Безделки
Безделки
(С немецкого.)
——
Безделки, Немецкая_литература, Год: 1806
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Что там за шум? — вскричал барон Глоссен, отворив дверь, за которою раздался глухой звук, подобный катящейся груде снега. — Ничего, милостивой государь! безделка! — отвечал голос снизу лестницы. — Опять безделка — вскричал барон, и с досадою хлопнул дверью. — Не гневайтесь, ваше превосходительство, по несчастью, я скатился вниз с лестницы — сказал управитель, стеная и боязливо отворяя дверь. — За чем так часто бегаешь туда и сюда? — За сущею безделкою, ваше превосходительство! Месяц окончился, имею честь представить вам отчет в расходах. — Барон расположился слушать со вниманием. — Во-первых — продолжал управитель — выдано на заплату да разные безделки, выписанные из резиденции для Ее Превосходительства, триста талеров… — Триста талеров за безделки! — вскричал Барон с досадою, и вырвал бумагу из рук управителя. — Милостивый государь это была коробочка, такая маленькая, что вещица, в, ней лежавшая, могла бы войти в ореховую скорлупку. — Ты один? спросила Баронесса, отворяя дверь. — Управитель с благоговением отступил назад, и значительно посматривал на голову Баронессы, на которой развевалось кружевное покрывало в триста талеров. Взоры Барона следовали за взорами управителя, он кругом осмотрел Баронессу, ворча про себя. — Я пришла к тебе с просьбою: поедем вместе к старому Графу. Я получила из резиденции эту безделку, хочу удивить ею наших соседок. Баронесса держа покрывало, перед собою, видела сквозь него пылающие взоры своего, супруга, подобные яркому блеску солнца, закрытого легкими облаками. — С тобою, Эбергард, завтра увидимся — сказал Барон, давая знак управителю, чтоб он вышел, потом оборотясь, к жене, своей, продолжал: — мы теперь одни, моя милая, знаешь ли, чего стоит безделка, которою ты хочет удивлять соседей? — узнаю, когда скажешь, друг мой — А я так знаю, — отвечал Барон, показывая ей расходную записку — прочтите, сударыня! прозрачное покрывало не помешает вам увидать трехсот талеров, которые тут написаны. — Что ж делать — со вздохом отвечала Баронесса — по несчастью, в наше время модные безделки очень дороги… — Не лучше ли, сударыня, выкинуть из головы модные свои затеи? проклятые безделки разоряют меня. Загляните в этот шкаф, там лежит двадцать расходных записок, по которым плачено за безделки наличными деньгами. Увидавши вчера, как крестьяне встаскивали на лестницу два огромные короба, и как твоя горничная заботилась около других трех длинных коробок, я подумал было, не появилась ли где-нибудь близко чума, которая заставляет соседей переселяться в дом мой со всеми пожитками. О, нет сударь — отвечала мне девка — это безделки, присланные из города Баронессе. Между тем крестьяне терпят голод, и я должен кормить их своим запасным хлебом. — Я слушала вас терпеливо, Барон, и ожидала конца проповеди. Теперь позвольте мне воспользоваться сею минутою. Итак, спрашиваю, затем ли вы приехали в этот горный замок, чтоб только стрелять медведей и орлов? или хотите еще остаться в некоторой связи с прочими живыми существами? — Не о том речь, моя милая! — Нет, о том речь, мой милый. Я хочу знать вашу волю, ибо вы человек странный своими поступками, которых переменять не любите, — Барон вздохнул, молчал и смотрел в землю. Если вы решились быть настоящим Нимвродом — продолжала Баронесса, то, проклиная все безделки, модою изобретаемы, и очень хорошо делаете, но если имеете намерение иногда видеться с соседями, иногда ездить в город, то советую вам не забывать сих безделок, которые свято уважаются и в Лондоне, и в Петербурге, и в Мадриде, и в Лиссабоне. — Друг мой — сказал Барон боязливо — надобно, чтоб всякое слово в точности означало вещь, о которой дает понятие. У нас вошло в обыкновение говорить о безделках, покупать безделки, заказывать безделки, в счастливые два года нашего