Библиография, Гольцев Виктор Александрович, Год: 1883

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Болзни воли. Рибо (Los maladies de la volont. Th. Ribot. Paris, 1883).

Въ продолженіе послднихъ лтъ,— говоритъ Рибо,— многіе писатели разрабатывая въ подробностяхъ нкоторыя части психологіи, руководствуясь при принципомъ развитія, эволюціи. Французскій ученый находитъ полезнымъ подвергнуть эти вопросы изслдованію въ томъ же дух, но въ другой форм — разложенія (dissolution).
Вопросъ о вол принадлежитъ, какъ извстно, къ числу наиболе трудныхъ и важныхъ. Рибо устраняетъ метафизическую сторону этого вопроса. Проблема о свобод можетъ быть формулирована такимъ образомъ: можно ли выйти изъ неразрывной связи причинъ и послдствій, чтобы положить абсолютное начало? Психологія, какъ опытная наука, остается въ сторон отъ ршенія такой проблемы.
Каждое состояніе сознанія иметъ стремленіе выразиться вншнимъ образомъ, движеніемъ, актомъ, которые являются, слдовательно, результатомъ. Новорожденный отличается чисто рефлективною дятельностію. Возникновеніе желанія указываетъ на переходъ отъ этого состоянія къ состоянію свободному. Физіологически, желанія не отличаются отъ рефлективныхъ движеній, психологически, они представляютъ иное явленіе, вслдствіе присутствія сознанія. Желаніе, внезапно пробудившись, стремятся къ непосредственному удовлетворенію. Воспитаніе (въ широкомъ смысл), опытъ, размышленіе видоизмняютъ и усложняютъ желаніе, лишая его рефлекторнаго характера.
Но какимъ образомъ идея монетъ произвести движеніе?— Рибо напоминаетъ, что наши воспріятіи (свтовыя, осязательные) предполагаютъ движеніе глаза и другихъ органовъ и частей тла. Даже абстрактные образы и идеи предполагаютъ существованіе анатомическаго субстрата к движенія въ немъ. Двигательные элементы (lments moteurs) либо служатъ для того, чтобъ образовать опредленное состояніе сознанія, либо для того, чтобы, такъ-сказать, израсходовать это состояніе. Не идея, не сознаніе, а соотвтствующее ему физіологическое состояніе превращается въ актъ.
Съ этой точки зрнія Рябо распредляетъ идеи въ три большія группы. Въ первомъ случа идеи ‘насъ трогаютъ’, переходятъ въ движеніе со скоростію, почти равною скорости рефлексовъ. Во второмъ случа,— и это особенно важная для Рибо группа идей,— движеніе происходитъ посл разсужденія, боле или мене продолжительнаго. Къ этому типу принадлежитъ большая часть нашихъ дйствій. Въ третьемъ случа, наконецъ, при преобладаніи отвлеченныхъ идей, стремленіе къ движенію достигаетъ наименьшаго предла. Отвлеченныя идеи являются представленіями представленій, и по мр возрастанія ряда отвлеченій совращаются и элементы движенія. Извстно, что имть высокую отвлеченную идею добра совсмъ не значить дйствовать на основаніи этой идеи. Если люди посвящаютъ себя иде, отличаются преданностію ей не на словахъ, а въ жизни, то лишь потому, что къ отвлеченной мысли неразрывно присоединились разнообразныя чувства.
Воля, опредляетъ Рибо, есть сознательный, боле или мене обдуманный актъ, въ виду простой, или сложной, близкой или отдаленной цли. Она является: не только двигательной, но и пріостанавливающею силой (une puissance d’arrt).
Какъ объяснить происхожденіе этой силы, принимая отраженное движеніе (рефлексъ) на типъ и основаніе каждаго дйствія?
