Георгий Гребенщиков
Георгий Гребенщиков
Битва на Куликовом поле
Битва на Куликовом поле
* * *
* * *
Битва на Куликовом поле, Гребенщиков Георгий Дмитриевич, Год: 1930
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Дух Святого Сергия, Его обдуманная решимость помочь Земле Русской, как носительнице Христианского Благочестия, в освобождении от татарского ига и, наконец, разумная воля, глубокий патриотизм и воинская доблесть самого великого князя Дмитрия Иоановича, соединились в силу высокого напряжения против нависшей страшной опасности решительного мамаева нашествия.
Московское государство еще не было собрано, народ разорен, казна опустошена, ратные силы весьма ограничены и слабо снабжены. Во всем была бедность, подавленность и неустройство. А военная опасность молодому тридцатилетнему правителю угрожала с трех сторон. Кроме наступавшими несметными силами с юга Мамая, справа из Литвы шел на соединение с Мамаем, с большим войском князь Литвы, Ягайло, сын давнего врага Москвы, Ольгерда. (Матерью Ягайлы и женой Ольгерда была русская княжна Ульяна Тверская, значит, Ягайло был родственником русских князей). А слева, из Рязани, наступал с большой ратью Олег Рязанский, не желавший подчиняться Дмитрию и выжидавший помощи Мамая овладеть Москвой.
Несмотря на все эти невероятные трудности и грозную опасность, Дмитрий сумел подготовиться к великой битве с необычайной воинской предусмотрительностью. В его распоряжении к Августу 1380 года было около 150 тысяч воинов, главным образом конницы. Поход его на поле брани, в верховья реки Дона, был совершен всего лишь в две недели, — что при тогдашнем бездорожье, через реки без мостов, без заранее заготовленного снаряжения, да еще при необходимости уклоняться от удара Олеговой рати, — надо считать блестящим, стремительным походом. Ведь Куликово поле от Москвы находилось не меньше 350 верст и лежит на правом берегу Дона, примерно в таком расположении: если сделать крест из прямых дорог, то на концах креста: на северном будет Тула, на южном — Воронеж, на западном — Орел, на восточном — тамбов, а в самом центре, в соединении креста и будет примерно то историческое место, где произошло великое кровопролитие, положившее начало государственному бытию России, — Куликовское Поле.
Считая крайне важным для современного читателя напомнить о некоторых подробностях этого великого и страшного события, мы позволим себе ниже взять несколько страниц из ‘Сказаний о Русской Земле’ А. Нечволодова, рисующих эту картину с упоминанием чисел, времени, имен полков и полководцев, генерального стратегического плана расположения и наступления войск Дмитрия Донского. Не следует забывать, что войска Мамая, превышая численностью войска Дмитрия более чем вдвое, были не только превосходно вооружены, но и представляли собой силу своей боеспособностью, отважностью и знанием ратного дела. В армиях Мамая больше половины было разноплеменных прирожденных воинов: тут были татары, половцы, черкесы, армяне, ясы, бесарманы, наемные итальянцы и крымские генуэзцы, литовцы и частью даже те же полоненные русские и воины прочих завоеванных земель, через которые всюду победно проходил в то время могущественный азиатский повелитель Мамай.
Идти против этой силы могло заставить только отчаянье или какая-то чудесная вера в невероятную победу.
Читая ‘Сказание о Русской Земле’ мы все время видим невидимое присутствие Св. Сергия, возбраннаго воеводу Русской Земли, помогавшего на поле брани своей могущественной светлой силою. Недаром Дмитрий Иоанович не делал ни одного шагу в этом великом походе без благословения Преподобного Сергия.
Мы передаем эти исторические страницы, сохраняя в них подлинность и способ изложения.
‘И окропи священною водой великого князя и рече ему: Аще убо так есть, то убо ждет его (Мамая) конечное погубление и запустение, тебе же от Господа Бога и Причистыа Богородица и святых Его помощь и милость и слава…’
Вещие слова Преподобного наполнили радостью и надеждою сердце великого князя, а Преподобный Сергий отпустил с великим князем еще и двух витязей-иноков — Александра Пересвета, бывшего в миру Боярином Брянским, и Ослабю, опытного в ратном деле.