супружества мы издержали на безделки 10,000 талеров, знатное имение истощается на безделки, и наконец само превратится в безделку. Эта безделка стоит того, чтоб о ней подумать. — Душа моя — отвечала Баронесса, ласково гладя щеку своего мужа: — мы имеем две противные слабости. У вас жизнь то, что у черепахи череп, к которому она приросла, и который с большим трудом принуждена везде таскать с собою, у меня она есть — кукла, которую раздеваю и одеваю по произволу. Кто из нас счастливее? Внутреннее расположение наше делает жизнь или приятною, или несносною. — Барон, пожав плечами, замолчал. — Поедем же к Графу — продолжала Баронесса, а я обещаюсь за то ходить с вами вместе в хлебные амбары, и даже смотреть, как станут стричь ваших Испанских овец. — Барон приказал подать карету и еще раз прискорбно взглянул на кружевное покрывало. Подвезли карету, Баронесса дружески подала руку мужу, и оба отправились в замок старого Графа фон Гаузена, который, укрывшись от светского шума, в сем убежище вел спокойную жизнь с дочерьми своими и внуками. Молодые Графини тотчас увели Баронессу в сад, желая избавить ее от скучной беседы с важным стариком. Барон остался с Графом. — Дорогой сосед — сказал Граф, откупоривая бутылку — хочу пощеголять перед вами старинным запасом моих предков, выпьем за упокой благочестивых душ их. Барон не отказался, и вино мало-помалу разгладило угрюмые морщины на лице старца. Да — сказал Барон — о прежних временах нельзя вспомнить без умиления, тогда замки наши были обиталищем храбрости и домашнего счастья. — Не думаю — отвечал Граф улыбаясь. Конечно, люди прославившие четырнадцатый век были храбры, однако, Бог да упокоит их души, они были бы колесованы, если б дожили до восемнадцатого. Как бы то ни было, но история их занимательнее и важнее нашей: они были Ангелами губителями своих околотков, их упражнения придавали большую цену той безделке, которую мы называем жизнью. — Как?! — вскричал Барон — и у вас безделки? Жаль мне, что в разговоре вашем нахожу и систему жены своей. — Сказать правду, любезный Барон, супруга ваша так молода, что ей не пора еще думать о системах. — Я говорю не о том, думать и платить по счетным запискам она оставляет на мое попечение, и все считает за безделку. — Она права, в самом деле жизнь наша разве не безделка? Поверьте мне, Барон, я знаю свет. Насекомое ползет на стебель, потом падает долой — вот образ нашей жизни. История моя служит тому неоспоримым доказательством. Так, дорогой сосед по милости гусеницы я женился, кашель доставил мне полк, желудочной судороге благодарю за орден, мозоль была причиною неблаговоления ко мне владетельного Князя. Видите, как судьба постепенно вела меня к системе безделок. — Любезный Граф — сказал Барон — я имею все, о чем вы ни упомянули, однако не получил еще ни полку, ни ордена. Нельзя ли научить меня, каким образом это может послужить ко счастью? — Очень легко — отвечал Граф — стоит только вам терпеливо выслушать мою историю, которую я готов теперь же рассказать вам. — Барон пододвинул кресла ближе к Графу, сел против него прямо, и приготовился слушать. Граф с веселою улыбкою начал:
Быв молод, я имел высокие мысли, о свете и о людях, судя по своим чувствам, я заключал об их чувствах, судя по тому, что написано в книгах, заключал об их поступках: с сими понятыми вступил я в свет. Я был богат, все дома были для меня отворены, черные и голубые глаза пристально смотрели на мои, везде встречали меня с веселым лицом, с дружескою улыбкою. Я умел остеречься от всех прелестей красоты, от всех соблазнительных впечатлений, но не мог устоять против — гусеницы. — Странное дело — сказал Барон — я устоял бы. Слушайте далее. В один день у меня в саду обедали гости. После обеда все разошлись искать прохлады у ручейков, журчащих в тенистых кустарниках. Я сам, быв разгорячен вином и солнечным зноем, ходил в густой тени, и забавлялся приятными мечтами.