Рибо указываетъ на то, что рефлексы гораздо сильне во время сна, чмъ въ состояніи бодрствованія. Нкоторые ученые, въ томъ числ Сченовъ, допускаютъ существованіе въ головномъ мозгу задерживающихъ центровъ, но расходятся въ опредленіи мстонахожденія этихъ центровъ и въ другихъ важныхъ подробностяхъ. Въ виду такого разногласія, Рибо пытается разршить вопросъ самостоятельно. Во всякой добровольной остановк,— говоритъ онъ,— надо различать механизмъ, ея производящій, а состояніе сознанія, ей сопутствующее. Въ случаяхъ, гд физіологическій механизмъ остается неизвстнымъ, насъ кое-чему научаетъ чистая психологія (la psychologie pure). Возьмемъ банальный примръ: припадокъ гнва, остановленный волей. Чтобъ эта пріостановка могла произойти, необходимо прежде всего, время. Если возбужденіе такъ сильно, что немедленно переходитъ въ дйствіе, то для воли нтъ мста. Въ противоположномъ случа вызванное извстнымъ мотивомъ состояніе сознанія въ свою очередь вызываетъ другія состоянія сознанія. Если послднія противоположны первому, то происходитъ остановка дйствія. Слдуетъ, конечно, помнить, что нервная возбуждаемость у разныхъ людей различна.
Нкоторыя чувства являются не двигателями, а уничтожающими движеніе стимулами. Крайнимъ типомъ такихъ чувствъ должно признать страхъ, который на высшей степени своей силы совершенно парализуетъ человка. При боле слабомъ дйствіи страха представляется возможнымъ противодйствовать этому состоянію, и наоборотъ. Ребенокъ находится въ гнв, слова и выраженіе лица взрослаго возбуждаютъ въ немъ боязнь, и второе состояніе сознанія нейтрализируетъ первое. Въ сложныхъ случаяхъ жизни человка происходитъ въ сущности то же какое. Иной разъ мы видимъ, какъ душевная буря укрощается нсколькими спокойными словами: это происходитъ потому, что такія слова вызываютъ массу яркихъ или полузабытыхъ воспоминаній я ощущеній, которыя въ совокупности образуютъ боле сильное теченіе, чмъ вызванный тою или другою причиной гнвъ.
Такимъ образомъ дятельность воли не есть простое превращеніе состоянія сознанія въ движеніе, не есть только власть пріостанавливать движеніе: она есть реактивная дятельность всего человка (elle est la raction propre d’un individu). На этой мысли Рибо особенно Настаиваетъ. Отличительнымъ признакомъ воли является выборъ, предпочтеніе одного дйствія другому. Но что такое выборъ? Практическое утвержденіе, исполняемое сужденіе. Съ физіологической точки зрніи нтъ различія между невольнымъ прищуреніемъ глаза и такимъ же сознательнымъ движеніемъ, чтобы подать условленный знакъ товарищу въ заговор. Съ психологической точки зрнія ничто не различаетъ сужденія, то-есть теоретическаго утвержденія, отъ желанія. Выборъ является приспособленіемъ даннаго стремленія, данной идеи къ индивидууму. Человкъ, посл колебаній, произведетъ то дйствіе, которое иметъ наибольшее сродство съ его природой, съ его воспитаніемъ, съ его предшествовавшимъ образомъ дйствій. Разсматриваемое какъ состояніе созданія, желаніе (volition) есть не кто иное какъ утвержденіе (или отрицаніе). Сужденіе выражаетъ надлежащее отношеніе между идеями, воля — между стремленіями. Первое есть роздыхъ для ума, вторая — шагъ на пути къ дйствію, одно есть пріобртеніе, а другая — расходъ. Но желанія, въ смысл состоянія сознанія, еще недостаточно для совершенія акта.
Итакъ, для Рибо послднее основаніе свободнаго выбора заключается въ ‘я’, въ личномъ, характер человка, причемъ главную роль играетъ не интеллектуальная дятельность, а общій способъ чувствованія (mani&egrave,re gnrale de sentir), постоянный тонъ организма. Преобладаніе какого бы то ни было отдльнаго мотива не объясняетъ воли ни въ одномъ случа, ибо каждый мотивъ, какъ бы онъ ни бросался въ глаза, составляетъ только незначительную часть въ общемъ стро мотивовъ, волненій и идей, которые воспитываютъ личный характеръ. Способность реагировать и затмъ привычка образуютъ волю, причемъ крайняя сложность жизни человка предохраняетъ его отъ автоматизма.
