Безнадежное и безнадежные
Безнадежное и безнадежные
Безнадежное и безнадежные, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В. В. Розанов
Известно, что когда к тяжко больному человеку посылают справиться о его здоровье и посланный уже не застает больного в живых, то родственники умершего уведомляют о его смерти такою формулою, как бы передаваемою из уст покойника: ‘приказали долго жить’. Т.е. покойник как бы говорит: ‘Я сам умер, а вам желаю долго жить’.
Чрезвычайно печальную эту формулу приходится вспомнить, вглядываясь в то, каким резонансом отдались слова Государя, обращенные к высшей русской иерархии, о созыве поместного Собора. Слова эти услышаны всею Россиею, и в ней они приняты как величайшее обещание, как величайшая надежда. Даже вовсе неверующие — и те призадумались и стали скромнее в своих постоянных насмешках. Не знаю, что думает сейчас один ‘совопросник’ мой, человек, совершенно отшатнувшийся от церкви и принципиально ей враждебный, с которым в пору бывших ‘Религиозно-философских собраний в Петербурге’ я много спорил, и почти все мои возражения на его насмешки над положением ‘духовных дел’ в России сводились к одному:
— Вот подождите, соберется собор и все исправит. Соберется все русское доброе духовенство, соберут и добрых, еще преданных церкви мирян, все рассмотрят, обо всем подумают и все упорядочат…
Зелененькие огоньки, бывало, так и забегают в его глазах. Он, бывало, всегда покатится со смеху на эти мои грустные и все же надеющиеся слова и скажет:
— Собор русской церкви, ха-ха-ха… Да знаете ли, я буду веровать, как деревенская русская баба, и в чет, и в нечет, и в дурной глаз, и в прочие принадлежности вашего ‘православия’ (он был совершенно дикий в религиозном отношении человек), если ваш этот ‘русский собор’ соберется. И так как я в ‘чет и нечет’ не желаю верить, то и даю такой зарок только оттого, что всеконечно и бесконечно уверен, что никогда никакого ‘собора’ не соберется. Повторяют все вслед за Достоевским, что ‘русская церковь со времен Петра в параличе лежит’. Было бы утешительно. Она вовсе не ‘в параличе лежит’, а знаете… с нею сделалось, что с Лазарем, о котором сказала Марфа Христу, пришедшему навестить его: ‘Господи, три дня как умер брат мой и уже смердит!‘
— Ну, вот собор и ‘воскресит’, ибо и Лазарь был воскрешен…
— Лазарь, Христос… То были дни необычайные, когда живой Бог ходил между людей и воскрешал их ‘словом Своим’. Наши ли дни таковы? Никогда не воскреснет русская церковь, да и не надо вовсе, нечему воскресать.
В нем был точно бес, когда спорил:
— Наконец, я не хочу, чтобы она воскресала. Не хочу за все темное и жестокое, что она сделала. Помните наши срубы, на Западе — инквизицию? И попомните, попомните мое слово: церковь, но не наша русская, а всемирная, и католическая, и лютеранская (тогда уже перестанут спорить, тогда уже ‘примирятся’) соберется еще только один раз, не теперь, а в довольно отдаленном будущем, когда уже будет для всех и всё совершенно безнадежно… Потянутся эти ‘последние верующие’, согбенные старички, на последнее прибежище свое, ‘собор’… И это будет канун ‘светопреставления’, то есть перестановления, перемены всех ‘светов просвещающих’, самых источников веры, самых категорий святого и грешного… ‘Последний собор’ нужен будет как последний срывающийся якорь, и, чтобы это было остро, ярко, воочию, для этого перед ‘последним собором’ должно быть оставлено совершенно пустое место, бессоборное, безжизненное, именно вот чиновническое, как сейчас. Пустыня и… зеленеющий оазис, который вдруг окажется воздушным миражем, оптическим обманом. И тогда ‘плач и скрежет зубовный’ по Писанию, по ‘вашему Писанию’, должен прибавить, так как сам я ничего этого не признаю.
Ужасный был еретик. И вот, мне думается, смутился и он и поколебался в своем неверии в жизнь церкви, когда с высоты Престола отчетливо послышались слова: ‘Быть собору! и быть — скорее!‘
Однако когда я поспешил понаведаться, ‘что и как’ с собором, как возрадовались вслед за истомившимся провинциальным, особенно сельским, русским духовенством центральные наши духовные сферы, то пришел в крайнее смущение и вспомнил горькое предсказание моего недруга-скептика. Судите сами. Передаю, как слышал:
— Вы хотите сведений? Никаких сведений. Спрашиваете, что делается? Ничего не делается. Если в прошлом году вопрос о реформе церковного управления пошел довольно быстро вперед, то оттого, что приманкою впереди стояло патриаршество, которого кому же не хочется. К приманке и пошли скорыми шагами… Но ныне это более не улыбается, вопрос о патриаршестве отодвинут в сторону, ибо неосторожно масса людей высказалась в том смысле, что канонична русская церковь, конечно, была и до патриархов, при митрополитах московских и киевских, и что теперь России, в ее болях и страданиях, не до новых бриллиантами украшенных митр и вообще всех этих ‘переодеваний’. Довольно основательно, но неосторожно это было высказано. Со снятием с очереди вопроса о патриаршестве был вынут главный мотив движения у нашей высшей иерархии, с которой ведь приходится начинать, без которой нельзя обойтись, через которую приходится все делать ‘для созвания собора’, а она, без награды патриаршеством, вовсе не хочет ничего делать и не интересуется самим собором. Не то чтобы она относится к нему враждебно, но — совершенно равнодушно. Именно ‘как в гробу’. Умерший начал было подыматься из гроба, услышав, что зовут на патриаршество. Но как оказалось, что он ослышался, то и опустился опять назад, проговорив: ‘Мне и здесь удобно, бесшумно, незаботливо и ладаном пахнет’.
— Ну, однако же, назначено особое присутствие для выработки плана Собора и ‘программы’ его?..
— Какое ‘особое присутствие’? Никакого ‘присутствия’ нет, а сдаются ‘материалы’ в типографию, а типография печатает. К 1 декабря еще К.П. Победоносцевым было ‘предложено’ епархиальным начальствам прислать свои ‘мнения’ и ‘заключения’ касательно программы вопросов, имеющих быть предложенными предстоящему Собору. Кон. Пет. знал, как ‘тянуть дело’ и ‘откладывать в долгий ящик’. И епархиальные владыки тоже знали, чего он не любит и что любит. Торопливость не была желательна: и хоть теперь январь 1906 г. и уже есть месяц опоздания, однако из 65 или 68 епархий доселе ‘мнения’ и ‘заключения’ поступили только от 25-ти архиереев. И притом К.П. в окружном циркуляре потребовал представить собственно ‘епархиальные мнения’, и вот, чтобы не отступить от буквы циркуляра, некоторые из владык, призвав к себе несколько видных протоиереев, произнесли им краткую речь, что собственно спрашивается ‘епархиальное мнение’, а не ‘взгляды духовенства’, а ‘мое мнение — таково: и прошу вас совместно дать ему дальнейшее развитие, обоснование и форму и представить мне в ближайший срок’. Так было поступлено в одной из ближайших к Москве приволжских епархий. Другие владыки высказались прямо против Собора, ссылаясь, что теперь для него не время. Третьи писали пространнее, излагая в экстракте мнения поместного духовенства. Теперь эти ‘епархиальные мнения’ последовательно поступают в Св. Синод и последовательно сдаются в типографию. Когда прибудут все ‘мнения’ и все будут отпечатаны, то тогда в Синоде будет назначена особая комиссия, которая займется ‘сводкою’ и ‘экстрактом’ из этих отдельных мнений…
— Какая ужасная аптека! Да ведь это есть полное отрицание ‘собора’! Это — формы делопроизводства петровских коллегий…
— Каковою и является, как вам известно, Синод, не могущий же освободиться от форм установленного в нем ‘делопроизводства’. Когда будут все ‘мнения’ сопоставлены, сравнены и суммированы в общих пожеланиях, а также и сделан будет реестр всех ‘разностей’ в поданных мнениях, тогда комиссия обратит свое внимание на печать и, собравши все, что в ней говорилось о Соборе…
— Да для чего это, когда г. Преображенским в огромном томе перепечатано решительно все, что появлялось в периодической печати не только за подписью, но и анонимно, не только в Петербурге, Москве, Киеве, но и в ‘Епархиальных Ведомостях’ касательно будущего Собора…
— Не может же Синод руководиться частными изданиями. С подобающим достоинством он соберет, через комиссию, отзывы и мнения печати, и опять сводку, и опять экстракт и варианты…
— Господи, когда же это будет?!!