‘Он же (Св. Сергий) даде им (Пересвету и Олябе) оружие в тленных местах нетленное — Крест Христов — нашит на схимах’. — Вот чем и как вооружил он посылаемых на битву иноков-богатырей. Между тем Русское воинство стекалось со всех сторон. Явились полки и дружины — ростовские, Белозерские, Ярославские, Костромские, Муромские, Дмитровские, Можайские, Звенигородские, Серпуховские, пришла рать и от Тверского князя с племянником его Иваном Холмским, наконец, должны были подойти полки Нижегородские, а так же верные союзники, шедшие из Пскова, и Дмитрий Корибут Брянский, ожидались и некоторые другие отряды.
Почти все войско было конное, что, конечно, давало возможность Дмитрию развить большую быстроту движений. Бряцания оружия и трубные звуки не умолкали в Москве. Среди ратников царило величайшее воодушевление, каждый был счастлив сознанием величия предстоящей борьбы, а в храмах священники и коленопреклоненный народ умиленно возносили свои горячие молитвы о послании победы.
20 Августа, 1380 года, в прекрасное ясное утро, Московская рать выступила в поход. Дмитрий сначала горячо молился в соборном Успенском храме, со слезами молясь у гроба Святого Петра и усердно прося его помощи, а потом перешел в Архангельский собор, где поклонился гробам родителя и деда. Затем он простился с нежно-любимой супругой своей и детьми. Удерживая слезы, он поцеловал княгиню Евдокию Дмитриевну, сказал ей на прощание:
— ‘Бог нам заступник’.
Сказал, сел на коня, выехал к выступавшему войску, которое благословляло и кропило святой водой духовенство, вышедшее его проводить из кремлевских соборов. Евдокия же Дмитриевна, вместе со своими боярынями, смотрела с верха великокняжеского терема во след удалявшемуся воинству.
Полки представляли величественное зрелище. Их доспехи и оружие ярко блистали на утреннем солнце. Кольчатые железные брони и стальные панцири из блях, шлемы с остроконечными верхушками, продолговатые щиты, окрашенные в красный цвет, тугие луки и колчаны со стрелами, острые копья, частью кривые булатные сабли, частью прямые, составляли вооружение и снаряжение русских воинов. Над их рядами во множестве развивались знамена или стяги на высоких древках, с поднятыми вверх нарядными, блестящими, большею частью позлащенными, доспехами, а так же яркими, наброшенными поверх них, плащами.
Из их среды особенно выделялся сам Дмитрий Иоанович. Это был высокий, плотный человек, с темной окладистой бородкой и с большими умными глазами, в полном рассвете своих сил: ему было едва тридцать лет от роду. Далеко был виден и его огромный, алого цвета, великокняжеский стяг с ликом Нерукотворного Спаса. Расставшись с нежной супругой, Дмитрий подъехал к войскам и громко сказал:
— ‘Братья мои малая, не пощадим живота своего за веру христианскую, за святыя церкви и за Землю Русскую!’
— ‘Готовы сложить свои головы за веру Христову и за тебя, Государь, великий князь!’ — восторженно отвечали ему из рядов.
Во избежании тесноты и для достижения наибольшей быстроты, рать двинулась к Коломне по трем дорогам. С войском шло десять Сурожан, — Русских купцов, хорошо знавших южные пути по степи, почему они и могли быть надежными проводниками, а также отыскивать и закупать по дороге продовольствие.
24 Августа великий князь достиг Коломны. На другой день, на Девичьем Поле, был произведен смотр войскам, которые, конечно, представились в самом блестящем виде. Их было свыше ста пятидесяти тысяч человек. У устья Лопасни к рати Дмитрия присоединились: брат его, князь Владимир Андреевич со своими войсками, собравшимися в Серпухове, а также большой воевода Московский, или окольничий Тимофей Вельяминов, с остальными Московскими полками. Собралась несметная рать, теперь уже, может быть, тысяч более двухсот.