Воля отличается, слдовательно, тмъ, что она является законченнымъ состояніемъ и выражается въ дйствіи. Ея колебанія только въ исключительно рдкихъ случаяхъ бываютъ результатомъ богатства идей, а болзни воли обусловливаются или недостаткомъ, или избыткомъ возбужденія. Рибо подвергаетъ анализу 1) ослабленіе води вслдствіе первой изъ названныхъ причинъ, 2) вслдствіе избытка возбужденія, 3) въ виду важности явленія, разсматриваетъ отдльно ослабленіе, добровольно направленнаго вниманія, 4) царство капризовъ, когда воля, не можетъ установиться иначе, какъ случайно.,
Не имя возможности передать содержанія этихъ интересныхъ главъ, изложимъ главные выводы, къ которымъ пришелъ Рибо.
Волей можно назвать совокупность условій, при которыхъ желаніе или хотніе (volition) переходитъ, въ осуществленіе. По отношенью къ этому хотнію воли является причиною, хотя она сама есть произведеніе суммы явленій, отдльные элементы которой, какъ называетъ цитологія, сильно колеблется и разнообразятся. Хотніе замываетъ прогрессивную эволюцію, началомъ которой является простой рефлексъ. Въ теченіе всей жизни человка увеличивается и измняется отчасти запасъ наслдственныхъ особенностей и стремленій, а на эту-то основу опирается сознательная волевая дятельность. Для осуществленія доли необходима послдовательная соподчиненность (coordination hirarchique) не только между рефлексами, но я между рефлексами и желаніями, между послдними и раціональными стремленіями. При болзняхъ воли эта іерархическая координація нарушается, и отдльное дйствіе, подъ вліяніемъ побужденія, становится неправильнымъ, независимымъ, анархическимъ.
Воля такимъ образомъ растетъ снизу, является возвышеніемъ первоначальныхъ элементовъ (elle est une sublimation ds lments infrieurs). Рябо сравниваетъ ее съ такъ-называемымъ въ архитектур ключомъ свода, отъ котораго зависитъ не только прочность, но и самое существованіе свода, хотя этотъ камень въ свою очередь пріобртаетъ такое значеніе лишь потому, что его поддерживаютъ и сжимаютъ другіе камни. Вслдствіе этого болзнь поражаетъ прежде всего высшія, наиболе сложныя проявленія воли, постепенно спускаясь къ мене сложнымъ и поражая, наконецъ, автоматическія движенія. Наиболе сложная и, рдкая форма выраженія воли — добровольное вниманіе — чаще всего подвергается нарушеніямъ и колебаніямъ. Это явленіе подходитъ подъ общій біологическій законъ: т отправленія, которыя родились послдними. Первыми подвергаются вырожденію. Рибо доказывалъ это и въ своемъ предшествовавшемъ сочиненіи о болзняхъ памяти.
Отъ раздражаемости — физіологической формы закона косности, то-есть отъ реакціи на вншнія возбужденія, длинный рядъ развитія приводитъ насъ къ крпкой вол разумнаго человка, сознательно идущаго къ прекрасной, сложной и отдаленной цли. ‘Я хочу’,— говорятъ Рибо въ заключеніе своей превосходной работы,— подобно приговору присяжныхъ. Ему предшествовали слдствіе и боле или мене горячія пренія, но самый приговоръ — не причина, а результатъ. Такъ и ‘я хочу’ констатируетъ душевное, законченное въ данный моментъ состояніе сознанія, но не производитъ его.
Небольшое по объему и многозначительное по содержанію сочиненіе Рибо уже возбудило вниманіе ученаго міра. Journal des Dbats сообщаетъ, что въ академіи нравственныхъ и политическихъ наукъ о ней далъ очень лестный отзывъ (засданіе 16 іюня н. с.) писатель противоположнаго направленія, г. Левекъ.

Современная физика. Историческіе и философскіе этюды. Эрнеста Навиля (La physique modrne. tudes historiques et philosophiques. Ernest Naville. Paris, 1883).

Навилль говоритъ въ предисловіи, что происхожденіе современной физики и философскія заключенія, которыя можно логически вывесть изъ открытій этой науки, не подвергались до сихъ поръ тщательному изслдованію. Задачею вышеназванной книги и служитъ пополнить этотъ важный проблъ.
