БЕЗЪ ЛЮБВИ.
БЕЗЪ ЛЮБВИ.
Повсть маркизы Коломби.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VII.
VII.
VIII.
VIII.
IX.
IX.
XI.
XI.
XII.
XII.
Без любви, Торриани Мария-Антуанетта, Год: 1883
Время на прочтение: 47 минут(ы)
— Къ намъ въ школу поступилъ сегодня мальчикъ, который зовется, какъ и я!— воскликнулъ одиннадцатилтній, одтый въ ряску мальчикъ, торопливо вбгая съ ранцемъ за спиною въ кухню господина Дольяни.
— Неужели!
— Право, да!
— Вотъ такъ славно! отвтили по-очередно три двочки, его сестры, которымъ онъ сообщилъ новость. Но они отвтили довольно разсянно: все ихъ вниманіе было обращено на кухарку, занятую выдлываніемъ пирожковъ.
— И имя и фамилія одинаковы! продолжалъ маленькій ученикъ, подходя къ столу. Онъ посмотрлъ на двочекъ, въ ожиданіи позабавиться ихъ удивленіемъ.
— Имя и фамилія! Винченцо Дольяни!
Но двочки были заняты другимъ и разсянно его слушали. Лаура подавала начинку, семилтняя Марія собирала обрзки тста и передавала ихъ старшей сестр, десятилтней Елен, которая длала изъ нихъ булочку и раскатывала скалкой.
Подождавъ минуту и видя, что никто не обращаетъ на него вниманія, Винченцо, подъ тмъ предлогомъ, что у него больше силы раскатывать тсто, взялъ скалку у Елены и разсердилъ этимъ сестру. Онъ хотлъ затмъ помочь Лаур, но его разбранила кухарка за то, что онъ трогаетъ начинку грязными руками. Наконецъ, онъ взялъ совокъ съ мукою, чтобы посыпать ею желзный листъ, какъ говорилъ онъ, но при этомъ сталъ такъ пылить на руки кухарки и головы двочекъ, что кухарка вышла изъ терпнія и прогнала всхъ дтей изъ кухни.
Смясь и потрясая головкой въ мук, первой выбжала Елена, за нею, держась другъ за друга, выскочили остальные. Въ такомъ порядк, точно вихрь, они ворвались въ столовую, гд у полупотухшаго камина г. Дольяни читалъ газету, а прачка гладила на складномъ стол, на которомъ поздне будутъ подавать обдъ, но который теперь былъ весь покрытъ бльемъ.
Въ дом Дольяни все скромно. Тутъ нтъ ни парадныхъ комнатъ, ни классной, столовая служитъ для всего. Это большая свтлая комната, изъ которой дв стеклянныя двери ведутъ въ садъ. Возл одной изъ этихъ дверей, никогда не открывающейся, стоитъ рабочій столикъ, за которымъ Катерина, единственная прислуга въ дом, чинитъ по вечерамъ блье, приготовляя его для прачки, которую нанимаютъ каждую недлю. У противоположной стны стоитъ старый буфетъ, а возл него находится дверь. У третьей стны помщается каминъ съ ящикомъ для дровъ, а у четвертой — письменный столъ, за которымъ дти приготовляютъ уроки, если господинъ Дольяни не сидитъ за нимъ со своими большими счетными книгами.
Господину Дольяни пятьдесятъ лтъ. Это молчаливый, мрачный и непривтливый человкъ. Онъ очень любитъ дтей, но не можетъ или не хочетъ выказывать этого, никогда онъ не ласкаетъ ихъ, никогда не разговариваетъ и не шутитъ, и поэтому дти боятся отца. Притомъ онъ часто уходитъ изъ дома осматривать принадлежащую ему землю, а дти бываютъ въ школ. Семья встрчается только за обдомъ.
Вбжавъ съ такимъ шумомъ въ столовую, дти, увидя возвратившагося отца, присмирли. Они поздоровались съ нимъ и затмъ обступили прачку, которая тотчасъ должна была замтить:— Лаура, не облокачивайся на салфетку, я не могу ее сложить. Марія, прими руки, ты обожжешься!
Винченцо счелъ теперь удобнымъ временемъ привлечь вниманіе двочекъ на великую новость, принесенную имъ изъ школы и вызвавшую такъ мало удивленія въ кухн.
— Послушайте,— началъ онъ вполголоса.— Сегодня поступилъ въ школу мальчикъ, имя и фамилія котораго совершенно сходны съ моею…
На этотъ разъ результатъ былъ самый неожиданный. Только что двочка собиралась отвтить, какъ прачка толкнула Винченцо ногою подъ столомъ и, приложивъ палецъ къ губамъ, указала дтямъ на отца.
— Что же тутъ дурнаго?— началъ снова Винченцо, на этотъ разъ умышленно громко. Ему казалось, что новость эта должна заинтересовать и отца, и онъ пожелаетъ узнать подробности.
Но отецъ не промолвилъ ни слова, а прачка толкнула Винченцо еще сильне и длала ему таинственные знаки, чтобы онъ замолчалъ. Затмъ она сказала:— Винченцо, спроси пожалуйста Катерину, горячи ли утюги?
Это была добрая, давно работавшая въ дом женщина, не церемонившаяся съ дтьми. Винченцо послушался ея и торопливо ушелъ въ кухню. Но онъ не могъ понять, почему нельзя было при отц говорить объ этомъ удивительномъ товарищ: Такъ пріятно сообщить что-нибудь необыкновенное! Услышавъ такое поразительное сочетаніе названій, онъ едва дождался времени ухода домой, чтобы тутъ поговорить объ этомъ съ сестрами и Катериной. И вотъ ему запрещаютъ это! Почему?
— Почему? спрашивали задумчиво двочки, вышедшія за братомъ по пятамъ. Дти, точно стая воробьевъ, всегда держались вмст.
— Тише, дти! сказала прачка, вышедшая въ кухню подъ предлогомъ перемнить утюгъ.— Не говорите при отц объ этомъ новомъ ученик.
— Но почему же, Роза? Скажи почему? воскликнули дти хоромъ, и ихъ любопытные, широко раскрытые глазки уставились на ея лицо, точно восемь вопросительныхъ знаковъ. А таинственная Роза сказала загадочно:— Потому, что это ему не понравится. Пустите меня…
— Нтъ, нтъ! Говори всю правду. Почему это ему не понравится?
— Мало того, онъ еще разсердится.
— Но почему же? Почему?
— Я вамъ скажу это посл, а теперь пустите меня, а то онъ догадается, что я ушла, чтобы говорить съ вами объ этомъ.— И она старалась освободиться, но дти обступили ее.— Скажи теперь, Роза! Почему?
— Потому, что тотъ мальчикъ сынъ его брата. А теперь пустите, вечеромъ я вамъ скажу все подробно. И, пользуясь замшательствомъ дтей при этомъ сообщеніи, Роза освободилась отъ шести маленькихъ рукъ и вернулась къ своей работ.
Удивленіе дтей было велико. У отца есть братъ, а у этого брата — сынъ! И такъ, у нихъ есть двоюродный братъ! Дти не могли опомниться отъ изумленія. Вмсто того, чтобы бжать за прачкой, какъ они сдлали бы это непремнно при другихъ обстоятельствахъ, они стояли возл кухни и говорили вс вмст, пока кухарка не позвала ихъ накрывать столъ. При этомъ Марія, спрашивавшая у всхъ, нужно ли считать родственника, котораго никогда не видли, все же родственникомъ, такъ и не добилась отвта.
За обдомъ отецъ разспрашивалъ обыкновенно:
— Что новаго въ школ?
Дти начинали разсказывать, оживлялись, смялись, спорили и, хотя Дольяни молчалъ и думалъ о постороннихъ вещахъ, за обдомъ не царствовало того убійственнаго молчанія, которое отнимаетъ аппетитъ и портитъ кровь. Но въ этотъ день Дольяни не задалъ вопроса, который развязывалъ дтскіе языки. Нтъ сомннія, что онъ слышалъ великую новость Винченцо и не хотлъ, чтобы объ ней еще говорили.
Обдъ съли скоро и въ молчаніи, и Дольяни тотчасъ ушелъ.
Можно себ представить, какъ дти устремились въ кухню къ Роз, которая доканчивала обдъ, и закидали ее вопросами о дяд и двоюродномъ брат.
— Да, у вашего отца былъ братъ,— сказала Роза.— Они росли вмст, какъ и вы, и не разлучались взрослыми. У нихъ былъ этотъ домъ въ Сантіи и немного земли, но этого не хватало для ихъ содержанія. Другой братъ, Теодоро, нанималъ луга и рисовыя поля, а отецъ вашъ распоряжался работами, велъ счеты, наблюдалъ за жатвой и продажей. Счастье благопріятствовало общей работ братьевъ. Но когда оба они женились, и почти одновременно, они принуждены были разстаться. За вашимъ отцомъ остался домъ, на долю господина Теодоро пришлась небольшая земля, и каждый сталъ нанимать теперь земли для себя и работать за свой счетъ. Отецъ вашъ человкъ осмотрительный, онъ долго обдумывалъ прежде, чмъ ршиться на какое-нибудь дло, а ваша добрая мать, прекрасная хозяйка, работала, не покладая рукъ. Другой братъ, напротивъ, былъ человкъ веселый, безпечный и такая же была у него жена. ‘Можно ли дать за наемъ этой земли десять тысячъ лиръ?’ спрашивалъ онъ. ‘За нее можно дать и пятнадцать тысячъ’, совтовала жена. И вотъ, заключивъ контрактъ, они думали только объ извлеченіи доходовъ, но не помышляли объ уплат аренды, а въ конц года доходы бывали прожиты, и денегъ не было. Приходилось прибгать къ крайнимъ средствамъ. Доставшаяся въ наслдство отцовская земля обременялась ипотеками и наконецъ продавалась. И, какъ только дла ихъ немного поправлялись, они снова принимались за прежнюю веселую жизнь. Къ нимъ постоянно прізжали гости изъ Верчелли, а угощенія и путешествія унесли изъ дома послдній грошъ.
Въ испуг слушали дти разсказъ, казавшійся имъ сказкой, и обмнивались между собою взглядами, въ которыхъ выражалось непомрное удивленіе богатому веселому дяд. Прачка продолжала:— Нужно вамъ сказать, что вы появились на свтъ Божій одинъ за другимъ, и у вашей матери, благослови Господи ея душу, не было времени для развлеченій. Тамъ, напротивъ, былъ только одинъ болзненный мальчикъ, сидвшій въ колясочк и не безпокоившій никого.
— Это мальчикъ, поступившій въ школу? спросилъ Винченцо, который не могъ себ представить, чтобы этотъ большой ученикъ былъ тмъ болзненнымъ ребенкомъ.