От устья Лопасни, переправившись через Оку, рать эта направилась прямо к верхнему Дону, причем, проходя по Рязанской Земле, настрого было приказано не обижать жителей, — ‘ни один волос не тронуть’. Очевидно, умный Дмитрий отнюдь не желал разорять и раздражать население Рязанской Земли, неповинное в измене своего князя.
Войска наши двигались, разделенные по обычаю на четыре полка. Главный, или великий полк, Дмитрий оставил под личным своим начальством, в свой же полк он поместил и удалых князей Белозерских. Кроме собственной Московской дружины, в этом главном полку находились местные воеводы, начальствовавшие следующими дружинами: Коломенской — тысяцкий Николай Васильевич Вельяминов, Владимирской — князь Роман Прозоровский, Юрьевской — боярин Тимофей Валуевич, Костромской — Иван Родионович Квашня и Переяславской — Андрей Муромский.
Полки левой руки, шедшее левее великого полка, вел князь Глеб Брянский. Передовой же полк, шедший во главе рати, вели князья Дмитрий и Владимир Всеволодовичи (по видимому, Друцкие). По пути от устья Лопасни присоединились к ним оба Ольгердовича — Андрей и Дмитрий Корибут.
Для сбора сведений о положении, силах и намерении неприятеля, на поддержку своей ‘крепкой стражи’, была выслана вперед отборная конница смелого и искусного боярина Семена Малика. С ним находились славные своим удальством Московские дворяне-разведчики: Кренин, Тынин, Горский, Чириков, Карп Александрович и другие.
Подойдя к Дону, Дмитрий Иоанович остановился в местности, называемой Березой, поджидая прихода нашей рати, сюда к нему явились с разведки Петр Горский и Карп Александрович с приведенным ‘языком’, татарином из двора самого Мамая, который под угрозой жестокой пытки, показал, что Мамай подвигается вперед, но медленно, вероятно, ожидая прибытия Ягайлы Литовского и Олега Рязанского, причем он не знает, что Дмитрий подошел уже так близко, полагая, что тот не отважится выступить ему навстречу. Однако, надо думать, что Мамай все же дня через три уже перейдет Дон.
В тоже время пришла весть и с другой стороны: Ягайло выступил на соединение с Мамаем и стоял уже у Одоева. При этих обстоятельствах медлить с принятием решения было отнюдь нельзя, и Дмитрий тотчас же собрал военный совет из князей и бояр. На совете этом, как обыкновенно на всех советах, мнения разделились. Более осторожные сетовали не переходить Дона, а принять на нем оборонительный бой, причем, в случае неудачи, легче будет отступать, но другие, в том числе и Ольгердовичи Литовские, говорили иначе:
— ‘Если останемся здесь, то дадим место малодушию. А если перевеземся на ту сторону Дона, то крепкий дух будет в воинстве твоем. Зная, что отступать и бежать некуда, что остается только победить или лечь костьми, воины будут сражаться мужественно. А что языки (вести) страшат нас несметною татарскою силою, то не в силе Бог, а в правде’.
Приводили при этом и примеры славных предков Дмитрия: Ярослава, победившего Святополка Окаянного, переправившись через Днепр, и Александра Невского. Указывали и на важную необходимость движения вперед с целью помешать соединению Ягайлы с Мамаем.
Дмитрий Иоанович был, разумеется, всецело за движение вперед. И вот, для поощрения осторожных воевод, он стал держать такое слово:
— ‘Любезные друзья и братья! Ведайте, что я пришел сюда не за тем, чтобы на Олега смотреть, или речку Дон стеречь, но дабы Русскую Землю от пленения и разорения избавить, или голову свою за всех положить, честная смерть — лучше плохого живота. Лучше было бы мне идти против безбожных татар, нежели, пришед и ничтоже сотворив, воротиться вспять. Ныне же пойдем за Дон и там или победим и все от гибели сохраним, или сложим свои головы за святые церкви, за Православную веру и за братьев наших, Христиан’.
