно, оба сидели в одном подвале, обоих расстреляли.

Голод в Феодосии. Ползали голодные по улицам. Умирали. Через Феодосию везли зерно из Америки на Волгу (в Феодосии все считалось благополучным). Из мешков кукуруза просыпалась, голодные ребята ее подбирали — может быть, прорезали нарочно мешки — в ребят стреляли, иногда ранили, убивали…

Татарское кладбище. Памятники тумбочкой — и простые, острые камни: простых — толпы, это — над могилами умерших от голода. В Отузах — из 8000 умерло 5000.

Ночь синяя. Луна, минарет. Муэдзин — кричит разбитым голосом, с паузами. 2—3 женщины сходят с хоров в мечети, хоры скрипят — деревянные. А внизу — тишина: два муллы молятся, молча.

Дети.

— А я все-таки вам должен сказать, что к нам сегодня влетела птица в комнату и нагадила на подушку.

(Это мальчик Атек, входя в комнату к незнакомым людям.)

— Ты что грустный сидишь, Атек?

— Я не Атек.

— А кто же ты?

— Я — поросенок, мне нынче Лель голову отрубил…

— Мамочка, это ты меня уродила?

— Я.

— Атека тоже ты?

— Я.

— А ты нам собачку маленькую не можешь уродить?

— Я — у мамы эту грудку сосал, а ты эту.

— А если сестра еще родится, она какую же будет сосать?

— А у мамы тогда, — не задумываясь, — третья грудка вырастет. Она уж начинает расти, где пупок.

Камса.

Камса шла стадами. Рыбакам разрешили было ловить ее — на общетрудовых началах: фунт хлеба в день. Рыбаки отказались. Камса перла. Наконец, стала выбрасываться кучами на берег. Был голод. Граждане кинулись подбирать выброшенную. Стража стала стрелять по ним. Наконец, рыбаки сторговались, наловили уйму камсы. Надо солить. А соли, оказывается, и на ¹/₄ не хватит. Решили поровну распределить соль между всей камсой. Распределили. Камса вся завоняла. Ночью ее вывозили возами за город и там сваливали, и там стояла удушающая вонь. А граждане говорили, что там зарыты расстрелянные.

Приплыли на катере из Одессы в Евпаторию. Заняли три нумера. Барышни, гармошка (у матросов). Ночью к матросам стук в дверь.

— Кто?

— Евпаторийская контрразведка.

— Что надо?

— Товарищи, вы — с бабами там находитесь. А у нас в прифронтовой полосе постановлено, которые будут найдены, что спят с бабами, — тех арестовывать.

— У нас в Одессе таких правил нету. Идите себе домой.

— Товарищ, я — мандатный, я вскрою дверь, и если вы окажетесь — спите с бабой, то вы контрреволюционер.

Матросы выдали барышень…

В Феодосию пришла фелюга с мукой из Греции, На базаре мука была 500 000 фунт, греки хотели 150 000. Предложили властям. Власти долго торговались, давали 80, 100 тысяч. Наконец, заявили:

— Пролетариат предпочтет голодать, чем дать возможность нажиться иностранным акулам-спекулянтам.

Председатель Совета в Феодосии, когда пришли анархисты:

— Здесь буржуй — мой, и я его решать никому чужому не позволю.

На митинге религиозном о Боге — председателем выбран… клоун Владимир Дуров.

На религиозном митинге Луначарскому вышел возражать сельский священник и сказал:

— Христос воскресе?

Публика:

— Воистину воскресе!

В Киеве, после переворота, ночью стучат в дверь — с черного хода.

— Кто там?

— Главсевзапфронт.

— Что угодно?

— Дуня ваша дома?

(Горничная.)

(А. Толстой — иностранцу в Москве, показывая Василия Блаженного):

— Notre-Dame de Vassili Blajenni…

Устраивали вечер в пользу кого-то. Макс, скрипач, балерина пришли в театр. Выход — аплодисменты. За Максом — тотчас балерина, маленькая, тоненькая. Гром аплодисментов. А когда кончила танец — аплодисментов нет. За балериной — толстый скрипач. Буря, овация. Кончил — тихо. В чем дело? Загадка! И поняли, только когда вышли: весь фасад театра был увешан огромными афишами:

‘Знаменитый трансформатор, 10 человек в одном!’ А афиши о вечере — три, маленькие… Пришли — за трансформатором…

…Однажды ушли все — в город (Киев), не взяв с собой ничего, ни денег, ни вещей. Голые, бедняки. Ночевали на станционной платформе под дождем. Странное ощущение этой вокзальной бедности — после квартиры, уюта, запасов.

— Quelle belle cuve vous avez!

[После] Экзамен[а] по политграмоте.

— Что такое крестное знаменье?

— Бессмысленный жест.

— Причастие?

— Антигигиеническое питание.

И т. д.

— Ну, что выдержал я?

— Да. Можете идти.

— Ну, слава Богу! — Крестится.

Перед мальчиками

Пройду пальчиками,

Перед старыми людьми

Пройду белыми грудьми.

Месяц светит как целковый,

А луна как четвертак,

Мой-то миленький растяпа,

Сидел радом, ушел так.

В Особом отделе — работают бывший священник, коммунистка из стародворянской фамилии, религиозная, для которой вся эта работа — религиозный подвиг.

В Киеве в это время — слухи относительно обновления икон в Сретенской церкви — на глазах у народа.

В Киеве, в гетманское время — Петлюра обложил город. Мобилизация студентов. Почти все не пошли, назначена сходка — и запрещена. Расстрел демонстрации студентов. Среди расстреливающих — главным образом студенты мобилизованные.

…Назвал сестру:

— Ах ты, коэффициент.

Та (12 лет) так обиделась, что кинулась с ножом.

…Прощалась с братом в субботу после всенощной. Уговорились: по субботам после всенощной — будут оба глядеть на Большую Медведицу — будто бы вместе. Брата убили: ранили в ногу и изрубили.

В Коктебеле — воровство лошадей и коров. Попов замуровал корову: выхода для нее не было, дверь заложил кирпичом, только оставил отверстие, куда подавал корм. Сам спал возле с топором.

Кубанский казак Иван Николаич. Взяли его в плен красные. Потом был у них в комсоставе. Влюбился — венчаться в церкви. Решил непременно повенчаться в своих кубанских красных штанах. Сшил себе штаны из красного знамени. Его за это судили. Он оправдывался:

— Я ж емблемы со знамени снял.

Пробиралась через 5 <нрзб>. Броневик. Мост, который взрывают. 2 ¹/₂ аршина в <нрзб>.

Как украла паспорта.

‘Ольга А., П. Петр, ждет на террасе‘.

Как начать. Села на край стола, прикрыла юбкой. Авалы. Предварительно пошла в театр без документов, нарочно.

Вова. Друг с 14 лет. Потом влюблен.

— Ты меня расстреляла бы?

— Да.

Пятеро. Арестованы — трое. [Брат] (у одного — с паспортами, ленточка). Дома, сидит, ждет. Легла спать. В час — Вова:

— Вставай… — и т. д.

На авто. Степь в снегу. Дрожит (она). Брат Вовы <2>. Потом:

— И., поди сюда, — и нежно вдруг: — Прощай.

Спас.

В ЧК в Екатеринодаре. Атарбек. Дерзко ему верит. Атар-бек — любуется.

Передачи — зеленое в красное.

Взята в бальном платье, платок на плечах. ‘<Нрзб> цыпленка’. <Нрзб> несколько раз, ударил по плечу.

Красноармеец ведет, утешает:

— Ну, ничего, я на тебе женюсь.

Евангелие и роза.

Любовь к Саше. Первый раз в [нрзб] во время десанта… Как вышел к толпе, прошел…

Как однажды приказал шоферу отвезти и запереть на ключ. Телеграфирует в Харьков: ‘Приезжай, иначе я…’ Она не приехала из-за Черубины. Он застрелился.

‘Васька, прости меня ради Христа’. (Лошади, пьяный.)

Душу свою за друга своего.

Мышеспособная кошка.

Она была такой, что казалось, если сделать надрез, пойдет лимонный сок.

Живоцерковец, дьякон в галстучке.

Две недели скрывала от отца и матери о смерти Игоря и каждый день разговаривала с ними: где Игорь, что бы ему поесть, как он теперь… и т. д. Это была мука.

Ветры: пенэн, левант, тремонтанто, гарбия.

‘Мористо было’.

‘Шлепнуть’ (на тот свет).

Горы: Иван-баба, Алчак, Карадаг, Сюрю-кайя.

Эс-Эс.

Старый особист.

Чертов мостик.

Пассивный бандит.

‘Ив. Опр’. ‘Товарищ мамаша’.

‘Осень пришла. Воробьи пасутся’.

…Ехала в скором из Киева. Висела на подножке — одной ногой, и держалась руками. Ночь. Стали топить паровоз дровами, сыплются искры. Падают на платье, жжет, а затушить нельзя, руки заняты. Вверху хохлушка вопит:

— Ой, лышенько! Ой, вниз брошусь!

Искра попала на платье, на грудь. Студент прикрыл сверху кожаной курткой.

История с Эренбургом, с утоплением Майи. Отравление ее глауберовой солью (отравилась вдвоем с Соломоном).

Ревком — творческий перевод ‘Ревок’. Политбюро — ‘Палибюро’.

Плакат: капитализм и пролетариат. Капитализм в виде голой жирной бабы. Мужики около. Когда им пытаются объяснить:

— Ну, а сиськи зачем у ей?

А. …боялась грозы. Жил на квартире у ней полицейский старый. Едет — гроза. Рассказывает:

— Испугалась я — страсть. Взяла городового на козлы. Ну, ничего, доехала, слава Богу.

Поставили столбы на пляже с надписями:

‘Для мужчин’, ‘Для женщин’.

(Дальше:

‘Для коров’. ‘Для лошадей’.)

И приказ — из 29 пунктов — о купанье.

Первый пункт:

‘Во время купанья все должны быть в надлежащих костюмах’.

Последний:

‘Полоскать в море кишки воспрещается’.

Приехала губернаторша. Пошла купаться: городовой в легкой форме около того места, где она купается. (Явился, когда уже влезла в воду.) Она не может вылезть.

Исправник — когда Макс замазал вывески ‘Для мужчин’ — ‘Для женщин’ — написал ему строгое отношение, где называл Максом Волошиным. Ответ Макса. Когда исправник увидел на веранде у Макса губернатора, он взял Макса под руку и (перед ним возбудил дело):

— Ну, что там, господин Волошин… Стоит ли нам из-за пустяков… Если хотите — зовите меня Мишей.

Афиша:

‘Товарищи! Анархия — мать порядка. Анархия в опасности. Спасайте анархию!’

На другой день — анархистов прогнали. Новая афиша наклеена на эту:

‘Танцкласс для пролетариата’.

Флоренский. О мнимости — ‘комплексная плоскость’ — Арганда, Гаусса, Коши.

Знак с + или — меняется при переворачивании . На одной стороне плоскости (координатной) площадь со знаком +, она же, перевернутая на другую сторону плоскости — будет со знаком —. Квадрат с площадью b имеет стороною а = —b, если этот квадрат под координатной плоскостью.

Замкнутая прямая — в римановской плоскости.

Принцип относительности доказывается неудачей опытов Майкельсона и Морли. Но не значит ли эта неудача, что Земля — не движется, а стоит неподвижно? Не проще ли предположить это, чем изображать ‘принципы относительности’, чтобы совместить неудачу опыта Майкельсона и движения Земли?

Характеристики тел движущейся системы, наблюдаемой из неподвижной, зависят от = 1 — v²/c², где v — скорость системы, с — скорость света. При v = с, = 0, при v > с, — делается мнимой величиной. В системе движущейся длина тел по направлению движения сокращается в отношении :1, время в отношении 1:, масса — 1:. На границе Земли и Неба длина всякого тела = 0, масса = , время = . Если же v > с, время протекает обратно, т. е. следствие предшествует причине. Длина и масса тел — мнимые.

Медиумические явления в школе — во время белых. Мальчишка, который наплевал в могилу татарского святого, просверлив дырочку, — и святой проклял его.

Искушения Досифея. Буслаев ‘Бесы…’ (качал старушек богадельни в колыбели, [говорил] отвечал собеседницам за других).

Мать:

— Блокаду сняла.

Дочь:

— Облако сняла. — Задумчиво: — А как же дьявол…

Труба.

Цветы, собаки, ружья, птицы, ящерицы, золотые рыбки…

Охотники. Все — масоны: знакомы. Господин в воротничке и баба — о кенаре:

— Да неужто и когда линял, пел?

— Пел.

— Да чем же это ты кормил его?..

— А ты давно это по кенарной части?

— Давно. Отец в наследство оставил 10 кенареек.

— А вот кенарь щегловый. Даже редкость. Кенарка щеглом крыта.

Пеночки, щуры.

Собачье дворянство, до пятого колена, 20 медалей. Охотники — целое войско, ружья, стволы. Ящерицы — 300 миллионов, кенарейки — 600, 500, собаки — 3-6 червонцев, голуби — 1 ¹/₂ (миллиарда?). Голубятники…

Тип.

Атлет, спортсмен, железные мускулы, работает с молодежью-комсомольцами. И видит галлюцинации: черт. Иногда в виде незнакомой женщины. Он — целомудрен, бережет себя для чего-то большого. Куча писем (любовных) от девушек, его учениц (по спорту). Он — музыкант, никогда не учился, но играет с 5 лет, великолепный импровизатор.

— Живем один раз. Нельзя жить так, будто сначала начерно, а потом когда-нибудь набело.

— Жили — перед нами какой-то дом, стена. Теперь стену разрушили — и дали, огромные. Развалины, закопченые трубы — но даль.

— А я видел очерк нового дома на месте старого — уже тогда, давно.

В Чали (Грузия) было получено распоряжение о дошкольном воспитании. Власти поняли так, что надо отбирать всех детей. Бабий бунт. Милиционер начал отбирать грудного, 50 баб избили его. Баб арестовали. Собралось 800 баб, пошли в арестантское помещение, отбили.

Нэпман сидеть может не иначе, как ‘на луях’ (Луи XIV).

Замятин — 6 час, Чуковский — 10 час.

Сюжет. Анаша.

Во время Гражданской войны — дивизион белых, преследуемый красными. Наконец оторвались от противника. Ночевка в татарской (китайской) деревне. Курят анашу (папиросы, свернутые из листьев). Анаша через несколько] время оказывает действие. Двое (ротмистр и корнет или [унтер] вахмистр) идут ночью. Мостик над пропастью. Ночь. И вот анаша начинает действовать, сначала на одного. Он хохочет. Другой еще трезв. Потом и он. И [видения] разговор: о жизни начерно — еще какая-то набело. Потом вверх, на звезды. О туманностях. А раньше? А после? А раньше. И видения (Анаша).

Конец: настигли красные, рубят. Чудесная смерть-отлет в туманности.

Деталь: поставили лошадей. Слышно: лошади храпят на дворе.

Рассказ Софьи Владимировны.

Отец — профессор. Мать — красавица, поклонники. 12-летняя хозяйка в доме. Борьба с матерью за отца. Убежала из дому, одна, 17 лет, с одной керенкой в кармане. Жила у знакомых в Черниговской губ. в имении.

Витя и Дима, братья, друзья, слегка влюбленные. Уже после революции. Наступление банд батьки Кикотя . Эшелон не успел уйти. Ночью на полустанке бой. На полу в теплушке. Жена коменданта эшелона с ребенком, у ней отстрелен сустав пальца, кровь, держит ребенка. Отбились. Утро. Мертвые, и еще дергающиеся лошади, люди. Вперед ехать нельзя — только назад к Киеву. Но и там, говорят, банда разобрала путь. Комендант эшелона вдвоем с Димой едут на броневой платформе на разведку. Когда доехали до будки (можно было только до будки) машинист не успел затормозить. У Димы:

‘Предали! Везут к банде…’ — кидается с борта платформы с криком (коменданту):

— Спасайся!

Комендант — головой о рельсы, и мертвый. Возвращаются с трупом. Дальнейший путь — в составе теплушка с мертвым. От жены скрывают. Но вот <вошел> в вагон денщик, огорченный — говорит вслух:

— А барин-то ведь портиться начинает. И жена…

В Киеве, с Витей и Димой, у старушки и старика. Оба в халатах, с палочкой. Подходят красные. Витя и Дима должны уйти с отрядом белых. Как оставить Соню? Соня уговаривает их, ей будет ничего (и у ней нет ничего, кроме 10 фунтов сахару). Прощание, уходят. И только когда отряд завернул за угол, поняла — насколько одинока.

Красные. Обыски повальные. А у Сони — две шашки и револьверы ее друзей. Сообразила, когда уже прибежал председатель домкома, бледный: начался обыск. <Здесь вклинивается следующая запись: В Калуге о собаке, ошейнике Зонтика... -- в котлету человечью.> Подвязала две шашки с <нрзб> револьверами на груди, накинула макинтош, легла, мертво, тупо. Стук. Встает:

— Дайте одеться. (Лежала одетая.)

Нарочно медленно ходит, стучит дверью шкапа. Вошли. Впереди матрос, с коком. Поглядел на Соню, на ее две девичьих, детских косы.

— Ну, на ребят нам время нечего терять. Как, товарищи?

Соня — перед зеркалом, видит в зеркало сзади себя бледную, исковерканную физиономию председателя домкома — дрожащие губы. Понимает: что-то ужасное. Обыскивающие уходят. Через несколько минут — еще стук. Входит председатель, шипит:

— Вы с ума сошли! — Что?

Он показывает пальцем вниз, на пол. Соня смотрит — и видит: из-под макинтоша справа торчит конец шашки, посеребренные ножны…

Через несколько дней красные уходят. Расстрелы. ЧК уходит последней, слухи о том, что несколько самых страшных чекистов остались в городе, и их ищут.

Соня — без денег, без хлеба. Ищет работу… Профессор-врач, знал ее в детстве. Берет ее сестрой, в госпиталь. Несколько дней, все налаживается.

Однажды идет с профессором по улице. Подходит офицер, два солдата, останавливают профессора. Офицер отводит его в сторону, говорит. Соня видит: по обеим сторонам ее—два солдата, ничего не понимает. Слышит (офицер вполголоса — и громко, волнуясь, профессор):

— Да нет же, уверяю вас, с детства…

— Да, да, да, бывает, конечно.

— Но как же… Но это же…

Офицер — к Соне подходит:

— Руки вверх!

Ей стыдно. Тогда один из солдат штыком, уже коснулся ее. Подняла руки. Ощупывают.

С сумкой-то ее осторожней. Может быть — бомба.

Ее уводят. Профессор делает ей отчаянный, прощальный жест рукой.

В камере бывшего участка. Голый каменный пол, села. У часового:

— Когда же меня — отсюда? Грубо:

— А вот выведут на двор, хлопнут — до утра недолго. Тупость, не страшно. И мысли (сидя на полу): о собаке

Динке, и какой у нее был ошейник, и рябина, перед крыльцом на даче…

Заснула. Проснулась от того, что кто-то душит. Свирепое с бритой головой, похожее на женское лицо. Это — секунда. Крикнула, успела — и мрак.

Очнулась — в каком-то кабинете, на клеенчатом диване. Сквозь туман — разговор — о ней: в камеру ночью к ней привели сбежавшую сумасшедшую. Потом:

— Ну, Поливанова, довольно притворяться!

Ее арестовали как известную чекистку Поливанову. Допрос, грубый. Показывают карточку. Действительно, очень похожа. Лед в груди. Ее рассказу не верят.

— А зачем же вы убежали из дому? Этого она не может рассказать.

Слышит, один из офицеров говорит другому по-французски:

— …Лучше вести — и будто она пыталась бежать, и всё…

Другой — из угла:

— …Нет, без начальника неудобно. Лучше отвести в Лукьяновскую.

— Да нет, дело ясное.

Тогда она говорит, по-французски же:

— Я все понимаю, говорите на другом языке.

Они начинают фразу по-немецки. Она говорит:

— Я знаю и немецкий. Но я не знаю английский, говорите по-английски.

Тогда офицер в углу — хорошее лицо — вскакивает:

— Слушайте, я вам начинаю верить. Но вы же понимаете — всё против вас. Впрочем… слушай, Мишель, — шепотом, потом вслух: — У нас есть один офицер, которого <далее перескок через одну страничку> Поливанова послала на расстрел, он спасся. Вызови его.

Приходит, увидев Соню, грохнулся в обморок. Значит — конец…

В этот момент входит начальник. Передопрашивает.

— Вот что, не задерживайте нас — и себя. Сознайтесь. Если нет, я оставлю вас до утра здесь, вынужден буду… Тут — осетины, вы понимаете, что значит оставить вас здесь на ночь…

Соня понимает. Она говорит:

— Только тогда оставьте мне ваш браунинг, чтобы я могла… себя…

(А Поливанова была известна своим распутством.)

Начальник:

— А какие вещи при ней нашли?

Перебирает ее сумочку. Там — карточка от коменданта поезда с надписью: ‘Соне, милой…’ и т. д. Оказывается — комендант ее знает. Спасена. Тот офицер (в углу) увозит ее к себе.

Жена его, мать. Влюбляется в Соню.

Она работает в сыпнотифозном госпитале. Буйный тифозный — хотел задушить. Красивая актриса — умоляет принять своего брата, офицера, Дементьева. [Привозят] Дима приезжает — и заболевает тифом. Витя — тяжело раненный в бедро, в хлеву, умирая, дает часы золотые, чтобы передал Соне (рассказ Димы, в бреду). [Наступает] Внезапно — красные. Канонада. Три офицера тифозных выбрасывают с 3-го этажа. Диму увозят на лафете. Спасает Дементьева. Он — огромный, не идет. Дождалась просветления, убедила идти. Катается, не сдержать его. На улице. Снаряд падает, крутится. Это — пробуждает Дементьева. Идет (останавливался). Входит во двор в ту минуту, когда где-то за утлом уже слышно пение Интернационала…

<7>

Бабушка в уборной ‘до Балашова’.

Профессор, специалист по муравьям.

‘Междуведомственные трения’.

Дети:

1. ‘Собачку уродить’,

2. ‘Третья грудка’.

Евпатория — ‘с бабами’.

‘Здесь буржуй мой’.

‘Дуня ваша дома?’

‘Notre-Dame de Vasilij Blajennij…’

Штаны из знамени.

‘Сов [нрзб] тв[ою?] мать’.

Мышеспособная кошка?

Плакат: капитализм и пролетариат.

Городовой на козлах.

‘На луях’.

Маркиз де Сад был человек необычайно благообразный и почтенный по виду.

‘Избави меня, Господи, от полного разврата’.

В Англии — кусочек гимна между 2-х канканов.

‘Пастухи, волхвы и ангелы’.

‘Живы-здоровы будем — все помрем’.

Вора топили. Перекрестился — сам прыгнул.

— Слава тебе, Господи.

Мальчик, который входит, нагнув голову.

Список No 4.

Фома Аквинский — ‘Summa totius theologiae’.

Замуровали.

Господин с длинным носом.

Памятник Бёрнсу.

Витрины и прочие изваяния.

Планета Маркс.

Бабы в Евпатории.

Митрофан Робеспьер.

Православный лев.

Анкета.

В родне у него было 22 монаха и два святых: Макарий Калязинский.

И когда его отец приехал в Калязинский монастырь, его встречали со звоном: праправнук того, чьи мощи — в монастыре.

Мальчик приходит:

— А я сейчас мертвого N. видел.

— Какого мертвого? Он жив.

— А на стенке висит.

— Да это портрет. Почему же ты думаешь, что N. — мертвый?

— А висит, не дышит, не говорит…

На кладбище — плита, на плите медная дощечка с надписью:

‘Д-р Иван Николаевич Игумнов, прием от 2 до 7’.

Хоронили в 1918 г., надпись на камне некому было сделать — взяли дощечку с двери.

Мужик:

— Счастье наше куриное: кто ни поймает, тот в ж… пальцем ковыряет.

‘Сущилизм’.

‘Нравный’, ‘божевольный’.

В Ростове врач из гуманности предлагал отравить больных, чем выпустить их на улицу: авось найдутся недобрые люди, подберут. <6>

Деревня.

В деревне, 30 верст от Питера — одновременно — граммофон и заговоры, ‘закусывают’ ногу от грызи.

‘Кувырканцы’ финны — до сих пор совершают жертвоприношения: уходят в лес и там разрывают живого гуся.

Язычество начинает возвращаться у мордвы, на Кавказе.

Бандит Соловьев в Сибири (сибирский казак, учитель). Мужикам иногда дает награбленное. Охотится за красноармейцами.

Комиссар поехал поймать его. В избе — остановка, какой-то мужичок. Поговорили, чаю попили, угощали друг друга. Потом мужичок уходит — позвал в сенцы хозяина, что-то ему шепнул. Хозяин возвращается. Комиссару:

— А знаешь, это кто был?

— Кто?

— Соловьев.

— Что ж ты мне не сказал раньше?

— Да, скажи-ка, он [тебя] меня тут же и прирезал бы…

В Екатеринодаре. Сыпной тиф. Старосты — вывозят покойников. Одна соблазнилась (паек больше). Привезла. Сторож расставил мертвых покойников и чокается с ними.

Коллектив тигров.

Диктует: ‘Сволочи. Точка. Сдавайтесь. Точка’. Это — воззвание.

Пыгрин — индейский петух.

Сумасшедший — Наштабог — начальник штаба Бога.

Дуэль — парламент деятелей или журналистов. Все знают. Зрители на заборе. Кинооператор с аппаратом. Только начали — вдруг:

— Стой! Стой! Остановились.

— Что такое?

— Да у меня аппарат испортился. Сейчас… (Кинооператор).

175-рублевый поцелуй ручки у одной артистки.

‘Пьянство имеет место, но, однако, не имеет характера буйства и, так сказать, носит ‘культурный характер’.

Фантастический: Америка выродилась. За неимением спекулятивных материалов они торгуют городами. Пиратствуют в Китае (Одоевский).

‘Записные фешионабли’ (30-е годы). <5>

Вывески.

‘Дамская верхняя и нижняя портниха’.

‘Французский, английский, немецкий портной Иванов’.

X. жила в тихом семействе: бабушка и 2 внучки. Они жили только интересами X. Под дверью в комнату поставили столик и 3 стула и слушали. Что ж, пусть — не жалко.

Ходил Сорокин — медик. Объяснялся в любви, заикаясь, — ни разу до конца не объяснился. Кончил, явился в мундире (шорох у столика). Получил назначение в Копол: 1000 руб. подъемных, если женатый, и 250 — если нет. Поэтому предлагает X. выйти за него замуж:

— А то 750 руб. пропадут зря — все равно никому не достанутся.

X. отказала. Тотчас открывается дверь, прибегает хозяйка:

— Что же вы делаете? Зачем вы отказали? Такой прекрасный молодой человек! Такой мундир!

Мужик:

— Дух-то от этой дамы какой [хороший]! Вот что значит пища хорошая — не наша!

Способ, чтоб кавалеры любили: надо, чтоб девка положила кусок сахару под мышку или в другое подходящее место, поносила часа два — чтоб пропиталось душком — а потом — кавалеру в чай.

Уездное.

Язычество.

В плите были трещины, похожие на Волгу, Каму, Дон. Она старалась ставить кастрюльку всегда на Волгу.

Это фантастика какая-то!

Уездное.

X. — на всех доносил, в конце концов — донес на себя.

Оратор-инвалид:

— За что я, спрашивается, пропал без вести!

‘Землю целяком народу без анексий и контрибуций! Да здравствует национал!’

Закон: белить печные трубы.

Разваленный домишко, а труба новая, белая, как сахар. Лазали сами на крыши. Одна сломала руку — свалилась с крыши…

Коммунист провинциальный: шинель кавалерийская до пят, с разрезом, значки МОПР, ОДВФ, портрет Троцкого, еще что-то. <2>

Бабам на младенцев стали давать по 20 аршинов полотна. И вот пошли все наперебой родить. Все — с животами. В больнице — проходу нет…

Чистота.

Чтоб дворы чистили, улицу перед домом. И вот в 8 утра выходят.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — и начинают собирать лепехи эти самые коровьи…

Купца всяко изводили — штрафами. Придут — все в магазине в порядке.

— Фартук не первой свежести, — 100 руб. штрафу.

А однажды пришли уборные у него смотреть — во дворе. Пришли, поглядели, понюхали: чисто, ничего нету, ящик этот самый — сосной даже пахнет, стружкой, чище некуда. Они — ревизоры — няньку [возьми да и] спрашивать:

— А куда же вы это все, служащие, ходите — чистота-то у вас тут такая?

А нянька возьми да и брякни:

— А мы, — говорит, — на берег, вон туда, в низок бегаем. Сюда-то нам Михал Михалыч пакостить, избави Бог, не велит.

И опять Михал Михалыча оштрафовали на 300 рублей. За что же, спрашивается? За чистоту?

[Плита на могиле:

‘Д-р Феноменов. Прием от 5 до 7′.]

Когда пришел Мамонтов — утром, неожиданно — Великатов пошел за булками. Тут его в булочной и прихватили, и увели с собой как техника. Жена с детьми осталась. Был Великатов в Константинополе, в Париже, попал в Америку, устроился. А жена тем временем умерла, дети в детский дом попали. Великатов из Нью-Йорка пишет деверю: спрашивает, как и что, где жена, дети. Ему сообщают. Он пишет, что-де пусть посылаемые деньги передадут женщине, которая ухаживает за его детьми. И что он так ей благодарен, то кто бы она ни была — пусть приезжает к нему с детьми — он на ней женится.

А ухаживала простая сиделка в детдоме. Получила она деньги. Еще получила. Подарки получила. И вышла замуж за своего хахаля. А Великатов все пишет письма: почему ж она не едет? Вообразил ее совсем другою.

Портрет прислал свой: снимался 10 лет назад с молодой женой — бородач, вроде приказчика — а теперь бритый, молодой, как барин… <1>

X. поступил в комсомольцы, чтобы попасть в ВУЗ. Со скрежетом все проделывает…

N. засел в кустах с аппаратом и снял барышню голую. Потом приносит ей снимок в конверте:

— Вот вам письмо от… Просят ответ.

Та вскрыла, взглянула…— —

Шкрабам, учившимся на курсах, выдавали коробок спичек на 5 человек: по 7 спичек на брата. Тоже давали по кусочку мыла. Стояли в очереди [4 дня] — получили по одной иголке…

Полемика священника с комсомольцами по почте.

С Насти — ‘поимущественный налог’, и продает ведра, подушки…

‘Чисто сатана комолый’.

Ударило громом — открылся колодец. Чудеса. Сад какой-то около — так будто сами видали, как ночью яблоня с прежнего места на сажень ушла — и даже на земле следок остался.

Антошку Измайлова и других воров под Пасху арестовали: ночью все в церкви — обворовали бы кого-нибудь обязательно. Наутро жены пошли к ворам в 4 утра с передачей — и их уж всех повыпустили, идут…

Рыбы:

Голавль, белезень, язь, подуст, плотва, гольцы, мо(с)клец.

Пока мальчишка купался, сделали ему на рукавах и штанах сухари (узлом завязали), да еще водой смочили: час развязывал.

Обстановка:

Лампада, на увитой цветными бумажками цепочке: зеркало, рябое от мух, за зеркалом торчит пачка выкроек.

‘Этот мой конкретный ответ для Альфы вполне исчерпывающий и сомневаться в нем Альфе, человеку не нам чета, но середняку для поспешного прогресса, образование получившему из специальной школы брехунов всемирного капитала, готовящегося и доныне задушить трудящихся в упомянутом масштабе’.

Человек, несмотря на малочисленность содержащейся в нем энергии, будучи все время энергичным, может стать наравне с превосходящими его во сто крат отпрысками мировой энергии.

Купанье в священном колодце совместное — парней и баб. Разговор по этому поводу.

— А ты пойди к угоднику главврачу.

Наперекосы.

— Ты меня доведешь до белого колена. (Немка.)

Делят — развешивают — хлеб по порциям.

Если у купца служат родственники, налог вдвое больше. Поэтому купец развелся со своей женой.

Фамилия: Аршанов.

Слух, что обыск. Зарывают, прячут вещи. Окорок съела свинья — зарытый.

После прихода Мамонтова разграбили склады — соль, сахар, мануфактуру. Потом, когда пришли красные, начали вываливать в реку соль возами: вода, как в море, — стала соленая.

Судебного следователя уволили. Жена служит. А он — чистит картошку, моет горшки, топит печки. Живет на жалованье жены, терзается. Занимается оккультизмом. Мечтает отправиться к ‘великому посвященному’ Егошкину, который может даже ‘левитацию производить на 5 аршин’.

…Пришел домой, лег на кровать, снял сапоги и умер.

Татарин, видевший во сне кисель с сытой.

— …Я знаю весь земной шар и еще пару уездов. (Еврей.)

В письме: ‘Спроси у фельдшера, какая у меня болезнь…’

В Москве — на суде (о комнате). Женщина доказывает, что гражданке X. не нужна отдельная комната, что она может жить в одной комнате с Y:

— Я сама видела, как он вошел в ее комнату в час ночи.

— Ну, так что же?

— Так я дежурила у двери и в скважину видела, что они…

Он уверен, что яблоко падает на землю по закону механики только тогда, когда на него смотрит Ньютон (Шкловский).

‘Подробности завтра’ (Чехов).

Голод на фронте: лошади ели друг у друга хвосты.

Комнаты в Москве: женятся, чтобы сохранить комнату.

Человек получил сифилис: дают отдельную комнату.

Суды:

Все вываливают наружу, кто бывает, что едят (икру) и прочее.

— Ну вот, братцы, теперь самый текущий момент ехать нам… <8>

<1-я строка стерта>

Пуп Анненкова провалился.

Снокке Ан. Кап. 26

Измайлова 582-83

Аркадий Михайлович Поливанов

4-я Тверская-Ямская, д. 14, кв. 30.

Толстые 546-08

Е. К. Валерской.

Театр Революции.

В продолжение продолженья.

Наступление явлений.

Возникающее пресмыкающееся.

Вливавшееся через оставшееся отверстие.

<2-я стр. обложки>

Звер. 2, кв. 21(19)

3 л. Уср. <нрзб>

1-я Зарайск. 8а

<Отдельные 2 листа из блокнота>

Воробьи, малиновки, иволги, лягушки — целый день за окном. Целый день вокруг дома — толчея, путаная сеть от щебета, чириканья, свиста.

[‘Раньше ничего, был хороший, взятки брал’.]

‘Медведь — он всё ничего, ничего. А как растревожишь его, взревет — да пойдет ломать! Только держись!’

Баба визгливая выскочила:

— Ты думаешь, как ты в галифях ходишь — так мы их тебе не спустим? Спу-устим!

Слух прошел, что в соседней деревне проявился ‘тайный агент’. Так и сам о себе говорит:

— Я — коммунист и тайный агент.

Ну, а когда узнали, что и весь агент-то Матрены Кривой сын — Федька Шелуха… Так и бумагу ему написали:

‘Федьке Шелухе’.

‘Граждане не умеют себя вести в данном советском учреждении, располагаются на столах, и некоторые даже спят’.

‘Страхота Господня!’

Старуха всех называет: ‘Доченька’, ‘Сыночек’. Своих нет.

— Ах, ты мой дитенок приятный.

Пшона пригоршоночку.

Бараниха Тимофеевна.

Помощь — из Черного Заханья.

Филимон приходил к жене — дверь открывал ровно настолько, чтобы пролезть.

Молоко в ночном горшке.

[Нрзб] Лечение.

В раны кладут — табак, деготь, керосин, колесную мазь. Приходят с флегмонами. Больных возят к ‘волшвам’.

Умирают спокойно, деловито. И никто: ни умирающий, ни кругом — не волнуются. Старуха:

— Дай-ка, дай-ка сюда, кофту-то. Тут заплатка сзади. Ну, ничего: на спине, не видать будет.

Дочь:

— Ты бы, мамка, платок-то с собой постарее взяла.

Мать:

— Нет, ты уж мне не перечь. Желаю, чтобы в этом.

‘Кушай, жадобный, кушай. У нас вот тоже один из плена вернулся домой — на хлеб мягкий кэ-эк накинулся. Да как живот ему вздуло — через две недели и помер. Кушай, глуб-чик, кушай.

‘Полтинники-то свои протри маленько’.

R. Что делается по декрету, а что — по секрету.

Комиссия военно-врачебная не освободила заведомо больного. Он пригласил, немного погодя, двух врачей из этой комиссии каждого к себе на дом отдельно. Каждый его осмотрел и выдал удостоверение, что он болен. Через день в комиссии он выложил перед докторами их же удостоверения. Его освободили.

…Говорыл про якысь метрыки, наматерковал и ушел…

Тату теперь куда ни пойдет, везде ему горилки подносят. Они вертаются до дому пьяные, и с нами ссорятся.

‘Архиерей’, который заведует брачным столом.

С агитационной целью устроили в селе ‘карнавал’: один шел в священнической ризе, другой — в генеральском мундире, третий — в помещичьем платье. Поп читал ектенью об истреблении коммунистов, помещик и генерал пели ‘Господи, помилуй’. Зрители иронии не поняли, реплики их:

— Так им (коммунистам) и надо!

Агитатор стал рисовать для ясности картинку: ‘Вот — едут, напр., сани, в них — Ленин, а кучером — Троцкий. Ленин говорит:

— Бери вправо.

А Троцкий:

— Нет, налево надо!

Спорят, напр., а впереди — канава. Ну, что ж теперь будет?’

Дядьки молчат. Потом — между собой:

— Колы вин на облигатурках так выписуе — вин щось знае…

‘…Кажуть, вже Ганглия на нас иде и Амерыка…’

Спектакль в школе, музыка. Кто-то увез музыку к себе на свадьбу — спектакль остановился.

В дверях стоял комнезам и ‘выкидывал в шею’ каждого, кто хотел пройти ‘зайцем’, не уплатив… 5 фунтов ржи за билет. Получил по шее и Славка, давший рядно на занавес. Он закричал:

— Мое рядно второй день висит, а меня по шее? Давай рядно! — И полез с ножом отрезать от занавеси свое рядно.

— Так почему ж ты не большевик?

— Сердит на них.

‘Прежде мы знали, что мы от Адама с Евгой, а теперь большевики говорят, что от мартышки. Обидно!’

Перед обедом пришли гурьбой и разлеглись на лужайке под черемухой в бывшем помещичьем, вчера отобранном, саду — с собаками и с ведром.

Когда в доме сели за стол, все в саду пошли на грядки, набрали ведро клубники и белой земляники, набили карманы…

‘Велят мне вас повесить — зажмурюсь, а все-таки повешу…’

Инженер-строитель по разрушению лишних построек — должность.

Приехало начальство, баба выставила на стол сметану и миску жита. Начальник:

— Как же это есть? — (Показывает на жито).

Баба:

— А вы ж у нас все млыны позапечаталы, где ж мне муки взять?

Другая баба выложила на стол, вместо угощенья, продналоговый паспорт.

X. ходил по деревне для важности с пустым портфелем: в каждой хате угощали. В одной так наугощали, что он заснул. Хозяева полезли в портфель… и открыли его тайну:

— От як вин нас обмануе…

Матери, кормя, пьют самогон, дети и мрут.

Легенда, что ‘нетрудящимся оставят в доме по кровати на человека, по стулу и один стол’, — на всю остальную мебель налог.

Z. схватил топор — стал рубить мебель.

‘Столько отбирают всего, что я уж не знаю, что мое, а что не мое. Пусть уж все берут, а мы будем работать, а нас чтобы от казны кормили…’

‘Мы добрались уже до самого неба. А что мы там увидали? Одно пространство…’

За младшую сестру стал свататься жених. Старшая обиделась, обозлилась:

— Ладно, я так сделаю, что он ни мне, ни тебе не будет.

И объявила, что беременна от сестрина жениха. Сначала жених клянется, что он — ни при чем. Свадьба расстроилась.

Пир у нового комнезама — по случаю его выборов, его победы над прежним, Плесюком. Дочь помещицы затащили на ‘пир’, усадили, налили самогону, поставили тарелку свинины с капустой. Все были уже пьяны. Кричали:

— Да здравствуют Рудницкие! — (помещики). — Ура! Да здравствует советская власть! Ура!

…Пришли ‘агенты’ — русский и поляк. Оба пьяные. Потребовали музыку:

— Хотим танцовать!

Коля (секретарь) убедил их, что день — будний, музыканты в поле.

— Тогда едем к Завацкому за граммофоном.

Коля — с ними. Завацкий граммофон не хотел давать, как поляк ни упрашивал по-польски. Поляк выхватил револьвер и выстрелил над ухом у Завацкого, а рукою стал бить его по шее. Тот вынес граммофон, а Коля увел ‘агентов’. Они пошли к Коле и требуют:

— Теперь посылай за паненками. Граммофон есть, будем танцевать. Посылай за Буяльской.

Коля:

— Ну, она к вам не поедет.

Поляк:

— А револьвер на что? Выстрелим старику Буяльскому под ухом — живо нам дочку пошлет…

Назначили председателя (ЦИК’а) из другого села, из другой губ. На сходе — недовольны:

— Зачем нам дядька из чужого села?

— Нехай иде череду пасти!

— Нехай сядае в буду у коловорота!

Возчик — вез и ругал власть. Через месяц — опять он же, уже хвалит:

— Порядок есть.

Только одним недоволен: крестьяне, арестованные за участие в заговоре, умерли от голода в тюрьме. Возчик:

— За политику так нельзя наказывать, если в стране свобода. Надо расстреливать, а не так…

Слух: ездит по губернии ‘тройка’ — отряд в 250 человек. Дают знать о своем приезде накануне, чтобы приготовили еду людям и фураж лошадям, и арку из еловых веток с серпом и молотом. Приезжают и требуют, чтобы отдали все винтовки, все самогонные самовары и все награбленное, казенное и панское (‘в отряде — все паны’). И пугают:

— Мы еще — тройка, а за нами едет пятерка, а потом уж — золотая метелочка…

Ученик, переведенный в старшую группу, — в другое помещение, просит вернуть его в младшую, а то ходить ему дальше: ‘Чобіт шкода’ (сапог жалко).

Женщина спокойно рассказывает:

‘Махновцы немножко пожгли меня каленым железом за то, что брат и отец были мобилизованы в Красную Армию’.

Постановление комиссии о саде: ‘Сад производился с 1878 года N-ой и ее семьей, который продолжает свои функции по настоящее время, а посему постановили признать сад трудовым за N-ой и ее семьей, дабы поддерживать культуру сада дальнейшее время’.

На суде.

Свидетельница на какой-то вопрос отвечает:

— Борони, Боже!

Председатель:

— Что такое Бог? Причем тут Бог? Нет никакого Бога. Он здесь не заседает!

Привели приезжих к матушке обедать: приезжие — из ЧеК’и. Один матушке и говорит:

— А вы меня не узнаете? Это я у вас [ценн] церковь грабил. Еще вы тогда в платочек плакали… — (отбирал ценности).

18-й год, март. На Фонтанке — матросский клуб. Вход по паролям. Нагрянула ЧК. Картина: стол, на нем — золото, слитками, золотые часы, кольца (награблено — теперь идет игра). Один поставил громадное серебряное блюдо. Когда все это забрали, грузили в мешки — блюдо никак не влезало. Всех в ‘клубе’ арестовали. Были и женщины. Одна ехала на грузовике в батистовом платье, чекистка сжалилась над ней, накинула на нее свою шинель. А сама:

— Хотя ведь все равно — всех их…

У махновцев нашли мешок часов золотых с вынутыми внутренностями: одни крышки.

18-й год. Надо было достать деньги для ПТО. Ассигновка есть, а денег в банке не дают:

— Нету.

Пошел к матросу Смирнову:

— Так и так.

— Поедем.

Приехали. Смирнов вынул маузер в Банке:

— Давай деньги.

Дали. Два миллиона.

— Ну, а теперь едем со мной.

— Куда?

— Выпьем.

Поехали на Троицкую. Подвал. Ковры на стенах. Кушанья — первый сорт. Публика — подозрительная, шепчутся… Стало жутко:

— Ох, отнимут деньги…

Попросился домой.

— Ладно, езжай. Только дай слово, что вернешься.

Дал. Идет к двери, а сам думает:

‘Вот уж, поди, целятся — сейчас выстрелят в затылок’.

Нет, благополучно.

Сеня Б.

Киев, смена властей. На улицу нельзя было выйти 10 дней — только можно было в том же доме ходить из квартиры в квартиру. И Сеня за эти 10 дней женился: как же без женщины 10 дней? А выйти нельзя… Потом разошелся.

‘Трактир ‘Красная Отрада’. Чай с граммофоном, пиво, и ситро, и проч. продукты продовольствия’.

Журналист Г. и его жена (бывшая княжна) толстовствовали. Еда у них поэтому подавалась на газетах, не иначе, сидели на продавленных стульях (похоже, что нарочно пробивали эти венские стулья кулаком). Публика: старообрядцы, пьяный портной, козак Голощапов, илиодоровцы, Распутин.

Голощапов.

Кострики, ошметки.

Большекромный, бросовый.

Чучкнуть, обкостылять.

Верхом похож на слона. Завел бесконечную музыку о старых медалях. Р. подходит, и неожиданно:

— Скажите, а почему у вас хобота нет?

Звезды на небе — лунные яйца: луна несется.

Младенцовка.

Полуночная вода. Под Крещенье, на Святки, старушки со свечами идут к иорданьской проруби часов в 11 и ждут до 12. Как ударят в церкви 12 — так вода в проруби заколышется — тут ее и берут — ото всех болезней вода.

Все отношения человеческие, все результаты опыта коллективного — выражаются простыми числами, отношения простых чисел. Раньше, до сведения всех элементов к единому, отношения неорганического мира выражались мнимыми числами (отношения старых формул кристаллов), теперь все коллективизировано, его выражают отношением простых чисел.

Математика малых, теория предела — слишком груба. Раньше не могли даже точно выразить параболы. Мы отказались от теории малых, мы знаем способ непосредственного выражения кривых, точного выражения. Все дело в том, чтобы проектировать на движущуюся систему координат.

Мальчика в школе оставили после занятий. Ревет.

— Ты что же это так часто ревешь-то?

— Нет, третий раз. — Как?

— А первый раз мамка нашего кролика зарезала, другой раз — прошлый месяц сестра померла. Да вот еще нынче.

— А-а-а!

Деревня.

‘Объезжают’ бабы поле: голая верхом на ухвате ночью. Собирает (с чужого поля) колосья, завязывает их, берет с собой: урожай с чужого поля должен перейти к ней.

Бабка обронила (объезжая) один пучок, этот пучок подвесили перед челом печи, распарили и начали колотить — и тогда всю бабку-ведьму разнесло. Еле выжила.

Другая объезжала так — ее увидел мужик — шел ночью с ружьем с охоты, хотел стрелить — ан, это его крестная. Взмолилась, землю целовала, что больше не будет.

R. Афиша:

‘5 октября состоится лекция на тему
‘Маркс и его обитатели’.

На спектакле шумят. Выходит:

— Товарищи! Здесь товарищи артисты вам представляют, а, между прочим, в заду у вас шумят.

Рассказывает солдат, который расстроился: ‘Я ее подсаживаю в автомобиль, ну просто — по-человечески хочу помочь.

— Позвольте, — говорю, — товарищ, вам помочь.

А она:

— Поди прочь, хам!

Это я — хам! А? Я ей по-человечески, а она — хам! Ну, погоди, думаю, так твою так: когда тебя поставят…’

‘И опять: в камере сидят в эту самую ночь. Я им:

— Товарищи, не угодно ли кипяточку?

Пусть, думаю, хоть чаю попьют. А один:

— Не надо нам от тебя кипятку, негодяй!

Ну не сволочи ли?’

Идут.

— Медленно идете, гражданин!

— Холодно.

Отец Варух. Живет в подвале под церковью, с матросом (был послушником), потом — после мобилизации — матрос. Раньше — в монастыре работал трудником. И вот, после всенощной (теперь уж священник) вернулся домой — в подвал — скинул рясу, в желтых красноармейских штанах…

Смотрел на рыб в аквариуме: мечутся день и ночь, и нет приюта, нет ни одной книжки, нельзя, негде сесть. Всю жизнь.. Так и люди.

Студенты — норовят в общежитии поближе к плите. Спят на плите. Живут, не раздеваясь. Работают грузчиками в порту, копают картошку на Горячем Поле.

Грузчик:

— Мука — она существо мягкое…

У одного на плече — желвак в куриное яйцо.

— У тебя — что! У тебя — дикое мясо пошло, у меня — хуже.

Показывает: все плечо — черное.

Нач. политпросвета, лекция: ‘И вот египетский царь Фараон был. И его подданные сказали ему:

— Мы тебя обрабатывать больше не будем’.

…На закате — красный снег. И будто — только чуть поджечь его — загорится.

Старушки мужского и женского пола.

Сюжет:

Врачи в деревне, на голоде, решают, кому дать американский паек. Суд. В сущности — выносят смертные приговоры. Для пайка выбирают тех, кто еще подает надежду выжить.

