БІОГРАФІЯ Д. А. ВОЛУЕВА 1).
БІОГРАФІЯ Д. А. ВОЛУЕВА 1).
В.
Биография, Валуев Дмитрий Александрович, Год: 1845
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Татевскій сборникъ С. А. Рачинскаго. СПб, 1899
1) Перепечатывается съ рдкой брошюры, изданной въ маломъ числ экземпляровъ вскор посл кончины Д. А. Волуева.
Дмитрій Александровичъ Волуевъ родился въ Симбирской губерніи, въ 1820 году сентября 14-го. Еще не было ему году, какъ лишился онъ матери, скончавшейся въ юныхъ лтахъ, и онъ какъ бы заступилъ ея мсто въ любви къ ней ея семейства, ея братьевъ. Она была урожденная Языкова. До одиннадцатилтняго возраста воспитывался онъ въ дом отца своего и тамъ уже отличался особеннымъ прилежаніемъ и любовію къ чтенію. Въ 1832 году отецъ привезъ его въ Москву, и онъ былъ помщенъ въ пансіонъ профессора Павлова. Онъ явился туда тихимъ и робкимъ мальчикомъ. Кто бы тогда вглядлся въ прекрасныя черты и цвтъ его лица, въ красоту его большихъ голубыхъ глазъ и увидалъ бы въ то же время необыкновенную застпчивость, даже неловкость всхъ его движеній, особенно выказывавшуюся всякій разъ, какъ его заставляли участвовать въ играхъ, тотъ угадалъ бы уже тогда, что для внутренней жизни, не для радостей мірскихъ и вншнихъ ему суждено было развиться. Онъ привезъ собою сундучокъ, наполненный книгами, частію уже прочитанными имъ прежде. Въ первое время это было его единственное сокровище, единственное утшеніе въ его одиночеств, ибо долго чувствовалъ онъ себя одинокимъ въ кругу своихъ товарищей. Волуевъ не былъ первымъ въ своемъ класс и, казалось, не хотлъ имъ быть, между тмъ онъ пріобрлъ любовь и уваженіе лучшихъ изъ учениковъ высшаго класса, которые одни могли его понять и оцнить. Какъ и впослдствіи, онъ не былъ одаренъ ни особеннымъ даромъ слова, ни быстротою мысли, ни блестящею памятью, но жажда знанія, желаніе усвоивать себ и распространять на другихъ все доброе въ нравственномъ мір явились въ немъ рано отличительными его чертами. Въ изысканіи средствъ къ удовлетворенію этой жажды знанія, въ безпрерывномъ стараніи доставать и сообщать другимъ книги уже тогда проявлялась въ немъ дятельность, такъ сильно посл развившаяся для общей пользы. По счастливому стеченію обстоятельствъ Волуевъ рано могъ уже пользоваться обществомъ и руководствомъ людей съ истиннымъ образованіемъ. На праздники иногда его брали къ себ нкоторые изъ друзей его дядей по матери. Робкій и дикій въ отношеніи къ незнакомымъ, онъ со всею горячностію души своей привязывался къ тмъ, къ кому привыкалъ, съ кмъ сближался, и самъ никогда не сомнвался въ ихъ взаимной къ нему дружб. Силою своей доврчивости къ другимъ, своего стремленія къ благому онъ, будучи почти еще ребенкомъ, не рдко заставлялъ бесдовать съ собою людей, давно уже дйствовавшихъ на поприщ литературы. У нихъ находилъ онъ также богатые матеріалы для чтенія, кром того, бралъ книги изъ нсколькихъ книжныхъ лавокъ, гд былъ абонированъ. На тринадцатилтнемъ и четырнадцатилтнемъ своемъ возраст онъ увлекался чтеніемъ произведеній романтической, особенно французской литературы, въ какіе-нибудь полтора, много два года перечелъ почти все, что въ ней было новаго и сколько-нибудь замчательнаго, посвящая на это вс свободныя отъ классическаго ученія минуты. Его нравственная природа была такъ хороша, что это чтеніе нисколько не развратило его воображенія, но произвело на него только то дйствіе, что онъ рано увидлъ всю пустоту произведеній этого рода и обратился вполн къ чтенію книгъ историческихъ или классическихъ литературныхъ произведеній. Его не удовлетворялъ уже боле французскій языкъ: онъ сталъ совершенствовать себя въ нмецкомъ, занялся англійскимъ и италіанскимъ.
Около трехъ лтъ пробылъ онъ въ пансіон: въ 1835 году, по желанію родныхъ своихъ, перешелъ въ домъ къ близкому имъ человку, къ профессору Шевыреву, гд въ продолженіе года онъ готовился подъ его руководствомъ ко вступленію въ университетъ, въ 1-е отдленіе философскаго факультета, и потомъ годъ прожилъ студентомъ. Здсь онъ не былъ уже обязанъ вставать и ложиться по звонку, онъ свободно могъ располагать своимъ временемъ, своими уроками, и потому здсь вполн уже проявилось его трудолюбіе и сила воли. Онъ распредлялъ свое время не по часамъ, а по минутамъ. Всякое упущеніе онъ посл вознаграждалъ въ минуты отдыха и часы, опредленные для сна. Тогда уже видна была въ немъ строгость къ самому себ, врность въ храненіи своего слова, въ исполненіи задачъ, самому себ заданныхъ, только съ помощію этихъ качествъ души могъ онъ впослдствіи, въ немногіе юношескіе годы, прожить такъ много жизни внутренней, общеполезной, совершить такъ много благихъ длъ и предпріятій.
Кром новыхъ языковъ и литературъ, въ это время он занимался преимущественно изученіемъ языковъ древнихъ, и не однимъ уже чтеніемъ, по и изслдованіями историческими.
Боле половины второго года по вступленіи его въ университетъ, онъ вслдствіе частныхъ обстоятельствъ долженъ былъ провесть въ Симбирск, и потому этотъ годъ былъ для него потерянъ въ отношеніи къ университету. Возвратившись въ Москву, онъ нанялъ себ комнату въ одномъ дом, гд жило семейство ему близкое, гд нашелъ онъ себ товарищей и старшихъ, способныхъ руководить его на все полезное и благое. Онъ сдлался какъ бы членомъ этого семейства и въ немъ провелъ послдніе три года своего университетскаго курса. Онъ занимался здсь, какъ и прежде, читалъ бездну, изучалъ Гомера, Виргилія, Нибура, Канта, Бакона, Русскія лтописи. Къ этому времени относится начало многихъ его сочиненій, оконченныхъ и не оконченныхъ, многихъ предпріятій, исполненныхъ и не исполненныхъ. Тогда уже цлью его занятій не было пріобртеніе знанія мертваго или отвлеченнаго, онъ хотлъ знать только то, въ чемъ видлъ смыслъ духовный, какъ и въ самой жизни обращалъ вниманіе только на внутреннюю ея сторону. Онъ предался исключительно наук исторической и въ ней дорожилъ только началами, составляющими сущность самой жизни. Въ тсномъ кругу, въ которомъ онъ жилъ, было много блестящихъ дарованій, и они вс были достойно цнимы. Въ этой постоянной взаимной оцнк они находили для себя полную самоудовлетворенность, и она, можетъ быть, приносила имъ временный частный вредъ. Но Волуевъ, любимый всми, но не превозносимый черезъ мру, уступавшій другимъ въ дарованіяхъ, находилъ въ этомъ кругу одно постоянное соревнованіе и побужденіе къ неослабному труду. Видя вокругъ себя людей съ самыми блестящими способностями, съ самыми благими намреніями, но часто не дйствующихъ, онъ понялъ, чмъ они могли быть для него и онъ для нихъ.
Въ 1841 году онъ вышелъ изъ университета, 21-го года, со всею дтскою чистотою, человкомъ уже зрлымъ, сознавшимъ свои силы, свое назначеніе. Профессоръ Крюковъ, котораго раннюю потерю мы оплакивали недавно, повялъ и оцнилъ его прежде и боле другихъ. Онъ понялъ и оцнилъ въ немъ небреженіе къ одной мертвой формальности, мрилу ложнаго просвщенія: отъ Волуева, кончившаго курсъ хотя и кандидатомъ, но далеко не первымъ, онъ ожидалъ гораздо боле, нежели отъ всхъ его товарищей, несравненно блистательне кончившихъ свой экзаменъ.
Въ этомъ же 41-мъ году Волуевъ лишился отца и явился подпорою оставленнаго имъ семейства. Съ 1842 года онъ вступилъ дятельно на поприще литературы. Задачей своей жизни онъ положилъ способствовать проявленію талантовъ видимыхъ, но бездйствующихъ въ людяхъ, которые его окружали, перелить имъ свою любовь къ труду, заимствуя отъ нихъ и знаніе, и ясность, и опредленность убжденій. Всякому дано явленіе духа на пользу. И онъ хотлъ вс дары соединить на общую пользу, ничему такъ не соболзнуя, какъ ихъ безплодности. Этой цли онъ, 21-го года, началъ жертвовать своимъ имуществомъ, самимъ собою. Нелицепріятная любовь къ отечеству, безпристрастное уваженіе и любовь къ русской старин, во сколько въ ней самобытно проявлялись чистыя духовныя начала, но еще сильнйшая и безусловная привязанность къ церкви, въ непогршимость, въ единство коей онъ неколебимо врилъ,— вотъ чувства и убжденія, развитыя въ немъ его юношескимъ образованіемъ. Занятія его были вс устремлены на распространеніе и утвержденіе этихъ убжденій, и въ этомъ стремленіи своемъ онъ примирялъ науку съ жизнію.
Одинъ изъ предметовъ, обратившихъ на себя первую его дятельность, было собираніе и обнародованіе не тронутыхъ дотол источниковъ русской исторіи. Замчаніе одного ученаго ревнителя нашей народности, что между старинными бумагами, такъ-называемыми крпостями русскихъ дворянъ, находятся многіе драгоцнные памятники, коихъ обнародованіе было бы весьма важно для русской исторіи, переданное Волуеву, не пропало даромъ и возбудило эту первую его дятельность. Онъ понялъ важность и истину этого замчанія и, ршившись тотчасъ имъ воспользоваться, соединился для этой цли съ своими дядями, тремя Языковыми и Хомяковымъ. Онъ обратился, разумется, къ дворянамъ той губерніи, которой самъ принадлежалъ. Онъ былъ въ Симбирск лтомъ 1842 года. Къ этому времени, кажется, можно отнести начало его дятельнаго служенія обществу. Среди занятій длами своего семейства и своими собственными онъ не проводилъ ни одного дня безъ трудовъ общеполезныхъ. Не въ однихъ дворянскихъ архивахъ, везд искалъ онъ древнихъ рукописей: въ архивахъ правительственныхъ, во сколько они могли быть для него доступны. у лицъ духовныхъ, у купцовъ, у подъячихъ, въ Симбирск даже въ тхъ лачугахъ, которыя скрыты отъ свта и отъ глазъ въ обширномъ овраг, подъ мостомъ. Эти поиски продолжалъ онъ все лто. Для нихъ и на возвратномъ пути въ Москву черезъ Нижній онъ останавливался въ городахъ. Боле всего нашелъ онъ драгоцнныхъ памятниковъ въ самомъ Симбирск, въ Алатыр и Курмыш. Его юношескія надежды при этихъ поискахъ далеко не совершились вполн, съ богатымъ однакожь запасомъ онъ возвратился въ Москву и началъ изданіе ‘Симбирскаго Сборника’, который онъ посвятилъ памяти знаменитаго симбирскаго уроженца, исторіографа И. М. Карамзина, Три года еще прошло до совершеннаго окончанія и выдачи имъ въ свтъ 1-го тома. Въ эти три года онъ воспользовался, кажется, всмъ, что Москва, ея ученые, ея архивы могли доставить ему для усовершенствованія и распространенія этого изданія, написалъ по поводу его разысканіе о мстничеств, служащее предисловіемъ къ напечатанной въ немъ Разрядной книг. Этотъ послдній трудъ представляетъ, можетъ быть, лучшую разработку спеціальнаго вопроса въ нашей исторіи. За такія изслдованія до него у насъ еще не принимались.
Но много, много еще въ эти три года было имъ сдлано, начато, задумано. Трудно исчислить вс труды, имъ самимъ и другими по его побужденію предпринятые. О многихъ еще нельзя говорить, ибо тайну ихъ онъ самъ хранилъ свято до ихъ будущаго исполненія. Но главными его предпріятіями, приведеніе которыхъ въ дйствіе началось уже при немъ, кром изданія ‘Симбирскаго Сборника’, были изданія Библіотеки для воспитанія, ‘Сборника историческихъ и статистическихъ свдній о Россіи и народахъ, ей единоврныхъ и единоплеменныхъ’, основаніе складочнаго мста для русскихъ книгъ въ Лейпциг, сношенія съ землями православными вн Россіи и нкоторыми людьми въ странахъ другихъ исповданій, показывавшими сочувствіе къ Восточной церкви и желаніе познать ее.
Знакомство его съ А. П. Зонтагъ, коей нкоторыя сочиненія и переводы для дтскаго чтенія онъ взялся выдать въ свтъ, подало ему поводъ къ изданію Библіотеки для воспитанія, собранія статей для дтскаго чтенія въ стихахъ, въ проз, большею частію оригинальныхъ. Еще въ 1842 году, когда онъ въ послдній разъ былъ въ Симбирск и занимался преимущественно собраніемъ историческихъ актовъ, онъ везд, гд только ему могло удасться, раздавалъ работы, извлеченія, переводы, заготовляя матеріалы для Библіотеки. Изданіе ея началось съ 1843 года, съ 1845 года онъ далъ ему лучшій и обширнйшій планъ. Къ участію въ немъ склонилъ онъ многихъ профессоровъ Московскаго университета и другихъ ученыхъ и литераторовъ. Онъ его раздлилъ на два отдла: одинъ — собственно для дтскаго чтенія, другой — для теоретическихъ статей о дтскомъ воспитаніи. Самъ онъ навдывалъ вполн первымъ отдломъ, редакцію второго принялъ на себя профессоръ Рдкинъ. Но это раздленіе оказалось неудобнымъ, опытъ убдилъ, что второй отдлъ не соотвтствуетъ изданію періодическому. Узжая за границу ныншнею осенью, Волуевъ на 1846 годъ прекращалъ изданіе Библіотеки, но предоставлялъ себ право возобновить его по своемъ возвращеніи, ограничивши уже однимъ отдломъ для дтей.
Самое обширнйшее изъ литературныхъ предпріятій Волуева было изданіе ‘Историческаго и статистическаго сборника’. Онъ сначала хотлъ назвать его славянскимъ, но потомъ измнилъ это названіе, когда увидлъ, что его стали у насъ употреблять во зло безъ всякаго толку и разумнія, и что это слово вошло въ моду въ разговорахъ чуждыхъ всякой мысли и общаго интереса и въ особенности науки. Печатаніе этого ‘Сборника’ началось въ начал 1843 года. Первый томъ его, совершенно приготовленный Волуевымъ передъ самымъ его отъздомъ, вышелъ на дняхъ изъ печати. Слдующія статьи принадлежатъ въ немъ самому Волуеву: 1) ‘Предисловіе’, 2) ‘Города Нмецкіе и Славянскіе’, 3) ‘Славянское и Православное населеніе въ Австріи’, 4) нсколько разборовъ въ библіографическомъ отдл, названномъ ‘Историческая наука Славянскаго міра въ послднее пятилтіе’, и наконецъ, главная 5) ‘Христіанство въ Абиссиніи’. Изъ этихъ статей можно получить довольно полное понятіе обо всемъ его направленіи, объ его убжденіяхъ въ наук и отчасти въ самой жизни. Кром того, въ первой части перваго тома заключаются: пять статей оригинальныхъ (Хомякова, Попова, Грановскаго, Снегирева и Соловьева) и пять переводныхъ, или извлеченій изъ сочиненій о славянахъ Чоппе и Штенцеля, Іосифа Губе, Суровецкаго, Клдена и письмо еврея Рабби Хисдай къ царю Хозарскому, наконецъ, вторая часть, занимающая не боле третьей доли всего тома, заключаетъ въ себ полный переводъ большого сочиненія профессора Дерптскаго университета Рейца о политическомъ муниципальномъ устройств Далмаціи въ среднихъ вкахъ. Компактность изданія дала возможность представлять такимъ образомъ вмст съ оригинальными статьями извлеченія и цльные переводы изъ замчательнйшихъ сочиненій на другихъ языкахъ о Россіи и народахъ ей единоврныхъ и единоплеменныхъ. Цль изданія этого ‘Сборника’ ясно высказана Волуевымъ въ предисловіи, тамъ же, на стр. 22—23, можно видть, что уже имъ заготовлено для слдующихъ томовъ.
Итакъ, вотъ что совершилъ Волуевъ въ послдніе три года своей жизни!.. Дятельность въ такіе годы безпримрная! Кто сообразитъ вс т предпріятія и труды, на которые мы только намекнули, тотъ составитъ себ хотя слабое объ ней понятіе, тотъ согласится, что это была жизнь достойная остаться въ памяти людей и служить примромъ для настоящихъ и будущихъ поколній.
Въ чемъ состояла тайна этой дятельности? Въ сил любви, въ сил вры и надежды, въ сил внутренней жизни, отражавшейся и во вншнихъ его дйствіяхъ. Она внушала ему довріе къ самому себ и еще большее къ другимъ. Ею объясняется его неотразимое вліяніе на другихъ. Онъ самъ какъ будто сознавалъ, что вкъ его не дологъ, что онъ — мимолетный гость на сей земл. Это видно изъ того, что хотя много онъ сдлалъ, по еще боле началъ, завщалъ, указалъ другимъ, какъ длать. И другіе тоже какъ будто предчувствовали его судьбу и показывали ему вниманіе и уваженіе, по обыкновенному порядку не соотвтствовавшее его юнымъ мечтамъ. Онъ этому радовался, ибо чувствовалъ, что это ему нужно не для одного самолюбія, но и для общей пользы. Онъ радовался всему, что устроивало эти отношенія, хотя бы это стоило ему великой жертвы. Такъ въ начал 1843 года вслдствіе его болзни его стали посщать его близкіе, друзья, сотрудники, сверстники и старшіе, и такимъ образомъ вс привыкали бывать у него, онъ думалъ, сколько это можетъ принести ему выгоды въ отношеніи ко времени, и радовался своей болзни… Никто не умлъ такъ пользоваться временемъ, такъ мало терять его для суетности вншней. Одн минуты отдыха посвящалъ онъ бесд сердечной съ людьми самыми близкими, и въ эти минуты почерпалъ новую силы для своей дятельности. Рдко, и чмъ дальше, тмъ рже, являлся онъ въ многолюдныя общества его друзей. Его прежняя внимательность къ шумнымъ разговорамъ изчезала, онъ видлъ въ нихъ мало пользы. Онъ искалъ только тхъ, съ кмъ могъ переговорить о дл, и удалялся. Крпко было въ немъ сознаніе своего дла, и для него онъ не отступалъ ни передъ какими приличіями, неумолимо грозными для прочихъ. Иногда даже люди, боле всхъ его цнившіе и понимавшіе, находили въ его поступкахъ странность, какое-то пренебреженіе къ прочимъ и обращались къ нему съ укоромъ, тогда онъ устремлялъ на нихъ свои умоляющіе взоры и какъ бы говорилъ: ‘Я знаю, что я длаю: простите меня, но оставьте!’
Войдемъ въ его комнату, прослдимъ за его днемъ въ т полгода, съ генваря до іюля 1844 года, когда, возвратившись изъ-за границы, онъ казался совершенно здоровымъ. Едва раскрывалъ онъ глаза, какъ уже начиналъ распредлять свои занятія. Вс столы во всхъ трехъ или четырехъ его комнатахъ постепенно занимались людьми, которые ему помогали въ черной работ по его изданіямъ. Кто принимался за переписываніе, кто за выписки, за сличеніе копій какихъ-нибудь столбцовъ съ подлинниками, другіе переводили что-нибудь подъ его надзоромъ. Между тмъ писецъ ожидалъ уже его диктовки. У него всегда было что-нибудь для диктовки въ то время, когда самъ онъ не могъ еще ссть за свой письменный столъ. Потомъ являлись корректуры изъ типографіи, приходили наборщики и переплетчики, граверы, бумагопродавцы, книгопродавцы, и пр. и пр. Приходили и друзья его, и сотрудники и не разъ встрчали у него какого-нибудь старца съ бородою, пришедшаго къ нему для духовной бесды. Наконецъ онъ уединялся въ своей комнат и сосредоточивался надъ какою-нибудь собственною оригинальною работою, и въ это время хотя онъ и не отказывалъ своимъ постителямъ, но никогда не отрывался отъ своего дла и постителя своего старался тоже занять дломъ. Около трехъ часовъ онъ распускалъ своихъ домашнихъ сотрудниковъ, приводилъ въ порядокъ вс свои дневныя дла, заготовлялъ множество записокъ, корректуръ, посылокъ и, вызжая, вручалъ это все своему служителю для разноски по городу, продолжавшейся иногда до самаго вечера. Самъ онъ отправлялся куда нибудь обдать. Иногда еще до обда зазжалъ къ разнымъ лицамъ наводить справки объ общихъ длахъ, опаздывалъ иногда къ обду и забывалъ о немъ. Время обда было единственное, которое онъ опредлялъ на посщеніе самыхъ близкихъ ему семействъ. Тутъ онъ часто игралъ съ дтьми, которымъ былъ другъ и наставникъ, которые его любили всею душою и для него свободныя отъ уроковъ минуты съ охотою, съ радостію посвящали на заданныя имъ работы, на переписи, сличенія, считыванія. Въ остальное время дня онъ старался, свидться со всми, кто въ это время былъ запятъ съ нимъ какимъ-нибудь общимъ дломъ, или кого онъ только надялся побудить къ такому занятію, или у кого нужно было испросить совта. Зазжалъ въ типографію, къ цензору. Если это было лтомъ, онъ соединялъ вс эти посщенія съ прогулками, которыя обыкновенно длалъ верхомъ. Одинъ ему близкій человкъ въ шутку, но безъ насмшки, обыкновенно называлъ его часовщикомъ, который всякій день объзжаетъ вс дома, гд находятся заводимые имъ часы. Хотя это была шутка, но она врно выражаетъ его вншнюю дятельность. Пусть часы, заведенные нашимъ Волуевымъ, не останавливаются долго и безъ видимой его руки… Ежедневно одинъ часъ вечера любилъ онъ наблюдать за ходомъ ученаго труда, однимъ изъ близкихъ ему людей по его побужденію предпринятаго, и отъ котораго ожидалъ онъ боле плода, нежели отъ своихъ предпріятій. Никогда, ни по какимъ причинамъ, самъ не пропускалъ онъ этого часу. Остальное время онъ проводилъ частью въ чтеніи, частью въ бесд…
Общественная и вншняя дятельность Волуева была проявленіемъ его внутренней жизни, въ ней видна была его душа. Но чтобы вполн ее постигнуть, надобно было ее видть въ его отношеніяхъ частныхъ, надобно знать, какъ онъ умлъ любить. Въ этихъ отношеніяхъ, въ его юные годы, проявилась вся сила и чистота его души. Юноша, едва вступившій въ жизнь, онъ окружалъ людей ближайшихъ его сердцу всми заботами объ единомъ, что есть на потребу жизни, о ихъ жизни внутренней, духовной, нравственной. Въ немъ это было незамтно и просто: его собственная чистота давала ему на то внутреннее право. Онъ сохранилъ эту чистоту до гроба.
Въ 1842 году осенью Волуевъ занемогъ. Въ іюл мсяц 1843 года онъ отправился для поправленія своего здоровья за границу. Отъ этой поздки особенно надялись пользы потому, что думали такимъ образомъ оторвать его отъ усиленной дятельности здсь. Но возможность ея находилась для него везд, гд онъ встрчалъ отношенія къ своему отечеству, и еще боле къ видимой церкви Христовой. Въ полгода онъ объхалъ большую половину Европы. Въ Париж, въ Лондон онъ рылся въ библіотекахъ, собиралъ матеріалы для своихъ сочиненій объ Ирландской церкви, объ Абиссиніи, изъ Праги вывезъ много рдкихъ книгъ и замчательнйшихъ рукописей касательно чешской исторіи, въ Англіи вошелъ въ сношеніе съ людьми, сочувствовавшими одушевлявшей его мысли о соединеніи церквей. Во многихъ мстахъ онъ слышалъ жалобы на трудность литературныхъ сношеній съ Россіею, на невозможность доставать книги. Жалобы эти давно уже были слышны и со всякимъ днемъ увеличивались, но никто помочь этому недостатку не умлъ, Волуевъ за это взялся, и по возвращеніи его въ Москву его мысль обратилась тотчасъ въ дло: весной 1844 года Лейпцигъ снабжалъ уже Парижъ лучшими произведеніями русской литературы. За границей Волуевъ познакомился только съ нкоторыми лицами въ Англіи и въ Праг, близкими ему по своимъ стремленіямъ. Сношенія съ ними онъ продолжалъ въ Россіи, но еще боле побуждалъ къ нимъ другихъ. Излишне говорить о любви, которую ему оказали и посл сохраняли къ нему люди, какъ Гавка, Шафарикъ, исторіографъ Палацкій. Нигд не могъ онъ оставаться долго: его повсюду сопровождала тоска неодолимая. Это былъ, можетъ быть, единственный случай, въ которомъ онъ. не показалъ достаточной силы воли надъ собою: здсь дло шло объ его здоровьи. Вдругъ, къ радости и прискорбію своихъ друзей, онъ уже въ январ мсяц 1844 года возвратился къ нимъ въ Москву, къ своей обычной дятельности, къ своимъ изданіямъ.
Его здоровье поправилось вслдствіе его поздки, но не надолго: она была слишкомъ кратка и тревожна. Къ тому же его отсутствіе только усилило его рвеніе къ общественному служенію, онъ привелъ въ дйствіе вс возстановившіяся свои силы. Ихъ стало не надолго. Лтомъ 1844 года его здоровье растроилось еще боле прежняго. Онъ собирался хать къ своимъ въ Симбирскъ, но уже не былъ у нихъ ни разу. Въ зиму 1844 и 1845 года онъ долженъ былъ оставаться большею частію дома, онъ сдлался сосредоточенне, и съ уменьшеніемъ вншней дятельности усиливалось въ немъ напряженіе умственное. Къ этому времени относится его огромный трудъ о мстничеств, окончаніе первой статьи о христіанств въ Абиссиніи и редакція Библіотеки. Кругъ его сотрудниковъ еще увеличился, невозможность всхъ объзжать по прежнему онъ вознаграждалъ дятельною перепиской. Урывками повторялись дни его прежней полной движенія жизни.
Прошедшею весной ему сдлалось хуже: онъ сталъ видимо ослабвать. Начало чахотки въ немъ сдлалось несомннно. Въ август 1845 года, по общему совту врачей и друзей его, ему ршено было хать за границу, на югъ Франціи. Трудно было его на это склонить, невыносима была для него мысль оторваться отъ того мста, въ которомъ онъ видлъ для себя столько дла впереди, отъ тхъ людей, въ кругу которыхъ онъ находилъ счастіе. Общій приговоръ убдилъ его въ необходимости этой поздки. Но скоро самъ почувствовалъ онъ свою слабость, увидлъ, что до возстановленія своего онъ долженъ отказаться отъ всякой дятельности и вншней, и умственной. Мысль оставаться здсь въ бездйствіи стала ему невыносима, и онъ также сильно сталъ желать и требовать отъзда, сколько прежде отъ него отвращался. Воображенію его стали представляться труды, которые онъ могъ бы предпринять за границей, когда сколько-нибудь возстановились бы его силы, та польза, которую могъ извлечь изъ своего путешествія, и оно сдлалось уже для него привлекательнымъ. Въ это время былъ здсь въ Москв одинъ англійскій пасторъ, въ короткое время заслужившій любовь и уваженіе своей временной паствы и всхъ его знавшихъ. Чувство оторванности церквей западныхъ отъ единства церкви Христовой, уваженіе къ восточному православію были достаточными причинами къ сближенію его съ Волуевымъ. Однажды, выходя отъ него посл искренней бесды, пораженный чистотою и горячностью его высокихъ, духовныхъ стремленій, онъ со слезами на глазахъ сказалъ, обращаясь къ другому: ‘Такіе люди не долго живутъ на свт!’ Пророческія были эти слова! Первая статья Волуева о христіанств въ Абиссиніи къ І-му тому ‘Историческаго сборника’ была окончена въ это время. Передъ самымъ отъздомъ онъ имлъ утшеніе получить ее изъ духовной цензуры съ самымъ лестнымъ отзывомъ отъ ученаго человка, ее цензоровавшаго, достойнйшаго судьи въ этомъ дл.
Въ сентябр онъ получилъ заграничный паспортъ, онъ ухалъ бы, можетъ быть, въ август, но паспортъ изъ Петербурга нельзя было получить прежде трехъ недль. Потомъ сильная лихорадка задержала его еще недль шесть. Думали его совсмъ не пускать, но онъ самъ непремнно хотлъ хать. Противорчить ему было не возможно. Притомъ здсь не видали никакой надежды, единственную возможную надежду предполагали въ перемн климата. Какъ скоро лихорадка уступила, отъздъ былъ ршенъ. Онъ выхалъ изъ Москвы 3-го ноября, 8-го прибылъ въ Новгородъ, и не могъ хать дале, хотя и не терялъ надежды. Еще 18-го числа онъ думалъ продолжать путь свой чрезъ Петербургъ. Но въ этотъ день къ вечеру не въ силахъ уже былъ передвинуть ногъ. Въ немъ не было предчувствія приближающейся кончины, по безпрестанныя виднія, непонятныя для прочихъ, а ему представлявшіяся дйствительностью, показывали, что бодрая его душа уже разршается отъ оковъ тлесныхъ. Онъ окружалъ себя своими друзьями разговаривалъ съ ними часто, призывалъ ихъ, воображая ихъ возл себя, часто мановеніемъ руки отправлялъ къ нимъ письма, которыя писалъ только мысленно. Вся сосредоточенная сила, вся бодрость его души съ новымъ блескомъ явилась въ послдніе его дни, при окончательномъ разслабленіи его силъ тлесныхъ. Въ Москв передъ отъздомъ онъ не могъ боле четверти часа выслушивать никакого чтенія. Въ Новгород въ одинъ вечеръ, ни разу не прервавши чтенія, онъ выслушалъ Апокалипсисъ весь, съ начала и до конца. Раздражительность — отличительный признакъ чахотки, терзавшая его въ послдніе мсяцы въ Москв, изчезла совершенно. Ни его спутникъ за границу, тотъ самый человкъ, ему душею преданный, который сопровождалъ его въ его послднюю поздку въ Симбирскъ еще въ 1842 году, ни его служитель, не видали отъ него нетерпливаго движенія во вс двадцать дней посл его отъзда изъ Москвы. Чмъ ближе къ концу, тмъ боле кротокъ и покоренъ онъ становился. Казалось, милость Божія ему назначила эти двадцать дней для полнаго очищенія. Онъ такъ былъ радъ, когда, пріхавъ въ Новгородъ, вошелъ въ ту комнату, изъ которой боле не вышелъ! Еще за три дня до кончины онъ диктовалъ къ одному изъ друзей своихъ письмо, въ которомъ говорилъ, что доволенъ своимъ пребываніемъ въ Новгород. Общество его друзей могло поддерживать въ немъ самолюбіе, единственную слабость, которую могли въ немъ замтить или предполагать, хотя онъ постоянно противъ нея боролся и по возможности хранилъ въ тайн свое служеніе на пользу общую, свои дйствительныя и незабвенныя заслуги, присутствіе гордости въ немъ, кажется, было только свидтельствомъ той силы душевной, съ которой онъ ее въ себ поборалъ. Среди уединенной святыни новгородской онъ чистъ предсталъ передъ судомъ Господнимъ. 20-го ноября причастился Святыхъ Таинъ. Въ ночь съ 22-го на 23-ье почувствовалъ приближеніе кончины. Въ пять часовъ онъ три раза перекрестился, и скоро за тмъ онъ тихо испустилъ духъ…
На другой день тло Волуева вынесено было въ церковь св. Димитрія Солунскаго. Въ шестой было отпваніе. Черты его лица были все еще прекрасны. Народъ приходилъ толпами къ его гробу, и посмотрвъ на его еще прекрасные останки, люди простые, его не знавшіе и не слыхавшіе о немъ, молились искренно за упокоеніе души его. Въ вечернюю панихиду посл отпванія гробъ закрыли крышею. Когда же черезъ трое сутокъ ее подняли, чтобъ совершить послдній обрядъ церковный, бросить на тло горсть земли и потомъ закрыть его на вки, лице, руки его не представили ни малйшаго измненія.
23-го декабря тло привезено въ Москву, 29-го предано земл въ Даниловскомъ монастыр, возл Венелина. Блаженны, ихъ же избралъ и пріялъ еси, Господи!
Москва. 29-го декабря 1845 года.