Помогите! Бога ради! некто закричал голосом отчаянным, и в ту же минуту бледное лице прелестной женщины склонилось на грудь мою. — Графиня! сказал я в замешательстве — чего вы испугались? — Ее смятение на меня сильно подействовало, я не знал, что мне начать с бледным лицом, лежащим на груди моей, члены ее трепетали в моих объятиях. Бога ради помогите — закричала она опять, указывая рукою на дрожащую грудь свою. Я увидел хвост длинной гусеницы, которая пряталась под косынку. Пальцы мои с надлежащею осторожностью поползли вслед за чудовищем, — но судьбе угодно было бросить на косынку Графини самую проворнейшую из всех гусениц в Германии, и так пальцы мои на силу поймали отвратительное насекомое на прелестном холмике и с трепетом назад выползли. Ощущение ползущей гусеницы погасило последнюю искру жизни в моей даме, я взял ее на руки, положил на дерновом канапе, мгновенно принес из ручья воды, и бросил прохладным дождем на бледное лицо бесчувственной. Место, где поймал я свою добычу было открыто передо мною, булавка, которою косынка была приколота, выпала, убежище гусеницы открывалось более и более от движения груди, которая то поднималась, то опускалась. Наконец, любезный Барон, красавица опамятовалась, испугалась, увидев свое положение — и лице ее покрылось розами стыдливости. Я проводил ее к гостям и получил благодарность за оказанную помощь. Голос ее был так приятен, голубые глаза ее смотрели на меня так пристально, так значительно, убежище гусеницы было так прелестно!.. Вы молоды Барон, о прочем не нужно вам сказывать, сами догадаетесь. Я получил дозволение посещать Графиню и каждый день пользовался своим правом. Она пела, играла на арфе, говорила о чувствительности, и плакала от жалости, увидев мертвого мотылька у ног своих. Я познакомился короче, вошел в доверенность, меня полюбили, я был богат, она бедна, через три месяца мы обвенчались: вот вам история моей гусеницы. — Скажите лучше, Граф, история вашего сердца. — Однако вы слышали, Барон, что сердце мое противилось всем искушениям да тех пор, пока отвратительное животное не возбудило во мне жалости и чувственных вожделений. Ах! я часто вспоминал о сей минуте. Супружество наше продолжалось шесть лет, и каждый раз, а особливо в последние годы, когда входил я в комнату своей Графини, она принимала на себя такой вид, как будто все еще гусеница ползала под ее косынкою. Теперь послушайте о кашле. — С великом охотою — сказал Барон, — он меня часто мучит. — Граф продолжал:
Владетельный Князь пожаловал мне Офицерское место в одном из полков своей Гвардии, надобно знать, что я лишь только начал ходить, уже был Капитаном, надлежало переселиться в резиденцию. В последние годы супружества я привык каждый вечер бродить по темным улицам, находя удовольствие смотреть на погасающие свечки и лампады, благодаря сим прогулкам я получил жестокий кашель. Но в доме моем спокойствие не обитало, комнатный воздух не избавлял от кашля, и я снова пустился бродить по городу. В один темный вечер случилось мне идти по отдаленной улице, кашель принуждает меня остановиться — эхо на конце улицы повторяет мой звуки, опять кашляю, и опять слышу отзывы, иду на голос, и кашляю в третий раз. Вдруг хватает меня мягкая рука и ведет за собою в отворенную дверь дома. Имея 28 лет от роду, дозволишь вести себя, куда угодно, маленькой пухленькой ручке, я следовал без сопротивления. Всходим вверх по лестнице, идем через коридор, почти темный, отворяется комната, слабо освещенная, женщина, сидевшая на софе, протягивает ко мне белые руки, я сбрасываю с себя плащ, руки обнимают меня, и в то же мгновение с ужасом отталкивают назад. Я стоял в изумлении перед полуобнаженными прелестями, и перед лицом, закрытым обеими руками, пальцы мои с почтительным усилием старались обнаружить незнакомку. — Граф сказала она дрожащим голосом, открыв пылающее лицо свое, на котором изображалось смятение — не употребите во зло моей ошибки! — Я упал к ногам ее. Это была — любовница Владетельного Князя, ее прелестные руки управляли кормилом государства и держали меч правосудия. Тогда, любезный Барон, я был пригожее, нежели теперь, взоры мои с благоговением поднялись к ее глазам, уста мои с клятвою обещались хранить молчание и верность. Ее тайна была открыта, что оставалось делать, она взглянула на меня благосклонно, подняла с земли милостиво, глаза ее устремились на мои глаза, губы мои прильнули к ее губам, я исчезал в восторгах, как вдруг горничная, моя путеводительница, постучалась к дверь. — На улице перед домом незнакомая дрожащая от холода фигура бегает взад и вперед, и мучится кашлем. Не отвечать, — тихонько сказала моя дама, — горничная удалилась. На рассвете я осторожно прокрался из дверей на улицу. С того времени началось мое счастье. Прежде заслуги мои оставались в забвении, но судьба поспешно загладила свою ошибку. Все, что я ни делал, было полезно и прекрасно, чего однако прежде совсем не замечали. Я ездил верхом бодро, танцевал легко, говорил умно, даже сам Владетельный Князь, всмотревшись в эстамп, висевший на стене в кабинете, нашел, что я очень похожу на великого Конде, хотя в самом деле между мною и сим Полководцем не было никакого сходства, но Его Светлость изволил смотреть глазами любви, а рука любви возвела меня на степень полкового Шефа.
Почему вы, Граф, спросил Барон — называете это историею кашля? Разве, сидя с красавицею на софе целую ночь, вы только кашляли? — Однако, Барон — отвечал Граф — ведь кашель отворил мне дверь в дом ее, без него заслуги мои остались бы в забвении. Виват кашель! — слушайте далее. Лишась жены, я всего себя посвятил Двору, то есть Владетельному Князю и его любезной. Желудочные судороги, часто беспокоили Его Светлость и напоминали земному богу о бренности телесного состава его. В один день, лишь только я вошел в кабинет Князя, припадок сей начал его мучить с такою жестокостью, что он, громко закричав, бросился прямо ко мне на шею. Я, ухватив его изо всей силы обеими руками, повалился с ним на софу. Князю стало легче по моему старанию, я остался при нем успел развеселить его, и отходя имел счастье удостоиться пожатия руки, ‘Я государство!’ говаривал Людовик XIV, многие Монархи прежде и после его думали то же, хотя и не говорили. На другой день я получил благосклоннейший от Его Светлости рескрипт, — в котором отдана полная справедливость моим подвигам, важным для Государства, — с приложением ордена N. N. большого креста.
Хотя на знаках ордена и не написано было Honni soit qui mal y pense, однако я читал сии слова, возлагая на рамена свои ленту желудочной судороги, потом с поспешностью отправился во дворец, для принесения Владетельному Князю всеподданнейшей благодарности. — Вам во всем счастье — сказал Барон: — получить орден за то, что нечаянно удалось двинуть кулаком в брюхо. — Поживете больше, Барон, так узнаете по собственному опыту, какие важные дела происходят от безделок. Дайте мне кончить историю. Мое честолюбие удовлетворено Я пользовался дружбою Владетельного Князя, и любовью его повелительницы, все старания моих врагов оставались тщетными. Но чего не могли сделать зависть и злоба, удалось мозоли. Кто из смертных был чужд проступков? и я в свою очередь впал в непростительной грех, а именно: в восемь лет счастливой моей жизни не сделался ни моложе, ни красивее, между тем как около нас же вертелись господчики, такие молоденькие, такие прекрасные… а известно, что от любви, которая бытием своим обязана кашлю, до холодного равнодушия только один шаг. Я и она неприметным образом перешагнули этот небольшой промежуток, не нарушая однако ни благопристойности, ни вежливости, — то есть, мы имели непреодолимое отвращение один от другого, не открываясь во взаимных своих чувствах. Только из обхождения Владетельного Князя со мною можно было заметить перемену прелестницы. Желудочные судороги, которые по-прежнему иногда беспокоили Его Светлость, уже проходили без моей помощи, лицо мое день ото дня более изменялось, и теряло сходство с портретом великого Конде. Близка была минута моей отставки, мозоль ускорила ее приближение.
Женщина, о которой говорю, имела свои особенные причудливости. Одна из любимых ее странностей была нежная привязанность к натуре и ее детям, так например, она с нежностью заботилась об одном деревенском семнадцатилетнем, здоровом и плотном мальчике, которого незадолго перед тем взяв из рук натуры, определила в пажеский корпус. Дело непостижимое, каким образом сие чадо натуры, не носившее никогда тесных башмаков, натерло на ноге своей мозоль, но довольно сказать, что эта проклятая мозоль точно была на его ноге, и что в сие только место, как некогда Ахиллеса, можно было поранить моего героя. В один день поутру долг учтивости заставил меня посетить красавицу. Стук тяжелых гвардейских сапог издали возвестил о моем приходе. Еще в передней горнице, в которой никого не было, я услышал шум. Богиня в смятении встречает меня у дверей, и спрашивает повелительным голосом: что мне надобно? Я, привыкши в последние годы супружеской жизни своей смотреть без робости на изъявление страха и замешательства, не теряю присутствия духа, и приближаюсь к двери. Хозяйка останавливает меня на каждом шаге, говорит, что хочет быть одна, и что расстроено ее здоровье. Я напоминаю ей о счастливых днях любви нашей: она зажимает мне рот рукою и толкает назад от двери. Усиливаюсь подвинуться вперед, меня удерживают, отскакиваю в сторону, чувствую под каблуком своим нечто твердое, и в ту же минуту слышу страшный рев, который раздался из-за женского платья, висевшего у стены, и который на ту пору показался мне но крайней мере пушечным выстрелом. Оборачиваюсь назад, и вижу — дитя натуры, оскалившее зубы от боли. Я хотел извиниться в своей неосторожности перед красавицею, но ее уже не было. Я воротился домой, и в тот же самый день получил повеление удалиться в свои поместья, для того что так написано было в Указе — Государство не имеет более нужды в моей службе. С тех пор, любезный Барон, живу здесь с моим семейством. Виват безделке! по милости гусеницы я имею любезных дочерей, мозоль возвратила мне драгоценную вольность! Не надобно судить о вещах с первого взгляду — сказал Барон, — не надобно искать добра там, где нет его. У меня же есть неоспоримые доводы, оправдывающие мою систему. Мода, например, мать безделок, мне стоит много, очень много денег. — Супруга ваша молода, — отвечал Граф — и любит наряжаться, что ж в том худого? Пусть женщина играет куклою, беда, если, бросив куклу, примется за что-нибудь другое. — Правда, правда — вскричал Барон, — ваша система хороша, постараюсь соединить ее с моею. Разделю на две половины журнал мой, и буду записывать в первую — важные дела, а в другую — безделки. Однако, любезный Граф? жена моя молода, богата, прекрасна, я каждую зиму провожу в городе и при Дворе, что, если она вздумает любовь, верность, и семейственное счастье перенести из половины важных дел в половину безделок? что мне тогда останется делать? —
Отгадай, кто? — вскричала Баронесса, которая, тихонько вбежавши в комнату, зажала глаза своего мужа. — То же что теперь — шептал старик Барону, который увернулся от рук Баронессы. — Любезный сосед — продолжал Граф — в сию минуту глаза ваши были закрыты и вы опять видите нас перед собою, вы находились в счастливейшем положении, какое только мудрость предписать может, и однако, открыть глаза для того, чтоб любоваться прелестями такой милой супруги, очень простительно. Послушайте, Барон — продолжал Граф, подведя Баронессу к объятиям ее мужа — это сердце, тихое дружество, внутреннее спокойствие и независимость, вот что важно в человеческой жизни! храните все сие, пользуйтесь им, и не вооружайтесь против безделок, которые пестрят жизнь нашу, как прелестные цветочки украшают поле. Баронесса крепко прижала супруга к своему сердцу, — и, безделка, нужный поцелуй заставил восхищенного Барона забыть о половине журнала своего для важных дел.
Безделки: [Юморист. рассказ]: (С немецкаго) // Вестн. Европы. — 1806. — Ч.27, N 11. — С.165-182.