Когда в комнату входила жена — у него, как у зайца, прижимались уши.

Narcomptesse.

‘Много не говори: каждому человеку на его веку слов вот столько-то положено, меньше говоришь — дольше жить будешь’.

Денщик Отпишкин. Гипнотизер и йог Иван Пиджаков.

Поезд ‘Красный казак’.

‘Бессарарабское правительство’. Симуляция: ограбление поезда (мануфактурные товары). ‘Ограбленное’ — бессарабское правительство привезло в Москву…

‘В царское время печать была продажная’ (Кн.).

В Ельце — было много случаев незаконного освобождения от воинской повинности. Работала по этой части красавица местная. Докторам — частью платила деньгами, частью — собой.

Начальник ЧК — высокий, косматый (нежный). Подписавши приговор (красавице), решил ехать сам. Мальчишка-чекист клянчит, чтобы позволили ему (отказали). Едут на ‘линейке’ в тюрьму. Там вызывают ее и делопроизводителя воинского — в контору. Не говорят о приговоре, но она — что-то смутно чувствует, чего-то ждет. Атмосфера флирта, духи, муфта (она — с мягкой муфтой, которую хочется погладить — и даже не рукой, а щекой). Ей:

— Нет, нет, не беспокойтесь, ничего особенного, только регистрация подследственных. — Это ей начальник, когда она вдруг забеспокоилась.

Чувство нежности к ней — за то, что она должна пережить через полчаса.

Едут на кладбище, за город. Чуть-чуть снегу — осень, колочь, линейка тарахтит. Тех — ведут пешком. Сначала по одной дороге, линейка — медленно, улыбки. Потом пешеходная дорожка и экипажная расходятся, линейка — едет стороной, оба на линейке молчат. И снова сошлись дороги, опять радом с теми, ее смех.

Там — могила, насыпь, глина и снег, насыпь, довольно высокая — сюда, в эту сторону, откуда пришли, и потому закрывает яму… Он слезает с линейки, берет ее за талию (браунинг в рукаве).

— Ничего, ничего, миленькая, ничего.

Ведет. Когда, еще смеясь, взошла на насыпь и увидела — Выстрелил. Мимо. Бросилась бежать, он — за ней, стреляет в затылок, она катится в яму. Когда падает — платье поднялось — видны ноги, кружево белья, прекрасное розовое тело — еще горячее… При первом выстреле — он крикнул:

— Революция… — и кончил только при втором выстреле, когда уже попал. — Революция — локомотив истории.

Нужно было что-нибудь крикнуть.

А делопроизводителя — уже просто, грубо.

— Снимай сапоги!

Солдаты содрали сапоги. В подтапниках — бежал…

Зимою 1917 г. в Москве в особняке какого-то богатого холостяка (ванная, стены с эротикой, везде уютные уголки). В доме — учреждение, и живут некоторые главные служащие. Нашли клад: подвал с вином. Решали вопрос вдвоем: сдать казне или распить? Такая усталость, такая потребность в остром. Решили распить. И вот — среди темных домов, мерзлых бестрамвайных улиц — в этом доме два месяца шла ночная жизнь: закрывали ставни, приглашали знакомых и пили.

Двое приходят с женами и заявляют:

— На сегодняшнюю ночь — они нам не жены.

И жены — ведут себя как не жены…

Как в 1917 г. завоевывали Константиновское училище.

Назначены 2 комиссара — двадцатитрехлетние, журналисты, изголодавшиеся и вообще, и за эти дни особенно. Приехали. Швейцар — важно, из-за газеты:

— Их превосходительство не принимают.

— Скажите — назначенные от правительства.

Возвращается уже другой:

— Их превосходительство приказали просить.

Идут, главное — делать вид, что всё знают, а самим — смешно. Разговаривают серьезно. Получили пайки. И вот сели в санки (подали им казенную лошадь), взглянули друг на друга, расхохотались — и тут же, на извозчике, вытащили хлеб из пайка и съели: голодные.

Ходили на заседания. И уже генерал чувствует, что через них можно добиться для училища того, другого. Называют с генералом друг друга по имени-отчеству: генерал — потому что не может назвать их ‘товарищ’, комиссары — потому что не могут назвать его ‘ваше превосходительство’.

Заседание о штатах.

Один пишет другому записку: ‘Васька, что такое штаты?’, — и одновременно ответ генералу: ‘Да, да, непременно поддержу’, — и ждет, пока выговорит о штатах. И еще записку: ‘Васька, почему говорят о конюхах, сбруе, лошадях, рублях, а об этих самых ‘штатах’ — ни полслова?’

Сбор продналога.

Мужики озлоблены (разверсткой). Сход — для увещания. Осень. Лампочка. Около лампочки сидит посланный из Питера для сбора. И вот если лампочку потушат — конец: убьют в темноте. Сидит около лампочки с револьвером, весь — пружина, не спускает глаз…

На митинге по выборам в Учредительное собрание.

Большевики идут под No 5. На списке выставлено 4 каких-то агитационных пункта: ‘Эсэры то-то — мы то-то…’ Чуйка агитирует против No 5.

— Да ты гляди, какой No, список? Ну? Пятый? То-то и оно. А пунктов у них — сколько? Четыре? Ага! A пятый где — съели? То-то и оно!

Слушатель:

— И верно!

То же на митинге — о разделе земли.

Оратор — о ‘национализации’, ‘муниципализации’, ‘латифундиях’. Мужики слушают, глядят под ноги, переминаются. И вдруг:

— Ну вот арбуз, например: он круглый — и земля круглая. Верно? И ежели арбуз надо ломтями всем порезать — так землю-то как же иначе?

Приняли резолюцию.

На Тверской в Москве.

— Братишка, подай, ведь годилок, одинаковый! (‘Того же призыва, что и вы’ — хочет сказать?)

И когда подали:

— Спасибо вам за вашу сознательность.

Сын X. ездил в школу на автомобиле. Стали его дразнить буржуем. Перестал. И вот — на подножке трамвая. Кондуктор сорвал с него шапку, бросил, кто-то подхватил шапку — и был таков.

Декрет о налоге на прислугу.

Как вылавливали (летом, на даче). (Советчикам надо было выпить.)

Сидят на балконе, подходит этакой молодой человек:

— Скажите вашей кухарке, что к ней брат приехал.

Сейчас же, конечно, с балкона кричат:

— Аннушка!

Готово.

Или так: прислуга говорит:

— Да я тетка ихняя.

— А вы сколь же лет тетка?

— Да я уж никак года три…

Готово!

Навозный жучок в Туркестане — катит шарик из верблюжьего помета. Пропали верблюды — и вот гадальщик заставляет жучка катать шарик по верблюжьим следам. Ползет жучок с шариком (песок, пустыня, луна, тени). А за ним — идет куча людей. И нашли так, в конце концов…

Москва. Никола-на-кочерыжках. Спас-на-палашах. Нико-ла-на-капельках (построен каким-то целовальником, целовальник сливал опивки, ‘капельки’, — в бочку, продавал, вырученное откладывал на постройку церкви).

Утро: зазвонили в Кудрине.

Чижик — Чрезвычайная Жилищная Комиссия. ‘Чижик пришел’.

Сюжет:

Коммуна воров.

Воры — молодежь — решили, что теперь, когда все общее — нельзя уж воровать: это можно раньше было, когда были богачи. А теперь все решили поступить в партию. Одному стало скучно: просто — как выпить, как к девке пойти это — украсть нужно было. Украл — его расстреляли, воры же — ‘цепочники’…

Шулер.

Был набожный. Однажды не везло, бродил из города в город. Под Пасху приехал в [Саратов] уездный город. На окраине. Уже благовест к заутрене, через окна — столы с куличами, женщины с засученными еще рукавами… А он — чувствует, с голоду кишки закорючивает. Идет поп в церковь. Шулер к нему, попросил:

— С голоду помираю.

Священник дал ему двугривенный — ради праздника… И в тот вечер — шулер потерял религию. Пошел дальше — встретил рабочего, тот дал ему целковый.

На следующий день (одежда еще была в чемодане) оделся, сделал визиты, пригласили играть в карты. И там, в гостях, встретил того самого попа. С наслаждением, нещадно обыграл его в пух. Вышли вместе. Шулер и говорит ему:

— А ведь я тот самый, которому вы вчера двугривенный расщедрились — дали. А сегодня — я у вас тысячу взял.

Любовь партизан.

Взяли в плен белую сестру. Когда брали — снимать кольцо? Когда там! Отрубили вместе с пальцем. А она — перевязывала их раненых. И все были потом влюблены в нее, не могли глядеть на этот отрубленный палец. Ездила с ними.

‘Блаженные острова’ (Озар.)

Бывшая климатическая станция. 35 домов. В 9 верстах — слобода (Кубанская обл.). Приехала докторша с мужем и двумя девушками — дочерьми. Жили. Ночью выстрелы: бандиты… Входят. В полутьме комнаты — только свечка.

— Вы жиды? Иконы есть?

— Есть.

— Знаем мы вас! Вы так теперь… Кресты есть?

— Есть. — Показывают.

— Ну, ладно. Сколько вас? Пятеро? Ну, глядите: через полчаса придем — и если вас тут больше будет — всех к стенке!

Прибежала одна молодая еврейка, красоты необычайной. Умолила: спрятали за красоту. Бандиты вернулись, нашли ее, изнасиловали. Опять ушли. Оставили сторожа. Добродушнейший разговор. Сторож рассказал об островах на соленом (лечебном) озере:

— Бриллиантов там у них, золота!

Прислали советскую охрану. Пошел слух об островах. Среди охраны разговоры:

— А не уйти ли и нам на острова? (Скучно , жарко.) Хозяевам:

— У вас ячменя нет для наших лошадей, мы уйдем. Ушли. Банда усилилась.

Бровинцы: атаман Брова. Они — за советскую власть, но против разверстки. Приходят ночью. Выстрелы. — Кто?

— Бровинцы.

В слободе довольны…

Слух о том, что хотят похитить девушек. Дома не ночевали в эту ночь. Действительно, издали ночью видели, как в окнах их дома вспыхивали и потухали огоньки. Утром пошли, увидели развороченные постели. Больше ничего не тронули.

Однажды взяли докторшу в плен: раненые есть на островах. Увезли, заставили перевязать, потом вернули обратно. Тут — сестра милосердия с отрубленным пальцем (на Островах) — рассказывает докторше… Советская власть объявила амнистию бандам, которые выдадут своих главарей. На Островах подумали-подумали и убили студента, который был у них за атамана. Время жаркое: голову засолили и предоставили.

‘Аграфен Петрович’.

Женщина, купеческого роду. Вышла замуж по любви, против воли родителей. Муж оказался слабый, благобабообразный (‘возмужал — возбабел’). Увидела, что если сама не будет мужем — конец и ей, и детям. Взяла все в свои руки. А тут революция. Стала в городе учредкомом. Привыкла к мужскому костюму, кожаной куртке, к мужским делам: двигать вагоны из города в город, тысячи пудов, в купе с мужчинами. Чувствовала себя мужчиной.

И вдруг иногда засосет: дети. И возвращается домой, так странно снова стать женщиной, иметь мужа.

…Выносил смертные приговоры, а потом бился головою о стены, о дверь. И ничего, физически все креп. Считал, что может узнать, нужно ли расстр[елять]еливать человека или нет — по тому, как он войдет, как сядет, как положит руку. Первый вопрос на допросе:

— Вы что сегодня ели? — огорошивает обвиняемого.

Лека.

Жила в квартире (1918 г.), где содержали (зимою) козу. Житья не было: выйдет, бывало, в коридор — а коза на нее, и ну бодать. Весь живот, все коленки, бывало, в синяках.

И поросенок: в комнате постукивает по полу копытцами.

Комиссар, пьяный, издал приказ: ‘Всех евреев на баржу — и отправить в Ханаан’. Крик… Помощник спрашивает:

— Какой Ханаан, где?

— Никаких разговоров: на баржу!

На другой день протрезвился и отменил Ханаан.

Письмо расстрелянного:

‘Маруся, родная, прощай! Прощай. Ведут’.

Когда шли — старухе прохожей бросили это письмо. Бабка подняла, пошла относить. Обошла всех, каких знала, Ma-русь в городе — не те, так и не нашлась настоящая — его — Маруся.

Отставил ногу, выпятил грудь: как буква Я…

Они втроем шли под руку: было похоже на букву Ж…

Как муха, вынутая из варенья: ноги, крылья склеены, жужжит — жалобно…

Февральская революция.

Солдат, которого поставили на часы к пушке у Думы и забыли сменить: двое суток стоял. Народ его кормил.

Бабы на углу Литейного и Невского с гречневой кашей: давали из горшочка каждому по ложке. Матросы на грузовиках с караваями хлеба: резали хлеб тесаками и раздавали.

В казарме еще идет ученье. Вольноопределяющийся прибегает и хватает командира за локоть. Тот ошалел: что за дерзость! А вольноопределяющийся:

— Солдаты сюда идут. Бегите!

Тот даже не скомандовал — убежал. Солдаты так и остались стоять. А он — в казарме учебной команды, где — знал — не убьют. И сквозь толпу пробирался, умолял:

— Ради Христа! Ради Христа! (Раньше — всегда с матом.) Другой залез под диван. Третий спрятался в вещевом складе. Его нашли — и снаружи вольноопределяющийся слышит только совершенно свиной визг.

Другой вольноопределяющийся штыком наперевес рвется в соседнюю комнату:

— Пусти! Я его должен! Я должен! — и весь трясется. Этот вольноопределяющийся — студент-политехник, а другой — офицер, которого он хочет заколоть — студент-технолог.

На улице: уже наставили штыки в живот офицеру. М. отвел, молча, штыки и показал, молча, на три золотых нашивки на рукаве: трижды ранен. Ушли…

Какому-то эскадрону под Царским не посылали довольствия — и они сами стали доставать фураж по деревням. Лесная жизнь. На путях стоит цистерна со спиртом, отцепленная от шедшего в Петербург поезда. Разведали — и стали цедить. Напоили лошадей. Пьяные лошади…

В гости ходили к 86-му году, к Гелиосу: в домах, где было бельгийское, электричества не было, ходили туда, где было.

Мозги переваривают мысли. Слова — не больше, чем переваренные мысли — мозговые экскременты.

Деревня.

Весна. Солнце. Лица у девок от солнца загорают, золотеют. На губах у них зреет малина.

На площади возы подняли оглобли — как руки.

Частушки

Мой муж комиссар,

А я — комиссарша:

Надо всеми он старшой,

А я его старше.

Пошла плясать,

Только пол хрестит.

Наше дело молодое —

Нас и Бог простит.

Ты моя краля-кралецька,

Да выходи на крылецько,

Огонь у нас, у вас угас:

Увидят, заругают нас.

Сегодня теплая погода,

Отпотели рамочки,

Весна пришла, моёва нету,

Дорогого Ванечки.

Раскака ж это погода:

Дождь идет и снег падет.

Нежли ж моя кудриночка

Сегодня не придет?

Мне девчонке было худо,

Когда цветок лапти обул,

Я стояла побледневши,

Кол меня смеялись в гул.

Глянь-ка, душенька, на небо.

Кто в нас прав, кто виноват,

А по-хорошему гуляли —

Про нас всяко говорят.

Настоишься, настоишься

У моих холодных ног

И напросишься прощенья,

А тебя не простит Бог.

Мы с кудриночной супольи,

Между ног больша река,

Много славушки приняла

От его — от дурака.

Завивала б я кудёрышки —

Боюсь, маменька, вас,

Ах, за этие кудёрки

Любят мальчики гораз!

Справь-ка, миленький, галошки

На мои скореньки ножки,

Еще гейшу на меху —

Чтоб посмеяться пастуху.

Я девчонка мала-мала,

За народом не видать,

Песнь пою, пою — притопну,

Чтобы всем было слыхать.

Меня Ванюша провожал,

Гармонь за пазухой держал,

Он заиграл, пошел один,

Пойдем, подружка, поглядим.

— Куда, милый мой, идешь?

— Дорогая — в гости.

— Милый мой, возьми меня!

— Дорогая — после…

Слезы льются церез блюдце,

Не могу я цаю пить.

Пейзаж.

Луна, как медный конек на гребне избяной крыши. Черными треугольниками в небе крыши сеновалов, безоконных, спящих — спящая улица. Жук тянет свой бусовой канат невысоко над травой. Над лилово-серой пыльной дорогой низко шныряют летучие мыши — будто кто ими перебрасывается с одной стороны дороги на другую.

Молодой бычок — ‘Василий Красивый’.

Надпись на фотографии:

‘Глыбокоуважаемому Арсентию Арсентьевичу
от Ал. Воробьева’.

Баба гонит борова, боров от нее под вагоны, баба за ним:

— Ах ты, водяник кривой, вот я тебя ужо, ты куда это? Я тебе что вчера сказала?

Разговаривает с ним, как с равным.

Филимон Петров — явился на собрание сельское:

— Ну, выбирайте мне секретаря тяперь.

— Как секретаря? А председателем кто же будет?

— Я, конешно, я на селе — самый бедный.

Избрали…

Явился Филимон Петров к Аннушке: сапоги ему к зиме понадобились. Аннушка туда-сюда, разговаривать. А он ей:

— Не смей со мной разговаривать!

Она еще пуще. Тогда Филимон Петров:

— Лишаю тебя голоса на три дня. Три дня чтоб ни слова у меня не смела, чтоб голосу твоего не слыхал никто!

…Уланы какие-то с фронта сюда заехали — когда все с фронта тронулись. В этих краях наших разгружались уланы. Ну, все имущество их полковое разделили честно-благородно, иным по 6 шинелей досталось. Все у крестьян выменяли. Оружие — так, даром, дарили: винтовки, там, пулеметов — четыре…

…Ростом больно высок был — так пришлось его на колени поставить, когда расстреливали…

Коровий праздник. Коровы, не выгнанные вовремя, ревут благим матом. Потом ведут (после коров) — лошадей, овец, коз — по чинам — кропят святой водой на выгоны…

Тень от облака бежит по полям…

Звуки.

Днем, когда солнце, немые стада алюминиевых облаков — над скошенными лугами только одно: сухой травяной треск кузнечиков да рыба плеснет в реке. А вдали — из двух половин: верхняя — белая, низ — юбка — красная — баба гребет сено.

Вечером. Писк ласточек, по дворам — жиканье молока в подойники, отбиванье кос.

На заре. Петухи, рог пастуха, мык коровий, в церкви — благовест: сорокоуст.

— Эй! — С того берега лодку рыкают! — Давай!

Названия сел: Капищна Гора. Келбуй. Романда. Уйта. Зааран. Лелья. Миндюкино озеро.

Баба:

‘Сердце переболело!’

‘Таконько вот’.

Когда началась стрельба — все бежать.

‘Даже оболочку какую потеплее и то не взяла, взяла сдуру да спеху одни варежки, на зиму изготовлены были. Весь скот, все оставили: на волю Божью’.

‘Те-то под окнами ходили, всё выслушивали. Так уж мы шепотком стали все: окна-то, сам знашь, низеньки-таконьки…’

Свясло (для снопов).

Пелёт (в овине — пристроечка низенькая).

Овины — как старые русские терема.

Солнце заходит, на земле уж почти, осветило красным одни стволы яблонь, а шатры лиственные — темные, как красные столбы — а меж ними — темные со сводами туннели.

Мост железнодорожный — кружевным горбом.

‘Ну, нынче какой улов! Только и наловил комиссаров пяток на уху…’ — (комиссары — ерши).

Рыбачий поселок Сопятка. Снасти — ‘руси’ (‘Пять русей нынче поставил’) или ‘курмы’.

‘Раньше-то, бывало, хоть плохонький, да свой’.

Печь — с белым теплым животом.

‘Земля? А пускай она хоть провалится! Я и на кочках проживу’.

…Прижал ее к груди — будто воробьеныша в кулаке держит, и сердце крохотное — колотится изо всех сил — рука слышит.

‘С Христом были все трудящие, как то: волхвы, пастухи и ангелы’.

— Мам, дай яблочка! Поди, купи яблочка!

— Все маленькие давно уж спят, а ты… Чего выдумал!

— Маленькие яблоки спят — а большие не спят. Ты купи большое!

…Выскочили на веранду дачи дети с крошечной кухней, начали стряпать.

…Зажали рукою фонтан, вода брызнула на голову доктору, смыла у него прядь волос на голове — оказывается, огромная лысина, прикрытая сбоку волосами — длинная этакая, мокрая полоса водяная повисла до самой шеи…

Из старой книги:

‘Никакой ребенок не бывал того достоин: в самых малых принцевых летах чистосердечные и чувствительные изрядства проникали сквозь густоту детских органов’.

Игры: бириби и каваньоль.

Экипаж: визави.

В театре: ‘Видеть соседнюю игру им советуют, потом ворчат некоторые веселые стишки’.

‘Иная, притворяясь пройти пельте из балету, старалась выказать ногу и еще нечто больше, чтобы тем вознаградить гнусное расположение ее бюста’.

‘Все выражения самые существенные не возымели бы описать столь сильных прелестей’.

…Подошел к Неве — и увидел: сфинксы стоят, повернувшись к нему [спиной] задом.

Птицы Халевры финитные.

Когда к земле вечером склоняется солнце — они [заслоня] кропят землю росою, а когда утром встает солнце — они крыльями заслоняют от него землю[, чтобы] и сжигают себе крылья, заслоняя землю. Падают сожженные красные перья вниз. И у всякой птицы, какая знает солнечный восход, есть перья из крыльев Халевры.

Петр Иваныч.

Работал на заводе в столярной. Потом зачитал божественное и объявил однажды, что вознесется на небо. Пошел слух. На Преполовенье — крестный ход. Народу — сила. И впереди попов, инок — Петр Иваныч в белой ниже колен рубахе. Взлез на крышу заводских сараев (внизу у стены куча угольного мусора). Замахал руками в белом, как крыльями, подпрыгнул — и вниз, в угольный мусор. Вылез оттуда — черт чертом. Взялись его бить:

— Не возносись, сукин сын, не возносись! Не морочь людей!

Деревня.

Мужик пашет. Проведет борозду — и на свежую разрытую землю — стаей грачи: клюют червяков. Все время — за пахарем, садятся ему на плечо, на соху…

Разлив. Деревни отрезаны. В избе — на четверть воды, утонул ребенок.

Деревни: Холуй, Мстеры (около Клязьмы).

Мужик, когда говорит с господами, все называет уменьшительно.

В хлебе до осени кормятся и жиреют куропатки, тетерева, дупеля.

R. Спектакль — приезжая труппа.

Афиша: ‘Билеты — от 2-х до 5 яиц’.

‘Жить стало узко…’

‘Редактор у нас завелся. Статьи в редакцию пишет’.

Похороны — ‘без церемоний’.

Он прибольшился.

Я стояла в череду

Получать картошку.

Рядом баба родила

Мальчика Антошку…

На улице стали с человека шубу снимать ночью. Он орет. А ему:

— Молчи, такой-сякой! Вон со святых ризы сдирали, они и то молчали. А ты лучше их, что ли?

На балете ‘Дочь фараона’ — лев, подстреленный, падает. Статист заболел, взяли из театральных рабочих мужичка. На репетиции мужичок-лев упал ничего, как надо. А на спектакле поставили гору, падать ему с горы. Поглядел — высоко! И перед тем, как падать… правой лапой перекрестился православный лев.

Ленин болен.

Работницы завода собрали митинг и постановили: отслужить молебен о его выздоровлении.

Комиссар.

…Поправил натянутые туго штаны и сапоги, вышел на платформу, и чтобы не испортить тугости — старался идти на прямых ногах, а через рельсы переступал особенно копытно.

Поднял в каждую руку по 2 пуда и каждой рукой 25 раз перекрестился. Остановил плечом 7-сильную машину. И этакого поставили на колени…

Сон (С):

Лестница, но без ступеней, гладкая наклонная плоскость: по ней взойдешь два шага — и скатываешься вниз…

R. ‘Всё жилоты растаскали, ничего почти не осталось, дрянь…’ (‘жилоты’ — из Жилищного Отдела).

R. Книжное распределение.

Мертвый дом, мерзлый. Все служащие больны, и только одна еще ходит в вязаных перчатках, с красным носиком, в платке, чихает, кашляет. Зала, груды книг.

— Пришли от пекарей за книгами.

— Ага… Ну, выдать им все книги на букву Г.

И получают: Гоголь, Герус, Гете, Гейне, Гобино…

Орден перестальтиков:

‘Открытие мощей’ — ежегодно 4 марта. Свои шпионы, штрафы, кружка для пожертвований. Многоспальная кровать у студента ‘Утки’. Взлом кружки. С кружкой по ресторанам: за ними — шпионы (хотят примазаться к пропою). Пропиты ‘штрафы’, являются, забирают вещи — пропивают…

R. ‘Самостирка’.

R. ‘Спать валетом’ (в вагоне — ’69’).

R. …Пятеро ворвались, ограбили, повесили женщину. Случайно ее спасли от петли. И вот, еще с выпученными глазами и с полосой на шее (через ¹/₂ часа) она явилась получать карточки на хлеб…

R. Темная комната.

Одна свечка. Допрос ‘с ужином’. В крепости. Постепенно <3>.

— Хлеб? Хорошо…

— Топят? Хорошо… Военком с рыжей бородой:

— Я к вам хорошо отношусь… А если прикажут — расстреляю.

Водопроводчик:

— Я против власти никогда не шел. Против царя не шел, и теперь не иду. Оттого мне и хорошо.

Передал письмо.

Двери запирались только для начальства. Часовые, ‘на стреме’ — один. Открыты и женские камеры, ходили к ним в гости.

Прогулки ‘в кругу’ и ‘в углах’.

Свидание ‘всех со всеми’.

Для старосты и Библии — открыты все двери, весь день. С женского отделения передают через Библию новости, письма.

Речь на толстовском юбилее: ‘Мы с ним немножко разошлись…’

Комиссия в венерическое отделение пришла. Одна из лежавших там женщин — вдруг, присмотревшись к одному из членов комиссии:

— А ты, Манька, как сюда попала?

Любовные дела:

В Крестах в камере — жена и муж вместе. ‘За пайку хлеба’ женщины дают. Темный коридор, надзиратели и надзирательницы — играют ‘в жмурки’.

Девица является к доктору и требует свидетельство, что она никакой венерической болезнью не болела. Песни пела, в спектаклях выступала. (Ей надо было выйти замуж — жених потребовал удостоверение.)

Ликвидация неграмотности в тюрьме. Рассказ, как застали en flagrant dlit. Один спрашивает:

— А как туда пройти?

Следователь превращается в заключенного. И наоборот: Лева — сидел и строчил доносы (сидел за преступление по должности). Потом назначен был следователем.

‘Семашка’ — вошь.

…Они уходили с песнями. Все слышали…

Приговор об отсидке — адресован: ‘Жене расстрелянного такого-то…’

Засада.

Пришла молочница и заявила в милицию, что — налетчики, всех хватают…

Еврей.

Энергичный. Инженер. Был за границей.

‘Все люди — промышленники. Писатели, литераторы — промышленники’.

‘Все люди — негодяи’.

‘Трудовой буржуй’ и ‘просто буржуй’.

В тюрьме понемногу начинают спекулировать в камере. Он борется, но потом сам идет по этому пути — попадается. Кто-то в театре упрекнул его, что на допросах он выдает. Не пошел на прогулку, дождался, когда ушел сожитель — и повесился.

— Что это там в уборной артисты собрались?

Сторож:

— А просто так — собрались и друг на дружку внимание обращают…

Прожектёр пишет о:

1. подъеме тяжестей водяным способом — согласно закону удельного веса,

2. согревании воды, жилищ и хотя бы небольших участков земли <с> помощью вогнутых зеркал,

3. смородиной, которая растет во множестве на берегах реки Лежи (в 6 верстах от Сухоны), наделить огороды крестьян северной полосы, а также сделать посевы в лесах,

4. ‘точно так же и разведение различных полезных пород грибов на местах, где они сами освоились, или переносить грибницу в места, близкие к жилью человека’,

5. о ‘морских млекопитающих’ — нерпы, тюлени,

6. разведение орешины — дают большой приток окончания нет>.

<9> <Рукой Л. Н. Замятиной> ...деревянный сундук, окованный ‘морозным’ железом.

Квартальный в полицейском.

Бо’ — храни.

Игра была такая. У сарая росла старая липа. Влезали на крышу сарая и скатывались вниз. Внизу крыши никаких перегородок не было, и оттого неминуемо было — либо упасть с крыши на землю, либо перепрыгнуть шага на два на липу. Ну и прыгали всегда, хоть и страшно. А потом, когда набегаются — она слезает в бадью колодца, и ее опускают вниз. Колодец такой глубокий, что и летом иногда там вода замерзала. Спускают вниз, все становится холоднее. И уж совсем внизу, когда бадья коснется воды, и весь <колодец> обратится в одно крохотное окошечко света где-то внизу — она дергает за веревку, и ее поднимают.

Любили ходить к Пал Антонину — за подсолнухами и маковыми головками. Пал Антоныч припадает на левую ногу и говорит:

— Ох-ти, мне нога-то снёт, нога-то снёт.

Он стал гордым с тех пор, как побывал в Москве. Гордится, что его дочь стала носить шляпку — настоящая барышня. Дети знают его слабость к лести и всегда начинают с этого:

— Ах, какая у вас хорошая лавка, как много товару.

Мишка терпеть не может целоваться. Когда поцелуют его, вытирает губы и говорит:

— Терпеть не могу, когда девки целуют.

Перед обедом читают молитву, молятся, а ребята толкают друг друга и смешат. Один раз довели Мишку до слез. Сказали ему:

— Мишка, а, Мишка, твой-то Михаил Архангел (его ангел) ведь девка. 1ляди — рубашка на нем какая, длинная, девичья.

Бедняга плакал.

Однажды Мишка повалил на себя шкап с посудой и целый день просидел в каретнике под старыми санями. Искали-искали. Сестра нашла.

— Есть охота, — говорит, — да боюсь. Там мамка с топором, дедка с пистолетом — убьют.

Уверила его, что не убьют. Пошел спать. Принесли ему потихоньку в постель поесть.

Когда уже очень донимала мать, уходили все трое к Федору Взуебеному, знакомому мужичку, и жили у него по неделям. А со всеми проезжавшими мимо мужиками наказывали заехать к матери и докладывать, что живы-здоровы и живут у Федора.

Фамилии.

Адамия, Иван Николаевич,

Бурьян, Петр Христофорович,

Гаврилица С. Ц.

Гарабурда, Людвиг Феликсович,

Дорда, Василий Емельянович,

Журба, Николай,

Задюжко, Константин,

Ижицкий,

Колодяжный, Александр,

Крахмальный, Николай Павлович,

Крысинский, Ромуальд Августович,

Могилка, Данил Федорович,

Пастушок, Сидор Иванович,

Погода, Виктор Францевич,

Пупырников, Изяслав,

Символ, Иван Авраамович,

Солодуха, Александр Демидыч,

Трухлый,

Тюхляев, Сергей Борисыч,

Умников, Павел Николаевич,

Цецько, Михаил Осипович,

Шонков, Федор Михайлович.

‘Гаук, или Непреоборимая Верность’.

‘Повесть о Георге, английском милорде’.

Терпленья нету.

Лягушка — кричала не своим голосом, попалась горластая.

— Фунтов в 30 лягушка.

— Куда в 30, куда пуд весь.

Приходили по вечерам к озеру слушать лягву-чудище. Скоро поняли, что и не лягушка это вовсе, где ж видано, чтобы лягушку на версту слышно было. Черт это, чертяка водяной. Раньше потешались криком, теперь бояться стали. Не пускали ребятишек слушать, как черт песни поет. А нашлись люди, решили сельчан от черта избавить, изловить его да закрестить до смерти. И в полночь ходили чертоловы к озеру, и в полдень, и на заре, и в воскресенье после обедни — нет, не удавалось черта поющего поймать. Квакал себе на заре да квакал. Один чертолов Семка Псалтырь — доловился. Читал он псалтырь по упокойникам — дорогу перебивал черничкам. Ну, прочитал раз, угостили хорошенько, выпил, осмелел.

— Пойду черта поющего изловлю, что в сам’деле такое?

Пошел с вершей в руках ловить. Вот тут где-то поет, вот сейчас. Зачерпнет — ничего. А черт уж подальше отскочил, вправо, и опять совсем близенько турлу-турлу-турлу. Семка Псалтырь за ним. Манит-манит его черт, да в омут и заманил. Ухнул Семка, и поминай, как звали.

Муж полоснул бабу свою ножом. Ахнула — и свалилась. Полежала в пыли, подобрали добрые люди, в больницу свезли. Да на грех из больницы и доктор, и фельдшер на свадьбу уехали в город. Что тут делать! Повезли бабу домой, назад. А муж — как увидал — везут, таки совсем взбеленился. Топор взял в руки, поперек. Перекрестился — да как хватит бабу топором по шее. Так голова и отвалилась у бабы, и затрепыхалась баба, как курица безголовая.

Умер покойник, лежит в гробу. Стали гроб на погост тащить — не идет с места. Двое мужиков здоровых, пыхтят — а гроб ни с места. Что тут делать? Позвали еще двух — не могли стащить.

Старичок поселился в лесу. Шалашик построил, колодец вырыл. А на дне в колодце — огонек горит, опять потухнет. Чудеса, дивуются благочестивые, крестятся, от колодца отходят, старцу деньги кладут.

В лесу — огромное дупло — дуб: десяток ребят влезает, светятся гнилушки.

Лютует шаромыжник.

На колокольне часы отбивают.

Книгочей.

Капитан седобородый танцевать любил до страсти. И хорошо танцевал. А вот перестали дамы с ним танцевать. Как? Что? Почему? А потому… что всех дам он занимал разговором одним и тем же:

— Знаете ли, гм, да мне доктор прописал танцевать… Пища не выходит, знаете, геморрой что ли — не знаю. А попляшешь — оно и лучше.

Коник, сергибус, будылки, кудла, трощать.

В деревне — страх пожаров, четверговая свечка и прочее.

Деревня — купанье в озере.

И стволы сосен еще хранили касанья лап золотого паука — золотели, были прозрачные, янтарные.

Разговор.

Дождь пошел. Потом перестал. Потом обратно пошел.

Военное.

Прапорщик после вечерней молитвы поучение произносит о вреде пьянства. Один из слушателей напоминает:

— Да, ваш’бродь, очень нехорошо. Как вот, мы вас-то в Нижнем ташшили? Сеном нос оттирали?

Купец.

Пьяный рассказывает, как был в Венеции:

— П-пним-маешь, А-адриатичское море, ну, и сижу я, и сзади — кто-то по плечу: хлоп. ‘Иван, — г’рит, — Семеныч, друг, ты? Здра-аствуй’. Пни-маешь, это на Адриатичском море: с-сижу я, и вот…

Купец говорит:

— Н-ну, девочек пригласили… Так только, для запаху, не больше…

— Соус, — говорит, — такой вострый, что язык от него в трубочку свернулся…

Купец (пьяный):

— М-меня отец, покойник, учил: ‘Ты, — грит, — как пьян ни напился, а ты — деньги в долг не давай…’ Вот сейчас у меня тут вот лежит — а не дам.

— С-сукин сын, — (другой говорит).

— А-а, так?

. . .

— Мы с тобой воспитанья не возвышенного, на дуель ты меня не вызовешь, чего нам с тобой колошматиться…

— Т-ты, бр’т, на армянке никогда не женись: у армянок — у них с 30 годов в носы рост идет, нос растёть — итак, бр’т ты мой, вырастет и крючком загнется… И не узнаешь, какой и был…

Нос — как старичок, усевшийся в кресле…

Деревня.

В церкви, в сводах заделаны кувшины для звуку.

Ихий, ихи дети.

Болящий Степан.

Болящая мать Федора. 46 лет лежит, мочится по капельке через 10 минут, глаза живые, быстрые. Муж и няня. Любовь. Сын няни: Ее друг.

Овин — (для сушки зерна) — яма, в ней печь, наверху выстлана обмазанными глиной прутьями. На прутья сыплются снопы.

Одонья, ометы (умёты) хлеба.

Прясло.

Курица грудастая.

Прошел слух — поселилось у озера ‘чудо поганое’.

В чистый четверг погрызли от обеда корки на ночь, — чтобы встретиться всем на том свете: если хоть один будет из семьи праведник, так все попадут в рай.

Слово: барахло (ворохи?).

Колотырка (баба).

Муругий, взгальный, запсотила.

Почтальон Андрей Иванович сказал, когда на Пасху весной пошел снежок — грязь, распутица:

— Вот теперь уж, должно быть, во всех Европах истинная весна, время, в которое рождаются почки и травоядные животные.

Сторож, везший жену в больницу, рассказывал:

— Вижу, уж совсем она лежит без признаков.

Деревня.

Дед Роман — кланяется по-старинному, уперев руки в бедра, всем станом.

Овин — внизу теплины, в углу темный подлаз.

Пали к нам слухи.

Изунять, бучило.

Налито?

…Осень. Улетели скворцы. Перестали стадо гонять, в сенях сечкой рубят капусту.

Фельдшер употребляет иностранные слова:

— А если не можете сами приехать, то пришлите какого-нибудь секунданта.

[Васькин, урядник, на обеде провозглашает тост:

— И за ваше отродье.]

Нужно посмотреть на тень: если тени нет — то ‘он’ — черт.

…В новой нестираной, каляной рубахе.

‘Черти Богу молятся’.

Каждый раз, когда он брал ее, она ощущала ужас и сладость умирания, смерти.

Писатель (он) — может писать только тогда, когда уверовал в то, что пишет, — в эту явную (для него) ложь, выдумку. Писатель должен приучить себя верить в любую ложь (если он хочет писать), в чудовищную ложь, в нелепость. Иначе нельзя писать. И вот это переходит в жизнь: уменье верить, уменье обманывать себя.

И чем сильнее талант, тем сильнее, ядовитее правдоподобность самообмана.

Бахила, студь, раструсной, разверный {Запись расположена нами в алфавитном порядке (сост.).}

Браный (скатерть)

Ввечеру

Веретьё

Верея

Взашей

Вполсыта

Вполпьяна

Впусте

Гнетить (разделить, разводить)

Гоношить

Докуда

Дюжеть

Жеребий

Запошивка

Застить

Застреха

Затуркали, загайкали

Зернь

Карла (карлик)

Клянчить

Корнать, окорнать

Кудель

[Кудель]

Лёжмя

Лемёх

Мережа

Могарыч

Навряд

Напропалдло

Невдогад

Объярь, объяренный (волнистый)

Опричь

Орясина

Офени

Очунуться (очупнуться)

Плотить (протину)

Покамест (Покаместов — фамилия)

Полеть

Полпива

Потатчик, потачка

Раструсной

Разверный

Ртачиться, артачиться

Ряхнугься, рехнуться

Сажалка

Саламата

Серпянка

Снитейный (щи из снетков)

Стыдь

Тавлей (шешечница)

Телепень

Хаять

Клюканов.

Два парня — Клюканов и Богомолов, искали Бога. Пошли в лес, Богородице молились, звали, чтобы показалась. Нет. На икону наплевали: ничего. Изрубили, сожгли: ничего. Пробовали черта вызывать, ставили черту свечку — ничего.

И решил Клюканов:

— Бог есть, но только отвернулся он от мира, и мир — это [же] не настоящее теперь, не Божье, нет Божьего образа, безобразное.

Богомолов стал изучать природу, а Клюканов открыл кабак. Изба, при избе пристройка грязненькая <слово вписано Е. И. Замятиным> и кабак. Бедным остался Клюканов: 2 ведра водки продаст, 3-е — пьяницам. Соберет забулдыг каких — и спаивает: пейте. Сначала немножко, разлакомить, а потом — просят, а он навоз заставляет есть:

— Съешь, что собака нагадила, — тогда дам. И едят: вино даром получают.

Клюканов радовался, что правят плохо: чем хуже — тем лучше, тем ясней, что в мире нет образа Божьего.

А Богомолов искал какую-то руду, глину фарфоровую, разбогател. Дом построил в 9 окон, светлый.

Была Голубчиха, барыня прогоревшая — после крепостного права. Так ей Богомолов платил по 200 рублей в месяц, просто так, чтобы непозорно свой век доживала.

Богомолов поехал в город, остригся, надел городское платье. Все ничего, ходил, но против гостиницы ‘Националь’ остановился, ахнул и стал пальцем окна считать. Пересчитал, помножил в уме, сколько стекол и сколько стоит.

Баснописец Крылов.

Старая барыня. При ней не смели упоминать об отмене крепостного права. Бутурлина. Задавала тон всей Москве. 12 горничных — все в белых чулках и бесшумных туфлях. Водили барыню под руки, носили за ней собачку, платочек, нюхательную соль. О гостях докладывали: внук генерала такого-то, двоюродный брат графа такого-то.

Мельник — изобрел мех: дуть на крылья ветрянки, когда ветру нет.

Докторша влезает в трамвай — еще не все влезли — кондуктор трогает — она кричит:

— Да, что это вы! Еще больные не все сели…

Брат X. прислал ей письмо без марки и в конце письма приписал:

‘Извини, пожалуйста, я марку, ей-богу, наклеил, но она в дороге отклеилась’.

Сынишка адвоката говорит посетителям:

— Отца дома нет, ушел к снаряду (патрону).

X. мыла лицо в ванне. Открыла глаза, тьма. (Это электричество потухло.) X. думала, что ослепла, испугалась.

Пришли мужики барыню громить, барыня чай пьет. Мужики ей ласково:

— Уж ты лучше с самоваром своим в другую комнату уйди, не ушибить бы тебя как, борони Бог.

[Солдат говорит другому:

— Да мне с ним и говорить-то противно: морда этакая интеллигентная…

Серафим Саровский был строг. Собака помещицы напакостила на паперти: потребовал собаку убить.

Обскакать (обложить). <Нрзб> одно.]

Америка. Society of vice suppression навешивает фиговые листки на статую в Нью-Йорке. Metropolitan Musum.

Появляются ‘immoral pictures’ в журналах. Общество заявляет протест — и журналы вынуждены снабжать репродукции статуй балетными юбочками (есть особое клише).

В книге стихов Addison (‘Abyss’) нашли immoral passage, решили книгу изъять из библиотек и школ. На суде спрашивали женщину:

— Можете ли вы читать, не краснея, этот отрывок?

Водевильная труппа путешествовала из города в город. В труппе были артист и артистка, жили невенчанные. В одном из городов, особенно моральном, от них потребовали, чтобы они повенчались. И повенчали.

Тамбовское поле. Кому не случалось идти бескрайним тамбовским полем? Ширь, удаль, размах, и самоё солнце затерялось, и так заливается какой-то жаворонок малюсенький, и далеко, на самом краю, сияют кресты: там — город, такой же, должно быть, широкий и вольный город построил себе тамбовский люд. А прийти в город — все оборванное, облупленное, грязное, и посреди города в луже свинья.

Дымник в черной (курной) избе: курная изба выше обыкновенной, чтобы дым под потолком высоко ходил. В потолке — окошко и задвижка, и от окошка — деревянная труба-дымник.

Солдат на улице говорит:

— Да, что ж, мы народ темный, как, говорится, эти самые индусы, а вы белую гвардию устроили.

За запыленным, грязным окном, в мягкой темноте горит и курится лампадка: молится сморщенная, вся светленькая и чистенькая старушка.

Снег.

…Идет все сильнее. Наступает белая стена, и за ней ничего нет. Нет ничего: стена.

…Змея, белая, извиваясь, катится поперек дороги.

…Фонари в снежном воздухе: налитые светом, водяные, расплывающиеся цветы.

Мальчик-уродец, с согнутыми, высохшими ногами. А глаза у него такие, будто втягивает ими тебя и запирает в стеклянную клетку в своем мозгу. И ясно: через 100 лет прийти к нему — он так же посмотрит и узнает.

Средство от бессонницы — засыпать держа палочку сургуча в руке.

Ребенка запекают в печи от собачьей старости.

‘Комната у интелегентной дамы, ход скрозь хозяйку’.

Присягу принял не пить.

‘А ангел-то тебя на левой скрыжали и запишет’.

(Перепев.)

— Ай, за пощуп-то деньги берешь? — (говорит баба).

— А ну-ка, дай я тебя, вот, задаром пощупаю? Дашься без армяка-то, ай нет? — (говорит торговец).

Пестрота, расписные, лубочные, веселые пятна, пьяные к вечеру. Распаялись, как раки, — и бормочут, затихают, наорались за день. Идешь мимо деревьев: темно — и вдруг корни шевелятся… И не корни это, а пьяненький Андриян прикурнул. Поглядел, нагнулся:

— Господи, батюшка — и не Андриян как будто, и не нашенский, чей-то чужак. А и Андриян — тоже кубыть.

Деревня.

Ночью муж приходит на постель к жене. Никаких стеснений, все это дело самое обыкновенное и естественное. Мальчонка глядит во все.

На Волге говорят:

— Купаться-то купайся, да гляди, тут народ какой: заглядись — самого утащат.

К ‘Полуденнице’.

В тот самый год, как хлеба дождь залил, в ‘мокрый год’ — приехал в Куймань…

…Все счет ведут — от праздника до праздника, от холерного года до голодного.

Ярмарка.

Облака пыли. Пыльный, как будто посоловелый, пьяный слегка, свет солнца.

Чумазые лица пьяных.

Красный товар (ситца и пр.).

Продажа картин: ‘Страшный Суд’, ‘Ад’, ‘Старец с медведем’.

Лопаты, колеса, кадушки, учебники. И пироги с морковью.

Все выходят, глазеют, щупают, не покупают.

Лесной пожар в горах, ночью.

Шершавость в природе.

На сем месте тело погребено,

В 1371 г. земле оно предано,

Магнуса Шведского короля,

Который святое крещенье восприя,

При крещении Григорием наречен.

В Швеции он в 1336 г. рожден.

В 1336 он на престол был возведен.

Велику силу имея и оною ополчен,

Двоекратно на Россию воевал,

По прекращению войны клятву давал,

Но преступив клятву, пока вооружился,

Тогда — в свирепых водах погрузился,

В Ладожском озере войско его осталось

И вооруженного флота знаков не оказалось,

Сам он на корабельной доске носился,

Три дня и три нощи Богом хранимый

От потопления был избавлен,

Волнами к брегу сего монастыря управлен,

Иноками взят и в обитель внесен,

Православным крещением просвещен,

Потом вместо царския диадимы

Облечен в монахи, удостоился схимы,

Пожив три дня, здесь скончался,

Быв в короне и схимой увенчался.

<Рисунок: череп с костями>

<далее рукой Е. И. Замятина> Разговор солдата и…

— Дождь шел все, а теперь — обратно. Можно гулять идти.

— Что ‘обратно’?

— Ну, стало быть — нейдет уж…

Из города-столицы идем.

Господин X. так храпел во сне, что ему комнату никто сдавать не хотел, и жениться не мог. Застрелился.

Пьяный доктор бил себя в грудь и кричал:

— Хочу в Россию! Люблю Толстого, хочу в Россию! У меня геморрой — ия поеду в Россию!

(Из-за геморроя сесть не мог.)

Когда я рассказываю детям волшебные сказки — они слушают с удовольствием. Но еще с большим — когда я рассказываю о их дне. И поправляют меня — очень оживленно. Так и читатели, им нужен быт, сегодняшнее.

Не было папирос, негде достать. И папиросами заменились деньги. Играли. Один кричит:

— Иду углом на папиросу и пол-окурка мазу!

Инженер — толстый, флегма, гиппопотам. Женился так.

У знакомых была гувернантка. Ходил, присматривался, по целым вечерам молчал, глядел. Однажды пришел — хозяев нет дома. Она — сидит в гостиной одна, шьет. На столе — ‘Нива’ с приложениями. Стал смотреть, перевертывать. Взял ‘Парижские моды’:

— Как вам нравится это платье? Она:

— Ничего. Перевернул еще страницу.

— А это — нравится?

— Да, это лучше.

— А… вы хотите быть моей женой?

— ?

Вынул часы:

— Сейчас три. Через полчаса я вернусь. Вы тогда приготовьте ответ.

Через полчаса она стала его невестой.

В Хабаровске священнику пришлось ночевать в публичном доме: больше нигде не было места.

К М.

‘Я нарочно, сейчас же, в вагоне пишу, чтобы не лгать, чтобы не было никаких рефлексов.

Какая мука была ехать сейчас среди зелени — она вот только сегодня, сейчас вся вылезла. Пахло грибами, весной, еще чем-то. Ехать и сознавать, что вся эта весенняя молодость — должна пройти мимо… А ведь вот — каждая капля этого дождя весеннего могла бы, могла бы быть счастьем. Бог мой, попасть под дождь, промокнуть, смеяться, ощущать это особое чувство милой и веселой жалости — как же не жаль: дождь, все мокрое. Блестят глаза — и смех… Неужели этого никогда не будет? Я исхожу все-таки всё из того же, из гипноза. Чтобы было — пусть это будет и гипноз — нужно мне уйти чуть подальше от смерти, чем теперь’.

