Бенони, Гамсун Кнут, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 190 минут(ы)

Кнутъ Гамсунъ.

Бенони.
Романъ.

Переводъ А. и П. Ганзенъ

— съ рукописи, пріобртенной у автора т-вомъ ‘Знаніе’, единственный разршенный авторомъ.

Отъ автора.

Какъ мн извстно, сочиненія мои выходятъ въ Россіи въ различныхъ переводахъ, а въ послднее время меня именуютъ также сотрудникомъ изданій, съ редакціями которыхъ у меня соглашенія не состоялось. Въ виду этого, считаю долгомъ заявить, что 15 ноября 1907 года я заключилъ договоръ съ товариществомъ ‘Знаніе’, предоставивъ названной издательской фирм исключительное право переводить и издавать въ Россіи мои новыя сочиненія.

Я знаю, что между Россіей и Норвегіей литературной конвенціи еще не существуетъ, но все-таки надюсь, что соглашеніе между издательской фирмой ‘Знаніе’ и мною будетъ признано и уважено такъ-же, какъ если бы конвенція была уже въ сил,— тмъ боле, что, насколько мн извстно, заключеніе литературной конвенціи со стороны Россіи лишь вопросъ времени.

Кнутъ Гамсунъ.

Конгсбергъ

2 марта/8 апрля 1908 г.

Отъ товарищества ‘Знаніе’.

Еще 15 ноября 1907 года Кнутъ Гамсунъ заключилъ съ т-вомъ ‘Знаніе’ договоръ, по которому обязался: высылать ‘Знанію’ свои новыя произведенія въ рукописи — съ такимъ разсчетомъ, чтобы ‘Знаніе’ могло перевести и напечатать каждое изъ нихъ до обнародованія его вн Россіи. Кнутъ Гамсунъ предоставилъ товариществу ‘Знаніе’ исключительное право переводить и издавать его новыя произведенія въ предлахъ Россіи. Товарищество будетъ помщать ихъ въ своихъ сборникахъ. Такимъ образомъ, Кнутъ Гамсунъ длается постояннымъ сотрудникомъ сборниковъ ‘Знанія’. Романъ ‘Бенони’ — первое изъ произведеній, доставленныхъ въ рукописи на основаніи упомянутаго договора.

I.

Между моремъ и домомъ Бенони идетъ лсъ. Не самого Бенони, а общественный, большой лсъ, смсь хвойнаго, березняка и осинника.

Лтомъ, въ извстную пору, туда стекается народъ изъ двухъ приходовъ и рубитъ сколько душ угодно. A когда нарубятъ и развезутъ дрова по дворамъ, въ лсу опять стихаетъ на цлый годъ, ни зврей, ни птицъ никто не тревожитъ. Разв когда пробжитъ черезъ лсъ лопарь, пробираясь изъ одного прихода въ другой. Постоянно же ходитъ лсомъ — и лтомъ, и зимою — одинъ Бенони, ходитъ и въ вёдро, и въ дождь, какъ придется. Бенони крпышъ, молодчина, ему все нипочемъ.

Бенони рыбачитъ, какъ и вс тутъ на берегу. Но у него есть еще побочное занятіе: онъ носитъ почту въ приходъ по ту сторону скалистаго кряжа и обратно — разъ въ дв недли — и получаетъ за свой трудъ извстную небольшую плату. Не вс состоятъ на казенной служб и получаютъ жалованье каждые три мсяца, поэтому Бенони слыветъ среди своихъ товарищей ловкачомъ и докой. Бываетъ, правда, иной воротится съ удачнаго улова сельдей и свищетъ себ всю дорогу отъ пущей важности,— богачъ идетъ! Только не надолго хватаетъ этого богатства. Добрые люди всегда по-уши въ долгу у торговца Макка Сирилундскаго, расплатятся съ нимъ, глядь — и осталось одно воспоминаніе о томъ, какъ они свистали. А Бенони знай себ носитъ да носитъ королевскую почту изъ года въ годъ,— настоящій ловкачъ, а вдобавокъ должностное лицо со львомъ на сумк.

Разъ утромъ онъ шелъ съ почтой по лсу. Время было лтное, и въ лсу тамъ и сямъ попадался народъ, рубившій дрова. Попалась и дочка сосдняго пастора, нарядная такая, въ шляп съ перьями.

— Вотъ и Бенони! Теперь у меня есть провожатый до дому,— сказала она. А звали ее Розой.

Бенони поклонился и сказалъ, что коли она не побрезгуетъ…

Роза была двица особенная. Бенони ее хорошо зналъ, на его глазахъ выросла, но теперь онъ но видалъ ея съ годъ,— Богъ всть, гд она его провела. У кистера Аренцена былъ сынъ, большая умница, который вотъ ужъ сколько лтъ обучался тамъ на юг всякимъ законамъ, не у него ли Роза и гостила это время? Никто ничего не зналъ наврно, а сама Роза помалчивала.

Н-да, у Розы, пожалуй, были свои секретцы, она не такая, какъ другія, сама по себ. Вотъ и сегодня, небось, ей понадобилось встать часа въ четыре утра, чтобы поспть въ общественный лсъ къ восьми. Проворная двица и не трусливаго десятка. Да и отецъ у нея тоже былъ гордый, важный, все свободное время проводилъ на охот да ловилъ зврей всякими способами. Но славился и даромъ слова.

Бенони съ Розой шли часа два, болтая между собой, она разспрашивала его о томъ, о семъ. Потомъ присли отдохнуть, и Бенони угостилъ барышню изъ своей котомки съ припасами, Роза оказала ему честь — пола хорошо. Потомъ они опять шли съ часъ, вдругъ припустилъ дождь, и Роза предложила спрятаться куда-нибудь. Но Бенони несъ королевскую почту, и ему недосугъ было валандаться. Прошли еще сколько-то времени, идти было скользко, и Роза съ трудомъ передвигала ноги.

Бенони жаль стало барышню. Онъ взглянулъ на небо и увидалъ, что дождь скоро перестанетъ. Тогда онъ сказалъ Роз, что готовъ услужить ей, если она не побрезгуетъ посидть попросту подъ горой.

Они подошли подъ гребень кряжа, и тамъ оказалась настоящая пещера.

— Да тутъ можно устроиться по-барски,— сказала Роза и пролзла поглубже въ пещеру. — Только бы еще твою ‘львиную’ сумку, Бенони, вмсто сиднья…

— Никакъ не осмлюсь,— испуганно отвтилъ Бенони.— Но если не побрезгуете старой курткой…— И онъ стащилъ съ себя куртку, чтобы Роз было на чемъ ссть.

‘Вотъ молодецъ’, небось, подумала она, и, пожалуй, онъ ей понравился. Недаромъ она шутила съ нимъ и спрашивала, какъ зовутъ его суженую.

Минутъ черезъ десять Бенони вылзъ на свтъ Божій взглянуть на небо. Какъ разъ въ ту минуту мимо проходилъ бродячій лопарь и увидалъ Бенони. А былъ это лопарь Гильбертъ.

— Что, дождь все еще идетъ? — спросилъ Бенони, чтобы сказать что-нибудь. Ему было немножко не по себ.

— Нтъ, пересталъ,— отвтилъ лопарь.

Бенони досталъ изъ пещеры почтовую сумку и свою куртку, а затмъ вылзла и пасторская дочка.

Лопарь все это видлъ…

И явился въ селенье съ новостью, а потомъ разнесъ ее по всему берегу до самой сирилундской лавки.

— Эге, Бенони,— начали съ того дня поддразнивать его люди,— ты что это длалъ въ пещер съ пасторской дочкой? Вылзъ оттуда весь красный, безъ куртки! Какъ это понимать?

— А такъ и понимай, что ты старая баба-сплетница! — отвчалъ Бенони, какъ настоящее должностное лицо.— Доведись мн только повстрчаться съ этимъ лопаремъ!

Но время шло да шло, и лопарь Гильбертъ осмлился-таки повстрчаться съ Бенони.

— А что ты подлывалъ въ пещер, зачмъ туда забрался? — осторожно спросилъ онъ и лукаво прищурился, словно смотрлъ своими маленькими глазками на солнце.

— Не твоя печаль,— хитро отвтилъ Бенони и тоже усмхнулся. Тмъ лопарь и отдлался.

Бенони началъ гордиться славой, которая прошла о немъ и пасторской Роз. Дло подошло къ Рождеству и, сидя со своими бдняками товарищами за рождественской чаркой, Бенони чувствовалъ себя впрямь головой выше ихъ всхъ. Ленеманъ выбралъ его понятымъ, и теперь ни одинъ аукціонъ, ни одна опись имущества не обходились безъ Бенони. А такъ какъ онъ былъ также мастеръ и читать, и писать, то ленеманъ вдобавокъ сталъ поручать ему, когда самому было некогда, прочитывать народу съ церковнаго холма всякія оповщенія и распоряженія начальства. Да, жизнь была услужлива, жизнь баловала Бенони, почтаря Бенони! За что онъ ни возьмись — во всемъ ему везетъ! Скоро сама пасторская Роза перестала казаться ему такой недосягаемой.

— Въ тотъ разъ въ пещер…— сказалъ онъ и причмокнулъ.

— Не скажешь же ты, что взаправду взялъ ее?— спросили товарищи.

А Бенони отвтилъ:— Да ужъ, видно, не безъ того.

— Чудеса! Теперь, значитъ, ты на ней женишься?

Бенони отвтилъ:— Не твоя печаль. Это единственно, какъ вздумается Бенони и… мн!

— А что, по-твоему, скажетъ кистерскій Николай?

— Что скажетъ Николай? Его и не спросятъ.

Вотъ что было сказано. И это повторялось такъ часто и столькими людьми, что нельзя было не поврить этому. Пожалуй, сталъ понемножку врить этому и самъ Бенони.

II.

Если досточтимому пастору сосдняго прихода, господину Якову Барфоду, случалось вызвать кого-нибудь къ себ по длу,— оставалось только идти. Въ контору пастора надо было проходить черезъ дв двери, такъ народъ снималъ шапки еще въ промежутк между первою и второю.

Пасторъ вызвалъ Бонони.

‘Вотъ теб за твой длинный языкъ!’ испугался Бенони. ‘Пасторъ услыхалъ, чмъ я тутъ похваляюсь, и теперь хочетъ разорить, погубить меня’. Но длать нечего,— коли вызываетъ, надо идти. Бенони снялъ шапку передъ второй дверью и вошелъ.

Но пасторъ не былъ на этотъ разъ грозенъ. Напротивъ, онъ попросилъ Бенони объ одной услуг.

— Видишь эти песцовыя шкурки? — сказалъ онъ.— Он лежатъ у меня съ начала зимы. Никакъ не удается сбыть ихъ здсь. Отнеси-ка ихъ къ Макку въ Сирилундъ.

У Бенони сразу отлегло на сердц, и онъ принялся тараторить:

— Это я непремнно сдлаю. Сегодня же вечеромъ, въ шесть часовъ.

— Скажи Макку отъ меня, что песецъ теперь въ цн отъ восьми до десяти спецій-далеровъ.

А Бенони на радостяхъ опять затараторилъ: — Десять спецій-далеровъ? Скажите — двадцать! Вамъ не зачмъ отдавать ихъ за безцнокъ, съ какой стати?

— И потомъ принесешь мн деньги, Бенони.

— Съ первой же почтой. Провалиться мн грш… Принесу и выложу чистоганомъ вамъ на столъ.

Переваливая черезъ гору домой, Бенонк не чувствовалъ ни голода, ни усталости,— такъ онъ былъ доволенъ собой и жизнью.

Шутка-ли, самъ пасторъ началъ пользоваться его услугами, такъ сказать — включилъ его въ свой семейный кругъ! Когда-нибудь и фрокенъ Роза сдлаетъ еще шагъ къ нему.

Въ самомъ дл, онъ получилъ за шкурки по десяти далеровъ и доставилъ деньги въ цлости. Но пастора на этотъ разъ не было дома, Бенони засталъ одну пасторшу, и пришлось ему отсчитать бумажки ей. Его угостили за хлопоты кофеемъ и прибавили еще на чаёкъ.

Бенони вернулся къ себ домой, голова у него такъ и работала. Пора было фрёкенъ Роз ршиться на что-нибудь! Дло шло къ весн, откладывать не время.

И онъ слъ за письмо пасторской дочк. Вышло хорошо. Въ конц-концовъ онъ напрямикъ просилъ ее не погнушаться имъ окончательно. И подписался: ‘съ глубочайшимъ почтеніемъ Бенони Гартвигсенъ, понятой’.

Онъ самъ отнесъ письмо…

Но жизнь перестала баловать Бенони. Его похвальбы и безсовстныя выдумки за рождественской чаркой дошлитаки до сосдняго прихода и до самой пасторской дочки. Настали черные дни.

Пасторъ опять вызвалъ Бенони. Бенони разодлся, какъ у него вошло за послднее время въ привычку: въ дв куртки, одну поверхъ другой, чтобы можно было распахнуть верхнюю. н рубашку надлъ самую лучшую ситцевую.

‘Вотъ и отвтъ на мое письмо’, подумалъ онъ. ‘Пасторъ хочетъ знать мои намренія, онъ правъ, мало ли на свт негодныхъ соблазнителей и обманщиковъ, только я-то не таковскій!’

Все-таки у него щемило сердце. Добравшись до пасторскаго дома, онъ и зашелъ сперва на кухню поразвдать, авось, по лицамъ, узнаетъ кое-что.

— Пасторъ хочетъ поговорить съ тобой,— сказали двушки.

Ну, да бояться ему все-таки нечего, самое большее — получитъ отказъ. А отъ этого онъ самъ хуже не станетъ. Да и не такъ ужъ онъ гонится за пасторской дочкой!

— Ладно,— отвтилъ онъ двушкамъ и выпрямился.— Пойду къ пастору.— И онъ откинулъ назадъ свою гриву,— волосы у него были густые, лохматые.

‘Врно, попросту попроситъ меня опять услужить’,— думалъ онъ, шагая въ контору.

Пасторъ и его дочка были тамъ, когда Бенони вошелъ. На поклонъ его никто не отвтилъ. Пасторъ только протянулъ ему бумагу и сказалъ:

— Читай!

Затмъ пасторъ принялся шагать по комнат. Роза между тмъ стояла, выпрямясь, у стола,— высокая и словно нмая.

Бенони сталъ читать. Это было заявленіе Бенони Гартвигсена о томъ, что онъ, распространявшій позорящія честь выдумки о себ и фрёкенъ Роз Барфодъ, симъ публично отрекается отъ нихъ и объявляетъ все это наглою ложью.

Бенони дали достаточно времени на чтеніе. Наконецъ, пасторъ, раздраженный его долгимъ молчаніемъ и видомъ его все сильне и сильне трясущихся рукъ, спросилъ:— Все еще не прочелъ?

— Прочелъ,— глухо отвтилъ Бенони.

— Что скажешь на это?

Бенони пробормоталъ, запинаясь:— Видно, ужъ такъ. Что подлаешь?..— И покрутилъ головой.

А пасторъ сказалъ:— Садись и подпиши заявленіе.

Бенони положилъ шапку на полъ, весь съежась, подошелъ къ столу и подписался, не забывъ обычнаго длиннаго росчерка.

— Теперь эта бумага будетъ отослана ленеману твоего прихода для прочтенія народу съ церковнаго холма,— сказалъ пасторъ.

Голова у Бенони стала такая тяжелая, словно налитая свинцомъ, и онъ только проговорилъ: — Видно, ужъ такъ.

Роза все это время стояла у стола,— высокая, словно нмая…

Жизнь перестала баловать! Вяло весною. Вороны уже начали таскать сухія втки въ гнзда, но гд радость и псни, гд улыбки и вся прелесть жизни? И что за дло теперь Бенони до богатаго улова сельдей? У него были небольшія доли въ трехъ неводахъ, захватившихъ косяки сельдей, и онъ уже такъ живо представлялъ себ, какъ это пригодится ему съ Розой… Какой жалкій дуракъ онъ былъ!

Съ горя онъ на цлыя сутки залегъ въ постель и только глядлъ, какъ входила и выходила его старая работница. Когда она спрашивала его — не боленъ ли онъ, Бенони говорилъ: да, боленъ, а когда она спрашивала — не лучше ли ему, онъ соглашался и съ этимъ: да, лучше.

Пролежалъ онъ и еще день. Пришла суббота, и явился разсыльный съ пакетомъ отъ ленемана.

Работница подошла къ его постели: — Пришли отъ ленемана съ пакетомъ.

Бенони отвтилъ:— Хорошо. Положи пакетъ тамъ.

‘Это объявленія, которыя надо будетъ прочесть завтра утромъ’, подумалъ Бенони. Пролежалъ еще съ часъ, потомъ вдругъ вскочилъ и вскрылъ пакетъ: аукціоны… сбжавшіе арестанты… налоги… и — его собственное заявленіе, Бенони обими руками схватился за голову.

Такъ ему самому придется завтра утромъ прочесть это съ церковнаго холма, объявить во всеуслышаніе о собственномъ позор!

Онъ стиснулъ зубы и сказалъ себ:— Да, да, Бенони!

Но, когда завтрашнее утро настало, да еще такое солнечное, онъ не прочелъ своего собственнаго заявленія. Онъ прочелъ все остальное, только не это,— солнце, солнце свтило слишкомъ ярко, и сотни глазъ впивались ему въ лицо!

Онъ собрался домой въ подавленномъ настроеніи, отказался отъ всякой компаніи и направилъ свой путь черезъ лсъ и болото, чтобы побыть одному. Увы, въ послдній разъ довелось Бенони отказаться отъ предложенной компаніи,— больше его не удостаивали такой чести.

Скоро открылось, что Бенони утаилъ бумагу. Въ слдующее воскресенье ленеманъ надлъ фуражку съ золотымъ кантомъ и самъ прочелъ заявленіе въ присутствіи массы народа.

Дло было неслыханное въ приход, и въ воздух гулъ стоялъ отъ разговоровъ — отъ берега до самыхъ скалъ. Бенони палъ, онъ снялъ съ себя и сумку со львомъ, отнеся почту въ послдній разъ. Теперь онъ ни къ чему больше не годился на Божьемъ свт.

Цлую недлю бродилъ онъ подл своего дома и все думалъ и тужилъ. Вечеромъ пришелъ ‘нотбасъ’ — староста неводной артели — и выложилъ Бенони его долю.— Спасибо,— сказалъ Бенони. На слдующій день вечеромъ пришелъ другой нотбасъ Норумъ, который захватилъ большой косякъ сельдей въ бухт противъ самаго дома Бенони. Отъ него Бенони получилъ за свои три небольшія доли въ невод, да крупную береговую долю, какъ хозяинъ берега.— Спасибо,— сказалъ Бенони. Ему было все равно, онъ ни на что теперь не годился.

III.

Сирилундскій владлецъ, торговецъ Маккъ хотлъ — длалъ человку добро, хотлъ — зло, у него были на то средства. И душа у него была не то черная, не то блая. Онъ походилъ на своего брата, Макка Розенгорскаго, тмъ, что могъ сдлать все, что угодно, но иногда и превосходилъ его въ томъ, чего не слдовало длать.

И вотъ, Маккъ послалъ за Бенони,— чтобы сейчасъ же явился въ Сирилундъ.

Бенони пошелъ съ посланнымъ, а это былъ не кто-нибудь, но одинъ изъ лавочныхъ молодцовъ Макка.

Боясь теперь всего на свт, Бенони уныло спросилъ:— Что ему нужно отъ меня? Каковъ онъ съ виду, сердитъ?

— Не сумю теб сказать, что ему отъ тебя нужно,— отвтилъ молодецъ.

— Ну, пойду ужъ съ Богомъ! — мрачно заключилъ Бенони.

Очутившись передъ дверями Макковой конторы, онъ почувствовалъ себя еще боле приниженнымъ и жалкимъ, и такъ долго стоялъ тамъ, откашливаясь и оправляясь, что Маккъ услыхалъ и вдругъ самъ распахнулъ дверь.

— Ну, входи,— сказалъ Маккъ. И никто бы не догадался по его лицу, хочетъ онъ поднять или уничтожить Бенони.

— Ты дурно поступилъ,— заговорилъ опять Маккъ.

— Да,— отозвался Венони.

— Но и другіе поступали не лучше,— продолжалъ Маккъ и зашагалъ по комнат. Потомъ остановился и сталъ глядть въ окно. Наконецъ, повернулся и спросилъ:— Ты въ послднее время зашибъ деньгу?

— Да,— оказалъ Бенони.

— Что же ты думаешь предпринять?

— Не знаю. Мн ничего не нужно.

— Теб слдуетъ заняться скупкой и раздлкой сельдей,— сказалъ Маккъ.— За ними нынче не далеко ходить,— у самыхъ дверей своихъ найдешь. Скупай и соли, насколько капиталу хватитъ, а потомъ отправишь на югъ. Боченки и соль возьмешь, коли хочешь, у меня.

Бенони не сразу заговорилъ, и Маккъ спросилъ напрямикъ:— Ну, завтра же за дло?

— Какъ прикажете,— отвтилъ Бенони.

Маккъ снова подошелъ къ окну и остановился тамъ спиной къ Бенони, врно, обдумывалъ что-то. Голова этотъ Маккъ! Бенони усплъ придти въ себя и тоже началъ думать.Въ длахъ Маккъ сущій дьяволъ, и душа у него, пожалуй, скоре черная, чмъ блая. Бенони зналъ, что Макку принадлежитъ хозяйская доля въ большомъ невод, захватившемъ сельдь противъ дома Бенони. Вотъ ему и хочется сбыть товаръ, расторговаться! Время было уже позднее, и сельди угрожала рыбья ржа — ‘отъ’. А заодно поубавится у Макка и огромный запасъ боченковъ и соли.

Сообразивъ все это, Бенони и прибавилъ:— Дло за цной,— само собой.

— Я хочу теб помочь,— отвтилъ Маккъ, оборачиваясь.— Пора теб стать опять на ноги. Ты наглупилъ, но и другіе вели себя не умне, и довольно ужъ наказывать тебя.

‘А вдь онъ правду говоритъ’, подумалъ Бенони и сразу размякъ:— Спасибо вамъ за это.

А Маккъ заговорилъ тономъ воротилы:— Я думаю еще послать письмецо нашему доброму сосду пастору. Я вдь крестный отецъ Розы и хочу замолвить словечко ей и ея отцу. Ну, да теб нечего знать объ этомъ. Великъ ли у тебя капиталъ?

— Да кое-что наберется.

— Ты понимаешь,— сказалъ Маккъ,— что для меня твои далеры не играютъ особой роли. Надюсь, ты это понимаешь въ точности. Такъ не изъ-за нихъ я хлопочу, а просто хочу поставить тебя опять на ноги.

— Честь и спасибо вамъ за это.

— Ты говоришь — цна… Объ этомъ потолкуемъ завтра. Встртимся на тон.

Маккъ кивнулъ въ знакъ того, что разговоръ конченъ, но, когда Бенони былъ уже въ дверяхъ, крикнулъ:— Слушай! Разъ ужъ я заговорилъ о письм,— такъ вотъ оно. Заодно завернешь на почту, тогда оно завтра же пойдетъ…

Бенони занялся скупкой сельдей. Нанялъ людей, которые зябрили, солили и укладывали сельдь въ боченки. Ужъ если Сирилундскій Маккъ вернулъ ему довріе, такъ у кого-жъ бы хватило спси сторониться Бенони? И онъ подъ конецъ началъ ощущать въ своей могучей груди частичку прежняго довольства и благополучія.

А Макку онъ отнюдь не далъ себя провести. Посл перваго же маленькаго ободренія Бенони сталъ прежнимъ расторопнымъ и смтливымъ малымъ, онъ не весь свой капиталъ всадилъ въ сельдей. Нтъ, хватитъ и половины! — разсудилъ онъ. Тмъ боле, что письмо Макка пастору Барфоду было уже послано, и Маккъ не могъ вернуть его назадъ.

Бенони скупалъ и солилъ сельдей и понемножку становился опять человкомъ. Онъ замтилъ, что и люди начали первые кланяться ему, когда онъ приходилъ или уходилъ съ мста работы, и даже обращаться къ нему на ‘вы’,— онъ вдь сталъ скупщикомъ.

Положимъ, можетъ статься, ему не повезетъ, небось, и самъ Маккъ не сразу нажился. Но теперь Маккъ плавалъ широко и посылалъ въ Бергенъ два большихъ грузовыхъ парохода съ сельдями. Бенони же скромненько нанялъ у него одну изъ небольшихъ парусныхъ яхтъ, на которой въ конц весны и отплылъ на югъ всего съ двумя матросами. Онъ заходилъ и въ большія, и малыя мстечки и продавалъ свои запасы боченками. Для перваго раза могло быть и хуже,— онъ нажилъ малую толику и отложилъ деньжонокъ. Домой онъ вернулся около Иванова дня.

И случилось такъ, что пасторская Роза опять встала на его пути, онъ встртилъ ее у церкви. Роза была верхомъ и прихожане глядли во вс глаза на такое диво. Бенони тихо, униженно снялъ передъ ней шляпу, ему кивнули въ отвтъ. На лиц ея не мелькнуло ни малйшей тни, и она отъхала шагомъ. Втеръ разввалъ за ея спиной длинный вуаль, словно сизый дымокъ. Она была похожа на видніе.

И на этотъ разъ Бенони пошелъ домой изъ церкви черезъ лсъ и болото. ‘Я ничтожне многихъ тварей на свт’, думалъ онъ, ‘но, пожалуй, эта важная барышня прослышала, что я опять сталъ на ноги и пошелъ въ гору. Не то, съ чего бы ей кивать мн.’

Въ конц лта Маккъ предложилъ Бенони отправиться въ Бергенъ на его шкун съ грузомъ трески. Бенони ни разу еще не бывалъ въ Берген, но когда-нибудь да надо было начать, и, если находили туда дорогу другіе, найдетъ и онъ.

— Я вижу, у тебя легкая рука въ длахъ,— сказалъ ему Маккъ.

— И руки, и ноги вы мн вернули,— отвтилъ Бенони какъ разъ кстати, приписывая всю честь Макку

Да, это былъ не малый шагъ впередъ — стать шкиперомъ ‘Фунтуса’, какъ называлась шкуна. Бенони стоялъ теперь по меньшей мр на ряду съ учителями приходскихъ школъ, а такъ какъ былъ вдобавокъ человкомъ денежнымъ, то ни въ чемъ не уступалъ и мелкимъ торговцамъ крайнихъ шкеръ.

Вернулся онъ домой съ ‘Фунтусомъ’ незадолго до Рождества. Все обошлось хорошо, и шкуна вернулась биткомъ набитой разными товарами, которые Маккъ распорядился такимъ способомъ доставить изъ Бергена, чтобы выгадать на провоз.

Сходя на берегъ и отвчая на поклоны народа на пристани, Бенони чувствовалъ себя на манеръ адмирала. Маккъ принялъ его ласково и съ почтеніемъ, угостилъ въ собственной горниц. Бенони въ первый разъ попалъ туда. Тамъ были картины на стнахъ, позолоченная мебель, которая переходила по наслдству изъ рода въ родъ, а на потолк люстра съ сотней подвсокъ изъ чистаго хрусталя. Потомъ они отправились въ контору, гд Бенони сдалъ вс счеты, и Маккъ поблагодарилъ его.

Теперь Бенони поднялся, пожалуй, повыше прежняго, и люди съ самимъ Маккомъ во глав начали понемножку величать его Гартвигсеномъ. Даже въ т дни, когда онъ состоялъ королевскимъ почтальономъ и понятымъ, ни для одной живой души онъ не былъ Гартвигсеномъ, а теперь вотъ сталъ. Бенони даже обзавелся занавсками на окна, ну, это онъ, впрочемъ, зазнался, за что его строго и осудили въ дом кистера. Кром того, онъ привезъ изъ Бергена нсколько тонкихъ блыхъ рубахъ, которыя сталъ надвать по воскресеньямъ въ церковь.

На святкахъ Бенони былъ приглашенъ къ Макку. Маккъ теперь жилъ бобылемъ, дочь его Эдварда вышла замужъ за финскаго барона и больше не посщала родного дома. Всмъ въ дом заправляла ключница,— мастерица своего дла и большая охотница до гостей.

Гостей собралось много, въ томъ числ пасторская Роза. Увидавъ ее, Бенони униженно шмыгнулъ наискосокъ къ самой стнк.

А Маккъ сказалъ:— Это фрёкенъ Барфодъ. Ты ее знаешь. Она не изъ злопамятныхъ.

— Крестный говоритъ, что ты не виноватъ, Бенони,— сказала Роза прямо и просто.— Вы подвыпили ради праздника, и кто-то другой сболтнулъ. Тогда дло другое.

— Не знаю… Можетъ статься, все-таки я самъ… и не говорилъ этого,— пробормоталъ Бенони.

— Нечего больше и толковать объ этомъ,— ршилъ Маккъ и отечески отвелъ Розу.

На душ у Бенони отлегло, прояснилось. Опять Маккъ помогъ ему, облилъ его. И Бенони даже такъ взыгралъ духомъ, что подошелъ и поздоровался съ ленеманомъ. За столомъ онъ велъ себя, пожалуй, и не совсмъ по-господски, но за всмъ примчалъ и кое-чему научился-таки въ тотъ вечеръ. Ключница Макка сидла рядомъ съ нимъ и угощала его.

Изъ разговора за столомъ онъ узналъ, что пасторская Роза опять узжаетъ ненадолго. Онъ украдкой взглянулъ на нее. Да, вотъ что значитъ быть изъ благороднаго званія! Именно это и ничего больше. А то наживайся на селедкахъ, сколько хочешь, вшай занавски на окна,— коли не рожденъ быть бариномъ, такъ и останешься тмъ же Бенони. Роза была ужъ не молоденькая, но Господь Богъ надлилъ ее чудесными свтло-русыми волосами, и она такъ красиво, звучно смялась своимъ сочнымъ ртомъ. Ни у кого не было и такой пышной груди, какъ у нея. ‘Нтъ, полно быть дуракомъ, нечего больше заглядываться на нее’,— ршилъ Бенони.

— Сельдь уже показалась во фьордахъ,— оказалъ ему потихоньку Маккъ и показалъ эстафету.— Зайди завтра пораньше въ контору.

Бенони предпочелъ бы теперь пожить дома, на почетномъ положеніи шкипера ‘Фунтуса’. Но все-таки зашелъ къ Макку на другое утро.

— Я хочу предложить теб одно дльце,— сказалъ Маккъ. — Я уступлю теб свой большой неводъ за наличныя, и ты можешь вести дло на свой страхъ. Какъ сказано, сельдь уже во фьордахъ.

Бенони не былъ неблагодарнымъ и вспомнилъ, какую помощь оказалъ ему Маккъ еще наканун вечеромъ. Но большой неводъ былъ уже не первой свжести, и онъ проговорилъ только:— Не по плечу мн это.

— Какъ разъ по плечу,— возразилъ Маккъ.— У тебя легкая рука, и ты самъ работникъ. Я — дло другое, мн для всего нужно нанимать людей, и невода мн некому поручить.

— Я бы лучше похалъ съ неводомъ отъ васъ,— сказалъ Бенони,

Маккъ отрицательно покачалъ головой. — Я теб уступлю его задешево съ лодками и всмъ комплектомъ, съ парой водноподзорныхъ трубокъ въ придачу. Прямо задаромъ.

— Я подумаю,— сказалъ Бенони, удрученный.

Думалъ онъ думалъ, а кончилъ тмъ, что купилъ неводъ. Другого Макка не было, и поди-ка, обойдись безъ его милостей! Бенони набралъ артель и отправился съ большимъ неводомъ во фьорды.

Теперь оставалось только положиться на милость Божью.

Три недли они съ другими ловцами высматривали сельдей. Рыбы было мало, раза два выметывали неводъ, но улова только хватало на пищу своимъ же людямъ, для этого не стоило тратиться на большой неводъ,— себ дороже выходило. На душ у Бенони длалось все пасмурне. Большую часть капитала онъ убилъ на старый неводъ, который ничего пока не приносилъ, а только подгнивалъ съ каждымъ днемъ все больше. Дорогонько же обошлось ему покровительство Макка! Какъ-то вечеромъ Бенони и сказалъ своей артели:

— Нечего тутъ больше длать. Уйдемъ отсюда ночью.

Они отчалили втихомолку, гребли и шли на парусахъ. Ночь была сырая, холодная, они держались береговъ. Забрезжило утро. Бенони уже собирался бросить руль и улечься съ горя спать, какъ вдругъ услыхалъ какой-то отдаленный шумъ съ моря. Онъ посмотрлъ внимательно на востокъ, посмотрлъ на темный западъ — никакихъ признаковъ бури. ‘Что же это за странное гуднье?’ — подумалъ Бенони. Онъ остался на рул и продолжалъ править вдоль берега, оставляя море въ сторон. Разсвтало, день вставалъ туманный. Странный шумъ какъ будто приближался. Бенони вдругъ приподнялся и сталъ высматривать. Высмотрть, собственно, онъ немного высмотрлъ, но догадался теперь, по долетавшему издалека птичьему крику, что такое неслось имъ навстрчу. Въ ту же минуту онъ разбудилъ артель и веллъ приниматься за дло.

Съ моря шла сельдь.

Шумная масса китовъ, тысячеголосый крикъ птицъ гнали ее во фьордъ.

Лодки Бенони оказались слишкомъ въ сторон, почти у самой суши, и, прежде, чмъ онъ усплъ добраться до середины фьорда, масса китовъ и птицъ пронеслась мимо. Море казалось блымъ отъ китовыхъ фонтановъ и морскихъ птицъ.

— ‘Не надо бы намъ уходить съ мста’, мрачно подумалъ Бенони.

Теперь ничего другого не оставалось, какъ, ловя втеръ, плыть обратно въ глубину фьорда, чтобы захватить хоть остатки пира.

Совсмъ разсвло. Мимо съ шумомъ проплывали отдльные отставшіе киты. Но вдругъ Бенони увидалъ большую тучу птицъ, летвшую назадъ съ фьорда имъ навстрчу, сельдь повернула, описывая большую дугу, и киты продолжали ее гнать. Бенони находился у входа въ одну изъ бухтъ, когда что-то заставило сельдь разбиться на два косяка, поднялась кутерьма. Пожалуй, это запоздавшіе киты встртили главный косякъ и врзались въ него. Сельди сверкали, какъ миріады звздъ, вокругъ лодокъ Бенони. Нечего было и думать выметывать неводъ при этой масс китовъ. Бенони просто задыхался отъ волненія. Вдругъ онъ замтилъ, что вся бухта словно кипитъ и надъ ней стоитъ блая туча птицъ,— бухта была биткомъ набита сельдями! Бенони бросилъ нсколько отрывистыхъ приказаній и самъ съ быстротой молніи дйствовалъ то тутъ, то тамъ. Неводъ выбросили и перегородили имъ всю бухту, отъ одного берега до другого, сельдь выпирало на самую сушу. Тутъ большой неводъ сдлалъ свое.

Страшный шумъ, производимый китами и птицами, продолжалъ стоять надъ моремъ, указывая направленіе второго косяка сельдей.

Бенони былъ весь въ поту, и колни у него тряслись, когда онъ садился въ челнокъ. Онъ веллъ грести вдоль невода, чтобы посмотрть — хорошо ли онъ притоненъ и плотно ли запираетъ выходъ изъ бухты.

‘А, пожалуй, все-таки хорошо, что мы ушли съ того мста’, думалъ онъ.

Бенони послалъ двухъ людей къ Макку въ Сирилундъ съ письменнымъ сообщеніемъ о своей удач. Онъ описалъ и качество улова, представлявшаго хорошую смсь, и глубину бухты, позволявшую не бояться дурного привкуса отъ дна. Въ общемъ онъ видлъ въ событіи какъ бы перстъ Божій: сельдь повернула въ самомъ фьорд, повалила и словно сама заперла себя прямо на его глазахъ… ‘Что касается величины улова, то не осмлюсь выставить число: Единый, ведущій счетъ звздамъ на неб, знаетъ его. Но оно весьма огромно. Съ почтеніемъ Бенони Гартвигсенъ,— собственное имя’.

Маккъ и тутъ, какъ всегда, оказался для него добрымъ другомъ, разослалъ отъ себя нарочныхъ и на востокъ, и на западъ, чтобы добыть Бенони покупателей. И во фьордъ начали ежедневно приходить и парусныя суда, и пароходы, бросая якорь передъ тоней Бенони. Приходили и рыбачьи лодки изъ его родного селенія запастись наживкой для ловли трески у Лофотенскихъ острововъ. Съ этими покупателями Бенони не торговался, за ничто отмривалъ имъ рыбы, сколько нужно.

То-то жизнь закипла въ тихой бухт! Появились торговцы, евреи съ часами, канатные плясуны и двушки легкаго поведенія изъ городовъ, ярмарка да и только! На пустынныхъ берегахъ выросъ цлый городокъ изъ ларей, палатокъ и сараевъ. И у всхъ въ рукахъ поблескивали, словно сельдяная чешуя, монеты…

IV.

Маккъ самъ заговорилъ съ Бенони весною:— Вотъ что я скажу теб, любезный Гартвигсенъ: теб надо бы жениться.

Бенони, услыхавъ это, съ униженнымъ видомъ отвтилъ:— Никто за меня не пойдетъ.

— Но теб, разумется, надо жениться по своему званію и состоянію, а не на комъ попало,— невозмутимо продолжалъ Маккъ.— Я знаю одну барышню… Но не будемъ пока говорить объ этомъ. А скажи мн, Гартвигсенъ, много ли ты потерплъ убытку на своихъ длахъ со мной?

— Убытку?

— Да, вдь согласись самъ, странно выходитъ: казалось бы, ты могъ скопить кое-что, но ты ничего не отдаешь мн на сбереженіе.

— Не Богъ всть сколько у меня и накоплено.

— Значитъ, ты держишь капиталъ въ сундук? Диковинно. Твои предки отдавали деньги на сбереженіе моимъ, и теб бы слдовало придти ко мн. Я это ни къ чему другому не клоню, а говорю только, какъ у насъ сложился обычай.

Бенони не сразу отвтилъ:— Въ томъ-то и дло, что старики запугали меня.

— Вотъ какъ? Врно, наговорили теб про банкротства посл войны? Мой отецъ былъ крупный торговецъ, и онъ не былъ банкротомъ. Я тоже не изъ мелкихъ торговцевъ и тоже не банкротъ. Надюсь на Господа Бога!

— Я и то подумывалъпридти къ вамъ съ моими крохами,— сказалъ Бенони.

Маккъ опять повернулъ къ окну и задумался, по своему обыкновенію, стоя спиной къ Бенони. Потомъ заговорилъ:— Здшній народъ идетъ ко мн, какъ къ отцу. Отдаютъ мн на сбереженіе свои денежки, пока не понадобятся опять. И я выдаю имъ росписки за своей подписью: Сирилундъ, такого-то числа, Фердинандъ Маккъ. Потомъ, много-ли, мало-ли спустя, они приходятъ опять и спрашиваютъ свои деньги,— вотъ, дескать, росписки. Ладно, говорю, и отсчитываю денежки,— извольте получить! ‘Да тутъ больше’, говорятъ они. А это проценты, отвчаю я.

— Да, проценты,— невольно повторилъ Бенони.

— Разумется, проценты. Я пускаю деньги въ оборотъ и наживаю,— продолжалъ Маккъ и повернулся отъ окна.— Что до тебя, Гартвигсенъ,— твоя сумма будетъ покрупне, и теб я выдалъ бы не простую росписку, а настоящее обязательство, закладную. Я это ни къ чему другому не клоню, а только такъ у меня заведено. Съ капиталистами нельзя обходиться, какъ съ мелюзгой. Имъ нужно обезпеченіе. Твоя сумма, врно, не изъ такихъ! чтобы я могъ взять да выложить теб ее изъ кармана, когда угодно, поэтому ты получишь закладную на усадьбу Сирилундъ со всми угодьями и на торговыя суда мои.

— Вы сметесь! — воскликнулъ Бенони, ошеломленный. Затмъ поспшилъ загладить свою неучтивость:— Я хочу сказать, что не слдъ вамъ говорить такъ. Это ужъ чистая несообразность.

Бенони съ дтства наслышался о богатств Макка и великолпіи Сирилунда. Одно торговое дло Макка, его амбары и мельница, винный складъ, пароходная пристань, пекарня и кузница — стоили куда дороже всей мошны Бенони, а если еще прибавить къ этому усадьбу и землю со всми угодьями — птичьими островками, морошковыми болотами, площадками для сушки рыбы и, наконецъ, шкуну и дв яхты?!

Къ пущему замшательству Бенони, Маккъ мягко и снисходительно отвтилъ:— Я говорю только, что такъ у меня заведено. И ты могъ бы быть спокойнымъ за свой капиталъ. Но не будемъ больше говорить объ этомъ.

Бенони пробормоталъ: — Позвольте мн немножко подумать. Не запугай меня такъ старики… Но ежели вы… За охотой дло не станетъ.

— Не будемъ больше говорить объ этомъ. Знаешь ты, о чемъ я думалъ сейчасъ у окна? О своей крестниц, фрёкенъ Роз Барфодъ. Она пришла мн на умъ… Ты когда-нибудь думалъ о ней, Гартвигсенъ? Чудной народъ эта молодежь! Она ухала на югъ посл Рождества и хотла пробыть тамъ съ годъ, а теперь вдругъ вернулась. Какъ будто что ее потянуло назадъ. Ну прощай, Гартвигсенъ! Подумай, коли хочешь, насчетъ денегъ… А то — воля твоя…

И Бенони думалъ, да день за днемъ оттягивалъ сдлку съ Маккомъ.— ‘Время терпитъ’, врно, думалъ въ свою очередь Маккъ, этотъ скользкій угорь въ торговыхъ длахъ, ‘пусть его соберется съ мыслями’, видно, разсуждалъ онъ и не посылалъ за Бенони.

А Бенони былъ малый не промахъ, отлично понялъ намеки Макка на пасторскую Розу. Продумавъ нсколько дней и ночей, онъ таки и надумался обойти Макка, обдлать дльце самъ. Что-жъ, коли нтъ у него такихъ капиталовъ, какіе навязывалъ ему Маккъ, откуда бы они у него взялись? Хо-хо! Бенони не даромъ слылъ въ свое время ловкачомъ.

Онъ разодлся въ дв куртки и въ праздничную рубаху и пошелъ общественнымъ лсомъ черезъ кряжъ. Направился онъ прямехонько къ пасторскому двору, а самъ заране высчиталъ, что пасторъ теперь въ отлучк.

Онъ зашелъ на кухню и прикинулся, будто ему надо переправиться на ту сторону пролива — такъ нельзя-ли занять у пастора лодку?

— Пасторъ ухалъ,— отвтили двушки.

— А пасторша или фрёкенъ Роза дома? Вы только скажите, что, молъ, Гартвигсенъ кланяется…

Лодку ему дали. Но ни пасторша, ни Роза не вышли съ нимъ поздороваться и пригласить въ комнаты.

‘Видно, не выгоритъ дло’, подумалъ Бенони. Переправился черезъ проливъ, побродилъ по лсу, переправился обратно и опять зашелъ на пасторскую кухню поблагодарить за лодку.

То же самое, господа не показались.

‘Не выгорло-таки’, думалъ Бенони на обратномъ пути домой. Онъ былъ во многомъ настоящій кремень, но передъ господами роблъ и сдавался. ‘Что же мн теперь длать?’, думалъ онъ дальше насчетъ Розы. ‘Жениться по моему званію и состоянію, или жениться на одной изъ прежнихъ своихъ товарокъ и опуститься?’

Дома онъ захлопотался,— нанялъ четверыхъ плотниковъ строить большой сарай для всего неводного комплекта. Но на душ у него было не радостно, и недовольство его все росло, онъ сталъ подозрительнымъ, ему чудилось, что люди опять готовы называть его Бенони вмсто Гартвигсена.

Чмъ онъ заслужилъ такое посрамленіе?

Однажды Маккъ сказалъ ему:— Ты строишь большой сарай, а это совсмъ лишнее. Я бы всегда уступилъ теб помщеніе для невода задаромъ, какъ прежде. Зато теб надо бы сдлать пристройку къ дому. Если ты вздумаешь жениться по своему состоянію, теб не мшаетъ имть пару лишнихъ горницъ. Дамы это любятъ.

Они поговорили еще насчетъ этого, и Бенони вдругъ озарило, что теперь-то какъ разъ ему и слдовало бы показать Макку свое довріе, сходить домой за деньгами. По дорог онъ опять все взвсилъ: разъ Маккъ ставитъ такой огромный залогъ, чего же ему бояться за свои деньжонки? Напротивъ, он сдлаютъ его какъ бы тайнымъ компаньономъ Макка, совладльцемъ Сирилунда. О, эти денежки! При удач он могутъ вывести бдняка въ люди!

Онъ принесъ свое богатство въ мшк, тамъ было много серебра. Бенони ужъ не хотлъ скупиться, разъ Маккъ считалъ его капиталистомъ, нельзя было ударить въ грязь лицомъ. Поэтому онъ выгребалъ изъ своего сундука, пока не нагребъ кругленькой суммы въ пять тысячъ спецій-далеровъ.

— Господи твоя воля! — сказалъ Маккъ, чтобы польстить ему.

— Ужъ не обезсудьте за плохой кошель. Получше то у меня не нашлось,— замтилъ Бенони, разбухая отъ самодовольства.

Маккъ не захотлъ поощрять его дальше. — Но сколько тутъ серебра,— сказалъ онъ.— А вдь бумажки теперь аль пари.

— Ка-акъ?

— Аль пари. Считаются совсмъ за серебро. Ты вдь знаешь. Ну, да серебро все-таки лучше.

— Я полагалъ, вс мои деньги одинаково хороши — что серебро, что бумажки,— сказалъ Бенони, немножко задтый.

Маккъ опять не захотлъ поощрять его спси и сухо бросилъ: — Разумется!.. Потомъ принялся считать. На это пошло не мало времени, изъ далеровъ составлялись столбики, которые потомъ сбивались въ кучи и горстями сметались въ мшокъ. Наконецъ, пересчитали и бумажки, и Маккъ торжественно приступилъ къ длу — написалъ длинное долговое обязательство.

— Хорошенько спрячь эту бумажку,— многозначительно посовтовалъ онъ Бенони…

И вотъ, дошло до того, что пасторская Роза не только явилась въ гости въ Сирилундъ, но прямо стала заглядываться на Бенони, смотрть на него такъ ласково и пристально, словно онъ серьезно занималъ ея мысли. Однажды она пришла къ нему на берегъ и сказала:

— Хотлось взглянуть на твой новый сарай.

— Ну, чего вамъ на него глядть, не стоитъ,— отвтилъ Бенони въ первую минуту радостнаго замшательства. Потомъ, оправясь немножко, прибавилъ:— Я вотъ хочу еще сдлать пристройку къ дому.

— Вотъ какъ! Большую?

— Я было думалъ пристроить горницу да спальную каморку,— осторожно отвтилъ Бенони.

— Совершенно правильно,— ласково сказала фрёкенъ Роза.— Такъ ты, врно, задумалъ жениться?

— Это… какъ дло повернется.

— Конечно, я не знаю, какова она будетъ, твоя суженая, но на твоемъ мст я бы выстроила спальную попросторне, посвтле.

— Да,— сказалъ Бенони,— по-вашему, такъ надо?

— Да.

Когда Роза собиралась уходить, Бенони набрался храбрости и сказалъ:— Ужъ не погнушайтесь, придите посмотрть, когда будетъ готово.

И Бенони принялся строить горницу и большую спальню, да перехватилъ малость и выстроилъ спальню почти одной величины съ горницей. Когда Роза пришла взглянуть, Бенони струсилъ, какъ заяцъ: а вдругъ ей это неладнымъ покажется? Но она опять преласково сказала, что какъ разъ такъ все себ и представляла.

Вотъ тутъ-то бы ему и закинуть ей словечко, но онъ ничего не сказалъ. А вечеромъ пошелъ и попросилъ Макка поговорить за него,— если Маккъ вообще полагаетъ, что дло можетъ сладиться.

Маккъ передалъ его просьбу коротко и ясно, улыбнулся имъ обоимъ и вышелъ изъ комнаты.

Они остались одни.

— Вотъ, что я скажу теб, Бенони: не думаю, чтобы изъ этого вышло что-нибудь хорошее для тебя,— прямо заявила Роза.— Я долго была невстой одного человка тамъ, на юг, недаромъ я такъ часто узжала изъ дому.

— Такъ вы, пожалуй… вы, врно, и выйдете за него замужъ?

— Нтъ, этого не будетъ. Никогда не бывать этому…

— Такъ, можетъ статься, вы бы не погнушались мной? Только я — весь тутъ, каковъ есть, человкъ простой. Куда ужъ мн!

Роза подумала, медленно смыкая и размыкая рсницы.— Пожалуй, можно попробовать, Бенони. Крестный полагаетъ, что мн слдуетъ согласиться, но я должна теб сказать,— усмхнулась она,— что ты не первая моя любовь.

— Нтъ, нтъ, куда мн! Да я и не гонюсь за этимъ,— установилъ Бенони свою точку зрнія.

И они поладили…

Слдующія недли было много разговоровъ объ этомъ необычайномъ происшествіи, пожалуй, это былъ перстъ Божій, но все-таки нельзя было не подивиться. Зато въ дом кистера высказались напрямикъ: ‘Перстъ Божій? Сельдь всему причиной. Не разбогатй Бенони такъ страшно на селедкахъ, не видать бы ему Розы!’

У кистера былъ вдь сынъ, которому пасторская Роза пришлась бы куда больше подъ пару.

V.

Прошло нсколько недль. Роза частенько бывала въ гостяхъ въ Сирилунд, и Бенони каждый разъ видлся съ нею тамъ. Люди не дразнили ихъ другъ другомъ, не въ обыча было подразнивать пару, которая ни отъ чего не отпиралась, а Роза съ почтаремъ Бенони даже прямо признавались всмъ и каждому въ томъ, что они женятся.

Бенони продолжалъ налаживать домъ и сарай, обшилъ домъ тесомъ и выкрасилъ, какъ другіе богачи. И, глядя на его домъ съ моря, люди говорили: вонъ господскій домъ Бенони!

Въ Сирилунд была веранда, и Бенони все подумывалъ не обзавестись ли и ему такой верандой,— поменьше, разумется, безъ всякихъ затй, просто, чтобы было такое мстечко, гд посидть,— съ парой скамеекъ…

Сперва онъ заговорилъ объ этомъ съ однимъ изъ маляровъ.— Я такъ заважничалъ, что хочу сдлать себ тутъ навсъ,— сказалъ онъ.— Совсмъ немудрящій, въ род крытыхъ сней.

Маляръ, изъ деревенскихъ, ничего не понялъ.

— Навсъ?

— Люди зовутъ это верандой,— сказалъ Бенони и отвернулся.

— А на кой прокъ она?

— Это ты правильно сказалъ. Просто ради удовольствія, чтобы было такое мстечко, откуда смотрть…

Маляръ засмялся?! Бенони разомъ ршился, нельзя было позволить смяться себ въ глаза. Онъ позвалъ столяровъ и съ излишнею ршительностью объявилъ имъ, чего желалъ, отмтилъ высоту, показалъ все какъ и что.

— Это будетъ такое мстечко, гд можно сидть и пить кофей въ лтнее время,— добавилъ онъ.

Столяры оказались сообразительне маляра, они были люди пришлые, бывалые, много чего видли на бломъ свт.

— У людей съ достаткомъ всегда бываютъ веранды,— кивнули столяры.

Спустя нсколько дней, у Бенони явилась новая затя. Въ Сирилунд была еще голубятня. Она возвышалась посередин двора на высокомъ столб, выкрашенномъ блой краской, а на самой верхушк красовался мдный шарикъ. Эти птицы вносили такое оживленіе. Что куры! Ихъ нельзя было и сравнивать съ голубями.

— Ежели у меня когда-нибудь заведется парочка другая хорошихъ голубей, мн и посадить ихъ будетъ некуда,— сказалъ Бенони. И онъ взялъ съ собой столяровъ и указалъ имъ, гд поставить голубятню.

Такъ шли недли, подошла осень. Бенони все возился дома и не вызжалъ съ неводомъ. Столяры и маляры ушли, вставивъ цвтныя стекла на веранд. Это была ихъ послдняя работа. Ну и вышла же веранда! Райскія сни, да и только! Даже въ Сирилунд не было цвтныхъ стеколъ на веранд. И все это придумалъ ловкачъ Бенони! Стекла были голубыя, красныя и желтыя.

Но, когда мастеровые разошлись, Бенони стало скучно. Онъ пошелъ къ Роз и сказалъ — такъ и такъ, молъ, что за житье одинокому, не пора ли перемнить судьбу? Но Роза не спшила съ этимъ, можно было сыграть свадьбу весною, время терпитъ.

Бенони занялся немножко рыбной ловлей у береговъ, но, когда бухта начала покрываться ледкомъ, стало слишкомъ трудно пробиваться, и ловъ прекратился. Теперь у Бенони не осталось ровнешенько никакого дла — только ходить въ церковь по воскресеньямъ. Охъ, выпадали дни, когда онъ готовъ былъ опять бгать съ почтовой сумкой. Но теперь почту носилъ одинъ домохозяинъ, пасторскій арендаторъ, обремененный семьей и не пользовавшійся никакимъ почетомъ.

Въ церковь Бенони являлся теперь въ двухъ курткахъ, въ сапогахъ со сборами и лакированными бураками. Онъ не сутулился, но ходилъ выпрямясь, что твой монументъ, и безъ устали могъ распвать псалмы.

Бесдуя же съ людьми на церковномъ холм, онъ не напускалъ на себя дурацкой спси, не прикидывался будто не узнаетъ людей побдне, но тоже и не напрашивался ни на чью бесду.— Мы съ Маккомъ…— говаривалъ онъ.

— Мы съ Маккомъ получили вчера эстафету. Сельдь идетъ съ моря,— сказалъ онъ на этотъ разъ.

Писарь ленемана, прочитавъ народу разныя объявленія и распоряженія начальства, подошелъ къ Бенони поразспросить кое о чемъ.— Какъ насчетъ сельдей? Нтъ ли какихъ встей?

Бенони отвтилъ:— Мы съ Маккомъ были вчера на пароход, справлялись…

Еще вопросъ, и Бенони изрекъ: — Съ завтрашняго дня принимаюсь помаленьку за сборы.

Простой народъ, столпившись вокругъ, слушалъ, кивая головами. Экій чортъ этотъ Бенони! Получаетъ эстафеты, словно съ неба, даже о селедкахъ! А Бенони потрогивалъ свою густую гриву и улыбался, выставляя на показъ крпкіе желтые моржевые клыки. Нтъ, добрые люди хватали черезъ край, но кое-какой опытъ есть у него,— при всей его ничтожности.

Писарь ленемана пошелъ съ нимъ вмст изъ церкви. Да и чмъ они были не ровня? Бенони имлъ капиталецъ, но писарь былъ потоньше въ обращеніи и въ рчи. Посл того, какъ Бенони пересталъ быть понятымъ и правой рукой ленемана, старику пришлось обзавестись писаремъ изъ городскихъ.

Спутники поговорили о дом Бенони, о его шикарной веранд, о голубятн, о свадьб. Бенони снисходительно подшучивалъ надъ женщинами, поди, разбери этотъ дамскій полъ! Ну, что она нашла въ немъ, простомъ шкипер шкуны? И онъ называлъ Розу своимъ сердечнымъ дружкомъ.

— Могу заключить,— сказалъ писарь ленемана,— что вамъ ужъ не разстаться съ ней ни за какія блага?

— Ни даже за все, что вы здсь видите,— отвтилъ, Бенони, обводя рукою вокругъ и указывая на свой домъ.— Разстаться съ нею? Ничего такого быть не можетъ, я покорилъ ея сердце.

— А когда вы вотъ такъ гуляете вмст, неужто вы разговариваете, какъ мы сейчасъ — о самыхъ простыхъ вещахъ и какъ придется?

— Я разговариваю съ нею точь-въ-точь такъ же просто, и не по-ученому, какъ съ вами,— отвтилъ Бенони.

— Чудеса! — сказалъ писарь ленемана.

Но вотъ они добрались до дома Бенони и зашли. Выпили по рюмочк, другой, потомъ закусили, напились кофе, и опять принялись потягивать изъ рюмочекъ. Бенони хотлъ угостить на славу этого гостя, этого ровню, котораго онъ, наконецъ, сыскалъ себ. И пошли у нихъ тары-бары. Писарь ленемана былъ человкъ молодой, ходилъ въ городскомъ плать, въ крахмальномъ воротничк, и про него шла молва, что онъ здорово изучилъ вс законы на служб у ленемана, съ такимъ человкомъ лучше было жить въ ладу.

— Я теперь свдущъ во всякихъ длахъ, и у меня вс протоколы вотъ тутъ,— говорилъ онъ, показывая себ на лобъ,— но съ Розой Барфодъ, или врне, съ фрекенъ Барфодъ я бы, пожалуй, не осмлился завести разговоръ.

— Она бы не укусила васъ,— отвтилъ Бенони.— Завести разговоръ? Милый человкъ, я беру ее на руки и подымаю, какъ перышко, стоитъ только взяться. Но само собой, я долженъ вести себя съ такой дамской особой по-людски и бережно спустить опять на полъ. Не стану я также разговаривать при ней по хамски или вести себя, какъ свинья. Вонъ виситъ кисетъ, который она мн подарила.

Они осмотрли кисетъ, вышитый бисеромъ и шелкомъ. Но Бенони только похвастался, что это подарокъ, а на самомъ дл купилъ кисетъ въ Берген, когда здилъ туда на шкун.

Кисетъ имлъ успхъ, и Бенони разохотился хвастаться.

— Кабы я захотлъ показать все, что она мн надарила! — сказалъ онъ.— И воротнички, и носовые платки, и другое прочее изъ одежи — все, расшитое бисеромъ и шелкомъ. У меня полнымъ-полны вс ящики и сундуки.

— Чудеса! — сказалъ писарь

А Бенони продолжалъ:— Вы вотъ говорите мн насчетъ учености и прочаго. А что вы скажете про того, кто поучене насъ съ вами? Она прямо испугала меня однажды.

— Какъ такъ?

Бенони припомнилъ поразительный случай, но не торопился разсказывать. Онъ налилъ еще по рюмочк, они выпили, Бенони напустилъ на себя торжественный и таинственный видъ.

— Дло вышло изъ-за почтовой бутылки. Нашли въ мор бутылку съ запиской, и трое людей приплыли изъ крайнихъ шхеръ съ этой бутылкой. Пошли къ учителю, онъ ничего не разобралъ. Пошли къ пастору, и тотъ ничего не разобралъ. Тогда догадались пойти къ Макку… Ну, вамъ извстно, много-ли на свт такого, чего бы не смекнулъ Маккъ, но тутъ и онъ сталъ въ тупикъ. Я самъ сидлъ у него въ горниц на диван, когда пришли съ бутылкой, и Маккъ взялся читать. ‘Что бы это такое значило?’ сказалъ онъ, потомъ спросилъ меня. Я ничего не могъ сказать. Маккъ думалъ — думалъ, читалъ — читалъ, и даже руки у него затряслись. Я, признаюсь, началъ-было подумывать — нтъ ли въ записк чего такого, что Маккъ хочетъ утаить про себя? Врно, насчетъ сельдей,— думаю себ,— насчетъ большого улова. Вы вдь сами знаете, Маккъ — башка. Но тутъ я ошибался насчетъ него. Онъ вдругъ поднялъ голову и закричалъ въ потолокъ: Роза! и Роза сошла внизъ.

Молчаніе. Собесдники были всецло поглощены событіемъ. Потомъ писарь спросилъ:— Она растолковала въ чемъ дло? Я ужъ смекаю,— не такъ я простъ! Она разобрала записку?

Бенони помолчалъ, напуская на себя важности.

— Она-то разобрала! — сказалъ онъ, наконецъ, многозначительно.

— Да неужто?

— Для нея это было не мудрене какой-нибудь заповди,— бездлица.

— Чудеса! — сказалъ писарь.

— Прочла ни дать ни взять, какъ на своемъ родномъ язык! Меня даже оторопь взяла. Немногаго не хватало, чтобы я принялъ ее за колдунью или что-нибудь такое съ того свта.

— А что же было въ записк?

— Насчетъ моряковъ, которые потерпли крушеніе.

Новые пріятели основательно запили жуткое впечатлніе, произведенное разсказомъ, и позабыли о почтовой бутылк. Разговоръ перешелъ на неводъ, на шкуну Фунтусъ и поздку въ Бергенъ,

— Что касается сельдей,— сказалъ Бенони, — то я лучшаго и не желаю, какъ опять захватить такой косякъ. Дло въ томъ, что около невода, набитаго сельдью, сразу вырастаетъ цлый городокъ, тутъ и евреи съ часами и золотыхъ длъ мастера, совсмъ ярмарка. Я вотъ не могу даже купить золотыхъ колецъ для насъ, пока не будетъ сельдей. Что подлаешь съ пустыми руками?

Бенони приберегъ самый главный свой козырь на послдокъ — бумагу Макка насчетъ пяти тысячъ, закладную. Онъ ничуть не прочь былъ распространить эту новость и, подъ предлогомъ надобности показать бумагу свдующему человку, досталъ ее и разложилъ передъ писаремъ.

Долгое молчаніе и внимательное чтеніе.

— Что вы скажете? — спросилъ Бенони. Писарь отвтилъ:— Все одно, что золото.

— И я такъ полагалъ. А какъ по-вашему — Сирилундъ со всми своими богатствами стоитъ пяти тысячъ далеровъ? — и Бенони сталъ перечислять вс богатства, вдь онъ теперь являлся какъ-бы совладльцемъ. Его такъ и распирало отъ спси.

Писарь продолжалъ изучать бумагу и, наконецъ, сказалъ:— Только надо прочесть и засвидтельствовать на ‘тинг’. Такъ полагается по закону.

VI.

Пророчества Бенони насчетъ сельдей не сбылись, и ему негд было купить золотыхъ колецъ. Дло складывалось не ладно. Бенони пошелъ въ Сирилундъ и сказалъ Роз:

— Какъ ты думаешь — не перемнить ли намъ судьбу?

Но она не отвтила: ладно, перемнимъ, а лицо ея даже выразило явное несогласіе. Тогда онъ спросилъ:— Не сдлать ли все-таки оглашеніе?

— Успется,— отвтила она.— Ты разв не подешь зимой на Лофотены?

— Не собирался.

Его этотъ вопросъ задлъ немножко. Человку съ его достаткомъ рыбачить? Она поняла, что не ладно сказала, и постаралась поправить дло:— Я думала, ты подешь отъ Макка на шкун.

— Нтъ, Маккъ ничего мн не говорилъ.

— А ты не собираешься самъ поговорить съ нимъ?

Бенони былъ задтъ еще сильне.— Я не въ такой нужд.

Она положила свою руку на его, чтобы задобрить. Нтъ, что она за человкъ! Сидитъ тутъ рядомъ,— ну, что бы ей сказать своимъ сочнымъ красивымъ ртомъ: ‘давай сейчасъ поженимся’? Кто его разберетъ этотъ дамскій полъ!

Бенони обвилъ рукой шею Розы и поцловалъ ее. Она далась. Это было уже во второй разъ.

— Я куплю теб золотое кольцо и золотой крестикъ,— сказалъ онъ.

— Да, да. Но дло не къ спху.

— Да что такое съ тобой творится? — спросилъ онъ, глядя ей въ глаза. — Все теб не къ спху, да не къ спху!

Ея срые глаза стали меркнуть… какъ будто солнце закатывалось. Она встала и отошла шага на два.

— Ничего со мной не творится… А сельдей разв такъ и не будетъ въ этомъ году?

— Въ томъ то и дло! Если будутъ — такъ я поду. Теб, значитъ, этого хочется!

Опять повторилось то же самое. Она присла, чтобы снова задобрить его. Онъ сообразилъ выгоды такой тактики и принялся время отъ времени хмуриться — съ подходящими промежутками — заставляя ее задабривать себя то ласковымъ словомъ, то поглаживаніемъ по рук. Роза была скуповата на ласки, и ни одной не дарила иначе, какъ поневол.

— Назначь хоть срокъ,— сказалъ, наконецъ, Бенони.— Надо же намъ намтить день свадьбы.

Видя, что ей не отвертться, она хотла хоть выиграть время,— такъ съ годикъ или побольше.— Ну, скажемъ черезъ годъ, считая отъ Рождества?

Новая обида.— Я не буду тебя упрашивать! — сказалъ Бенони.

Наконецъ, они столковались, оба сдлали уступки. Роза отодвинула-таки срокъ до будущаго года,— почти до середины лта. Оставалось ждать еще больше полугода, почти семь мсяцевъ.

Прежде, чмъ пойти домой, Бенони завернулъ въ лавку къ Макку. Самъ хозяинъ съ двумя молодцами отмчали цны на новыхъ товарахъ, заготовленныхъ къ Рождеству. Огромные ящики стояли раскрытыми, изъ нихъ вынимались и раскладывались по полкамъ разныя матеріи и прочее. Въ лавк было такъ холодно, что чернила застывали, и Маккъ отогрвалъ ихъ своимъ дыханіемъ каждый разъ, какъ надо было проставить цну. Онъ былъ въ перчаткахъ, но оба молодца работали съ голыми руками.

Время отъ времени въ лавку заходилъ покупатель.

Бенони попросилъ себ календарь на будущій годъ, отыскалъ въ немъ затмнія, сроки ярмарокъ въ сверныхъ провинціяхъ и провелъ черту гд-то далеко въ году,— около середины лта. ‘Среда,— подумалъ онъ,— день Сильнеріуса, и какъ разъ новолуніе’.

— Что же, въ этомъ году люди такъ и останутся безъ сельдей? — сказалъ Маккъ, входя въ интересы Бенони.

Хотя Маккъ и былъ его крупнымъ должникомъ, Бенони всегда льстило вниманіе съ его стороны,— такое почтеніе внушалъ къ себ старый магнатъ. Ахъ, этотъ Маккъ! Постоянно носилъ въ своей тонкой некрахмаленой манишк брилліантовую запонку, а на ногахъ дорогіе штиблеты городского фасона съ острыми носками. Уже много лтъ онъ красилъ волосы и бороду.

— Сельдей нтъ и въ помин,— сказалъ Бенони.— А мн бы надо поговорить съ вами по длу въ контор.

— Обожди минуточку,— сказалъ Маккъ.

Хотлъ онъ что-ли выиграть время — хоть нсколько минутъ — на размышленіе? Всегда онъ отвчалъ такъ, это у него уже вошло въ привычку… Онъ продолжалъ ставить цны на товарахъ и длать отмтки въ длинномъ счет отъ купца. Начали было новую партію, но вдругъ онъ прервалъ занятіе, словно успвъ обдумать что надо.

— Теперь я готовъ служить,— сказалъ онъ, и пошелъ впереди Бенони въ контору.

— Вы ужъ не обезсудьте,— началъ Бенони,— но говорятъ, что надо засвидтельствовать закладную.

— Засвидтельствовать? Зачмъ?

— По закону.

— Кто это говоритъ?

— Да одинъ… Не знаю… Такъ говорятъ.

Макка передернуло, но затмъ онъ сказалъ холодно, отрывисто:— Хорошо, засвидтельствуй. Мн то что?

— Не обезсудьте, но… это денегъ стоитъ.

— Бездлицу. Я беру весь расходъ на себя.

— Спасибо, мн только это и хотлось знать. И что это съ вашего согласія…

Маккъ противъ обыкновенія отвтилъ черезчуръ ужъ быстро:— Нтъ, совсмъ не съ моего согласія. Но длать нечего. Гм… Если бы я уже не отослалъ деньги на югъ, я бы сейчасъ вернулъ ихъ теб.

Бенони стало не по себ, и онъ пробормоталъ:— Но, дорогой… Люди говорятъ…

— А пусть ихъ говорятъ, что хотятъ. Разв бумага ее подписана: ‘Сирилундъ, такого-то числа, Фердинандъ Маккъ’? Я долженъ сказать теб, Гартвигсенъ: какая мн охота, чтобы вс и каждый совали свой носъ въ мои дла? Никогда мн это не было по вкусу.

— Но говорятъ, что бумагу надо засвидтельствовать,— твердилъ свое Бенони. Онъ подмтилъ, какъ Макка передернуло, и сразу насторожился.

Маккъ отошелъ къ окну и задумался. Потомъ сказалъ:— Хорошо, давай бумагу, я самъ позабочусь, чтобы ее засвидтельствовали.

— Я не захватилъ ея съ собой.

— Такъ занеси какъ-нибудь на-дняхъ. — И Маккъ кивнулъ головой въ знакъ того, что разговоръ оконченъ.

По дорог домой Бенони тонко разсуждалъ самъ съ собой: ‘Съ чего бы Макку такъ артачиться? Вс вдь отлично знаютъ,что онъ собираетъ деньги отовсюду, и вс сами приносятъ ему свои денежки и отдаютъ на сбереженіе — у кого есть лишніе гроши*.

VII.

Онъ пробылъ дома уже съ полчаса, когда за нимъ пришелъ одинъ изъ лавочныхъ молодцовъ Макка, Мартинъ, и сказалъ: — Маккъ проситъ васъ опять въ контору.

— Зачмъ? Что ему отъ меня нужно?

— Не сумю вамъ сказать. Онъ о чемъ-то разговаривалъ съ пасторской Розой.

— Съ Розой? Да это мой сердечный дружокъ, Mapтинъ! Зачмъ же ты называешь ее при мн пасторской Розой?

Молодецъ немножко смутился.

— О чемъ они говорили?

— Не сумю сказать. Что-то насчетъ шкуны. Будто вы подете на Лофотены скупать треску.

Молчаніе.

— Приду,— сказалъ затмъ Бенони.

— А еще хозяинъ проситъ васъ захватить бумагу.

Оставшись одинъ, Бенони задумался. Такъ Роз непремнно хотлось отдлаться отъ него? Почему? Онъ въ толкъ не могъ взять. И неужто онъ опять приметъ команду на шкун? Положимъ, не больно-то сладко и коротать зиму дома, въ такомъ одиночеств. А теперь заодно удастся побывать кое-гд и купить золотыя побрякушки, кольца, о которыхъ столько думалъ.

Смеркалось уже. Бенони зажегъ свчку, досталъ закладную и сунулъ ее въ карманъ. Собираясь задуть свчку и отправиться, онъ опять вынулъ бумагу изъ кармана и перечиталъ. Все было врнешенько и безъ единой помарочки на всемъ длинномъ лист. Но вдь расписокъ, небось, не выпускаютъ изъ рукъ? Расписки сохраняютъ.

Онъ снова спряталъ бумагу въ надежное мсто, въ сундукъ, погасилъ свчку и пошелъ въ Сирилундъ.

Въ полутемныхъ сняхъ онъ наткнулся на Макка, который шушукался о чемъ-то съ одной изъ своихъ работницъ… Ахъ, этотъ старый хватъ! Все тотъ же. Зорокъ и блудливъ впотьмахъ, какъ котъ.

— Пожалуйста, Гартвигсенъ,— сказалъ Маккъ и прошелъ впередъ, въ контору. — Я забылъ сказать теб давеча… И мн все время казалось, что я забылъ что-то… Это насчетъ шкуны. Не возьмешь ли ты на себя команду и ныншній годъ?

Дальше разговоръ перешелъ на то, что до сихъ поръ не было никакихъ встей о сельдяхъ, и что Бенони, слдовательно, ничего не прогадалъ бы, ухавъ на Лофотены.

— Отчего бы вамъ самимъ не похать?

— Я предпочитаю доврить судно теб. И ты же закупишь грузъ для яхтъ. Теб я могу доврить какія угодно тысячи.

Бенони былъ и польщенъ, и тронутъ. Онъ снова будетъ адмираломъ на ‘Фунтус’! Онъ уже побывалъ на этомъ судн въ моряхъ,— и въ Вестфьорд, и въ Фольден, и въ Хустадвиг,— такъ ничего не стоило добраться и до Лофотенскихъ острововъ. А что до скупки рыбы, такъ онъ торговался не по-Макковски, покупалъ куда дешевле всхъ прочихъ, потому что крпко держался за каждый грошъ и туго раскошеливался. Ну, что же, онъ попытается, если Макку такъ хочется. Потомъ они договорились и насчетъ жалованья.

Бенони собрался уже уходить, когда Маккъ напомнилъ:— Ахъ да, при теб закладная?

— Позабылъ. Вотъ такъ штука! Я какъ разъ думалъ о ней…

— Ну, захвати въ другой разъ…

Теперь у Бенони опять нашлось чмъ заняться, онъ сталъ готовиться къ поздк на Лофотены, словно въ кругосвтное плаванье. Какъ только погода выдавалась помягче, онъ придумывалъ себ дло на ‘Фунтус’, который стоялъ и покачивался въ гавани, черный и безобразный, но внушительный, словно маленькій китобой. Что были об яхты въ сравненіи съ ‘Фунтусомъ’! Он стояли около шкуны, словно дв скорлупки, нагруженныя сельдью до самой ватерлиніи. Сельдь тоже предназначалась для Лофотенъ, когда тамъ окажется нехватка въ наживк для ярусовъ. Но эти дв яхты были въ такомъ маломъ почет, что одну велъ бывшій сторожъ на пристани, Вилласъ Пристанной, а другую Оле Человчекъ.

Бенони шагалъ по палуб ‘Фунтуса’, оглядывалъ снасти, и высматривалъ погоду, словно уже шелъ на всхъ парусахъ, совтовался съ компасомъ и картами, смазывалъ саломъ штаги и приводилъ въ порядокъ трюмъ. Но почему онъ навщалъ свое судно только въ мягкую погоду? О, этотъ дока Бенони былъ себ на ум! Его новый непромокаемый костюмъ изъ промасленной парусины не годился для большихъ морозовъ,— тогда онъ топорщился коломъ и трескался. Зато въ легкій морозецъ тотъ же костюмъ имлъ такой шикарный видъ, блестлъ на палуб словно золотой, и его издалека было видно изъ гавани и даже изъ оконъ Сирилунда…

— Зачмъ теб хочется спровадить меня? — спросилъ однажды Бенони у Розы.

— Мн хочется тебя спровадить? — отвтила она — Что ты выдумываешь?

— Похоже на то на мой взглядъ.

Она опять постаралась урезонить его, чтобы самой имть покой. Она сказала, что собиралась ухать домой, но Маккъ попросилъ ее остаться помогать ему въ лавк, когда начнется предпраздничная горячка. Дальше она разсказала, что упросила Макка пригласить на помощь и Бенони.

— Онъ ничего не говорилъ.

— Ну, скажетъ сегодня… Такъ видишь теперь, что мн вовсе не хочется спровадить тебя.

Бенони затрепеталъ отъ такой ласки, какъ мальчикъ, и обнялъ Розу. Это уже въ третій разъ онъ цловалъ ее, да и того было мало! — ты настоящій цвточекъ! — сказалъ онъ ей.

И впрямь Маккъ пожелалъ, чтобы Бенони помогалъ ему въ это горячее время. Но его не обязывали работать больше, чмъ ему самому было желательно, главное, чтобы онъ находился тутъ и присматривалъ тамъ и сямъ, былъ какъ бы правой рукой. При этомъ случа Маккъ опять справился насчетъ закладной.

— Я искалъ ее тогда, да не нашелъ,— отвтилъ Бенони.

— Не нашелъ?

— Надо будетъ поискать хорошенько. Запропастилась куда-то…

Бенони заперъ свой домъ на замокъ и отъ нечего длать сталъ помогать въ лавк Макка.

Въ сущности, довольно пріятно было расхаживать за прилавкомъ, за этой преградой, памятной ему еще съ дтства, и которой ему до сихъ поръ не доводилось переступать. По мр того, какъ праздники подходили, покупателей въ лавк съ каждымъ днемъ все прибывало, въ нижнемъ отдленіи, въ винномъ погребк, съ утра до вечера стояла грязь, настоящее мсиво. Бенони помогалъ, гд только была въ немъ нужда, присматривался, какъ вели дло опытные приказчики, и безпрерывно учился чему-нибудь. И даже заразился торговымъ языкомъ, день-деньской такъ и сыпалъ: первый сортъ, второй сортъ, нетто, брутто.

Но двое молодцовъ Макка, опытныхъ въ дл, порядкомъ косились на этого чужака, этого почтаря Бенони, который вчно торчалъ у нихъ на дорог и рдко приносилъ какую-нибудь пользу. Зато они и пускались съ нимъ на разныя уловки и хитрости! Они узнавали покупателей сразу, еще на порог, и зная, кто за чмъ пришелъ, по большей части устраивали такъ, что Бенони приходилось лазить въ подвалъ съ тми, кому нужно было патоки, ворвани или махорки, а сами оставались на верху и отпускали матеріи, крупу и деликатесы. Такимъ манеромъ удавалось выживать Бенони изъ лавки надолго. Благодатная патока такъ туго лилась въ зимнюю стужу!

Роза сначала не участвовала въ работ, но въ одно горячее субботнее утро сошла внизъ, въ лавку, и стала за выручку. Она была закутана въ песцовую шубку, и на маленькихъ ручкахъ были надты перчатки. Вс покупательницы знали ее, Роза спрашивала, какъ он поживаютъ, и это такъ имъ льстило, что он не знали, какъ и благодарить ее. Къ тому же она не была такъ прижимиста, не гналась за лишнимъ вершкомъ матеріи, или двумя-тремя пуговками, прикинутыми къ дюжин.

— Вотъ славно, что и ты пришла къ намъ! — сказалъ ей Бенони.

Оба молодца бсились. Ужъ эта парочка! Много отъ нея проку! Лучше бы убиралась отсюда! Расположилась со своими разговорами какъ разъ у ящика съ кофеемъ, который то и дло приходилось выдвигать да задвигать!

— И какъ хорошо, что ты въ мховой шубк,— продолжалъ Бенони.— И руки прикрыла.

О, все, что она длала, было хорошо! Тутъ пришелъ человкъ за ‘свтомъ’, а это означало ворвань для лампъ, и надо было лзть за нею въ подвалъ. Молодцы переглянулись, и одинъ изъ нихъ, Стенъ, осмлился сказать Бенони:— Не будете ли такъ добры отпустить этому человку?

— Ой, нтъ, нтъ! — застыдился человкъ.— Какъ можно, чтобы самъ Гартвигсенъ лзъ изъ-за меня въ подвалъ! Лучше ужъ я останусь безъ свта! — и онъ готовъ былъ провалиться отъ стыда.

Но Бенони посл такого почета не прочь былъ нацдить человку ворвани.— Я ради удовольствія,— сказалъ онъ.— Иди за мной съ посудиной.

Человкъ все время не переставалъ стыдиться, что допускаетъ подобное. — Стыда во мн нтъ,— сокрушался онъ,— не ходите, Гартвигсенъ, ужъ лучше я просижу со своими въ потемкахъ вс праздники!

Бенони пришлось застрять въ подвал надолго. Плутоватые молодцы спрашивали на всю лавку:— ‘Не надо ли кому еще чего изъ подвала? Бенони какъ разъ тамъ’,— и посылали туда одного покупателя за другимъ. Бенони сталъ смекать въ чемъ штука и думалъ про себя: ‘Ну, пусть-ка любезный Стенъ попробуетъ въ другой разъ помыкать мной!’

Когда онъ, наконецъ, выбрался изъ подвала, весь пропахшій ворванью и махоркой, его оставили на время въ поко, и онъ опять сталъ тереться около Розы, болтая съ ней о томъ, о семъ.

Но вотъ кому-то снова понадобилось что-то изъ подвала.

— Я сейчасъ занятъ, но, можетъ быть, Бенони займется съ этимъ покупателемъ,— сказалъ Стенъ, да и промахнулся, помня только почтаря да понятого, а не богатйшаго шкипера и рыбопромышленника.

Бенони оглянулся на него и отвтилъ:— А не наймешь ли ты себ кстати слугу, сморкать теб носъ?

Стенъ покраснлъ, какъ ракъ, и ни слова не промолвилъ, а Бенони обвелъ всхъ торжествующимъ взглядомъ и разсмялся. Взглянулъ онъ со смхомъ и на Розу, но у нея легла поперекъ носа морщинка. Пришлось Бенони прикусить языкъ, и еще слава Богу, что Роза посл такой выходки стала вообще обращать на него вниманіе!

Маккъ зашелъ въ лавку изъ конторы, и вс мстные жители, стоявшіе у прилавка, почтительно поклонились воротил. Бенони же захотлъ показать себя передъ Розой и прочими, отвелъ Макка немножко въ сторону и самъ заговорилъ о закладной.

— Никакъ не могу отыскать ее,— сказалъ онъ,— должно быть, потерялъ.

Маккъ недоврчиво отвтилъ:— Едва-ли.

— Ужъ не оставилъ я ее тогда у васъ на конторк?

Маккъ подумалъ съ тмъ же недоврчивымъ, сомнвающимся выраженіемъ:— Нтъ, ты спряталъ ее въ карманъ.

— А если она затерялась, мн надо будетъ получить другую закладную,— сказалъ Бенони.

Глазки Макка блеснули, и онъ отвтилъ: — Объ этомъ всегда успемъ потолковать.

Бенони-же, когда Маккъ повернулся къ нему спиной, прибавилъ умышленно-громно:— А то вдь это цлыхъ пять тысячъ далеровъ для меня!

Пусть себ люди знаютъ, что не о пустякахъ онъ тутъ толкуетъ съ Маккомъ!

Ну, и плутъ былъ этотъ Бенони! Прикидывался будто тревожится насчетъ закладной, а самъ отлично зналъ, что уже передалъ ее писарю ленемана съ просьбой засвидтельствовать на первомъ же ‘тинг’,— выздной сессіи узднаго суда,— если Бенони самого не будетъ въ это время въ селеніи.

— Каковъ Бенони-то! — кивалъ народъ, тснившійся у прилавка:— Пять тысячъ далеровъ!

А онъ себ расхаживалъ и надувался спсью отъ сознанія своего богатства. Что это Роза ни о чемъ его не попроситъ? Онъ могъ бы, коли на то пойдетъ, купить всю лавочку. И онъ опять предложилъ ей, ужъ въ который разъ, выбрать себ что приглянется изъ товаровъ. Но она не воспользовалась его предложеніемъ. Тогда онъ самъ отыскалъ кусокъ тонкаго полотна, какъ разъ того же сорта, изъ какого были сшиты его праздничныя рубахи для церкви.

— Что скажешь на это? — спросилъ онъ Розу.

Она взглянула на полотно, взглянула на Бенони и опять на полотно:— Что я скажу на это?

— Коли хочешь взять весь кусокъ, такъ возьми да запиши на меня. Кажется, я имю на столько кредита.

— Нтъ, спасибо. На что мн?

— Ну, для мануфактуры,— сказалъ онъ, подразумвая подъ этимъ нижнее блье, сорочки.

Оба молодца поглядли другъ на друга и низко нагнулись надъ своими ящиками. Роза не отвтила, только улыбнулась для вида, но на носу опять легла морщинка.

Бенони положилъ полотно обратно на мсто. Всему есть мра и церемоніямъ тоже! Эта морщинка на носу ужъ больно строга въ своемъ род! Разъ онъ выражается по-образованному, такъ нечего длать видъ будто онъ говоритъ по-хамски…

А Маккъ остановился у окна своей конторы и все думалъ насчетъ закладной, тихонько насвистывая и щуря одинъ глазъ, словно прицливаясь. Бенони хотлъ засвидтельствовать закладную, да не могъ отыскать ея, потерялъ,— говоритъ. Ахъ, этотъ Бенони! Поискать бы ему хорошенько въ сундук у себя,— небось, сыскалъ бы. И бумага прямехонько попала бы на судейскій столъ.

Вдругъ Маккъ отворилъ дверь и позвалъ Стена.

— Сдай полбоченка морошки на первый-же почтовый пароходъ, что идетъ на югъ,— сказалъ Маккъ.— Это заказъ. Да вели бондарю хорошенько осмотрть боченокъ. Адресовать опять уздному судь въ Бодэ, какъ три года тому назадъ.

VIII.

Пришелъ сочельникъ, и Бенони былъ приглашенъ въ гости къ Макку, но Роза ухала домой. Она не простилась съ Бенони лично, но поручила ключниц Макка усердно ему кланяться.

Настроеніе въ просторной парадной горниц Макка было не особенно праздничное. Бенони привыкъ къ иному. Когда случалось ему въ сочельникъ сидть одному, то онъ, бывало, распвалъ отрывки изъ псалмовъ въ промежутки между рюмочками и читалъ молитвенникъ. Здсь же было какъ-то жутко,— ужъ больно много оставалось пустого мста: въ горниц не было даже стульевъ, а всего пара дивановъ,— стулья унесли въ столовую къ ужину.

Маккъ по старинному обычаю веллъ зажечь люстру съ сотней хрустальныхъ подвсокъ, и самъ расхаживалъ по горниц разодтый, въ вышитыхъ бисеромъ туфляхъ, и покуривалъ трубку съ длиннымъ чубукомъ. Онъ не говорилъ, какъ вчера и третьяго дня, о цнахъ на треску, о наживк, о купл и продаж, но — ради сочельника — о разныхъ мелочахъ, разсказывалъ исторіи, вычитанныя изъ газетъ, и про дда своего, который живалъ въ Голландіи. Время отъ времени онъ подливалъ въ стаканчикъ Бенони, и самъ выпивалъ съ нимъ.

Но вотъ, ключница распахнула двери въ столовую:— Милости просимъ къ ужину!

Маккъ пошелъ впереди, Бенони за нимъ. И въ столовой было столько же свта: горли и люстра на потолк и четыре пары канделябръ вдоль длиннаго стола.

Ключница отворила дверь въ кухню и тоже позвала:— Милости просимъ, пожалуйте и вы сюда!

Стали потихоньку, степенно, входить вс служащіе и работники: дворники, два кузнеца, рабочіе съ пристани, пекарь, бондарь, молодцы изъ лавки, два мельника,— почти вс съ женами, но безъ дтей, затмъ кухарка, скотница, Элленъ Горничная и, наконецъ, двое призрваемыхъ стариковъ, сдыхъ какъ лунь, Фредрикъ Менза и Монсъ. Изъ этихъ двухъ стариковъ Монсъ попалъ въ Сирилундъ первый, чтобы отбыть свои положенныя три недли. Было же это давно, когда Фердинандъ Маккъ еще былъ женатъ, и дочка его Эдварда была двочкой. Но, когда три недли прошли, Монсъ заупрямился переходить къ другому призрвателю, пришелъ къ Макку и мадамъ Маккъ безъ шапки и сталъ просить позволенія остаться. — ‘Оставайся’! — сказалъ Маккъ. О, Маккъ былъ не изъ такихъ, которые выгоняютъ людей,— большой баринъ! И Монсъ остался, бродилъ по двору, кололъ дрова и болталъ самъ съ собой, жилось ему хорошо, и одежи и пищи было вдоволь. Монсъ былъ коренастый, сутуловатый старикъ, настоящій долгобородый Моисей, съ носомъ крючкомъ, безпритязательный и незлобивый, какъ ребенокъ. Прошло лтъ двнадцать, жена Макка померла, дочка Эдварда выросла, а Монсъ поизносился, руки и спина стали не прежнія, и ему уже не подъ силу было таскать дрова для всхъ печей. Тогда онъ взялъ да свелъ знакомство съ Фредрикомъ Мензой, такимъ же дряхлымъ старикомъ, какъ онъ, чтобы имть подмогу и пріятную компанію въ работ, Фредрикъ Менза въ свою очередь пошелъ къ Макку и Эдвард и стоялъ передъ ними безъ шапки, кланяясь и прося позволенія остаться. Маккъ былъ все тотъ-же и сказалъ:— ‘Оставайся’!— Съ тхъ поръ въ Сирилунд жило двое призрваемыхъ, они были неразлучны, возились съ дровами и все больше и больше впадали въ дтство. Монсъ былъ коренастый и плечистый, съ походкой въ развалку, а Фредрикъ Менза худой, высокій, словно монументъ. Оттого-то, врно, и дочь у него вышла такая красивая, стройная. Ее сначала держали горничной въ Сирилунд, а потомъ выдали замужъ за младшаго мельника…

Ужинъ былъ поставленъ обильный. И всмъ полагались серебряныя ложки и вилки,— и богатому и бдному.

— А что же смотритель маяка съ женой? — спросилъ Маккъ.

— Мы ихъ звали.

— Позовите еще разъ.

Элленъ Горничная, такая субтильная, шустрая, мигомъ шмыгнула за дверь позвать смотрителя съ женой. Никто и не дотронулся до кушаній, пока т не пришли, только выпили по рюмочк, наливать былъ приставленъ одинъ изъ лавочныхъ молодцовъ, Стенъ.

Чета съ маяка была незначительная скромная пара, по бдности своей въ потертомъ старомодномъ плать. Безрадостная жизнь и губительная праздность на маяк рано наложили на лица мужа и жены печать тупости, придурковатости. И какъ они успли надость другъ другу, съ какимъ трудомъ принуждали себя хоть на людяхъ быть между собой вжливыми, передавать другъ другу то или иное блюдо!

На нижнемъ конц стола сидла жена младшаго мельника, ей поручили угощать двухъ призрваемыхъ, которые были вообще слабоваты. Какой красоткой расхаживала она по горницамъ Сирилунда лтъ двадцать тому назадъ! Теперь она растолстла и обзавелась двойнымъ подбородкомъ, но все-таки была еще очень недурна и сохранила свжій цвтъ лица. Ни слда старости! Дальше сидла Якобина, которую выдали замужъ за Оле Человчка. Она была съ юга, изъ Гельгеланда, востроглазая брюнетка, съ курчавыми волосами, за что ее и прозвали Брамапутрой. Никто бы и не поврилъ, что прозвище это придумалъ въ счастливую минуту высохшій смотритель маяка.

Маккъ сидлъ и посматривалъ вдоль всего стола, онъ зналъ всхъ, а почти всхъ двушекъ и замужнихъ женщинъ даже очень хорошо, и каждый сочельникъ сидлъ вотъ такъ, поглядывая на знакомыя лица и вспоминая…

Да и мельничиха разв не вспоминала, тяжело дыша пышной грудью? А Брамапутра,— поблескивая глазами и вскидывая курчавую голову? Когда подали еще водки, она выпила свой стаканчикъ до дна и совсмъ ошалла, далеко вытянувъ подъ столомъ носокъ своего башмака. Что же до Макка, то, глядя на его серьезное лицо, никому бы и въ голову не пришло, какъ хорошо и пріятно уметъ онъ обниматься и нжно глядть. Онъ съ подобающими промежутками поднималъ свой стаканчикъ и говорилъ Стену:— Надюсь, ты не забываешь подливать всмъ?— Когда же онъ замтилъ, что бдняга виночерпій самъ не успваетъ куска проглотить спокойно, онъ измнилъ приказъ и приставилъ второго молодца Мартина наливать сидвшимъ по другую сторону стола. У Макка во всемъ былъ порядокъ. И бесду онъ велъ о разныхъ разностяхъ, которыя могли интересовать его гостей.

Одни старики Фредрикъ Менза и Монсъ ничего не слыхали, только чавкали медленно и тупо. Монсъ все больше и больше уходилъ головой въ свой шерстяной шарфъ и ширился въ плечахъ, Фредрикъ Менза наоборотъ все вытягивался кверху,— худой и похожій на хищную птицу, но такъ же выжившій изъ ума, какъ и тотъ. Они оба были похожи на выходцевъ изъ могилъ, и пальцы ихъ тихо шевелились, словно червяки. Увидавъ что-нибудь на стол подальше, до чего ему было не достать, Фредрикъ Менза привставалъ и тянулся туда.— Что ты, чего теб? — тихо спрашивала дочь, подталкивая его, затмъ совала ему въ руку кусокъ чего-нибудь, и старикъ былъ доволенъ. Монсъ облюбовалъ блюдо съ ветчиной и давай ковырять въ немъ, ему сейчасъ же пришли на помощь и дали кусокъ. Монсъ поглядлъ на этотъ кусокъ, который сначала почему-то не давался ему въ руки, а теперь вотъ попался, потомъ обильно намазалъ его масломъ и началъ уплетать. Ему сунули въ руку еще ломоть хлба, и червеобразные пальцы цпко его схватили. Скоро ветчина исчезла, Монсъ таращился на свою тарелку, но она была пуста. — У тебя же хлбъ въ рук,— напомнила ему мельничиха, и Монсъ, довольный и тмъ, принялся за хлбъ.— А ты помакни его въ чай,— совтовали ему. Вс готовы были помочь этимъ живымъ трупамъ, поухаживать за ними. Кто-то спохватился, что у бдняги въ рукахъ одинъ сухой хлбъ и поспшилъ надлить его масломъ и другими лакомыми вещами. Словно калка-великанъ, словно гора, сидлъ Монсъ и угощался. Но вотъ съденъ и хлбъ, и онъ таращится на свою пустую руку и говоритъ, словно человкъ: — Нту больше. — Нту больше,— вторитъ ему, словно попугай, Фредрикъ Менза, такъ же выжившій изъ ума, какъ и онъ.

Эти двое стариковъ, съ замусленными лицами, грязными руками, воняющіе отъ дряхлости, распространяли вокругъ себя на нижнемъ конц стола невообразимо отвратительную атмосферу, какое-то скотское настроеніе, передававшееся и дальше, по об стороны стола. Не будь это въ столовой у самого Макка, не долго было бы совсмъ оскотиниться… Среди гостей за нижнимъ концомъ стола не слышно было ни единаго разумнаго слова, вс были поглощены однимъ — ублажали дряхлость. Наконецъ, Монсъ усталъ сть, и принялся таращиться на свчи и смяться надъ ними:— Ха-ха!— при чемъ глаза его были похожи на пару волдырей. Теперь онъ, чортъ подери, былъ доволенъ.— Ха-ха!— смялся и Фредрикъ Менза съ серьезнымъ видомъ и продолжалъ чавкать.— Бдняги, и у нихъ свои радости,— говорили люди кругомъ. Только мельничиха еще настолько сохранила разсудка, что ей было стыдно.

И нигд въ цломъ дом не было ни единаго ребенка…

Потомъ подали сладости и хересъ. Ни въ чемъ не было недостатка за этимъ ужиномъ.

— У всхъ ли есть что-нибудь въ рюмкахъ?— спросилъ Маккъ. — Ну, такъ, по обычаю, осушимъ ихъ за здоровье моей дочери, баронессы Эдварды!

Вотъ это было въ самую точку,— по-барски и по отечески! Ахъ этотъ Маккъ! Какое почтеніе внушалъ онъ къ себ!

Бенони все время слдилъ за своимъ господиномъ: какъ онъ кашлялъ въ салфетку, а не на весь столъ, какъ орудовалъ вилкой. Да, Бенони недаромъ былъ докой: везд и всюду перенималъ и отовсюду возвращался обогащеннымъ полезной мудростью. Поэтому, когда Маккъ чокнулся съ нимъ, онъ уже подвинулся настолько, что сумлъ отвтить, какъ подобало, и показать себя настоящимъ бариномъ. Да, Бенони общалъ догнать Макка во всемъ.

Хозяинъ выпилъ и за смотрителя маяка съ женой — единственныхъ сосдей Сирилунда со стороны моря! Старая дама сконфузилась и даже покраснла, несмотря на свои пятьдесятъ лтъ и двухъ замужнихъ дочерей съ дтьми. Смотритель съ придурковатымъ видомъ повернулъ къ Макку свое увядшее лицо:— Ахъ, такъ! — и выпилъ свой стаканчикъ, не спша, но рука его какъ-то странно дрожала. Не оттого ли, что Маккъ счелъ его человкомъ, съ которымъ стоило чокнуться? Потомъ онъ опять погрузился въ свое идіотское равнодушіе.

А затмъ Маккъ выпилъ за здоровье всхъ своихъ людей: онъ никого не хотлъ выдлять и никого не желалъ обойти, вс работали усердно, и онъ благодарилъ всхъ.— Счастливаго Рождества всмъ!

Вотъ мастеръ говорить! И откуда только брались у него слова? Гости были растроганы. Брамапутра схватилась за носовой платокъ. Кузнецъ въ былые годы не принялъ бы этого тоста,— въ немъ кипла ‘вчная’ вражда. Это была старая исторія, и въ ней столькіе были замшаны — и его молодая жена, которая умерла скоропостижно, и самъ Маккъ, и еще одинъ чужой, по имени лейтенантъ Гланъ, охотникъ. Случилось это нсколько лтъ тому назадъ, жена его была влюблена въ Глана, но Маккъ заставилъ ее покориться себ. Кузнецъ еще помнилъ ее, она была такая маленькая, и звали ее Евой. Больше же онъ ничего не помнилъ, жизнь шла своимъ чередомъ, и вотъ теперь онъ сидлъ за столомъ Макка и пилъ съ нимъ ради сочельника. Вчная вражда погасла…

— Ну, вс ублаготворены? — спросилъ Маккъ.

Вс встали. Элленъ Горничная начала живо перетаскивать блые съ позолотой стулья обратно въ парадную горницу, туда же ушелъ Маккъ, пригласивъ также смотрителя маяка съ женой и Бенони. Всмъ прочимъ гостямъ предложили провести вечерокъ въ столовой, и распить по стаканчику-другому пунша. Тамъ уже шелъ оживленный говоръ посл выпитыхъ рюмочекъ водки и вина.

— Не сыграете ли намъ, мадамъ Шёнингь? — сказалъ Маккъ, указывая на небольшой клавесинъ.

Нтъ, она не играетъ. Куда ей! Играть? Охота господину Макку такъ шутить!

— Но вы же играли намъ прежде, въ былые годы?

Нтъ, нтъ, когда? И не думала. Вотъ дочери ея умютъ немножко, выучились самоучкой замужемъ. Он такія музыкальныя.

— Вы изъ такой благородной семьи, урожденная Бродкорбъ, и говорите, что не учились музык? Кром того, я вдь самъ слышалъ, какъ вы играете.

— Я изъ благородной семьи? Я? Все-то вы шутите!

— Ваши родители были владльцами цлаго прихода. Вы думаете, мн это неизвстно?

— Мои родители? У нихъ было нсколько дворовъ, пожалуй. И порядочно земли, но… Нтъ, господинъ Маккъ, это все сказки насчетъ цлаго прихода. Мои родители были крестьяне, у насъ была своя усадьба, были лошади, коровы, но ничего такого, о чемъ стоило бы говорить.

Смотритель Шёнингъ тмъ временемъ расхаживалъ по горниц съ очками на носу и разсматривалъ картины по стнамъ. Ему ровнешенько безразлично было о чемъ разговаривала его жена съ Маккомъ. Охъ, какъ ему прислушался ея голосъ! Они были женаты тридцать лтъ, прожили вмст одиннадцать тысячъ дней.

Маккъ приподнялъ крышку инструмента.

— Нтъ, нтъ,— говорила мадамъ Шёяингъ.— Я не играла съ тхъ поръ, какъ была молода. Разв ужъ псаломъ какой-нибудь…

Она услась, вся пунцовя и жеманясь. Маккъ отворилъ двери въ столовую и только слегка поднялъ руку,— тамъ сразу водворилась тишина.

Смотрителя при первыхъ же звукахъ слегка передернуло, но онъ постоялъ еще съ минуту, тупо таращась на стну,— на зло, чтобы не дать сбить себя съ позиціи,— потомъ прислъ на стулъ, позаботясь, однако, повернуть жен спину. Мадамъ Шёнингъ сыграла псаломъ. Проигравъ его до конца и еще разъ весь съ начала, она опять съежилась и больше ничмъ о себ не заявляла.

— Весьма благодаренъ,— сказалъ ей Маккъ и закрылъ двери въ столовую,— теперь люди могли веселиться по своему.

Подали на огромномъ серебряномъ поднос коньякъ, кипятокъ и сахаръ-рафинадъ, и Маккъ предложилъ господамъ мужчинамъ угощаться, а самъ приготовилъ два стаканчика пунша — себ и мадамъ Шёнингъ. Затмъ подошелъ побесдовать немножко и со смотрителемъ.

— Да, эту картину ддъ мой привезъ изъ Голландіи…

— А тамъ видъ острова Мальты,— сказалъ смотритель, указывая на другую картину.

— Врно,— поощрилъ его Маккъ.— Вы разв знаете?

— Да.

— Откуда же?

— Внизу подписано.

— Та-акъ,— сказалъ Маккъ, смекая, что немножко ошибся, слишкомъ низко оцнивая сообразительность идіота.— А я думалъ, вы были на Мальт и узнали видъ.

Теперь въ свою очередь мадамъ Шёнингъ имла удовольствіе слушать супруга. О, какъ хорошо ей знакома его тощая спина съ торчащими лопатками! Она начала потихоньку наигрывать на клавесин, чтобы только не слыхать этого знакомаго голоса.

— Вы вдь когда-то были капитаномъ,— пояснилъ Маккъ смотрителю.— Я и полагалъ, что вы могли бывать на Мальт.

Что-то въ род улыбки промелькнуло на лиц смотрителя.— Я бывалъ на Мальт.

— Въ самомъ дл? Подумайте!

— Но, если я вижу ландшафтъ Гельгеланда, то я узнаю его не только потому, что бывалъ въ Норвегіи.

— Н-тъ, само собой! — отвтилъ Маккъ, соображая, что съ этимъ идіотомъ все-таки надо быть насторож, лишнее съ нимъ и разговаривать.

И Маккъ обратился къ Бенони, выпилъ и заговорилъ:— Видишь ли, любезный Гартвигсенъ, все это у меня унаслдованное — и мебель, и эта сахарница, и картины на стнахъ, и серебро, и все въ дом. Все это пришлось на долю Сирилунда, другая половина отошла къ брату моему Макку въ Розенгоръ. Увы, посл меня все это, врно, пойдетъ съ молотка. Не звай тогда, Гартвигсенъ!

— Зависитъ отъ того, кто изъ насъ первый помретъ.

Маккъ только покрутилъ головой на это. Потомъ опять перешелъ къ мадамъ Шёнингъ,— не хорошо, что она сидитъ все одна.

А Бенони думалъ про себя: ‘Это онъ просто такъ, чтобы сказать что-нибудь. У него вдь есть дочь, наслдница всего имущества. Зачмъ же онъ подзадориваетъ меня?’

— Да, мадамъ Шенингъ, со смерти моей покойной супруги этотъ инструментъ такъ и стоитъ безъ дла. Некому играть на немъ. А вдь не выкинешь,— вещь дорогая.

Мадамъ Шёнингъ задала разумный вопросъ:— Но ваша дочь вдь играла, пока была дома?

— Нтъ, баронесса Эдварда не играла. Это не по ея части было. А мы-то съ вами побжали бы Богъ всть куда, только бы послушать музыки! Впрочемъ, Роза играетъ, когда гоститъ здсь, она музыкантша.

Тутъ у Бенони мелькнула смлая фантастическая мысль: а что ежели онъ, не глядя ни на какую баронессу, поладитъ съ Маккомъ насчетъ клавесина? Ему вдь не лишнее было обзавестись такой штукой,— какъ разъ понадобится къ середин лта. Пожалуй, и Маккъ то заговорилъ не безъ умысла?

Въ столовой становилось шумно, люди, видно, затяли игру, несмотря на все благоговніе къ мсту, раздавались громкіе взрывы мужского и женскаго хохота. Послышался звонъ стакана, упавшаго на полъ.

— Вы интересуетесь картинками,— опять завелъ Маккъ бесду съ Шёнингомъ. — Это вотъ берега Шотландіи. Какъ тамъ голо и печально!

— Весьма оригинальный видъ,— отозвался смотритель.

— Вы находите? Но тамъ одинъ песокъ да камни, ничего не растетъ.

— Ну, какъ же!

— Тамъ?

— Песокъ такого красиваго цвта, а это вотъ — базальтовыя скалы. И вообще на камняхъ и песк много чего растетъ.

— То-есть, кое-что, конечно…

— Сосна растетъ на вершинахъ и съ каждымъ днемъ становится все сочне и пышне. И въ бурю не гнется, стоитъ себ гордо и только гудитъ.

— Да… съ этой точки зрнія,— проговорилъ Маккъ, удивленный разговорчивостью смотрителя.

— Есть такое растеніе Асфаделусъ,— продолжалъ смотритель удивлять Макка,— на огромномъ стебл, въ ростъ человка, съ лиловыми цвтами. Тамъ, гд оно водится, ужъ ничего другого не растетъ, оно означаетъ безплодную почву, песокъ, пустыню.

— Поразительно! Вы видали этотъ цвтокъ?

— О, да. Даже срывалъ такіе цвты.

— Гд же?

— Въ Греціи.

— Поразительно! — опять сказалъ Маккъ, чувствуя себя все боле и боле сбитымъ съ позиціи этимъ идіотомъ.— Ваше здоровье, мадамъ Шёнингъ! — съ достоинствомъ вышелъ онъ изъ неловкаго положенія.

Въ ту же минуту стнные часы въ длинномъ деревянномъ футляр пронзительно пробили одиннадцать.

— Позвольте мн приготовить вамъ еще глоточекъ пунша, мадамъ Шёнингъ? — прибавилъ Маккъ.

— Нтъ, нтъ, благодарствуйте,— пора намъ домой присмотрть за лампой,— отвтила смотрительша.— При ней вдь одинъ Эйнаръ остался.

Поговорили еще на эту тему. Мадамъ Шёнингъ уже встала и протягивала руку на прощанье, но, когда Маккъ спросилъ ее насчетъ Эйнара, глухонмого сына, она позабыла о своемъ намреніи и снова сла.

Вдругъ смотритель посмотрлъ на часы и сказалъ:— Одиннадцать часовъ, пора мн домой къ ламп.

Сказалъ онъ это такъ, какъ будто жена и не заговаривала объ этомъ, словно онъ первый началъ,— до такой степени слова жены были для него пустымъ звукомъ. Онъ допилъ свой стаканчикъ, подалъ руку Макку и пошелъ къ дверямъ, гд опять остановился поглядть на картины. Смотрительша со своей стороны отнюдь не спшила, досказала Макку все, что хотла, и потомъ только пошла. А мужъ медленно двинулся за нею единственно потому, что какъ разъ въ эту минуту досмотрлъ послднюю картину.

Маккъ и Бенони остались одни. Въ столовой становилось все оживленне, послышался женскій визгъ, и чье-то глухое паденіе на полъ.

— Веселятся, какъ видно,— съ улыбкой произнесъ Бенони, какъ будто самъ былъ совершенно чуждъ такого рода веселью.

Но Маккъ ничего на это не сказалъ и не выказывалъ желанія пускаться въ интимности. Онъ закрылъ клавесинъ, подулъ на крышку и обмахнулъ ее своимъ тонкимъ носовымъ платкомъ,— врно, чтобы показать, какой это дорогой, цнный инструментъ.

— Не выпьемъ ли еще по стаканчику? — предложилъ онъ Бенони.

— Нтъ, покорнйше благодарю,— отвтилъ тотъ.

Въ столовой раздалось громкое пніе пекаря. Товарищи зашикали на него, увряя его, что онъ пьянъ, онъ принялся спорить. Лишь время отъ времени изъ этого гама выдлялись отдльные голоса.

— Извини на минутку,— сказалъ Маккъ.— Приготовь себ пока новый стаканчикъ, я только…

И Маккъ вышелъ въ кухню,— должно-быть, отдать какое-нибудь приказаніе. Тамъ онъ засталъ ключницу, и Бенони слышалъ, какъ онъ сказалъ ей: — Если пекарь ослаблъ, пусть Оле Человчекъ и бондарь проводятъ его домой.

Ни упрека, ни сердитаго слова по адресу злополучнаго пекаря. Но Бенони былъ малый сметливый: ‘Ага! такимъ манеромъ Маккъ отдлается отъ троихъ, а жены ихъ останутся тутъ!’

Маккъ продолжалъ разговаривать съ ключницей:— Вы, конечно, были такъ добры, не забыли про ванну?

— Нтъ, нтъ.

Тутъ Бенони понялъ, что уже поздно и что Маккъ скоро захочетъ подняться къ себ въ комнату. О, ванны Макка славились, да и бралъ онъ ихъ частенько, такъ что вс о нихъ знали. У него въ ванн были постланы мягкая перина и подушки, на которыхъ онъ преудобно укладывался. Да, много разсказовъ ходило насчетъ ваннъ Макка и насчетъ тхъ, кто помогалъ ему брать ихъ, а также насчетъ серебряныхъ ангеловъ по угламъ его кровати.

Бенони хотлъ уже распрощаться, но Маккъ, какъ любезный хозяинъ, заставилъ его налить себ новый стаканчикъ. Они покалякали еще о томъ, о семъ, и Бенони набрался храбрости спросить: что можетъ стоить такая штука, какъ клавесинъ? Маккъ покрутилъ головой,— въ такой вечеръ знать-де не знаю никакихъ цнъ,— и сказалъ только: — Врно, не дешево. Мои предки не стояли за цною, когда имъ хотлось чего нибудь. Тамъ, въ маленькой горниц, есть рабочій столикъ изъ розоваго дерева, выложенный серебромъ и чернымъ деревомъ,— вотъ поглядлъ бы ты!

Вошла ключница и съ сокрушеніемъ доложила:— Серебро не все… въ этомъ году не хватаетъ трехъ вилокъ!

— Такъ? — только сказалъ Маккъ. — Ну, это, врно, старая шутка, это он каждый сочельникъ такъ пугаютъ насъ. Въ прошломъ году вилки вдь отыскались?

— Да.

— Он привыкли, что я самъ ищу пропажу, имъ забавно, когда я обыскиваю ихъ у себя наверху и чиню судъ и расправу. Это у насъ въ усадьб старый обычай.

Ключницу это не успокоило.— Якобина съ мельничихой помогали намъ мыть посуду,— сказала она.— Потомъ я пересчитала серебро, и Якобина расплакалась… Говоритъ, что это не она. За ней и мельничиха… о томъ же.

— Это, какъ водится,— промолвилъ Маккъ съ улыбкой. — Он совсмъ, какъ дти. А жена пекаря не плакалась?

— Нтъ… Не знаю.

— А у меня наверху все готово?

— Да.

— Такъ пусть жена пекаря пойдетъ сперва.

Ключница ушла, а Маккъ, улыбаясь, обратился къ Бенони: пора-де ему заняться дломъ, какъ ни пріятно посиживать тутъ, потягивая пуншъ, надо итти чинить судъ и расправу. Приходится соблюдать старину!

Бенони простился, и Маккъ проводилъ его до дверей. Въ сняхъ они столкнулись съ женой пекаря, которая уже шла наверхъ.

IX.

На другое утро Бенони еще лежалъ въ постели, какъ въ дверь постучали. Онъ подумалъ, что это его старая работница, которая по собственной догадк стала оказывать ему такое почтеніе, стучать въ дверь прежде, чмъ войти, и крикнулъ: — Пожалуйста! Войди!

Вошелъ совсмъ чужой человкъ.

— Съ добрымъ утромъ… то бишь — съ праздникомъ, хотлъ я сказать!

Извинившись, какъ умлъ, человкъ снялъ мховую шапку. Онъ былъ не здшній, съ свтлой бородкой, худощавый, съ длинными волосами и совсмъ еще молодой.

Бенони лежалъ и глядлъ на него, затмъ сказалъ: — Присаживайся.

— Спасибо. Холодновато стало на двор,— сказалъ человкъ. — Меня пробирать начало, я и подумалъ: дай-ка осмлюсь зайти къ Гартвигсену.

Онъ говорилъ бойко и складно, безъ лишняго уничиженія.

Бенони спросилъ:— Ты меня знаешь?

— Нтъ. Слыхалъ о васъ. Люди къ вамъ послали.

— Какъ тебя зовутъ?

— Свенъ Іоганъ Кьэльсенъ. Я изъ города, былъ тамъ одно время въ дозорныхъ, меня и прозвали Свенъ Дозорный. А родомъ я съ юга.

— А какое же у васъ дло ко мн? — Бенони не понялъ хорошенько, что за дозорный такой, и за всякій случай перешелъ на вы.

— А такое дло, что вс только и твердили мн: ступай къ Гартвигсену. Я работы ищу… люди и говорятъ: не ходи сразу къ Макку, поди сначала къ Гартвигсену, онъ поговоритъ за тебя Макку.

— Такъ ты еще не былъ у Макка?

— Нтъ.

Бенони почувствовалъ себя польщеннымъ и гордымъ.— Такъ люди говорятъ: поди къ Гартвигсену к черезъ него попадешь къ Макку? Ну, я не такъ близокъ съ Маккомъ, чтобы взять да сразу поставить тебя на мсто. Но какъ-нибудь оборудуемъ дло. Какъ ты сюда добрался?

— Пшкомъ. Шелъ-шелъ и дошелъ. У меня вотъ есть алмазъ — рзать стекло. Я и захватилъ съ собой изъ города цлый ящикъ стеколъ,— шелъ да вставлялъ людямъ стекла. А вотъ, какъ вышли вс, и длать стало нечего.

Человкъ улыбнулся, и Бенони тоже.

— Да и дло-то не стоющее,— замтилъ Бенони.

— Но у меня былъ вотъ этотъ алмазъ. Я его нашелъ на улиц, ночью, когда былъ дозорнымъ. Надо же было пустить его въ дло.

— А теперь стекла вс вышли?

— Послднее стеклышко вставилъ сегодня ночью. Тамъ на краю поселка есть такая хибарка… съ сердечкомъ въ дверяхъ, я туда и вставилъ.

Бенони принялся хохотать.— Вставилъ стекло?..

— Отъ нечего длать. Мсяцъ такъ ярко свтилъ,— хотлось что-нибудь такое выкинуть. Я взялъ да и вставилъ туда стеклышко, и хорошенько вмазалъ. Пожалуй, это какъ разъ на задворкахъ у школьнаго учителя…

— Ха-ха-ха! — потшался Бенони. — Теперь онъ подумаетъ, что это въ насмшку надъ нимъ.

Человкъ тоже разсмялся, потомъ отряхнулся и заговорилъ:— А теперь стало такъ холодно, что я пошелъ и постучался къ вамъ. Я всю ночь пробродилъ. Приходилъ было вчера вечеромъ, да у васъ было заперто.

— Я былъ въ гостяхъ у Макка,— пояснилъ Бенони.— Теб бы зайти сюда около полуночи, когда я вернулся.

— Тогда и я ужъ вернулся назадъ… въ ту хибарку. Не позволите ли растопить печку?

— Не трудись, я самъ…

Бенони соскочилъ было съ постели, но гость закричалъ:— Лежите, лежите смирно! — и принялся растапливать. Такой прыткій! Бенони объяснилъ, что у него для такой работы есть женщина, но она не успла еще придти.

— Не поставить ли котелокъ на огонь? — спросилъ Свенъ Дозорный.

— А ты сумешь? Она, врно, сейчасъ придетъ, но…

Свенъ Дозорный поставилъ котелокъ на огонь, а, когда вода закипла, всыпалъ туда горсти дв кофею.— Не жалй,— сказалъ ему Бенони. Когда въ комнат потеплло, онъ всталъ и досталъ кое-чего перекусить. Потомъ вспомнилъ, что надо же показать чужому, куда онъ попалъ — къ человку образованному, и принялся усердно умываться. Покончивъ съ этимъ, Бенони съ удовольствіемъ слушалъ болтовню лихого дозорнаго. Превеселый вышелъ завтракъ.

Тутъ пришла работница. Бенони и ей поднесъ ради праздника рюмочку, прибавивъ, что она можетъ сказать гостю спасибо за его трудъ. — Да принеси еще воды въ рукомойникъ,— прибавилъ Бенони.

— Для меня? Я ужъ умывался,— сказалъ Свенъ.— Въ лсу, когда шелъ сюда. Набралъ пригоршню снгу да и умылся.

— А чмъ же вытерлись? — спросила работница.

— Вывернулъ рукавъ у куртки и вытерся о подкладку.

— Молодчина! — одобрилъ Бенони.

— А волосы расчесалъ еловой шишкой.

— Чудеса! — сказала работница хозяину.

Бенони гость сразу понравился. И не было ничего дурного въ томъ, что онъ сразу открылся, въ какой онъ нужд. По крайней мр, это не какой-нибудь толстопузый богачъ, который побрякиваетъ мошной и готовъ задрать носъ передъ Бенони, И какой онъ признательный, этотъ Свенъ, какъ ловко уметъ отозваться на всякое благодяніе! Когда Бенони предложилъ ему не жалть кофею, Свенъ отвтилъ:— Да, да, ужъ я вижу, что попалъ въ зажиточный домъ.— Когда же Бенони пообщалъ взять его съ собою къ Макку и похлопотать за него, Свенъ усердно поблагодарилъ и прибавилъ, что вотъ точь-въ-точь такъ ему люди и предсказывали.

— А ежели Маккъ тебя не возьметъ, я самъ тебя возьму,— сказалъ Бенони.

Дло было рано утромъ, а онъ уже выпилъ два стаканчика и разошелся:— Пожалуй, коли на то пойдетъ, мн самому можетъ понадобиться не меньше народу, чмъ у него, у Макка.

Но тутъ Бенони самъ смекнулъ, что хватилъ черезъ край, и поправился:— Вонъ виситъ мой большой неводъ. Коли сельдъ хлынетъ, такъ и тридцати рукъ не хватитъ.

— Вы разв не дете на Лофотены? — спросилъ Свенъ.

Бенони былъ озадаченъ. Гостю и это извстно — что онъ подетъ на шкун скупать треску для трехъ судовъ? И онъ отвтилъ коротко и ясно:— Если я поршу насчетъ Лофотенъ, то возьму тебя съ собой.

X.

Бенони отправился на Лофотены, вс рыбаки двинулись туда, и въ селень совсмъ не осталось мужчинъ. Бенони ушелъ на шкун и не преминулъ взять съ собой Свена матросомъ. Ушли и об яхты Макка, одну повелъ Вилласъ Пристанной, а другую Оле Человчекъ. Въ Сирилундской гавани осталось только нсколько малыхъ лодокъ да большой почтовый баркасъ.

Бенони собрался-таки зайти къ Роз передъ самымъ отъздомъ, но у него было еще столько хлопотъ и заботъ, что онъ усплъ только наскоро проститься съ ней и пообщать врность до гроба. По дорог онъ еще разъ обернулся и крикнулъ, что непремнно купитъ ей кольцо и крестикъ. Потомъ онъ отплылъ изъ гавани, а Роза стояла у окна въ Сирилунд и глядла ему вслдъ. Но черезъ полчаса со шкуны было видно уже только что-то въ род развшанной на окошк матеріи вмсто человка.

У Макка въ Сирилунд ничего новаго не случалось, но у кистера Аренцена въ одинъ прекрасный день, въ феврал, оказалась новость — вернулся сынокъ, законникъ. Выучился, наконецъ. У молодого Аренцена были блыя руки и ни единаго волоска на маковк,— сразу видно было, что много учился. Зато люди и относились къ нему съ большимъ почтеніемъ. Дома ему отвели отдльную комнату да еще контору, и онъ готовился повернуть тутъ дла по-новому. Теперь никому не придется терпть несправедливость годами, всякій сразу можетъ добиться своихъ правъ. О, тутъ, наврно, предстояло дла не мало,— старый ленеманъ правилъ больно круто.

И старику кистеру съ женой пришла пора отдохнуть. Не мало они потрудились и побились на своемъ вку. Вс шестеро старшихъ дтей вмст не обошлись имъ столько, какъ одинъ этотъ седьмой и младшій сынокъ Николай, солнышко семьи, законникъ. Какъ они бились ради него, какъ во всемъ себ отказывали, и въ д и въ одежд, откладывая для него каждый грошъ! И даже занимали деньги, закладывали свое добро. Теперь сынокъ вернулся и за все имъ заплатитъ. На дверяхъ конторы появилась дощечка съ его именемъ и обозначеніемъ часовъ, когда его можно застать.

Пока же молодой Аренценъ ходилъ навщать сосдей, чтобы не показаться гордецомъ.

Посщенія его доставляли не малое развлеченіе, онъ былъ такой добродушный, легкомысленный, болталъ, смшилъ. У церкви онъ тоже вступалъ въ разговоры и заводилъ себ знакомства. Но въ это время года изъ взрослыхъ людей оставались въ приход одн женщины, такъ что къ нему въ контору никто еще не заглядывалъ. Вотъ придетъ весна, рыбаки вернутся,— тогда и дла пойдутъ. До тхъ же поръ весь приходъ сидлъ вдобавокъ безъ денегъ.

Однажды молодой Аренценъ забрелъ и въ Сирилундъ. Онъ, не торопясь, обошелъ дворъ, постоялъ и посмотрлъ на голубей, насвистывая имъ какіе-то мотивы. Было это передъ самыми окнами дома, такъ что Маккъ и Роза имли время понаблюдать за нимъ. Затмъ онъ вошелъ въ домъ, а шляпу снялъ уже въ самой горниц,— онъ вдь былъ плшивый.

— Добро пожаловать въ родные края ученымъ и все такое…— привтствовалъ его Маккъ и вообще обошелся съ нимъ ласково, отечески называя Николаемъ.

Поговорили о томъ, о семъ.Роза, когда-то слывшая невстою Аренцена, была тутъ, но онъ не напускалъ на себя по этому случаю никакой торжественности, а былъ по своему обычаю веселъ и разговорчивъ. Маккъ заговорилъ о его видахъ на будущее, но онъ отвтилъ, что пока не иметъ въ виду ничего другого, какъ сидть дома да поджидать бшеныхъ людей. — Люди вдь обязаны затвать ссоры и приходить ко мн мириться,— сказалъ онъ.

Роза хорошо его знала и посмивалась на его рчи, хотя и была задта тмъ, что ея помолвка не настроила его на боле серьезный ладъ.

— Но вдь это ужасно,— ты сталъ совсмъ плшивымъ! — сказалъ Маккъ.

— Совсмъ? — невозмутимо отозвался молодой Аренценъ.— Отнюдь нтъ.

Но Роза уже видла его плшивымъ раньше, и для нея это было не ново. Увы, за эти годы она находила въ немъ все больше и больше перемны каждый разъ, какъ здила туда, на югъ. И съ каждымъ разомъ онъ становился все большимъ и большимъ кривлякой, легкомысленнымъ, лнивымъ балагуромъ. Городская жизнь развратила этого сына деревни.

— Но какъ ни мало у меня волосъ тутъ,— продолжалъ молодой Аренценъ, показывая на свою полированную макушку,— они все-таки встали у меня дыбомъ недавно, когда я пріхалъ домой.

Маккъ улыбнулся, и Роза тоже.

— Первый попался мн навстрчу лопарь Гильбертъ. Я сразу его узналъ и спросилъ, какъ онъ поживаетъ, какъ его здоровье. ‘Ничего себ,— отвтилъ онъ, а вотъ Роза помолвлена съ почтаремъ Бенони’. ‘Съ поч-та-ремъ Бенони?’ — спросилъ я. ‘Да, да!’ ‘Со мно-ой!’ — поправилъ я. Но Гильбертъ закачалъ головой и не поддержалъ меня. Ну, прошу покорно, сами судите о моемъ ужас, когда онъ не поддержалъ меня!

Наступило неловкое молчаніе.

— Вотъ когда,— продолжалъ молодой Аренценъ,— волосы у меня и встали дыбомъ.

Роза медленно отошла къ окну и стала смотрть на дворъ.

Тутъ-то бы Макку и осадить этого франта, но онъ былъ человкъ сообразительный и сразу смекнулъ, что ссориться съ Николаемъ Аренценомъ, законникомъ, не-рука. Напротивъ. Впрочемъ, и поощрять этого развязнаго тона Макку не хотлось, и онъ, сказавъ:— Ну, вамъ, пожалуй, есть о чемъ поговорить другъ съ другомъ,— вышелъ изъ комнаты.

— Нтъ, совсмъ не о чемъ! — крикнула Роза вслдъ ему.

— Послушай-ка, Роза, повернись,— попросилъ молодой Аренценъ. Самъ онъ не всталъ съ мста и даже не глядлъ на нее. Онъ осматривался кругомъ, такъ какъ попалъ къ Макку въ первый разъ.— А тутъ есть недурныя старинныя гравюры на стнахъ,— сказалъ онъ съ видомъ знатока.

Никакого отвта.

— Ну, поди же сюда, побесдуемъ, коли хочешь,— продолжалъ молодой Аренценъ, вставая. Онъ подошелъ къ одной изъ картинъ на стн и принялся ее разглядывать. И вотъ, эти двое, оставшись наедин, стояли каждый въ своемъ углу, спиною другъ къ другу — Право, недурно,— сказалъ онъ, самому себ, кивая на картину. Затмъ вдругъ подвинулся къ окну и заглянулъ Роз въ лицо:— Ты плачешь? Я такъ и зналъ.

Она быстро отошла отъ окна и бросилась на стулъ.

Онъ медленно послдовалъ за него и слъ на другой. — Не горюй, Розочка,— сказалъ онъ,— все это пустяки.

Этотъ пріемъ не имлъ успха. Тогда онъ пустилъ въ ходъ другой:— Я тутъ сижу и стараюсь развлечь тебя, а ты и ухомъ не ведешь. Вотъ какъ меня тутъ цнятъ! Да покажи ты хоть чмъ-нибудь, что замчаешь мое присутствіе.

Молчаніе.

— Ну, однако! — воскликнулъ онъ и всталъ. — Я возвращаюсь въ родныя края, такъ оказать, и первымъ долгомъ стремлюсь къ теб…

Роза только ротъ открыла, глядя на него.

А молодой Аренценъ воскликнулъ: — Ну, выбилъ таки изъ тебя искру жизни! Улыбнулась! О, Господи, эта раскаленная мдная улыбка, эти яркія нелинючія губы!..

— Да ты съ ума сошелъ! — не выдержала, наконецъ, Роза.

— Да,— сразу подхватилъ онъ, кивая головой. — Я не перестаю сходить съ ума съ тхъ поръ, какъ вернулся домой. Знаешь-ли ты, что мн разсказали о теб? Что ты невста почтаря Бенони! Слыханное-ли дло? Съ ума сошелъ,— говоришь ты? Нтъ, я разбитъ, уничтоженъ, не существую, умеръ, или нчто въ этомъ род. Я хожу день-деньской и не знаю, за что мн ухватиться, что предпринять,— все, что ни придумаю, никуда не годится. Когда я шелъ сюда сегодня, я объ одномъ молилъ Бога… Молитва была не длинная, да и просилъ я немногаго — только, чтобы съ ума не сойти. Почтарь Бенони! А я-то? Съ ума сошелъ,— говоришь ты? Да, да, я обезумлъ, я боленъ. Я стою тутъ, а на самомъ дл я слегъ! Да, да, кремень и тотъ не выдержалъ бы такого удара.

— Господи Боже мой! — опять вырвалось у Розы на этотъ разъ съ искреннимъ отчаяніемъ:— Ну, есть ли тутъ хоть капля здраваго смысла?

Онъ былъ нсколько озадаченъ этимъ искреннимъ воплемъ, лицо у него передернулось, и онъ спалъ съ тона:— Ну, скажи слово, и я собственноручно накрою шляпой остатокъ своихъ волосъ и уйду.

Она посидла, подумала, потомъ вскинула голову и заговорила: — Хорошо, теперь ужъ все равно. Но я все-таки нахожу, что ты… что не мшало бы теб быть посерьезне. Мн, пожалуй, слдовало бы написать теб о томъ, что вышло здсь у насъ, но… Да, я помолвлена. Надо же было кончить чмъ-нибудь. Да и не все ли равно?

— Не унывай. Давай лучше поговоримъ объ этомъ. Ты вдь знаешь, что мы съ тобой самые лучшіе непріятели въ мір.

— Не о чемъ и разговаривать больше. Мы съ тобой достаточно уже разговаривали. Помнитоя, четырнадцать лтъ тому назадъ начали.

— Да, въ сущности баснословная врность! Сдлай-ка маленькую экскурсію въ исторію человчества и поищи подобнаго примра,— не сыщешь. Такъ вотъ, значитъ, я возвратился въ родные края…

— Слишкомъ поздно. И хорошо, что такъ.

Онъ сталъ серьезне и сказалъ: — Значитъ, голубятня и большой сарай такъ на тебя повліяли?

— Да,— отвтила она,— вообще все вмст, не буду отпираться. А отчасти и самъ онъ. Да и надо же мн было чмъ-нибудь кончитъ. И разъ онъ такъ добивался меня…

Молчаніе. Оба сидли и думали каждый свое. Вдругъ Роза обернулась на стнные часы и сказала:— Не знаю…

— Я знаю! — отозвался онъ и взялся за шляпу.

— А то Маккъ подумаетъ, что мы тутъ сидимъ и мняемся кольцами,— отчеканила она. Но тутъ ее какъ-будто зло взяло, и она порывисто спросила:— А скажи мн, ты вдь могъ бы сдать эти свои несчастные экзамены еще года три-четыре тому назадъ, какъ говорятъ?

— Да,— отвтилъ онъ, какъ будто сконфуженный,— но тогда нашей врности было бы всего одиннадцать лтъ.

Она сдлала усталое движеніе рукой и встала. Онъ простился, не подавая руки, и прибавилъ: — Я-то не придаю этому значенія… но что, если бы и я теперь постарался насчетъ недвижимости?

— Ты? Ты постарался бы?..

— Нтъ, ради Бога,— это не манифестъ. Я только говорю, что цлью моего честолюбія становятся отнын голубятня и сарай!

XI.

Къ Пасх пріхало на побывку много рыбаковъ. Они привезли семьямъ крупной Лофотенской трески,— одна лодка могла захватить съ собой рыбы для десятка семействъ,— и поклоны отъ оставшихся на промыслахъ. Бенони не могъ пріхать самъ, такъ какъ у него на рукахъ было три судна, и послалъ за себя Свена Дозорнаго, довривъ ему шлюпъ съ грузомъ рыбы для Макка, а для Розы Барфодъ золотое кольцо и золотой крестикъ. Но Роза уже опять находилась дома, такъ что посланному пришлось для исполненія порученія пуститься въ длинный путь черезъ общественный лсъ въ сосдній приходъ. Къ посылк было приложено и письмецо.

Свенъ остался провести на пасторскомъ двор первые дни Пасхи. Этотъ блокурый, съ такой блой кожей, парень, по обыкновенію, принесъ съ собой веселье и готовъ былъ пть сколько угодно. А какой онъ былъ сильный! Натаскалъ воды и для хлва и для кухни.

Роза пришла въ людскую какъ разъ, когда онъ распвалъ, и сказала:— Продолжай!

Свенъ не заставилъ себя упрашивать и продолжалъ псню ночныхъ сторожей:

Средь нашихъ братьевъ много

морскія пашутъ волны,

опасна ихъ дорога,

ихъ ночи страховъ полны.

О, Боже, путь ихъ сгладь,—

часы пробили пять,—

верни семь опять!

— А здшній народъ не поетъ,— затараторилъ онъ.— Совсмъ зврье. Встртишь кого-нибудь, спросишь: уметъ ли онъ пть,— нтъ! Иной разъ прямо зло возьметъ.

— А ты все время распваешь? — спросила его одна изъ двушекъ.

— Еще бы! Я никогда не тужу, смюсь, да и все тутъ. Сколькимъ людямъ на свт живется хуже моего, они пусть и тужатъ. Впрочемъ, Гартвигсенъ поетъ,— я долженъ признаться.

— Разв? — внезапно спросила Роза.

— Какъ же! Какъ возьметъ молитвенникъ, да заведетъ псаломъ — никто его не перетянетъ.

— Онъ и на Лофотенахъ часто поетъ?

— Какъ же! Гартвигсенъ — онъ поетъ!

— Поблагодари его за посылку,— сказала Роза.

Свенъ поклонился. Молодецъ былъ этотъ Свенъ, изъ городскихъ, его учили вжливости. А, поклонившись, онъ сказалъ:— Благодарствуйте! Врно, будетъ и письмецо?

— Нтъ, едва-ли,— отвтила Роза.— О чемъ отсюда писать?

— Пожалуй, что такъ,— сказалъ Свенъ, не безъ нкотораго удивленія.

Да, Роза ршительно не знала, о чемъ ей писать жениху. Она примрила кольцо, оно оказалось впору, но какой тяжелой стала ея рука отъ этого толстаго кольца! И вся рука казалась точно чужою. Потомъ она принялась разглядывать крестъ,— большой золотой крестъ, какіе было въ мод носить на черной шейной бархатк. Впрочемъ, у Розы уже былъ крестикъ, ей подарили его къ конфирмаціи. Первый день Пасхи она все-таки походила въ обновкахъ, но потомъ сняла ихъ и спрятала. Письмо она прочла всего разъ, она въ сущности ничего другого и не ожидала, но перечитывать письмо не стала.

А, пожалуй, все-таки слдовало послать Бенони пару словъ, поблагодарить? Да, это было бы не лишнее. И вечеромъ она присла и написала, что ‘шлетъ сердечное спасибо дорогому Бенони, хотя уже такой поздній часъ’… и такъ дале. ‘Кольцо мн впору, а въ крестъ я продла черную бархатную ленточку’… и такъ дале. ‘Вс мы здоровы, а меня теперь сильно ко сну клонитъ. Спокойной ночи! Твоя Роза’.

На другой утро она хотла отдать это письмецо, но оказалось, что Свена уже нтъ. У Свена вдь было еще письмо къ Макку въ Сирилундъ, а шелъ уже третій день Пасхи, такъ приходилось спшить.

Свенъ Дозорный опять шелъ лсомъ, распвая, болтая самъ съ собой, раздумывая о томъ, о семъ и передергивая плечами. Въ дорог онъ пробылъ недолго, пришелъ въ Сирилундъ еще засвтло, хотя дни и стояли короткіе. Онъ отдалъ письмо Макку и получилъ приказъ переночевать, чтобы дождаться отвта.

Въ письм Бенони къ Макку сообщалось о цнахъ на треску, печень, икру и соль, сколько груза уже закуплено и сколько еще имется въ виду. Дальше говорилось, что онъ продалъ порядочно сельдей для наживки, и по хорошей цн. Въ конц же письма Бенони, какъ человкъ, собирающійся жениться, спрашивалъ насчетъ клавесина въ большой горниц и розоваго рабочаго столика въ маленькой: мы уступитъ ли Маккъ ему эти вещи и какъ дешево? На Лофотенахъ не купишь ни такой музыки, ни такого столика, кром разв простыхъ сосновыхъ, а зa такимъ Роза не станетъ шить, поэтому Маккъ оказалъ бы ему услугу… ‘Съ почтеніемъ Б. Гартвигсенъ со шкуны’.

Маккъ написалъ въ отвтъ, что ему, конечно, жаль разстаться съ клавесиномъ и рабочимъ столикомъ, но изъ расположенія къ самому Бенони, а также потому, что его милая крестница вздыхала по этимъ вещамъ и, пожалуй, жить безъ нихъ не могла, онъ ихъ уступитъ за сходную цну…

Свенъ расположился вечеромъ въ людской, плъ псни и забавлялъ всхъ. Сначала бойкій парень устроился было на чердак надъ людской,— подъ предлогомъ, что смертельно усталъ съ дороги. На чердак оказалась постель, начинались такія пріятныя сумерки, лежать было такъ славно, тепло, что Свенъ отлично могъ бы выспаться… Но у него терпнія не хватило пролежать тамъ больше часа, и онъ опять шмыгнулъ внизъ. Въ людской уже зажгли огонь, но у самаго входа на лстницу Свенъ наткнулся на очень горячаго человка,— это былъ старшій изъ дворовыхъ работниковъ, и между ними завязалась любопытная перебранка.

— Взять да вытолкать тебя въ шею! — сказалъ работникъ.

Свенъ расхохотался и отвтилъ только:— Ну-ка!

— Я приставленъ слдить за порядками въ людской. Самъ Маккъ такъ веллъ.

— А что же я такое сдлалъ?

— Ты лазилъ на чердакъ… Какъ разъ оттуда идешь… Якобина! — крикнулъ работникъ наверхъ.

— Чего? — отозвалась сверху Брамапутра.

— Слышишь? Она тамъ.

— А мн-то какое дло! — отвтилъ Овенъ. — Я спалъ тамъ съ дороги.

— Беззаконно спалъ! Якобина замужемъ за Оле.

— А я почемъ зналъ? Я тутъ чужой, городской человкъ.

— Нтъ, я теб скажу, кто ты: живодеръ, который шляется изъ двора во дворъ,— заявилъ работникъ.

— Тебя бы плетьми угостить за твой языкъ!— отвтилъ Свенъ.

— А тебя вздуть до полусмерти! — разъярился работникъ.— Понялъ, что я сказалъ? Вздуть!

— Обзывать людей живодерами — да это уголовщина! Во всякомъ порядочномъ город на тебя бы надли за твою ругань колодки! — не оставался въ долгу Свенъ.

Брамапутра спросила сверху изъ-за чего они ссорятся. Какъ только у Свена оказался стоющій вниманія свидтель, задора въ немъ еще прибавилось, и онъ подступилъ съ кулаками къ самому носу работника:— Ежели ты сейчасъ же не уберешься, я теб нагрю уши!

Брамапутра спустилась совсмъ внизъ,— безстрашная, курчавая и любопытная.— Да вы совсмъ спятили! — сказала она.

— А ты напрасно такъ поддаешься,— предостерегающе обратился къ ней работникъ. — Смотри, Оле твой вдь только въ отлучк, небось, вернется.

Свенъ только взглянулъ, и видно было, что ему недолго перейти отъ словъ къ длу: — Что ты сказалъ? — спросилъ онъ.

— Ничего,— отвтилъ работникъ,— я не стану много разговаривать, а возьму да вышвырну тебя вонъ!

Брамапутра вмшалась въ дло, продла свою руку подъ локоть работника и оттащила его въ сторону.— Будетъ вамъ! Есть изъ-за чего! — сказала она.— Сегодня же Пасха и все такое… Пойдемъ лучше со мной!

И работникъ пошелъ съ ней въ людскую.

Свенъ остался въ сняхъ, насвистывая и раздумывая. На самомъ дл на ум у него была не Брамапутра, а Элленъ Горничная. Онъ видлъ ее нсколько разъ, шутилъ съ ней и оказывалъ разныя маленькія любезности. ‘Ну, да, врно, она придетъ посл’, подумалъ онъ и тоже двинулся въ людскую. Вотъ тогда-то онъ и поднялъ тамъ возню, принялся пть и выкидывать разныя штуки. А Элленъ Горничная, дйствительно, пришла, немного погодя, и осталась до поздняго вечера. Да, не будь Пасха, пожалуй, сразу пустились бы въ плясъ.

Въ самый разгаръ веселья вошелъ Маккъ съ письмомъ въ рукахъ. Въ людской сразу наступила мертвая тишина, и каждый пожелалъ очутиться гд-нибудь подальше,— такое почтеніе внушалъ къ себ старый хозяинъ. Но Маккъ даже не поглядлъ по сторонамъ, ему не къ лицу было показаться передъ слугами мелочнымъ придирой.

— Вотъ, передай это письмо Гартвигсену,— сказалъ онъ только, обращаясь къ Свену.

Тотъ взялъ письмо, поклонился, какъ слдуетъ, и сказалъ, что передастъ непремнно.

Маккъ повернулся и вышелъ.

Съ минуту еще длилась тишина, а тамъ опять пошло веселье, да еще пуще прежняго,— у всхъ какъ будто отлегло на сердц. Еще бы! Самъ Маккъ былъ тутъ,— вонъ онъ гд стоялъ, а говорилъ словно одинъ изъ нихъ. Ахъ этотъ Маккъ!

Свенъ закричалъ:— Давайте споемъ: ‘Ой вы, сорозскія двушки красныя!’ Да хорошенько подтягивайте! Не забудьте, что посл каждаго стиха, какъ только я кончу, вы вс должны подхватывать хоромъ, этакъ скороговоркой: ой вы, сорозскія двушки красныя! Такъ меня учили. Ну, я затягиваю…

— А не поплясать ли намъ кстати? — разошлась Брамапутра. Въ ней словно бсъ сидлъ.

Старшій работникъ зловще процдилъ:— Да, да, Оле твой пока на Лофотенахъ, но…

— Ну, и цлуй меня со своимъ Оле! — отвтила Брамапутра, такъ и извиваясь передъ нимъ со своими кудряшками. Ужъ больно ее разбирала охота поплясать.

Работникъ размякъ, поглядлъ на нее и промолвилъ:— Да, не будь Пасха…

— Ну, и цлуй меня со своей Пасхой! — опять бросила ему Брамапутра.

Тогда работникъ не вытерплъ, выступилъ на середину комнаты и принялся кружить Брамапутру. А онъ былъ молодецъ плясать, не изъ слабосильныхъ. Посл нихъ вышли Свенъ Дозорный съ Элленъ Горничной, а за ними еще дв пары. Послали за парнемъ съ гармоникой, и наладилась заправская вечеринка, всмъ было весело. А двое сдыхъ призрваемыхъ, Фредерикъ Менза и Монсъ, сидли въ углу и глядли на все, словно два бездыханныхъ тла съ того свта. Время отъ времени они болтали другъ съ другомъ, спрашивали и отвчали, словно въ этомъ и впрямь была какая-нибудь надобность. Да, они выжили изъ ума, но на веселый ладъ, какъ заправскіе архиплуты. Имъ, пожалуй, чудилось, что горница изловила всхъ этихъ людей и кружитъ ихъ, вотъ они порой и хватали своими безпомощными руками воздухъ, чтобы привести горницу въ повиновеніе.

А Свенъ Дозорный съ Элленъ Горничной куда двались? Они улизнули въ укромный уголокъ и шушукались тамъ. Онъ два раза обнялъ и поцловалъ ее. Ахъ, какая у нея была тоненькая талія! И какое милое имячко! И вся она была такая славненькая!.. И стоило ему шепнуть ей пару нжныхъ словъ, какъ и у нея глаза заискрились, и она тоже влюбилась въ него. Ахъ, въ ней все было прелестно! — У тебя такія маленькія холодныя ручонки,— такъ славно взять ихъ въ свои и согрвать…— сказалъ онъ. — А какое легкое имячко Элленъ, совсмъ датское имя!

Какъ они были молоды и какъ влюблены оба!

На другой день Свенъ Дозорный отправился обратно на Лофотены.

XII.

Молодой Аренценъ предпринялъ далекій путь. Вставъ спозаранку, онъ около полудня добрался уже до середины общественнаго лса, по дорог въ сосдній приходъ. Шелъ онъ пшкомъ, была суббота, погода стояла мягкая.

Что такъ всколыхнуло ученаго человка? По какой причин молодой Аренценъ, этотъ избалованный шалопай, столь не любившій себя безпокоить, вдругъ взялъ на себя такой трудъ? Богъ его знаетъ! Самъ-то молодой Аренценъ, впрочемъ, говорилъ себ, что иметъ въ виду дловые интересы. Разв не посщалъ онъ по воскресеньямъ свою приходскую церковь ради обновленія знакомствъ? Ну вотъ, а завтра, по той же причин, пойдетъ въ сосднюю. У молодого Аренцена было на ум утверждать законъ и право не въ одномъ своемъ приход. Но вдь до весны не на что было расчитывать,— вс мужчины на Лофотенахъ, и вс рыбацкія селенья безъ денегъ. Изъ-за чего же онъ хлопоталъ сегодня?

Молодой Аренценъ сбилъ снгъ съ пня и устроилъ себ сиднье. Потомъ закусилъ изъ походной сумки и здорово хлебнулъ изъ бутылочки. Хлебнулъ онъ и еще, и еще, пока не опорожнилъ бутылки, тогда онъ швырнулъ ее далеко въ снгъ. ‘Вотъ котомка-то и полегче стала — безъ бутылки’, подумалъ молодой Аренценъ. О пустой бутылк онъ не жаллъ,— у него была въ запас полная.

А какъ славно, какъ тихо въ лсу и въ пол въ такой вотъ зимній день! Совсмъ не скучно побывать тутъ разокъ, напротивъ, даже преинтересно,— именно разокъ.

Чу! Молодой Аренценъ поднялъ голову и сталъ вглядываться,— ему послышались шаги. Да, навстрчу идетъ кто-то… Вотъ такъ удача! Роза!

Они поздоровались, оба пораженные встрчей.

— Ты къ намъ? — спросилъ онъ.

— Да. А ты къ намъ?

— Я въ своихъ интересахъ… Мн нужно завести знакомства въ разныхъ приходахъ.

Роза тоже сочла нужнымъ объясниться: — А я въ Сирилундъ. Я еще не гостила тамъ въ ныншнемъ году.

Но по мр того, какъ первое удивленіе отъ неожиданной встрчи проходило, каждому становилось все досадне, что вздумалось пуститься въ путь какъ разъ сегодня. И какъ это они не могли удержаться подольше! Ну, да Роз-то еще было не такъ неловко: всмъ извстно, что она еще со временъ Эдварды, когда сама ходила въ коротенькихъ платьицахъ, то и дло гостила въ Сирилунд. А вотъ молодому Аренцену было ужасно обидно… Ну что бы ему переждать денекъ — хоть до завтра! Однако, онъ былъ не таковскій, чтобы не выпутаться.

— Я собственно расчитывалъ, что ты уйдешь изъ дому какъ разъ сегодня,— сказалъ онъ.

— Да?

— Потому и пошелъ. Я нарочно все приноравливался — попасть къ вамъ въ церковь, когда тебя не будетъ.

Прозрла она или нтъ его уловку, но разсмялась и поблагодарила.

— Я смекнулъ, что теб не любо… Вотъ и хотлось угодить теб разокъ.

— Что-то ты ужъ больно серьезенъ сталъ,— подозрительно сказала она. — По-твоему, это красиво, что ты норовишь придти къ намъ, когда меня нтъ дома?

Но и старому притворщику становилось уже не по себ подъ личиной серьезности.— Если ты принимаешь это такъ, то я лучше поверну и пойду съ тобой,— объявилъ онъ.

Они прошли рядомъ нсколько шаговъ…

— Нтъ,— сказала она,— тогда ужъ лучше поверну я. У меня вдь нтъ тамъ никакихъ дловыхъ интересовъ.

И они опять повернули и направились въ приходъ Розы.

Они шли и перебрасывались словами, ни въ чемъ не прекословя другъ другу. Но вотъ, молодой Аренценъ сталъ ослабвать отъ добрыхъ глотковъ изъ бутылки.

— Ступай себ… У меня что-то попало въ сапогъ,— сказалъ онъ, отставая.

Роза прошла немножко и пріостановилась. Онъ догналъ ее легкими шагами, какъ заправскій танцоръ, и отпустилъ какую-то шуточку насчетъ хромоногихъ. Потомъ вдругъ сразу накинулся на нее съ вопросомъ: продолжаетъ ли она состоять въ невстахъ почтаря Бенони?

Да, продолжаетъ. И ни слова объ этомъ.

— Ты же знаешь, что это блажь?

Она какъ будто собиралась огрызнуться, но почему-то прикусила языкъ, напустивъ на себя видъ благонравной барышни. — Гы,— только промолвила она. Въ глубин души она, пожалуй, была согласна съ нимъ

Они усердно шагали дальше. Вотъ и два часа, вотъ и три, на скалахъ становилось свжо, на неб начали поблескивать звзды. Молодой Аренценъ опять понемножку заводилъ разговоръ. По правд сказать, онъ опять ослаблъ, на бду онъ зарядился съ утра,— теперь оставалось только продолжать подкрпляться. Пьяницей онъ не былъ, а кутнуть былъ не прочь и полагалъ, что въ дорог не худо выпитъ… Вотъ и четыре часа, дорога пошла подъ гору, въ лсу становилось тепле, земля чернла…

— Пожалуй, что и блажь,— молвила вдругъ Роза.

Ему пришлось хорошенько подумать, чтобы припомнить, о чемъ онъ говорилъ давеча и съ чмъ она теперь согласилась.— Ну да, блажь, отозвался онъ.— Разв онъ теб пара? Блажь.

— Но не теб это говорить,— горячо возразила она.— И очень скверно съ твоей стороны говорить такъ!

— Ну, и не буду… И, чортъ побери тоже — тащиться такую даль съ непривычки! Теперь что-то такое стряслось съ подтяжками… Ты подожди меня впереди.

Она продолжала идти. Когда онъ догналъ ее, прямо надъ ихъ головами взошелъ мсяцъ. Вечеръ выдался чудесный.

— А вотъ и мсяцъ,— сказалъ молодой Аренценъ, снова подбодрившійся и готовый завести тары-бары. Вдругъ, онъ протянулъ руку впередъ, остановился и сказалъ:— Слушай, буря тишины! — и опять затараторилъ съ легкимъ сердцемъ: — Да, подумай только,— полный мсяцъ! Такъ и пялитъ на тебя глаза. А теб, пожалуй, неловко, когда на тебя такъ глядятъ?

— Почему это?

— Да какъ-же,— бывшая невста почтаря Бенони.

Она не отвтила. Нтъ, съ чего это она стала такой благовоспитанной и не наговоритъ ему какихъ-нибудь рзкостей? А вдь молодой Аренценъ сказалъ: б_ы_в_ш_а_я невста. Какъ будто это дло уже прошлое.

— Борре эккедъ {Добрый день!},— услыхали они чей-то голосъ.

— Ибмель адде {Дай Богъ!},— разсянно откликнулась Роза.

Это былъ лопарь Гильбертъ, онъ шелъ въ Сирилундъ.

— Кланяйся отъ насъ! — сказалъ молодой Аренценъ.

И Гильбертъ поклонился,— нечего сказать! Пришелъ въ одинъ домъ, въ другой, въ третій и везд болталъ то же самое:— Ну, видно, у Бенони съ пасторской Розой ничего не выйдетъ.

О, лопарь Гильбертъ мастерски разнесъ новость этого луннаго вечера!

‘И надо же было этому Гильберту попасться мн навстрчу какъ разъ сегодня? Удивительно!’ — задумалась Роза.

Они пришли на пасторскій дворъ. Молодого Аренцена приняли, какъ почетнаго гостя. Ужинъ былъ хорошій, пуншъ крпкій, и поздно засидлись хозяева съ гостемъ. Когда пуншъ началъ понемножку дйствовать, мать Розы не разъ отъ души посмялась, слушая веселую болтовню молодого Аренцена.

— Врно, ваша матушка теперь очень довольна?— спросила она,

— Ахъ, она мн покоя не даетъ своими заботами, увряю васъ.

Пасторша улыбнулась и постаралась извинить бдную женщину,— она вдь мать.

— Представьте, она навязываетъ мн по дв пары рукавицъ!

— Бдняжка!

— Бдняжка? Да, не будь я такъ живучъ, не сдобровать бы мн!

Тутъ пасторша разсмялась отъ души. Какой этотъ законникъ веселый малый!

Пасторъ съ пасторшей ушли на покой, а молодой Аренценъ съ Розой просидли еще долго. Они отлично поладили, и молодой Аренценъ сталъ куда серьезне. Роза еще никогда не слыхала, чтобы онъ говорилъ такъ дльно и связно. Въ сущности, оба считали, что все-таки они пара, а эта выдумка насчетъ Бенони просто блажь. Старая четырнадцатилтняя привычка брала свое, и ничто не могло быть естественне. Молодой Аренценъ, не стсняясь, говорилъ о будущемъ. Разумется, они заживутъ хорошо, заведется у нихъ и голубятня, и сарай для рыболовныхъ снастей, хе-хе! Гостившіе дома въ Пасху рыбаки, видно, уже оповстили на Лофотенахъ о его прізд: онъ уже усплъ получить отъ своихъ односельчанъ нсколько писемъ съ просьбами о помощи.

— Подумай! Не могли даже потерпть пока вернутся домой,— боялись, что противникъ перетянетъ меня на свою сторону. Хе-хе!

Роза на это сказала: — Но что же мн длать съ Бенони?

— Въ самомъ дл — что теб съ нимъ длать?— отвтилъ молодой Аренценъ, придавая ея словамъ совсмъ иной смыслъ.— Попросту бросить!

Роза покачала головой.— Нельзя. То-есть, конечно, мн придется покончить съ нимъ такъ или иначе, но… Надо написать ему.

— Ни-ни! Совсмъ не нужно.

— Еще на-дняхъ я опять получила отъ него письмо. Постой, я сейчасъ покажу теб. Я еще не отвтила, и это будетъ такъ трудно…

Роза пошла за письмомъ. При этомъ вспомнила про кольцо и крестъ, вспомнила и пристройку и большую спальню,— все, вдь, было сдлано для нея. Потомъ она вспомнила еще какое-то число въ середин лта.

— Оно немножко чудно написано,— сказала она, какъ бы извиняясь передъ молодымъ Аренценомъ, и развернула письмо. Роза была серьезна и даже грустна,— Да, впрочемъ, тутъ дло не въ словахъ и не въ буквахъ,— прибавила она.

— А въ чемъ же?

— Въ смысл,— отрзала она, чтобы предупредить всякія насмшки.

Но письмо Бенони было написано такъ ходульно… О, какъ трудно было не посмяться надъ этимъ курьезнымъ посланіемъ! Онъ писалъ, что, по-правд сказать, ему больно неохота браться за перо, но прежде всего онъ долженъ сказать, что здоровъ. Затмъ, онъ былъ такъ опечаленъ ея молчаніемъ со Свеномъ Дозорнымъ, отъ двухъ ея строкъ ему хватило бы радости на всю зиму, но врно она была не въ такихъ обстоятельствахъ, чтобы написать. Что же касается груза, то онъ все закупилъ по мр силъ и разсудка, и всегда соблюдалъ интересы Макка, но многіе скупщики взвинчивали цны… ‘Долженъ также сообщить теб, что пріобрлъ у одного здшняго хозяина дв пары голубковъ для нашей голубятни къ весн. Два блыхъ и два сизыхъ. Изъ этого видишь, что ты всегда и вчно у меня въ мысляхъ, и что я вренъ теб по гробъ. Возлюбленная Роза, ежели теб вздумается написать мн разокъ, то не забудь проставить имя шкуны Фунтусъ, а то здсь много шкунъ и судовъ по всему морю. А какъ я буду благодарить тебя и благословлять и спрячу, какъ цвтокъ, у себя на груди. Изъ новостей могу теб сообщить, что намъ дали отличнаго пастора, онъ посщаетъ и насъ всхъ на судахъ и рыбаковъ въ самыхъ бдныхъ лодчонкахъ. А мы вдь тутъ день-деньской на мор въ смертельной опасности. Каждую минуту можемъ ожидать призыва. Такъ, въ прошлую среду, посл обда, перевернулась одна лодка съ Гельгеланда, и одинъ изъ команды Андреасъ Гельгесенъ утопъ. Другихъ сняли съ киля, но они потеряли все свое добро и снасти. Закончу на этотъ разъ свое нижайшее посланіе и попрошу тебя прислать мн ласковый отвтъ, такъ какъ люблю тебя, какъ могу и умю. Но, когда ты избрала меня въ спутники своей жизни, то не за мою знатность или ученость, а за мое бдное сердце. Еще одну вещь я хотлъ скрыть отъ тебя и не говорить раньше, чмъ вернусь домой, но теперь раздумался и лучше сообщу, что я уже писалъ два раза Макку и получилъ два отвта, и мы съ нимъ уже поршили, такъ что я купилъ музыку, на которой ты играешь, и розовый швейный столикъ изъ маленькой горницы. Я перевезу ихъ въ нашъ домъ и это будетъ теб маленькая память отъ меня, когда я вернусь. Будь здорова и напиши скорй. Твой Б. Гартвигсенъ,— мое имя, имя шкуны Фунтусъ’.

— Господи Твоя воля,— прямо не врится, что это человкъ писалъ! — сказалъ молодой Аренценъ, вытаращивъ глаза.

— Ну, я этого не нахожу,— замтила Роза. Но ей было очень неловко, и она сейчасъ же спрятала письмо въ карманъ.

— ‘Изъ новостей могу теб сообщить, что намъ дали отличнаго пастора’,— пробормоталъ онъ, косясь на Розу.

— Ахъ, зачмъ я показала теб! — вырвалось у нея съ досадою.

Она, сердитая, сконфуженная, принялась прибирать что-то, а онъ не могъ удержаться, чтобы еще разокъ не поддразнить ее:— Какъ бишь его звали, того гельгеландца, который утопъ? Андреасъ Гельгесенъ, кажется? Смотри, не забудь!

Роза отвтила изъ глубины комнаты:— Ты не смотришь на то, сколько онъ сдлалъ для меня. Теперь вдобавокъ еще купилъ клавесинъ и рабочій столикъ мадамъ Маккъ.

— Да, теперь теб ужъ не видать ихъ!

— Я не къ тому говорю, что мн ихъ не видать, а къ тому, что онъ купилъ ихъ, вошелъ въ такіе расходы. Нтъ, это ужасно гадко съ моей стороны… я готова плакать.

— Эхъ,— раздражительно сказалъ онъ, и всталъ.

Розу взорвало.— Что ты сказалъ? Неужто у тебя и сердца нтъ? Нтъ, теперь ужъ я напишу ему непремнно, сейчасъ же пойду наверхъ и напишу заодно. Пусть хоть получитъ отъ меня письмецо за все добро, котораго онъ желалъ мн.

— А я захвачу съ собой письмо завтра утромъ,— сказалъ молодой Аренценъ.

XIII.

На другое утро молодой Аренценъ снова предложилъ захватить съ собой письмо къ Бенони, но Роза отказалась:— Нтъ, ты попросту оставишь его у себя.

— Да,— согласился онъ.— А ты и въ самомъ дл написала?

— Въ самомъ дл? Разумется.

— Но посылать его все-таки не слдуетъ. Нельзя выдавать противъ себя такіе документы.

— Поди ты съ твоими разсужденіями! Письмо будетъ послано.

Когда служба въ церкви отошла, и молодой Аренценъ усплъ хорошенько показаться всмъ на церковномъ холм, было уже поздно отправляться восвояси, и пришлось ему согласиться еще разъ переночевать у пастора. Зато Роза пообщала сопровождать его на другой день въ Сирилундъ.

Въ понедльникъ утромъ они и отправились въ путь, запасшись сумкой со състнымъ и дорожной фляжкой. Роза взяла съ собой и свое письмо къ Бенони. Она все еще твердо намревалась сдать его на почту.

Когда они дошли до селенья, Роза свернула по направленію къ Сирилундской усадьб, а молодой Аренценъ въ кистерское жилище. Они окончательно поладили. Передъ тмъ, какъ разстаться, Роза потребовала, чтобы онъ назначилъ срокъ, когда они повнчаются, онъ отвтилъ, что пусть она сама назначитъ, и она предложила двнадцатое іюня — когда кончается сушка трески. На томъ и поршили…

Въ недолгомъ времени рыбаки вернулись съ Лофотенскихъ промысловъ, а за ними и Бенони и другіе шкипера съ гружеными судами. Треску сразу отправили къ сушильнымъ площадкамъ на берегу, гд ее сначала промывали, а потомъ сушили на скалахъ.

Съ послднимъ почтовымъ пароходомъ прибылъ еще диковинный господинъ, иностранецъ въ клтчатомъ костюм и съ большимъ складнымъ удилищемъ, которое можно было разбирать на части и опять собирать. Это былъ англичанинъ, по имени Гью Тревельянъ, а лтъ ему могло быть отъ сорока до пятидесяти. Онъ сейчасъ же отправился къ скаламъ, гд сушили треску, и наблюдалъ тамъ за промываньемъ рыбы два дня подъ рядъ, съ ранняго утра до поздняго вечера. Онъ не говорилъ ни слова и никому не мшалъ. Арнъ Сушильщикъ, поставленный надсмотрщикомъ, подошелъ къ англичанину, поздоровался и спросилъ, что онъ за человкъ. Но англичанинъ какъ будто и не замтилъ его. Съ иностранцемъ былъ парнишка, который таскалъ за нимъ чемоданчикъ, за что получилъ новенькій далеръ. Объ эту пору парнишка готовъ былъ свалиться съ ногъ отъ голода,— цлый день ничего не лъ, Арнъ Сушильщикъ далъ ему перекусить изъ своей котомки и сталъ разспрашивать — что это за господинъ?

— Не знаю,— отвтилъ парнишка,— когда приказываетъ что-нибудь, такъ говоритъ словно мой меньшой братишка, а когда я спрошу его — не изъ чужихъ ли онъ краевъ, то ничего не говоритъ.

— Не изъ комедіантовъ ли, вотъ какіе по ярмаркамъ бродятъ? — высказалъ догадку Арнъ Сушильщикъ…

Англичанинъ стоялъ, опираясь на сложенное удилище, покуривалъ трубку и смотрлъ на работу. При этомъ онъ то и дло открывалъ свой чемоданчикъ и потягивалъ изъ бутылки. Батюшки, какъ онъ тянулъ! И глаза у него при этомъ становились такіе неподвижные… За день онъ выпилъ дв бутылки, и подъ конецъ сталъ время отъ времени присаживаться на камни,— ноги у него подкашивались. Черезъ два дня, когда промывка кончилась, диковинный Гью Тревельянъ взялъ съ собой парнишку и пошелъ. По дорог онъ останавливался тамъ-и-сямъ, заглядывалъ внизъ въ обрывы и подымалъ камешки, которые взвшивалъ на рук прежде, чмъ бросить. Возл дома Бенони онъ опять весьма тщательно осмотрлъ горы и заставилъ парнишку отломить ему нсколько камешковъ, которые сунулъ въ чемоданъ. Затмъ онъ пожелалъ пройти въ сосдній приходъ, и парнишка повелъ его по общественному лсу, черезъ кряжъ, за что получилъ два далера. Тамъ англичанинъ составилъ свое удилище и принялся удить лососей въ большой рк. Удилище было съ колесикомъ, на которое наматывалась леса и вытягивала рыбу изъ воды. Вечеромъ онъ зашелъ въ ближайшій крестьянскій дворъ и попросилъ позволенія попользоваться плитой, самъ сварилъ себ рыбу и сълъ ее. Посл того пришелъ къ хозяевамъ съ горстью серебряныхъ монетъ расплатиться. И хозяинъ двора, Мареліусъ изъ Торпельвикена, заключилъ съ иностранцемъ условіе на свободную рыбную ловлю въ теченіе всего лта за что выручилъ цлую кучу серебра,— англичанинъ не скупился. Лтомъ англичанину приходили письма, а на адрес стояло и ‘Hon.’ и ‘Sir’, такъ что онъ, видимое дло, былъ не изъ простыхъ. Поселился онъ неподалеку отъ двора Мареліуса, въ маленькой хижин, выселивъ ея бдныхъ хозяевъ за хорошую плату. Цлыхъ два мсяца англичанинъ воздерживался, потомъ послалъ за водкой въ Сирилундъ и здорово пилъ дв недли, потомъ опять крпился до самой осени. Но молчаливымъ какъ былъ, такъ и остался.

Вотъ единственное необыкновенное событіе, которое случилось въ тхъ краяхъ, а то все шло своимъ порядкомъ, какъ всегда: Маккова треска сохла помаленьку, женщины и дти, занимавшіяся сушкой, получали свою поденщину, и въ рыбачьихъ хижинахъ появлялись монеты въ большое подспорье бднымъ людямъ…

А Роза то гостила въ Сирилунд, то жила дома, но часто гуляла со своимъ женихомъ, молодымъ Аренценомъ. Письмо къ Бенони осталось не отосланнымъ. Правда, сгоряча Роза твердо ршила сдать письмо на почту, но понемногу жаръ ея остывалъ, и письмо залежалось, наконецъ, она взяла и спрятала его. Все-таки, пожалуй, Николай былъ правъ, говоря, что не слдуетъ отправлять такихъ писемъ. И въ конц концовъ она даже перестала чувствовать себя такой виноватой: что-же, пусть теперь Бенони понесетъ свой крестъ, какъ она несла свой четырнадцать лтъ, такова жизнь! Но крестному отцу Макку Роза не разъ порывалась признаться во всемъ, да онъ и слушать не хотлъ.— Я въ этихъ длахъ ничего не смыслю,— говорилъ онъ, отмахиваясь. А, небось, батюшка крестный смыслилъ тогда, когда сосваталъ ее за Бенони? Да чего тамъ! Маккъ-то ужъ наврно самъ догадался обо всемъ. Все селеніе только объ этомъ и толковало, осторожный намекъ лопаря Гильберта разросся въ цлый потокъ сплетенъ. Да Роза ничего и не имла противъ того, чтобы люди узнали все, такимъ образомъ, сама она была избавлена отъ всякихъ объясненій.

Но, навщая Сирилундъ, Роза не всегда чувствовала себя спокойной,— когда-нибудь да долженъ былъ наступить расчетъ.

Бенони же, какъ только вернулся домой, заторопился перевезти въ свой домъ клавесинъ и рабочій столикъ. Маккъ только поставилъ условіемъ, чтобы перевозка состоялась попозже вечеромъ. Въ остальномъ Маккъ оказался сговорчивъ и не заломилъ цны, назначивъ за эти наслдственныя сокровища, которымъ въ сущности цны не было, всего триста далеровъ.

Но Бенони попятился даже передъ такой суммой, сказавъ, что у него не наберется столько наличныхъ. Маккъ только вскинулъ голову и сказалъ:— Милйшій Гартвигсенъ, у насъ съ тобой вдь свои счеты… Ахъ, да, кстати: ты купилъ столовое серебро, позаботился насчетъ этого?

— Я купилъ ей кольцо и крестъ,— отвтилъ Бенони, вертя на пальц правой руки свое новое золотое кольцо.

— А серебра не купилъ? Чмъ же она будетъ сть у тебя? — спросилъ Маккъ.

Бенони взялся за свою гриву и не зналъ, что сказать въ свое оправданіе.

Маккъ продолжалъ: — Конечно, можно обойтись и тмъ, что у тебя есть, и Роза, врно, не отказалась бы пость и роговой ложкой въ случа нужды. Но дло-то въ томъ — разв ты, Гартвигсенъ, такой ужъ бднякъ, чтобы предложить ей роговыя ложки и желзныя вилки?

— Я, по-правд сказать, не подумалъ объ этомъ,— пробормоталъ Бенони обезкураженный.

И Маккъ объявилъ коротко и ршительно: — Я уступлю теб кое-что изъ своего серебра. — Потомъ, взявъ гусиное перо, началъ высчитывать что-то.

Бенони поблагодарилъ за помощь, за то, что Маккъ вывелъ его изъ непріятнаго затрудненія. Да и что ни говори, хорошо имть въ дом собственное серебро къ свадьб…— Но не надо лишняго,— сказалъ онъ Макку,— чтобы не выше моихъ средствъ… ежели вы это сейчасъ высчитываете.

— Я не насчитаю лишняго на такого бдняка, какъ ты,— сказалъ Маккъ, желая польстить ему.— Но стыдно теб представляться! Итакъ, за сто далеровъ ты можешь имть самое необходимое…

— Тогда выйдетъ уже четыре сотни? — спросилъ Бенони.— У меня нтъ такихъ денегъ.

Маккъ принялся писать.

— Вы только не вычитайте этихъ четырехъ сотенъ изъ пяти тысячъ! — закричалъ Бенони.— Запишите отдльно. Я заплачу вамъ при первой возможности.

— Хорошо…

Теперь Бенони сталъ обладателемъ многихъ драгоцнностей, и ему было и диковинно и пріятно поглядывать на нихъ, расхаживая по горниц. Одну изъ ложекъ и одну изъ вилокъ, которыя показались ему красиве другихъ, онъ отложилъ для Розы,— она будетъ ими кушать каждый день, и ихъ не надо мшать съ другими. Онъ примрилъ ихъ — какъ они подойдутъ къ ротику Розы — и завернулъ особо. О, ей будетъ такой сюрпризъ! Но дни шли, а Роза все не приходила, онъ написалъ ей, но она все-таки не пришла. Тогда онъ сталъ задумываться. Да и не могъ онъ, наконецъ, не услыхать, что разсказывали люди про пасторскую Розу и молодого Аренцена. Но онъ не хотлъ врить этому. Нтъ, это все пустыя сплетни, подлая клевета! Тмъ не мене въ сердц его разросталась тревога. Разв онъ не приготовилъ для нея все — и домъ, и музыку и серебро? Даже голуби были на мст, разгуливали по двору, взлетали на воздухъ и широкими кругами спускались на голубятню. Презабавныя животныя эти ‘чистые’ голуби! Мели хвостами, какъ настоящіе танцоры въ хоровод! А когда вс птицы усаживались на крыш сарая, то имъ ничего не стоило въ своей невинности отдлать всю стнку…

Но дни шли…

Однажды посл обда Бенони, расхаживавшій взадъ и впередъ по дорог къ дому кистера, встртилъ Розу.

Да, Бенони потянуло прогуляться. Было такъ тепло, весь ледъ сошелъ, фьордъ сверкалъ зеркальной синевой, прилетли перелетныя птицы, сороки кокетливо попрыгивали, вертя хвостами не хуже трясогузокъ, лопотали и стрекотали день-деньской. Да, пришла весна! А Бенони столько наслышался пересудовъ о своемъ сердечномъ дружк Роз… Но цлую недлю все крпился и только сегодня пошелъ.

При встрч оба немножко поблднли. Она сразу замтила толстое золотое кольцо у него на правой рук.

— А, и ты гуляешь,— сказалъ Бенони, поздоровавшись и взявъ ее за руку.

— Да. А ты какимъ молодцомъ смотришь посл Лофотенской поздки,— сказала она, чтобы задобрить его немножко. Голосъ ея слегка дрожалъ.

— Ты находишь? — и Бенони готовъ былъ забыть обо всемъ, наплевать на вс сплетни. Разв Роза, его сердечный дружокъ, не была тутъ съ нимъ? Онъ обхватилъ ея талію и хотлъ поцловать…

— Нтъ,— сказала она, уклоняясь.

Онъ оставилъ попытку, сейчасъ же выпустилъ ее и спросилъ:— Почему такъ?

— Нтъ, нтъ,— отвтила она.

Онъ нахмурился и съ горечью проговорилъ: — я не буду клянчить у тебя милости.

Молчаніе.

Она стояла, понуривъ голову. Онъ все смотрлъ на нее и готовился…

— Я ждалъ отъ тебя хоть пары словъ на Лофотенахъ,— сказалъ онъ.

— Да…— робко отозвалась Роза.

— И съ тхъ поръ, какъ я вернулся домой, ты не показалась ни разу.

— Я не удивляюсь, что ты такъ говоришь,— только и сказала она.

— Что же мн теперь думать? Или между нами все кончено?

— Боюсь, что такъ.

— Я слыхалъ что-то насчетъ этого,— сказалъ онъ, кивнувъ головой и не подымая никакой исторіи.— Такъ ты забыла, что общала мн?

— Я помню, но…

— Ты забыла, что я уже отчеркнулъ въ календар?

— Какъ? Что такое отчеркнулъ?.. Ахъ, да! — догадалась она.

— Я отчеркнулъ день, который ты сама назначила.

Она медленно покачала головой, давая понять, какъ это все ужасно.

— День нашей свадьбы,— продолжалъ онъ мучить ее.

Тогда она сдлала шага два по дорог и заговорила: — Что мн отвчать? Врно, мы не пара… Не знаю. Конечно, не годится такъ поступать, какъ я… Но сдланнаго не воротишь. Подумай, что было бы съ нами… Ради Бога, Бенони, забудь обо всемъ!

— Да, ты гладко говоришь,— сказалъ онъ. — Гд мн за тобой угнаться. Но люди говорятъ, что тебя беретъ Николай Аренценъ?

Она ничего на это не отвтила.

— Говорятъ, вы съ нимъ старые друзья…

— Да, мы давно съ нимъ знакомы. Съ самаго дтства,— отвтила она.

Бенони поглядлъ на ея продолговатое лицо съ пышными пунцовыми губами… Грудь ея такъ и ходила, глаза были опущены, и густыя рсницы оттняли ихъ словно черной полосой. Охъ, должно быть самъ бсъ сидитъ въ ней, коли у нея такія губы!

Отъ волненія его собственныя губы раскрылись, и блеснули желтые моржевые клыки.

— Да, да, Николай первый взялъ тебя, такъ пусть возьметъ и послдній,— сказалъ онъ, желая показать, что ему все равно.

— Да,— тихо отвтила она и почувствовала облегченіе. Теперь дло было сдлано и разговорамъ конецъ.

— Небось, ему, Николаю, не приходилось отъзжать отъ тебя ни съ чмъ,— продолжалъ Бенони, разгорячаясь.

Она вопросительно взглянула на него.

— Такъ люди говорятъ. А тогда плевать мн на всю твою важность! Ступай и милуйся со своимъ любовникомъ!

Она глядла на него во вс глаза, какъ будто не понимая. Прошла минута, затмъ вдругъ лицо ея исказилось, и глаза заметали искры.

Бенони увидлъ, что онъ надлалъ, и немножко смутился.— Такъ люди говорятъ. Я не знаю. Мое дло сторона.

— Ты съ ума сошелъ!— проговорила она.

Онъ раскаивался въ своихъ словахъ и началъ опять говорить что-то такое, путаясь и становясь смшнымъ въ своемъ замшательств.

— Чортъ знаетъ, какъ тебя это задло! Неужто ты думаешь, я такая свинья? Но мн попросту не въ моготу стоять тутъ и миндальничать съ тобой. И ты, небось, не глядишь на мое бдное сердце, а только слышишь, что я мелю. А на это нечего обращать вниманіе,— пытался онъ утшить ее.

Она стихла. Голова ея поникла, и дв крупныя слезы потекли по ея носу и упали на грудь. Вдругъ она вытянула руку и, не глядя на Бенони, сказала:— Прощай. — Затмъ быстро сдлала нсколько шаговъ впередъ, но опять обернулась! — Не врь этому.

— Чему не врить? Нтъ, я-то не врю, и никогда не врилъ. Но ты все только о себ думаешь, а нисколько не думаешь о томъ, каково теперь придется мн, какъ я проживу всю долгую жизнь. Я не человкъ больше.

— Я очень виновата передъ тобой, я знаю.

— Да, знаешь, знаешь, а не говоришь объ этомъ. Ты важная дама, а я бднякъ передъ тобой. Я останусь, а ты себ пойдешь. По-моему, все это больно скоро у тебя поспло, а по-твоему, небось, нтъ?

Не получая отвта, онъ снова разсердился, да и самолюбіе брало свое. — Ну, да ладно, какъ-нибудь справимся!

Она снова сдлала нсколько шаговъ и обернулась.

— А то… ты знаешь что,— я верну теб.

— Что такое?

— Кольцо и крестъ.

— Не безпокойся. Что твое, то твое. А я съ Божьей помощью не нуждаюсь въ этомъ.

Она только покачала головой и пошла.

XIV.

Бенони въ нершительности постоялъ еще на дорог. Сперва онъ думалъ было пойти за Розой… Да, нтъ! Пусть чортъ за нею бгаетъ, а ужъ онъ-то не погонится! Потомъ онъ ршилъ пойти къ кистеру, хотя ему и нечего было длать тамъ.

Куда двалась теперь прямая осанка Бенони? Онъ уже не держался монументомъ. Да и не хвастаться было ему больше въ шутку тмъ, что онъ покорилъ сердце пасторской Розы и не можетъ съ нею разстаться.

Завидвъ дворъ кистера, онъ постоялъ передъ нимъ съ идіотскимъ видомъ, вытянувъ шею, а затмъ, придя въ себя, повернулся и пошелъ обратно въ Сирилундъ повидаться съ Маккомъ.

— Вышелъ вотъ изъ дому и зашелъ кстати по длу,— сказалъ Бенони.

Маккъ подумалъ съ минуту и, видно, сразу понялъ въ чемъ дло. Но не даромъ онъ былъ Маккъ! Какъ ни въ чемъ не бывало, онъ положилъ перо на конторку и спросилъ: — Ты за жалованьемъ своимъ? Мы еще не подвели итоговъ… Хочешь получить чистоганомъ?

— Не знаю… Тутъ столько всего… Я такъ потратился, что не знаю, какъ извернуться.

— Такъ что же, помхъ никакихъ нтъ, можешь получить свое жалованье,— сказалъ Маккъ и взялся за перо, чтобы подвести итогъ.

У Бенони, должно быть, голова шла кругомъ отъ мыслей, потому что онъ вдругъ сказалъ:— На Лофотенахъ толковали насчетъ банка или какъ тамъ его…

— Банка?

— Да. Что врне, дескать… Такъ толковали.

Маккъ вдругъ усмхнулся, потомъ сказалъ:— Врне?

— По той причин, что банкъ кладетъ деньги въ желзный шкапъ, который ужъ никакъ не можетъ сгорть,— вывернулся Бенони.

Маккъ открылъ конторку и досталъ свою шкатулку.— Вотъ мой желзный шкапъ,— сказалъ онъ и прибавилъ:— И предкамъ моимъ служилъ.— Затмъ онъ какъ то порывисто сунулъ шкатулку обратно въ конторку, проговоривъ:— И никогда еще не сгоралъ.

— Да, да,— отозвался Бенони,— а случись такая бда?..

— У тебя есть закладная.— Но тутъ Маккъ вдругъ припомнилъ, что вдь закладная пропала. И, чтобы не подымать вопроса о томъ, нашлась ли она и будетъ ли засвидтельствована, онъ поспшилъ добавить:— Впрочемъ, я не держу капиталовъ въ сундук. Я пускаю деньги въ оборотъ.

Но Бенони былъ слишкомъ разсянъ, чтобы вступать въ споръ, и вдругъ заговорилъ насчетъ музыки, столоваго серебра, и розоваго швейнаго столика… Пожалуй, молъ, они ему и не понадобятся вовсе, пропадутъ задаромъ?.. Роза-то вдь теперь съ молодымъ Аренценомъ…

— Что такое — Роза?

— Люди разное говорятъ… Будто кистеровъ Николай вернулся и беретъ ее.

— Не слыхалъ,— отвтилъ Маккъ.— Ты говорилъ съ нею?

— Да. Она была страсть неподатлива.

— Бда съ этими женщинами! — задумчиво проговорилъ Маккъ.

Бенони подсчиталъ въ ум, сколько онъ круглымъ счетомъ сдлалъ и еще готовъ былъ сдлать для Розы, и, глубоко обиженный, заговорилъ сгоряча своимъ настоящимъ языкомъ,— сказалъ, что слдовало: — Это по закону такъ поступать съ простымъ человкомъ? Коли бы я захотлъ поступать по своему праву, такъ я бы поучилъ этого Николая законамъ,— наклалъ бы ему въ загорбокъ сколько влзетъ!

— Да Роза сказала теб что-нибудь положительное?

— Ни единаго слова. Плела, плела и оплела меня. Прямо-то она такъ и не сказала, что длу конецъ, но все къ тому вела.

Маккъ отошелъ къ окну и задумался.

— Въ старину говорили, что женской хитрости конца нтъ. А я такъ думаю, въ ней столько концовъ и петель!..— изрекъ Бенони.

Макку не къ лицу было вести долгіе разговоры и выслушивать изліянія какого бы то ни было Бенони, и онъ, отвернувшись отъ окна, отрзалъ: — Я поговорю съ Розой.

Въ сердц Бенони мелькнулъ лучъ надежды.— Вотъ, вотъ, спасибо вамъ!

Маккъ кивнулъ въ знакъ того, что больше толковать не о чемъ, и взялся за перо.

— А еще насчетъ музыки и прочаго… Мн, вдь, ничего этого не нужно, ежели…

— Дай же мн поговорить съ Розой,— сказалъ Маккъ.

— Да, да. А насчетъ банка?..

— Отложимъ.

Бенони пошелъ къ дверямъ, повертлъ въ рукахъ свою шляпу и нершительно протянулъ:

— Да-а… Счастливо оставаться.

Бенони вернулся домой, совсмъ упавъ духомъ. Никогда еще не было ему такъ грустно. На другой день онъ опять зашелъ къ Макку — нтъ ли чего новаго?— но Маккъ даже не усплъ поговорить съ крестницей. Бенони это показалось страннымъ, но, можетъ статься, Маккъ хочетъ дйствовать на нее исподволь? Бенони подождалъ еще два дня и отправился къ Макку въ самомъ напряженномъ состояніи духа.Теперь онъ зналъ, что Розы больше нтъ въ Сирилунд,— онъ самъ видлъ, какъ она шла по дорог къ общественному лсу.

Маккъ встртилъ его, покачивая головой.— Не пойму, что такое съ Розой.

— Такъ вы говорили съ ней?

— И не разъ. Могу сказать, что всячески старался за тебя, но…

— Да, да, — сказалъ Бенони совсмъ подавленный.— Конецъ всему.

Маккъ задумался у окна. А Бенони тмъ временемъ разгорячился и набрался гордости.— Она хотла вернуть мн золотое кольцо и золотой крестъ. Не трудись, говорю,— что твое, то твое. Небось, и безъ того хватитъ у меня во что одться, и съ голоду не помру,— говорю. Ха-ха-ха! Небось, хватитъ у меня на кашу съ прихлебкой,— говорю.

Бенони опять разсмялся раздражительно и отрывисто. А подъ прихлебкой онъ разумлъ глотокъ молока къ каш.

— Ну, я еще не пустилъ въ ходъ послдняго, главнаго своего козыря,— сказалъ Маккъ, оборачиваясь.— Небось, тогда поддастся! — прибавилъ онъ, опять подавая Бенони надежду.

— Не скажете — какой?

Маккъ только кивнулъ, поджавъ губы.

— Не прогнвайтесь, какой такой козырь?

Тутъ Маккъ уже отмахнулся,— безъ разговоровъ, дескать,— и прибавилъ:— Предоставь это мн… Кстати: ты тутъ насчетъ банка толковалъ, хочешь что ли взять свой вкладъ изъ оборота?

— Не знаю… У меня въ голов такая меланхолія…

— Нтъ, ты лучше говори прямо. Я тутъ хлопочу за тебя, мн нуженъ покой, чтобы хорошенько все обдумать, такъ надо поршить насчетъ денегъ — такъ или этакъ.

— Но прогнвайтесь,— я оставлю деньги, мн ихъ пока не нужно.

Бенони смекнулъ, что не слдуетъ заходить далеко сразу, надо выждать, пока Маккъ договорится съ Розой до чего-нибудь. У него все еще оставалась надежда, Маккъ — воротила!

Выходя изъ конторы, Бенони замтилъ, что одинъ изъ лавочныхъ молодцовъ, Стенъ, прибиваетъ объявленіе къ стн около лавки.

— Что новаго? — спросилъ Бенони.

Стенъ Лавочникъ что-то пробурчалъ въ отвтъ.

Бенони разглядлъ, что это было оповщеніе о тинг, и пріостановился было прочесть день и число. Онъ подозрвалъ, что бдняга Стенъ точитъ на него зубъ еще съ зимы, когда они торговали вмст въ лавк, а потому и ршилъ больше не разспрашивать его. Но Стену, видно, не къ спху было, онъ положилъ свою изсиня-красную лапищу на объявленіе и такъ обстоятельно вколачивалъ каждый гвоздикъ, пропуская его сквозь клочки кожи, что конца этому не предвидлось. Въ прежнее время Бенони безъ всякихъ церемоній отпихнулъ бы тщедушнаго Стена Лавочника, но теперь онъ былъ такъ глубоко потрясенъ и униженъ, что не смлъ ни съ кмъ ссориться. Такъ и пришлось ему уйти, не узнавъ числа.

Да, воистину, Господь низвергъ его въ бездну! Вотъ онъ теперь богатъ, сколько у него добра, а раздлить его не съ кмъ. Нтъ никакого сомннія, что Роза уйдетъ отъ него. Ахъ, не заноситься бы ему такъ высоко, не забирать себ въ голову жениться на ней. Да и могло ли это дло кончиться добромъ? Вдь онъ сразу началъ съ обмана,— насчетъ того, что было тогда въ общественномъ лсу, въ пещер, когда еще онъ былъ почтальономъ… О, эти незабвенные дни, когда онъ ходилъ съ почтовой сумкой, разносилъ людямъ письма и былъ въ ладахъ со всми! Въ зимнее время общественный лсъ былъ такой тихій, блый, весь залитый свернымъ сіяніемъ, а лтомъ въ немъ стоялъ ароматъ сосенъ и черемухи — просто наслажденіе! Подышать этимъ воздухомъ все равно что пость крпкихъ яицъ морскихъ птицъ.

XV.

Бенони пережилъ нсколько тяжелыхъ дней, онъ осунулся и поблднлъ, его медвжье здоровье поддалось. Онъ заглядывалъ въ многочисленные ящички розоваго рабочаго столика и говорилъ себ: — На что мн это? — перетиралъ серебро, обмахивалъ пыль съ клавесина и говорилъ такъ же безнадежно:— На кой прахъ мн все это? — онъ пытался было самъ играть, призывалъ свою работницу и заставлялъ ее осторожно перебирать клавиши, но музыки изъ этого не выходило, и онъ говорилъ:— Ассэ, еще придетъ кто-нибудь, услышитъ насъ…

И ночью ему не давали покоя мысли… Экая бда! Разв нельзя взять за себя другую? И онъ перебиралъ въ ум всхъ мстныхъ двушекъ. Да, онъ могъ считать себя завиднымъ женихомъ для любой. Врядъ ли которая отказала бы Бенони Гартвигсену, ха-ха! Небось, он вс знали, что у него хватитъ и на молоко и на кашу и на всякую тамъ мануфактуру,— ха-ха! Онъ зналъ и по опыту — и когда искалъ любовныхъ утхъ, и на рождественскихъ вечеринкахъ, и на сборищахъ у церкви — что его ухаживанія не останутся безъ отвта. Но для чего же тогда обзавелся онъ господскимъ домомъ, и музыкой, и швейнымъ столикомъ, и столовымъ серебромъ? И какъ задерутъ носъ вс люди, увидавъ, что онъ спустился до нихъ, взялъ за себя двушку изъ простого званія! Тогда и Роза мотнетъ головой и скажетъ:— ‘вотъ эта ему подъ стать!’ Нтъ, ужъ такого удовольствія онъ ей не доставитъ!..

Бенони оставалось съ горя удариться въ набожность или запить. Или выбрать между жизнью и смертью. Но въ немъ было такъ мало порочныхъ задатковъ, онъ былъ человкъ средній, хорошій малый. Могъ онъ также пуститься въ море… Вотъ это бы какъ разъ пришлось по душ Роз, этой безсовстной, безсердечной двушк! И Бенони мрачно заявилъ своей работниц:— Не надо ничего готовить къ ужину.

— Врно, опять въ гости пойдете въ Сирилундъ?

— Нтъ. Гм… Но мн не захочется сть.

— Чудеса! — вырвалось у той.

— Не могу я быть голоднымъ во всякое время,— съ раздраженіемъ сказалъ Бенони. — Невозможное дло!..

— Да, да.

— Когда-нибудь вс помремъ,— прибавилъ онъ.

— Помремъ?

— Ну да, и ты тоже. Небось, не думаешь объ этомъ.

Работница созналась, что, къ несчастью, мало думаетъ о смерти, но все-таки надется когда-нибудь предстать бле снга, омывшись въ крови агнца…

— Ну да, это ежели взять вообще…— отвтилъ Бенони.— Но я думаю теперь насчетъ крушенья и смерти въ мор.

Да, это она тоже могла понять,— у нея былъ зять морякъ…

— Такъ теб незачмъ хлопотать объ ужин,— прервалъ ее Бенони.

Онъ отправился въ Сирилундъ. Зачмъ? Если его тянуло пуститься въ море, то вдь море было прямо противъ его дома. Бенони бросилъ взглядъ кругомъ, на пристань, на Сирилундскую усадьбу, на сушильныя площадки, около которыхъ стояли на якор суда,— часть всего этого богатства принадлежала ему, онъ вдь былъ компаньономъ Макка. Бенони зашелъ въ усадебный дворъ и вызвалъ Свена Дозорнаго.

Свенъ все жилъ въ Сирилунд. Вернувшись на ‘Фунтус’ съ Лофотенскихъ промысловъ и получивъ расчетъ, онъ, однако, не нашелъ въ себ силъ ухать отъ Элленъ Горничной, такъ она ему полюбилась. Ему стоило только ссть на почтовый пароходъ, чтобы ухать отъ нея на югъ, а онъ вмсто того опять пошелъ къ Макку въ контору и сталъ просить, чтобы тотъ оставилъ его у себя.

— Но къ чему я тебя приставлю? — сказалъ Маккъ и задумался.

— Къ чему хотите,— отвтилъ Свенъ Дозорный, учтиво кланяясь.— Мало ли у васъ дла въ такомъ большомъ хозяйств? Садъ привести въ порядокъ, во двор гд покрасить, гд почистить, а то можетъ понадобиться и стекло вставить…

Макку парень понравился своимъ веселымъ нравомъ и учтивостью, поэтому онъ и задумался, а Свенъ продолжалъ:— Потомъ, эти двое стариковъ, они, вдь, одной ногой въ могил, гд имъ колоть и таскать дрова? Монсъ, говорятъ, три недли только и длаетъ, что лежитъ да стъ. Ему не встать больше. А Фредрикъ Менза сидитъ возл него да ругается, что тотъ не встаетъ. А и самъ никуда ужъ не годится. Намедни Элленъ Горничной самой пришлось таскать дрова… Господи, ты Боже мой! Ну, много ли она сдлаетъ своими невинными ручками!..

— А работники? — спросилъ Маккъ.

— Они навозъ возятъ. У васъ такое большое хозяйство, всмъ дло найдется.

— Оставайся,— сказалъ Маккъ.

Свенъ Дозорный остался и исполнялъ всякія работы. То двушкамъ надо было помочь въ амбар или на скотномъ двор, то Элленъ Горничной при уборк комнатъ: шнурки у шторъ запутаются — надо распутать, дверной замокъ заржаветъ — надо смазать. Во всхъ такихъ случаяхъ Элленъ съ самымъ невиннымъ видомъ звала на помощь Свена Дозорнаго. И то сказать: вдь она сама была страсть влюблена въ веселаго малаго.

Надо было бы ожидать, что и дворовые работники, и Оле Человчекъ и лавочный молодецъ Мартинъ — вс будутъ довольны такимъ товарищемъ, мастеромъ на вс руки, но они, напротивъ, завидовали ему, ревновали его и всячески ему пакостили. Начнетъ Брамапутра стирать блье въ прачешной и позоветъ Свена отнести ей вальки на чердакъ,— Оле Человчекъ тутъ, какъ тутъ, крадется за ними и шипитъ:— Чортъ тебя побери! Чего ты хватаешь мою жену? — старшій работникъ въ свою очередь требовалъ къ отвту Элленъ Горничную,— никогда-де она не портила столько шторъ, какъ теперь, когда ей стоитъ только мигнуть Свену Дозорному, чтобы онъ ихъ поправилъ! — Погодите! Вотъ еще Маккъ когда-нибудь провдаетъ…

Бенони вызвалъ Свена, чтобы услышать въ своей осиротлости отъ кого-нибудь слово утшенія.

— Ты не безпокойся. Я такъ себ разгуливаю эти дни. А не то, чтобы по длу какому.

— Кому же и разгуливать, какъ не людямъ съ вашими капиталами,— отозвался Свенъ.— И еще разъ спасибо за службу на ‘Фунтус’.

— Да, ‘Фунтусъ’… Видишь это кольцо? Духу не хватаетъ снять.

Свенъ поглядлъ на него, понялъ все, и сталъ утшать своего шкипера, какъ умлъ.— И не надо. Сколькимъ людямъ приходится каяться, что поторопились, не подождали маленько.

— Ты говоришь?.. Пожалуй, ты правъ. У меня не хватаетъ духу зачеркнуть и то число, которое я было отмтилъ въ календар. Что ты на это скажешь?

— Никогда и не слдуетъ длать ничего такого,— ршительно отозвался Свенъ.— Что отмчено, пусть такъ и остается.

— Ты говоришь..? Но женщины и прочія такія особы вдь бываютъ разныхъ сортовъ.

— То-то и есть! Никакъ не разберешь ихъ. Такія непостоянныя. Лови втра въ пол!

— Нтъ. тутъ ты ошибаешься,— сказалъ Бенони.— Что до Розы, такъ она постоянная,— это я всегда скажу.

Свенъ сталъ догадываться, до какой степени былъ разстроенъ его шкиперъ. Роза порвала съ нимъ и все-таки оставалась безупречной. Роза постоянна! Роза врна!

— Увидите, все еще наладится,— сказалъ онъ.— Впрочемъ, мн самому тошно. Я не сталъ бы и разговаривать, случись это въ город. Тамъ у меня двокъ было хоть отбавляй, по крайности три-четыре. А тутъ всего одна.

— Элленъ Горничная?

Свенъ утвердительно кивнулъ головой и признался заодно, что у него силъ не хватало ухать отъ нея съ почтовымъ пароходомъ.

— Такъ и оставайся,— ободрилъ его Бенони въ свою очередь.— Увидишь,— твоей будетъ.

На это Свенъ отозвался, что оно и такъ, да не такъ. Коли она не будетъ принадлежать ему одному, такъ ему и вовсе ея не надо! А у него есть подозрніе, что за ней увивается самъ Маккъ,

Бенони тряхнулъ головой.— Это-де въ Сирилунд не въ диковинку, нечего и толковать.

А Свенъ, блдный, съ дрожащими губами, сталъ разсказывать про свои подозрнія. Разъ утромъ онъ работалъ въ саду, а Элленъ была чмъ-то занята на верху въ коридор, и напвала, мурлыкала что-то. Вдругъ Маккъ позвонилъ изъ своей горницы…

— Я себ работаю въ саду и думаю: зачмъ бы ей напвать? Словно нарочно знать даетъ: вотъ я гд! И она пошла къ Макку и пробыла тамъ нсколько часовъ…

— Нсколько часовъ? Ну, это ужъ совсмъ того… несуразно.

Свенъ остановился, ему самому стало ясно, что онъ хватилъ черезъ край, и онъ постарался выразиться поточне.

— Ужъ по крайней мр съ полчаса или этакъ съ четверть часа. Да это все едино! А дло-то въ томъ, что пришла она отъ него такая вялая, и глаза у нея были совсмъ сонные. Я позвалъ ее и спросилъ, что она тамъ длала? ‘Вытирала ему спину мокрымъ полотенцемъ’,— говоритъ, а сама отдувается. На это не нужно столько часовъ,— говорю я. Или, можетъ статься, я сказалъ полчаса, или четверть часа. Да эта все едино! Она больше ничего не сказала, только такая была вялая…

Бенони все взвсилъ и разсудилъ:— Вотъ, что я скажу теб, Свенъ: ты глупй, чмъ я думалъ. Она растирала ему спину, вотъ и измаялась, бдняжка!

Бенони говорилъ строго,— ему такъ хотлось утшить Свена Дозорнаго.

— Вы такъ думаете, Гартвигсенъ? Я и самъ полагалъ, да… Вы, пожалуй, не видали кровати Макка, на которую онъ ихъ ловитъ? Я разъ былъ у него въ спальной,— смазывалъ дверной замокъ. Вотъ такъ кровать! Подъ краснымъ шелковымъ одяломъ, и на колонкахъ серебряные ангелы.

Бенони слыхалъ про четырехъ большихъ серебряныхъ ангеловъ, они были уже старые и привезены откуда-то изъ-за границы. Въ прежнее время, еще при мадамъ Маккъ, эти ангелы стояли въ парадной горниц, каждый на своей подставк, и держали въ рукахъ подсвчники со свчами. Но потомъ Маккъ взялъ да поставилъ ихъ по угламъ своей кровати,— онъ ничмъ не стснялся.

— Чудеса! — сказалъ Бенони насчетъ ангеловъ, а Свенъ Дозорный продолжалъ:

— А шнурокъ отъ звонка виситъ надъ самой кроватью! Шнурокъ шелковый съ серебромъ, а ручка красная, бархатная,

— Чудеса! — и Бенони вдругъ задумался… И онъ бы, пожалуй, обзавелся такимъ звонкомъ, ежели бы Роза… Но, вдь Роза!..

— Но я разболтался,— прервалъ себя Свенъ, замтивъ меланхолію Бенони. Кром того, у Свена уже немножко отлегло на сердц,— вдь его шкиперъ находилъ Элленъ невинной.— Ахъ да,— подхватилъ онъ, я еще не разсказалъ вамъ про учителя. Вы помните, я въ сочельникъ вставилъ у него стеклышко… Ха-ха!

— Онъ заходилъ сюда?

— Еще бы! Совсмъ бшеный. Я предлагалъ ему спть,— не хочетъ, предлагалъ вынуть стекло,— не хочетъ.

— Чего же онъ хочетъ?

— Притянуть меня. Гартвигсенъ, вы человкъ сильный,— что мн длать?

Бенони ожилъ при этихъ словахъ и отечески отвтилъ:— Я поговорю съ учителемъ.

— Онъ грозилъ, что пойдетъ прямо къ новому адвокату Аренцену и доберется до меня на тинг.

‘Къ Аренцену? Къ кистерскому Николаю? Да когда же тингъ?’ — Бенони подумалъ еще немножко и сказалъ съ видомъ воротилы:— Пусть и не пробуетъ.

Онъ прошелъ мимо лавки и прочелъ въ объявленіи, что тингъ состоится въ Сирилунд 17-го. Оставалось, значитъ, всего два дня. Въ то время, какъ Бенони стоялъ и читалъ, къ нему подошелъ лопарь Гильбертъ. Онъ усплъ побывать у винной стойки и теперь ухмылялся, очень довольный.

— Боррисъ! Боррисъ! — поздоровался лопарь. — А вамъ кланяется пасторская Роза.

Бенони такъ и впился въ него глазами.

— У меня самыя свжія новости, я съ ней толковалъ вчера вечеромъ,— лукаво продолжалъ Гильбертъ.

— Да, вотъ чудеса! Хо-хо! Вы слыхали?

Бенони нетвердо отвтилъ: — Нтъ.

— Она выходитъ за адвоката,— докладывалъ Гильбертъ, ухмыляясь.

— Это я знаю,— сказалъ Бенони.

— Она сказала: какъ треску сымутъ съ сушильныхъ площадокъ, такъ и свадьба наша.

— Она такъ и сказала?

— Я стоялъ съ ней рядомъ, какъ вотъ съ вами сейчасъ. Что,— говоритъ,— скажешь на это, Гильбертъ? Двнадцатаго іюня моя свадьба,— говоритъ. И разсмялась. Видно, страсть какъ рада!

Бенони оставилъ лопаря и пошелъ домой. Въ голов у него вихремъ вертлось: всего два дня до тинга, закладную прочтутъ во всеуслышаніе и что тогда скажетъ Маккъ? Не захочетъ хлопотать за него передъ Розой! Ну и пусть! Богъ съ ней, съ Розой! Все равно она потеряна. Двнадцатаго іюня, когда треску снимутъ съ площадокъ, ея свадьба. Бенони надо привыкать къ этой мысли и — Богъ съ ней, съ Розой, еще разъ! Не быть же ему такимъ осломъ, про котораго въ библіи говорится — какъ на немъ вс здили.

И онъ все больше и больше горячился, и голова у него шла кругомъ. Когда онъ пришелъ домой, работницы уже не было, и ужина не оказалось. Онъ самъ отыскалъ себ кое-что пость и легъ спать.

На другое утро Бенони вышелъ изъ дому. Онъ все-таки ршилъ зайти къ писарю ленемана и взять свою закладную обратно. Нтъ, сегодня онъ уже не говорилъ себ: Богъ съ ней, съ Розой, и не хотлъ раздражать Макка.

Но писарь ленемана еще зимой отослалъ закладную, и она давно уже находилась въ рукахъ узднаго судьи. Бенони былъ сраженъ.

— Видно, судьба такая, что пришлось вамъ утруждать себя понапрасну,— сказалъ ему писарь ленемана.— Вы же понимаете, я не смлъ задерживать у себя такой дорогой документъ. Вдругъ бы онъ сгорлъ?

Тогда Бенони спросилъ: — А нельзя ли устроить такъ, чтобы закладную не читали на тинг? Я не хочу этого,— прибавилъ онъ.— Попытайтесь выручить бумагу, я ужъ поблагодарю васъ.

Затмъ Бенони направился къ учителю. Этого-то онъ живо уговоритъ не дурить! Бенони ни слова не сказалъ Свену Дозорному, но дло было въ томъ, что учитель взялъ у него весною въ долгъ сколько-то далеровъ. Это весьма облегчало Бенони его задачу миротворца, но онъ и не обмолвился объ этомъ Свену, а просто съ видомъ воротилы пообщалъ свою помощь. Такъ всегда орудовалъ Маккъ,— загадочно-всесильный.

Разумется, учитель по первому же слову Бенони пообщалъ взять обратно отъ Аренцена свою жалобу. Онъ просто погорячился, ужъ очень разсердилъ его этотъ бродяга, который заставилъ его жену и дтей, да чуть ли и не его самого, поврить въ продлки нечистой силы въ ночь подъ Рождество!

Подъ конецъ Бенони слъ въ лодку и отправился къ крайнимъ шкерамъ — поразвдать насчетъ сельдей.

XVI.

Къ адвокату Аренцену прибгнулъ не только мстный учитель да Аронъ изъ Гопана, а чуть ли не весь приходъ. Вошло въ моду ходить на кистерскій дворъ со всякими кляузами, а Николай записывалъ вс жалобы, высчитывалъ убытки, составлялъ прошенія и загребалъ деньги лопатой. Никогда еще не бывало въ околотк столько ссоръ b тяжбъ! Стоило на часокъ взять безъ спросу чужую лодку — какъ, напримръ, у Арона изъ Гопана — перейти чужую межу или сдлать маленькій просчетъ,— у адвоката являлась новая пожива. Случай-то былъ ужъ больно удобный! Вдь кистерскій Николай, окончивъ свое долгое ученіе, за тмъ и вернулся домой, чтобы отстаивать законныя права людей, такъ кому же охота была продолжать жить по-старому? Съ Лофотенъ рыбаки вернулись не съ пустыми руками, да и сушка Макковой трески на скалахъ тоже давала кое-что, у всхъ мстныхъ жителей завелись деньжонки, такъ что и бдняки оказывались въ состояніи потягаться маленько за свое право, завести съ кмъ-нибудь тяжбу. Ужъ на что Оле Человчекъ, и тотъ, набивъ карманъ своимъ промысловымъ заработкомъ, обратился къ адвокату Аренцену, чтобы найти управу на жену свою и Свена Дозорнаго.

Адвокатъ Аренценъ ежедневно отсиживалъ въ своей контор положенные часы и принималъ всхъ одного за другимъ, какъ настоящій начальникъ. Теперь онъ не былъ благодушнымъ балагуромъ, говорилъ отрывисто и ршительно.— Законъ — это я, Николай Аренценъ,— изрекалъ онъ. — Берегись, кто вздумаетъ тягаться со мной! — И въ самомъ дл, языкъ у него былъ что твоя бритва, онъ могъ припереть къ стн любого человка, и началъ для пущей строгости выставлять посл своего имени желзное клеймо: ‘Н. Аренценъ ‘. Ахъ, этотъ чортовъ Николай съ кистерскаго двора! Сколько къ нему валило народу! И спросить его, хоть о самой малости, стоило полдалера, за совтъ онъ бралъ уже далеръ, а если составлялъ бумагу, то и цлыхъ два, но зато онъ былъ обходителенъ, приглашалъ каждаго садиться, и отнюдь не настаивалъ на уплат непремнно серебромъ, но бралъ охотно и бумажки. А если, гуляя посл своихъ дневныхъ трудовъ, усталый и измученный, встрчалъ кого изъ своихъ кліентовъ, то не спсивился и пригласить его: — Ну, пойдемъ вмст въ Сирилундъ, выпьемъ рюмочку за успхъ дла!

Адвокатъ Аренценъ пожиналъ теперь и плоды своего посщенія церковнаго холма въ сосднемъ приход. Оттуда пришелъ Левіонъ изъ Торпельвикена, сосдъ Мареліуса, продавшаго англичанину право рыбной ловли въ рк. Другой-то берегъ рки при надлежалъ Левіону, такъ не обязанъ ли былъ сэръ Гью заплатить и ему? Или онъ, чортовъ англичанинъ, воображаетъ, что довольно сыпать деньги одному Мареліусу? Положимъ, у Мареліуса была взрослая дочка,— вотъ въ чемъ штука!

Мареліусъ со своей стороны не скрывалъ, что они съ сэромъ Гью пріятели и даже показывалъ видъ, будто можетъ разговаривать съ нимъ по-англійски. А дочка его, взрослая двка Эдварда,— ее назвали такъ въ честь Макковой Эдварды,— и впрямь живо научилась лопотать на этомъ чужомъ язык, цлые часы просиживая съ англичаниномъ вдвоемъ въ его каморк… Она-то, небось, понимала его даже съ полуслова!

И вотъ, Левіонъ пошелъ со своей претензіей къ адвокату Аренцену. Тотъ согласился, что Левіонъ правъ, и спросилъ:— Какова ширина рки въ самомъ узкомъ мст?

— У водопада саженъ двнадцать. Это самое узкое мсто.

— А длина примняемаго удилища?

Этого вопроса Левіонъ не уразумлъ сразу, но ему объяснили: если англичанинъ забрасываетъ удочку за половину ширины рки, то не миновать ему расплаты. И Левіонъ тотчасъ же началъ сбавлять съ двнадцати саженъ и торговаться самъ съ собой, пока не дошелъ до того, что рка во вки вковъ не была шире восьми саженъ въ самомъ узкомъ мст.

— Серъ Гью отказывается платить?

— Не знаю,— отвтилъ Левіонъ.— Я его не спрашивалъ.

— Гм… Такъ мы вызовемъ его въ примирительную камеру.

Вызовъ былъ сдланъ. Сэръ Гью явился и пожелалъ помириться, предлагая Левіону столько же, сколько онъ заплатилъ Мареліусу, и назвалъ сумму.

Но Левіонъ сердито замоталъ головой и сказалъ! — Мало. Вы заплатили куда больше. Позвольте узнать: откуда у Эдварды пошли такія наряды — и верхніе и нижніе?

Сэръ Гью всталъ и покинулъ примирительную камеру.

— Теперь подадимъ на него въ судъ,— сказалъ адвокатъ Аренценъ.

— У меня день и ночь не выходитъ изъ головы — какіе убытки нанесъ мн Мареліусъ,— сказалъ Левіонъ.— Продалъ и лососокъ въ рк и лососокъ въ мор! Въ послднее время англичанинъ удитъ съ лодки у самаго устья, прямо на моей банк!

Адвокатъ Аренценъ на это сказалъ:— Мы подадимъ и на Мареліуса!

Законникъ принималъ свои ршенія быстро и твердо, съ самымъ увреннымъ видомъ. Необыкновенный человкъ! А когда Левіону пришлось платить, и у него не оказалось ничего, кром жалкихъ бумажекъ, Аренценъ и тмъ не побрезговалъ, не сталъ придираться…

Насталъ день тинга въ Сирилунд.

Ключница Макка гоняла Свена Дозорнаго по всему околотку за птицей и прочею живностью, и взяла мельничиху на подмогу въ кухн. Конца не было ея приготовленіямъ къ пріему начальства. Она устроила также, что Роза пріхала помогать принимать гостей. Людская была превращена въ залу суда, туда поставили большой столъ съ сукномъ для судьи и маленькіе столы для адвокатовъ. Столы были отгорожены ршеткой. Въ другомъ конц людского флигеля отвели контору фогту.

Но тингъ вышелъ не очень торжественный.

Амтманъ не пріхалъ, какъ писалъ и самъ общалъ, и добрая ключница горько стовала на непріздъ главнаго начальства. Но еще хуже было то, что и уздный судья не пріхалъ. Старикъ разнемогся и прислалъ за себя своего помощника. Это заставило призадуматься самого Макка, который немедленно поспшилъ освдомиться о судь.

— Ему нездоровится, онъ не въ постели, но сильно похудлъ, плохо спитъ, и, какъ видно, очень разстроенъ.

— Чмъ разстроенъ?

Помощникъ пояснилъ, что прежде-де въ канцеляріи были такіе-то порядки, а теперь такіе-то, словомъ, религіозныя сомннія.

— ?!

Помощникъ съ достоинствомъ продолжалъ:— Судья просилъ меня передать вамъ его искреннюю признательность за боченокъ морошки, что вы прислали зимою…

— Ахъ, бездлица!

— …и выразить его сожалнія по поводу невозможности поблагодарить васъ лично.

Маккъ отошелъ къ окну и задумался…

Засданіе открылось.

За столомъ, покрытымъ сукномъ, возсдалъ молодой помощникъ судьи, и два письмоводителя. По правую и по лвую руку отъ него четыре ‘судныхъ мужа’, или засдателя, выбранныхъ изъ достойнйшихъ мстныхъ обывателей. За маленькими столами сидли адвокаты, старый адвокатъ изъ города за своимъ и адвокатъ Н. Аренценъ за своимъ, передъ обоими высились стопы бумагъ и протоколовъ. Если вглядться хорошенько, у стараго адвоката бумагъ, однако, было поменьше, чмъ въ прошломъ году, и меньше, чмъ у Аренцена. Время отъ времени входили люди и просили позволенія переговорить съ однимъ изъ адвокатовъ и — больше все съ Аренценомъ.

Затмъ началось разбирательство очередныхъ длъ одного за другимъ: уголовныхъ, межевыхъ споровъ, исковъ и всякихъ тяжбъ… Аренценъ все время игралъ первую скрипку: говорилъ, записывалъ, просилъ занести въ протоколъ. Не мшало бы ему вести себя поскромне въ такой торжественной обстановк! Но молодой замститель судьи, видно, не могъ внушить ему ни малйшей робости, Аренценъ даже не называлъ его господиномъ судьей, какъ вс другіе, а господиномъ помощникомъ. Положивъ на столъ одну бумагу, Аренценъ сказалъ: — Не угодно-ли,— прямо подъ стекло и въ рамку! — а свой докладъ по длу Арона, у котораго взяли безъ спросу лодку, подкрпилъ заявленіемъ:— Таковъ законъ.— Судья, нсколько задтый, возразилъ на это:— Ну, да, вообще, но въ данномъ случа надо принять въ соображеніе то-то и то-то.— Таковъ законъ,— внушительно повторилъ Аренценъ. И народъ по ту сторону ршетки кивалъ головами и думалъ: ‘Этотъ молодецъ знаетъ законы, слушать любо!*

Благодаря масс новыхъ длъ, внесенныхъ Николаемъ Аренценомъ, молодой судья конца не предвидлъ ныншней сессіи. Онъ добросовстно трудился, въ пот лица допрашивалъ свидтелей, справлялся съ протоколами, читалъ, писалъ и говорилъ, но лишь на третій и послдній день добрался до иска Левіона изъ Торпельвикена къ Гью Тревельяну.

Сэръ Гью явился на судбище въ первый же день, онъ то бродилъ по двору, то заходилъ въ залу суда, слпой и глухой ко всему, по-британски невжливый и нмой даже тогда, когда къ нему обращались съ привтствіемъ. Онъ былъ совершенно трезвъ. Кушалъ онъ за столомъ у Макка, и комнату ему отвели въ господскомъ дом. Но, хотя англичанинъ и сидлъ за столомъ каждый разъ рядомъ съ помощникомъ судьи, онъ ни разу не обмолвился о своей тяжб. Да и вообще онъ почти не говорилъ.

— Сегодня разбирается ваше дло,— сказалъ ему помощникъ судьи за обдомъ.

— Хорошо,— отвтилъ тотъ равнодушно.

На вызовъ судьи онъ вышелъ со своимъ удилищемъ, но безъ адвоката, снялъ свою спортсмэнскую шапочку съ рыболовной ‘мухой’ и назвалъ свое имя, званіе и мсто рожденія въ Англіи. Аренценъ изложилъ дло, и сэръ Гью далъ свое краткое показаніе, которое было занесено въ протоколъ, а именно — что онъ еще въ примирительной камер предлагалъ заплатить Левіону столько же, сколько заплатилъ Мареліусу, но истецъ призналъ сумму недостаточной.

— Сколько получилъ Мареліусъ?

Сэръ Гью назвалъ сумму и прибавилъ, что Мареліусъ здсь и готовъ засвидтельствовать его слова.

Мареліусъ подтвердилъ подъ присягой то же самое.

И судья не могъ удержаться, чтобы не замтить Аренцену:— Вдь это же хорошая плата, господинъ повренный Аренценъ?

— А онъ, небось, не сказалъ, сколько выдалъ еще Эдвард особо! — не выдержалъ за ршеткой Левіонъ.

— Тише! — приказалъ судья.

Тогда за своего доврителя вступился Аренценъ:— Но это заявленіе иметъ существенное значеніе для дла.

Судья задалъ еще нсколько вопросовъ, ему отвтили, и онъ, подумавъ немножко, замтилъ Аренцену:— Для какого же дла это иметъ значеніе? Во всякомъ случа не для опредленія платы за право рыбной ловли.

Сэръ Гью продолжалъ показывать: по утвержденію истца, рка въ самомъ узкомъ мст иметъ всего восемь саженъ ширины, и выходитъ, что отвтчикъ закидываетъ удочку по меньшей мр столько же на недозволенную сторону. Но у водопада рка всего уже, а и тамъ въ ней двнадцать саженъ.

По просьб Аренцена судья спросилъ:— Вы измряли?

— Да.

— А какой длины ваше удилище?

— Дв сажени. Вотъ оно.

Левіонъ опять не удержался за ршеткой: — И я мрилъ, у водопада всего восемь саженъ.

— Тише!

Аренценъ прикинулся крайне изумленнымъ и опять вступился:— Въ лтнее время рка всегда мелетъ и, конечно, въ ней тогда не больше восьми саженъ.

Судья отпустилъ сэра Гью и спросилъ Аренцена:— У васъ есть свидтели, что въ рк у водопада всего восемь саженъ?

— Кром самого владльца — нтъ.

— Небось, я-то знаю собственный водопадъ! — громко заявилъ Левіонъ.

Какой-то человкъ изъ публики за ршеткой попросилъ привести его къ присяг насчетъ ширины рки. Весной, когда былъ предъявленъ искъ, онъ, по приглашенію Мареліуса, измрилъ рку, и тогда у водопада оказалось тринадцать саженъ слишкомъ. Явились и еще двое свидтелей изъ народа, подтвердившихъ подъ присягой то же самое. Вс трое были люди извстные въ околотк. И два дня тому назадъ они снова по вызову отвтчика измряли рку: она сузилась едва на сажень, такъ что оставалось добрыхъ двнадцать саженъ.

Они, впрочемъ, не были спеціалистами, мрили рку, мрили удилище, но ни одинъ не заикнулся о томъ, какъ далеко можно закинуть удочку, при двухсаженномъ удилищ. Молодой судья былъ того мннія, что сэръ Гью не обязанъ платить дороже, чмъ самъ предлагалъ, и веллъ принести изъ лавки Макка аршинъ, желая помочь иностранцу оправдаться.

Удилище смрили, въ немъ оказалось ровно дв сажени.

Судья спросилъ:— У васъ нтъ ни единаго свидтеля, господинъ повренный Аренценъ?

— Нтъ, такихъ свидтелей у меня нтъ.

— Вы сами были на спорномъ мст?

— Я полагался на показаніе моего доврителя.

— А сами вы были на мст?

— Нтъ.

Вс показанія записывались, съ извстными промежутками прочитывались вслухъ и скрплялись. Дло принимало дурной оборотъ для Аренцена и его доврителя. Они пошептались, посовтовались, и адвокатъ спросилъ: согласенъ ли сэръ Гью и теперь заплатить сумму, которую предлагалъ въ примирительной камер,— въ такомъ случа можно покончить дло миромъ.

Сэръ Гью отвтилъ отказомъ. Теперь онъ желалъ ршенія суда.

Тогда Аренценъ выпустилъ свой послдній зарядъ: сэръ Гью съ недавнихъ поръ орудуетъ въ бухт, вправо отъ устья рки, гд собственникомъ долженъ считаться одинъ Левіонъ,

Сэра Гью снова вызвали къ судейскому столу. Онъ въ толкъ взять не могъ: что это, выходитъ будто онъ удитъ въ полупрсной — полусоленой вод? Презрительная гримаса показала, какъ онъ относился къ столь вульгарному уженію.

— Такъ вы не удили около устья?

Съ какой стати ему удить тамъ? Тамъ еще нтъ никакой рыбы. Лососки все еще держатся въ самой рк и не спустятся внизъ по теченію раньше осени,— посл того, какъ вымечутъ икру.

— Удивительное знаніе естественной исторіи! — замтилъ свысока Аренценъ. — Да разв лососки не волятся въ мор всегда?

Но тамъ ихъ не удятъ ‘на муху’.

— А что же вы длали тамъ?

Сэръ Гью охотно объяснилъ, онъ удилъ на удочку съ металлическими рыбками мелкую треску и совсмъ не около устья, а въ нсколькихъ стахъ саженяхъ, въ мор. Гребецъ, каждый разъ его сопровождавшій въ лодк, былъ здсь. Онъ хозяинъ той хижины, которую нанималъ сэръ Гью, и можетъ явиться свидтелемъ.

Хозяина привели къ присяг, и онъ все подтвердилъ.

Аренцену оставалось только потребовать, чтобы дло отложили…

Но вообще этотъ тингъ не похожъ былъ на прежніе, далеко нтъ. Когда, бывало, засдалъ самъ старикъ судья, людямъ не возбранялось разспрашивать его даже изъ-за ршетки, справляться насчетъ того, какъ-де бываетъ въ такихъ-то и въ такихъ-то случаяхъ по закону? И судья давалъ отвты и указанія. А молодой помощникъ все боялся, какъ бы у него не выманили какого-нибудь отвта, который подастъ поводъ къ осложненіямъ.— Судья не адвокатъ,— отвчалъ онъ въ такихъ случаяхъ,— дло судьи судить, обратитесь къ адвокату,— онъ вамъ скажетъ что и какъ.

Никто не сочувствовалъ такимъ новымъ порядкамъ. Народъ выходилъ и собирался около винной стойки Макка, въ зал суда остались лишь немногіе, по обязанности. Поэтому, когда одинъ изъ письмоводителей приступилъ, наконецъ, къ чтенію закладныхъ, слушателей оставалось уже совсмъ мало, и для тхъ не было новостью, что Бенони Гартвигсенъ помстилъ у Фердинанда Макка Сирилундскаго пять тысячъ далеровъ подъ такое-то обезпеченіе. Самъ Бенони отнюдь не скрывалъ этого, и вс о томъ знали. Вдь и другіе отдавали Макку свои крохи, вся разница была въ сумм. Бенони помстилъ у Макка цлую уйму денегъ, настоящее богатство.

Молодой судья усплъ къ концу засданія и устать и проголодаться. Но адвокатъ Аренценъ такъ не понравился ему своимъ развязнымъ тономъ, а искъ его къ сэру Гью Тревельяну показался ему такимъ неосновательнымъ и легкомысленнымъ, что онъ съ удовольствіемъ теперь-же вынесъ бы оправдательный приговоръ сэру Гью. Тогда самъ собою отпалъ бы и искъ къ Мареліусу, будто бы продавшему право на рыбную ловлю въ чужихъ водахъ.

Николай Аренценъ сказалъ своему доврителю:— Я самъ побываю на мст и вызову свидтелей. Кром того, въ Норвегіи есть лишь одинъ судъ, ршеній котораго нельзя обжаловать, и этотъ судъ еще не тотъ судъ,

Онъ пошелъ къ Макку, чтобы повидаться съ Розой. Онъ ничего не проигралъ на этомъ тинг, такъ что ему нечего было тужить. Онъ и вошелъ той твердой увренной поступью, какую усвоилъ себ съ тхъ поръ, какъ обзавелся большой кліентурой и сталъ загребать деньги лопатой.

Роза была въ кухонномъ передник и застыдилась. — Пройди пока въ маленькую горницу,— я сейчасъ,— сказала она Аренцену.

Въ самомъ дл она явилась туда вслдъ за нимъ.— Только мн недосугъ теперь. Ты здоровъ? Судъ оконченъ? Какъ твои дла?

— Разумется, превосходны. Я самъ тутъ — законъ!

— Такая жалость, что мн некогда было придти послушать тебя.

Однако, какъ Роза притворялась изъ любви къ этому человку! Наоборотъ, она слдила за нимъ, и слушала его и видла на суд, когда разбиралось его громкое дло съ сэромъ Гью. И ей было ужасно обидно слышать, какъ этотъ молодой судья позволилъ себ два раза подъ рядъ спросить его: а вы сами были на мст? А вы сами были на мст? Тогда-то она и шмыгнула вонъ изъ залы суда, предчувствуя недоброе Слава Богу, это, видно, не сбылось! Николай, небось, суметъ выиграть вс дла.

— Ты вдь помнишь число? — сказала она.

— Число?

— День свадьбы. А что я еще хотла теб сказать…

— Ну?

— Мы поденъ въ церковь верхомъ.

— Вотъ какъ.

— Да, верхомъ. Такъ ты запомнишь какого числа? Двнадцатаго іюня. Теперь ужъ не долго ждать.

— Двнадцатаго іюня,— повторилъ онъ.— Я распоряжусь, чтобы меня разбудили вовремя.

— Какой ты! — сказала она, снисходительно улыбаясь. Онъ переспросилъ:— Двнадцатаго іюня? Но разв не нужно оглашенія?

— Уже сдлано,— отвтила она.— Папа сдлалъ оглашеніе у насъ, а капелланъ тутъ. Три раза.

— Ну, хорошо, что ты позаботилась. У меня столько дла.

— Бдняга! Но зато много зарабатываешь?

— Загребаю деньги лопатой! — отвтилъ онъ…

На слдующій день сэръ Гью вернулся въ свою хижину и къ своей рыбной ловл. Онъ выбралъ путь мимо дома Бенони и прошелъ по горамъ до самаго общественнаго лса, время отъ времени нагибаясь и откалывая камешки, которые затмъ пряталъ себ въ карманъ.

XVII.

Бенони вернулся изъ крайнихъ шкеръ и немедленно началъ снаряжать свой неводной комплектъ. Онъ не добился точныхъ свдній насчетъ сельдей, но показывалъ видъ, будто знаетъ побольше другихъ. По правд же, ему попросту не въ моготу было оставаться дома, посл того, какъ весь околотокъ узналъ о его посрамленіи. Мысль пуститься въ море онъ уже выбросилъ изъ головы.

Писарь ленемана зашелъ къ нему сообщить о тинг и о засвидтельствованіи закладной. Да, видно, такая ужъ судьба, никакъ нельзя было выручить бумагу обратно, она еще до тинга была внесена въ реестръ закладныхъ. Все и пошло своимъ чередомъ…

Бенони сидлъ и растерянно слушалъ. Такъ, пожалуй, онъ самъ себя наказалъ,— теперь ужъ нечего расчитывать на заступничество Макка… Дальше онъ узналъ,что народу при чтеніи закладной было мало, одни должностныя лица да еще кое-кто. Дло прошло незамтно.

— А бумага у меня въ карман,— прибавилъ писарь.

— Да? — сказалъ Бенони, ожидая, что тотъ сейчасъ вручитъ ему бумагу. Но писарь не торопился, сидлъ и покашливалъ и поджималъ губы.

— Что-жъ, дороже обошлось, чмъ мы расчитывали? — спросилъ, наконецъ, Бенони, готовясь заплатить.

— Нтъ, столько, сколько и слдовало по закону.

Бенони подождалъ немножко и сказалъ:— Дайте-ка взглянуть поскоре…

Тогда писарь ленемана началъ:— Я могъ бы попросту выложить вамъ бумагу, да не годится такъ. Я буду говорить прямо, какъ человкъ.

Бенони впился въ него глазами и спросилъ:— Что вы говорите? Въ чемъ дло?

Наконецъ, писарь отвтилъ:— А въ томъ, что немногаго она стоитъ, эта самая бумага… Да, осмлюсь сказать: не стоитъ она вашихъ денегъ…

— Дайте мн взглянуть сейчасъ же!

— Ежели бы я захотлъ поступить, какъ чудовище, я бы сразу развернулъ бумагу передъ вашими глазами. Но я хочу подготовить васъ помаленьку… Дло-то въ томъ, что Маккъ Розенгорскій далъ подъ залогъ Сирилунда чертовскую сумму раньше васъ.

— Вы шутите! — вскричалъ Бенони въ ужас.

Писарь, наконецъ, положилъ передъ нимъ бумагу

Офиціальная приписка гласила, что закладная засвидтельствована законнымъ порядкомъ на тинг такого то дня и числа. И затмъ были перечислены раньше выданныя закладныя на Сирилундскую усадьбу съ угодьями и тремя торговыми судами. Хозяиномъ и давнишнимъ хозяиномъ всего оказывался Маккъ Розенгорскій, выданныя имъ подъ указанный залогъ суммы составляли въ общемъ восемнадцать тысячъ далеровъ. Приписка была подписана Стеномъ Тоде.

Бенони словно громомъ поразило. Онъ не сводилъ глазъ съ бумаги, а въ голову ему лзли разныя мелочи: судью не такъ звали… Стенъ Тоде?.. Кто бишь это?.. Восемнадцать тысячъ далеровъ… да, да… Но вдь тогда Маккъ Сирилундскій вовсе не воротила, это братъ его, Маккъ Розенгорскій, хозяинъ всего…

— Теперь все дло въ томъ, стоитъ ли залогъ, подъ который вы дали деньги, двадцати трехъ тысячъ далеровъ,— прибавилъ писарь ленемана.

Бенони подумалъ и сказалъ:— Нтъ, не стоитъ.

— И ленеманъ такъ думаетъ, и я. Мы съ нимъ говорили объ этомъ промежъ себя. Двадцать три тысячи — ужасъ что такое!

— А по закону ли поступалъ Маккъ?

— Это какъ повернуть дло. Въ бумаг сказано просто: получено. Маккъ получилъ столько-то и столько-то подъ такой-то залогъ. Вдь, вы сами признали залогъ достаточнымъ обезпеченіемъ.

Бенони уже не слушалъ его, но спросилъ:— Стенъ Тоде — это кто? Законная ли подпись?

Посл обстоятельнаго обсужденія, писарь ленемана пришелъ къ заключенію, что помощникъ судьи имлъ по закону вс права на тинг, хоть и не былъ судьей, далеко нтъ.

— Двадцать три тысячи! Такъ у Макка нтъ ни гроша! — вдругъ проговорилъ Бенони.— Лучше поменьше средствъ, да собственныхъ…— Но тутъ онъ вдругъ вспомнилъ про свои пять тысячъ далеровъ, которые были теперь все равно, что потеряны, и всталъ, постоялъ съ минуту блдный и растерянный, глядя на негодную бумагу, лежавшую на стол, и опять слъ.

— Можетъ статься, онъ выплатитъ вамъ понемножку,— сказалъ писарь, чтобы утшить его.

— Откуда ему взять? Платье, что на немъ, и то не его. Лучше поменьше средствъ, да… Мошенникъ онъ, Маккъ!

— Не полагается такъ выражаться, не по закону. И, можетъ статься, онъ все-таки заплатитъ…

— Мошенникъ! Заправскій мошенникъ!

Ахъ, какое это было сильное, выразительное слово! И какъ оно было унизительно для спсиваго Макка! Поэтому Бенони и повторялъ его отъ всего сердца.

— Онъ наврно заплатитъ,— сказалъ писарь ленемана и всталъ. Ему хотлось уйти поскоре.

Бенони былъ возбужденъ до крайности:— Не слдовало бы связываться съ нимъ! Плюнуть да растереть ногой — вотъ и все!

Оставшись одинъ, Бенони принялся обсуждать — что же ему теперь длать? И поршилъ прямо пойти въ контору къ Макку и расчитаться съ нимъ.

Сунувъ закладную въ карманъ, онъ отправился въ Сирилундъ. По дорог ему пришло на умъ, что надо бы сперва повидать Свена Дозорнаго.

Но бдняг Свену самому въ ту пору приходилось не сладко, гд ему было утшать другихъ? И опять во всемъ была виновата Элленъ Горничная!

Наканун вечеромъ Свенъ Дозорный шушукался со своей подружкой, какъ вдругъ ее позвали,— Маккъ собирался брать ванну. Свенъ пытался было удержать ее: пусть его беретъ свою ванну одинъ, Элленъ-то какое дло? Но Элленъ лучше знала свое дло и вырвалась отъ Свена. Тотъ пошелъ за нею на цыпочкахъ и, затаивъ духъ, стоялъ въ коридор передъ дверями Макковой горницы… слышалъ все собственными ушами! Сегодня онъ и приступилъ къ Элленъ съ допросомъ:— Маккъ всталъ?

— Нтъ.

— Ты мыла его вчера вечеромъ?

— Да, вытирала ему спину полотенцемъ.

— Врешь! Я стоялъ въ коридор и все слышалъ.

Молчаніе.

— Далась я вамъ всмъ,— тихо проговорила, наконецъ, Элленъ Горничная.— Просто, какъ спятили вс…

— А ты не можешь что ли, отдлаться отъ него?

— Не больно-то отдлаешься… Приходится вытирать ему спину.

Бшенство охватило Свена Дозорнаго, онъ задохнулся и выпалилъ:— Свинья ты, вотъ что!

Она выслушала, широко раскрывъ глаза и поднявъ брови, словно не вря, что это Свенъ Дозорный такъ ругается.

— Я еще пырну тебя когда-нибудь ножомъ!

— Не надо такъ злиться,— заговорила она ласково.— Небось, онъ скоро отстанетъ.

— Не отстанетъ.

— А ты самъ-то съ Брамапутрой? Этой кучерявой?— сказала Элленъ презрительно.

Свенъ Дозорный только спросилъ опять:— Маккъ всталъ?

— Нтъ.

— Мн надо поговорить съ нимъ въ контор.

— Лучше не суйся,— отсовтовала Элленъ.— Обоихъ насъ въ бду введешь.

Пожалуй, Свенъ на томъ бы и успокоился, да сунули ему перину сушить на солнышк,— купальную перину Макка,— и это его страсть раззадорило, онъ забылъ, что онъ тутъ работникъ на вс руки.

Маккъ вскор прошелъ въ контору, Свенъ Дозорный бросилъ перину и направился за нимъ, взбудораженный до нельзя. Онъ сразу приступилъ къ длу: такъ и такъ, молъ, зовутъ его Свенъ Іоганъ Кьэльсенъ, а по прозвищу Свенъ Дозорный, и онъ хочетъ взять за себя Элленъ Горничную, такъ не зачмъ ей купать Макка, а ему, Свену, сушить посл нихъ перину…

— Понимаете вы, не зачмъ ей пачкаться съ вами,— не будь я Свенъ Іоганъ Кьэльсенъ! Да, такъ меня зовутъ! А коли хотите знать мою географію,— то я изъ города. Да! Изъ города, коли угодно знать!..

Маккъ медленно перевелъ глаза съ бумаги на Свена и, глядя на него стальнымъ взглядомъ, спросилъ:— Какъ, бишь, тебя зовутъ?

Сбитый съ позиціи Свенъ только и могъ повторить:— Какъ меня зовутъ? Свенъ Іоганъ Кьэльсенъ. А по прозвищу Свенъ Дозорный.

— Хорошо, такъ ступай и длай свое дло.

Свенъ уже взялся было за ручку двери…— Да нтъ!— сказалъ онъ,— этого дла я длать не буду!

— Хорошо, такъ получай расчетъ.

Маккъ взялъ свое гусиное перо и сталъ считать, потомъ отсчиталъ деньги и заплатилъ. Затмъ отворилъ дверь.

Свенъ Дозорный, хоть и съ ворчаніемъ, но ушелъ.

Очутившись за порогомъ съ деньгами въ рукахъ и съ отчаяніемъ въ душ, онъ завернулъ въ винный погребокъ и хватилъ стаканчикъ-другой. Почувствовавъ себя посл того опять сильнымъ и храбрымъ, онъ пошелъ въ людскую и поднялъ тамъ кутерьму, переругался съ работниками, забрался къ двумъ старикамъ призрваемымъ, которые оба лежали въ постеляхъ, не двигаясь, и только ли да повременамъ перекидывались словечкомъ, словно и впрямь люди.

— Эй, вы, вставайте! Идите дрова таскать! — крикнулъ имъ Свенъ.— Я покончилъ.

— Покончилъ,— повторилъ Фредрикъ Менза.

— Молчать! — заоралъ на него Свенъ Дозорный.— Встанешь ты? Или опять бдняжк Элленъ самой таскать дрова?

Фредрикъ Менза, вся борода котораго была покрыта крошками отъ пищи и слюной, словно задумался о чемъ-то серьезно и лежалъ, мигая глазами, а немного погодя сказалъ:— Три мили до Фунтуса.

— Ха-ха! — засмялся Монсъ, лежа на своей кровати.

Бдняга, и у него были свои радости! Ему, пожалуй, чудилось, что стна презабавно уходитъ вверхъ подъ самую крышу…

Свенъ Дозорный вернулся назадъ въ людскую, напвая и хвастаясь своими намреніями:— Не буду я сушить этой перины, ни во вки вковъ! Знаете, что я буду длать? Нтъ, гд вамъ знать! Вы совсмъ какъ зврье тутъ. Я буду пть! Идите вс сюда, я буду пть!

Въ людскую набралось много народа. Свенъ Дозорный не побоялся отвлечь ихъ отъ работы, даромъ что были будни. Пришли и Брамапутра, и Элленъ Горничная, и сама мельничиха не могла удержаться, чтобы не заглянуть въ людскую. Она ходила въ лавку за състнымъ и привела съ собой сынишку, шестилтняго мальчугана съ нжнымъ ротикомъ. Свенъ Дозорный щедро одарилъ его, далъ цлый четвертакъ, и погладилъ по головк.

— Ну, весело теб тутъ? — спросила мать.

Да, да! Мальчику было очень весело. Когда другіе заплясали, онъ тоже отыскалъ себ мстечко, гд повертться, и чувствовалъ себя бариномъ.

Свенъ Дозорный заплъ псню:— Ой вы, сорозскія двушки красныя! Но онъ, впрямь, должно быть, рехнулся: его псня звучала угрозой, онъ плъ ее по извстному адресу, да еще порой указывалъ кулакомъ на господскій домъ.

Свенъ Дозорный плъ:

Сорозскимъ землямъ, лугамъ, лсамъ —

имъ нтъ конца и нтъ края.

Охотой тшится баринъ тамъ,

тамъ рыщетъ псовъ его стая.

Уставъ, онъ детъ домой отдыхать,

ему дв двушки стелятъ кровать…

Ой вы, сорозскія двушки красныя!

И длитъ ложе съ одною онъ,

и выслалъ прочь онъ другую.

А та, въ груди затаивши стонъ,

съ гонцомъ шлетъ всть роковую:

‘Эй, ловчій Густъ! Ты все рыщешь въ лсу,

кому жъ беречь здсь двицу-красу’?

Ой вы, сорозскія двушки красныя!

И ловчій Густъ наточилъ топоръ,

на-страж сталъ за дверями.

Зажегся искрами гнва взоръ,

и месть легла надъ бровями…

Чуть утромъ баринъ ступилъ за порогъ —

ударъ смертельный его подстерегъ!

Ой вы, сорозскія двушки красныя!..

Но тутъ Свенъ вдругъ почувствовалъ отсутствіе хора и прервалъ псню:— Стой! Тутъ вы вс должны подхватывать: Ой вы, сорозскія двушки красныя! А вы только пляшете. Настоящее зврье!

Отъ Макка прибжалъ запыхавшійся гонецъ позвать въ контору старшаго работника. Вс разомъ притихли и стали одинъ по одному тихонько выбираться изъ людской. Свенъ Дозордый уже не въ силахъ былъ расшевелить ихъ. Мельничиха послала къ нему своего мальчугана — проститься хорошенько и поблагодарить еще разъ за четвертакъ. Свенъ задержалъ маленькую ручонку въ своей и сказалъ:— Рука-то словно у Элленъ, вотъ диво!

Затмъ вызвали самого Свена Дозорнаго. Онъ вышелъ съ тяжелымъ предчувствіемъ… Но оказалось, что вызвалъ его Бенони. Онъ пришелъ поговорить со Свеномъ.

— У меня дльце къ теб,— сказалъ Бенони, чтобы начать съ чего-нибудь.— Не хочешь ли и ты хать съ неводомъ?

— Не знаю… Да, хочу. Съ неводомъ?

Но они скоро перевели разговоръ на другое, на то, что у каждаго лежало на душ. Бенони съ угрожающимъ видомъ мотнулъ головой и сказалъ, что собирается къ Макку въ контору.

— А я ужъ былъ тамъ и отдлалъ его.

— Онъ подло поступилъ со мной,— продолжалъ Бенони.

— А со мной-то? Элленъ пропала!

— Почему такъ?

— Онъ вчера опять звалъ ее мыть его.

Бенони покрутилъ головой,— ничего, дескать, не подлаешь.

— Но вдь мы съ Элленъ уже поладили,— сказалъ Свенъ.

Бенони отвтилъ:— Не выдадутъ ея за тебя до поры, до времени,— ты самъ понимаешь?

Свенъ Дозорный зловще сверкнулъ глазами.

— Такой ужъ здсь порядокъ,— продолжалъ Бенони.— Одна смняетъ другую. Только Брамапутра все держится…

Старшій работникъ вернулся отъ Макка и сообщилъ, что Свену Дозорному велно уходить со двора.

— Уходить…? Какъ..?

— Такъ приказано. Я приставленъ соблюдать порядокъ и ничего не могу тутъ подлать.

Свенъ Дозорный, видно, разсчитывалъ все-таки какъ-нибудь уладить дло ради Элленъ, но теперь понялъ, что ему приходится убираться, и сильно упалъ духомъ.

Бенони вступился:— Ступай и скажи, что Свенъ Дозорный побудетъ здсь со мной.

— Ну, хорошо,— отозвался работяикъ.

— Такъ и передай ему, Макку Сирилундскому, отъ Бенони Гартвигсена!

Работникъ пошелъ. А эти двое остались, гордясь своей побдой. Но скоро Свенъ Дозорный опять упалъ духомъ при мысли о томъ, что ему надо уходить изъ Сирилунда.

— Теперь у меня нтъ ничего за душой, кром этого вотъ алмаза. И тмъ нечего рзать,— стеколъ нтъ.

Пока они стояли тутъ и разговаривали, съ крыльца лавки спустился самъ Маккъ и пошелъ прямо на нихъ. Шелъ онъ своимъ обычнымъ ровнымъ шагомъ. Когда онъ приблизился къ нимъ, оба сняли шапки и поклонились.

— Что это за гонцовъ ты ко мн посылаешь? — спросилъ Маккъ.

— Гонцовъ? О, это я такъ сказалъ…— отвтилъ Бенони, сбитый съ позиціи.

— А ты все еще тутъ? — спросилъ Маккъ другого.

Свенъ Дозорный промолчалъ.

Зато Бенони усплъ за эти дв-три минуты оправиться. Онъ выпрямился: разв онъ не совладлецъ Сирилунда, и разв передъ нимъ не разорившійся человкъ, не мошенникъ?

— А вы что тутъ допрашиваете насъ? — спросилъ онъ, глядя на Макка въ упоръ.

Оба весьма недружелюбно смрили другъ друга глазами, но Бенони все-таки оказался только ученикомъ. Маккъ вынулъ свой тонкій платокъ, слегка высморкался и повернулся опять къ Свену Дозорному.

— Теб разв не оказано, чтобы ты уходилъ отсюда?

Свенъ Дозорный покорился.

— Ступай прямо домой ко мн! — крикнулъ ему Бенони.— Вотъ ключъ. Теб я могу доврить все свое добро. Ступай себ и дождись меня. Мн еще надо поговорить съ этимъ человкомъ.

‘Съ этимъ человкомъ’! Это о Макк-то Сирилундскомъ?!

Они прошли въ контору. Маккъ опять пустилъ въ ходъ свой носовой платокъ и сказалъ:— Ну?

— У меня дло небольшое,— отвтилъ Бенони,— насчетъ денегъ.

— Что такое насчетъ денегъ?

— Вы меня надули.

Маккъ молчалъ съ снисходительнымъ видомъ.

— Я устроилъ, что закладную засвидтельствоваля. Вы не думали, что меня хватитъ на это?

Маккъ улыбнулся:— Я все зналъ.

— Вашъ братъ въ Розенгор хозяинъ всему. Вы у него въ карман со всми вашими потрохами… Не угодно ли!..— Бенони выложилъ на конторку закладную и тыкалъ въ нее пальцемъ.

— Въ чемъ же дло? — спросилъ Маккъ.— Ты хочешь взять свой вкладъ изъ оборота?

— Взять свой вкладъ? Откуда вы мн возьмете его? Сапоги на васъ и т не ваши. Двадцать три тысячи! Вашъ братъ далъ восемнадцать, да я пять, выходитъ двадцать три. Вы меня разорили, я теперь почти такой же голышъ, какъ вы сами.

Маккъ отвтилъ:— Во-первыхъ, это лишь молодой помощникъ судьи внесъ все это въ твою закладную…

— Онъ по закону заступалъ судью.

— Положимъ. Но самъ судья никогда бы не внесъ всхъ этихъ глупостей насчетъ моего брата. Это все одн формальности, понимаешь? Какъ вообще бываетъ между братьями… На самомъ дл скоре я поддерживалъ моего брата, чмъ онъ меня,— напримръ, когда онъ расширилъ свой заводъ для выдлки рыбьяго клея.

— Да, да, оба вы, какъ видно, одного поля ягоды, банкроты! Но мн-то отъ этого не легче.

— Во-вторыхъ,— съ непоколебимымъ величіемъ продолжалъ Маккъ,— я теб долженъ не пять тысячъ. У насъ съ тобой особые счеты.

— Вы это про четыре сотни за ваши сокровища? А на что мн ихъ теперь? Розу съ адвокатомъ уже огласили въ церкви, свадьба двнадцатаго.

— Не знаю хорошенько, мн не удалось поговорить съ Розою. Но очень можетъ быть, что ты самъ тутъ не безъ вины. Это засвидтельствованіе закладной у меня за спиною не особенно располагало меня хлопотать за тебя.

— Ну и что-жъ? — воскликнулъ Бенони съ раздраженіемъ. — Богъ съ ней, съ Розой! Не стану я клянчить ея милостей. Но ужъ что касается этихъ вашихъ штукъ, то Роза слишкомъ хороша, чтобы быть вашей крестницей. Да. И я напишу ей письмо, чтобы она больше ни ногой къ вамъ. У насъ съ вами особые четы? Не хочу я имть съ вами никакихъ счетовъ. Я постараюсь расквитаться съ вами за ваши сокровища при первомъ же случа. И тогда подавайте мн мои пять тысячъ.

— Ты требуешь свой вкладъ въ шестимсячный срокъ, считая отъ сегодняшняго числа?

— Требую,— презрительно передразнилъ его Бенони.— Нтъ, я теперь по-другому возьмусь за дло. Не посмотрю на васъ со всми вашими богатствами.

Маккъ хорошо понималъ, что верхъ теперь на сторон Бенони и что онъ могъ сломить его, Макка: объявить его банкротомъ, притянуть къ суду и запутать своею закладной, подорвать его репутацію, заставить всхъ прокричать о его разореніи…

— Можешь поступать, какъ теб угодно,— сказалъ онъ холодно.

Но Бенони не въ состояніи былъ удержать на рукахъ своихъ козырей:— Я заставлю описать вашу треску на сушилкахъ.

Это во всякомъ случа пахло скандаломъ, заварится дло, пойдетъ опросъ свидтелей… И Маккъ отвтилъ:— Треска не моя, а купца.

Тутъ Бенони схватился за свою гриву и завопилъ:— Да что-же, у васъ такъ-таки и нтъ ничего своего на всемъ свт?!

— Ну, въ этомъ я теб не намренъ давать отчета,— отмахнулся Маккъ. — Ты можешь требовать одного — своихъ денегъ, и ты ихъ получишь. Значитъ — въ шестимсячный срокъ?

И Бенони, чтобы положить конецъ длу, отвтилъ утвердительно: да.

Маккъ взялъ перо и записалъ число, затмъ отложилъ перо, взглянулъ на Бенони и проговорилъ:— Не думалъ я, что мы съ тобой такъ разойдемся, Гартвигсенъ.

Бенони и самому не ахти какъ сладко было. — А что же, повашему, мн длать? Знаю, меня разъ такъ скрутило, что я не зналъ, какъ и быть. И положимъ, вы подняли меня изъ праха…

— Я объ этомъ не вспоминалъ,— прервалъ его Маккъ,— ты самъ завелъ объ этомъ рчь…

И Маккъ отошелъ къ окну подумать.

Но тутъ Бенони такъ ясно вспомнилось его жалкое прошлое, онъ вспомнилъ т дни, когда у него не было ни господскаго дома, ни большого сарая, ни неводного комплекта, дни, когда его позоръ былъ оглашенъ съ церковнаго холма и когда Маккъ Сирилундскій протянулъ ему руку помощи, сдлалъ его опять человкомъ… И онъ сказалъ упавшимъ голосомъ:

— Да, да, только бы мн вернуть мои деньги. Я не буду поступать съ вами по-волчьи… Для этого у меня нтъ причинъ.

Молчаніе. Маккъ повернулся и опять подошелъ къ своей конторк: — Узналъ ты что нибудь насчетъ сельдей?

— Нтъ,— отвтилъ Бенони.— То-есть, сельдь-то появилась, но неизвстно еще сколько ея будетъ и какого качества. Я ршилъ отправиться съ неводомъ.

— Богъ въ помощь.

— Счастливо оставаться,— сказалъ Бенони, уходя.

XVIII.

‘Сегодня двнадцатое іюня, день свадьбы Розы… Да, да!’ Бенони съ утра находился въ торжественномъ настроеніи, былъ тихъ, кротокъ и неразговорчивъ. Свенъ Дозорный, который жилъ у него, былъ занятъ такой работой, съ которой могъ справиться и одинъ.

Бенони вытеръ клавесинъ и вычистилъ серебро. Не послать ли сокровища Роз? Самому ему они были ни къ чему. И вышло бы — словно король посылаетъ богатйшіе дары королев, а кстати заткнуло бы ротъ всмъ, кто теперь разноситъ по околотку сплетни о разореніи Бенони Гартвигсена. Вначал ни самъ Бенони, ни писарь ленемана не длали тайны изъ негодной закладной на пять тысячъ далеровъ, а молва ужъ и пошла писать, преувеличивая потери и включая въ ихъ число даже домъ, сарай и неводной комплектъ. Бенони опять сталъ подозрительнымъ, ему чудилось что старые знакомые опять стали обращаться съ нимъ развязне и больше не называютъ его Гартвигсеномъ. О, ему еще по-карману одарить Розу по-царски!

Но приметъ ли она его сокровища?

Во всякомъ случа онъ могъ бы послать ей серебро. Съ сантиментальной нжностью онъ представлялъ себ, какъ этотъ щедрый даръ увлажнитъ глаза Розы, и она скажетъ: ‘О, Бенони! Какъ я жалю, что, все-таки, не за тебя вышла!’

А вдь она все еще не вернула кольца и креста, какъ собиралась. Можетъ статься, она такъ и оставитъ ихъ у себя изъ любви къ нему? Нельзя ли послать ей хоть ложку и вилку, которыя онъ завернулъ для нея особо?

Нтъ, пожалуй, она ничего не возьметъ.

Бенони побрелъ въ Сирилундъ, печальный и разстроенный, завернулъ въ погребокъ выпить подъ предлогомъ, что ему нездоровится, затмъ вернулся назадъ къ себ. Успвъ порядочно охмелть, онъ досталъ книжку съ псалмами, но, боясь, что Свенъ Дозорный услышитъ его зычное пніе, ограничился однимъ чтеніемъ вслухъ, а это ему скоро наскучило. Онъ вышелъ на закрытую веранду и постоялъ тамъ, глядя въ окна. Но глядлъ ли онъ въ синія стекла, или въ желтыя, или въ красныя, все было то же самое: голуби сидли себ и, какъ ни въ чемъ не бывало, упражнялись надъ стной сарая… Охъ, не такъ онъ рисовалъ себ все это — и цвтныя стекла и голубей!.. Все вдь было для Розы!..

Онъ побрелъ по скалистому берегу. Впереди него шелъ смотритель маяка Шёнингъ, изношенный, искалченный, словно измочаленный нуждою. Онъ тоже бродилъ по горамъ, прислушиваясь къ крикамъ морскихъ птицъ и разглядывая изрдка попадавшіяся растенія. Противъ всякаго обыкновенія, онъ поздоровался съ Бенони и завелъ разговоръ.

— Вы человкъ со средствами, Гартвигсенъ, вамъ бы купить вс эти горы.

— Мн? У меня и безъ того ихъ довольно на моемъ участк,— отвтилъ Бенони.

— Нтъ, не довольно. Вамъ бы купить весь кряжъ вплоть до общественнаго лса.

— А на что мн его?

— Онъ иметъ большую цнность.

— Большую цнность?

— Эти горы полны руды.

— Ну, и что жъ? Руды! — пренебрежительно отозвался Бенони.

— Да, руды. Руды на милліонъ. Руда-то съ серебромъ.

Бенони недоврчиво поглядлъ на смотрителя. — Почему же вы сами не купите?

Смотритель отвтилъ безцвтной улыбкой и устремилъ взглядъ въ пространство. — Во-первыхъ, у меня нтъ средствъ, во-вторыхъ, къ чему мн? А у васъ вся жизнь впереди.

— Ну, и вы еще не такъ стары.

— Положимъ. Но на что мн больше того, что я имю? Я смотритель маяка четвертаго разряда, какъ разъ хватаетъ, чтобы не умереть съ голоду, а на большее мы не годны.

Бенони вдругъ спросилъ:— Вы говорили объ этомъ съ Маккомъ?

На это смотритель отвтилъ только двумя словами:— Съ Маккомъ! — и, скорчивъ презрительную гримасу, повернулся и пошелъ назадъ.

А Бенони, шагая въ противоположную сторону, раздумывалъ про себя: не худо, что эти горы полны серебра, хозяинъ ихъ — Аронъ изъ Гопана, а у него тяжба съ рыбакомъ изъ крайнихъ шкеръ изъ-за самовольнаго захвата лодки, тяжба стоитъ не дешево, и онъ еще недавно отвелъ адвокату на кистерскій дворъ одну изъ своихъ коровъ… Охъ, да, Николай сегодня женится, такъ корова пригодится ему съ Розой…

Воспоминанія о Роз такъ и нахлынули на Бенони. Онъ свернулъ въ лсъ, глаза его стали влажными, и онъ, не глядя ни на что, повалился ничкомъ у самой дороги… ‘Разв я не велъ себя, какъ слдовало, скажи ты мн на милость? Разв не обращался съ тобой по всмъ статьямъ и бережно и деликатно, чтобы какъ нибудь не помять тебя? О, Господи Боже, будь милостивъ ко мн!а

— Борре эккедъ!

Опять этотъ лопарь Гильбертъ тутъ какъ тутъ! Онъ вчно снуетъ взадъ и впередъ по общественному лсу, словно ткацкій челнокъ, оставляя за собой нитки и петли въ селеньяхъ по об стороны кряжа.

— А я тутъ прислъ маленько…— сказалъ Бенони, не зная что сказать отъ смущенія — Такъ пріятно послушать шопотъ осинъ.

— Я прямо со свадьбы,— сказалъ Гильбертъ. — Встртилъ тамъ знакомыхъ.

— Ты, пожалуй, и у церкви былъ? — спросилъ Бенони.

— Былъ и у церкви. Важная свадьба! И Маккъ тамъ былъ.

— Еще бы.

— Сперва женихъ пріхалъ. Верхомъ.

— Верхомъ?

— Потомъ невста. Тоже верхомъ.

Бенони покачалъ головой,— важно, дескать.

— На ней была блая кисея до самой земли.

Бенони погрузился въ глубокую задумчивость. Да, вотъ теперь дло сдлано. Блая кисея… охъ, да! Затмъ онъ всталъ и отправился съ лопаремъ Гильбертомъ.

— Ну, да мы съ Бенони, врно, какъ-нибудь справимся! Пойдемъ-ка поскоре ко мн,— сказалъ Бенони.

— Спасибо, какъ же я смю васъ безпокоить? У меня нтъ никакого дла…

Но Бенони поставилъ водочки и пригласилъ лопаря выпить съ нимъ, а Гильбертъ опять за свое:— Не стою я, чтобы вы тратились для меня на угощеніе…

— Я угощаю тебя за твою великую новость,— проговорилъ Бенони, а губы у него такъ и дрожали.— И Богъ съ ней! — закончилъ онъ.

Гильбертъ пилъ и, оглядывая горницу, выражалъ свое изумленіе, что находятся люди, которые брезгуютъ жить въ такой горниц, полной всякихъ сокровищъ. Бенони же отвчалъ на это, что устроился, молъ, по мр своихъ малыхъ средствъ… И показалъ Гильберту клавесинъ, объяснивъ, что это музыка, потомъ показалъ рабочій столикъ, выложенный чернымъ деревомъ и серебромъ, и, наконецъ, добрался до столоваго серебра.

— Сто далеровъ заплатилъ за это,— пояснилъ онъ.

Гильбертъ долго качалъ головой и опять въ толкъ взять не могъ, какъ это находятся люди, которые отталкиваютъ отъ себя такое великолпіе!

Подъ конецъ онъ сказалъ:— А видъ-то у нея былъ невеселый.

— У Розы? Не веселый?

— Нтъ. Она словно каялась.

Бенони всталъ, выпрямился и сказалъ:— Видишь кольцо? Я не стану больше носить его на правой рук на соблазнъ моей жизни… — И онъ снялъ кольцо и надлъ его на лвую руку.

— Ты видлъ, что я сдлалъ?

Гильбертъ торжественно подтвердилъ:— Да.

Затмъ Бенони досталъ календарь и сказалъ:— Видишь эту черту? Теперь я ее перечеркиваю. Я ставлю крестъ на дн Сильверіуса.

— На дн Сильверіуса,— повторилъ Гдльбертъ.

— Ты былъ свидтелемъ,— закончилъ Бенони.

Больше ему не чмъ было поддерживать въ себ торжественное настроеніе, и онъ погрузился въ молчаніе…

Гильбертъ зашелъ въ Сирилундскую лавку разсказать про свадьбу. Этакой пышности, дескать, и не видано было, блая кисея стелилась по земл, а невста вся сіяла отъ радости, что заполучила кого хотла. И самъ Маккъ былъ въ церкви.

Когда лопарь Гильбертъ покончилъ свои дла въ Сирилунд, онъ сталъ бродить по дорог ко двору кистера и встртилъ тамъ новобрачныхъ, которые добрались до дому только къ вечеру. Роза по-прежнему хала верхомъ, но молодой Аренценъ стеръ себ кожу сдломъ и угрюмо плелся пшкомъ, ведя свою лошадь за поводъ. Вечеръ былъ свтлый, погода теплая, солнце еще не заходило, но морскія птицы уже улеглись на покой.

Гильбертъ снялъ шапку передъ новобрачными. Роза прохала, а молодой Аренценъ остановился и передалъ лошадь Гильберту. Онъ усталъ и злился.

— Возьми ты эту животину и привяжи гд-нибудь. Намаялся я съ ней.

— Я былъ въ церкви и видлъ васъ,— сказалъ лопарь.

Молодой Аренценъ огрызнулся:

— Я тоже былъ въ церкви и видлъ свадьбу. Никакъ нельзя было убрать себя самого.

Такъ совершили Роза и молодой Аренценъ свой въздъ на кистерскій дворъ въ свое будущее жилище…

Черезъ нсколько дней Бенони отправился на ловъ съ большимъ неводомъ и съ большой артелью. Вра въ его счастье была такъ велика среди рыбаковъ, что къ нему пришло даже больше народу, чмъ требовалось. Свенъ Дозорный похалъ тоже, въ качеств подручнаго самого хозяина невода.

XIX.

Солнце сіяло на неб и днемъ и ночью. Молодой Аренценъ за свое долгое отсутствіе изъ родныхъ мстъ усплъ отвыкнутъ отъ этого ночного солнца и впалъ въ безсонницу. Онъ никакъ не могъ добиться настоящей темноты въ спальн, а къ этому прибавилось еще то, что отецъ его, старый кистеръ, заболлъ и, хотя лежалъ въ комнат по ту сторону коридора, его стоны и охи все-таки долетали до сына. И молодой адвокатъ вставалъ, одвался и уходилъ изъ дому въ то время, какъ Роза спала себ крпко, безмятежно, прикрытая одной простыней въ эти теплыя лтнія ночи.

И въ контор адвоката наступило затишье, во время жатвы уже не было такого обилія длъ, какъ весною. Вначал онъ было приспособилъ и Розу помогать себ по части огромной скучной переписки, но дла теперь поубавилось настолько, что онъ могъ справиться одинъ. Со времени тинга ему пришлось составить всего нсколько прошеній. Но много крупныхъ длъ, нершенныхъ на тинг, совершали свои мытарства изъ суда въ судъ и сами длали свое прибыльное для Аренцена дло, а ему оставалось только отдыхать да навщать винный погребокъ Макка.

По длу Гью Тревельяна съ Левіономъ изъ Торпельвикена состоялся уже приговоръ. Дло это стоило Аренцену не мало хлопотъ и заботъ. Отправляясь на собственную свадьбу, онъ вынужденъ былъ сдлать большой крюкъ, чтобы побывать на мст злополучной ловли лососей и смрить ширину рки у водопада. Съ нимъ было двое людей. У видавъ на противоположномъ берегу сэра Гью съ удочкой, онъ кивнулъ ему, какъ знакомому, и снялъ шляпу. Но милйшій англичанинъ стоялъ себ съ британскою невозмутимостью и не отвтилъ на поклонъ. Будь тутъ Роза, ее бы это, наврно, глубоко огорчило. Смущенный и раздосадованный Аренценъ отдалъ своимъ людямъ приказаніе точно смрить ширину. Но въ рк все еще было дввадцать саженъ.

— А наплевать мн на ширину,— сказалъ Аренценъ. Онъ зорко слдилъ за англичаниномъ и уже на-глазъ прикинулъ, что ‘муха’ рыболова подлетала ближе къ берегу Левіона, нежели къ берегу Мареліуса. Онъ взялъ своихъ двухъ спутниковъ въ свидтели и получилъ отъ нихъ письменныя подтвержденія. Тогда онъ составилъ добавленіе къ своему первоначальному изложенію дла и послалъ его по почт.

И вотъ, состоялся приговоръ. Личное посщеніе мста не принесло адвокату пользы: сэра Гью присудили заплатить Левіону ровно столько, сколько онъ самъ предлагалъ еще въ примирительной камер, и ни гроша больше.

Получивъ извщеніе о приговор, сэръ Гью явился съ двумя свидтелями и хотлъ заплатить: извольте, вотъ вамъ деньги! Но дло снова разстроилось изъ-за жадности Левіона.

— Право ловли досталось вамъ больно дешево потому, что вы заплатили Эдвард особо,— сказалъ Левіонъ.— Небось, она помстила у Макка цлыхъ двадцать пять далеровъ.

Сэръ Гью еще разъ предложилъ деньги, получилъ отказъ и ушелъ.

Но дло еще не было проиграно окончательно по приговору низшаго суда. Рыболовство сэра Гью могло еще долго давать доходъ адвокату. Предстояло перенести дло въ окружный судъ въ Троньем, адвокатъ Аренценъ готовилъ убійственную апелляцію, въ которой намревался пролить истинный свтъ на связь сэра Гью съ дочерью противной стороны.

— Но тутъ предстоятъ добавочные расходы,— сказалъ Аренценъ истцу.

— То-то и бда! А сколько на этотъ разъ?

— Четыре далера.

— Дорого же мн вскочитъ правосудіе надъ этими мошенниками.

— На правосудіе нечего жалть,— замтилъ Аренценъ.

Левіонъ изъ Торпельвикена заплатилъ и ушелъ.

Слдующій!

Это былъ Аронъ изъ Гопана. Его дло началось съ сущихъ пустяковъ: молодой рыбакъ изъ крайнихъ шкеръ отвязалъ ночью рчной челнокъ Арона и пропадалъ на немъ двое сутокъ. Гд онъ былъ? У своей возлюбленной. Вернувшись на челнок, рыбакъ встртилъ Арона, который ругался и грозилъ ему новымъ адвокатомъ. Малый очень удивился, самовольное пользованіе лодкой было дломъ обычнымъ, и онъ сначала готовъ былъ принять угрозы Арона за шутку. Кончилось же тмъ, что рыбакъ объявилъ:— Плевать мн на тебя съ адвокатомъ твоимъ! — и Аронъ затялъ дло. Во что оно вскочило ему! Онъ уже отвелъ на дворъ кистера одну корову въ самой середин лта, когда она давала самый большой удой. А по-осени придется, пожалуй, свести вторую на бойню.

— Нельзя такъ оставить,— сказалъ Аренценъ, когда дло было проиграно въ уздномъ суд.— Я составлю громовую жалобу и перенесу дло въ окружный судъ. Но это потребуетъ добавочныхъ расходовъ.

— Все расходы да расходы!— простоналъ Аропъ.— Мн скоро сть нечего будетъ.

— Ну, авось до этого не дойдетъ.

— Не поможете ли вы мн продать мои горы?— спросилъ Аронъ.

— Горы?

— Говорятъ, он будутъ когда-нибудь въ большой цн. Профессоръ изъ Христіаніи писалъ, что въ нихъ руда съ серебромъ.

Адвокатъ Аренценъ отвтилъ:— Руды мн не нужно, а вотъ отъ серебра не откажусь, Аронъ.

Тутъ Аронъ понялъ, что и вторая корова его погибла, и подписалъ бумагу… Но лто еще не прошло, а Николай Аренценъ ужъ такъ соскучился, что началъ поговаривать о томъ, что хорошо бы пристроиться судьей на Лофотенскихъ рыбныхъ промыслахъ. Что ему длать дома всю зиму? Во всхъ рыбачьихъ поселкахъ останутся одн женщины да дти, не заработаешь и четвертака. Роза ничего не возражала на это, хотя ей и могло показаться страннымъ — какъ это новобрачный не можетъ придумать чего-нибудь боле подходящаго, нежели стараться ухать изъ дому при первой возможности. Сама Роза помогала въ дом по хозяйству и присматривала за больнымъ кистеромъ. Старикъ съ каждымъ днемъ хирлъ, худлъ и только ждалъ конца. Школьный учитель пока принялъ на себя вс кистерскія обязанности…

А въ Сирилунд произошла та перемна, что старикъ Монсъ перехалъ изъ своей каморки на кладбище. Однажды утромъ его нашли въ постели съ закрытыми глазами, съ зажатымъ, по обыкновенію, въ рук кускомъ и съ выраженіемъ полной сытости на лиц. Монсъ уже давно не отличался подвижностью, такъ что трудно было разобрать сразу, совсмъ ли онъ испустилъ духъ, когда же спросили Фредерика Мензу, лежавшаго на другой кровати:— Какъ, по-твоему, Монсъ только спитъ? — тотъ отвчалъ, тоже по обыкновенію, лишь повтореніемъ вопроса:— Спитъ? — Монса и оставили лежать такъ до слдующаго утра. Но разъ онъ и къ тому времени не сълъ своего куска, то, видимое дло, померъ. Фредрикъ Менза наблюдалъ со своей постели за переселеніемъ стараго пріятеля, но въ дло не вмшивался, ограничившись двумя-тремя человческими словами, понятными для окружающихъ:— Кра-кра, каркаютъ вороны. Обдъ? Ха-ха…

Дло шло къ осени, осина въ лсу пожелтла, Маккова треска высохла на скалахъ, и Арнъ Сушильщикъ уже повезъ ее на шкун въ Бергенъ. Икряные лососи въ рк исхудали до нельзя, ихъ лтняя забава кончилась, и сэръ Гью Тревельянъ сложилъ свое удилище и отплылъ домой въ Англію. Онъ, впрочемъ, общалъ обывателямъ Торпельвикена, а также Эдвард, вернуться опять къ весн… Рожь уже сжали и начали копать картошку на тхъ дворахъ, которые выходили огородами на полуденное солнце. Все шло своимъ чередомъ.

И Бенони вернулся домой съ большимъ неводомъ и всей своей артелью. Онъ не захватилъ на этотъ разъ ни одного косяка сельдей. Но такъ какъ онъ все-таки попалъ на уловистое мсто, то, пожалуй, готовъ былъ бы остаться тамъ на нсколько недль еще, до появленія зимней сельди. Такое ожиданіе, однако, дорого обошлось бы хозяину невода, у котораго, вдобавокъ, былъ работникъ на жалованьи, да и у артели средства изсякли, поэтому Бенони повернулъ домой съ прежней меланхоліей въ голов.

Одинъ Свенъ Дозорный былъ по-прежнему въ дух. Да и чего ему было тужить? Онъ все лто имлъ заработокъ, получая свое жалованье, тогда какъ у другихъ были только расходы, а теперь онъ вдобавокъ былъ такъ радъ, что опять увидалъ старыя милыя ему мста. Въ первый же вечеръ онъ поспшилъ въ Сирилундъ, тайкомъ подкараулилъ Элленъ Горничную, поздоровался съ ней, завелъ бесду и совсмъ расчувствовался. Ради Элленъ онъ готовъ былъ опять пойти къ Макку, стоять передъ нимъ безъ шапки и просить позволенія остаться. Но что скажетъ Маккъ?

— Теперь Монсъ померъ, а Фредрикъ Менза не встаетъ съ постели, врно, теб самой приходится таскать дрова? — спросилъ Свенъ Дозорный свою милую.

— Да, не безъ того.

— Гм. А онъ все беретъ свои ванны?..

Элленъ запнулась:— Ванны?.. Да.

— Такъ, врно, скоро опять будетъ брать?

— Не знаю… Да, нынче вечеромъ.

— Мн нельзя больше оставаться у Гартвигсена,— сказалъ Свенъ.— Я все лто получалъ у него жалованье, и онъ такъ ужасно сокрушается, что мы не захватили ни одного косяка.

— Говорятъ, онъ теперь совсмъ обднлъ,— замтила Элленъ.

Свенъ, возмущенный, поспшилъ возразить:— Вранье! Одни воры да мошенники могутъ такъ врать! Гартвигсенъ богатый человкъ, дай только ему получить свои деньги черезъ мсяцъ-другой.

— Да, да,— безпечно отозвалась Элленъ на такую горячность,

Впрочемъ, и у Свена была теперь въ сущности одна настоящая забота:— Такъ вотъ, все зависитъ отъ того — оставятъ ли меня тутъ,— сказалъ онъ.— Не попросишь ли ты Макка?

— Не знаю… Ты думаешь — можно?

— Отчего же нельзя? Когда будешь мыть его вечеромъ… Видишь ли… Дло въ томъ, что я ужъ прижился здсь. И самъ не знаю, что такое творится со мною… Дай-ка мн свои ручки…

Эти тоненькія ручки были такія малюсенькія, какъ у ребенка, пальчики были такіе безпомощные, словно голодные… И Свену ли было не схоронить ихъ въ своихъ огромныхъ лапищахъ! Потомъ онъ притянулъ двушку къ себ, поднялъ ее на рукахъ, опять поставилъ на землю и долго-долго цловалъ. Еще и еще разъ продлалъ онъ то же самое.— Ахъ, Элленъ! Сколько разъ я повторялъ это имячко лтомъ! — сказалъ онъ.— Поговори же съ нимъ вечеромъ, когда будешь мыть его… когда будешь вытирать ему спину. Скажи, что я вернулся, пришелъ сюда… И кто же, молъ, будетъ колоть дрова? Ты его знаешь и сумешь уговорить… Улучи только минутку, когда онъ будетъ въ дух, да не разсерди его… Элленъ, мн такъ жаль тебя, что теб придется просить его, но какъ же намъ быть?

— Я попробую попросить его вечеромъ,— отвтила она…

Черезъ нсколько дней Бенони забрелъ въ Сирилундъ и засталъ тамъ Свена Дозорнаго.

— Не зачмъ было теб уходить отъ меня. Мало разв у меня всякаго дла? — сказалъ Бенони, напуская на себя важности.— Не зайдешь ли теперь хоть вычистить мн трубу?

— Когда прикажете. Назначьте только день и часъ.

— Работница моя топитъ и жаритъ такъ, что вся труба обросла сажей. А ты что же, остаешься тутъ?

Свенъ Дозорный утвердительно кивнулъ головой. Маккъ, узнавъ о его желаніи остаться, подумалъ немножко и, наконецъ, сказалъ:— Оставайся.

— Право, точно нарочно, когда у меня столько дла. Тутъ покрасить, тамъ поправить…— продолжалъ Бенони важничать.— Самому мн что-ли прикажешь пачкаться?

Бенони было на что досадовать. Онъ такъ любилъ почетъ, а тутъ, не усплъ вернуться домой, какъ почувствовалъ, что вс и каждый смотрятъ на него, какъ на банкрота. Его жалли,— Бенони ни для кого не былъ плохимъ сосдомъ или такимъ человкомъ, къ которому нельзя было прибгнуть за помощью. Но теперь онъ разорился, и поговаривали даже, что онъ заложилъ свои строенія. Вдобавокъ и рыбацкое счастье его покинуло: за все лто онъ не захватилъ ни единаго косяка. О, какое негодованіе охватывало Бенони каждый разъ, когда кто-нибудь изъ мстныхъ жителей возвращался къ прежней дурной привычк называть его попросту Бенони! Мало того, Стенъ Лавочникъ, у котораго еще съ прошлаго Рождества остался зубъ противъ Бенони, не постснился даже обратиться къ нему на ты.

— Кого это ты тыкаешь? — спросилъ его Бенони вн себя.— Не совтую теб въ другой разъ…

— А теб бы не разыгрывать изъ себя корову, разъ ты всего-на-всего теленокъ,— отвтилъ Стенъ. Онъ ,за словомъ въ карманъ не лазилъ.

— Ну, погоди ты,— задастъ теб Маккъ! — пригрозилъ ему Бенони. И пошелъ въ контору къ Макку.

Маккъ стоялъ тамъ, какъ всегда, съ брилліантовой запонкой въ манишк, съ крашенными волосами и бородой, наружность его нисколько не пострадала. Молва не щадила Бенони, но не коснулась Макка Сирилундскаго, этого важнаго барина. Онъ присвоилъ себ капиталъ Бенони, чтобы пустить его въ оборотъ, ну, да! Еще бы этотъ увертливый, какъ угорь, длецъ отказался отъ пяти тысячъ далеровъ! Но разв слыхалъ кто, чтобы онъ надулъ какую-нибудь рыбацкую семью, присвоилъ себ ея гроши? Не изъ таковскихъ онъ былъ!

— Ну,— сказалъ Маккъ Бенони,— теб не повезло на этотъ разъ?

— Нтъ.

— Да и нельзя каждый разъ разсчитывать на такое счастье.

— Захвати я только всю ту сельдь, что встрчалась намъ по пути,— сказалъ Бенони.— Да, видно, не судьба.

— Ну, въ слдующій разъ, авось, будешь счастливе.

— А я было надялся, что вы погодите отправлять треску въ Бергенъ, пока я не вернусь съ лова.

Маккъ отвтилъ: — Я право не зналъ хорошенько, когда ты вернешься. Ты бы прислалъ мн письмо.

— Да нтъ, и лучше, что Арнъ Сушильщикъ повелъ шкуну. Онъ, конечно, получше моего справитъ дло. Я только по глупости думалъ было…

— Знай я, когда ты вернешься… А, впрочемъ, я не былъ обязанъ дожидаться тебя,— отрзалъ Маккъ.

Бенони смирилъ себя и заговорилъ о счетахъ. Крупный кредиторъ Макка объяснилъ, что ничего не заработалъ лтомъ и потому ему нечмъ расплатиться за сокровища. Съ неестественнымъ смиреніемъ онъ просилъ объ отсрочк.

— Я тебя не тсню,— сказалъ Маккъ.

— Да, придется отсрочить, пока вы не уплатите мн моихъ пяти тысячъ,— заявилъ Бенони съ послднимъ остаткомъ самоувренности богатаго человка.

— Какъ хочешь. А то я не прочь и взять свои старыя драгоцнности обратно,— предложилъ Маккъ.

— Обратно?

— За ту же цну. Мн ихъ недостаетъ.

Бенони подумалъ съ минуту. Какъ такой банкротъ, какъ Маккъ, можетъ длать такія покупки? И что скажутъ люди, если Бенони выпуститъ сокровища изъ своего дома? Врно, нужда заставила,— скажутъ люди.

— Мн во всякомъ случа понадобится инструментъ въ дом и побольше серебра,— сказалъ Маккъ.

— Не знаю… не въ такой я, кажись, нужд, чтобы продавать свое добро,— сказалъ Бенони.

— Какъ хочешь.— Маккъ кивнулъ и взялся за перо.

А Бенони пошелъ домой. Слава Богу, онъ еще не дошелъ до того, чтобы просить у Макка кредита въ лавк, у него еще былъ припрятанъ на дн сундука мшочекъ съ наличными: пожалуй, тамъ будетъ не меньше, чмъ у самого Макка въ его шкатулк! И какого чорта люди плетутъ, будто онъ разорился? Есть у него и кровъ надъ головой и на ду хватитъ… хе-хе, всего вдоволь! Вотъ Макково-то богатство не очень-топ рочно, хоть онъ и намекалъ, что собирается обзавестись новой музыкой и новымъ серебромъ. Откуда ему взять средствъ на это? И Бенони опять поршилъ, что Маккъ большой мошенникъ, и лучше съ нимъ не связываться. Теперь онъ даже не предложилъ Бенони похать на шкун на Лофотены и закупить грузъ для трехъ судовъ. Пожалуй, Арнъ Сушильщикъ и это дло оборудуетъ?

Прошло нсколько недль. У Бенони опять не было другого дла, какъ ходить по воскресеньямъ въ церковь.

XX.

Въ Сирилунд колютъ свиней. Полугодовикъ уже заколотъ и шпарится въ кипятк, очередь за годовикомъ, пестрымъ чудовищемъ съ желзнымъ кольцомъ въ рыл. Дломъ заняты нсколько работниковъ и работницъ: старшій работникъ колетъ, Свенъ Дозорный и Оле Человчекъ помогаютъ ему, а кухарка и Брамапутра бгаютъ взадъ и впередъ за кипяткомъ. Отъ скотницы мало толку: она только ходитъ да заливается горькими слезами, оплакивая животныхъ. Каждый годъ та же исторія!

Работникъ немножко побаивается крупнаго годовалаго борова. Свенъ Дозорный совтовалъ пристрлить его, какъ длаютъ вс добрые люди, но ключница разъ на всегда запретила это,— она не хотла, чтобы кровь пропадала.

— Ну, пойдемъ, возьмемся за него,— говоритъ работникъ, набираясь храбрости.

— Да, да,— отвчаютъ Свенъ Дозорный и Оле Человчекъ.

Они оставляютъ женщинъ шпарить тушу полугодовика и выдергивать изъ него щетину, подъ карканье и стрекотанье воронъ и сорокъ, тучей вьющихся надъ ихъ головами.

Трое мужчинъ направляются къ свиному закутку. Боровъ подымаетъ кверху свой пятачокъ и, похрюкивая, глядитъ на нихъ. Они приготовляютъ веревку съ петлей, чтобы захлестнуть ему переднія ноги, скотница выманиваетъ борова на дворъ, показывая ему корытце съ кормомъ. Боровъ идетъ довольно охотно, вопросительно похрюкивая. Старшій работникъ кричитъ Брамапутр, чтобы она приготовила лоханку для крови. Тихо, то и дло пріостанавливаясь, подвигается шествіе къ дровнямъ, на которыхъ колютъ свиней. Вотъ и дошли. Но тутъ кухарка вдругъ бросаетъ свою возню съ полугодовикомъ и убгаетъ въ кухню,— она не выноситъ вида крови. Въ догонку ей сыплются крпкія словца. Брамапутра остается держать лохань, куда всыпана пригоршня соли. Все готово.

Боровъ то похрюкиваетъ, то прислушивается и усиленно моргаетъ, словно пытаясь понять, что говорятъ эти люди. Скотниц велно держаться подл него, чтобы успокоить животное, но она ничего не видитъ отъ слезъ и, вдругъ пускается бжать со всхъ ногъ, вся перегнувшись впередъ и жалобно голося на весь дворъ. Съ боровомъ сразу не стало слада,— онъ рванулся за нею. — Хоть корытце-то поставь, чертова ослица! — гремитъ старшій работникъ, онъ и безъ того былъ разстроенъ. Но скотница ничего не слышитъ.

Боровъ подымаетъ визгъ. Веревка, захлестнувшись вокругъ его ногъ, мшаетъ ему бжать за скотницей и корытцемъ. Чего понадобилось этимъ людямъ съ ихъ веревкою? Боровъ визжитъ изо всхъ силъ, и старшему работнику приходится крикомъ отдавать приказанія: — Не, выпускай веревки, чортъ подери!.. Ахъ ты, чтобъ теб! Вырвался! У, сатана! — шипитъ онъ на Оле Человчка, который не удержалъ въ рукахъ веревки. Боровъ скачками бросается по двору, Свенъ Дозорный перехватываетъ его и затягиваетъ петлю. Мощная туша опрокидывается и тянетъ за собой и Свена… Какимъ-то чудомъ онъ остается на ногахъ.

Старшій работникъ, взбшенный, зловщій, откладываетъ длинный ножъ и подходитъ къ Оле Человчку:— Ты что, на воронъ зазвался?

— А теб какое дло? Твои что ли вороны?

— А, ты такъ-то? — старшій работникъ окончательно выходитъ изъ себя. Даромъ что ли онъ выбиралъ себ помощниковъ для этой отчаянной работы? Онъ пошелъ къ Свену Дозорному и сказалъ:— Теб придется помочь мн заколоть сегодня парочку поросятъ. И Оле Человчку онъ сказалъ:— И теб тоже.

Теперь онъ трижды тихонько тычетъ кулакомъ въ воздух и спрашиваетъ тономъ храбреца:— Видалъ это?

Но Оле Человчекъ только посмивается и продолжаетъ свое:— Сороки — и т не твои.

— Такъ вотъ я и всажу его теб прямо въ физію,— говоритъ старшій работникъ, потрясая кулакомъ, если ты выпустишь еще разъ.

— Поди ты! Давай мн ножъ, я самъ заколю!

— Ты?

Но вотъ Свенъ Дозорный тащитъ на веревк борова, тотъ продолжаетъ визжать и упирается изо всхъ силъ. Тогда Оле Человчекъ плюетъ сперва на одну ладонь, потомъ на другую и снова берется за веревку. А Свенъ Дозорный, приготовивъ вторую петлю захлестнуть борову рыло, выжидаетъ удобную минуту…

— Берегись! — крикнула Брамапутра… Она знаетъ, что это дло опасное: боровъ, того гляди, распоретъ клыкомъ руку смльчака.

— Да замолчишь ты, наконецъ!..— предостерегаетъ ее старшій работникъ, даже подпрыгивая отъ бшенства.

Брамапутра глядитъ на него: — У, злющій какой! Ужъ я тебя не поцлую! — говоритъ она.

Глазки Оле Человчка становятся такіе маленькіе и колючіе…— Я теб заткну глотку!— грозитъ онъ.

Но вотъ Свену Дозорному удается набросить первую петлю и стянуть борову рыло, а затмъ онъ съ быстротой молніи обматываетъ его еще и еще. Теперь животное неопасно, и можно съ нимъ справиться. Визги заглушены, и боровъ тяжело дышитъ, рыло туго стянуто веревкой. Затмъ борова хватаютъ за вс четыре ноги и валятъ на дровни. Нервы у всхъ натянуты до крайности, и люди проявляютъ излишнюю жестокость и грубость въ своемъ обращеніи съ животнымъ, которое безпомощно валяется на дровняхъ. Старшій работникъ помахиваетъ ножомъ и прицливается.

— Не слишкомъ высоко,— совтуетъ Оле.

— Не говори ему подъ руку! — предостерегаетъ Брамапутра и уже начинаетъ размшивать соль въ лоханк. Соль такъ и скрипитъ подъ мшалкой.

Вотъ ножъ вонзается, работникъ дважды ударяетъ по рукоятк, чтобы прорзать толстую кожу, а затмъ уже лезвіе мягко входитъ въ жирную глотку по самую рукоятку.

Сначала боровъ какъ будто ничего не понимаетъ и лежитъ словно въ раздумь… Но вдругъ догадывается, что его убили, и принимается испускать глухіе взвизги, пока не выбивается изъ силъ. Кровь все время хлещетъ изъ его глотки въ лохань, гд Брамапутра безпрерывно размшиваетъ ее съ солью…

— А легкая смерть быть убитымъ,— задумчиво говоритъ Свенъ Дозорный.

— Ты пробовалъ что ли?

— Дло одной минуты и для того, кто колетъ и для того, кто умираетъ…

Посл обда Свенъ Дозорный отпросился, чтобы пойти къ Бенони вычистить трубу. Онъ вооружился длинной метлой изъ березовыхъ прутьевъ и метелкой изъ можжевельника на толстой проволок.

Бенони былъ дома. Чистка трубы была попросту одной изъ его смшныхъ затй, и расчитана единственно на то, чтобы показать людямъ, какъ много работаетъ у него печная труба, вчно, дескать, у него плита топится.

— Большое теб спасибо за то, что захотлъ услужить мн,— сказалъ Бенони и поднесъ Свену стаканчикъ. Они продолжали оставаться пріятелями, такъ какъ Свенъ Дозорный всегда былъ такъ учтивъ въ обхожденіи. Онъ и теперь отвтилъ:— Стыдно было бы мн не услужить Гартвигсену такой бездлицей.

Онъ зашелъ въ кухню, убралъ съ плиты вс сковородки и котелки и затмъ ползъ на крышу. Бенони вышелъ за нимъ и остался стоять внизу, разговаривая со Свеномъ.— Какова сажа? Жирная?

— Какъ разъ,— отвтилъ Свенъ,— жирная, блестящая!

— Это все чадъ отъ жаренаго,— сказалъ Бенони.— Я говорилъ своей работниц, что ужъ больно жирно мы живемъ, можно бы обойтись и безъ этого, но…

— Да, сговоришься съ бабьемъ, какъ же! — со смхомъ отозвался Свенъ.

— Что подлаешь? Бдняга ужъ привыкла къ такой жизни у меня въ дом,— постарался Бенони извинить работницу.— Такъ ты говоришь: сажа черная, жирная?

— Чернй и жирнй я и не видывалъ.

Бенони былъ чрезвычайно доволенъ этимъ и такъ радъ опять побыть со своимъ старымъ пріятелемъ съ ‘Фунтуса’ и лова съ неводомъ. И онъ старался задержать Свена подольше на крыш, чтобы люди, проходившіе въ Сирилундскую лавку и обратно, хорошенько обратили на него вниманіе.

— Я хочу купить у тебя твой алмазъ,— сказалъ Бенони.

— Это ужъ совсмъ лишнее. На что онъ вамъ?

— Пусть себ лежитъ у меня. Мало ли у меня всякихъ сокровищъ? И все прибавляется. Скоро отъ полу до крыши хватитъ.

Свенъ Дозорный сказалъ на это, что если бы, напротивъ, Гартвигсенъ одолжилъ ему подъ алмазъ нсколько далеровъ на время нужды…

— Какой нужды?

— Да вотъ, ежели намъ съ Элленъ доведется жениться.

— Вотъ ты куда гнешь. А гд же вы будете жить съ нею?

— Въ каморк,— когда Фредрикъ Менза помретъ.

— Ты говорилъ съ Маккомъ насчетъ этого?

— Да, Элленъ говорила съ нимъ. Онъ хотлъ подумать.

И Бенони подумалъ и сказалъ: — Я куплю у тебя алмазъ и заплачу чистоганомъ. Не зачмъ теб входить въ долги изъ-за какихъ-то двухъ-трехъ далеровъ.

Готовясь слзть съ крыши, Свенъ Дозорный оглядлся кругомъ и сказалъ:— Вонъ адвокатъ опять въ погребокъ направился.

— Да что ты?

— Повадился частенько. Не къ добру это.

Бенони вспомнилась Роза и то время, когда онъ былъ ея женихомъ, онъ покачалъ головой и сказалъ:— Да, да, Роза,— мужъ твой, конечно, зашибаетъ большія деньги, но…

Свень Дозорный не благоволилъ къ адвокату Аренцену и не согласился насчетъ большихъ денегъ.— Вотъ что я вамъ скажу, Гартвигсенъ,— много ли онъ въ сущности зарабатываетъ? Есть у него кое-какія длишки, и получаетъ онъ отъ нихъ кое-что. Но вдь теперь ему и расходы предстоятъ не малые. Когда отецъ его помретъ, ему ужъ нельзя будетъ жить на даровщинку въ кистерскомъ дом, придется нанимать или самому строить домъ. Да, вдобавокъ, у него мать на рукахъ!

Бенони подъ разными предлогами удержалъ Свена Дозорпаго на крыш до тхъ поръ, пока адвокатъ опять не показался на дорог.

— Какъ онъ, твердъ на ногахъ? — спросилъ Бенони Свена.

— Ничего себ, твердъ, небось, человкъ привычный,— отвтилъ Свенъ Дозорный.

Онъ спустился съ крыши и принялся выгребать сажу въ самой кухн. Бенони все время былъ тутъ же.

— Мн пришелъ на умъ звонокъ у постели Макка,— началъ онъ снова.— Ты говоришь: шнурокъ серебряный съ бархатомъ?

— Шелковый съ серебромъ. А ручка обшита краснымъ бархатомъ.

— Какъ по-твоему, Маккъ продастъ его?

— Во-отъ? Вы бы купили?

— Мн бы надо обзавестись звонкомъ,— отвтилъ Бенони.— А мн не охота покупать простого, дешеваго. Значитъ, лежишь себ въ постели и звонишь?

— Вотъ-вотъ, лежишь въ постели и дергаешь разъ или два, какъ вздумается. Только не обязательно ложиться въ постель каждый разъ, какъ захочешь позвонить,— добавилъ, смясь, весельчакъ Свенъ Дозорный, ему бы все шутить да балагурить, беззаботной головушк!

— Я обзаведусь такимъ звонкомъ въ Берген,— серьезно сказалъ Бенони.— Я не постою за нсколькими далерами, я люблю, чтобы у меня въ дом были всякія такія вещи…

Увы, не всегда-то Бенони былъ такъ самоувренъ. Въ тихія долгія ночи онъ не разъ лежалъ безъ сна, мучась сомнніями насчетъ своего положенія. Что въ сущности есть у него? Кром тхъ пяти тысячъ, которыя выманилъ у него этотъ мошенникъ Маккъ, у него оставался только домъ съ пристройкой да большой сарай, самый неводъ скоро потеряетъ всякую цну. Не больно-то сладко было засыпать съ такими мыслями…

По воскресеньямъ Бенони одвался по-праздничному и отправлялся въ церковь. Онъ все надялся встртить у церкви извстную особу, поэтому каждый разъ и наряжался въ дв куртки и высокіе сапоги со сборами и невиданными лакированными бураками. Но въ одно изъ воскресеній онъ пришелъ домой изъ церкви необычайно мрачный. Арнъ Сушильщикъ вернулся изъ Бергена на ‘Фунтус’ и совершилъ эту поздку не хуже Бенони, съ такой же удачей. Скоро этотъ удивительный рейсъ въ Бергенъ всмъ будетъ нипочемъ! и ‘Фунтусъ’ вернулся съ грузомъ товаровъ для лавки, какъ всегда, да еще привезъ огромный ящикъ, который едва подняли восемь человкъ. Это была новая музыка, купленная Маккомъ. Бенони даже ротъ разинулъ, когда услыхалъ про эту музыку и новенькое блестящее серебро, тоже выписанное Маккомъ изъ Бергена. Откуда брались деньги у этаго банкрота-мошенника? Инструментъ поставили у Макка въ большой горниц, и Роза испробовала его: тихонько перебрала кончиками пальцевъ клавиши, залилась слезами и убжала,— такой чудный звукъ былъ у новой музыки…

Но у Бенони была еще и другая причина, похуже, приходить въ отчаяніе. Выставили для общаго свднія списокъ плательщиковъ, и Бенони былъ въ немъ обойденъ,— его больше не считали за человка состоятельнаго, имущество котораго подлежитъ обложенію налогомъ.

Бенони, прочитавъ списокъ, поблднлъ, и ему показалось, что вс смотрятъ на него съ состраданіемъ. Но онъ только засмялся и сказалъ:— Отлично, что отдлался отъ налога! — а у самого сосало подъ ложечкой, такъ онъ былъ разстроенъ. По дорог домой онъ ршилъ отыскать податного комиссара и поговорить съ нимъ по-пріятельски, посмяться и хорошенько пожать ему руку за то, что тотъ освободилъ его отъ налога, ха-ха!

Дорогой его догналъ Аронъ изъ Гопана. Бенони нахмурилъ брови, нсколько мсяцевъ тому назадъ только люди состоятельные позволяли себ догонять по дорог Бенони Гартвигсена и составлять ему компанію. Аронъ почтительно привтствовалъ Бенони:— Миръ вамъ,— а Бенони небрежно бросилъ ему:— Здравствуй! — знай, дескать, разницу.

Аронъ заговорилъ, какъ полагалось, сначала о погод, а затмъ перешелъ къ длу: не подастъ ли ему Гартвигсенъ совтъ — какъ ему быть?

— Насчетъ чего?

Да насчетъ тяжбы. Адвокатъ Аренценъ уже отобралъ у Арона одну корову, и другая была отписана на него. Но насчетъ этой второй коровы жена Арона прямо заявила, что не выпуститъ ея со двора живою.

— Гд мн подавать теб совты,— сказалъ Бенони, уничижая себя до крайности.— Ты самъ сегодня видлъ списокъ, я теперь человкъ неимущій,— хе-хе!

— Вотъ такъ диво! Да кто жъ у насъ тогда имущій?— И Аронъ перешелъ къ тому — не купитъ для Гартвигсенъ у него его горы?

— Почему ты это мн предлагаешь?

— А то кому же? Я иду къ тому, кто въ силахъ. Я уже говорилъ насчетъ этихъ благодатныхъ горъ съ адвокатомъ,— онъ не въ силахъ. Я говорилъ насчетъ нихъ съ самимъ Маккомъ,— и тотъ не въ силахъ.

Бенони, услыхавъ это, сказалъ:— Я подумаю. А ты говорилъ со смотрителемъ маяка?

Со смотрителемъ маяка? Онъ послалъ за Арона образцы къ профессору въ Христіанію и получилъ отвтъ, что тутъ свинцовая руда, а въ ней серебро. Что же еще можетъ сдлать смотритель?

— Вы одинъ у насъ человкъ въ сил.

— Да, да,— сказалъ Бенони, наскоро обдумавъ дло,— мн денегъ не жаль, я не таковскій. Такъ и быть куплю твои горы.

— Охъ, по гробъ жизни буду вамъ обязанъ.

— Заходи ко мн завтра поутру,— сказалъ Бенони коротко, на манеръ Макка, и кивнулъ Арону, тоже по Макковски.

Дло было ршено…

На другой день Бенони опять поговорилъ со смотрителемъ, къ великой гордости и радости этого отжившаго человка: его мннію придаютъ хоть какое-нибудь значеніе! Во всякомъ случа эти горы, по которымъ онъ ходилъ, которыя разглядывалъ годами, перейдутъ теперь въ другія руки,— хоть какая-нибудь перемна, значитъ, его мысль все-таки не пропала совсмъ безслдно! Смотритель совтовалъ не жалть денегъ на этотъ участокъ съ горами,— онъ стоитъ по меньшей мр тысячъ десять.

Но и Аронъ изъ Гопана и Бенони оба были люди со смысломъ, понимавшіе, что смотритель заговаривается. Бенони, напротивъ, былъ вренъ себ и вовсе не на втеръ покупалъ эти горы: насчетъ руды и серебра онъ не зналъ толку, но, приложивъ немножко труда и денегъ, можно было устроить тутъ, вдоль берега и общественнаго лса, отличныя площадки для сушки трески. Вдь, можетъ статься, ему когда-нибудь доведется самому стать скупщикомъ на Лофотенахъ, вотъ площадки ему и пригодятся.

Онъ оговорился съ Арономъ, что покупаетъ у него весь участокъ съ небольшимъ перелскомъ за сто далеровъ. Купчую составилъ писарь ленемана.

Но, когда дошло до расплаты и надо было выложить на столъ денежки, Бенони до такой степени вошелъ въ роль благодтеля и опекуна Арона, что сказалъ:— Смотри, чтобы эти деньги не пошли адвокату на кистерскій дворъ! Понимаешь? Не по карману теб это.

— Гм… Что до того… Вс деньги? Нтъ, Боже избави!

— Во сколько оцнена корова?

— Въ двнадцать далеровъ.

Бенони отсчиталъ двнадцать далеровъ и отдалъ Арону:— Вотъ, это Николаю. И тяжб конецъ.— Затмъ онъ отсчиталъ еще восемьдесятъ восемь, завернулъ въ бумажку и сказалъ:

— А это,— это не для Николая.

Арону изъ Гопана, конечно, извстно было объ отношеніяхъ Бенони къ Роз, жен адвоката, поэтому онъ кивнулъ головой и, принимая деньги, прибавилъ:— Нтъ, это ужъ не для Николая.

— Покажи же теперь, какъ ты держишь слово!

О, какъ было пріятно говорить такимъ властнымъ тономъ, по-Макковски, и внушать къ себ почтеніе! Пусть теперь Аронъ разнесетъ по околотку, что такое сдлалъ и что сказалъ Бенони Гартвигсенъ…

Писарь ленемана захватилъ съ собою купчую, чтобы послать ее судь для скрпленія.

XXI.

Бенони все-таки никакъ не удавалось преодолть въ себ того чувства, которое онъ называлъ головной меланхоліей. Онъ ни разу больше не видалъ Розы, съ самой ихъ встрчи и прощанья на дорог, Роза нигд не показывалась. Да и Богъ съ ней, съ Розой. Но почему же она не ходитъ въ церковь, почему ея не видно никогда на дорог, почему она уже не бываетъ такъ часто въ Сирилунд, какъ въ прежнее время? Теперь и старикъ кистеръ померъ, значитъ, ей не приходится ухаживать за больнымъ. А, впрочемъ, какое дло Бенони до Розы?

И хотя Бенони отыскалъ податного комиссара и посмялся и поломался передъ нимъ вдоволь,— въ списокъ людей состоятельныхъ, обложенныхъ налогомъ, все-таки не попалъ! Это былъ настоящій заговоръ противъ него! Его хотли стащить внизъ, смшать съ прежними товарищами!

Бенони переживалъ дурные дни и ночи. Богъ всть, люди, пожалуй, были правы, онъ катится подъ гору. Чего только онъ ни длалъ для того, чтобы показаться человкомъ состоятельнымъ? И все было напрасно. Вычистилъ печную трубу отъ кухоннаго чада, изъ своихъ малыхъ остатковъ затратилъ крупную сумму на какія-то тресковыя горы, которыя ему, пожалуй, никогда и не понадобятся и, наконецъ, изъ одной спси купилъ алмазъ, которымъ ржутъ стекла. И тмъ не мене вс оставались при томъ мнніи, что Бенони едва ли долго продержится, въ одинъ прекрасный день Маккъ, пожалуй, прихлопнетъ его за долгъ.

‘Я тащусь, тащусь съ ярмомъ на ше,’ — думалъ Бенони на библейскій ладъ, а переходя къ свтскому образу мыслей, говорилъ себ приблизительно такъ:— Я гребу попусту, меня сноситъ внизъ.

Насталъ сочельникъ. Бенони сидлъ дома. Не то, что въ прошломъ году, когда онъ былъ Гартвигсеномъ и былъ приглашенъ къ Макку. Зато ужъ берегись теперь Маккъ Сирилундскій! Срокъ пяти тысячамъ вышелъ еще нсколько недль тому назадъ, но Бенони нарочно не заходилъ и не требовалъ денегъ, выжидая — пригласитъ ли его Маккъ въ этотъ сочельникъ. Теперь же не зачмъ было больше щадить Макка. Да и не ради него самого допустилъ Бенони эту отсрочку, а только ради того, что Роза, наврно, будетъ у Макка въ сочельникъ… А хоть бы и такъ! Что ему въ сущности до Розы?

На Бенони стали находить припадки скупости въ домашнемъ обиход. Онъ столько спустилъ теперь наличныхъ, что, того и гляди, придется ему просить у Макка кредита въ лавк. Но, конечно, надо было какъ можно дольше не прибгать къ этому.

И вотъ, онъ за утреннимъ кофеемъ сталъ сперва наливать сливокъ въ чашку, а потомъ уже кофею, только чтобы поберечь серебряную ложку, не размшивать. А вечеромъ посыпалъ солью свчку вокругъ свтильни, приговаривая:— Ну, теперь гори себ съ Богомъ.— Длалъ онъ это за тмъ, чтобы свча сгорала помедленне, чтобы ея хватало на весь долгій вечеръ.

Усвшись за столъ въ своемъ одиночеств, Бенони принялся за поданный ужинъ, запивая его водочкой. Покончивъ съ ужиномъ, онъ прочелъ про себя молитву, выпилъ еще сколько полагалось и затянулъ псаломъ. А больше ужъ и не оставалось ничего длать.

А Роза-то, врно, сидитъ себ теперь въ большой горниц Сирилунда и играетъ на новой музык. Пальчики у нея такіе бархатные…

Бенони прикурнулъ за столомъ и началъ было дремать. Но свча шипла, сыпала искры, а по временамъ даже и потрескивала, такъ что онъ весь вздрагивалъ и просыпался, и въ сотый разъ принимался раздумывать о своемъ жить-быть, о Роз, о своихъ средствахъ, о сокровищахъ и неводномъ комплект. Пожалуй, не миновать ему банкротства — да, да! Вспоминая про тресковыя горы, которыя онъ недавно купилъ у Арона изъ Гопана, Бенони соображалъ, что горы эти не много прибавятъ къ его состоянію, он только увеличатъ активъ,— вотъ и все. И пускай. Пускай онъ голышъ, а все-таки возьметъ да пошлетъ Роз ложку и вилку, которыя когда-то отложилъ для нея…

Тутъ въ дверь постучали, и въ горницу вошелъ Свенъ Дозорный.

— Вотъ что я теб скажу,— живо ухватился за гостя Бенони,— надюсь, ты еще не справилъ сочельника? Сейчасъ я тебя угощу наславу! — продолжалъ онъ оживленно, не замчая, что творится со Свеномъ.— Не понимаю, что такое со свчкой..? Такія дрянныя свчки продаютъ теперь, совсмъ не даютъ свту.

— Свту достаточно,— отозвался Свенъ Дозорный разсянно. Видъ у него былъ самый печальный.

Бенони налилъ ему рюмку и заставилъ выпить, потомъ налилъ вторую и третью, накрылъ на столъ и поставилъ кушанья, все не переставая болтать:

— Да, ты пришелъ изъ-за стола побогаче моего, но коли не побрезгуешь…

— Не побрезгую,— сказалъ Свенъ, взялъ себ чего-то и сталъ жевать потихоньку.

— Сухая ложка ротъ деретъ,— сказалъ Бенони и опять налилъ.— Что же, и сегодня въ Сирилунд былъ накрытъ большой столъ?

— Да.

— Гм… А гости были?

— Не знаю. Меня тамъ не было.

— Не было?

— Нтъ. Не хотлось.

Бенони съ удивленіемъ поглядлъ на него.

— Я бродилъ себ, гулялъ,— объяснилъ Свенъ,— вотъ и вздумалось къ вамъ зайти.

— Ты на себя не похожъ сегодня,— сказалъ Бенони.— Съ тобой, видно, стряслось что-то.

Сколько Свенъ ни пилъ, ему все какъ будто нипочемъ было, онъ сидлъ все такой же блдный, разсянный. Пожалуй, онъ, какъ и вс здоровые крпкіе люди, пьянлъ и слаблъ вдругъ, сразу.

— Нтъ, я такъ себ бродилъ,— началъ онъ опять.— И Элленъ тоже. А потомъ ей, видно, недосугъ стало, не знаю.

— Да ужъ видно, такъ. А Роза была тамъ въ гостяхъ?

— Да.

Бенони кивнулъ про себя:— Да, да, я поговорю съ Маккомъ посл праздника.

— И вы тоже?

— Нужно же мн выручить свои деньги.

— Мн тоже нужно поговорить съ Маккомъ. Такъ больше нельзя, мочи нтъ! — сказалъ Свенъ Дозорный.— Фредрикъ Менза все не помираетъ, но мн все-таки лучше жениться и перехать въ каморку.

— Хорошо, ежели теб удастся взять Элленъ добромъ.

— Добромъ или зломъ.

Бенони не очень-то врилъ громкимъ словамъ и, чтобы перевести разговоръ на другое, сказалъ:— Такъ, врно, и адвокатъ былъ тамъ?

— Да. Онъ-то и помшалъ мн.

— Онъ помшалъ теб?

— Я собирался пырнуть ее ножомъ…— Свенъ Дозорный досталъ изъ внутренняго кармана длинный ножъ, которымъ старшій работникъ кололъ свиней, и серьезно сталъ разсматривать его, пробуя пальцемъ лезвіе.

— Да ты не спятилъ ли совсмъ? — вырвалось у Бенони.— Отдай мн ножъ.

Но Свенъ Дозорный опять спряталъ ножъ въ карманъ и принялся разсказывать.

Міккъ попросилъ ключницу насчетъ ванны. Та сказала: хорошо. Тогда онъ попросилъ Элленъ, чтобы она пришла къ нему и дала обыскать себя. Элленъ ни за что не хотла. Попробуй только,— сказалъ я ей. Было это еще утромъ сегодня. Подъ вечеръ Маккъ опять присталъ къ Элленъ, чтобы она припрятала за ужиномъ вилку и потомъ пришла бы и дала себя обыскать. И тутъ она пообщала. Я, какъ услыхалъ это, пошелъ къ старшему работнику и сказалъ: — Одолжи-ка мн свой пятивершковый ножъ.— На что теб,— спрашиваетъ онъ,— не по твоей онъ рук.— А я говорю:— Хочу побриться.— Онъ далъ мн ножъ, а я бриться не сталъ, сунулъ его въ карманъ и пошелъ къ Элленъ. Я попросилъ ее выйти со мной, но она побоялась меня, и говоритъ:— некогда мн. Я опять сталъ просить, и она сказала:— Ну, Господи благослови… и вышла со мной.— Ты общала придти къ нему сегодня вечеромъ и дать обыскать себя? — спрашиваю. Нтъ,— говоритъ.— То-то, говорю,— лучше и не пробуй. А то ужъ больно ты податлива не кстати.— А Элленъ и говоритъ:— Не пойму я васъ, и чего я вамъ всмъ далась? Покоя нтъ, даже пошить на себя некогда.— А я говорю:— я женюсь на теб, а только и слышу отъ тебя, что отказы. Коли такъ, возьму да уду.— Ладно,— говоритъ.— Какъ, говорю, ты говоришь: ладно? Да какъ крикну ей:— Да ты знаешь ли, что я сдлаю? — Элленъ взглянула на меня и кинулась въ домъ черезъ кухню. Я сталъ бродить по двору, смеркалось все больше и больше. Я обошелъ кругомъ дома и вернулся на главное крыльцо, тамъ никого, только свчка горитъ въ сняхъ. Когда я взошелъ въ людскую, всхъ какъ разъ позвали къ ужину, и вс пошли черезъ кухню. Я назадъ на главное крыльцо и сталъ тамъ поджидать. Немного погодя, вышла Элленъ.— А я тебя везд ищу, говоритъ, или пожалуйста, ужинать.— Я и не могъ ей ничего сдлать, такъ ласково она меня позвала: пожалуйста! — Ну, а правда все-таки, что теб надо придти къ нему вечеромъ наверхъ? — спрашиваю я ее. — Да, говоритъ, правда.— А нельзя ли не ходить?— спрашиваю.— Нтъ, говоритъ, никакъ нельзя.— Подошла ко мн, обняла и поцловала. Тутъ я замтилъ, что она выпила чего то крпкаго.— Такъ вотъ почему ты не боишься ножа моего,— выпила чего-то крпкаго? — спрашиваю ее.— Не боюсь я твоего ножа, говоритъ, стоитъ мн крикнуть, Маккъ сразу придетъ.— Я и его убью, говорю, а она говоритъ:— Ну, это намъ вдвоемъ ршать.

Свенъ Дозорный остановился, задумался, выпилъ еще рюмку-другую, устремилъ взглядъ на Бенони и повторилъ:— Да, такъ и сказала: Ну, это намъ вдвоемъ ршать.

— Да, да, что же она хотла этимъ сказать?

— Не сумю растолковать.

— И ты поднялъ на нее руку?

— Я схватилъ ее за волосы, но она такъ крпко обняла меня, что я не могъ достать ножа. Я ударилъ ее раза два и поставилъ на колни.— Ну, зови его!— говорю, а она говоритъ:— Нтъ, не позову. И скажу теб, что я была у него наверху сегодня посл обда и опять пойду къ нему, и никто больше не сметъ ходить къ нему.— Вотъ что она мн сказала. Я какъ услыхалъ это, такъ свту не взвидлъ. Хочу взяться за ножъ, а онъ у нея въ рукахъ. Я разжалъ ей руку и вырвалъ ножъ… Тутъ она, словно червякъ, выскользнула у меня изъ-подъ рукъ и убжала въ коридоръ. Я было кинулся за ней, смотрю, въ дверяхъ горницы стоитъ адвокатъ. Я сразу остановился. — Это что за шумъ тутъ? — спрашиваетъ адвокатъ и опять притворилъ дверь. Элленъ собрала свои волосы въ горсть и пошла наверхъ. Я было хотлъ за ней, да тутъ адвокатъ опять выглянулъ.

Бенони не могъ понять такихъ дикихъ выходокъ, онъ слушалъ повствованіе, какъ газетный романъ. А Свенъ Дозорный машинально опорожнилъ еще рюмку и началъ ослабвать.

— Такъ мн и не удалось убить ее,— докончилъ онъ.

— Ну, коли все такъ и было, коли ты велъ себя съ ней, какъ зврь,— сказалъ Бенони,— не мшало бы мн взять да связать тебя веревкой.

— Да, такъ все и было.

— Сегодня вечеромъ?

— Сегодня, сейчасъ вотъ.

Бенони опять сказалъ:— Такъ ужъ не знаю — мсто ли теб у меня въ горниц. Ступай себ, куда хочешь. Знаешь ли ты, какъ ты себя велъ? По-скотски.

Свенъ Дозорный сидлъ молча, въ задумчивости.. Затмъ спросилъ:— Что она хотла сказать этимъ: ‘Ну, это намъ вдвоемъ ршать’? Она его любитъ.

— Макка? — спросилъ Бенони, словно съ неба упавъ.

— Да.

Свенъ сидлъ, перегнувшись впередъ, и усиленно моргалъ глазами, все больше и больше ослабвая. Тутъ Бенони пришло на умъ: сколько же выстрадалъ этотъ обезумвшій человкъ, если дошелъ до такой крайности… Да, онъ впрямь лишился разсудка, коли могъ подумать, что Элленъ Горничная любитъ Макка.

— Ну, посиди теперь смирно и спокойно,— сказалъ Бенони.— Тогда я, такъ и быть, пойду съ тобой въ Сирилундъ. И ты можешь идти спокойно, разъ пойдешь со мной.

Но Свенъ Дозорный быстро ослаблъ посл пережитаго волненія, и вскор глаза у него начали слипаться. Сдлавъ надъ собой послднее усиліе, онъ снова широко раскрылъ глаза и сказалъ: — Вдь она же не порзалась ножомъ? Пойдемъ скоре.

Онъ попытался встать, но снова опустился на скамью и не могъ двинуться съ мста. Бенони вынулъ у него изъ кармана ножъ.

XXII.

Пропустивъ нсколько дней праздника, Бенони явился въ контору Макка. Маккъ, врно, сразу понялъ причину и сказалъ:— Здравствуй, Гартвигсенъ. Я какъ разъ собирался послать за тобой. У насъ съ тобой счеты, и мн бы хотлось ихъ покончить.

Напряженіе Бенони дошло до послдней степени. Вдь быть не можетъ, чтобы Маккъ оказался въ состояніи расплатиться съ нимъ!

— Прежде всего я долженъ высказать сожалніе, что не могъ пригласить тебя въ сочельникъ,— сказалъ Маккъ.— Нельзя было въ этомъ году.

— А есть о чемъ толковать,— отвтилъ Бенони, не безъ горечи.— Не такого я званія и состоянія…

— Да? Разв? А я вотъ теб что скажу, милйшій Гартвигсенъ: для меня не могло быть гостя желанне тебя. Но изъ вниманія къ теб самому и другимъ мн поневол пришлось обойти тебя приглашеніемъ.

— Я бы не укусилъ ея,— сказалъ Бенони.

— Гм. Я увренъ, что ты понимаешь, какъ тягостно это было бы для… ну для всхъ. Вдь и мужъ былъ тутъ.

Бенони инстинктивно почувствовалъ, что Маккъ былъ правъ и сказалъ уступчиво: — Да, да. Я вдь такъ только.

Маккъ открылъ конторку и приподнялъ шкатулку за ручку. Какой тяжелой она казалась для этой тонкой руки! Вдругъ Маккъ оставилъ шкатулку и сказалъ: — Ахъ, да! хочешь ты нынче хать съ Фунтусомъ на Лофотены?

— Хочу ли… съ Фунтусомъ?

— Ну да, какъ въ прошломъ году.

— Разв не Арнъ Сушильщикъ подетъ?

— Нтъ,— отрзалъ Маккъ.

Молчаніе.

— Ты вдь самъ понимаешь,— снова началъ Маккъ,— я могъ послать Арна Сушильщика въ Бергенъ, сдать грузъ не велика важность. Но я не могу поручить ему закупку груза для трехъ судовъ. На это нужно человка съ головой.

— Ну, разъ онъ годился създить въ Бергенъ…— возразилъ Бенони.

— Прежде всего,— продолжалъ Маккъ,— тутъ отвтственность. У Арна Сушильщика ничего за душой. А теб я могу доврить какія угодно тысячи. Ты человкъ съ обезпеченіемъ.

Бенони было несказанно пріятно услышать отъ Макка такія слова посл всхъ тхъ сплетенъ о банкротств, отъ которыхъ онъ столько натерплся. И онъ отвтилъ:

— Не вс такъ разсуждаютъ, какъ вы. Я теперь человкъ неимущій, даже не внесенъ въ списокъ плательщиковъ.

— Счастливецъ! Нтъ имущества, нтъ доходовъ и — нтъ налоговъ!.. А Вилласъ Пристанной и Оле Человчекъ подутъ на яхтахъ, какъ въ прошломъ году. Ты же, врно, возьмешь съ собой на Фунтус Свена Дозорнаго?

Врожденное чувство повиновенія и въвшееся съ годами почтеніе къ Макку Сирилундскому, ворочавшему всмъ и всми на много миль кругомъ, помшали Бенони наотрзъ отказаться. Кром того, онъ зналъ, что одному только Макку подъ силу возстановить общее довріе къ нему, Бенони. И онъ сказалъ:

— Смй я только думать, что могу постоять за себя…

— Въ прошломъ году ты могъ.

Тутъ Бенони сказалъ:— Все дло въ деньгахъ. Разъ нтъ денегъ…

— Денегъ? — спросилъ Маккъ съ удивленіемъ.— Вотъ деньги,— сказалъ онъ и положилъ свою ладонь на шкатулку.

— Ну да, ежели такъ…

— Но дло-то въ томъ, что деньги нужны мн,— сказалъ Маккъ, прямо приступая къ длу.— Мн надо бы получить еще отсрочку, чтобы скупить теперь треску. И вотъ что я теб предлагаю: отправляйся на Лофотены и нагрузи тамъ рыбой вс три судна, покупай рыбу, какъ бы для себя. По-осени же, когда я продамъ ее, ты получишь свои деньги съ процентами.

— Нтъ,— сказалъ Бенони,— я ужъ ршилъ… Нтъ, нтъ… И что мн порукой, что я получу свои деньги по-осени?

— У тебя будетъ залогъ въ рукахъ — рыба! — опять какъ бы съ удивленіемъ замтилъ Маккъ.

— Такъ я получу въ залогъ рыбу?

— Разумется. Рыба твоя, пока я ея не продамъ, а тогда деньги — твои.

Бенони прикинулъ въ ум этотъ новый проектъ въ связи съ сушильными площадками, которыя купилъ недавно,— теперь он могутъ ему пригодиться, у него будетъ рыба,— и сказалъ, колеблясь въ раздумь:— Но ежели я буду скупать рыбу на собственныя деньги, то это ужъ будетъ не на вашъ счетъ?

— Милйшій Гартвигсенъ, для того, чтобы скупать рыбу, нужны суда, у меня ихъ три, у тебя ни одного. Кром того, я опять хочу помочь теб, какъ и прежде: надо теб пріучиться къ длу. Вдь ты же собираешься когда-нибудь заняться скупкой рыбы на собственный страхъ, иначе ты не обзаводился бы сушильными площадками? Ну вотъ, довряя твоей дльной голов и легкой рук, я даю теб пріучиться къ длу за мой страхъ. Наживу я что-нибудь — хорошо, потерплю убытокъ, потеряю я, а не ты. Твое дло — получить свои проценты на капиталъ да жалованье.

Бенони долго стоялъ и раздумывалъ. Потомъ оказалъ:— Хотлось бы все-таки взглянуть на деньги.

Маккъ открылъ шкатулку и сталъ вынимать оттуда ассигнаціи пачку за пачкой, А Бенони отъ изумленія поднялъ брови такъ, что складки на его низкомъ лбу затерялись подъ шапкой волосъ.

— Хочешь сосчитать? — спросилъ Маккъ.

— Нтъ, я только такъ… нтъ, нтъ, не надо…

Бенони ушелъ отъ Макка, какъ и пришелъ — безъ денегъ. Онъ усплъ только вспомнить подъ конецъ обезпечить себ кредитъ въ лавк у Макка до осени, когда треска будетъ продана. И Маккъ не отказалъ, отнюдь нтъ, но согласился открыть Бенони кредитъ.

— Устроимъ какъ-нибудь,— сказалъ Маккъ. И хотя Бенони и побаивался язвительнаго Стена Лавочника, все-таки пришлось къ нему обратиться.

— Ежели я пришлю свою работницу за чмъ-нибудь въ лавку, такъ ты запиши на меня,— сказалъ ему Бенони.

— Маккъ разв открылъ теб кредитъ? — спросилъ Стенъ.

Бенони проглотилъ дерзость лавочника и отвтилъ усмхаясь:— Да. Онъ полагаетъ, что я настолько надеженъ. А ты какъ думаешь?

— Я? Мн-то все равно на чей счетъ записывать. Вс вы у насъ въ долговыхъ книгахъ.

— Ха-ха! Какъ это ты не сказалъ: у тебя въ долговыхъ книгахъ?

Пожалуй, не мшало бы Бенони когда-нибудь проучить этого прилавочнаго плясуна, поставить его на свое мсто,— ужъ больно онъ зазнался! На бду еще Роз съ адвокатомъ вздумалось взять къ себ одного изъ ребятишекъ Стена, шестилтнюю двочку, на побгушки и ради развлеченія. Теперь Стенъ Лавочникъ еще пуще задралъ носъ,— двчонку его одли и обули во все новенькое.

— Вотъ это люди! — сказалъ онъ Бенони:— разодли ребенка, какъ принцессу, а ды даютъ столько, что ей не състь.

— Еще бы! Самому-то адвокату дтей не дождаться,— сказалъ Свенъ Дозорный, который случился тутъ. Завязался споръ. Свенъ настаивалъ, что не долго адвокату величаться, ему уже пришлось оставить кистерскій дворъ и перехать на квартиру къ кузнецу.— Подходящее это дло для важной барыни? И такого ли мужа надо было пасторской Роз? Онъ и сейчасъ торчитъ у винной стойки. Фу! Будь я здсь дозорнымъ, я бы попросту хлопнулъ его по плечу я сказалъ: — Пойдемъ, братъ, за мной!

Бенони позвалъ Свена Дозорнаго съ собой на дворъ и тамъ сказалъ ему:— Опять подемъ на Лофотены на Фунтус. Что ты на это скажешь?

Что скажетъ на это Свенъ Дозорный? Скажетъ, что ему неохота хать. Онъ опять поладилъ съ Элленъ посл той сумасшедшей выходки въ сочельникъ. Съ тхъ самыхъ поръ дло пошло у нихъ даже лучше прежняго. Затрещины и ножъ, впрямь, подйствовали на Элленъ и исправили ее. Она только прильнула къ нему и сказала съ упрекомъ: — Но ты вдь никогда больше не сдлаешь этого? — Нтъ, нтъ,— отвтилъ онъ, смущенный и виноватый,— я просто погорячился. — А Маккъ тотъ прямо сказалъ Элленъ: — Пусть Свенъ Дозорный женится на теб весной, я не хочу убійства въ дом.

Вотъ Свенъ и не охотился хать со своимъ старымъ шкиперомъ на Лофотены.

Но Бенони сообщилъ ему, что на этотъ разъ ему предстоитъ грузить собственную рыбу.

Вотъ? Тогда дло другое! Собственную рыбу? Тогда Свенъ Дозорный подетъ, не то стыдно было бы ему.

Бенони отплылъ на Лофотены на Фунтус, и об яхты за нимъ. Гавань опустла. Пришла зима и окутала всю мстность снгомъ, стало тихо-тихо…

Адвокатъ съ женою тмъ временемъ перебрались въ домъ кузнеца.— Это пока только,— сказалъ молодой Аренценъ,— потомъ выстроимъ свой домъ.— Они взяли съ собою старую вдову-кистершу и пріемную дочку, двочку Стена Лавочника.

Имъ было предоставлено устраиваться по своему вкусу, кузнецъ оставилъ себ только небольшую каморку. Домъ весь вымыли и вычистили сверху до низу, и на нкоторыхъ окнахъ повсили занавски. Никогда горница кузнеца не видала такого убранства. Но, и то сказать, она никогда и не предназначалась для такихъ важныхъ жильцовъ. Роза провозилась съ чисткой нсколько дней прежде, чмъ въхать, не пожалла трудовъ и хлопотъ. Диванъ и два лучшихъ стула украсили контору Николая — ради постителей, поэтому въ собственной горниц было пустовато, ну, да что за бда — пока. Со временемъ же можно будетъ, пожалуй, купить и фортепьяно, чтобы занять зіяющій передній уголъ къ морю.

На первой двери въ сняхъ прикрпили дощечку адвоката, и онъ самъ иногда ходилъ черезъ эту дверь, ради поддержанія адвокатскаго достоинства и чтобы дверь эта отворялась хоть разъ въ день. Больше, вдь, ничья нога не переступала порога конторы. Положимъ, дло было зимнее, вс тяжбы и споры спали. И зачмъ онъ не похлопоталъ о мст судьи на Лофотенскихъ промыслахъ, какъ собирался! Теперь онъ слонялся тутъ безъ дла и день-ото-дня какъ-то все больше и больше опускался и туплъ. Только и оставалось, что перекидываться въ картишки съ кузнецомъ, въ самую невинную игру, въ дурачки.

Не могло поднять духа адвоката и безсовстное отношеніе къ нему судебныхъ инстанцій. Дло Левіона изъ Торисльвикена съ сэромъ Гью Тревельяномъ прошло черезъ окружный судъ и опять было проиграно, приговоръ узднаго суда былъ утвержденъ. Вотъ такъ суды! Да еще хуже того: окружный судъ сдлалъ строгій выговоръ адвокату Аренцену и наложилъ на него штрафъ за непристойное добавленіе насчетъ двицы Эдварды. Теперь адвокатъ съ нкоторой тревогой ожидалъ исхода двухъ-трехъ длъ въ томъ же род. Чмъ же ему и было отводить душу, какъ не этой невинной игрой въ картишки, да все боле и боле частыми посщеніями Сирилундскаго погребка?

Нельзя сказать, чтобы Николай Аренценъ былъ отьявленнымъ пьяницей, но онъ былъ вообще не дуракъ выпить и къ тому же отуплъ отъ бездлья и скуки. Сначала онъ, подходя въ винной стойк, прикидывался будто у него лихорадка, простуда и, опрокинувъ въ себя парочку полушкаликовъ, уходилъ восвояси. Но простуда не могла же тянуться безъ конца, и онъ сталъ спрашивать свои полушкалики боле непринужденно,— дескать, полъ за обдомъ соленаго или далеко ходилъ, усталъ.— Эй, поди-ка сюда, Стенъ, дай мн стаканчикъ! — громко кричалъ онъ, словно ни въ чемъ не бывало. Иногда же онъ игралъ въ карты на выпивку и потомъ отправлялся въ погребокъ вмст съ кузнецомъ. Когда же Роза упрекала его за то, что онъ водитъ такую компанію, онъ оправдывался тмъ, что хочетъ показать мстнымъ жителямъ, отъ которыхъ зависитъ его заработокъ, насколько онъ человкъ не спсивый.

Да, между Розой и молодымъ Аренценомъ уже пошли нелады. Началось съ похоронъ стараго кистера: молодой Аренценъ снялъ съ покойника обручальное кольцо.— Любезному батюшк слдовало бы снять кольцо еще при жизни,— не по карману ему уносить съ собою золото въ могилу! — сказалъ адвокатъ. И хоть кольцо было такое тоненькое, стертое, что его отлично можно было бы оставить, сынокъ все-таки мялъ и вывертывалъ окоченвшіе пальцы покойника до тхъ поръ, пока ему не удалось снять кольца. Роза была сильно огорчена этимъ и, чтобы утшить старую кистершу, сказала:— Ну, такъ пусть онъ получитъ отъ меня другое кольцо, получше! — и она украсила руку покойника тмъ массивнымъ золотымъ кольцомъ, которое сама получила отъ Бенони, Оно такъ и не было отослано обратно, а все валялось въ ящик вмст съ извстнымъ золотымъ крестомъ. Николай каждый разъ отговаривалъ Розу:— Зачмъ теб обижать Бенони, отсылая ему его подарки? — Ну, вотъ, пускай теперь кольцо украситъ почтеннаго человка въ могил! Оно совсмъ свободно вошло на палецъ старика,— онъ вдь такъ высохъ, одн кости да кожа остались. Но молодой Аренценъ — хо-хо, этотъ чертовъ Аренценъ! — улучилъ таки минутку прежде, чмъ гробъ забили: присвоилъ себ и второе кольцо и припряталъ его.

Еще нкоторое время отношенія между супругами все-таки сохраняли свой прежній добродушный легкій характеръ, остроты и балагурство мужа еще не выводили молодую женщину изъ терпнія окончательно. И одни старанія Николая балагурить говорили о его добрыхъ чувствахъ. Но, чмъ дальше подвигалась зима, тмъ больше накоплялось въ немъ внутренней горечи, и слова его становились порою прямо язвительными.

Увидавъ въ первый разъ, что Роза сама носитъ воду изъ колодца, Аренценъ слегка упрекнулъ себя. Онъ въ это время сидлъ у себя въ контор, откуда и увидалъ жену въ окно, и первымъ его движеніемъ было встать со стула, чтобы поскоре взять у нея ведро, но… пожалуй, это было не умно? И что за бда, въ самомъ дл, если она снесетъ ведро воды? Потомъ онъ уже спокойно смотрлъ, какъ она носитъ въ передник дрова изъ сарая. Не нанять же ему для нея еще двушку, когда у нихъ даже дтей нтъ? И безъ того въ дом три бабы. А ей не мшало бы подвсить себ мшокъ для дровъ, вмсто того, чтобы рвать передники. Такимъ образомъ, Роза была предоставлена себ самой,— живи, какъ можешь! Яркая мдная улыбка ея начала блекнуть, но вдь улыбка и не можетъ быть вчной.

— Что это за да для взрослыхъ людей? — сказалъ онъ разъ за обдомъ.— Бурда, болтушка какая-то. Я это ни къ чему другому не клоню, а только это не да для рабочаго человка.

Для рабочаго человка? А онъ день-деньской никакой работы не зналъ.

— Тутъ такъ холодно, а въ печк ни полшка!— сказалъ онъ вечеромъ.

— Такъ ты поди да принеси самъ охапку,— отвтила Роза.— Господи Боже, хватитъ, я думаю, силъ у такого толстяка!

Роза съ крайнимъ неудовольствіемъ смотрла, какъ Николай съ каждымъ днемъ прибывалъ въ вс и толстлъ, даже щеки у него начали отвисать.

Онъ, по обыкновенію, сталъ отшучиваться:— Да, назови ты меня воплощенной худобой, ты бы солгала, Роза. Худоба такой недостатокъ, которымъ я не страдаю, слдовательно, жиръ такое преимущество…

— А ты еще погоди немножко, Николай,— щеки у тебя запрыгаютъ.

— Щекамъ и не полагается, я думаю, торчать на манеръ угловъ на лиц.

— Но у тебя и брюшко начинаетъ округляться.

— Гм… У тебя и того нтъ.

Роза пошла за дровами и подбросила въ печку. Не она виновата въ томъ, что не округляется въ таліи, Богъ свидтель, не ея это вина,— думала она.

— Какой худобы теб отъ меня нужно? — приставалъ онъ къ ней.— Не къ лицу адвокату Аренцену расхаживать тутъ какой-то тнью, съ постной физіономіей. Какой же мн тогда почётъ будетъ отъ людей?

Но мало толку было стараться вывести ее изъ терпнія такими шуточками. Роза слишкомъ долго ихъ слушала и прислушалась къ нимъ до равнодушія. Она становилась только все боле серьезной и ходила, сжавъ губы. Николай иногда забавлялся болтовней съ пріемной дочкой, маленькой Мартой, и училъ ее выговаривать нкоторыя слова такъ, что выходили двусмысленности… Роза чуждалась всякой сальности, ей было обидно за ребенка, и она внушала двочк:— Это онъ просто шутитъ съ тобой, Марта,— ты слышишь!— А Николай отзывался на это изъ своей комнаты:— Никогда я не думалъ, что ты такая скучная, Роза!

Но хуже всего было то, что маленькій капиталецъ адвоката Аренцена быстро таялъ. И то сказать, не Богъ всть, сколько онъ и усплъ сколотить. Ему въ прошломъ году повезло, и онъ заработалъ кое-что, но весною посл тинга никто не завелъ ни одной порядочной тяжбы, и доходы изсякли. Разумется, деньги опять посыплются и ь его карманы по возвращеніи рыбаковъ съ Лофотенъ, но до этого было еще долго и приходилось съ прискорбіемъ расходовать изъ стараго запаса… Кое-что уходило также на картишки, кое-что на полушкалики въ Сирилунд… Ну, такъ что же? Свалиться ему что ли съ ногъ отъ скуки, когда онъ, напротивъ, долженъ жить и кормить цлый домъ? И довольно-таки безсмысленно посл восьми мсяцевъ женитьбы имть на ше семью изъ четырехъ душъ.

Въ конц марта пришло ршеніе высшаго суда по длу Арона изъ Гопана. И оно было проиграно, утвержденъ приговоръ узднаго суда. А на адвоката Аренцена наложенъ новый штрафъ за излишнюю волокиту. Чортъ побери, что это все значитъ? Сговорились что ли суды отнять у молодого ретиваго адвоката всякую практику?

Онъ послалъ маленькую Марту въ Сирилундъ за цлой бутылкой водки и позвалъ для компаніи кузнеца. Когда бутылка была опорожнена, оба собутыльника побрели въ Сирилундъ продолжать. Домой молодой Аренценъ вернулся подъ вечеръ, и тутъ все было не по немъ: обдъ остылъ, мать, старая кистерша, худая и запуганная, видно, боялась показаться сыну на глаза, а Роза, увидавъ мужа въ такомъ вид — подвыпившаго, взъерошеннаго — сперва было разсмялась, когда-же онъ обидлся, закинула голову и словно воды въ ротъ набрала.

— Большое мн утшеніе отъ тебя, Роза, когда я въ такомъ отчаяніи! — сказалъ онъ.

Молчаніе.

— Это проигранное дло, видно, означаетъ, что судебныя инстанціи хотятъ погубить мою практику, что ты скажешь?

Роза, наконецъ, отвтила:— Я скажу, что не слдовало бы теб посылать ребенка за бутылками въ Сирилундъ.

— Гм… Вотъ ты о чемъ прежде всего думаешь, когда мужъ твой, адвокатъ, проигрываетъ дло.

Молчаніе.

— За бутылками? — что ты хочешь сказать? Мн нипочемъ выпить заразъ хоть пару бутылокъ, а я пью какими-то полушкаликами. Или ты думаешь, я пьяница?

— Нтъ,— сказала она,— но ты повадился частенько въ Сирилундъ.

— Такъ что жъ? Свалиться мн что ли съ ногъ отъ скуки? Нтъ, помалкивай-ка, матушка. Когда я окончательно разстроенъ, я ухожу изъ дома, вотъ и все.

— Такъ ты цлыхъ восемь мсяцевъ каждый день былъ боле или мене разстроенъ,— сказала она.

— Да,— отвтилъ онъ и два раза кивнулъ себ самому,— это до нкоторой степени врно.

Чтобы избжать дальнйшихъ непріятностей, Роза спросила:— Какъ по-твоему: не отослать ли лучше маленькую Марту домой къ матери?

— Зачмъ? Или, пожалуй!.. Нтъ, совсмъ не нужно. Если она и сходитъ отъ меня за чмъ-нибудь такимъ въ лавку, такъ заодно повидается съ отцомъ. Какъ разъ кстати выходитъ.

Молчаніе.

— Пожалуй, теб бы все-таки лучше было взять Бенони,— сказалъ онъ въ раздумь.

— Лучше бы?

— А ты сама какъ полагаешь? Я теб не пара.

Она взглянула на него. Макушка у него была совсмъ лысая, а затылокъ, напротивъ, обросъ густыми пучками волосъ, и потому какъ-то особенно выдавался, казался безобразно большимъ. И эта уродливая голова придавала ему видъ какого-то карлика, особенно, когда онъ сидлъ вотъ такъ, сгорбившись и втянувъ голову въ плечи.

Не дождавшись отвта, онъ опять сказалъ:— Нтъ, никогда я не думалъ, что ты такая скучная.

— Значитъ, теб врне было бы сказать, что я теб не пара.

Молодой Аренценъ сидлъ, разглядывая свои руки, затмъ вскинулъ глазами на стну и.проговорилъ: — Да, да, что ни говори, Роза, а нтъ иной любви, кром краденой.

Лицо у нея передернулось, и взглядъ медленно погасъ,— словно солнце закатилось.

— Съ той минуты, какъ любовь длается законной, она превращается въ свинство,— закончилъ молодой Аренденъ. — Съ той же минуты она становится привычкой. И съ той минуты любви и нтъ больше,— испарилась.

XXIII.

Шкуна, описывая большую дугу, входитъ въ гавань. Часомъ позже приходятъ и об яхты. Вс три судна пристаютъ у сушильныхъ площадокъ Макка и выбрасываютъ концы причаловъ на берегъ. Наматывая воротомъ канатъ, Свенъ Дозорный распваетъ соотвтствующую псню, такъ что въ Сирилунд слышно.

— У меня самого есть тресковыя горы,— говоритъ Бенони,— но я охотно пристану и къ площадкамъ Макка съ моей рыбой…— Онъ смотритъ молодцомъ въ своихъ высокихъ сапогахъ и въ двухъ курткахъ, но въ грив его около висковъ пробивается сдина.

Немного погодя, онъ подъзжаетъ къ пристани на лодк со Свеномъ Дозорнымъ и еще однимъ работникомъ, и сразу показываетъ себя хозяиномъ собственной рыбы.— Завтраначну промывать,— говоритъ онъ людямъ на пристани.

Среди высыпавшаго на пристань народа одна особа явилась ради Свена Дозорнаго — женщина въ большомъ платк, Элленъ Горничная. У нея, видимо, окончательно вылетли изъ памяти и большой ножъ, и затрещины въ сочельникъ, и самъ Маккъ,— съ такой радостью встрчаетъ она своего дружка и на глазахъ у всхъ беретъ его за руку:— Добро пожаловать домой! — а большой платокъ-то она, видно, надла недаромъ, спустивъ концы его до самыхъ колнъ…

Бенони направляется въ контору къ Макку…

А у Макка въ эту минуту шелъ разговоръ съ Розой. Маленькая Марта была съ нею и преважно держала въ рукахъ жестяное ведро, которое ей позволили нести. Роза была на этотъ разъ еще тише, еще печальне обыкновеннаго, но начала словно въ шутку: — Нельзя ли открыть намъ временный кредитъ въ лавк?

— Какъ? — вопросительно отозвался Маккъ.— Само собой. Но разв есть нужда?

— Нтъ,— отвтила она,— но Николая не было дома, и я думала онъ здсь…

— Нтъ. Онъ не часто здсь бываетъ.

Роза отослала Марту къ отцу въ лавку и затмъ сказала:— То-то и есть, что часто,

Маккъ попытался отдлаться: — Преувеличиваешь. Ужъ эти женщины!

Ахъ, чего ужъ тутъ, когда даже матери его, старух, приходится ухать отъ нихъ къ дочери… Стыдъ и срамъ! Просто ужасно! Изъ-за того только, чтобы не объдать ихъ, у Николая вдь никакого заработка зимою. Не поговоритъ ли Маккъ съ нимъ?.. Не поможетъ ли имъ какъ-нибудь? На Николая подйствовало бы, если бы Маккъ хорошенько поговорилъ съ нимъ. Эта компанія съ кузнецомъ и эти вчныя прогулки въ Сирилундъ…

— Ну, что за преувеличеніе!

Роза безнадежно покачала головой: каждый день, а то и по два раза въ день! И все идетъ такъ плохо, вся жизнь, самый тонъ… А тутъ еще ребенокъ все слышитъ. Нтъ, пускай двочка съ Богомъ вернется домой къ матери! Такъ не поговоритъ ли Маккъ съ нимъ поласкове, помягче? Вдь эти посщенія погребка такъ непристойны…

Маккъ старался утшить свою крестницу и пообщалъ взяться за дло.

— Скажи ему, что человкъ порядочный… Вотъ теперь рыбаки возвращаются съ Лофотенъ, Николаю непремнно надо сидть дома, чтобы люди могли его застать. А то что же это будетъ? Подумать только — торчитъ тутъ у винной стойки и пьетъ на виду у всхъ — адвокатъ!

— Преувеличеніе! Нтъ, вотъ что похуже: онъ проигрываетъ дла.

— Да, и дла проигрываетъ.

— Теб надо было выйти за Бенони,— сказалъ Маккъ.

— За Бенони? Совсмъ не надо было,— возразила она съ горячностью, вся вспыхнувъ.— И ты самъ хорошо это знаешь. Мн надо было выйти за того, за кого я вышла.

— И порядочно сглупила. Ты пошла наперекоръ всмъ моимъ совтамъ.

Роза прервала:— Такъ я, значитъ, могу взять у Стена Лавочника въ долгъ разной мелочи… пока что?

Бенони шелъ въ Сирилундъ и встртилъ Розу съ маленькой Мартой на обратномъ пути изъ лавки. Увидавъ, кто идетъ ему навстрчу, онъ вздрогнулъ и замедлилъ шагъ. Само собой, ему нечего было бояться Розы, и, кром того, не было никакой возможности спрятаться на ровной открытой дорог. Но посл такого большого промежутка времени и столькихъ крупныхъ событій нелегко тоже было идти спокойно, ровнымъ шагомъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Но вотъ, и она увидала, кто идетъ ей навстрчу, и тоже замедлила шагъ, будто въ нершимости. Видъ у нея былъ такой, словно ей хотлось провалиться сквозь землю.

— Добрый день! — сказалъ онъ. Уже съ перваго взгляда онъ увидалъ, какъ измнилась она за эти нсколько мсяцевъ. Маленькая Марта присла передъ нимъ, вышло это очень мило, но на Бенони произвело странное впечатлніе: присдали только дти изъ благороднаго званія. И эта присвшая передъ нимъ двочка вдругъ напомнила ему, что передъ нимъ господа, что Роза успла за это время сдлаться дамой.

— Добрый день! Съ пріздомъ! — отвтила Роза, какъ полагалось.

— Какъ это ты несешь такое тяжелое ведро? — спросилъ Бенони у двочки.

Онъ самъ не зналъ, что говоритъ. Хорошо, что тутъ случилась двочка. И Роза тоже въ замшательств наклонилась къ ребенку и спросила:— Да, врно, теб тяжело? Дай лучше я понесу.

— Нтъ.

— А ты возьмешь этотъ свертокъ.

— Нтъ, свертокъ не такой тяжелый,— недовольно протестовала Марта.

— Да, да, не такой тяжелый, какъ ведро! — разсмялся Бенони. — А теб хочется потяжеле?.. Это дочка Стена Лавочника?

— Да.

Посл такого вступленія, Бенони удалось преодолть главный приступъ смущенія, и онъ сказалъ:

— Давненько я не видалъ васъ.

— О, да, время идетъ.

— Вы ни чуточки не измнились,— сказалъ онъ просто изъ доброты сердечной.

— Да вдь и не такъ ужъ много времени прошло.

— Какъ разъ годъ скоро… черезъ недлю. Хорошо поживаете?

— Да, благодарю.

— Да, да, конечно. Большая перемна. Замужемъ и все такое. Теперь вы важная дама.

— А ведро съ патокой,— сказала вдругъ Марта.

Бенони только поглядлъ на ребенка, но не разслышалъ. А Роза немножко сконфузилась такого дешеваго лакомства и сказала:— Да, это теб. Ты вдь такъ любишь… Дти и патока,— сказала она, обращаясь къ Бенони.

— Да, да, дти и патока,— отозвался онъ. По-правд то, Бенони самъ при случа не прочь былъ полакомиться хлбомъ съ патокой, но выходило, что Роза не признавала патоки,— значитъ, важный у нея былъ домъ!.. — Но вамъ, пожалуй, пора домой,— сказалъ онъ, — я не буду васъ задерживать своей компаніей.

— Вы меня не задерживаете,— отвтила она.— Да, да, Марта, намъ, пожалуй, надо поторопиться… А я хотла сказать теб… вамъ одну вещь, извиниться передъ вами за то, что все не отослала вамъ… вы знаете чего. Прямо не хорошо съ моей стороны.

Опять насчетъ кольца и креста!

— Не стоитъ и разговаривать объ этомъ,— сказалъ онъ.

— Я столько разъ собиралась, но все какъ-то…

— Если эти вещи васъ стсняютъ, бросьте ихъ въ воду. Тогда и съ глазъ долой, какъ изъ памяти вонъ,— по пословиц.

Роза вспомнила, что она уже распорядилась кольцомъ, надла его на покойника. Но нельзя же было пускаться тутъ въ долгія объясненія.

— Неужели вы думаете, что я захочу бросить ихъ въ воду? — сказала она.

— Такъ вы не захотите?

— Нтъ.

Радость теплой струйкой пробжала по его сердцу, онъ почувствовалъ такую благодарность, что у него вырвалось: — У меня есть еще вещицы, которыя я готовилъ для васъ, но, пожалуй, нельзя послать ихъ вамъ?

— Нтъ, нтъ,— сказала она, качая головой.

— Нтъ, нтъ. Впрочемъ, это просто-напросто ложка да вилка. Само собой — серебряныя, но… серебро самое простое. Впрочемъ, вы могли бы получить и всю дюжину, ежели бы захотли только.

— Благодарю васъ, но…

— Нтъ, нтъ, я знаю, вамъ нельзя предлагать. Я такъ только подумалъ на минутку… Нтъ, что же это я все стою и задерживаю васъ,— вдругъ перебилъ онъ себя самого и заторопился уходить. Онъ, какъ мальчикъ, струсилъ, что зашелъ больно ужъ далеко со своей болтовней о серебр.

Она ухватилась за предлогъ и кивнула ему:— Да, да, прощайте!

— Прощайте,— отвтилъ онъ. Онъ былъ такъ странно взбудораженъ и порывался было протянуть руку, но, не встртивъ поощренія, ухватился въ своемъ замшательств за ведро Марты.— О, да какое тяжелое!— сказалъ онъ, приподнимая и взвшивая его въ рук.— Ты просто молодчина, что тащишь его, вотъ теб за это денежка,— сказалъ онъ и далъ двочк четвертакъ. Пожалуй, это была не плохая выдумка, ему самому показалось, что онъ спасъ положеніе… Но вообще онъ не вполн ясно сознавалъ ходъ вещей.

А Марта позабыла приссть и поблагодарить. Когда она вспомнила объ этомъ, большой чужой человкъ уже шелъ своей дорогой, и Роза сказала ей: — Бги за нимъ! — Марта поставила ведро на землю и побжала, догнала Бенони, присла, поблагодарила и вернулась назадъ. Бенони постоялъ, съ улыбкой глядя ей вслдъ, а потомъ медленно продолжалъ путь.

Онъ уже съ годъ не бывалъ въ такомъ растроганномъ, взволнованномъ состояніи духа. Онъ вперилъ взглядъ въ пространство и думалъ, по временамъ забывая даже переставлять ноги, и на минуту пріостанавливаясь. И ее-то онъ когда-то обнималъ… ее вотъ, что прошла мимо. Да, да, Роза,— видно, судьба такая… А въ чемъ она была? Въ накидк что ли? Пожалуй, въ накидк. Ничего-то онъ не разглядлъ.

Онъ поднялся въ контору Макка, сообщилъ о своемъ возвращеніи съ Лофотенъ и выложилъ счеты. Онъ все еще былъ въ томъ мягкомъ, умиленномъ настроеніи, и лицомъ къ лицу съ Маккомъ не говорилъ уже: моя рыба, мой грузъ, какъ собирался, но освдомился:— Довольны ли вы и угодно ли вамъ начать промывку завтра? Арнъ Сушильщикъ, врно, и въ этомъ году будетъ присматривать, какъ въ прошломъ.

— Разумется,— отвтилъ Маккъ.— Онъ вдь знаетъ дло.

Бенони въ сущности подумывалъ самъ присматривать за сушкой собственной рыбы. Иначе чмъ же онъ займется лтомъ? Но Маккъ поставилъ на этомъ крестъ, а Бенони не былъ расположенъ теперь перекоряться съ Маккомъ, онъ все еще находился подъ страннымъ впечатлніемъ только-что пережитаго.

Маккъ же какъ будто норовилъ снова поставить Бенони на свое мсто, указать ему всю разницу между ними. Онъ ни словомъ не упомянулъ о томъ, что рыба въ сущности была ни чья иная, какъ Бенони, а напротивъ задалъ нсколько хозяйскихъ вопросовъ по поводу кое-какихъ подробностей въ счетахъ.

— Зачмъ это ты скупилъ столько рыбы въ понедльникъ 13-го по такой высокой цн? Цна въ этотъ день стояла на десять скиллинговъ ниже.

И Маккъ показалъ эстафету, свидтельствовавшую о томъ. Ахъ, этотъ воротила Маккъ! Везд и за всмъ у него былъ глазъ.

Бенони отвтилъ:— За тмъ, что, дв недли спустя, я могъ зато скупать на цлыхъ двнадцать скиллинговъ дешевле, чмъ вс другіе скупщики. У васъ, врно, есть эстафета и насчетъ этого? Такое было у насъ соглашеніе.

— Съ кмъ?

— Съ нкоторыми нашими рыбаками, которымъ хотлось побывать дома на Пасх. Имъ тогда нужны были лишнія деньги. Зато я вернулъ убытокъ съ лихвой посл Пасхи.

— А представь себ, что эти люди погибли бы на пути домой?

— Надо было рискнуть,— отвтилъ Бенони.— Вы сами на моемъ мст оказали бы людямъ такую же услугу.

— Но ты-то не имлъ права.

Бенони съ раздраженіемъ отвтилъ:— Полагаю, такое же, какъ вы.

Маккъ только пожалъ плечами. Вдобавокъ онъ не пригласилъ Бенони къ себ въ горницу для угощенія, но подъ конецъ бесды сказалъ:— Пожалуйста! — и отворилъ дверь въ лавку. Когда же они пришли туда, Маккъ собственноручно налилъ большой стаканчикъ коньяку и поднесъ Бенони.

Тутъ? У винной стойки? Маккъ Сирилундскій, видно, забылъ съ кмъ иметъ дло! Тутъ Бенони самъ могъ спросить себ стаканчикъ и заплатить за него. Онъ былъ обиженъ и сказалъ:— Нтъ, спасибо.

Маккъ сдлалъ удивленное лицо: — Какъ? Я угощаю, а ты отказываешься?

— Нтъ, спасибо,— повторилъ Бенони.

Маккъ перемнилъ тонъ, но съ прежней увренностью сказалъ:— Охъ, были бы вс такіе трезвенники, какъ ты, Гартвигсенъ! А Свена Дозорнаго ты привезъ обратно? Теперь опять начнетъ бражничать и выкидывать разныя штуки.

— Это все глядя по тому, какъ съ нимъ обращаются. Свенъ Дозорный никогда не пьетъ зря.

— Не доставало только, чтобы Элленъ теперь стала обращаться съ нимъ дурно. Они вдь женятся,— сказалъ Маккъ…

Прошло, однако, не мало дней, а они все не женились. Еще бы! Стояла весна, у Макка опять горли глаза, словно гранаты, и онъ заставлялъ Элленъ все откладывать да откладывать свадьбу.

— Не могу я обойтись безъ тебя въ дом, пока не кончится тингъ,— говорилъ Маккъ,— и къ тому же надо сперва дождаться новой горничной, нельзя намъ остаться безъ прислуги…

Новая горничная, которую ждали, была рослая и крпкая для своего возраста двушка, но шелъ ей всего шестнадцатый годъ. Она была второй дочерью Мареліуса изъ Торпельвикена, сестрой той Эдварды, что такъ скоро выучилась болтать по-англійски. Наряды, которыми обзавелась Эдварда, не давали покоя младшей сестр, вотъ и ей захотлось пойти въ услуженіе…

Тингъ состоялся въ этомъ году необычайно рано, и начальство пріхало въ ботфортахъ съ мхомъ и въ шубахъ. Зато этотъ тингъ вышелъ въ добромъ старомъ дух: засдалъ самъ судья, а высшую власть представлялъ амтманъ. И людямъ опять не возбранялось разспрашивать насчетъ законовъ у судьи, чтобы не платить за совты адвокату. Зато на стол адвоката Аренцена и не высилось уже такой стопы бумагъ, какъ въ прошломъ году. Что длать! Люди стали находить, что судиться — дорогая затя. И никто вдь отъ этого ничего не выигрывалъ, вс только тратились да терпли убытки. Этотъ самый Николай Аренценъ принесъ общин скоре зло, чмъ добро,— разсуждалъ про себя народъ.

Самъ Николай Аренценъ отнюдь уже не представлялъ собой закона и . За эти нсколько недль, съ возвращенія рыбаковъ съ Лофотенъ, онъ усплъ испытать, что такое значитъ упасть въ добромъ мнніи людей. Въ прошломъ году онъ началъ съ того, что бралъ за совтъ по далеру, а въ ныншнемъ только половину. Когда же люди и тутъ принимались торговаться съ нимъ, онъ отвчалъ: — Дешевле не могу, надо же мн чмъ нибудь жить. — Тмъ не мене адвокату Аренцену пришлось еще спустить цны, онъ сталъ справляться въ законахъ по важнымъ вопросамъ всего за два четвертака и бралъ на себя трудъ еще составить бумагу за какіе нибудь двнадцать скиллинговъ прибавки. И все-таки, все-таки длъ у него не прибавлялось, напротивъ.

Суть-то была въ томъ, что люди потеряли вру въ .адвоката Аренцена, представлявшаго законъ. И если даже случалось кому-нибудь зайти къ нему за совтомъ по длу, то, ради врности, все-таки заходили потомъ къ ленеману: такъ ли? Ни для кого больше не было тайной, что Аренценъ проигрывалъ свои дла одно за другимъ и даже былъ оштрафованъ высшей судебной инстанціей въ Троньем.

Стоило ли посл того Николаю Аренцену соблюдать часы, отсиживать въ своей контор положенное время? Люди знать его не хотли. И онъ отвчалъ жен, упрекавшей его за отлучки изъ конторы:— Я цлую недлю высидлъ чинно и благородно на своемъ стул и все ждалъ,— никто не пришелъ. Я сидлъ, какъ красная двица, и чуть съ ума не сошелъ отъ собственной неприступности, но никто такъ и не пришелъ.

Люди махали рукой на тяжбы. Противныя стороны старались, при встрч въ Сирилунд, помириться у винной стойки Макка. — Вотъ что я скажу теб,— обыкновенно начиналъ одинъ,— мы съ тобой прожили по-сосдски сорокъ лтъ.— Да,— подхватывалъ другой,— и еще до насъ покойные родители наши.— А ужъ посл такого начала оба умилялись душой, глядли другъ на друга влажными глазами и угощали одинъ другого, соперничая между собою добрымъ сосдскимъ расположеніемъ. Адвокату Аренцену случалось самому, опоражнивая стаканчики у той же стойки, бывать невольнымъ свидтелемъ такихъ идіотскихъ примиреній, которыя отнимали у него хлбъ…

И вотъ, адвокатъ Аревценъ сидлъ на тинг за своимъ столомъ, сытый и пьяный, прикидываясь будто погруженъ въ свои дла. Но стоило ему сдлать маленькую передышку и поднять глаза отъ бумагъ и протоколовъ, онъ встрчалъ блуждающій взоръ Левіова изъ Торпельвикена, стоящаго за ршеткой. Посл того, какъ состоялся приговоръ окружнаго суда по его длу, Аренценъ сказалъ ему:— Есть еще куда обжаловать ршеніе,— въ Высшій судъ, но за это надо прибавить адвокату особо.— Левіонъ тогда ушелъ отъ него и сталъ задумываться. Теперь, съ перваго же дня тинга, онъ торчалъ тутъ съ такой выжидающей физіономіей, что адвокату Аренцену невтерпёжъ было смотрть на эти вытаращенные глаза. И Аренценъ, прикидываясь, будто вдругъ вспомнилъ о чемъ-то, поспшно доставалъ изъ кармана записную книжку и принимался перелистывать ее. Во время же перерыва Левіонъ изъ Торпельвикена прямо подошелъ къ судь и, протянувъ ему бумагу съ ршеніемъ суда, спросилъ: надо ли ему судиться дальше?

Судья, повидимому, не страдалъ больше ни безсонницей, ни религіозными сомнніями, это все было только въ прошломъ году, когда предстояло засвидтельствовать извстную закладную, а почтовый пароходъ доставилъ судь полбоченка морошки… Теперь толстякъ судья былъ опять въ полномъ здравіи и, по обычаю, охотно разговаривалъ съ народомъ.

Невзирая ни на присутствіе адвоката Аренцена, ни на толпившійся въ зал народъ, судья напрямикъ отвтилъ Левіону:— Надо ли теб судиться дальше? Нтъ, не надо. Ступай-ка ты со своимъ адвокатомъ да брось это дло въ собственный водопадъ. Вотъ теб ршеніе высшаго суда и мое.

Въ послдній день тинга была прочтена и засвидтельствована также купчая Бенони на тресковыя горы. Въ зал оставалось немного слушателей, но у всхъ эта новая бумага Бенони вызвала на губахъ улыбку. Въ прошломъ году онъ отличился знаменитой закладной, въ этомъ году купилъ цлый участокъ горъ изъ булыжника да еще потратился на засвидтельствованіе купчей. Такими сдлками бдняга Бенони живо доведетъ себя до сумы!

Но никому, никому не приходилось горше, чмъ адвокату Аренцену. Маккъ, согласно общанію, призвалъ его къ себ и поговорилъ съ нимъ съ глазу-на-глазъ, но толку не вышло. Тогда Маккъ запретилъ своимъ приказчикамъ отпускать молодому Аренцену у стойки крпкіе напитки, но изъ этого также толку не вышло. Молодой Аренценъ живо нашелъ посредниковъ. Въ послдній день тинга онъ все толкался между прибывшими изъ крайнихъ шкеръ, стараясь сбыть новенькое золотое кольцо, что ему и удалось-таки. Это было кольцо, подаренное Бенони Роз.

XXIV.

Наконецъ-то Свенъ Дозорный съ Элленъ Горничной поженились и поселились въ той же каморк, гд лежалъ и все не помиралъ Фредрикъ Менза. Въ самомъ дл, Элленъ такъ любила своего милаго, что не разъ громко выражала желаніе поскоре развязаться со своей службой въ горницахъ. Но ей приходилось еще нкоторое время помогать новой горничной. И каждый разъ, собираясь идти въ господскій домъ, она крпко прижималась къ мужу, какъ врная жена.

Пришла и пора обычной рубки въ общественномъ лсу. Бенони вышелъ изъ дому и направился туда, гд хозяйничали дровоски. Ему хотлось удостовриться въ томъ, что они не переходятъ его новой межи и не рубятъ въ перелск на горахъ. Да и не прочь онъ былъ показать себя хозяиномъ такого обширнаго участка.

Но люди рубили только крупныя деревья, очень имъ нужно было тратить время на какіе-то прутики Бенони! Ему и не выпало случая повеличаться, говоря: вотъ гд межа, лсъ по сю сторону мой. Люди только мелькомъ взглядывали на него,— а, это Бенони,— и опять уходили въ свою работу. О, какъ они, видно, презирали его за покупку этихъ горъ,— онъ это чувствовалъ.

Бенони совсмъ притихъ и смиренно ходилъ отъ одной группы дровосковъ къ другой, говоря:— Богъ въ помощь!

— Спасибо! Чему тутъ помогать? Тутъ и лсу-то больше нтъ.

Поговорили еще на этотъ счетъ. Бенопи намекнулъ, что ему понадобятся рабочіе очистить и сравнять площадки для сушки рыбы. Пора.

Но никто на это не отозвался. Опасались, видно, что поденщина пропадетъ за такимъ человкомъ, который только-что разорился. И на что ему площадки?

Бенони объяснилъ, что собирается зимою заняться скупкой трески.

Но этому никто и врить не хотлъ. У него же нтъ ни одного судна.

— Придется купить себ небольшую яхту,— прибавилъ Бенони.

Люди стали пересмиваться между собой. Бенони собирается покупать яхту!

И никто не называлъ его Гартвигсеномъ.

Пока онъ стоялъ такъ, по лсу прошли двое чужихъ господъ въ клтчатыхъ платьяхъ, это опять пріхалъ сэръ Гью Тревельянъ вмст съ другимъ господиномъ. Пожитки ихъ несъ одинъ изъ мстныхъ жителей.

Бенони поклонился, и вс остальные тоже, но двое британцевъ не отвтили. Они шли себ, перекидываясь между собою словами и откалывая отъ горъ небольшіе куски камня. Глаза у сэра Гью посоловли отъ хмеля. Вскор господа скрылись изъ виду.

— Ну, опять Мареліусъ изъ Торпельвикена получитъ за своихъ лососокъ цлую кучу денегъ,— заговорили люди.

— А дочка его Эдварда — отца своему ребенку.

— Да, да, тутъ, небось, пахнетъ не малыми деньгами! Везетъ же этому Мареліусу на дочекъ!

Когда Бенони повернулъ обратно домой, нсколько дровосковъ все-таки крикнули ему вслдъ что, пожалуй, не прочь расчистить горы Бенони, если поденщина будетъ идти имъ отъ Макка.

— Поденщина? — сказалъ Бенони глубоко уязвленный.— Маккъ Сирилундскій солидне меня что ли? У меня за этимъ самымъ Маккомъ пять тысячъ далеровъ.

— Ну, ихъ теб не видать больше,— послдовалъ отвтъ.

Да, несмотря ни на что, Макку довряли вс, а Бенони никто…

Однажды къ Бенони пришелъ посланный сказать, что сэръ Гью Тревельянъ зоветъ его поговорить съ нимъ. А посланнымъ былъ самъ Мареліусъ изъ Торпельвикена.

— Чего ему нужно отъ меня?— спросилъ Бенони.

— Не знаю.

— Скажи ему, что Бенони Гартвигсена можно застать здсь, въ его собственномъ мстожительств.

Мареліусъ попытался было уломать Бенони, но этотъ отвтилъ:— Спроси-ка его, пошлетъ ли онъ такимъ манеромъ за Маккомъ Сирилундскимъ? Такъ пусть зарубитъ себ на носу, что я не считаю себя хуже Макка.

Бенони какъ разъ въ тотъ день разозлилъ негодный Стенъ Лавочникъ, который напомнилъ ему про его долгъ въ лавку.

— Еще что? — спросилъ Бенони.— А твой Маккъ не долженъ мн пяти тысячъ далеровъ?

— Ничего этого мн не извстно,— отвтилъ Стенъ. — И какъ ни какъ, то — особый счетъ. А тутъ работница твоя забирала въ лавк всю зиму и весну, это, наконецъ, составляетъ сумму…

— А теб-то, чортъ подери, какое дло?— спросилъ Бенони, взбшенный.— Щенокъ ты этакій! Смерть ходячая! Спустить бы съ тебя штаны да всыпать по родительски горячихъ!

Стенъ Лавочникъ не посмлъ больше перекоряться и, прикусивъ языкъ, пробормоталъ:— Я только такъ сказалъ, ради порядка. Я все запишу, что только потребуется, мн-то все едино — на чей счетъ писать. Макку только будетъ хуже.

— А разв Маккъ говорилъ теб что-нибудь насчетъ моего долга въ лавк? Коли такъ, лучше бы ему помолчать. Вдь треска-то на скалахъ не Маккова треска, а моя!

— Ну, объ этомъ ты лучше потолкуй съ самимъ Маккомъ,— сказалъ Стенъ и вызвалъ хозяина изъ конторы.

Бенони разомъ притихъ и насчетъ трески — ни слова.

— Ты хотлъ поговорить со мной? — спросилъ Маккъ.

— Нтъ, это все Стенъ тутъ… То-есть, я насчетъ моего долга въ лавку: можно вдь повременить до осени?

— Да,— отвтилъ Маккъ,— я тебя не стсняю.

Бенони обернулся къ Стену Лавочнику и съ торжествомъ сказалъ:— Слышишь ты!

— Я только такъ сказалъ,— отозвался Стенъ.— И не зачмъ было такъ горячиться.

— Больше ничего? — освдомился Маккъ.

— Нтъ. Гм… Кажется, ничего.

Не Макку, этому важному барину, было вмшиваться въ пререканія своихъ приказчиковъ съ покупателями,— онъ повернулся и ушелъ обратно въ контору…

Недлю спустя, Бенони одинъ побрелъ въ свой сарай провдать неводъ и лодки. Онъ былъ обреченъ на бездйствіе. Всю недлю старался онъ собрать неводную артель. Но добрые односельчане больше не врили въ его счастье и не хотли хать съ нимъ.

Одинъ Свенъ Дозорный сразу отпросился у Макка наняться къ Бенони работникомъ. Стояло лто, и дрова въ Сирилунд требовались только для плиты, вотъ Свенъ и хотлъ похать на ловъ, даромъ что недавно женился, а, пожалуй, какъ разъ именно потому, что женился.

Бенони постоялъ въ дверяхъ сарая, глядя на тресковыя горы, гд возился народъ подъ командой Арна Сушильщика. Неужели среди этихъ десятковъ людей не наберется артели для неводнаго лова? Погода уже порядочное время держалась теплая, ясная, скоро можно будетъ грузить треску на суда. Бенони затворилъ двери сарая и пошелъ къ горамъ. Не мшало взглянуть на сушку собственной рыбы!

День былъ тихій, теплый, чайки блестли крыльями на солнц и, летая стаями, напоминали медленно стригущія въ воздух серебряныя ножницы.

Бенони боялся обидть Арна Сушильщика своимъ посщеніемъ, поэтому скромненько подошелъ къ работникамъ и сказалъ:— Богъ въ помощь! Погода-то какъ разъ для сушки.

— Грхъ пожаловаться,— отвтилъ Арнъ Сушильщикъ и занялся чмъ-то.

Бенони взялъ въ руку одну рыбу, положилъ ее и взялъ другую, сталъ взвшивать на ладони рыбу за рыбой,— тутъ ршительно нечмъ было обидться,— потомъ сказалъ:— Похоже, что скоро совсмъ провялится. Какъ по-твоему?

— По-моему? Теб, врно, лучше знать,— пробормоталъ Арнъ Сушильщикъ и отошелъ въ сторону.

Бенони сталъ бродить въ одиночку по площадкамъ, осматривая собственную рыбу. Онъ расправлялъ сплющенные спинные плавники и смотрлъ хорошо ли провялилась рыба въ складкахъ, такимъ же образомъ поступалъ онъ и съ грудными плавниками, хоть это было и не столь важно. Наконецъ. онъ сгибалъ въ дугу всю рыбу, испытывая ея твердость. — Еще нсколько сухихъ деньковъ, товаръ выйдетъ первый сортъ,— сказалъ онъ. Никто ему не отвтилъ. Тогда Бенони прямо перешелъ къ длу, изъ-за котораго собственно и пришелъ сюда: кто подетъ съ нимъ на неводный ловъ? Никто не откликнулся согласіемъ. Да, Бенони Гартвигсенъ стоялъ тутъ, словно проситель, которому вс отказываютъ.— Лучше имть маленькій да врный заработокъ тутъ, чмъ хать съ неводомъ,— говорили ему.— Ну, что до этого, такъ вдь рыба скоро будетъ готова, и заработку вашему тутъ конецъ,— возразилъ Бенони.— Ну да, еще бы теб не знать этого! Ты, поди, больше смыслишь, чмъ Арнъ Сушильщикъ!

Вернувшись къ себ, Бенони засталъ около своего дома важныхъ гостей: двухъ клтчатыхъ англичанъ съ двумя провожатыми. Рчь повелъ Мареліусъ изъ Торпельвикена: сэръ Гью Тревельянъ и другой англичанинъ пришли, молъ, по длу.

— Что же имъ нужно отъ меня? — спросилъ Бенони.

На этотъ разъ Мареліусъ былъ лучше освдомленъ: сэръ Гью привезъ нынче съ собою изъ Англіи вотъ этого господина, свдущаго по горной части, и они нсколько дней ходили и все рылись въ горахъ Бенони, нанесли ихъ на карты и, кажется, хотятъ купить участокъ.

Бенони подумалъ, что дло идетъ о бездлиц въ нсколько далеровъ, о небольшомъ береговомъ участк съ правомъ ловли, и сказалъ:

— Да, только бы мы съ Бенони были согласны продать.

— А вы не согласны?

— Нтъ. Не нуждаюсь.

Вмсто того, чтобы онмть и совсмъ растеряться отъ столь гордаго отвта Бенони, Мареліусъ отыскалъ себ камень и прислъ на него.

— А вдь сэръ Гью, врно, не поскупился бы,— сказалъ онъ.

— Хоть бы и такъ!

Разговоръ затянулся. Бенони все время держался насторож: какъ бы не подумали, что онъ изъ нужды продаетъ какія-то нсколько саженъ берега! Англичане тмъ временемъ стояли въ сторонк и вели себя, какъ будто никакого Бенони и не было на свт: переговаривались потихоньку между собою и время отъ времени указывали другъ другу на карту. И, хотя по глазамъ было видно, что сэръ Гью пьянъ, горный ученый обращался къ нему съ величайшею почтительностью,— такимъ важнымъ человкомъ былъ этотъ сэръ Гью. Онъ прикидывался, будто понимаетъ по-норвежски только Мареліуса изъ Торпельвикена, поэтому все и шло черезъ послдняго. Смиренно, по-рабски, подошелъ Мареліусъ къ британцу и доложилъ, что Бенони не согласенъ продавать.

Право, какъ будто умница ангелъ-хранитель стоялъ за плечами Бенони и подсказывалъ ему что говорить! Его упорные уклончивые отвты подйствовали на англичанъ. Упрямый до нельзя сэръ Гью вбилъ себ въ голову, что не кто другой, какъ онъ, открылъ эти богатйшія горы во время своей рыболовной экскурсіи въ Норландъ, и теперь хотлъ купить ихъ. Вотъ и привезъ съ собой горнаго ученаго, чтобы изслдовать ихъ. Горы успли перемнить владльца съ прошлаго года, когда Аронъ изъ Гопана, пожалуй, отдалъ бы ихъ за безцнокъ. Но въ конц концовъ это едва ли представляло особое значеніе. И Бенони, конечно, продастъ. Купить же эти горы сэръ Гью намревался для малютки, котораго родила ему въ его отсутствіе Эдварда. Вотъ такъ мальчуганъ вышелъ! Чудо! Настоящее чудо! Сэръ Гью мрилъ его, вшалъ, и въ пьяной истерик превозносилъ красоту ребенка. На письмахъ ему писали и ‘Sir’ ‘Hon.’, но все это было ничто въ сравненіи со званіемъ отца чуда.— Ты все время держишь его на рукахъ,— говорилъ онъ матери,— дай и мн подержать немножко.— Дале эксцентричный англичанинъ связалъ рожденіе ребенка съ рудниками, которые открылъ не кто другой, какъ онъ, вотъ и захотлъ купить эти богатства на имя своего сына. Онъ открылъ свои планы горному ученому:— Какимъ богачомъ станетъ когда-нибудь мой сынъ! А я буду прізжать сюда каждый годъ и смотрть, какъ онъ богатетъ, горы будутъ стоять себ и все расти въ цн.— Ученый высказался о дл осторожне: образцы, которые онъ изслдовалъ, правда, общали много, но ему нужно еще хорошенько обойти и изслдовать всю обширную площадь.

Теперь обходъ былъ законченъ, ученый больше не сомнвался, что тутъ большія богатства.

Наконецъ, Мареліусъ отъ имени сэра Гью спросилъ, сколько же Бенони проситъ за свои горы.

— Зимой я куплю рыбу, и мн самому понадобятся мои горы,— сказалъ Бенони.— Но, ежели ему нужно только нсколько саженъ берега съ правомъ ловли, то я подарю ему. Я не такой жила.

Но сэръ Гью желалъ купить вс горы, весь участокъ.

— Ну, а что онъ за это дастъ?

— Пять тысячъ далеровъ,— сказалъ Мареліусъ.

У Бенони дрожь пробжала по спин отъ изумленія. Онъ глядлъ то на одного, то на другого и, наконецъ, спросилъ самого сэра Гью — онъ ли предлагаетъ столько?

Сэръ Гью кивнулъ. Но вообще онъ не былъ расположенъ пускаться въ разговоры съ столь постороннимъ для него лицомъ, какъ Бенони, и отвернулся отъ него.

А Бенони, этотъ бывшій ловкачъ и дока, сразу почуялъ, что тутъ дло серьезное. Видно, профессоръ изъ Христіаніи все-таки не ошибся насчетъ богатйшихъ рудъ свинцоваго блеска и серебра. Пять тысячъ далеровъ?!

— Я подумаю,— сказалъ Бенони.

— Чего вамъ думать? — изумился Мареліусъ, напуская на себя важность и говоря уже отъ себя.

Бенони также свысока отвтилъ ему:— Не теб въ это мшаться, Мареліусъ. У меня есть письмецо профессора изъ Христіаніи насчетъ того, что такое сидитъ въ моихъ горахъ.

— Какой профессоръ на Христіаніи! — вдругъ закричалъ сэръ Гью, блдня отъ обиды.— lt is я, который находилъ горы!..— И онъ искоса смрилъ Бенони взглядомъ съ головы до ногъ.

— Ну, пускай,— согласился Бенони,— по-мн хоть бы и такъ! Я не стану спорить насчетъ этого. Но горы мои.

Бенони дали срокъ подумать до новаго прихода почтоваго парохода, съ которымъ ожидался адвокатъ изъ города.

XXV.

Вс слдующіе за тмъ дни Бенони ходилъ самъ не свой отъ возбужденія. Ему не хотлось никому открываться, англичанинъ, проспавъ свой хмель, пожалуй, и не вернется, вотъ Бенони и останется на бобахъ, сдлается басней всего околотка. Но когда ужъ недолго оставалось до прихода почтоваго парохода, Бенони стало невмочь, и онъ побрелъ въ Сирилундъ повидать Свена Дозорнаго. Двое пріятелей отошли подальше къ сторонк, и Бенони, обязавъ Свена молчаніемъ но гробъ жизни, открылъ ему свою тайну.

Свенъ Дозорный долго стоялъ въ раздумь.

— Вотъ это ладно,— сказалъ онъ, наконецъ, съ глубокимъ чувствомъ.— Пять тысячъ далеровъ!

— Ну, а какъ ты полагаешь насчетъ всего этого?

— Какъ я полагаю? Гм… Я вотъ какъ разъ стою и раздумываю…

— По-твоему, англичанинъ вернется?

— Какъ только почтовый пароходъ придетъ, такъ и онъ придетъ,— убжденно изрекъ Свенъ.— Или вы думаете такой человкъ, я готовъ сказать — принцъ..? Они настоящіе денежные мшки эти англичане! Когда мн случалось задержать въ город матроса англичанина, ему нипочемъ бывало откупаться отъ насъ, давалъ, сколько бы мы ни требовали, безъ разговоровъ.

— А какъ задешево слдуетъ мн уступить мои горы?

Свенъ Дозорный подумалъ.— Коли дйствовать со смысломъ, такъ вамъ слдуетъ потребовать десять тысячъ.

— Ты такъ полагаешь?

— Твердо стою на томъ. Вдь тамъ серебро… Постойте,— перебилъ себя Свенъ Дозорный,— спросите смотрителя маяка.

Бенони отрицательно покачалъ головой:— Нтъ, я не хочу никому говорить, кром тебя.

— Но, знаете что, Гартвигсенъ, если съ одной стороны будетъ адвокатъ, такъ надо чтобы и съ другой былъ. Вамъ бы пойти къ Аренцену…

Опять Бенони заупрямился…

Почтовый пароходъ прибылъ, и на немъ адвокатъ изъ города. Онъ отправился въ Сирилундъ, гд и поселился, какъ имлъ обыкновеніе во время тинговъ. На другой день онъ зашелъ къ Бенони, чтобы захватить его съ собой и отправиться вмст черезъ кряжъ къ сэру Гью. Но Бенони отказался. Настоящею причиной его отказа было то, что сегодня онъ все-таки ршилъ пойти посовтоваться со смотрителемъ маяка, но передъ адвокатомъ онъ прикинулся будто вовсе не особенно расположенъ къ продаж. Когда адвокатъ одинъ пустился въ путь черезъ общественный лсъ, Бенони направился къ смотрителю Шёнингу.

— Я насчетъ горъ,— сразу выпалилъ онъ.— Какъ, по вашему, слдуетъ мн перепродать ихъ?

— Нтъ,— отвтилъ смотритель,— слишкомъ он цнны.

— Мн даютъ за нихъ пять тысячъ далеровъ.

— Э?

— Одинъ богатый англичанинъ.

Что происходило въ эту минуту въ Павл Шёнинг, смотрител маяка четвертаго разряда, высохшемъ до мозга костей, окаменвшемъ въ самопрезрніи и цинизм? Онъ былъ приставленъ стражемъ и управителемъ идіотизма маяка: онъ зажигалъ маякъ и заставлялъ его желзную башку извергать яркое тупоуміе на дв мили въ морской просторъ, онъ гасилъ его, и маякъ погружался въ противоположное безсмысленное состояніе и внутри и снаружи: съ виду онъ вздымался такъ удивительно-смло, ни за кого не держался, ни на что не опирался и въ то же время словно шлепалъ по морю въ туфляхъ…

Смотритель маяка Шёнингъ почувствовалъ въ себ какую-то перемну, вызванную словами Бенони,— словно какое-то перемщеніе. Горы, его конекъ въ теченіе столькихъ лтъ, снова перемщались, пріобртали новаго владльца, англичанина, принца! Значитъ, все-таки Павелъ Шёнингъ не самая пустая голова въ свт!

— Такъ,— проговорилъ онъ, перегнувшись впередъ, чтобы скрыть свое волненіе.— Гм… пять тысячъ. Надюсь, все-таки Богъ милостивъ,— вы откажетесь?

Необычайная торжественность тона смотрителя обострила вниманіе Бенони.

— Да, да,— сказалъ онъ,— мн, пожалуй, не мшаетъ спросить побольше?

— Я въ прошлый разъ сказалъ: десять тысячъ,— продолжалъ смотритель,— теперь я скажу милліонъ!

— Да что вы! Говорите толкомъ!

Смотритель подумалъ, даже взялъ карандашъ, словно собирался сдлать вычисленіе, и сказалъ:— Милліонъ! Боле точной цифры я не знаю.

Бенони былъ слишкомъ занятъ, чтобы сидть тутъ и тратить время на вздорную болтовню со смотрителемъ, поэтому онъ всталъ и сказалъ:— Такъ, пожалуй, я могу, по-вашему, запросить десять тысячъ?

Смотритель тоже всталъ и сумлъ-таки въ эту минуту внушить Бенони частицу своей фантастической вры въ богатства, таящіяся въ горахъ: — Будь это даже послднимъ моимъ словомъ въ земной жизни: дешевле милліона не уступайте!

Посщеніе это еще пуще сбило Бенони съ толку. Онъ поспшилъ домой, перекусилъ немножко и отправился къ ленеману. Вернулся онъ домой уже поздно вечеромъ, обезпечивъ себ на завтра помощь писаря ленемана.

Утромъ онъ пріодлся, но волненіе его все росло, онъ метался то туда, то сюда, и по дому и вокругъ дома. Затмъ онъ отправился въ capaй, постоялъ тамъ съ минуту, оглядлся и опять вышелъ. И вдругъ ршился послдовать мысли, созрвшей въ немъ ночью: все-таки надо пойти къ Николаю Аренцену! Было одиннадцать часовъ утра.

Бенони пришелъ въ домъ кузнеца, прочелъ на дверяхъ конторы имя Аренцена и постучалъ. Никакого отвта. Онъ заглянулъ туда,— никого. Тутъ онъ услыхалъ, что гд-то въ дом плещутъ водой и скребутъ полъ. Бенони пошелъ туда и постучалъ. Отвта не было. Онъ открылъ дверь и вошелъ въ комнату.

Это Роза мыла и скребла полъ. Рукава были засучены за локти, верхняя юбка подоткнута, а нижняя красная юбка доходила только до икръ. Увидавъ гостя, Роза быстро спустила верхнюю юбку, она была сильно сконфужена и къ тому же запыхалась отъ работы.

— Миръ! — привтствовалъ ее Бенони.— Не прогнвайтесь, что я нагрянулъ такъ невзначай.

Она ступила шагъ-другой, взяла деревянный стулъ, подвинула его гостю и говоромъ Бенони и мстныхъ жителей сказала:— Пожалуйста, не погнушайтесь приссть. Въ хорошій домъ вы попали, нечего сказать… Я тутъ стою, какъ поломойка…— При этомъ она старалась спустить рукава съ мокрыхъ локтей, переходя съ мста на мсто.

— Не говорите, есть о чемъ толковать! — отвтилъ Бенони, продолжая стоять.— Я собственно къ адвокату. Его нтъ въ контор.

— Нту, нту… Впрочемъ, я не понимаю… это его часы. Врно, сейчасъ вышелъ.

— Такъ, такъ, можетъ статься, онъ въ Сирилунд или — ?

— Да, да, наврно, пошелъ провдать Макка.

Тмъ временемъ Роза въ тревожномъ замшательств все ходила по комнат, прибирая тутъ и тамъ. Она успла положить на столъ бинокль мужа и какъ бы мимоходомъ оставила на томъ же стол свой зонтикъ. Это былъ еще двичій ея лтній зонтикъ. Бинокль и зонтикъ были положены на виду, чтобы немножко скрасить убогій видъ комнаты, показать, что тутъ живутъ люди, у которыхъ есть и то, и другое.

— Я теперь одна осталась,— объяснила она,— такъ надо помаленьку помогать въ дом, вотъ я и взялась вымыть полъ. Мать Николая гоститъ у своей дочери.

Бенони зналъ, что старая вдова кистера совсмъ перехала къ дочери.

— А маленькая Марта соскучилась по дому… Нтъ, да вы бы присли!

— Нтъ, спасибо, недосугъ, ко мн сейчасъ собираются чужіе люди… Мн только адвоката нужно было.

— Вы, пожалуй, встртитесь съ нимъ по дорог,— сказала она.

— Да, да. Миръ вамъ! — раскланялся Бенони и ушелъ.

Аренцена онъ не встртилъ по дорог и раздумалъ идти отыскивать его въ Сирилундъ.— Ай, ай, ай! — сказалъ онъ себ и покрутилъ головой,— какъ же она измнилась! Совсмъ какъ будто другой человкъ.— Она все стояла у него передъ глазами такой, какой онъ видлъ ее въ первую минуту — въ нижней красной юбк, доходившей только до икръ.

Когда Бенони вернулся домой, его уже ожидалъ писарь ленемана. Спустя нкоторое время, явился городской адвокатъ и двое англичанъ съ провожатыми. Бенони всхъ пригласилъ къ себ въ горницу. Сэръ Гью на видъ былъ совершенно трезвъ. Бенони предложилъ всмъ выпить съ нимъ по рюмк коньяку, но сэръ Гью рзко отклонилъ угощеніе, Бенони обидлся и сказалъ:— Что и говорить, врно, домъ мой для васъ больно простъ!

Начались переговоры. Адвокатъ, сидя и раскладывая передъ собой бумаги, началъ:— Такъ вотъ, дло насчетъ этихъ горъ: сэръ Гью Тревельянъ хочетъ купить ихъ и заявилъ цну.

Бенони, все еще подъ впечатлніемъ обиды, вдругъ прервалъ:— Знать не желаю никакихъ цнъ! Я вовсе не собирался продавать.

— Вотъ какъ?— съ удивленіемъ спросилъ адвокатъ.

— Пойдите-ка вы къ Макку и начните торговать у него Сирилундъ, онъ бы вамъ отвтилъ: я не собирался продавать Сирилундъ, съ чего же вы приходите торговаться ко мн?

Адвокатъ сказалъ на это:— Можетъ статься, и Маккъ продалъ бы Сирилундъ за хорошую цну. А вамъ предлагаютъ за горы очень хорошую цну, Гартвигсенъ.

— Нтъ,— отвтилъ Бенони, наперекоръ собственному мннію.— Это не настоящая цна.

— Пять тысячъ далеровъ?!

— Пусть себ горы стоятъ. Мн нтъ нужды ихъ продавать. И не думайте понапрасну.

Мареліусъ изъ Торпельвикена, какъ-будто онъ былъ тутъ при чемъ-нибудь, замтилъ:

— Вамъ самимъ горы достались за сто далеровъ.

— Да,— отозвался Бенони,— а почему ты не купилъ ихъ за пятьдесятъ? Теб бы отдали ихъ тогда. Я заплатилъ больше, чмъ за нихъ просили.

Сэра Гью взяло нетерпніе, и онъ поручилъ адвокату спросить у Бенони, за сколько же онъ расчитываетъ продать горы? За десять тысячъ что ли?

Бенони принялъ это за насмшку и только отвтилъ:— Не знаю. Впрочемъ, горы могутъ и постоять себ: не убгутъ отъ меня. Да и кром того въ нихъ серебро.

Вся эта болтовыя такъ разозлила сэра Гью, что онъ даже поблднлъ и испустилъ негодующее: О-о!

Это не могло настроить Бепони на боле кроткій ладъ.

— Да не собираетесь же вы торговаться безъ конца, Гартвигсенъ? — спросилъ адвокатъ.

— Я не просилъ ничего,— отвтилъ Бенони, раздраженный важничаньемъ англичанина,— такъ нечего этому господину сидть тутъ да пыжиться. Пришелъ въ домъ къ человку и думаетъ, что ужъ сталъ хозяиномъ и дома, и человка!

Адвокатъ, понизивъ голосъ, замтилъ ему:— Вы же понимаете,— это иностранецъ, важный господинъ.

— А хоть бы и такъ! — громко отвтилъ Бенони.— Пусть сообразуется съ обычаями тамъ, куда забрался! Небось, когда я въ Берген говорилъ людямъ ‘миръ’, меня не понимали, изволь, значитъ, говорить по-ихнему: здравствуй!

Сэру Гью, очевидно, досмерти надолъ этотъ обидчивый человкъ. Онъ понималъ, что все вышло изъ за рюмки коньяку, отъ которой онъ отказался, но ему и на умъ не пришло бы выпить эту рюмку, даже ради нсколькихъ тысячъ. Онъ всталъ, застегнулъ свой клтчатый пиджакъ и взялъ свою шапочку съ мухой. Собираясь уходить, онъ поручилъ спросить у Бенони: продастъ ли онъ горы за двадцать тысячъ далеровъ?

Вс въ комнат вздрогнули, только двое англичанъ стояли какъ ни въ чемъ не бывало.

Въ ту же минуту въ дверь постучали, и вошелъ смотритель маяка Шёнингъ. Онъ не поздоровался, а прямо подошелъ къ Бенони и сказалъ:— Разъ не хотите врить мн, такъ вотъ вамъ! — и онъ подалъ Бенони бумагу. Это былъ анализъ руды, содержавшейся въ горахъ.

Сколько, должно быть, это стоило смотрителю — заставить себя отыскать эту старую бумагу и объявить о ней во всеуслышаніе! Какой уронъ для собственнаго авторитета, разъ приходится подкрплять его чужимъ! И почему онъ самъ не купилъ этихъ горъ въ то время, когда ихъ можно было пріобрсти за безцнокъ? Теперь обнаружилось, что он дйствительно имли цнность, за нихъ уже предлагали тысячи. Не раскаивался ли теперь Павелъ Шёнингъ и не прикрывалъ ли только свой недостатокъ дловитости, разыгрывая изъ себя мудреца, презирающаго деньги?

Горный ученый схватился за анализъ и съ жаромъ углубился въ него, тыкая пальцами въ нкоторыя цифры и показывая ихъ сэру Гью: содержаніе серебра въ руд превышало результаты, которыхъ онъ самъ добился при помощи своей паяльной трубки. Какъ знать однако,— для анализа могли послать особые образцы?

Смотритель вмшался въ эти англійскіе переговоры и сообщилъ коротко и ясно, что онъ, а не кто другой, послалъ образцы, и что онъ постарался взять для этого обыкновенные, средніе.

Британцы прикинулись, будто не слышатъ и не видятъ его. Но ихъ высокомріе пропало даромъ, о, его-то, смотрителя, никому не перещеголять холоднымъ закоренлымъ презрніемъ къ людямъ!

— Мы не просили вмшательства этого человка,— веллъ передать сэръ Гью.

— Итакъ,— обратился смотритель къ Бенони,— итакъ, нельзя продавать этихъ горъ дешевле милліона.

Эта баснословная сумма разомъ изгнала изъ горницы серьезное настроеніе. Даже британцы презрительно улыбнулись. Затмъ они по-прежнему попытались не обращать вниманія на курьезнаго смотрителя, но такъ какъ онъ все продолжалъ вмшиваться, то сэръ Гью потребовалъ черезъ адвоката, чтобы человкъ этотъ удалился.

Смотритель же только отыскалъ себ стулъ и услся поудобне:— Я много-много лтъ тому назадъ началъ присматриваться къ этимъ горамъ. Но мн он были не нужны.

Тутъ сэръ Гью, который въ это время натягивалъ перчатки, вдругъ не удержался и крикнулъ:— It is я, который находилъ эти горы! — и онъ дико оглянулся вокругъ.

— Да, да, разумется,— сказалъ адвокатъ.

А смотритель словно и не слыхалъ восклицанія англичанина и продолжалъ себ:— Аронъ изъ Гопана не зналъ въ нихъ никакого толку, и я говорилъ ему еще лтъ двадцать тому назадъ: въ твоихъ горахъ серебро. А когда мы добились анализа, сомнній больше не было.— Такъ не купите ли вы эти горы? — предлагалъ мн Аронъ.— Нтъ, у меня на это денегъ не хватитъ,— отвчалъ я,— и кром того, на что мн все это богатство? — У васъ есть дти,— говорилъ Аронъ.— Да, отвчалъ я, но об мои двочки сдлали хорошія богатыя партіи.— У васъ еще есть сынъ,— говорилъ онъ.— Да, но онъ умретъ, говорилъ я, онъ проживетъ недолго. Вотъ горы все и стояли съ тхъ поръ.

О, какъ, повидимому, важно было этому жалкому смотрителю довести до всеобщаго свднія о своемъ сугубомъ презрніи къ богатству именно теперь! Потому, врно, онъ и выражался такъ грубо. Но, пожалуй, никто въ эту минуту не терзался въ глубин души больше его.

Адвокатъ дловито произнесъ:— Скажу вамъ напрямикъ, Гартвигсенъ, вамъ бы слдовало отвтить на вопросъ: согласны ли вы продать этотъ горный участокъ въ четверть мили за двадцать тысячъ далеровъ. Я собственно не знаю въ серьезъ ли была предложена такая цна, едва ли, быть этого не можетъ. Я понялъ это заявленіе только, какъ желаніе узнать вашу настоящую цну.

— Двадцать тысячъ? — сказалъ смотритель.— Много же, значитъ, понимаютъ эти господа. Просто смшно. Да еще говорятъ о горномъ участк въ четверть мили! Само собой разумется, тутъ не будетъ четверти мили со свинцовымъ блескомъ и серебромъ, не будетъ и половины этого. Господа не въ ум! Тутъ нтъ рчи о милліардахъ. Но тутъ рчь о большой площади съ рудою, богатой серебромъ. И нельзя продать эти горы дешевле милліона.

— Можетъ статься,— началъ Бенони медленно, обращаясь къ адвокату,— можетъ статься, я и продамъ, если… ну, да, если мы сойдемся въ цн.

Какъ ловко велъ дло Бенони, смирно сидя на стул и превозмогая холодную дрожь, пробгавшую по его спин. Онъ не слушалъ болтовни смотрителя насчетъ милліона, но вс прочія крупныя суммы: пять тысячъ, десять тысячъ, двадцать тысячъ окончательно спутали въ его голов вс опредленныя понятія о деньгахъ. Онъ сталъ продолжать въ ум восходящую разницу, и мысль его остановилась на сорока тысячахъ. Но сорокъ тысячъ… вдь это было чистйшее безуміе, и когда адвокатъ спросилъ, на какой же сумм они могли бы сойтись, Бенони объявилъ сорокъ тысячъ просто потому, что эта сумма вертлась у него на язык:— За сорокъ тысячъ еще, пожалуй.

И снова всхъ присутствующихъ дрожь проняла. Только двое англичанъ наскоро перекинулись парой другой вопросовъ и отвтовъ: сколько это составитъ? Восемь, почти девять тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

Смотритель маяка вскочилъ со стула:— Вы спятили!— пронзительно взвизгнулъ онъ.

— Тсс! — зашикали на него, тутъ вдь дло было серьезное, а не бредни.— Молчите, садитесь на мсто.

Смотритель уставился на Бенони выпученными глазами и раза два проглотилъ слюну,— у него во рту совсмъ пересохло.— Сорокъ тысячъ! Да это вамъ любой дастъ, любой изъ вашихъ бергенскихъ купцовъ. Богъ съ вами!

— Пишите! — раздался голосъ сэра Гью. Вся эта безконечная канитель до того извела его, что онъ готовъ былъ лопнуть со злости.

Когда адвокатъ услся составлять продажную запись, писарь ленемана примостился около него и постепенно прочитывалъ написанное, преисполненный сознаніемъ своего служебнаго долга, законовъ и предписаній.

— Это идіотство! — заикаясь, пробормоталъ смотритель Шёнингъ, когда все уже было потеряно.— Просто скотство!..— Онъ надлъ шляпу и, шатаясь, вышелъ изъ дверей, никому не поклонившись.

Лишь время отъ времени раздавался вопросъ. Слышался отвтъ. Купчую требовалось составить на имя ребенка сэра Гью Тревельяна въ Торпельвикен, деньги выплачивались вс сразу. — Гд? — спросилъ Бенони. Тутъ, не позже пяти недль отъ сегодняшняго числа, он уже находились въ Христіаніи, куда горный ученый и създитъ за ними.

Продажная запись была составлена и подписана.

XXVI.

Бенони Гартвигсенъ сталъ хозяиномъ въ самомъ Сирилунд и компаньономъ Макка. Посл того, какъ Бенони такъ разбогатлъ, что за сласть была узжать куда-то въ чужіе края, заводить тамъ дло и быть Маккомъ для чужихъ людей? Тутъ же Бенони былъ у себя дома, и тутъ всего пріятне было стать воротилой. Одновременно вышло такъ, что Маккъ Сирилуядскій вдругъ ощутилъ настоятельную потребность въ такомъ именно помощник, какъ Бенони. Макку Сирилундскому грозило то же, что его брату Макку Розенгорскому: онъ сталъ страдать желудкомъ и, врно, ему тоже придется зимою повязать животъ широкимъ краснымъ шерстянымъ шарфомъ. Вотъ до чего доводитъ слишкомъ сладкая жизнь!

Да, и Бенони такъ же трудно было обойтись безъ Макка, какъ Макку безъ Бенони. Взять, напримръ, колоссальную проврку денегъ, вырученныхъ за серебряные рудники. Спустя нсколько недль, сэръ Гью явился съ деньгами и цлой массой свидтелей, и Бенони ничего другого не оставалось, какъ прибгнуть къ Макку, попросить выручить его своимъ присутствіемъ въ столь важную минуту. Настоящія ли ассигнаціи, не поддльныя ли? — Да,— объявилъ Маккъ, плавая, какъ рыба въ мор, въ этомъ богатств,— это все настоящія ассигнаціи! — и Маккъ тутъ же предложилъ взять эти сорокъ тысячъ далеровъ съ собою въ Сирилундъ и спрятать ихъ въ свою шкатулку, пока что. Но Бенони отказался.— Само собой, я выдалъ бы теб сохранную расписку,— сказалъ Маккъ.— Мало ли что,— отвтилъ Бенони,— у меня у самого есть и домъ и кровъ.— И Маккъ, наконецъ, сказалъ:— Милйшій Гартвигсенъ, я вдь только хотлъ услужить теб.

Но что за каторга была хранить въ дом такое богатство! Какъ бы пожара не случилось, да какъ бы воры не забрались… И вотъ, когда Арнъ Сушильщикъ собрался везти на шкун въ Бергенъ треску, Бенони тоже понадобилось създить туда. Поздка эта была ршена въ контор Макка, и самый планъ ея придумалъ тотъ же Маккъ.— Теб бы създить въ Бергенъ, заразъ и справилъ бы тамъ два дла.

— Какія дла?

— Во-первыхъ, отвезъ бы туда свои деньги. Нтъ никакой нужды и даже безразсудно держать такіе капиталы у себя въ сундук. Ты могъ бы послать деньги и по почт, но можешь и самъ отвезти ихъ. Если подешь, справишь заодно и второе свое дло. Когда Фунтусъ придетъ туда съ рыбой, ты самолично получишь отъ моего купца пять тысячъ далеровъ.

Что такое стряслось съ Маккомъ? Бенони въ сущности все время готовился къ тому, что его опять примутся потчивать отговорками.

— Ну, не пять же тысячъ теперь,— началъ Бенони, желая немножко смягчить расчетъ.

Маккъ прервалъ:— Разумется, пять тысячъ далеровъ. Маленькіе наши частные счеты — дло особое, ты вдь самъ такъ хотлъ.

Ахъ, этотъ человкъ! Всегда онъ былъ на высот положенія, никогда ни на минуту не терялся. У Бенони мелькнуло было подозрніе, что Маккъ не спроста ведетъ себя такъ, но внезапно нахлынувшія на него доброе расположеніе и заботливость Макка заставили его заговорить еще о другомъ дл, что лежало у него на сердц. — Пожалуй, у меня нашлось бы въ Берген еще и третье дльце,— сказалъ онъ.

— Вотъ?

— Да, пожалуй, и мн понадобится ключница… или въ такомъ род.

— Не спши ты брать бергенку,— сразу отозвался Маккъ. Просто диво, какъ скоро у него на этотъ разъ посплъ отвтъ!

Бенони объяснился точне: такъ продолжать не въ моготу, больно ужъ неуютно живется.

Маккъ отошелъ къ окну, подумалъ съ минуту, обернулся и сказалъ:

— Вотъ что я скажу теб, дорогой Гартвигсенъ,— теб бы посовтоваться насчетъ этого съ Розой…

Когда Бенони былъ уже въ Берген, Маккъ сказалъ однажды Роз:

— Не знаешь ли кого, кто могъ бы взять на себя хозяйство у Бенони?

— Нтъ,— отвтила она.

— Подумай-ка. Нельзя человку маяться такъ.

— Охотницъ, я думаю, найдется, сколько ему угодно.

Оба подумали немножко.

— Ты могла бы,— сказалъ Маккъ.

— Я? Ты съ ума сошелъ!

— Ну-ну,— отозвался онъ. — Значитъ, нечего объ этомъ и толковать…

Бенони вернулся изъ Бергена. Онъ справилъ свои дла и положилъ деньги въ банкъ. Вотъ такъ банкъ! Тамъ было чему подивиться: и ршетки на окнахъ, и желзныя двери, и вмазанные въ стны денежные шкафы въ подвалахъ… Приглядывался Бенони въ Берген и къ дамскому полу,— не найдется ли подходящей дамской особы взять съ собой на сверъ, чтобы она повела у него хозяйство прилично его званію и состоянію, но ничего изъ этого не вышло. Ему негд было встртить иныхъ женщинъ, кром уличныхъ да тхъ, что бродили по вечерамъ на пристаняхъ, а изъ такихъ трудно было сдлать хорошій выборъ. Впрочемъ, Маккъ недаромъ предостерегалъ его передъ отъздомъ: — Посовтуйся лучше съ Розой насчетъ этого. — пожалуй, Маккъ говорилъ не спроста, у него было на ум что-нибудь хорошенькое?

Бенони пошелъ къ Макку и спросилъ, не придумала ли чего Роза? — Да, да, все уладится,— сказалъ Маккъ и вдругъ принялся жаловаться на болзнь желудка, которая стала сказываться какъ разъ теперь, да тутъ же и предложилъ Бенони вести съ нимъ все Сирилундское дло пополамъ. Бенони подумалъ, что ослышался.

— Какъ? Вы сметесь?

Но Маккъ обстоятельно изложилъ ему планъ компаньонства и кончилъ такъ:

— Подумай объ этомъ, въ недолгомъ времени, пожалуй, ты одинъ останешься тутъ хозяиномъ.

Отъ такого предложенія у Бенони пробжали по спин мурашки радости. Онъ пошелъ домой и крпко задумался. Да, тутъ дло выходило ужъ не шуточное: стать хозяиномъ въ Сирилунд! Выше этого Бенони ничего и представить себ не могъ въ цломъ свт. Что въ сравненіи съ этимъ значило адмиральствовать на Фунтус, захватывать косяки сельдей по-осени, здить на Лофотены и скупать рыбу зимою,— что все это значило? Теперь онъ могъ самъ держать людей для всхъ такихъ работъ, ему же оставалось только сказать слово, указать пальцемъ.

Бенони и ударилъ по рукамъ.

Между братьями Маккъ состоялся полный расчетъ еще прежде, чмъ Бенони вступилъ компаньономъ въ дло. Во время этого расчета выяснилось, что Фердинандъ Маккъ Сирилундскій далеко не былъ банкротомъ, напротивъ. И сохрани онъ вдобавокъ пять тысячъ Бенонинскихъ, онъ былъ бы еще состоятельне. Но эти деньги пришлось теперь выплатить Бенони. Не то, какое же впечатлніе произвело бы на него грандіозное предложеніе Макка? Бенони оцнилъ такую аккуратность въ длахъ и со своей стороны уплатилъ Макку за сокровища и свой долгъ въ лавку наличными, такъ что у Макка сразу прибавилось не мало денегъ въ шкатулк.

Бенони продолжалъ жить въ собственномъ дом. Онъ теперь немного поуспокоился посл треволненій послднихъ двухъ-трехъ мсяцевъ и сталъ осваиваться со своей великой долей. Теперь дло было только за ключницей! Не къ лицу ему было продолжать обходиться старой приходящей работницей, какъ въ дни стсненныхъ обстоятельствъ. Что же посовтуетъ ему Роза? Уладится — сказалъ Маккъ. А какъ уладится? Самому Бенони все не удавалось поговорить съ нею, она опять исчезла съ его горизонта. Съ того дня весною, когда онъ заходилъ къ ней въ горницу и еще не былъ тмъ воротилой, какимъ сталъ теперь, онъ ни разу не встртилъ ея нигд. Теперь онъ ршилъ поговорить съ нею, хотя бы у церкви. У него есть прямое дло къ ней.

И вотъ, Бенони Гартвигсенъ появился у церкви. Съ Бергенской поздки онъ сталъ щеголять по-новому и вообще былъ теперь уже иной персоной. Онъ еще до того, какъ сдлаться такимъ богачомъ, дошелъ до конца по части воскреснаго щегольства, и дальше идти ужъ некуда было. Такихъ сапогъ съ лакированными бураками не было ни у кого въ околотк, и больше двухъ куртокъ человку носить на себ тоже не въ моготу.

Въ Берген онъ, однако, подмтилъ, что обувь тамъ носятъ на манеръ Макковскихъ штиблетъ, а одну или дв куртки надваютъ не зря, но сообразно съ холодомъ или тепломъ. Хорошенько пораздумавъ надъ этимъ, онъ и запасся подходящею одеждою и для лта и для зимы.

— Такъ вс богачи ходятъ! — заговорили односельчане, когда Бенони явился въ церковь, разодтый по новому.— Съ виду и не скажешь, что онъ богачъ. Ему по карману носить дв куртки, а онъ въ чемъ ходитъ? и по мр того, какъ онъ подходилъ поближе, вс кланялись ему и норовили поздороваться съ нимъ за руку и поблагодарить за все хорошее. А если Бенони пріостанавливался на минутку, такъ опять съ полнымъ правомъ пріосанивался и держался, что твой монументъ, выпрямивъ спину и властно выпятивъ грудь.

— Зашелъ бы къ вамъ въ лавку да попросилъ мшокъ муки пока…— заговариваетъ одинъ и запинается отъ смиренія и не сметъ договорить своей дерзкой просьбы.

— Мшокъ муки? — отвчаетъ Бенони.— Ну, это какъ-нибудь устроимъ.

Какая-то женщина, знавшая его ребенкомъ, остановилась и смотритъ на него, какъ на солнце, а, когда онъ прямо подходитъ къ ней, киваетъ ей и спрашиваетъ: все ли у вся благополучно дома? — она почти не въ силахъ отвтить отъ умиленія.— Благодарствуйте за память, благодарствуйте за память! — только и твердитъ она и не можетъ, какъ слдуетъ, обстоятельно разсказать обо всхъ домашнихъ.

Бенони переходитъ отъ одной кучки людей къ другой, и ему уже не зачмъ напускать на себя важности: всмъ и безъ того извстно, кто онъ таковъ, и что онъ пріостанавливается около нихъ чисто изъ одной доброты сердечной. Окруженный почтеніемъ, важный и щедрый, счастливый общимъ признаніемъ своихъ достоинствъ, всходитъ Бенони на церковный холмъ. Не стсняется онъ и заговаривать о горахъ, которымъ обязанъ своимъ богатствомъ, и говоритъ: — Купить большой участокъ со свинцовымъ блескомъ и серебромъ, пожалуй, не всякому по плечу. Тутъ надо умомъ пораскинуть. А ко всему прочему надо еще изловчиться перепродать его! — заканчиваетъ онъ, добродушно показывая свои моржевые клыки.

Но та, чьего кивка онъ такъ жаждалъ въ эти дни своей славы, не показывалась…

А, что еще удивительне, она больше не показывалась и въ Сирилундской лавк. Теперь вдь Бенони сталъ хозяиномъ и тутъ. И Сирилундъ отнюдь не проигралъ отъ того, что сталъ на половину собственностью Бенони. Сколько было въ лавк товару прежде и сколько подвозилось теперь съ каждымъ почтовымъ пароходомъ! Кром того, вс полки съ мануфактурными товарами превратились теперь въ шкафы со стеклянными дверцами ради защиты отъ пыли, а на прилавкахъ появились стеклянные ящики съ разной галантерейной мелочью. Во всемъ какъ-то сказывался боле широкій размахъ. Да и разъ во глав дла стояли два хозяина, его и слдовало расширить, по крайней мр, вдвое, прибавить нсколько крупныхъ судовъ для грузки рыбы, выписать прямо изъ Архангельска цлый пароходъ съ зерновымъ хлбомъ для мукомольной мельницы… Со временемъ многіе приходы будутъ брать муку въ Сирилунд.

Самъ Маккъ по-прежнему занимался въ контор и высиживалъ всякіе планы, а Бенони имлъ главный надзоръ надъ пристанями, бондарной мастерской, судами и мельницей, да не оставлялъ своимъ присутствіемъ и лавку. Ему нравилось заходить туда, заставляя всхъ покупателей раскланиваться. Ему нравилось, что изъ одного почтенія къ нему народъ, внизу у винной стойки, притихалъ и перешептывался, завидвъ его:

— Тсс… вонъ онъ, самъ Гартвигсенъ!

Такое почтеніе располагало Бенони быть обходительнымъ и доброжелательнымъ ко всмъ, и онъ начиналъ подшучивать:

— Эй ты, у тебя цлый шкаликъ,— не поднесешь ли мн стаканчикъ?

Хо-хо! Экій шутникъ этотъ Гартвигсенъ!

А если Стенъ Лавочникъ отказывалъ какому-нибудь бдняг въ кредит, Бенони потихоньку вмшивался въ дло и поворачивалъ его по-своему, говоря, Стену:

— Людямъ приходится иной разъ туговато, врно, ты это какъ-нибудь оборудуешь?

И Стенъ ужъ не задиралъ носа передъ Бенони, но почтительно отвчалъ:

— Какъ прикажете.

И люди въ лавк переглядывались, кивая другъ другу,— вотъ, дескать, Божья благодать, что среди нихъ объявился такой Гартвигсенъ!

Но та, чей кивокъ былъ всего важне для Бенони, не показывалась.

Случалось, что онъ спрашивалъ у кузнеца: — Ты сегодня для себя покупаешь или для кого другого? — А ужъ если приходила жена Вилласа Пристанного, которая теперь прислуживала Роз, то Бенони всегда самъ становился за прилавокъ, самъ отпускалъ ей и потихоньку всячески обмривалъ и обвшивалъ себя самого.

XXVII.

Дло подвигалось къ Рождеству.

У адвоката Аренцена больше не было никакихъ длъ и не предвидлось никакихъ. Онъ даже собирался снять дощечку съ дверей своей конторы и ухать на почтовомъ пароход. Но Роза удержала его.

— Разв ты совсмъ покончилъ съ Арономъ изъ Гопана?

— Да.

— А вдругъ Левіонъ изъ Торпельвикена придетъ посовтоваться съ тобой, а тебя нтъ?

— Не придетъ.

Да, и Левіонъ изъ Торпельвикена больше не приходилъ, а онъ былъ послднимъ кліентомъ. Когда сэръ Гью зашелъ заплатить ему за право ловли и въ ныншнемъ и въ прошломъ году, Левіонъ, наконецъ, взялъ деньги. Тмъ, казалось бы, и долгой тяжб конецъ. Нтъ, Левіонъ все-таки пошелъ на другой день къ адвокату Аренцену спросить въ послдній разъ:— Правда ли, что у насъ остался судъ повыше? — но Аренцену ужъ не хотлось больше утруждать себя, разводить переписку по этому длу, и онъ отвтилъ Левіону:— Все, что можно было сдлать, сдлано, больше ничего не остается.

Несчастный Николай Аренценъ опускался все больше и больше. Пока погода стояла еще довольно теплая, онъ не длалъ особенной разницы между днемъ и ночью, возвращаясь домой со своихъ прогулокъ, онъ валился на кровать, не разбирая, какое время дня или ночи. Его лнь становилась ужасающей, переходя въ упорство, въ энергію. Разъ онъ цлую недлю не раздвался, не разувался, засыпая гд попало. Онъ не стснялся жены, было изъ-за чего ему ломаться передъ нею! Они вдь были женаты уже полтора года, успли приглядться и прислушаться другъ къ другу за эти пятьсотъ сутокъ слишкомъ. Изучили одинъ другого такъ основательно, что напрасно было бы надяться удивить другъ друга какой-нибудь варіаціей вчерашняго дня.

— Пожалуй, я могъ бы пристроиться у почтаря Бенони въ лавк,— сказалъ разъ молодой Аренценъ въ припадк безнадежности.— Теперь передъ праздниками торговля бойкая, требуется много рукъ.

Но Роза воспротивилась и этому. У нея была основательная причина страшиться за мужа, если бы ему открылся доступъ къ нкоторымъ стойкамъ въ Сирилуяд.

— Ну, это ты не въ серьезъ,— сказала она.— Не къ лицу, я думаю, адвокату стать лавочнымъ молодцомъ.

— Да, чортъ побери, что же мн по-твоему длать? — сердито закричалъ онъ.— Въ прошломъ году ты тоже не дала мн пристроиться въ судьи на рыбныхъ промыслахъ.

Въ прошломъ году было дло другое,— тогда они были новобрачными, и Николай только что такъ блестяще началъ свою адвокатскую дятельность. О, разница была неизмримая. И Роза отвтила:

— А теперь теб нельзя взять такое мсто?

— Взять! Ты думаешь, такое мсто остается только придти да взять?

— Ну, попросить о немъ.

— Я просилъ,— сказалъ молодой Аренценъ,— да не дали, мое прошеніе отклонили. Я не такъ зарекомендовалъ себя въ качеств адвоката, чтобы могъ попасть въ судьи. Вотъ и знай теперь.

Молчаніе.

Молодой Аренценъ продолжалъ:— Нкоторымъ везетъ въ жизни… ну, да не стоитъ говорить объ этомъ. Везетъ такъ, что жизнь является имъ блоснжнымъ ангеломъ. Ко мн она тоже подошла ангеломъ, да сразу и принялась ласкать меня скребницей.

Молчаніе,

— Я никогда не отрицалъ,— началъ онъ снова,— я никогда не отрицалъ, что почтарю Бенони по плечу поставить хоть дв голубятни. У него хватало на это средствъ и раньше, а теперь и подавно. Я только отрицалъ, что почтарь Бенони пара теб. Но насчетъ этого я, быть можетъ, ошибся.

— Не понимаю, за что мн приходится расплачиваться такъ,— печально отозвалась Роза.

— Да и гд же теб понять! — отвтилъ онъ.— И къ чему мн въ сущности говорить объ этомъ, разъ собственно не теб бы расплачиваться? Но, однако, и мн-то за что расплачиваться? Съ какой стати вообще все это?

Они много разъ и прежде вдавались въ такіе вопросы, тутъ не было ничего новаго, все было имъ знакомо до тошноты. Теперь онъ кончилъ тмъ, что заговорилъ немножко ясне, стараясь подыскать слова иного рода:

— Значитъ, я загубилъ твою жизнь, мамочка Роза, вотъ оно что. Всю твою жизнь.

На это она ничего не отвтила, но присла къ окну и стала глядть на море.

Однако, не мшало бы ей отозваться хоть словечкомъ! Не приняла же она въ серьезъ того, что онъ сказалъ? Ужъ во всякомъ случа, если онъ загубилъ ея жизнь, то и она его, коли на то пошло. И чего ей было усаживаться тамъ въ сторонк? Или она думаетъ, что онъ долго будетъ разговаривать въ этомъ новомъ дух? Онъ всталъ и застегнулъ свою куртку.

— Ты уходишь?

— Да. Что мн тутъ длать?

Молчаніе.

— То-то и есть, что теб надо бы побольше заниматься дломъ, да поменьше уходить изъ дому.

Въ этихъ словахъ во всякомъ случа не было ничего новаго, онъ слышалъ ихъ сотни разъ. И столько же разъ возражалъ на нихъ, а она все твердила свое. Просто хоть лопни!

— Ты знаешь, какого я мннія на этотъ счетъ,— сказалъ онъ.— У тебя все на ум полушкалики. А мн нипочемъ выпить хоть дв бутылки заразъ. Я разъ заложилъ за галстухъ дв бутылки водки да еще сколько-то стаканчиковъ пунша, да! И — ни въ одномъ глазу. Такъ вотъ видишь, будь у меня дло, я могъ бы отлично справиться съ нимъ, невзирая ни на какіе шкалики. Не въ нихъ суть, она лежитъ гораздо глубже. Да и чего тутъ, я отлично могу сказать въ чемъ она: въ томъ, что лучше бы намъ всю жизнь оставаться женихомъ и невстой. Вотъ въ чемъ. Не надо бы намъ вовсе жениться!

— Очень можетъ быть,— сказала она.

Эта предупредительность съ ея стороны была для него новостью. Прежде она никогда такъ не соглашалась съ его разсужденіями. И онъ какъ будто увидалъ въ этомъ выходъ для себя. Господи Боже, повяло свжимъ воздухомъ! И онъ сказалъ живо, даже прямо съ радостью:

— Да, не правъ ли я? Можешь ты вотъ сейчасъ подойти къ фортепьяно и поиграть немножко ради своего удовольствія? Нтъ, у насъ вдь нтъ инструмента. У насъ ровно ничего нтъ, мы живемъ въ долгъ. И ты отлично сознаешь про себя, что виною тутъ не полушкалики. Дло въ томъ, что насъ обоихъ пришибло. Словно параличомъ хватило. Сначала у меня отнялись ноги, мн стало лнь ходить, потомъ руки, наконецъ, дошло до мозга… Какъ подумать хорошенько, оно такъ и вышло — только въ обратномъ порядк, но это все равно. И ты вотъ попала на одну линію со мной. Ты понимаешь, что такое я говорю, можешь вникнуть въ положеніе, оно для тебя не тарабарщина, а два года тому назадъ ты бы ровно ничего не поняла. Да и я, пожалуй, тоже.

— Нтъ, я и теперь не понимаю,— запротестовала Роза, качая головой.— Во всякомъ случа не все. Насъ пришибло? Скоре, я думаю, ты такимъ и уродился. Нтъ, не уродился, но сталъ такимъ. Такъ и лучше было бы теб оставить меня въ поко, когда ты опять вернулся сюда.

Вотъ такъ! Значитъ, конецъ ея предупредительности?

— На счетъ этого я могъ бы дать теб довольно колкій отвтъ, еслибы захотлъ,— сказалъ онъ. — Я могъ бы сказать: я потому не оставилъ тебя въ поко, что имлъ честь опять влюбиться въ тебя.

— Наврядъ ли. Куда теб! Ты ужъ и тогда былъ разбитъ параличомъ.

— Я потому и не говорю такъ. Напротивъ, я скажу напрямикъ, что попросту захотлъ имть тебя. Да. Но нтъ сомннія, что все это вышло изъ-за почтаря Бенони.

Она и не взглянула на него. И такія черезчуръ откровенныя рчи она уже слышала. А онъ закончилъ обычной фразой:

— Когда Бенони выставилъ свою кандидатуру, и я тоже. Соперникъ много значитъ, колоссально много. Валяется себ вещь на дорог, и ни на что она теб не нужна. Но стоитъ явиться другому и захотть поднять ее, и у тебя сейчасъ же глаза разгораются на нее!

Молчаніе. Ничто больше не въ состояніи задть за живое ни того, ни другого. Роза въ эту минуту вспомнила, что уже полдень, и пора подавать на обдъ картошку.

— Ого, будь дло только въ полушкаликахъ, я бы живо пересталъ,— продолжалъ онъ.

— Нтъ, и на это тебя не станетъ.

А хотя бы и такъ! И зачмъ ему стараться? Разъ суть не въ полушкаликахъ, зачмъ ему отказываться отъ нихъ? Просто хоть свихнись отъ такой логики! Онъ превозмогъ себя и сказалъ, какъ бы уставъ спорить:

— Да, меня и на это не станетъ, меня ни на что не станетъ. Вначал я старался было, но скоро пересталъ. Все было кончено, какъ только мы женились. Не слдовало бы намъ. Взять бы мн да сразу, тогда же, ссть на почтовый пароходъ…

Такъ закончили они и на этотъ разъ свою обычную ссору, и молодой Аренценъ вышелъ изъ дому.

Погода стояла хорошая. Вдали виднлся дымокъ почтоваго парохода. Ну да, конечно, вернуться бы ему тогда же на югъ, а не основываться тутъ, и вообще не зачмъ было прізжать сюда. Оставался бы себ на мст. Всегда бы удалось какъ-нибудь пристроиться въ большомъ город, гд онъ зналъ вс ходы и выходы.

Онъ прошелъ мимо Сирилундской усадьбы въ кузницу. Кузнецъ и адвокатъ наскоро перекинулись парой словъ и вывернули другъ передъ другомъ свои карманы — ни гроша, молъ. И молодой Аренценъ побрелъ въ Сирилундъ: не перепадетъ ли что-нибудь у стойки… Хотя — онъ отлично могъ бы и обойтись… Но вдь не въ полушкаликахъ же суть! И что ему длать дома? Сидть въ контор да глазть на никуда негодныя бумажки?

Маккъ кивнулъ ему изъ окна. Молодой Аренценъ словно и не примтилъ, норовя пройти мимо. Но Маккъ вдругъ показался на крыльц.

— Прошу! — сказалъ Маккъ и отворилъ дверь въ контору. Онъ что-то суетился.

— Нтъ, спасибо,— сказалъ молодой Аренценъ, порываясь продолжать путь.

— Прошу! — повторилъ Маккъ.

Больше онъ ничего не сказалъ, но тутъ молодой Аренценъ послдовалъ за нимъ. Они вошли въ контору, и Маккъ сразу началъ:— Любезный Николай, такъ нельзя. И теб и Роз одинаково скверно приходится отъ этого. Хочешь, я дамъ теб денегъ вернуться на югъ?

Молодой Аренценъ, запинаясь, пробормоталъ:— Да, пожалуй… На югъ?.. Я не понимаю…

Маккъ устремилъ на него свой холодный взглядъ и прибавилъ всего нсколько словъ о томъ, что кредитъ въ лавк не можетъ-де быть вчнымъ, а почтовый пароходъ какъ разъ входитъ въ гавань… и кстати — вотъ деньги!..

На другой день Роза зашла къ Макку и, поговоривъ сначала о томъ, о семъ, осторожно-вопросительно сказала:— Николай такъ рано вышелъ сегодня изъ дому… Онъ говорилъ… толковалъ…

Николай? Онъ ухалъ вчера на почтовомъ пароход. У него какое-то дло тамъ на юг. Разв Роза не знала?

— Нтъ… Да, то-есть… На почтовомъ пароход? Онъ ничего не говорилъ?

— Сказалъ: большое дло.

Съ минуту прошло въ молчаніи. Роза стояла совсмъ растерянная.

— Да, онъ поговаривалъ, что ему придется похать,— наконецъ выговорила она.— Теперь, врно, вдругъ понадобилось…

— По-моему, теб не зачмъ возвращаться въ домъ кузнеца,— сказалъ Маккъ.

И Роза осталась. День, два, нсколько дней. Прошла недля, а Роза все оставалась. Въ Сирилунд было веселе,— много людей, движенья, жизни. Вотъ пришелъ зачмъ-то Вилласъ Пристанной. Увидавъ Розу въ окошк, онъ поклонился. Роза знала его съ дтства, вышла къ нему и спросила:— Ты не ко мн ли съ всточкой?

— Гм… Только передать отъ адвоката, что онъ благополучно слъ на пароходъ.

— Больше ничего?

— Нтъ.

— Да, ему нужно было похать на югъ. Большое дло. Такъ онъ благополучно..?

— Лучше нельзя. Я былъ въ лодк и самъ видлъ.

И Роза расхаживала по Сирилунду словно опять была двушкой, все и вс были ей тутъ знакомы. Былъ тутъ и Свенъ Дозорный. Только онъ не плъ больше, не выкидывалъ забавныхъ штукъ, какъ во времена своей холостой жизни, этого теперь не полагалось. Но учтивъ онъ былъ по-прежнему, кланялся по-городскому и мастеръ былъ вести бесду. Роз каждая встрча съ нимъ доставляла пріятную минуту. Она заходила также въ ихъ каморку, навстить Элленъ съ ребенкомъ. Да, у Элленъ былъ теперь ребенокъ, крохотный мальчугашка съ карими глазами. И никто не могъ понять съ чего это у него каріе глаза? — Не съ чего другого, какъ съ того, что я лежала тутъ, гд лежитъ Фредрикъ Менза. Онъ такой фокусникъ, и глаза у него каріе,— догадывалась Элленъ.

Да ужъ, Фредрикъ Менза былъ настоящій фокусникъ: умирать такъ и не умиралъ, а, напротивъ, проявлялъ неутомимую жизненность и смотрлъ такъ, какъ будто завтра же собирался начать совсмъ новую, иную жизнь. Крикъ ребенка повергалъ его въ великое изумленіе. Старикъ каждый разъ воображалъ, что сдлалъ какое-то открытіе и старался поймать его руками. Не поймавъ ничего, онъ заключалъ, что оно тамъ, въ гавани, и хотлъ испугать его крикомъ. Но такъ какъ оно отвчало тмъ же, то и Фредрикъ Менза продолжалъ кричать. Раззадоренный онъ не переставалъ также хватать руками воздухъ, но руки его не слушались, натыкались одна на другую и запутывались, затвали между собою драку, хватали одна другую словно добычу, мяли и тискали. Ногти у него были грязно-желтые, длинные, похожіе на роговыя чайныя ложечки, и когда они вонзались ему въ мясо, ему становилось больно, онъ охалъ и ругался. Наконецъ, одна рука одолвала другую и бросала ее съ размаху внизъ, а Фредрикъ Менза смялся отъ радости. Во время же самой потасовки онъ придумывалъ не мало подходящихъ словъ для выраженія своего настроенія: — Дымъ на крыш? Ха-ха! Не греби дальше, Монсъ! Еще бы, еще бы, еще бы!

Да, вотъ, такъ и лежалъ Фредрикъ Менза, словно выполняя свою миссію, вдувая свой скотскій идіотизмъ въ уши новорожденному съ перваго же дня его жизни. А двушки, приносившія ему ду, не переставали оказывать ему почтеніе и величали его на вы.

— Не угодно-ли вамъ покушать,— говорили ему.

Лицо его принимало самое озабоченное выраженіе, какъ будто дло шло о его міровоззрніи…

— Дэ-дэ-дэ-дэ,— отвчалъ Фредрикъ Менза.

XXVIII.

Зима пришла, стало холодно, а Маккъ все не начиналъ повязывать животъ широкимъ краснымъ шарфомъ. И не думалъ даже. Просто диво! Его лукавый желудокъ, видно, вдругъ остановился на полдорог и пошелъ на попятный. И Маккъ жилъ себ во всю, какъ никогда еще, и старательне прежняго красилъ себ волосы и бороду. Обо всемъ онъ успвалъ подумать. Когда были куплены большія новыя суда, онъ веллъ расширить помщенія для команды и выкрасить крыши рубокъ въ свтлые цвта. Это-де не только хорошо дйствуетъ на шкипера, но и на всхъ, внушая почтеніе къ судовладльцамъ! Кром того, Маккъ намтилъ по газетнымъ объявленіямъ одинъ небольшой пароходъ, и ршилъ подать голосъ за покупку его при первомъ же случа, когда понадобится расширить рыбное дло на Лофотенахъ.

Не забывалъ онъ и направлять отеческой рукой, даже усердне прежняго, домашнія дла. Такъ какъ Бенони захотлъ сдлать своего стараго пріятеля Свена Дозорнаго шкиперомъ одного изъ новыхъ судовъ, то Маккъ сразу подумалъ о томъ, что не годится больше Свену съ Элленъ ютиться въ такой каморк, и веллъ приготовить для нихъ новое помщеніе въ другомъ конц людского флигеля, гд отводили во время тинговъ контору фогту.

Маккъ не продалъ въ этомъ году всего пера и пуха, собраннаго на его птичьихъ островкахъ. Онъ веллъ отдлить для себя самаго лучшаго пера и пуха и сшить чудесную новую перину для ванны. Молоденькой Петрин изъ Торпельвикена, новой горничной, которой шелъ всего семнадцатый годъ, не по силамъ было, конечно, ворочать тяжелыя старыя вещи, да и кром того Маккъ любилъ обзаводиться новой периной для ванны при каждой смн горничныхъ, зеленая перина смняла красную, голубую или желтую. Но вотъ какая бда вышла на этотъ разъ съ новой периной: перья лежали на сушилк въ прачешной и ужъ такъ хорошо высохли, стали завиваться, какъ вдругъ однажды утромъ сгорли. Никто туда не ходилъ, и никто не могъ понять, какъ это вышло. А Элленъ, бывшая Элленъ Горничная, кричала о бд громче всхъ, увряя, что она тутъ ни при чемъ.— Но и то сказать, къ чему ему новая перина? Совсмъ ему не нужно новой перины! — говорила она Брамапутр. Но Маккъ иначе разсуждалъ, подходило Рождество, приближался сочельникъ, и Маккъ зналъ, что ему нужно. Онъ веллъ вывсить у лавки объявленіе, что спшно скупаетъ пухъ и перо по высокой цн. А разв это не равнялось приказанію нести къ нему на дворъ пухъ, и перо? Въ Сирилундъ и нанесли въ нсколько дней столько пуху и пера, что самъ Маккъ сказалъ: довольно. А Роза все оставалась. И Маккъ не былъ бы тмъ отечески-заботливымъ господиномъ для всхъ, если бы не заботился также о благ Розы. Почему бы ей не согласиться взять на себя хозяйство у Бенони? Она вдь стала свободной. Маккъ хотлъ облегчить ей этотъ шагъ,— такъ сказать, скрасить его въ ея глазахъ и сказалъ:— Вотъ еще по какой причин теб слдовало бы заняться хозяйствомъ моего компаньона.— Маккъ называлъ Бенони компаньономъ, чтобы поставить его какъ можно выше.

— По какой же причин?

— Настолько важной, что и одной ея было бы достаточно. Ты вдь привязалась къ маленькой Март? Ну, такъ вотъ, компаньонъ мой хочетъ взять Марту къ себ, если найдетъ кого вести хозяйство.

— Онъ такъ сказалъ?

— Да.

— Я не могу,— сказала Роза, качая головой. Маккъ продолжалъ:— По-моему, это такъ прекрасно съ его стороны. Отецъ Марты — милйшій Стенъ — не всегда-то былъ хорошъ съ Гартвигсеномъ, но…

— Я не могу,— повторила Роза.— Это невозможно.

— Но хоть бы ты пришла помочь намъ немножко въ лавк передъ праздниками,— онъ бы самъ поговорилъ съ тобой.

— Нтъ, я не могу въ ныншнемъ году помогать въ лавк,— сказала опять Роза,— мн надо домой.

И Роза ухала домой въ пасторскую усадьбу..

Подошелъ сочельникъ.

Но, когда надо было приготовить Макку его обычную сочельниковую ванну, то оказалось, что, хотя новая чудесная перина и вполн готова, да въ огромной цинковой ванн объявилась предосадная дыра. А кузнецъ былъ пьянешенекъ и не могъ взяться за починку. Такъ ничего и нельзя было подлать. Традиція была нарушена. Но съ чего это кузнецъ такъ напился какъ разъ, когда самому Макку была въ немъ такая надобность? Кузнецъ еще съ утра былъ не твердъ на ногахъ, а тутъ его пригласили къ Элленъ, бывшей Элленъ Горничной. Свена Дозорнаго дома не случилось, но Элленъ такъ хорошо потчевала гостя водкой, что старикъ свалился. Охъ, какъ сокрушалась теперь Элленъ о томъ, что она натворила, и даже съ отчаянія спрашивала: нельзя ли замазать дыру крутой кашей? — Что ты! — отвтила Брамапутра.— Такъ нельзя ли взять иглу съ ниткой да зашить какъ-нибудь? — спрашивала Элленъ и принималась истерически хохотать съ отчаянія, что напоила кузнеца. Но Маккъ сразу придумалъ было выходъ: взять да принести въ его комнату одну изъ небольшихъ лодокъ съ Фунтуса, налить ее теплой водой и постелить на дно перину,— выйдетъ прекрасная ванна. Послали за Свеномъ Дозорнымъ, но, выслушавъ отъ ключницы такой приказъ, онъ сказалъ, опуская шапку до самыхъ колнъ:— Помилуйте! Ни одной изъ этихъ лодокъ не спускали на воду съ самой осени, он вс разсохлись и дадутъ такую течь, что твои свиньи…— и онъ учтиво поклонился.

Такъ ничего и нельзя было подлать.

И все, какъ нарочно, складывалось въ этомъ году не ладно, вскрылъ Маккъ письмо отъ дочери своей Эдварды изъ Финляндіи, ежегодное ея письмо въ родной домъ къ Рождеству, и его такъ всего и передернуло. Онъ сразу отошелъ къ окну и задумался. Письмо было короткое: Эдварда овдовла и весною собиралась домой.

Маккъ превозмогъ себя и принималъ гостей, какъ ни въ чемъ не бывало. Принялъ, по обычаю, смотрителя Шёнинга, принялъ и Бенони, ставшаго теперь компаньономъ Макка и хозяиномъ въ Сирилунд, да къ тому же баснословнымъ богачомъ. Маккъ подвелъ его къ дивану и нсколько разъ поблагодарилъ за посщеніе въ такой вечеръ. Потомъ обратился къ смотрителю и спросилъ:— А мадамъ Шёнингъ?

— Не знаю,— отвтилъ смотритель, и даже не оглянулся — гд же она.

— Но она, врно, придетъ?

— Кто? — спросилъ смотритель.

Ему ни до чего и ни до кого не было дла. Съ какимъ презрніемъ относился онъ ко всмъ этимъ вопросамъ, къ этому Фердинанду Макку и всему его дому! А вонъ на диван развалился, во всей своей крас, богачъ изъ простыхъ, бывшій владлецъ рудниковъ, Бенони Гартвигсенъ, ворочая голубыми глазами. Въ столовой двушки накрывали столъ, не помня себя отъ радости, что наступилъ-таки этотъ завтный вечеръ… О, не будь тутъ по стнамъ кое-какихъ картинъ, невмочь было бы и оставаться здсь.

Но вотъ, явилась и мадамъ Шёнингъ. Она извинилась, что пришла такъ рано.

— Помилуйте, милйшая мадамъ Шёнингъ,— сказалъ Маккъ,— мужъ вашъ тутъ уже съ четверть часа.

— Вотъ какъ,— отозвалась она, и даже не поглядла, гд мужъ, не видла даже тни своего мужа.

За столомъ Маккъ произнесъ свои обычныя торжественныя рчи. Говоря о дочери Эдвард, онъ высказалъ надежду, что баронесса Эдварда помнитъ свое старое гнздо и навститъ его весною… Ни слова о катастроф, былъ вдь сочельникъ.

Посл того Маккъ провозгласилъ тостъ, прекрасный тостъ, за своего компаньона Бенони, который былъ такъ добръ постить его въ этотъ вечеръ. Затмъ — за смотрительскую чету съ маяка и, наконецъ, за всхъ своихъ людей. И вся эта армія людей, зарабатывавшихъ свой хлбъ въ Сирилунд, по-дтски внимала хватающимъ за душу словамъ Макка, а Брамапутра, по обыкновенію, усиленно сморкалась. Но Фредрика Мензу нельзя было перенести въ постели къ столу. Его, однако, не оставили одного въ такой вечеръ, возл него сидла одна изъ женщинъ, кормила его, читала ему молитвы и всячески ухаживала за нимъ. А у другой стны каморки лежалъ мальчугашка Элленъ, предоставленный самому себ, онъ кричалъ, замолкалъ, улыбался, брыкался ножонками и снова кричалъ. Но онъ сильно мшалъ тмъ двумъ читать молитвы, и Фредрикъ Менза раза два яростно кричалъ:— Царь Давидъ, царь Давидъ! Чортъ подери! Хо! — на что женщина отвчала:— Да, правда ваша, надо помнить царя Давида изъ библіи…— Элленъ для вида забжала разокъ съ пира провдать ребенка, перевернула его на другой бокъ и опять убжала. Она была занята другимъ, тмъ, что сейчасъ предстояло: когда гости уйдутъ, врно, начнется обыскъ, но этой двчонк, этой Петрин изъ Торпельвикена ни за что не изловчиться припрятать серебряную вилку за подкладку нижней юбки…

Бенони спросилъ Макка:— Значитъ, какъ же? Роза такъ и не знаетъ никого въ ключницы для меня?

Какъ это, видно, мучило его, какимъ растеряннымъ тономъ говорилъ о томъ этотъ богачъ, воротила! Ему не хватало дамской особы вести хозяйство, и никакъ нельзя было отыскать таковой за вс свои деньги.

Маккъ попросилъ его обождать до весны.

— Милый другъ, прошу погодить до весны. Весной прідетъ моя дочь, и эти дв дамы такъ хорошо знаютъ другъ дружку…

На праздникахъ Бенони вздумалъ прокатиться черезъ общественный лсъ въ сосднюю церковь. Онъ предпринималъ поздку ради развлеченія,— почему бы ему не послушать одну изъ праздничныхъ проповдей знаменитаго пастора Барфода? И такъ какъ Бенони уже не подобало ходить пшкомъ, то Маккъ одолжилъ ему лошадь и санки да кстати и свою тюленью шубу.

— Я еще не обзавелся шубой,— сказалъ Бенони Свену Дозорному, который сидлъ кучеромъ позади. Бенони колебался было посадить Свена кучеромъ,— Свенъ былъ вдь теперь человкъ женатый и къ тому же произведенъ въ шкипера большого судна.— Теб, пожалуй, мало охоты везти меня? — спросилъ Бенони.

— Срамъ былъ бы мн, коли бы я не повезъ Гартвигсена,— отвтилъ со своей стороны Свенъ.

Это еще произошло на двор Сирилунда.

По дорог они завернули къ Бенони и захватили изъ дому дорожную сумку со състнымъ и корзинку съ напитками. Бенони досталъ свои высокіе сапоги и предложилъ Свену надть ихъ. А это были т самые знаменитые сапоги съ лакированными бураками, въ которыхъ Бенони щеголялъ столько разъ.

— Возьми ихъ,— сказалъ Бенони.

У него вошло въ привычку говорить мягко, но ршительно, богатство придавало ему и увренность въ себ, и осанку, и умнье носить одежду и даже какъ будто преобразило его рчь. Ахъ, эти деньги! Он таки сдлали изъ Бенони человка.

Но когда Бенони предложилъ Свену Дозорному надть сапоги, тотъ отвтилъ по своей старой привычк:— А сами-то вы въ чемъ будете?

Бенони сунулъ ноги въ бергенскіе ботфорты съ отворотами изъ собачьяго мха, и тогда Свенъ надлъ на себя высокіе сапоги, словно святыню какую.

— Ежели они теб впору, такъ и оставь ихъ себ,— сказалъ Бенони.

А Свенъ Дозорный отвтилъ:— Это ужъ совсмъ мн не по заслугамъ. Они всю жизнь будутъ у меня праздничными сапогами.

Потомъ выпили по рюмочк-другой и похали.

Дорогой они бесдовали о томъ, о семъ. Дорога шла все мстами, гд Бенони знакомъ былъ каждый кустикъ можжевельника, каждая сосна, каждая гора. Тутъ онъ хаживалъ и въ дождь и въ вёдро, нося королевскую почту въ чумк со львомъ. А вонъ, къ сожалнію, и та пещера, гд онъ отдыхалъ тогда съ пасторской Розой. Охъ, эта пещера!..

— Не споешь ли что-нибудь?— спросилъ онъ черезъ плечо.

— Спть? Гм… Я какъ будто разучился,— отвтилъ Свенъ.— Столько теперь всего…

Когда же они въ глубин лса открыли корзинку съ напитками, да хлебнули хорошенько, Свенъ Дозорный какъ-то странно размякъ, и языкъ у него сталъ заплетаться,— словно онъ выпилъ крпкаго натощакъ.

— Оно въ сущности-то я не закусывалъ сегодня, стыдно сказать,— признался онъ.

Достали сумку съ рождественскими яствами, хлбъ.

— Почему жъ ты не закусывалъ?

— Да самъ виноватъ. Но тутъ столько всего…— отвтилъ Свенъ.

И далъ понять, что они съ Элленъ маленько повздорили поутру, такъ что ему потомъ и кусокъ въ ротъ не шелъ.

Они все хали да хали. Свенъ Дозорный опять заговорилъ:— Будь у меня мой алмазъ, да удалось бы мн какъ-нибудь выклянчить у васъ въ лавк ящикъ стеколъ, я бы опять пошелъ бродить.

Бенони круто повернулся къ нему:— Теперь? Когда ты будешь шкиперомъ?

Свенъ покачалъ головой.

— Къ тому же ты теперь человкъ семейный, отецъ и все такое.

— Да,— отвтилъ Свенъ,— такъ-то такъ, но…

Добрйшій Свенъ Дозорный пробылъ женатымъ человкомъ уже съ полгода и больше не распвалъ про сорозскихъ двушекъ, не приплясывалъ на ходу. Ничего такого больше ему въ голову не приходило. Эти полгода тянулись словно вчность. Онъ, положимъ, добился своего, но зато прощай это живое нетерпніе, это напряженное ожиданіе, теперь день прошелъ и — слава Богу! Каждое утро онъ просыпался, чтобы начать все то же самое сначала, нечего было ждать, двсти разъ подъ рядъ повторялось то же самое: онъ вставалъ, Элленъ вставала, брали т же платья и надвали ихъ на себя сегодня, какъ вчера… Элленъ выглядывала изъ окошка — спущены ли шторы у Макка въ комнат, какъ полагается, и каждый разъ тми же надовшими до тошноты словами сообщала, какова погода, говорила же она это, врно, только за тмъ, чтобы скрыть — куда неслись ея взгляды. Мужъ и жена уже неохотно сторонились другъ передъ другомъ въ тсной каморк, каждый ждалъ, чтобы другой убрался поскоре. И расходились они въ разныя стороны, не сказавъ другъ другу ни слова. Двсти разъ. А впереди ждутъ еще, пожалуй, тысячи разъ.

— Ты на себя не похожъ больше,— сказалъ Бенони.— Весной, когда вернешься съ Лофотенъ, у тебя будетъ новое просторное помщеніе.

— Не заслужилъ я, не заслужилъ.

— А ребенокъ растетъ?

— Да, растетъ. Глаза у него каріе, но онъ славный мальчишка, мн нравится.

— Ты берешь его на руки?

— Нтъ.

— Не берешь?

— Я хотлъ, да…

— Теб бы слдовало брать его иногда,— посовтовалъ Бенони.

— Вы говорите?

— Да, говорю. Потому что насчетъ этихъ карихъ глазъ… теперь ужъ ихъ не передлаешь.

И вотъ они выхали изъ лсу и завернули къ пасторской усадьб, взрывая пушистый свжевыпавшій снгъ.

Баринъ въ шуб, самъ Гартвигсенъ! Работникъ или даже двое бросились подержать лошадь.— Пожалуйте! Пожалуйте въ домъ! — Нтъ, спасибо!

У Бенони засосало подъ ложечкой отъ старыхъ воспоминаній: вотъ тутъ, въ этомъ самомъ дом его когда-то заставили подписать извстное жестокосердое заявленіе, а потомъ это самое заявленіе было прочитано ленеманомъ на церковномъ холм въ собственномъ приход Бенони. А съ тхъ поръ Роза побывала его невстой и порвала съ нимъ, вышла замужъ за другого, за кистерскаго Николая… Охъ!

Бенони во всемъ своемъ великолпіи зашагалъ на церковный холмъ, тихонько разская кучки народа, которыя съ поклономъ разступались. Его вс знали, прибжалъ посланный: не будетъ ли Гартвигсенъ такъ любезенъ завернуть къ пастору обогрться? Нтъ? благодарствуйте,— у него дла, вотъ посл обдни онъ, спасибо, зайдетъ, пожалуй.

Конечно, прямого дла у него ни къ кому здсь не было, но у такого воротилы всегда вдь найдется дло для кого-нибудь изъ такой толпы. Его дятельность была такъ обширна, ему нужны, напримръ, люди для новыхъ судовъ, отправляющихся на Лофотены. И ему даже не зачмъ было самому длать первый шагъ, спрашивать кого-нибудь. Если народъ еще не обступилъ его сплошной стной просителей, то единственно изъ глубокаго къ нему почтенія. Но вотъ, подходитъ то тотъ, то другой, снимаетъ шапку и, несмотря на стужу, не спшитъ надвать ее опять: не окажетъ ли Гартвигсенъ такую милость, не найдетъ ли для него мстечка на одномъ изъ судовъ? — и Бенони, стоя тутъ, какъ монументъ, въ своей тюленьей шуб и отороченныхъ мхомъ ботфортахъ, является для всхъ настоящимъ господиномъ и милостивцемъ.

— Я подумаю,— отвчаетъ онъ и записываетъ имена,— зайди ко мн на-дняхъ. Понятно, мн нельзя забыть и своихъ односельчанъ, но…

На холмъ поднимается самъ пасторъ Барфодъ въ полномъ облаченіи и останавливается около Бенони и проситъ его непремнно пожаловать къ нему въ гости, не пройти мимо его порога. Бенони благодаритъ: ежели время позволитъ посл обдни… Все ли благополучно у пастора?

Н-да, такого вопроса не задалъ бы Бенони Гартвигсенъ пастору Барфодъ въ былыя времена.

Роза не показывалась на холм. Пожалуй, и въ церковь не придетъ сегодня? Хорошо.

Нтъ, она показалась все-таки. Бенони снялъ свою мховую шапку, и Роза прошла мимо, вся вспыхнувъ. Бдняжка Роза, видно, не смогла сдержать своего любопытства, захотла все-таки взглянуть на Бенони въ шуб. Она прошла въ ризницу.

Бенони постоялъ съ минуту, собираясь съ мыслями и, наконецъ, сказалъ послднему просителю:— Да, да, видно, теб туговато приходится, заходи на-дняхъ, получишь работишку.— Богъ васъ благословитъ! — отвтилъ тотъ, а затмъ Бенони прошелъ въ церковь.

Онъ нарочно услся у самыхъ дверей. Люди вытаращили глаза: онъ вдь могъ бы ссть повыше, у самаго амвона! Роза сидла въ пасторской лож и, взглянувъ на него, опять вся покраснла, лишь понемногу краска сбжала съ ея лица. Она была въ песцовой шубк.

Бенони разстегнулъ свою шубу. Онъ отлично зналъ, что слъ не на господское мсто, и ленеманъ и нкоторые мелкіе рыбопромышленники сидли куда выше. Но Бенони, гд слъ, тамъ и слъ, придавъ этимъ почетъ скромному мсту. И не мало людей въ церкви, наврно, стыдились того, что услись выше его, и отъ души желали бы перессть пониже Гартвигсена, воротилы Гартвигсена! Охъ, лучше бы имъ вовсе не приходить сегодня въ церковь!

Сразу посл проповди кое-кто изъ прихожанъ вышелъ. Бенони застегнулъ шубу и тоже вышелъ. Онъ не хотлъ больше мучить Розу. Народъ глазлъ то на нее, то на него, припоминая ихъ помолвку въ былыя времена.— Вотъ-то проворонила! — врно, думали люди.

Бенони пошелъ къ санкамъ. Свенъ Дозорный слдовалъ за своимъ господиномъ по пятамъ и спросилъ: запрягать ли? Да, сейчасъ же. Мигомъ по двору пронеслась всть, что Гартвигсенъ уже у санокъ и, ей-Богу, собирается узжать! Пасторша впопыхахъ сбжала съ крыльца и сама прошлась по холоду и снгу къ Бенони, привтливо и сердечно пожала ему руку и попросила не оставить ихъ своимъ посщеніемъ, разъ ужъ имъ выпала такая радость увидать его здсь.

Пока они стояли тамъ, пришла и Роза изъ церкви. Бдняжка Роза! Врно, ей не терплось узнать — неужто Бенони такъ сразу и удетъ домой? Вотъ она и пришла. Мать крикнула ей:— Нтъ, ты послушай! Гартвигсенъ спшитъ ухать. Поди, помоги мн уговорить его.

Роза совсмъ смутилась, рада бы, кажется, сквозь землю провалиться.— Вы не будете такъ любезны зайти?— только и нашлась она сказать.

Бенони не сталъ ломаться, ему не зачмъ было, онъ только сослался на длинный путь и короткій день, приходится спшить.

— Ну, теперь луна свтитъ,— сказала Роза.

— Да, да, луна,— подхватила ея мать.

— Ужъ не знаю…— сказалъ Бенони и вопросительно поглядлъ на Свена Дозорнаго.— По-твоему, можно повременить немножко?

Свенъ Дозорный умлъ вести себя въ хорошемъ обществ,— сорвалъ съ головы шапку и съ поклономъ отвтилъ:— Времени, врно, хватитъ, дорога хорошая.

— Я теперь человкъ не совсмъ свободный,— пояснилъ Бенони, слдуя за дамами.— Столько хлопотъ по снаряженію всхъ этихъ судовъ…

Какъ это было странно! Вотъ теперь Роза шла рядомъ съ нимъ, а немного погодя, сла въ той же горниц, гд и онъ, слушала его разговоры, и время отъ времени поглядывала на него и даже отвчала по немножку… Когда же пасторъ Барфодъ вернулся изъ церкви, и сли за столъ, Роза передавала Бенони то одно, то другое. Все это было такъ диковинно… словно во сн. Онъ старался побороть въ себ непріятную неувренность: какъ ему говорить съ нею, какъ часто можно на нее поглядывать? Онъ вдь былъ когда-то помолвленъ съ этой особой, цловалъ ее, выстроилъ для нея домъ, чуть-чуть было не дошло до свадьбы…

Посл обда пасторъ съ пасторшей ушли къ себ вздремнуть. У нихъ была такая привычка. И вотъ, Бенони остался наедин со своей прежней невстой.— Не будете ли такъ любезны сыграть что-нибудь?— сказалъ онъ ей.— Или, пожалуй, это обезпокоитъ стариковъ? ‘Да, ужъ наврно’,— видно, подумала она, но все-таки сла играть.

Ему ужасно нравится ея игра, ничего подобнаго онъ не слыхалъ. И онъ считаетъ это какъ бы знакомъ нжности съ ея стороны, что она такъ играетъ для него. Она склоняется то правымъ, то лвымъ плечомъ, волосы собраны такъ пышно на затылк, а ниже блетъ шея…

Когда она кончаетъ, онъ очень мило благодаритъ ее:— Сроду не слыхалъ ничего красиве.

Затмъ они нкоторое время сидятъ въ смущеніи.

— Да вамъ, врно, пришлось-таки посидть да поиграть, пока вы не выучились такъ хорошо,— говоритъ онъ.

— О, да,— слегка улыбается она,— но я вдь не Богъ всть какая музыкантша.

Они говорятъ еще о томъ, о семъ. Богатство помогаетъ Бенони, каковъ, дескать есть, таковъ и есть, и онъ толково отвчаетъ на ея вопросы о новыхъ судахъ. Время идетъ, быстро идетъ. Бенони соображаетъ, что старики скоро вернутся, а у него вдь есть особое дло къ ней, и онъ въ своемъ прав спросить ее:— Не знаю, говорилъ ли вамъ Маккъ что-нибудь насчетъ меня?

На носу у нея мигомъ появилась легкая морщинка, онъ отлично видлъ это.— Маккъ полагаетъ, что вы, пожалуй, укажете мн, кто бы взялся хозяйничать у меня?

— Нтъ,— отвтила она.

— То-есть, онъ полагалъ только, что вы, можетъ быть, знаете кого-нибудь на юг… Другого умысла тутъ не было.

Она покачала головой.— Никого не знаю.

Молчаніе. Бенони взглянулъ на свои часы. Что это старики не идутъ?.. Ему не хотлось объяснять свой промахъ тмъ, что это-де, пожалуй, просто-на-просто Маккъ все выдумалъ… Да, впрочемъ, бды особенной и не вышло! Онъ подошелъ къ какой-то картин на стн и сталъ разсматривать ее. Затмъ перешелъ къ другой. Роза казалась такой покинутой… Онъ вжливо спросилъ:— Врно могу передать отъ васъ поклонъ въ Сирилунд?

— Да, благодарю.

Старики вошли какъ разъ въ ту минуту, когда молодые обмнялисъ такими словами,— послдними словами — надолго. Посл кофе Бенони простился и отправился въ обратный путь. Теперь нужды не было дожидаться прізда Эдварды весною. Дло было ршено.

Ярко свтилъ мсяцъ, играло сверное сіяніе. Бенони снова халъ по знакомымъ мстамъ. Глядя на гребень пещеры, онъ могъ различить, какъ тамъ гуляетъ втеръ и наметаетъ туда сугробы свжевыпавшаго снга.

— Борре эккедъ! — раздался привтъ съ дороги.

Бенони отвтилъ и веллъ хать дальше.

Пришла весна, и дочка Макка Эдварда пріхала на почтовомъ пароход… Но это ужъ другая исторія, другая повсть — ‘Роза’.

Сборникъ товарищества ‘Знаніе’ за 1908 годъ. Книга двадцать вторая

Кнутъ Гамсунъ.

Бенони.Романъ.

Отъ автора.

Отъ товарищества ‘Знаніе’.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXIV.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

Читайте также:

Бенони.
Романъ.