Буонапартъ, никакъ несоглашаясь быть подъ карауломъ, сказалъ между прочимъ: ‘Они незнаютъ моего характера! они должны бы поврить моему слову.’ Одинъ изъ находившихся тамъ офицеровъ спросилъ: Могу ли сказать вамъ сущую правду?
Буонапартъ. Говорите.
Офицеръ. Я долженъ вамъ признаться, что со времени нашествія вашего на Испанію ни одинъ Англичанинъ не захотлъ бы поврить ниже самымъ торжественнымъ общаніямъ вашимъ.
Буонапартъ. Да вдь я былъ призванъ въ Испанію Карломъ IV, для того. чтобы подать ему помощь противъ сына.
Офицеръ. А мн кажется для того, чтобы посадить на престолъ Короля осифа.
Буонапартъ. У меня была великая политическая система. Мн нужно было создать могущество противу вашея огромной морской силы, а ето еще и прежде сдлано было Бурбонами.
Офицеръ. Однакожъ признайтсь, Генералъ, что Франція подъ вашимъ скипетромъ была гораздо страшне, нежели въ послдніе годы, царствованія Лудовика XIV. Она была также и увеличена, и проч.
Буонапартъ. И Англія съ своей стороны приобрла много могущества. (Ето относилось къ колоніямъ и къ новоприобртеннымъ краямъ въ Индіяхъ.)
Офицеръ. Многіе просвщенные люди думаютъ, что Англія боле теряетъ, нежели выигрываетъ, отъ обладанія столь обширными и отдаленными странами.
Буонапартъ. Я желалъ вновь оживить Испанію введеніемъ тхъ самыхъ установленій, которыми посл занимались Чины (Cortes) Испанскіе.
Когда напомянули Буонапарту, какимъ образомъ, присвоена имъ Испанская корона, то онъ — замолчалъ. Спустя немного, онъ опять началъ толковать о своемъ нахожденіи подъ стражею, и кончилъ сими словами: ‘Я обманулся, положившись на ваше великодушіе.’ О Фокс сказалъ онъ между прочимъ, что зналъ его, и видлъ въ дворц Тюйльерійскомъ,наконецъ прибавилъ, ‘онъ не имлъ вашихъ предразсудковъ.’
Офицеръ. Послушайте, господинъ Генералъ! Фоксъ былъ ревностнымъ патріотомъ, а за тмъ уже гражданиномъ всего свта.
Буонапартъ. Онъ искренно желалъ мира, и я желелъ его ранвымъ образомъ. Его смерть помшала заключенію мирнаго трактата (1806 года). Другіе не были столь искренни. Не скажу (прибавилъ Буонапартъ), будто въ продолженіе столь долговременной войны я не имлъ намренія уничтожить Англію… (Тутъ опомнился онъ, что сказалъ больше нежели дозволяло благоразуміе, и прибавилъ) да, я хотлъ ослабить ея могущество, хотлъ Англію принудить быть справедливою, или по крайней мр мене несправедливою.
Въ продолженіе сего разговора, боле полутора часа продолжавшагося,Буонапартъ ни однажды не смшался, велъ себя благопристойно и былъ свободенъ отъ всхъ сильныхъ движеніи. Нкоторыя его выраженія, сами по себ сильныя, произносимы были спокойно. Голосъ его былъ тихъ, видъ скроменъ, тлодвиженія умренны, и отнюдь не таковы, какія употребляются у Французовъ или Италіянцовъ. Словомъ, во всхъ его поступкахъ непримтно было ни малйшей страсти или печали. Казалось, что онъ не терялъ присутствіе духа, говорилъ съ одинакимъ спокойствіемъ и откровенностію какъ о маловажныхъ предметахъ, такъ и о важныхъ до жизни его касающихся политическихъ происшествіяхъ, равнымъ образомъ и о ныншнихъ его обстоятельствахъ {Онъ давно бы сдлался тихимъ, когда бы прежде посадили его — на примръ въ караульню. Перев.}. Совсмъ несправедливо то, будто бы онъ сказалъ въ предосужденіе Бурбоновъ, что Дюшесса Ангулезіская между всми ими есть единственный мущина.