Психическая зараза.

Заразительность аффективных состояний: заразительны собственные мышечные движения, сопровождающие всякую эмоцию. Заразительность самопожертвования, милосердия, страха, паники, любопытства. ‘В самом количестве людей, составляющих толпу, есть мощное влияние, волнующее страсти и заставляющее подражать своему соседу’. Временами в толпе исчезает сознательная личность, преобладание личности бессознательной, направление чувств и идей в одну сторону. Личность уже не принадлежит себе, она превращается в автомат, руководимый чужой волей.

Толпа все время находится в состоянии выжидательного внимания, которое облегчает возможность внушения: первое же, ясно формулированное внушение, в силу заразительности — передается всем.

В Абиссинии — преимущественно гражданский брак. Церковный — лишь для соединения в будущей жизни. По закону полагается допускать венчание лишь после предварительного 4-летнего сожительства.

На незаконных детей смотрят снисходительно: у дочери Менелика была дочь от простого абиссинца, и Менелик, не стесняясь, но наоборот, с гордостью — показывал ее посетителям.

Для девушки ребенок — никакого позора. Гражданский брак — при особом судье. Развод очень легок, если ребенок остается у матери.

Ан.

— …Ваш билет?

— У меня месячный…

— Дайте дострадать за веру православную…

<далее рукой Л. Н. Замятиной> Сюжеты:

1. Беженка с 3 детьми: со всеми не убежать, 2-х бросает в колодезь.

2. Солдат оставил дома молодую жену. Пишет с войны брату, чтобы он занялся ею, а то все равно с кем-нибудь спутается. А так, по крайности, из избы сору не вынесет.

‘В случае своей собственности, всегда окажусь образованным хозяином’.

Молитва.

Избави меня, Господи, от полного разума.

На иконе, на свитке в руках у святого — была реклама швейных машин Зингера.

Выражения:

Эх ты, голова два уха!

Ни тилизнуть.

Раструсной малый.

Головокружение в ногах.

Ах ты, аргутанг этакой!

Ну, спи, не дудукай…

Мокрая, хрида-хридой.

R. Мальчик в неурожайный год деда спрашивает: — А что если бы нам научиться, как медведь, всю зиму лапу сосать?

Примета: много грибов в лесу — быть войне.

На Пасху — поп с дьяконом на колокольню влезли, стали звонить, а псаломщику внизу плясать велели.

Породы комаров на севере: ктырь, корамора.

Щурка — птица зеленая с желтым горлышком, острым носиком.

Желна — порода дятла. Желтопуз — змейка.

Он всем накапал в мозги, что он генерал, а правда — даже и статским не был…

Дура петая.

Вполсвиста.

Если женщина вас полюбила — она делает вам любезность, одолжение, большее, чем если бы дала денег взаймы, а между тем, если она дала вам денег — это не дает вам никаких прав на нее, дает только обязанности. Если же дала больше, чем денег — это дает права на нее. Ну, не смешно ли?

Страхи.

…Приготовил себе горячую ванну: иначе не уснуть. Налил ванну, закрыл, вышел в соседнюю комнату за мохнатым полотенцем. И услышал: в ванне что-то плеснуло, как [птица] рыба. Или будто уж кто-то опередил его, сел и пока играет себе. Побежал. Никого в ванне не было, но на гладкой поверхности еще ясно были видны круги — от удара чьей-то рукой. Волосы зашевелились. Долго сидел, смотрел упорно на воду, не было ничего. Но только вышел в другую комнату — снова плеск, тот же, но громче, озорной…

Часы — невидимые, лишние тикают в доме перед смертью.

…Утром проснулись с матерью. Глядь: кувшин, полный воды, качается вправо и влево, почти до полу, но не проливается. Так и обмерли. Мать говорит:

— Наверно, Мише плохо.

И правда…

Сюжет.

Глушь. Станция. Жена со скуки играет в карты, а муж — карт не может терпеть. Ежедневно собирались у N. Шестеро играли, а муж оставался вдвоем у печки с семидесятилетней старухой. Печка потухала, старуха дремала… Всегда вдвоем и вдвоем. Кончил тем, что влюбился в старуху. Опомнился только тогда, когда однажды нагнулся ее целовать — и увидел, что она спит…

Южать.

‘Не южи, не южи’.

— Я-то? Все пью… кроме воды.

‘Курице просо снится’.

…Огромный, толстый — с лицом бэби…

Перестал бриться, чтобы не видеть своей физиономии в зеркале.

‘Загнать в бутылку’.

Малафей Иванович.

Американка (рассказ).

Гонконг. 2 американки-гетеры в роскошном особняке. Старый почтенный китаец (сын в банке — очень горд этим) — которому платят деньги. ‘Друзья’ и гости, tea party, выбирает сама. В 12 гости, остаются только… Танцы. Огромный камин, тяжелые брусья меди, полена, шкура белого медведя перед, обжигавшего себе то пятку, то голову. Ночные прогулки в авто по Ботаническому саду. Луна, светящиеся жучки, огромные цветы. Для отдыха — на гору на носилках. ‘Тренерша’ — из старых гетер. Бой-мальчик. Днем зной.

— З-з-з, — гудят жучки.

Офицеры возвращаются домой к утру, работали. В 6 ложились спать — до 9-10, потом обед в grillroom’e отеля и к 12, после ‘банки’ вина — к американкам. Кают-компания ‘сплавалась’. ‘Аврал’. Комичный капитан тоже влюбился трагически.

Тишина, цветной свет, запыленный, орган. На окнах — гербы (<здесь нарисован значок> , олени, щиты, белки, парус). Каплица внизу. Пахнет как в киевских пещерах. Чьи-то (стертые надписи) могилы. Гробница обезглавленного во время Реформации мученика (безголовая фигура), дракон. Снаружи — головы (Данте?) львино-английские.

Англия.

Закон: сечь альфонсов. И секут.

Нравственность и 5 strokes в неделю на ребенка по новому закону.

В Newcastle’e нет докторов-венерологов. Нет в больницах венерических отделений.

— Таких болезней у нас не должно быть, и мы считаем — их нет.

Девица говорит поклоннику, который зашел далеко:

— О, no, I am innocent.

Вообще, невинность не ценится. Большая часть деревенских женщин — выходит замуж не девушками.

Внебрачные дети — довольно частое явление. Но зато нет в Англии случаев самоубийств девушек из-за потери невинности или внебрачного ребенка.

К обеду подали печеные яблоки на сладкое. Я спросил в шутку:

— На каком дереве у вас яблоки растут?

Не поняла и стала серьезно разъяснять.

Гимн между 2-х канканов (кусочек гимна).

Все наоборот: право и лево, свист в театре, свой шар в лузу.

Чистые пороги и дверные ручки.

Армия спасения. Вечером, часов в 8, полная тьма, дождь моросит. На углу под дождем толпа горланит какой-то псалом. Тут же [2 сидят] двое спорят о Lord Christ — с трубками в зубах.

Эдинбург.

Шпили и башни в тумане, все далекое — не то воспоминание, не то сказка. Замок на утесе посреди города. Солнце как-то всегда за утесом (садится), и замок на фоне ярко-оранжевого неба угольно-черный, резкие черные углы и ступеньки, и зубцы на ярком небе.

Скотчи на плаце, а внизу — солдаты в тесном междустении учатся стрелять. Мать пришла, тайком от часового бросает Джиму лепешки и зовет его:

— Джим, Джим!

High streets.

Узкие переулочки — панорамы и — восточное.

Надписи: ‘Little Jack close’, ‘Big Jack close’.

Старые дома, лестнички вверх. Шотландские мальчишки-гиды, однотонно сообщающие о казни Марии Стюарт и прочих вещах.

Прекрасная тюрьма.

Красота. Петрушка на Princess Street. ‘Royal Judy…’ Герой, бьющий всех палкой. Полицейский, скотч рыжий, негр, женщина. Под конец — скотч <бьет> его. Доктор прибегает. Собака на сцене. Ловец бабочки.

Марсельеза.

Шествие Лорд-мэра в Лондоне.

Ставили в Лондоне (Stage Theater) ‘Вишневый сад’. Вдруг — проектируют: [весь] все — в шубах.

— Но ведь лето же?

— Но ведь это в России.

И все горничные — в русских костюмах.

Здесь, в Stage Theater — имеют право ставить всякие пьесы, без цензуры. Театр закрытый. Здесь, напр., идут ‘Огни Ивановой ночи’, ‘Саломея’ Уайльда.

А вообще — всякий английский гражданин имеет право подать жалобу в суд на любую пьесу или любое произведение, если находит его не согласным с моралью. Так, ведь, было с Уайльдом.

<далее рукой Е. И. Замятина> (Из рассказа С.)

Где-то в Псковской губ. дал взаймы 100 руб. Через 3 года опять попал туда же. Все тот же сотский. Возвращает долг.

— А я тебя искал-искал, все приходил — отдать. (Думает: ‘Вот она — честность!’)

А потом сотский, помолчав:

— На чаек бы с вашей милости…

Приходит домой из церкви (прислуга).

— Ну и проповедь нынче была!

— Какая?

— А про чудо, как Иисус Христос насытил 5 человек 1000 хлебами.

— Какое ж это чудо?

— А как же? Всё съели — и ничего не осталось.

…Было страшно пожать ему руку — как бы не осталась у вас в руках — такая мягкая — из тумана, из тончайшего шелка, из…

В гости ходили ‘к 86-му г.’, ‘к Гелиосу’: в домах Бельгийского общества — света не было.

Выскочили на веранду дети с игрушечной кухней, стали стряпать.

Письмо:

‘Маруся, родная, прощай, прости’.

Бабка пошла относить, всех Марий в городе обошла. Так и не нашлась настоящая.

Они втроем шли под руку — было похоже на живую букву Ж.

Как муха, вынутая из варенья: ноги, крылья склеены, жужжит…

Мой муж комиссар,

А я — комиссарша…

Надо всеми он старшой,

А я его старше…

Февральская революция. К роману.

Солдат, которого поставили на часы к пушке у Думы и забыли в суете сменить: двое суток стоял. Народ его кормил.

Бабы на углу Литейного и Невского с гречневой кашей: давали из горшка каждому по две ложки. Матросы на грузовиках с караваями хлеба — резали хлеб тесаками и раздавали…

В казарме еще происходит ученье. М. прибегает и хватает ротного за локоть. Тот ошалел: как смел вольноопределяющийся? A M.:

— Солдаты сюда идут — бегите!

Тот, даже не скомандовав, убежал. Солдаты остались стоять. А он (ротный) — в казарменной учебной комнате, где, знал, не убьют. И только:

— Ради Христа! Ради Христа!

Другой залез под диван. Третий спрятался в вещевом складе. Его нашли. М. только слышит снаружи совершенно свиной визг: прикололи…

Один вольноопределяющийся рвется со штыком в соседнюю комнату:

— Пусти, я его заколю! Я его должен! — И весь трясется.

Этот вольноопределяющийся — студент-политехник, и тот, которого он хочет заколоть, — тоже студент-политехник. На улице: уже наставили штыки в живот офицеру. М. отвел, молча, штыки и показал на три золотых нашивки на рукаве — трижды ранен… Оставили в покое.

Какому-то эскадрону под Царским не посылали довольствия — и они стали доставать фураж сами по деревням. Лесная жизнь. На путях стоит цистерна со спиртом — узнали и ведрами носили к себе. Напоили лошадей — пьяные лошади…

Без воздуха утро: все черное и белое, никаких полутонов, углы резкие…

Карта. Показывают няньке географическую карту — ее село. Та вспоминает дядю, тетку. Потом:

— Дай тебе, господи, здоровья — все равно, как дома побывала! <1>

Фамилии:

товарищ Хохотай,

Яков В. Феофелатов,

Франциска Фигурилло,

Раиса Филофей,

Паюс Г. П.

У. Купец записывает приход в книге, всякий день начинает запись словами: ‘Во имя Отца’ etc.

R. Во время обстрела в Москве девочка записывает в дневник: ‘Всю ночь над головой разрывались пушки…’

Старик-купец до сих пор носит в кармане 70 000 рублей царскими деньгами. Весело. Приехал в деревню, играет на гармошке, поет…

R…. Жили полгода в развалинах сгоревшего дома, с ними старик-нищий. По воскресеньям он уступал им своих клиентов — и мать ходила побираться. По воскресеньям — пир.

— Теленочек Божий! Ромашечка моя!

А в сердцах:

— Статуй бесчувственный! Идол.

Сюжет:

Приехавшему из местечка еврею (наслышался о НЭП’е) — сдали в аренду трамвайный вагон. Что из этого вышло.

Сюжет:

Анархист, русский уезжает из… в Америку. Притворяется французским крестьянином, который едет к невесте в Америку, дурачком. Нет сил иногда… В казарме ползает по полу, чтоб не увидали его в окно.

Воры: ‘берданочники’ (трамвайники), ‘голубятники’, ‘кизушники’ (квартиры) и ‘кустари’ (неорганизованные квартирники).

Девочка молится:

— Хлеб наш насушенный даждь как днесь… А почему не гренки? Почему ‘хлеб насушенный’? Это же гренки?

Потом:

— Богородица-дево, радуйся… Да ведь я уж радовалась сегодня — чего ж еще?

R. Красноармейцы стояли в женском монастыре. Все монашки, кроме старух, которых уже никто не брал, повыходили замуж. Одна, самая красивая, дочь купца — за военкома.

Пошли какие-то разговоры, на собрании комиссару ставят на вид, а он:

— Моя жена докажет!

Через некоторое время жена — раскрыла заговор в городе, захвативший и ее отца.

Солдату внушили, что Бог — буржуй. Сорвал с себя серебряный крест и растоптал (суть в доказательствах товарищей, что Бог — буржуй: ‘Работает? Нет: сказано в Писании: ‘Почил от дел своих’ etc.).

Разговор в трамвае:

— Сам видел: унесла жидовка из Зимнего 200 пудов серебра.

Топили вора в Неве. Шла мимо старушка, узнала, что вор перекрестился и сам в Неву прыгнул:

— Перекрестился? Ну, слава Тебе, Господи! Раскаялся, хорошую кончину принял… Слава Тебе, Господи…

В Тосно солдат зарезал стрелочницу. Поймали. Проезжий эшелон судил.

— Ты зачем кровь пролит? — и решили его расстрелять.

Тот молит:

— Простите! Жена, дети…

Попросил, чтоб письмо дали жене написать. Дали.

‘Дорогая наша супруга Дарья Павловна. Доживаем мы на этом свете свой последний час, как мы осуждены народным судом к расстрелу.

Прощайте.

При сем прилагаю 25руб.’.

Перекрестился, в него выстрелили, свалился. Лежал на боку.

На рынке — облава. Спасаются по трубам и лестницам.

Сапожник.

Теперь — купил часы: ‘500 лет часам!’

Покупает картины. Коллекционер…

Сумасшедший:

Сидел в концерте рядом с гимназисткой. Все как будто ничего, а вдруг — в середине, встает, сделал шиш и шишом обвел всех — первый ряд, второй ряд…

‘Когда желание исполнено — возникает желание желаний…’ {‘Анна Каренина’).

Дочь-дочушка.

Голова расскочилась.

Загвазданный.

Хомутаться.

На руку ёрзок.

Нёхаться.

Села:

Иловый,

Б. Хомутец,

Замиртынье,

Голожохово,

Курапово.

Беспортошный.

Солдат-колдун жил с бабой. Что-то поперек ему баба сделала — захотел силу показать. Наговорил пряник, чтоб баба без юбки ходила — дал бабе съесть. А баба домой пришла и дала мальчишке — съел мальчонка и не может портков выносить… Уж старик стал — все ходит в рубахе, в армяке. Летом жарко, армяк скинет, неловко в одной рубахе, потешаются над ним, горится, а ничего сделать не может. Как попробует портки надеть — припадок…

Ехали под вечер с дровами из лесу вдвоем: мужик с работником. Дождь, ни зги — заехали в деревню в избу, на краю. Баба открыла — лежит на печи, рожает.

— Ой, касатики, сбегайте за повитухой!

Страсть, темень, а надо идти. Пошел работник. Разыскал бабку, укуталась, ведет ее под руку. И вдруг в теми — пропала бабка, только слышит работник:

— Буль-буль-буль…

Зажег спичку: колодец… Прибежал в избу один, а баба уже родила, младенец на кухонном столе лежит.

— Ну, хозяин, уронил я бабку…

Скорее запрягать. Рукавицы забыли на столе. Вернулись в избу, а на столе котище — младенца грызет (баба-то без памяти). Сапожную колодку — в кота, а попал младенцу в голову: младенца убил.

На рассвете выехали. Через версту мужики с косами догнали, избили, повели…

Подслушанный рассказ:

Как он, еще мальчиком сестренку подушкой придушил (поручили, ‘чтобы она не плакала у тебя’). И с тех-то пор — всю жизнь…

Наталья Ал. Чижикова, вековуша — о браке:

— И-и, вот ишшо: одеяло-то поганить!

У бабы женская болезнь. Она взяла лекарство, которое мужику дано было, а мужик тоже ‘низом болел’ — и лечилась…

‘Воспретить наружное употребление лаптей и портянок…’

В вагон нельзя было сесть. Положили на носилки — как будто больного — и внесли. Посторонились, потеснились. Тронулся поезд — и встал больной.

…Опустила ресницы — и как туча насела: все — темно, серо.

— Я одно знаю: до своей смерти — я доживу.

На стене у него висел портрет возлюбленной в таком вроде шкафчике под замочком: отопрет, посмотрит — опять запрет, чтоб другие на нее не смели смотреть.

[Сидел в [ночи?]

В зависилости.

— Как вам прикажете девочку: с разговором или без разговору?

У него болезнь такая — толстокровие: толстеет и толстеет…

Гейне.

Англичанин любит свободу, как свою законную жену, и если обращается с ней не особенно нежно, то умеет при случае защитить ее как мужчина.

Француз любит свободу, как свою невесту, он дерется за нее насмерть, он делает для нее тысячу глупостей.

Немец же любит свободу, как свою старую бабушку.

За Бёрне ходили шпионы, и он говорил:

— Я согласен составлять донесения о себе правительству вдвое дешевле, чем эта бестия, которая постоянно шляется за мною. Может быть, я мог бы даже жить тем, что был бы своим собственным шпионом.

О ‘прописании человечеству радикального лечения’: ‘Если им и удается на короткое время избавить человечество от страшнейших мук, то это делается в ущерб последним следам красоты, до тех пор остававшейся у больного. Гадкий, как вылечившийся филистер, встанет он с постели и в отвратительном больничном платье — пепельно-сером костюме равенства — станет прозябать со дня на день. Вся проходившая из поколения в поколение безмятежность, вся сладость, все благоухание цветов, вся поэзия — будут вычеркнуты из жизни, и от всего этого останется только Раумфордов суп полезности’.

Ученый медведь.

Вожак приговаривает:

— Ну-ка, Мишенька, поклонись честным господам да покажи свою науку, чему пономарь тебя в школе учил, каким разумом наградил. Ну, как красные девицы белятся, румянятся, в зеркальце смотрятся?

(Мишка трет лапой себе морду, другой вертит перед рылом.)

— А как баба Ерофевна блины на масленой печь собиралась, блинов не напекла, только сослепу руки сожгла да от дров угорела?

(Мишка лижет себе лапу, мотает головой и охает.)

— А ну, Михаил Иваныч, представьте, как поп Мартын к заутрене не спеша идет, на костыль упирается, тихо вперед подвигается, и как поп Мартын от заутрени домой гонит, так что его и попадья не догонит? Как бабы на барскую работу не спеша бредут и как с барской работы домой идут…

В келье старица лежит,

Перед ней слуга стоит,

Таки речи говорит: —

Уж ты, старица, встань,

Святая душа, встань,

Скоморохи вот идут,

Всяки игры несут.

Срежу с березы три пруточка,

Сделаю три гудочка,

Четвертую балалайку,

Стану в балалайку играти,

Стану я старого будити:

— Встань, мой старый, пробудися,

Вот тебе помои — умойся,

Вот тебе онучи — утрися,

Вот тебе лопата — помолися,

Вот тебе камень — утопися.

Сюжеты.

Король Альбуин принудил свою жену Розамунду, дочь короля гепидов — Кунимунда (убитого Альбуином), во время пира — выпить из черепа ее отца (череп обходил круговую). Розамунда, ценою своей любви, подкупила убийцу, который убил сонного Альбуина.

Олаф Тригвессон, норвежский король — насильственно обращал в христианство. Когда один из подвластных ему князей не захотел — велел привязать его к бревну и впихнуть ему в горло змею, которая изгрызла ему внутренности.

— А где будут мои предки? — спросил князь Радбард.

— В аду.

— Ну, тогда я не буду креститься: я предпочту отправиться в ад к предкам, чем быть в раю с презренными монахами.

Датчане явились на Пасху ко двору императора Людовика XII, крестились и получили белую одежду. Их было слишком много и приготовленных одежд недостало. Людовик приказал изготовить наскоро одежды из простынь. Один князь, получив такую одежду, закричал:

— Я уж тут девять раз крестился и всякий раз получал прекрасное белое платье. А этот мешок не годится для воина. И если б мне не совестно было идти голым — я бы запустил тебе в голову этой тряпкой вместе с твоим Христом…

Древнегерманские стихи — с рифмой в начале.

Саги: бургундский цикл — Гунтер, Брунгильда, Зигфрид,

остготский — Эрманрих и Дитрих Бернский,

датско-норманский — король Аттель и Гудруна,

ютландский — о Беовульфе,

ломбардский — короли и герои Ротер, Отгон I.

Штрафы: если погладил у женщины кисть руки — 15 шиллингов или коров, если руку выше локтя — 35 шиллингов или коров, если грудь — 45 шиллингов или коров.

О женщинах.

Одна маленькая похвала женщины для меня дороже целого дифирамба со стороны мужчины (М. Горький).

Женщина — источник великого зла (Сократ).

Магомет говорит, что женщины не попадут в рай. Он был уверен, что рай не был бы раем, если бы всякий встретил там свою жену (Гейне).

Женщина обещает всего одним способом сделать нас счастливыми и 30 000 способов сделать несчастными (Гейне).

Ядовитые змеи — как женщины: чем старее — тем безопаснее (Брэм).

Живя с женщиной, нельзя выехать на одном только почтении да уважении. Женщине прежде всего кровать нужна (А. Чехов).

Женщина — это ось, вокруг которой движется зло (Золя).

Самая трудная война, которую я вел, — была с супругой моей Олимпией (Филипп Македонский).

Без женщин мужчина сравнялся бы с богами (Цицерон).

У чужой жены — никогда не бывает мигрени (Аминадо).

Еще вопрос, воскреснут ли женщины в день Страшного суда, ибо можно опасаться, чтобы они нас не искушали даже перед лицом Господа (Бл. Августин).

Женщины — самые красивые из птиц на земле (Мюссе).

Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым побуждением рассудок мужчины: вся красота женщины и кроется в этом побуждении <Шопенгауэр>.

Переписываться с красивой женщиной — так же глупо, как переписываться с страсбургским паштетом (Гейне).

Счастье мужчины выражается в словах ‘я хочу’, счастье женщины — в словах ‘он хочет’ (Ницше).

Женщины либо ни о чем не думают, либо думают о посторонних вещах (Дюма-фис).

Женщина — единственное незаконченное творение Бога, который предоставил мужчине завершить Его дело (Дюма-фис). <9>

Украина.

Звуки:

Аисты на крышах. Щелканье клювами.

Сверчок в сенях хаты. (Хата и ‘хатина’).

Кузнечики вечером на лугу.

Горлинки с утра.

Лошади фыркают ночью на лугу.

Шовинизм.

Новые слова. Экзамены. Уход интеллигентов. Украинская писательница.

Куркули.

Как сход — так ‘пожар’: сход сорван.

Церковность etc.

Письмо: ‘С безбожным приветом’.

‘Катехизис безбожника’.

‘Значит, боги есть, если их прогоняют…’

Восстания etc.

Из деревни в деревню — сигналы крыльями ветрянок. Колокольный звон.

Дети.

Когда Мишку целуют, он вытирается:

— Терпеть не могу, когда девки целуют…

Девчонка:

— А в морду хошь?

— …Еще жалеет меня! Не хочу!

Махновцы.

Женщина спокойно рассказывает: ‘Махновцы немного пожгли меня каленым железом за то, что братья были в Красной Армии’.

Милый разговор.

‘Велят мне вас повесить — зажмурюсь, а все-таки повешу’.

‘Что делается по декрету, а что — по секрету…’

Старушка:

‘У нас индивидуальное хозяйство…’

‘Архиерей’ — заведующий брачным столом.

Закон: белить печные трубы.

Кулак:

Японец и мужики.

Церкви — [нрзб] завод. Церкви пусты. Это наиболее забытые, заброшенные уголки. Там нет [нрзб].

<2-я стр. обложки: левая колонка>

Дворецкий говорил:

— Помните, что метла существует не только для того, чтобы поднимать пыль.

От формалистов пахнет формалином (запах анатомического театра).

Исследование и следствие.

Поглупел на одну истину.

30.XII. Щербаков

Абрам Иононович Дыховичный

276-70.

Остоженка, 1-й Обыденский, 5, кв. 5.

Ольга Матвеевна Лурье

367-15.

Максим Юльевич

станция Манино.

служебный 450-88.

домашний 450-89.

Э. Б. Хатерман [360-67].

504-29.

Мясницкая ул. 15, кв. 23

<3-я стр. обложки>

Сухум.

Драндовское шоссе, кв. Арчила Хуциева.

Тамара Г. Демурова.

Тифлис,

Пасанаурский пер., No 12

Полонский. На литературном фронте.

Н. Осинский, ‘Правда’, 1922, No 25.

В. Переверзев. ‘Печать и революция’, 1923, кн. 4.

Е. Замятин! Художник слова <на корешке вырванного листа>.

Казенин. Материализм культуры.

Блат.

Новичка встречают в камере возгласом:

— Дунька, ставь самовар, — и начинается потеха…

Пошел к бабам в гоп на росстанную…

Стрельнул по ширме, но неудачно…

Нажил ‘колеса’ из хрома, на ранту.

В камере играют в домино ‘без интереса’: проигравшим ‘забивают козлов’.

…Подняли койки. Серая парусина коек заклеила стены камеры. Отделенный крикнул из коридора:

— Завод, выходи на работу!

В камере остались одни ‘филоны’.

Шниффер (специалист по кассам).

‘Велосипед’: спящему между пальцев ног засовывают бумажки и поджигают их.

Картежная игра — в ‘буру’.

Арестант, который не хочет выйти на волю — пересидел срок.

Игра в ‘овсянку’ (бьют по рукам).

‘Гран, понт’ (мелкота).

Дурак, из-за шмары готов скурвиться.

Хорошего фрайера зафаловала.

Лягаш! Ссучился!

По наклепу.

Лох — новенький.

Помыть (обчистить).

Мишка.

Те, кто раньше ютились в Хитровке, ютятся в пустом вагоне на запасном пути. Топили вагон подбивкой, которую тащили с букс соседних вагонов. Смазчики приходили и колотили железными прутьями. А иногда в сильные морозы эти же смазчики приносили угля и куски хлеба…

…Спали, спорили, пели, играли в карты, нюхали ‘марафет’.

‘Батя’ — 12-летний, всеми уважаемый вор-рецидивист. Кокаинист, пьяница, распутник. Глаза с расширенными зрачками: уже нанюхался. Вынимает порошок, вставляет в ноздрю мундштук от папиросы — и втягивает… Он — с голодного Поволжья. Сегодня сорвал каракулевую шапку с раззевавшегося пассажира — достал ‘марафету’…

И — Мишка. Тоже мальчик. Робкий. Боится воров и ‘лягавых’. Он сбежал из приюта (скучно было). Лепит из глины людей, животных. Любил говорить о своей работе — особенно ночью. Все мечтал, что поедет в Крым, вылепит там голую бабу выше себя ростом, продаст за три червонца, а потом будет жить и лепить мелкие вещи — по полтиннику.

Swan.

Вещество.

— А я тебе вот какое вещество скажу.

‘Куманьки’.

Яблоки: воргулек, питим, оранка (с ветки не сорвешь), бабушкино.

От засухи: духовное лицо в воде выкупать. Бабы поймали дьячка Афанасия (длинный — как георгиевский) и выкупали его в сажалке — как он ни отбивался.

Троекуровский монастырь.

Игуменья Херувима — бывшая ‘сборщица’ — стала опять женщина легкая. У нее — сын, живет у фруктовщика Егора Иваныча.

Агния, 23 лет, ‘заболела’. Мечется, как в огне. Оказывается (когда доктор всех выслал из комнаты) — ‘он’ ее бросил.

С женой развелся, но все еще любит. Привозит в город с собой женщин, по главной улице.

Доктор, коммунист 18 года. Заболел: цирроз печени. К нему стали ходить изековские монашки. Выздоровел, икону повесил, лампаду зажег…

Спиртовая история.

Доктор выписал 25 ведер спирту, по ордеру военкома: ‘Для удовлетворения потребности пулеметов и для чистки машинок’. Везли с 12 конвойными, погрузили к доктору на ледник, поставили часового. И зажил доктор роскошно: лучший из реквизированных фаэтонов, лошадь. Потому что Подк. и другие к нему постоянно <приходили> с ордерами — на бутылку, на две. А доктор доливал водой. Пока не кончился спирт. Тогда устроили у доктора обыск, отобрали вещи. Затем письмо от начальника политотдела — явиться немедленно к нему на квартиру. Явился. Там — трое…

— В преферанс играете?

— Играю.

— Садитесь.

Сел. Закуска, чай — на отобранной у него скатерти, варенье — его, ложки — его… На третий день выиграл и с собою домой унес сестрины платки и еще кой-что…

Три протопопа: все сами устраивают себе проводы — и опять возвращаются.

Помещица сделала заявление, что дети прижиты ею от кучера Степана, — нарочно — чтобы избавить детей от позора быть дворянскими детьми. Дети поступили в ВУЗ’ы.

Поила детей из самовара, в который подсыпала брому, чтобы спокойнее спали дети.

Хотел освободиться от призыва. А парень — косая сажень. Доктор освободил его по 1-й статье: идиотизм. Согласился.

Мощи вскрыли. Картон, под ним вата, под ватой — пергаментная кожа… Слухи, что по ночам ходит святитель кругом монастыря…

Стефан Бол. сидит на пчельнике в кресле. Выводит цыплят под мышкой. Воробьев вытаскивает из-за пазухи. Сослан был в село Телепнёво.

В 12 дня пришли, записались. А в 4 — перед самым закрытием — прибежали, ругаются.

— Желаем расписаться обратно.

— Можно…

‘Бюджет’.

‘Цындра’.

Срезь. Срезёк.

Донос о том, что у учительницы — сифилис. Вызывают на освидетельствование.

…Пошел краткий предосенний дождь. Некрашеные во-рота намокли и потемнели…

Небо облачное. Солнце мигает — петухи перекликаются — разговор между ними на своем петушином языке.

Корець

Окомелок (веника)

Кострика

Гундосый

Стёжка

Груша — ‘глива’

Яблоко — ‘мирончик’

Дуни — девки в чунях

Паханое под пар поле. Виден широкий — с косыми линиями — след ободьев трактора. Проволока гудит. Солнце прилегло на край, лучи прохладные, и под этими лучами вспаханная земля — совсем рыжая.

Монастырь.

Гостиница монастырская разоренная, один скелет. Еще висит балкон. Напротив — кирпичный щебень от другого здания. Между церковью и кельей игуменьи — молотят рожь крестьяне. Шум, шутки, веселье…

Послушница Поля. Груди прут упруго, глаза веселые, бойкие, черные.

— Жить трудно. На всё добыть надо — на одежу-обужу, на прокорм. А занятия какие ж? Кружева плетем, шьем, ковры — тоже…

Как келья опустеет, умрет монашка, переселяется в келью кто-нибудь из села, предварительно сжегши свою избу (чтоб оказаться бездомным). Так мир постепенно прорастает в монастырь.

4 часа, вечерня. Черные фигуры бегут в церковь. Одна — согнутая, с клюшкой, как Серафим Саровский.

Пещера, где почиет ‘батюшка’. Серебряная рака. Монашка открыла покров, ловко пододвинула тарелочку для ‘даров’.

Бабушке Улите 107 лет. В 100 лет ослепла. Год лежит. Руки мумийные. Чистая холщовая сорочка, легкий детский запах от бабки. Сдвинула с слепых глаз платок вверх — мухи облепили ее веки — она не чует. Один глаз распух.

— А это встала я помолиться — только у меня теперь и отрады — а мошкара какая-то и ужалила… Да, вот другим-то Господь дает — поболеют да и преставятся — а я все живу… Дочке у меня 78 лет… Пошли вам, Господи, скорости, спорости, смиренства во всех делах ваших…

В домах на притолоках накопчены кресты четверговой свечой.

На ярмарке:

— Квас не ручной — механический! Побожиться не грех!

— Паша, не будь сукиным сыном, будь человеком, а я тебе пригожуся… — (Пьяный — трезвому.)

Баба несет поросенка в мешке, а чтоб он так не визжал, [гладит] чешет ему за ухом через мешок.

Дама рассказывает сон:

— Вижу, — г’рит, — вроде белого, ростом с человека, чуть поменьше. И будто Миша подходит, отколупнул с краю кусочек и ест. А наутро все в точности так и есть: гляжу — у Миши скарлатина…

В Сочи вывеска:

‘Портной Т. Голубчик’.

В списке постояльцев фамилия: А. Г. Лимонад.

Охотничьи рассказы: Один уж совсем заврался.

— Медведина здоровый, на задние лапы встал и прет. А мой сосед из одного ствола — раз, из другого — раз, промазал из двух в пяти шагах. Так медведь поглядел на него, плюнул ему в физиономию и назад пошел…

От четырех до пятёх часов.

Сапожная мастерская ‘Венера’.

Грузинские

Чемо генацвале

Чемо карго — mydear

Патарадао

Me шен михвархар — Ilove

Сагамо швидобисад — good evening

Дылам швидобисад — добрый день

Хо — yes

Ара — по

Me минда гакоцо

Ребенок — другому:

— А ты диванову ногу ел?

Не бухгалтер, а прямо вождь (М. Кольцов).

Бараниха:

— Ничего! Живы-здоровы будем, все помрем, — (утешает).

Немец:

— Боюсь домой поздно вернуться: моя жена нынче не удобренная.

— Я — можно сказать, отпущенный козел. — (Козел отпущения).

Фамилии: Чугурин

Мисс, Юрий Юрьевич

Ветер, Андрей Иванович, флигель-адъютант

Секторин

Сережечкин

Подчуг Ной Ноевич

Морисон Дюверко, ‘лирический артист’

Дюжева-Храпихина, Татьяна Тимофеевна

Мурзалимов

Мулюкин

Муровкин

Незым

Ошуркин

Ордуханов

Олохов

Павильонов

Передбогов

госпожа Фон-Моль

Хохол — в вагоне, на Украине:

— Мистность какая замечательная, приятная! Недаром здесь была Полтавская битва.

В Алуште — 1919 — при белых однажды в июльский вечер была получена телеграмма:

‘Одесская обсерватория уведомляет, что завтра в 12 дня наступит катастрофическое повышение температуры, которое может дойти до того даже, что вода в море закипит. Предлагается запастись пресной водой и к указанному часу по возможности загнать в погреба всю живность, а также спасаться в погребах и людям’.

И пошло писать…

{Роман скоропалительно кончается… ‘Добродетельные’ женщины — гибнут.}

В 6 часов все ходили за почтой. На почте в тот вечер было наклеено объявление.

Все было возможно: офицеры грабили…

NB. Бред:

Будто насквозь продета известковая палка — через все тело.

Ленты колышутся.

Будто лицо стало маленькое — с орех. Испугалась, ощупала: да, так. Попросила зеркало: нет, как всегда. Лицо, как лицо…

Фамилия: Морщинкер.

На стеклянном входе в ресторан надпись:

‘Вход в антре’.

‘Креслых дел мастер’.

Сюжет:

Русская Федра. Деревня, мачеха, сын — она его любит. Отец умирает, разыгрывается роман между мачехой и пасынком.

<Этот сюжет, вероятно, записан в темноте, 1 строка нрзб>.

Ж[нрзб].

Спал на[нрзб].

Бабушкин [нрзб] под этот же [нрзб].

Плюкин имел 2 детей, [нрзб].

Семочкин дает на главное 700 руб.

Ж. решил пере[нрзб] на [нрзб] в ‘беспроцентный кредит’.

Плюкин пошел к казначею. Казначей прогнал.

Потом пришел [Плюк?] Ж.

Ж. вечером пошел к Плюкину.

Плюкин обедал — салфетки.

У Ж.— башлык.

Двести чертей [нрзб].

‘[Нрзб].Х.’ полк (цвета околышей: белый, синий, красный, черный).

В [нрзб] церкви обедня [нрзб] ‘Чернявый’. Купец Туркин.

‘Честь [нрзб]’. Капитан Богданов.

Война. Артиллерийский обстрел, г[нрзб].

Кашляет. Говорит о себе:

— Да некогда было, так запустила, что там, в легких, прямо мыши завелись.

Зимнее утро: березы, каждая веточка будто в стеклянном футлярчике.

Она говорит:

— Не вмешивайтесь в кофейник. — (В разливанье кофе).

— Он упал передо мной плашмя на колени.

— А знаете ли вы, что есть такие не в высоких чинах угодники Иоанн и Спиридон (12 икон), которые в гору пошли только потому, что в этот день Екатерина I ухлопала мужа. Отслужили им молебен, а потом написали акафист — вошло в моду. То есть ихняя жизнь очень от нас зависит, от людишек…

R. (1918).

Запеканку на сковородке резали на четыре части, и он (самому стыдно было) брал себе ту часть, где (он знал) есть на сковородке вмятина — там застрял лишний крохотный кусочек.

R. (к роману).

…Сказали, пусть поставят им спектакль. И дети, у которых мать сидела в тюрьме, ставили им спектакль. Даже весело им было: обещали за это мать освободить. После спектакля С. сидела у окна, все глядела на дорогу, по которой мать [могла] должна была приехать. Все нету. Уже стемнело: нету…

После спектакля гости улеглись спать, кто где. Трое залезло в их огромный бельевой шкаф в коридоре и расположились на полках…

Деревенский парень, гармонист. Играет кадриль — сыграл первую фигуру и только разошлись на 2-й — он перестает, гармонь в сторону:

— Целуй меня, девки, каждая по разу — тогда стану играть.

Целуют.

Фамилии:

Беззубиков, Василий

Бибичков

Блябликов

Бордюг, Иван Кириллович

Бот, Иван Яковлевич

Буб, Федор Антонович

Дамдун

Ефатов

Какаулин

Наугольный

Почечуев

Самоцвет, штабс-капитан

Самылкин

Сапелкин

Сегодник, Владимир Николаевич

Сентюрин

Скок, Натан Павлович

Скропышов

Сливкер

Столпаков

Стрепулин

Стрикулист А. Ф.

Сцепуро

Сюцян

Тарабакин

[Тарантаев]

Тетяев, Михаил Михайлович

Тиран

Трандафилов

Триполитов

[Туголин]

Турыгин

Тутолмин

Тюлелаев

Тюрюков

Тыквин

Устюкин

Фанталов

Фарафонтов

Фаянс

Фертик, Ида Григорьевна (зубной врач)

Чепчиков

Чечик

Чефранов

Чиморин

Чмырев

Штро Г. Г.

Шубаев

Шугрин

Шуеников

Шурыгин

Щепников

Щёлкин

Элефант, Антон Петрович, биржевой маклер

Эфиров

Юматов

Юрга

Юстус

Юферов

Сразу полдень навалился на землю.

…Вся в красных лохмотьях и лентах — как шаман — встала заря.

…Целую неделю стояли жара и сухмень. По утрам заря вставала неприкрытая ни единым лоскутком облака, нагая и наглая.

…Шина лопнула!Проклятая буржуазия.

(К комедии.)

— Нет, нет, нет! Я ничего не слышу! — (Заткнула уши).

Он:

— Тогда придется пойти к нему.

Она (все еще с заткнутыми ушами):

— Что? Пойти к нему?

К комедии.

— 2×2 = 4, — как сказал Фридрих Энгельс…

как сказал Маркс…

как сказал Зиновьев…

Мальчик:

— А я сегодня вокзальные деньги видел…

— Какие вокзальные?

— А Николаевский вокзал знаешь? Ну, так — Николаевские вокзальные…

У коммуниста начал болеть живот, очень плохо. А бабка, которая ему каждый день завтрак давала, говорит:

— Мой грех, мой грех… Я когда яйца тебе варю, так дважды ‘Отчу’ читаю, чтоб во смятку сварить, а тебе это на вред идет — ‘Отча’-то…

Рпин — Рёпин.

…Сидят смертники. Китаец приходит к ним в камеру и продает шпору:

— Кто хочит жпору? Кому жпора дёшев?

С дикой яростью свирели

Провожу я параллели

Жизни гнусные своей…

Фельдшерица таскала из больницы вату — хотела пальто сделать. Сшила. Вышла — дождь. И домой не дошла, на улице свалилась, еле прохожие на извозчика усадили: вата была гигроскопическая, и от дождя пальто стало весом пуда в три.

Ш. вез гречневую крупу в набрюшнике — стеганом (крупою). Сидел в одноместном кресле II класса с подлокотниками. И вдруг — надо встать — не может: перед ним колени пассажира, а вверх — крупа ссыпалась вниз, зацепила за подлокотники и держит.

…Выпил стакан, другой, третий. Буфетчик говорит:

— Да что ж вы, гражданин, так, без закуски? Вы бы хоть вот булочку взяли.

Гражданин взял булочку, выпил еще, потом только закусил булочку — и упал. Поднимается — и буфетчику, с упреком:

— Вот она сволочь — булочка-то ваша!

Митрополитпросвет.

В трамвае едет пьяный мастеровой. Напротив — нэпман, очень щеголеватый. Рабочий пристально глядит на нэпмана. Потом:

— Ах, красавчик ты мой! Ну, и хорош! Одни сапожки чего стоят… Эх, ты милый… — Пауза. — А погоди, уж и бить же мы будем вашего брата, сволочей! Прямо… в плюшку вас всех… так вашу так!

Пауза. Нэпману хуже всех. В трамвае ждут. Пьяный встает, покачивается, к нэпману. Ну — сейчас в морду даст.

— Ну, мне выходить сейчас… Так уж я тебя напоследок… Может, и никогда в жизни уж больше тебя не увижу — так дай я напоследок тебя расцелую… милый ты мой!

Нагибается, чмокает нэпмана раз, другой, третий… Весь вагон умирает со смеху…

Яков Григорьевич.

Он, кланяясь, показывается в двери — лицо почти горизонтально…

— Посмотрите печку — прислуга ушла. Смотрит, докладывает:

— Собственно говоря, ближайшее полено почти рассосалось или, точнее сказать… — Немного погодя: — Яков Григорьевич, не пора ли закрывать?

Яков Григорьевич:

— Собственно говоря, по-моему — вид злоказненный. Он о самых простых вещах говорил очень мудрено.

…С голоду на 2-й день стал сосать ремень от пояса.

‘Со стороны припеку’ (вместо сбоку припеку)…

‘Мы так тоскаем, так тоскаем по России’.

‘В бандитах сын служит’.

[Черные толстые очки на носу — оглобли за уши — не очки — упряжь.]

Родить ежа против шерсти…

Лев-мужчина, брюнет и палка с пятью серебряными вензелями.

Бывший.

Тонкий, сухой старичок, серебряные волосы. Чистенький. Был в ссылке, теперь — учитель музыки.

— Я прихожу — и они говорят: ‘Учитель музыки’. Это я — учитель? Imaginez-vous? Там было ужасно… Sauvez-vous ces вши везде… partout… Вот теперь после всего — вдруг нос у меня стал красный… C’est affreux.

Приходит в гости, обедает, ложится спать, его укрывают теплым пальто. Потом встает и начинает играть Шопена, Листа — играет чудесно. Потом ест кисель, опять ложится спать, снова играет. На нем — куртка, пестрая, коричневая:

— Это мне Шереметева сшила из теплой юбки [сшила] — passez-moi le mot…

{12 георгиевских кавалеров, 2 сестры [нрзб].}

В империалистическую войну мобилизовали и отчислили в трофейную комиссию: художник. Баржа трофейной комиссии — агитационная. Ездили по водным путям (баржа текла, сыро), произносились речи, опрашивали героев войны, В. делал их портреты, А. опрашивал их о подвигах — записывал. Начальник экспедиции — генерал Селиванов, большой любитель молоденьких барышень и дам. Где-нибудь вечер в полку трофейной комиссии, продает билеты такая молоденькая, генерал прилип, не отходит. А потом мигает пальцем В-му:

— Портретик с нее — пожалуйста… Тот, нижний чин:

— Слушаю, ваше высокопревосходительство!

Делает портретик, который потом подносится даме. А генерал — пальцем А-ву:

— Стишок, молодой человек — [вот] для этой дамы.

— Слушаю, ваше…

Однажды — по Волге, буксирует полупассажирский казенный пароход. На нем — Муза — дочь предводителя дворянства с женихом, красавица: генерал, как увидел — прилип. Призывает В-го:

— Чтоб до Казани — стишок был готов.

В., художник — рот разинул:

— Осмелюсь доложить, ваше…

— Что-о? Мал-чаать!

Делать нечего… А с А-ым В. был в ссоре (из-за Музы?)… Но что же генерал:

— Глаза и руки — только мне и осталось…

Генерала перешиб капитан Ш.: он действовал с Музой решительно — как в бою. И скоро В-го зовут к капитану: он сидит, обняв Музу, перед ними вино. Капитан:

— Ну, рисуй нас так для трофейной комиссии…

А В. влюблен в Музу…

[Капитан] Воинский начальник:

— Разве это поэзия? Вот мне слуга его высокопревосходительства звездочку на небе показал…

В Тамбовской губ., в Кирсановском уезде антоновцы разбитые спасались скифским способом: они ушли на речку, держались под водой, дыша через тростник. Преследовавшие прошли, не поняв, куда ж они пропали.

‘Коробочка’ — возродился сам собой ‘вагенбург’: антоновцы составляли в каре повозки и защищались.

Лошадей кормили только овсом, больше не было ничего. А от одного овса — у них получился понос ужасный. И вот шли карьером от Варшавы, и весь путь был…

[Расстреливали проворовавшегося солдата. Он, было, на колени… Расстреливавший крикнул:

— Как стоишь, когда с тобой командир говорит? Революционной дисциплины не знаешь?

Тот забыл страх, вытянулся. Тогда Криворучко выстрелил в висок ему из штуцера…

В извозчичьей чайной — объявление:

‘Граждан, которые берут меньше двух порций чаю, просят не разуваться’.]

Сюжеты:

1. Двое (коммунистов) расходятся. Уходит она, он любит еще. Делят имущество — она укладывается.

— Возьми еще простыню, тебе нужнее…

Доходит до любимых книг — и только здесь начинается ссора: книг не хочет уступить ни один.

2. Шпион.

Человек прячет от других то, что ему дороже всего (письмо?). Другие это увидели, думают, что он — шпион. Тайна открыта, человек от стыда —

[3. Грузчик.

Женщина, красавица, образованная — из бывших, замужем за интеллигентным коммунистом. Он чем-то (тело) не удовлетворяет ее. Встретилась с коммунистом — грубым, четырехугольным, бывшим грузчиком-ломовиком. Муж уехал в командировку. Она сходится с грузчиком, он живет в ее комнате, он околдован зелеными глазами. А она — когда страсть сыта — смотрит на него и —:

— Как ты груб… Зачем ты носишь… Он — необразован, нелеп.

— Уйди: ты говоришь… ты не знаешь, какие смешные, непозволительные вещи ты говоришь. Тебе надо учиться…

В грузчике — все время борьба: любовь — и ненависть, оскорбленное самолюбие — и поклонение.

Муж вернулся из командировки. [Застал. Волей-неволей]. Она уходит к грузчику. Продолжается все то же. Грузчик, чтобы вылечиться от нее — женится. Она возвращается к мужу(?). Грузчик застает ее(?). Потом проткнул ей глаз, изрезал, изуродовал лицо, грудь. И теперь живет с ней. Суд…]

Лошадь.

Сын уходит в партизаны. Отец хвалит, мать жалеет. Но… сын хочет взять с собой лошадь. Ночью отец убивает сына.

‘Примите наше широкое русское мерси!’

Эпизод из войны с чехословаками.

Урал, станция Шалы. Гора, лесок, площадь, железнодорожная станция. Отряд выступает, ‘для духу’ — оркестр провожает их версты две. Оркестр ушел. Командир:

— Вперед — шаго-ом… — и ‘марш’ сказать не успел, как откуда-то: та-та-та…

Большая часть бросилась бежать, осталась только кучка балтийских матросов, поставили [за вагонами] пулемет, кричат своим:

— Стой, стой!

Куда там! Все побросали: и обезьян (заплечные вещевые мешки), и винтовки.

Ушли горой. [А на станции уже паника.] Добежали до следующего железнодорожного разъезда, требуют поезда.

Начальник станции отказал:

— Продовольственный поезд навстречу идет.

Пешком пошли. А уже ночь. Черноморские матросы остались, с револьверами:

— Давай поезд! Ты с белогвардейцами! Никакого продовольственного нет, врешь.

Взяли поезд, поехали, разогнали (едут, слышна пальба). Через 5—6 верст — налетели на продовольственный. Это — между двумя горами, поезд — по высокой насыпи. Свалился вниз, смешались люди, мука, консервы, лошади… Горит.

Это зарево увидали издали те, кто шел пешком…

— Ну, взяли белые Шалу и разъезд… Прибавь шагу.

Крутили-крутили ночью в лесу, нашли сестру милосердия…

Под утро — какая-то деревня, видны коновязи. Должно быть — белые. Бросают жребий, кому идти узнавать. Уговорились: если наши — дойдет и махнет платком. Если нет — нет…

Состряпали себе из палок вроде как бы винтовки, легли цепью. Разведчик дошел, видим издаля — разговаривает, а платком не машет.

— Белые! Попробуем нахрапом — на ура!

Крикнули:

— Ура! — И с палками на них…

Оказалось — разведчик от радости, что свои, забыл о сигнале. Бродили всю ночь, и с другой стороны пришли к той же Шале…

Горели вагоны. Единственное спасение было — проскользнуть под горящими вагонами — впереди жарили из пулемета…

Сюжет для рассказа: (Юхкум)

1905 год. Завод. Прокламацию приносит шпик к заводскому приставу. Тот приказывает — не дослушав доклада:

— Поставить засаду и задерживать всех, кто придет в это помещение, где была прокламация.

А прокламация была в заводской уборной. И вот — задерживают всех…

Северные идиомы:

‘Одежду на себя класть хорошую нельзя — пропадет…’

‘Ты что это на стол полагаешь? На полку надо…’

Посудина начала кланяться (килевая качка).

Старик на пристани (показывает на парня-комсомольца, заигрывающего с девками):

— А потому что я за Таней, и Таня за мной, сорок лет живем, а этот — норовит как бы сорвать да в кусты.

Фельдшер:

— Мягкий шанкр в 8 дней, будьте спокойны!

— Вижу, выходит что-й-то такое обозначительное.

‘Видхідник чоловечий’ (отхожее место для мужчин).

Мастерская ‘Сам-труд’ (‘Сам тружусь’).

Немка:

— Боже ты мое!

Хозяин боится, чтобы гости не засиделись. Все выглядывает в окно:

— Ах, ночь-то, ночь-то какая! Вот в такую погоду ехать приятно! А? (Священная деревня).

На почте.

Дама оборачивается, за спиной у нее стоит еврей, смотрит через плечо, как она пишет. Дама сердится. Он:

— И что вы думаете, очень мне интересно читать, что вы своего дядю благодарите за присланные деньги?

Про Каблукова:

— Иду я мимо губернаторского дома, гляжу — на термометре 11. Ах, думаю, опоздал: ведь у меня лекция в 10!

— …Вот пробирка, и вот — видите — в пробирке беленькое чернеется…

— Вы возьмите пробирку, — говорит по телефону, — и хорошенько взболтайте, пока жидкость… — болтает телефонной трубкой. — Не слышите? Да я же говорю: вот так — взболтать, — опять трубкой…

Анекдоты:

Сара идет к зубному врачу, надевает шикарное dessous.

— Что ты? Зачем? Ведь ты же к дантисту идешь?

— А разве ж я знаю? А может быть, он нахал?

Актер X… пришел в булочную… Портрет.

— Это — Филиппов?

— Нет…

— То же — булочник?

Зубной врач и актер.

— Видели?

— Простым глазом — нет, в бинокль — видел.

Половина обезьян в Зоологическом саду…

— А мы знаем, кто ты…

В детдоме — портреты.

‘Местами’ (любит Сара? Абрама?).

Сюжет:

Вождь, который посылает на смерть других, потому что он не имеет права жертвовать собой, его совесть…

Сюжет:

Человек, для которого мир — чертеж, — и человек, для которого мир — чувство, красота.

Сюжет:

Отправляется экспедиция в полярные страны (на Маточкин Шар). Экспедиция Пушторга. Там [есть] построена радиостанция, нужно привезти радиотелеграфистов. Наняли одного, другой — не находится. Наконец, пришел — жалкий, завалящий.

Прибыли на место. Первый радиотелеграфист скоро умер. Второй — единственная связь станции с миром, и он чувствует себя владыкой. Из жалкого он становится наглым. Он берет себе лучшую пищу. Он заставляет жить с ним жену начальника экспедиции. Все его ненавидят. Составляют против него заговор. Но убить его — быть отрезанными от мира.

Весна. Ждут парохода. И когда вдали показывается пароход, радиотелеграфиста убивают — жестоко, зверски.

Сюжет:

Ребенок вырос в годы революции. Он хочет идти в пионеры, не верит в бога. Семья живет по-старинному, крепко. Он уходит из дому — беспризорный — ‘дайте копеечку!’.

— Вы думаете, я буду жить в вашем детдоме? Черта-с два! Убегает оттуда. Путешествия. Это — анархист.

— Нас скитается 35 000.

(‘Вечерняя Красная Газета, No 92, 3.IV. 1928).

Сюжет:

Он и она — идут ночью. Идиллические разговоры.

— Руки вверх!

С него снимают шубу, часы, деньги. Ее — не тронули. После этого он возненавидел ее.

Сюжет:

Привезли женщину на медицинский пункт. Акушерка уехала за десять верст на роды, доктор болен. Милиционер не хочет принять больную:

— Нету никого, бестолочь! Не я же тебе рожать помогать буду!

Мужик все же оставляет бабу. Начинаются схватки. Милиционер (небритый, в щетине) все уговаривает ее ‘подождать’, ‘потерпеть хоть немного’. Как же тут потерпишь? Баба рожает. Милиционер, засучив рукава, принимает ребенка.

В. [Каменский] читает лекцию ‘как надо жить’ и ломает на голове доску. Иллюстрация, как надо жить.

Бывший князь X. Во время войны из Пажеского пошел в уланы. В октябре полк перешел на сторону большевиков. Тогда был особый полковой патриотизм: офицеры не бросали полка ни при каких условиях. Так X. оказался в Красной Армии. Красив, особенно — руки: женщины влюблялись в его руки. Одевался поплоше, чтобы не выделяться — и выделялся еще больше. Началась чистка комсостава. Х-у некуда было деваться, кроме армии, ничего другого, кроме лошадей, ремонта, строя — не знал. Стал думать, как бы уцелеть. Ему предлагали записаться в партию. Страшно: при опросе вспомнят, что он — бывший князь. А между тем, с полком — уже красным — сроднился, уже пропитался всем. Однажды получает бумагу из штаба — явиться.

‘Ну — конец: вышибут…’

Нет: назначили ремонтером.

Рассуждения о необходимости ‘обновить кровь’: нужно улучшать человеческую породу так же, как лошадиную, ему — князю — нужно жениться на самой простой…

Поехал в Полтавскую губ. на ремонт и там в деревне выбрал себе девку. Не по любви — нет, а с целью ‘обновить’, хладнокровно. По руководствам: [‘Об улучшении породы’] ‘Коннозаводство’ и ‘Евгеника’…

[‘В полной мере на <бобах?>‘.]

Для прилику.

‘Навались — у кого деньги завелись!’

‘Ветеринар труда’ (инвалид труда).

…X. согревался тем, что клал кота на живот.

…Назвал человека в американских очках циферблатом. Скандал:

— Да нет, я его назвал циферблатом условно.

…Когда он говорил о любимых предметах — он говорил в нос и нараспев.

Совслужащий (еврей) — подделывается под демократический вид: на нем ситцевая короткая рубашка горохом и сверху — моднейший пиджачок на одну пуговицу — тесный на животе (пиджачок от прежних времен).

Нос у него выскочил, как инородное тело, как нарыв, как сук.

Неприемлющий.

Богатый помещик. Все потерял. С начала революции — после октябрьской — он не выходит из своей квартиры никуда — вот уж десять лет.

Жена и две дочери служат, содержат его. Они встают рано, уходят на службу, он спит — ему оставлен завтрак.

Встает, бреется, одевается, завтракает. Раскладывает пасьянс, поет.

Приходят со службы. Обед. Он:

— Ах, опять сегодня паюсная икра. Неужели нет свежей?

Его боятся, ему служат. Он никогда ни одним словом — о теперешнем. Читает не дальше Андреева, газет — в доме нету, он запретил. После обеда — сон. Потом чай. Гости, винт.

Его дед поссорился с женой и 1 ¹/₂ года не выходил из кабинета — вышел, потому что дом загорелся.

…Развелась с мужем. Тяжесть, напряженность… Кто-то пришел. Спор о Пушкине. Она спорит все горячее, голос звенит — как будто это вопрос жизни. И вдруг — слезы, из-за Пушкина. Нет, не из-за Пушкина.

Женщина сделала аборт. Няня-сиделка держала за руку, кругом — доктора, боль, стыд. Эта няня — одна женщина, и так нужна, так близка эта ее рука — как будто это была сейчас мать…

У моей тетки на полном вожделении состоит…

Юбочка коротенькая — выше критики…

Милицейский:

— Меня тут все знают, уважают. Начальника всех театров знаете? Кудрявцев, ну да. Так от него у меня даже письменное удостоверение есть. Да как же, понимаете. Пришел сюда этот Кудрявцев пьяный-распьяный, мне прямо в морду плюнул, а я его даже в участок не отправил. Так он мне тут же письменное удостоверение дал, что меня уважает…

Чай пьет до того, что пар из-за голенища идет…

Дама — все слова говорит с мягким знаком: ‘Первый разь’, ‘Леськов’, ‘позьнакомиться’…

Сюжет:

Нос.

Америка. У парня ужасный, изумительный нос. Безработица. Его увидел случайно кинорежиссер:

— Какой типаж!

Нос делает ему карьеру. Богат и славен… Встреча с девушкой, любовь. Но она — соглашается выйти замуж только тогда, когда он операцией исправит нос. К доктору.

— Да, это очень легко.

Но контракт с кинофирмой на 5 лет. Фирма подает в суд. Суд присуждает его… к носу: нельзя, контракт.

В сельской школе.

— Ну, Благовещение. Ну, архангел сказал это деве Марии, а она — что?

— А она… взялась за живот и говорит: ‘Желанный ты мой, брыкается-то как…’

— Как Богородицу звали?

— Марья Акимовна…

Пьяный идет по Михайловской к Невскому и расстроенно бормочет — все одно и то же:

— Вот… речка… вот песочек… камушки…

В тюрьме.

Арестант выиграл золотой и 5 рублей 40 копеек серебром. Обыск. Арестант проглотил деньги.

— А на другой день так все 15.40 и выложил… вот черт!

Женщина, когда ее просят рассказать о ком-нибудь, рассказывает только одно: в каком платье кто был.

…Она лежала, крепко обняв. Вдруг рука ее вздрогнула, потом стала другая — мягкая, и он понял, что она заснула…

Соха: обжи (оглобли).

Прапорщик произносит речь о вреде пьянства. Один из солдат:

— Да, вашбродь, верно, очень нехорошо. Помните, как мы вас, вашбродь, в Нижнем-то ташшили? Нос сеном оттирали — насилу оттерли, помните?

Мужик:

— Объявилась икона, в ключе плавает, а на иконе язык писан.

— Как так: язык?

— А так: язык с небес. Ну, чего выпялился? У тебя язык есть, а это с небес язык.

— Да какая же это икона?

— А такая икона. Сам разумей, к чему…

К рассказу ‘Последний день’.

Крымская жара. Днем — цикады и кузнечики, ночью — сверчки-хроматичики, звонко — за версту.

В комнате ложился в постель голый — сейчас же все тело мокрое, липли мухи.

Подул ветер — ‘астрахан’ — сирокко — еще суше, пыль.

Море не освежало, вода не чувствовалась.

Тень от акаций показалась жиже, чем вечером. Оказывается, и в самом деле: листья акаций под солнцем, днем, свертывались.

Вечером вернулся, от каменной стены дома пышет: камень — накален, как печка. Подумал:

‘А может быть, и правда? Черт его знает…’ <1>

‘…лучшем случае согнет, в худшем — сорвет вниз. Но эти петухи, сколько известно, способны пропеть даже кукареку’ (Гейне).

‘Поступок, за который вас побили — дурной поступок. Поступок, за который приласкали или накормили — хороший поступок’ (‘Мысли Рике’. А. Франс).

Кучерские дети…

Господин с таким длинным носом, что в телескоп никогда не видел Луну, а — свой нос.

Список No 4.

— А где 5-й пункт?

Православный лев.

Оппонент неожиданно обнаружил свое православие.

Маленький мальчик нагибается, как большой.

Родителей нету.

Сирано: ‘Путешествие на Луну и Солнце’. —

1. измерение носов,

2. суд птиц над человеком — за то, что он человек,

3. объяснение, почему нет пустоты в природе (полет мухи).

Портрет Екатерины II, а соскребли — под ним оказался Пугачев.

‘Тайная вечеря’ — Леонардо. Ее заслоняют всегда задницы английских туристок. Критика есть такая задница’ (А. Блок. ‘Дневники’). ‘…Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют нашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся…’ (Там же).

‘Или в ноги, или — в зубы’.

Смельчак кричит из-под дивана:

— Я хозяин в своем доме, где хочу, там и буду.

Самоеды, когда их оставили ночевать в городской комнате — легли спать в самом уютном месте: под кроватью.

Знаменитый пример Энгельса — о невозможности объяснить экономически изменения гласных в верхненемецком языке.

Ф.

Все вещи — весла, сапоги — для него живые. Им нужен отдых. Поэтому он всегда несколько раз в день переодевал сапоги, носил их лет по десять. Бросить сапоги — все равно что пристрелить старого пса. Веслом работает в одну сторону, потом перевернет в другую:

— Ему приятно разогнуться.

X. ходил в клозет всегда с зеркалом.

Попал на Гавайские острова. Там есть кратер, куда можно спуститься и увидеть лаву в 2-3 саженях. Спустился и ночевал там. С одной стороны — как лед, с другой — поджаривает…

Сюжет:

Ничтожный человек, с которым ничего никогда не случалось. Вдруг серьезно заболел и умирает — с гордостью: наконец сделал что-то серьезное, все его уважают.

В дождь, верхами, отряд. Сапоги завязаны туго под коленками, но скоро они все-таки полны водой — они начинают сами слезать — вода начинает снимать сапоги…

Поэт.

‘…23 тетради стихов. Посылаю на образец.

. . . . . . . . . . . .

И приятно так кататься

Из забора да во двор,

Но нельзя всегда ручаться

За стоячий свой упор…

. . . . . . . . . . . .

И бывает лишь разрушен

Инвентарь и власти строй…

Я хочу служить или Природе, или Государству. Поэтому прошу Госиздат телеграфировать мне, согласны ли оказать пенсионную поддержку, или же я вынужден буду жениться…’

Из кавказских газет.

‘…Был сделан опыт излечения кретинизма. Кретину была привита обезьянья железа, и в результате получился сознательный гражданин и неплохой красноармеец…’

В Средние века Ансельм, увлекаясь Платоном, учил, что понятия существуют вне нашего ума — extra animum — существуют реально и независимо от предметов видимого мира. Он учил, что universalia sunt realia — и этот (совершенно идеалистический) взгляд называл реализмом.

‘Теперь лечить не будут, а будут отыскивать причину болезни и ее истреблять, и это называется профилактика’.

‘Здесь очень в попдан…’

‘А у меня — опускная лампа с блокнотом’.

‘Я люблю смотреть оперу, когда знаю ее бюджет’ (сюжет).

X. пришел к приятелю. Его дома нет: дети: девочка лет 8 и мальчик лет 10. Мальчик стал занимать разговором. Девочка:

— Папа с мамой поссорились…

Мальчик, — чтобы замять неудобный разговор:

— А у нас в школе гигиену проходят.

— Гигиену?

— Да. Скажите, у вас сифилис был!

— ?

— Ну, это, положим, в старшей группе об этом проходят.

Сюжет.

‘Женщина’. ‘Десять’.

На (маяке) радио- и климатологической станции. Начальник, девять служащих — и одна женщина, жена начальника. (Они — новобрачные: она не хотела отпустить его одного.) Смена может попасть к ним только через год — раз в год пароход. Все живут дружно, по-товарищески, начальник делит все работы и беды с подчиненными. Через полгода они являются к нему — и заявляют, что постановили: жена должна быть их общая. Начальник сначала думал, что они шутят (постановление объявил весельчак и шутник). Но они заявляют:

— Какие там шутки! Ты сам пойми — ты же коммунист. Работаем вместе, едим одно — а женщина только у тебя. Надо по-товарищески…

Он, было, вынул револьвер…

— Стой ты! Ну, убьешь одного — а мы все остальные все равно ее…

Разговор начальника с женою, он предлагает ей… Она уговаривает его согласиться и выдать ее: она хочет жить, жить. Начальник заявляет, что согласен. Бросают жребий. Шутник утешает начальника, что и он, наравне со всеми… И вот — первая ночь. Она возвращается… веселая, муж не спрашивает ее ни о чем. Вторая ночь — с другим. А затем опять являются все, просят к себе начальника, он не хочет выйти к ним, не хочет говорить с ними. Они срывают дверь с крючка — и тут же ‘шутник’ говорит:

— Прости нас. Понимаешь, мы не знали, какая она. Вот я был с ней ночь — и ее не тронул, и вот он — тоже. Понимаешь — нельзя. Уж бери ее ты, а мы как-нибудь обойдемся. Давай опять по-старому, дружно жить…

Сюжет.

‘Деляга’.

Студент, скрывший свое происхождение, на 4-м курсе открыт и вычищен из ВУЗ’а. Он едет в провинцию, на родину, где не был уже лет 10, получает новый вид на жительство и с ним поступает на завод рабочим. Чтобы раз навсегда отбиться от анкет, заявляет, что он — неграмотный. Работает — хорошо. Начинается на заводе ликвидация неграмотности. Студенту уже надоела жизнь без перспектив. Он поступает на курсы ‘ликвидации’ — и проявляет необычайные таланты: грамоте научается очень быстро (как ему трудно было учиться читать и, особенно, писать). Его выдвигают на рабфак — и вот он уже рабфаковец и снова — в ВУЗ’е, в другом, конечно. Коммунист, его земляк, встреча с ним, у студента — все время страх, что тот его откроет. К счастью его — коммунист умирает.

(Рассказ Гран.)

В Одессе, в ‘Лондонской’ — кутили. В погребе было 175 бутылок ‘рислинга No 2’, выпили все, перешли на ‘люнель’. Поили коридорных. Горничная сажала наседок и разводила цыплят. Поили цыплят и котят. Пьяные котята… Один соскочил с балкона на дерево и там орал диким голосом.

— Спасите его!

Бросились вниз. Под деревом собралась толпа…

Китаец-грузчик (в Шанхае?).

Перерыв между работами, разносчики риса — в листьях. Грузчик быстро проглотил рис. Затем взял сверток, там — ящичек, в ящичке — прекрасная, тонкого фарфора чашка. Вынул ее, вытер шелком, купил у разносчика чаю и медленно пьет. Выпил, опять уложил…

Строили (Тр.) театр.

Калориферы для здания, части для театрального реостата, ручки, и это — актеры воровали по ночам… <1>

Деревня. Из рассказов Я. Гуревича-Крюковского.

Разгузыпился!

Позвольте вам замолчать!

Дай пыхнуть разок… (папироску).

Побег кирпичной вязи.

Кто чем работает: ты горбом, а он горлом…

Свинёныш ты!

Супрядки.

На Святках — игрища молодежи. Так парни там даже догола раздеваются — будто, значит, индейцы они — и девок стращают…

Смирная девка — ото всех дикарьком ходит…

У него в семье сокрушение сделалось: жена ушла.

Живи-живи, да чтобы не топнуть?

Про между них косня пошла…

С ней развелся и с другой соткнулся.

— На колдовство, — говорит, — в скорости объявят большой налог…

Одежды: частоборка, лентик расшитый, капризик со сборками… ‘Жымпир’.

‘Ах ты, горе луково!’

Народу — как вшей в гребешке!

Попили из ключа холодёночки да и все…

Изба, изобка.

Это не женщина, а бонба…

А он говорит:

— Я-де психический.

‘Семеро одну соломинку подымают’.

‘Рот на все пуговицы расстегнут’.

Жалоба:

‘У нас который застаршива ион сартелю аброщатца очин паршиво потсебе гнет малый малодой ямуба толком все доказат а ни гав гав как придетца сам научиники прет вот людямта и паткавыриваит’.

Утрешник, вечерешник.

Сочинение:

‘Джон Сю услышавши о найдении золота и притом повстречавши с бывшим отцом…’

‘Гинриеда увидавши свою плавыющею сестру стала просить нарот на помощь…’

В волки лезут, а хвост собачий…

О глупости.

Дураки самосевом родятся (Горький).

От легкой жизни люди глупеют скоро (Горький).

Чем пустее голова человеческая, тем менее она ощущает жажды наполняться, и это единственное исключение из общего правила (Достоевский).

Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе (Прутков).

Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, другая от нее засоряется (Прутков).

…С умом людей боятся

И терпят при себе охотней дураков.

(Крылов)

В лесу дураков — тот менее дурак, кто не выделяется. Заметный же дурак всегда целой головой выше своих собратий (Дашков Вл.).

Без дураков было бы на свете скучно (Лермонтов).

Блажен… кому ни в чем до самой смерти не помешала голова (Д. Минаев).

Бессильны разума вериги

Над этой крепкой головой.

(Д. Минаев)

В природе на умы большая нынче скупость.

(Д. Минаев)

Думать своим умом — это такая смелость, до которой и теперь не всякий охотник (Писарев).

Если бы всякий дурак желал понимать все, что он сам говорит, то многим дуракам пришлось бы обречь себя на вечное безмолвие (Писарев).

Голова, вследствие потенциального присыхания мозгов от ненужности их употребления, переходит в зачаточное состояние (Щедрин).

Лучше от дураков погибнуть, чем принять от них похвалу (Чехов).

Только целоваться бегать далеко (кобыла).

Фокстрот.

Отец избил кавалера дочери, тот — в суд. Защитник просит оправдать, потому что отец — глухой и музыки не слышал, а только глядел.

Du hast einen Isolator?

Запонки на умывальнике…

Доху.

Лука-‘пока’. Илья-‘и я’.

‘И быстро-быстро с ней живет…’

Процесс о том, кому должен быть отдан ребенок после развода. Аналогия с автоматом для шоколадок — гривенник (со стороны мужа). Реплика жены:

— А как можно доказать, что гривенник именно?

Не целуй меня взасос —

Я не Богородица,

От меня Исус Христос

Все равно не родится.

Пошла гулять

В розовой жакетке,

Всяка шваль, всяка дрянь

Лезет под микетки.

Мой муж комиссар,

А я комиссарша,

Надо всеми он старшой,

А я его старше.

Ах, кудри мои,

Погодите виться,

А ты, гуля дорогой,

Подожди жениться.

Запру церковь я ключами,

Чтобы гулю не венчали…

Завлек миленький речами,

Я не стала спать ночами.

На всех кольца — на мне перстни,

Все гуляют, а мне не с кем,

Разуханчика просила:

‘Брось любить — я некрасива’.

Не личиком, не убором —

Понравился разговором.

‘Извини меня потом,

Что писала к’рандашом.

Ручки не было, пера —

Я расстроена была’.

От Дуни Соболевой.

II-III

На горе стоит дуб,

Под горою репка.

Милый стоит три копейки —

Сорок рублей девка.

Разрешите поплясать,

Разрешите топнуть —

Да нюжли ж в вашем доме

Перерубы лопнуть?

У Женюши в калидоре

Галошами хлопыли,

Я Женичку не любила,

Шоколад я лопыла.

III

Завлекали меня три,

Завлекали пятеро —

Не найтить уж мне такого

Прежнего страдателя.

Шила кисет — не дошила,

На улицу поспешила.

Сшила кисет — рубь двадцать стал,

А он, паршивый, ходить не стал.

Шила я кисет в амбаре —

Все труды мои пропали.

Играй, гуля, эту игру —

Разрыв сердца я получу,

Играй, гуля, погромчей,

Мне подыгрывай ловчей.

Играй, гуль, а я спою

[Под гармошечку твою.]

Под гармошку, под твою.

Романсы присказков и народных прибаутков.

Собирались тучи в кучу,

А я думала — гроза.

Без любови прожить можно,

А я думала — нельзя.

Сидит кошка на окне

С белыми котятами.

Коли был бы ты умней,

Не гулял с девчатами.

Два платочка на предмете,

Один себе, другой — Пете.

Два платочка при запасе,

Один себе — другой Васе.

Что-й-то скучно, невесело —

Не дождуся вечера,

Не дождусь я той субботы,

Когда гуль придет с работы.

Сколько мне предлог ни было,

Ни с одним гулять не мило:

Ты, подружка, сама знаешь,

Кто не мил — любить не станешь.

По деревне слух идет…

Сшила платье я по моде…

Мой муж комиссар…

Не гуляла — была бела,

Стала гулять — почернела.

Не гуляла — была в честь,

Стала гулять — славу несть.

Играй, играй, балалайка,

А ты — сохни, негодяйка.

На мне платья серая,

По мне Вася страдая,

Ну, какая ни на есть —

Я не стану сама лезть.

Что-й-то свет не горит —

Знать, керосин не налит.

Ко мне милый не подходит —

Ему мать не велит.

Дайте, дайте мне пройтиться

По полу крашенному.

Дайте, дайте стакан ёду (яду?)

Сердцу раздраженному.

Мурман. Июль 1927.

Гремяч — падун, водопад.

Пьяный рыбак:

— Я — что ж, я тут рос, камням молился… А вы только дайте мне вашу научность…

‘Оно’.

Мужик, Липачёнков — у него, давно уж, жену молнией убило — рассказывает про это постояльцу каждое утро:

— Да… Она — тут, а молния — трах… Вот оно что! А теперь вот — на… Сам… Вот оно что! Еще вечером — туды-суды, а утром… Эх! Вот оно что! Там — обед, ли штаны — никак! Вот оно что!

Трос и якорь храбр<нрзб>.

‘Ляп’ — которым глушат рыбу.

‘Выводка’ — отлив.

‘Сёгоды’ (в этом году).

‘Погудало’ — румпель.

…Задул, запел полуночник. Пропали комары, оленям стоялось спокойно. И облака — спасали сверху, потом спустились книзу, к самым камням, понеслись видной для глаза кисеей, обвивались круг ног.

…Утки — против солнца — как черные головни.

Граниты, валуны, поросшие плесеневого цвета лишаями и лишаями седыми — обточенные, обглоданные тысячу веков назад льдами — круглые, без единого острого угла — круглые какой-то мудрой круглостью — такая мудрость бывает у стариков, у которых жизнью обточило все острое…

Одна каменная гряда — серая с зелеными пятнами мхов, потом синий треугольник океана, и в бледно-голубом небе врезалась другая гряда — темнее, туманней, прозрачней, и за ней видны уже почти черные купола третьей, самой дальней гряды…

Вдруг после жаркого дня — моряна. Все сереет, сжимается. Холодно. Мужчины в зимних шапках. Девчонка по-вчерашнему выбежала в одном платье — и назад, ждет почту. Низкое небо, свет — хоть и целые сутки — чуть сочится, чуть моросит.

К вечеру вдруг утихло, разъяснило. На мосту стоят и смотрят.

— В чем дело?

— Селедка играет.

Все — старые и малые — глядят, ждут. Потом выезжают на лов, продают селедку ведрами.

Наутро — жарко. Пахнет дымом, топят печи — пахнет печеной селедкой…

Ветер — шалоник (шальной, порывистый) ZW.

Шлюпка на боте — ‘пашка’.

Луда — камень. Пал ветер свежий, и на луде россыпь водяная — бьет вверх, все разбивает. Если ёлу не управить — разобьет.

Огибень пошел (волна).

Пал ветер со снегом. Спустили топсель, потом кливер. Взяли рифы…

Фамилии:

Цыбин Илья

Чугин

Пономарев

Гоман

Синяков

Шестром.

Деньги (при белых) ‘Моржовки’.

Цыбин:

— Мартериалов нету…

Кумжа — в водопаде. Серая с красными яркими крапинками. И камни — серые с красными крапинками — как будто обрызнутые кровью…

‘Оброни кливер!’

Парус ходит по мачте на деревянных кольцах.

Сюжет:

Маяк.

Маяк на острове. Смотритель и два помощника. Семьи. Все живут в одном (или в двух) доме. Есть сарай, баня. Завозят сюда припасов осенью на всю зиму, придут, чтобы сменить — только весной.

Одиночество. Пустыня. (Может быть — телефон?) Там где-то далеко — революция. Ждут смены. В конце марта, к ночи — огни, подходит пароход со сменой. Но — шторм, пытаются высадить смену — не могут — уходят. Маячные, не выдержав, на другой день отправляются в боте — погибают.

Сюжет:

‘Нигерия’.

Мурман. Война. В гавани — пароходы французские, итальянские, английские. Склады снарядов. Там: барак, в 20 шагах — кузница, в 20 шагах — склад.

Слухи о шпионах… Ночью 19 февраля — загорелись одновременно — дровяной склад на железнодорожной станции (рядом нефть) — и ‘Нигерия’. На ‘Нигерии’ загорелось в выходном тамбуре кубрика, неизвестно отчего. Там спали 60 человек грузчиков и несколько матросов-англичан из команды (один негр).

Мороз 30, туман — ничего не видно, тьма. Не видно даже зарева.

Ледокол No 6 подошел к ‘Нигерии’, стал тушить. Проснулись в кубрике, двое выскочили — в том числе негр. Кричит непонятное, рухнул — мертвый, сжегся. Крики из кубрика — сделать ничего нельзя.

На соседних судах паника, все — на разных языках… Паника на берегу, в бараке грузчиков: знают, что в складах — снаряды, если взорвет — никому не уйти живым. И в одном белье бегут в Колу — в мороз…

Отвели ‘Нигерию’ на рейд — так что другие суда на рейде даже и не знали. Люди в кубрике кричали, горели — сделать ничего нельзя — отвели, поставили в стороне, ждали, пока сгорит…

Сюжет:

Пища.

Эскимосы на острове (недалеко от Южного полюса). Рыба к берегу — за ней дичь тянется, все сыты. Ушла рыба — за ней дичь — голод. Так — месяц. Семья… Старик, дед, предлагает, чтобы убили и съели его. Съели. Затем мать дает на пищу своего грудного, чтобы спасти остальных.

Сюжет:

‘Дорка’.

‘Дорка’ — новый карбас, хозяин давно копил деньги, купил. Ведут на буксире на боте… Вдруг — шторм. Возле рифы — гонит. Порывом шалоник нагнал ‘Дорку’ на бот, двинул… Еще раз… Риск погибнуть — надо рубить канат. Со слезами хозяин рубит — ‘Дорку’ уносит… (Использовано — [‘Наводнение’] ‘Ёла’.)

…Пошли на ёле. Шторм, опрокинуло — не успели обронить парусов. Все верхом на киле. Так их носило двое суток. Август — ночи холодные. Один наутро сидел, вцепившись, мертвый… [Одн] Идет ёла другая. Кричат, машут ей. Прошла мимо: побоялась погоды, чтоб не разбило. Другая — спасла…

Мальчик с 6 лет ходит в море.

…Перевернуло. Спали в кубрике. Рулевого смыло, а остальные — отсиделись в кубрике — вместо потолка — пол.

Олени переправляются, подняв белый хвостик — видна ж…

Олени — урчат, когда их гладят. Меховые — плюшевые рога.

Погоняют шестом — хореем.

Сюжет:

Краска.

Англичане и белые ушли. После англичан остались кантины — военные лавки. После ухода крестьяне принялись растаскивать. И вот: жестяные ящики — вроде тех, в каких у лавочника была охра. Откупорили: да, так и есть — краска, только не охра, а потемнее, вроде мумии — коричневая. А у Сидора как раз новый забор возле дома — стоит некрашеный, глаза намозолил.

Спор, ссора из-за краски. Уступили Сидору. Он взял ящик, развел краску (маслом?), стал мазать. Черт знает что выходит! Вот тебе и англичане хваленые: сволочь народ.

Подошел фельдшер, понюхал краску и начал хохотать:

— Что дал за краску?

— Что, что… Ну, сапоги ихние…

— Дурья голова! Да ты знаешь, что это? Какао.

Сюжет:

Фельдшер.

Фельдшер Вяткин. Неплохой человек. ‘Общественник’. Веселый. Гармонист. (Подвязана часто нижняя губа — перевязка идет за уши: на нижней губе вереды вскакивали.) Вид озабоченный и довольный.

Война: он — патриот, плакал [у Зимнего]. Потом: возмущался Распутиным. Плакал от Февральской революции. Восторгался Керенским и Милюковым, ругал большевиков, за войну — до конца. Октябрь, он ругал извергов, врагов родины, организовывал самооборону, ‘Комитет спасения’. Однажды ночью пришли красные, он притих. Через день пришел в больницу, через неделю — он убеждал всех [, что]:

— Большевики, вот это да! Это вам не Керенский!

Слухи о Деникине. Взятие местечка белыми. Обыватели — зажиточные — торжествуют. Фельдшера захватило — он уже с ним, он ругает большевиков, осквернивших свободу. Через недели две — опять красные. Фельдшер призадумался:

‘Нет. Народ все-таки с ними, а я с народом. И белые — что они делали! Что делали: хуже красных! А из-за чего? Из-за эгоизма собственничества…’

Он — с большевиками… Он ругает тупых людей, не понимающих этого.

И рядом с фельдшером проходят другие: убежденный эсэр, убежденный монархист-купец, убежденный коммунист…

Волоковая Губа.

Деды говорят, что раньше какой-то морской червь нападал на деревянные посудины и проедал их, нельзя было идти дальше Волоковой — стали волоком перетаскивать посудины из [ок] Губы в океан.

Я слыхала на базаре,

Что ребята дешевы, —

Пятачок стоит пучок,

Самые хорошие…

Сюжет:

Селедка.

Зима, перед Рождеством. Поехали на оленях за дровами в Колу. Около Палой Губы — крутизна. Профессор и доктор слезли. А лопарь-возница ударил хореем, олени помчали. Кережи шли так быстро, что не успевали скатываться по склону. По пути заехали отдохнуть и погреться в заезжую избу. Огромная открытая печь-камин, отверстие в стене для дыма. Затопили. Через полчаса входит здоровый, плечистый помор, садится к огню.

— Откуда? Что?

— Селедку везу.

Гм… Какая же теперь селедка? Озадачил. Обогрелись, сошлись поближе, спросили его прямо, какая же такая селедка.

— А вот, хотите поглядеть?

Вышли, подводит к кережам — там девушка, вся закутанная. Вернулись, и рассказал историю свою.

Был в Норвегии, встретился с норвежкой, сошелся с ней.

— Да только скупа очень: все норовила корову купить и меня молоком отпаивать. А я больше молоко от бешеной коровы люблю… Ну, я сбежал от нее. Приехал в Александровск, к купцу Ушакову. Приютил. Два вечера я у него просидел. А у него две приказчицы молоденькие. Одна понравилась мне — мочи нет. Я им всё песни пел: ‘Хотите за меня замуж?’ — говорю. ‘Хочу’, — говорит. Ну, вот и увез. От хозяина тайком.

Сюжет:

Мавр.

Приехал новый почтовый чиновник с женой. Заметили: уходил на службу — запирал ее дома. Ревновал ко всем. Наконец придумал: перевелся смотрителем на маяк, на острове. Там прожили лет 7—8. Потом революция. Он поехал в Александровск — вызвали. Долго думал: оставить жену на острове или взять с собой? Решил взять. Приехали. Пошел по начальству — каждый день. На третий день жена сбежала — с хозяином-коммунистом — в доме, где они жили.

Приручил двух диких гусей. Полетают и возвращаются домой.

Сюжет:

Рак-отшельник.

Реалистом встретил помещика Голубцова в Красноуфимске: молодой еще, красивый, но почему-то внезапно бросил Петербург, где служил в гусарах — и жил один в имении, собирал бабочек. Тогда жалел Голубцова — теперь понял его. (Сначала решил поехать на год-два на Север — остался на 20 лет.)

Жена — красавица, он — молодой доцент-зоолог. Мохнатые рачьи руки, рыжие усы, очки. Жена вдруг начала увлекаться музыкантом. Тогда он принял предложение — поехать в Соловки на биостанцию.

Настоятель Иоанникий из вологодских мужичков. Здесь же в монастыре учился в школе, потом сам был учителем, потом — настоятелем. Не мог носить наперсного креста: крест серебряный был ему тяжел, носил крест картонный, обклеенный серебряной бумагой. Послушников набирали как рекрутов — так много было желающих: доктор осматривал и выбирал поздоровее. Из них профессор подбирал [сотр] служителей для биостанции.

Затем перевели в Александровск. Жил на станции один с женой, прозектор и двое-трое рабочих. Летом наезжало много.

Ездил с женой в В<нрзб>, в Германию. Купил жене пианино. Выписывал ей платья беспошлинно из Парижа.

Однажды получил отпуск на Кавказ — увидел Военно-Грузинскую <дорогу>, всякие горы — и был разочарован:

— Что ж, мягкие осадочные породы, а у нас — первозданные граниты. Твердые…

Он и его сотрудники — община, монастырь.

— Если бы мы жили в городе — не уцелели бы.

В городе — клуб, карты, пьянство, сплетни. А здесь — работа.

— Есть явление, называемое в зоологии — биоценоз: то, что те или иные особи уживаются в определенном месте, зависят не только от природных условий, но также и от других организмов, населяющих данную область — оттого, насколько можно ужиться с этими организмами.

Ходит в накидке серо-зеленой с капюшоном. Когда холодно, накидывает капюшон и становится похож на монаха, на схимника в куколе.

Аквариум. Актинии — нежно-розовые, голубоватые, похожие на какие-то миниатюрные тропические пальмы, а стволы на женское тело. Живут, приросши к одному месту. Размножение: мужские особи выпускают сперму, а женские — яйца. Иногда втягивают свои щупальца-листья и становятся похожи… на асцидии — пурпурные, похожие на травяной огурец с двумя отверстиями. Регрессивный ход развития: из рыбовидной личинки с хорошо, сравнительно, развитой нервной системой, получается асцидия — так: личинка опускается на дно и присасывается к камню, ей уже не надо двигаться — атрофируются органы зрения, слуха и нервная система, остаются только [органы] отверстия для питания и испражнения. Философия профессора по этому поводу.

Рак-отшельник. Скорлупа у него слишком тонкая и чувствительная. Поэтому он отыскивает себе раковину, залезает в нее и живет в ней, никогда не выходя из нее. Снаружи только клешни, глаза, лоб — большой и умный.

Так и он.

Война. Сначала — ничего. Потом заняли станцию моряки. Солдаты резали свинцовые трубы, ведущие воду в аквариум: как будто резали его. Когда решили занять и его квартиру, а ему предложили уехать — он уж был рад.

Два почти года — 16-17 — прожил в Петербурге. Перед революцией в июне — вернулся.

Разгром… Вскоре — большевики ненадолго, и потом англичане, французы, сербы. В один день пришли сначала итальянцы — их отвозил. Французы — вежливо, деликатно, их угостил. Вечером — английский адмирал. Вошел, не поздоровался, ничего, сказал:

— Здесь буду я, здесь — штаб, здесь — солдаты.

Но профессор так посмотрел на него, что он не вернулся. В это время вскоре собирались эвакуировать Архангельск. Профессор стал получать из Архангельска любезные письма от разных полковников и генералов — всем хотелось после эвакуации поселиться на станции. Один прислал свою карточку со всем семейством…

Опять большевики. Однажды пришел красноармейский отряд, попросил ключи от станции. Профессор пошел, открыл, стал показывать музей. Интересовались, расспрашивали. Профессор радовался. На другой день повел туда же комсостав.

— Вот, извольте видеть, треска… — начал по привычке, уже почти не глядел.

И вдруг — банки с треской нет. Оказывается, вчера красноармейцы во время осмотра умудрились утащить банку — треска хранилась в спирту.

Эпоха военного коммунизма была для профессора самой приятной: деньги были отменены, он ездил в Мурманск, высматривал подходящие снасти, бочки, тросы, шлюпки, моторный бот — просил, ему давали. Смет никаких не было.

Когда начался НЭП — тут уж другое. Придет, попросит. А ему в ответ:

— Вы в Наркомпросе? — Да.

— А я в Морведе. Обращайтесь по своему ведомству.

Покровителем науки оказалось… ГПУ: сметы большие у них. Они давали свое судно, и профессор производил четыре раза в год рейсы для исследования Гольфштрема.

Гольфштрем. Мурманская ветвь. Диаграммы температурные. Скорость: промеры только до 73 ¹/₂ <северной широты> — а дальше не знаем. Гольфштрем (мурманская ветвь) иной год проходит ближе к берегу, иной — дальше, от этого зависит улов рыбы.

Аквариум не отеплен: на зиму приходится всех обитателей выпускать — каждый раз трагедия. Жена утешает. И каждый раз в квартире профессора остается кто-нибудь в банке на зиму.

Первое время, когда поселился здесь, не мог спать из-за ночного солнца. И все сбивался, задремлет (часы испортились, починить негде), вскочит, зайдет, будит заведующего хозяйством — оказывается, еще половина второго ночи…

Ночь. 12. После шторма начинает на востоке чуть-чуть расчищаться. Солнечный пожар: солнце уже идет вверх. И в квартире профессора две девушки-ассистентки поют романсы…

[Для ‘Ёлы’:

Мурманск.

После покупки ёлы вечер в Мурманске — небывало жарко: лесной пожар — легкий дымок, горел торф — уж раз начал — не перестанет. Ожидание грозы.

В начале шторма — Цыбин радовался:

— Ничего! Моя ёла — выдержит!

На ловле сельди он пел, был как пьяный — все думал о своей ёле. Его спросил Фомич:

— Что с тобой?

Кругом кольцами крутились морские звери, смешно сопели…]

Несколько китов-касаток окружили шлюпку. Они, играя, разевали пасти, как будто хотели проглотить шлюпку. В пасти с шумом лилась вода, они ныряли, выпускали из воды фонтаны, водяную пыль и пар. Издали, поэтому, сперва их приняли за подлодку, и эти фонтаны — за выстрелы.

Радиоповесть.

Отправляется пароход, везет смену на радиостанцию — метеорологическую станцию на Маточкин Шар. Два метеоролога: муж — начальник экспедиции, и его жена — тоже метеоролог, старший радист, геофизик, смотритель. Нужен еще один радист. Никак не могут найти. Наконец, приходит — замухрыш, серый, жалкий. Все-таки взяли — разбираться уж некогда. В пути этот радист унижен, услужлив.

Пароход забрал (по прибытии) весь прежний состав — больше года никто не живет. Пароход приходит раз в год, в августе. Устроились. Жизнь — как на корабле: кают-компания, по звонку встают, вахты.

Готовятся к охоте, составляются артели (охота на песцов). Первые ссоры из-за дележа еще не убитой добычи. Начинают делать ‘настилки’ (капканы из толстых досок, ‘путь’ из острых колышков, приманка, бревно, которым придавливает песца). Второй радист не умеет, ничего не выходит, над ним смеются — смеется женщина-метеоролог.

Ставят настилки верстах в 10 от жилья. Работают в валенках и шерстяных варежках — иначе песец учует человечий запах.

Однажды 2-й радист нашел гнездо живого песца с щенятами, пошел, сказал всем. Пошли смотреть. Оказывается, самка съела всех 15 щенят: от них пахло человеком.

— Не вынесла твоего запаха, — смеялись над радистом.

Собаки — вторая группа действующих лиц — параллельная. Собака Интеллигент — вялая, в обычное время трусливая, но в беге — впереди, вожак. Собака Мишка-лекарь вылизывает гноящийся глаз другой собаке, очищает языком рану. Среди собак — у людей свои фавориты, среди людей — у собак свои фавориты. Одна из собак похожа на 2-го радиста (быть может — Интеллигент. Разговор:

— Ну, нет: наш Интеллигент — смотрите, всех ведет, а этот паршак… так на всю жизнь и останется паршаком).

Собачий роман.

Зима. Северные сияния. Тьма давит. У нескольких — упадок духа. Опустились больше всего интеллигенты: перестали бриться, чистить зубы. Служитель — бывший матрос — подтянут, чист.

Разговоры о цинге. У кого-то припухли десны — пугаются. Начинают по радио запрашивать рецепты. Радио становится все важнее. Любовная переписка по радио.

Не хватает женщин: только одна, и она любит мужа, все смотрят на нее. Матрос, шутя, сделал ‘деревянную Машу’. У ней — всё как следует. Когда метеорологические супруги уходят к себе — ‘Машу’ сажают за стол, начинают разговаривать с ней, острить перед ней. Зависть, обида — как при соперничестве перед настоящей. Затем, шутя, сначала бросают жребий, с кем она идет спать. Потом это делается уже всерьез, ссоры — из-за ‘деревянной Маши’. Смеются над 2-м радистом. Он по-собачьи, злобно скалит зубы, но молчит.

Заболел 1-й радист, работает один 2-й. Страх цинги. 2-й радист сосал кровь из уха собаки — своего фаворита. Метеоролог [рас] вырастил лук в коробе, куда он собирал спитый чай. (Земли нет. Камень, снег, мерзлота.)

Куры сохнут. ‘Козьи девочки’: одна вскочила на кухонную плиту, обожгла ноги, потом простудилась и умерла. Утром пришли, видят: сестра ее положила голову к ней на живот, и в голос кричат.

Стонет 1-й радист. Рецепты по радио: ‘Давать шампанское…’

Северное сияние. Первые проблески зари: алая полоска в небе. Вышли наружу, кто-то взял снег в горсть — снег красный, как кровь, испугался — бросил.

2-й радист работает один. Отношение к нему несколько меняется, женщина один раз пожалела его:

— Не устали ли вы?

Телеграмма с… от инженера к брату: ‘Умираю…’ Брат в Самаре. Телеграммы ответной из Самары все нет. Все ждут. Прибегает 2-й радист:

— Есть!

— Что?

— Телеграмма от начальника поста: инженер скончался…

…На другой день — телеграмма от брата из Самары. Умер 1-й радист. Остался один — 2-й. Он вдруг чувствует себя — единственным. Он — единственная связь с материком, с землей, с солнцем, с цветами — куда стремятся все. Через него — любовная переписка. Сначала он показывает свою власть, шутя, затем — становится тираном. Он совершенно меняется — и все меняются по отношению к нему. Иные перед ним заискивают, другие не скрывают своей ненависти к нему, он начинает мстить им. Метеоролог заболевает, нужен рецепт, радист отказывается дать. Жена метеоролога грозит ему — радист смеется:

— Ну, что ж, потом — буду отвечать, а пока — он умрет.

Ночью метеорологу все хуже. Жена прибегает к радисту, он заставляет ее отдаться ему — тогда он запрашивает рецепт. Он пугает ее, что скажет все мужу и заставляет жить с собой и дальше. Наконец она не выдерживает, сама признается мужу. Отношения между мужем и женой, ненависть мужа к радисту. Когда он однажды схватил радиста и стал душить, остальные отняли:

— Как же мы останемся? Ведь пароход раньше августа не придет.

Весна. Безумное солнце. Цветы — огромные, без запаха, растут не по дням, а по часам. Еще позавчера был снег, а сегодня из-под снега — цветы… Роза у метеоролога ‘сошла с ума’ от солнца: ростки, ветки — как их ни режь… (Может быть, как раз здесь — история радиста с женой метеоролога. Или здесь — метеоролог не выдерживает и опять берет жену.)

Радист заставляет подписать всех благодарность ему. Он жиреет: ему приносят дань — гусей. Гуси ленивые, больные — они линяют (июль), собаки ловят и едят их — собаки тоже жиреют…

Издевательства радиста над своими подданными достигает апогея. Кто-то не выдержал и крикнул ему:

— Хам!

Радист приказывает запереть его в подвал — его запирают…

Наконец — август. Однажды на горизонте увидели дымок: пароход. Но пароход — норвежский… Разочарование.

[Приехал] Когда опять дымок, и разобрали в бинокль, что это наш пароход — на радиста кинулись, убили его, разорвали в клочья.

Медвежонок Сережка. Вырос. Все сосал. Станет на задние лапы, обнимет передними, ухватит за пуговицу и сосет — и человеку нельзя пошевелиться: медвежонок начинает злобно ворчать. Если отпихнуть его — кидается.

У Интеллигента был коготь на лапе — палец — вроде петушиного. Сережка иногда подходил, хватал этот палец и начинал сосать — Интеллигент покорно стоял…

Корова стельная отелилась. Никто не знал, как поить теленка. Потом он подрос и стал отсасывать все молоко. Собрание: проголосовали — убить бычка. Наутро привязали его и вышли с винтовками, стали стрелять. Промах. Бычок оторвался и убежал в горы. Все пошли с ружьями: охота на бычка. Застрелили. Ели телятину (сперва пили свежую кровь — пили всегда, когда убивали дичину — пили, чтобы не заболеть цингой).

Январь — теплый, приятный месяц.

Кривой столетний самоед Хатанзей. Уходил спать на снег, к собакам: в чуме ему жарко, душно. Жена у него слепая. Шутил:

— У нас на двоих — один глаз.

Другой глаз ему выбило патроном, гильзой во время охоты на белого медведя. Он вынул из глаза гильзу, все-таки побежал за медведем и добил его.

Шоколад — меновая единица. Играли в карты на шоколад.

Осенний песец — ‘крестовик’.

Лемминги — полярные мыши, белые, бесхвостые, с длинной шерстью. След от них на снегу — цепочка, пунктир. Собаки едят леммингов.

Телеграмма — радио:

‘Самара, Саратовская, 118, инженеру Филимонову поехал на север заглушить [совет] совеет [рагайзагру…] развивающийся туберкулез зпт здесь населения цинга тяжелой форме туберкулез любезно соединился цингой лежу пластом как осина заживо разлагаюсь начиная десен тчк лучший врач мне климат соответствующая пища этого нет тчк смена через пять месяцев раньше невозможно тчк паня случае моей смерти октябре меуправление передо… подробности моей тещи тчк простите особенно тата что не бывало тчк буря качнула брат нас сильная один ты как скала вынес крепись тебя дети тчк шли ответ подробной телеграммой здесь радио иной связи нет зпт пиши как живешь хорошо ли как служишь отвечай нежалей червонца все-таки [запаснет жизнь] застанет живым в запасе жизнь вздесь одной стороны угли стороны угрюмый омытый океан сталное кругом тундра мертво тчк живите счастливо целую Александр’

Самоедский словарь

Мясо — гонза

Лед — салобо

Снег — сыре

Метель — помзе

Снег-крупа — сантай

Нож — хор

Водка — чарка

Топор — тыпке

Начальник — еру

Невеста — мелу

3 — нягар

5 — самлянг

10 — ю

20 — сириго

Губы — паха

Море — ям

Голова — неда

Ноги — н’э

Руки — уда

Рот — ня

Язык — нями

Хорошо — саво

Чум — мя

Хлеб — нянь

Вода — и

Новая Земля — Едый-я

Пароход — ту-нгано

Промышленность — ханина

Гора — хой

Залив — яга

1 — одой

2 — сиде

Плохо — выво

Собака — ванюко

Нарта — хан

Медведь — хебеде

Песец — ного

Олень — ты

Морж —

Лодка — ланно

Жена — не

Муж — хасуо

Нерпа — няк

Северный словарь.

Каткая (улица).

Неторопко.

‘Олешки’ (саночки).

Луночки тюленьи — в январе.

Откуй (сторожит у луночки). Одинокий медведь-казак.

Беляк — желтый, как канарейка.

Морской заяц посвистывает, глаза человечьи, голова человечья.

Тюленя пуля не берет, если стрелять в лоб — пуля сплющится и только. Надо стрелять или спереди точно между клыков, или сзади в низ затылка.

Стрелебная лодка, шитая из легких досок — для охоты на зверя (тюленя etc.). Очень легкая, ее переносят по льду.

…Увидел в воде здорового старого [тюленя] моржа. Выстрелил, попал в клык — только ранил. [Тюлень] Морж погнался за лодкой. Стал перезаряжать однозарядку — ремингтон, а патроны запасные — от другого ружья, не лезут… Погрёб к берегу, да разве от [тюленя] моржа угребешь? Выскочил на припай — морж следом, ткнулся клыками в лед. Схватил гарпун, ткнул ему в спину с маху. [Тюлень] Морж так и выбросился сразу на лед, тут добил его ножом…

Собаки мчали… Вдруг свернули в сторону с пути, взвыли, припустили вовсю. Он понял: где-то в этой стороне медведь — собаки почуяли, все забыли, теперь их не удержать — покуда они не затравят медведя. Все это — в миг, а в следующий — санки уже неслись вниз, в ямину, по крутому откосу — там внизу сидел медведь, мотая головой. Собаки рванули, охотник вылетел, снег… и лежит: где? на этом — на том свете? Чем-то придавлен. Огляделся: собаки рвут медведя, он отбивается, а охотник — [под] за спиной у медведя, придавлен этой спиной. Он схватил нож, перерезал горло медведю…

Запряжка — штук 10—11 собак.

У самоедов — оленья верста: 5 верст.

‘Тюр’ — шест для погоняния оленей.

Оленьи бега.

У кооператива — местного клуба — собрались самоеды. Двое — богач и бедняк — заспорили: чьи олени быстрее. У одного запряжка в 5 быков (у богатого), у другого — 4. Заклад: богач — полтораста рублей, у бедного — ничего, кроме запряжки. Стали, богатый ткнул — олени его помчали, закурило снегом. Бедный еще стоит со своими, досасывает папиросу. Его тычут:

— Ты, что же — спятил? Струсил?

— Ницево. Сейчас побегу.

Докурил — погнал оленей — на бегу плюхнулся в сани… Через полчала — он вернулся, слез, закурил — а богатого еще нету. Приехал только минут через 10. Вынул полтораста, заплатил…

Самоеды режут оленя: наставил нож в шею — где последний позвонок, ткнул легонько, не глядя — олень пал на колени. Тогда перерезал глотку, вынул дыхательное горло, обрезал и перевязал артерии — чтобы не вышла кровь. Потом еще живому — располосовал брюхо, кулаками расправил. Вырезал печенку. Другие ножами откромсали длинные тонкие, дымящиеся на морозе, гонты оленины, обмакнули их в кровь и, держа конец в зубах, быстро отхватывали кусочки у самых губ, глотали…

Унесло на льдине… Чтобы не замерзнуть — сажали одного, а остальные, взявшись за руки, плясали кругом… Был с ними старик Хатанзей: ему не давали заснуть, брали его за руки и заставляли плясать…

Хатанзей — 100 лет. На вид, так, лет 50. Пьет…

Однажды собаки тоже понесли его на медведя. Он выстрелил из саней. Ружье — старое, казенную часть оторвало, гильзу от патрона всадило ему в глаз. Хатанзей вылез из саней, подбежал к медведю, добил его ножом. Потом уж вытащил гильзу из глазницы. Когда вернулся, пустая глазница у него была заложена оленьей шерстью… Медвежью шкуру привез…

Задул восточный ветер, все сильнее (на Новой Земле). Человек вышел на охоту. Вдруг дунуло — свалило человека наземь. Он встал. Опять дунуло — сбило с ног. Карбаса поднимало на воздух и переносило с места на место. Крышу с избы сорвало и унесло неизвестно куда. В воздухе — мелкие гальки, мох… Человек вынул нож, воткнул в гальку и, держась за нож, пополз против ветра. Так подвигался…

…Приехал какой-то барин. Самоедам:

— Ну, ведите меня на тот край — к Карскому морю. Сторговались. А на барине какие-то сапожки — всё крючки, гвоздики. Я ему:

— Ты бы лучше пимы надел. А он:

— Чудак! Я в этих сапогах по Альпийским горам ходил. Что — ваши новоземельские!

Ну, ладно, пошли. Через сколько надо время мы остановились, чай вскипятили. Он хлебнул:

— Ну, нечего сидеть: подём дальше. Или уж вы устали?

Ну, пошли… Только к вечеру — уж он сам заговаривает:

— А не остановиться ли нам — примус не разжечь ли?

— Нет, — говорим, — еще не время…

Потом уж он напрямки:

— Ну, ребята, не могу больше, давайте отдохнем…

[Поглядели] Так дошли кое-как. А на обратном пути — уж он совсем сдал:

— Не могу, — говорит, — идти. Вы меня оставьте, идите… Глядь, а у него из сапог-то его пальцы торчат, а молчит.

Дали ему пимы запасные. Пошел он так еще с час:

— Нет, — говорит, — не могу, как хотите, — и лег.

Стали с ним говорить. До того договорились, что стал я его нехорошими словами ругать. Он лежит. Я ему:

— У нас в этаких делах копчик дерут… Да!

— Какой копчик?

А я вынул копчик ременный да и начал его охаживать. Он вскочил, затрясся…

— Да ты знаешь, кто я?

— А это, — говорю, — все равно: кто ты ни есть — подохнешь. Окромя того, мы договорились с тобой — тебя взад-вперед доставить и деньги получили. Мы тебе деньги возвращать не желаем.

Ну, сморщился, а пошел. Дошли все-таки. А только опоздали: пароход ушел уж. Ну, думаем, придется денег половину все-таки отдавать. А он:

— Ну, ребята, прибавлю вам, сколько спросите, а только сейчас же берите оленей, гоните в … губу, скажите на пароходе, чтобы сюда шел.

Я ему:

— Да ты что, [одурел] тронулся, видно, на ходу-то? Чтобы пароход за одним дураком сюда стал гонять?

Тут он опять затрясся:

— Ты что сказал? А? Да ты знаешь, кто я?

— Кто-кто… Ну, говори!

— Я, — говорит, — великий князь…

Уж забыл — Михайлыч какой-то. Тут мы, по правде, струхнули. А он деньги сует — и опять смирный стал: потому если мы не поедем — знает, сидеть ему тут долго. Ну, послали: и что же? Ведь и правда — вернулся за ним пароход-то…

Север (из книги А. Никифорова ‘Просто о севере’).

Святой Нос: малый маяк, две мачты радио, каменная гряда с конечным камнем Воронухой. Здесь сталкивается океанское и беломорское течение — постоянная толчея.

Иоконга — хорошенькое становище: крохотная деревушка, спрятавшаяся в бухточке.

Туман. Вдруг, вполчаса, насел белый, молочный туман — ни солнца, ничего.

…Сей тол хороший загрёб был на Зимнем Берегу — в Кой-де, в Моржовце… Там — трудовые зверобойные артели, взнос: человеческая живая сила. Осенью — на Канину Землю за навагой.

Ленинский уголок — на палубе, в корме. Бюст, полки, книги, газеты. Доклад о внутреннем положении: индустриализация, бюджет, культпоходы, соревнование фабрик, оппозиция.

‘Сторож’:

Когда уходят, изба не запирается на замок, просто, к дверям избы притыкается палка — ‘сторож’.

Земля.

Земли мало на Пинеге, Мезени, в Олони: много камней, надо их выбирать.

— Кругом тайбола да лес, на угорьях да по щельгам корчуем лес, потом пашем.

Сводят лес: обрубают внизу кору, дерево сохнет, опадает хвоя, потом валят лес, оставляют гнить, потом корчуют.

— Инде скота много, а у нас ничово.

На Мезени едят тресковый суп без ложки: макают хлеб в суп, потом — в рот, ловятся в супе рукой куски рыбы, вымакали весь суп, а рыба еще есть — подливают холодной воды… Кашу, кисель — едят ложкой. Ножей и вилок в обиходе нет.

Рыба — ‘сырком’: полежит в засоле дня два, и едят, подают к чаю.

Одежда.

Мужская: обувь — бахилы, дома тюки с чулками (вроде туфель).

Женская: левойники — штофные, шелковые — из-под платков, рубашки белые с расшитыми рукавами из-под сарафана, чулки с замечательными узорами, по праздникам — бусы, в ушах — ‘пясы’, серьги.

Края простынь на кроватях, полотенца — вышиты зверями etc. на ‘пялах’ (это — в Заонежье, в Олонье).

Спят чаще всего так: бросят на пол кафтан или оленью шкуру, на нее — подушку и, почти не раздеваясь, ложатся. Кровать, с голыми досками, стоит так.

Танцы: ланцы, яблочко, сено, прялицы-кокорицы.

Шишки (шишок) — черти. Если в чистый четверг подойти к дверям церкви и перевернуть свечку огнем вниз — можно увидеть ‘шишков’: они пляшут — радуются страданиям Христа.

Как блохи и тараканы — ‘шишки’ боятся персидского порошка.

Ходят к бабе, у которой уехал муж…

На Мезени праздничные игры зовутся ‘метищем’. Девки-‘повязочницы’: голубые, лиловые, красные, желтые, оранжевые — всех цветов шелковые сарафаны, пояса, узорчатые шали, белые — ослепительные — рукава рубашек из-под парчовых шубеек, отороченных мехом, ленты, латы, листы, бусы, янтари, ‘пёрлышки’…

И вдруг, начиная с краю, закланялись все эти девушки — гостю, приезжему.

Метище: девушки ходят взад-вперед парами и поют ‘Ваня — разудала голова’, ‘Долина-долинушка, раздолье широкое, гулянье веселое’. Долго ходят так, пока при повороте пара девушек не станет спинами друг к другу — это так, что могут подойти парни. Потом такая же прогулка с парнями.

Городские — побывавшие в городе — парни уже в тройках, иногда в воротничках и манжетах. Они бойкотируют одетых в прекрасные костюмы ‘повязочниц’, не подходят к ним на метищах (самый большой позор!) — и старые костюмы вымирают.

Смешное слово — неприличное слово (в Архангельской губ.).

Баба спрашивает у работника:

— У вас какие гашники носят в деревне?

— Какие, веревошные.

— Ну, ленные. А то был у меня работник, у него гашник лубяной — так все брюхо намозолил.

Мезенской танец ‘козел’ — эротический танец.

‘Пахомушка’ в Заонежье — игра, пародия свадебно-семейных отношений.

Восход, болотисто-оранжево-желтое небо и красный угол, откуда вот-вот брызнет солнце.

Тайбола — топь, болотистый лес. Через него — единственный путь: гати. Бревенчатые, старые. Комары…

Тараканий дождь в избе: с потолка.

— Что ж их бить? Они невредные.

Карты.

Крести. Туз — казенный дом,

король — друг спешит к тебе,

дама без масти — ни к чему,

валет — хлопоты,

десятка — бедность,

девятка — приятный разговор,

восьмерка — разговор,

шестерка — дорога с казенным домом.

Вини. Туз — страх,

король — письмо от близкого,

дама — ссора и слезы,

десятка — болезнь,

девятка — сборы в дорогу,

восьмерка — разговор,

семерка — неожиданное счастье,

шестерка — поздняя дорога.

Черви. Туз — дальний путь,

король — неожиданная встреча,

дама — сплетни,

валет — веселая компания,

десятка — исполнение желания,

девятка — любовное письмо,

восьмерка — дальняя дорога,

семерка — перемена жизни,

шестерка — исполнение желания.

Буби. Туз — письмо,

король — свидание с молодым человеком,

дама — неожиданное любовное свидание,

валет — благополучные вести,

десятка — денежный интерес,

девятка — денежный разговор,

восьмерка — интерес,

семерка — <нрзб> бубнового короля,

шестерка — скорая дорога.

Олонецкая прялка — ‘лопаска’, вся расписная. Большая доска, к которой привязывается кудель, и внизу загибается шейка, на которую садится пряжа.

‘На Новой Земле лишнего ничего нет, кроме уток, а этих — как комаров. Утки очень смирные, мы их имали руками’.

‘В Алжире арапы, ходют в одежде непривычной, и по-русски говорить не могут’.

На погостах Архангельской губ. на могилах не кресты, а столбы с двускатной крышей, вверху под которой — крест или иконка.

Заговор (на пропажу скота):

‘Стретили наш скот, малой живот, тридцать святых ангелов. Пойдут ангелы круг нашего скота, малого живота, секут и колют своими ангельски скипетры волков и волчиц, медведей и медведиц, росомах и росомашиц по щекам, по глазам, по нехтям, по всем жилам, сердечным составам. И еще секут ангелы своими скипетры уретиков, уретиц, колдунов, колдуниц, старцев и стариц, заугольников и заугольниц, заворотников и заворотниц, никто бы не подумал и не помыслил на наш скот, малый живот, на всякую четвероножную скотину, отныне и до веку казался бы наш скот, малый живот, в чистом поле — в темном лесу пеньем, колодьем, каменьем, великим кустом тем лютым зверям. Аминь’.

У меня, у красной девушки,

Был по разуму сердечный друг.

Он сушил меня, пересушил.

Суше ветра, суше вихоря,

Суше травоньки кошеной.

Я сама, девушка, на грех ступлю —

Своего дружка поиссушу,

Я ни зельем, ни кореньями

Да от сердецка горяцими слезами.

Не достанься, мой любезный друг,

Не достанься ни тебе, ни мне,

Да лучше матушке сырой земле…

‘В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и звали его Карапуз…’ — это начало сказки ‘О Парамоне, сукином сыне и о Котельной Голове’.

Болезни: грыжа, родимец, чахота, ураз, исполох, ‘тоска’, икота (это не обычная икота, а род истерии).

Заговор:

. . . . . . . . . . .

Говорю-уговариваю

Раба божия Авдотья

Рабу божию Прокопью

На уполох, на переполох,

На исполох

На всяк цас,

На всяк день,

По утренней зари,

По вецерней зари,

На новую месяцю,

На скрою месяцю

И на исходе месяци.

(Любовный)

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Летит птица вольна — птица невольна

Зажигать-запалять города с городами,

Съединять сердца со сердцами.

Зажги-запали у раба божья Ивана

Ретиво сердце, горячу кровь,

Чтобы не мог без рабы божьей Марьи

Ни пить, и ни есть, и ни думу думать.

Так же бы раба божья Марья

Казала бы рабу божью Ивану

Белей свету белого,

Милей роду-племени.

Утюг.

Когда наступает полярная ночь — все заперты в клетке, в избе, в камере. И как в камере — начинаются ненависти и ссоры. Все надоедают друг другу, как только кто-нибудь раскроет рот — другой уже знает, что он сейчас услышит — уже сказанное вчера, позавчера. Из-под интеллигентности, лоска — вылезает хам. С полярной тоски — запивают никогда не пившие. Со скуки играют в утюг — так.

Ночь. К потолку на крючке подвешен утюг на длинной бечеве — так, чтоб, раскачиваясь, утюг хватал во все четыре угла комнаты. По углам становятся играющие, тушат свет — один держит в руках утюг. Потом откачнет его в угол — так, чтобы попасть в кого-нибудь. А тот должен, в темноте, оттолкнуть его рукою в другой угол. Ну, случается, прошибут голову, выбьют зубы.

Или — вместо ‘утюга’ — играют в ‘кукушку’…

Скука: осточертевает, как откашливается X., как барабанит пальцами по столу Y За это барабаненье — однажды его — трах в ухо!

Последняя ночь.

На Маточкином Шаре была женщина-метеоролог, одна на всей станции. Из интеллигентов — был только фельдшер. И вот начались приставания к женщине. Дошло до того, что она выходила на вахту с кольтом. Потом и это перестало помогать. Фельдшер — застенчивый, хороший человек — робко влюблен. Она — чтобы гарантировать себя — просит фельдшера фиктивно жениться на ней. Фельдшер соглашается. Запись в ЗАГС’е в Архангельске по радио. Потом объявляют всем о браке, она переселяется в комнату к фельдшеру. Спят вместе. Он выдержал, не тронул, но к концу года — тронулся. Последняя ночь перед приходом парохода.

Север.

По радио, утром: музыка, команда утренней гимнастики — зарядка.

‘Маточкин Шар’ (Карское море) сообщал, что в проливе 3 балла льда, горизонт серый. С ледокола ‘Ленин’ спрашивали…

…Собак заливало, они отряхивались, сыпля дождем от своих шуб…

‘Рации’ — радиостанции. Позывные: СССР — R, Англия — G, Норвегия — Z. QRN — ‘Готовы ли вы?’ Ответ: ‘Pse’ = ‘please’.

Писк разрядника.

Муха — чудо.

Дом: три окна, дверь и еще окно, сарайчик, камни возле.

Керосинно-калильная лампа — вместо солнца. Полочка: трёпанные, насквозь пропитанные, промасленные книги. Выбеленные стены, гитара висит.

…Уезжали нарты, оставшиеся собаки громко лаяли вслед…

Нарядное небо с северным сиянием.

…Бело-голубой снег. Торчат колья — странный заборчик из десяти кольев в снегу, от них резкий гребешок тени, бревно наклонено от забора — вниз, в снег. Это — капкан, ‘пасть’ — для песцов.

Матюха (23 г.). Партизаны.

Женщины играли большую роль. На ярмарку на Полтавщине ехали из Опошни 40 подвод с сапогами. Остановили, требуют по 12 с подводы — всего 600 пар взяли. Я знал трех агентов — трех женщин. Стук в окно:

— Есть кто?

Нет. С ней… и потом гульба…

…Ставили себе вопрос:

‘Как можно убивать человека, когда я ему жизни не давал?’

Большинство считало, что если гад — то можно убить.

…Женщины способны на работу агентшами?

…Мы спим в хатах — 36 человек. Один ‘возился’ с агентшей — был на страже. 50 человек милиции…

Попадали в банду больше ‘люди, напитанные военным коммунизмом’. А я был малый — такой характер был. Мог достать на баштане среди бела дня… Голова в скольких местах пробита… Любил оружие. Потому и пошел. Брат был головой сельрады — когда объявили продразверстку, он пошел в лес — отказался (идейные мотивы).

Атаман был Матюха. Был в Красной Армии, 12 ран, 2 ордена Красного Знамени. Тип анархиста: ‘Что вижу — все мое’. Был вором (принципиальным?). Когда ‘раскуркуливали’ в 22 году — местные на этом заработали, построили дома, а у него — ничего, когда вернулся. Он и пошел.

…Уводят кабанов (это начало), пишут куркулям записки: ‘Столько-то денег, а то будешь сожжен’. И поджигают.

…Матюха хорошо пел. Музыкант он был — гармонист. Матюха был жесток невероятно, любил убитого: убьет и долго сидит над ним, отрежет ухо, палец, нос… Убил 2-х своих за непослушание.

Внешний лозунг — ‘против НЭП’а’, но фактически — уголовное дело.

С каждым днем банда росла (начало 23 г. весной), выросла до 100 человек. Пулеметов не было — одни винтовки. Патроны: посылали людей в Кавердину Балку. Там был хороший слесарь, который имел связь с одним командиром Красной Армии в Полтаве. Он обещал достать 12 ящиков патронов. Но нужно золотом 500 руб. [Обложил].

Пошли в Загрунивку к попу вдовому. Месяц, красиво, тишина, кое-где собаки… У него молодой сын с женой. Богатый собственный дом. Постучали — 3 раза — потом открыли. Поп с сыном — электрический фонарь у окон. Разбили окна. Они побросали топоры, оба стали просить, чтоб их не били. Потом:

— Дайте мне богу помолиться.

Наганы в рот наставили etc.. Загнали в подполье. Жена сына лежит в спальне, некоторые ее изнасиловали, она даже не кричала… А сын с отцом в подполье в другой хате… Ходят по хате, один бренчит на гитаре, другой завел граммофон, светятся все лампы, бьют посуду… На улице часовые. Шкаф — посуда, за посудой — мешок с медью старинной. Агент говорил, что у него есть золото. Спрашивали:

— Где ваше золото?

— Нет.

Жену:

— Где золото?

Она:

— Нет.

Опять — искать, подымают пол etc. Она (жена) все лежит. Тогда кто-то решил согнать ее с кровати. Распороли подушки… Прогнали ее в другую хату. Она там села. Тогда подняли кровать (в виде ящика) — и там: шелк, шали, браслеты и стеклянная банка с золотом, завернутая в вату. Забрали, пошли. Там было на 300 руб. Агент поехал, привез только 2 ящика, сказал, что остальные — потом, через 2 недели. Потом он удрал. Как?

У Матюхи было 4 жинки, в разных селах — все законные.

‘Крестьянская молодежь любит нахальность’.

Все его любили. Довольно высокий, чернявый чуб носил, щеточку-усы. Голос очень громкий. Одна из жен сказала однажды, что агент этот — дома, она добежала до лесу — 12 верст. Сели на коней, ночью приехали. Жена агента плакала и мать, его привязали к лошади, повели к Пселу, там всадили 12 пуль. Дома нашли золото — сам признался, показал, клялся быть верным слугой…

Комендант Полтавского ГПУ — тов. Живодер, бывший бандит Христового. Он гонялся за бандой на автомобиле, с конницей. Бандиты дня по 3 не ели… В Семереньках загнал в болото — пешком — коней уже забрали. Отбились — дали 12 залпов. Но знали бандиты тайные дорожки по болотам, нам 3 версты — им 8. Все-таки догнали те на конях. Засели на Грунь-Тушани в тростнике, те стали переправляться. Матюха выстрелил, попал в рот Живодеру — убил.

Сделали 40 верст в эту ночь, скрылись в большом лесу около Лютеньки — там было 2 избы лесников.

А в банде было 2 шпиона. Они всегда старались идти в разведку и все передавали. Заметили мы, что все время открывалось местопребывание. Оба были весельчаки — ‘вроде клоунов’, их очень любили, доставали водку…

Пробыли в лесу недолго. Решили удрать, распустить банду, разойтись. Надо достать документы. Сделали налет на Панасскую сельраду днем. Кто идет в сельраду — всех пускаем, а назад — никого. Звоним в Сорочинцы:

— Банда в Панасе — высылайте, — это для потехи. Забрали бланки для паспортов, сделали себе документы.

Остановка за деньги. [Но раньше] Одновременно — решили ликвидировать шпионов. Пошли в Будищи — у одного крестьянина богатого нашли червонцев 200. Богатый этот старался, чтобы его не раскулачили, поэтому он подлизывался к милиции…

В банде был один, его брат, пошел к куркулю красть — его поймали и засадили. Брат и решил отомстить. Стучится, баба отвечает:

— Никого. А кто тут?

Мы отвечаем:

— Милиция.

Тогда старик с сыном вышел из клуни, с дробовиком, пригласил в хату. Тогда вышел прятавшийся брат вора, [он] убили из наганов его и сына. И при обыске случайно нашли в сундуке у жинки 200 червонцев.

Потом — в Зеньков — ночью. Там было милиции человек 100, а нас было 86 человек. Часть на конях, часть на подводах, часть пешком. Послали разведчика переодетого. В 12 ночи вступили туда. Начали стрельбу. Паника. Вскочили в учреждение, там достали массу денег. Мне — 50 червонцев, у Матюхи была специальная торбочка, полная денег. Все кончили в полчаса, не было убитых ни с той, ни с другой стороны.

Только выехали из Зенькова — залпы, пулеметы… Побросали коней, подводы поехали по одному направлению (извозчики — селяне), а сами — в другую сторону пешком, с деньгами. Те палят по подводам, а мы из сосняка… Это — ночь, под осень. А мы дошли до Будищ, там взяли подводы, пошли в Романовку.

Через несколько дней — слухи о больших отрядах, наступающих кругом. Видим — конец приходит, и решили распустить банду. Но перед тем устроить прощальный пир, деньги были. Те же двое (шпиков) были наряжены достать еды, вина, привезти баб. И под вечер, на лугу, возле копны сена, близ Романовки пировали. Музыка, гопак, веселье отчаяния. Шпиков спрашивают:

— Ну, что не разыскали провокаторов?

Те:

— Нет. Да какие там провокаторы, когда завтра с утра — все в разные стороны…

Ночевка в Романовке — после пирушки. В одной большой хате и клунях — 36 человек, с Матюхой, в двух других — 20. В это время из 100 осталось уже 56 — разбежалась часть, кто почему. Было, напр., два брата — саратовские немцы — колонисты: они всё считали свои деньги — положили себе сколько-то накопить, и когда накопили — ушли.

Ночью отряд окружил избу, где было 36. Те завалили окна мешками с мукой, из-за мешков отстреливались до утра, потом — сдались. А остальные 20 успели уйти… ‘Агент’ послал отряд за ними по ложному следу. [Утром] К ночи на другой день они вернулись в Романовку — и здесь узнали, что всех увезли в Полтаву, кроме двоих, которые сейчас же были выпущены. Это и были два шпика. Их нашли и убили.

Потом сдались и эти 20. Все сидели в тюрьме. П. Н. — ‘секретарь’ — 2 ¹/₂года. Процесс, до 400 свидетелей. 12 человек было расстреляно.

…Было у них знамя с надписью: ‘Долой НЭП! Да здравствует погром!’

В городок — въезжает на тарантасе приезжий. Слышит: колокола звонят вовсю. Спрашивает возницу:

— В чем дело?

— А это мы бандитов чествуем.

— Как так?

— А зеленые они. Грабили — житья не было. Ну, воевали с ими, а потом предложили им сдаться. Они пришли и сдались — так чествуем их. Спектакль нынче для них в театре играют…

Ник. Вас. Успенский (брат Глеба).

‘… Несколько лет назад он явился к нам, — рассказывает попадья — его теща — в Ефремовском уезде. — Пришел босиком, поселился, жил с нами как родной. А потом обесчестил мою дочь — ‘назло вам’ — как он сам мне сказал.

— За что же назло?

— А сам не знаю. Просто, захотелось вам сделать гадость.

Затем он на ней женился, быстро свел ее в гроб, а девочку—ее дочь — взял с собой и ушел от нас. Жил он потом тем, что потешал купцов, мещан и мужиков игрой на гармошке, всяким шутовством, девочку свою заставлял плясать и говорить для потехи всякую похабщину. Иногда — ‘для забавы’ брал ее, как щенка, за шиворот и бросал в реку или пруд.

— Вот сейчас вы увидите образец, как воспитывать детей надо… — и вводу ее.

Тургенев, чтоб спасти его, целое именьице ему подарил. А он именье бросил, изругал Тургенева последними словами и опять ушел шататься. А кончил тем, что зарезался на Кузнецком Мосту бритвой среди бела дня. Глеб Успенский очень ценил его и иногда просил:

— Помоги-ка мне, напиши тут мужицкий разговор — ты гораздо лучше сделаешь это, чем я…’

Кличка: ‘Машка-вырвиглаз’.

‘Пошла душенька в рай и ножками завиляла’.

‘Кончил дело — и лапти кверху’.

‘Залез под холстину’ (помер).

При охоте на барсука, охотники кричат:

— Куси его зеленого.

‘Он проявил антисемитизм против финнов’.

Евонная мармотка.

‘Юпочка’ — девочка.

‘С женой живет раздельно ввиду ее смерти’.

‘Гражданин Иванушкин Егор Сергеевич, происходящий из Калужской губ. Тарусского уезда, деревни Андреево, меняет фамилию и имя на Фрам Генри’.

Польский говор:

— Цо то есть?

— Почекай, почекай!

— Hex их дябли везьмо!

— Я шляхтич, а не лайдак.

— Як пана Бога кохам.

— Быдло. Хлоп.

— Прошу до нашей компаньи.

— Не видзел.

— Вы мувите, что быть не могло.

— Я на то скажу вам…

— Ктура годзина?

— Я ниц не мувем против.

— Бардзо мило!

— То бендзе найлепше!

— Може. Hex. На гонор.

— Я жартую (шучу).

— До видзенья.

— Пфе! А пфе!

— Я пшиехал.

— Так есть!

— Ровно есть то глупо, як…

— Ниц ту нема дивнего.

— Чья ж то вина?

— Можна. Ни можна.

— Ни мам в собе.

— Ни вем.

— Кажды з вас.

— Хочь бы. От.

— Слово.

— Я могл был. Ни моге.

— Нетилько… але

— Революцийны…

— Бесцеремониально!

— Нипотржебно.

— Знову. Приватнэ.

— Глуповство.

— Идзь.

— Ясно, якдзень.

— А ниц ни бендзе?

— Для чего?

— Ни. Никто.

(Дикий).

Два часовых. Табак etc..

Поп — бутылка…

На Кавказском фронте (империалистическая война): зима, лежит замерзший изнасилованный ребенок, дальше — мать, отец…

На перевале — батальон замерзших аскеров: как живые, только глаза белые, рачьи.

‘Мышеспособная кошка’.

‘На луях сижу’. <2>

На площади завода — 150 километров рельсовых путей.

Соцгород — на 100 000 жителей (строится).

Завод начал постройки в мае 1930 г., живет уже более 100 000 человек.

ВУЗ — металлургический институт (переведен из Томска). Техникум. Фабзавуч. Во всех учится 5000 человек.

Ленинский рудник: в 1931 году пустит 3 новые шахты, в 1932-м — 22 новые.

Население за год: в 1930 г. — 30 000, теперь — 80 000 (на Ленинском руднике).

В Кемерове электроцентраль на миллион киловатт. Паровая, на угле (на угольных отбросах).

Винковский завод, завод комбайнов.

Редкое помешательство <вырезка из газеты:> Петропавловск-Акмолинский, 3. В Петропавловск доставлен из села Мариинского, Петропавловского уезда, бывший земский начальник Товун, начавший вести дикий образ жизни. Товун покинул село Мариинское, где жил, и поселился в кустах на берегу реки, питаясь рыбой, падалью, кошками, собаками, причем употреблял пищу в сыром виде. Зимой Товун жил в яме, вырытой им недалеко от села, и пытался кормиться даже трупами с кладбища.

Товуна несколько раз арестовывали, но вскоре освобождали, так как он убедительно просил не мешать ему жить так, как ему хочется. Медицинское освидетельствование, произведенное в Петропавловске, установило, что у Товуна редкий вид помешательства, заслуживающий специального изучения. С этой целью Товун отправляется в Томск.

Для перевода:

1. Уездное — 4 листа Алатырь

2. На куличках — 5 листов

3. Том рассказов:

Рассказ о самом главном,

Пещера,

Мамай,

Ела,

Икс,

Чурыгин,

Дракон,

Мученики науки,

Двенадцатиминутная драма.

Сюжеты для рассказов:

1. Одна (женщина на метеорологической станции).

2. Нос (Америка. Актер с ужасным носом: ‘типаж’, карьера etc. Влюблен. Невеста соглашается только в том случае, если исправят нос жениху. А у него договор с кинофирмой. Суд. Американский суд приговорил его… к носу).

3. Рассказ об Аракчееве,

4. ‘Грибок’.

5. Приговор (доктор на голоде).

6. Обезьянье войско (фантастический).

7. ‘Михаил Исавыч’.

8. Последний день (Крым, слухи о том, что вода в море закипит etc.).

9. ‘Гибель ‘Надежды’ (север, судно ‘Надежда’).

10. ‘Покойница’ (похоронное пособие).

11. ‘Подвал’ (тема ‘Потопа’).

12. ‘Двойник’ (две квартиры у одного человека etc.).

13. ‘Пустыня’ (Сибирь, нужно перейти безводную пустыню, чтобы спастись от белых. Женщина среди 2-3-х. Сходит с ума. Осложнение: муж и любовник).

14. Вагон (трамвайный, в аренду).

15. Любовь (идут вдвоем, ночь, напали, его раздели, ее — не тронули. Он возненавидел: шубу сняли!).

16. Акушер (село, медпункт. Никого. Милиционер уговаривает бабу:

— Да погоди же ты! Да потерпи немного!

Потом засучивает рукава и принимает роды).

Председатель сельсовета едет венчаться в ЗАГС на тракторе.

На Казанском вокзале поймали человека с чемоданом — в чемодане сукно и ситец. Человек стал доказывать, что это не его собственность, а это он украл: если собственность, он — спекулянт, высылка в Сибирь, а если он вор — ему только месяц отсидки. Юридическая конструкция…

(Новый мир, IV, 1931. Статья В. Е. Львова.)

Уравнение Дирака.

Поль Дирак, английский молодой ученый в 1928 г. составил ‘мировое уравнение’, охватывающее весь физический распорядок вселенной — ‘от атома до Млечного пути’. Две версии решений, отличающиеся тем, что в одну из них энергия и масса электрона входят с +, а в другую — с — . Минус-энергия!

Электрон с энергией и массой = 0, ‘существует в бездеятельности’ — на нулевом уровне энергии. Полный выход электронов из мировой деятельности, полная их ненаблюдаемость (невидимость).

Но если ‘ноль энергии’ — это бездеятельность, то отрицательная энергия — уже деятельность. Некий физически деятельный мир по ту сторону поля массы-энергии.

Основной закон природы: все тела, на которые не действуют посторонние силы, стремятся к уровню наинизшей энергии. Вселенная представляла бы кладбище отрицательных электронов — ‘трупов’, плотно спрессованных на ‘дне’ мира — если бы не какой-то импульс, какой-то толчок. Какой?

Закон Паули: на одном уровне в одно и то же время не может находиться больше одного электрона. Если основной массив вселенной представляет собой раскинутый в полном оцепенении ‘ковер’ отрицательного электричества, то электроны, вытолкнутые оттуда законом Паули в сферу бытия, должны оставить в массиве дыры, воспринимаемые опытом, по закону контрастности, как частицы + электричества (протоны). Таким образом, каждому электрону, функционирующему на активной авансцене мира, соответствует своя тень, отбрасываемая им на закулисную ‘стену’ вселенной (где энергия ниже ноля).

Таким образом — положительного электричества… не существует!

Перенос минус-электронов из отрицательной ‘подпочвы’ мира возможен (на основании закона сохранения энергии), подъем этих минус-электронов возможен только при условии количественной компенсации этого подъема одновременным падением + электрона (или + электронов) с высшего уровня на низший. Но подъем — электрона — это ‘прыжок’, огромный подъем, для осуществления которого требуется одновременно ряд падений + электронов. Т. е. появление ‘заграничных’ электронов в поле зрения физического эксперимента — явление, весьма редкое и ничего общего не имеющее с умеренными переходами электронов из одного уровня на другой — с переходами, составляющими сущность явлений световых, электрических, магнитных и т. д. Эти чрезвычайно редкие и количественно огромные разряды энергии (падения электронов) составляют суть радиоактивных явлений. В этих явлениях скорость ‘бета-частиц’ — очень большая и подходит к разряду тех скоростей, которыми должны обладать электроны, поднятые из ‘— мира’. ‘Ядра’ атомные, высвобождение (самопроизвольное) ‘из недр ядер’ запасов внутриатомной энергии — так трактовалось до Дирака радиоактивное явление. После Дирака ясно: ‘ядер’ — нет, ‘ядро’ — фикция, ‘тень’, -частицы — это электроны, сорвавшиеся с ‘отрицательного’ уровня вселенной — вестники из ‘минус-мира’.

Возможно — обратное явление: выход из строя отдельных активных, + электронов путем глубокого падения их через ноль — каждого в свою ‘дыру’ на отрицательные уровни энергии. Одновременно — вылет в + мир электронов, движущихся с еще более огромными скоростями и заряженных еще большей энергией, чем -частицы. Эти ‘сверхбыстрые’ электроны — ‘космические лучи’ (смертельные!).

Лебедянь, 1931.

Церковь.

Служба под Успенье. Пусто, гулко. На клиросе — монашки (бывшие), в белых косынках, одна — с бородавкой — поет почти басом. На левом — унылый одинокий голос девочки:

— Подай, Господи.

Священник служит двумя голосами (дьякона нет): дьяконским басовитым, потом — священническим, тенорком.

Посреди церкви — аналой с иконой, подсвечник, тонюсенькие свечки…

Староста — ободранный, но в каких-то уцелевших щегольских штиблетах: лакированных с серым верхом…

Сторож — ‘Николай Балабон’.

Подгорняя церковь — сушилка. У входа — красный флаг.

Попы — на принудиловке (8 минут езды), в каменоломне.

Совхоз: овес — себестоимостью 2.60, а сдают по 80 коп. пуд. Провоз до ссыпного пункта — 90 коп., и все-таки даже без доставки…

В казаках из 1000 едоков в колхозе 110. Остальные не идут, на них давят, берут коров — не идут.

В Вязове: на сход приезжает оратор, начинает насчет колхоза — мужики молчат.

— Да что вы, немые, что ли?

Молчат. Оратор начинает разговор о другом — о больнице — сразу ожили, заговорили. Оратор незаметно переходит на колхозы — мужики опять немеют… Тактика! ‘Парламентская…’

Колхозники неохотно берут новую землю и охотно отказываются от земли. Происходит уменьшение душнадела, обезземеление крестьянства (‘все равно — излишки все сдавать’). Это выгодно для совхозов при дальнейшем развитии: получится рабочая сила, которой сейчас не хватает.

Сергей Маров, похожий на Саваофа, с белейшей бородой. 80 лет — пасет телят (тут же, на Зеленой улице). Разговаривает о Льве Толстом: свидетель его смерти, бывший буфетчик в Астапове. Сын в Ташкенте сидит 6 месяцев без допроса…

Базар: помидоры, яблоки — бель, шелковка, боровинка, телеги с огурцами, красный перец, сливы и тёрн, масло комками в капустных листьях, грибы — боровики, подберезники, ‘печерицы’, масленки, куры, цыплята…

Единоличник, рабочий в совхозе: (сезонник, ‘подрабатывает’). Весной в счет зарплаты выпросил денег, посеял. А потом, напуганный ‘твердыми заданиями’, просит сельсовет взять у него посев — весь, бесплатно (вывезти по заданию пришлось бы больше — когда-то он валял валенки). Те кобенятся, он выставил им ведро…

Священник из бывших офицеров: военная выправка, служит — командует батальоном (ангелов). Неопытному дьякону — сердится в алтаре:

— Налево кругом — в царские врата (кругом престола) — марш!

По-официальному любезен с дамами: [после] на исповеди рассказал фривольный анекдот, после исповеди поцеловал ручку — скандал в церкви…

Он, конечно, ‘старой’ церкви, не ‘живец’. В церкви — на клиросе монашки, выгнанные из Троекурова (одна, старая, толстая, с бородавкой — поет басом). Однажды священник явился к службе чуть-чуть подстриженный, монашки увидали, зашептались и — забастовали:

— Не будем служить с красным попом, — ушли с клироса.

Дипломатические переговоры, одна из ‘верных’ прихожанок поручилась за него перед монашками. Их революционное выступление закончилось, странная пауза среди всенощной — тоже, запели ‘Ныне отпущающе…’.

Священник ‘идейный’ из инженеров, нашедший математические доказательства существования бога…

Странник Ларивон (‘вечный жид’).

В юности учился в хасидской школе, уже там задумался о Христе. К его родителям в городе ходила швея, побывавшая в Оптине. Ее рассказы совсем закружили голову поэтическому юноше — он решил скрыться от своих и перейти в православие. Ушел вечером. Прятался два дня где-то в овине. Полиция — по заявлению родителей — его искала: не нашла. На тройке бешеных помещичьих лошадей (его судьбой заинтересовались) его мчали в Троекурово, там окрестили. Он [ста] пожил у помещицы… Помещица в него влюбилась — ее атаки. Он [ушел от нее] по доброте, из жалости (она грозила, что убьет себя, плакала) взял ее…

Наутро — в отчаянии: что же это он сделал? И когда она уже налила ему стакан кофе, он вышел на минуту — и через сад — ушел.

Стал странником. Часто кружил около Троекурова: все боялся, не сделала ли она чего над собой. Его признали: ‘божий странник’. Лезли к нему с вопросами: продать дом или не продать, отберут большевики или не отберут, грех на службу к ним идти или не грех… Он отделывался неопределенностями.

Когда отбирали церковные ценности, он был в церкви, он не выдержал, он крикнул:

— Вспомните! Вспомните!

Один хотел его взять, но товарищ сказал ему:

— Не трожь — видишь, из жидов он.

Все-таки его позвали в… и дали ему ‘волчий билет’: проходное свидетельство, с правом в каждом местечке оставаться не более 3-х суток и с обязательством не удаляться из района такого-то уезда.

И он ходит — вечный жид. Ходит так уже 3-4 года. Летом и зимой в коричневом верблюжьем балахоне — не то ряса, не то пальто, мешочек за спиной, шапка черная суконная — вроде того, что носил Лев Толстой, патлы черных смоляных с сединой волос. И нет полагающейся страннической палки: он не боится собак, он умеет усмирять их — глазами…

Коммунист влюблен в мещаночку. Очаровательное тело. Она требует венчания в церкви, коллизия, он, наконец, соглашается. Тайное венчание, находится провокатор (шафер), который выдает. Коммуниста исключают из партии. Через несколько лет — он разошелся с женой — снова в партии.

Базар:

— Ты что, ай на том свете родился? — Торговка (женщина?) сидит, курит. Разве раньше — это мыслимо?

Торговка с белой курицей (огорченно):

— А я курочку — дурочке дала подержать. Ко мне, понимаешь, [дру] дурочкя зашла года два назад, да так и прижилась. Хорошая дурочкя. Я ей и дала подержать: думаю — подержит она, так бог пошлет — дороже продам. Московская одна подошла — четыре с четвертью давала, а я четыре с полтиной просила, ну она и ушла. Вот тебе и дурочкя помогла.

— Так умной дурочка, может, и помогла бы, а дуре дурочка не поможет.

— Все вы нынчи такие пошли — нехристи [без].

А рядом — двое разговаривают о выступлении Литвинова…

Старуха в очках — с ‘волной’ взбитой шерстью.

Милиционер и милиционеронка в коричневых чулочках и туфельках, курносенькая, розовенькая — нежно перешептываются…

— А ты спроси тамбовскую бабочку, тебе всякий покажет…

Совхоз ‘Агроном’.

На зеленом пустыре — с десяток ‘скорых’ зданий: Канада… Людей почти не видать: все на обширном пространстве совхоза. Нужно до 1200 рабочих — налицо 300-400. Затеяли фруктовый сад (в 2400 десятин!!): на время уборки (считают человек по 5 на десятину) потребуется целая армия. Сейчас (года 2-3 назад посаженный) сад-молодняк тянется версты на 2.

Малинник и земляничник. Есть проект — уборку малины производить косилкой: все скосить, отряхнуть ягоды — и снова сажать.

На территории совхоза: барак (нары, девка моет пол, стол посередине, электрические лампочки, чисто), столовая (земляной пол, столы, стенгазета — ‘ношение галстуков’), через переход — огромная кухня, 2 палатки для сезонников — человек на 40 — нары, солома, два дома — с комнатами и квартирами служащих, ‘медпункт’ — сени, конюшни, сарай-столярная, авторемонтная мастерская-кузница, колодец (не работает — воду возят в бочках за 10 верст).

Рабочие зарабатывают от 1.50 до 4 рублей. Встают (звонок) в 4 ¹/₂ утра, завтрак, идут на работу, в 11 — обед, с 2 — на работу, в 7 — ужин. Десятичасовой день. Кормят хорошо: утром — кулеш, обед — суп с мясом (100 граммов) и каша, ужин — 2 блюда.

Колхозник-старик А. М., 70 лет. Вдвоем с женой — изба, зеленый выгон, иконы. 3 сыновей-коммунистов в Москве, но на них — надел. Один из сыновей здесь раскулачивал, (в отместку) отца заставили работать вовсю, за всех: ездил в ночное, в дождь, сторожит колхозный склад (возле школы на выгоне). До того замотался, устал, что иной раз вернется домой, брякнется на кровать — и ревет. Так как в прошлом году он был единоличником, то в этом году (из прошлогоднего урожая) должен сдать: 20 пудов семенных и еще — 45 пудов.

Красивая Мечь: загнутая дугой лента реки, правый берег все повышается — ¹/₄ версты — это уже гора, река внизу, берег этот кудрявится лесом. Село на том берегу — Тютчево, церковь вдали, в деревьях.

На этом берегу — маленький колхоз (из 12 дворов) — выселенцы из Болотова. Веселый колхозник Алексей Федорович. Изба: молодая жена, корзинка-зыбка с мальчиком. Как только вошли ‘сезонники’ (‘московские’) — в дверях девки (красивые), мальчишки, 2-3 парня: собрались смотреть на гостей.

Алексей Федорович:

— Когда с отцом жили — кромя козы, никого не было, а теперь живу — век бы так жить. — Но вместе с тем: — Когда, конешно, человеку руки назад свяжут — неприятно жить. Вот если бы руки развязать да тут бы жить — помирать не надо!

Председатель колхоза — молодой, безусый малый, все его хвалят, довольны.

— А ведь в прошлом году его ведь чуть было не раскулачили. А он — с 7 годов до 17 босиком в пастухах бегал — сирота. Ну, потом иголки, нитки бабам продавал, чтобы не голодать, это верно. И вот ведь, что десять годов в драных портках бегал пастухом, голодал — это забыли, а что потом цельные штаны себе заработал — это вспомнили. Ну, мы его всем селом — заступили — отстояли…

Алексей Федорович:

— Фа-акт! На большой палец! На ять!

Миасс.

Урал. Весь изрыт шахтами — и ни одной не видно: все в домах, ход в подполье — и шахта. Роют золото.

Случай: соседи, один сделал боковой штрек и попал на штрек соседа. Жены ждут-пождут: нету их. Спустились: оба — мертвые, встретились под землей, подрались — кирками: готово…

Платиновая история.

Швед, имел небольшую платиновую фабрику — платина, иридий. Скопил около 100 кг. Революция. Он зарыл все это в леску (…50 шагов от такого<-то> дерева прямо на север, 20 — направо etc.). Уехал за границу. Там разорился. Когда вернулся — пошел искать. Ужас: леска и след простыл — прошли тут и чехи, и Колчак, и красные. Швед с ума сошел. Предлагал ³Д тем, кто откопает — рыло все село…

Из протокола XVI съезда, статья Рыклина, Известия, No 194,16.VII. 1930.

Из стенограммы Ярославского о чистке — характеристики:

‘Четкая политическая установка, морально здоров, партийную линию проводит, но есть уклон в сторону кулака и пьет до потери сознания’.

‘Политически выдержан, идеологически неустойчив’.

‘В Макеевке работники одной столовой внесли в договор на соцсоревнование пункт: ‘Обязуемся не бить посуду и не плевать в лицо посетителям…’

Дети, двое, играют.

— Ну, как живете?

Один:

— Дуже погано.

— А что?

— Батьку и всех нас с хаты выгнали.

Другому:

— Ну, а ты как?

— Дуже гарно.

— Ну-у, что такое?

— А мы с мамкой и батькой в их хату въихали.

Крестьянина спрашивают:

— Ну, что, как с жирами? Рису у вас где можно достать?

Ответ:

— В музее, в Миргороде…

Дети.

Один:

— Твой отец кто?

— Учитель. А твой?

Молчание. Потом:

— Никто. — И уходит.

1-й:

— Нет, постой, так нельзя. Я тебе сказал, кто мой отец, а <ты> мне нет. Как так ‘никто’?

— Нуда, никто. Он в Сибирь сослан.

‘Клерамбо’. Ромен Роман.

‘Хотя бы вы были тысячу раз правы [когда] относительно искреннего заблуждения, но если вы прибегнете к силе, чтобы раздавить его — вы совершите гнуснейшее из преступлений против самого разума. Потому что заблуждение так же право, как истина. Истина в том, чтобы всегда искать ее…

Преследовать того, кто хочет, но не может — быть может, никогда не сумеет найти для человеческого преуспеяния менее бесчеловечные пути — значит сделать из него мученика.

Ваша дорога — лучшая, единственная, хорошая, говорите вы? Следуйте ей и позвольте мне следовать своей дорогой: или вы боитесь, что я прав?’

Несуществующее дитя.

Супруги. В те годы, когда давали ‘приданое’ на детей — решили фиктивно родить ребенка. По соглашению с преддомкомом — записали его в свои документы, получили ‘приданое’. ‘Дитя’ — Немо — росло. Потом супруги решили развестись. При разводе их спрашивают:

— Кому останется мальчик?

— Какой мальчик? Ах, да…

И мальчик растет, отравляет жизнь. Пробуют ‘умертвить’ его. Это не удается. Уже надо вести его в школу…

<2-я стр. обложки>

Гражданин Кривошеенков из деревни Нижние Уссохи — Нибелунгов (5.VIII.1936, Известия).

Гражданин Мишин, проживающий в г. Брянске, признан умершим (Брянская Нотариальная Контора, 3.VIII.1936, Известия).

Профессия: утопленник, 600 франков в месяц. Для практики Общества спасения утопающих. Конечно — русский безработный.

<3-я страница обложки>

Роман ‘Сашки-милиционера’.

Воспоминания Фигнер.

Книги:

Фолкнер. ‘Вопль и ярость’.

Берлин.

Воскресенье. На дворе — нищий, поет: в белом воротничке, сверху видно — прекрасный пробор, начищенные сапоги…

На углу — босой.

Много молодых, хорошо одетых парней, просят милостыню.

Приближение Рождества.

‘Серебряное’ и ‘золотое’ воскресенье.

На дворе утром однажды выросла куча елок. На улицах — тоже. Елки, освещенные на площадях.

В ‘серебряное’ воскресенье — ларьки с товарами на улицах. На Alexanderplatz. В этот день торгуют магазины, но фабрики и учреждения не работают: толпы народа на тротуарах, у Тица, у Вертгейма, иллюминованные снаружи здания универмагов.

Wedding — кварталы по пути. Новые дома, выстроенные на займы. Чистота — такая же, как и на главных улицах, только меньше света. Те же Тицы, Вертгеймы, Саламандры. Но — здесь все магазины (за исключением Тица, напр.) — все маленькие магазины пусты: буквально нигде ни одного человека, все — в центр, в Weston.

…Пивная. У стойки — час уже стоит багровый немец, с неподвижным лицом, за третьим бокалом. Какой-то в русском картузе только смотрит, не пьет. Невеселы. Играет русский оркестр, в русских рубашках…

Neue Welt (Neue Kln).

Две огромные (Народный Дом) залы.

Дым, крик — ровный, общий. Какие-то ‘баварские’ дешевые декорации. Деревянные непокрытые столики — нет места. В зале — тысячи три. На сцене — оркестр, баварский танец, кончающийся тем, что кавалер садится верхом на даму…

Разносят январское пиво (Bockbier), Kranzwrstchen <исправлено из: Kranzwrstkalb> и… редьку, декоративно нарезанную веером (‘редечная’ машина на глазах у публики чистит одна за другой редьки и режет их).

У многих на головах крошечные смешные бумажные шапочки, картузы, цилиндрики. Солидный в коричневом костюме господин в меховом картузе. Девушки (все некрасивые — как в массе, в простонародье — некрасивы немки!) визжат, в обнимку, вот одну несет на руках кавалер — еще одну…

На сцене — фейерверк, потом — темно, прожектор — и наивно, на веревочке цеппелин тянут…

Сигарный дым, гам, смех… Обалдеваешь.

В соседнем таком же зале — танцы, пенье. И еще маленькие залы, тоже полные.

Аттракционы: ‘желоб’, качели, проба дыхания, тир. Wahrdichter — около него сидит, ждет правды, подпершись, толстый лысый человек…

В вестибюле — панно: шеренга-батальон козлов на задних ногах (Воск — козел). И два огромных козла — с бокалами пива на другом.

С десяток собственных авто перед рестораном.

И… сколько безработных в зале?

Техника комфорта.

Звоните снизу, жужжанье — означающее, что дверь открыта. Везде пылесосы. Топят основательно. Licht на лестнице — кнопки-тушилки в пепельницах.

Фотомонтаж.

Только дайте фотографии — можно сделать что угодно. Фотограф, получивший отказ от невесты и имевший ее фотографии, сделал из них монтажи, изображавшие отца с дочерью, и разослал их. Новый жених дочери получил тоже. Сделано было так, что даже эксперты потом разошлись во мнениях. Брак расстроился, девушка покончила с собой.

Сюжет:

Слепой, попавший в Берлин — все преломляется в нем по-своему, потому что он не видит.

Безработный…

Проститутка…

Нищий…

Жонглер — работает по 9 часов в день. Добился — держит 3 шара в руке один на другом.

Дрессировщик обезьян <нрзб>, гипнотизер, гипнотизирует своих обезьян, они у него делаются удивительными жонглерами, жонглируют даже при потушенном свете (жонглер-человек завидует обезьянам, потому что без света не может).

Профессия: продавец старых бутылок из-под шампанского — кризис в его профессии.

В молочном магазине, в витрине — корова: вертит шеей, шевелит ушами, закрывает и открывает глаза, жует жвачку, обмахивается хвостом, ее доят, льется струями… конденсированное молоко…

В кабаре острота: ‘Летом 1932 <года> Тиц покупает ‘парламент’…’

У русских-полупролетариев прислуга — жена довольно большого чиновника, получающего 500 марок в месяц: ей нужны в месяц еще 50 марок, и вот она приходит, моет пол, стряпает… А хозяйка — студентка Берлинского университета, муж — тоже, зарабатывают вдвоем 300 марок.

Чехи вместо ‘крепко спать’ — ‘твердо спать’ .

В Москве:

‘Мадам-барышня!’

‘Доктор — доктор, настоящий доктор по женским болезням. Обратите, дамы, внимание — пупки зашиваю, пистоны вставляю!’

Письмо подписано: ‘С безбожным приветом…’ ‘Катехизис безбожника’.

Мальчик советский боится идти в сад ночью:

— А черт там!

— Да ведь ты ж говорил — чертей нету?

— Ну да, нету, а, может быть, какой-нибудь один и остался!

— Значит, боги есть, если их прогоняют! (Мальчик.)

Рига.

Национальный праздник, пестрые (желтого много!) солдаты, шагающие частым маршем. Процессия — цеха со знаменами, перевязи через плечо из лент. Трубочисты — все в цилиндрах: в этой ‘профодежде’ — в цилиндрах — они ходят и на работу…

У Гитлера в программе:

1. кастрировать всех евреев,

2. если девушка-немка соединяется с евреем — они подлежат жестокому наказанию…

Университет в Берлине.

Драки между студентами. Гитлер с коммунистами перед университетом в сквере. Университет закрывают…

Студенческие корпорации (анонсы в вестибюле университета: Teutonia, Baltika, Borussia, Saxonia etc.).

Во дворе — памятник павшим студентам, венки.

Фуксы-девицы.

На студенческих торжествах надевают форму, ужасные сапоги. В наказание провинившуюся заставляют ежедневно навещать старую деву, которая когда-то была членом корпорации.

Аудитория, где читал Гегель, Моммзен (их бюсты)… Больше 300 аудиторий.

Теологический факультет, откуда выходят раввины и пасторы — и те, и другие…

Университет в бывшем дворце Фридриха-Вильгельма.

Студенческая читальня: человек 400 — все с газетами разных направлений, шуршат… Молчание.

Торговка паутиной — для кино. Кризис: стали делать искусственную паутину. Но она не подошла — опять перешли к естественной.

Прага.

Похоже на Эдинбург.

Неровно, беспорядочно, весело. Уже нет берлинского ранжира, перейти улицу труднее…

‘Батя’ — крупными буквами, всюду…

В парках — низенькие [навесы] навесики на траве: приюты для воробьев…

‘Улица алхимиков’ — игрушечные домики, коммерческое предприятие: обитательница показывает его за деньги, продает открытки. Домик — комната + кухня (и где алхимик варил философский камень) — похож на наши провинциальные.

‘Знаки’ на домах: ‘У трех лебедей’ (ресторан), два сердца, змеи, аисты, три страуса etc.

Studen voda v umyvadle, jest pitn — ‘Пейте сырую воду!’

Около ворот вывеска: ‘Позор ауто!’

Фотограф перед съемкой: ‘Позор!’

Солдатам — команда: ‘Позор!’ — ‘Смирно!’

‘Черствый хлеб’ — свежий хлеб по-чешски.

‘Рыхлый влак’ — скорый поезд.

Запоменуть — забыть.

У Хмеля — 12 сортов сосисок.

Пивная Флека — в старом монастыре. Своды, старинные кованые из железа фонари. Длинная, узкая пивная зала — в монастырской галерее. Войдешь — как в пивную бочку: запах. Пиво и соленый миндаль. Поют за соседним столом — наполовину по-чешски, наполовину по-русски. Пиво — ‘проточное’ с завода — прямо в бочки и в глотки. В 11 часов ночи обходят — дают сколько угодно кружек последний раз. В 1 час закрывают. И тогда — гофмановское: собираются какие-то нищие, горбуны, хромые: им раздают бесплатно остатки, опивки…

Град.

Дворец — замок Валленштейна. Замечательный портик-крыльцо, колоннада. В какой-то холодной кладовой — конь Валленштейна, чучело — и на стенке портрет Валленштейна.

‘Татинек’ — Масарик. Старик в куртке, в коричневых высоких сапогах, в узких спортивных штанах. За ним — всегда [его] агент охраны, а он старается как-нибудь удрать от него. Однажды в лесу, в полях, удрал так, свита забегала, ищут, спрашивают у крестьян в поле:

— Не видали, тут не проходил старичок такой худощавый?

— Нет.

А когда он подошел, крестьяне ему:

— Беги, старичок, скорей — тебя ищут…

Когда он вернулся после революции — все высыпали встречать. Больные в больницах вылезали из окон по трубам…

Бывшие легионеры — всюду: они в привилегированном положении.

Общее.

Если бы аэроплан откуда-нибудь из стратосфер падал вниз в течение двух месяцев, через два месяца — конец, то на третий — на четвертый день падения пассажиры бы уже привыкли, дамы стали бы мазать губы, мужчины — бриться… Так и весь мир теперь: привык падать, привык к катастрофе…

Черное солнце: когда восходит, от него все темнеет, наливается черным…

В эмиграции — два наиболее ходовых автора: на первом месте Елена Молоховец, на втором — Пушкин…

В ресторане эмигрант — офицер бывший — кельнером. Как будто кельнером и родился. Никогда и раньше не читал книг, и теперь не читает. В свободные свои дни приходит в свой ресторан, сидит, пьет пиво.

Париж.

— Заходите, пожалуйста. У нас всегда бывают шоферы, артисты, полковники…

Инженер Дима Усов — химик, поет цыганский романс ‘Твои глаза зеленые’ и играет на гитаре.

Половой — sexuel.

Ресторан ‘Бар’. Когда Митя поет — притушены огни, зажигаются цветные лампочки под потолком.

Недаром сердца наши бьются

При звоне наполненных чар,

И звонкие песни несутся

Во славу ахтырских гусар.

Теперь на чужбине далекой

Заветы мы дедов блюдем,

И в память<...>

Мы звонкие песни поем.

Эх, две гитары.

Мы только призраки…

Как вдаль уходит караван…

Французская православная церковь. Французского подрядчика посвятили в дьякона…

Первая митра митрополита была сшита из бального лифа.

Скит монашеский русский… под Реймсом.

Изобретатели русские.

Изобретатель рекламы на облаках — русский, пьяница.

Дуниковский — ‘алхимик’.

Махонин, изобрел essence для авто и аэропланов, получил огромные деньги, занят теперь изобретением аэроплана.

Визитные карточки монпарнасцев:

‘Давид Тарноградский. Моннет’.
‘Yvonne Madoux. Blonde’.

Кофе на автомобиле. Кофе — на велосипеде. И даже — в Париже — монахини ‘сестры’ в своих ушастых чепчиках — на велосипедах…

Рассказ X. (Cagnes).

Война. Солдаты в брезентовых сапогах в Карпатах, в снегу. На ночь вырывали яму в снегу, костер: к утру низ сапог сгорел, берцы отморожены — в тыл посылать надо. В полку 3 батальона с ружьями, один — без, на винтовку по 3 патрона, в виде особой милости, приказом Великого Князя Николая Николаевича, после взятия одной деревни:

— Выдать по 9 патронов на человека…

Жили только австрийскими патронами. По уговору — приходили только — целыми ротами: идет впереди один со свечкой (чтоб не стреляли), за ним — лента людей…

В Виннице — маршевые роты: по 40 000 в полку. Кормить нечем. Посылали вагоны за крупой в Россию, кое-как добывали сами. Тут же, в Виннице, [началась], застала революция. X. не знал, что делать: никогда политикой не занимался, в 905-м купил ‘программу партий’, но одного в их полку за такую программку арестовали — и X. свою сжег в печке. Комитеты. Его приглашают на заседание в уверенности, что он не явится. А он решил пойти, и когда пришел — комитетчики побледнели, вскочили:

— Ну, арестовать пришел…

Потом выбрали его председателем комитета.

Митинги. Стал говорить — ‘сам не знаю как, не помню что’. Солдаты любили.

Похороны 6 разбившихся в Виннице летчиков. Вдруг прискакал вестовой:

— Скорей! Там — бунт в городе…

Под городом в овраге нашли три разложившихся трупа. Какая-то баба пустила слух, что это — ‘повешенные офицерами, один жид да два руських…’. Толпа требует коменданта на расправу. X. уговорил вызвать сперва врача, чтобы решил, действительно ли повешенные. Врач ‘Яша’ — робкий, растерялся. От него требуют, чтобы прежде всего определил, где еврей, где русские. А как определить? Этот вопрос наудачу решил X. Затем представителей от толпы увел за собой — расследовать архивы военного суда.

На другой день — похороны ‘жертв революции’. Впереди раввин, несут ‘еврея’, затем — попы, несут двух русских. Вдруг впереди — толпа, выдергивают колья, разбирают камни. X. (на лошади, вороной, хвост с красным бантом). X. подскакал:

— В чем дело?

— Да как же: жида впереди несут… Жидов, вот, бить хотим…

Еле уговорил их…

Ездил по селам, организовывал там комитеты. Из села Калины несколько раз приходили депутаты. Наконец, поехал туда. Слез с экипажа — посыпались камни:

— Бей его! — Еле успел вскочить и уехать. Наутро — опять депутаты из Калины:

— То нэдоразумэние було. Просим приехать.

Не поехал. Уехал с фронта домой (был в это время ‘губернским комиссаром’ — попросту, губернатором).

Из дому, позже, в Харьков. Два расстрела при большевиках.

Первый. Бандитизм в Харькове. X. предложил свои услуги по ликвидации. Согласились. Он распустил всю милицию, всех ночных сторожей, организовал патрули из добровольцев. Дело пошло лучше. Но была среди добровольцев одна женщина, бывшая сестра милосердия, получившая на фронте Георгия. Ночью она арестовала, вместо бандита, помощника коменданта города — с этого дело и пошло. Потом в каком-то сарайчике напротив штаба добровольческой охраны нашли оружие и станцию беспроволочного телеграфа. X. арестовали — и к расстрелу.

Вывели, поставили. Стена, деревянный заборчик — весь обрызган мозгами, кусками мяса, крови… Спрашивают:

— Деньги есть?

— Есть.

— Сколько?

— 50 000.

— Давай.

— Не могу. Они — дома. Пойдемте — дам.

Пошли. Полез в отдушник.

— Надо топор — стену разрубить.

— Иди, неси топор…

X. пошел — через черный ход — и ау…

Второй раз. Он был заведующим всеобучем. Офицер — из зависти, что слушатели курсов ходили на лекции не его, а X. — донес на него. Арестовали, приговорили. Повели в ЧК. Но конвоиры не знали, где ЧК, тогда X. повел их в концентрационный лагерь, которым заведовал Саенко. А Саенко раньше был околоточным исправником и работал в сыскном, и Х-у разыскивал украденное одеяло, разыскал и получил 500 руб. Знакомый! Уж лучше к нему…

Компания: вся судебная палата, мальчик-реалист (занимался пиротехникой — порох…) и начальник Х-а. Заключенные начали жаловаться однажды на качество пищи. Саенко в ответ:

— А-а, такие-сякие! Когда мы на фабриках за целковый вдень…

— Какая там фабрика, когда вы околоточным были! — реплика X.

Результат:

— В подвал его.

В подвале — один распят, руки прибиты гвоздями к полу, другой — так же, на стене… Поставили к стенке, дуло — к виску… Выстрел.

‘Жив я — или уже?..’

Жив! Выстрелил другой, сзади, из другого маузера… И так-еще раз…

На другой день перевели в тюрьму. Там, в первый же вечер в камере подходит надзиратель с ключом — и тихо Х-у:

— Ваше высокородие…

Тот думает: ‘Провокация!’ и:

— Я вас не знаю.

— Как же не знаете? Да я ж у вас унтер-офицером был… — называет фамилию. — Я вас завтра в политическое отделение переведу…

Утром очутился наверху, в ‘политической’ камере. Там оказались все, кто был с ним в концентрационном лагере. И народу все прибывает…

Однажды приходит надзиратель:

— Такой-то! С вещами — на волю!

Видно в окно, как он идет по двору с вещами, затем — у сарайчика его останавливают — с ним [комендант,] низенького роста латыш.

— Клади вещи!

Кладет.

— Нагнись! Голову нагни!

Тот не хочет. Латыш прыгает, хочет схватить и пригнуть его голову… Потом целится в него из револьвера снизу — осечка, вторая… Тогда конвоир стреляет из винтовки — тот падает…

Когда назавтра вызвали ‘на волю’ следующего, он крикнул:

— Расстрелян! — и сел на койку.

Надзиратель:

— А-а, расстрелян! — и ушел.

Так спаслось несколько.

Однажды надзиратель вошел, прямо — к Х-у:

— С вещами — на волю!

Сказать ‘расстрелян’ было уже нельзя, стал медленно собирать вещи… Надзиратель обругал:

— Не копайся! Живей! Ну?

В коридоре X. спрашивает его:

— Ну, скажи по правде: расстреливать ведь? Я не боюсь, мне только бы жене дать знать…

— Да нет, ваше’скородие: на волю. Только скорей, скорей…

Пришли в канцелярию. Там на него напустился — грубо, матерно — начальник. X. пригляделся: да он же был у него в полку прапорщиком! Но виду не подал — заметил, бывший прапорщик что-то говорил глазами… Начальник протягивает бумажку — мандат на освобождение, на чужое имя, которое звучит похоже…

Скорее — во двор, к воротам. У ворот — часовой. Отвел протянутую ему руку с мандатом:

— Комендантом приказано — никого не выпущать.

Это был самый жуткий момент за все время. X. вернулся в канцелярию — к начальнику. Начальник вышел с ним сам во двор, накинулся на часового — тот поколебался, поглядел исподлобья, отступил в сторону…

Дома. X. вымылся, взял ванну. Сел, распаренный, красный — пить чай в столовой — и сам не верит: неужели? Уцелел?

Прибегает сын, гимназист, с улицы, бледный: дом окружен — солдаты — обыск… X. схватил зачем-то недоеденную булку — и на чердак. Там был спрятан когда-то револьвер и несколько обойм. Нашел их — и решил: не сдастся, все равно… Устроил баррикаду, засел. Позиция удобная: вниз идет узенькая винтовая лестница, патронов порядочно, можно брать ‘их’ по одному…

Лежал так долго. Тихо. Голуби-туртурели ворковали… Вдруг заметил: жует булку, удивился, но продолжал жевать. Съел. Еще через полчаса или час — шаги: идут наверх, сюда. Он слышит голос своей жены, потом чей-то:

— Веди, веди, говорят тебе, а не то…

Он взвел на feu, ждал: сейчас… На последней площадке шедший впереди остановился, плюнул:

— А ну их к… В подвале два часа копались, теперь тут еще… Пойдем, ребята, домой…

Ушли. X. — сейчас же вниз, во двор — через дыру в заборе во двор епархиального училища, потом на кладбище — и в лес… Там прожил несколько дней. Так спасся.

Монте-Карло.

В коробке из гор. Цвета: море — синь с белыми барашками (как завитая женщина), дома — чесучовые, красные крыши, черная зелень гор.

Такое же чесучовое казино, на берегу — длинное, как министерство — или какой-то музей. Музей и есть… Идешь мимо главного входа — и в другой какой-то вход как будто в подвал: там стоит гидроплан. ‘Парк’ кругом. Кактусы. Один выбросил стрелку — вернее, мачту высотой [в] сажени в полторы, а наверху — как будто сидит зеленый попугай, опустив хвост: цветок. ‘После цветения этот кактус умрет…’ Олеандры, пальмы…

Скамейки кругом казино — красные: чтобы не видно было крови на них — если стреляются? Впрочем, со стороны набережной скамейки цвета моря, лазурно-синие.

В городе, недалеко от казино — ‘ненастоящий’ полицейский офицер, с пестренькими, веселенькими аксельбантами, пестренькими эполетами, в белых перчатках, с животиком…

Казино. Прилавок для premi&egrave,re fois — документы — билеты. У дам документов не спрашивают, если они с кавалером. И — фойе. Тишина. В креслах — одинокие фигуры, с листками (‘системы’, записи) в руках, сидят — ‘работают’. Вот седой старик в очках — вид английского министра. Дама — курит, не переставая…

И — святилище. Тишина. Лакеи в белых чулках, внимательно приглядывающиеся к посетителям. Столы рулеток и trente-et-quarante. За каждым столом — 6 крупье, все в черном, как фигуранты похоронных процессий. Тарелка рулетки с какими-то медными ромбовидными шипами (зачем?). Шарик…

— Rien ne va plus!

И непременно кто-нибудь норовит поставить в самую последнюю секунду…

Человек, игрок — сутулый, весь исполосованный морщинами, с бородой — иссохшие, невероятно костлявые руки. Седые старики и старички. Стриженая дама с проседью, курит — вид курсистки. Девушка в красном, с моноклем. Человек с моноклем, загорелый до чугунности, лицо открывателя полюсов. У всех — листки в руках, записывают вышедшие номера. Иные ‘мажут’ по мелочам: две-три ставки по 10 франков. И никакого ‘звона золота’ — фишки шуршат, тишина… Воздух как будто выкачан наполовину из этих зал, трудно дышать, лица — как будто спокойные — горят. Чувствуется глубоко упрятанная, затянутая в корсеты, жилеты лихорадка.

Рядом с фойе — читальня, потом буфет. Направо и налево — уборные — королевские! Это самое роскошное во всем казино… Касса для размена денег на фишки. Красные и синие авто от Ниццы — длинные, комфортабельные. По дороге: Кап-д’Ай, Вильфранш. Где-то по пути — полуразбитый автобус: accident. Едут мимо…

В другом месте пробита, смята решетка над морем, над пропастью. Очевидно, тоже какой-нибудь вчерашний accident. Едут мимо…

Тулон — Марсель.

Земля, грядки — цвета беж — почти белые по сравнению с нашей землей. Дома — все тоже беж, с зелеными ставнями. На дворах — пальмы, стоят спокойно, как бузина. Под них льют помои…

Белград.

Эмигранты называют друг друга: ‘Ваше превосходительство…’ Делят будущие должности. Попечитель уч<ебного> окр<уга>, б<ывшего> Кавк<азского>, ‘назначен’ в Ташкент: обиделся насмерть! Ссора из-за этого…

Монте-Карло.

Рулетка. Крупье сменяются каждые два часа. Второй час — он уже устает, получается некоторая машинальность в его работе, серийность, система. Игра на дюжинах: [надо] он ставил на 1-ю дюжину и на первые 4 нумера дюжины — по 5 франков: выигрывал от 50 до 200 франков в день.

Гораздо менее закономерно — в trente-et-quarante. Показали старичка, который каждый день уносил по 6-10 тысяч в trente-et-quarante. Художник, безденежный, сам не играл: он только изучал систему, записал до 200 000 случаев и вывел формулу, по которой при ‘оборотном капитале’ в 6000 франков в месяц можно заработать не менее 120 000.

История Синегубова.

Щуплый, маленький, серенький — художник. Приехал из Москвы в Париж (о Париже давно, упорно мечтал). Жил здесь в мансарде, питался сухими макаронами — толок их и запивал чаем. И все-таки был счастлив: Париж!

Но безденежье полное, нечем платить даже и за эту мансарду. Картины не продаются (художник он плохой). На Корсике оказался его московский знакомый — бывший артист Таирова, теперь — ксендз. Пригласил его к себе на Корсику. Синегубов в восторге: Корсика! Через некоторое время пишет оттуда отчаянное письмо: ‘ксендз’ заставил его быть служкой, пономарем. Синегубов с раннего утра благовестит в церкви, прислуживает на мессе, убирает у ‘ксендза’ дом, пасет и доит его коз. Главное несчастье — козы: он ненавидит их, ненавидит доенье, ненавидит козлиный запах, вдобавок — козел вечно бодает его…

Дальше — больше: ‘ксендз’ заставил его причаститься — и тем самым Синегубов стал католиком. И еще хуже: однажды ксендз повел его в гости к корсиканскому крестьянину, познакомил его с дочерью этого крестьянина, тот просидел с нею вечер, другой, а по корсиканским обычаям — он после этого уже считается женихом… Он должен жениться на этой дебелой корсиканке. А он хочет вернуться в Москву — и поневоле становится ‘невозвращенцем’. Живет, пишет портреты местного мэра, комиссара, богатых крестьян…

Ницца.

Expuls.

За кражу или повторное пьянство — высылают (русских). Трехдневный срок… Он исчезает с квартиры, хозяйка его забирает все имущество — остается в чем есть, гол как сокол. И начинается странная, нелегальная жизнь. Живет подачками, ‘франч<иш?>ками’, которые сейчас же пропиваются. Наконец — поймали. Посадили. Вышел из тюрьмы — старается опять напиться, чтобы свалиться на улице — чтобы подобрали и опять в тюрьму: там ему живется хорошо, всегда сыт — работает при кухне…

Потом, наконец, высылают в Италию. В Италии — оденут в новое платье на казенный счет, накормят — и с жандармами ночью в подходящее место на французскую границу, поставят на тропинку, толкнут:

— Иди!

И на другой день expuls — снова появился у заведующего столовой при petite glise russe в Ницце…

Монастырь в Ментоне: в церкви, на стенах мраморные дощечки с надписями: ‘Merci’, ‘Merci’. Эти адресованы Мадонне, под каждым ‘Merci’ подпись. Это — исцеленные от ревматизма или жена, к которой вернулся бросивший ее муж, etc. Картины по стенам: дилижанс, с верхушки летит вниз человек, дата внизу, корабль, погибающий в море, и еще, и еще корабль, бык, преследующий девочку etc..

Gatti&egrave,res, Carros, Le Broc… Горные, похожие на аулы, местечки без канализации, вонь… Прекрасные, старинные двери. Хоть два раза или раз в день — но сюда ходит автобус из Ниццы.

И по дороге из Carros, похожего на средневековый замок на остром зеленом холме — по дороге из Carros идет русская девушка!

Около Pera-Cava’ы строятся пороховые склады, проводится военная дорога. Строит это… инженер Субботин!

Большая дача и имение Юденича.

— А откуда ж у него деньги?

— Как откуда? Сам же деньги печатал, менял у союзников. Ну, себе и оставил… У него тут еще два именья на юге…

Нижний.

Революция. Студенты и офицеры у власти. Уголовные, их — 25 человек, их арестовало трое. Они заперты в школе. Взбунтовались. Боялись (городской голова) зайти и спросить, почему бунтуют. А дело просто: забыли дать им туда воды, двое суток не пили.

Венчание, свадьба — для русских во Франции — дело серьезное, требующее адвоката. Адвокат нужен, чтобы выручить ‘метрики’, вернее — установить их судебным порядком, с показаниями свидетелей etc. За это нужно заплатить суду 700 франков да адвокату. А потому официальный брак здесь среди русских вывелся: живут так.

Венчанье (французское).

Хор поет ‘Ave Maria’, орган. Жених (рыбак) в смокинге, невеста в белом. Сидят на мягких креслах (повернутых драными, рогожными спинками к публике). Становятся на колени с удобством — на особые стульчики [со] с подушечками. Собрался смотреть весь поселок…

Праздник. Всюду щелканье шаров: играют в ‘буль’, молодые и старые. Везут детей в колясочках. Вечером — трубач трубит. Это значит — сегодня работает кино, сеанс…

Сети. Надевает их на себя, на тело — прежде чем сесть в лодку… Женщины днем на берегу тянут их… Вытягивают из моря — с берега: две партии, одна один конец, другая — другой, переносные лямки.

Беженские приключения.

Ростов, декабрь. Деньги — ‘колокольчики’ и ‘донские’. Поезда, поезда, все прибывают. Харьков уже занят. На улице — норд-ост, бумажки, пыль. Комнат нет. Наконец, у какого-то железнодорожного служащего X. находит себе угол за 200 рублей в час. В одном углу — супружеская пара — ночью едят мандарины и целуются, днем — ругаются, в другом углу — прапорщик, под печкой — X.

…Однажды пошел по улице за двумя красивыми женщинами, они оглянулись. Вошли в дом рядом с казначейством — и уже улыбаются сверху из окон. Он крикнул с тротуара:

— Извините, нет ли у вас комнаты?

— Есть.

…Сошлись на 15 000 в месяц. Две хорошеньких вдовы. И оказалось, тут же живут еще две офицерских семьи: пехотный — жена-казачка и казачий — жена, отбитая у пехотного.

Близко Новый год. Слухи, что под Новый год сделают нападение зеленые. Приказ караулу казначейства — быть начеку и в случае чего помогать. Пехотный офицер ухаживает за своей бывшей женой.

Встреча Нового года. Подпили — и дамы тоже. Пехотный офицер с бывшей женой ушли в соседнюю темную комнату, слышно — целуются. Новая жена, казачка, горячая — подстерегла их, когда они выходили, и начала лупить палкой обоих. Дикий женский визг. Караульный офицер в казначействе услышал (а тоже — навеселе) и решил:

‘Зеленые!’

С солдатами — туда, спасать женщин. Вбежали: темная комната, лампу в драке разбили, женщина кричит:

— Спасите!

Офицер:

— Пли!

Стрельба. X. и другие залезли под стол. В это время пробило 12: Новый год встретили под столом…

Все больше народу. Слышны пушки. Начинают бежать за границу. X. отказывается. Однажды пошел проводить дам — постоять с ними в очереди за пароходными билетами. Сам не заметил за разговором, как дошел до окошка. Спросили документы, дали билет, взял на всякий случай…

Паника, посадка на пароходы. Море. Флот в 200 судов прибыл в Варну, в Константинополь. Турки, греки — прожженные — растерялись от вида этих еле одетых, дрожащих, голодных, обовшивевших людей. Потом стали брать кольца, камни — в обмен на хлеб.

Один из пароходов взял баржу на буксир, в барже — больше женщины и дети. Баржу в пути оторвало, она носилась несколько дней. Выбросило на камни у Зонгудцака. Прибой. Турки зацепили канат за скалу, перебросили потом на баржу — и по канату перетягивали пассажиров с баржи. Молодая красивая женщина с ребенком — [вся] кожа на ладонях содрана: в барже руки примерзали, когда она держалась во время качки. Этими руками с голым мясом — цепляется за катер…

В Константинополь — не пустили: на острова. Принкипо — ‘английский’, соседние — ‘американский’, ‘французский’ и ‘итальянский’. На Принкипо — отправили ‘аристократию’. X. — на вилле с актрисой и генералом. Счастливы — но ненадолго: им отвели ‘верх’ — одна большая комната, окно разбито, на полу намело снега. Актриса плачет. Обстановка — один огромный гардероб. X. предлагает актрисе спать там. Она в ужасе: в гардеробе? но если закрыть дверцы — там как в могиле. Ей принесли садовую скамейку, стряхнули снег, легла. X. положил на бок гардероб, залег, закрыл дверцу — тепло…

X. встретил знакомую — жена гвардейского офицера. Роман. Уговариваются — бежать в Константинополь. ‘Бежать’ — потому что англичане отпускали туда редко, иногда ездили туда без ‘отпуска’, тайком, как гимназисты, залезшие в кочегарку или в машину. Дама взяла два бриллианта у X., чтобы продать их в Константинополе.

— А завтра приеду с деньгами, дадим машинистам и поселимся в Константинополе, я там пока и квартиру присмотрю…

Прошло завтра, и послезавтра, и еще. Ее нет. X. поехал в Константинополь, но где же там найти? Стал толкать<ся> в русском консульстве, потом зашел, спросил, где такая-то, не знают ли.

— Как же, знаем! Она у нас взяла визу на Италию. Потом узнал, что она в Риме, выписала туда мужа и открыла ресторан.

Пока X. ездил в Константинополь, сосед, офицер Паренаго — выкрал у него из корзинки все деньги. Вернулся: осталось 5 лир. Надо искать работу…

В Земском союзе дали наряд в угольные копи, в Зонгулдак. Барак, нары, кукуруза и фасоль, раненые ноги мешают работать. Через 2 недели уехал на Принкипо. Где жить? Увидел заброшенный, заваленный навозом домишко. Хозяин — бывший австрийский офицер — с русского сначала ничего не хотел брать, потом — за 3 лиры в месяц.

X. начал столярничать. Ничего, пошло (выпиливал лобзиком игрушки, художник их раскрашивал). Знакомые харьковские студенты, куколь-яснопольские, голодные, без гроша, без квартиры. Пригласил их жить у себя — и работать. Они прожили полгода, так ничему и не научились, пошли служить к американцам — переводчиками.

Заболел тропической лихорадкой. Госпиталь. Вышел оттуда — желтый, скелет, без гроша. Изобрел сандалии со сгибающейся деревянной подошвой. Компания для изготовления сандалий: X., еще офицер гвардии и его жена. Наделали, надо идти в Константинополь по улице и выкрикивать. Учились кричать на пустыре, но когда попали на улицу — ни X., ни его компаньон не могут кричать: стыдно. X. нес сандалии в портфеле, кричала жена компаньона…

Предложили новую работу: к американцу богатому, одинокому, на которого по временам ‘находило’. Платит бешено. Согласился. По-английски — ни слова. Несколько суток — все шло хорошо. Ночь — чувствует, кто-то душит его. Оказывается, на американца ‘нашло’. С тех пор боялся спать по ночам, извелся. [Опять] Однажды заснул — американец опять душит. Бросил, ушел.

Графиня Z. узнала, что он был у сумасшедшего американца, и умолила его пойти жить с ее мужем, русским.

— Он немного тронулся на религии, но тихий. Двое ребят, они понравились Х-у, он согласился.

Граф изобрел какую-то лупу, она, недостроенная, стояла у берега, ее разбило. Он разыскивал винты. Бинокль затянуло волной под камень, и чтобы взять его оттуда, нужно было поднять камень. Граф был очень силен, попробовал, но не вышло. X. поднатужился, поднял — граф зауважал, и это спасло X. Граф, оказывается, прежде всего принял принцип ‘непротивления злу’, но понял его по-своему: это значит, что если хочется сделать злое — не противься. Поэтому он иногда нещадно бил детей, бил приставленных к нему для присмотра за ним. Х-а не тронул, боялся.

Жизнь с графом. Тот читал Библию. Вдруг иногда будит среди ночи, в 3-4 часа, зовет, начинает толкование Библии или религиозный спор. Он страшно возбужден, с него градом льет пот…

Нянька больна, X. готовит обеды, ухаживает за детьми. А ночью будит его граф и тащит к Библии. X. решил… лечить его.

— Вот в Евангелии сказано — можно верой сдвинуть гору. Вы можете?

— Могу, — подумав, отвечает граф.

— Ну, гору мне <не> надо, а вот пусть у меня завтра будет 10 лир — хочу послать [на] матери в Россию.

Граф молится ночь, наутро спрашивает:

— Нету 10 лир?

— Нету.

Тогда граф решает, что к деньгам Бог не может иметь отношение, а лучше он, граф, исцелит раненые ноги Х-а. Заставит Х-а молиться вместе, вслух (молитва).

Не помогает.

— Мы стояли не так, надо носки ровно, в линию, вот по этой щели в полу. Ну, начнем…

X. решил в конце концов свести графа с ума совсем, чтоб можно было отправить его в сумасшедший дом. Он устроил графу светопреставление.

Луна в тот месяц, действительно, была над Принкипо и Босфором — небывалая, красная, жуткая — ‘кровавая’. X. нашел это место графу в Апокалипсисе. По соседству жил трубач, X. подговорил его ночью затрубить — ‘труба архангела’. Граф выскочил из дому в одном белье — и в море…

Тут и в самом деле началось светопреставление: революция в Турции, красные флаги. Начали избивать русских беженцев. Сели на пароход и поплыли во Францию — Марсель, Париж. И наконец: куроводство около Ниццы…

Париж.

Парикмахер покрывает дамам волосы светящимся составом разного оттенка: блондинкам — розоватым, брюнеткам — красным. В театре тухнет свет — и волосы у женщин светятся, красный ореол кругом волос…

‘Куполь’.

6 утра — ночь под Новый год. В большом зале — полно, гуденье, гам. Некоторые в бумажных колпачках, картузиках. Надувает кто-то громадную резиновую колбасу, она пищит. В ‘баре’ — Кики. Ей за сорок. В лиловом шелковом платье — под которым ничего. Отпускает словечки, вот легла животом на высокий бар-стул и ‘плывет’… Опять села. Рядом с ней на высоком стуле, обнимая ее — Ш. Риппол, что-то шепчет ей на ухо. Она вдруг обозлилась на слишком зашумевших ‘буржуа’ в большом зале, открыла туда дверь, вынула груди, высунула в дверь, показала туда же один голый зад, подняв платье… Бармены философски смотрят на все…

Эвакуация.

…Жили в Кисловодске у священника. У него три дочери — две курсистки, два сына-студента. На балконе около самовара — всегда компания студенческой молодежи, веселье, споры, песни. Уже слухи о наступлении большевиков, о предстоящей эвакуации. X. заведывал подвижным составом, он искренно обещал взять семью хозяев с собой, заранее условился с каким-то госпитальным вагоном, чтобы их взять туда. И вот настала эта минута — суматоха, бестолочь. Нигде нет лазаретного вагона: сам X. где-то еле добыл для себя и жены место. Вернулся к хозяевам за вещами. Какой стыд в душе: обманул — хоть и не виноват. Девушка-курсистка стояла в передней, когда он уходил, и только молча смотрела на него, ничего не сказала, но это запомнилось на всю жизнь. Она скоро умерла от сыпняка.

Ессентуки.

Толпы беженцев. Разговоры прислуги о ‘Еремеевской ночи’. Однажды, закрывши плотно окна, сидели, играли в карты. Подходит знакомый, вызывает:

— Выйдите на балкон.

Вышел: слышит где-то вдали пронзительный крик, за ним еще, еще. Уже кричат целые кварталы, бьют в медные тазы для варенья, потом один-два-три выстрела — и все понемногу затихает, опадает. Это — устроили ‘звуковую сигнализацию’, значит — где-то налет… Так Ессентуки выли по нонам две недели…

Реквизиции теплого белья, обуви.

Прислуга Аннушка понесла узел ‘реквизитору’, о котором ходили самые страшные слухи. Перед ним стоит очередь, трепещут. Пришла Аннушка. Пригляделась: у него мизинца одного нет.

— Петенька, ты тут что это?

Реквизитор Петька взглянул — узнал Аннушку: частенько, бывало, сиживал у нее на кухне. Аннушка:

— Ах, ты срамник! Как же это тебе не стыдно — таким делом заниматься?

В Ессентуках в казенной гостинице в коридоре идешь мимо, и на дверях вывешены надписи: ‘Князь такой-то’, ‘Граф такой-то’… Все ‘Владимировичи’ там жили… И там же жил Ге — анархист, примчавшийся в Россию из Америки, как только узнал о революции. Его назначили (большевики) комендантом Ессентуков. Интеллигент, мягкий. Ажена—генеральская дочь, красивая молодая женщина (только что родился первый ребенок). И эта генеральская дочь—ярая коммунистка, запанибрата с солдатами, служит в ЧК, известна жестокостью. Ге защищал, при нем никого в казенной гостинице не тронула. Потом его перевели в Кисловодск — секретарем коллегии ЧК.

Артамонов.

Гимназист 7-го класса, объявил себя большевиком, сшил ярко-красную черкеску, набрал отряд, ‘бронированный поезд’ с 2 пулеметами — ездил и облагал данью население. Поезд пришел в Ессентуки, стоит на вокзале — все ходят ‘смотреть на артамоновский поезд’. Возле вагона — он сам и его помощник, маленький еврей в штанах гармоникой, с 2-мя револьверами за поясом, вид опереточного злодея. Он и на самом деле — бывший опереточный провинциальный баритон. Артамонов потом решил поднять восстание против советской власти, его однажды нашли со штыком, воткнутым в спину и с надписью:

‘Так революция карает изменников’.

Сюжет.

Y. — розовенький, как поросеночек, с оттопыренными ушами. Важно носит впереди себя брюшко. Получил в России представительство Farbenfabrik AG, заключил контракт, заработал куртаж 10 миллионов франков. Был в Москве едва ли не единственным гражданином, имевшим свою машину, особнячок etc. Ездил по делам за границу, привозил оттуда костюмы себе, подарки дамам…

Влюбился в Москве в Лизу. Она уже считалась его невестой, когда ему пришлось уехать по делам в Берлин. В Москве в это время арестован его брат, служащие: вернуться туда ему нельзя, а Лиза — там. Переписка с Лизой — тайная. Он делает все, чтобы Лиза выехала, но ее не выпускают. Тогда он пускает в ход последнее средство: он находит молодого немца, инженера-химика, который, за крупную сумму, соглашается поехать в Москву, жениться фиктивно на Лизе и привезти ее за границу. Этот инженер едет туда на службу от Farbenfabrik AG. Y. оплачивает его службу и пребывание там. Инженер разыскал Лизу — знакомство — брак… Расчетливый немец, он старался откладывать из денег, выплачивавшихся ему Y-ом на жизнь. Он жил с Лизой в одной комнате, но договор выполнял честно: брак оставался фиктивным, хотя они спали в одной комнате. Лиза оскорблена как женщина: немец — как деревянный! Однажды попросил ее (как все же жену) заштопать носки, она бросила их ему в лицо.

А в Берлине у немца — невеста: она страдает от разлуки и от ревности — она посвящена во все…

И, наконец, известие: Лизу, несмотря на ее выход замуж за немца, все же не выпускают…

Так проходит 1 ¹/₂ года. И за это время Y. встретил блондинку с черными глазами, с острыми грудями — черногорку, смертельно и внезапно влюбился в нее. Они всюду ездят вместе (Y. полгода проводит в Европе, полгода в Америке, он — на всех фешенебельных курортах…).

И — неожиданно появляется Лиза… Y, из чувства долга, женится на ней, но любовь к черногорке продолжается — уже тайная. Драма…

(Y. ездит на своей машине Rolls Royce по Champs lyses, в машине — радио, он пускает его в ход на Champs lyses, чтобы все смотрели на него…

Он входит в ресторан как король, протягивает пальто и шляпу, не глядя, их сейчас же подхватывают…).

В Киеве, во время обстрелов, бесчисленной перемены властей…

Квартира — наверху в доме, обращенная одной стороной прямо к Днепру (сад спускается по обрыву вниз, к Подолу). Из-за Днепра идут все обстрелы. Уже установился обычай, что стрельба начинается с 6 утра — до утра, до 6, все спят ‘спокойно’ — одетые, обутые. Как начинается обстрел — бегут в погреб, сидят там весь день.

К Х-ам ходила приживалка, пани Бентковская, почти слепая старуха, которую приводил швейцар. Всегда — накрашенная, нарумяненная, она сидела на сундучке в передней: глаза от света у ней болели. В погребе она чувствовала себя прекрасно… Сидела — и, не переставая, сплетничала.

Для детей обстрелы — наслаждение: не идти в гимназию, вся жизнь — особенная…

Мэри была влюблена в гимназиста из соседней квартиры. Когда начался обстрел, она не пошла вниз, чтобы показать перед ним свою храбрость:

— Кончу чистить зубы, тогда приду… Тр-рах! — снарядом смело галерейку под окнами дома, под ванной, где она чистила зубы. Она, с ртом, полным мела, помчалась вниз, в погреб…

Взрослые сидели там, со скуки играли в покер. Пани Бентковская лежала, совсем больная. Столяр Василий метром вымерял ее и тут же сколачивал из каких-то досок для нее гроб: — Только не обузь, голубчик, пожалуйста… — стонала пани Бентковская…

Париж,

Gallerie Lafayette.

В 7 часов мгновенно закрывается, продавщицы спешат. На одетые в дамские платья манекены торопливо накидывают чехлы — белые саваны с капюшонами… И вот уж пусто — и стоят только эти фигуры в саванах…

Rue Mouffetard.

Узенькая уличка. Странные вывески: ключ — слесарная, кисть с громадным золотым шаром — парикмахерская. Мясная — темно-коричневый домик, с золочеными рельефными быками и овцами на фасаде. Лавки — желтые груды бананов, мяса, масла, колбасы…

Церковь Сент-Этьен, с круглой башенкой, приросшей только к одному углу. Площадь Горы Св.-Женевьевы — с источником посередине…

Профессия содержателей публичных домов — очень почтенная. Они для получения разрешения подвергаются очень строгой анкете: о их прошлом, о их нравственности(!), нет ли и не было ли судимости.

Есть один из сенаторов (делегат провинции), содержащий публичный дом…

Впрочем — так же было в Риме…

Генерал Вейган, когда кто-то (в Женеве) поздравил его как ‘победителя над Красной армией’, объяснил, как было дело: поляки неудержимо отступали, а русские догоняли их… чтобы сдаться, но никак не могли догнать. ‘Победа’ Вейгана была только в том, что он остановил отступавших поляков на линии Вислы — и тогда русские стали подходить батальонами, [подни] бросая оружие и поднимая руки…

Газеты в Лондоне.

700 акров канадских лесов вырубают еженедельно, чтобы можно было выпустить воскресный номер лондонской газеты в 3-4 миллиона экз.

Специальные поезда для развозки выпусков таких газет, как ‘Times’, ‘Daily Mail’.

…Теккерей писал о студенте Pendennis, прогуливавшемся по Флит-стрит: ‘Смотри, эта машина имеет своих послов, своих курьеров всюду, своих офицеров, своих людей в кабинете государственных деятелей. Вот у этой газеты один агент сейчас покупает Мадрид, в то время как другой осматривает картофель Ковент-гарденский…’

Львы в Трафальгар-сквере на памятнике: сытые, хорошо пообедавшие и переваривающие этот обед. ‘Львиный’ только костюм. Это и есть британский нынешний лев. ‘Don’t disturb my digestion!’ Вот секрет британского пацифизма.

Сэр Бойль.

Корректнейший. Живет то в Лондоне, то в Париже. Пригласил Год. к себе. Любезен. За обедом усадил рядом со своей женой. Год. чувствует, что он (экзотика!) понравился его леди Бойль…

После обеда сэр Бойль приглашает гостя к себе в кабинет. Там неожиданно показывает ему… коллекцию порнографических открыток и посвящает в то, что в Париже у него есть une amie. Ему страшно хочется сейчас поехать к ней, но… неловко перед женой. Вот если бы Год. был так мил и остался с его женой на время его поездки — потому что ведь сам Год. видит, что леди Бойль заинтересована им — тогда всё устроилось бы к обоюдному удовольствию…

Год. отказался. Бойль взбешен…

Берлин.

Как произошла революция 1918 года (9 ноября).

Подготовка в крайне левом фланге шла давно. Работали коммунисты — с помощью от Москвы. Уже произошла революция, и была объявлена республика во Франкфурте — 4 ноября, 5-го — в Киле, 8-го — в Мюнхене…

В Берлине эсдеки — Ледебур, Эберт, Носке, Шейдеман — совещались: что делать? Одни были за то, чтобы выступить через 2 недели, другие через неделю, Шейдеман предлагал — через 3 дня…

Утром 9-го совещались в Рейхстаге все утро — ничего не решили.

— Отложим до после обеда!

Пошли обедать в ресторан Рейхстага. Обед — тогдашний, ‘военного времени’: суп с овсянкой, это еще было на редкость хорошо…

Только начали суп — вызывают Шейдемана: депутация 30 000 рабочих от AEG. Он идет в библиотеку, открывает окно на площадь: там — море народа. Депутация докладывает, что положение — на волоске, Либкнехт — в зале (напротив) с балкона только что провозгласил советскую социалистическую республику… Тогда Шейдеман подошел к балюстраде окна — и провозгласил демократическую республику…

Затем вернулся в ресторан… — и стал спокойно доедать суп.

Носке и Эберт спрашивают, что случилось?

Шейдеман:

— Случилось! Я провозгласил демократическую республику…

Носке даже ложкой по столу хватил:

— Как вы смели пойти на такое самоуправство — без конституанты определить форму будущего германского государства?

Париж.

Halles.

Ночь. Ненужная, затерявшаяся среди уличных фонарей, луна… После часу, когда кончаются метро и трамваи, — внезапно, в течение 10 минут улицы на Chtelet меняют лицо. По трамвайной линии, пыхтя, идет локомотив и тянет вагоны — товарные, полные корзин. Подъезжают, останавливаются, загромождают улицы, [берут их как солдаты] заполняют их как внезапно вторгшиеся в город победители — огромные грузовики. Тротуары, мостовая вдоль тротуаров, перекрестки — всё вдруг оказывается застроенным бесконечными траншеями: мешки с картофелем, орехами, бобами, стручьями…

Еще час — и все улицы и улички, окружающие Halles, [оказываются] проходы между отдельными корпусами рынка — всё завалено. Здесь, снаружи — зеленые [сугробы] траншеи капусты, коралловые [траншеи] — моркови, белые сугробы особой брюквы, нежно-розовые острова редиски… В ящиках-клетках Джаффа — как канарейки — желтые апельсины, [здоровые,] румяные, пышащие здоровьем, соком персики и абрикосы — в открытых ящиках, в похожих на колыбели корзинах — как дети — черешни, и маленькие корзиночки с красной смородиной, крыжовником, малиной, и покрывающий все бензины — запах свежей земляники…

Еще дальше — и сквозь розовые облака земляничных дыханий — пробивается благоуханная вонь сыров. Они — в почете: они не лежат на улице, они уже в складе, видны сквозь легкую клетку стен. И в почете — мяса: бесконечный склад, в котором разделывают туши, туши, туши… Подъезжают грузовики — и оттуда на плечах мясники несут в склад новые туши…

А напротив мясных складов, и кругом: на тротуарах и в отдельных складах — цветы, цветы — радуга, сейчас, ночью ее краски пока еще приглушены, они не кричат, они шепчут, они берегут голос к утру…

Торговки овощами и цветами, здоровенные, бокастые, в широких юбках, собранных в мельчайшие складки, садовники в очках — больше всё старики почтенного, ученого вида, посредники в узких юрких пиджачках. И грузчики, мясники — огромные, краснорожие, мускулистые — как атлеты, как палачи: они непременно в чем-то вроде спортивных белых рубашек, без пиджаков, в засаленных, окровавленных халатах поверх.

Компания мясников — человек десять — ужинает в кафе ‘Le Chien qui fume’. Маленькое бистро, стойка расписана изображениями собак с трубками во рту, узор — портрет курящей собаки — на стене, на другой — рукописное готическое меню — тоже с курящей собакой… Цены — вдвое дороже, чем в Латинском квартале: для иностранцев. Наверху — комнаты для ‘господ’, где (до кризиса) ужинали и танцевали американцы и прочие туристы. Блюда: луковый с сыром суп, вареная требуха. Хорошее вино…

Мясники разошлись — требуют еще и еще вина. В рубашках — с голой грудью (на груди — шерсть), с голыми руками, белые рубашки подекольте оторочены красным. Едят и рассказывают веселые истории. Вчера председателю какой-то общины мясников девица поднесла на празднике цветы:

— А что [ему] мне делать с цветами? — спрашивает председатель и возвращает их барышне…

Вспоминают:

— В прошлом году, помнишь, мы здесь здорово жрали, а все-таки остатки нашего ростбифа можно было увезти на тачке…

Они говорят на странном, непарижском языке — слышны слова и обороты XV века, времен Франсуа Вийона…

В ‘Курящей собаке’ — выставка типов: каждую минуту заходят, опрокидывают у стойки стакан вина, или рому, или кофе — и сейчас же убегают—работать. Молодой подозрительно апашского вида парень с немытым лицом, старик в голубой блузе с очками на лбу, шея повязана желтым платком, [знакомый] журналист —только что из газетной типографии, без воротничка, с выпачканными краской руками и шеей… Над прилавком — вывеска:

‘Чтобы сохранить дружбу с нашими посетителями, мы никому не даем в кредит…’

Монмартр (выставка у Лафайета — перед Рождеством).

Перед открытым окном — в люльке висит маляр, остановился с кистью в руке — заболтался с горничной в окне. С кисти капнуло на матрону внизу — она устремилась к полицейскому (у полицейского — свирепый, утюговый подбородок).

Девушка-бонна везет в коляске ребенка.

Мальчишка, крутя резиновым ртом, выкрикивает:

— ‘Intransigeant!’

Каштанщик (лицо — одни усы и брови) — в дыму своей жаровни.

Точильщик ножей, искры…

Мальчик-посыльный зазевался на искры — собака тянет у него из поставленной наземь корзинки сосиску…

14 июля.

Rue de Saint-Sauveur: коротенькая, узенькая уличка, накрытая небом, как потолком… Флажки, фонари. На улице танцуют — толпа, peuple. Танцуют две старухи лет по 60 — с темпераментом, сияя. Двое мальчишек, один 7—8 лет, другой лет 13, танцуют, как педерасты. Две девушки — как лес-бийки…

В другом месте — группа подвыпивших иностранцев — англичане, русские — заводят посреди улицы круг фарандолы, увлекая французов.

‘Парижский мужичок’, женат на француженке. Устроился: обойщик, у него рабочие — русские и французы. Говорит по-французски:

— Доне-муа ле сизо…

Дочь, девочка Anne-Marie. Мать зовет ее с улицы:

— Marie! Marie!

А отец вторит:

— Маруська! Маруська!

Дети только по-французски, он с ними — по-русски. Они его не понимают…

Американка.

Уехала на Ривьеру, бросив мужа, потому что у собачки Bobby — туберкулез. Заказывает платье:

— Красное? Нет, нет! Бобби не нравится этот цвет, смотрите, как лает.

Опасная женщина М.

Другая, X., чуть не выдала ей своего друга. М. заинтересовалась, но вдруг торопливо, без надобности стала мыть руки — расспрашивала, повернувшись спиной к X. И X. все поняла: эта спина выдала М.

Манекены.

Тяжелая работа. Девушка переоделась 5 раз подряд, в 6-й нервы не выдержали — разорвала платье в клочки…

Директора — педерасты.

Разъезд манекены: шикарное авто увозят их к содержателям. Наутро эти мужчины уже с женами — покупать платья…

Во время работы манекенши не имеют права пользоваться лифтами магазина.

Беженец, разошелся с женой во время войны. Потом — Галлиполи, заграница…

Однажды в Париже пошел на выставку Пикассо — и там к нему подходит жена: она — тоже в эмиграции:

— Я замужем, за немецким художником…

Амстердам.

Ночь. На площади, кругом церкви — красные витрины. В витринах — освещенные красным — полуодетые женщины, как манекены в магазинах. Но это не манекены и не магазины, а публичные дома.

Генерал У.

У него любовница, цыганка Маша. Приходила в его кабинет, садилась на письменный стол. И когда его не было, писала на деловых бумагах, приготовленных для его резолюций:

‘Обнимаю тебя. Твоя Машаъ‘.

У интендант-полковника не хватило сена для лошадей. Генерал приказал посадить полковника на крышу дома, поставить ему туда ведро воды и вязанку сена:

— Ешь, такой-сякой, сено!

И так продержал его двое суток…

Биография Симы.

Бойскаутом-гимназистом 4-го класса попал в отряд генерала К. До этого — мирнейшая жизнь в волжском городке, гимназистка, ‘кругосветки’ по Свияге (которая течет в другом направлении, чем Волга) и Волге… И вдруг — ночные походы, разведки, выстрелы…

Его городок был взят красными. Потом [война] отряд К. взял город обратно через два дня. Вернулась мирная жизнь. Сима — снова в гимназии. И на первой же неделе — завоеватель, герой получил двойку!

Город — снова у красных. Сима простился с родителями, с братьями — на два дня и ушел с отрядом К. И вот, вместо 2 дней — уже 17 лет…

Ледяной поход через Сибирь. С запада — наседают красные. С флангов — партизаны. И в тылу — эсэры уже сдают города красным (Иркутск). Целые недели питались ‘болтушкой’: в котелке растоплен снег — и по три ложки муки на человека. Иногда — счастье: в деревне доставали мороженых пельменей и щей. На стоянке — отрубали ‘кусок щей’ — пельмени — пир… И снова — бои, сыпняк. Самоубийства невыдержавших…

25 000-й отряд пробился. Генерал К. при переходе по льду Кана — отморозил ноги (лед, а боковые притоки — горячие, пар, ночью подмерзает сверху — и ночью сквозь тонкую корку — в воду, а потом по морозу). Генерал, с начинающейся гангреной, все же показывался отряду: его из госпиталя несли на лошадь, сажали, и он часами ехал…

Затем — служба в китайских войсках: сражался под Чжан Цзо-линем — против У Пэй-фу.

Гирин. Ужасный квартал публичных домов — вернее, глиняных мазанок. Женщины там — от 7-летних девочек до древних старух. Все — на откупу у акционерных компаний (так же, как и рикши, выдерживающие свою работу не больше 2-3 лет). Тут же, в квартале, на улице, и доктор, и уличные рестораны, запах масла, грязь, невероятные язвы нищих…

Китай — Монголия, дацаны — Шанхай…

Австралия.

Работа на фермах. В шахте. На медеплавильном заводе. Золотоискательство (компания: бывший владивостокский городской голова, 17-летний Сима и русский беглый каторжник). (Каторжник не выдержал, обокрал: остальные два компаньона выстрелами прогнали его.)

В лесу — на службе у железнодорожной компании. В палатке — зимы нет. Заочно кончает школу. Каждый год — месячный отпуск, билет I класса и аванс за месяц: путешествие по Австралии. Знакомство с чернокожими туземцами (которые презирают белых — за то, что те работают:

— Зачем работать? В лесу места много, плодов много, кенгуру много).

Пища: черные попугаи — столетние, варить надо сутки, кенгуру, змеи с соусом из муравьев… Чернокожие — антропофаги. Когда приходят в город, полиция заставляет их надевать штаны и юбки, как только вышли из города — штаны и юбки долой и идут…

Член английского трейд-юниона…

Работа на Гвинее: надзиратель за туземцами в шахте. Надо подгонять их ударами кнута: не хватило духу — ушел…

Кругом света на пароходе, Цейлон.

И наконец — Париж, уже кое с какими деньгами. Кончил коммерческий институт и поступил на фабрику Убигана. ‘Пудренное’ отделение, где спасаются только тем, что пьют каждый час ¹/₂ литра молока.

Snake.

В Австралии — хорошо: если вы пришли в город без денег, вы идете в полицию и там получаете чеки на 1 фунт мяса, 1 фунт хлеба, сливочное масло, сахар и чай. Остаться в городе можете только 24 часа: должны идти дальше и искать работу на фермах. Снова получаете съестные ‘чеки’, если работы не нашли — и идете дальше.

Сима шел с 4-мя другими. На одной ферме сначала сказали — работы нет. Путники зажгли костер, сварили еду — и запели. Русские песни так понравились фермеру, что он сказал:

— Одного из вас, который помоложе — оставлю. Это был Сима, остальные пошли дальше.

Сима по-английски еще понимал плохо. Фермер ему что-то лопотал:

— Snake, snake, — хлопал по плечу — уложил спать в сарае, куда притащена была койка: утром разбудит — пойдут корчевать деревья. Snake.

Сима заснул как убитый. Ночью проснулся от ощущения: какие-то глаза смотрят на него. Что за чушь! Закрылся с головой одеялом — не выдержал, открылся: опять глаза! Он зажег лампочку — и обмер: сверху глядела на него, обвившаяся вокруг жерди под крышей, огромная змея! Сима — кровать в охапку—и побежал ночевать в курятник, который был предохранен от змей (насыпано битое стекло кругом).

Утром фермер нашел его в курятнике — и помирал со смеху. Объяснил, что змей — удав, ручной. Он посвистел — удав подполз к нему и стал ласкаться, фермер дал ему кусок сахару. Фермер держал удава вместо кошки: удав гипнотизировал крыс и мышей, они сами шли к нему в пасть. Потом Сима поселился в сарае и не раз видел ночью, как загипнотизированная крыса, с писком, медленно, но неотвратимо приближалась к пасти…

Однажды удав съел нескольких цыплят, и фермер убил его топором.

Как я вышла замуж.

15-летняя красавица-девочка. Кругом нее — вьются. Как яблоко — еле держится на ветке… Мать решает выдать ее за ‘солидного человека’ (или девичья влюбленность в ‘опытного’).

Харьков.

Крым — уже эвакуирован. Жених — за границей или пробует бежать из Севастополя. В Крыму в это время — расстрелы (работают еще военные ‘особые отделы’). Нина поймана со спутниками, ранена. Выпущена до суда, но каждый день должна являться — расписываться (под надзором). Все это — в Симферополе.

Встреча с липовым коммунистом, бывшим полицмейстером, который знал ее еще девочкой. Он кормит ее в комстоловой: иначе умерла бы с голоду.

Встреча с Ахметом. У него — шкуна в Ялте, отправляющаяся в Константинополь. Отдала ему бриллиантовые серьги, чтоб он взял ее с собой. Он дал ей турецкий паспорт. Начала готовиться к побегу. Дала коммунисту-полицмейстеру меха, платья на продажу.

Утром накануне побега на рассвете — стук в окно, бледное лицо солдата от полицмейстера: он ночью арестован, нашли платья Нины, он сказал, чьи. Каждую минуту могут арестовать…

Спешно уложила чемодан — и к турку. Тот предложил до отъезда прожить сутки у его приятеля Гасана, который должен был подвезти их до Ялты.

Гасан — красивый. Жена — желтый, обтянутый кожей череп, казанская татарка, съеденная лихорадкой. Ревнует мужа.

Выехали на Севастополь — Ялту в старом ‘форде’. Шофер поставил рядом с собой бутылку и все прикладывается… Горная дорога, метель — вот-вот сорвутся…

Ночевка в горах, у татар. Вечером спутники Нины напились, ‘ухаживанье’. Ушла в соседнюю комнату. Татарка-хозяйка предупредила, что ночью собираются ‘повеселиться’ с Ниной — спрятала ее у себя.

Утром в Севастополе. Турок нашел в порту свою другую шкуну, которую у него несколько месяцев назад украли в Одессе — и решил, что он не уедет, пока не добьется возвращения себе этой шкуны. А в Севастополе Нина была арестована, ее все знали… Живет, не выходя на улицу. Является какой-то почтенный человек, предлагает золотые деньги, если она возьмет его с собой в компанию — бежать: кто их везет? Нина сказала турку, [тот в д] тому ясно, что это — провокация. Переселил ее на другую квартиру и решил просить помощи у Гасана.

С Гасаном они вместе учились в Константинополе в военном училище. И Гасан теперь — коммунист, и не только: прислан для ревизии работы особых отделов… Гасан сказал, что Нина — жена его другого приятеля-турка, едет к мужу в Константинополь. Гасан согласился помочь, тем более, что паспорт турецкий у Нины — в порядке. Он заявил, что Нина — его секретарша. И в самом деле решил использовать ее, диктовал ей письма. Через ее руки проходят секретные документы (число расстрелянных, требования на выдачу коньяку, кокаина для ‘исполнителей’, которые уже не в силах…). Гасан везет ее с собой в Ялту — там <она> и работает с ним ‘секретаршей’.

Торжественная встреча ему по приезде в Ялту. Ужин. Брейгель: горбатые, хромые, уроды… Вино. Ухаживание…

Через несколько дней — Гасан показывает Нине ее карточку:

— Вы?

— Я…

Объясняет, что должен был бы ее расстрелять, но он — мусульманин, араб, закон гостеприимства… Пусть она уходит сейчас же, но если попадется ему или другим — ей конец…

Бродит по Ялте. Встретила знакомого инженера, открылась. Тот поселил ее на пустой даче (у себя боялся), приказал не показываться на улицу, сказал, что будет носить иногда или посылать ей пищу с мальчиком. И вот — зима на пустой даче — одна, иногда по 2-3 дня без еды.

Наконец приехал из Севастополя Ахмет со своей второй шкуной. Инженер узнал о приходе шкуны (событие: порт — пустой) и направил его к Нине.

Ахмет рассказал, как осложнилось за это время дело: первое — примчалась сюда его ревнивая жена, и второе — Гасан тоже тайно едет в Константинополь, а оттуда в Индию с партийными поручениями, и едет на первой его, моторной, шкуне, которая все время ждала в Ялте.

На старой яхте отодрали доски потолка под шатровой крышей каюты. Там — рухлядь. Туда залезла Нина — и снова забили досками. День ясный, почти весенний, полный штиль. Эту яхту берет на буксир первая шкуна, где едет Гасан. Нина слышит под своей головой разговоры Ахмета, и его жены, и других — о ней. Ахмету удалось настоять, чтобы его жена не ехала: дал ей бутылку вина, еды, просил отвезти ‘Нине’, дал адрес (а Нина здесь)…

Наконец вышли в море, в район, охраняемый французскими военными судами. И здесь — coup de thtre: оторвали доски, выпустили Нину…

Она подошла к борту. Гасан ее увидел. В ярости. Кричит, чтобы разбили буксир, забью обо всем, о том, что капитан шкуны — турок, не коммунист, и что на шкуне — несколько человек белых. Скандал. От него требуют объяснений, что это значит. Очная ставка с Ниной (буксируемую шкуну подтянули к моторной). Так как однажды он спас ей жизнь, отпустив ее, Нина не выдала его (или потребовала от капитана и пассажиров, чтобы его не тронули). У него нашли чемодан с долларами…

И они дальше едут вместе с Гасаном…

В Константинополе — как раз смутное время: союзники, греки, Кемаль. Нина без вещей, без денег (никого не пропускают). Ночь в отеле-притоне. Затем — на полу в комнате у каких-то русских.

И, наконец, встреча с женихом. (Или: офицер, который стал ей ‘окончательным защитником’, приютил у себя на ночь…)

Клюге и вся александровская биостанция. Энтузиасты… Сотрудники, сотрудницы.

Постановка Рейнгардта ‘Сон в летнюю ночь’ в садах Boboli во Флоренции (комитет ‘Maggio Musicale’).

Постановка J. Copeau ‘Myst&egrave,re de St.-Olive’ в монастыре de Santa Croce (флорентийский тенет XVI в.).

Названия ветров в Онежском крае:

Сиверик

Подсиверный Меженец

Запад + Сток

Шалоник Зимняк

Полдён

Атлантида.

За 20 000 лет до Р. X. появилось племя кроманьонов в Ледниковой Европе (едва населенной неандертальцами) — ‘одно из физически и духовно высших племен, какие когда-либо видел мир’ (A. Keith. Ancient Types of Man). Это — по Бискайскому заливу, в Пиренеях, в Дордони.

Баски говорят на языке, не похожем ни на один язык Европы, Африки, Азии, но похожем на языки древнеамериканских племен.

Пещерные росписи кроманьонов — ‘galop volant’ зверей: Портетские лани, Альтамирский бизон, Фон-де-Гомский пещерный медведь на дыбах (J. de Morgan. L’Humanit prhistorique, Breuil. Font-de-Gaume, Altamira).

‘Позднехристианский писатель’ Арнобий.

В царствование Льва Великого — умер 103 лет Симеон Столпник. Он стягивал тело пальмовыми веревками, так что они врезались в тело, раны, и в них черви… Симеон не захотел видеться с пришедшей навестить его матерью — ‘дабы отсечь мирскую похоть’ (какая сила похоти!). Столпников было столько, что Византийская империя признала их особым сословием columnarii… <нижняя и верхняя части листа оторваны>.

В ‘Атиллу’.

‘Время шло, как растет трава, как течет вода’.

‘О, Атилла! Когда же наконец вернешься ты, любезный филантроп, с четырьмя сотнями тысяч всадников и подожжешь эту прекрасную Францию, страну подметок и подтяжек!’

‘О, Attila! Quand enfin reviendras-tu, cher philantrope, avec tes quatre milliers de cavaliers pour incendier cette France la douce, le pays des semelles et des bretelles!’

‘Хынове’

‘Слово о полку Игореве’ — хунны (Соболевский доказал, что это были гунны — ‘хунские стрелы’).

ALLARD Paul. Les Esclaves chrtiens. [— 6-e d. — Paris: J.Gabalda, 1914.-484 pp. {<Записи расположены нами в алфавитном порядке> (сост.).}

ALLARD [Paul]. Sidoine Apollinaire (431-484).

BARDYGust[ave]. Saint-Athanase (296-373).

BAUDRILLART Andr. Paulin de Nola (353-431).

BAUNARD Mgr . Thodulfe, vque d’Orlans [et abb de Fleury-sur-Loire. — Paris: С. Douniol, 1860.]

BROGLIE [Jak Victor Albert], duc. — L’glise et l’Empire Romain au IV si&egrave,cle. — [6 vols.] — 3-е partie.

d. Guillaume BUD. La vie de Porphyre.

BURRY. The History of the latter Roman empire [from Arcadius to Irene (395 A.D. to 800 A.D.). In 2 vols. — ]I vol. — London: MacMillan, 1889.]

CAHUN Lon. Introduction l’histoire de l’Asie, [Turcs et Mongols des origines 1405. — Paris: A. Colin et Cie, 1896. — 519 pp.]

DURUY Victor. Histoire des Romains [et des peuples soumis leur domination. — 7 vols. — Paris: Hachette, 1879-1885, 1888-1904, 1907,] illustre.

GUIZOT [Franois-Pierre-Guillaume]. Hist[oire] de la civilisation en France depuis la chute de l’Empire Romain. [— 4 vols. — Paris: Didier, 1876.]

HARZFELD [Adolphe. Saint-Augustin. [— 4-e d. — Paris: Le Coffre, 1898.]

JULLIAN Qamille]. Les origines de la monarchie franaise.

KURTH Godefroid[-Joseph-Franois]. L’glise aux tournants de l’histoire.

[KURTH Godefroid-Joseph-Franois]. Qu’est-ce que le Moyen ge.

MOURRET [Fernand]. Hist[oire] gnrale] de l’glise. — 1-ervol., 2-е vol., 3-е vol.

RGNIER [Adolphe]. [Saint-]Lon le Grand (V si&egrave,cle). [— Paris: J. Gabalda, 1910.]

RGNIER A[dolphe]. [Saint-]Martin (316-397). — Paris: J. Gabalda, 1907. — 207 pp.

L’Abb RCHET. Jean Chrysostome.

THIERRY Amde. Rcits de l’histoire Romaine au V si&egrave,cle.

VACANDARD [Elph&egrave,ge-Florent]. Victrice (Saint-vque IV-V si&egrave,cles).

КЛАВДИАН. Поэмы (‘Консулат Гонория’, ‘[Инвектива] против Руфина’, ‘Гигантомахия’). — Изд. Garnier. [CLAUDIAMUS, CLAUDIUS]

КУЛАНЖ, Фюстельде.

МОСХ Иоанн. [Иоанн] Малала. ‘Хроника’ или ‘Хронограф’, Житие Симеона Столпника и Симеона Юродивого (бунт, голод).

ЭВАГРАЙ. HistoriaEcclesiastica. [EUAGROS, EVAGREle SCHOLASTIQUE.]

Histoire ecclsiastique.] <3>

* * *

DURUY Vict[or]. Histoir[e] de[s] Romains [et des peuples soumis leur domination. — 7 vols. — Paris: Hachette, 1879-1885, 1888-1904, 1907,] illustre.

THIERRY Amde. Rcits de l’histoire Romaine au V si&egrave,cle.

GUIZOT [Franois-Pierre-Guillaume]. Hist[oire] de la civilisation en France depuis la chute de PEmp[ire] Romain. [— 4 vols. — Paris: Didier, 1876.]

MOURRET [Fernand]. Hist[oire] gnrale] de l’glise. — 1-rvol., 2-е vol., 3-е vol.

ALLARD Paul. Les Esclaves chrtiens. [— 6-e d. — Paris: J.Gabalda, 1914.-484 pp.]

BROGLIE, duc. — L’Eglise et l’Empire Romain au IV si&egrave,cle. — [6 vols.] — 3-е partie.

KURTH Godefroid[-Joseph-Franois]. L’glise aux tournants de l’histoire.

[KURTH Godefroid-Joseph-Franois]. Qu’est-ce que le Moyen ge.

L’Abb RCHET. Jean Chrysostome.

BAUNARD Louis. Thodufle, vque d’Orlans [et abb de Fleury-sur-Loire. — Paris: С Douniol, 1860.]

BARDYGust[ave]. Saint-Athanase (296-373).

HARZFELD [Adolphe. Saint-]Augustin. [— 4-e d. — Paris: Le Coffre, 1898.]

RGNIER [Adolphe]. [Saint-]Lon le Grand (V si&egrave,cle). [— Paris: J. Gabalda, 1910.]

RGNIER A[dolphe]. [Saint-]Martin (316-397). — Paris: J. Gabalda, 1907. — 207 pp.

BAUDRILLART Andr. Paulin de Nola (353-431).

ALLARD [Paul]. [Saint-]Sidoine Apollinaire (431-484).

VACANDARD [Elph&egrave,ge-Florent]. Victrice (Saint-vque IV-V si&egrave,cles).

d[ite par?] Guill[aume] BUD. La vie de Porphyre.

BURRY. The History of the latter Roman empire [from Arcadius to Irene (395 A.D. to 800 A.D.). In 2 vols. — ]I vol. — London: МасМШап, 1889.]

КЛАВДИАН. Поэмы (‘Консулат Гонория’, ‘[Инвектива] против Р^фина’, ‘Гигантомахия’). — Изд. Garnier.

ЭВАГРАИ. Historia Ecclesiastica.

МОСХ Иоанн. [Иоанн] Малала. ‘Хроника’ или ‘Хронограф’.

………..Житие Симеона Столпника и

………..Симеона Юродивого (бунт, голод).

CAHUN Lon. Introduction l’hist[oire] de l’Asie, [Turcs et Mongols des origines 1405. — Paris: A.Colin et Cie, 1896. — 519 PP.]

JULLIAN Qamille]. Les origines de la monarchie franaise. КУЛАНЖ, Фюстель де.

<Отдельные листки>

Сюжеты.

‘Шпион’.

В окопах под Петербургом. Как будто не рабочий, пришел неизвестно откуда. Прячет… (письмо?) etc..

‘Лошадь’.

В Сибири сын уходит в партизаны. Отец хвалит, мать плачет. Но сын должен увезти с собой лошадь. Ночью отец убивает его.

‘Ночь любви’. Он и она, ночью. Любовное объяснение. Вдруг:

— Руки вверх!

С него сняли шубу, деньги, часы. С нее — ничего. Возненавидел ее…

Милиционер-акушер.

Бабе:

— Потерпи, подожди немного…

[‘Князь’ (ремонтер) ‘улучшает породу’.]

‘Налет’ (новогодняя встреча, открытая дверь в квартиру).

‘В подвале’ (‘Потоп’).

‘Двойник’ (донос на себя).

‘Пустыня’ (Сибирь, 3-е — муж и любовник, женщина сошла с ума, суд).

<3 листа из тетради>

Сюжеты.

Рассказ об Аракчееве.

‘Грибок’.

‘Приговор’ — доктор на голоде.

‘Эпимах’.

‘Иоконга’.

‘Обезьянье войско’ — фантастический.

‘Гражданка Копейкина’ — убийство.

‘Михаил Исавыч’.

‘Налет’ (новогодняя встреча, открытая дверь в квартиру).

‘Последний день’.

‘Гибель ‘Надежды’.

‘Покойница’ (похоронное пособие).

‘В подвале’ (Киев, во время Петлюры или немцев — нечто вроде ‘Потопа’).

‘Двойник’ (две квартиры у одного человека, раздвоение, донос на себя).

‘Пустыня’ (Сибирь, нужно перейти безводную степь, чтобы спастись. Женщина среди 2—3-х. Она сходит с ума… Суд, приговор: расстрелять. Осложнение: муж и любовник).

‘Одна’ (женщина на метеорологической станции).

(Казаки) поймали 2-х женщин, приговорили: срубить головы. Одну взяли на поруки офицеры. Другую — повели. Она просит, плачет: рубашку хоть не снимать, стыдно. Подумали: нет, жалко, рубаха от крови пропадет. Повели за околицу голой, там срубили голову.

В бога перестал верить. А вошел убивать — увидал икону, к стенке ее повернул, потом — за дело…

Приехавшему из местечка еврею (наслышался о НЭП’е) сдали в аренду трамвайный вагон. Что из этого вышло.

Он и она, идут ночью. Напали грабители, раздели его, а ее не тронули. Он после этого возненавидел ее.

Милиционер-акушер. (Небритый, уговаривает сначала бабу:

— Да подожди же ты! Да потерпи еще!

Потом засучил рукава…)

Нос (балерина, ‘типаж’ — карьера, а он влюблен, девушка согласна, когда он исправит нос, а у него договор с кинофабрикой, суд. Суд присуждает его… к носу: нельзя контракт…).

Сюжеты.

1. Лошадь.

2. [Любовь и шуба.]

3. Акушер (милиционер).

4. Наконец! (Человек сделал важное дело — умирает. Ничтожный. Доволен: все его уважают.)

[5. Часы.]

6. Шпион.

7. Страстная пятница (сало не стали есть, а убили).

8. Суд (на голоде — паек присуждают).

9. Трое (муж — жена — любовь. Пустыня в Сибири).

10. Последний пикник (расстрел красавицы в Ельце).

11. Клад. (Нашли подвал с винами. 2 месяца.)

12. Тетка (Прислуга.

— Сколько лет тетке?).

13. Новая жизнь (коммуна воров).

14. Счастливые острова (банда на Соленых озерах).

15. Талант (студент бывший учится на заводе грамоте).

Балеты.

1. Блоха.

2. Сожжение.

3. Ярмарка (лягушка-черт) — куны (Петрушка).

4. Солдат в аду и в раю.

5. Золоченые лбы.

6. [Монастырь] Инок Эразм.

7. Суженый (Светлана) (святочные игры и гаданья, ‘суженый в зеркале’, который затем и похищает девушку, которую хотели выдать за купца-старика).

8. Разин.

9. Органчик.

<1>

Сюжеты.

I. Рассказы.

‘Грибок’.

Артист — вор-завхоз.

Приговор — доктор на голоде.

Эпимах.

Иоконга.

Обезьянье войско — фантастический.

Гражданка Копейкина — убийство.

Михаил Исавыч — бывший помещик.

Налет — новогодняя встреча, открытая дверь в квартиру.

Последний день.

Гибель ‘Надежды’.

Покойница — получила для себя похоронное пособие.

В подвале — Киев, во время Петлюры (или немцев) — красные и белые вместе — нечто вроде ‘Потопа’.

Врач [X. занимает] — X. занимает две квартиры — раздвоение — донес сам на себя.

Пустыня (Суд) — Сибирь. Нужно перейти безводную степь, чтобы спастись. Женщина среди 2—3-х. Она сходит с ума. Если ее вести с собою — все погибнут. Устраивают суд, приговаривают ее к расстрелу. Расстреливают. Осложнение: муж и любовник.

II. Драмы и комедии.

X. хочет жениться на дочери. Близорукий. Теряет пенсне и делает предложение матери.

‘Одна’ (женщина на метеорологической станции).

Власть (на метеорологической станции-радиотелеграмма).

<1>

No 27.

9-10. Краска (какао).

11-12. Фельдшер (энтузиаст всех правительств).

17-27. Рак-отшельник (Ключи).

45-47. Великий князь (и самоеды).

61-62. III+I ч.

63—80. Матюха (бандит).

92. Покойная Нина Куракина (похоронное пособие).

Любовь (его раздели, ее — нет…).

Акушер (милиционер).

Трактор (председатель едет венчаться).

93. Сукно (украл — или собственное?).

No 28.

3. Антирелигиозный карнавал.

4. Спектакль (владелец занавеси).

5. ‘От Адама с Евгой…’.

6. Угощение комиссара мукой (‘млыны позапечаталы’).

7. Портфель (пустой — ‘Як вин нас обманул’).

8. Извозчик — о смертной казни(?).

— ‘Тройка’ (из 250 человек).

9. ‘Бог не заседает здесь’ (на суде).

10. Матросский клуб — 18 год.

— ‘Мешок часов’ (у махновцев).

25. Расстрел солдата в Тосно (18 г.).

Облава на рынке.

Сапожник-коллекционер, нувориш.

Сумасшедший в концерте.

26. Постой красноармейцев в женском монастыре.

— ‘Бог-буржуй’.

— Топят вора в Неве.

28. В развалинах дома, с нищим.

29. Февраль (Солдат на часах. Бабы с кашей).

30. Февральская революция в казарме (слон?).

Глюк, Конти, Артуа, Король. Карамзин.

Ссора с Lang. Vestris выхватывает шпагу. И вечером Vestris приходит в театр, его арестовывают и в тюрьму.

Веселая тюрьма. Обеды etc. (65).

Подарок от профессора Артуа — разрешение на охоту. Замена счетом от прачки, арест etc. (172).

Vestris et Mlle Heinel. Конфликт, закончившийся их браком. Ревность аристократическая (179).

‘Восстание в Опере’ (215 etc.).

Заседание парламента в Лондоне, отложенное по требованию Lord Nugent. Бунт публики (цены!), гнилые яблоки… И — публика все же покорена!

Открытый на сцене трап и падение.

Карамзин о Vestris’e: ‘L’me dans les jambes’ (230—233).

Vestris-fils отказывается танцевать по просьбе королевы Марии-Антуанетты (253). Тюрьма — ‘принудительные работы’, как в СССР. Скандал в театре (свистки etc) — победа Vestris’a.

‘Amours des Dieux’…

КОММЕНТАРИИ

В настоящий том включено написанное Замятиным более чем за 20 лет, однако им самим не публиковавшееся в силу своей специфики.

Содержание тома делится на три раздела: 1 — Блокноты, 2 — ‘Лекции по технике художественной прозы’, 3 — Из незавершенного.

В первый раздел входят записи, которые вел писатель, начиная с 1914 года и до конца жизни, в блокнотах (по-русски — в записных книжках, но коль скоро он неоднократно сам употреблял слово ‘блокнот’, мы сохраняем это название). Записные книжки, как правило, служат писателям подсобным материалом, который не предназначен для прямого использования в конкретном произведении. Бывают, конечно, исключения, как, например, книжки Ильи Ильфа, которые строились в расчете на издание. Блокноты Замятина ближе к аморфному хламу, о котором Анна Ахматова риторически вопрошала: ‘Когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда…’ Блокноты — это как бы слепок с живой жизни, где есть все — и плохое, и хорошее, и поэзия, и мрак, и преступление, и наказание, и мусор, и жемчужные зерна мудрости…

В свое время Замятин заметил, что самое трудное для писателя заключается в умении писать между строк. Возможно, сам о том не ведая, он писал о себе. Ибо даже в записях блокнотов мы находим больше того, что выражено словами.

Блокноты Замятина позволяют не только увидеть разнообразие внешнего мира, но и заглянуть во внутренний мир писателя, увидеть подмеченные его зорким взглядом события тех лет, когда делались записи, познакомиться с замыслами и процессом отбора героев, деталей, сюжетов, с поиском изобразительно-выразительных средств. Записи делались Замятиным в отрывных блокнотиках разной величины и толщины, часто изготовленных из бумаги плохого качества. Писал Замятин то простым, то химическим карандашом, то синими, то зелеными, а то и красными чернилами, нередко расползающимися по бумаге. Судя по почерку, Евгений Иванович часто делал записи, находясь в неудобной позе и в неподходящих условиях, тогда прочитать то, что он писал, очень трудно. Почерк его менялся от записи к записи. А сами его заметки располагались не в хронологической последовательности, так что в одном и том же небольшом блокноте можно найти записи, относящиеся к разным годам. Объясняется это тем обстоятельством, что, отправляясь куда-нибудь (в поездку, в гости, по делам, на прогулку), Замятин брал первый подвернувшийся под руку блокнотик, а иногда покупал по пути новый и продолжал в нем запись, начатую в старом блокноте, иногда его записи относились к прошлому (он вспоминал о каком-либо событии, факте или человеке). Так что записные книжки ни в коей мере нельзя считать дневником. Они носят характер именно рабочих материалов. Обложки блокнотов зачастую исписывались именами, фамилиями, адресами и телефонами, которые порой намеренно стирались. Судя по сохранившимся корешкам блокнотов, Замятин часто вырывал оттуда листки, и судьба их неизвестна.

Некоторые записанные адреса и телефоны читаются хорошо и дают дополнительные сведения о круге общения Замятина. Вот часть имен из блокнотов: А. П. Чапыгин, Р. В. Иванов-Разумник, С. А. Есенин, Н. А. Клюев, О. Дм. Форш, П. Е. Щеголев…

Находим мы в блокнотах названия некоторых книг и журналов, которые Замятин читал и на которые опирался, скажем, при работе над историческими сюжетами.

Для писателя, для настоящего художника жизнь и творчество неотделимы. Биолог, врач, инженер-конструктор, химик, выйдя из лаборатории, как правило, легко переключается на повседневную жизнь: идет играть в карты, спешит домой к жене и детям, обегает ближайшие продовольственные магазины, идет в кино или театр, на свидание с девушкой — да мало ли что. Писатель может проделывать все то же самое. Но… при этом он живет еще и в другом, параллельном мире, а иногда и в параллельных мирах: там, где работают, любят, страдают, умирают, мечтают и побеждают его герои, герои его будущих, еще не созданных произведений. Разумеется, писатель не может выплеснуть на читателей весь этот клубящийся поток образов, картин, разговоров, действий. Он должен их как-то ограничить, организовать, дать им рамку. Придать форму. Найти главное, стержень. Тогда это будет произведение. Кусок глины — это просто кусок глины. А в руках скульптора он может превратиться в образ прекрасной девушки или ужасного старика… Жизнь для художника — тот же кусок глины, который требует обработки, чтобы обрести новую форму, пребывать в форме произведения искусства.

Записные книжки для писателя — это уже начало, подступы к работе, поиски форм, деталей, красок, варианты каких-то тем, сюжетов, снимки с натуры, мысли, идеи, которые могут подтолкнуть к созданию того или иного произведения.

Необычайно широка и тематика записей, и их география, и их практическая и творческая целесообразность. Замятин записывал не только то, что видел сам, но и случаи из жизни других людей, которые могли бы стать основой, сюжетом рассказа или повести, ярким эпизодом произведения, чертой характера. Записи в его блокнотах можно лишь условно выстроить хронологически, хотя время в них ощущается едва ли не материально, и записи конца 10-х годов, конечно же, легко отличимы от записей годов 20-х или 30-х.

‘Солдат пришел в землянку, просит офицера взять его из лазарета:

— …Да там ваш’скородие, чистота дюже меня одолевает’.

Это уже — Первая мировая война.

‘Деревня — как стадо белых дремливых овец’.

Такой образ специально не придумаешь, он рождается внезапно, спонтанно, лишь тогда, когда эту деревню окидывает взглядом внимательный и чуткий художник. Эту запись Замятин мог сделать и в последних своих набросках, когда вспышка памяти вырвала из прошлого увиденную картину. Но запись эта — в одной из первых его книжек.

Монастыри, религиозная жизнь, православные обряды, праздники — все это с детства было знакомо Замятину. В своем творчестве он не раз обращается к теме взаимоотношений человека с богом, с религией — где-то мельком, на периферии произведения, где-то эта тема ставится в центр повествования: ‘Полуденница’, ‘Знамение’, ‘Сподручница грешных’, ‘Наводнение’, ‘Уездное’, ‘Ловец человеков’… Очевидно, подспудно здесь зарождался какой-то большой замысел, но он не был воплощен. Зато в блокнотах остались замечательные фрагменты, ценные сами по себе, подобно тому как многочисленные эскизы к картинам больших мастеров живописи живут сами по себе, обретают самоценность как произведения искусства…

А вот — частушка:

Мине кстили

У трактире-кабаке,

Окурнали

У виноградном

У вине…

Частушка эта займет свое место в рассказе ‘Землемер’ (1918).

Повесть ‘Уездное’ (1912), принесшая Замятину известность (М. Горький считал ее самым значительным достижением молодого писателя), уже была напечатана, но Замятин не считал тему исчерпанной, и на страницах блокнотов мы неоднократно встречаем обращение к ‘уездному’ — к теме российской глубинки, которая начиналась не столь уж далеко, за десяток-другой верст от большого города.

Но вот прокатилась по Руси революция, а затем жестокая братоубийственная война, и в блокнотах появляются страшные картины тех лет.

Эпизоды Гражданской войны на Украине, перипетии банды Христового — это, пожалуй, материал по крайней мере для остросюжетной повести.

‘Военком с рыжей бородой:

— Я к вам хорошо отношусь… А если прикажут — расстреляю’.

‘Женщина спокойно рассказывает: ‘Махновцы пожгли меня каленым железом за то, что брат и отец были мобилизованы в Красную армию’.

Почти каждая фраза, почти каждый абзац — уже сюжет. Но нужно было все это переварить, сконцентрировать, сжать в тугую пружину, и лишь тогда мог появиться такой шедевр, как ‘Рассказ о самом главном’, где вся эпоха, и любовь, и классовая борьба, и ненависть, и долг, и дружба, и прошлое, и настоящее, и будущее спрессованы так плотно, как атомы в ядерной бомбе на грани критической массы.

Сюжет ‘Фельдшер’. Полстраницы. Но это тип. Это зеркало эпохи.

В записных книжках не только сюжеты, не только наброски будущих произведений, но и размышления о творчестве, о писательском искусстве, о литературной технике, ‘трудном мастерстве’. Литература не может топтаться на месте, не может идти след в след за классиками русского реализма, но она и не должна останавливаться на пришедших им на смену символистах, футуристах и пр.

В блокнотах Замятина можно найти и то, что воплотилось в художественных произведениях, и то, что писатель не мог выразить в публикациях советского периода (а потому эти сюжеты и мысли остались только в записных книжках), здесь есть и те замыслы, которые Замятин просто не успел осуществить.

Наброски будущих произведений и замыслов перемежаются в блокнотах с записями частушек, анекдотов, народных обрядов, услышанных в трамвае или на улице разговоров, с лаконичными, но точными, запоминающимися описаниями путешествий, с записями слов и выражений, характерных для той или иной области России, а во время кратковременного пребывания в Чехословакии Замятин записывает чешские слова и выражения, сходные по звучанию с русскими, но противоположные по значению.

Яркие документально-образные картины России и некоторых европейских стран той эпохи, запечатленные в этих записях зачастую не менее красочно, объемно, чем в художественных произведениях Замятина. Так что эти записные книжки можно рассматривать не только как подготовительные материалы к будущим книгам, но и как самостоятельное произведение, как еще одну форму в многообразном творческом наследии писателя.

В блокнотах писателя, как и в его законченных произведениях, нет ни одной второстепенной детали, как не было второстепенных деталей у ледоколов, которые строил инженер Евгений Замятин.

Вошедшие в настоящий том ‘Лекции по технике художественной прозы’ представляют собой своеобразный ответ писателя на запросы времени. В них реализовалось то свойство писателя и человека Замятина, которое можно назвать учительством. Не всякий писатель к этому предназначен и не каждому это дано. Замятин же хотел поделиться своим опытом с теми, кто после Октябрьской революции потянулся к знанию и творчеству. И здесь его желание совпало с задачами, которые ставила перед собой интеллектуальная и образованная часть общества новой России. Его первая лекция — попытка объяснения смысла литературы в новое время — прочитана в Лебедяни, на родине писателя, остальные — уже в Петрограде совсем перед другой аудиторией. И несмотря на почти вековую отдаленность от нас, лекции эти сохраняют и познавательный, и практический интерес сегодня.

В третий раздел тома включены наброски незаконченных произведений. Они были собраны из отдельных листков недошедших до нас блокнотов или же из вырванных листков блокнотов, входящих в настоящий том. Они сложены в более или менее логичном порядке вдовой писателя Людмилой Николаевной Замятиной. Опубликовать в первые годы после смерти писателя эти фрагменты не удалось. Лишь в 1980-е годы началось их печатание в нью-йоркском ‘Новом журнале’, а затем и в России. Инициатором публикации стал А. Н. Тюрин.

Все материалы печатаются по авторским рукописям, а также рукописным или машинописным копиям, хранящимся в фонде Замятина Бахметевского архива Колумбийского университета (Нью-Йорк). Некоторые из них печатались ранее по другим источникам (в частности, как указывает А. Н. Стрижев в преамбуле к публикации ‘Лекций по технике художественной прозы’, он пользовался копиями, полученными из-за рубежа благодаря содействию Н. Б. Соллогуб (см.: Литературная учеба, 1988. No 5. С. 119, ‘Лекции’ печатались в том же году в этом журнале в No 5 и 6). Полностью и в соответствии с рукописями Замятина ‘Лекции’ в настоящем издании печатаются впервые.

Ранее частично лекции были напечатаны в четвертом томе Сочинений Е. И. Замятина (Мюнхен, 1988), а также в ‘Новом журнале’ (Нью-Йорк).

Что касается раздела ‘Из незавершенного’, то на родине писателя были напечатаны лишь ‘Дубы (Наброски к роману)’ (Новый журнал. СПб., 1993. No 2. С. 13-50, вступительная статья В. Туниманова). Все публикации этих работ Замятина осуществлены А. Н. Тюриным, который выполнил текстологическую подготовку их к печати и произвел сверку вариантов. Ранее А. Н. Тюрин опубликовал в нью-йоркском ‘Новом журнале’ наброски небольших рассказов, помещенных в настоящем издании.

Печатаются тексты с учетом современной орфографии и пунктуации, при этом сохраняются некоторые особенности авторского написания имен и названий.

Цитаты из различных источников даются в том виде, в каком они приведены у автора.

БЛОКНОТЫ

Впервые: частично Из блокнота 1931-1936 гг. Новый журнал (Нью-Йорк), No 168-169, Из литературного наследия. Новый журнал. No 170, Из блокнотов 1914-1928 гг. Новый журнал. No 172-173,175 (публикации подготовил А. Тюрин), Записные книжки. М., 2001 (составление, вступительная статья, примечания С. Никоненко, А. Тюрина).

Полностью ‘Блокноты’ публикуются впервые, с исправлениями и уточнениями, внесенными в ранее печатавшиеся фрагменты.

Блокнот зеленого цвета. Обложка оторвана. Все страницы обложки исписаны адресами и телефонами лиц, с которыми общался и находился в каких-либо отношениях Замятин в те годы, когда делались записи в блокноте. Первые записи относятся к 1914 г., остальные к разным годам. Здесь мы находим имена писателей, издателей, библиотекарей, просто знакомых. В 1913 г. после общей амнистии по случаю 300-летия дома Романовых Замятин вернулся в столицу (он был выслан из Петербурга в 1911 г. за нелегальное проживание). В этот период он знакомится с Разумником Васильевичем Ивановым-Разумником, Алексеем Павловичем Чапыгиным, Вячеславом Яковлевичем Шишковым, Ольгой Дмитриевной Форш, Алексеем Михайловичем Ремизовым, Михаилом Михайловичем Пришвиным, библиотекарем Государственной Публичной библиотеки, библиофилом Яковом Петровичем Гребенщиковым, людьми, близкими ему по духу. Чуть позже в блокноте были записаны имена Николая Клюева и Сергея Есенина.

С. 8. Богородица — ‘Ширьшая Небес’. — О чудотворной иконе Владычицы, Ширыыей Небес, пойдет речь в рассказе ‘Знамение’ (1916) (см. наст. изд. Т. 1. С. 446-456).

С. 9. Шадринский уезд. — Далее идут слова и выражения, записанные, очевидно, Замятиным во время высылки в Комь в 1915 г. Однако Комь находится в Архангельской губернии, а г. Шад-ринск — восточнее, в Пермском крае. Возможно, у Замятина была некоторая свобода передвижения в восточном направлении.

С. 13. Криптоглоссарий — от греч. тайный, скрытый и лат. glossarium (словарь): толковый словарь редких и малоупотребительных слов, у Замятина приводится толкование местных жаргонных слов и выражений.

С. 15. …искусные баклуши — здесь: мелкие изделия из куска дерева.

С. 19. …Ты, брат, что-то моншеришь… — Моншерить (от фр. mon cher — мой дорогой) — любезничать (жаргон).

С. 19. Мюр-и-Мэрэлиз, Пэрэвэрэнис… — Мюр и Мерилиз — большой универсальный магазин, находящийся на пересечении улиц Петровка и Кузнецкий мост в Москве (ныне ЦУМ — Центральный универмаг). Торговый дом ‘Мюр и Мерилиз’ был основан шотландцами Эндрю Мюром (1817-1899) и Арчибальдом Мерилизом (1797—1877), переселившимися в Россию в первой половине XIX в.

С. 21. Нищенская артель каргополов. — Каргополы — жители Каргопольского уезда Олонецкой губернии, соседней с Архангельской губернией, куда был выслан писатель.

С. 24. На бесптичье и 7—1 соловей. — Если пронумеровать буквы русского алфавита, то получим: 7 — ж, 1 — а. Тогда легко прочитать слово: ж…а, а следовательно, и пословицу, аналогичную известной русской пословице — ‘На безрыбье и рак — рыба’.

Много Рейну, мало вейну — выражение характеризует плохое вино, Рейн — река, вейн — вино, т. е. много воды, мало вина. Рейнвейн — общее название вин, производимых из винограда, выращенного на берегах Рейна: гохгеймер, штейнбергер и др.

Страницы обложки блокнота исписаны адресами и телефонами различных лиц, в том числе режиссера МХТ Владимира Ивановича Немировича-Данченко.

С. 25. ЦЕКУБУ — Центральная комиссия по улучшению быта ученых при СНК РСФСР, первоначально была создана по инициативе М. Горького в Петрограде в 1920 г., в 1921-1931 гг. ее возглавлял А. Б. Халатов. Впоследствии была преобразована в Комиссию содействия ученых при СНК СССР (до 1937 г.).

513

33 Е. Замятин — Трудное мастерство

Наличие этой записи в блокноте свидетельствует, что Замятин пользовался им в 1920-е гг.

С. 26. На Сухаревке: в Москве,,, — имеется в виду крупный рынок, существовавший вблизи Сухаревской площади с середины XVIII в. до 1925 г., когда в связи с необходимостью расширить Садовое кольцо, он был переведен в другое место.

Тройку назначили, — В первые годы после Октябрьской революции для управления различными организациями создавались обычно комиссии из трех человек, куда входили наиболее авторитетные, политически грамотные люди. Тройки управляли на предприятиях и в деревне, особое значение приобрели тройки при вершении правосудия (вплоть до создания новой судебной системы).

С. 28. …О, cette crapule… — О, эта негодяйка, сволочь, подлюга! (фр.).

…Елена Сергеевна — из фарса… и фарса уже нет. — Фарс — водевиль (фр. farce), вид ‘комедии положений’ с песнями и танцами, а также театр,.где ставятся фарсы.

…ожерелья из ситного. — Очевидно, имеются в виду бусы, слепленные из мякиша ситного хлеба, окрашенные в разные цвета.

С. 29. …заканчивал образование у Максима… — ‘Максим’ — дорогой ресторан в Париже. Здесь, очевидно, имеется в виду: вел разгульный образ жизни.

…бросил пить ханжу. — Ханжа — китайская хлебная водка.

С. 30. — А Чайковский — он кого убил? — Видимо, девочке ранее рассказывали, что улицы Каляевская, Желябова, Разина, Рылеева, Мархлевского, Воровского и др., были названы в честь революционеров и бунтавщиков, которых в официальных кругах называли разбойниками и убийцами.

Атилла… — Следующие листки из этого блокнота до слова ‘лыкодеры’… находятся среди материалов романа-тетралогии, над которым размышлял Замятин. Писатель последовательно называет героя своего романа Атиллой, чтобы его не отождествляли с историческим персонажем Аттилой. Листки содержат различные исторические, этнографические, географические сведения о времени и местах действия будущего романа.

С. 31. …бортьевое пчеловодство. — Борть — улей, представляющий собой дупло или выдолбленный чурбан. Занимавшихся пчеловодством в старину называли бортниками.

С. 32. На второй странице обложки — имена и адреса знакомых Замятина, в том числе известного критика и литературоведа Виктора Осиповича Перцова.

С. 35. Ю.М. — Кемблу — отсюда и вплоть до пункта V — размышления Замятина о пьесе по повести ‘Островитяне’.

С. 40. Делегат Африки… — Здесь и далее в этом блокноте содержатся наброски комедии ‘Африканский гость’, завершенной Замятиным в 1929 — 1930 гг. (см. наст. изд. Т. 3. С. 420-472).

…старается доказать, что он plus royaliste… — Plus royaliste — больший роялист (фр.) — часть выражения ‘Больший роялист, чем король’: ‘tre plus royaliste que le roi’. Выражение возникло в конце XVIII в. во Франции. Так говорят о человеке, который идет в своих действиях дальше того, чьи интересы он представляет.

С. 41. …quipro quo — буквально: ‘одно вместо другого’ (лат.), путаница, неразбериха.

С. 42. ‘Грибок’ — или ‘жучок’… — Рассказ на этот сюжет был написан в конце 1926 г. Пантелеймоном Романовым (1884—1938) и напечатан в журнале ‘Красная нива’ (1927, No 1). Возможно, и Романов, и Замятин почерпнули эту тему из одного источника — какой-то газетной публикации.

С. 43. Рассказ ‘Марс’. — Сюжет использован Замятиным в рассказе ‘Слово предоставляется товарищу Чурыгину’ (см. наст, изд. Т. 2. С. 111—120 ). Этого сюжета писатель касается на многих страницах ‘Блокнотов’ (‘Планета Маркс и ее обитатели’ и т. п.).

С. 46. R. — Здесь и далее этой буквой Замятин помечал, по всей вероятности, различные фрагменты и материалы к будущему роману, наброски к которому помещены в настоящем томе в разделе ‘Из незавершенного’.

С. 47. Он грудь ему рассек мечом… — Неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина ‘Пророк’ (1826). У Пушкина:

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул…

…нотация (Фома Опискин). — Фома Опискин — персонаж повести Ф. М. Достоевского ‘Село Степанчиково и его обитатели’ (1859), моралист-резонер.

…накрыл голову листом ‘Нового Времени’… — ‘Новое время’ — влиятельная газета, выходившая в 1868—1917 гг. в Петербурге, отражала интересы дворянско-чиновничьих кругов, владельцем издания с 1876 г. был Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912).

С. 48. …рука наткнулась на велодог… — Велодог — карманный револьвер для защиты велосипедистов от собак, сконструированный французским оружейником Шарлем-Франсуа Галаном (1832-1900) в 1894 г.

Блокнот изготовлен на фабрике им. Клары Цеткин в Гомеле.

С. 49. Пещеры. Лавра. — На следующих страницах впечатления о поездке на Украину, которые начинаются записями, посвященными Киево-Печерской лавре.

‘Перукарь. Перукарня’ — ‘Парикмахер. Парикмахерская’ (укр.).

Во время поездки на Украину Замятин списал несколько вывесок. Далее следуют:

‘Кровець человичий’. — ‘Мужской портной’ (укр.).

‘Дитячий садок’. — ‘Детский сад’ (укр.).

‘Идальня вегетарианьска’. — ‘Вегетарианская столовая’ (укр.).

С. 50. ‘Хатина’ — комнатка (укр.).

Музей им. Гоголя (Сорочинцы). — Замятин в написании села Сорочинцы использует народные рассказы о происхождении этого названия. У Гоголя и в исторической традиции принято написание ‘Сорочинцы’.

..макитры… ‘пивни’… ‘покопийці’ — глиняные миски, ‘петушки’… ‘по копейке’ (укр.).

С. 51. …2 карбованца. — 2 рубля (укр.).

…здесь-то был Даниил-апостол, ставленник Екатерины I… — Сведений о Данииле Апостоле, ставленнике Екатерины I (у Замятина вообще историческое смещение на целую эпоху — Екатерины Великой), нигде не обнаружено. Возможно, Замятин неверно записал имя, сообщенное ему в Сорочинцах.

…не зазначив… — не укажете ли (укр.).

‘Fear God Honor the King. Gripfast’ — ‘Бога бойтесь, царя чтите. Крепко усвойте эту заповедь’ (англ., фрагмент 1-го Соборного Послания Петра, гл. 2, ст. 17). ‘Ita cursus consummavi’ — ‘Так закончился путь’ (лат.).

С. 52. … собрание комнезама… — Комнезам — комитет бедноты (незаможний, укр. — бедный).

С. 54. Он в… спидницах — он в… подштанниках (искаж. укр.).

Курень — шалаш (укр.).

С. 55. Клуня — рига, место для просушки снопов.

С. 56.. ..были бы так ласкові.. — были бы так любезны (укр.).

С. 57. …начальник комдез’а. — Комдез — комитет по борьбе с дезертирством (КДЗ).

С. 58. … ходили в ‘спидницах’ и ‘хустках’… — здесь: спидница — юбка (укр.), хустка — платок (укр.).

С. 59. …приехал… ловить Потапа. — У Замятина в этом месте описка — ‘ловить Мандыка’.

С. 61. …Там было вбито нівіску и іі сына. — Там были убиты невестка и ее сын (укр.).

С. 62. … мусите быти в лісу — должны быть в лесу (укр.).

С. 65. … группа куркулей — группа кулаков (укр.).

Блокнот изготовлен на фабрике им. Клары Цеткин в Гомеле.

С. 66. Разговор. — Над записанным далее разговором Замятин, очевидно, думал уже давно (см. предыдущие записи). Здесь он уже приобретает законченную форму, в которой воплощены не только мысли будущих персонажей, но и, несомненно, самого автора.

…и полиелей… — Полиелей — составная часть чинопоследования, воскресной или праздничной службы, состоит из торжественного песнопения, чтения Евангелия и Псалтыри.

Голод на Волге. — Характерные для дореволюционной России периодические засухи и другие природные катаклизмы часто приводили к голоду населения. Лев Толстой посвятил целую книгу борьбе с голодом в России. В послереволюционной России самыми трудными в этом отношении были 1921—1922 гг. Предшествующие годы войны, революции, Гражданской войны значительно разрушили сельское хозяйство. Грандиозная засуха 1921-1922 гг. поразила 35 губерний. Люди двинулись на юг, где, по рассказам, был хлеб. Писатель Александр Неверов опубликовал роман ‘Ташкент — город хлебный’ (1923), ярко отобразив события тех лет. В блокнотах Замятина также нашли отображения отдельные моменты этой всероссийской катастрофы.

С. 67. …пес Рикэучил… — цитируется XI параграф новеллы А. Франса ‘Мысли Рике’ (1900), представляющей собой пародию на свод прописных человеческих истин, изрекаемых здесь псом Рике.

С. 68. ‘Мы — вовсе не врачи…’ — Замятин цитирует высказывание А. И. Герцена из ‘Письма второго’ (1862) цикла его статей ‘Концы и начала’, публиковавшегося в ‘Колоколе’. Герцен в своем письме размышлял о судьбах и роли писателя в России.

…истребить гусей, чтобы взять Рим — реминисценция по поводу предания: гуси своим гоготаньем разбудили римлян в тот момент, когда галлы, подкравшись ночью, взбирались на стены Капитолия, городской крепости, и тем самым спасли Рим.

С. 70. В гости ходили к ’86-му году, к Гелиосу’… — В последние десятилетия XDC в. в Петербурге существовало несколько стационарных электростанций: ‘Общество электрического освещения 1886 года’, Общество ‘Гелиос’ из Кёльна, Бельгийское анонимное общество. В 1919 г. 4 национализированные электростанции Петрограда объединили в ОГЭС (Объединение государственных электрических станций). В 1922 г. образовался трест ‘Петроток’, через 2 года его переименовали в ‘Электроток’, а в 1932 г. на базе треста было создано РЭУ Ленэнерго.

Ленторгсин. — Поскольку в первые годы после Октябрьской революции в Советской России существовал огромный дефицит иностранной валюты, была создана сеть магазинов Тор-гсина (сокращение от ‘торговля с иностранцами’), в которых дефицитные товары продавались только за валюту. В основном расчет был на иностранцев, однако и советские граждане, продав имевшиеся у них драгоценные изделия в этих магазинах за валюту, могли затем на нее приобретать необходимые товары. Магазины Торгсина существовали во всех крупных городах, в том числе и в Ленинграде — Ленторгсин.

С. 72. …слон, который был на самом деле… — Идея была реализована в середине 1920-х гг. в рассказе ‘Видение’, однако впервые рассказ был опубликован лишь в 1962 г. в мюнхенском журнале ‘Мосты’ (см. наст. изд. Т. 2. С. 205-208).

С. 73. ‘Мадонна’ Рафаэля да Лоретто — имеется в виду Рафаэль Санти и его картина ‘Мадонна’, похищенная французами из собора в итальянском городе Лоретто, была возвращена в Италию Наполеоном в 1798 г. Весь рассказ В. Н. о судьбе ‘Мадонны’ в России представляется чистейшим вымыслом. Подобных историй множество ходило после революции.

Блокнот синего цвета.

С. 75. Сход. Громада — здесь ‘громада’ (укр.) в значении ‘община’, т. е. ‘сельская сходка’ или ‘собрание общины’.

Блокнот с артикулом ‘Сокол’.

С. 78. — Wie viel?— Сколько? (нем.)

— Fnfzig — пятьдесят (нем.)

На пляже поставили два шеста… — запись, очевидно, относится к 1923 г. и воспроизводит рассказ самого Максимилиана Александровича Волошина, поэта, критика, художникам В сентябре — октябре 1923 г. Замятин отдыхал в доме Волошина в Коктебеле. Известно, что Волошин своим гостям не только читал свои стихи, не только делился с ними мыслями об искусстве, политике, мироздании, но и много рассказывал о Коктебеле. К числу таких рассказов принадлежит и записанный Замятиным.

С. 83. …приехала в Петербург учиться в Академии ВХУТЕМАС — здесь Замятин допускает неточность: ВХУТЕМАС — Высшие художественно-технические мастерские были созданы в Москве в 1920 г. на базе Государственных свободных художественных мастерских. В 1926-1927 гг. реорганизован в Высший художественно-технический институт (ВХУТЕИН), упраздненный в 1930 г.

Кустопром — сокращение от ‘кустарная промышленность’. В 1920-1930-е гг. различные промысловые артели объединялись в более крупные подразделения: кустопром, местпром, рыбопром и т. п.

…выбрать кандидата для отправки в Ливадийскую здравницу… — Ливадия — бывшее царское имение на берегу Черного моря, в 3 км от Ялты. После Октябрьской революции, как и большинство владений царской семьи, было превращено в курорт для трудящихся. Путевки на курорт выделялись, во-первых, остро нуждающимся по медицинским показаниям, во-вторых, передовикам производства в различных отраслях народного хозяйства. В Большом Ливадийском дворце в феврале 1945 г. состоялась Крымская конференция, посвященная мирному устройству послевоенной Европы.

С. 84. Сны… Будто Сологуб приговорен к повешению… — С Федором Сологубом Замятин часто встречался в начале 20-х гг. Впоследствии, в 1924 г., он посвятит ему статью ‘Белая любовь’ и выступит с речью на его похоронах в 1927 г. В снах отражены некоторые моменты биографии Сологуба: его служба учителем в течение четверти века, его любовь к книге…

Монах, рясофорный (с крыльями?)… — Ряса — верхнее одеяние с длинными ниже ладоней рукавами, преимущественнотемного цвета, относится к повседневным облачениям духовенства. Начальная степень монашества, трехлетний искус, или степень послушества, называется рясофором, то есть ношением рясы. Рясофорный монах — это послушник, получивший право носить рясу (одежду покаяния) и камилавку, головной убор цилиндрической формы, обтянутый бархатом. Вопрос Замятина относительно слова ‘рясофорный’, очевидно, связан с тем, что он пытался сам разобраться с происхождением этого слова.

С. 87. Я принимаю души Жарко из его нежности, конфект и цветов… — Душ Шарко — одна из процедур, разработанных французским невропатологом: бьющая под сильным давлением подвижная струя воды. В данном тексте автор письма явно не понимает смысла словосочетания ‘душ Шарко’. Душ Шарко зарекомендовал себя в практике лечения болезней нервной системы и широко применяется по сей день.

С. 88. Русские древности…— эта и следующие четыре книги явно входят в список тех публикаций, которые Замятин намеревался использовать при работе над романом ‘Бич Божий’.

Блокнот без задней обложки.

С. 91. Notre-Dame de Vassili Blajenni… — буквальный перевод этого выражения с французского звучит так: ‘Богоматерь Василия Блаженного’. Существует предположение, что этот анекдот придумали не недруги Алексея Толстого, чтобы посмеяться над его скудными познаниями во французском языке, а сам писатель.

С. 92. ‘…трансформатор, 10 человек в одном!’ — В дореволюционном цирке и на эстраде существовали амплуа актера, который принимал различные обличья, быстро переодевался, менял маски. Такой актер назывался трансформатором. Здесь комизм в различных толкованиях понятия ‘трансформатор’.

Quelle belle cuve vous avez! — Какая у вас прекрасная ванна! (фр.).

С. 94. Она не приехала из-за Черубины. — Черубина де Габриак — героиня одной из мистификаций Максимилиана Волошина. Настоящее ее имя — Васильева Елизавета Ивановна (1887—1928), поэтесса. Вместе с Волошиным они придумали псевдоним, под которым она публиковала свои стихи во многих журналах 1910-х гг. У Н. Гумилева и М. Волошина даже была дуэль в связи с этой мистификацией.

Живоцерковец, дьякон в галстучке. — Живая церковь возникла в 1922 г. как оппозиционная традиционной православной церкви, возглавляемой патриархом Тихоном. Она поддерживала советскую власть, приняла революцию. Представители живой церкви, живоцерковцы, составляли почти половину православных страны. Однако это не остановило раскола церкви, он продолжал принимать все новые формы в зависимости от политической ситуации в стране.

‘Мористо было’ — выражение означает удаленность от суши в сторону моря.

С. 96. Флоренский. О мнимости… — Корней Чуковский, описывая пребывание в Коктебеле у Волошина вместе с Замятиным в сентябре 1923 г., сообщает об интересе Замятина к работе Павла Флоренского ‘Мнимые величины в геометрии’: ‘Читая, он приговаривал, что в его романе ‘Мы’ развито то же положение о мнимых величинах, которое излагает ныне Флоренский’ (Чуковский К. И. Дневник. 1901-1929. М., 1991. С. 248).

С. 98. Нэпман может сидеть не иначе, как ‘на луях’… — имеется в виду стулья (или кресла) эпохи Людовика XTV.

Замятин — 6 час, Чуковский — 10 час. — возможно, имеется в виду количество часов лекций, которые читали Замятин и Чуковский перед молодыми литераторами.

Сюжет. Анаша. — Анаша — наркотическое средство, в период Гражданской войны и позднее анашой обычно называли дикую коноплю, из высушенных цветов и листьев которой изготавливали наркотический порошок для курения.

С. 103. В Англии — кусочек гимна между 2-х канканов.— Канкан — танец с фривольными движениями, пользовался успехом во Франции (где возник) с начала ХЕК в. Замятин здесь, очевидно, вспоминает посещение кабаре в Англии во время Первой мировой войны, когда с эстрады между различными номерами периодически звучали звуки гимна для поднятия патриотических чувств.

Господин с длинным носом. — Замятин неоднократно обращается в блокнотах к этому сюжету. Идея была им реализована в киносценарии ‘Нос’ (см. наст. изд. Т. 4).

С. 105. ‘Кувырканцы’ финны… — имеется в виду одна из религиозных сект, представители которой жили главным образом на севере.

С. 106. Пиратствуют в Китае (Одоевский) — видимо, Замятин имеет в виду один из фантастических сюжетов русского писателя Владимира Федоровича Одоевского.

Фешионабли — модники (англ.).

С. 107. ..значки МОПР, ОДВФ… — В 1920-1930-х гг. существовало множество различных добровольных организаций, в частности Международная организация помощи борцам революции (МОПР), Общество друзей воздушного флота (ОДВФ), и др.

С. 108. ‘Д-р Феноменов. Прием от 5 до 7’ — запись использована в рассказе ‘Икс’, опубликованном впервые в журнале ‘Новая Россия’ (1926. No 2. С. 49-62. В наст. изд. см.: Т. 2. С. 109 (с некоторыми изменениями).

Шкрабам, учившимся на курсах… — Шкраб — сокращение от ‘школьный работник’.

С. 109. …сатана комолый — сатана безрогий.

С. 111. ‘Подробности завтра’ (Чехов). — Замятин цитирует фрагмент из записной книжки Чехова (см.: Чехов Антон. Записные книжки. М., 2000. С. 45).

Блокнот собран из рассыпанных страниц.

С. 115. …все млыны позапечаталы — все мельницы позакрывали (укр.).

С. 118. Илиодоровцы — последователи иеромонаха Илиодора (Труфанова), одного из лидеров черносотенцев в начале XX в.

С. 119. …идут к иорданьской проруби… — Иордань — так в России называют прорубь, вырубленную для освящения воды во льду в праздник Крещения на реке или озере.

С. 121. Narcomptesse — Замятин попытался дать офранцуженное наименование жены наркома.

С. 122. Революция — локомотив истории. — Почти дословно приведенная фраза из работы К. Маркса ‘Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.’ (1850), у Маркса: ‘Революции — локомотивы истории’ (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 86).

С. 124. Чуйка агитирует… — Чуйка — верхняя мужская одежда в виде кафтана, распространенная в мещанской среде. Чуйкой обычно называли мещан.

С. 125. …построен каким-то целовальником… — Целовальник — в старину продавец вина в питейном заведении, кабаке.

Целковый — в старину так называли рубль.

С. 128. Ханаан — согласно Библии, земля, дарованная Богом Аврааму и его потомкам (Бытие, гл. 16, ст. 8).

С. 134. …бириби и каваньоль — азартные карточные игры, пришли из Италии.

Экипаж: визави — коляска с расположенными друг против друга сиденьями (фр. vis—vis).

С. 138. …en flagrant dlit. — …на месте преступления (фр.).

Блокнот без обложки. Переписан рукой Замятиной.

С. 140. Фамилии — по алфавиту расположены составителями.

С. 142. В лесу… светятся гнилушки. — Слово ‘гнилушки’ вписано рукой Замятина.

С. 148. Society ofvice suppression — Общество борьбы с пороками (англ.).

Появляются ‘immoralpictures’… — появляются ‘аморальные картинки’ (англ.).

В книге стихов Addison (‘Abyss’) нашли immoral passage… — В книге стихов Аддисона (‘Бездна’) нашли безнравственный фрагмент (англ.).

Несмотря на то, что формально во многих цивилизованных странах печать считается свободной, фактически посредством дополнительных судебных решений можно запретить к публикации по соображениям религиозным или моральным любое произведение. Так, произведения В. Набокова (‘Лолита’), Д. Джойса (‘Улисс’), Д. Лоренса (‘Любовник леди Чаттерли’) и многие другие произведения мировой литературы были запрещены к печатанию на территории США на протяжении десятилетий, а в некоторых штатах — по сей день.

С. 150. К ‘Полуденнице’ — фрагмент повести ‘Полуденница’. Повесть написана в 1916 г., но по цензурным соображениям была отвергнута тогда рядом журналов, впервые опубликована в 1988 г. в Мюнхене.

С. 152. КМ.— письмо явно адресовано Замятиной Людмиле Николаевне, жене, которую писатель называл Мила Николаевна, Мила.

С. 153. Психическая зараза — этот текст получил свое развитие в романе ‘Мы’ (1920) (см. наст. изд. Т. 2. С. 211-368).

С. 156. …tea party — чайная вечеринка (англ.).

…обед в grillroom‘е…— …обед в ресторане (англ.), grillroom — буквально: помещение, где в присутствии клиента жарят мясо на металлической жаровне.

…сечь альфонсов. — Альфонс — мужчина, живущий на средства своей любовницы или любовниц (по имени героя драмы А. Дюма-сына (1824-1895) ‘Господин Альфонс’, 1873).

…Sstrokes в неделю… — Stroke — удар (англ.).

О, по, I am innocent — здесь: О, нет, я невинна, непорочна (англ.).

С. 157. Армия спасения — международная религиозно-филантропическая организация, созданная в 1865 г. для проповеди среди беднейших слоев в Лондоне. Реорганизована по военному образцу в 1878 г. методистским проповедником У. Бутсом, ставшим ее первым генералом. Сегодня действует в десятках стран мира, помогает неимущим, строит ночлежные дома, больницы, столовые. Получающие помощь обязаны участвовать в религиозных делах.

…спорят о Lord Christ… — спорят о Господе Христе (англ.).

High streets. — Верхние улицы (англ.).

…’Little Jack close’, ‘Big Jack close’ — ‘Маленький Джек рядом’, ‘Большой Джек рядом’ (англ.).

С. 158. Петрушка на Princess Street. — Очевидно, имеется в виду народное представление на улице Принцессы.

Ставили в Лондоне (Stage Theater)… — Stage Theater — буквально: ‘Театральная сцена’, один из наиболее крупных театров в Лондоне.

…в Stage Theater — имеют право ставить всякие пьесы, без цензуры. Здесь… идут ‘Огни Ивановой ночи’, ‘Саломея’ Уайльда. — В России некоторые пьесы, которые цензура считала аморальными, запрещались к показу. Хотя решение цензора могло и меняться. Так пьеса немецкого драматурга Германа Зудермана (1857-1928) ‘Огни Ивановой ночи’ (1900) в России была несколько лет запрещена к постановке, как и драма Оскара Уайльда ‘Саломея’. Впоследствии и одна, и другая пьеса были поставлены.

…А про чудо, как Иисус Христос насытил 5 человек 1000 хлебами. — В Евангелии от Матфея (гл. 14, ст. 17—21), а также в других евангелиях, рассказывается о чуде, когда Иисус Христос 5 хлебами накормил 5 тысяч человек.

С. 159. Февральская революция. Кроману — этот текст написан слева на полях до абзаца: ‘Фамилии’. Очевидно, имеется в виду незавершенный роман, наброски к которому помещены в настоящем томе в разделе ‘Из незавершенного’.

С. 168. Украина — текст до начала следующего блокнота переписан на машинке.

Блокнот изготовлен на фабрике ‘Светоч’.

С. 171. Нажил ‘колеса’… — украл сапоги (воровской жаргон).

‘Филоны’ — симулянты (блатной жаргон).

Те, кто раньше ютились в Хитровке… — Хитровка (названа по фамилии генерал-майора Н. З. Хитрово) — площадь в центре Москвы, существовавшая с 1824 г., неподалеку от реки Яузы, ул. Солянки, в средоточии многочисленных переулков. Здесь располагался рынок в окружении одноэтажных и двухэтажных домов с разношерстным людом, вплоть до бродяг, воров и бандитов. Место, естественно, пользовалось дурной репутацией. Гиляровский ярко описал его в главе ‘Хитровка’ в книге ‘Москва и москвичи’.

С. 172. Swan — очевидно, имеется в виду писатель Кремлев-Свен Илья Львович (1897—1971) — автор многочисленных романов, печатался с 1916 г., начинал с юмористических рассказов и афоризмов.

С. 178. ‘Вход в антре’.— Антре (фр.) — вход. Замятин записывал забавные и безграмотные вывески и объявления.

С. 179. Фамилии — расположены составителями в алфавитном порядке.

С. 181. К комедии — имеется в виду комедия ‘Африканский гость’, написанная в 1929-1930 гг. (см. наст. изд. Т. 3. С. 420-472).

С. 182. Рпинъ — Репин. — Эта запись основана на рассказе Корнея Чуковского о поездке к Репину с предложением вернуться на родину. На что художник, фамилия которого писалась через ять: Рпин, резко возразил: я не хочу быть Рёпиным. Дело в том, что после упразднения буквы ‘ять’, которая произносилась только как ‘е’, сменившая ее буква ‘е’ могла произноситься и как ‘ё’.

В трамвае едет пьяный мастеровой — этот набросок лег в основу небольшого рассказа, опубликованного Замятиным под заглавием ‘Десятиминутная драма’ в сборнике ‘Гул Земли’, выпущенном ленинградской ‘Красной газетой’ в 1928 г. (см. наст. изд. Т. 2. С. 140-143).

С. 184. Imaginez-vous?— Представляете? (фр.)

Sauvez-vous ces вши… partout… — Представляете, эти вши… повсюду… (фр.).

C’est affreux. — Это ужасно (фр.).

…passez-moi le mot… — …мне передали… (фр.).

С. 188. Dessous — нижнее белье (фр.).

С. 189. …пришел в булочную… Портрет. — Это — Филиппов? — Нет… — То же — булочник?— Эта анекдотичная история основана на широкой известности хлебной торговли булочника И. М. Филиппова. В Москве огромной популярностью пользовалась филипповская булочная (большое красивое здание, построенное в начале XX в. на Тверской улице, д. 10). Вплоть до конца XX века всем москвичам было знакомо это имя.

Экспедиция Пушторга. — Пушторг — трест по торговле пушниной.

С. 190. …ничего… кроме лошадей, ремонта… не знал. — Ремонт (в прошлые века) — пополнение и замена ставших негодными кавалерийских лошадей другими. Ремонтер — офицер, уполномоченный на покупку лошадей для пополнения полков.

С. 191. ...выбрал себе девку… По руководствам: ‘Коннозаводство’ и ‘Евгеника’. — ‘Коннозаводство’ — учебное пособие по разведению и улучшению пород лошадей. ‘Евгеника’ — здесь, видимо, имеется в виду одно из руководств по улучшению человеческой природы. Евгеника — теория о наследственном здоровье человека и методах его улучшения. Принципы евгеники, сформулированные английским ученым Ф. Гальтоном в 1869 г., получили развитие в начале XX в. В Советской России в 20-х гг. возникли многочисленные школы и институты, где исследовались возможности исправления наследственности, разрабатывались методы улучшения биологических показателей личности. Евгеника пользовалась популярностью. Получение улучшенного потомства от браков талантливых и красивых людей казалось заманчивым и перспективным, ученые-генетики увлеклись этой теорией. Однако вскоре евгеника была признана расистской наукой, и на ее разработку был наложен запрет, особенно в связи с тем, что в фашистской Германии она стала практической основой для создания новой ‘высшей’ расы. В Германии ею обосновывались неполноценность тех или иных народов (цыган, евреев, славян) и политика их планомерного уничтожения. Провозглашалось главенство арийской расы, к которой причисляли себя немцы.

С. 192. Сюжет: Нос — сюжет был реализован в киносценарии ‘Нос’ (см.: наст. изд. Т. 4. С. 139-149).

С. 194. Православный лев. — Рассказ ‘Лев’ на эту тему опубликован в наст. изд. Т. 2. С. 193-198.

С. 195. Знаменитый пример Энгельса — о невозможности объяснить экономически изменения гласных… — Замятин неточно цитирует фрагмент письма Энгельса Й. Блоху, написанного 21-22 сентября 1890 г. Фраза Энгельса звучит так: ‘Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмешищем, объяснить экономически… происхождение верхненемецкого передвижения согласных…’ (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 395). Письмо Энгельса было вызвано необходимостью выступить против вульгаризации марксизма, дискредитирующей его как науку, сводя к примитивным формулам. ‘Избранные письма К. Маркса и Ф. Энгельса’, выпущенные в начале 1930-х гг., помогали бороться против такой вульгаризации. Однако примитивное представление о марксизме сохранилось, особенно у нас в стране, по сей день.

С. 196. ..Ансельм… учил… что понятия существуют вне нашего ума… — Ансельм Кентерберийский (1033—1109) — богослов и философ, представитель ранней схоластики и средневекового реализма, согласно которому общее понятие о вещи, универсалия, существует прежде самой вещи: universalia sunt realia (лат.).

‘Здесь очень в попдан…’ — Замятин иронизирует над безграмотным употреблением иностранных выражений. Здесь имеется в виду пандан (фр. pendant — соответствие).

С. 197. ‘Женщина’. ‘Десять’. — Сюжет реализован в киносценарии ‘Одиннадцать и одна’ (1929) (см. наст. изд. Т. 4. С. 10-14).

С. 198. Его выдвигают на рабфак… — Рабфак — сокращенное от ‘рабочий факультет’, общеобразовательные учреждения, существовавшие в СССР в 1919—1940 гг., для молодежи, не имевшей среднего образования. Окончившие рабфак могли поступать в высшие учебные заведения.

Люнель — мускатное ликерное вино, производимое во Франции в окрестностях Люнеля, департамент Эро.

С. 201. Du hast einen Isolator?— Есть ли у вас изолятор? (нем.). Очевидно, имеется в виду изоляционная лента, либо фарфоровый изолятор.

Производство фабрики ‘Светоч’. На обложке написано No 27.

С. 209. …за войну — до конца. — За войну до победного конца вопреки настроениям широких масс, в том числе и армейских, в середине 1917 г. выступали многие партии. Армейское же командование — М. В. Алексеев, А. А. Брусилов и др. — для поддержки военных действий призывали добровольцев. За прекращение войны, по сути дела, агитировали только большевики и отдельные представители интеллигенции.

С. 210. Хорей — длинный шест для управления оленьими и собачьими упряжками.

С. 211. Реалистом встретил помещика… — здесь имеется в виду — учеником реального училища (они были созданы в 1872 г. на базе реальных гимназий), где основой обучения были естественно-научные и технические дисциплины.

С. 213. Эпоха военного коммунизма… — период первых лет советской власти в условиях Гражданской войны и разрухи 1918—1921 гг. Отличался определенными особенностями: мобилизация всех ресурсов для обороны страны, национализация всей крупной и средней промышленности и бывших частных мелких предприятий, максимальная централизация руководства промышленностью и транспортом, распределительная уравнительная система по карточкам, уничтожение свободной торговли и всеобщая трудовая повинность, продразверстка — изъятие ‘излишков’ продуктов у крестьян, уравнительный принцип оплаты труда. Эта политика была отменена в марте 1921 г. (после Кронштадтского мятежа) на X съезде ВКП(б), провозгласившего переход к нэпу.

С. 214. Для ‘Ёлы’. — Рассказ ‘Ёла’ был впервые напечатан в альманахе ‘Писатели Крыму’ (М., 1928). См. наст. изд. Т. 2. С. 121-139.

С. 224. …парни уже в тройках… — имеется в виду костюм-тройка, т. е. пиджак, брюки и жилетка.

С. 229. ‘Pse’ = ‘please’ — ‘пожалуйста’ (англ.).

С. 232. Сделали налет на… сельраду… — Сельрада — сельский совет (укр.).

С. 236. … батальон замерзших аскеров… — Аскер (тюрк.) — воин, солдат.

С. 237. Двенадцатиминутная драма — имеется в виду рассказ ‘Десятиминутная драма’.

С. 238. Уравнение Дирака. — Замятин во все времена не оставлял своего интереса к естественным наукам. Поэтому он не мог пройти мимо статьи В. Е. Львова ‘Разгадка положительного электричества и последние события в физике’ (Новый мир, 1931. No 4. С. 180-187). Замятин понимает важность этого открытия английского ученого Поля Дирака (1902-1984) и коротко его формулирует. Уравнение Дирака указывало не только на возможность существования отрицательных энергий, но и открывало дальнейшие возможности экспериментальной и теоретической физики. В 1933 г. Дирак вместе с Э. Шрёдингером был удостоен Нобелевской премии.

С. 239. Закон Паули. — Еще одно свидетельство проницательности Замятина. Он увидел значимость закона Паули задолго до его оценки научным сообществом. Австрийско-швейцарский физик Вольфганг Паули (1900—1958) был удостоен Нобелевской премии в 1945 г.

Блокнот светло-зеленый, фабрики ‘Светоч’, с эмблемой ‘Серп и молот’, исписан красными и зелеными чернилами, на обложке надпись ‘No последний’.

С. 240. Лебедянь — родина Замятина. Сюда он приехал незадолго до того, как навсегда покинул Россию. В июне 1931 г. Замятин написал письмо И. В. Сталину, а уже в ноябре выехал в Берлин. На Успение (28 августа) он еще в Лебедяни.

С. 241. Сергей Маров… бывший буфетчик в Астапове. — Л. Н. Толстой после ухода из Ясной Поляны умер 22 ноября 1910 г. в доме начальника железнодорожной станции Астапово. Ныне и поселок и станция названы именем писателя.

Он… ‘старой’ церкви, не ‘живец’. — Под старой церковью подразумевается традиционное православие, под словом ‘живец’ — приверженец ‘живой церкви’.

С. 242. Странник Ларивон (‘вечный жид’). — Вечный жид (согласно христианскому преданию) — осужденный на вечные скитания еврей Агасфер, отказавшийся помочь Иисусу нести крест на распятие. Образ Вечного жида широко использовался в мировой литературе.

…учился в хасидской школе… — Хасидизм — религиозное движение среди евреев Польши и России, зародившееся в начале XVIII в. Хасидизм представлял собой религиозную форму социального протеста низов против финансовой верхушки общин и раввинов. По представлениям хасидов Бог присутствует во всем окружающем. Постепенно хасидизм превратился в мистическое учение. Хасиды стали открывать свои школы, где ведется проповедь прямого контакта с Богом, осуждается аскетизм и превозносится культ радости.

…побывавшая в Оптине. — Оптина пустынь — один из наиболее почитаемых в православии монастырей (основан в XII в.), куда за советом к старцам по сей день идут паломники со всей России.

С. 243. …двое разговаривают о выступлении Литвинова… — Поскольку запись относится к 1931 г., очевидно, имеется в виду выступление наркома по иностранным делам M. M. Литвинова на одной из международных конференций.

С. 244. Красивая Мечь: загнутая дугой лента реки… — имеется в виду та самая река, о которой идет речь в рассказе И. С. Тургенева ‘Касьян с Красивой Мечи’.

С. 245. …статья Рыклина… — имеется в виду статья фельетониста Григория Рыклина ‘Смех в зале’.

Из стенограммы Ярославского… — Е. М. Ярославский участвовал в работе XVI съезда ВКП(б) 26 июня — 13 июля 1930 г., выступал как член Центральной контрольной комиссии с докладом о чистке партии и советского аппарата. Замятин приводит выдержки из его выступления. Чистка партии и советского аппарата проводилась для того, чтобы избавиться от тех членов партии и сотрудников органов власти, которые не соблюдали партийную дисциплину, партийные установки и моральные принципы. В результате чисток из партии были исключены сотни тысяч ее членов, которые вступали в ее ряды ради своекорыстных интересов, получения какой-то личной выгоды. Разумеется, при этом допускались и злоупотребления, когда начальство стремилось избавиться от критиков и конкурентов.

Блокнот заграничного изготовления. Очевидно, куплен уже после отъезда писателя за границу. В нем начинаются записи, сделанные после выезда из СССР.

С. 248. ‘Серебряное’ и ‘золотое’ воскресенье. — ‘Серебряное’ воскресенье — накануне Рождества, ‘золотое’ — после Рождества.

… толпы народа… у Тица, у Вертгейма… — Тиц, Вертгейм — владельцы крупных универмагов, по именам которых магазины и названы.

Саламандра — название крупной обувной компании с большой сетью магазинов, сохранилась до сих пор.

Neue Welt (Neue Kln) — Новый мир (Новый Кёльн) — название газеты (нем.).

Kranzwrstchen — венцы сосисок (нем.).

С. 249. Wahrdichter — предсказатель, оракул (нем.).

Licht на лестнице… — Licht — свет (нем.). Нажимая на кнопку, входящий освещает лестницу до следующего пролета.

С. 251. У Гитлера в программе… — об этой программе Замятин мог узнать из газет или из книги Гитлера ‘Моя борьба’ (‘Mein Kampf’).

С. 252. ‘Знаки’ на домах… — На некоторых домах в Праге сохранились со времен средневековья металлические доски с теми или иными символами, указывающими на принадлежность их владельцев к определенному цеху.

И тогда — гофмановское… — имеются в виду фантасмагорические картины, которыми насыщены произведения немецкого писателя-романтика, фантаста, сказочника, а также композитора Эрнста Теодора Амадея Гофмана (1776—1822).

Град — центральная часть Праги на невысоком холме, где во дворце находится резиденция главы государства. Дворец в первой половине XVII в. принадлежал Альбрехту Валленштейну (1583-1634).

С. 253. ‘Татинек’ — Масарик, — Президента Чехословакии Масарика называли Татинек (Папаша).

С. 254. … изобрел essence для авто… — Здесь: горючее, бензин (фр.).

С. 256. Он был заведующим всеобучем. — Всеобуч — всеобщее военное обучение, предварительная военная подготовка рабоче-крестьянской молодежи, подлежащей призыву в Красную Армию, в 1923 г. заменен вневойсковой допризывной подготовкой.

С. 259. Feu — огонь, выстрел (фр.).

Прилавок для premi&egrave,re fois… — буквально: для ‘первого раза’ (фр.), то есть здесь: для посетителей казино, которые пришли впервые.

…trente-et-quarante — тридцать и сорок — азартная карточная игра (фр.).

Rien ne va plus!— Ставок больше нет! (фр.).

С. 260. …полуразбитый автобус: accident. — Accident — несчастный случай (фр.).

С. 261. Expuls — изгнанник (фр.).

С. 262. …при petite glise russe… — при маленькой русской церквушке… (фр.).

С. 263. …играют в ‘буль’… — играют в шары (фр.).

С. 264. Выбросило на камни у Зонгулдака. — Зонгулдак — город на Черноморском побережье Турции.

Принкипо — ‘английский’… — Принкипо — небольшой островок вблизи Стамбула (Константинополя) в составе архипелага Принцевы острова.

С. 267. Луна в тот месяц… была… красная, жуткая — ‘кровавая’. — В Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсисе) говорится о снятии печатей с книги: и когда Агнец снял шестую печать, ‘…произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь’ (гл. 6, ст. 12).

…’труба архангела’. — Об ангеле с трубами рассказывается в 8-11 главах Апокалипсиса.

…началось светопреставление: революция в Турции… — имеется в виду национально-освободительная война против оккупировавших страну войск Антанты в 1918-1923 гг., возглавляемая Мустафой Кемалем (Ататюрком) (1881-1938), ставшим после победы революции первым президентом Турецкой республики (1923-1938).

‘Куполь’ — большой ресторан в Париже на бульваре Монпарнас, напротив не менее известного кафе ‘Ротонда’, и там и здесь собирается художественная богема Парижа — художники, писатели, артисты, музыканты. Стены и даже потолок ресторана испещрены рисунками и автографами знаменитостей. Многие туристы и обыватели стремятся сюда попасть в надежде увидеть кого-нибудь из живых кумиров.

С. 269. ..представительство Farbenfabrik AG… — представительство Акционерного общества по производству красок (нем.).

С. 270. …ездит на… Rolls Royce по Champs lyses… — … ездит на… роллс-ройсе по Елисейским полям. Роллс-ройс — одна из самых дорогих машин английского производства. Елисейские поля — самый знаменитый проспект Парижа, тянется от площади Согласия до Триумфальной арки. Прокладка улицы началась в XVII в. На Елисейских полях находится резиденция французских президентов — Елисейский дворец.

С. 271. Gallerie Lafayette — Галери Лафайет — один из самых крупных универсальных магазинов-пассажей в Париже, расположен на бульваре Османн, No 38-46.

С. 272. Флит-стрит — улица в Лондоне, где расположены редакции большинства влиятельных английских газет.

‘Don ‘t disturb my digestion!’ — ‘Не мешайте моему пищеварению!’ (англ.).

…une amie — подруга (фр.).

Как произошла революция 1918 года (9 ноября). — Замятин записал чей-то рассказ о том, как проходила революция в Германии в 1918 г. Ход событий воспроизведен с некоторыми неточностями. В действительности восстание матросов военного флота началось в Кильском порту 3 ноября. 9 ноября рабочие Берлина объявили всеобщую забастовку. Рабочие и солдаты захватили почту, телеграф, правительственные здания, вокзалы и т. д. Монархия рухнула. Кайзер Вильгельм II бежал в Голландию. При огромном стечении народа один из основателей Коммунистической партии Германии Карл Либкнехт провозгласил Советскую республику. Через два часа один из правых лидеров Социал-демократической партии Германии Филипп Шейдеман провозгласил демократическую республику. Пост рейхсканцлера принял от Макса Баденского еще один правый лидер социал-демократии — Фридрих Эберт, избранный в 1919 г. президентом Германии. В созданный 10 ноября 1918 г. Совет народных уполномоченных, помимо Шейдемана, Эберта, вошли также правый эсдек Густав Носке, представитель Независимой социал-демократической партии Германии Г. Ледобур и другие правые. В Совет отказался войти Либкнехт, так как его условия — объявить Германию социалистической республикой и др. — не были приняты.

С. 273. Halles (Les Halles)— центральный рынок в Париже (чрево Парижа).

Chtelet — буквально: небольшой укрепленный замок, здесь: один из центральных районов Парижа.

С. 274. …кафе ‘Le Chien qui fume’ — кафе ‘Курящая собака’ (фр.).

С. 275. …выкрикивает: ‘Intransigeant!’ — ‘L’Intransigeant illustre. Quotidien politique’ — ежедневная политическая газета, выходящая в Париже с 1880 г., первоначально была газетой левой оппозиции, периодически скатывалась вправо. После 1948 г. слилась с ‘Paris-Presse’ и придерживается умеренно либеральных позиций. Intransigeant — непримиримый (фр.).

14 июля… На улице танцуют — толпа, peuple. — 14 июля — национальный праздник День взятия Бастилии. Peuple — народ (фр.).

Доне-муале сизо… — Дай мне ножницы (фр.).

С. 276. Потом — Галлиполи… — Галлиполи — область на западе Турции, куда в 20-е гг. пустили беженцев из России, остатки врангелевских войск.

С. 278. Член английского трейд-юниона… — Трейд-юнион — профессиональный союз (англ.).

Snake — змея (англ.).

С. 281. …coup de thtre — неожиданная развязка (фр.).

С. 282. ‘Сон в летнюю ночь’— комедия У. Шекспира (1596).

…флорентийский тенет — здесь: аншлаговая пьеса (um.).

Баски говорят на языке… — Некоторые филологи утверждают, что у баскского языка много общих корней с языком современных абхазов.

Пещерные росписи кроманьонов — ‘galop volant’ зверей… Альтамирский бизон… Фон-де-Гомский пещерный медведь… — Эта запись отражает интерес Замятина к доисторическому человеку и искусству. Он отмечает наиболее важные моменты открытий ученых, начиная с середины XIX в.: обнаружение предшественника современного человека — кроманьонца, пещерная живопись, найденная в пещере Альтамира (Испания) — galop volant (летящий галоп, фр.) зверей, там же реалистическое изображение бизона, живопись пещеры Фон-де-Гом (департамент Дордонь, Франция) принадлежит к числу лучших созданий эпохи палеолита — здесь изображения бизонов, лошадей, мамонтов, северных оленей, быков и каменных баранов.

С. 283. …Соболевский доказал, что это были гунны… — Замятин имеет в виду труды А. И. Соболевского, посвященные древнерусской литературе, в частности ‘Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии’ (1910) и ‘Русско-скифские этюды’ (1921-1924).

С. 284. Эваграй. — Далее записи следуют в том порядке, в каком они идут у Замятина.

С. 286. Отдельные листки. — На отдельных листках из блокнотов сохранились записи сюжетов, отдельные выражения, идеи новых произведений, так, видимо, Замятина заинтересовала история танцовщиков Вестрисов, в связи с этим он делает несколько заметок. Реализована эта идея не была, хотя какие-то моменты из истории танцовщиков использованы в его киносценарии ‘Бог танца’, где действие перенесено в XX век.

С. 292. ‘L’me dans les jambes’, — ‘Душа — в ногах’ (фр.).

‘Amours des Dieux’… — ‘Любимец богов’ (фр.).

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

Читайте также: