Биография-исповедь, Лавров Петр Лаврович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

П. Л. Лавров

Биография-исповедь

1885—1889

П. Л. Лавров. Философия и социология

Избранные произведения в двух томах. Том 2.

Академия наук СССР. Институт философии

М., Издательство социально-экономической литературы ‘Мысль’, 1965

СОДЕРЖАНИЕ

I. Биографические данные

II. Учение

1. Общее миросозерцание

2. Этика

3. Социология и социализм

4. История и ее отношение к антропологии

5. Практические задачи по отношению к России

I
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ

Петр Лаврович Лавров родился в Псковской губернии, Великолуцкого уезда, в селе Мелехове, 2-го (14-го) июня 1823 г. Воспитывался до 1837 г. дома. В 1837 г. поступил в Артиллерийское училище. Произведен в офицеры в 1842 г. и с июля 1844 г. по апрель 1866 г. преподавал математические науки сначала в Артиллерийском училище, потом в Артиллерийской академии, причем ему были переданы курсы высшей математики, прежде читанные академиком Остроградским. Кроме того, Лавров был приглашен преподавать высшие математические курсы и в специальном классе Константиновского военного училища при основании этого класса (1858), был там и постоянным наблюдателем по математическим наукам. В 1865 и 1866 годах Лавров читал публичный (неоконченный) курс истории физико-математических наук в лаборатории Артиллерийской академии, а в 1865 г. прочел для офицеров гвардейской артиллерии три лекции о влиянии успехов точных наук на военное дело, они были напечатаны в ‘Артиллерийском журнале’ и особой брошюрой. Свои математические курсы Лавров никогда не печатал, но согласно правилам, принятым на этот счет в заведении, где он преподавал, эти курсы литографировались много раз, подвергаясь постепенно изменениям. Летом 1855 г. (в промежутке между курсами) Лавров участвовал в обороне Нарвы против неприятеля и начальствовал временно там артиллерией, но ни в каких военных действиях ему участвовать не случилось.— Лавров был членом Петербургской городской думы и Петербургского земства.

Деятельное участие в литературе Лавров стал принимать лишь в 1855 г. Писал он стихи с детства и при поступлении в Артиллерийское училище имел уже в своем прошедшем разные начатки драматических сцен и лирических произведений (конечно, весьма слабых), писал он немало и в училище. В 1840 или в 1841 году одно его стихотворение¹ было даже напечатано с его подписью в ‘Библиотеке для чтения’, издававшейся Сенковским (бар. Брамбеусом). В 1852 г. Лавров был приглашен давать статьи по артиллерии и по разным наукам в ‘Военный энциклопедический словарь’, издававшийся ген. Богдановичем, и помещал статьи в первых томах этого издания (до буквы М). Несколько позже он был около двух лет помощником редактора ‘Артиллерийского журнала’ полковника Минута (года не помню, но между 1854 и 1860 гг.). Но все это были побочные занятия, не имевшие особого значения. Из стихотворений Лаврова некоторые им были посланы А. И. Герцену в 1856 г. при письме², где выражалось еще слишком много надежд на начавшееся царствование Александра II. Как письмо, так и стихотворения ‘Пророчество’ и ‘Русскому народу’ были напечатаны А. И. Герценом в четвертой книжке ‘Голосов из России’ без имени автора. Из последнего сделаны извлечения для характеристики положения прессы в России в книгах Wallace и Rambaud о России³. Еще некоторые стихотворения Лаврова были совершенно без его ведома напечатаны в разных заграничных сборниках, часто искаженные, но нигде ему не приписанные. Из позднейших стихотворений два, без подписи, были напечатаны в газете ‘Вперед’, им редактировавшейся.

В постоянную литературную деятельность Лавров вступил лишь в начале нового царствования, в 1856 г., в малоизвестном журнале ‘Общезанимательный вестник’ статьею о классификации наук, писал там и ‘Письма провинциала’ о современных событиях. На него обратили внимание лишь при появлении в 1856 г. в ‘Библиотеке для чтения’, издававшейся Дружининым, его большой статьи о ‘Гегелизме’. С тех пор до 1866 г. он помещал много статей в ‘Библиотеке для чтения’ (под редакцией Дружинина, Писемского, Боборыкина), в ‘Отечественных записках’ (под редакцией Краевского, при главном руководстве Дудышкина), в ‘Русском слове’ (под редакцией Благосветлова) и в некоторых других изданиях⁴ с полной своей подписью и под начальными буквами его имени. Это были большею частью статьи философского содержания или обзоры иностранной литературы. Из этих статей напечатанные в ‘Отечественных записках’ ‘Очерки вопросов практической философии: Личность’ и посвященные ‘А. Г. и П. П.’, т. е. Герцену и Прудону, были изданы в 1860 г. и особою брошюрою. В ноябре 1860 г. Лавров прочел в пользу Литературного фонда три лекции о современном значении философии, которые были первым публичным словом о философии, произнесенным светским лицом в России вне духовных заведений со времени закрытия кафедр философии Николаем I. Эти лекции, напечатанные в ‘Отечественных записках’, были также изданы особой брошюрой в 1861 г. В 1862 г. Лавров искал кафедры философии в Петербургском университете, но условия, введенные новым уставом, положили конец этому делу, для которого Лавров представил уже программу предполагавшегося курса. Когда устроены были курсы в думе, студенты предложили Лаврову читать там курс философии, но это ему не было дозволено.— Из статей этого периода наиболее крупные и ценные кроме упомянутых выше следующие: в ‘Библиотеке для чтения’ — ‘Несколько мыслей о системе общего умственного воспитания молодых людей’ и ‘Лаокоон’ Лессинга, в ‘Отечественных записках’ — ‘Механическая теория мира’ (о материализме), в ‘Русском слове’ — ‘Современные германские теисты’ и ‘Моим критикам’ (ответ Антоновичу и Писареву).

При основании ‘Русского энциклопедического словаря’ под редакцией Краевского, в 1861 г., Лаврову была поручена редакция философского отдела, а со второго тома частные редакторы выбрали его главным редактором ‘Словаря’ взамен Краевского. В ‘Словаре’ помещено много статей его, с подписью и без подписи, по разным предметам, но преимущественно по философским, историческим и историко-религиозным. Издание это вызвало многочисленные доносы архиереев и духовных журналов (особенно Аскоченского, требовавшего церковной анафемы и уголовного наказания каторгою) и должно было прекратиться на первых же буквах, встретив в либеральной литературе того времени прием довольно холодный, потому что Лавров стоял совершенно в стороне от руководителей тогдашней либеральной мысли в ‘Современнике’, сблизившись несколько с Чернышевским лишь в последние месяцы деятельности последнего, перед его арестом, за которым последовала, как известно, каторга. Впрочем, М. Антонович, написавший в 1862 г. самую резкую статью в ‘Современнике’ против Лаврова, сделался сотрудником ‘Словаря’ под его редакцией в последнем томе, когда уже существование этого издания было вполне подорвано.— Из многочисленных статей Лаврова в ‘Энциклопедическом словаре’ наиболее крупные: ‘Абеляр’, ‘Августин’, ‘Аверроэс’, ‘Адам’, ‘Ад’, ‘Аламбер’, ‘Анабаптисты’, ‘Антропологическая точка зрения’, ‘Арабская философия’.

По прекращении ‘Словаря’ Лавров редактировал {при официальной редакции Афанасьева-Чужбинского⁵) журнал переводных статей ‘Заграничный вестник’, а также печатал в ‘Морском сборнике’ и в ‘Артиллерийском журнале’, на основании публичных лекций, о которых упомянуто выше, ‘Очерк истории физико-математических наук’, первый выпуск которого (до Александрийского периода) был издан особо и который остановился вследствие ареста Лаврова на параграфе о Галене. Последние параграфы о Диофанте и о конце древнего мира были уже в наборе, но никогда напечатаны не были: автор не сохранил ни корректуры, ни рукописи. В середине 60-х годов под редакцией Лаврова и с его примечаниями готовился к печати и перевод ‘Логики’ Дж. Ст. Милля, перевод, который появился лишь после ареста Лаврова. Большую часть второго тома Лавров вовсе не видал.— Лавров был несколько лет казначеем и членом в Комитете Литературного фонда и старшиною недолго существовавшего (1861—1862) литературного клуба, носившего название Шахматного. В 1864—1865 гг. Лавров принимал ревностное участие в учреждении Общества женского труда, в чем участвовали графиня Ростовцева и Анна Павловна Философова. Это общество разрушилось накануне первого общего собрания, и объяснения, к которым был вынужден Лавров при этом с только что упомянутыми лицами, вызвали немалое раздражение против него. В начале 60-х годов Лавров был приглашен в общество ‘Земли и Воли’, но его участие в этом обществе было так ничтожно, что об этом и говорить не стоит.

После выстрела Каракозова (4(16) апреля 1866 г.), когда Муравьев получил почти диктаторскую власть в Петербурге, там были произведены многочисленные аресты и обыски. Между прочим, был произведен обыск и у Лаврова. Затем он был арестован 25 апреля (7 мая) 1866 г. и предан военному суду в августе того же года. Допрашивал его сенатор Бер, Лавров призван был к допросу всего три раза и не имел ни с кем очной ставки. Суд признал его виновным в сочинении четырех стихотворений, в которых ‘возбуждалось неуважение’ к Николаю I и Александру II, в ‘сочувствии и близости к людям, известным правительству своим преступным направлением’ (Чернышевский, Михайлов, Павлов), в проведении в печати ‘вредных идей’ и в некоторых других, более мелких винах. Военно-судная комиссия приговорила его к аресту на некоторое время. Приговор этот был видоизменен генерал-аудиториатом (генерал-аудитором был тогда Философов, муж Анны Павловны) и конфирмован императором в такой форме: Лавров увольнялся от службы и отсылался на житье в одну из внутренних губерний под надзор полиции. Эта ‘внутренняя’ губерния оказалась Вологодской. После девятимесячного ареста в петербургском ордонансгаузе Лавров был вывезен в Тотьму 15(27) февраля 1867 года. В 1868 г. переведен сначала в Вологду и немедленно затем в г. Кадников, где для наблюдения за ним, единственным политическим ссыльным в городе, назначено два жандарма.

