Биолог, артиллерист, писатель
Биолог, артиллерист, писатель
110 лет со дня рождения Н.А.РАЕВСКОГО (1894-1988)
110 лет со дня рождения Н.А.РАЕВСКОГО (1894-1988)
Биолог, артиллерист, писатель, Широкова Г. М., Полянская Е. И., Год: 2004
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Г.М.Широкова, Е.И.Полянская
Памяти Н.Р.Раевского, бывшего студента нашего университета, ушедшего добровольцем на I мировую войну, человека удивительной судьбы и замечательного писателя, посвящается предлагаемая вниманию читателей статья.
Николай Алексеевич Раевский известен как писатель-пушкинист и как автор очень популярной в свое время книги ‘Портреты заговорили’. Книга была интеллектуальным бестселлером последнего советского двадцатилетия, общий тираж книги за тот период достиг полутора миллионов, но читательский спрос так и не был удовлетворен.
Зная книги Раевского ( ‘Портреты заговорили’, ‘Друг Пушкина Нащокин’ и др.), читатель практически ничего не знал о писателе, избранную пушкиниану которого доставали в обмен на макулатуру. Огромные тиражи его книг издавались без сведений об авторе.
Писатель скончался в Алма-Ате в декабре 1988 г. на 95-м году жизни. Его памяти была посвящена статья в журнале ‘Наше наследие’, издаваемом тогда еще советским Фондом культуры.
Статья О.Карпухина называлась ‘Три слова на памятнике’, и по свидетельству ее автора, алма-атинского литератора и первого биографа Раевского, три слова, которые хотел бы писатель поместить на своем надгробном камне, это — ‘Артиллерист, биолог, писатель’.
Нам неизвестно, выполнено ли пожелание писателя,и хотелось бы почтить память бывшего студента-биолога нашего университета Н.А.Раевского на страницах университетского журнала.
Отдавая дань его памяти, в нижеследующих биографических заметках ключевым будет именно это слово из символической эпитафии — биолог. Эта профессия помогла доктору естественных наук Н.А.Раевскому выжить в сибирской ссылке и в конечном счете состояться как писателю. Энтомологические увлечения стали началом знакомства Н.А.Раевского с В.В.Набоковым в начале 30-х годов в Праге, и в дальнейшем их переписка продолжалась до ухода Набокова из жизни.
Николай Алексеевич Раевский родился 30 июня (12 июля) 1884 года в городе Вытегра Олонецкой губернии (ныне Вологодской области), где служил судебным следователем его отец. По отцовской линии принадлежал к одному из старинных дворянских родов Раевских — дед был известным петербургским юристом, прадед, тоже Николай, — протоиерей, настоятель Петербургского кафедрального собора. Мать — из олонецкой ветви дворянского рода Пресняковых (народоволец А.К.Пресняков, казненный в 1880 г., был ее двоюродным братом).
Через два года после рождения Николая семья переехала по новому назначению отца — на железнодорожную станцию Малая Вишера (недалеко от Петербурга), а в 1902 году — в Подольскую губернию.
В 1913 году Николай окончил с золотой медалью гимназию в Каменец-Подольске, и в том же году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета.
Выбор был не случаен (и определялся не только семейной преемственностью — брат отца окончил это отделение, а отец — юридический факультет). Интерес к естественным наукам, по словам Николая, проявился у него с ранних детских лет, уже тогда он начал читать сначала серьезные, а потом и очень серьезные книги по естествознанию, а в 14 лет уже основательно проштудировал книгу Дарвина ‘О происхождении видов путем естественного отбора’. Составлял весьма профессионально коллекции насекомых, отдавая предпочтение бабочкам.
Поступив в университет, свою цель Н.Раевский определил так — ‘стать ученым биологом-путешественником’. В мечтах он уже устремлялся к островам Тихого океана и Бразилии, а в действительности — с увлечением и с полной отдачей постигал избранное направление зоологии — лепидоптерологию (науку о бабочках). После университетских занятий он почти ежедневно работает в энтомологических фондах Зоологического музея Академии наук, где под руководством известного ученого Н.Я.Кузнецова (о нем есть статья в БСЭ) определяет привезенные из Подолии коллекции. Материалы этих исследований были опубликованы Раевским в статье ‘К фауне Macrolepidoptera Подолии’ (неясно из имеющихся материалов — это 1913 или 1914 год, в каком издании, один или в соавторстве с Кузнецовым).
В первое же каникулярное лето студент Раевский отправляется в экспедицию по биологическому исследованию реки Днестр, организованную профессором Новороссийского университета Бучинским. Вернувшись из экспедиции к родным в Подолию, здесь, на даче, на самой границе с Австро-Венгрией, он узнает о начале войны. Это было 90 лет назад.
Как это было — лучше передать отрывком из документального произведения Раевского, написанного в 1932 году, ‘Тысяча девятьсот восемнадцатый год’ (журн. ‘Простор’, 1992, N5):
‘…Уже почти двадцать лет прошло с того вечера, а я помню его до мелочей. Отец разбудил меня и сказал взволнованным и торжественным голосом: ‘Ну, Коля, событие, Германия объявила нам войну’. Помолчал, посмотрел на меня и сказал то, чего я совсем не ожидал:
— Тебе двадцать лет… Не поступишь ли добровольцем?
Потом улыбнулся и припомнил стих Горация: Dulce et decorum est pro patria mori… (счастлива и благородна смерть за родину). Скажи я в тот момент, что хочу, я бы уже, вероятно, недель через шесть попал бы в бой. Но восемнадцатого июля 1914 года я ничего не сказал. Очень интересовался событиями, но казалось, что война сама по себе, а я, студент первого курса естественного факультета и автор статейки ‘К фауне Macrolepidoptera Подолии’, сам по себе. И совсем не хотелось mori даже pro patria …’
Студент Раевский возвращается теперь уже в Петроград и продолжает занятия. Осенние и зимние месяцы 1914-1915 годов он вспоминает как время непрерывной внутренней борьбы. Наконец, решение принято, и после четырех университетских семестров Николай Раевский поступает добровольцем в Михайловское артиллерийское училище, где проходит ускоренный шестимесячный курс. Первого ноября 1915 года ‘по высочайшему приказу’ его производят в прапорщики.
Из 350 юнкеров своего выпуска по среднему баллу Николай был двенадцатым, а получить гвардейский балл ему помешала, говоря по-современному, ‘физкультура’ (тогда — ‘гимнастика’). ‘Гимнастом я был никаким, но в седле сидел крепко и любил лошадей…’. (Лошадям посвящены многие страницы документальной прозы Раевского, прощание с ‘гнедым Зефиром’.)
Далее судьба разлучает Раевского с биологией почти на 10 лет.
А Петроград, откуда он уйдет на фронт, ему суждено увидеть только в 1959 году — он приедет в Ленинград после сибирской ссылки. Тогда же он посетит и Москву, где был последний раз еще гимназистом на праздновании столетия победы в войне 1812 года, побывал на Бородинском поле и батарее Раевского и видел последнего солдата Бородинской битвы… (118 лет свидетелю Бородина — фантастика.)
На фронтах I мировой войны артиллерист Раевский воевал почти два года (21 месяц). Весной 1916 года был направлен на турецкий фронт, но повоевать не успел — попал в Араксе в госпиталь. ( ‘Тяжелая лихорадка. Думал, помру’.). По дороге на фронт — первое практическое знакомство с энтомологией войны: ‘Но самое гадостное — вши. Первый раз даже не понял, в чем дело. В курсе энтомологии видел, а как живые выглядят, откуда же было знать’ …Потом, уже в Гражданскую, перенесет сыпной тиф, затем — тяжелейший возвратный тиф, но за все более четырех лет войн не будет ранен, ‘ни одной царапины’.