Мужественное и мудрое решение Дмитрия сильно поддерживала и полученная им грамота от Преподобного Сергия, которую последний прислал вместе со священной просфорой. Этот пламенный печальник и молитвенник о Земле Русской следил с живейшим участием за всеми движениями нашей рати и получал об этом сведения через гонцов, постоянно посылаемых Дмитрием в Москву к боярам и духовенству. Преподобный Сергий в своей грамоте, вместе с монастырским благословением, наказывал Дмитрию:
‘Без всякого сомнения, Государь, иди против них и, не предаваясь страху, твердо надейся, что поможет тебе Господь и Пресвятая Богородица’.
7 Сентября войско наше придвинулось к Дону, и пехота переправилась через наведенные мосты из деревьев и хворосту, нарубленных в соседних дубравах, а коннице было приказано искать бродов. К ночи вся Русская рать успела перейти реку и стала на ночлег на лесистых холмах, расположенных у впадения в Дон речки Непрядвы.
В это время, бывший впереди с разведчиками, боярин Семен Мелик лично прискакал к Дмитрию с важным донесением, что Мамай со всеми силами уже подходит, и что передовые Русские части уже бились с Татарами. Таким образом, завтра, 8 Сентября, в день Рождества Богородицы, между обоими воинствами должно было начаться страшное побоище на местности, носящей название Куликова Поля. Поле это покрыто небольшими возвышенностями и оврагами, кое-где на нем рос лес. Речка Смолка разделяла оба стана.
Ночь была тихая и теплая.
Великий князь с воеводой Дмитрием Михайловичем Волынским-Боброком сели на коней, выехали на Куликово Поле, стали между обеих ратей и начали прислушиваться. Со стороны Татарского стана доносился великий клич и стук, а позади его слышалось завывание волков, на левой стороне, носясь в воздухе, клекотали орлы и граяли вороны, а на правой — вились стаи гусей, лебедей и уток, и трепетно плескали крыльями, как перед страшной бурей.
С Русской же стороны ничего не было слышно, видно было только зарево, как бы от множества огней.
— ‘Господине княже, благодари Бога! — промолвил Боброк. — Огни — суть доброе знамение’.
Утро 8 Сентября было очень туманное, мгла мешала видеть движение полков, и с обеих сторон слышны были только трубные звуки, но в девятом часу появилось солнце.
Русские полки занимали линию в 10 верст, выстроились так, что оконечностями своих крыльев они упирались в труднодоступные места — овраги и дебри протекающих на Куликовом Поле речек. Полк правой руки, под начальством Андрея Ольгердовича, примкнул к оврагу Нижнего Дубика. Полк левой руки князей Белозерских прикрывался речкою Смолкою. В середине — расположился большой полк, которым, под великим князем, начальствовали: князь Глеб Брянский и окольничий Тимофей Вельяминов. Впереди был поставлен передовой полк, к которому отошли и разведчики Семена Мелика, им начальствовали братья Всеволодовичи (вероятно, князья Друцкие). Кроме того, за левым крылом большого полка, в виде поддержки ему был поставлен особый отряд Дмитрия Ольгердовича.
Наконец, засадный полк или, как теперь говорят, общий резерв, для нанесения решительного удара, из отборной конницы, под начальством князя Владимира Андреевича и славного воеводы Дмитрия Михайловича Волынского-Боброка, расположились за левым крылом всего боевого порядка, укрываясь густой зеленою дубравою. Выбор этого места обнаруживал весьма принципиальный прицельный глазомер Дмитрия: засадный полк был помещен совершенно укрыто и притом таким образом, что мог легко подкрепить сражающихся и вместе с тем прикрывал обозы и сообщение с мостами, наведенными на Дону, то есть единственный путь отступления на случай неудачи.