После трех лет ссылки, 15(27) февраля 1870 г., Лавров при содействии преданного товарища, Г. А. Лопатина, приехавшего для этого из Петербурга, бежал из Кадникова и 13(1) марта прибыл в Париж. Знавший об этом бегстве и ожидавший его в Париже А. И. Герцен (никогда не знакомый с ним лично) умер как раз незадолго перед тем.

С апреля 1866 г. Лавров не мог, конечно, помещать ничего в легальной русской прессе под своим именем (за исключением небольшой антропологической статьи⁶в ‘Вологодских губернских ведомостях’, помещенной с разрешения местного губернатора). Но он много печатал статей под разными псевдонимами, под инициалами или совсем без подписи. Из прекратившихся теперь журналов назовем, за три года вологодской ссылки Лаврова, ‘Женский вестник’, ‘Библиограф’, ‘Современное обозрение’, ‘Отечественные записки’ с 1868 г., ‘Неделя’ (прежней редакции). Так как статьи Лаврова пересылались в это время большею частью через полицию, то и правительству, и публике было известно его сотрудничество в журналах за эти три года, и потому его наиболее обычный псевдоним П. Миртов, подписи П. Л. и П. М. были весьма прозрачной маской. Под псевдонимом П. Миртов печатались в 1868—69 годах в ‘Неделе’ и ‘Исторические письма’, появившиеся потом, в 1870 году, в переработанной форме, отдельным изданием и имевшие некоторое влияние на русскую молодежь. Со времени поселения Лаврова за границею до 1873 г., когда он выступил редактором ‘Вперед’, помещение его статей в русских изданиях стало встречать уже более трудностей, и Лаврову пришлось еще чаще менять псевдонимы. Тем не менее почти все приписывали ему ряд статей в ‘Знании’, которые появились в 1875 г., как ‘Опыт истории мысли’, т. 1, вып. 1, а также там же помещенный другой ряд статей под общим названием ‘Очерки систематического знания’. Псевдонимы Миртова и Кедрова были отчасти и прямо раскрыты в печати в статье М. А. Бакунина.— С половины 70-х годов, т. е. в последние 15 лет, если Лаврову и удавалось помещать в разных легальных русских журналах статьи, то лишь без ведома редакций, посылая их при посредстве лиц, которые и сами не всегда знали, кто писал статьи. Предметы, о которых он в это время писал, были тем разнообразнее, чем тщательнее приходилось скрывать, кто их автор. Так как в настоящее время ни один из журналов, где помещались эти статьи, не существует или находится под редакциею лиц совершенно иного направления, прежние же редакторы умерли, то устранена большая часть препятствий к перечислению этих статей (впрочем, неполному), насколько можно припомнить их, начиная с 1868 г. до конца первой половины 80-х годов. В ‘Женском вестнике’ 1868—69 годов: ‘Герберт Спенсер’ и его ‘Опыты’, ‘Женщины во Франции в XVII и XVIII веках’, о женщинах в Италии в средние века⁷. В ‘Библиографе’ 1869 г. (единственный номер, насколько помню): ‘Письмо в редакцию’, ‘Обзор иностранной антропологической литературы’, о книге Геккеля, отчет о ‘Неделе’ 1868—69 годов. В ‘Современном обозрении’: ‘Антропологические очерки’, ‘Развитие учений о мифических верованиях’, ‘Задачи позитивизма и их решение’. В ‘Отечественных записках’: ‘До человека’, ‘Антропологи в Европе’, ‘Американские сектаторы’, ‘Философия истории славян’, ‘Историческое значение науки и книга Уэвеля’, ‘Роль науки в эпоху Возрождения и Реформации’, ‘Цивилизация и дикие народы’, ‘Современные учения о нравственности и их развитие’, ‘Канун великих переворотов’, ‘Противники истории’, о психологии Кавелина, ‘Формула прогресса г. Михайловского’, ‘Хлопоты науки с низшими животными’, ‘Записки старого чартиста’, ‘Лирики тридцатых и сороковых годов’, ‘Сент-Бэв как человек’. В ‘Деле’: две статьи о Шопенгауэре, о Дизраэли (‘Продукт политики XIX века’), ‘Карл Эрнст Бэр’, о П. Анненкове (‘Русский турист 40-х годов’ и ‘Турист-эстетик’), о книге де-Роберти (‘Единственный русский социолог’), о трудах Кареева и Гольцева (‘История Франции под пером новых русских исследователей’), ‘Политические типы XVIII века’. В ‘Знании’ кроме упомянутых выше: возражение на критику ‘Исторических писем’, ‘Научные основы истории цивилизации’, ‘Новая наука’, ‘Социологи-позитивисты’. В ‘Слове’: ‘Теория и практика прогресса’ (автор имел в виду дополнение к ‘Историческим письмам’). В ‘Устоях’: ‘Теоретики 40-х годов в науке о верованиях’. В газете ‘Северный вестник’: письма о философских предметах (помещено, кажется, лишь одно)⁸, в другой газете⁹ статьи о только что умерших Томасе Карлейле и Лонгфелло, о социологических трудах Летурно и Фулье и т. д. В начале 80-х годов для Лаврова открылась внезапно как бы возможность осуществить издавна подготовленный им план истории мысли и он, рядом с другими работами, приготовил около 50 печатных листов этого труда для издания его в России. Но в декабре 1884 г. эти надежды оказались напрасными.

Живя в Париже в 1870—1873 гг., Лавров был избран членом парижского Антропологического общества, где, между прочим, читал в 1872 г. реферат ‘L’ide du progrs dans l’anthropologie’ (напечатанный и особой брошюрой в 1873 г.). При основании ‘Revue d’anthropologie’ в 1872 г. Лавров был приглашен известным Брока¹⁰ в состав редакции и участвовал в ней до выезда своего из Парижа. Еще в 1870 г. Лавров близко сошелся с Варленом, который и ввел его в Интернационал — в секцию Ternes¹¹ — осенью 1870 г. Лавров пробыл в Париже все время первой осады и почти все время Коммуны. В начале мая 1871 г. он поехал в Бельгию, сделал Федеральному бельгийскому совету Интернационала доклад о положении дел в Париже, призывал Совет к содействию Коммуне, с тою же целью поехал в Лондон, чтобы узнать, не может ли Генеральный совет, о силе которого существовало преувеличенное мнение, оказать помощь парижским инсургентам, но увидел невозможность того и другого. При этом он познакомился с Карлом Марксом и с Фр. Энгельсом, с которыми более сблизился в последующие годы. В июле 1871 г. он вернулся в Париж.

В 1872 г. Лавров получил из России предложение редактировать за границей социалистический журнал, для которого была обещана поддержка как социалистической русской молодежи, так и радикальных литераторов. Имея это в виду, Лавров немедленно написал проект программы ‘Вперед’, обозначив в письме те литературные силы, к которым предполагалось обратиться. Этот первоначальный проект, отлитографированный, против желания автора, в России, многими принимался ошибочно за окончательную программу журнала. Последняя могла быть выработана лишь тогда, когда вполне определился состав сотрудников. Расчет на радикальные литературные силы в России оказался неверен, журнал должен был появиться как исключительный орган социально-революционной русской молодежи, что позволяло и программе его получить большую определенность. Эта программа и была помещена в первом томе периодического сборника ‘Вперед’, появившегося летом 1873 г. При основании этого издания думали найти поддержку и в многочисленных приверженцах М. А. Бакунина, пользовавшегося тогда большим влиянием. Но по вопросу об организации журнала произошло разногласие, которое окончилось разрывом, так что рядом с ‘Вперед’ появились за границею издания группы бакунистов, прямо ему враждебные. Последние, сколько известно, встречали в русской молодежи 1873—75 годов больше сочувствия и имели в России большее распространение во время того громадного движения ‘в народ’, которое началось в 1874 году.

Чтобы издавать ‘Вперед’ и завести русскую типографию, Лавров переселился в начале 1874 г. в Цюрих. Рядом с работой по редакции журнала, где печаталось много его статей и где он вел постоянное обозрение ‘Что делается на родине’, Лавров читал в Цюрихе публичные лекции на русском языке о роли славян в истории мысли, об истории мысли вообще, о роли христианства в истории мысли и тому подобном. Отдельным листком напечатана была речь его ‘К цюрихским студентам’, произнесенная по поводу распоряжения русского правительства об удалении их из Цюриха. В марте 1874 г. типография и редакция ‘Вперед’ были перенесены в Лондон.

С 1873 по 1876 г. Лавров посвятил почти все свое время изданию ‘Вперед’, который выходил до конца 1874 г. как непериодический сборник (I, 1873, Цюрих, II, 1874, Цюрих, III, 1874, Лондон), с начала же 1874 г. до конца 1876 г.— в форме двухнедельной газеты в Лондоне, причем благодаря энергии и серьезному отношению к делу сотрудников Лаврова и товарищей его по типографии ни один из 48 номеров не опоздал выходом. В это же время, в 1874 г., вследствие нападения прежнего сотрудника и потом основателя ‘Набата’, П. Н. Ткачева, Лавров вынужден был издать полемическую брошюру в свою защиту (‘Русской революционной молодежи’), что было вообще совершенно несогласно с его литературными привычками. В конце 1876 г., на съезде представителей русской группы, поддерживавшей ‘Вперед’, решено было прекратить периодическое издание газеты и вернуться к прежней форме, и в то же время выражено было некоторое несогласие с наличным способом ведения издания. Лавров отказался от редакции. Появившийся в 1876 г. его труд ‘Государственный элемент в будущем обществе’ составил первый (и единственный) выпуск тома IV непериодического ‘Вперед’. По выходе Лаврова из редакции появился еще том V, в составлении которого он не участвовал и которым прекратилась деятельность группы ‘впередовцев’, более не заявившей о своем существовании ни в России, ни за границею.

В мае 1877 г. Лавров опять переехал в Париж. В первые годы этого нового периода своей жизни он имел очень мало сношений с русскими действующими группами. Он завязал сношения с французскими социалистами, которые в 1877 же году создали свой орган ‘Egalit’, принимал небольшое участие в этом органе и говорил раза два на банкетах, устроенных этими группами. Он сказал несколько слов и над могилою Бланки при похоронах последнего. С того же 1877 г. Лавров начал читать у себя на квартире, а потом в зале на rue Pascal для русской молодежи, живущей в Париже, лекции о разных вопросах теоретического социализма и истории мысли. В 1879 г. он произнес у себя на квартире по поводу Коммуны 1871 г. речь, которая в 1880 г. была напечатана в очень распространенной форме особой брошюрой, как первый том ‘Русской социально-революционной библиотеки’. Во втором томе того же издания (1881 г.), заключающего перевод книги Шеффле о социализме, помещен ряд больших критических примечаний Лаврова к этой книге. В первом томе ‘Jahrbcher fr Sozialwissenschaft und Sozialpolitik’ за 1879 г. помещен под инициалами P. L. обзор русского социально-революционного движения от 1876 по 1879 г. К этому периоду 1878—79 гг. относится и выработка небольшим кружком, образовавшимся около Лаврова, того плана тайной организации социально-революционных сил, о котором упомянула ‘Walka Klas’ (No 9), но который остался без всяких последствий.

В начале 1880 г. арест Гартмана и грозившая ему выдача принудили Лаврова к некоторой деятельности среди французских радикальных и социалистических кружков. Это сблизило его и с редакцией ‘Justice’, с которой он с тех пор сохранил весьма, дружественные отношения. Французские радикалы особенно содействовали успешному исходу этой агитации, окончившейся призывом Лаврова к префекту полиции, который передал Гартмана Лаврову, говоря ему, что Гартман освобождается лишь потому, что личность его не доказана, но что ее могут доказать на другой день и что поэтому всего лучше его вывезти немедленно из Франции, оставив его на несколько часов, до отхода поезда, во избежание демонстраций, на квартире начальника муниципальной полиции Кобэ, лично знакомого Лаврову. Последний на все согласился — и через несколько часов Гартман уехал с одним приятелем в Лондон. Ни из одного слова г. Андриэ не мог тогда Лавров заключить, что Гартман высылается из Франции, как утверждал Андриэ в своих мемуарах. Декрет о высылке не был никогда и сообщен Гартману.

С этого времени начинают завязываться у Лаврова снова связи с группами, действующими в России. Он получил приглашение участвовать в подпольных изданиях, появившихся в России, послал туда несколько статей, но, по фатальной комбинации обстоятельств, почти все эти статьи не дошли по назначению, кроме одной, напечатанной в ‘Черном переделе’¹². В 1881 г. в России основалось общество ‘Красного креста Народной воли’. Желая основать за границей отдел, оно избрало уполномоченными для этого Веру Ивановну Засулич и Лаврова. Публикации в иностранных журналах, приглашение к пожертвованию в пользу только что основанного общества послужили поводом к изгнанию Лаврова из пределов Франции. Оно было объявлено ему 10 февраля 1882 г., и 13 февраля он выехал в Лондон. Вскоре после этого в газетах появилось известие, что какая-то русская в Женеве выстрелила в одного немца, приняв его за Лаврова. Ее судили и признали помешанной. Лавров вовсе не знал ее. Высылка его из Франции обратила на него гораздо более внимания, чем он когда-либо мог достичь во Франции при скромной жизни, которую он там вел. Выражения сочувствия далеко превзошли все, что он мог ожидать от иностранцев.

В Лондоне Лавров получил от ‘Исполнительного комитета Народной воли’ приглашение вступить вместе с другим лицом (Степняком) в редакцию органа партии, который последняя имела намерение основать за границей под названием ‘Вестник Народной воли’. Он отвечал подробными письмами, указывая условия, при которых считает возможным для себя вести подобное дело, и в духе этих условий выработал вместе с предполагавшимся соредактором программу, которая в сущности осталась без изменения и при появлении впоследствии первого тома ‘Вестника Народной воли’. Но к сожалению, вся эта переписка опять-таки не дошла по назначению. В это же время Лавров, по желанию автора, печатающегося под именем Степняка, написал предисловие к его книге ‘Подпольная Россия’. Через три месяца после приезда в Лондон, в мае 1882 г., для Лаврова оказалось возможным возвращение в Париж, хотя декрет об его изгнании из Франции отменен не был. Дело об издании ‘Вестника Народной воли’ тянулось более года, когда прибытие за границу Л. А. Тихомирова и назначение его редактором вместо отказавшегося позволило приступить к изданию. Первый том появился в ноябре 1883 г., последний (V) — в декабре 1886 г. В этом издании помещено за подписью Лаврова немало статей. Вне статей, содержание которых обусловливалось самою задачею издания, там находится воспоминания П. Л. об Ив. Серг. Тургеневе и критика учения гр. Л. Н. Толстого под заглавием ‘Старые вопросы’. Еще ранее появления ‘Вестника’ Лавров сотрудничал в ‘Календаре Народной воли’ за 1883 г., поместив там, за своей подписью, статью ‘Взгляд на прошедшее и настоящее русского социализма’. С декабря 1883 г. до июня 1884 г. Лавров читал в частной квартире для небольшой аудитории, большей частью легальной, курс ‘Обзора основных вопросов философии’, из которого он успел прочесть только теоретическую часть. В том же 1883 г., после отпевания И. С. Тургенева (на отпевании которого он присутствовал одновременно с кн. Орловым), Лавров напечатал в ‘Justice’ заметку, обнаруживавшую факт, что И. С. Тургенев участвовал материальными средствами в поддержке ‘Вперед’. Эта заметка вызвала против Лаврова очень резкие нападки во всей легальной либеральной прессе России, причем в ‘Русской мысли’ неизвестный автор (по некоторым предположениям эмигрант-социалист и личный знакомый Лаврова) высказался скептически о достоверности слов Лаврова, а г. Стасюлевич высказал даже прямо мнение, что Лавров подкуплен Катковым¹³.

14-го (2) июня 1885 г., совершенно не ожидая этого, Лавров был почтен празднованием группою русских его дня рождения, причем участие лиц разных партий и многих вполне легальных русских, речи, произнесенные как русскими, так и поляками-социалистами, многочисленные письма и телеграммы из разных местностей (между прочим, одно письмо — от политических заключенных в одной русской тюрьме и другое — от группы ссыльных в Сибири) глубоко тронули Лаврова, оценивающего гораздо более умеренно свою деятельность и свою общественную роль, чем угодно было это сделать участникам празднества. Некоторые из писавших полагали, что это — двадцатипятилетие литературной деятельности Лаврова, но она началась ранее.

——

К предыдущим заметкам, относящимся к 1885 г., можно для последних четырех лет прибавить следующее. Лавров продолжал жить в Париже безвыездно. От времени до времени он читал рефераты в ‘Рабочем обществе’, в собраниях, устраиваемых кассою русских парижских студентов, в ‘Обществе русской молодежи’, в собраниях, устроенных польскими социалистами. Из них напечатаны за границей: ‘Национальность и социализм’, ‘Роль и формы социалистической пропаганды’, ‘Через восемь лет’ (1871—1879—1887), изданы, насколько известно, в России речь о роли евреев в социалистической пропаганде и ‘Наука и жизнь’. Кроме того, при приезде Фрея в Париж Лавров прочел два реферата в возражение его проповеди о позитивной религии человечества. Некоторое время он читал очень небольшому кружку товарищей лекции о социологии для социалистических пропагандистов и готовил более или менее обширные труды из своих прежних статей о ‘Людях сороковых годов’ и новые статьи о науке религии, но все это прерывалось ранее окончания или осуществления. В марте 1886 г. Лавров решился осуществить свой план труда по истории мысли, отказавшись уже от надежды напечатать этот труд в России при существующих там условиях для прессы. Он начал писать его, не имея даже вовсе в виду средств для его издания. Нашелся издатель, обещавший дать деньги на издание первого тома, и на эти средства с декабря 1887 г. начали появляться в Женеве выпуски ‘Опыта истории мысли нового времени’, в которых автор резюмирует все свои предыдущие работы. В то время как пишутся эти строки (октябрь 1889 г.), появилось уже пять выпусков.— Переход Л. А. Тихомирова от революционного социализма к поддержке русского самодержавия вынудил Лаврова напечатать брошюру ‘Письмо товарищам в Россию’ (1888 г.).— Лавров сотрудничает в последнее время в ‘Социалисте’, издаваемом в Женеве, и в ‘Знамени’, издаваемом в Нью-Йорке. Восемь социалистических русских и армянских групп (из которых одна — петербургская) послали в 1889 г. Лаврова делегатом на конгресс социалистов, имевший место 14—21 июля в Париже, на улице Рошшуар. На этом конгрессе Лавров был избран в состав бюро и прочел перед конгрессом реферат о положении социализма в России. Этот реферат был напечатан по-французски в ‘Socit Nouvelle’ и в ‘Revue Socialiste’. Оттиски вышли и отдельной брошюрой, в небольшом числе экземпляров. В 1889 г. Лавров был избран председателем на собрании русских 25-го (13) мая в Caf Voltaire в память M. Е. Салтыкова и произнес там по этому поводу речь.

В продолжение пребывания Лаврова в Париже ему пришлось несколько раз произносить прощальные речи над могилами русских эмигрантов, между прочим, и над могилою П. Н. Ткачева 6 января 1886 г. (25 декабря 1885 г.). 30-го (18) октября 1889 г. он созвал через газеты и через частные приглашения русских, находящихся в Париже, чтобы почтить память Л. М. Когана-Бернштейна, повешенного в Якутске 19-го (7) августа того же года.

II
УЧЕНИЕ

В многочисленных работах Лаврова, писанных в Петербурге, в ссылке и за границею в продолжение 34 лет (1855—1889 гг.), а частью лишь изложенных словесно в речах и рефератах, удобнее рассмотреть особо следующие отделы: 1) Общее миросозерцание, 2) Этика, 3) Социология и социализм, 4) Построение истории и отношение ее к антропологии и 5) Практические задачи по отношению к России.

1. Общее миросозерцание

В своем детстве Лавров оставался постоянно на ступени привычного верования, не вызывавшего размышления, и никогда не проходил через фазис религиозного аффекта. Лет около 15—16 жизнь натолкнула его на размышления о философской задаче свободной воли, ответственности и необходимости, и он выработал в себе самый решительный детерминизм в форме теистического фатализма, который отразился в разных ранних стихотворениях, но всего полнее в позднейшем — ‘Предопределение’ (кем-то помещено в одном заграничном сборнике). Занимаясь сам со страстью стихотворством, Лавров придавал поэзии в молодости романтически преувеличенное значение в мысли и жизни, в особенности же примирительную роль между религией и наукой (что опять-таки отразилось в некоторых стихотворениях, например в позднейшем, нигде не напечатанном: ‘Первая глава книги Бытия’), и долго считал теистическое миросозерцание наиболее поэтическим, как форму мысли, даже когда отрекся в своем убеждении от всякого теистического элемента. С аргументами материализма Лавров ознакомился лет 22-х. Лет около 30-ти его миросозерцание в общих чертах установилось, но оно для него самого уяснилось и выработалось в подробностях лишь в процессе литературных работ в конце 50-х годов. С тех пор он не нашел ни нужным, ни возможным изменить его ни в одном существенном пункте.

Для знакомства с общими философскими воззрениями Лаврова материалами могут служить частью его прежние статьи в ‘Энциклопедическом словаре’ об ‘Антропологической точке зрения’, в ‘Отечественных записках’ о ‘Механической теории мира’ и ‘Три беседы о современном значении философии’ (1861 г.), частью позднейшие работы, особенно же лекции по основным вопросам философии, читанные им в 1883—84 гг., и некоторые главы его последнего исторического труда¹⁴.

Для миросозерцания, которому Лавров следует, он предпочитает употреблять название антропологизма. Он видит первое проявление этого направления у Протагора, находит возможным проследить его воззрения у древних скептиков, особенно во второй Академии, когда вырабатывалось понятие о вероятнейшем, впоследствии у новых теоретиков опыта и у сенсуалистов, еще более основательное подготовление находит у Эммануила Канта, в принципиальных положениях философии Людвига Фейербаха признает установление определенных начал антропологизма, затем находит важные исправления и дополнения в этом отношении в трудах неокантианцев, и особенно Альберта Ланге. При этом Лавров допускает, что материализм, позитивизм и эволюционизм, оставаясь односторонними, дали весьма важные частные указания для построения научной философской системы¹⁵. Системы, заключающие в себе сверхъестественное начало — спиритуалистический дуализм и идеалистическую метафизику, Лавров считает вносящими в философские построения наиболее патологических элементов. В журнальных статьях, перечисленных отчасти выше, Лавров высказал свое отношение к позитивизму, к философским трудам Спенсера, к пессимизму, к гегелизму и к некоторым другим направлениям идеализма.

Для него философская мысль есть специально мысль объединяющая, теоретически-творческая в смысле объединения, черпающая свой материал из знания, верования, практических побуждений, но вносящая во все эти элементы требование единства и последовательность.

С точки зрения антропологизма, по мнению Лаврова, невозможно знать так называемые вещи сами в себе, или сущность вещей. Теоретический и практический миры остаются неизвестными по их сущности и представляют для человека совокупность познаваемых явлений с непознаваемою подкладкою. Следует решительно отказаться от познания этой метафизической сущности и ограничиться при философском построении гармоническим объединением мира явлений. Именно надо отыскать точку исхода, не безусловно истинную, но неизбежную для нас по способу организации нашего мышления, надо оценить, выходя из этой точки, наиболее вероятные положения для этого мышления и надо расположить около этих положений всю область мышления о явлениях по степени вероятности их для нас.

По мнению Лаврова, всякое мышление и действие предполагает, с одной стороны, мир, как он есть, с законом причинности, связывающим явления, с другой стороны, предполагает возможность постановки нами целей и выбора средств по критериям приятнейшего, полезнейшего, должного. Но то и другое существует не само по себе, а для нас, следовательно, предполагает человека в общественном строе, при взаимной проверке и взаимном развитии мнений о мире и о целях деятельности. Следовательно, основною точкою исхода философского построения является человек, проверяющий себя теоретически и практически и развивающийся в общежитии. На этой неизбежно догматической для человека почве мышления единственно может работать критика для построения стройной и рациональной системы мира мыслимого и мира практической деятельности.

В таком случае элемент наиболее вероятнейший, совершенно неизбежный для всякого мышления и для всякой деятельности человека есть прежде всего его собственное сознание. Далее одинаково вероятными или одинаково неизбежными предположениями всякого мышления и всякого действия оказываются: 1) реальный мир, однородный тому, что установилось в представлении человека как его собственное тело, реальный мир, в котором все связано с законом необходимости и в котором основанием является субстрат, движущийся и вызывающий представления, 2) постановка личностью целей и выбор ею средств для деятельности в мире, часть которого она составляет. Третьим по степени вероятности, но вполне необходимым для научной философии является положение о возможности для личности, проверяющей себя и развивающейся в общежитии, критически оценивать: 1) степень уменьшения реальности явлений познаваемого им мира по мере отдаления этих явлений от элементарных понятий пространства, времени, движения, движущегося, 2) достоинство целей и средств практической деятельности. Скептическое отношение к последней ступени делает невозможною всякую научную философию. Скептическое отношение ко второй делает невозможной всякую философию вообще. Скептическое отношение к первой делает невозможным всякое мышление, всякую деятельность, да и само по себе невозможно.

Признавая критически вероятность этих трех ступеней построения системы, антропологизм допускает три здоровые области зрелого теоретического мышления: 1) знание, 2) свободное, сознательное творчество искусства, 3) критически объединяющее творчество философское. Он признает зародышною или патологическою область религиозного мышления, не отрицая его важной роли в истории как всякого зародышного фазиса в эволюции зрелых форм.

В научной системе антропологизма человеческое я, проверяющее себя и развивающееся в общежитии, является философским центром одновременно как продукт всего мыслимого (именно продукт механической системы мыслимого мира) и как строитель всего мыслимого в своем стремлении: 1) к мыслимой истине (что дает метод логического мышления, установленные факты точного знания, наконец, систему вероятнейшего миросозерцания), 2) к лучшей жизни личности и общества в их взаимодействии (что дает развитие представлений о наслаждении и развитие индивидуальных идеалов в личности, развитие требования художественного творчества в связи с предыдущим, развитие справедливейших форм общежития, прогрессивную историю).

Религиозное настроение есть для Лаврова настроение патологическое и прямо противоположное научной критике. Он несколько раз возвращался к религиозным вопросам, всего ранее в статье о ‘Гегелизме’ (‘Библиотека для чтения’) и о ‘Современных германских теистах’, позже — в ‘Развитии учений о мифических верованиях’ (‘Современное обозрение’), в статьях: ‘Цивилизация и дикие народы’ (‘Отечественные записки’), ‘Новая наука’ (‘Знание’), ‘Теоретики 40-х годов в науке и верованиях’ (‘Устои’), в рефератах, прочтенных в Париже по поводу приезда Фрея, наконец, в своем последнем историческом труде, особенно в выпуске VI первого тома. Признавая обширную роль религии в эволюции человечества, особенно в доисторический период, Лавров пытался доказать, что, собственно, все творчество религиозной мысли принадлежит этому периоду, в течение же истории под названием религии работает исключительно мысль философская — эстетическая и позже нравственная, религиозный элемент все атрофируется и встречается лишь в переживаниях прошлого, и цивилизация нового времени есть по своей существенной характеристике цивилизация светская, стремящаяся выделить из себя всякий религиозный элемент, который окончательно и должен из нее исчезнуть.

В понимании природы Лавров, на основании предыдущего, становится по необходимости на материалистическую точку зрения, видоизмененную эволюционизмом. Он считает необходимым для человека различным образом понимать требование открытия законов в науках повторяющихся явлений и в науках эволюции, хотя признает, что это — различие в точках зрения на явления природы, а не в существенном понимании этих явлений. Он отрицает правильность распространения понятий о жизни, сознании и общежитии за пределы органического мира и распространения понятия об обществе на скопления особей, в которых нельзя признать присутствия сознания. На ступени органических существ он считает, что явление сознания и явление общественной солидарности представляют для организмов могущественные орудия в борьбе за существование и что поэтому человек для успеха в этой борьбе развивает и должен развивать понятие о сознательной солидарности всего человечества, ставить его целью личной и общественной деятельности и целью настоящего процесса истории, вырабатывающего социалистическую солидарность кооперативного труда взаимно развивающих друг друга личностей как выход из конкуренции личностей, борющихся между собою за существование, за барыш, за монополию наслаждений (об этом преимущественно — ‘Задачи социализма’ в ‘Вестнике Народной воли’). Лавров особенно подчеркивает при рассмотрении биологического дифференцирования особи и общества различие идеальных типов биологического и социологического организма, из которых первый стремится выработать господство сознания в одном элементе с засыпанием сознания во всех остальных, последний же стремится выработать наибольшее возможное сознание в отдельных элементах и на развитии этого сознания особей основывает идеальную солидарность частей общественного организма между собою и с целым. Впрочем, вопросам, относящимся к естествознанию, Лавров посвящал мало доли в своих трудах, кроме роли вступительных понятий в историю человеческой мысли.

Своим немногим работам по вопросам логики, психологии и эстетики Лавров не придает особого значения. Сюда относятся его примечания к русскому переводу ‘Логики’ Милля, статья ‘О принципах и аксиомах’ (труд, оставшийся в рукописи), отчеты о немецкой психологии в ‘Отечественных записках’ 50-х годов, статья о психологии Кавелина в том же журнале 70-х годов, статья о ‘Лаокооне’ Лессинга в ‘Библиотеке для чтения’ конца 50-х или 60-х годов ¹⁶. Несколько более обработаны главы, относящиеся к психологии, в ‘Опыте истории мысли нового времени’, кн. 1, гл. 3.

Лавров несколько раз возвращался к вопросу о систематической классификации наук. Этому посвящен первый труд, напечатанный им в ‘Общезанимательном вестнике’, затем ряд статей — ‘Очерки систематического знания’ в журнале ‘Знание’ (неоконченный), и к этому вопросу он возвращался эпизодически и позже¹⁷. В настоящее время Лавров признает, что рациональная классификация наук должна неизбежно изменяться при развитии знаний, при углублении философского понимания человека и его потребностей и при изменении практического распределения занятий ученых и мыслителей по вопросам, возникающим в разные эпохи.

2. Этика

Лавров в продолжение всей своей литературной деятельности особенно занимался вопросами этики, начиная брошюрой ‘Очерки вопросов практической философии: Личность’, продолжая статьею в ‘Отечественных записках’ 1870 (или 1871 г.) ‘Современные учения о нравственности и ее развитие’ (по поводу книги Лекки) и кончая статьею ‘Социальная революция и задачи нравственности’ в ‘Вестнике Народной воли’, не упоминая о более случайных или частных трудах.

Для Лаврова область нравственности не только не прирождена человеку, но далеко не все личности вырабатывают в себе нравственные побуждения, точно так же как далеко не все доходят до научного мышления. Прирождено человеку лишь стремление к наслаждению, и, в числе наслаждений, развитый человек вырабатывает наслаждение нравственной жизнью и ставит это на высшую ступень в иерархии наслаждений. Большинство останавливается на способности расчета пользы. Нравственная жизнь начинается в элементарной форме выработкою представления о личном достоинстве и стремлением воплотить в жизни это достоинство, которое в этой форме становится нравственным идеалом. Нравственная жизнь получает прочную основу, когда человек сознает, что процессу этой жизни присуще развитие, вырабатывает себе способность наслаждения собственным развитием и потребность развиваться. По самой сущности этого процесса от него нераздельна критика, нравственный аффект оказывается единственным аффектом, допускающим и требующим критику. Это самое дает для этики рядом с субъективным признаком необходимость выработать, развивать и осуществить в жизни убеждение, первый объективный признак нравственного убеждения, что оно не может отрицать критику. Второй объективный признак нравственного убеждения зависит уже от того антропологического условия, что человек не может жить вне общества, и потому его нравственность не может быть исключительно личною, но должна быть в то же время нравственностью общественною, т. е. допускать и требовать укрепления и расширения общественной солидарности. Отсюда признание за другими личностями человеческого достоинства и требование поступать с ними сообразно их достоинству, т. е. требование справедливости как формулирующее и исчерпывающее объективный признак общественной нравственности. По мнению Лаврова, вся этика исчерпывается основными понятиями достоинства, развития, критического убеждения и справедливости. Для развитого человека они так же определенны и обязательны, как понятия геометрии, все же остальные правила нравственной казуистики или морали не имеют ничего прочного, но обусловливаются своим отношением при данных обстоятельствах к этим основным понятиям. Отношение этой этики, которую Лавров считает научною, к утилитаризму он устанавливает следующим образом: вследствие того что большинство людей не дорабатывается до степени нравственного развития и остается на ступени расчета пользы, Лавров считает, что аргументация утилитаризма, в большинстве случаев совпадающая в выводах с тем, что он считает научною этикою, гораздо чаще может быть приложена в нравственном убеждении мыслей и поступков, чем аргументация научной этики, годная лишь для людей уже развитых. Впрочем, Лавров признает, что все утилитаристы, допускающие оценку пользы не только количественную, но и качественную, стоят уже более или менее сознательно на почве научной этики. Кроме того, так как требование справедливости на практике ведет к осуществлению справедливейшего строя общества, а это большею частью приводит к борьбе, относительно которой справедливость указывает лишь необходимость борьбы, а не формы ее, то при определении этих форм борьбы в частности утилитаризм является едва ли не единственным руководящим приемом для развитого человека.

3. Социология и социализм

Социологические вопросы Лавров разрабатывал, кроме своих трудов по этике, еще более специально в ‘Исторических письмах’, в статьях о социализме во ‘Вперед’, в ‘Вестнике Народной воли’ и в беседах о социологии для небольшого кружка русских социалистов-пропагандистов, беседах, о которых сказано выше. Впрочем, экономическим вопросам он не посвящал особых работ, признавая себя учеником Маркса с тех пор, как ознакомился с его теориею, но преимущественно исследуя вопросы социологии по отношению к теории прогресса, к этике и к истории.

Для Лаврова социология есть наука, исследующая формы проявления, усиления и ослабления солидарности между сознательными органическими особями, и потому охватывает, с одной стороны, все животные общества, в которых особи выработали в себе достаточную степень индивидуального сознания, с другой — не только существующие уже формы человеческого общежития, но и те общественные идеалы, в которых человек надеется осуществить более солидарное и вместе с тем, следовательно, и более справедливое общежитие, а также те практические задачи, которые неизбежно вытекают для личности из стремления осуществить свои общественные идеалы или хотя бы приблизить их осуществление. Приложение к обществу понятия об организме возможно, но должно им пользоваться крайне осторожно, имея постоянно в виду то существенное различие биологического организма от социологического, которое указано выше. Общественные формы являются как изменяющиеся в истории продукты общественного творчества личностей ввиду их блага, и потому личность всегда имеет право и обязанность стремиться изменить существующие формы сообразно своим нравственным идеалам, имеет право и обязанность бороться за то, что она считает прогрессом (постоянно подвергая критике по основным требованиям этики свои представления о прогрессе), вырабатывая общественную силу, способную восторжествовать в подобной борьбе. На почве основных требований этики объективными признаками прогресса являются одновременное усиление сознательных процессов в особи и солидарности в обществе, при расширении этой солидарности все на большее и большее число особей. Из четырех побудительных причин человеческой деятельности: обычая, аффекта, интереса и убеждения — первая, безусловно, противна критике и прогрессу, который всегда заключается в постепенном освобождении человека по мере его развития от уз обычая (в форме привычек или преданий). Личный аффект является то помехою, то содействием прогрессу и приобретает все более последний характер лишь настолько, насколько он переходит в аффект общественный и, подчиняясь критике, становится аффектом нравственным. Вследствие того что большинство руководится лишь расчетом пользы, интерес является до сих пор самым общим общественным побуждением, и в каждую историческую эпоху прогрессивное движение прочно лишь тогда, когда интересы большинства совпадают в своих общественных идеалах с убеждениями наиболее развитого меньшинства. В настоящую эпоху социализм как общественный идеал вполне удовлетворяет этим требованиям: он представляет интересы рабочего большинства, насколько оно проникнуто сознанием классовой борьбы, он осуществляет для развитого меньшинства идеал справедливейшего общежития, допускающего наиболее сознательное развитие личности при наибольшей солидарности всех трудящихся, идеал, способный охватить все человечество, разрушая все разграничения государств, национальностей и рас, он есть для личностей, наиболее вдумавшихся в ход истории, и неизбежный результат современного процесса экономической жизни. Поэтому расчет интереса всякого трудящегося одновременно с нравственным аффектом развитой личности, желающей отплатить человечеству за свое развитие, так дорого стоившее предыдущим поколениям, и со стремлением этой личности осуществить наиболее справедливое общежитие, наконец, одновременно с побуждением наилучше понимающей личности облегчить необходимый процесс истории, должны побуждать всякую развитую личность становиться в ряды социалистов, стремиться усилить их организацию как общественной силы, бороться энергически против всех препятствий к осуществлению их общественного идеала и содействовать этому осуществлению всеми орудиями слова и дела, доступными личности.

4. История и ее отношение к антропологии

Довольно значительная часть трудов Лаврова, даже монографических, имеет исторический характер. Он всегда имел склонность рассматривать всякое явление в его генезисе, и потому введения в его различные работы занимают весьма часто не менее места, как и самые работы, многие начатые им труды остановились на исторических введениях к ним. К середине же 60-х годов он все более занимается планами обобщающих исторических трудов. Прежде всего он обращает внимание на историю науки и на роль, которую играет наука в истории вообще. Сюда относится читанный им и печатанный в двух официальных изданиях неоконченный очерк истории физико-математических наук и лекции о влиянии хода науки на военное дело ¹⁸, впоследствии же этому предмету посвящены некоторые статьи о роли науки в истории цивилизации, о ее роли специально в период Возрождения и т. п. С самой минуты ареста, за которым, как он не сомневался ни минуты, должно было следовать прекращение его педагогической деятельности, он начинает вырабатывать план истории мысли. В одном из сборников¹⁹ того времени напечатана небольшая статья ‘Несколько мыслей об истории мысли’, а под арестом набросана карандашом полная программа всеобщей истории, преимущественно с точки зрения развития мысли. В вологодской ссылке он в продолжение трех лет разрабатывает эту программу и план истории, состоящей из отрывков разных авторов, но группированных систематически по строго определенной программе подчинения второстепенного существенному. Этот подготовительный материал наполняет целые тетради, а одну небольшую эпоху из средневековой истории Лавров разработал даже довольно подробно по имевшимся у него тогда материалам. Подобный же опыт, имевший более значение программы, чем разработанного труда, напечатан им в ‘Отечественных записках’ для периода Возрождения и Реформации — ‘Роль науки в эпоху Возрождения и Реформации’, но с преимущественным поставлением на вид элемента науки. Тогда же помещены там же ‘Историческое значение науки и книга Уэвеля’ и в ‘Знании’ — ‘Научные основы истории цивилизации’.

В 1870—71 году за границей один тогдашний приятель²⁰ (впоследствии совершенно отрекшийся от сношений с ним) предлагает ему заняться историею нового времени с указанной уже точки зрения и начинается подготовка этого труда (впрочем, скоро прекратившегося, так как изменчивый характер личности, предлагавшего работу, недолго остановился на этом плане). С 1873 до 1875 г. Лавров находит возможность серьезно приступить к ‘Опыту истории мысли’, и первый выпуск ее появляется, ограничиваясь лишь общим планом и началом периода подготовления мысли вообще. Но с 1875 г. и это обрывается. Сознавая, что в этом случае план был слишком широк, Лавров продолжал его обрабатывать и подготовлять его исполнение хотя бы частями, не теряя надежды, что хотя сколько-нибудь подвинет вперед его осуществление.

В начале 80-х гг., как сказано выше, он имел некоторое время основание думать, что этому труду будет возможно появиться в пределах России. Но в конце 1884 г. это оказалось совершенно невозможным. Тогда он с весны 1886 г. стал готовить к печати за границею, уже не стесняясь никакими условиями цензуры, существующими в России, тот ‘Опыт истории мысли нового времени’, который теперь печатается, но относительно которого, при теперешних годах Лаврова, есть основание сомневаться, удастся ли ему кончить этот труд, и во всяком случае приходится сказать, что Лавров приступил к нему несколько поздно. Начиная его без надежды иметь для него сейчас издателя, Лавров предпослал тексту предисловие, в котором объяснял предполагаемому позднейшему читателю условия происхождения этого труда и его отношение к предыдущим. Получив возможность издать первый том, он не нашел нужным печатать это несколько интимное объяснение с читателем, предоставляя себе его переделать в конце труда (если этот труд удастся кончить) как ‘объяснение автора с читателем’^2l.

Основные особенности исторического понимания Лаврова заключаются в следующем.

История как процесс есть процесс развития, т. е. неповторяющихся явлений, и отличается от других подобных процессов тем, что ее явления обусловлены положительным или отрицательным проявлением в них прогресса, т. е. увеличения или уменьшения сознания в личности и солидарности между личностями во взаимной связи этих элементов между собою. История как наука есть отыскание закона последовательности в фазисах развития сознания в личностях и солидарности между личностями. Ее главная задача заключается в отделении для каждой эпохи, в области сознания и солидарности, характеристических черт эпохи от переживаний в ней старого и от зародышных подготовлений нового.

Поэтому для Лаврова к важнейшим вопросам истории как науки относится разграничение ее от антропологии и разделение ее на периоды по существенным признакам процесса исторического развития.

Антропологии, ее систематическому разделению и ее состоянию в 60-х годах Лавров посвятил несколько статей в журналах еще во время своей вологодской ссылки. Сюда относятся ‘Антропологические очерки’ в ‘Современном обозрении’, ‘Антропологи в Европе’ и ‘Цивилизация и дикие народы’ в ‘Отечественных записках’, ‘Обзор иностранной антропологической литературы’ в ‘Библиографе’, наконец, небольшие заметки в ‘Вологодских Ведомостях’. Как член парижского Антропологического общества и сотрудник журнала Брока, он кое-что печатал по этому предмету и во Франции. Вопросу о разграничении антропологии от истории особенно посвящены труды Лаврова ‘Цивилизация и дикие народы’, брошюра ‘De l’ide du progrs dans l’anthropologie’, и этот вопрос разобран как в ‘Опыте истории мысли’, так и в ‘Опыте истории мысли нового времени’ (особенно см. ‘Вступление’, гл. 2).

Основное различие для Лаврова заключается в следующем: к антропологии относится вся деятельность личности и группы личностей, бессознательная, инстинктивная, и та доля сознательной деятельности, которая заключается в приспособлении к существующему, к истории относится деятельность личности и общества, которая заключается в выработке идеалов лучшего и в стремлении изменить существующее сообразно этим идеалам. Характеристическим признаком участия в исторической жизни для личности и для общества поэтому является наслаждение развитием и потребность в развитии. Это связано с обособлением деятельности, объединяющей философские мысли, от жизни по обычаю, но переход к исторической жизни становится вполне сознательным лишь с обособлением деятельности критической мысли. В этом смысле можно сказать, что исторический прогресс заключается в переработке культуры (т. е. обычных форм жизни) помощью мысли и в выработке ряда цивилизаций, в которых становится все менее доля, принадлежащая обычаю, и все более доля, принадлежащая сознательной мысли, сперва в форме интересов, стремящихся к полезному (из которых большею частью преобладают интересы экономические), затем в форме убеждений, стремящихся к нравственному (сначала религиозных и метафизических, потом все более реальных и научных). Таким образом, вые истории остается все человечество в его антропологический период до появления исторических цивилизаций, остаются все народы, не выработавшие этих цивилизаций, остаются и в среде исторических цивилизаций все личности, которые или внешними причинами были поставлены еще в невозможность участвовать в исторической жизни, или, имея эту возможность, оказались но внутренним причинам неспособными в ней участвовать. Все они составляют достояние антропологии в той доле ее, которая, отмечая и биологические особенности, преимущественно исследует среди людей разнообразие форм обычных культур, в параллель тому, как зоология исследует культуру муравьев, пчел, воробьев, бобров и т. п.

Существенные вопросы для каждой эпохи истории заключаются для Лаврова в следующем: каким образом цивилизация этой эпохи подготовлялась в прошедшем? Каково было в эту эпоху распределение долей, принадлежавших, с одной стороны, обычной культуре и переживанию прежних эпох, с другой — развитию мысли, стремившейся к воплощению в жизнь интересов личностей и групп, входивших в цивилизацию эпохи, а также к воплощению в жизнь убеждений развитого меньшинства? Каким образом в жизни этой эпохи сознательно и бессознательно подготовлялись последующие эпохи той же цивилизации и цивилизации дальнейших периодов? Главную роль здесь играют, на основании предыдущего, во-первых, развитие сознания личностей, насколько оно расширяло солидарность между людьми, во-вторых, скрепление и расширение солидарности между личностями, насколько оно способствовало развитию в этих личностях сознательности.

Поэтому и для истории как науки важны периоды, предшествовавшие истории как процессу подготовления человеческой мысли космическими и геологическими условиями, существовавшими для человека на земле, биологическими процессами развития сознания и общежития в мире биологических организмов, наконец, теми инстинктивными явлениями и работою мысли под господством обычая и доисторического человека, которые образовали почву для исторической жизни. Эта почва представляет особый интерес в разных формах доисторической техники, в разных доисторических приемах украшения жизни, в первых попытках работы теоретической мысли у доисторического человека, где самая большая доля принадлежит мысли религиозной, наконец, в творчестве первобытных общественных форм, составляющих предмет изучения эмбриологии общества.

При разделении истории на периоды но существенным признакам процесса исторического развития Лавров руководствовался следующими началами.

Создаются сперва обособленные национальные цивилизации, в которых работа критической мысли почти незаметна и которые составляют слой как бы нового, более выработанного обычая. С появлением критической мысли в философских школах, независимых от религиозного обычая, появляются и первые попытки общечеловеческого универсализма, сначала для меньшинства исключительно развитых и независимо мыслящих личностей, для которых доступны одни и те же приемы критики и творчества, потом для всех подданных одного государства, охваченных действием одного и того же сознательно установленного закона, независимо от существующих обычаев и национальностей, наконец, для всех верующих в одну универсальную религию, не знающую границ ни политических, ни этнических. Все эти попытки оказываются неудачными, так как игнорируют экономические условия, вызывающие все более ожесточенную борьбу классов и потому не дозволяющие установления прочной солидарности. Новая европейская цивилизация характеризована преимущественно обстоятельством, что она есть и должна быть цивилизация светская, постепенно выделяющая из себя все религиозные элементы. Она начинается противоположением обособления государств, не знающих никакой солидарности между собою, универсализму как в области точной науки, освобожденной от всех уз обычая и религиозного догмата, так и в области индустрии, которая создает всемирные экономические интересы, независимые от политических. Новейший период этой цивилизации обозначен политическим господством буржуазии, представительницы универсальной индустрии, и господством науки (в ее высшей форме — социологии) в политической и экономической области, прежде не входившей в сферу науки. Огромное большинство человечества остается еще вне истории, частью как принадлежащее к неисторическим народностям, частью как входящее в классы исторических народностей, настолько подавленных борьбою за существование, что для них по внешним условиям невозможно участие в истории, частью же как принадлежащее к господствующим классам передовых народов, но по внутреннему бессилию не выработавшее ни наслаждения развитием, ни потребности в нем и потому остающееся при низших потребностях и вкусах дикаря. Историческая эволюция имеет место, как имела место с самого начала исторического времени, лишь в меньшинстве интеллигенции, которая одна познала наслаждение развитием, ощутила в нем потребность и с тем вместе стала жить исторической жизнью. В настоящее время это развитое и развивающееся меньшинство выработало уже идеал личного достоинства и общественного строя, способный охватить все личности и племена, которым станет доступна потребность развития. Универсалистический идеал человечества, связанного интересами коллективного труда и убеждением в потребности всеобщего справедливого общественного строя, стоит теперь в теории научного социализма лицом к лицу с заостряющейся и расширяющейся классовой борьбою, из которой старый строй не находит и не может найти исхода и которая все больше выказывается как основная помеха человеческой солидарности. В борьбе за существование, перешедшей от мира организмов вообще в человеческую историю, образование солидарного общежития всего человечества позволит направить более энергически коллективную работу последнего на три главные задачи исторического процесса, именно: на господство над природою, на установление царства человека над животным миром и на устранение борьбы за существование в среде человечества, когда разумная кооперация заменит конкуренцию во всех ее видах. С этой точки зрения философия истории заключается для всех прошедших периодов ее в постепенном разрушении царства обычая в пользу царства конкурирующих интересов, при медленном расширении элементов царства нравственных побуждений, для настоящего — в задаче установления социалистического строя, который дает первую историческую почву для построения царства нравственных убеждений, для будущего — в более или менее постепенном разрушении конкурирующих интересов и остатков царства обычая в пользу господства во всех частностях общественного строя царства нравственных убеждений. Отсюда не только трудность, но даже почти невозможность нарисовать себе в подробностях сколько-нибудь удовлетворительную картину возможного будущего строя общества: все элементы, которые может нам доставить воображение для подобной картины, приходится черпать из прошедшего и настоящего, где почти исключительно господствовали обычай или конкуренция интересов, тогда как нравственные убеждения если и проявлялись, то в личной деятельности, а не в формах общежития, картина же будущего строя, к которому стремятся все развитые люди нашей эпохи, должна представить нам формы общежития, проникнутые господством нравственных убеждений. Поэтому развитому человеку нашего времени нет основания предаваться бесплодным мечтаниям о подробностях формы будущего строя, к которому он стремится. Он должен иметь в виду лишь общие характеристические черты этого строя, он стремится в борьбе за социалистический строй разрушить современные формы в пользу общественных форм лучших, но на первое время еще аналогических современным формам, так как ближайший строй будущего должен быть результатом существующей классовой борьбы. Развитый человек нашего времени стремится воплотить в своей личной жизни возможно большую долю солидарности с убежденными социалистами и возможно большую долю справедливости по отношению к людям вообще при существующих условиях этой классовой борьбы.

5. Практические задачи по отношению к России

Социалистический идеал Лаврова уяснялся постепенно. С ранних лет знакомый с утопистами начала нашего века, но не видя почвы, на которой социалистические идеалы могли бы быть осуществимы, Лавров сперва, добыв себе место в литературе, пытался лишь содействовать устранению препятствий ясному сознанию истины и справедливости в личности и препятствий сознанию необходимости солидарности в обществе, он пытался делать это распространением более ясного понимания и более научного миросозерцания. Но с самого начала своей литературной деятельности необходимость политического и социального переворота была для него очевидна, и указания на это можно легко найти в его печатных произведениях, в особенности же в его стихотворениях²². Тем не менее он не видел и в это время почвы не только для социального переворота, но даже для политического действия вне медленной подготовки умов. Когда, во время волнений начала 60-х годов, депутация офицеров Артиллерийской академии пришла просить его совета, следует ли им участвовать в готовившейся уличной демонстрации, он положительно отсоветовал им это, прибавив, что, если минута придет, когда подобную демонстрацию он сочтет нужною, он не только скажет им это, но сам пойдет вместе с ними. Довольно долго Лавров допускал возможность гармонии интересов личности господствующего класса и интересов большинства подчиненного класса, допускал это даже для личности, руководящейся только расчетом собственной пользы, а не развитием нравственных убеждений. Это допущение было одною из самых крупных, по его мнению, ошибок, от которых ему пришлось отречься впоследствии, но которая оставила след во многих его произведениях. Появление Интернационала и знакомство с ним убедило Лаврова, во-первых, в существовании реальной почвы для социального переворота, во-вторых, в существовании непримиримой борьбы классовых интересов, над которой может возвыситься развитая личность господствующих классов лишь силою своего нравственного убеждения. Тогда Лавров счел своею обязанностью содействовать социальному перевороту в том виде, как его требовала программа Интернационала. Политическую революцию для России он считал в ту эпоху полезною лишь в тесной связи с переворотом социальным, как революцию, опирающуюся на довольно широкое народное движение. Политический переворот в России, чуждый экономических задач, он считал вредным, как образующий почву для такой же классовой эксплуатации народа, которая имеет место на Западе под формою либеральных учреждений. Тем не менее он ни минуты не допускал отречения от политической оппозиции существующему абсолютизму, полагая необходимым, насколько возможно, при всяком отвоевании у правительства доли силы, действовать в смысле внесения экономического элемента во все политические требования, и это с помощью привлечения возможно большей доли низших классов общества к политической агитации.

Но Лавров ясно сознавал, что ни народ не готов к социальному перевороту, ни интеллигенция не усвоила себе в достаточной мере то социологическое понимание и то нравственное убеждение, которые одни могут выработать в последних искренних социалистов. Он считал поэтому необходимым подготовление социальной революции в России путем развития научной социологической мысли в интеллигенции и путем пропаганды социалистических идей в народе. Поэтому он с радостью принял на себя обязанность социалистического пропагандизма в России, когда ему предложили редакцию ‘Вперед’. Согласно предыдущему, он поставил задачею своим сторонникам подготовить социальную революцию в России развитием в пропагандистах социализма, знания вообще, знания России в особенности, социалистических привычек в частной жизни и пропагандою социализма в пароде, пропагандою, которая, по мнению Лаврова, должна была попутно служить и оружием агитации против правительства. Вопросы централизма и федерализма, тогда столь волновавшие бакунистов и их противников, он считал второстепенными и решение их зависящим от случайной выработки среды и распределения в ней интеллигентных сил. Защитник требования уменьшить в каждую эпоху государственный элемент в обществе до возможного минимума и надеясь, что при полном господстве социалистического строя этот минимум близко подойдет к нулю, Лавров никогда не был сторонником анархизма в настоящем, тем более в организации революционной партии. Всего полнее он высказал свои понятия о государстве и свое отношение к политическим задачам революции в России в середине 70-х годов в труде ‘Государственный элемент в будущем обществе’ (‘Вперед’ IV вып. I и единственный). Лавров оставил редакцию журнала лишь тогда, когда ему показалось, что его товарищи — пропагандисты ‘Вперед’, слишком суживая свою программу действий, особенно в среде интеллигенции, отнимают у своей партии всякий боевой характер и потому недостаточно энергически борются с препятствиями, представляемыми пропаганде социализма политическим строем Российской империи. Когда этот недостаток энергии в борьбе с местными условиями повел к распадению партии чистой пропаганды в России, Лавров продолжал, насколько позволяло его положение, социалистическую пропаганду лично. Не имея возможности, по долгому отсутствию своему из России, опровергать все упорнее повторяемые уверения личностей революционных групп, что пропаганда в народе в России сделалась невозможна, а потому и подготовление пропагандистов бесцельно, что необходима ‘пропаганда фактом’, возбуждение революционного духа примером, решительные удары, нанесенные правительству, Лавров оставался при личном мнении, что при искусстве и решимости пропаганда была бы возможна, хотя должна бы пойти медленнее и требовать немало жертв. Он считал ее необходимою во всяком случае, рядом со всеми другими приемами агитации против правительства и прямого действия против него, так как не мог себе представить, чтобы какой-либо политический переворот, выгодный для большинства и, следовательно, имеющий в виду экономические задачи, мог иметь место без поддержки его народным движением, которое предполагает всегда предварительную пропаганду. В рефератах, которые оп читал в Париже в 1877—82 годах, он много раз возвращался к указанию тех опасностей, которые представляют для успеха революционной партии в России анархические начала и террористические приемы. Он с радостью видел, что в самой России анархические начала мало-помалу исчезают, но не мог не заметить и того, что рядом с ослаблением анархизма в России все группы, кроме так называемых террористов, теряют значение в движении и успех революционного дела в России все более отожествляется с успехом этих ‘террористов’. Поэтому он решительно отверг предложение стать во главе заграничного издания, объявлявшего войну этой партии, и считал войну против ‘Народной воли’ прямо вредною для дела в России, если история русского революционного движения выдвинула на первое место эту партию, поставившую себе непосредственною задачею потрясение самодержавия, а потом и его разрушение. Тем не менее Лавров тогда только вступил в союз с этой партией, когда убедился, что она остается социалистическою, признает важность социалистической пропаганды и направляет преимущественно свои удары против русского правительства лишь как против главного препятствия распространению социалистических идей в России. С тех пор, в продолжение своего участия в редакции ‘Вестника Народной воли’, он смотрел на свою деятельность в этом издании как на теоретическое уяснение тех социалистических начал, которые остались основою деятельности этой революционной партии в России, в эпоху, когда она одна, в конце 70-х и начале 80-х годов, умела выработать нечто похожее на общественную силу. Для него вопрос о необходимости для России, до установления в ней социализма, пережить более или менее полно капиталистический строй, подобный тому, который имел возможность вполне развиться на Западе Европы,— вопрос, вызывающий в последнее время довольно оживленные споры в среде русских социалистов,— есть вопрос, имеющий лишь спекулятивное значение и нисколько не изменяющий практических задач русского социалиста-революционера. Как только в России образуется организованная партия, искренне социалистическая, умеющая отстоять себя в общественной борьбе, умеющая привлекать к себе живые силы и организовать их для энергического действия, то Лавров считает, что, согласно с его нравственными и социалистическими убеждениями, он, как всякий убежденный социалист, обязан, даже не вполне соглашаясь со всеми пунктами программы партии, в союз с которой он вступает, и не вполне одобряя все ее действия, поддерживать всеми средствами ту действительную социально-революционную силу, которая сумеет на нашей родине более или менее успешно бороться за социалистические идеалы против препятствий, противопоставленных этим идеалам средою. В эпоху же, когда в России не существует подобной организованной общественной силы с социально-революционным направлением, личная пропаганда социалистических идей не во имя какой-либо существующей партии, но прямо во имя самих этих идей остается для него, как и для всех убежденных социалистов, по его мнению, обязательной, несмотря ни на какие неудачи, препятствия и замедления движения. Процесс разложения современного капиталистического строя совершается с неотвратимою необходимостью, он должен рано или поздно доставить торжество социализму и вместе с тем унести те политические формы, которые с ним несовместимы. В этом случае практические задачи русского социалиста отожествляются с задачами социалиста-революционера всех стран. Русский социалист должен работать для торжества социализма, распространять его принципы в умах окружающих личностей, осуществлять их по мере возможности примером своей жизни. Он должен устранять, насколько может, и препятствия успехам социализма. Одно из таковых составляют политические формы, поддерживающие капитализм или составляющие (как самодержавие) переживания еще более архаического слоя цивилизации. Насколько можно, подобные формы надо стремиться устранить немедленно, не выжидая организации в стране рабочей партии, составляющей необходимое условие рационального социального переворота. Но при этом, рядом с этим, необходимо стремиться к осуществлению этого необходимого условия.

Сентябрь 1885 г.

и октябрь 1889 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Эта автобиографическая статья написана в 1885 г., когда представители разных партий, русских и польских, в Париже праздновали день рождении П. Л. Лаврова и предполагаемое 25-летие его литературной деятельности (последняя на самом деле началась ранее). Лавров послал ее народовольцу Л. О. Ясевичу для публикации в No 11—12 ‘Народной воли’ за 1885 г., но поместить ее в номере не удалось, и ее выпустили отдельной гектографированной брошюрой (см. ‘Пути революции’, 1926, No 4 (7), Харьков, стр. 47). В 1889 г. Лавров дополнил ее. Впервые ‘Биография-исповедь’ была напечатана в No К) и 11 ‘Вестника Европы’ за 1910 г. под заголовком ‘П. Л. Лавров о самом себе’, перепечатана в ‘Избр. соч. на соц.-полит. темы’, т. I, 1934.

Статья сверена с рукописной копией, хранящейся в фонде Лаврова (ЦГАОР, ф. 1762, он. 1, ед. хр. 1).

¹ Первым печатным произведением Лаврова является стихотворение ‘Бедуин’, опубликованное в ‘Библиотеке для чтения’, 1841, т. 46.

² См. П. Л. Лавров. Избр. соч. на соц.-полит. темы, т. I, 1934, стр. 108-117.

³ Имеются в виду книги английского историка Доннальда Маккензи Уоллеса (1841—1900) ‘Russia’, Лондон, 1877 (‘Россия’, в двух томах, русск. перев. СПб., 1880—1881) и французского историка Альфреда Николаса Рамбо (1842—1905) ‘Histoire de la RiiSvSie’ (‘История России’), 1877.

⁴ Имеются в виду: журнал ‘Иллюстрация’, газета ‘Санкт-Петербургские ведомости’, ‘Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами’, журнал ‘Заграничный вестник’, ‘Современник’, ‘Морской сборник’, ‘Артиллерийский журнал’.

⁵ Афанасьев-Чужбинский, Александр Степанович (1817—1875) — беллетрист-этнограф, автор книги ‘Поездка в Южную Россию’ (СПб, 1861).

⁶ Речь идет о статье. ‘К вопросу об антропологических исследованиях Вологодской губернии’, помещенной в No 43 ‘Вологодских губернских ведомостей’ за 1868 г.

⁷ Речь идет о статье ‘Средневековый Рим и папство в эпоху Феодоры и Мароции’, напечатанной в ‘Женском вестнике’, 1867, No 7.

⁸ Точное название — ‘Письма о новейших явлениях в области философии и естествознания’, напечатаны в газете ‘Северный вестник’ No 62 и 111 за 1877 г.

⁹ Имеется в виду газета ‘Русский курьер’, где были напечатаны статьи: ‘Хроника общественных наук. Н. А. Фулье. Современная наука об обществе’ в No 169, 177, 183, 246 и 252 за 1880 г., ‘Иностранная литературная летопись’ в No 20 и 21 за 1881 г., ‘Томас Карлейль’ в No 54 и 68 за 1882 г.

¹⁰ Брока Поль (1824—1880) — известный французский антрополог, физиолог и хирург, основал в Париже Антропологическое общество. Приглашение Лаврова со стороны Брока в состав редакции основанного им ‘Антропологического журнала’ свидетельствует о том, что Брока высоко ценил Лаврова как ученого.

¹¹ Секция Терн находилась по месту жительства Лаврова в 17-м округе Парижа — Батиньоле.

¹² Речь идет о статье ‘Несколько слов об организации партии’, напечатанной в No 3 ‘Черного передела’ за 1881 г.

¹³ Большая часть этой фразы, начиная со слова ‘причем’, восстановлена по рукописной копии.

¹⁴ Имеется в виду ‘Опыт истории мысли нового времени’, начавший выходить в свет в 1888 г. и являющийся ‘последним историческим трудом’ Лаврова для 1889 г., когда он дополнил ‘Биографию-исповедь’.

¹⁵ Уже из этой самохарактеристики Лаврова виден эклектический характер его воззрений, на что обратили внимание Н. Г. Чернышевский и Ф. Энгельс.

¹⁶ Имеются в виду следующие работы Лаврова:

1) ‘Предисловие и примечания к книге Д. С. Милля ‘Система логики’, 2 тома, СПб., 1865—1867 г. В 1887 г. книга была переиздана М. О. Вольфом без перемен, но так как в это время Лавров уже был эмигрантом, то на нее был наложен арест до снятия с нее имени Лаврова. При этом оставшиеся экземпляры издания 1865—1867 гг., когда Лавров еще не был ‘политическим эмигрантом-преступником’, свободно продавались, а слух об аресте второго издания привел к тому, что первое издание с фамилией Лаврова покупалось нарасхват по 20—30 руб. за экземпляр (см. С. Ф. Либрович. Арест на ‘Логику’ Милля. Страница из истории русской книги. ‘Вестник литературы’ М. О. Вольфа, 1911, No 3),

2) Статья ‘Современное состояние психологии’ (о Бенеке, Лазарусе и др.) в ‘Отечественных записках’, 1860 г., No 4,

3) Статья ‘Г. Кавелин как психолог’ в ‘Отечественных записках’, 1872, No 8, 10, 11,

4) Статья о книге Лессинга ‘Лаокоон, или о границах живописи в поэзии’ (М., 1859), в ‘Библиотеке для чтения’, 1860, No 3.

¹⁷ Имеется в виду статья ‘Несколько слов о системе наук’ в ‘Общезанимательном вестнике’, 1857, No 14, и ряд статей в ‘Знании’, 1871, No И, 1872, No 1, 3 и 8, 1873, No 4 и 6.

В 1866 г., до своей ссылки, Лавров редактировал сделанный Н. Т. Тибленом перевод книги Г. Спенсера ‘Классификация наук’, вышедший в том же году в Петербурге, и написал статью ‘Цель и значение классификации наук’, напечатанную в ‘Книжном вестнике’, 1866, No 13 и 14/15, и содержащую изложение классификации Конта и Спенсера.

¹⁸ Имеются в виду: ‘Очерк истории физико-математических наук’ в ‘Артиллерийском журнале’ (1865, No 4—8 и 10— 12) и в ‘Морском сборнике’ (1865, No 1, 3—5 и 7—12), существуют и отдельные издания ‘Очерка’ (СПб., 1866 и 1867), ‘Влияние развития точных наук на успехи военного дела и в особенности артиллерии’ в ‘Артиллерийском журнале’ (1865 г. No 4, 6 и 7) и в отдельном издании (СПб., 1865).

¹⁹ ‘Невский сборник’, 1867, т. I, подпись: ‘П-ов’.

²⁰ Имеется в виду Исидор Альбертович Гольдсмит (1845—1890) — редактор-издатель журналов ‘Знание’ и ‘Слово’.

²¹ Том I ‘Опыта истории мысли нового времени’ под заглавием ‘Задачи истории мысли. Книга I. До истории’ вышел в Женеве в 1889 г., том I, часть 2, книга I, отдел 2 — ‘Антропологическая жизнь’ — там же, 1894, Лавров готовил к изданию часть 3 (последнюю) первого тома, отдел 3 — ‘Канун истории’ и отдел 4 — ‘Переживания доисторического периода’. В дальнейшем Лавров предполагал выпустить том II, книга 2 — ‘Историческое подготовление мысли нового времени’, том III и IV, книга 3 — ‘Дуализм государства и науки’, том V, книга 4 — ‘Социология и социализм. Заключение. Задачи будущего’. В сжатом виде замысел этого произведения воплощен в издании ‘Важнейшие моменты в истории мысли’, М., 1903 (предисловие помечено датой: май 1899), вышедшем уже после смерти Лаврова под псевдонимом А. Доленги.

²² Имеются в виду стихи Лаврова ‘Русскому народу’ и ‘Вперед’ и три статьи: ‘Письма о разных современных вопросах’, первая и третья опубликованы в журнале ‘Общезанимательный вестник’ (No 1 и 20 за 1857 г.), а вторая под измененным названием ‘Вредные начала’ — в журнале ‘Иллюстрация’ (No 39 за 1858 г.) См. о них подробно в первом томе ‘Избр. соч. на соц.-полит. темы’ П. Л. Лаврова, М., 1934, стр. 20—21, 474).

1. Общее миросозерцание

2. Этика

3. Социология и социализм

4. История и ее отношение к антропологии

5. Практические задачи по отношению к России

Читайте также: