Лев Давидович Троцкий.
Белый бычок и культура
Лев Давидович Троцкий.
Белый бычок и культура
* * *
* * *
———————————————————
Белый бычок и культура, Троцкий Лев Давидович, Год: 1909
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Будем, господа, созидать культуру!.. Как это делается? Вы не знаете? Я тоже собственно не знаю… Но ведь ‘пора же, пора нам, наконец, сбросить с себя это скифство!’… — как говорил лет шестьдесят тому назад щедринский генерал Зубатов. — Надо же и нам когда-нибудь стать в уровень с Европой’…
Несравненный генерал! — его не понимали — он слишком опередил свой век… Зато теперь он мог бы видеть, если б жил, что идеи, им посеянные, взошли сторицею. Можно сказать, вся новейшая русская публицистика представляет могущественный отголосок генеральской тоски по ‘культуре’. Вот уж год, если не больше, как это слово кричит с каждого газетного столбца.
‘Культура имеет великое значение’…
‘Культура имеет абсолютное значение’…
‘Культура имеет религиозное значение’…
Во имя культуры г. Струве приглашает отказаться от игры в оппозиционные бирюльки и сомкнуться для крестового похода против левых. Проф. Котляревский [Котляревский, Сергей Андреевич (род. в 1873 г.) — историк и юрист, автор трудов по истории Запада и государственному праву. По своим теоретическим взглядам примыкал к авторам ‘Вех’ и к метафизическим и религиозно-мистическим течениям того времени. Был членом центрального комитета кадетской партии и принадлежал к ее правому крылу.], не испытывая, очевидно, ни малейших неудобств в атмосфере азбучных испарений, всем авторитетом историка ручается за высокую ценность культуры. Гг. Изгоев [Изгоев — один из тех деятелей буржуазной интеллигенции, которые прошли в 90-х годах прошлого века школу легального марксизма и отчасти социал-демократии. Изгоев был ближайшим сотрудником Струве и вместе с последним прошел все этапы политической эволюции, от с.-д. к октябристам. В годы реакции Изгоев особенно усердно развенчивал революционные идеалы. После Октябрьской революции Изгоев занимался контрреволюционной деятельностью и, в конце концов, был выслан за границу] и Галич счастливо дополняют друг друга в борьбе за права культуры. Если бы не грязная зависть некоторых интеллигентов, объясняет Изгоев, у нас уже давно произрастали бы в тундре римские огурцы… А Федор Сологуб [Сологуб, Федор (псевдоним Федора Кузьмича Тетерникова, род. в 1863 г.) — современный поэт и беллетрист, один из виднейших представителей русского символизма, автор многочисленных сборников стихов и романов. Все особенности творчества Сологуба, как беллетриста, проявлены особенно полно в романе ‘Навьи чары’, наполненном бледными отвлеченными символами и невероятными и художественно-неубедительными событиями. Вместе с тем ‘Навьи чары’ представляют собой и художественный манифест Сологуба, очень популярную в свое время формулу художественного творчества: ‘Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я поэт’. Несколько особняком стоит роман Сологуба ‘Мелкий бес’, — одно из крупнейших произведений русского символизма. Почти бредовые образы этого романа насыщенно-символичны и вместе с тем подлинно реальны. Роман дает жуткую картину мелочности, тупой и томительной скуки и пошлой обывательщины дореволюционной провинции. В произведениях Сологуба очень силен эротический элемент], как пишут, сочинил даже ‘представление’, правда, отменно плохое, но зато весьма наглядно показывающее, как безобразна некультурность, белья не меняющая, пятерней расчесывающаяся и морду зовущая рылом, — и как привлекателен паж Жеан, который норовит обнять свою Жеанну не спроста, а с соблюдением всех форм и обрядностей культуры.
— Helas! — как говорит генеральша Зубатова: — nous sommes encore si peu habitues de jouir des bienfaits de la civilisation! (Увы! мы еще так мало привыкли к благодеяниям цивилизации!).
У нас вон стряпчий городничему на именинном вечере живот прокусил. Ну, что хорошего в этакой самобытности? У нас вон мосье Шомполов, нахлеставшись водки, позволил себе во время репетиции к мадам Симиас такое обращение… У нас в тундре, где могли бы произрастать римские огурцы, ссыльные с голодухи охотятся на полицейских надзирателей…
Как не воскликнуть вместе с его превосходительством: ‘пора, пора нам, наконец, сбросить с себя это скифство!’.
Благодарная, но несколько беспредметная тоска по культуре владела некогда сердцем Фомы Фомича Опискина [Ф. М. Достоевский. ‘Село Степанчиково и его обитатели’. — Ред.], того самого, который состоял диктатором в селе Степанчикове. Если помните, при господском доме находился парень Фалалей, двоюродный брат сологубовскому Ваньке-Ключнику. Черноземный дикарь Фалалей переносил свое варварство даже в свои сновидения и каждую ночь упрямо видел во сне… белого бычка. Фома Фомич из себя выходил. ‘Неужели же ты, неотес, неумытое рыло — с такими приблизительно словами обращался он к Фалалею, — не можешь увидеть во сне что-нибудь благородное: сад, например, где дамы и кавалеры пьют чай с вареньем и играют в карты’…
Но в неискоренимой закоренелости пребывал Фалалей. И после всех развернутых перед ним перспектив культуры упрямо ложился на вшивый тулуп и видел во сне… белого бычка.
Шли годы, рос Фалалей, вместе с ним рос белый бычок его сновидений и по законам естества превращался в быка.
И настал момент, когда казалось, что Фалалей, который и спать ложился не иначе, как с веревкой в руках, вот-вот накинет аркан на быка и заживет на славу, так что сам паж Жеан должен будет лопнуть от желтой зависти. В те времена все так и думали, что главная задача культуры состоит в том, чтобы поймать быка за рога.
Но бык мотнул головой и увернулся. Фалалей угрюмо посопел носом, но снов своих не менял. А образованные дамы и кавалеры, только что откушавшие в саду чай с вареньем, впали в великое сомнение и стали спрашивать друг друга: точно ли все дело в бычке? И не есть ли белый бычок некоторое знамение? Может быть, это бычок трансцендентный и если машет хвостом, то лишь в высшем мистическом смысле, маня нас отсюда к мирам иным?
— Скажи, Фалалеюшко, что видишь, во сне, — спрашивал проникновенно г. Мережковский.
Но Фалалей, которому как раз в это время полагалось видеть во сне благодетельные последствия закона 9 ноября, по некультурности своей оказался неспособен даже на приятную выдумку и загадочно сопел носом.
— Фефела он, ваш Фалалей! — провозгласил М. Энгельгардт [Энгельгардт, Михаил Александрович (род. в 1861 г.) — писатель, сотрудник ‘Новостей’. Отдельно издал перевод сочинений Эдгара По, а также книги ‘Вечный мир и разоружение’, ‘Прогресс, как эволюция жестокости’ и ряд биографий известных естествоиспытателей], фертом выступая из-под новой подворотни.
— Нужно раз навсегда ликвидировать политические бредни, — заявил г. Изгоев: — спасение Фалалея — в культуре!
Может быть, самое худшее в реакционной эпохе то, что в общественном сознании она насаждает царство глупости.
Когда кривая исторического развития поднимается вверх, общественная мысль становится проницательнее, смелее, умнее. Она научается сразу отличать главное от незначительного и на глазомер оценивать пропорции действительности. Она ловит факты налету и налету же связывает их нитью обобщения. Правда, она при этом моментами ударяется в так называемые крайности, она говорит, например: без парламентских гарантий роды дают большой процент неправильностей, или: без принудительного отчуждения хинин утрачивает свое действие. Но, в сущности, она права даже и в своих крайностях.
Когда же политическая кривая опускается вниз, в общественной мысли воцаряется глупость. Правда, как отголоски прокатившихся событий, в обиходе живут обрывки обобщающих фраз: ‘без действительных гарантий’… — ‘порядки, приведшие к Цусиме’… Но внутреннее содержание этих фраз выветрилось, драгоценный талант политического обобщения куда-то бесследно исчез. Каждый вопрос торчит сам по себе, как пень в вырубленном лесу. Глупость наглеет и, оскалив гнилые зубы, глумится над всякой попыткой серьезного обобщения.
Чувствуя, что поле за ней, она начинает орудовать своими средствами.
Сперва приступает вплотную к проблеме пола. Запускает лапы в физиологию, эстетику и психопатологию, выворачивает все наизнанку и, напустив смраду, отходит к стороне.
Набрасывается на внешнюю политику и дает Стаховичу [Стахович, Михаил Александрович (род. в 1861 г.) — либерал, перешедший в 1905 г. на сторону крайних правых. С 1892 по 1895 г. был елецким предводителем дворянства, с 1895 г. — орловским губернским предводителем. В этот наиболее реакционный период самодержавного строя Стахович казался Синягину и Плеве чуть ли не революционером и за участие в земском съезде в 1902 г. получил ‘высочайший’ выговор. В 1904 г. Стахович напечатал в No 2 ‘Права’ резкую статью по поводу избиения в Орле полицией и жандармами ни в чем неповинного мусульманина-сарта. Этот номер ‘Права’ был конфискован, и статья появилась в заграничном ‘Освобождении’. Нараставшая волна общественного движения заставила Стаховича открыть свое настоящее лицо. Стахович отстаивал за Думой только совещательные права, высказывался против уравнения женщин в политических правах. Он был одним из организаторов ‘Союза 17 октября’ и занимал в I Думе видное место в ее немногочисленном правом крыле. В 1906 г. Стахович с Гейденом и Львовым основал думскую фракцию ‘Мирного обновления’ и выпустил вместе с ними воззвание, в котором, в противовес Выборгскому воззванию, заявлялось о полном подчинении царю. Стахович был выбран и во II Думу. После Февральской революции 1917 г. был при Временном Правительстве генерал-губернатором Финляндии] с Маклаковым [Маклаков В. А. — видный кадет. Во времена царизма Маклаков был одним из лидеров прогрессивного блока в царской Думе и неоднократно выступал с либеральной критикой правительства. В эпоху керенщины был назначен послом в Париж. Вплоть до 1924 г. Маклаков пользовался там своим положением бывшего посла для контрреволюционных интриг против Советской власти] мандат спасти Сербию.
Обращается к женскому вопросу и постановляет обуздать в мужчине зверя.
Все валится у нее из рук. Но она, видимо, не теряет веры в себя и даже предъявляет миру свою законченную программу: России нужна культура.
Воцаряется единомыслие без мысли. ‘Торгово-Промышленная газета’ [‘Торгово-Промышленная Газета’ — выходила в СПБ с 1893 г. при ‘Вестнике финансов, промышленности и торговли’] ссылается на Струве, Галич — на ‘действительный’ марксизм, Изгоев — на ‘Русскую Старину’ [‘Русская Старина’ — ежемесячный исторический журнал, основанный в СПБ известным историком Семевским в 1870 г.], Мережковский — на чорта, ‘Россия’ [‘Россия’ — ежедневная газета, издававшаяся с ноября 1905 г. под редакцией Животовского. В 1906 г. была превращена Столыпиным в официозный орган министерства внутренних дел] — на свою совесть. И все требуют культуры.
Сразу можно подумать, будто общественная мысль, утомившись собственной раздробленностью, нашла, наконец, свое спасительное обобщение, свою формулу действия. Но это обман. ‘Культура’, как лозунг, — что это, если не торжественное пустое место, в которое можно свалить все и из которого нельзя извлечь ничего…
…И все-таки: эта пустопорожняя формула не есть ли симптом? Если лицемерие есть дань, которую порок платит добродетели, то призыв к ‘культуре’ не есть ли дань, которую глупость платит возрождающейся потребности в обобщении? Вопрос, на который мы пока еще не решаемся ответить утвердительно.
‘Киевская Мысль’ No 29,
29 января 1909 г.
Источник: Троцкий, Л. Д. Сочинения. — М., Л., 1926. — Т. 20. Проблемы культуры. Культура старого мира. — С. 308—311.