— И когда все это будет сделано, а к тому времени благопотребно и общество поуспокоится, и возбуждение умов уляжется, и все придет в благочестивую тишину, то вот тогда Синод, на основании отчасти всего собранного материала и параллельно ему, поставит уже от себя как бы третье и нормативное мнение по тому же предмету: какие именно вопросы следует предложить имеющему быть собранному Русскому поместному Собору. И тогда на сем незыблемом фундаменте, если угодно будет Богу…
— А не слыхали ли вы о бывающих в дороге несчастиях, что когда ямщик на спуске горы или около оврага задремает, то лошади понесут, неуправляемые вначале, а напоследок уже и бессильные повиноваться, послушаться, хоть бы и хотели. Дело в том, что жизнь-то течет не по ‘регламенту Петра Великого’, особенно в наши далеко не петровские времена. Оставшись без руководства, жизнь не остановится, а пойдет вперед, но уже вне руководства, и даже против руководства…
— Руководство есть — Синод.
— Я о нем и говорю. Уже давно религиозная и даже церковная жизнь у нас пробила свою струю, текущую мимо Синода, обтекающую вокруг его и подмывающую день за днем его фундамент. Вспомните-ка славянофилов. Константин и Иван Аксаковы, Хомяков, Самарин — они ли не православные?! Конечно, это православнейшие из православных, столпы православия, и так это всеми признано, литературою, богословскою наукою, обществом, решительно всеми. Но были ли эти богословы ‘синодальными’? Вопрос не смешной, ибо всякий ‘католик’ есть ‘папист’, а у нас всякий ‘православный’ должен бы быть ‘яко синодальный служка’. Официально это даже так и требуется, может быть, кое-кем так ожидается, но в действительности самая мысль, напр. о ‘синодальности’ Хомякова, богословские сочинения которого даже долго не разрешали печатать в России, — возбуждает улыбку… Несовпадение ‘церкви’ и ‘Синода’ всегда было фактом общерусского сознания, в том числе сознания и всего решительно духовенства нашего, образованного и необразованного. Кому я ни высказывал, в многолетних беседах, из духовенства: ‘Да ведь церковь есть Синод’, все мне отвечали, и я не помню исключений: ‘Сказать это — значит кощунствовать‘. Это говорит духовенство. Но пока это не официально, не законодательно, не административно. Все так думают, но никто этого официально не заявляет. И вот неосторожным сном своим, не вовремя, возницы ставят все в такое положение, что, возможно, — ‘воз покатится сам собою’. Я хочу указать на ту печальную возможность, что, когда Синод покажет: ‘Я не хочу Собора’, — отовсюду послышится: ‘Синод еще не есть церковь’.
Государь сказал: ‘Пусть церковь живет и собирается’. Это в том отношении содержит великое обещание, что уже отныне дремота возниц будет не всесильна, и воз получил некоторую силу и право ‘сам катиться’… Я все это говорю к тому, что не сбудутся черные предвидения моего злого скептика: ‘Собора никогда не будет, иначе как перед пришествием Антихриста’. Антихриста нам не надо, и, чтобы ‘зачурать’ его, пусть собирается Собор, и как можно скорее собирается, эту же зиму, без всяких ‘экстрактов’, ‘сводок’ и печатных ‘мнений’. Ибо Собор-то ведь и будет сам ‘мнением’, ведь почему же его и хотят собрать, как не потому, что ‘нет достаточного мнения’, ‘мнение обмелело’, ‘нет силы духовной и разума духовного’ у налично действующих властей, чиновно-духовных, а не жизненно праведных, порывистых, пророческих и святых.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1906. 7 янв. N 10710.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_beznadejnoe.html.