Слово физика употреблялось въ разныхъ значеніяхъ. Греки обозначали этимъ именемъ все знаніе дйствительнаго міра, въ противоположность отвлеченнымъ идеямъ (логик — наук о законахъ мышленія, морали — наук о правилахъ поведенія). Въ новйшее время физик даютъ разныя опредленія. По Ламэ, она изучаетъ общія свойства тлъ и явленія, не влекущія за собою постоянныхъ измненій во внутреннемъ состав этихъ тлъ. Знаменитый Робертъ Майеръ называетъ физикою науку объ инертномъ веществ. Къ послднему опредленію присоединяется Навилль: физика, говоритъ онъ, начинается съ появленіемъ вещества, а кончается съ возникновеніемъ жизни.
Современная физика представляетъ характерныя особенности въ научномъ, логическомъ и эстетическомъ отношеніи. Первая изъ научныхъ особенностей состоитъ въ признаніи механической природы явленій. Въ тлахъ нтъ ничего похожаго на наши чувства, на наши идеи. Когда раздаются звуки сонаты Моцарта, то происходятъ только размренныя колебанія воздуха. Эти колебанія, при помощи органа слуха, преобразуются въ музыкальное впечатлніе. Примите слушателя — останется только механическое явленіе движущихся воздушныхъ волнъ. Вторая научная особенность современной физики заключается въ признаніи единства вещества, третья — въ превращеніи силъ, четвертая — въ сохраненіи энергіи. Наконецъ, пятою научною особенностью современной физики служитъ математическое объясненіе явленій. Еслибы физика достигла конца своихъ усилій, то она свелась бы на совокупность алгебраическихъ формулъ, выражающихъ формы и движенія. Послдній признакъ есть неизбжное послдствіе перваго, то-есть признанія механической природы явленій. Наука теперь, слдовательно, возвращается къ тому положенію, которое высказывалъ, возвратясь отъ египтянъ и халдеевъ, Пиагоръ: все есть число.
Указанныя пять особенностей современной физики имютъ общимъ центромъ ученіе о косности вещества. Сопротивленіе тлъ въ пространств даетъ намъ идею существованія опредленной формы. Основной признакъ тла заключается, въ томъ, что оно занимаетъ извстное пространство, то-есть препятствуетъ движенію другого тла.
Косность, инерція,— продолжаетъ Навилль,— есть отрицаніе за матеріею всхъ свойствъ, кром свойства (pouvoir) занимать это извстное пространство. Отсюда вытекаетъ 1) отсутствіе въ веществ какого бы то ни было психическаго начала (воли, наклонностей матеріи и т. д.), 2) невозможность для матеріи производить психическія явленія (ощущенія свта, тепла и т. п. являются результатомъ отношенія чувствительности организованныхъ существъ и физическихъ движеній), 3) отсутствіе въ матеріи силы видоизмнять собственное движеніе (при столкновеніи двухъ тлъ движеніе и того и другого измняется, но ни одно изъ нихъ не можетъ само по себ произвести это измненіе). Косность есть необходимое условіе приложенія математики къ, изъясненію физическихъ явленій.
Читатели видятъ такимъ образомъ, что, по мннію Навилля, между міромъ неорганическимъ и міромъ органическимъ лежитъ непроходимая пропасть. Для ея наполненія необходимо или отвергнуть законъ косности, или распространить его въ полной сил и на живыя вещества.
Навилль признаетъ современную физику великою гипотезою на пути подтвержденія. Ни существованіе эфира, ни сохраненіе міровой энергіи не принадлежатъ къ строго доказаннымъ предположеніямъ. Гельмгольцъ, напримръ, указываетъ на невозможность въ настоящее время опытнаго опредленія отношенія между силою солнечныхъ лучей и явленіями растительности. Инерція, наконецъ, это общее основаніе физическихъ объясненій, также лишь гипотеза, хотя и опирающаяся на многія доказательства {Навилль говоритъ, что ‘законъ косности, не установленный наведеніемъ, не представляетъ и дедукціи а priori, подобной математической дедукціи’.}. На этой логической особенности, на этомъ положеніи, по которому физика является совокупностью до извстной степени подтвержденныхъ гипотезъ, а не законченнымъ и вполн достоврнымъ знаніемъ, Навилль настаиваетъ съ особенною силою.
Переходя къ объясненію эстетическаго характера современной физики, французскій ученый замчаетъ, что самыя древнія физическія свднія было переданы въ греческихъ поэмахъ. Но первоначальное единство науки и поэзіи впослдствіи нарушилось. Все, что исчислено, измрено, ограничено, становится прозою. Колумбъ, Магелланъ, Ливингстонъ, изслдователи альпійскихъ высотъ, изгоняя съ земной поверхности неизвстное, изгоняютъ поэзію.