— Да, отвтила Роза.— Они назвали его Винченцо, какъ и тебя, по имени вашего ддушки. И вотъ, въ одинъ прекрасный день, господинъ Теодоро и его жена, которые никогда здсь не бывали прежде, являются къ вашему отцу, запираются съ нимъ въ столовой и длаютъ такую сцену, что крики и плачъ я слышала даже сквозь запертыя двери. Дло вотъ въ чемъ: г. Теодоро, который любилъ длать все величественно и рисковать большими суммами, пустился въ спекуляцію съ однимъ купцомъ изъ Верчелли и взялъ деньги подъ вексель. Когда наступило время платежа, денегъ не оказалось. И вотъ оставалось объявить себя несостоятельнымъ.
— Что такое несостоятельный? спросили дти.
— Это очень запутанное дло, которое я не могу объяснить. Притомъ вы и не поймете. Однимъ словомъ, это вещь очень нехорошая. Отецъ вашъ сердился и говорилъ громко, что этого не слдовало допускать, что нельзя позорить имя честнаго человка. Но когда тотъ высказался ясне и просилъ отца одолжить ему двадцать тысячъ лиръ, онъ посовтовался со своей женой, этой доброй душою, и отвтилъ:
— Послушай, эти двадцать тысячъ лиръ я съ женою скопилъ для дтей, благодаря неустанной работ и бережливости. Кто знаетъ, будемъ ли мы въ состояніи собрать когда-либо подобную сумму. Поэтому взвсь хорошенько: если эти деньги спасутъ тебя отъ банкротства, мы дадимъ теб ихъ во имя Божіе. Но если ты во всякомъ случа долженъ объявить себя несостоятельнымъ, не отнимай этихъ денегъ отъ нашихъ дтей, которыя чрезъ тебя не только будутъ опозорены, но и станутъ нищими.
Но тотъ клялся всми святыми, что деньги эти не только поправятъ его дла, но что онъ начнетъ еще и то и другое, заработаетъ вдвое больше и вернетъ все съ процентами. По своему обыкновенію онъ общалъ золотыя горы. Конечно, отецъ вашъ не врилъ всмъ этимъ общаніямъ, зная своего брата хорошо, но онъ сказалъ жен: это спасетъ его отъ банкротства, тутъ затронута наша честь. Какъ ты думаешь?
И она отвтила: конечно, если это необходимо, дай ему. Богъ поможетъ намъ.
И они отдали двадцать тысячъ лиръ, чтобы спасти свое имя отъ позора. Но они ничего не спасли. Получивъ деньги, господинъ Теодоро задумалъ большія спекуляціи въ Америк и убжалъ, не заплативъ своихъ долговъ. Въ Сантіи только объ этомъ и говорили, а здсь въ дом плакали и убивались со стыда. Съ тхъ поръ, отецъ вашъ, который всегда былъ мало разговорчивъ, сдлался еще молчаливе и непривтливе. Ему все казалось, что гд бы онъ ни появился, люди станутъ показывать на него пальцами и говорить: ‘вотъ братъ банкрота’ Господи, какъ онъ страдалъ! А ваша мать — всю эту исторію я слышала отъ нея, она любила меня и разсказала, чтобы облегчить себя — совершенно перемнилась. Это несчастье, вмст съ горемъ при вид страданій своего мужа, было причиною ея болзни. Бдная женщина! Упокой, Господи, ея душу! Года два тому назадъ г. Теодоро вернулся изъ Америки со своимъ сыномъ, здоровье котораго поправилось. Жена его умерла среди дикарей. Со времени возвращенія онъ жилъ то въ Верчелли, то въ Чивассо, то въ Турин, гд потратилъ остальныя деньги. Теперь онъ пріхалъ въ Сантію и хотлъ бы, чтобы отецъ вашъ велъ съ нимъ снова дла. Это онъ передавалъ ему черезъ нсколькихъ лицъ, но отецъ отвтилъ, что у него нтъ брата, такъ какъ тотъ, котораго онъ имлъ, не достоинъ этого имени. Онъ опозорилъ семью, разорилъ дтей, и онъ не хочетъ о немъ слышать. А теперь, Винченцо, берегись говорить объ ученик, который зовется твоимъ именемъ, это огорчитъ отца. Онъ слышалъ тебя сегодня утромъ, я видла, какъ у него въ рук задрожала газета.
Винченцо и об старшія сестры слушали прачку внимательно, между тмъ какъ маленькая Марія мирно спала, положивъ головку на скрещенныя на стол руки.
Съ этого дня новый Винченцо Дольяни, о которомъ нельзя было говорить громко и у котораго была своя исторія, превратился въ воображеніи своего кузена и кузинъ въ героя романа. Он называли его Виченцино въ отличіе отъ брата Винченцо,. и едва этотъ послдній возвращался изъ школы, какъ сестренки, въ ожиданіи услышать что-либо новое о своемъ маленькомъ родственник, спрашивали:
— Что же Виченцино?
Винченцо, съ своей стороны, всегда съ готовностью отвчалъ на вопросы:
— Онъ лучше всхъ ршилъ задачу. Изъ географіи онъ получилъ девять. Въ слдующемъ мсяц онъ получитъ медаль…
Но двочки предпочитали другія свднія, не касавшіяся школы. Он хотли знать, красивъ ли онъ, какого роста, гд онъ живетъ, провожаетъ ли его отецъ въ школу, и ежедневно повторяли одинъ вопросъ:— Говорилъ ли ты съ нимъ?
Къ сожалнію, прошло много времени, прежде чмъ Винченцо могъ отвтить утвердительно. Виченцино не сближался съ братомъ и избгалъ его умышленно. Онъ зналъ подробно семейныя отношенія, а также причины, вызвавшія отчужденіе.
Ему было съ небольшимъ двнадцать лтъ, но онъ во все вникалъ.. Умъ его быстро развивался, благодаря жизни, полной приключеній. Маленькимъ ребенкомъ онъ помнилъ веселую жизнь родителей, потомъ ихъ горе и отчаянье отъ недостатка денегъ. Когда ему было пять лтъ, его посадили на корабль и во время длиннаго пути онъ слышалъ, какъ отецъ хвалилъ великодушный поступокъ своего брата, слышалъ его разговоры о разныхъ спекуляціяхъ, его надежды поправить свои дла этими деньгами, которыя должны принести ему счастье.
Затмъ въ Америк снова наступили черные дни, снова появились долги и стали раздаваться стованія. Къ брату въ Сантіи посылались письма и отъ него ждали новой помощи. Но, не получая отвта и помощи, г. Теодоро забылъ оказанное ему благодяніе и сталъ обвинять брата въ скупости и безсердечіи. Виченцино, напротивъ, запомнилъ все, что слышалъ прежде, не забылъ жертвы, принесенной дядей для нихъ, и понялъ, кто изъ двухъ братьевъ былъ правъ. Въ Америк родители его завели тотчасъ знакомство съ европейцами, длали у себя пріемы и разыгрывали знатныхъ господъ. Г. Теодоро говорилъ, что такая жизнь доставляетъ кредитъ. Такимъ образомъ двадцать тысячъ лиръ скоро исчезли, а съ ними испарились и новые друзья. И вотъ, когда Виченцино увидлъ снова нужду въ дом, когда его мать, не бывшая уже красивой и изящной женщиной, заболла и никто не пришелъ имъ на помощь, ему снова вспомнились родственники въ Сантіи, которыхъ онъ не зналъ, но которые, безъ сомннія, были добрые люди, такъ какъ въ дни несчастья отца отдали ему все свое состояніе. И вотъ онъ сталъ думать, почему онъ не знаетъ этихъ родственниковъ, почему отецъ и мать не посщали ихъ въ дни своего счастья и почему прибгли къ нимъ въ несчастьи, когда вс ихъ покинули? Вроятно, они знали, что родные ихъ лучше, чмъ вс остальные, они знали, что т простятъ имъ и равнодушіе и невниманіе, и помогутъ въ нужд. Все это передумалъ маленькій Виченцино, и его дтское сердечко билось нжною любовью къ дяд и его семь, оказавшей отцу помощь.
Насколько онъ помнилъ, отецъ игралъ въ его жизни большую роль. Прежде чмъ его рано развившійся умъ позналъ слабыя стороны этого человка, сердце его было имъ очаровано. Мать никогда не была съ нимъ особенно нжной. Видъ болзненнаго мальчика, который не могъ ходить до пяти лтъ, непріятно дйствовалъ на самолюбіе красивой женщины, а когда мальчикъ окрпъ, сталъ рости и такъ похорошлъ, что красота его возбуждала удивленіе, мать его была уже настолько слаба, что не могла интересоваться этимъ.
Другое дло отецъ. Какъ только его сынъ началъ развиваться, какъ только его блдное личико съ голубыми глазами и тонкими чертами лица утратило страдальческое выраженіе, онъ сталъ гордиться красотою своего ребенка, называлъ его своимъ свтловолосымъ архангеломъ и хвастался имъ всюду, какъ прежде хвастался женою, которою восхищалось общество. Г. Теодоро былъ тщеславенъ, и у него была потребность всегда чмъ-нибудь гордиться. Прежде онъ гордился роскошью, широкою жизнью, которую велъ, деньгами, которыя тратилъ. Теперь денегъ у него не было, но остались величественные замыслы, которымъ онъ въ простот души врилъ. Онъ придумывалъ всевозможныя спекуляціи, наемъ большихъ земель, которыя посл первой жатвы съ избыткомъ покроютъ затраты, и говорилъ:— Дайте мн заключить только этотъ контрактъ, тогда вы увидите, какъ скоро я разбогатю. Я плачу столько-то, собираю на столько, чистой прибыли остается столько-то, а на слдующій годъ съ этими деньгами я получу столько-то…
Это была извстная басня о крестьянк и кувшин молока.
И такъ какъ онъ и жена его уже не были молоды, то вс будущія богатства онъ предназначалъ для сына, котораго ожидаетъ блестящая карьера.
— Я отдамъ тебя въ первую школу Америки, оттуда ты выйдешь съ княжескимъ образованіемъ, и когда я привезу тебя въ Италію, теб будутъ открыты вс пути. Тамъ изберутъ тебя въ депутаты, въ сенаторы, въ министры…
Эти чудныя, несбыточныя мысли возбуждали его, онъ гордо поднималъ голову, глаза его сверкали, онъ бывалъ тогда дйствительно счастливъ, точно мечта его уже сбылась и точно онъ былъ счастливымъ отцомъ перваго дипломата въ Италіи.
Добывъ случайно небольшія деньги, онъ не платилъ долговъ и не покупалъ необходимаго, но приносилъ Виченцино или новое платье или новую шляпу.
— Ты долженъ производить хорошее впечатлніе, говорилъ онъ, любуясь сыномъ.— Предъ тобою великая будущность, но, чтобы достигнуть ея, нужно заботиться о вншности. Свтъ пустъ и придаетъ этому большое значеніе. Уже теперь тобою должны восхищаться, эти американцы должны понять, что ты мальчикъ недюжинный.
Виченцино трогало вниманіе отца и, изъ боязни оскорбить его, онъ не ршался отказаться отъ подарковъ. ‘Бдный отецъ!’ думалъ онъ, ‘онъ такъ меня любитъ, что для меня длаетъ глупости!’ И онъ боготворилъ этого отца, который казался ему большимъ добродушнымъ ребенкомъ, нуждающимся въ снисхожденіи. Посл смерти матери вся его нжность сосредоточилась на этомъ единственномъ близкомъ ему человк.
И мальчикъ готовъ былъ относиться къ своему кумиру съ почтеніемъ, равнымъ любви, но онъ не могъ забыть исторіи съ двадцатью тысячами лиръ.
По возвращеніи въ Италію, мысль объ этомъ не давала ему покоя. Ему казалось, что вс знаютъ неблагодарность и вроломство отца и презираютъ его, и это сильно огорчало его. На улиц онъ говорилъ съ отцомъ съ большимъ почтеніемъ и даже цловалъ у него руку, точно хотлъ сказать людямъ: — Посмотрите, какъ я уважаю его, а я знаю его лучше всхъ. Такимъ образомъ онъ старался смягчить мнніе людей объ отц, которое однако и самъ раздлялъ.
Боле всего онъ роблъ предъ, своими незнакомыми родственниками. Домъ, откуда были взяты незабвенныя двадцать тысячъ лиръ, казался ему храмомъ всхъ добродтелей, а дядя, великій и страшный, какъ оскорбленный Богъ, заставлялъ его дрожать.
Отецъ его, которому при его безграничномъ тщеславіи нечмъ было похвастаться боле, превозносилъ уважаемаго, богатаго брата. Онъ приписывалъ ему мнимое богатство и говорилъ окружающимъ:— Вы знакомы съ г. Ансельмо Дольяни, этимъ богатымъ человкомъ?… Онъ не любитъ выказывать это, онъ скроменъ, но у него много денегъ, я знаю это, вдь я его братъ!
Рабочіе, жившіе въ скромномъ дом, въ которомъ онъ поселился, ничего не знали. Для нихъ всякій, кто не ходилъ на работу, былъ бариномъ, и они охотно удивлялись хвастливому жильцу и его родн. Это было развлеченіемъ во время ихъ досуговъ.
А тотъ, польщенный, разсказывалъ дальше, какъ братъ его, не затрудняясь, далъ ему двадцать тысячъ лиръ (иногда онъ говорилъ тридцать, а. иногда пятьдесятъ тысячъ) и прибавлялъ самодовольно:— Вс эти деньги и еще больше прошли чрезъ мои руки. Онъ хвасталъ этимъ и не чувствовалъ ни благодарности, ни стыда. Онъ былъ счастливъ, первенствуя среди этихъ бдняковъ.
Наканун отправленія Виченцино въ школу, отецъ сказалъ ему при сосдяхъ:— Завтра ты увидишь въ школ своего двоюроднаго брата, сына моего брата Ансельмо. Онъ зовется Виченцо Дольяни, какъ и ты. Это имя нашего отца…
Виченцино покраснлъ. Какъ онъ ни былъ малъ, онъ не хвастался этою роднею: его огорчало поведеніе отца, и при встрч съ родственникомъ онъ заплакалъ отъ стыда.
Въ школ онъ старался угадать, который изъ учениковъ его братъ, но не смлъ никого объ этомъ спросить.
Затмъ онъ увидлъ его въ священническомъ плать, и это усилило его робость. Это необыкновенное одяніе составляло гордость Винченцо и возбуждало удивленіе товарищей. Юные обитатели Сантіи смотрли на предназначеннаго въ духовный санъ, какъ на мальчика, котораго ожидаютъ большія почести. Они знали, что ддъ его былъ архіепископомъ, отъ котораго семья наслдовала приходъ, и думали о золотомъ облаченіи и митр Верчельскаго архіепископа, прізжавшаго въ прошломъ году въ Сантію для обряда миропомазанія. Они уже видли Винченцо одтымъ точно такъ же, видли, какъ онъ, окруженный дымомъ кадилъ, медленно выступалъ подъ балдахиномъ среди священниковъ, шепталъ латинскія слова и двумя пальцами ударялъ дтей по покраснвшимъ щечкамъ. Понятно, мальчикъ, предназначенный для такихъ великихъ почестей, не могъ быть обыкновеннымъ мальчикомъ, и товарищи относились къ нему съ извстнымъ почтеніемъ.
И Виченцино тотчасъ почувствовалъ силу этого будущаго духовнаго авторитета. Ему казалось, что Винченцо для того только станетъ священникомъ, чтобы засвидтельствовать предъ Богомъ несправедливость, причиненную его отцу. Поэтому онъ забивался въ уголъ, предоставленный ему, какъ послднему изъ поступившихъ въ классъ, старался быть незамченнымъ, не глядлъ на своего родственника и избгалъ его, какъ оглашенный алтаря. Онъ ожидалъ каждую минуту, что тотъ подойдетъ къ нему и назоветъ его. ‘сыномъ оглашеннаго’. Оба брата Дольяни казались ему Каиномъ и Авелемъ, и онъ содрогался отъ стыда и страха.
Винченцо, восхищавшійся незнакомымъ родственникомъ, потому что въ жизни того было такъ много замчательнаго: нищета и величіе, странствованіе по далекимъ краямъ, — въ свою очередь чувствовалъ робость и не ршался подойти къ нему. Виченцино, объяснявшій это по-своему, думалъ: ‘Вотъ онъ избгаетъ меня, отецъ запретилъ ему говорить со мною’. И ни разу у него не явилось дерзкой мысли нарушить это справедливое запрещеніе. Онъ продолжалъ сторониться отъ всхъ и не говорилъ и не игралъ ни съ кмъ.
Занимался онъ прилежно, во-первыхъ, изъ любви къ ученью и затмъ, чтобы быть великимъ человкомъ, какъ говорилъ его отецъ. Его идеалъ былъ серьезный и безцвтный, совершенно не похожій на фантастическіе идеалы дтей, это былъ прозаическій идеалъ матеріалиста и звался: ‘заработать двадцать тысячъ лиръ’.
Винченцо неохотно учился по-латыни, мертвые языки не давались ему. Выйдя изъ класса, онъ чувствовалъ потребность бгать, кричать, однимъ словомъ вознаградить себя за томительный покой въ школ. Мысль о задачахъ была ему противна, и онъ до послдней минуты откладывалъ непріятную работу, когда же, наконецъ, принуждалъ себя къ этому,— оставалось уже такъ немного времени, что его не хватало на латинскій урокъ, самый трудный и большой.
Учителя не разъ уже жаловались Дольяни на лность его сына по латинскому языку, безъ котораго духовная карьера была немыслима. Отецъ сдлалъ серьезное внушеніе Винченцо и вообще обращался съ нимъ строго, что не мшало ему просиживать ночи надъ больнымъ сыномъ, когда тотъ простудился во время игры въ снжки съ товарищами.
Всю зиму Винченцо говорилъ себ: ‘Весною я займусь хорошенько, тогда дни длинне’. Но весною было такъ хорошо на двор и такъ хотлось погулять. Для ученья довольно и послднихъ мсяцевъ…
Однажды Дольяни сказалъ ему: — Если въ этомъ году ты не выдержишь экзамена, теб придется снять рясу, и мы лишимся прихода, составляющаго теперь единственное наше достояніе. Вотъ какъ ты меня радуешь.
Въ этихъ словахъ было столько отчаянія, что Винченцо былъ совершенно уничтоженъ ими. А онъ еще думалъ стать поддержкой семьи. Онъ готовъ былъ многимъ пожертвовать, чтобы вернуть этотъ годъ и имть возможность учиться каждый день понемногу.
Наступилъ конецъ учебнаго года. Прочіе экзамены Винченцо сдалъ сносно. Но когда дошла очередь до латинскаго перевода, онъ счелъ себя погибшимъ. Онъ видлъ, какъ исчезала его священническая одежда, со стыдомъ видлъ себя обыкновеннымъ мальчикомъ въ куртк и панталонахъ безъ надежды на золотое облаченіе и митру.
А отецъ, который такъ горевалъ о потерянномъ приход! Конечно, этотъ приходъ былъ ихъ единственнымъ богатствомъ! Винченцо не имлъ понятія о томъ, что приносилъ онъ, но онъ представлялся ему чмъ-то въ род двадцати тысячъ лиръ, увезенныхъ дядей въ Америку. Съ того дня, какъ онъ себя помнитъ, онъ постоянно слышитъ разговоры о приход. Сколько разъ слышалъ онъ эту фразу, наполнявшую его восторгомъ и гордостью:— Если двочки не выйдутъ замужъ, не имя приданаго, все же у нихъ будетъ братъ священникомъ, и он не будутъ нуждаться. И не разъ онъ воображалъ себя уже въ красивомъ приходскомъ дом полновластнымъ хозяиномъ, покровителемъ своихъ сестеръ. ‘Не безпокойтесь, я позабочусь о всхъ’, говорилъ онъ мысленно. И вотъ вмсто этого, теперь въ экзаменаціонной зал ему приходится убдиться, что онъ никогда не будетъ священникомъ, потому что не можетъ поступить въ семинарію, что онъ никогда не будетъ въ состояніи помочь отцу и сестрамъ, и всегда останется нулемъ, какимъ и былъ всегда.
Между тмъ какъ мысли эти медленно и печально, точно похоронное шествіе, проносились въ ум Винченцо, истекало время, назначенное для латинской задачи, и на блой страниц виднлось только нсколько расплывшихся слезинокъ. Одинъ за другимъ ученики складывали свои тетради, передавали воспитателю и уходили. Винченцо становился все печальне, точно вс его духовные знаки достоинства уходили одинъ за другимъ вслдъ за мальчиками.
— Когда уйдутъ вс и я останусь одинъ въ класс, мн придется сказать, что я не могу сдлать задачи, и тогда прощай приходъ. И вотъ съ какой новостью я вернусь домой.
Классъ уже значительно опустлъ. Оставалось только шесть или семь учениковъ, далеко сидящихъ другъ отъ друга. Теперь, когда вниманіе воспитателя начало уже ослабвать, когда его легче было обмануть, Винченцо не могъ просить никого о помощи, потому что сидлъ одинъ на скамейк.
Онъ облокотился лвою рукою на скамью и поддерживалъ голову, а правую держалъ на бумаг, длая видъ, что пишетъ. Но онъ не писалъ, а глядлъ на полъ между скамьею и сидньемъ и тихонько плакалъ.
Вдругъ онъ увидлъ, какъ изъ-подъ сиднья протянулась рука со сложенной бумажкой и положила ее ему на колни. Винченцо прекрасно зналъ вс школьныя уловки и тотчасъ понялъ, въ чемъ дло. Этотъ листочекъ былъ латинскій переводъ, его спасеніе, его священническое платье, семинарія, приходъ, богатство его семьи. Имъ овладла радость, онъ задрожалъ отъ волненія, и краска выступила на лиц. Но онъ не произнесъ ни слова, онъ съумлъ овладть собою. Онъ взялъ листокъ правою рукою, осторожно развернулъ его, не снимая локтя со скамейки, не поднимая головы. Затмъ, взявъ перо, не мняя положенія, началъ списывать переводъ, который упалъ ему точно съ неба. Онъ работалъ съ лихорадочною поспшностью, стараясь окончить работу до истеченія назначеннаго времени.
Едва онъ написалъ нсколько словъ, какъ услышалъ позади себя, въ конц класса, голосъ воспитателя:— Что ты длаешь подъ скамейкой, Винченцо Дольяни?
— Поднимаю листъ, онъ у меня упалъ, отвтилъ Виченцино неувреннымъ голосомъ. И, отдавъ свою работу воспитателю, онъ вышелъ изъ класса весь красный, даже не взглянувъ на брата! Онъ зналъ теперь, кто подалъ ему переводъ.
Виченцино бжалъ домой по улицамъ. При его радостномъ возбужденіи онъ не могъ идти медленно. И хотя онъ не вполн приблизился къ своему идеалу, къ которому такъ стремилось его сердце, но все же видлъ возможность достигнуть этого.
Съ тхъ поръ, какъ онъ узналъ Винченцо, семейная распря, унижавшая его въ глазахъ родственника, причиняла ему безконечныя мученія. О, еслибы онъ могъ исправить прошлое, еслибы могъ надяться пожать своему брату руку, бывать у него въ дом, стать другомъ Винченцо!
Весь годъ мысли его были постоянно заняты этимъ, и желаніе сблизиться съ своимъ родственникомъ было тмъ сильне, что проходило время и желаніе это не осуществлялось. Онъ придумывалъ сцены, то драматическія, въ которыхъ съ геройскимъ самопожертвованіемъ спасалъ жизнь Винченцо, то нжныя, трогавшія его до слезъ. Или то были веселыя картины, которыми онъ успокоивалъ свою фантазію. Онъ мысленно ходилъ подъ окнами Винченцо и плъ ему серенаду, которую слышалъ въ театр.
Изъ попадавшихъ ему въ руки книгъ онъ выписывалъ цлыя страницы о дружб, собиралъ это въ одно и посвящалъ Винченцо.
Наконецъ экзамены дали ему средство выказать любовь своему родственнику. Конечно, это не было драматическое средство, но пользу его Винченцо очень оцнилъ.
Послдній не залеталъ въ облака, какъ сантиментальный Виченцино. Какъ только латинскій переводъ былъ оконченъ, онъ устремился изъ класса, сгорая нетерпніемъ броситься на шею своему родственнику и поблагодарить его. Но Виченцино не ждалъ его, онъ не надялся на благодарность. Въ сравненіи съ геройскими подвигами, которые онъ мечталъ выполнить для Винченцо, его поступокъ казался ему слишкомъ незначительнымъ. Но онъ былъ счастливъ завязать отношенія съ братомъ и убжалъ за городъ, чтобы на свобод предаться восторгу и вызвать уже не фантастическіе образы, но дйствительные: слезы Винченцо, капавшія на чистую страницу, его собственныя усилія приблизиться незамтно отъ воспитателя, его страхъ при этомъ дйствіи, которое обыкновенно продлывается въ школахъ.
Въ дом Дольяни много и долго говорили о прекрасномъ поступк Виченцино, которому необыкновенно удивлялись кузенъ и кузины.
За обдомъ отецъ строго спросилъ Винченцо:— Ну, что же латинскій экзаменъ? и безнадежно покивалъ головою.
— Я хорошо выдержалъ! закричалъ Винченцо.— Цлая страница безъ ошибокъ… И при этомъ онъ размахивалъ руками и принималъ важный видъ, точно дйствительно самъ сдлалъ переводъ.
— Вотъ какъ! воскликнулъ отецъ.— Благослови тебя Богъ, дитя мое! Онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, повеселлъ и протянулъ Винченцо руку черезъ столъ.— Дай мн руку, какъ добрый другъ, сказалъ онъ, — я дурно думалъ о теб, но теперь вижу, что ты не хочешь огорчать меня. Благодарю тебя за эту хорошую новость.
Винченцо протянулъ руку отцу и расплакался. Въ немъ пробудилась совсть при этомъ нжномъ обращеніи отца. Но спустя нсколько минутъ онъ больше не думалъ объ этомъ, и счастливый тмъ, что обрадовалъ отца, съ высоты своей славы, гордо поглядывалъ на сестренокъ.
Посл обда онъ ушелъ отыскивать Виченцино, но страннаго мальчика нигд не было, и Винченцо напрасно обгалъ вс улицы. Онъ встртилъ его только спустя нсколько дней.
Винченцо разговаривалъ съ товарищами на улиц. Они условливались о прогулк на слдующее утро, и мимо ихъ прошелъ Виченцино. При вид своего брата, онъ покраснлъ и поспшно продолжалъ путь, точно не замтилъ его.
— Виченцино! закричалъ Винченцо во все горло, подобралъ рясу, кинулъ свою широкополую священническую шляпу и пустился догонять родственника, схватилъ его за плечи, такъ что тотъ повернулся, и сказалъ взволнованно:
— И ты долженъ идти съ нами завтра утромъ на ловлю губокъ. Это такъ хорошо и такъ весело…
И, обращаясь къ своимъ товарищамъ, послдовавшимъ за нимъ, воскликнулъ:— Онъ долженъ идти съ нами! Я такъ хочу, потому что онъ мой братъ и потому… потому…
Онъ не докончилъ. Онъ подумалъ, что его поднимутъ на смхъ, что онъ придаетъ такое значеніе обыкновенной школьной продлк. Онъ снова обратился къ Виченцино и прибавилъ:— Мы знаемъ почему. И, взявъ его за плечи, онъ сталъ съ нимъ кружиться, выражая этимъ свою нжность, и, убгая, крикнулъ ему издали:— Помни, Виченцино! Завтра утромъ, въ шесть часовъ на этомъ мст!
Виченцино оказался точнымъ, какъ влюбленный, и съ этого дня дти были неразлучны. Винченцо придумывалъ всевозможныя развлеченія для оставшихся ему свободными послднихъ мсяцевъ. Онъ буквально пьянлъ отъ веселья, шума и игры, бгалъ, пока не задыхался, длалъ головоломные прыжки, кричалъ что было мочи и былъ счастливъ.
Виченцино слдовалъ за нимъ повсюду, наслаждаясь обществомъ своего божества. Онъ желалъ бы видть Виченцо боле спокойнымъ. Толпа товарищей, окружавшихъ его, слишкомъ его развлекала, онъ ли на чемъ не могъ остановиться мыслью, а постоянныя развлеченія и игры притупляли его воображеніе и сердце. Съ нимъ нельзя было ни откровенно поговорить, ни обмняться чувствами. Онъ слишкомъ любилъ удовольствія. Но онъ постоянно бывалъ съ Виченцино, то бросался ему на шею, то толкалъ его и вообще старался выразить ему всю свою любовь.
Оба подумывали иногда объ семинаріи, которая ихъ разлучитъ. Винченцо съ гордостью говорилъ объ этомъ. Семинарія была первымъ шагомъ къ будущему величію.
— Когда я буду служить первую обдню, говорилъ онъ,— будетъ большое празднество. Отецъ задастъ великолпный обдъ, такъ какъ приходъ будетъ принадлежать мн. Ты напишешь въ честь мою подходящій сонетъ, а городскія власти устроятъ фейерверкъ.
Виченцино слушалъ его со вниманіемъ и кротко спрашивалъ:— Ты будешь мн писать изъ семинаріи. И онъ утшалъ себя мыслью, что въ письмахъ ему легче будетъ высказать свою нжность и легче будетъ потребовать взаимной дружбы, которою было проникнуто все его существо и къ которой такъ легко относился Винченцо.
Все это случилось осенью 1859 года. Перваго ноября, едва-едва достигши тринадцати лтъ, Винченцо ухалъ изъ Сантіи въ Новарскую семинарію.
Завщанный дядей, архіепископомъ Верчельскимъ, приходъ не былъ богатъ. Онъ оцнивался въ тридцать тысячъ лиръ и состоялъ изъ небольшаго дома, въ которомъ жилъ Ансельмо Дольяни, и клочка земли, которую онъ старательно обработывалъ для полученія возможно большаго дохода.
Въ маленькихъ городахъ жизнь дешева, этотъ кусокъ земли, а также другой такой же величины, нанимаемый г. Дольяни, доставляли ему скромныя средства для содержанія дтей.
Онъ умышленно не отдавалъ Винченцо въ семинарію до окончанія имъ трехъ классовъ мстной гимназіи, чтобы по возможности отдалить необходимость платы за сына.
Нелюбовь Винченцо къ латинскому языку сильно и постоянно тревожила г. Ансельмо. Если сынъ его не выдержитъ экзамена и будетъ признанъ неспособнымъ къ изученію этого языка, ему придется отказаться отъ духовной карьеры, приходъ будетъ потерянъ для семьи, у которой не останется никакихъ средствъ къ жизни, кром работы отца, человка уже пожилаго, могущаго скоро умереть и оставитъ дтей въ нищет.
Поэтому исходъ экзаменовъ имлъ важное значеніе, и поэтому отецъ такъ обрадовался успху мальчика, котораго считалъ опорой семьи.
Въ тиши семинаріи Винченцо сталъ заниматься прилежно, чтобы не обмануть ожиданій отца, возлагавшаго на него вс надежды. Отъ природы мальчикъ былъ умный, и, пользуясь теперь меньшей свободой, онъ былъ мене разсянъ. Находясь среди привыкшихъ къ дисциплин товарищей, мало игравшихъ и занимавшихся серьезно, онъ бралъ съ нихъ примръ и старался превозмочь трудности ученія. Онъ не шелъ въ числ первыхъ учениковъ, но все же ежегодно сдавалъ экзамены и, наконецъ, получилъ предварительное посвященіе и поступилъ на первый курсъ богословія.
Въ первые мсяцы разлуки Виченцино часто писалъ ему. Письма эти, разнообразившія его монотонную и спокойную жизнь, пробудили его фантазію. Съ готовностью отвчалъ онъ на геройскую дружбу своего брата и вложилъ въ эту новую страсть весь тотъ пылъ, который прежде растрачивалъ на игры. Они обмнялись клятвами въ вчной любви, доврія и самопожертвованіи.
Виченцино тоже почти неожиданно покинулъ Сантію. Отецъ его получилъ мсто управляющаго большимъ имніемъ вблизи Верчелли, куда сынъ сталъ ходить въ школу. Посл окончанія гимназіи, отецъ предполагалъ помстить его въ Туринскій университетъ. Задавшись этой честолюбивой мыслью, онъ нашелъ достаточно характера пріискать себ мсто, что съ его стороны было немалой жертвой. Но онъ утшалъ себя тмъ, что можетъ неограниченно распоряжаться крестьянами. Между тмъ, развитой и прилежный мальчикъ длалъ поразительные успхи.
Время шло, и оба мальчики достигли одинъ восемнадцати, а другой девятнадцати лтъ и ни разу не видлись. Зимою 1864 г. въ числ книгъ семинарской библіотеки Винченцо нашелъ сочиненіе Джіоберти ‘Гражданскіе и нравственные успхи Италіи’. Онъ сталъ читать кнпгу въ начал съ трудомъ, затмъ все съ большимъ интересомъ. Въ немъ пробудились дремавшія до этихъ поръ патріотическія чувства. Не находя боле подобныхъ книгъ въ библіотек, онъ обратился къ одному изъ товарищей, который тайно получалъ книги отъ своего брата, навщавшаго его по воскресеньямъ. Такимъ образомъ онъ прочелъ ‘Надежды Италіи’ Бальбо. И эти старыя, въ большинств осуществившіяся надежды привели его въ восторгъ. Ему вспомнилось шествіе французскихъ солдатъ въ 1859 году. Его отецъ съ трехцвтнымъ бантомъ на шляп взялъ его въ Верчелли, и тамъ, стоя на столик, онъ цлый часъ смотрлъ на штыки проходившихъ солдатъ, которые кричали: ‘Да здравствуетъ Италія!’ Онъ также кричалъ это своимъ дтскимъ голоскомъ, и солдаты смясь говорили: Le petit prtre.
Онъ немного понималъ въ то время, но теперь, въ восемнадцать лтъ, вс т сцены живо возстали въ его памяти, и одна мысль о тхъ ликующихъ массахъ, объ оружіи и крик народа приводила его въ величайшее волненіе. Посл ‘Надеждъ Италіи’ онъ прочелъ сборникъ патріотическихъ стихотвореній Берке, Фосколо, Манцони. Онъ выучилъ наизусть хоровыя псни графа де-Карманьоля и повторялъ ихъ вечеромъ въ тиши дортуара и засыпалъ, нашептывая эти воинственныя псни. Он были его молитвой.
Голова его начала воспламеняться, молодая кровь быстре задвигалась по жиламъ, стны семинаріи показались ему тюрьмою, и черная ряса стала тяжела. Онъ проводилъ дни въ самомъ мучительномъ безпокойств, въ борьб со страстнымъ желаніемъ похать къ отцу, отказаться отъ духовнаго званія и сказать ему:— Я итальянецъ, я принадлежу отечеству и не хочу быть священникомъ. Но его останавливала боязнь причинить старику такимъ ршеніемъ ужасное горе. Винченцо не могъ боле учиться, избгалъ товарищей, бсновался, рвалъ на себ волосы, плакалъ съ отчаянія и даже не писалъ Виченцино. Онъ былъ близокъ къ помшательству. Въ часы отдыха, когда маленькіе семинаристы играли, а большіе громко разговаривали, онъ пользовался происходившимъ при этомъ шумомъ и плъ старыя псни 1848 г., которыя можно слышать иногда въ деревняхъ Пьемонта. Когда онъ распвалъ однажды: ‘Прочь изъ Италіи, пришельцы, прочь!’ его услышалъ надзиратель и въ наказаніе посадилъ въ карцеръ. Съ этого времени онъ причислилъ надзирателя къ тиранамъ отечества и, думая объ освобожденіи Италіи, думалъ въ то же время избавиться отъ австрійцевъ и отъ него.
Около этого времени письма Виченцино сдлались мене длинны и мене сентиментальны. У него заболлъ отецъ. Онъ пересталъ мечтать и описывалъ страданія больнаго, его кашель, безсонныя ночи и мнніе докторовъ.
Винченцо любилъ своего дядю, не зная его: быть можетъ, его привлекало извстное сходство ихъ характеровъ. Болзнь дяди разсяла обуревавшія его безпокойныя мысли. Онъ со страхомъ ожидалъ извстій о ход болзни и сталъ писать другу сочувственныя письма, желая утшить его. Вдругъ онъ получаетъ коротенькое письмецо: ‘Отецъ умеръ неожиданно, уже начавъ поправляться. Теперь я совершенно одинокъ’.
Приближалось Рождество. Винченцо попросилъ разршенія провести праздники дома и быстро собрался въ дорогу. Но ране, чмъ отправиться въ Сантію, онъ похалъ въ Верчелли и разыскалъ своего друга въ имніи, гд онъ проводилъ послдніе годы съ отцомъ. Юноши очень измнились, но они тотчасъ узнали другъ друга. Оба выросли. Винченцо былъ коренастый, полный и краснощекій, а густая, черная, совершенно сбритая борода окрашивала часть его лица въ синеватый цвтъ. Виченцино, напротивъ, былъ гораздо выше, блдный и худощавый. Кроткіе голубые глаза его покраснли отъ слезъ и безсонницы, а прекрасные свтлые волосы, падавшіе въ безпорядк на лобъ, придавали ему видъ архангела.
Благодаря постоянной переписк, они прекрасно знали другъ друга и, какъ только встртились, горячо обнялись. Виченцино тихо плакалъ, и Виченцо не пытался утшать его. Онъ крпко обнималъ его, точно хотлъ дать ему почувствовать, что, посл утраты великой любви, у него остается еще дружба. И Виченцино созналъ перемну, происшедшую въ его друг за эти четыре года. И хотя послдній былъ еще очень пылокъ, но участливъ и серьезенъ, и это благотворно подйствовало на Виченцино. О такомъ именно друг мечталъ онъ.
Когда первый порывъ горя прошелъ, Винченцо сказалъ:— демъ со мною. И съ той повелительностью, которая подчиняла ему прежде товарищей, онъ подалъ ему шляпу и плащъ, и увелъ на Верчельскій вокзалъ, откуда они отправились въ Сантію.
По прибытіи туда, они пошли къ дому Дольяни. Было около пяти часовъ вечера и почти темно, шелъ снгъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ двери они увидли Ансельмо Дольяни, подходящаго къ дому съ противуположной стороны.
— Отецъ! воскликнулъ Винченцо, и голосъ его раздался въ тихой, пустынной улиц. Г-нъ Дольяни остановился, поднялъ голову, которую спряталъ отъ холода въ приподнятый воротникъ, и, увидя длинную, черную фигуру священника, воскликнулъ удивленно:— Это ты, Винченцо?
— Да, отвтилъ тотъ.— Я привелъ къ теб еще одного сына. При этомъ онъ толкнулъ Виченцино впередъ и прибавилъ печально:— Его отецъ умеръ.
Г-нъ Дольяни задрожалъ точно въ лихорадк и ничего не отвтилъ. Опечаленный этимъ молчаніемъ, Виченцино, считавшій это отказомъ принять его, хотлъ уйти. Но Винченцо схватилъ его за руку, подошелъ ближе къ отцу и сказалъ:— Мы подружились уже давно, и онъ оказалъ мн много услугъ…
Г-нъ Дольяни прервалъ его и проговорилъ съ волненіемъ, которое объясняло его долгое молчаніе:— Это сынъ моего брата, и этого довольно. Затмъ, указавъ на дверь рукою, которая дрожала, какъ листъ, сказалъ Виченцино:— Войди.
Въ столовой двочки ожидали возвращенія отца. Елен было теперь четырнадцать лтъ, и она казалась уже взрослой. Об другія также выросли, у нихъ были короткія платья и длинныя ноги.
Увидя неожиданно двухъ юношей, он радостно закричали и бросились имъ на встрчу. Но блдное лицо г. Дольяни, появившагося вслдъ за сыномъ, заставило ихъ умолкнуть. Но тотъ положилъ руку на плечо Виченцино и сказалъ, обращаясь къ двочкамъ:— Вотъ вашъ новый двоюродный братъ, знаете вы его?
— Да, отвтили дв старшія двочки. И это ‘да’ не удивило отца. Онъ давно угадывалъ, что дочери его дружелюбно относятся къ этому родственнику. Онъ представилъ ихъ одну за другою:— Елена, самая старшая, Лаура наша хозяюшка, и Марія, капризы которой ты скоро узнаешь, такъ какъ мы вс немного избаловали ее.
Посл этого краткаго и простаго представленія, вс сли за столъ, и Лаура стала разливать супъ.
Винченцо разршили остаться въ Сантіи полторы недли, чтобы встртить Новый годъ въ семь. Но въ дом было тихо и уныло, несмотря на присутствіе двухъ молодыхъ людей. Сердце Виченцино было переполнено благодарностью, но онъ не говорилъ объ этомъ изъ боязни расчувствоваться. Глядя на Винченцо, глаза его наполнялись слезами. Его трогала даже видимая бдность въ дом, гд ему оказали пріютъ. Данныя его отцу двадцать тысячъ лиръ получили большую цну съ тхъ поръ, какъ онъ узналъ, что г. Дольяни живетъ съ большими лишеніями, и его постоянно возраставшее удивленіе къ дяд увеличивало его печаль при воспоминаніи о прошломъ.
Къ великому изумленію сестеръ, Винченцо также говорилъ теперь меньше и часто задумывался. Когда он начинали съ нимъ прежнія шутки и называли его ‘епископомъ’, что раньше льстило ему, онъ не радовался этому, а поворачивался къ нимъ спиною и говорилъ:— глупости!
Замтивъ эту перемну, Лаура сказала Елен:— Винченцо исправляется, онъ уже не такъ тщеславенъ. Но Елена, которая не занималась хозяйствомъ и имла боле свободнаго времени наблюдать за братомъ, отвтила въ раздумьи: — Богъ знаетъ, что такое съ бднымъ Винченцо!
Въ одно морозное утро юноши вышли прогуляться за городъ и встртили на пути толпу крестьянокъ, несшихъ въ Сантію птицъ на продажу. Красивая, рослая тридцатилтняя женщина, шедшая впереди, смло посмотрла въ лицо Винченцо и съ улыбкой, открывшей ея прекрасные зубы, проговорила довольно громко:— Какой красивый священникъ!
Спутницы ея громко засмялись.
Винченцо покраснлъ, и глаза его вспыхнули гнвомъ. Онъ сдлалъ шагъ впередъ, точно хотлъ затять ссору, но овладлъ собою и проговорилъ сердито:— Глупыя, глупыя!
Виченцино, стыдливо опустившій глаза, удивился его гнву и сказалъ:— Он не сказали же ничего дурнаго…
— Глупыя, повторилъ Винченцо съ раздраженіемъ.— Он не могутъ видть человка въ черномъ, чтобы не назвать его священникомъ.
— Он оказываютъ теб преждевременную честь, сказалъ Виченцино, стараясь успокоить друга, — ты еще не священникъ, но будешь имъ.
Винченцо помолчалъ минуту, посмотрлъ въ землю и сказалъ дрожащимъ голосомъ:— Да, я буду имъ.
Виченцино стоялъ точно окаменлый и смотрлъ въ лицо брата. Этотъ, весь красный, смотрлъ въ землю и съ выраженіемъ отчаянія кусалъ губы. Виченцино взялъ его за руки и спросилъ нжно, но настоятельно, какъ человкъ, имющій право знать тайну друга:— Что съ тобою?
Винченцо не отвчалъ и тряхнулъ головою, точно хотлъ сказать:— Къ чему теб знать? Все напрасно. И дв крупныя слезы задрожали на его рсницахъ, и скатились на сплетенныя руки друзей.
— Ты не хочешь быть священникомъ? спросилъ снова Виченцино.
— А ты хочешь имъ быть? спросилъ тотъ, въ свою очередь, удерживая рыданіе.
— Я не чувствую къ тому призванія.
— А я чувствую призваніе? Мн завщанъ приходъ, на мн лежитъ долгъ сохранить его для отца, который старъ, для сестеръ, у которыхъ нтъ приданаго… Вотъ мое призваніе! Я долженъ пожертвовать собою для другихъ, жертвовать собою всю жизнь.
— Но раньше ты былъ доволенъ своимъ положеніемъ…
— Раньше я былъ ребенкомъ. Я даже не думалъ о томъ, что у меня есть отечество. Я полагалъ, что войны ведутся только въ книжкахъ. И, не видя здсь ни одного нмца, мн и въ голову не приходило, что въ Италіи есть провинціи, управляемыя непріятелемъ.
И вотъ онъ разсказалъ другу о своемъ чтеніи, о патріотическомъ воодушевленіи и тайно пролитыхъ слезахъ. Онъ говорилъ въ сильномъ возбужденіи, плача и дрожа, и воскликнулъ съ отчаяніемъ:
— И я останусь безъ дла, какъ трусъ! Да, какъ трусъ!
Виченцино уже сообщилъ другу свои планы о будущемъ: онъ будетъ учиться цлый годъ дома, чтобы избавить дядю отъ платы за него въ Верчелли, затмъ, по полученіи диплома, будетъ учителемъ и доцентомъ гимназіи въ Сантіи до времени своего призыва. Но онъ также былъ преисполненъ патріотическихъ чувствъ и предполагалъ поступить вольноопредляющимся, если въ теченіе этихъ трехъ лтъ Викторъ Эммануилъ что-либо предприметъ.
Поэтому онъ понялъ страданія Винченцо и его ужасную борьбу между долгомъ сыновнимъ и гражданина. Не находя, однако, никакихъ средствъ помочь ему, онъ сказалъ:— Кто же помшаетъ священнику сражаться, когда отечество въ опасности.
— Никто не помшаетъ ему въ этомъ во время политическаго кризиса, въ пылу сраженія, но затмъ онъ долженъ снова оставаться чуждымъ всему, что сдлано для края. Онъ всегда останется только священникомъ, а я чувствую, что рожденъ солдатомъ. О, еслибы у меня не было этого прихода, который меня связываетъ…
— А если ты будешь полковымъ священникомъ… въ моемъ, напримръ, полку… сказалъ Виченцино.
Въ своемъ отчаяніи Винченцо ухватился за эту мысль. Это давало ему возможность дйствовать, жить въ казарм, сражаться, отыскивать раненыхъ и помогать имъ, сохранить для своихъ родныхъ приходъ, которымъ они жили, быть въ одно и то же время священникомъ и солдатомъ. Они долго говорили объ этомъ, и Винченцо вполн проникся своею миссіею полковаго священника и былъ послдніе дни каникулъ веселымъ и бодрымъ. Онъ заставилъ Виченцино поклясться увдомлять его о всхъ приготовленіяхъ для освобожденія Венеціи и призвать его при первомъ признак близкой войны. Онъ ухалъ съ возбужденнымъ воображеніемъ.
Прежде, чмъ вернуться въ свою келью, Винченцо запасся книгами. Онъ купилъ романы Гверацци, Массино д’Ацельо, Томмасо Гросси и перечитывалъ ихъ со страстью, какъ наслаждающійся запрещеннымъ плодомъ.
Но возл каждаго изъ героевъ онъ встрчалъ нжный образъ женщины, имя которой неразрывно связывалось влюбленнымъ воиномъ съ мыслью объ отечеств. И съ теченіемъ времени бднаго семинариста уже не утшала мысль быть только полковымъ священникомъ, и снова онъ началъ возставать противъ своей судьбы. За воинственными сценами, овладвшими его воображеніемъ, слдовали теперь романическія сцены, приводившія его еще въ большее смущеніе. Одного взгляда на тонсуру своихъ товарищей было достаточно, чтобы въ немъ поднялось неудовольствіе. Онъ невыносимо страдалъ, идя съ семинаристами попарно по улицамъ. Ему казалось, что встрчавшіеся мужчины смются надъ нимъ, и женщины при взгляд на него не краснютъ, какъ обыкновенно при встрч съ молодыми людьми его лтъ. Онъ часто вспоминалъ краснощекую крестьянку, сказавшую ему по пути въ Сантію: — Какой красивый священникъ! И онъ сжималъ кулаки, и плакалъ съ досады. Ему не суждено быть ничмъ инымъ, какъ только красивымъ священникомъ!
Два года съ 1864 по 1866 были для него годами мученья. Его черное платье стало ему ненавистно. Онъ не ршался доврить свое ужасное горе даже Виченцино. Судьба была неумолима. Ему оставалось или быть дурнымъ священникомъ, или жестокимъ сыномъ. У него не было силъ, чтобы принести себя въ жертву, и онъ былъ слишкомъ добръ, чтобы пожертвовать для своей свободы другими.
Между тмъ жизнь Виченцино была прекраснымъ раемъ, полнымъ мечтаній о любви. Живя въ одномъ дом съ Еленой, которой минуло пятнадцать лтъ, двушкой чувствительной, какъ и онъ, доброй и великодушной, онъ постепенно сдружился съ нею.
Лаура была природная хозяйка. Цлый день она бгала по дому, смотрла за кухней, заготовляла припасы на зиму, распоряжалась и сводила счеты. Марія ходила еще въ школу и, возвратившись оттуда, не отставала отъ занятой сестры. Елена, напротивъ, любила боле тонкія вещи. Руки ея были блы и выхолены, свои скромныя платья она носила очень кокетливо и всегда украшала свою головку розой или бантомъ. Она занималась только самою чистою работою и взялась чинить блье. Рабочій столикъ, за которымъ прежде занималась Катерина, перешелъ къ Елен. Она отдлала подушечку вышивкой и поставила рядомъ изящную корзинку, въ которую складывала блье. Въ ящик стола всегда у нея была книжка, и по временамъ она оставляла работу и читала.
Виченцино учился въ той же комнат за письменнымъ столомъ и, окончивъ занятіе, ему стоило только повернуть стулъ, чтобы очутиться противъ Елены за ея столикомъ. Онъ начиналъ говорить съ нею о книг, которую она читала, о письмахъ Винченцо, о печальномъ, проведенномъ въ болзни, дтств, объ Америк, онъ поврялъ ей свои будущія предположенія.
— Я привыкъ заниматься безъ учителя. Солдатомъ я тоже буду продолжать учиться, а по возвращеніи постараюсь получить лицейскій дипломъ, что дастъ мн возможность занять хорошее мсто.
Дальше онъ не говорилъ. Елена была еще слишкомъ молода, чтобы говорить ей о любви. Но онъ думалъ, что въ теченіе двухъ лтъ, оставшихся ему до призыва, ребенокъ этотъ станетъ взрослой двушкой и полюбитъ его. И, прежде своего отъзда въ полкъ, онъ откроетъ ей тайну и во время шумной казарменной жизни, утомительныхъ походовъ, скучныхъ маневровъ и возбужденія войны, съ нимъ будетъ сладкое сознаніе, что онъ любимъ, что по возвращеніи кроткая, свтловолосая двушка встртитъ его и, протягивая ему руку, скажетъ:— Я твоя. И мстомъ, котораго онъ добьется посл столькихъ трудовъ и ученья, онъ будетъ пользоваться съ нею, своею женою, и вся его будущность казалась ему долгими годами любви и покоя.
Но еще до призыва Виченцино, движеніе въ пользу освобожденія Венеціи въ 1866 г. развлекло обоихъ молодыхъ людей. Едва Виченцино написалъ тайно своему другу, что Гарибальди собираетъ добровольцевъ, бдный семинаристъ забылъ вс свои страданія и, воодушевленный патріотизмомъ, думалъ только о томъ, какъ бы получить разршеніе отъ отца покинуть на время свою тюрьму и пойти сражаться. Г-нъ Дольяни не противился этому.
Въ конц мая оба друга отправились въ Миланъ. Возбужденные новизною путешествія, незнакомыми мстами, войною, они на каждой станціи покупали газеты и прокламаціи, и дружились съ юношами ихъ лтъ, которые, мечтая о побд, стремились къ одной съ ними цли.
Но вскор они были разлучены. Виченцино былъ раненъ въ первой стычк при Понте-Каффаро и перевезенъ въ госпиталь въ Сало. Винченцо одинъ направился къ Монте-Суэлло и Безекка, воодушевляемый войною и въ то же время страдая за своего друга. Онъ поспшилъ къ нему, едва толпы добровольцевъ были распущены.
Виченцино былъ вн опасности и настолько поправился, что его можно было перевезти домой. Но все же онъ былъ еще очень слабъ, а путь длиненъ, и жара томительная. Приходилось подвигаться осторожно и провести одну ночь въ Милан и другую въ Новар. Винченцо окружалъ его самыми нжными попеченіями, выбиралъ ранніе позды, чтобы избавить его отъ жары, подавалъ питье и поддерживалъ, если тому приходилось сдлать нсколько шаговъ. На Виченцино, который не могъ даже говорить отъ слабости, заботы эти дйствовали очень благотворно. Онъ думалъ о другой нжной заботливости и, несмотря на утомительность дороги, чувствовалъ себя счастливымъ.
Какъ только прошло возбужденіе войны, Винченцо, напротивъ, съ ужасомъ сталъ думать о семинаріи, гд въ конц августа, всего черезъ нсколько дней, ему предстояло принять священническій санъ и отказаться навсегда отъ чарующихъ мечтаній молодости. И онъ сталъ замкнутъ, молчаливъ и печаленъ. По временамъ кровь волною приливала ему къ лицу, и глубокое отчаяніе выжимало слезы.
По прибытіи въ Сантію, когда оба друга вошли подъ руку въ домъ, выбжавшія къ нимъ на встрчу двушки, на радостяхъ, обняли ихъ обоихъ, какъ братьевъ. Винченцо, въ душ котораго бушевала буря, остался равнодушнымъ. Это не былъ уже тотъ восторженный юноша, какъ два мсяца тому назадъ. Тнь глубокаго горя легла на его лицо. Но неожиданный и печальный конецъ похода далъ ему возможность скрыть свои настоящія чувства. На заботливые вопросы Елены и отца онъ отвчалъ:— Я не думалъ, что все окончится такъ печально.
Одинъ Виченцино не замчалъ ничего. Едва Елена прикоснулась губами къ его щек, какъ онъ задрожалъ и разразился нервными рыданіями. Онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы спокойно отнестись къ такой пріятной неожиданности.
— Это отъ утомленія, говорили вс,— это нервный припадокъ. И Винченцо, который едва могъ дождаться минуты, чтобы уйти отъ взоровъ отца и сестеръ, снесъ на своихъ сильныхъ рукахъ брата въ свою комнату и уложилъ его въ постель. Виченцино чувствовалъ полный упадокъ силъ, онъ почти лишился сознанія, но блаженно улыбался. Спустя нсколько минутъ Винченцо спросилъ его:— Ну, какъ ты себя чувствуешь?
— Я счастливъ, прошепталъ больной.
Винченцо отошелъ отъ кровати и, закрывъ глаза рукою и дрожа, какъ въ лихорадк, подошелъ къ открытому окну. Долго стоялъ онъ тамъ, какъ будто всматриваясь въ чудный солнечный закатъ, золотившій вершины дальнихъ Альпъ и залившій пурпуромъ западъ. Но бдный юноша не видлъ ничего, онъ отвернулся только, чтобы скрыть свои слезы. Предосторожность эта была излишняя. Виченцино смотрлъ задумчиво предъ собою, онъ не замчалъ отчаянія друга и позвалъ слабымъ голосомъ:— Винченцо!
Избытокъ счастья тяготилъ его. Онъ чувствовалъ, что долженъ подлиться имъ съ другомъ. Оно пришло въ его дом, чрезъ него и онъ не могъ длать изъ этого тайны. Въ своемъ болзненномъ воображеніи, скрытность въ этомъ случа онъ считалъ измной, преступленіемъ. Винченцо подошелъ грустный, ничего не говоря, и больной сказалъ ему: — Мн нужно поврить теб тайну.
Тотъ не отвчалъ. Виченцино счелъ это ожиданіемъ узнать тайну и продолжалъ:— Теперь я еще очень слабъ. Я напишу теб. И затмъ прошепталъ:— Я такъ счастливъ!
Вниценцо обнялъ его порывисто, такъ порывисто, что тому сдлалось больно, и рыдая вышелъ изъ комнаты.
Еще нсколько дней онъ оставался въ семь, продолжая ухаживать за больнымъ, который видимо сталъ поправляться. Но время отъзда приближалось. Былъ вторникъ, а въ воскресеніе назначено его посвященіе. Г-нъ Дольяни безпокоился, опасаясь, что Винченцо не успетъ приготовиться къ торжеству, и напоминалъ сыну о возвращеніи въ семинарію. Въ среду утромъ Винченцо необыкновенно нжно простился со своими, обнялъ со слезами отца и ухалъ. Но передъ входомъ въ вагонъ, онъ сказалъ Виченцино, который съ отцомъ провожалъ его въ экипаж на станцію:— Не можешь ли ты проводить меня до Санъ-Жермано? Тутъ нсколько минутъ зды, и ты, отецъ, проводи меня немного.
— Боюсь, что это утомитъ Виченцино, отвтилъ г. Дольяни,— и тогда онъ не будетъ въ состояніи пріхать въ воскресенье въ Новару на торжество. Мы хотимъ вс быть тамъ, воскресенье великій для насъ день.
Винченцо не настаивалъ боле. Онъ молча пожалъ имъ руки и слъ въ вагонъ.
Виченцино быстро поправлялся. Со времени возвращенія его такимъ больнымъ, Елена выказывала ему много теплаго вниманія, и это восторгало его. Въ избытк своего счастія, выздоравливающій юноша принужденъ былъ насиловать себя, чтобы не обнаружить своей страсти. Первому онъ хотлъ довриться Винченцо, онъ предполагалъ поговорить съ нимъ нсколько минутъ наедин посл воскресной церемоніи и сообщить ему свою тайну.
— Я буду его первымъ исповдникомъ, думалъ онъ,— и это еще боле скрпитъ нашу дружбу.
Въ пятницу онъ сидлъ возл Елены за ея столикомъ, вызывавшимъ столько пріятныхъ воспоминаній. Въ комнат никого не было. Они говорили о Винченцо, о дн посвященія, но Виченцино былъ разсянъ. Чрезъ открытое окно свтъ падалъ на головку Елены, и легкій втерокъ шевелилъ ея локончики на лбу и на ше. Блдный, со внутренней дрожью, почти не владя собою, смотрлъ онъ на двушку и вспоминалъ о ея поцлу въ день своего возвращенія.
— Ты не замтилъ этого? спросила Елена, говорившая предъ тмъ о непонятной грусти Винченцо.
— Чего? спросилъ Виченцино, охваченный любовнымъ экстазомъ и не слышавшій ея словъ. Елена съ удивленіемъ посмотрла на него своими большими, ясными срыми глазами. Встртивъ этотъ взглядъ, Виченцино покраснлъ и, сознавая, что онъ не въ состояніи больше молчать, всталъ и вышелъ въ садъ. Взволнованный и счастливый, онъ шелъ впередъ. Ему показалось, что въ этихъ глазахъ для него блеснула надежда. Еще одинъ день ожиданія, и онъ можетъ тогда говорить о своей любви. Это разршитъ ему Винченцо. Онъ переносился мыслью къ этому мгновенію и повторялъ: О, Елена, люблю тебя безконечно!
Въ эту минуту маленькая Марія вошла въ садъ съ письмомъ въ рук. Подходя къ Виченцино, она разсматривала почеркъ и разговаривала сама съ собою:— Кажется, почеркъ Винченцо, но этого не можетъ быть, письмо не изъ Новары, притомъ оно пришло не по почт, его принесъ крестьянинъ.
Но письмо было отъ Винченцо. И Виченцино, вскрывая его, думалъ:— Почему оно не изъ Новары? Но едва онъ прочелъ нсколько строкъ, какъ воскликнулъ громко: О, Господи! Что за несчастье!
И, оттолкнувъ стоявшую предъ нимъ съ любопытствомъ двушку, онъ побжалъ, какъ сумасшедшій, безъ шляпы.
Въ письм заключалось обыкновенное прощаніе самоубійцы, и оно начиналось извстной фразой: ‘Когда ты получишь это письмо, я перестану уже существовать’. Затмъ слдовало изложеніе причинъ. ‘Я не могу быть священникомъ, не ставши преступникомъ, съ другой стороны, я не могу отказаться отъ духовнаго сана, потому что это лишитъ средствъ моего отца, который уже старъ и слабъ. Я понимаю, что смерть моя ничего не исправитъ, но у меня не хватаетъ мужества продолжать жизнь. Я не могу возвратиться въ семинарію. Въ теченіе моихъ каникулъ я чувствовалъ себя какъ осужденный, я искалъ разршенія страшной задачи моей жизни, но напрасно. Я не могу, я не въ состояніи ничего заработать. Разоривъ отца подъ старость, мн отъ него же пришлось бы пользоваться содержаніемъ. А ты знаешь, что это невозможно, это было бы стыдомъ, преступленіемъ. Лучше умереть…’
Виченцино останавливалъ всхъ встрчныхъ крестьянъ, и запыхавшись, и дрожа отъ волненія, спрашивалъ ихъ: — Ты принесъ это письмо въ домъ Дольяни?
Вс отвчали отрицательно, и онъ метался повсюду, держа письмо высоко въ рук, и спрашивалъ каждаго:— Кто принесъ его? Гд мн отыскать того? Гд?
Вдругъ онъ увидлъ г-на Дольяни, идущаго къ нему на встрчу съ крестьяниномъ, и сказавшаго растерянно:— Я встртилъ этого человка, онъ говоритъ, что принесъ письмо отъ Винченцо, который находится въ Санъ-Жермано въ гостиниц Лебедя.
— А, въ Санъ-Жермано! Шесть километровъ! воскликнулъ Виченцино и кинулся бжать.
— Бги за нимъ, бги за нимъ! Разв ты не видишь, что онъ помшанный! закричалъ г. Дольяни, бросаясь вслдъ за убгавшимъ. Крестьянинъ между тмъ догналъ Виченцино и выхватилъ у него изъ руки письмо, которымъ онъ.размахивалъ, не сознавая, что длаетъ. Но остановить его онъ не могъ.
Взявъ письмо отъ крестьянина, г. Дольяни хотлъ его прочесть, но было уже довольно темно, и онъ приблизился къ фонарю магазина, говоря про себя:— Что съ нимъ? Что случилось?
Но едва начавъ читать, онъ зашатался, какъ пьяный, и не отрывая глазъ отъ письма, продолжалъ читать. Онъ не кричалъ, ничего не говорилъ, но молча все продолжалъ смотрть на листокъ.
Нсколько крестьянъ, обезпокоенныхъ волненіемъ Виченцино, собрались возл старика и поддерживали его, когда онъ пошатнулся. Они видли, что глаза его утратили осмысленное выраженіе и онъ смотрлъ на письмо, но ничего не видлъ.
Между тмъ Виченцино все продолжалъ бжать, опасаясь, что онъ не поспетъ во-время. Ему попался на пути экипажъ, и, несмотря на опасеніе быть сбитымъ лошадьми, онъ кинулся на встрчу и закричалъ сдавленнымъ голосомъ: — Бога ради, позвольте мн ссть, черезъ четверть часа я долженъ быть въ Санъ-Жермано.
Это былъ экипажъ графскаго семейства, живущаго въ Сантіи. Кучеръ зналъ маленькаго Дольяни ‘американца’ и пріостановилъ лошадей, сказавъ: — почему не хать по желзной дорог, когда такъ торопишься?
Услыша это, Виченцино ударилъ себя по голов и отчаянно закричалъ.
Братъ его умретъ, благодаря его безразсудству. Почему не подумалъ онъ о желзной дорог. Онъ дйствительно помшанъ.
И онъ хотлъ выпрыгнуть изъ экипажа и направиться на желзную дорогу. Горе и страхъ почти лишили его разсудка. Но кучеръ удерживалъ его силой и старался вразумить, что поздъ отошелъ уже полчаса тому назадъ, слдовательно раньше, чмъ онъ получилъ письмо Винченцо. Кучеръ былъ тронутъ такимъ отчаяніемъ и немилосердно погонялъ лошадей.
Едва показалась колокольня Санъ-Жермано, какъ Виченцино, мучаясь бездйствіемъ и сгорая нетерпніемъ быть поскоре въ гостиниц, пытался снова выскочить, но кучеръ снова удержалъ его и поклялся, что они тотчасъ будутъ на мст. Дйствительно, минуты черезъ дв они подъзжали къ гостиниц, и Виченцино выскочилъ изъ экипажа прежде, чмъ тотъ остановился, и взбжалъ на лстницу.
Хозяинъ торопливо вышелъ изъ кухни и закричалъ ему вслдъ:— Куда, сударь? Куда? И тотъ, не останавливаясь, отвтилъ:— Тутъ мой братъ молодой человкъ, который заперся въ комнат, чтобы лишить себя жизни, если раньше не бросился въ воду… Скоре, Бога ради, скоре!
Все заволновалось. Хозяинъ, хозяйка, вся семья, вс сосди кинулись по лстниц къ комнат единственнаго гостя въ трактир.
— Онъ сказалъ, что рано ляжетъ спать, что ему нездоровится, проговорилъ трактирщикъ въ ужас.— Кто бы могъ это подумать?
Дверь не была заперта. Винченцо отлично зналъ, что въ этомъ скромномъ сельскомъ трактир его не потревожитъ никакой лакей. Бдный юноша лежалъ на кровати со вскрытыми жилами, блдный, холодный, мертвый. Правая рука свсилась съ постели, и кровь капала еще на полъ. Лвая лежала въ луж крови, пропитавшей одяло и простыни. Но запекшаяся на ран кровь остановила дальнйшее изліяніе.
— О, Господи! Еслибы у него осталось еще столько крови, чтобы его можно было оживить! воскликнулъ Виченцино, перевязывая ему другую руку.— Бгите за докторомъ, за аптекаремъ. Кто можетъ помочь ему!
Хозяинъ толкнулъ мальчишку, сказалъ ему: бги! Но при этомъ сомнительно пожалъ плечами, а остальные покачали головами. Юноша былъ мертвъ.
Слухъ о печальномъ происшествіи въ гостиниц Лебедя распространился по всей деревн, и докторъ, проводившій вечеръ въ аптек, торопливо направлялся къ мсту несчастія и былъ уже на лстниц, когда послали за нимъ мальчика. Онъ толкнулъ его, желая поскоре быть на мст, и вошелъ въ комнату съ вопросомъ:— Что случилось?
Вс разступились, давая ему дорогу, но, увидя лежащаго на кровати, онъ воскликнулъ:— Слишкомъ поздно! Онъ умеръ.
— Нтъ, нтъ! закричалъ Виченцино.— Онъ не можетъ умереть. Смотрите, вотъ запеклась кровь.
Врачъ сталъ изслдовать лежащаго безъ признаковъ жизни и почти минуту держалъ ухо на его груди. Когда онъ поднялъ голову, лицо его не предвщало ничего хорошаго. Онъ сжалъ бока паціента, встряхнулъ его нсколько разъ и сталъ снова слушать. Въ комнат было торжественно тихо. Вс глаза устремились на доктора. Виченцино внимательно слдилъ за нимъ и радостно вскрикнулъ. Дйствительно, докторъ сказалъ:— Легкое неправильное біеніе, но все же біеніе. И, быстро схвативъ умирающаго за плечи, онъ привлекъ его на край кровати и опустилъ его голову почти до земли, затмъ сталъ сильно растирать тло. Спустя нсколько минутъ кожа покраснла, и пульсъ сталъ сильне. Но больной лишился столько крови, что не могъ придти въ сознаніе. Не помогали ничего ни ромъ, ни эиръ, ни другія укрпительныя средства.
— Бдняга, сказалъ докторъ,— онъ не лишилъ себя жизни только для вида, чтобы растрогать людей. Онъ серьезно хотлъ умереть!
— Но онъ не умретъ! умолялъ Виченцино.— Это невозможно, онъ не долженъ умереть.
Благодаря дальнйшей помощи врача, Винченцо, чрезъ полчаса, открылъ глаза и, когда взглядъ его упалъ на Виченцино, онъ, казалось, узналъ его.
Однако, мнніе врача не было утшительно.
— Онъ слишкомъ много потерялъ крови, онъ не придетъ въ сознаніе. Ему можетъ помочь только переливка крови.
Виченцино кинулся къ врачу.— О, моя кровь, возьмите всю мою кровь для него.
Но жертва эта была излишня.
У трактирщика былъ ягненокъ, и врачъ предпочелъ воспользоваться кровью этого животнаго, нежели человка, у котораго ея, повидимому, было немного. Операція была произведена немедленно, и успхъ ея обнаружился почти тотчасъ.
Больной вздохнулъ нсколько разъ, посмотрлъ вокругъ, проглотилъ нсколько ложечекъ вина и впалъ въ глубокій, но спокойный сонъ. Докторъ сказалъ, что нужно длать ночью, подалъ надежду на выздоровленіе и ушелъ, общавъ придти утромъ.
Виченцино остался одинъ съ обожаемымъ другомъ, тнью того сильнаго, счастливаго юноши, который отыскалъ его въ одиночеств и ввелъ его въ свой домъ и семью.
Виченцино стоялъ у кровати и смотрлъ на красивое, блдное, какъ мраморъ, лицо, съ глубоко впавшими глазами. Онъ нагнулся, чтобы прислушаться къ дыханію больнаго. О, какъ онъ былъ счастливъ, возвративъ ему это дыханіе! Съ тхъ поръ, какъ онъ помогъ возвратить Винценцо къ жизни, онъ казался ему какъ бы собственностью. Онъ испытывалъ чувство тяжелой отвтственности, точно ему приходилось отдавать всему міру отчетъ въ счастьи этого существа, которое онъ всми силами старался вырвать у смерти. Его дружба возрастала до нжности покровителя, отца. Ему сильно захотлось обнять это существо, которое, съ помощью его, вернулось къ жизни, услышать его голосъ. И, чтобы не поддаться искушенію, онъ долженъ былъ отойти.
Тихо, на цыпочкахъ приблизился онъ къ открытому окну и услся тутъ. Изъ непроглядной тьмы жаркой августовской ночи, изъ тишины спавшей деревни, его поэтическая фантазія вызвала домъ въ Сантіи со сверкавшими на солнц окнами и открытой дверью, на порог которой красивый старикъ съ сдыми волосами и улыбавшіяся двушки протягивали руки къ нему, — встнику радостной новости. Съ волненіемъ припомнилъ онъ поцлуй Елены посл возвращенія его съ похода. Онъ также возвращается теперь съ битвы. Онъ сражался со смертью и возвращалъ отцу сына,
Вдругъ у него блеснула страшная мысль. Какая будущность ожидаетъ Винченцо? Онъ хотлъ лишить себя жизни, чтобы не быть священникомъ. Для того ли онъ спасъ его, чтобы снова толкнуть на ненавистное поприще? Спасеніе отъ смерти не было боле благодяніемъ, если онъ не могъ избавить его отъ ужасной судьбы, если не могъ сдлать его счастливымъ. При этихъ размышленіяхъ чувство отвтственности явилось какою-то угрозой въ глазахъ честнаго Виченцино.
Въ теченіе трехъ мсяцевъ походной жизни, Виченцо отростилъ себ бороду, которая, обрамляя его мертвенно-блдное, страдальческое лицо, придавала ему сходство съ ликомъ Спасителя. И возбужденное воображеніе Виченцино рисовало, какъ другъ его скитался послдніе дни и мучительно молился подобно Христу: ‘Да минуетъ меня чаша сія’. И, не имя силъ выпить чашу до дна, онъ ршился умереть въ двадцать одинъ годъ, въ полномъ расцвт молодости и здоровья. И вотъ онъ, его врный другъ, обязанный ему такою благодарностью, родственникъ, спасаетъ его отъ смерти, чтобы сказать: ‘Встань, бдный, изнемогшій въ борьб, духъ, борись снова, бдное, ослабвшее отъ потери крови тло, согнись снова подъ твоимъ крестомъ’. Нтъ, этого не должно быть, это было бы слишкомъ жестоко. Придя въ сознаніе, Винченцо, во что бы то ни стало, долженъ радоваться возвращенію къ жизни, но не проклинать ее.
Но какъ достигнуть этого? Убдить г. Дольяни отказаться отъ прихода? Это не трудно, онъ слишкомъ любитъ сына. Но чмъ тогда будетъ существовать бдный старикъ? Виченцино сказалъ: онъ долженъ пожертвовать собою, иначе отецъ его останется нищимъ, ему предстояло быть или плохимъ священникомъ, или неблагодарнымъ сыномъ.
Виченцино передумалъ о всемъ прошломъ, о великодушіи дяди къ его родителямъ, объ ихъ неблагодарности и — онъ долженъ былъ сознаться — ихъ вроломств. Онъ вспомнилъ, какъ чувство благодарности и искреннее желаніе высказать ее, озабочивали его въ теченіе дтства, и какъ онъ готовъ былъ на всякія жертвы, чтобы доказать этимъ родственникамъ свою признательность. Онъ готовъ былъ даже пожертвовать жизнью!
И.— вотъ наступило время доказать свою благодарность, заплатить жертвой за жертву.— Наступилъ часъ выказать себя героемъ. Но тутъ не приходилось подставить грудь подъ выстрлъ, или кинуться въ По, или совершить одинъ изъ тхъ поступковъ, на который люди ршаются въ пылу возбужденія и совершаютъ ихъ въ одно мгновеніе. Въ своемъ великодушіи онъ размышлялъ пожертвовать своей свободой, своими стремленіями, своими надеждами, чувствовать всю послдующую жизнь тяжесть своей жертвы. На его долю приходилась чаша, которую не хотлъ выпить Винченцо, ему нужно было взять крестъ, подъ которымъ изнемогъ тотъ. Ему предстояла жизнь безъ любви. Онъ долженъ стать священникомъ.