Чрезвычайно удачно были назначены Дмитрием и начальники над засадным полком: опытный воевода Дмитрий Михайлович Волынский —Боброк мог лучше всякого другого определить, — когда именно надлежало начать действовать этому полку и сдерживал до времени молодого и горячего Владимира Андреевича, пылкий князь Владимир Андреевич, любимец войск, был как нельзя более пригоден для воодушевления своих воинов и ведения самого решительного боя, после того, как засадный полк вступится в дело. Устроив полки, Дмитрий объехал их, говоря:
‘Возлюбленные отцы и братья, Господа ради и Пречистыя Богородицы и святаго ради спасения подвизайтеся за православную веру и за братию нашу!’ Ему отвечали из рядов восторженными кликами.
Затем он подъехал к своей дружине, стоявшей в челе главного полка, где развевался его собственный большой алый стяг с ликом Нерукотворного Спаса, сошел с своего богато убранного коня, усердно помолился Богу, снял с себя золототканый плащ и возложил его на своего любимца, боярина Михаила Андреевича Бренка, сам же покрылся сверх своей позлащенной брони простым плащом и пересел на другую лошадь. Затем он вынул из-за пазухи крестс частицею животворящего древа, вкусил просфору, присланную Святым Сергием и, творя в сердечном умилении молитву, поехал в сторожевой полк, чтобы впереди его, по примеру великих своих предков, собственноручно ударить на врага.
Очевидно, Дмитрий надел свой золототканый плащ на боярина Бренка для того, чтобы не сразу броситься в глаза Татарам, а также для того, чтобы воины, взглядывали во время сечи на большой полк и, видя под алым стягом всадника в золототканом плаще, имели бы уверенность, что их славный вождь жив и вместе с ними.
Князья и воеводы удерживали Дмитрия от желания драться впереди в качестве простого воина, и указывали, что ему надлежит стоять в стороне от битвы, наблюдая за ее ходом.
— ‘Тебе подобает стоять особо от битвы, — говорили они, — и смотреть на сражающихся, а потом честить и жаловать оставшихся в живых и твоить память по убиенным. Если же тебя, Государь, лишимся, то уподобимся стаду овец без пастыря, придут волки и распугают нас’.
Но уговоры их были напрасны.
— ‘Братия моя милая, — отвечал Дмитрий, — добрыя ваши речи и похвалы достойныя. Но если я вам глава, то впереди вас хочу и битву начать. Умру или жив буду — вместе с вами’.
В час позднего утра показалась Татарская рать, своими серыми кафтанами и темными щитами она походила на черную тучу. Навстречу Татарам немедленно двинулись Русские, сияя своими светлыми доспехами и червлеными щитами. Передовой Татарский полк, в средней своей части, состоял из пехоты. Эти пехотинцы шли густым строем, причем, задние ряды клали свои копья на плечи передних, у которых они были короче, а у задних длиннее. В Русском передовом полку тоже имелась пехота.
В некотором расстоянии друг от друга обе рати вдруг остановились. Тут с Татарской стороны выехал огромный воин, подобный древнему Голиафу, чтобы начать битву единоборством. Звали Татарского великана Челибей, а по другим сведениям — Темир-Мурза. Завидя его, инок Пересвет, бывший с Ослябей в пепедовом полку, сказал воеводам, что хочет биться с Татарином, и воскликнул:
— ‘Отцы и братья, простие меня грешнаго, брате Ослябе, моли за меня Бога. Преподобный отец игумен Сергий, помоги мне молитвою твоею!’
Затем с копьем в руке и со схимою и крестом на голове, Пересвет выскакал из рядов и понесся на Татарского Голиафа. Тот тоже кинулся ему навстречу, и оба ударились друг о друга с такой сило., что кони их пали на колени, а сами богатыри мертвыми рухнули на землю.
Вслед за тем наступил черед Дмитрия Иоановича. Он бросился во главе передового полка на Татар, и началась жесточайшая сеча. Дмитрий продолжал сражаться как простой ратник, показывая пример мужества и отваги, и переменил несколько коней, убитых под ним. Мамай же, избегая опасности, наблюдал за сражением с вершины Красного Холма. Ратники задыхались в густой свалке, а расступиться в стороны мешали свойства местности, изрезанной оврагами. В тесноте воины схватывали противника левой рукой, а правой рубили или кололи. Многие умирали под конскими копытами. По выражению летописца:
‘Копья ломались как солома, стрелы падали дождем, пыль закрывала солнечные лучи, мечи сверкали молниями, а люди падали как трава под косою, кровь же лилась как вода и текла ручьями’.
Кони едва могли двигаться от множества трупов, которыми в самое короткое время покрылось все поле битвы. Скоро пешая Русская рать, бывшая в передовом полку, вся полегла костьми. Татары, коих было свыше трехсот тысяч, пользуясь своим превосходством в числе, стали теперь напирать на главную рать. Продвигаясь вперед в жаркой сечи, они доскакались до великокняжеского стяга и успели, несмотря на отчаянное сопротивление, подрубить его древко, причем был убит славный боярин Бренк. Настал страшный час. Но Глеб Брянский и окольничий Тимофей Вельяминов, с своими полками, смогли, наконец, остановить дальнейшее движение врагов в этом месте. На нашей же правой руке, храбрый Андрей Ольгердович не только выдержал напор сильного Татарского полчища, навалившегося на него, но стал даже его одолевать.
Тогда Татары, видя, что нельзя обойти Русских с крыльев, благодаря искусному расположению нашей рати великим князем, решили прорвать где-либо наш строй и ударили с огромными силами на наше левое крыло, с целью уничтожить его совершенно. Страшный бой закипел здесь: свежие полчища Татар устремились сюда одно за другим, наконец, все храбрые Белозерские князья, дравшиеся героями, пали, и наши полки левой руки, тая все более и более, стали подаваться назад под напором врагов. Вследствие этого, большому полку угрожала теперь опасность быть обойденным с боку и с тыла, причем войско наше припиралось к реке Непрявде и отрезалось от Дона и мостов. Конечно, Татарские воеводы хорошо соображали это, а потому и направляли все свои силы в самое чувствительное место Русского войска. Уже раздавались неистовое гиканье и победные клики Татар. Но тут-то и сказалась замечательная предусмотрительность великого князя в расположении нашего засадного полка.
Храбрый Владимир Андреевич уже давно порывался вступить с этим полком в бой, следя (при помощи нескольких воинов, взобравшихся на деревья) за его ходом. Но опытный Дмитрий Михайлович Волынский-Боброк удерживал. Наконец, он громко воскликнул:
— ‘Теперь наш час приспел. Дерзайте, братья и други! Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа!’
И! ‘как соколы на журавлинное стадо’, устремились герои засадного полка на совершенно не чаявших их Татар. Конечно, это ошеломило их до чрезвычайности. А межу тем, и Дмитрий Ольгердович, предусмотрительно поставленный позади большого полка, в виде его поддержки, закрыл со своей стороны его открывшийся участок, и Татарская рать попала здесь, как бы между двух стен.
К концу дня Русское мужество и стойкость взяли, наконец, верх. Татары дрогнули и стали повсеместно отходить назад. Около своих таборов они приостановились и вновь вступили в бой, но ненадолго. Русские неудержимо пошли вперед и охватили врагов со всех сторон. Скоро все Татарское полчище обратилось в дикое бегство. Сам Мамай, охваченный ужасом, воскликнул с тоской:
— ‘Велик Бог Христианский!’ — и начал отступать.
Наши конные отряды преследовали врагов до реки Мечи, то есть почти сорок верст. Победа была самая полная. Ягайло, стоявший от поля битвы в расстоянии дневного перехода, поспешил отступить в свои пределы, как только узнал о печальном исходе боя для Мамая.
Владимир Андреевич Храбрый стоял ‘на костях’ под алым великокняжеским знаменем и велел трубить сбор. Скоро со всех сторон начали съезжаться князья и воеводы, но Дмитрия не было.
— ‘Где брат мой и первоначальник нашей славы?’ — с беспокойством спрашивал Владимир Андреевич, но никто не мог дать на это ответа, хотя многие и видели отдельные подвиги Дмитрия в течение дня.
Тогда были посланы во все стороны люди его дружины. Они рассыпались по Куликову Полю и начали прилежно осматривать лежавшие повсюду кучи трупов. Некоторые увидели на одном убитом великокняжеский плащ и подумали, что нашли Дмитрия, но это оказался боярин Бренк, другие приняли за великого князя Федора Семеновича Белозерского, который был похож на него, третьи нашли павшего коня и несколько убитых слуг Дмитрия, но самого его не было видно. Наконец, два Костромича, Феодор Сабут и Григорий Хлопищев, усмотрели в какой-то дубравке великого князя, лежащего неподвижно. Скоро сюда прискакали все князья и бояре и, слезши с коней, поклонились до земли лежащему Дмитрию:
— ‘Брат мой милый, великий княже Дмитрий Иоанович! Слава Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери. Молитвами и помощью угодников Божиих мы победили своих супостатов!’ — раздался над ним взволнованный голос.
— ‘Кто глаголит сие?’ — проговорил Дмитрий, открывая глаза.
— ‘Это я, брат твой Владимир, возвещаю тебе, что Бог явил тебе милость, даровал победу над врагами’.
Обрадованного Дмитрия подняли на ноги. Шлем его и латы были иссечены, все тело покрыто кровавыми ранами, но смертельных ран не было. Его повезли в великокняжеский шатер и веселыми трубными звуками известили воинство, что его державный вождь милостию Божей жив.
Следующий день был Воскресный. Вознеся усердные молитвы Всевышнему, Дмитрий, несмотря на страшное утомление и слабость от ранений, стал объезжать войска и громко благодарить их за славную победу. Потом он отправился осматривать поле битвы. Зрелище было потрясающее. При виде множества убитых славных защитников Родины, великий князь залился слезами. Одних князей было убито пятнадцать человек. Кроме Пересвета, погиб и славный инок Ослябя, а также лихой разведчик Семен Мелик и много других бояр.
Восемь дней оставались Русские близь места ужасного побоища, предавая погребению своих братий. Когда сосчитали оставшихся в живых, то было только сорок тысяч человек. Такой дорогой ценой была куплена Куликовская победа.
Значение Битвы на Куликовом Поле, конечно, было громадно во всех отношениях. Это было несомненное торжество Руси над Татарскою Ордой. Мало того, это было вместе с тем и торжество Европы над Азией. Русский народ, волею Провидения поставленный в сторожах всех Европейских народов для защиты их от вторжения Азиатских полчищ, блистательно выполнил на Куликовом Поле свое великое назначение. Если же мы припомним, что с одной стороны участвовали все несметные силы Мамая, а с другой — население только трех или четырех губерний нынешней Европейской России, то мы должны еще более проникнуться благоговейным уважением перед великим подвигом доблестных наших предков и перед изумительными дарованиями Дмитрия Иоановича, получившего от благодарного Русского народа за Куликовскую победу — наименование Донского.
В свою очередь и он увековечил память убиенных на Куликовом Поле героев, установлением их поименования на все времена, пока будет жить Русская Земля — в Дмитриевскую Субботу.
Стало исторически неоспоримым, что позади молодого Дмитрия Иоановича и рядом с ним стоял истинный Духовный Воевода, Преподобный Сергий Радонежский. Значение его духовного авторитета в этой жуткой битве явилось знамением победы, которую, несомненно, нужно отнести к разряду чудесных явлений. Собственно, эти чудесные явления были и должны быть наиболее прочными устоями и высшим смыслом для всей истории Государства Российского. Но ныне, когда эти чудесные явления поруганы и когда целый великий народ лишился способности радоваться, в судьбах России все выглядит уродливо и не многим из нас дано наблюдать, в смраде современной кривды, какие-либо отблески чудесных явлений. Будущие поколения, несомненно, их увидят и учтут с великой пользой для утверждения исторической правды, создающей творческую душу всякого народа.