Из госпиталя был отозван на Юго-Западный фронт. Участвовал в Брусиловском прорыве, за личную храбрость получил орден Святой Анны 4-й степени (орденский знак носят обычно на эфесе сабли, ‘анненское наградное оружие’, такой же первый орден получил М.Зощенко, а в Севастополе — артиллерист Лев Толстой).
Войну закончил на Румынском фронте в чине поручика.
После заключения Брест-Литовского мира и расформирования батареи в марте 1918 года вернулся к родным, которые к тому времени перебрались в приграничный городок Лубны (тоже на Западной Украине, в этом старинном городке Анна Керн выходила замуж за своего генерала, а на закате жизни писала воспоминания), поступил на службу в Лубенский Курень ‘гайдамакой’.
В конце 1918 года с братом-гимназистом ушел на Дон в Южную армию, а потом — в Добровольческую, где служил в дроздовских частях. Получил, уже в Крыму, звание капитана.
В ноябре 1920 года после разгрома белых в Крыму отплыл в составе армии Врангеля в Турцию. Оставался в рядах врангелевской армии (в армейском корпусе генерала П.Кутепова) еще несколько лет, сначала в Турции, а затем в Болгарии.
В 1924 году, после сложных и тяжелых приключений, 30-летний Николай Раевский оказался в Праге. Теперь он ‘апатрид’, беженец без родины и гражданства с нансеновским паспортом.
Чехословакия приняла большое количество русских эмигрантов. На средства, выделяемые правительством, была предоставлена возможность получения образования трем тысячам беженцев. Наверное, жизнь Раевского в эмиграции была не из легких, как и у большинства беженцев.
Вот запись из дневников Николая Раевского (обнаружены в 1994 году в Праге — ‘ЛГ’, 1994 от 9 марта):
’31 декабря 1927 года. Не приходится жаловаться на истекший год, правда, иногда голодал, но редко, а самое главное — дома все сравнительно благополучно…’ Дома — это в России, где остались родители, два брата и сестра.
В Праге Николай становится студентом естественного факультета в Карловом университете.
Вот как он описывает свое возращение к биологии: ‘…Итак, я снова, если не с юношеским увлечением — юность уже прошла, то, быть может, с более глубоким интересом и серьезным отношением к делу занялся знакомой мне наукой, а технические навыки, приобретенные в великолепных лабораториях Петербургского-Петроградского университета, позволили мне в Праге приняться за разработку одной очень специальной и сложной биологической проблемы. Вскоре я снова почувствовал себя исследователем-биологом и работал с былым увлечением. Казалось, что на этот раз мой дальнейший путь определился вполне окончательно. Но не тут-то было…’
34-летнего студента, завершающего работу над диссертацией, захватила новая ‘в буквальном смысле страсть’, и название ей — Пушкин.
Причем тема, которая захватила Николая Раевского после в общем-то случайного прочтения писем Пушкина, может поначалу удивить — ‘Пушкин и война’. Но выбор темы в первую очередь говорит о том, что значило участие в войне для самого Николая — в той войне, на которую он пошел добровольцем, и которая для их поколения была Великой войной — именно так называется I мировая война в его документальных произведениях 1932 года. (Так же — в мемуарах Цветаевой и других.) Более того, в автобиографических материалах Раевский упоминает, что, начав воевать, он решил не возвращаться в университет, а стать профессиональным военным и поступить в Академию генштаба.
И во-вторых, рассуждения Раевского убеждают, что данная малоисследованная тема действительно представляет интерес, но осталась неизученной, потому что пушкиноведением занимаются сугубо штатские ученые, далекие от военного дела.
В общем, впервые читая письма Пушкина, Николай увлечен не амурно-дуэльными тайнами, а совсем иной темой.
‘…У меня чуть ли не в первую ночь заболевания Пушкиным родилось желание разобраться в том, почему Пушкин так страстно рвался на войну, откуда эти неоднократные попытки стать военным…’
Совмещать пушкиноведческие исследования с диссертацией и работой в лабораториях становилось все труднее, Раевский даже пытается оставить университет, но все же завершает диссертацию и сдает докторские экзамены.
‘…Наконец, 25 января 1930 года в Историческом зале Карлова университета, где некогда ораторствовал его ректор, впоследствии сожженный как еретик Ян Гус, в торжественной церемонии профессор промотор, приведя меня к академической присяге, вручил мне диплом доктора естественных наук с предоставлением надлежащих прав и преимуществ. Мне было сделано почетное и совсем необычное для студенческой диссертации предложение напечатать ее в трудах Чехословацкой академии наук и искусств.
Я не имел мужества отказаться, и в то же время у меня не хватило решимости снова засесть за микроскоп и доработать свой труд, как это было предложено профессорами. Примерно через год я убедился в том, что перестал быть биологом, и отказался от занимаемого мною места в лаборатории. Теперь я был душевно свободен и сказал себе: ‘Довольно зоологии, да здравствует Пушкин!..’
Он начал работать над двухтомной научной монографией по теме ‘Пушкин и война’, получившей впоследствии название ‘Жизнь за Отечество’. Первые результаты представил в виде доклада в 1937 году, когда в Праге проходили дни памяти поэта. Один из экземпляров этого доклада поступил в Пушкинский дом (ИРЛИ). И это все, что осталось от 15-летних трудов Раевского по этой теме. К 1945 году он имел ценный архив собранных им материалов и готовую рукопись первого тома монографии ‘Пушкин в Эрзерумском походе’ — все материалы бесследно исчезли после его ареста в 1945 году… История пражских поисков этих архивов уже в 80-е годы рассказана в документальном фильме казахстанских кинематографистов ‘Жизнь за Отечество’. (Фильм снимался во время поездки Раевского в Прагу, писателю было тогда 92 года.)
Тематика пушкинологических исследований Николая Раевского значительно расширилась, когда он начал поиски частных архивов: А.Н.Гончаровой-Фризенгоф (с 1934 г.) и Д.И.Фикельмон (с 1938 г.).
В результате этих поисков он смог получить из закрытого частного архива копию неизвестного письма Пушкина, а также стал первым из исследователей (и единственным, как оказалось впоследствии), кто побывал в замке Бродяны, когда там еще сохранялись историческая обстановка и документальные свидетельства пушкинских времен (в замке после замужества жила А.Н.Гончарова и гостила вдова поэта Н.Н.Пушкина). Раевский осмотрел замок весной 1938 года, через год в Европе началась война, и замок был разграблен…
Об истории этих пушкиноведческих поисков и находок в довоенной Чехословакии и повествуют те самые книги, которые так полюбились советскому читателю: ‘Когда заговорят портреты’ (1965) и ‘Портреты заговорили’ (1974)… (Эта самая главная его книга вышла 30 лет назад.) Но это случится не скоро. А тогда, в 1938 году: ‘Покойный поэт Владислав Ходасевич, которому я сообщил по секрету о результатах поездки в Бродяны, написал мне, что я нашел клад…’ (кн. ‘Портреты заговорили’, изд.2, 1976, с.27 — единств. упоминание запрещенных эмигрантов, Набокова и других нет).
Как отмечает сам Раевский, его пушкинские исследования в Праге продвигались медленно, что было связано с необходимостью добывать средства к жизни. Приходилось зарабатывать научными переводами и службой в качестве помощника библиотекаря во Французском институте. Этот институт он окончил в 1927 году, тоже с отличием, и был премирован месячной поездкой в Париж.
‘…Хорошо зная французский язык и довольно основательно овладев чешским, я смог стать профессиональным переводчиком статей по медицине и биологии с чешского на французский.
Работал постоянно для Государственного гигиенического института Чехословацкой республики, для целого ряда других научных учреждений и частных лиц…’
При всем этом в 20-30-е годы он написал около десяти работ документального плана, посвященных пережитым им событиям германской и гражданской войн, которые были тогда же приобретены Русским заграничным историческим архивом (РЗИА) в Праге. И — великолепную повесть ‘Добровольцы’, еще тогда, в 1932 году, высоко оцененную В.Набоковым, но опубликованную только в 1990 году.
Война, теперь уже II мировая, вновь перевернула все в жизни Н.А.Раевского, а послевоенные события заставили вспомнить биологию.
В мае 1945 года он был приговорен советским военным судом по статье 58-4 ‘б’ ‘за связь с мировой буржуазией’ к пяти годам тюремного заключения (где отбывал срок — не имеем сведений).
Об этих тюремных годах нам не удалось разыскать авторских свидетельств. Л.Варшавская (2004 год) сообщает, что Раевский отбывал срок на Украине в Львовской тюрьме. Здесь же она приводит письмо Раевского (без указания источника или архива): ‘Уважаемому гражданину директору…’ в Пушкинский дом ИРЛИ с просьбой принять на сохранение его личный архив.
(Письмо директору от 18 февраля 1946 г. из Львова упоминает сам Раевский, но в другом контексте, в ‘Портретах…’, поэтому ‘гражданина директора’ надо проверить по архивам.)
После освобождения определен на поселение в Красноярский край, где пробыл 11 лет, до 1960 года.
Пытался найти родных, оставшихся на Украине. В 1951 году ‘по переписке’ нашел сестру, отбывавшую срок в Карлаге ( ‘свиделись только после смерти Сталина’), мать в 1950 году скончалась в Караганде, оба младших брата погибли в 1937 году — один расстрелян, второй умер в Усть-Печлаге…
Освобождение из лагеря имело и такой аспект:
‘…Передо мной снова встал деликатный вопрос о добывании средств к жизни… Литературного имени у меня, понятно, не было и в помине, ибо ни единой строчки моей еще не появилось в печати. В Пушкинском доме Академии наук меня, правда, знали, но это являлось для меня только моральной поддержкой. И пришлось мне, как казалось теперь, легкомысленному изменнику, обратиться снова к оставленной мной и некогда любимой биологии…’
Он работает в клинико-диагностической лаборатории одной из больниц Минусинска, по совместительству берется за научную работу — ‘привести в порядок богатейшие, но довольно запущенные коллекции по зоологии и ботанике’ местного краеведческого музея… А вечерами при свете керосиновой лампы пишет повесть-сказку ‘Джафар и Джан’, которую сочинял и рассказывал заключенным во время длинного пути, когда их везли в вагонах по тюремным пересылкам. (Два издания этой повести выйдут в Праге.)
Продолжить работу по Пушкину без архивных и библиотечных фондов в маленьком городке было невозможно.
В 1959 году Раевский впервые получил ‘материальную возможность приехать в Ленинград, в город, с которым распрощался в последний раз, направляясь на войну в 1916 году… Впервые с душевным трепетом вошел в Пушкинский дом… Впервые прикоснулся к подлинной рукописи ‘Эрзерумская тетрадь’ с рисунками поэта…’
И, главное, тогда, в Ленинграде, подготовил к печати свою первую научную статью (опубликована в 1962 году в Пушкинском сборнике).
В январе 1960 года Николай Раевский после одиннадцати лет, проведенных в Минусинске, переехал в Алма-Ату, получив работу переводчика в Республиканском институте клинической и экспериментальной хирургии. Был приглашен директором этого института академиком А.Н.Сызгановым и работал в институте до 82-х лет (составлял библиографию работ по щитовидной железе на восьми иностранных языках, выполнял переводы статей по разным разделам хирургии, участвовал в создании музея по истории хирургии Казахстана).
Об этом периоде своей жизни Раевский написал так:
‘Благодаря удачным условиям мое пребывание в Алма-Ате оказалось вообще урожайным в отношении работ по Пушкину…’
Несомненно, что в создании ‘удачных условий’ велика заслуга и лично академика Сызганова, а также научной и писательской общественности казахстанской столицы.
В возрасте 70 лет Раевский смог завершить и опубликовать свою первую книгу ‘Когда заговорят портреты’ (1964), через десять лет была выпущена следующая книга в продолжение темы — ‘Портреты заговорили’ (1974).
Как сообщает Л.Варшавская (2004), первая публикация Николая Раевского пробивалась очень трудно, и опасения издательства были понятны: ‘оттепель’ завершилась, и печатать книгу белого офицера было небезопасно. Ситуация разрешилась положительно, когда было получено ‘добро’ лично от главы Казахстана Динмухаммеда Ахметовича Кунаева.
Позволим заметить, что нам, геологам-уранщикам, проработавшим много лет в Казахстане, было приятно узнать об участии в судьбе писателя Кунаева, одного из самых авторитетных и уважаемых, особенно в горно-геологической среде (тоже горняк и бывший президент республиканской Академии наук).
Книги Раевского, помимо того, что их печатали издательства ‘Жазусы’ (Алма-Ата), ‘Художественная литература’ (Москва), ‘Вышэйшая школа’ (Минск), были изданы и ленинградским отделением Академии наук — это книга ‘Друг Пушкина Павел Воинович Нащокин’ (1977), написанная по семейным архивным материалам, полученным Раевским уже в советское время от потомков Нащокина.
Вышли два издания ‘Джафар и Джан’ в Праге.
Со времени ухода Раевского из жизни прошло чуть более пятнадцати лет. А писатель продолжает удивлять и привлекать к себе читателей и после ухода. (В подтверждение можно заглянуть в Интернет.)
Посмертные публикации трех произведений Раевского, написанных им в эмиграции ( ‘Добровольцы. Повесть Крымских дней’ и письма В.Набокова с оценкой повести — см. журн. ‘Простор’, 1990, N7-8) , и документальные ‘Тысяча девятьсот восемнадцатый год’ — ‘Простор’, 1992, N5-6) , ‘Дневник галлиполийца’, ‘Простор’, 2002, NN1, 2) открыли новую грань творчества Раевского и дали основание литературной критике утверждать, что этот новый Раевский — ‘один из интереснейших писателей русского зарубежья 20-30-х годов, самое замечательное произведение которого той поры по непонятным причинам так и не вышло в свет’ (О.Карпухин, 1990, предисловие к ‘Добровольцам’)).
Интерес к новому Раевскому — автору белогвардейской темы — возобновился в последние годы (Н.Н.Митрофанов, ‘Тихий Крым белого капитана Раевского’, альманах ‘Москва-Крым’, 2002, N4), и это понятно — ведь именно сейчас история белого движения и культура русского зарубежья становятся составной частью общероссийского историко-культурного наследия.
Имени этого замечательного писателя с удивительной судьбой нет ни в одном справочном издании советских времен (что понятно), но нет упоминаний о нем и в литературных справочниках, изданных в новой России.
Из дневников Николая Раевского — ’29 сентября 1939 года …Не повезло нашему поколению — все время история, а для биографии нет места. Предлагаю новый лозунг: довольно истории, дать биографию!…’
Авторы, благодарные читатели Николая Алексеевича Раевского, попытались ‘дать биографию’ бывшего студента-биолога нашего университета и благодарят за помощь сотрудниц библиографического отдела Российской Национальной библиотеки. Все события, даты и цитаты в данной статье приведены нами в соответствии с авторскими текстами Н.А.Раевского ( ‘От автора’ 1983 и документальные произведения). Из других авторов привлечены сведения из статьи Ю.Егорова ‘Рассказывает Николай Раевский’ и Л.Варшавской ‘Пушкин, ничего, кроме Пушкина’ (Известия. Казахстан, от 23.07.04)
Источник: Журнал Санкт-Петербургского университета, N 20 (3678), 15 сентября 2004 года (journal.spbu.ru)
Оригинал здесь: http://militera.lib.ru/prose/russian/raevsky_na/pre2.html