Однако противоположность между наукой и поэзіей только относительная. Наука въ свою очередь раскрываетъ безконечность міра. Навилль утверждаетъ, что вс образы вещей (toutesties images des choses) безконечно отражаются въ пространств, торжествуютъ надъ разрушительною силой времени {‘Tont ce qui а t visible sur la terre dans an pass mme lointain est visible maintenant pour telle toile du ciel, et poor des tres qu’on supposerait munis d’organes ou d’instruments suffisants’ (56—59). Предположеніе затруднительное.}. Это фантастическое увреніе звучитъ странно на страницахъ книги На билля. Неужели утраченная картина великаго художника или вдохновенная игра Паганини безсмертны въ навиллевскомъ смысл, этого слова?
Навилль справедливо замчаетъ, что великіе успхи въ наукахъ сопровождались развитіемъ эстетическаго чувства. Гумбольдтъ, указываетъ на поэтическую возвышенность словъ, въ которыхъ Коперникъ излагалъ свое открытіе. Тиндаль говорятъ, что завоеванія я обобщенія современной науки представляютъ величайшую изъ поэмъ, когда-либо предложенныхъ уму и воображенію человка. Но,— прибавляетъ Навилль,— чувство прекраснаго въ области науки можетъ быть лишь увнчаніемъ работы мысли, исполненной подъ исключительнымъ руководствомъ опыта и разума.
Современный ходъ развитія науки устанавливаетъ все боле и боле тсныя отношенія между физикой и физіологіей съ одной стороны и между физіологіей и психологіей съ другой стороны. Явленія звука, теплоты, свта, если ихъ разсматривать сразу и въ ихъ собственной природ и въ познаніи человка, предполагаютъ: 1) вещество въ движеніи, 2) присутствіе существа, способнаго чувствовать и воспринимать впечатлнія, 3) гармонію, точнымъ законамъ, фактовъ матеріальныхъ и духовныхъ. Навилль считаетъ тожество тлесныхъ и душевныхъ явленій — невозможною гипотезой. Онъ признатъ однако существованіе неразрывнаго параллелизма этихъ явленій и настаиваетъ на чрезвычайно важномъ значеніи гигіены. Наши наклонности,— говоритъ онъ,— опредляются состояніемъ нашихъ органовъ. Гигіена поэтому иметъ очевидное вліяніе на мораль. Съ другой стороны, добродтель (vertu) важна и съ физіологической точки зрнія.
Въ предлахъ, доступныхъ наблюденію и опыту духъ выражается не иначе,— говорить Навилль,— какъ подъ условіемъ существованія нервной системы, ея функцій. Когда Декартъ утверждалъ, что онъ познаетъ себя, какъ существо духовное, не зная, иметъ ли онъ тло,— великій человкъ забывалъ, что ему случалось иногда допытывать усталость отъ умственной работы. Тло такимъ образомъ напоминало о себ въ области духа.
На этой почв рождается столкновеніе между закономъ сохраненія силы и моралью, для которой нужна свобода, то-есть способность творитъ новое, а не превращать только одинъ видъ движенія въ другой. Нкоторые (Генувье, наприм.) отвергаютъ всеобщность закона сохраненія энергіи, чтобъ этимъ спасти свободу. Навилль, не отрицая аргументація Ренувье, полагаетъ возможнымъ согласованіе принципа сохраненія энергіи и свободы. По его мннію, для послдней не надо власти творить силу, а достаточно существованія элемента свободы въ употребленіи данной силы. Но для этого Навиллю приходится отрицать тожество силы и движенія. Существованіе планеты независимо отъ ея движеніи,— говорятъ французскій мыслитель,— является причинно измненія въ движеніи другихъ планетъ. Тяготніе никакою гипотезою не можетъ быть сведено на предварительный толчокъ, на движете. Впрочемъ, для Навилля вопросъ сводятся къ предположенію самопроизвольнаго появленія тла въ данной систем. Это тло измнило бы направленіе движенія другихъ свтилъ и само приняло бы опредленное движеніе подъ ихъ вліяніемъ. Только такому тлу не откуда взяться, прибавимъ мы.

Инстинктивная и умственная жизнь. Жакинэ (La vie Instinctive et ta vie de l’esprit. Jacquinet. Paris, 1883).

Авторъ этой книги заявляетъ, что человкъ, кром инстинкта въ обыкновенномъ смысл слова, существующаго и у животныхъ, обладаетъ двумя особыми инстинктами: нравственнымъ (l’instinct moral ou de l’me) и интеллектуальнымъ (l’instinct intellectuel et de raison). Эти три ‘инстинкта’ на разныхъ ступеняхъ развитія народа, какъ и у отдльныхъ людей, находятся между собою въ видои8іняющихся отношеніяхъ. Но органическій прогрессъ человка пріостановился, и, какъ кажется, окончательно, поэтому дальнйшему и непрерывному развитію подлежитъ лишь умъ, духъ, l’esprit (Жакинэ разуметъ здсь способность сознанія и пріобртенія знаній). Инстинктъ даетъ узкія, но важныя истины, умъ расширяетъ и обосновываетъ эти истины, раскрываетъ другія, но нердко вводитъ въ кругъ нашего убжденія ошибочныя утвержденія. Для устраненія послднихъ необходимо, чтобъ умственная (сознательная) жизнь опиралась на наши инстинкты, которые, благодаря этому, будутъ согласованы между собою въ интересахъ гармоническаго развитія человка. Теперь же голова находится, какъ извстно, въ большомъ разлад съ сердцемъ.
Жакинэ признаетъ, что у народовъ, находящихся на очень низкой ступени развитія, моральный инстинктъ существуетъ лишь въ зародыш, едва-едва обнаруживается. Въ такомъ же состояніи при тхъ же условіяхъ находится и разумъ. Съ историческимъ развитіемъ обнаруживаютъ свое вліяніе и особенности мстной природы. Такъ на свер зимній холодъ заставляетъ любить домашній очагъ и содйствуетъ укрпленію семейной жизни, теплое южное солнце выводитъ человка на улицу, на площадь и особенно благопріятствуетъ общественной дятельности.
Указывая на великіе успхи въ области техники и промышленности въ XIX вк, Жакинэ справедливо обращаетъ вниманіе на ору изъ главнйшихъ причинъ превосходства нашего столтія передъ предшествовавшими: на улучшеніе общественной организаціи, явившееся результатомъ усиленнаго развитія мысли во второй половин XVIII вка. Авторъ не скрываетъ печальныхъ послдствій развитія благосостоянія, переходящаго въ богатство, если оно (какъ это часто бываетъ) не сопровождается усиленнымъ развитіемъ умственной и нравственной жизни. Если нищета, говоритъ онъ, превращаетъ человка въ грубое животное, то матеріальное благополучіе развращаетъ его. Еще Руссо сказалъ: ‘L’ennui d’tre toujours son aise est le pire’.
Если исключить нсколько врныхъ замчаній, кое-гд разбросанныхъ на 280 страницахъ книги,— она не представляетъ почти никакого интереса.

Борьба противъ нищеты. Ипполита Маза (La lutte centre la misere. Нірpoliyte Maze. Paris, 1883).

Какъ извстно, французское общество и правительство обратили серьезное вниманіе на положеніе рабочихъ классовъ. Въ палату депутатовъ былъ представленъ между прочимъ законопроектъ объ устройств кассъ для престарлыхъ работниковъ и объ обществахъ взаимной предусмотрительности (Caisse do retraites pour la vieillese. Associations de prvoyance mutuelle). Авторъ книжки, заглавіе которой приведено выше, былъ докладчикомъ парламентской коммиссіи, обсуждавшей эти два законопроекта. Его небольшое сочиненіе, посвященное французскимъ учителямъ и учительницамъ, въ рукахъ которыхъ будущее дтей и, слдовательно, страны, заключаетъ въ себ основныя положенія и мотивировку доклада коммиссіи. Выработанные послднею законопроекты напечатаны, какъ приложеніе къ книжк.
Два непримиримыхъ врага у цивилизаціи и свободы,— говоритъ Мазъ,— невжество и нищета. Авторъ признаетъ невозможнымъ совершенно изгнать съ лица земли нищету, которая является результатомъ пороковъ человка. Но изъ этого вовсе не слдуетъ, что должно отказаться отъ борьбы съ ужасающимъ зломъ. Одной благотворительности въ данномъ случа не достаточно. Противъ ея исключительнаго примненія Мазъ протестуетъ и во имя человческаго достоинства, выдвигая на первое мсто высшій принципъ солидарности, взаимности.
Мазъ указываетъ на то, что еслибы раздлить поровну всю поземельную собственность Франціи, то на долю каждаго пришлось бы только около 57 франковъ годового дохода. Если раздлить такимъ же образомъ все имущество страны, то на одного француза достанется въ день по 78 сантимовъ. Мазъ поэтому ршительно отвергаетъ (онъ приводитъ, конечно, и другія основанія) т теоріи, которыя полагаютъ возможнымъ осчастливить народъ сразу, безъ долгихъ усилій съ его стороны, путемъ государственнаго переворота. Сами рабочіе, по замчанію Маза, начинаютъ понимать это. Коммиссія, докладчикомъ которой былъ названный депутатъ, разослала къ значительному числу обществъ предусмотрительности, въ редакціи всхъ газетъ и т. д. вопросные пункты, и громадное большинство высказалось противъ обязательныхъ взносовъ въ страховыя кассы. Вслдствіе этого почтенный Мартенъ Надо, которому принадлежалъ починъ предложенія, взялъ его назадъ, присоединившись къ законопроекту коммиссіи, но сохранивши за собою свободу дйствій въ будущемъ.
Государство должно позаботиться объ участи рабочихъ классовъ. Но какимъ образомъ? Правительство,— отвчаетъ Мазъ,— обязано разъяснять дло и поощрять его осуществленіе, поддерживать рабочаго и давать ему гарантіи въ состоятельности кассъ и тому подобныхъ учрежденій. Въ теоріи все должно исходить отъ личности, предохранить рабочаго отъ пауперизма можетъ только рабочій, глубокомысленно произносить Жюль Симонъ. Но Мазъ хорошо понимаетъ, что въ дйствительной жизни это изреченіе является — и нердко — бездушною фразой.
Одной изъ наиболе сильныхъ причинъ деморализаціи среди рабочихъ,— заявляетъ манифестъ комитета мюльхаузенской ассоціаціи для защиты національнаго труда, служитъ убжденіе, что они не могутъ ничего сберечь подъ старость. Во Франціи законодательство обратило вниманіе на этотъ чрезвычайно важный вопросъ съ 1848 года и учредило кассу для престарлыхъ. Касса эта до сихъ поръ не имла успха, и Мазъ предлагаетъ рядъ измненій въ ея устройств съ тмъ, чтобъ облегчить доступъ къ ней рабочимъ. Онъ требуетъ и пособія со стороны государства. Наряду съ этою кассой Мазъ ставитъ общества взаимной поддержки, которыя даютъ возможность труженику переживать безъ особыхъ затрудненій безработицу, болзнь и т. п. Почтенный депутатъ смотритъ на эти ассоціаціи какъ на истинныя кр&#1123,пости для защиты соціальнаго мира. Настаивая на свобод этихъ обществъ, Мазъ считаетъ необходимой такую ихъ организацію, чтобы рабочій могъ переходить изъ одного общества въ другое, не теряя своихъ взносовъ. Надзоръ за всми ассоціаціями подобнаго рода, по проекту Маза, поручается совту, въ которомъ должны участвовать представители правительства, сенаторы, депутаты и десять представителей обществъ взаимной помощи, по выбору отъ обществъ. Денежную помощь государство обязано оказать и этимъ благодтельнымъ ассоціаціямъ, членами которыхъ могутъ быть ‘женщины и дти.
Общества подобнаго рода уже возникли во Франціи. Представители ихъ съзжаются отъ времени до времени въ разныхъ городахъ. На създ въ Діон, гд недавно праздновалась десятая годовщина мстнаго общаго комитета, объединившаго нсколько ассоціацій, предсдатель послдняго, г. Блетонъ, сказалъ слдующее: ‘Изъ каждаго нашего собранія мы выходимъ боле соединенными, чмъ прежде, мы все боле и боле проникаемся чувствомъ взаимнаго уваженія и добраго братства’. Къ братству горячо обращается и Мазъ.

В. Гольцевъ.

‘Русская Мысль’, No 7, 1883

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека