Бельгэмптонский викарий, Троллоп Энтони, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 541 минут(ы)

БЕЛЬГЭМПТОНCКІЙ ВИКАРІЙ.

РОМАНЪ
ЭНТОНИ ТРОЛЛОПА.

ИЗДАНІЕ
Е. Н. АХМАТОВОЙ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ПЕЧАТАНО ВЪ ТИПОГРАФІИ И. И. ГЛАЗУНОВА, Б. МЩАНСКАЯ, 8.
1870.

Глава I.
БЕЛЬГЭМПТОНЪ.

Я готовъ думать, что ни одинъ читатель романовъ въ Англіи не видалъ маленькаго городка Бёльгэмптона въ Уильдшир, кром такихъ читателей, которые тамъ живутъ, и другихъ, очень немногихъ, которые бываютъ тамъ, можетъ быть, четыре раза въ годъ по торговымъ дламъ и извстны какъ люди коммерческіе. Бёльгэмптонъ за семнадцать миль отъ Салисбури, сдиннадцать отъ Марльборо, девять отъ Уэстбёри, семь отъ Гэйлисбёри и пять отъ ближайшей станціи желзной дороги, которая называется Бёльгэмптонской дорогой и лежитъ по той линіи, которая идетъ отъ Салисбури до Йовиля. Онъ лежитъ не на равнин Салисбурійской, но вроятно прежде тамъ лежалъ, когда Салисбурійская равнина была шире чмъ теперь. Слдуетъ ли назвать его маленькимъ городкомъ или большой деревней, сказать я не могу. У него нтъ мэра, нтъ рынка, но есть ярмарка. Въ Бёльгэмптон свирпствуетъ вражда относительно этого недостатка рынка, такъ какъ нкоторые бёльгэмптонцы утверждаютъ, что есть грамата, дающая вс права Бёльгэмптону на рынокъ, и что въ одинъ періодъ его исторіи рынокъ существовалъ — годъ или два, но три булочника и два мясника противятся перемн, а патріоты этого мстечка, хотя разглагольствуютъ объ этомъ, сидя вечеромъ за трубками и за грогомъ, не имютъ достаточно рвенія по утрамъ, чтобы привести въ исполненіе свою цль. Бёльгэмптонъ расположенъ на небольшой рчк, извивающейся по меловому грунту и имющей какую-то спокойную, вялую и сонную, собственно ей принадлежащую красоту. За милю отъ города — мы будемъ называть его городомъ — рчка раздляется на множество ручейковъ, и тамъ есть округъ, называемый Водяными Лугами, гд мосты встрчаются часто, но не могутъ назваться надежными, гд есть сотни маленькихъ шлюзовъ для регулированія орошенія, и гд трава ростетъ такъ изобильно, что это составляетъ источникъ большого безпокойства и значительныхъ хлопотъ для фермеровъ. Тамъ есть также водяная мельница, очень низенькая, вчно запыленная мукой, которая часто иметъ видъ тста: такъ мука сыретъ отъ брызговъ воды, бросаемыхъ мельничнымъ колесомъ. Мельница кажется ветхой и развалившейся, но она находится въ одномъ семейств много лтъ, а такъ какъ это семейство еще до-сихъ-поръ не пришло въ упадокъ, то можно предположить, что мельница еще доставляетъ хорошій доходъ. Брэтли — мельника зовутъ Джэкобъ Брэтль — всегда были извстны какъ люди съ достаткомъ и способные держать высоко голову. Но тмъ не мене Джэкобъ Брэтль вчно воюетъ съ своимъ помщикомъ относительно поправокъ, въ которыхъ нуждается мельница, и мистеръ Джильморъ, этотъ помщикъ, увряетъ, будто онъ желаетъ, чтобы Авонъ въ одну ночь разлился такъ высоко, чтобы совсмъ унесъ мельницу. Бёльгэмптонъ очень тихій городокъ, въ немъ нтъ никакой особенной торговли. Интересы его совершенно земледльческіе. Въ немъ не издается никакой газеты, направленія его совершенно консервативныя. Онъ очень преданъ религіи и первобытные методисты имютъ тамъ сильное вліяніе, хотя во всемъ Уильдшир нтъ пастора популярне въ своемъ приход, какъ преподобный Фрэнкъ Фенуикъ. Онъ самъ въ глубин сердца любитъ своего соперника, мистера Пёдльгэма, дисидентскаго пастора, потому что Пёдльгэмъ человкъ добросовстный, и несмотря на обширность своего невднія, много длаетъ добра между бдными. Но Фенуикъ обязанъ поддерживать войну, а Пёдльгэмъ считаетъ своею обязанностью унижать Фенуика и англиканскую церковь.

Бёльгэмптонскіе мужчины, да и женщины также, знаютъ, что они лишились славы въ томъ отношеніи, что Бёльгэмптонъ былъ когда-то мстечкомъ, отправлявшимъ двухъ депутатовъ въ парламентъ. Никогда не существовало мстечка боле глухого или, скажемъ больше, гнилого. Это происходило не отъ того, что маркизъ Траубриджъ имлъ то, что часто деликатно называлось ‘свой въ этомъ интересъ’, но онъ имль въ своемъ карман возможность поступать по своему желанію въ этомъ отношеніи, а желаніе покойнаго маркиза было продавать одно изъ депутатскихъ мстъ при каждыхъ выборахъ тому, кто больше даетъ и держится одного съ нимъ мннія въ политик. А все-таки жители тщеславились тмъ, что Бёльгэмптонъ былъ мстечкомъ, имвшимъ право посылать въ парламентъ депутатовъ, и стыдъ, или по-крайней мр сожалніе, объ ихъ паденіи еще не совсмъ прошло, когда извстіе о новомъ билл о реформ дошло до нихъ. Бёльгэмптонцы чрезвычайно медленно узнаютъ и медленно забываютъ. Разсказывали, что одинъ бёльгэмптонскій фермеръ въ прежнія времена спросилъ, что сдлалось съ Карломъ I, когда ему сказали, что Карлъ II возстановленъ на престол. Кромвель явился и исчезъ, не потревоживъ этого фермера въ Бёльгэмптон.

Въ Бёльгэмптон нтъ публичныхъ зданій, кром церкви, зданія очень красиваго, съ великолпной колокольней, которую стоитъ посмотрть почти столько же, какъ и сосдній съ нею салисбурійскій соборъ. Церковная трапеза немножко низка, но ея желтовато-срый цвтъ безподобенъ, и кром того есть нормандская дверь, на клирос окна во вкус временъ старой Англіи, а въ алтар совершенство перпендикулярной архитектуры, все это должно привлекать въ Бёльгэмптонъ множество постителей, а въ трапез есть очень любопытныя надгробныя доски и два памятника Джильморской фамиліи очень рдки по своей конструкціи, и кладбище большое, зеленое, тнистое, около котораго протекаетъ Авонъ и въ которомъ есть уголки, заставляющіе человка желать умереть, чтобы его можно было тутъ похоронить. Церковь и кладбище бёльгэмптонскія дйствительно безподобны, однако не многіе здятъ ихъ смотрть. У нихъ еще не было своего барда, чтобы воспвать имъ похвалы. Собственно ихъ называютъ Бёльгэмптонскимъ монастыремъ, такъ какъ приходъ этотъ прежде принадлежалъ чильтернскимъ монахамъ, обширныя земли перешли теперь къ графу Тодмордену, который не иметъ тутъ никакихъ другихъ интересовъ и никогда не видалъ этого мста. Приходъ принадлежитъ теперь Сент-Джонской коллегіи въ Оксфорд, и такъ какъ мсто викарія стоитъ не боле 400 ф. въ годъ, обыкновенно случается, что это мсто пасторъ принимаетъ не доживъ до двадцати или тридцати лтъ въ общей комнат своей коллегіи. Фенуикъ взялъ его, женившись, когда ему было двадцать семь лтъ, и Бёльгэмптонъ былъ очень счастливъ.

Главная часть прихода принадлежитъ маркизу Траубриджъ, который живетъ однако за десять миль. Сквайръ прихода Джильморъ — Гэрри Джильморъ — и ему принадлежатъ вс десятины до одной, не принадлежащія маркизу. До деревни или городка Джильморъ не иметъ никакого дла, но онъ владетъ большой полосой водяныхъ луговъ и иметъ дв фермы на равнин по дорог къ Чильтерну. Но он лежатъ не въ бёльгэмптонскомъ приход. Словомъ, это человкъ, имющій полторы тысячи фунтовъ годоваго дохода, и такъ какъ онъ еще не женатъ, то глаза многихъ уильдширскихъ матерей обращаются къ Бирючинамъ, какъ довольно фантастически называется домъ Джильмора. Характеръ Джильмора долженъ обнаружиться на этихъ страницахъ — если только этого можно будетъ достигнуть. Онъ долженъ быть нашимъ героемъ или, по-крайней-мр, однимъ изъ двухъ. Авторъ не хочетъ сказать этими словами, что сквайръ будетъ его любимымъ героемъ, такъ какъ онъ желаетъ, чтобы читатели составили свое собственное мнніе на этотъ счетъ. Въ то время ему было за тридцать — можетъ быть тридцать-три года — и онъ очень хорошо учился въ Гэрроу и Оксфорд, но не на столько хорошо, чтобы заставить друзей считать его лебедемъ. Онъ еще много читалъ, но охотился и удилъ рыбу больше, чмъ читалъ, а съ-тхъ-поръ, какъ поселился въ Бирючинахъ, очень любилъ вншность своихъ книгъ. Однако онъ продолжалъ покупать книги и гордился своей библіотекой. Онъ много путешествовалъ и былъ политикомъ — нсколько оскорбивъ своихъ арендаторовъ и другихъ бёльгэмптонцевъ, когда подалъ голосъ за либеральныхъ кандидатовъ въ своемъ участк. Маркизъ Траубриджъ не зналъ его, но считалъ вреднымъ человкомъ, не понимающимъ обязанностей помщика, а Джильморъ отзывался о маркиз какъ объ идіот. По этимъ различнымъ причинамъ сквайръ до-сихъ-поръ считалъ себя нсколько опередившимъ другихъ сквайровъ и, можетъ быть, тщеславился боле чмъ слдовало своими умственными способностями. Но это былъ человкъ съ добрымъ сердцемъ, съ чистою душою, великодушный, желавшій быть справедливымъ, немножко бережливый относительно своей собственности, но никогда не желавшій собственности чужой. Онъ хорошъ собой, хотя можетъ быть, немножко обыкновенной наружности: высокій, сильный съ темнокаштановыми волосами и такими же усами, съ маленькими живыми, срыми глазками и съ зубами почти слишкомъ блыми и слишкомъ совершенными для мужчины. Можетъ быть, его величайшій недостатокъ состоитъ въ томъ, что онъ думаетъ, будто, какъ либеральный политикъ и англійскій помщикъ, онъ соединилъ въ своемъ положеніи все, чего только можно желать на земл. Имть десятины и умть думать не объ однихъ десятинахъ, но его мннію, значило все.

Можетъ быть, лучше будетъ сказать сейчасъ же, что Джильморъ по уши влюбленъ въ одну молодую двицу, которой онъ предлагалъ свою руку и все, что должно принадлежать будущей хозяйк. Бирючинъ. А двица эта ничего не можетъ дать взамнъ, кром своей руки, своего сердца и самой себя. Вс сосди говорили послднія пять лтъ, что Гэрри Джильморъ искалъ наслдницу, потому что о Гэрри говорили всегда, особенно его враги въ политик, что онъ зорокъ на выгоды. Но Мэри Лаутеръ не имла и никогда не будетъ имть ни одного пенни, который могъ бы загладить какіе-либо недостатки въ ея личныхъ качествахъ. Но Мэри двушка благовоспитанная и Гарри Джильморъ находитъ ее прелестнйшей женщиной, еа какой когда-либо покоились его взоры. Какія намренія ни имлъ онъ относительно поисковъ за богатыми невстами — хотя вроятно никакихъ намреній онъ не имлъ никогда — теперь они вс разлетлись въ пухъ. Онъ такъ ршительно влюбленъ, что для него ни о чемъ на свт не стоитъ думать, кром какъ о Мэри Лаутеръ. Я не сомнваюсь, что онъ подалъ бы голосъ за консервативнаго кандидата, еслибъ это приказала ему Мэри Лаутеръ, или согласился бы отправиться на житье въ Нью-Йоркъ, еслибъ Мэри Лаутеръ не приняла его руки на другихъ условіяхъ. Весь бёльгэмптонскій приходъ ничего не значитъ для него въ настоящую минуту, кром того, на сколько онъ иметъ отношенія къ Мэри Лаутеръ. Бирючины дороги для него только, на сколько ихъ можно сдлать привлекательными въ глазахъ Мэри Лаутеръ. Мельница будетъ поправляться, хотя енъ знаетъ, что не получитъ никакихъ выгодъ изъ своихъ издержекъ, потому что Мэри Лаутеръ сказала, что бёльгэмптонскіе водяные луга уничтожатся, если мельница разрушится. Онъ набросалъ въ своемъ воображеніи портретъ Мэри Лаутеръ и надлилъ ее всякими прелестями, граціями и добродтелями, какія только могутъ украшать женщину. Онъ просто-на-просто считаетъ ее совершенствомъ. Онъ дйствительно и ршительно влюбленъ. Мэри Лаутеръ до-сихъ-поръ не приняла его предложенія и не отказала ему. Нсколько дале мы скажемъ, въ какомъ положеніи это дло находится между ними.

Было уже сказано, что викаріемъ въ Бёльгэмптон Фрэнкъ Фенуикъ. Можетъ быть, имъ руководило, когда онъ бралъ этотъ приходъ, то обстоятельство, что Гэрри Джильморъ, приходскій сквайръ, былъ его искреннимъ другомъ въ Оксфорд. Фенуикъ, въ то время, когда начинается нашъ разсказъ, жилъ уже шесть лтъ въ Бёльгэмптон, а женатъ былъ пять лтъ съ половиной. О немъ уже было говорено и, можетъ быть, необходимо только прибавить, что онъ высокій и блокурый мужчина, уже начинавшій нсколько плшивть на макушк, съ блестящими глазами, съ едва примтными усиками и съ тонкимъ выраженіемъ около носа и рта, которое какъ-будто показывало, что онъ могъ быть строгъ, еслибъ не былъ такъ добродушенъ. У него было боле изящества въ наружности, чмъ у его друга — признакъ боле благородной крови, хотя откуда происходитъ такой признакъ и какъ его можно распознать, не многіе изъ насъ могутъ сказать. Онъ читалъ и думалъ гораздо больше, чмъ Гэрри Джильморъ, хотя очень любилъ тлесныя упражненія, звриную и рыбную ловлю. Дале мы скажемъ о Фрэнк Фенуик только то, что онъ уважалъ и своихъ старость, и своего епископа, и не боялся никого изъ нихъ.

Жена его была урожденная миссъ Бэльфуръ, изъ Лоринга въ Глостершир, и имла порядочное состояніе. Она была теперь матерью четверыхъ дтей и, какъ Фенуикъ обыкновенно говорилъ, могла имть пожалуй еще четырнадцать. Но такъ какъ и онъ также имлъ свои собственныя небольшія средства, въ пасторат бдности не было ни теперь, ни впереди, и новорожденныя малютки принимались съ удовольствіемъ. Мистриссъ Фенуикъ была такимъ прекраснымъ образцомъ жены англійскаго деревенскаго пастора, какой только вы могли встртить въ любомъ графств — веселая, красивая, любившая общество, окружавшее ее, любившая пошутить, знавшая толкъ въ одялахъ, въ кож, въ угольяхъ и въ ча, знавшая также толкъ и въ пив, и въ джин, и въ табак, знавшая каждаго мужчину и каждую женщину въ приход, считавшая своего мужа не хуже сквайра по положенію и неизмримо выше сквайра и всякаго мужчины на свт по наружности, — прекрасная собой, пріятная, хорошо одвавшаяся дама, въ которой не было ничего пустого. Вотъ какова была мистриссъ Фенуикъ.

Въ Лоринг Бэльфуры были люди значительные, хотя у нихъ не было помстья въ графств, и всегда думали, что Джэнетъ Бэльфуръ могла сдлать партію лучше съ свтской точки зрнія. Объ этомъ однако мало было говорено въ Лоринг, потому что скоро сдлалось извстно, что она и мужъ ея стали на хорошей ног въ Бёльгэмптон, и когда она пригласила Мэри Лаутеръ погостить у ней съ полгода, тетка Мэри Лаутеръ, миссъ Мэррэбль, ничего не могла сказать противъ этого, хотя была очень разборчивая старушка и всегда помнила, что Мэри Лаутеръ приходилась кузиной въ третьемъ или четвертомъ колн какому-то шотландскому графу. Пока боле ничего не будетъ сказано о миссъ Мэррэбль, такъ какъ требуется, для интереса разсказа, чтобы читатель обратилъ все свое вниманіе на Бёльгэмптонъ, пока не ознакомится съ нимъ вполн. Я желалъ бы, чтобъ онъ зналъ, какъ найти дорогу между водяныхъ луговъ, совершенно ознакомился съ тмъ обстоятельствомъ, что ворота бирючинскаго парка находятся за милю съ четвертью къ сверу отъ бёльгэмтонской церкви и за полмили чрезъ поля къ западу отъ мельницы Брэтля, что пасторатъ Фенуика смеженъ съ кладбищемъ, будучи такимъ образомъ нсколько дальше отъ Бирючинъ, чмъ церковь, и что тамъ начинается бёльгэмптонская улица съ гостинницей подъ вывской Траубриджскаго герба, съ четырьмя трактирами, тремя булочными и двумя мясными лавками. Границы пастората доходятъ до рки, такъ что викарій можетъ ловить форель съ своего собственнаго берега — хотя онъ предпочитаетъ ловить ее на разстояніяхъ боле допускающихъ удовольствіе для охоты.

Теперь мы должны сказать нсколько словъ о Мэри Лаутеръ, а потомъ начнется разсказъ. Она пріхала въ пасторатъ въ ма, намреваясь остаться мсяцъ, а теперь былъ августъ и она уже гостила три мсяца у своей пріятельницы. Вс говорили, что она остается, потому что намрена сдлаться владтельницею Бирючинъ. Прошелъ мсяцъ посл того, какъ Гэрри Джильморъ сдлалъ формальное предложеніе, и такъ какъ она не отказала ему и все оставалась, то бёльгэмптонскіе жители были правы, длая эти предположенія. Это была высокая двушка съ темнокаштановыми волосами, которые она завертывала на затылк самымъ простымъ образомъ. Глаза ея были большіе срые и полные блеска, но не такіе глаза, которые заставили бы васъ сказать, что Мэри Лаутеръ двушка съ блестящими глазами. Это были однако такіе глаза, которые могли бы заставить васъ думать, когда смотрли на васъ, что если бы вы могли понравиться Мэри Лаутеръ, какъ счастлива была бы ваша участь — что еслибъ она полюбила васъ, то свтъ не могъ бы предложить вамъ ничего выше и лучше. Еслибъ вы стали судить объ ея лиц по правиламъ красоты, вы сказали бы, что оно слишкомъ худощаво, но чувствуя его симпатичное вліяніе, вы никогда не пожелали бы измнить его. Ея носъ и ротъ были совершенствомъ. Сколько маленькихъ носиковъ на лицахъ молодыхъ женщинъ не могутъ назваться сами по себ красивыми или безусловно восхитительными, хотя они очень хороши на своихъ мстахъ! Тутъ есть нжность и колоритъ молодости, а можетъ быть и оттнокъ юмора, блестящіе глаза, привлекательныя губы — среди такихъ нжныхъ прелестей какая бда, если носъ немножко вздернутъ кверху или слишкомъ широкъ, такъ что вамъ хотлось бы исправить его форму, сдавивъ между указательнымъ и большимъ пальцемъ! Но у Мэри Лаутеръ носъ самъ по себ былъ чертой изящной красоты, чертой, которая могла краснорчиво выражать состраданіе, благоговніе или презрніе. Изгибы ноздрей съ ихъ почти прозрачными перепонками обнаруживали движенія души, какъ можетъ обнаруживать каждая часть человческаго лица — въ нкоторой степени: И ротъ былъ также выразителенъ, хотя губы тонки. Это былъ ротъ, за которымъ пріятно было наблюдать, который пріятно было слушать и читать съ любопытствомъ и интересомъ, скоре чмъ цловать. Хотя желаніе цловать должно было прійти, когда могла быть надежда, что поцлуй будетъ принятъ благосклонно — но эти губы ни одному мужчин не могло прійти на мысль осквернить грубой забавой. Можно было бы.сказать, что въ лиц ея былъ недостатокъ способности къ страсти, еслибъ не замтная ямочка на подбородк. Это нжное ложе, въ которомъ наврно скрывается всегда какой-нибудь маленькій демонъ любви.

Уже было сказано, что Мэри Лаутеръ была высокаго роста — выше обыкновеннаго. Спина ея была такой прелестной женственной формы, какую когда-либо измряли и цнили глаза мужчины, ея движенія, которыя никогда не были по природ быстры, имли грацію, трогавшую равно и женщинъ и мужчинъ. Это была истинная поэзія движеній, но главная красота ихъ состояла въ томъ, что они были тмъ, чмъ они были безъ всякихъ усилій съ ея стороны. Мы вс видли эти усилія и, можетъ быть, многіе изъ насъ любили ихъ, когда они длались для насъ. Но ни одинъ мужчина до-сихъ-поръ не могъ чувствовать себя до такой степени польщеннымъ миссъ Лаутеръ. Одвалась она очень просто, какъ и слдовало, потому что она жила добротою тетки, которая сама была небогата. Но можно сомнваться, увеличило ли бы платье ея прелести.

Ей теперь минулъ двадцать-одинъ годъ, и хотя безъ сомннія въ Лоринг были молодые люди, вздыхавшіе по ея улыбкамъ, ни одинъ молодой человкъ не вздыхалъ успшно. Надо сознаться, что она была не такая двушка, о которой наиболе чувствительные молодые люди будутъ вздыхать. Молодые люди любящіе вздыхать бываютъ обыкновенно привлечены какимъ-нибудь наружнымъ и очевиднымъ знакомъ нжности, который можно принять за указаніе, что вздохи произведутъ какой-нибудь результатъ, хотя ничтожный. Въ Лоринг говорили, что Мэри Лаутеръ холодна и отталкиваетъ всхъ, и что по этому она весьма вроятно сдлается старой двой, несмотря на красоту, которую въ ней признавали. Ни врагъ, ни другъ никогда не обвиняли ее въ кокетств. Какова бы она ни была, страсть Гэрри Джильмора, очень удивила его друзей. Знавшіе его коротко думали, что относительно его супружеской — и несупружеской — судьбы ему предстояли три случайности: онъ могъ исполнить предполагаемыя ими намренія и жениться на деньгахъ, или онъ могъ сдлаться внезапной добычей стрлы какой-нибудь краснощекой двушки, или могъ остаться старымъ холостякомъ, слишкомъ осторожнымъ для того, чтобы дать себя поймать. Но никто не думалъ, чтобы онъ сдлался жертвою сильной страсти къ бдному, скромному, изящному, благородному образцу женственности. Въ такомъ однако находился онъ положеніи.

У него былъ дядя-пасторъ, жившій въ Салисбури тамошнимъ пребендіатомъ, который былъ человкъ свтскій и которому Гэрри врилъ боле, чмъ всякому другому члену въ своей семь. Мать его была сестра Генри Фицэкерли Чэмберлэна, и такъ какъ Чэмберлэнъ никогда не былъ женатъ, то племянникъ былъ предметомъ его особенной заботливости.

— Не длай этого, мой милый, подалъ совтъ пребендіатъ, когда его привезли посмотрть на миссъ Лаутеръ:— она конечно двушка воспитанная, но ты съ нею никогда не будешь себ господиномъ и останешься бднякомъ до самой смерти. Хорошій характеръ и деньги почти такаіе обыкновенны въ нашемъ сословіи, какъ нищета и упрямство.

На другой день посл того, какъ былъ поданъ этотъ совтъ, Гэрри Джильморъ сдлалъ формальное предложеніе.

Глава II.
КРАСНЫЙ МЯЧИКЪ ФЛО.

— Вы должны дать ему отвтъ, душа моя, такъ или иначе.

Эти слова были сказаны мистриссъ Фенуикъ ея пріятельниц, когда он сидли вмст съ работою въ рукахъ на садовой скамейк подъ кедровымъ деревомъ. Это былъ августовскій вечеръ и викарій ходилъ по своему приходу. Двое старшихъ дтей играли въ саду и дв молодыя женщины были одн.

— Разумется, я дамъ ему отвтъ. Какого отвта онъ желаетъ?

— Вы знаете, какого отвта онъ желаетъ. Никакой мужчина не желалъ такъ искренно, какъ онъ.

— А разв я не длаю самое лучшее, что я могу сдлать для него, ожидая — посмотрть, могу ли я сказать да!

— Для него не можетъ быть хорошо находиться въ недоумніи въ подобномъ дл, да и для васъ, милая Мэри, тоже не можетъ быть хорошо. Всегда чувствуешь, когда двушка велитъ мужчин ждать, что она приметъ его предложеніе чрезъ нсколько времени. Всегда этимъ кончается. Еслибъ вы были дома, въ Лоринг, время не значило бы такъ много, но вы такъ близко отъ него, вы видите его каждый день, и это не хорошо. Вы оба должны находиться въ лихорадк.

— Такъ я ворочусь въ Лорингъ.

— Нтъ, не теперь, пока вы положительно не ршитесь и не дадите ему отвтъ такъ или иначе. Вы не можете ухать теперь и оставить его въ сомнніи. Примите его предложеніе сейчасъ, тмъ и покончите. Онъ настоящее золото.

Въ отвтъ на это Мэри нсколько времени не говорила ничего, но продолжала прилежно работать.

— Мама, сказала двочка, подбгая въ сопровожденіи няни:— мячикъ упалъ въ воду!

Двочка была прелестной, блокурой малюточкой лтъ четырехъ съ половиной, и мальчикъ, годомъ моложе, немножко ниже и немножко толще, переваливаясь бжалъ за нею.

— Мячикъ упалъ въ воду, Фло, не можетъ ли Джимъ достать?

— Джимъ ушелъ, мама.

Тогда Джэнъ, няня, объяснила, что мячикъ укатился въ воду и зацпился за кусты такъ далеко, что она, Джэнъ, никакъ не могла достать его длинной палкой. Джима, садовника, нигд нельзя было найти и они были въ отчаяніи, что мячикъ промокнетъ и потонетъ.

Мэри тотчасъ увидала удобный случай ускользнуть — случай подумать наедин пять минутъ, которыя были ей нужны.

— Я пойду, Фло, и посмотрю, что можно сдлать.

— Поди, ты такая высокая, сказала двочка.

— Мы посмотримъ, не годятся ли мои длинныя руки такъ же какъ и джимовы, сказала Мэри: — только Джимъ можетъ быть пошелъ бы въ воду, а я ужъ конечно не пойду.

Она взяла Фло за руку и он вмст побжали къ берегу рки. Тамъ лежало сокровище, большой, красный, надутый воздухомъ мячикъ, остановленный по теченію короткимъ выдавшимся сукомъ. Джимъ конечно могъ бы его достать, потому что онъ свсился бы надъ ручьемъ съ втви, высвободилъ бы мячикъ и пригналъ бы его къ берегу.

— Наклонись, Мэри, побольше, а мы будемъ тебя держать, сказала Фло, для которой ея мячикъ въ эту минуту стоилъ всхъ возможныхъ усилій.

Мэри наклонилась, толкнула мячикъ палкой и подумала, что она можетъ такъ же свситься съ втви, какъ сдлалъ бы Джимъ. Потомъ становилась все отважне, наконецъ дотронулась до мячика, а потомъ наконецъ — упала въ рку! Тотчасъ поднялись крики, ревъ, шумъ юбокъ, и въ то время какъ мистриссъ Фенуикъ прибжала къ берегу, Мэри Лаутеръ уже вылзла изъ воды и торжественно принесла съ собою мячикъ Фло.

— Мэри, вы ушиблись? спросила ея пріятельница.

— Гд я могла ушибиться? О Боже, о Боже! Прежде мн никогда не случалось падать въ рку. Милочка Фло, не огорчайся. Это было такъ весело, только ты не должна падать сама, пока не выростешь съ меня.

Фло заливалась слезами, не удостоивая взглянуть на спасенный мячикъ.

— Неужели ваша голова была подъ водою? спросила мистриссъ Фенуикъ.

— Лицо было, и мн казалось такъ странно. Съ полминуты у меня въ ушахъ раздавалась пснь Офеліи. Потомъ я засмялась надъ тмъ, что я такъ глупа.

— Ступайте лучше въ комнаты и лягте въ постель, душенька, а я дамъ вамъ напиться чего-нибудь теплаго.

— Я не лягу въ постель и ничего не буду пить теплаго, но переоднусь. Какое приключеніе! Что скажетъ мистеръ Фенуикъ?

— Что скажетъ мистеръ Джильморъ?

На это Мэри Лаутеръ не отвчала, по прямо пошла въ домъ, въ свою комнату и переодлась.

Пока она была тамъ, Фенуикъ и Джильморъ вошли въ открытое окно гостиной, у котораго сидла мистриссъ Фенуикъ. Она знала очень хорошо, что Гэрри Джильморъ не пропуститъ вечера, чтобы не прійти въ пасторатъ, и надялась уговорить Мэри Лаутеръ объявить свой приговоръ въ этотъ самый день. И она и мужъ ея оба очень желали, чтобы Гэрри имлъ успхъ. Фенуикъ много лтъ нжно любилъ этого человка, а Джэнетъ Фенуикъ полюбила его съ-тхъ-поръ, какъ узнала въ немъ друга своего мужа. Они оба чувствовали, что онъ выказалъ боле мужества, чмъ они ожидали отъ него, въ настойчивости своей любви и что онъ заслуживалъ награды. Они оба думали также, что для самой Мэри это былъ успшный и счастливый бракъ. Притомъ какая замужняя женщина не желаетъ, чтобы пріятельница, пріхавшая къ ней гостить, нашла мужа въ ея дом? Пасторъ съ женою были одного мннія на этотъ счетъ и думали, что Мэри Лаутеръ слдуетъ уговорить отдать свою руку Гэрри Джильмору.

— Какъ вы думаете, что случилось? спросила мистриссъ Фенуикъ, подходя къ окну, которое открывалось до земли:— Мэри Лаутеръ упала въ рку.

— Упала куда? вскрикнулъ Джильморъ, протянувъ руки и какъ бы приготовляясь кинуться.къ рчнымъ божествамъ отыскивать свою возлюбленную.

— Не пугайтесь, мистеръ Джильморъ, она наверху въ совершенной безопасности, только окунулась.

Тутъ были объяснены обстоятельства и папа поучительно объявилъ, что Фло не должна больше играть мячикомъ возл рки — но вроятно, на это приказаніе не будетъ обращено большого вниманія.

— Я полагаю, миссъ Лаутеръ легла въ постель? спросилъ Джильморъ.

— Напротивъ, я ожидаю ее каждую минуту. Я совтовала ей лечь въ постель, напиться теплаго, но она ничего не хотла. Она выкарабкалась изъ воды сама и, кажется, это ей показалось очень забавно.

— Войдите по-крайней мр и напейтесь чаю, сказалъ викарій: — если вы отправитесь до одиннадцати, я провожу васъ до половины дороги.

Между тмъ, несмотря на свое приключеніе, Мэри добилась случая, котораго ей было нужно. Предметъ для размышленія состоялъ не столько въ томъ, принять или не принять ей предложеніе мистера Джильмора теперь, сколько въ томъ — дурно или нтъ поступаетъ она, оставляя его въ неизвстности. Она знала очень хорошо, что она не приметъ его предложенія теперь. Ей казалось, что двушка должна узнать человка вполн, прежде чмъ отдастъ себя ему, и думала, что она знаетъ Джильмора недостаточно. Можетъ быть однако, что въ подобныхъ обстоятельствахъ она была обязана тотчасъ дать ршительный отвтъ. Она находила, что ни крошечки больше не знаетъ его и не любитъ, какъ мсяцъ тому назадъ Ея пріятельница Джэнетъ безпрестанно жаловалась на неизвстность, которой она подвергала этого человка — но съ другой стороны она знала, что пріятельница ея Джэнетъ длала это изъ сильнаго желанія устроить этотъ бракъ. Дурно ли длала она, говоря про этого человка: ‘Я подожду и испытаю’? Пріятельница ея сказала ей, что сказать эти слова было бы все-равно, что говорить, будто она выйдетъ за него когда-нибудь впослдствіи,— что двушка, сказавшая это, почти связывала себя общаніемъ, — что то самое обстоятельство, что она будетъ ждать и стараться полюбить человка, должно было связать ее съ этимъ человкомъ наконецъ. Конечно, этого не было въ ея мысляхъ. Насколько она могла теперь заглянуть въ свои будущія чувства, она не думала, что могла даже заставить себя сказать, что она сдлается женою этого человка. Въ этомъ положеніи была какая-то торжественность, которую она никогда вполн не сознавала прежде, чмъ была поставлена въ такое положеніе. Вс окружающіе ее говорили, что счастье этого человка зависитъ отъ ея отвта. Если такъ — и она сама этому врила — не обязана ли она была дать ему всякую возможность на успхъ, находившуюся въ ея власти? А между тмъ, потому что она сомнвалась, ей говорила ея пріятельница, что она поступаетъ дурно! Она повритъ своей пріятельниц, сознается въ своей вин и скажетъ своему обожателю въ такихъ почтительныхъ словахъ, какія только въ состояніи будетъ придумать, что она не будетъ его женою. Лично для нея въ этомъ не будетъ ни огорченія, ни сожалнія.

Ея купаніе дало ей время для всхъ этихъ мыслей, и ршивъ такимъ образомъ, она сошла внизъ. Разумется, ее встртили разными вопросами объ ея ванн. Джильморъ ужасно жаллъ и находилъ это приключеніе самымъ серьезнымъ происшествіемъ на свт. Фенуикъ шутилъ, какъ-будто никогда не бывало лучшаго предмета для забавы. Мистриссъ Фенуикъ, бывшая можетъ быть неблагоразумна въ своемъ нетерпніи, чрезвычайно желала, чтобы ея гости остались вдвоемъ. Она не врила, чтобы Мэри Лаутеръ сказала когда-нибудь окончательное нтъ, а между тмъ думала также, что если такъ, то теперь настала пора для Мэри Лаутеръ сказать окончательное да.

— Пойдемъ взглянуть на это мсто, сказала она посл чаю.

Они пошли. Была чудная августовская ночь, луны не было, сумерки прошли, но все еще не было совершенно темно и воздухъ былъ такъ тепелъ, какъ поцлуй матери спящему ребенку. Они шли вмст, вс четверо рядомъ по лугу, а тамъ дошли до зеленой садовой тропинки, которая спускалась къ рк. Мистриссъ Фенуикъ нарочно пошла съ влюбленнымъ, оставивъ Мэри съ мужемъ, для того, чтобы не было ничего похожаго на умыселъ. Она хотла вернуться съ мужемъ и тогда, можетъ быть, вопросъ будетъ предложенъ и дло ршено.

Сквозь темноту смотрли они на то мсто, гд Мэри выкарабкалась изъ рки, и вода, бывшая свтлой и привлекательной, казалась теперь черна и страшна.

— Какъ подумаешь, что вы были тамъ! сказалъ Гэрри Джильморъ, задрожавъ.

— Какъ подумаешь, что она выкарабкалась оттуда! сказалъ пасторъ.

— Ужасно страшно въ темнот, сказала мистриссъ Фенуикъ:— уйдемъ, Фрэнкъ. Мн длается дурно.

И очаровательная лукавица взяла мужа подъ руку и обошла кругомъ сада.

— Я говорила съ нею и думаю, что она приметъ его предложеніе, если онъ сдлаетъ его теперь.

Другая пара, разумется, шла за ними. Намреніе Мэри было такъ твердо принято въ эту минуту, что она почти желала, чтобы ея спутникъ сдлалъ ей вопросъ. Ей сказали, что она дурно поступаетъ съ нимъ, и она не хотла боле поступать съ нимъ дурно. У нея въ рукахъ, такъ сказать, было твердое нтъ, и она ршила, что ее не заставятъ перемнить свое намреніе. Но онъ шелъ возл нея, говоря о вод, объ опасности, о возможности простуды, и не подвинулся ближе къ главному пункту, кром того, что заставилъ ее думать, какое страданіе причинила бы она ему, еслибъ не выкарабкалась изъ рки. Онъ также ршился. Онъ самъ назначилъ день, когда длалъ предложеніе, и этотъ день долженъ наступить только завтра. Онъ считалъ себя обязаннымъ удерживаться до-тхъ-поръ, но завтра онъ къ ней придетъ.

Они подошли къ небольшой калитк, которая вела изъ сада чрезъ кладбище на дорогу по полямъ, это былъ кратчайшій путь въ Бирючины.

— Я оставлю васъ здсь, сказалъ онъ:— я не хочу, чтобы Фенуикъ опять выходилъ сегодня вечеромъ. Вы не боитесь воротиться садомъ одна?

— О, нтъ!

— Пожалуйста, миссъ Лаутеръ, пожалуйста берегите себя. Мн кажется, вамъ вовсе не слдовало выходить сегодня.

— Право ничего, мистеръ Джильморъ. Вы слишкомъ большую важность приписываете этому.

— Какъ я могу не приписывать важности тому, что касается васъ? Вы будете дома завтра?

— Да, я думаю.

— Пожалуйста останьтесь дома. Я приду посл завтрака. Останьтесь дома.

Онъ держалъ ее за руку, говоря это, и она общала, что послушается его. Онъ имлъ право на ея послушаніе въ этомъ отношеніи. Потомъ она медленно обошла садъ и вошла въ домъ въ переднюю дверь чрезъ четверть часа посл другихъ.

Зачмъ ей ему отказывать? Чего ей нужно въ свт? Онъ нравится ей, его обращеніе, его характеръ, его привычки, его образъ жизни и даже его наружность нравились ей. Если на свт есть любовь больше этой, то она не думала, чтобы ей случилось узнать ее. До-сихъ поръ она не испытывала подобнаго чувства, если не для себя, то зачмъ не сдлать это для него? Почему ей не сдлать его счастливымъ? Она ршилась окунуться въ воду для того, чтобы достать мячикъ Фло, а она любила его больше чмъ Фло. Точно будто ея мысли совершенно измнились во время этой прогулки по темнымъ аллеямъ.

— Ну, сказала Джэнетъ:— какъ же это будетъ?

— Онъ придетъ завтра, а чмъ кончится, я не знаю, отвчала она, и ушла въ свою комнату.

Глава III.
СЭМЪ БРЭТЛЬ.

Было около одиннадцати часовъ, когда Джильморъ вышелъ въ калитку, которая вела изъ сада пастората на кладбище. Тропинка, по которой онъ долженъ былъ идти, шла чрезъ уголъ церковной земли и выходила на дорогу, которая шла отъ поля чрезъ кладбище въ городъ. Разумется, дорогу нельзя было загородить, но Фенуику часто совтовали запирать на замокъ его калитку, такъ какъ иначе казалось, что пасторатскій садъ открыть для всего Бёльгэмптона. Но замокъ никогда не былъ повшенъ. Въ эту калитку викарій съ женою ходили въ церковь, и Фенуикъ всегда говорилъ, что сколько бы ключей ни было заведено, у него никогда въ карман не найдется ни одного, когда нужно. Онъ обыкновенію прибавлялъ, когда, жена приставала къ нему объ этомъ, что т, которые желали войти приличнымъ образомъ, могли приходить, а тхъ, которые вздумали бы войти неприлично, нельзя было бы удержать никакими заборами и оградами, окружавшими садъ пастората. Джильморъ, проходя чрезъ уголъ кладбища, ясно видлъ человка, стоявшаго возл забора, выходившаго въ поле. Человкъ этотъ даже находился близко отъ него, хотя, по недостатку свта и положенію этого человка, лица онъ разсмотрть не могъ. Но онъ узналъ, что человкъ этотъ не бёльгэмптонскій житель.

Одежда у него была не такая, манеры не такія, и стоялъ онъ не такъ. Джильморъ всю жизнь провелъ въ Бёльгэмптон, и хотя немного думалъ объ этомъ, зналъ бёльгэмптонскіе обычаи. Куртка на этомъ человк была городской работы и даже сшита подальше, чмъ въ Салисбури, панталоны его вовсе не походили на уильдширскія. Какъ ни было темно, Джильморъ могъ это разсмотрть.

— Добрый вечеръ, другъ мой! сказалъ онъ громкимъ, дружелюбнымъ голосомъ.

Незнакомецъ что-то пробормоталъ и прошелъ дальше, какъ бы по направленію къ деревн. Однако, въ наружности его было что-то заставившее Джильмора подумать, что онъ имлъ намреніе пробраться въ садъ его друга. Онъ прошелъ чрезъ заборъ въ поле не медля ни минуты и тотчасъ увидалъ другого человка какъ бы прятавшагося въ канав, и хотя онъ не могъ разсмотрть въ темнот ничего больше, кром шапки и плечъ этого человка, однако онъ былъ увренъ, что онъ знаетъ, чьи эти плечи и шапка. Онъ ничего не сказалъ боле, но прошелъ быстрыми шагами, думая, какъ ему лучше поступить. О человк, котораго онъ видлъ и узналъ, недавно говорили какъ о позор его семейства и стыд для уважаемыхъ бёльгэмптонскихъ обитателей.

Съ другой стороны церкви отъ города была ферма, занимаемая однимъ изъ арендаторовъ лорда Траубриджъ — человкомъ искусно умвшимъ преслдовать тхъ, которые позволяли себ портить чужую собственность. Можетъ быть, его принудило къ тому то обстоятельство, что земля его перерзывалась разными дорогами. Дорога, которая идетъ чрезъ пастбище, обстоятельство весьма непріятное, такъ какъ невозможно заставить тхъ, кто ходитъ по ней, держаться одного битаго пути, но дорога, которая идетъ чрезъ поле, гораздо хуже, потому что, какъ бы вы ни старались, но пшеницу, бобы и ячмень непремнно рвутъ и топчутъ ногами. А между тмъ, назначая плату за аренду, ни одинъ землевладлецъ не принимаетъ этого въ соображеніе. Фермеръ Трёмбёль очень соображалъ это и часто сердился. По-крайней-мр, никто не имлъ права ходить чрезъ дворъ его фермы и тутъ онъ могъ держать какую хотлъ собаку, на привязи или нтъ. Гэрри Джильморъ зналъ собаку хорошо и остановился на минуту у калитки.

— Кто тамъ? спросилъ голосъ фермера.

— Это вы, мистеръ Трёмбёль? А это я, Джильморъ. Мн хотлось бы обойти вокругъ дома пастора.

— Извольте, извольте, сказалъ фермеръ, подходя и отворяя калитку:— разв тамъ что-нибудь неладно, сквайръ?

— Не знаю, а думаю такъ. Говорите тише. Мн кажется, на кладбищ притаились люди.

— И я самъ такъ думаю, сквайръ. Бонемъ сейчасъ ворчалъ какъ дьяволъ.

Бонемомъ звали бульдога, котораго побаивался Джильморъ, когда остановился у калитки.

— На что они льстятся? Ужъ не разбой ли?

— Можетъ быть, на абрикосы нашего друга. Но я сейчасъ обойду кругомъ, а вы съ Бонемомъ посмотрите здсь.

— Не бойтесь, сквайръ, не бойтесь. Никакимъ разбойникамъ не справиться съ Бонемомъ и со мною.

Онъ провелъ Джильмора чрезъ свою ферму на дорогу. Бонемъ тихо ворчалъ, когда Джильморъ проходилъ мимо.

Сквайръ торопливо прошелъ по большой дорог мимо церкви къ передней калитк пастората. Зная хорошо мстность, онъ могъ бы обойти кругомъ сада, но ему показалось лучше пройти къ парадной двери. Въ окнахъ не виднлось свта, но почти вс комнаты въ дом выходили въ садъ. Онъ сильно постучался и минуты чрезъ дв дверь отворилъ самъ пасторъ.

— Фрэнкъ! сказалъ сквайръ.

— Это вы? Что случилось?

— Шатаются люди, которымъ слдовало бы спать. Я наткнулся на двухъ человкъ, шатающихся около вашей калитки у кладбища, и можетъ быть съ ними былъ третій.

— Это ничего. Они часто сидятъ и курятъ тамъ.

— Эти люди замышляли что-то. Человкъ, котораго я разсмотрлъ ясне, былъ не здшній и показался мн человкомъ такого рода, который не сдлаетъ вашимъ прихожанамъ никакой пользы своимъ присутствіемъ. Другой былъ Сэмъ Брэтль.

— Фи… сказалъ пасторъ.

— Онъ сдлался совершеннымъ негодяемъ, сказалъ сквайръ.

— Онъ стремится къ этому, Гэрри, но онъ испортился еще не совсмъ. Я на прошлой недл крупно говорилъ съ нимъ при отц, онъ пошелъ за мною потомъ и сказалъ мн, что онъ разсчитается со мною за это. Я не хотлъ вамъ говорить, чтобы не возстановить васъ еще больше противъ нихъ.

— Мн хотлось бы, чтобъ вся семья убралась отсюда.

— Не знаю, лучше ли имъ будетъ въ другомъ мст. Мн кажется, мистеръ Сэмъ намренъ сдержать общаніе, которое онъ мн далъ.

— Еслибъ не наружность того другого человка, я не думалъ бы, чтобъ они затяли что-нибудь серьезное.

— Я самъ этого не думаю, однако присмотрть надо.

— Не остаться ли мн съ вами, Фрэнкъ?

— О, нтъ! у меня есть палка съ свинцовымъ набалдашникомъ — я обойду кругомъ сада. Пойдемте со мною, вы можете пройти домой тою же дорогою. Вроятно, они отправятся спать, такъ какъ видли васъ, слышали лай Бонема, и вроятно также слышали все, что вы говорили Трёмбёлю.

Онъ пошелъ за шляпой и палкой, толстой палкой, о которой онъ говорилъ, и заперевъ дверь ключомъ, положилъ его въ карманъ. Потомъ оба друга обошли кругомъ огорода, а потомъ садомъ къ калитк у кладбища. До-сихъ-поръ они не видали и не слыхали ничего, и Фенуикъ былъ увренъ, что эти люди пробрались чрезъ кладбище къ деревн.

— Но они могутъ воротиться, сказалъ Джильморъ.

— Я посмотрю, воротятся ли они, сказалъ пасторъ.

— Что можетъ одинъ противъ троихъ! Лучше позвольте мн остаться.

Фенуикъ засмялся и сказалъ, что также благоразумно было бы предложить караулить каждую ночь.

— Однако послушайте, сказалъ сквайръ, очевидно растревоженный.

— Пожалуйста не тревожьтесь за насъ, сказалъ пасторъ.

— Если что-нибудь случится съ Мэри Лаутеръ!

— Конечно, объ этомъ безпокоиться можно, прибавивъ также къ этому нкоторое безпокойство о Джэнетъ и о дтяхъ. Но я позабочусь. Еслибъ женщины знали, что мы съ вами ходимъ дозоромъ, он сошли бы съ ума со страха.

Джильморъ, не любившій, чтобы надъ нимъ подсмивались, простился и пошелъ домой полемъ. Фенуикъ прошелъ садомъ, и когда онъ приблизился къ террасс, которая шла вдоль сада предъ домомъ, ему послышался голосъ. Онъ отошелъ подъ тнь стны, темной отъ плюща, и ясно услыхалъ голосъ по другую сторону стны. На сколько онъ могъ разобрать, голосовъ было больше чмъ два. Онъ теперь пожаллъ, зачмъ не оставилъ Джильмора съ собою, не то чтобы онъ боялся воровъ, потому что его мужество принадлежало къ тому твердому и ршительному роду, которое позволяетъ обладающему имъ помнить, что люди совершающіе темныя дла всегда боятся тхъ, кому они наносятъ вредъ, но будь съ нимъ союзникъ, возможность поймать злодевъ очень увеличилась бы. Стоя на этомъ онъ вроятно могъ помшать имъ, еслибъ они вздумали войти въ домъ, но между тмъ они могли обрывать плоды его съ забора. Наврно они теперь были въ огород, и онъ не имлъ намренія оставить ихъ тамъ заниматься своимъ дломъ. Остановившись подумать объ этомъ, онъ пробрался вдоль стны возл дома къ такому мсту, откуда онъ могъ пройти къ нимъ. Но они его не слыхали, да и не мшкали между фруктами. Когда онъ приблизился къ углу стны, одинъ человкъ вышелъ шага на два къ тому мсту, гд онъ стоялъ, и прежде чмъ онъ усплъ ршить, что ему длать, явился другой. Онъ бросился впередъ съ свинцовой палкой въ рук, но зная ея тяжесть и помня о возможности сравнительной невинности этихъ людей,, онъ не ршался ударить. Ударъ по голов размозжилъ бы черепъ, а по рук раздробилъ бы кость. Въ одно мгновеніе онъ схватилъ передового человка за горло, но тотъ подставилъ ему ногу. Онъ упалъ, но падая сильно ударилъ тяжелімъ концомъ палки по плечу этого человка. Но когда онъ поднялся на ноги, человкъ этотъ исчезъ, а двое другихъ шли за нимъ къ калитк въ конц огорода. Въ нсколько шаговъ онъ усплъ поймать задняго, и схватившись съ нимъ, увидалъ, что это Сэмъ Брэтль.

— Сэмъ, говорилъ онъ запыхавшись: — перестаньте или я ударю васъ свинцовой палкой.

Сэмъ все боролся, стараясь схватить палку, и пасторъ ударилъ его по правой рук.

— Вы расшибли мн руку, мистеръ Фенуикъ, сказалъ онъ.

— Надюсь, что нтъ, но пойдемте со мною смирно, а то я расшибу что-нибудь другое. Я ударю васъ по голов, если вы попытаетесь уйти. Что длали вы здсь?

Брэтль не отвчалъ, но пошелъ къ дому съ лвой руки пастора, тотъ держалъ его все время за воротъ, махая въ правой рук свинцовой палкой. Такимъ образомъ онъ привелъ его къ дому, а потомъ началъ думать, что онъ сдлаетъ съ нимъ.

— Можно ли вамъ браться за такія дла, Сэмъ?

— Какія же это дла?

— Вы шатаетесь по моему саду въ полночь съ какими-то двумя неизвстными мошенниками.

— Въ этомъ, кажется, еще нтъ большой бды, сколько мн извстно.

— Кто эти люди. Сэмъ?

— Кто эти люди?

— Да,— кто они?

— Мои пріятели, мистеръ Фенуикъ. Больше ничего я о нихъ не скажу. Вы поймали меня, расшибли мн руку, теперь что же будете вы длать со мною? Я ничего дурного не сдлалъ — я только гулялъ.

Сказать по правд, нашъ пріятель самъ не зналъ, что ему длать съ пойманнымъ имъ негодяемъ. Были причины, заставлявшія его не желать передать Сэма Брэтля деревенскому констэблю. У Сэма была мать и сестра, принадлежавшія къ любимцамъ викарія въ приход, и хотя старикъ Джэкобъ Брэтль, отецъ, не былъ его любимцемъ и находился въ немилости у сквайра, своего хозяина, Фенуикъ желалъ бы, если возможно, пощадить эту семью. О Сэм онъ имлъ большія надежды, хотя эти надежды въ послдніе полтора года становились все слабе. Словомъ, ему очень не хотлось разбудить конюха — единственнаго мужчину, кром него, жившаго въ пасторат — и тащить Сэма въ деревню.

— Желалъ бы я знать, сказалъ онъ: — что вы и ваши пріятели намревались сдлать. Едвали дошли вы до того, чтобы ворваться къ намъ въ домъ и перерзать насъ.

— Мы не думали врываться и рзать, мистеръ Фенуикъ, право нтъ.

— Что вы будете длать сегодня, если я васъ отпущу?

— Ворочусь домой къ отцу, сэръ, и ни шага не сдлаю никуда.

— Одинъ изъ вашихъ пріятелей, какъ вы ихъ называете, долженъ будетъ отправиться къ доктору, потому что ударъ, который я вамъ далъ, ничего не значитъ въ сравненіи съ тмъ, что досталось ему. Вы вдь теперь ничего?

— Право больно, сэръ, но это ничего.

— Ну, Сэмъ — вы можете идти. Я зайду узнать о васъ завтра, и послднее слово мое вамъ сегодня вотъ какое: на сколько я вижу, вы на пути къ вислиц. Повшеннымъ быть непріятно и я совтую вамъ перемнить вашъ путь.

Говоря это, онъ выпустилъ его и ждалъ, пока Сэмъ уйдетъ.

— Пожалуйста не приходите завтра навдываться обо мн, сказалъ Сэмъ.

— Я непремнно увижусь съ вашею матерью.

— Не говорите ей, что я былъ здсь, мистеръ Фенуикъ, и никто никогда опять не подойдетъ къ вашему дому съ тмъ, чтобы украсть что-нибудь.

— Дуракъ! сказалъ пасторъ.— Неужели ты думаешь, что я отпускаю тебя теперь для того, чтобы лишиться чего-нибудь? Неужели ты не знаешь, что я желаю только спасти тебя — тебя — тебя, лниваго, негоднаго бродягу? Ступай домой и будь увренъ, что я поступлю по крайнему моему разумнію. Я боюсь, что разумніе-то у меня плохое, если оно позволило мн отпустить тебя.

Дождавшись, когда Сэмъ вышелъ въ калитку, онъ воротился въ домъ и нашелъ, что жена, которая уже легла спать, сошла внизъ отыскивать его.

— Фрэнкъ, какъ ты меня напугалъ! гд ты былъ?

— Ловилъ воровъ, и боюсь, что одному разбилъ спину, другого поймалъ да и отпустилъ.

— Ради Бога, что говоришь ты, Фрэнкъ?

Онъ разсказалъ ей всю исторію — какъ Джильморъ видлъ бродягъ и пришелъ сказать ему, какъ онъ вышелъ и имлъ схватку съ однимъ, котораго онъ ушибъ, какъ думалъ, второго поймалъ, а третій убжалъ.

— Стало быть, мы не можемъ спокойно лежать въ постели, сказала жена.

— Въ эту минуту ты не можешь, душа моя, потому что заблагоразсудила встать, но надюсь, что мы въ безопасности. Я только сомнваюсь въ безопасности ли дыни и персики, слдовало бы, чтобъ въ саду жилъ садовникъ, я выстрою ему коттэджъ. Желалъ бы я знать, больно ли ударилъ я этого человка. Мн слышался трескъ кости.

— О, Фрэнкъ!

— Что же мн было длать? Я взялъ эту палку, потому что считалъ ее безопасне пистолета, но право думаю, что она хуже. Я могъ бы убить ихъ всхъ, еслибъ вышелъ изъ-себя — а все это изъ-за десятка абрикосовъ!

— Куда же двался человкъ, котораго ты захватилъ?

— Я отпустилъ его.

— И ничего ему не сдлалъ?

— Ну, и ему досталось.

— Ты его знаешь?

— Да, я знаю его — хорошо.

— Кто же это, Фрэнкъ?

Пасторъ молчалъ съ минуту, а потомъ отвтилъ:

— Сэмъ Брэтль.

— Сэмъ Брэтль началъ воровать?

— Я боюсь, что онъ уже нсколько мсяцевъ занимается воровствомъ тмъ или другимъ способомъ.

— Что же ты сдлаешь?

— Я самъ еще не знаю. Это убьетъ ее и Фэнни, если имъ сказать все, что я подозрваю. Это своевольные, упрямые, дурные люди — то-есть мужчины. Но мн кажется, Джильморъ немножко къ нимъ жестокъ. Отецъ и братъ люди честные. Пойдемъ же спать.

Глава IV.
НИКОГО ДРУГОГО НТЪ.

На слдующее утро, разумется, много было разговоровъ въ пасторат о вчерашнихъ происшествіяхъ. Прежде всего осмотрли фрукты, но такъ какъ это было сдлано безъ садовника Джима, то нельзя было вывести врнаго заключенія. Было ясно однако, что не было сдлано воровства съ цлью продать украденное. Можетъ быть, взяли абрикоса два и какой-нибудь незрлый персикъ. Фенуикъ былъ почти убжденъ, что цль бродягъ состояла не въ воровств фруктовъ, хотя онъ поддерживалъ эту мысль въ своей жен. Эти люди не прошли бы изъ огорода къ дому, къ тому углу, гд онъ встртилъ ихъ, еслибъ искали фруктовъ. Онъ предполагалъ, что они намревались влзть въ окна гостиной. Изъ сада викарій и об дамы прошли на ферму Трёмбёля. Фермеръ не видалъ этихъ людей посл того, какъ сквайръ его оставилъ, и ничего о нихъ не слыхалъ. Оттуда Фенуикъ прошелъ въ городъ, а дамы воротились въ пасторатъ.

Единственный человкъ, съ которымъ пасторъ посовтовался, былъ докторъ Кётендепъ. Никто не приходилъ къ нему ни вчера вечеромъ, ни въ это утро, съ поврежденною лопаткою въ плеч. Можно, говорилъ онъ, нанести человку очень сильный ударъ по спин, такъ что онъ лишится на нсколько дней всякой возможности къ движенію, и не сломать ему кости. Еслибъ сломана была лопатка, человкъ этотъ, такъ думалъ докторъ, не могъ бы далеко уйти пшкомъ, не могъ бы добраться до одного изъ ближайшихъ городовъ иначе, какъ еслибы его перевезли. О Сэм Брэтл пасторъ ничего не сказалъ доктору, но окончивъ свои утреннія занятія въ город, онъ пошелъ на мельницу. Дамы между тмъ оставались дома. Волненіе, возбужденное событіями прошлой ночи, нсколько умрялось ожиданіемъ прихода Джильмора. Приходъ Джильмора былъ такъ важенъ, что даже страшная мысль о разбойникахъ и впечатлніе, произведенное смертоноснымъ орудіемъ, которое показывалось за утреннимъ чаемъ, лишились своего интереса. Это заняло мысли обихъ дамъ до такой степени, какъ заняло бы, еслибъ не было другой столь же сильной причины. Но причина сильная была, и въ то время, когда завтракъ былъ поданъ на столъ, Сэмъ Брэтль и его товарищи были забыты.

Очень мало говорили об женщины въ это утро о Джильмор. Мистриссъ Фенуикъ, позволившая себ убдиться, что Мэри поступитъ очень неприлично, если не приметъ предложенія этого человка, подумала, что дальнйшія разсужденія мовутъ только возбудить упорство ея пріятельницы. Мэри, знавшая очень ясно мысли своей пріятельницы и любившая и уважавшая ее, никакъ не могла ршиться. Въ прошлую ночь она ршилась, или почти ршилась, двумя различными способами. Сначала она ршилась отказать своему обожателю — и нсколько часовъ твердо стояла на этомъ, потомъ она ршилась принять его предложеніе, только все сомнвалась, возможно ли ей будетъ произнести слово да.

‘Если другія женщины любятъ не больше, чмъ я люблю его, я удивляюсь, какъ он выходятъ замужъ’, говорила она себ.

Ей сказали, что она длаетъ дурно, оставляя этого человка въ неизвстности, и она врила этому. Еслибъ ей этого не говорили, она подумала бы, что лучше всего подождать еще.

— Я буду наверху съ ребятами, сказала мистриссъ Фенуикъ, выходя изъ столовой посл завтрака:— такъ что если вы предпочитаете садъ гостиной, онъ будетъ свободенъ.

— О, Боже мой! какую торжественность и церемонность придаете вы этому!

— Это дйствительно обстоятельство торжественное, Мэри я не знаю, что можетъ быть торжественне, разв переселиться на небо или въ адъ. Но право, я не вижу, какое можетъ тутъ быть сомнніе или затрудненіе.

Въ тон, который. были сказаны эти слова, было что-то такое, заставившее Мэри Лаутеръ опять ршиться на отказъ. У человка этого былъ домъ, доходъ, онъ былъ сквайръ этого прихода, и слдовательно, затрудненія никакого быть не могло Когда она сравнивала Фенуика съ Джильморомъ, она находила что Фенуикъ нравится ей больше. Она находила его умне, энергичне, мужественне. Конечно, она вовсе не была влюблена на мужа своей пріятельницы, но точно также не была она влюблена и въ Джильмора.

Въ половин третьяго Джильморъ явился у открытаго окна

— Могу я войти? спросилъ онъ.

— Конечно, можете.

— Мистриссъ Фенуикъ здсь нтъ?

— Она кажется дома, если вамъ нужно ее.

— О, нтъ! Надюсь, что вы не испугались вчера? Я не видалъ Фрэнка сегодня утромъ, но слышалъ отъ Трёмбёля, что была драка.

— Драка дйствительно была. Мистеръ Фенуикъ ударилъ нкоторыхъ, и боится, не ушибъ ли тяжело одного.

— Я желалъ бы, чтобъ онъ расшибъ имъ голову. Я слышалъ, что тамъ былъ сынъ одного изъ моихъ арендаторовъ, самый негодный человкъ. Фрэнкъ повритъ мн теперь. Надюсь, что вы не испугались?

— Я ничего не слыхала до утра.

Посл этого наступило молчаніе. Дорогою онъ говорилъ себ, что предстоящая ему задача не совсмъ легка и пріятна. Объясняться въ страсти къ любимой двушк можетъ быть очень пріятно для того мужчины, который почти увренъ, что получитъ благосклонный отвтъ. Можетъ быть, задача довольно легка даже въ такомъ случа, когда есть сомнніе. Одно обладаніе страстью — или даже ея подобіемъ — даетъ мужчин свободу, которою онъ пользуется и съ удовольствіемъ и съ гордостью. Но это бываетъ въ такомъ случа, когда мужчина смло приступаеть къ своей цли безъ прелвкрительныхъ условій. Такое удовольствіе, если только это было удовольствіе для него — такое пріятное ощущеніе по-крайней-мр, уже прошло у Гэрри Джильмора. Онъ уже высказался и ему велли ждать. Теперь онъ опять пришелъ въ назначенный часъ узнать — какъ слуга, ищущій мста — годится ли онъ. Слуга безъ мста иметъ однако то преимущество, что онъ получитъ отвтъ, не имя необходимости пускаться въ дальнйшее краснорчіе. Съ нашимъ влюбленнымъ было не то. Очевидно, Мэри Лаутеръ не скажетъ ему: ‘Я сообразила и думаю, что вы годитесь’. Ему необходимо было опять сдлать вопросъ, и сдлать съ мольбою.

— Мэри, началъ онъ словами, придуманными когда онъ шелъ по саду:— кажется, ввесть недль тому назадъ я просилъ васъ быть моей женой, а теперь пришелъ опять просить васъ.

Она не тотчасъ отвчала, а сидла, какъ бы ожидая дальнйшаго усилія его краснорчія,

— Я не думаю, чтобы вы сомнвались въ истин или въ сил моей любвц. Если вы врите имъ…

— Врю, врю!

— Когда такъ, мн нечего больше говорить. Все, что я скажу теперь, не заставитъ васъ полюбить меня. Я не имю той силы, которая можетъ заставить двушку пасть въ мои объятія.

— Я не понимаю такой силы — какъ какой бы то ни было мужчина можетъ имть ее надъ какой бы то ни было двушкой.

— Говорятъ, что это^, бываетъ, но не льщу себя мыслью, что такъ можетъ быть со мною, и не думаю, чтобы такую силу какой бы то ни было мужчина могъ имть надъ вами. Можетъ быть, я могу уврить васъ, что, на сколько знаю себя теперь, все мое будущее счастье должно зависть отъ вашего отвта. Отказъ меня не убьетъ, по-крайней-мр я этого не предполагаю, но онъ заставитъ меня этого желать.

Высказавшись такимъ образомъ, онъ ждалъ ея отвта. Она врила каждому слову, сказанному имъ. И онъ нравился ей настолько, что для него она желала бы исполнить его желаніе. На сколько же она знала себя, у ней не было желанія сдлаться женою Гэрри Джильмора. Положеніе это было даже не такое, въ которомъ она могла бы позволить себ искать утшенія съ одной стороны и разочарованія съ другой. Она читала о любви, говорила о любви и желала полюбить. Конечно она не была влюблена въ этого человка. Она начала сомнваться, суждено ли ей когда-нибудь любить — любить, какъ ея пріятельница любитъ Фрэнка Фенуика. Джэнетъ любила даже слды шаговъ своего мужа, она какъ будто ла его ртомъ, слышала его ушами, видла его глазами. Она, такъ сказать, ршительно была создана изъ ребра своего мужа, и Мэри чувствовала, что она никогда не будетъ имть такого чувства къ Гэрри Джильмору. А между тмъ оно могло прійти, а можетъ быть могло прійти что-нибудь похожее на это. Вроятно, натура Джэнетъ была мягче и нжне ея — боле способна прививаться какъ плющъ къ крпкому дереву. Она же, можетъ быть, никогда не въ состояніи сдлаться плющемъ, но тл не мене она могла бы быть врною женой врнаго мужа, но будетъ, ли она когда-нибудь врною женою Гэрри Джильмора, она сегодня не могла сказать.

— Кажется, мн надо отвчать вамъ? сказала она.

— Если вы скажете мн, что отвтъ вашъ еще не готовъ, я подожду и приду опять. Я никогда не передумаю, въ этомъ вы можете быть уврены.

— Но именно этого я длать и не должна, мистеръ Джильморъ.

— Кто это говоритъ?

— Мои собственныя чувства. Я не имю права держать васъ въ неизвстности, и не буду. Я уважаю васъ искренно. Вы на столько мн нравитесь, что я ршаюсь сознаться, что желала ла бы имть къ вамъ боле сильное чувство. Мистеръ Джильморъ, вы на столько мн нравитесь, что я готова бы принести для васъ большую жертву, но я не могу пожертвовать моею совстью и вашимъ счастьемъ, сказавъ, что я васъ люблю.

Нсколько минутъ онъ сидлъ молча, потомъ по лицу его пробжало выраженіе неизъяснимой тоски — такое выраженіе, какъ-будто онъ не могъ вынести своего страданія. Она не могла отвести глазъ отъ его лица и въ своемъ женскомъ состраданіи почти жалла, зачмъ не можетъ сказать ему другихъ словъ.

— И это должно быть все? спросилъ онъ.

— Что другое могу я сказать, мистеръ Джильморъ?

— Если это должно быть все, то я не знаю, какъ буду въ состояніи перенести такой приговоръ. Я не могу жить здсь безъ васъ. Я думалъ о васъ до-тхъ-поръ, пока вы слились съ каждымъ деревомъ и съ каждымъ коттэджемъ. Я самъ не зналъ, что я могу быть способенъ сдлаться рабомъ такой страсти. Мэри, скажите, что вы подождете. Попытайтесь еще. Я не сталъ бы просить вамъ объ этомъ, еслибъ вы не сказали, что никого другого нтъ.

— Конечно, другого нтъ никого.

— Позвольте мн подождать еще, вреда это не можетъ сдлать вамъ никакого. Если явится человкъ счастливе меня, вы можете сказать мн и тогда я узнаю, что все кончено. Я не требую отъ васъ никакой жертвы, никакого общанія, но даю ламъ мое. Я не перемнюсь.

— Вы не должны давать такого общанія, мистеръ Джильморъ.

— Но я даю. Конечно, я не перемнюсь. Чрезъ три мсяца я опять обращусь къ вамъ.

Она старалась обдумать, обязана ли она сказать ему, что онъ долженъ принять отвтъ ея какъ окончательный, или согласиться на его предложеніе, полагаясь, что можетъ быть результатъ окажется благопріятенъ для него. Въ одномъ она была совершенію уврена — это въ томъ, что если оставитъ ему возможность опять возобновить свое предложеніе чрезъ три мсяца, то она должна ухать изъ Бёльгэмптона. Если была какая-нибудь возможность, чтобъ она полюбила его, то такое чувство возбудится въ ней гораздо скоре въ его отсутствіи, чмъ въ присутствіи. Она подетъ домой въ Лорингъ и постарается заставить себя принять его предложеніе.

— Я думаю, сказала она:— что лучше намъ кончить на томъ, что мы сказали теперь.

— Я не удовольствуюсь этимъ. Я попытаюсь еще. Что я могу сдлать, чтобы оказаться достойнымъ васъ?

— Дло не въ этомъ, мистеръ Джильморъ, кто можетъ сказать, какимъ образомъ трогается сердце — и почему? Я поду домой въ Лорингъ, и вы можете быть уврены, что если со мною случится что-нибудь такое, что вы услыхать должны, я дамъ вамъ знать.

Онъ взялъ ея руку, подержалъ ее немножко, прижалъ къ губамъ и ушелъ. Она была недовольна собою и, сказать по правд, стыдилась сообщить своей пріятельниц, что она сдлала. Однако, какъ могла она отвчать ему другими словами? Можетъ быть, она могла научить себя довольствоваться тмъ уваженіемъ, которое она имла къ нему? Можетъ быть, она могла убдить себя сдлаться его женою, и если такъ, почему ему не имть возможности на успхъ — возможности, которою онъ такъ желалъ воспользоваться? Онъ оказалъ ей самую величайшую честь, какую только мужчина можетъ оказать женщин, и она обязана отдать ему все — кром себя самой. Она даже и теперь не была вполн уврена, не отвчала ли бы она ему иначе, еслибъ получила это предложеніе въ письм.

Какъ только онъ ушелъ, она пошла наверхъ въ дтскую, а оттуда въ спальную мистриссъ Фенуикъ. Тамъ была Фло, но Фло скоро выслали. Мэри тотчасъ начала свой разсказъ, прежде чмъ вопросъ могъ быть сдланъ.

— Джэнетъ, сказала она: — я ду домой сейчасъ.

— Почему это?

— Потому что такъ будетъ лучше. Ничего не ршено опять, все осталось попрежнему. Когда онъ спрашиваетъ меня, можетъ ли онъ опять обратиться ко мн, какъ могу я сказать, что онъ не можетъ? Что я могу сказать, кром того, что, какъ я думаю теперь, я не могу быть его женой?

— Стало быть, вы не приняли его предложенія?

— Нтъ.

— Мн кажется, вы приняли бы, еслибъ онъ сдлалъ предложеніе вчера.

— Наврно, нтъ. Я могу сомнваться, когда говорю за-глаза, но когда встрчаюсь съ нимъ лицомъ къ лицу, я колебаться не могу.

— Мн кажется, вы поступили дурно и безразсудно.

— Что не выхожу за человка, котораго не люблю? спросила Мэри.

— Вы любите его, но вы желаете сами не зная чего, какого-то романа — какой-то сильной страсти — чего-нибудь такого, что не явится никогда.

— Сказать вамъ, чего я хочу?

— Пожалуйста.

— Такого чувства, какое вы имете къ Фрэпку. Вы мой образецъ, я ничего больше не желаю.

— Это приходитъ посл брака. Я была очень равнодушна Фенуику, пока мы не сдлались мужемъ и женой. Онъ тоже вамъ скажетъ. Мн даже кажется, что онъ совсмъ мн не нравился, когда я вышла за него.

— О, Джэнетъ!

— Непремнно, та любовь, о которой вы думаете, приходитъ посл, когда интересы двухъ лицъ становятся одни и т же. Фрэнкъ былъ очень милымъ женихомъ.

— Разв я не помню?

— Вы были ребенкомъ.

— Мн было пятнадцать лтъ, и разв я не помню, какъ все на свт измнялось для васъ, когда онъ приходилъ? Всякую ленточку вы надвали для него, вы для него наряжались, вы жили его мыслями.

— Это все было посл моей помолвки. Еслибъ вы приняли предложеніе Гэрри Джильмора, и вы длали бы тоже.

— Я должна увриться въ этомъ, а теперь я почти уврена, что этого не будетъ.

— Зачмъ же вы хотите хать домой?

— Чтобы не волновать его моимъ присутствіемъ. Я думаю, что для него будетъ лучше, если я ду.

— Онъ хочетъ опять сдлать вамъ предложеніе?

— Онъ говоритъ, что сдлаетъ — чрезъ три мсяца. Но вамъ надо бы сказать.ему, что ему лучше не возобновлять. Я посовтовала бы ему путешествовать — еслибъ я была его другомъ, такъ какъ вы.

— И бросить вс обязанности, удовольствія, домъ, имніе, ради вашего личика и вашей наружности, душа моя! Не думаю, чтобы какая-нибудь женщина стоила этого.

Мэри закусила губы, жаля о томъ, что она сказала.

— Я думала о томъ, что онъ говорилъ о себ, Джэнетъ, а не о моихъ достоинствахъ. Я удивляюсь не мене васъ, что такой человкъ, какъ мистеръ Джильморъ, разстроенъ такими пустяками. Но онъ говоритъ, что разстроенъ.

— Разумется, онъ разстроенъ и разумется я шутила. Только, мн кажется, это такъ жестоко для него! Мн хотлось бы пошатнуть васъ такъ, чтобъ вы упали въ его объятія. Я знаю, что это было бы для васъ лучше. Вы станете разсматривать ваши чувства и сомнваться о вашемъ сердц, и ожидать того, что не явится никогда до-тхъ-поръ, что пропустите время. Вотъ какимъ образомъ остаются въ старыхъ двахъ. Если вы выдете за Гэрри, въ то время, когда родится вашъ первып’рсбснокь, вы будете считать его Юпитеромъ, какъ я считаю Фрэнка.

Мистриссъ Фенуикъ призналась однако, что при настоящемъ положеніи дла Мэри лучше вернуться домой, и въ этотъ день были написаны письма, что она будетъ въ Лоринг на слдующей недл.

Викарій не приходилъ до обда и вернулся домой въ сильномъ разстройств духа. Женщины условились, что о судьб Гэрри Джильмора, насколько она была ршена теперь, Фенуику скажетъ его жена, а она, хотя была раздосадована, почти разсержена на Мэри, общала представить это дло въ лучшемъ свт.

— Она лишится его наконецъ, вотъ чмъ это кончится, сказалъ пасторъ, вытирая лицо полотенцемъ.

— Я никогда въ жизни не видала человка, такъ сильно влюбленнаго, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Но желзо не долго останется горячо, сказалъ онъ:— то, что она говоритъ, было бы самое лучшее для него. Пусть онъ удетъ на время, а потомъ, когда воротится, найдетъ другую. Она доживетъ до того, что раскается.

— Когда она будетъ въ разлук съ нимъ, можетъ быть, сдлается перемна.

— Вздоръ! сказалъ пасторъ.

Встртившись съ нимъ передъ обдомъ, Мэри могла видть, что онъ сердится на нее, но она покорилась его гнву съ чрезвычайною кротостью. Она сама считала себя очень достойной осужденія за то, что не могла влюбиться въ Гэрри Джильмора. Мистриссъ Фенуикъ также сдлала нсколько вопросовъ о Сэм Брэтл, пока одвался ея мужъ, но онъ отказался отвчать, пока они не останутся вдвоемъ вечеромъ въ своей спальной.

Глава V.
МЕЛЬНИКЪ.

Фенуикъ пришелъ на мельницу Брэтля часа въ два. Все утро, говоря утшительныя слова старухамъ и кротко выговаривая молодымъ двушкамъ, онъ думалъ о Сэм Брэтл и его проступкахъ. Хотя онъ былъ въ этомъ приход не очень долго, лтъ пять или шесть, Сэмъ выросъ на его глазахъ и первые два-три года былъ его любимцемъ. Молодой Брэтль умлъ хорошо бгать, прыгать, удить рыбу, умлъ также помогать отцу на мельниц. Онъ умлъ также читать и писать, сводить счеты, и вообще былъ малый способный. Пасторъ, хотя энергически старался сдлать его человкомъ, можетъ быть немножко испортилъ его, можетъ быть, это чувство лежало на совсти Фенуика. Любимецъ джентльмэна въ деревн, въ лтахъ Сэма Брэтля, очень можетъ избаловаться добротою, оказываемой ему. Сэмъ проводилъ много дней удя рыбу съ пасторомъ, но это было уже два года тому назадъ. Сэмъ назначался въ помощники отца на мельниц и мальчикъ получалъ отъ Фенуика много хорошихъ совтовъ относительно его ремесла. Молодой мельникъ долженъ удить только по праздникамъ — или по-крайней-мр въ т часы, въ которые онъ не занятъ на мельниц. Такъ часто говорилъ Фенуикъ. Но старый мельникъ приписывалъ лность сына поведенію пастора и говорилъ это пастору не разъ. Послднее время Сэмъ Брэтль былъ нехорошимъ сыномъ, пренебрегалъ своимъ дломъ, не слушался отца и навлекалъ непріятности на семью, которая и безъ того много страдала, независимо отъ того горя, которое онъ навлекалъ на нее.

Джэкобу Брэтлю въ это время было боле шестидесяти-пяти лтъ и всю жизнь онъ провелъ на этой мельниц. Онъ никогда не зналъ другого занятія и другого дома, и очень рдко ночевалъ подъ другою кровлею. Онъ женился на дочери сосдняго фермера и имлъ человкъ двнадцать или четырнадцать дтей. Въ живыхъ осталось шестеро. Онъ всегда былъ трудолюбивый, трезвый, честный человкъ, но сердитый, задорливый, угрюмый и крутой. Онъ держалъ мельницу и сто десятинъ смежныхъ луговъ на аренд, въ которую не включалось ни строеніе, ни мельничныя привилегіи. Онъ просто платилъ за десятину такую цну, которую, какъ онъ и его хозяинъ знали хорошо, охотно далъ бы всякій фермеръ въ приход, и ни на мельницу, ни на землю ни у него, ни у его отца и ни у его дда не было контракта, хотя онъ былъ человкъ умный, онъ едвали зналъ что значитъ контрактъ. Онъ сомнвался, можетъ ли хозяинъ отказать ему, пока онъ платитъ аренду, но наврно онъ этого не зналъ. Но онъ думалъ, что знаетъ наврно, что еслибы Джильморъ вздумалъ прогнать его, весь Уильдширъ возмутился бы противъ этого поступка, и вроятно, небо обрушилось бы и раздавило виновнаго. Это былъ человкъ съ неограниченной любовью къ справедливости, но онъ боле всего любилъ справедливость къ самому себ. Онъ сердился за обиды, нанесенныя ему — обиды дйствительныя или воображаемыя — до-тхъ-поръ, пока начиналъ желать, чтобы вс сдлавшіе ему вредъ были распяты за это. Онъ никогда не забывалъ и никогда не желалъ простить. Онъ молился только о томъ, чтобы сердце его могло до такой степени ожесточиться, чтобъ онъ могъ воспользоваться представившимся случаемъ къ мщенію противъ виновника, а между тмъ онъ былъ не жестокій человкъ. Онъ почти презиралъ себя за то, что когда наступала минута къ мщенію, онъ воздерживался отъ него. Онъ выгонялъ непослушнаго слугу съ проклятіемъ, отъ котораго волосы становились дыбомъ, и надялся въ глубин сердца, что на будущей недл этотъ человкъ съ женою и дтьми попадетъ въ богадльню. Когда наступала слдующая недля, онъ посылалъ жен мяса, а дтямъ хлбъ, и презиралъ самого себя за это. Въ религіи онъ былъ вольнодумецъ: никогда не ходилъ въ церковь, никогда не молился, не придерживался никакой вры — имя какое-то неопредленное понятіе, что высшая сила приведетъ его наконецъ къ счастливому концу, если онъ будетъ прилежно трудиться, не обворовывать никого, кормить жену и дтей и платить исправно. Платить исправно было гордостью его сердца, получать исправно плату было его радостью.

Въ ссор съ своимъ хозяиномъ онъ былъ очень раздражителенъ. Отецъ сквайра лтъ пятнадцать тому назадъ далъ мельнику словесное общаніе, что домъ и мельница будутъ починены. Старый сквайръ былъ человкъ не дловой и не заглядывалъ глубоко въ положеніе своихъ арендаторовъ. Но онъ сказалъ что-то равнявшееся общанію сдлать на свой счетъ эти починки. Онъ скоро умеръ и поправки сдланы не были. Чрезъ годъ посл его смерти мельникъ обратился къ сквайру съ просьбой — почти съ требованіемъ, и пришелъ въ бшенство, когда сквайръ сказалъ ему, что онъ посмотритъ. Сквайръ посмотрлъ и пришелъ къ заключенію, что такъ какъ онъ не получаетъ платы ни за домъ, ни за мельницу, и такъ какъ его имніе выиграетъ, если домъ и мельница уничтожатся, и такъ какъ онъ не имлъ никакихъ доказательствъ, что отецъ его взялся это сдлать, такъ какъ подобное общаніе со стороны его отца просто значило желаніе подарить деньги изъ своего кармана, такъ какъ мельникъ наконецъ держалъ себя дерзко, то онъ мельницы чинить не хотлъ. Впослдствіи онъ предложилъ на поправки двадцать фунтовъ, отъ которыхъ мельникъ съ негодованіемъ отказался. Читатели могутъ вообразить, какая ссора началась между хозяиномъ и арендаторомъ. При начал всего этого — то-есть во время смерти стараго сквайра — Брэтль считался человкомъ достаточнымъ, но съ нимъ случились несчастья: пришлось много платить доктору, дти стоили ему много, и теперь вс знали, что ему было очень трудно платить исправно. Въ дом и въ мельниц были сдланы нкоторыя необходимыя починки на его счетъ, но двадцати фунтовъ онъ не взялъ.

Въ нкоторыхъ отношеніяхъ человкъ этотъ былъ счастливъ въ жизни. Жена его принадлежала къ числу тхъ любящихъ, терпливыхъ, самоотверженныхъ, почти небесныхъ существъ, съ которыми можно встртиться разъ или два въ жизни и которыя обыкновенно встрчаются въ той сфер, къ которой принадлежала эта женщина. Между богатыми встрчается затрудненіе пролзть въ игольное ушко, между бдными затрудненіе составляетъ трудная жизнь. Мельникъ любилъ эту женщину неограниченной любовью, онъ самъ не зналъ, какъ онъ любилъ ее. Онъ могъ быть съ нею жестокъ и суровъ, онъ могъ говорить ей оскорбительныя слова, но во всякое время своей жизни онъ ударилъ бы по голов всякаго, кто сказалъ бы ей оскорбительное слово. Они потеряли много дтей, но изъ шестерыхъ оставшихся въ живыхъ четырьмя они могли гордиться. Старшій былъ фермеръ, женатый и жившій хорошо въ отдаленной части графства, за Салисбури, на границ Гэмпшира. Отецъ въ затруднительныхъ обстоятельствахъ почти ршался просить у сына денегъ, но до-сихъ-поръ удерживался. Одна дочь была замужемъ за купцомъ въ Уарминстер и также жила хорошо. Второй сынъ, прежде слабый и болзненный, былъ ученый въ своемъ род и занималъ мсто школьнаго учителя также въ Уарминстер и пользовался большимъ уваженіемъ тамошняго пастора. Была дома вторая дочь, Фэнни, двушка золотая, гордость, радость и подпора матери, которую даже мельникъ не бранилъ, которую любилъ весь Бёльгэмптонъ. Но это была двушка некрасивая, смуглая, съ довольно грубыми чертами — плодъ сладкій, но такой, котораго глаза не выбрали бы за наружную красоту, цвтъ и круглоту. Было еще двое младшихъ дтей. О самомъ младшемъ, Сэм, которому былъ теперь двадцать-одинъ годъ, уже было говорено. Между нимъ и Фэнни была — можетъ быть, это лучше сказать теперь — еще дочь. Изъ всхъ дтей Кэрри была любимица отца. Она не была смугла и черты ея не были грубы. Она была такимъ плодомъ, какой выбрали бы мужчины, еслибъ имъ позволено было выбирать изъ всего ряда садовой стны. Она была бла, съ веселыми глазами, съ разввающимися кудрями, крпкаго здоровья, великодушнаго характера, хотя иногда въ ней выказывался отцовскій нравъ. Въ глазахъ матери она никогда не была такъ мила, какъ Фэнни, но для отца она была прекрасна какъ полная луна. Теперь она находилась неизвстно гд и о ней не упоминали никогда. Всякій, кто назвалъ бы ее отцу, немедленно подвергнулся бы всей сил его гнва. Это было такъ хорошо извстно въ Бёльгэмптон, что никто не осмлился бы даже намекнуть ему, что ее можно спасти. Но мать молилась за нее каждый день, а отецъ думалъ о ней всегда. Это было для него тяжелымъ бременемъ, которое онъ долженъ былъ нести до могилы и отъ котораго ему не могло быть облегченія. Онъ не зналъ, что страдаетъ въ немъ: душа, сердце или тло. Онъ только зналъ, что это бремя есть — и что его никогда нельзя облегчить. Какимъ утшеніемъ было для него теперь, что онъ прибилъ негодяя до полусмерти — что онъ своими старыми руками чуть не разорвалъ его на части — что онъ оставилъ его почти безжизненнымъ и ушелъ невредимо, и никто не осмлился дотронуться до него пальцемъ! Человка этого вылечилъ какой-то докторъ и онъ ухалъ въ Азію, Африку, Америку — куда-то воевать. Онъ былъ поручикомъ въ то время и, вроятно, остался поручикомъ и теперь. Старику Брэтлю не было никакого дла до того, гд онъ. Еслибъ онъ могъ выпить кровь этого человка до послдней капли, это ни на волосъ не облегчило бы его бремя. Теперь онъ это зналъ. Ничто не могло облегчить его — хотя бы ангелъ снизшелъ сказать ему, что его дочь — вторая Магдалина. Брэтли всегда держали высоко голову, женщины по-крайней-мр всегда были честны.

Джэкобъ Брэтль былъ низенькій, толстый человкъ, на видъ одаренный большою силой, поддавшійся теперь очень медленно дйствію времени. У него были зоркіе зеленые глаза, косматыя брови, тонкія губы, квадратный подбородокъ, носъ, хотя острый и орлиный, мало отдлялся отъ лица, лобъ низкій и широкій, и его рдко видали безъ плоской шапки на голов. Волосы и очень рдкіе бакенбарды были сдые, но и самъ онъ былъ сдъ съ ногъ до головы. Цвтъ ремесла его такъ съ нимъ слился, что никто не могъ сказать, отъ муки или отъ горя происходитъ его сроватая блдность лица. Онъ былъ молчаливый, грустный, задумчивый человкъ, всегда думавшій объ обидахъ, нанесенныхъ ему.

Глава VI.
МЕЛЬНИЦА БРЭТЛЯ.

Когда Фенуикъ пришелъ на мельницу, старикъ Брэтль сидлъ одинъ на скамь у дома съ трубкой во рту. Мэри Лаутеръ совершенно справедливо говорила, что мельница, несмотря на свой ветхій видъ — а можетъ быть и оттого — была однимъ изъ самыхъ красивыхъ мстъ въ Бёльгэмптон. Во-первыхъ, ее окружали свжіе, прозрачные ручейки. Одинъ изъ нихъ протекалъ между домомъ и мельницей и вертлъ колесо. Это, безъ сомннія, было сдлано искусственно и вода протекала тутъ быстре, чмъ въ сосднихъ ручейкахъ. Тутъ были также шлюзы, которыми можно было совершенно задерживать воду или поднимать ее до извстной высоты, эта рка находилась совершенно во власти человка и никакія водяныя божества не могли поселиться въ ней. Но съ каждой стороны зданія были другіе природные ручьи: одинъ главный — источникъ Авона, другой какой-нибудь рукавъ ручейка соединявшійся съ главнымъ истокомъ за двсти шаговъ ниже и за пятьдесятъ шаговъ отъ того мста, гд исскуственно отвлеченная рабочая вода опять возвращалась въ праздное лоно своей матери. Мельница и домъ были крыты соломой и очень низки. На крыш были чердаки, но такіе низенькіе, что нельзя было сказать, есть ли у нихъ стны: такъ сжаты они были покатистой кровлей. Предъ домомъ шла дорога — которая впрочемъ была ничто иное, какъ узкая тропинка. Она переходила чрезъ ручьи двумя деревянными мостами, но рка была слишкомъ широка для усилія мостостроителя и тамъ былъ бродъ съ камнями для пшеходовъ. Берега съ каждой стороны были окаймлены плакучими ивами, которыхъ свтло-зеленыя, волнистыя вершины придавали этому мсту издали видъ рощи. Предъ домомъ было маленькое крыльцо, а возл крыльца скамья съ высокой спинкой, на которой сидлъ старикъ Брэтль, когда пасторъ подошелъ къ нему. Онъ не всталъ, когда Фенуикъ подошелъ къ нему, но онъ не имлъ намренія быть невжливымъ. Онъ былъ на ногахъ почти цлый день, и почему ему не дать отдохнуть своимъ старымъ членамъ въ немногія полуденныя минуты, въ которыя онъ позволялъ себ отдыхать?

— Я думалъ, что именно теперь застану васъ безъ дла, сказалъ пасторъ.

— Конечно, мистеръ Фенуикь, отвчалъ фермеръ: — и я иногда бываю безъ дла.

— Плохая была бы ваша жизнь, да и не долгая, еслибъ вы не отдыхали. Какъ жарко идти, пшкомъ, могу васъ уврить, мистеръ Брэтль. Если такъ продолжится, я боюсь, что мн самому понадобится отдыхъ. Сэмъ здсь?

— Нтъ, мистеръ Фенуикъ, Сэма здсь нтъ.

— И врно не былъ и утромъ?

— Его нтъ здсь теперь, если онъ вамъ нуженъ.

Это старикъ сказалъ такимъ тономъ, который показывалъ, что онъ обидлся, или по-крайней-мр готовъ обидться, если ему скажутъ еще что-нибудь о сын. Пасторъ не садился, а стоялъ около отца и глядлъ на него, а мельникъ продолжалъ курить свою трубку и смотрлъ на ясное голубое небо.

— Мн нужно его, мистеръ Брэтли.

Онъ остановился и наступило молчаніе. Мельникъ курилъ трубку, но не говорилъ ни слова.

— Мн нужно его. Я боюсь, мистеръ Брэтль, что онъ идетъ не къ хорошему.

— Кто говоритъ, что къ хорошему? Я никогда этого не говорилъ. Малый былъ бы хорошъ, еслибъ другіе оставили его въ поко.

— Я знаю, что вы хотите сказать, мистеръ Брэтль.

— Я всегда говорю такъ, чтобы знали, что я говорю, мистеръ Фенуикъ. А то къ чему было бы и говорить? Еслибъ другіе не совались къ малому, онъ былъ бы малый хорошій. Но они вмшались не въ свое дло, онъ и вышелъ таковъ. Вотъ и все.

— Вы очень ко мн несправедливы, но я теперь не стану разсуждать съ вами объ этомъ. Это ни къ чему бы не повело. Я пришелъ сказать вамъ о моемъ опасеніи, что Сэмъ занимался нехорошимъ дломъ ныншнюю ночь.

— Очень можетъ статься.

— Ужъ лучше сказать вамъ правду сейчасъ. Онъ былъ у меня въ саду съ двумя мошенниками.

— И вы хотите отвести его къ судь?

— Я вовсе этого не хочу. Я скоре готовъ на вс возможныя жертвы. Я держалъ его за воротъ и отпустилъ его.

— Если онъ не могъ самъ вырваться отъ васъ, мистеръ Фенуикъ, такъ онъ мн не сынъ.

— Я былъ вооруженъ и онъ не могъ. Но что до этого за дло? Дло состоитъ вотъ чемъ: т, которые были съ нимъ, отъявленные негодяи. Былъ ли онъ дома ночью?

— Лучше спросите его мать, мистеръ Фенуикъ. Сказать по правд, я не очень люблю говорить о немъ. Мн, кажется, пора на мельницу. Теперь мн никто не помогаетъ, кром работника.

Сказавъ это, онъ всталъ и пошелъ на мельницу, даже не кивнувъ головой на прощанье.

Фенуикъ постоялъ съ минуту, смотря вслдъ старику, а потомъ пошелъ въ домъ. Онъ зналъ очень хорошо, что женщины примутъ его совсмъ не такъ, какъ мельникъ, но по этой самой причин ему будетъ трудно сообщить извстіе. Однако онъ зналъ все это прежде чмъ пришелъ. Старикъ Брэтль, разумется, будетъ молчаливъ, подозрителенъ, невжливъ. Это вошло въ натуру этого человка и передлать было нельзя. Но об женщины будутъ рады видть его, будутъ считать его посщеніе удовольствіемъ и честью, и поэтому ему казалось очень трудно сказать имъ непріятныя слова. Но непріятныя слова сказать надо. Ни долгъ, ни доброта, ни дружелюбіе не позволяли ему умолчать предъ семействомъ молодого человка о томъ, что онъ узналъ прошлую ночь. Онъ вошелъ въ домъ и повернулъ въ большую кухню налво, гд почти всегда можно было найти обихъ женщинъ. Это была просторная, квадратная, низкая комната, въ которой былъ длинный очагъ съ разными принадлежностями для варки, жаренья и печенья. Принадлежности эти были старинныя, но мистриссъ Брэтль считала ихъ гораздо удобне новомодныхъ плитъ, которыя иногда водили ее смотрть. Напротивъ очага былъ большой коверъ, безъ котораго каменный полъ былъ холоденъ и неудобенъ. На углу ковра, полуобращенное къ огню, стояло красное кресло изъ цльнаго дуба, съ потертой подушкой, на которомъ всегда сидлъ мельникъ по окончаніи дневныхъ работъ. На это кресло никто другой никогда не садился, кром Сэма, длавшаго это иногда какъ протестъ противъ отцовской власти. Когда онъ длалъ это, мать его огорчалась, а сестра послднее время стала просить его воздерживаться отъ такого святотатства. Подл кресла стоялъ круглый деревянный столикъ, на который ставился стаканъ грога, выпиваемый мельникомъ за трубкой, и свча, при свт которой, съ помощью большихъ черепаховыхъ очковъ, жена штопала чулки мужа. У нея былъ также особый стулъ въ этомъ углу, но она не пріучала себя къ такой роскоши, чтобы облокачиваться на ручки, и на ея стул не было подушки. Въ комнат были разные шкапы, столы, полки и множество блюдъ, тарелокъ и стакановъ стояло на своихъ мстахъ. Но хотя эту комнату называли кухней, и дйствительно въ ней готовилась пища для семьи, позади была другая кухня, съ большимъ котломъ и огромной печкой, никогда теперь не употреблявшимися. Необходимыя, но непривлекательныя принадлежности кухонной жизни совершались тамъ дальше отъ глазъ. Дйствительно разборчивъ былъ бы тотъ насчетъ опрятности и чистоты, кто не ршился бы ссть и отобдать за длиннымъ столомъ, на которомъ ежедневно подавался мельнику обдъ, или неохотно слъ бы у очага и прислушивался къ стуку большихъ краснаго дерева часовъ, стоявшихъ въ углу комнаты. Съ другой стороны широкаго корридора была гостиная мистриссъ Брэтль. Гостиная эта увеличивала немногія радости ея жизни, хотя очень трудно было бы сказать, какъ и почему. Она ходила туда только для того, чтобы вымести полъ и стереть пыль. Но надо предполагать, что она гордилась имть комнату съ ковромъ, съ шестью стульями, набитыми волосомъ, съ круглымъ столомъ, съ диваномъ, старымъ зеркаломъ надъ каминомъ и съ шитьемъ дочери, вставленнымъ въ рамку и висвшимъ на стн, какъ картина. Но все это должно было бы внушать ей боле сожалнія, чмъ удовольствія, потому что когда эта комната была меблирована и эти стулья, набитые волосомъ, покупались на деньги взятыя изъ ея скромнаго приданаго, безъ сомннія, она намревалась, чтобы она и ея семейство пользовались этою роскошью. Но никто ею не пользовался. День для этого никогда не наступилъ, мужъ ея никогда, ни подъ какимъ предлогомъ, не входилъ въ эту комнату. Для него, вроятно, даже въ молодости, это была женская прихоть, безполезная, но позволительная для ея счастья. Теперь дверь никогда даже не отворялась при немъ. Его послднее свиданіе съ Кэрри происходило въ этой комнат — когда онъ ее проклялъ и выгналъ, чтобы его честный домъ не осквернялся ея позоромъ.

Съ этой стороны дома былъ поперечный корридоръ, отдлявшій переднія комнаты отъ заднихъ. Въ конц корридора, окнами въ наружной части, между гостиной и передней, была комната, въ которой спали Брэтль и его жена. Тутъ родились вс дти, которыя принесли дому столько радостей и столько горя. Позади, окнами на маленькій огородъ, который назывался садомъ — и въ которомъ перемшивались капуста и смородина — была большая кладовая и комната, въ которой спала Фэнни — теперь одна, но гд прежде съ нею спали четыре сестры. Кэрри послдняя оставила ее и теперь Фэнни едва осмливалась произносить имя сестры иначе какъ вполголоса. Она могла говорить о сестр Джэй, жен достаточнаго купца желзными товарами въ Уарминстэр, но собственныя имена сестеръ не упомянулись никогда. Наверху были чердаки, въ одномъ жилъ Сэмъ, когда оставался дома, а въ другомъ деревенская двушка съ красными руками, исполнявшая черную работу на мельниц Брэтля. Когда мы скажемъ, что за мстомъ усаженномъ капустой былъ фруктовый садъ, простиравшійся до сліянія ручьевъ, то описаніе брэтлевой мельницы будетъ сдлано.

Глава VII.
ЖЕНА МЕЛЬНИКА.

Когда Фенуикъ вошелъ въ кухню, мистриссъ Брэтль сидла тамъ одна, дочь ушла распорядиться остатками и посудой отъ обда. Старушка, съ очками на носу, сидла по обыкновенію съ чулкомъ на лвой рук. На кругломъ стол лежала большая открытая Библія, а на Библіи разные шерстяные чулки и панталоны, которые, какъ казалось Фенуику, такъ же скоро рвались, какъ штопались. Библія и чулки составляли все занятіе мистриссъ Брэтль отъ обда до сна. Поутру она еще занималась стряпней, чистила картофель, приготовляла яблоки для пуддинга и заглядывала въ горшокъ, въ которомъ варилась капуста. Но ея чулки и Библія занимали вс вечера ея будничныхъ дней. По воскресеньямъ оставалась только Библія и притомъ она проводила нсколько часовъ во сн. Чрезъ воскресенье она ходила въ церковь — всегда одна. Теперь некому было провожать ее. Мужъ ея никогда не ходилъ въ церковь, а сынъ теперь отсталъ отъ хорошихъ привычекъ. Фэнни ходила поперемнно съ матерью, а также и каждое воскресенье посл обда. Въ дождливую или сухую погоду, въ бурный или солнечный день она всегда ходила, и отецъ, который былъ старый вольнодумецъ, любилъ ее за ея усердіе. Мистриссъ Брэтль была худенькая старушка, съ волосами почти блыми, скромно выглядывавшимъ изъ-подъ чистаго чепца, всегда одвалась въ платье изъ коричневой матеріи, никогда не доходившее ниже икръ. Черты ея были еще хороши, мелки, добродушны, и ни одинъ наблюдатель не могъ не замтить кротости въ ея глазахъ. Она была скромная, чистая, великодушная женщина — которую мы не назовемъ благородной дамой только потому, что она занимала такое положеніе въ жизни и штопала чулки въ кухн. Во всхъ другихъ отношеніяхъ она заслуживала это названіе.

— Я слышала вашъ голосъ съ хозяиномъ, сказала она, вставая отвчать на поклонъ пастора и положивъ сначала очки, а потомъ чулки на книгу, такъ что Библія была совершенно закрыта:— и я знала, что вы не уйдете, не сказавъ словцо старух.

— Я пришелъ больше къ вамъ сегодня, мистриссъ Брэтль.

— Въ-самомъ-дл? Вы очень добры, мистеръ Фенуикъ, въ такую жаркую погоду — и при такихъ заботахъ. Не угодно ли вамъ яблоко, мистеръ Фенуикъ? Мн нечего другого вамъ предложить, но говорятъ кварантины рдки въ ныншнемъ году,— наврно у васъ есть лучше въ пасторат.

Фенуикъ взялъ со стола большое красное яблоко и началъ его сть, увряя, что такихъ яблоковъ у нихъ нтъ. Потомъ, когда яблоко было съдено, онъ долженъ былъ начать свой разсказъ.

— Мистриссъ Брэтль, мн жаль, что я долженъ разсказать вамъ кое-что непріятное.

— Э, мистеръ Фенуикъ! дурныя извстія? Право кажется теперь для насъ остались только непріятности. Что такое, мистеръ Фенуикъ?

Тутъ онъ повторилъ вопросъ, сдланный уже мельнику о Сэм. Гд былъ Сэмъ въ прошлую ночь? Она только покачала головой. Ночевалъ онъ дома? Она опять покачала головой. Завтракалъ онъ дома?

— Нтъ, сэръ, я не видала его съ третьяго дня.

— Но какъ онъ живетъ? Отецъ врно не даетъ ему денегъ?

— Давать-то не изъ чего, мистеръ Фенуикъ. Когда онъ дома, отецъ даетъ ему кое-что кром содержанія. Только не много, сэръ. Молодымъ людямъ надо имть кое-что въ карман иногда.

— Я боюсь, что у него въ карман слишкомъ много. Я желалъ бы, чтобъ у него не было ничего, такъ что онъ долженъ былъ бы приходить домой обдать. Онъ работаетъ на мельниц?

— Иногда, сэръ, и нтъ ни одного парня во всемъ Бёльгэмптон, который могъ бы перещеголять его въ работ.

— Онъ съ отцомъ живетъ согласно?

— Иногда, сэръ, потомъ отецъ опять перестанетъ съ нимъ говорить. Хозяинъ не очень разговорчивъ на мельниц, а Сэмъ, когда здсь, работаетъ охотно. По временамъ, когда отецъ смягчается къ нему, вы, смотря на нихъ, подумали бы, что они души не чаятъ другъ въ друг. Сэмъ похожъ характеренъ на отца, мистеръ Фенуикъ, и старикъ радуется, смотря на это. Теперь къ сердцу его нтъ никого ближе бднаго Сэма.

— Будь онъ такъ честенъ, какъ отецъ, я простилъ бы ему все остальное, медленно сказалъ Фенуикъ, намекая на то, что онъ пришелъ теперь не жаловаться на небреженіе къ церкви или на небольшія неправильности въ жизни.

Невріе стараго мельника часто было предметомъ разговора между пасторомъ и мистриссъ Брэтль, такъ какъ это внушало ей много печальныхъ мыслей. Онъ, ощупью пробираясь между предметами, которыхъ едва смлъ касаться въ ея присутствіи, чтобы не показалось, что онъ опровергаетъ въ частномъ разговор то, чему учитъ публично, ловко старался уврить ее, что хотя она спасется по своей вр, но что и мужъ ея можетъ избгнуть вчнаго огня, который представлялся ей такой суровой дйствительностью, что она думала о немъ съ трепетомъ, когда слышала о нечестивости свта. Когда пасторъ Фенуикъ сдлался коротокъ на мельниц, мистриссъ Брэтль думала, что привычки ея муя:а будутъ предметомъ его негодованія, что онъ не будетъ въ состояніи не бранить, а она хорошо знала, что ея мужъ брани не вынесетъ. Постепенно она поняла, что новый пасторъ говорилъ больше о жизни, объ ея горестяхъ и порокахъ, о возможности счастья и добра, нежели о требованіяхъ религіи. Она внутренно огорчалась этимъ за себя, а можетъ быть и за него, но мало-по-малу она извлекла утшеніе, котораго не анализировала, изъ обращенія пастора съ хозяиномъ, какъ называла мужа. Она удивлялась этому, но все-таки для нея облегченіемъ было знать, что посланный Божій приходитъ къ ней и никогда не говоритъ ни слова о своемъ посланіи этому суровому властелину, котораго она такъ боялась и такъ любила, и который, какъ она хорошо знала, былъ слишкомъ упрямъ, чтобы выслушать это слово. И Фенуикъ говорилъ съ ней такъ нжно объ ея заблуждающейся, павшей дочери, никогда не называлъ се отверженницей, говорилъ о ней какъ о Кэрри, которая еще можетъ быть достойна счастья на земл и всхъ радостей въ другой жизни, что когда она думала о немъ, какъ о посланник Божіемъ, обязанность котораго провозглашать угрозы заблуждающимся людямъ, она почти пугалась. Она не могла понять его снисходительности и воздержности отъ упрековъ, но она питала какое-то смутное и безсознательное желаніе, что такъ какъ онъ никогда не изливалъ свой гнвъ на нихъ, то онъ выльетъ его на нее — на нее готовую все перенести ради нихъ такъ кротко! Если было такое желаніе, то конечно ему не сужденно было исполниться. Въ это время вошла Фэнни и присла, подавая руку пастору.

— Былъ Сэмъ дома вчерашнюю ночь, Фэннъ? спросила мать грустнымъ тономъ.

— Дома, матушка, онъ спалъ на своей постели.

— Вы это знаете наврно? спросилъ пасторъ.

— Наврно. Я слышала сегодня утромъ, какъ онъ уходилъ. Это было около пяти часовъ. Онъ говорилъ со мной и я отвчала ему.

— Что онъ говорилъ?

— Что онъ долженъ идти въ Лэвингтонъ и не вернется домой до ночи. Я сказала ему, гд онъ найдетъ хлбъ и сыръ, и онъ взялъ.

— Но вчера вечеромъ вы его не видали?

— Нтъ, сэръ. Онъ приходитъ во всякое время, когда хочетъ. Онъ оодалъ дома третьяго дня, но съ тхъ-поръ я его не видала. На мельницу онъ не ходилъ посл обда.

Тутъ Фенуикъ сталъ соображать, сколько ему сказать матери и сестр, и сколько умолчать. Онъ въ сердц не врилъ, чтобы Сэмъ Брэтль имлъ намреніе войти къ нему въ домъ и обворовать его. Но онъ думалъ, что люди, съ которыми Сэмъ знался, были воры и разбойники. Если эти люди шатались по Бёльгэмптону, то конечно онъ былъ обязанъ арестовать ихъ, если возможно, и предупредить вроятные грабежи для безопасности своихъ сосдей и своей собственной. Онъ не считалъ себя въ прав пренебрегать этою обязанностью для того, чтобы спасти Сэма Брэтля. Еслибъ онъ могъ только отвлечь Сэма отъ нихъ, убдить его своимъ краснорчіемъ, тогда можетъ быть была и надежда.

— Вы думаете, что онъ будетъ дома сегодня вечеромъ? сказалъ онъ.

— Онъ сказалъ, что будетъ, отвчала Фэнни, знавшая, что она не можетъ поручиться за слово брата.

— Если онъ придетъ, скажите ему, чтобы онъ пришелъ ко мн. Заставьте его прійти ко мн. Скажите ему, что я не сдлаю ему вреда. Богу извстно, какъ искренно я желаю сдлать ему добро!

— Мы въ этомъ уврены, сэръ, сказала мать.

— Онъ не долженъ бояться, что я буду читать ему нравоученія. Я только поговорю съ нимъ какъ съ младшимъ братомъ.

— Но что онъ такое сдлалъ, сэръ?

— Онъ не сдлалъ нцчего, сколько мн извстно. Я скажу вамъ все. Я нашелъ его въ моемъ саду около полуночи вчера. Еслибъ онъ былъ одинъ, я ничего не подумалъ бы объ этомъ. Онъ сердится на меня за то, что я говорилъ съ его отцомъ, и еслибъ я увидалъ, что онъ наполняетъ карманы моими фруктами, я сказалъ бы ему, что ему лучше прійти за ними поутру.

— Но онъ не воровалъ? спросила мать.

— Онъ не длалъ ничего, также какъ и товарищи его, но это мошенники и онъ былъ въ дурныхъ рукахъ. Онъ не могъ выбрать хуже, я подрался съ однимъ изъ нихъ и знаю наврно, что сдлалъ ему вредъ. Впрочемъ, не въ томъ дло. Я желаю только привлечь къ себ Сэма, чтобы его можно было спасти отъ такихъ товарищей. Если вы можете заставить его прійти ко мн, пришлите.

Фэнни общала, также какъ и мать, но общаніе было сдлано такимъ тономъ, который показывалъ, что ничего нельзя было ожидать отъ его исполненія. Сэмъ давно сдлался глухъ къ голосамъ женщинъ въ своей семь, а когда отецъ сердился на него, просто уходилъ и жилъ неизвстно гд и какъ. Между такими мужчинами и женщинами, какъ Брэтли, родительская власть по необходимости должна быть слабе, чмъ тхъ, которые привыкли давать и получать многое. Какое повиновеніе долженъ показывать юноша, который въ восемнадцать лтъ идетъ заработывать себ хлбъ? Какая ему нужда, что онъ не достигъ еще совершеннолтія? Онъ долженъ работать какъ совершеннолтній и цна за работу его находится въ его рукахъ. Нтъ проклятія тяжеле для бдныхъ, какъ-то, которое происходитъ отъ ранняго разрыва всхъ связей между отцами и сыновьями, между матерями и дочерьми.

Фенуикъ, выходя изъ дома мельника, увидалъ Джэкоба Брэтля у дверей мельницы. Онъ тащилъ какую-то тяжесть, преодолвая слабость своихъ лтъ силою своей энергіи. Пасторъ зналъ, что мельникъ видлъ его, но мельникъ не обратилъ на него вниманія — какъ будто самъ не желалъ быть замченнымъ — и пасторъ прошелъ. Воротившись домой, онъ отложилъ разсказъ о томъ, что случилось, до-тхъ-поръ пока останется одинъ съ женой, но вечеромъ онъ разсказалъ ей всю исторію.

— Дло въ томъ, что Сэмъ сдлается разбойникомъ, если кто-нибудь не остановитъ его.

— Разбойникомъ, Фрэнкъ?

— Кажется, онъ идетъ къ тому.

— Они приходили сюда разбойничать?

— Не думаю, чтобы онъ имлъ тогда это намреніе. Но онъ показалъ имъ дорогу сюда, а они осматривали все для своихъ цлей. Не пугайся. Съ констэблемъ и свинцовой палкой намъ бояться нечего. Я жду большой собаки, второго Бонема. Сэмъ Брэтль въ большей опасности чмъ наше серебро.

Но, несмотря на веселость своихъ словъ, викарій былъ растревоженъ и почти несчастливъ. Посл всего, что случилось съ нимъ самимъ и съ Сэмомъ Брэтлемъ — посл ихъ прежней короткости, посл рыбной ловли, которою они занимались вмст, благосклонность, которую онъ, пасторъ этого прихода, показывалъ этому мальчику, а особенно посл всего дурного, что говорили о немъ по поводу этой дружбы къ человку гораздо моложе его и гораздо ниже его званіемъ — для него было бы чрезвычайно прискорбно признать публично виновность Сэма Брэтля, и еще прискорбне, если необходимость принудитъ его предать Сэма наказанію. Фенуикъ зналъ хорошо, что въ приход многіе обвиняли его по поводу Сэма. Маркизъ Траубриджъ сказалъ нсколько словъ. Мистеръ Пёдльгэмъ сказалъ много словъ. Самъ старый мельникъ ворчалъ, даже Джильморъ выражалъ неодобреніе. Викарій изъ гордости не слушалъ никого. Теперь онъ началъ бояться, что можетъ быть поступилъ дурно, оказывая благосклонность Сэму Брэтлю.

Глава VIII.
ПОСЛДНІЙ ДЕНЬ.

Пасторъ былъ на мельниц въ субботу. Воскресенье прошло очень спокойно и Джильморъ не былъ въ пасторат. Онъ былъ въ церкви и прошелъ съ дамами къ калитк ихъ сада, но отказался отъ приглашенія мистриссъ Фенуикъ къ завтраку и боле не показывался въ этотъ день. Пасторъ послалъ сказать Фэнни Брэтль во время службы, чтобы она подождала его нсколько минутъ, и узналъ отъ нея, что Сэмъ не былъ дома прошлую ночь. Онъ узналъ также до обдни въ это утро, что рано въ субботу, вроятно около четырехъ часовъ, два человка прохали чрезъ Поль-Гинтонъ въ телег запряженной пони. Поль-Гинтонъ, или Гинтонъ Сен-Поль, какъ слдовало бы собственно называть, была большая деревня миль за шесть отъ Бёльгэмптона и на половин дороги отъ Ловингтона, куда Сэмъ отправился, какъ сказалъ сестр. Сообразивъ эти извстія, Фенуикъ нисколько не сомнвался, что два человка въ телег были т самые, которыхъ приводилъ къ нему въ садъ молодой Брэтль.

— Я только надюсь, говорилъ пасторъ:— что въ Ловингтон есть хорошій докторъ. Одному изъ господъ въ этой телег онъ непремнно былъ нуженъ.

Потомъ онъ подумалъ, что можетъ быть стоило създить въ Ловингтонъ на недлю и разузнать.

Въ среду Мэри Лаутеръ должна была воротиться въ Лорингъ. Пастору и жен его казалось, что это разстроитъ ихъ семейный бытъ. Фенуикъ ршилъ, что Мэри будетъ на всю жизнь его ближайшею сосдкой, и взялъ привычку обращаться съ нею такимъ образомъ, разсказывалъ ей о приходскихъ длахъ, какъ разсказывалъ бы жен сквайра, еслибъ жена сквайра находилась съ нимъ въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ. Теперь онъ смотрлъ на Мэри почти какъ на обманщицу. Она надула его и добилась его доврія подъ фальшивыми предлогами. Правда, она можетъ еще пріхать и занять мсто, которое онъ назначилъ ей. Онъ почти былъ увренъ, что она наконецъ это сдлаетъ, но онъ сердился на нее за то, что она не ршалась. Она возбуждаетъ между ниму безполезное безпокойство. Онъ думалъ, что за ней теперь ухаживали довольно, и не разъ говорилъ онъ жен, что она себя дурачитъ. Мистриссъ Фенуикъ не такъ строго осуждала Мэри, но тоже готова была нсколько сердиться. Она любила свою пріятельницу Мэри гораздо больше, чмъ Джильмора, но была вполн убждена, что Мэри слдовало принять предложеніе человка, который, какъ она сознавала, нравится ей — нравится во всякомъ случ на столько, что она еще не отказала ему. Вслдствіе этого, хотя Мэри узжала, они оба были съ ней довольно свирпы. Прошелъ понедльникъ также очень спокойно, Джильморъ не приходилъ, но прислалъ записку съ увдомленіемъ, что придетъ во вторникъ вечеромъ проститься съ миссъ Лаутеръ. Рано въ среду Фенуикъ долженъ былъ отвезти ее въ Уэстбёри, откуда по желзной дорог она продетъ чрезъ Чипенгэмъ и Суиндонъ въ Лорингъ. Во вторникъ утромъ она была очень грустна. Хотя знала, что ей надо ухать, она очень сожалла объ этой необходимости. Она сердилась на себя, зачмъ лучше не разузнала своихъ мыслей, и хотя она была совершенно уврена, что еслибы Джильморъ сдлалъ ей свое предложеніе въ эту минуту, она не приняла бы бы его, все-таки она находила, что она дурно длаетъ.

‘Я думаю, говорила она себ: что ни одинъ мужчина не понравится мн боле.’

Она знала хорошо, что если не будетъ въ состояніи полюбить мужчину, то не должна и выходить замужъ, но она не была уврена, не правда ли Джэнетъ, говоря ей, что она составила ошибочное понятіе о любви, какую она должна чувствовать къ человку, предложеніе котораго она ршилась принять. Можетъ быть правда, что то обожаніе, которое Джэнетъ чувствовала къ мужу, пришло бы посл брака — что это чувство возродится въ ея сердц, какъ только она сдлается женою этого человка, хозяйкой его дома, матерью его дтей, единственнымъ человческимъ существомъ, о благосостояніи котораго онъ долженъ заботиться больше всхъ другихъ. И этотъ человкъ любитъ ее. Въ этомъ она не сомнвалась. Она была несчастлива также оттого, что оскорбила своихъ друзей и заставила ихъ думать, что она не хорошо обошлась съ имъ другомъ.

— Джэнетъ, сказала она, когда он опять сидли на лугу во вторникъ посл полудня: — я почти жалю, зачмъ пріхала сюда.

— Не говорите этого, душа моя.

— Я провела здсь счастливйшіе дни моей жизни, но пріздъ мой былъ неудаченъ. Я узжаю въ немилости, я такъ сильно это чувствую.

— Какой вздоръ! какъ вы можете быть въ немилости?

— Мистеръ Фенуикъ и вы думаете, что я поступила дурно. Я это знаю и очень этимъ огорчена. Я такого высокаго мннія о немъ и считаю его такимъ добрымъ, такимъ умнымъ, такимъ опытнымъ — онъ знаетъ, какъ люди должны поступать — что не могу сомнваться въ томъ, что я поступила дурно, если онъ это думаетъ.

— Онъ только желаетъ, чтобы вы ршились выйти за достойнйшаго человка, который его другъ, и за котораго еслибъ вы вышли, вы поселились бы возл насъ. Онъ и теперь этого желаетъ такъ же какъ и я.

— Но онъ думаетъ, что я сентиментальничала, жеманилась и… и… почти обманывала. Я могу слышать это въ тон его голоса и видть въ его глазахъ. Я могу узнать это по тому, какъ онъ жметъ мн руку утромъ. Онъ такой справедливый человкъ, что я тотчасъ знаю, что у него въ мысляхъ. Я узжаю, заслуживъ его неудовольствіе, и сожалю зачмъ пріхала.

— Воротитесь женою мистера Джильмора и все его неудовольствіе исчезнетъ.

— Да, потому что онъ проститъ меня. Онъ скажетъ себ, что такъ какъ я раскаялась, то меня можно опять принять въ милость, но теперь онъ меня осуждаетъ и вы тажже.

— Если вы спрашиваете меня, Мэри, я должна сказать правду: мн кажется, вы сами себя хорошенько не понимаете.

— Положимъ, что такъ, но разв это позорно?

— Приходитъ время, когда двушка должна понимать, чего она хочетъ. Вы навлекаете на этого бднаго человка множество безполезныхъ заботъ.

— Я на столько себя понимаю, что сказала ему о моемъ нежеланіи выйти за него.

— На сколько я понимаю, Мэри, вы всегда говорили ему, чтобы онъ немножко подождалъ.

— Я никогда не просила его ждать, Джэнетъ, никогда. Это онъ хочетъ ждать, а что я могу отвчать ему на это? Все-таки я не имю намренія оправдываться. Я сама думаю, что поступила нехорошо, и жалю, зачмъ пріхала сюда. Это кажется неблагодарно, но это такъ. Ужасно чувствовать, что я заслужила неудовольствіе людей, которыхъ я люблю такъ нжно.

— Никакого неудовольствія нтъ, Мэри, вы употребили слишкомъ сильное выраженіе. Желала бы я знать, что вы будете думать обо всемъ этомъ, когда пасторъ съ женою будутъ приходить по воскресеньямъ обдать къ сквайру и его жен. Я давно ршила, что посл вечерней службы мы будемъ приходить въ Бирючины, гд за нами будутъ очень ухаживать, а вы откладываете все это до-тхъ-поръ, пока я состарюсь, изъ-за химеры. Я сержусь изъ-за нашихъ воскресныхъ обдовъ. Фло, душечка, какое у тебя лицо! Поди сюда и посиди нсколько минутъ, а то ты занеможешь.

Пока мистриссъ Фенуикъ вытирала личико двочки и приглаживала ея локоны, Мэри пошла одна въ садъ. Кругомъ сада шла широкая тропинка и Мэри два раза обошла ее, и остановились посмотрть на то мсто, откуда она свалилась въ рку. Какія безпокойства надлала она имъ всмъ! Она была вполн недовольна собою, именно потому, что попала въ т самыя затрудненія, какихъ съ раннихъ лтъ она ршилась избгать. Она имла намреніе не кокетничать, чтобы никогда не дать права ни одному мужчин и ни одной женщин называть ее кокеткою, что если любовь и мужъ встртятся ей въ жизни, она съ признательностью приметъ ихъ, а если не встртятся, то она спокойно пойдетъ своей дорогой, если возможно, не чувствуя и не выказывая безпокойства относительно того, что радость и супружеская жизнь ей не принадлежатъ. Но теперь она запуталась и не могла сказать себ, что не по своей вин. Потомъ она ршила опять, что впередъ она будетъ идти по прямому пути. Невозможно, чтобы женщина не могла избавить себя отъ затрудненій, которыя возбуждаетъ ухаживанье съ одной стороны и сомнніе съ другой, если она постоянно будетъ держаться какого-нибудь надежнаго правила. Она должна была съ самаго начала и безъ малйшей нершимости отказать Джильмору, въ этомъ она была уврена теперь. Она была виновна въ нелпости, предполагая, что если человкъ искренно привязанъ, то его слдуетъ держать въ неизвстности для его пользы. Она была виновна въ нелпости, а также и въ большой самонадянности. Теперь она не могла ничего боле длать, какъ ждать, пока получитъ отъ него извстіе — а потомъ отказать ему съ твердостью. Посл того, что случилось, она не могла пойти къ нему и объявить, что все кончено. Онъ придетъ вечеромъ и она почти была уврена, что онъ не скажетъ ни слова ей объ этомъ, если онъ скажетъ — если возобновить предложеніе — тогда она выскажется. Едвали было возможно, чтобъ онъ заговорилъ, и слдовательно безпокойство, возбужденное ею, должно остаться.

Ршившись такимъ образомъ, она прислонилась къ калитк и смотрла на кладбище, не обращая вниманія ни на могилы, ни на памятники, ни на прекрасную старую, покрытую плющомъ колокольню, не думая о мертвыхъ, лежавшихъ тутъ, и о живыхъ, молящихся тутъ, но клянясь себ, что во всю остальную жизнь она будетъ держать себя далеко отъ того, что она называла двичьей путаницей. Какъ и другія молодыя двушки, она много читала стихотвореній и романовъ, но никогда не сочувствовала молодымъ двицамъ, которыя не могли прямо дйствовать по своей любви съ начала до конца, не кокетничая, ни внутренно, ни наружно. Изъ всхъ героинь Розалинда нравилась ей боле, потому что съ первой минуты своей страсти она знала, въ чемъ состоятъ ея чувства, и искренно любила своего возлюбленнаго. Изъ всхъ двушекъ въ проз и поэзіи она находила Розалинду мене кокетливой. Она имла намреніе выйти за этого человка и никогда въ томъ не сомнвалась. Но Флора Мэк-Иворъ выводила ее изъ терпнія: двушка, которая длала и не длала, хотла и не хотла, могла и не могла, изъ всхъ кокетокъ была для нея наиболе противна! Когда она бранила себя, называя себя Флорой, не имвшей въ извиненіе ни любви, ни романизма, Фенуикъ вышелъ на кладбище съ этой стороны церкви, которая шла отъ фермы Трёмбёля.

— Какъ, Мэри! это вы такъ пристально смотрите на вашихъ отшедшихъ братьевъ?

— Я думала не о нихъ, сказала она съ улыбкой.— Мои мысли заняты моими живущими братьями.

Тутъ въ голов ея промелькнула мысль и она вдругъ приняла внезапное ршеніе.

— Мистеръ Фенуикъ, сказала она: — хотите пройтись по кладбищу со мною раза два? Я должна сказать вамъ кое-что, и теперь могу сказать это такъ хорошо.

Онъ отперъ калитку и она пришла къ нему.

— Я хочу просить у васъ прощенія и заставить васъ простить меня. Я знаю, что вы на меня сердились.

— Не то чтобы сердился — а досадовалъ. Но вы такъ искренно и мило просите у меня прощенія, что я вамъ прощу. Вотъ вамъ моя рука. Вс дурныя мысли противъ васъ выйдутъ у меня изъ головы. Мои желанія все-таки останутся при мн, но сердиться на васъ не стану.

— Вы такъ добры и такъ добросовстны! Увряю васъ, что я нахожу Джэнетъ счастливйшей женщиной на свт.

— Полноте, полноте! я не разсчитывалъ на это, когда позволилъ вамъ заманить меня сюда.

— Но это такъ. Впрочемъ, я не для этого остановила васъ, а для того, чтобы сознаться въ моей вин и просить васъ простить мн.

— Я прощаю. Если и было несогласіе между нами, то я не не стану боле считать его несогласіемъ. Но только въ одномъ отношеніи несогласіе и было.

— А вы сдлаете это для меня, мистеръ Фенуикъ? Вы скажете ему, что я имла сумасбродство сказать ему, что онъ можетъ ждать. Зачмъ ему ждать? Разумется, онъ не долженъ ждать. Скажите ему это, когда я уду, и просите его положить этому конецъ. Я не подумала хорошенько, а то не допустила бы его мучиться.

Наступило молчаніе, во время котораго они прошли до половины тропинки.

— Нтъ, Мэри, сказалъ Фенуикъ немного спустя: — я не скажу ему этого.

— Почему же, мистеръ Фенуикъ?

— Потому что изъ этого не будетъ пользы ни Джэнетъ, ни ему, ни мн, ни вамъ.

— Право будетъ польза всмъ намъ.

— Мн кажется, Мэри, что вы не совсмъ понимаете. Нтъ никого между нами, кто не желалъ бы, чтобы вы поселились здсь съ нами и сдлались настоящей бёльгэмтпонкой, какъ говорятъ въ деревн. Я желаю, чтобы вы сдлались женою моего дорогого друга и моей ближайшею сосдкой. На свт нтъ мужчины, котораго я любилъ бы боле Гэрри Джильмора, и я желаю, чтобы вы сдлались его женою. Я и себ и Джэнетъ говорилъ разъ двадцать, что рано или поздно, а это будетъ непремнно. Я сердился не за то, что вы велли ему ждать, а за то, что вы холодно не ршились принять его предложеніе тотчасъ. Вамъ надо помнить, что мы очень скоро старемся, Мэри.

Опять началась старая исторія — старая исторія, которую она слышала отъ Гэрри Джильмора, но которой никогда не ожидала услыхать отъ Фрэнка Фенуика. Вышло то, что даже онъ, Фрэнкъ Фенуикъ, велитъ ей ждать и испытать себя. Но она ршилась и даже Фрэнкъ Фенуикъ не отговоритъ ее.

— Я думала, что вы поможете мн, сказала она очень медленно.

— Помогу отъ всего сердца — вручить вамъ ключи отъ кладовыхъ бирючинскихъ, но не сдлаю ни шагу въ другую сторону. Это должно быть, Мэри, онъ такъ искренно васъ любитъ, такъ добръ, такъ достоинъ занять то мсто, котораго онъ домогается, что онъ достигнетъ своей цли. Пойдемъ домой. Помните, что мы опять съ вами заодно, что бы ни случилось. Я сознаюсь, что былъ раздосадованъ послдніе два дня — что расположеніе моего духа не согласовалось съ вашимъ завтрашнимъ отъздомъ. Я бросаю это все. Мы съ вами нжные друзья — не такъ ли?

— Надюсь, мистеръ Фенуикъ.

— Теперь между нами не будетъ никакихъ неудовольствій. Но дйствовать между вами и Гэрри, для того, чтобы разлучить васъ съ нимъ, я отказываюсь. Я увренъ, что рано или поздно онъ будетъ вашимъ мужемъ. Теперь мы пойдемъ къ Джэнетъ, которая начнетъ воображать себя Пенелопой, если мы будемъ такъ долго ее бросать.

Немедленно посл этого Мэри пошла одваться къ обду. Не ршиться ли ей уступить и надть голубыя ленты, которыя такъ нравятся ему? Она думала, что могла бы сказать ему тотчасъ, если ршится на это. Можетъ быть, это будетъ несогласно съ двическимъ достоинствомъ, но все лучше, чмъ неизвстность — чмъ мученіе для него. Она вынула голубыя ленты и пробовала представить себ, какъ она скажетъ ему. Это было совершенно невозможно. Если она это сдлаетъ, она не будетъ знать счастья въ этомъ свт и, вроятно, въ другомъ. Чтобы сдлать это, ей необходимо будетъ солгать ему.

Она сошла внизъ въ простомъ бломъ плать, безъ всякихъ лентъ, именно въ такомъ плать, которое она надла бы, еслибъ Джильморъ не былъ. За обдомъ вс были очень веселы. Фрэнкъ отдалъ повелніе, что Мэри должна быть прощена, и Джэнетъ разумется повиновалась. Обыкновенныя общественныя приличія требуютъ, чтобы хозяинъ обращался съ гостемъ вжливо — почти льстиво — и гость съ хозяиномъ также, а между тмъ какъ часто случается, что въ этой вжливости проглядываетъ ненависть, насмшка или презрніе! Какъ часто случается, что гость знаетъ, что его не любятъ, а хозяинъ, что онъ наводитъ скуку! Послдніе два дня Мэри чувствовала, что она не совсмъ пріятная гостья. Она чувствовала также, что она не можетъ устранить причинъ къ этому неудовольствію. Теперь это по-крайней-мр прошло. Обращеніе Фрэнка Фенуика съ нею никогда не было пріятне, а Джэнетъ слдовала примру своего повелителя.

Въ девятомъ часу они опять сидли на лугу, когда Гэрри Джильморъ подошелъ къ нимъ. Онъ довольно любезно поклонился Мэри Лаутеръ, но посторонній человкъ не могъ бы догадаться, что онъ въ нее влюбленъ. Онъ больше говорилъ съ Фенуикомъ, а когда пошли въ домъ пить чай, онъ не слъ на диванъ возл Мэри, но чрезъ нсколько времени онъ сказалъ то, изъ чего вс могли узнать его любовь.

— Что, вы думаете, я длалъ сегодня, Фрэнкъ?

— Надюсь, убирали хлбъ.

— Мы начинаемъ это завтра. Я не люблю быть первымъ и послднимъ въ этомъ дл.

— Лучше начать днемъ раньше, чмъ днемъ позже, Гэрри.

— Оставимъ это. Я ходилъ къ старику Брэтли.

— Что вы у него длали?

— Мн почти стыдно сказать, а между тмъ я думаю, что поступилъ какъ слдуетъ.

Говоря это, онъ взглянулъ на Мэри Лаутеръ, которая, безъ сомннія, украдкой наблюдала за каждымъ измненіемъ въ лиц его.

— Я сказалъ ему, что починю старую мельницу.

— Это для васъ, Мэри, неосторожно сказала мистриссъ Фенуикъ.

— О, нтъ! наврно мистеръ Джильморъ длаетъ это оттого, что такъ нужно сдлать.

— Не знаю нужно ли, сказалъ онъ:— я въ этомъ не увренъ. Я не получу никакихъ процентовъ съ истраченныхъ денегъ.

— Проценты еще не значатъ все, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Однако, когда строишь домъ для другихъ, то слдуетъ думать о процентахъ, сказалъ пасторъ.

— Говорятъ, что это самое красивое мсто во всемъ приход, продолжалъ Джильморъ: — и поэтому его не должно допустить до ветхости.

Джэнетъ замтила впослдствіи мужу, что Мэри Лаутеръ называла это самымъ красивымъ мстомъ во всемъ приход, но, насколько ей извстно, никто другой никогда этого не говорилъ.

— Видите ли, когда я отказывался истратить на это деньги, у старика Брэтля были свои деньги и онъ долженъ былъ это сдлать.

— Я боюсь, что теперь у него не много денегъ, сказалъ Фенуикъ.

— Я самъ этого боюсь. Ему стоила очень дорого семья. Онъ заплатилъ за двухъ сыновей, вступившихъ въ торговлю, которые умерли, потомъ нсколько лтъ сряду у него въ дом были или доктора, или похоронные подрядчики. Такъ я пошелъ сказать ему, что я сдлаю эти починки.

— Какъ онъ принялъ?

— Какъ медвдь. Онъ почти не хотлъ говорить со мною и пошелъ на мельницу, сказавъ, что я могу ршить все это съ его женой. Однако все это будетъ сдлано теперь. На будущей недл я велю сдлать смету, и полагаю, что это будетъ мн стоить двсти или триста фунтовъ. Мельница кажется еще хуже дома.

— Я такъ рада, что это будетъ сдлано, сказала Мэри.

Посл этого Джильморъ нисколько не пожаллъ о своихъ трехстахъ фунтахъ. Но онъ ни слова не сказалъ Мэри, только пожалъ ей руку на прощаньи и предоставилъ ей возможность передумать свой приговоръ въ конц назначеннаго періода.

На слдующее утро Фенуикъ повезъ ее въ маленькомъ открытомъ фаэтон на узстбёрійскую станцію.

— Вы должны къ намъ воротиться, сказала мистриссъ Фенуикъ:— и помните, съ какимъ нетерпніемъ я жду воскресныхъ обдовъ.

Мэри не сказала ни слова, но, прозжая мимо церкви, посмотрла на милую старую колокольню, говоря себ, что, по всей вроятности, она никогда не увидитъ ее боле.

— Скажу вамъ только одно, Мэри, сказалъ пасторъ, ходя съ ней взадъ и впередъ по платформ въ Уэстбёри:— вы должны помнить, что для васъ всегда будетъ домъ въ Бёльгэмптон, когда вы вздумаете пріхать туда. Я говорю теперь не о Бирючинахъ, а о пасторат.

— Какъ вы добры ко мн!

— И вы добры къ намъ. Искренніе друзья должны быть добры другъ къ другу. Богъ да благословитъ васъ, милая моя!

Оттуда она похала домой въ Лорингъ одна.

Глава IX.
МИССЪ МЭРРЭБЛЬ.

Если можно сомнваться, къ какому разряду принадлежитъ Бёльгэмптонъ и какъ его называть, то не можетъ быть никакаго сомннія въ томъ, что Лорингъ городъ. Тамъ есть рынокъ, и большая улица, и комитетъ общественнаго здравія, и Образцовый Полукругъ, и ратуша, и дв приходскихъ церкви, одна называемая церковь св. Петра въ Нижнемъ город, а другая св. Ботольфа наверху, есть Верхняя улица, Нижняя улица и разныя другія улицы. Я никогда не слыхалъ, чтобы въ Лоринг былъ мэръ, но нтъ никакого сомннія, что Лорингъ городъ. Никогда не посылалъ онъ депутатовъ въ парламентъ, разъ въ одномъ изъ многочисленныхъ биллей предложено было группировать его съ Чиренчестеромъ и Лехлэдомъ. Разумется, всмъ извстно, что это никогда не было сдлано, но слухи эти улучшили положеніе лорингтонцевъ и оправдали шуточку, которою бельгэмтпонскій пасторъ угощалъ миссъ Лаутеръ въ то время о томъ, что живая собака лучше мертваго льва.

Все модное лорингтонское общество жило разумется Наверху. Нижній городъ не хорошъ, грязенъ, посвященъ торговл и мануфактур и не иметъ ни одного порядочнаго аристократическаго дома. Былъ тамъ конечно пасторатъ, стоявшій отдльно отъ сосднихъ домовъ, за большими, высокими воротами сраго аспиднаго цвта и имвшій свой собственный садъ. Но кром пастора, который разумется не имлъ право выбирать, никто изъ значительныхъ лицъ не жилъ въ Нижнемъ город. Тамъ были три или четыре фабрики — куда и откуда два раза въ день ходили группы двушекъ въ оборванныхъ, запачканныхъ, грязныхъ платьяхъ, и эти же самыя двушки являлись по воскресеньямъ одтыя такъ великолпно, что слдовало предполагать, что промышленность въ Лоринг идетъ очень хорошо. Дурно ли, хорошо ли шла промышленность, высока или низка была зароботная плата, дешева ли была провизія, миръ или война существовали между капиталомъ и трудомъ — все-таки по воскресеньямъ виднлось великолпіе. Какое счастье для женщинъ — и для мужчинъ также, конечно — что женщины находятъ положительное удовольствіе имть и выказывать нарядныя платья! Это почти столько же смягчаетъ нравы и не допускаетъ ихъ до свирпости, какъ тщательное изученіе изящныхъ искусствъ. Въ Лоринг нравы рабочихъ были вообще хороши — что, мн кажется, въ главной степени слдуетъ приписывать воскресному великолпію.

Настоящій аристократическій лорингскій кварталъ находился въ Образцовымъ Полукруг за церковью св. Ботольфа. Весь этотъ полукругъ выстроилъ лтъ двадцать тому назадъ отецъ мистриссъ Фенуикъ, у котораго достало догадки видть, что если фабрики ростутъ въ нижнемъ город, то дома, въ которыхъ живутъ богатые люди, должны рости въ верхнемъ город. Поэтому онъ выстроилъ Образцовый Полукругъ и небольшой рядъ очень хорошенькихъ домовъ въ конц Образцоваго Полукруга, называемый Бельфурской площадью, и получилъ большія выгоды и нажилъ деньги, а теперь покоится въ склеп подъ церковью св. Ботольфа. Бёльгэмптонскій пасторатъ много обязанъ былъ своими удобствами успху Бельфура въ сооруженіи Образцоваго Полукруга. Въ Лоринг не осталось никого изъ этого семейства. Вдова ухала жить въ Торкей съ сестрою, а другая дочь вышла за знаменитаго адвоката оксфордскаго округа Куикенгэма. Куикенгэмъ и нашъ пріятель пасторъ были очень хорошими друзьями, но они видались очень рдко, Фенуикъ не часто здилъ въ Лондонъ, а Куикенгэмъ не могъ зазжать въ Бёльгэмптонскій пасторатъ, когда отправлялся по своему округу. Об сестры имли высокое мнніе о профессіи своихъ мужей, Софія Куикенгэмъ не колеблясь объявляла, что одна — жизнь, а другая — застой, а Джэнетъ Фенуикъ утверждала, что разница, по ея мннію, почти такая же, какъ между добромъ и зломъ. Он переписывались, можетъ быть, раза три въ годъ. Но бельфурская семья, такъ сказать, разошлась.

Миссъ Мэррэбль, тетка Мэри Лаутеръ, жила разумется въ Верхнемъ город, но не въ Полукруг и не на Бельфурской площади. Это была старушка съ весьма умренными средствами, братъ которой былъ ректоромъ въ церкви св. Петра, и она провела большую часть своей жизни за этими срыми воротами. Когда онъ умеръ, а она почти въ тоже время узнала, что ей необходимо взять къ себ свою племянницу Мэри, она перехала въ домикъ въ Ботольфскомъ переулк, гд могла жить прилично на триста фунтовъ въ годъ. Не слдуетъ предполагать, чтобы Ботольфскій переулокъ былъ мсто неопрятное, дурное или грязное, или даже не модное. Переулокъ былъ узкій и старый, въ которомъ жили люди порядочные задолго до существованія Полукруга или даже самого мистера Бельфура. Онъ былъ узокъ и старъ, квартиры были дешевы, и тутъ миссъ Мэррэбль имла возможность жить, а иногда приглашать знакомыхъ на чай и доставлять племянниц удобный пріютъ, не заходя за границы своего дохода. Сама миссъ Мэррэбль была очень хорошаго происхожденія, покойный сэръ Грегори Мэррэбль былъ ея дядя, но ея единственная сестра вышла за капитана Лаутера, мать котораго была двоюродною сестрой графа Пернуинклю, и поэтому миссъ Мэррэбль имла очень высокое мнніе о хорошемъ происхожденіи. Она принадлежала къ числу тхъ женщинъ — весьма немногихъ — которыя въ глубин сердца думаютъ, что деньги не даютъ права на общественное отличіе, какъ ни велики были бы деньги и какъ ни незапятнанъ былъ бы ихъ источникъ. Она была совершенно убждена въ преимуществахъ званія и также мало сомнвалась въ своемъ прав выйти изъ комнаты прежде жены милліонера, какъ и въ прав того милліонера тратить свои гинеи какъ ему угодно. Она всегда называла стряпчаго въ письм ‘мистеръ’ и поднимала брови, когда ей длали замчаніе объ этомъ, и объясняла, что стряпчій не эсквайръ. Она думала, что сынъ джентльмэна, если желаетъ поддержать свое званіе, долженъ сдлаться пасторомъ, адвокаломъ, военнымъ или морякомъ. Это были профессіи джентльмэновскія. Она не говорила, что докторъ или хирургъ не джентльмэны, но не приписывала медицин тхъ преимуществъ, какія въ ея глазахъ принадлежали юридической и духовной карьер. Она нсколько сомнвалась и насчетъ гражданской и инженерной службы, но нисколько не сомнвалась въ томъ, что когда человкъ занялся ремесломъ или торговлею у кого бы то мы было, онъ выбралъ занятіе не джентльмэна: Онъ могъ быть очень достоинъ уваженія и, можетъ быть, ему необходимо было этимъ заняться, но пивовары, банкиры и купцы были не джентльмэны, и свтъ по теоріи миссъ Мэррэбль совратился съ пути, потому что люди забывали раздляющія ихъ границы.

Относительно самой миссъ Мэррэбль никто не могъ сомнваться, что она женщина благороднаго происхожденія, это было видно въ каждой ея черт. Она была маленькая и премиленькая старушка. Даже теперь, въ семьдесятъ лтъ, она была такъ хороша, что на нее пріятно было смотрть. Руки ея и ноги были чрезвычайно изящны и она очень ими гордилась. Накладныхъ волосъ она не носила и ея собственныя сдые волосы, которые она показывала очень мало, были всегда прекрасно причесаны. Чепцы ея были совершенствомъ. Зеленые глаза блестящи и зорки и какъ будто говорили, что она уметъ заботиться о себ. Ротъ, носъ, подбородокъ были прекрасно очерчены, малы, красивы и соразмрны, не расползались, по лицу, какъ рты и подбородки нкоторыхъ старыхъ — да и молодыхъ также дамъ. Еслибъ она не лишилась зубовъ, она не казалась бы старухою. Здоровье ея было превосходно. Она сама говаривала, что не была больна ни одного дня. Одвалась она чрезвычайно старательно, всегда выходила къ завтраку въ шелковомъ плать, переодвалась три раза въ день и по утрамъ выходила въ плать, которое называла мериносовымъ. Но у ней платья какъ будто никогда не изнашивались. Движенія ея были такъ легки и изящны, что лоскъ на ея платьяхъ всегда оставался, когда платья другихъ женщинъ давно изорвались бы въ лохмотья. По вечерамъ ее никогда не видали безъ перчатокъ, и перчатки ея всегда были чисты и по наружности новы. Она бывала въ церкви по воскресеньямъ одинъ разъ зимою и два раза лтомъ, и каждый день посвящала очень короткое время чтенію Библіи, но въ Лоринг она не считалась между религіозными людьми. Нкоторые говорили даже, что она была очень суетна и что въ молодости ей слдовало бы читать другія книги, а не т, которыя ежедневно были въ ея рукахъ. Попе, Драйденъ, Свифтъ, Коули, Фильдингъ, Ричардсонъ и Гольдсмитъ были ея любимые авторы. Она читала новые романы, выходившіе въ свтъ, но всегда съ критическими сравненіями невыгодными для нихъ. Фильдингъ, говорила она, описывалъ жизнь какъ она есть, между тмъ какъ Диккенсъ создавалъ такую жизнь, какая не существовала и не могла существовать никогда. Паосъ Эсмонда былъ очень хорошъ, но лэди Кэстльмэнъ ничего не значила въ сравненіи съ Кларисой Гарлоу. Въ элегіи Теннисонъ былъ приторенъ, у него не было ни здраваго смысла, ни остроумія, ни, какъ она увряла, для ея слуха мелодическаго стиха Попе. Вс поэты настоящаго столтія, по ея увренію, взятые вмст, не умли бы написать ‘Похищенный локонъ’. Какъ она ни была миловидна, мала, изящна, мн кажется, она любила литературу немножко сильную. Это врно, что въ шкапу на верху у нея были романы Смоллета, и говорили, будто ее застали читающую одну изъ комедій Вичерли.

Самая сильная черта въ ея характер было презрніе къ деньгамъ. Не то чтобы она не любила ихъ или отказалась отъ лишней сотни, еслибъ кто-нибудь оставилъ ей такое прибавленіе къ доходу, но въ сущности она никогда не измряла себя или другихъ по состоянію. Для себя она была такая же знатная дама, когда ла холодную баранину или крошечную рыбку, какъ еслибъ сидла за самымъ великолпнымъ пиромъ. Она не стыдилась выказывать экономію ни предъ своими двумя служанками, ни предъ кмъ бы то ни было на свт. Она любила чай и лтомъ могла имть сливокъ на два пенса, но когда сливки длались дороги, она берегла деньги и покупала на пенни молока. Она пила дв рюмки марсалы каждый день и прямо говорила, что хересъ ей не по средствамъ. Но когда она приглашала знакомыхъ на чай, что случалось можетъ быть разъ семь въ годъ, хересъ съ кэками всегда обносили кругомъ передъ отъздомъ гостей. Въ нкоторыхъ вещахъ она была расточительна. Когда вызжала, она никогда не брала простой извощичьей кареты, а платила восемнадцать лишнихъ пенсовъ за коляску изъ гостинницы Драконъ. А когда Мэри Лаутеръ — у которой было только пятьдесятъ футовъ своихъ собственныхъ на одежду и карманныя деньги — хала въ Бёльгэмптонъ, миссъ Мэррэбль даже предложила ей взять съ собою горничную. Мэри, разумется, не хотла объ этомъ слышать и сказала, что ей также мало могло прійти въ голову это, какъ и мысль взять съ собою весь домъ, но миссъ Мэррэбль думала, что для двушки такого хорошаго происхожденія, какъ миссъ Лаутеръ, не хорошо хать въ гости безъ горничной. Сама она очень рдко вызжала изъ Лоринга, потому что не имла на это средствъ, но когда два лта тому назадъ здила на дв недли въ Уэстон-сёпер-Мэръ, она брала съ собою одну изъ горничныхъ.

Миссъ Мэррэбль слышала много о Джильмор. Мэри не имла желанія имть секреты отъ тетки и ея продолжительное отсутствіе — гораздо боле продолжительное, чмъ предполагалось — едвали было бы дозволено безъ основательной причины. Много было переписки по этому поводу не только между Мэри и теткой, но и между мистриссъ Фенуикъ и ея старой пріятельницей миссъ Мэррэбль. Разумется, въ этихъ послднихъ письмахъ громко воспвались похвалы Джильмору, и миссъ Мэррэбль стала принадлежать къ джильморовской партіи. Она желала, чтобъ ея племянница вышла замужъ, но не иначе, какъ за джентльмэна. Она предпочла бы видть Мэри старой двой, чмъ видть, какъ она выходитъ за человка запятнаннаго торговлей. А положеніе Джильмора миссъ Мэррэбль считала лучшимъ въ Англіи. Онъ былъ помщикъ, жилъ на своей собственной земл, мировой судья, и отецъ его, и ддъ, и праддъ занимали такое же положеніе. Такой бракъ для Мэри будетъ совершенно приличенъ, а въ ныншнее время такъ часто слышишь о двушкахъ, вступающихъ въ браки — она не скажетъ неприличные, но несоотвтственные въ ея глазахъ. По ея мннію, Джильморъ занималъ именно такое положеніе, которое давало право джентльмэну предложить руку такой двиц, какъ Мэри Лаутеръ.

— Да, душа моя, я рада, что ты воротилась. Разумется, мн было немножко скучно, но я переношу эти вещи лучше многихъ. Слава Богу, зрніе у меня хорошее.

— У васъ видъ такой здоровый, тетушка Сэра.

— Я здорова. Я не знаю, какъ это другія женщины такъ много хвораютъ, но ко мн Господь былъ очень добръ.

— И вы такая хорошенькая, сказала Мэри, цлуя ее.

— Душа моя, очень жаль, что ты не молодой джентльмэнъ.

— Вы такъ свжи и милы, тетушка. Я желала бы всегда имть такой видъ, какъ у васъ.

— Что сказалъ бы мистеръ Джильморъ?

— О! мистеръ Джильморъ, мистеръ Джильморъ, мистеръ Джильморъ! Мн такъ надолъ мистеръ Джильморъ.

— Онъ надолъ, Мэри?

— То-есть, я сама себ надола изъ-за него — вотъ что я хочу сказать. Онъ поступалъ всегда хорошо, а я не уврена, поступала ли я такъ же. Онъ совершенный джентльмэнь. Но я никогда не буду мистриссъ Джильморъ, тетушка Сэра.

— Джэнетъ думаетъ, что ты будешь.

— Джэнетъ ошибается. Но, милая тетушка, не будемъ теперь говорить объ этомъ. Разумется, вы все узнаете современемъ, но теперь мн это надоло. Посмотримъ, какія у васъ новыя книги. ‘Литая сталь’. Неужели вы дошли уже до этого?

— Я этого читать не стану.

— А я прочту, тетушка. Пусть эти книги останутся еще дня два. Я люблю Фенуиковъ очень, очень, обоихъ. Они почти, если не совсмъ, совершенны. А все-таки я рада, что опять дома.

Глава X.
СОБАКИ НЕЛЬЗЯ ДОСТАТЬ.

Фенуикъ намревался воротиться домой чрезъ Ловингтонъ, когда отвезъ миссъ Лаутеръ въ Уэстбёри, чтобы навести справки о человк съ поврежденнымъ плечомъ, но разстояніе показалось ему слишкомъ велико и онъ оставилъ свое намреніе. Посл этого у него не было ни одного свободнаго дня до половины слдующей недли, такъ что прошли почти дв недли посл маленькой сцены въ саду пастората, прежде чмъ онъ отправился къ лэвингтонскимъ констэблю и доктору. Отъ послдняго онъ не могъ узнать ничего. Къ нему не приходилъ такой больной. Но констэбль, хотя не видалъ этихъ двухъ человкъ, однако слышалъ о нихъ. Одинъ прежде часто бывалъ въ Лэвингтон, его звали Бёрроусъ, но вообще онъ былъ извстенъ какъ Джэкъ Точильщикъ, онъ перебывалъ въ каждой тюрьм Уильтшира и Сомерсетшира, но — какъ говорилъ констэбль — не удостаивалъ своимъ посщеніемъ Лэвингтонъ уже два года до этого послдняго появленія. Его видли тамъ вмст съ другимъ человкомъ, и они оба находились въ такомъ положеніи, въ какомъ не занимаются работою. Онъ ночевалъ въ кабак, а потомъ отправился дале. Онъ жаловался, что упалъ съ телеги и ушибся, такъ что все тло у него посинло, но, повидимому, сломанныхъ костей у него не было. Фенуикъ изъ этого почти былъ убжденъ, что Джэкъ Точильщикъ былъ тотъ человкъ, съ кмъ онъ имлъ схватку, и что спина Точильщика выдержала ударъ свинцовой палки. О товарищахъ Точильщика ничего нельзя было узнать. Люди эти отправились изъ Лэвингтона по дорог въ Дэвизъ и больше ничего о нихъ не былъ извстно. Когда пасторъ шепотомъ произнесъ имя Сэма Брэтля, констэбль покачалъ головой. Онъ зналъ хорошо старика Джэкоба Брэтля. По мннію констэбля, старый Брэтль былъ очень почтенный человкъ. Однако констэбль покачалъ головой, когда было упомянуто имя Сэма Брэтля. Узнавъ все это, пасторъ похалъ домой.

Спустя два дня посл этого, въ пятницу, Фенуикъ сидлъ посл завтрака въ своемъ кабинет, приготовляя проповдь къ воскресенью, когда ему сказали, что старая мистриссъ Брэтль желаетъ видть его. Онъ немедленно всталъ и нашелъ свою жену сидвшею съ женой мельника въ зал. Мистриссъ Брэтль не часто приходила въ пасторатъ, но когда она приходила, съ нею обращались съ большимъ уваженіемъ. Былъ августъ и погода еще жаркая, а она пришла пшкомъ и устала. Ей подали вина съ бисквитами, попросили ссть и заговорили о постороннихъ предметахъ, прежде чмъ она пошла въ кабинетъ и начала разсказывать исторію, которая привела ее такъ далеко. И предметъ къ разговору былъ самый привлекательный. Мельница и домъ должны были поправляться по приказанію землевладльца. Мистриссъ Брэтль нсколько пугалась предстоящихъ хлопотъ. Мельница простояла бы, пока они живы, думала она, а что будетъ посл нихъ — она не знала. Можетъ быть, посл Сэмъ получитъ мельницу. Но хлопоты, которыхъ надлаютъ работники, будутъ безконечны. Какъ они будутъ жить пока и куда они пойдутъ? Скоро оказалась однако, что все это было уже устроено. Разумется, работа на мельниц должна быть остановлена на мсяцъ или недль на шесть.

— Хозяинъ говоритъ, сэръ, что молотьбы не будемъ пожалуй до зимы.

Но мельницу надо было прежде поправить, а потомъ, когда сдлается ршительно необходимо ломать домъ, тогда они переберутся въ большую комнату на мельниц, пока мебель можно будетъ опять отнести назадъ. Мистриссъ Фенуикъ добродушно предложила помстить мистриссъ Брэтль и Фэнни въ пасторат, но старушка отказалась съ большими изъявленіями признательности. Она еще никогда не оставляла старика и не оставитъ его теперь. Погода еще стоитъ теплая и она думала, что они помстятся какъ-нибудь. Въ это время вино было выпито и пасторъ, заботясь о своей проповди, повелъ гостью въ кабинетъ. Она пришла сказать, что наконецъ Сэмъ воротился домой.

— Зачмъ вы не привели его съ собою, мистриссъ Брэтль?

Хорошъ вопросъ старушк, которая не имла надъ сыномъ ршительно никакой власти! Сэмъ такъ отбился отъ рукъ, что почти не слушалъ отца, человка очень способнаго поддержать власть, и такъ же мало послушался бы матери, какъ и свистящаго втра.

— Я просила его прійти не со мною, а одному, мистеръ Фенуикъ, но онъ сказалъ, что вы знаете, гд его найти, если онъ вамъ нуженъ.

— А я именно этого и не знаю. Однако, если онъ теперь дома, я къ нему пойду. Было бы лучше, еслибъ онъ пришелъ ко мн.

— Я ему это говорила, мистеръ Фенуикъ, право говорила.

— Это все-равно. Я пойду къ нему, только не сегодня, такъ какъ я общалъ отвезти жену въ Чарликотсъ. Но я приду тотчасъ посл завтрака завтра. Вы думаете, онъ еще будетъ дома?

— Наврно, мистеръ Фенуикъ. Они съ отцемъ опять въ ладахъ, такъ что пріятно смотрть. Отецъ никого не любилъ такъ, какъ его… только одну…

Тутъ бдная женщина залилась слезами и закрыла лицо носовымъ платкомъ.

— Онъ и въ половину такъ не дорожитъ моею Фэнъ, въ которой нтъ ни одного недостатка.

— Если Сэмъ будетъ продолжать вести себя такимъ образомъ, то ему будетъ хорошо.

— Онъ очень занялся починками, мистеръ Фенуикъ. Онъ ходитъ везд, присматриваетъ за всмъ, отецъ говоритъ, что онъ такъ хорошо понимаетъ все, онъ думаетъ, что мальчикъ могъ бы сдлать это все изъ своей головы. Отецъ всегда любилъ сильныхъ и умныхъ людей.

— Можетъ быть, рабочимъ сквайра это не понравится. Мичель этимъ занимается?

— Это длается не такъ, мистеръ Фенуикъ. Сквайръ назначилъ двсти фунтовъ, сдлаетъ это отецъ. Конечно, мистеръ Мичель посмотритъ, чтобы все было сдлано какъ слдуетъ.

— А теперь скажите мн, мистриссъ Брэтль, гд былъ Сэмъ все это время?

— Вотъ этого-то я и не могу сказать вамъ, мистеръ Фенуикъ.

— Вашъ мужъ врно спрашивалъ его?

— Можетъ быть, и спрашивалъ, только онъ мн не сказалъ, мистеръ Фенуикъ. Я не люблю вмшиваться между ними, точно будто ревную или подозрваю. Наша Фэнь говоритъ, что онъ работалъ гд-то около Ловингтона, но я не знаю, какъ она можетъ это знать.

— Въ приличномъ вид воротился онъ домой?

— Не въ худомъ, мистеръ Фенуикъ. Онъ всегда уметъ казаться приличнымъ — не правда ли, сэръ?

— Были у него деньги?

— Немного было, потому что, когда онъ работалъ, таская бревна, какъ будто ничмъ другимъ не могъ достать себ хлбъ, онъ послалъ мальчика за пивомъ, и я видла, какъ онъ далъ ему деньги.

— Мн это жаль. Я желалъ бы, чтобъ онъ возвращался безъ копейки, голодный какъ волкъ и въ оборванномъ плать, чтобы попробовалъ вс непріятности бродячей жизни.

— Какъ блудный сынъ, мистеръ Фенуикъ?

— Именно, какъ блудный сынъ. Онъ не вернулся бы къ отцу, еслибъ его пороки не принудили его жить со свиньями.

Видя слезы, струившіяся по щекамъ бдной матери, онъ прибавилъ боле ласковымъ голосомъ:

— Можетъ быть, и теперь все будетъ хорошо. По-крайней-мр, мы будемъ такъ надяться и завтра я приду съ нимъ повидаться. Вамъ не надо говорить ему, что я приду, если онъ не спроситъ, гд вы были.

Тутъ мистеръ Брэтль простилась и пасторъ кончилъ свою проповдь.

Въ этотъ день онъ повезъ жену къ знакомымъ въ Чарликотсъ и дорогою туда и обратно они не могли удержаться, чтобы не говорить о Брэтляхъ. Во-первыхъ, Фенуикъ думалъ, что Джильморъ длаетъ дурно, не производя самъ починокъ на мельник.

— Разумется, онъ увидалъ бы, на что будутъ истрачены деньги, и безъ сомннія такимъ образомъ работа обошлась бы ему на двадцать или на тридцать фунтовъ дешевле, но Брэтли недостаточно заинтересованы этимъ мстомъ, чтобы поручать имъ это дло.

— Врно старику такъ хотлось.

— Старику не слдовало дозволять поступать по-своему. Я ужасно безпокоюсь о Сэм, какъ я ни люблю его — или по-крайней-мр любилъ — я боюсь, что онъ длается, а можетъ быть уже и сдлался негодяемъ. Что эти два человка были воры — это такъ же врно, какъ и то, что ты здсь сидишь, и я не сомнваюсь, что онъ былъ съ ними въ Лэвингтон или въ Дэвиз гд-нибудь поблизости.

— Но можетъ быть онъ неучаствовалъ бы съ ними въ длахъ такого рода?

— Человкъ узнается по своимъ товарищамъ. Я не поврилъ бы этому, еслибъ не увидалъ его съ этими людьми и не прослдилъ ихъ вмст. Видишь, человкъ, котораго называютъ Точильщикомъ, именно тотъ, кого я ударилъ. Я узналъ, что онъ былъ въ Лэвингтон и тамъ жаловался на боль во всемъ тл. Я этому не удивляюсь. Онъ, должно быть, созданъ какъ лошадь, если только чувствуетъ боль. Ну, этотъ человкъ и Сэмъ были вмст въ нашемъ саду.

— Дай ему возможность оправдаться, Фрэнкъ.

— Разумется, я дамъ ему возможность. Я дамъ ему всякую возможность. Я сдлаю все, чтобы спасти его — но не могу не знать того, что я знаю.

Онъ не выставлялъ передъ женою опасности, которой подвергался пасторатъ отъ воровъ, но не могъ не чувствовать, что опасность была. Жена его привезла съ собою между другими принадлежностями въ хозяйств значительное количество прекраснаго серебра, можетъ быть больше, чмъ обыкновенно находится въ деревенскихъ пасторатахъ, и безъ сомннія, это обстоятельство было извстно, по-крайней-мр, Сэму Брэтлю. Еслибъ воры просто намревались обокрасть садъ, они не подвергались бы риску подходить такъ близко къ окнамъ дома. Но конечно справедливо было и то, что не Сэмъ показалъ имъ дорогу. Пасторъ не зналъ, что ему думать объ этомъ, но ясно было то, что онъ долженъ остерегаться.

Въ этотъ самый вечеръ прошелъ онъ чрезъ кладбище къ своему сосду фермеру. Осторожно высматривая собаку, онъ остановился, прислонясь къ калитк фермы. Бонема не было ни видно, ни слышно, и Фенуикъ вошелъ въ калитку и прошелъ къ задней двери, единственному входу и выходу, который употреблялся. Была передняя дверь, отворявшаяся въ маленькій запущенный садъ, но она была все-равно что стна. Когда онъ постучался въ заднюю дверь, ее отворилъ самъ фермеръ. Фенуикъ пришелъ узнать, досталъ ли его пріятель — какъ онъ почти общалъ — собрата Бонема, который отличался весьма задорливымъ характеромъ во время ночного караула.

— Нельзя, пасторъ.

— Почему же, мистеръ Трёмбёль?

— Потому что много говорятъ о ворахъ въ здшнихъ мстахъ и никто не хочетъ разстаться съ такимъ другомъ. У мистера Крикли въ Имбер есть другая большая собака, эта, правда, настоящій бульдогъ, но онъ говоритъ, что Крёнчемь лучше бульдога, и не хочетъ его отдать ни за какія деньги. Я также не отдамъ Бонема ни за что.

Тутъ Фенуикъ воротился въ пасторатъ и почти готовъ былъ думать, что такъ какъ Крёнчема нельзя достать, то онъ долженъ сидть по ночамъ и самъ приглядывать за серебромъ.

Глава XI.
НЕ БОЙТЕСЬ ЗА МЕНЯ.

На слдующее утро Фенуикъ пошелъ на мельницу. Вдоль рки шла тропинка, онъ по ней и пошелъ. Онъ проходилъ мимо разныхъ мстъ и думалъ о форели, которую онъ ловилъ тутъ или желалъ поймать, и думалъ также, какъ часто Сэмъ Брэтль находился съ нимъ, когда онъ тутъ стоялъ и осторожно закидывалъ удочку. Тогда Сэмъ очень его любилъ, считалъ большой для себя честью позволеніе удить рыбу съ пасторомъ и былъ довольно послушенъ. Теперь Сэмъ не хочетъ даже прійти въ пасторатъ, когда его приглашаютъ. Боле года посл окончанія этихъ дружескихъ отношеній пасторъ поступалъ ласково и почти съ любовью съ юношей. Онъ заступался предъ сквайромъ, когда Сэма обвинили въ браконьерств — заступался предъ старымъ мельникомъ, когда Сэмъ провинялся дома — и даже заступался предъ констэблемъ, когда разнеслись слухи о проступкахъ значительне этихъ. Потомъ насталъ случай, когда Фенуикъ сказалъ отцу, что если сынъ не перемнитъ своего поведенія, то это кончится дурно, и отецъ и сынъ, оба приняли это за обиду. Отецъ сказалъ пастору въ глаза, что онъ совратилъ его сына съ пути, и сынъ въ отмщеніе привелъ воровъ къ дому своего стараго друга.

— Слдуетъ длать это не для благодарности, сказалъ себ Фенуикъ, нсколько раздраженный этими мыслями: — я не брошу его, пока могу, хотя для старухи и для бдной двушки, которую мы такъ любили.

Тутъ онъ подумалъ о чистомъ, нжномъ, молоденькомъ голос, такъ хорошо извстномъ въ его деревенскомъ хор, и о густыхъ кудряхъ, на которыя ему такъ пріятно было смотрть. Весело ему было имть въ церкви такую двушку, какъ Кэрри Брэтль, а теперь Кэрри Брэтль исчезла совсмъ и, вроятно, никогда боле не появится въ церкв. Брэтли много страдали и онъ будетъ имть съ ними терпніе, хотя бы это было тяжело.

Стукъ работниковъ уже слышался, какъ онъ подходилъ къ мельниц. Работники снимали солому съ крыши, а телеги и лошади привозили известь, кирпичъ, лсъ и. увозили старый мусоръ. Быстро переходя по скользкимъ камнямъ, онъ увидалъ Джэкоба Брэтля, стоявшаго предъ мельницей и смотрвшаго на нее, засунувъ руки въ карманы. Онъ былъ слишкомъ старъ, чтобы исполнять такую работу — работу, къ которой онъ не привыкъ — и смотрлъ грустно и печально, какъ будто это было дло разрушенія, а не возобновленія.

— Скоро вы устроитесь здсь щегольски, мистеръ Брэтль, сказалъ пасторъ.

— Ужъ не знаю, щегольски ли, мистеръ Фенуикъ. Старая мельница почти валилась — но все-таки, я думаю, простояла бы на мой вкъ. Еслибъ сквайръ сдлалъ это пятнадцать лтъ тому назадъ, я поблагодарилъ бы его, но теперь не знаю, что мн сказать, и въ такое время года, именно когда скоро настанетъ новый помолъ. Еслибъ сквайръ подумалъ объ этомъ въ іюн! Но всегда все идетъ наперекоръ.

Посл этихъ словъ, произнесенныхъ тихимъ, лнивымъ голосомъ, мельникъ ушелъ въ домъ.

Позади мельницы, на длинномъ, высунувшемся бревн, среди пыли и грязи, Фенункъ увидалъ Сэма Брэтля, помогавшаго со всею энергіею молодости ломать крышу. Онъ тотчасъ примтилъ, что Сэмъ увидалъ его, но молодой человкъ немедленно отвернулся и продолжалъ свою работу. Пасторъ не сейчасъ заговорилъ, но перешагнулъ чрезъ развалины, окружавшія его, прямо къ бревну. Тутъ онъ позвалъ Сэма и тотъ принужденъ былъ отвчать.

— Да, мистеръ Фенуикъ, я здсь — за работой, какъ вы видите.

— Вижу и желаю вамъ счастливо кончить ваше дло. Подарите мн десять минутъ и подите сюда поговорить со мною.

— Я теперь такъ занятъ своей работой, мистеръ Фенуикъ, что желаю продолжать, если вы мн позволите.

Но Фенуикъ, которому было такъ трудно добраться до молодого человка, не хотлъ пропустить случая.

— Оставьте вашу работу на четверть часа, сказалъ онъ: — я пришелъ сюда нарочно, чтобы застать васъ, и долженъ съ вами говорить.

— Должны? сказалъ Сэмъ, сердито посмотрвъ на пастора.

— Да — долженъ. Не дурачьтесь. Вы знаете, что я не желаю сдлать вамъ вредъ. Вы не такой трусъ, чтобы бояться говорить со мной.

— Боюсь! кто говоритъ, что я боюсь? Постойте, мистеръ Фенуикъ, я приду къ вамъ, хотя я думаю изъ этого выйдетъ мало толку.

Онъ медленно слзъ съ бревна и прошелъ сквозь внутренность зданія.

— Что такое, мистеръ Фенуикъ? Вотъ я здсь. Я ни крошечки васъ не боюсь.

— Гд вы были послднія дв недли, Сэмъ?

— По какому праву спрашиваете вы меня, мистеръ Фенуикъ?

— По праву старой дружбы, а можетъ быть и по воспоминанію о послднемъ мст, въ которомъ я видлъ васъ. Что сдлалось съ этимъ Бёрроусомъ?

— Съ какимъ Бёрроусомъ?

— Джэкомъ Точильщикомъ, котораго я ударилъ въ ту ночь, когда захватилъ васъ. Неужели вы думаете, что вы поступаете хорошо, забравшись ко мн въ садъ въ полночь съ этимъ человкомъ, съ однимъ изъ самыхъ извстныхъ негодяевъ въ графств? Знаете ли вы, что я могъ бы васъ арестовать и тотчасъ отправить въ тюрьму?

— Я знаю, что вы не могли сдлать ничего подобнаго.

— Вы знаете, Сэмъ, что я не желаю этого сдлать, что ничего не могло бы огорчить меня боле. Но вы должны чувствовать, что если мы услышимъ теперь о какомъ-нибудь воровств въ графств, мы не можемъ — по-крайней-мр я не могу — не подумать о васъ. А мн говорили, что воровство будетъ, Сэмъ. Замшаны ли вы въ этомъ дл?

— Нтъ, не замшанъ, угрюмо сказалъ Сэмъ.

— Хотите вы сказать мн, зачмъ вы были въ моемъ саду и зачмъ эти люди были вмст съ вами?

— Мы ходили по кладбищу, калитка была отперта, мы вошли — вотъ и все. Еслибъ мы замышляли что-нибудь непригодное, мы пришли бы не такъ и не въ такое время. Еще не было и полночи, мистеръ Фенуикъ.

— Но зачмъ съ вами былъ такой человкъ, какъ Бёрроусъ? неужели вы находите его приличнымъ для себя товарищемъ, Сэмъ?

— Я полагаю, всякій можетъ самъ выбирать себ товарища, мистеръ Фенуикъ.

— Да, можетъ, и попадетъ на вислицу, потому что выберетъ себ такого, какого выбрали вы.

— Очень хорошо, если это все, что вы хотли мн сказать, я пойду опять работать.

— Постойте на минуту, Сэмъ, это еще не все. Я поймалъ васъ намедни тамъ, гд вамъ не слдовало быть, и для вашего отца и для вашей матери, и по старой памяти отпустилъ васъ. Можетъ быть, я поступилъ не хорошо, но я не имю намренія колоть вамъ этимъ глаза.

— Но вы безпрестанно колете.

— Я не дамъ этому длу дальнйшій ходъ.

— Никакого хода нельзя дать, мистеръ Фенуикъ.

— Но я вижу, что вы хотите идти мн наперекоръ, и считаю себя обязаннымъ сказать вамъ, что я приглядываю за вами.

— Не бойтесь за меня, мистеръ Фенуикъ.

— Но если я услышу, что эти. негодяи Бёрроусъ и тотъ другой опять появятся сюда, я дамъ знать полиціи, что они ваши помощники, я еще не такъ дурно думаю о васъ, Сэмъ, и не полагаю, чтобы вы огорчили старика-отца и довели его до могилы, сдлавшись воромъ и разбойникомъ, но когда я слышу, что вы отлучаетесь отъ дома и никто не знаетъ куда, и узнаю, что вы живете безъ приличнаго занятія и таскаетесь по ночамъ съ ворами и злодями, я не могу не бояться. Знаете ли, что сквайръ узналъ васъ въ ту ночь такъ же, какъ и я?

— Мн нтъ никакого дла до сквайра, и если вы кончили теперь, мистеръ Фенуикъ, я пойду работать.

Говоря такимъ образомъ, Сэмъ воротился опять на крышу, но разстроенный пасторъ прошелъ къ передней части строенія. Онъ имлъ намреніе не видться ни съ кмъ изъ семьи, но когда онъ переходилъ по мостику, намреваясь воротиться домой чрезъ Бирючины, его остановила Фэнни Брэтль.

— Я надюсь, что теперь все пойдетъ хорошо, мистеръ Фенуикъ, сказала двушка.

— И я также надюсь, Фэнни. Но вы съ матерью должны за нимъ присматривать, такъ чтобы онъ зналъ, что за его поступками примчаютъ. Я думаю, что все будетъ идти хорошо, пока его занимаютъ эти перемны, но ничего не можетъ быть хуже того, чтобы онъ выходилъ изъ дома по ночамъ и не зналъ, что это извстно. Лучше всегда спрашивать его, хотя бы онъ и сердился. Скажите вашей матери, что я это говорю.

Глава XII.
БОНЕМЪ И ЕГО ХОЗЯИНЪ.

Съ мельницы Фенуикъ пошелъ къ сквайру и въ противорчіе, такъ сказать, всмъ непріятнымъ вещамъ, какія онъ насказалъ Сэму Брэтлю, говорилъ съ хозяиномъ мельника въ пользу молодого человка. По-крайней-мр теперь онъ прилежно работалъ и, повидимому, имлъ наклонность не оставлять работы. И въ немъ была какая-то независимость, которая довольно нравилась пастору, даже когда онъ оскорблялся ею. Джильморъ нисколько не соглашался съ своимъ другомъ.

— Что онъ длалъ въ вашемъ саду? Зачмъ онъ прятался за заборомъ Трёмбёля? Когда я вижу людей, прячущихся въ канавахъ по ночамъ, я не предполагаю, чтобы они занимались хорошимъ дломъ.

Фенуикъ неловко извинялъ даже и эти проступки, можетъ быть, Сэмъ не зналъ виновности людей, съ которыми онъ сошелся, и пришелъ въ садъ вроятно за фруктами. О дл этомъ разсуждали довольно подробно и сквайръ наконецъ общалъ, что онъ подождетъ еще новаго случая, чтобы составить себ понятіе о характер молодого человка.

Въ тотъ самый вечеръ — или, лучше сказать, когда вечеръ прошелъ, потому что было около двнадцати часовъ — Фенуикъ гулялъ по саду съ женою. Луны не было, ночь была темная. Они остановились на минуту у калитки, ведущей на кладбище, и видли ясно, что Бонемъ съ фермы по другую сторону церкви слышалъ ихъ, потому что началъ тихо ворчать. Ворчанье его было извстно пастору.

— Славная собака, славная собака! сказалъ пасторъ тихимъ голосомъ: — желалъ бы я имть точно такую же.

— Она будетъ только рвать платье горничнымъ и кусать дтей, сказала мистриссъ Фенуикъ: — я терпть не могу имть въ дом свирпое животное.

— Но такъ пріятно было бы поймать вора и отдлать его! Я сдлался почти кровожаденъ съ-тхъ-поръ, какъ ударилъ негодяя свинцовой палкой и узналъ, что не убилъ его.

— Я знаю, Фрэнкъ, что ты думаешь объ этихъ ворахъ больше, чмъ хочешь мн сказать.

— Я думалъ тогда, что еслибъ они пришли и забрали все серебро, это была бы не большая бда. Мы купили бы накладное серебро и никто не узналъ бы разницы.

— А что если они убили бы насъ всхъ?

— Теперь этого не длаютъ. Теперь разбойничье ремесло совсмъ не то, что было прежде. Они ходятъ только туда, гд знаютъ, что могутъ наврно и прибыльно поживиться, не подвергаясь большой опасности. Не думаю, чтобы ночные воры рзали кому-нибудь горло въ ныншнее время, они слишкомъ дорожатъ своимъ собственнымъ горломъ.

Они оба условились, что если эти слухи о воровствахъ продолжатся, то они отошлютъ свое серебро на сохраненіе въ Салисбури, посл этого они пошли спать.

На слдующее утро, въ воскресенье, за нсколько минутъ до семи часовъ, пастора разбудилъ конюхъ, стучавшійся въ дверь спальной.

— Что такое, Роджеръ? спросилъ онъ.

— Ради Бога вставайте, сэръ! Мистера Трёмбёля убили.

Мистриссъ Фенуикъ, услышавшая это, вскрикнула, а Фенуикъ въ полминуты соскочилъ съ постели и одлся. Въ полминуты также мистриссъ Фенуикъ, накинувъ на себя блузу, побжала наверхъ къ дтямъ. Безъ сомннія, она думала, что, отправивъ бднаго фермера на тотъ свтъ, убійцы сейчасъ придутъ къ ней въ дтскую. Фенуикъ не поврилъ этому извстію. Если человкъ ушибется на охот, всегда говорятъ, что онъ убился до смерти. Если въ кухн выкинетъ въ трубу, всегда говорятъ, что весь домъ сгорлъ. Должно быть однако, что-нибудь случилось съ фермеромъ Трёмбёлемъ, и пасторъ побжалъ чрезъ садъ и кладбище такъ скоро, какъ только ноги успвали нести его. На двор фермы онъ нашелъ цлую толпу, включая двухъ констэблей и четырехъ главныхъ лавочниковъ въ город. Прежде всего ему бросилось въ глаза мертвое тло Бонема, собаки. Она лежала окоченвъ, она была оправлена.

— Что съ мистеромъ Трёмбёлемъ? спросилъ онъ у перваго встрчнаго.

— Боже! неужели вы не слыхали? отвчалъ тотъ:— ему разбили черепъ молоткомъ. Онъ умеръ — умеръ!

Услышавъ это, пасторъ пробрался въ домъ. Не могло быть никакого сомннія, фермеръ былъ убитъ ночью и деньги его унесены. Наверху Фенуикъ пробрался въ спальную фермера, гд лежало тло. Тамъ были Критенденъ, деревенскій докторъ, толпа мужчинъ и дв старухи. Между ними была сестра Трёмбёля, жена сосдняго фермера, которая съ своимъ мужемъ, арендаторомъ Джильмора, пришла предъ самымъ приходомъ Фенуика. Тло нашли на лстниц, и было совершенно ясно, что фермеръ отчаянно дрался съ человкомъ или съ нсколькими людьми, прежде чмъ получилъ ударъ, отправившій его на тотъ свтъ.

— Я говорила ему, какъ это будетъ — говорила, говорила, а онъ непремнно хотлъ держать деньги при себ.

Вотъ какое объясненіе дала сестра Трёмбёля мистриссъ Бодль.

Оказалось, что у Трёмбёля было боле чмъ полтораста фунтовъ, большая часть золотомъ, и что онъ держалъ эти деньги въ шкатулк въ своей спальной. Одна изъ женщинъ, служившихъ у него — онъ былъ бездтный вдовецъ — объявила, что она всегда знала, что на ночь онъ вынимаетъ шкатулку изъ шкапа и кладетъ ее въ постель. Она видла это не разъ, принося ему питье, когда онъ былъ нездоровъ. Когда ее спросили въ первый разъ, она показала, что не помнитъ въ эту минуту, говорила ли она объ этомъ кому-нибудь, она думала, что никогда не говорила никому, наконецъ она готова была присягнуть, что не говорила ни слова объ этомъ ни одной живой душ. Ее считали хорошей двушкой, родные ея были порядочные люди, и Фенуикъ, къ прихожанамъ котораго она принадлежала, зналъ ее хорошо. Звали ее Аньеса Попъ. Другая служанка была женщина пожилая, находившаяся въ этомъ дом всю жизнь, но къ несчастью глухая. Она очень хорошо знала объ этихъ деньгахъ и всегда боялась, очень часто говорила съ хозяиномъ о нихъ, но никогда ни слова съ Аньесой. Ее разбудила ночью — какъ оказалось, около двухъ часовъ — двушка, спавшая съ нею, которая сказала, что слышитъ большой шумъ — точно будто кто падаетъ — шумъ очень большой, какъ будто падало нсколько человкъ. Долго, можетъ быть съ часъ, лежали он тихо, боясь пошевелиться. Тогда старшая женщина зажгла свчу и сошла съ чердака, на которомъ он спали. Тотчасъ ей бросилось въ глаза тло ея господина, лежавшаго на лстниц въ рубашк. Тогда она позвала единственнаго человка, спавшаго въ дом, кром нихъ, пастуха, тридцать лтъ жившаго у Трёмбёля. Человкъ этотъ отперъ дверь, пошелъ за помощью и нашелъ тло мертвой собаки на двор.

До девяти часовъ обстоятельства эти, какъ они были разсказаны, сдлались извстны повсюду, и сквайръ тотчасъ явился. Убійца — или, какъ предполагали, убійцы — вошли въ переднюю дверь, никогда не отпиравшуюся, чрезъ которую доступъ въ домъ былъ легче всего, между тмъ какъ задняя дверь, въ которую входили вс, затворялась старательно на запоръ. Убійцы, вроятно, вошли чрезъ кладбище и заднюю калитку двора фермы, такъ какъ она была найдена отпертой, между тмъ какъ калитка, выходившая на дорогу, оказалась запертой. Самъ фермеръ очень старательно запиралъ об эти калитки, когда выпускалъ Бонема, прежде чмъ ложился спать. Бднаго Бонема завлекли къ смерти кускомъ отравленнаго мяса, брошеннаго ему вроятно, незадолго до нападенія.

Кто были убійцы? Это, разумется, былъ первый вопросъ. Нужно ли говорить, съ какимъ грустнымъ сердцемъ разсуждалъ объ этомъ Фенуикъ съ сквайромъ? Разумется, необходимо было разузнать, какимъ образомъ Сэмъ Брэтль провелъ ночь. Боже! что будетъ съ этимъ бднымъ семействомъ, если онъ замшанъ въ такое дло? Тутъ въ голов пастора мелькнуло воспоминаніе о томъ, что Аньесу Попъ и Сэма Брэтля онъ видлъ вмст не въ одно воскресенье. Въ своей тревог и очень неблагоразумно онъ отправился къ двушк и сталъ ее разспрашивать.

— Собственно для вашей пользы, Аньеса, скажите мн, уврены ли вы въ томъ, что никогда не упоминали о шкатулк съ деньгами Сэму Брэтлю?

Двушка покраснла, колебалась, а потомъ сказала, что она знаетъ это наврно. Она не думала, чтобъ сказала Сэму десять словъ съ-тхъ-поръ, какъ узнала объ этой шкатулк.

— Но и пяти словъ было достаточно, Аньеса.

— Такъ этихъ пяти словъ никогда не было сказало, сэръ, возразила двушка.

Но она еще краснла и пасторъ нашелъ, что ея обращеніе не говорило въ ея пользу. Пастору необходимо было быть въ церкви, но сквайръ, который былъ судья, отправился съ двумя констэблями на мельницу. Тамъ они нашли Сэма и его отца съ мистриссъ Брэтль и Фэнни. Въ этотъ день никто не ходилъ съ мельницы въ церковь. До нихъ дошло извстіе объ убійств и вс они чувствовали — хотя никто изъ нихъ не говорилъ этого другому — что они могутъ имть какую-нибудь связь съ совершившимся событіемъ. Сэмъ ничего почти не говерилъ съ-тхъ-поръ, какъ услышалъ о смерти Трёмбёля, хотя, когда онъ увидалъ, что его отецъ молчитъ, какъ бы пораженный внезапнымъ опасеніемъ, онъ сказалъ старику, чтобы онъ поднялъ голову и не боялся ничего. Старикъ Брэтль, когда сынъ заговорилъ съ нимъ такимъ образомъ, слъ на свое кресло и оставался тамъ, не говоря ни слова, до-тхъ-поръ, пока не пришелъ судья съ констэблями.

Въ церкви было немного людей и Фенуикъ служилъ не долго. Онъ не могъ говорить приготовленную имъ проповдь, но сказалъ нсколько словъ объ ужасной катастроф, совершившейся такъ близко къ нимъ. Этотъ человкъ, лежавшій теперь за нсколько шаговъ отъ нихъ съ разможженной головой, былъ живой между ними, бодрый, здоровый вчера вечеромъ! Въ ихъ мирную деревню пришли злоди, доведенные потачкой своимъ страстямъ до праздности, праздностью до воровства, а отъ воровства до убійства! Мы вс знаемъ, въ какомъ род говорилъ пасторъ и съ какимъ трепетнымъ вниманіемъ слушали его. Это былъ человкъ близкій къ нимъ, и слдовательно, убійство поразило ихъ всхъ и наполнило волненіемъ, въ которомъ было, вроятно, и нкоторое удовольствіе, но проповдь, если это можетъ назваться проповдью, была очень коротка, и когда она кончилась, пасторъ также поспшилъ на мельницу.

Уже узнали, что Сэма Брэтля наврно не было дома ночью. Онъ сначала отъ этого отперся, говоря, что хотя онъ легъ послдній, но легъ въ постель въ одиннадцать часовъ и вышелъ изъ дома поздно утромъ — но сестра слышала, какъ онъ вставалъ и видла сквозь темноту, какъ онъ проходилъ мимо окна той комнаты, гд она спала. Она не слыхала, какъ онъ воротился, но когда встала въ шесть часовъ, то увидала, что онъ дома. Онъ не разсердился на нее, когда она дала это показаніе, но сознался, что онъ выходилъ и бродилъ по дорог — и объяснилъ откровенно — по-крайней-мр по наружности — свое первое отпирательство тмъ, что онъ хотлъ, если возможно, для отца и матери скрыть, что онъ уходилъ — зная, что его отсутствіе подастъ поводъ къ подозрніямъ, которыя разбили бы имъ сердце. Онъ не былъ однако — какъ онъ говорилъ — ближе къ Бёльгэмптону того мста на дорог, которое находится напротивъ воротъ Бирючинъ, откуда переулокъ повертываетъ къ мельниц. Что онъ длалъ тамъ? Онъ не длалъ ничего, онъ сидлъ и курилъ у забора возл дороги. Видлъ онъ прозжихъ? Тутъ онъ помолчалъ, но наконецъ объявилъ, что не видлъ никого, но слышалъ стукъ колесъ и лошадиный топотъ на дорог. Экипажъ, неизвстно какой, должно быть, прохалъ къ Бёльгэмптону, прежде чмъ онъ дошелъ до дороги. Пошелъ онъ за этимъ экипажемъ? Нтъ, онъ-было думалъ, но не пошелъ. Могъ ли онъ догадаться, кто былъ въ этомъ экипаж? Въ это время много догадокъ было уже сдлано громко о Джэк Точильщик и его товарищ, и всмъ вообще было извстно, что пасторъ встртилъ ночью этихъ двухъ человкъ въ своемъ саду нсколько дней тому назадъ. Сэмъ, когда къ нему пристали, сказалъ, что ему приходило въ голову, не телега ли это Точильщика. Онъ, по словамъ его, не зналъ, что человкъ этотъ будетъ въ Бёльгэмптон въ эту ночь. Но человкъ этотъ сказалъ при немъ, что ему хотлось бы обобрать персики въ саду пастора. Его спрашивали также о деньгахъ фермера Трёмбёля. Онъ показалъ, что никогда не слыхалъ о томъ, что фермеръ держитъ деньги дома. Онъ зналъ, что фермеръ слылъ очень бережливымъ человкомъ — но боле ничего онъ не зналъ. Онъ сказалъ, что удивленъ не мене всхъ тмъ, что случилось. Еслибъ разбойники повернули въ другую сторону и обокрали пастора, онъ былъ бы мене удивленъ. Онъ сознался, что называлъ пастора отступникомъ, пронырой и сплетникомъ при этихъ людяхъ. Все это кончилось, разумется, арестомъ Сэма. Онъ видлъ съ перваго раза, что такъ будетъ, и просилъ мать не безпокоиться и высоко держать голову.

— Это не надолго, матушка. Денегъ этихъ я не бралъ и не могутъ уличить меня, ни въ чемъ.

Его увели въ тюрьму въ Гэйтесбери на эту ночь, для того, чтобъ представить въ засданіе суда, которое будетъ тамъ во вторникъ. Сквайръ Джильморъ веллъ арестовать его.

Пасторъ оставался нсколько времени съ старикомъ и его женой посл ухода Сэма, но скоро увидалъ, что этимъ онъ не оказываетъ имъ услуги. Самъ мельникъ говорить не хотлъ, а мистриссъ Брэтль была совершенно убита горемъ мужа.

— Не знаю, что сказать объ этомъ, говорилъ Фенуикъ жен въ эту ночь.— Подозрніе очень сильное, но не могу сказать, чтобъ я составилъ себ опредленное мнніе.

Въ это воскресенье не было вечеромъ проповди въ бёльгэмптонской церкви.

Глава XIII.
КАПИТАНЪ МЭРРЭБЛЬ И ЕГО ОТЕЦЪ.

Еслибъ вообще не считалось обязанностью писателя такъ точно объяснять вс обстоятельства въ своемъ разсказ, что никакой боле помощи не нужно, я почувствовалъ бы искушеніе помстить здсь прилично разукрашенное родословное дерево фамиліи Мэррэбль. Фамилія эта въ Англіи очень старинная, перваго баронета пожаловалъ Іаковъ I и — какъ хорошо извстно внимательнымъ читателямъ англійской исторіи — Мэррэбли участвовали въ войнахъ Розъ, а другіе принимали дятельное участіе въ религіозныхъ гоненіяхъ дтей Генриха VIII. Не знаю, всегда ли послдовательно дйствовали они, но они держали себя довольно высоко, заставляли о себ говорить и были люди значительные въ стран. Они принадлежали къ партіи кавалеровъ при Карл I и Кромвел — какъ прилично людямъ благородной крови и джентльмэнамъ — но нтъ свидтельствъ, чтобъ они принесли большія жертвы своему длу, и когда Вильгельмъ III сдлался королемъ, они охотно покорились новому порядку вещей. Какой-то сэр-Томасъ Мэррэбль былъ депутатомъ своего графства въ царствованія Георга I и Георга II и пользовался прибыльнымъ для себя довріемъ Уальполя. Потомъ явился другой хвастливый и буйный сэр-Томасъ, который вмст съ своимъ наслдникомъ, щеголемъ и картежникомъ, довелъ имніе до раззоренія, такъ что когда сэр-Грегори, ддъ нашей миссъ Мэррэбль, наслдовалъ титулъ въ начал царствованія Георга III, онъ былъ небогатъ. Его два сына, тоже сэр-Грегори и генералъ Мэррэбль, умерли задолго до того времени, о которомъ пишемъ мы — сэр-Грегори въ 1815, а генералъ въ 1820. Этотъ сэр-Грегори былъ второй по имени — по-крайней-мр на этихъ страницахъ упоминается о немъ какъ о второмъ. Онъ былъ дядя нашей миссъ Мэррэбль, а генералъ ея отцомъ ея и мистриссъ Лаутеръ, матери Мэри. Во время нашего разсказа жилъ третій сэр-Грегори, очень старый господинъ, имвшій единственнаго сына — четвертаго Грегори. Сэр-Грегори жилъ въ Дёнрипль-Парк на границахъ Варвикшира и Ворчестера, но въ послднемъ графств. Имнье было небольшое — для сельскаго дворянина съ титуломъ — не превышало трехъ тысячъ фунтовъ въ годъ, для настоящаго поколнія Мэррэблей не было уже возможности имть мсто въ парламент, держать лошадей для скачекъ или проводить сезонъ въ Лондон. Сэр-Грегори былъ человкъ очень тихій, а его единственный сынъ, человкъ лтъ сорока, жилъ больше дома и занимался древностями. Онъ зналъ замчательно хорошо исторію своего отечества и уже двадцать лтъ въ обществ любителей древности, археологическомъ и въ разныхъ другихъ обществахъ знали, что онъ составитель новой теоріи о камняхъ, находящихся въ Салисбурійской равнин и считавшихся до-сихъ-поръ друидическими памятниками, и что книга, написанная имъ объ этомъ, была почти готова. Вотъ каковы были два находившихся въ живыхъ члена старшей отрасли этой фамиліи. Но у сэр-Грегори было два брата — младшій пасторъ Джонъ Мэррэбль, ныншній ректоръ въ церкви св. Петра въ Нижнемъ город, занимавшій домъ съ срыми воротами, гд онъ жилъ холостякомъ, такъ же какъ жилъ до него его кузенъ, бывшій ректоръ,— старшій былъ полковникъ Мэррэбль. У полковника Мэррэбля былъ сынъ, капитанъ Уальтеръ Мэррэбль — и посл него перепутавшемуся читателю уже не будетъ представленъ никто изъ фамиліи Мэррэбль. Догадливый читатель уже, вроятно, примтилъ, что миссъ Мэри Лаутеръ и капитанъ Мэррэбль были троюродные братъ и сестра, и примтилъ также, если внимательно слдилъ за изложеніемъ, что ныншній пасторъ Джонъ Мэррэбль получилъ приходъ посл смерти кузена одного поколнія съ нимъ — но занимавшаго низшую ступень въ этой фамиліи. Такъ оно и было, и поэтому можно видть, какъ мало ныншній сэр-Грегори имлъ возможность сдлать для своего брата, и можно пожалуй вывести изъ этого заключеніе, что настоящій пасторъ въ Лоринг могъ мало сдлать самъ для себя. Однако онъ былъ добродушный, ласковый, искренній старикъ — не блистательнаго ума, не особенно способный проповдывать евангельскія истины, но его очень любили и онъ держалъ помощника, хотя доходъ его былъ небольшой. Случилось, что капитанъ Мэррэбль — Уальтеръ Мэррэбль — пріхалъ гостить къ дяд около того времени, какъ Мэри Лаутеръ вернулась въ Лорингъ.

— Ты помнишь Уальтера? спросила миссъ Мэррэбль свою племянницу.

— Вовсе нтъ. Я помню, что былъ какой-то Уальтеръ, когда я была въ Дёнрипл. Но это было десять лтъ тому назадъ, а кузены съ кузинами въ дтств никогда не бываютъ дружны.

— Мн кажется, онъ былъ тогда почти молодымъ человкомъ, а ты ребенкомъ.

— Онъ тогда только что выходилъ изъ школы. Онъ семью годами старше меня.

— Онъ гоститъ у пастора Джона.

— Что вы это говорите, тетушка Сэра? Что длать въ Лоринг такому человку, какъ капитанъ Мэррэбль?

Тутъ тетушка Сэра объяснила все, что она знала, а можетъ быть даже и то, чего не знала. Уальтеръ Мэррэбль поссорился съ своимъ отцомъ, полковникомъ — съ которымъ, впрочемъ, ссорились вс носившіе имя Мэррэбль и котораго миссъ Мэррэбль считала олицетвореніемъ зла. Онъ вчно былъ въ долгу, разбилъ сердце жены, жилъ въ дурномъ обществ, безславилъ свою фамилію, не разъ находился подъ арестомъ, пользовался всми родственными связями до того, что другимъ ничего уже не осталось, игралъ въ карты, пилъ и длалъ вс гадости, какія только можетъ длать порочный старый полковникъ, живущій въ Портсмут. До-сихъ-поръ миссъ Мэррэбль едвали снисходительне думала о сын, чмъ объ отц. Она не имла никакого доврія къ этой отрасли Мэррэблей. Капитанъ Мэррэбль жилъ долго съ отцомъ — по-крайней-мр, она такъ слышала — и слдовательно, не могъ не сдлаться дурнымъ человкомъ, сверхъ того, наша миссъ Мэррэбль всю жизнь какъ-то чуждалась старшей отрасли фамиліи. Отецъ ея Уальтеръ былъ — такъ думала она — обиженъ своимъ братомъ сэр-Грегори, и доходило даже до суда между ея братомъ-пасторомъ и теперешнимъ сэр-Грегори. Она уважала сэр-Грегори какъ главу фамиліи, но теперь никогда не здила въ Дёнрипль и. совсмъ не знала наслдника сэр-Грегори. О пастор Джон она была не высокаго мннія до его прізда въ Лорингъ. Посл того, какъ онъ сталъ тутъ жить, она узнала, что кровь гуще воды — какъ говаривала она — и они были очень дружны. Когда она услыхала, что капитанъ Мэррэбль детъ потому, что поссорился съ отцомъ, она начала думать, что можетъ быть ей слдуетъ увидаться съ этимъ новымъ родственникомъ.

— Какъ ты находишь твою кузину, Уальтеръ? спросилъ старый пасторъ своего племянника въ одинъ вечеръ посл того, какъ об дамы, сидвшія въ пасторат, ухали.

Уальтеръ Мэррэбль въ первый разъ встртился съ Мэри посл своего прізда въ Лорингъ.

— Я помню ее въ Дёнрипл какъ вчера. Она была тогда маленькой двочкой и я находилъ ее самой прелестной двочкой на свт.

— Мы и теперь считаемъ ее красавицей.

— Она дйствительно очень мила. Но, кажется, неразговорчива. Я помню, она и двочкой не говорила никогда.

— Мн кажется, она уметъ говорить, когда захочетъ, Уальтеръ. Но ты не долженъ влюбляться въ нее.

— Не стану, если могу.

— Во-первыхъ, мн кажется, она почти помолвлена съ человкомъ, имющимъ очень хорошее имнье въ Уильшир, а вовторыхъ, у ней нтъ ничего.

— Опасности нтъ. Я не имю намренія въ моемъ настоящемъ расположенія духа заниматься какой бы то ни было двушкой на свт, еслибъ у ней и было большое состояніе и она не была ни съ кмъ помолвлена. Конечно, это пройдетъ когда-нибудь, но теперь я не въ состояніи сказать ласковаго слова ни одной живой душ.

— Вздоръ, вздоръ, Уальтеръ. Смотри на вещи хладнокровно. Все вроятно поправится, а если и нтъ, то все-таки большихъ непріятностей ты имть не будешь.

Такова была философія пастора Джона, чтобъ переварить ее, капитанъ закурилъ сигару и пошелъ курить ее у своихъ воротъ.

Въ первой глав этого разсказа было сказано, что Джильморъ будетъ однимъ изъ героевъ, дянія которыхъ мы взялись разсказать, и можетъ быть даже намекнули, что это будетъ любимый нашъ герой. Однако, капитанъ Мэррэбль будетъ другой герой и, слдовательно, надо сказать о немъ слова два. Конечно, онъ былъ красиве Джильмора, хотя можетъ быть его наружность съ перваго взгляда не подавала наблюдателю такого благопріятнаго мннія о его характер, какъ наружность Джильмора. Съ перваго взгляда можно было видть, что Джильморъ честный, прямой, порядочный сельскій дворянинъ, на слово котораго можно было положиться, который, можетъ быть, немножко любилъ поставить на-своемъ, но не былъ способенъ ни на жестокость, ни на несправедливость. Онъ былъ именно такой человкъ, какому благоразумная мать могла бы безопасно вврить счастье своей дочери. А физіономія Уальтера Мэррэбля имла совсмъ другой отпечатокъ. Онъ служилъ въ Индіи, по природ смуглый цвтъ его лица сдлался такимъ образомъ очень теменъ. Черные волосы завивались вокругъ его головы, но кудри на лбу становились очень жидки, какъ будто лта уже сказывались на нихъ, а между тмъ онъ былъ моложе Джильмора. Брови у него были густыя и тяжелыя, а глаза казались черными. Глазами этими онъ двигалъ очень мало, а когда они были устремлены пристально, что случалось не рдко, точно будто они вызывали на бой тхъ, на кого смотрли. Такимъ образомъ онъ многихъ заставлялъ себя бояться, а многіе, небоявшіеся его, не любили его за свирпое выраженіе, отличавшее его лицо. Бороды онъ не носилъ, а только густые черные усы, совершенно покрывавшіе его верхнюю губу. Носъ у него былъ длинный и прямой, ротъ широкій, а подбородокъ четвероугольный. Неоспоримо онъ былъ хорошъ собою и казался высокъ, хотя въ дйствительности ему недоставало двухъ дюймовъ до нормальныхъ шести футъ. Грудь у него была широкая, ноги крпкія, и вообще онъ казался на видъ такимъ, что не многіе ршились бы съ нимъ поссориться, а многіе подумали бы, что онъ расположенъ къ ссор. По характеру онъ былъ непридирчивъ, но неоспоримо ему было сдлано много вреда. Не къ чему объяснять подробно, какъ разстроились его денежныя дла. Ему слдовало получить наслдство, онъ дйствительно и получилъ отъ родныхъ матери, которое отецъ усплъ отнять у него. Только мсяцъ тому назадъ узналъ онъ, что отцу его удалось захватить наврно большую часть его денегъ, а можетъ быть и все. Они размнялись очень горькими словами. Отецъ, съ сигарой въ зубахъ, сказалъ сыну, что это все-равно, что деньги пріобртаемыя на войн, что еслибы съ нимъ обошлись справедливо при женитьб, то эти деньги принадлежали бы ему, и что ему очень жаль, а больше ничего онъ сказать не можетъ. Сынъ назвалъ отца лгуномъ и мошенникомъ — что дйствительно было справедливо, хотя, конечно, сыну не слдовало такъ говорить съ виновникомъ своихъ дней. Отецъ погрозилъ сыну хлыстомъ и такимъ образомъ они разстались чрезъ десять дней посл возвращенія Уальтера Мэррэбля изъ Индіи.

Уальтеръ написалъ къ обоимъ своимъ дядямъ, спрашивая совта, какъ спасти остатки, если еще можно спасти. Сэр-Грэгори написалъ въ отвтъ, что онъ старъ, что его очень огорчаютъ эти непріятности и что господа Блокъ и Кёрлингъ его фамильные стряпчіе. Пасторъ Джонъ пригласилъ племянника пріхать въ Лорингъ. Капитанъ Мэррэбль отправился къ Блоку и Кёрлингу, которые ничмъ его не утшили, и принялъ приглашеніе дяди.

Не позже трехъ дней посл встрчи кузеновъ, они гуляли въ одинъ вечеръ по берегу Лёруэля, рчки принимающей въ Лоринг иногда видъ канала, а иногда природнаго ручья, но она судоходна и иметъ сношеніе съ навигаціей Кеннета и Авона, длинныя, медленныя, тяжеловсныя баржи съ тяжелыми, грязными, сонными лодочниками, и чахлыя, измученныя лошади, тянущія баржи, часто встрчаются въ этихъ окрестностяхъ. Въ нкоторыхъ мстахъ рка очень красива и течетъ подъ мловыми крутизнами, тамъ есть множество шлюзовъ и зелень пастбища подходитъ къ той тропинк, по которой идетъ бичева, но по близости города каналъ течетъ прямо и некрасиво, мстность плоская и по ней разбросаны небольшіе кирпичные домики, такіе некрасивые, что были бы неумстны во всякомъ живописномъ ландшафт.

Пасторъ Джонъ, котораго всегда такъ называли для отличія отъ покойнаго пастора, его кузена Джэмса Мэррэбля, при случа разсказалъ миссъ Мэррэбль, какой несправедливости подвергся ея племянникъ, а миссъ Мэррэбль пересказала это Мэри. Обимъ имъ казалось такъ ужасно, что отецъ обижалъ сына, что суровая свирпость медленно движущихся глазъ была прощена и он дали мсто въ своемъ сердц если не любви, то по-крайней-мр состраданію къ нему. Двадцать тысячъ фунтовъ должны были сдлаться собственностью Уальтера Мэррэбля, когда умеръ какой-то его родственникъ съ материнской стороны. Казалось несправедливо не дать ничего отцу, и получивъ въ Индіи замчанія полковника объ этомъ, Уальтеръ подписалъ какія-то гибельныя бумаги, по которымъ отецъ захватилъ почти, если не весь капиталъ, и растратилъ его неизвстно куда. Теперь вопросъ состоялъ въ томъ, нельза ли спасти хоть пять тысячъ. Если можно, Уальтеръ останется въ Англіи, если нельзя, онъ отправится въ Индію или, какъ онъ самъ выражался, ‘къ чорту’.

— Не говорите такимъ образомъ, сказала Мэри.

— Хуже всего то, отвчалъ онъ: что мн стыдно самому, зачмъ потеря денегъ такъ разстроила меня. Мужчина долженъ умть переносить такія вещи, но это больно во всхъ отношеніяхъ.

— Я нахожу, что вы переносите это очень хорошо.

— Нтъ. Я переносилъ не хорошо, когда назвалъ моего отца мошенникомъ. Я переносилъ не хорошо, когда клялся, что посажу его въ тюрьму за то, что онъ обобралъ меня. Я и теперь переношу не хорошо, когда думаю объ этомъ каждую минуту. Но я ненавижу Индію и твердо ршился не возвращаться туда никогда. Еслибъ я не былъ увренъ, что эти деньги достанутся мн, я могъ бы скопить денегъ.

— Разв вы не можете жить вашимъ жалованьемъ здсь?

— Нтъ!

Онъ отвтилъ это такъ, какъ будто разсердился на нее.

— Еслибъ я всю жизнь привыкъ къ самой строгой экономіи, можетъ быть, могъ бы это сдлать. Конечно, есть люди, которые могутъ, но я слишкомъ старъ, чтобы начинать теперь. Остается выбирать одно изъ двухъ — или застрлиться, или воротиться въ Индію.

— Вы не такъ малодушны.

— Не знаю. Я не увренъ также, малодушіе ли это. Еслибъ я могъ сдлать кому-нибудь вредъ, то это была бы трусость.

— Родные ваши… намекнула Мэри.

— Разв сэр-Грегори заботится обо мн? Я когда-нибудь покажу вамъ его письмо. Не думаю, чтобъ было трусостью бросить навсегда такихъ людей.

— Я уврена, что вы этого не сдлаете, капитанъ Мэррэбль.

— Подумайте, каково считать своего отца мошенникомъ. Это хуже всего. Можно ли говорить или думать посл этого о родныхъ? Я люблю дядю Джона. Онъ очень добръ и предлагалъ дать мн взаймы 150 ф., которыхъ, конечно, онъ потерять не въ состояніи и которые добросовстность не позволяетъ мн взять. Но даже и онъ этого не понимаетъ. Онъ называетъ это несчастьемъ и наврно завтра же пожалъ бы руку своему брату.

— И вы сдлали бы это, еслибъ онъ искренно раскаявался?

— Нтъ, Мэри, ничто на свт не заставитъ меня добровольно увидться съ нимъ. Онъ испортилъ мн все на свт. Онъ могъ бы получить половину, я не сказалъ бы ни слова. Когда онъ бывало хныкалъ въ своихъ письмахъ, какъ жестоко съ нимъ обошлись, я всегда имлъ намреніе отдать ему пожизненно половину дохода. Чтобъ онъ не нуждался до моего прізда, я далъ ему возможность поступить такимъ образомъ. А теперь онъ обобралъ меня до послдняго шиллинга! Не знаю, перестану ли я когда-нибудь думать объ этомъ.

— Разумется.

— Мн теперь кажется, что на сердц у меня свинцовая тяжесть.

Когда они возвращались домой, она дотронулась до руки его и просила дать ей общаніе взять назадъ свою угрозу.

— Зачмъ мн брать ее назадъ? Кто принимаетъ во мн участіе?

— Вс мы. Тетушка принимаетъ участіе, я принимаю.

— Эта угроза не значитъ ничего, Мэри. Люди, длающіе такія угрозы, никогда ихъ не исполняютъ. Разумется, я буду терпть. Хуже всего то, что это длаетъ меня малодушнымъ — просто скотомъ. Но я постараюсь это преодолть.

Мэри Лаутеръ подумала, что впрочемъ онъ переносилъ свое несчастье очень хорошо.

Глава XIV.
РОДСТВО.

Мэри Лаутеръ съ своимъ кузеномъ гуляла въ понедльник вечеромъ и на другое утро получила слдующее письмо отъ мистриссъ Фенуикъ. Когда она получила это письмо, она еще ничего не слыхала о бёльгэмптонской трагедіи.

‘Пасторатъ, понедльникъ, сентября 186—.

‘Милйшая Мэри,

‘Врно вы уже слышали, прежде чмъ получите это письмо, объ ужасномъ преступленіи, случившемся здсь, которое такъ испугало и ужаснуло насъ, что мы даже теперь не можемъ опомниться. Трудно сказать, почему каждое дло кажется хуже оттого, что оно случилось близко, но это такъ. Еслибъ это случилось въ другомъ приход, или даже подальше, хотя бы и въ нашемъ, не думаю, чтобы я была такъ этимъ поражена, притомъ мы знали старика такъ хорошо, а потомъ опять — это хуже всего — вс мы не можемъ отдлаться отъ подозрній, что человкъ, котораго мы знали и любили, былъ участникомъ въ этомъ преступленіи.

‘Должно быть, мистеръ Трёмбёль былъ убитъ въ воскресенье въ два часа утра. Во всякомъ случа это случилось между часомъ и тремя. На сколько могутъ судить, должно быть, въ этомъ участвовали трое человкъ. Помните, какъ мы бывало шутили о собак бднаго мистера Трёмбёля? Она была отравлена — вроятно, за часъ до-тхъ-поръ, какъ убійцы вошли въ домъ. Узнали, что сумасбродный старикъ держалъ у себя въ шкатулк большую сумму денегъ и что онъ всегда клалъ эту шкатулку къ себ въ постель. Женщина, жившая у него въ дом, видла это. Безъ сомннія, воры услыхали объ этомъ, и Фрэнкъ и мистеръ Джильморъ оба думаютъ, что двушка Аньеса Понъ, которую вы помните въ хор, разсказала объ этомъ. Она жила у мистера Трёмбёля и мы вс считали ее очень доброй двушкой — хотя она была слишкомъ пристрастна къ этому молодому человку Сэму Брэтлю.

‘Думаютъ, что эти люди не замышляли убійства, но что старикъ такъ упорно защищалъ свои деньги, что они были до этого доведены. Тло его нашли не въ комнат, а на лстниц, високъ былъ разбитъ ударомъ молотка. Молотокъ лежалъ возл него и оказался принадлежащимъ къ дому. Мистеръ Джильморъ говоритъ, что они очень искусно употребили орудіе, которое не принесли съ собой. Разумется, по молотку нельзя отыскать слдовъ.

‘Они унесли шкатулку съ полторастами фунтами и не дотронулись ни до чего другого. Вс совершенно уврены, что они знали объ этихъ деньгахъ и что, когда мистеръ Джильморъ увидалъ ихъ въ ту ночь на кладбищ, они шатались съ намреніемъ посмотрть, какъ могутъ забраться къ фермеру, а не въ пасторатъ. Фрэнкъ думаетъ, что когда онъ посл нашелъ ихъ въ нашемъ саду, Сэмъ Брэтль привелъ ихъ съ сумасброднымъ намреніемъ украсть фрукты, но что эти люди сами по себ подошли осмотрть домъ. Они оба говорятъ, что нтъ никакого сомннія, что эти люди т же самые. Тутъ возникаетъ ужасный вопросъ, не былъ ли въ числ убійцъ Сэмъ Брэтль, сынъ этой милой старушки на мельниц. Наканун онъ былъ дома и очень усердно работалъ на мельниц, которая поправляется по вашимъ приказаніямъ, душа моя, но его не было дома въ субботнюю ночь.

‘Очень трудно добиться врнаго мннія въ подобномъ дл, но на сколько я понимаю, мн кажется, ни Фрэнкъ, ни мистеръ Джильморъ не думаютъ, что Сэмъ участвовалъ въ этомъ. Фрэнкъ говоритъ, что ему придется очень плохо, а мистеръ Джильморъ посадилъ его въ тюрьму. Засданіе будетъ завтра въ Гэйтесбёри и мистеръ Джильморъ будетъ тамъ. Какъ вы можете быть уврены, онъ поступалъ очень хорошо и совершенно измнился въ своемъ обращеніи съ стариками. Я была на мельниц сегодня утромъ. Сэмъ Брэтль не хотлъ говорить со мной, но я просидла цлый часъ съ мистриссъ Брэтль и Фэнни. Какъ-то еще грустне видть кругомъ весь этотъ мусоръ, но работы остановлены.

‘Фэнни Брэтль держала себя такъ хорошо! Это она сказала, что братъ ея выходилъ изъ дома ночью. Мистеръ Джильморъ говоритъ, что когда вопросъ этотъ сдлали ей въ его присутствіи, она отвчала съ своимъ обыкновеннымъ спокойствіемъ и простотой безъ малйшей нершимости, но посл того безпрестанно повторяла свое убжденіе, что братъ ея не участвовалъ ни въ убійств, ни въ воровств. Еслибъ не это, мистриссъ Брэтль, я думаю, изнемогла бы подъ тяжестью горя. Фэнни постоянно то же говоритъ отцу. Онъ бранитъ ее и велитъ ей молчать, но она продолжаетъ, и кажется, что это иметъ дйствіе даже на него. Вся мельница представляетъ теперь олицетвореніе раззоренія. Ваше сердце разбилось бы, еслибъ вы увидали это. А потомъ, когда взглянешь на отца и мать и вспомнишь о другой дочери, почти желаешь спросить, зачмъ такое горе постигло родителей честныхъ, трезвыхъ и трудолюбивыхъ. Неужели дйствительно наказывается человкъ и на земл за то, что онъ не вритъ? Когда я намекнула объ этомъ Фрэнку, онъ накинулся на меня и разбранилъ, сказавъ, что я мряю Всемогущаго Бога своимъ аршиномъ. Но въ Библіи люди наказуются за то, что они не врятъ. Вспомните Отца Крестителя! Но я не смю разсуждать съ Фрэнкомъ о такихъ вещахъ.

‘Меня такъ занимаетъ дло бднаго Трёмбёля и такъ тревожитъ Сэмъ Брэтль, что я не могу писать ни о чемъ другомъ. Я могу только сказать, что никто никогда не поступалъ съ такой добротой и съ такимъ приличіемъ, какъ Гэрри Джильмиръ, который долженъ былъ дйствовать какъ судья. Бдная Фэнни Брэтль должна завтра отправиться въ Гейтесбёри дать показаніе. Сначала сказали, что надо и отца взять также, но пока его оставили въ поко.

‘Я должна сказать вамъ, что самъ Сэмъ показалъ, что онъ познакомился съ этими людьми въ томъ мст, гд онъ работалъ, на кирпичномъ завод близь Девиза. Онъ поссорился съ отцомъ и взялъ тамъ работу за большое жалованье. Онъ выходилъ съ ними по ночамъ и сознался, что вмст съ однимъ человкомъ, по имени Бёрроусомъ, укралъ высдокъ особенныхъ породъ курицъ, которыхъ хотлось достать какимъ-то птичникамъ. Онъ говоритъ, что считалъ это шуткой. Потомъ, кажется, онъ злился на собаку Трембеля, и этотъ Бёрроусъ приходилъ сюда нарочно увести эту собаку. По словамъ его, это все, что онъ знаетъ объ этомъ человк, и онъ говоритъ, что въ субботу. ночью онъ вовсе не зналъ, что Бёрроусъ въ Бёльгэмптон, пока не услыхалъ стука знакомой телеги на дорог. Я говорю все это вамъ, такъ какъ я уврена, что вы раздлите наше безпокойство относительно этого несчастнаго молодого человка — ради его матери и сестры.

‘Прощайте, душечка, Фрэнкъ выражаетъ вамъ всю его любовь — и еще кто-то также выразилъ бы вамъ это, еслибъ думалъ, что я за это возьмусь. Постарайтесь такъ хорошо думать о Бёльгэмптон, чтобъ пожелать тамъ жить. Передайте мой сердечный поклонъ тетушк Сэр..

‘Вашъ искренній другъ

‘ДЖЭНЕТЪ ФЕНУИКЪ.’

Мэри была принуждена прочесть это письмо два раза, прежде чмъ вполн поняла. Старикъ Трёмбёль убитъ! Она знала хорошо старика, всегда имла привычку заговаривать съ нимъ, когда встрчала его то у одной калитки, то у другой его фермы — шутила съ намъ о Бонем и слышала отъ него, что онъ считалъ себя въ совершенной безопасности отъ воровъ только за недлю до той ночи, въ которую онъ былъ убитъ. Такъ какъ мистриссъ Фенуикъ сказала, истина кажется дйствительне, когда выходитъ отъ обстоятельствъ близкихъ. Она такъ часто слышала о характер Сэма Брэтля — человка сидвшаго теперь въ тюрьм за убійство! А сама она давала уроки пнія Аньес Попъ, которую обвиняютъ теперь въ нкоторомъ содйствіи ворамъ. Сама она спрашивала Аньесу, не сумасбродно ли съ ея стороны шататься около фермы съ Сэмомъ Брэтлемъ. Все это было очень близко къ ней.

Въ этотъ же день она разсказала всю исторію капитану Мэррэблю, разумется, она сказала и тетк, и он все утро разсуждали объ этомъ. Капиталу Мэррэблю упоминали о Джильмор, но только одно его имя. Тетушка Сэра однако начала уже думать, не благоразумне ли разсказать кузену Уальтеру всю исторію заключенной на половину помолвки. Мэри выразила такое сильное сочувствіе къ несправедливости, нанесенной ея кузену, что тетушка Сэра начала бояться, чтобы это сочувствіи не повело къ боле нжному чувству, а тетушк Сэр вовсе не хотлось, чтобы ея племянница влюбилась въ человка, главная привлекательность котораго заключалась въ томъ, что онъ былъ раззоренъ роднымъ отцомъ, даже хотя бы этотъ человкъ былъ самъ Мэррэбль. Эту опасность можно было уменьшить, если познакомить капитана Мэррэбля съ дломъ Джильмора и растолковать ему, какъ желателенъ бы былъ этотъ бракъ для Мэри. Но тетушку Сэру мучила совсть. Она сомнвалась, иметъ ли она право разсказать эту исторію безъ позволенія Мэри, и притомъ настоящей помолвки не было. Она знала, что Джильморъ длалъ предложеніе не разъ, но она знала также, что это предложеніе не было принято, и чувствовала, что и для Джильмора и для Мэри она должна молчать. Можетъ быть, кузену, можно говорить то, чего она не сказала бы постороннему молодому человку, но все-таки она не могла ршиться сдлать даже съ хорошей цлью то, что она считала сомнительнымъ.

Въ этотъ вечеръ Мэри опять гуляла по тропинк возл рки съ своимъ кузеномъ Уальтеромъ. Она теперь встрчалась съ нимъ разъ пять и между ними уже была короткость. Для двушекъ несомннно очень пріятна мысль родственной короткости съ кузенами, и я не знаю, не пріятне ли и сладостне эта мысль, чмъ лучше и чище двушка. Въ Америк двушка можетъ вступать въ дружескую короткость со всякимъ молодымъ человкомъ, съ какимъ она вздумаетъ, и хотя, можетъ быть, она подвергнется какимъ-нибудь веселымъ шуточкамъ, эта короткость не сдлаетъ ей вреда. Это ея признанное право веселиться такимъ образомъ и проводить пріятное время съ молодыми людьми. Дюжина такихъ друзей не мшаетъ ей, когда является настоящій обожатель, желающій на ней жениться и имющій на это средства. Она здитъ верхомъ съ этими друзьями, гуляетъ пшкомъ, переписывается съ ними. Она вызжаетъ съ ними на балы и пикники, а потомъ входитъ въ домъ, отпирая дверь своимъ ключомъ, между тмъ какъ ея папа и мама лежатъ въ постели и спятъ совершенно спокойно. Если противъ этого обычая можно многое сказать, то также можно сказать кое-что и за него. Съ другой стороны, двушки на европейскомъ континент и не думаютъ дружиться съ мужчиной. Кузенъ для нихъ все-равно, что совершенно посторонній человкъ. Въ строгихъ семействахъ двушк не позволяется даже выходить съ роднымъ братомъ, и я слыхалъ, что есть матери, считающія неприличнымъ, чтобы дочь была одна въ театр съ отцомъ. Всякая дружба между обоими полами должна при такихъ общественныхъ условіяхъ считаться предвстницей брачнахъ узъ. Въ Англіи есть нчто среднее между этимъ. Сношенія между молодыми людьми и двушками довольно свободны для того, чтобы дать возможность двушк почувствовать, какъ пріятно на время забыть условную сдержанность, и сознаться, какъ весело вступать въ такія сношенія, въ которыхъ простое удовольствіе разговаривать съ равными себ по уму возвышается безсознательнымъ воспоминаніемъ, что молодые люди и двушки, встрчающіеся вмст, могутъ научиться полюбить. Въ молодости ничего не можетъ быть сладостне, естественне и приличне этого, ничего не можетъ быть согласне съ назначеніемъ, даннымъ Господомъ его созданіямъ. Однако здсь, у насъ, есть ограниченіе, и рдко двушка можетъ позволить себ полное изліяніе дружбы съ мужчиной, который не довольно старъ, чтобы быть ея отцомъ, если онъ не женихъ ея, точно такъ же какъ и другъ. Но родство дозволяетъ нкоторое уклоненіе отъ строгости этого правила. Кузеновъ можно называть Томомъ, Джэкомъ, Джорджемъ, Дикомъ. Кузены, вроятно, знаютъ вс или многія изъ маленькихъ семейныхъ тайнъ. Кузены, можетъ быть, бгали съ вами, бранили васъ и дразнили, когда вы были молоды. Кузены все-равно, что братья, а между тмъ могутъ сдлаться любовниками. Конечно, въ родств съ кузенами есть большое удовольствіе.

У Мэри Лаутеръ брата не было. У ней не было ни брата, ни сестры, — она съ самаго младенчества не знала никакихъ другихъ родственниковъ, кром тетки и стараго пастора Джона. Когда она услыхала, что Уальтеръ Мэррэбль въ Лоринг, это извстіе не доставило ей никакого удовольствія. Ей не приходило въ голову говорить себ: ‘Теперь у меня будетъ человкъ, который можетъ сдлаться моимъ другомъ и можетъ быть почти братомъ’. То, что она слышала до-сихъ-поръ объ Уальтер Мэррэбл, говорило не въ его пользу. Объ отц его она слышала все дурное и не разъединяла отца съ сыномъ въ тхъ немногихъ понятіяхъ, которыя она составила себ о нихъ. Но теперь, посл пяти свиданій, Уальтеръ Мэррэбль сдлался ея дорогимъ кузеномъ, которому она сочувствовала, которымъ гордилась, несчастье котораго раздляла, которому намревалась очень скоро разсказать великую заботу своей жизни, о Джильмор, какъ будто онъ дйствительно былъ ея братъ. Ей начали нравиться его черные, пристальные глаза, которые теперь всегда устремлялись на нее съ истиннымъ уваженіемъ. Можетъ быть, они нравились ей боле потому, что въ нихъ было много истиннаго восторга, хотя сама Мэри этого не знала. Теперь по его просьб она называла его Уальтеромъ. Онъ первый началъ называть ее по имени, какъ будто такъ и слдовало, и она была ему признательна за это. Но она не отважилась на такую смлость съ нимъ, пока онъ не попросилъ ее объ этомъ, и теперь она чувствовала, что онъ дйствительно ей кузенъ. Капитанъ Мэррэбль теперь ждалъ не очень терпливо извстій отъ Блока и Кёрлинга. Можно ли спасти для него пять тысячъ, или онъ долженъ опять хать въ Индію и оставить навсегда свою родную Англію? Мэри не была такъ нетерплива, какъ капитанъ, но она чрезвычайно интересовалась ожидаемыми письмами. Въ этотъ день, однако, разговоръ ихъ больше шелъ объ извстіяхъ, полученныхъ Мэри въ это утро изъ Бёльгэмптопа.

— Вы конечно уврены, сказалъ капитанъ:— что молодой Сэмъ Брэтль находился въ числ убійцъ?

— О нтъ, Уальтеръ!

— Или по-крайней-мр въ числ воровъ?

— Но и мистеръ Фенуикъ, и мистеръ Джильморъ думаютъ, что онъ невиненъ.

— Я этого не вижу изъ того, что говоритъ ваша пріятельница. Она говоритъ, ей кажется, что они такъ думаютъ. Потомъ ясно, что онъ шатался около этого мста прежде съ тми самыми людьми, которые совершили убійство, и что онъ могъ слышать, и вроятно слышалъ объ этихъ деньгахъ, а потомъ его не было дома въ эту самую ночь.

— Все-таки я не могу этого думать. Еслибъ вы знали, какіе у него отецъ и мать!

Капитанъ Мэррэбль не могъ не подумать, что если честный человкъ можетъ имть мошенника-отца, то честный мельникъ можетъ имть вора-сына.

— Еслибъ вы видли, въ какомъ мст они живутъ! Я особенно имъ интересуюсь.

— Въ такомъ случа, разумется, молодой человкъ долженъ быть невиненъ.

— Не смйтесь надо мною, Уальтеръ.

— Почему это мсто такъ васъ интересуетъ?

— Я право сама не знаю почему. Отецъ, мать и сестра люди интересные. И по-своему они такъ добры! У нихъ были большія непріятности — очень большія. И мсто такое прохладное, красивое, все окружено ручьями и плакучими ивами, крыша соломенная, мстами доходящая почти до земли, и я никогда не слыхала пріятне звука мельничнаго колеса.

— Будемъ надяться, что онъ невиненъ, Мэри.

— Надюсь, что онъ невиненъ. Притомъ мои друзья принимаютъ большое участіе въ этомъ семейств. Фенуики ихъ очень любятъ, а мистеръ Джильморъ ихъ хозяинъ.

— Онъ судья?

— Да, онъ судья.

— Что это за человкъ?

— Человкъ очень хорошій, нельзя лучше быть, совершенный джентльмэнъ.

— Въ-самомъ-дл? И жена у него такое же совершенство?

— Мистеръ Джильморъ не женатъ.

— Сколько ему лтъ?

— Кажется, тридцать-три года.

— Иметъ прекрасное помстье и не женатъ! Какой случай вы пропустили, Мэри!

— Разв вы думаете, Уальтеръ, что двушка должна желать выйти за человка только потому, что онъ совершенный джентльмэнь, что у него прекрасное помстье и что онъ еще не женатъ?

— Говорятъ, что вообще такъ бываетъ — не правда ли?

— Я надюсь, что вы этого не думаете. Всякая двушка была бы очень рада выйти за мистера Джильмора — еслибы она любила его.

— Но вы не любите?

— Вы знаете, я говорю не о себ, и вамъ не слдуетъ длать личныхъ намековъ.

Эти родственныя прогулки по берегамъ Лёруэля были, по всей вроятности, неблагопріятны для надеждъ Джильмора.

Глава XV.
ПОЛИЦІЯ СБИВАЕТСЯ СЪ ТОЛКУ.

Засданіе судей происходило въ Гейтесбёри во вторникъ и Сэмъ Брэтль былъ посаженъ въ тюрьму. Фенуикъ доставилъ ему защитника. Пасторъ ходилъ въ понедльникъ вечеромъ на мельницу и сильно убждалъ стараго мельника въ необходимости законной помощи для его сына. Сначала Брэтль былъ суровъ, несговорчивъ и почти нмъ. Онъ сидлъ на скамь у двери, устремивъ глаза на разобранную мельницу, и уныло качалъ головой, какъ будто ему непріятно и больно было слышать то, что говорили ему. Мистриссъ Брэтль стояла въ дверяхъ и слушала, что говорятъ, не произнося ни слова. Если пасторъ не могъ убдить, то нечего было и думать, чтобъ ея слова могли сдлать какую-нибудь пользу. Она стояла, отирая слезы и съ мольбой въ глазахъ, между тмъ какъ ея мужъ даже не зналъ, что она тутъ. Наконецъ онъ всталъ съ мста и позвалъ:

— Мэджи, Мэджи!

Она подошла и положила руку на его плечо.

— Принеси мн, мать, кошелекъ, сказалъ онъ.

— Ничего этого не нужно, сказалъ пасторъ.

— Господа даромъ не станутъ трудиться для такихъ людей, какъ нашъ сынъ, сказалъ мельникъ.— Принеси мн, говорю теб, мать, кошелекъ. Въ немъ немного, но найдется нсколько гиней, которыхъ, можетъ быть, будетъ достаточно. Все-равно такъ или иначе растратить ихъ.

Разумется, Фенуикъ отказался взять деньги. Онъ растолкуетъ адвокату, что ему заплатятъ надлежащимъ образомъ за труды и этого пока будетъ достаточно. Только, какъ онъ объяснилъ, ему необходимо имть уполномочіе отъ отца. Если возникнетъ дло, то для молодого человка лучше будетъ, чтобъ его защищали съ помощью отца, чмъ посторонняго.

— Понимаю, мистеръ Фенуикъ, понимаю, сказалъ старикъ:— вы поступаете какъ добрый сосдъ. Но лучше было бы, еслибъ вы дали намъ погаснуть какъ свтильн.

— Батюшка, сказала Фэнни: — я не хотла бы, чтобъ ты говорилъ такимъ образомъ, выставляя Сэма виноватымъ, когда никто еще этого не доказалъ.

Мельникъ опять покачалъ головой, но ничего больше не сказалъ, а пасторъ, получивъ желаемое полномочіе, воротился съ пасторатъ.

Взяли защитника и Сэмъ былъ обвиненъ. Противъ него не было прямыхъ уликъ и ничего нельзя было сдлать, пока не будутъ взяты другіе люди, которыхъ отыскивали. Полиція прослдила обихъ людей до одного коттэджа миль за пятнадцать отъ Бёльгэмптона, въ которомъ, жила старуха, мать Точильщика. У мистриссъ Бёрроусъ нашли молодую женщину, недавно у ней поселившуюся, которая слыла въ сосдств женою Точильщика.

Но о Точильщик ничего боле нельзя было узнать, кром того, что онъ былъ въ этомъ коттэдж въ воскресенье утромъ и потомъ ушелъ, по своему обыкновенію. Старуха клялась, что онъ провелъ дома всю субботнюю ночь, но разумется полицейскіе этому не поврили. Разв полицейскіе врятъ чему-нибудь! О телег и лошади мать показала, что она не знаетъ ничего. У сына ея не было ни лошади, ни телеги, сколько ей было извстно. Потомъ она показала, что очень мало знаетъ о своемъ сын, который никогда съ ней не жилъ, молодую женщину она взяла къ себ изъ милости недли дв тому назадъ. Мать вовсе не думала утверждать, что сынъ ея честный человкъ и честно добываетъ пропитаніе. Образъ жизни Точильщика былъ такъ хорошо извстенъ, что даже матери нечего было пытаться это опровергать. Но она увряла, что сама она честная женщина, и показала на нсколько бутылокъ съ водкой и черствыхъ сухарей, находившихся на ея окн, для доказательства, что она живетъ честной, приличной торговлей.

Сэмъ, разумется, былъ оставленъ въ тюрьм. Главный констэбль округа потребовалъ еще недли для новыхъ справокъ и выразилъ сильное убжденіе, что онъ захватитъ Точильщика и его пріятеля до истеченія недли. Гейтесбёрійскій адвокатъ слабо пытался выпросить Сэма на поруки, такъ какъ по его показанію ‘противъ него нтъ ни малйшей тни подозрнія’. Но бднаго Сэма опять отправили въ тюрьму и онъ оставался тамъ всю недлю. Въ слдующій вторникъ повторилась та же сцена. Точильщика не поймали и потребовалась новая отсрочка. Лицо главнаго констэбля вытянулось длинне прежняго, а въ голос его было мене самоувренности. Онъ думалъ, что Точильщикъ ухалъ въ воскресенье съ раннимъ поздомъ въ Бирмивгэмъ. Узнали, что въ Бирмингэм у него были пріятели. Еще потребовалась отсрочка на недлю съ тмъ, чтобы въ конц этой недли она возобновлена была, если окажется необходимо. Полицейскій какъ будто думалъ, что къ тому времени, если только Точильщикъ не провалится сквозь землю, то присутствіе его на земл должно быть доказано. На этотъ разъ гейтесбёрійскій адвокатъ громко требовалъ освобожденія Сэма, ссылался на актъ о личной свобод и о несправедливости заключенія въ тюрьм безъ достаточныхъ уликъ. Но судьи не освободили Сэма.

— Когда мн сказали, что молодой человкъ прятался въ канав возл дома убитаго за нсколько дней до убійства, разв это не улика, мистеръ Джонсъ? спросилъ сэр-Томасъ Чарлисъ владлецъ Чарликотса.

— Вовсе не улика, сэр-Томасъ. Еслибъ меня нашли сидящимъ въ канав, это не было бы уликой противъ меня.

— Да, это было бы очень сильной уликой и я не колеблясь арестовалъ бы васъ, мистеръ Джонсъ.

На это мистеръ Джонсъ отвчалъ энергичнымъ возраженіемъ, но оно ни кчему не повело и бднаго Сэма въ третій разъ отправили въ тюрьму.

Въ первые десять дней на мельниц не работали. Рабочіе, нанятые Брэтлемъ, перестали приходить по собственному своему побужденію, и все находилось тамъ въ такомъ положеніи, въ какомъ работники оставили вечеромъ въ субботу. Въ этомъ было что-то невыразимо грустное, такъ какъ у старика не было даже предлога идти работать на мельницу и не кчему было приложить рукъ. По прошествіи десяти дней Джильморъ пришелъ на мельницу и предложилъ продолжать и окончить работы отъ себя. Если мельница не станетъ дйствовать, старикъ не будетъ въ состояніи жить и платить аренду. Во всякомъ случа лучше позволять этому великому горю помрачить все до такой степени, чтобъ трудолюбіе превратилось въ праздность, а стсненныя обстоятельства въ пищету. Но сквайру очень трудно было сладить съ мельникомъ. Сначала старикъ Брэтль не хотлъ ни дать согласіе, ни отказать. Когда сквайръ сказалъ ему, что имніе нельзя оставлять въ такомъ положеніи, онъ выразилъ желаніе выйти на дорогу, лечь тамъ и умереть — но не прежде какъ кончится законный срокъ его аренды.

— Я, кажется, не долженъ вамъ ничего до будущаго Михайлова дня, а сно еще не убрано.

Джильморъ, который былъ очень терпливъ, уврилъ его, что онъ не имлъ желанія намекать на деньги за аренду, что о деньгахъ за аренду не будетъ и рчи даже когда наступитъ срокъ, если въ то время мельникъ будетъ не при деньгахъ. Но не лучше ли, чтобъ мельницу, по-крайней-мр, привести въ порядокъ?

— Конечно, лучше было бы, сквайръ, сказала мистриссъ Брэтль.— Его убиваетъ лность.

— Полно городить вздоръ, сказалъ мельникъ, свирпо обернувшись къ ней: — тебя не спрашиваютъ. Я самъ посмотрю, сквайръ, завтра или посл-завтра.

Посл еще трехдневнаго бездйствія на мельниц сквайръ опять пришелъ и привелъ съ собою пастора и они вдвоемъ успли устроить такъ, чтобъ поправки тотчасъ же возобновились. Мельницу починятъ окончательно, а домъ останется до слдующаго лта. Самъ Брэтль, разъ согласившись, не заботился о томъ, сколько сломаютъ и сколько построятъ.

— Длайте какъ знаете, сказалъ онъ:— я теперь ничто. Женщины гоняютъ меня по дому, какъ будто у меня тамъ нтъ никакого дла.

Итакъ молотки и топоры опять застучали, а старикъ Брэтль сидлъ и совершенно безмолвно смотрлъ на работниковъ. Разъ увидавъ, что два человка и мальчикъ тащили лстницу, онъ съ усмшкой обернулся къ жен и сказалъ:

— Сэмъ отправилъ бы себя ко всмъ чертямъ прежде чмъ ршился бы попросить другого помочь ему въ такомъ дл.

Мистриссъ Брэтль говорила посл мистриссъ Фенуикъ, что онъ и утромъ, и днемъ, и ночью думалъ о двухъ заблудшихся дтяхъ. Когда я говорю ему о Джордж — это былъ фермеръ близъ Фордингбриджа — или о мистриссъ Джэй — которая была жена торговца желзными издліями въ Уорминстер — онъ нисколько ими не утшается, сказала мистриссъ Брэтль.— Мн кажется, онъ ихъ не любить именно потому, что они могутъ держать высоко голову.

По истеченіи трехъ недль Точильщика еще не нашли, и другіе, кром Джонса, защитника, начали говорить, что Сэма Брэтля слдуетъ выпустить изъ тюрьмы. Фенуикъ былъ ясно такого мннія, что его не слдуетъ задерживать, если найдется поручитель. Сквайръ былъ осторожне и говорилъ, что его побгъ сдлаетъ невозможнымъ для полиціи напасть на слдъ настоящихъ убійцъ.

— Безъ сомннія, онъ знаетъ боле, чмъ онъ сказалъ, прибавилъ Джильморъ: — и вроятно скажетъ это наконецъ. Если его выпустить, онъ не скажетъ ничего.

Въ полиціи вс думали, что Сэмъ присутствовалъ при убійств и что его слдуетъ держать въ тюрьм, а потомъ подвергнуть суду. Очень старались полицейскіе достать улики противъ него. Они говорили, что его сапогъ пришелся къ слду найденному въ грязи на двор фермы. Мрка была снята въ воскресенье. Это была улика. Потомъ безпрестано допрашивали Аньесу Попъ и вырвали у бдной двушки признаніе, что она любитъ Сэма боле всего во всемъ обширномъ свт. Если его заключатъ въ тюрьму, она согласна идти въ тюрьму вмст съ нимъ. Если его присудятъ къ вислиц, она желаетъ быть повшена вмст съ нимъ. У нея нтъ тайны, которую бы она не сказала ему, но, разумется — такъ она клялась нсколько разъ — она никогда не говорила ему ни слова о шкатулк старика Трёмбёля. Ей кажется, что она не говорила объ этомъ никому, но она готова присягнуть на смертномъ одр, что никогда не говорила Сэму Брэтлю. Главный констэбль уврялъ, что онъ никогда не встрчалъ боле упрямой или боле хитрой молодой женщины. Сэр-Томасъ Чарлисъ былъ твердаго мннія, что никакого поручительства не слдуетъ принимать. Согласились дать еще недлю отсрочки съ тмъ условіемъ, что если ничего важнаго не окажется въ это время, и если ни одинъ изъ подозрваемыхъ людей не будетъ тогда въ тюрьм, Сэма выпустятъ на поруки — на хорошія, основательныя поруки — самого его за 400, а его поручителей за 200 каждаго.

— Кто за него поручится? спросилъ сквайръ, узжая съ своимъ другомъ, пасторомъ изъ Гейтесбёри.

— Въ этомъ, кажется, затрудненій не будетъ.

— Но кто же — во-первыхъ, его отецъ?

— Его братъ Джорджъ и Джэй изъ Уорминстера, женатый на его сестр, сказалъ пасторъ.

— Я сомнваюсь въ нихъ обоихъ, сказалъ сквайръ.

— Онъ не будетъ нуждаться въ поручителяхъ. Скоре я самъ пойду. Онъ будетъ имть поручителей. Если встртится затрудненіе, Джонсъ поручится за него, а я позабочусь выручить Джонса. Его не слдуютъ притснять такимъ образомъ.

— Мн кажется, никто и не пытался притснять его, Фрэнкъ.

— Это будетъ притсненіе, если родные братья не помогутъ ему. Это не оттого, чтобы они вникнули въ дло и считали его виновнымъ, а просто, они поступаютъ такъ какъ имъ велятъ, точно бараны. Чмъ боле я думаю объ этомъ, тмъ боле мн кажется, что онъ не участвовалъ въ убійств.

— Никогда не зналъ я человка, который такъ часто мнялъ бы свои мннія, какъ вы, сказалъ Джильморъ.

Въ эти три недли посщенія главнаго констэбля Тоффи въ тотъ коттэджъ, въ которомъ жила мистриссъ Бёрроусъ, повторялись чаще, чмъ это было пріятно старух. Коттэджъ этотъ былъ за четыре мили отъ Девиза, на краю выгона за полмили отъ большой дороги, которая вела изъ этого города въ Марльборугъ. Года два тому назадъ тамъ находилось значительное пространство неогороженной земли, а на мст, называемомъ Пайкрофтской Общиной, была небольшая группа коттэджей, достаточныхъ для того, чтобы составить деревушку самаго ничтожнаго разряда. Тамъ не было дома съ большими притязаніями, какъ очень маленькая пивная лавочка, снабжавшая пайкрофтцевъ всмъ необходимымъ для общественной жизни, а другихъ лавокъ не было, кром булочной, владльцу которой рдко приходилось продавать хлбъ, и заведеніе для продажи водки, которое содержала мистриссъ Бёрроусъ. Жители были по большей части работники, нкоторые лтомъ занимались выдлкой кирпича, и ходила молва, что пайкрофтцы вообще не отличались правильной работой и трезвымъ трудолюбіемъ. Однако плата за коттэджи выплачивалась, а то жильцы были бы выгнаны, и мистриссъ Бёрроусъ жила въ своемъ коттэдж лтъ шесть и славилась въ сосдств за наружную опрятность и вниманіе, къ приличной жизни. Лтомъ всегда бывало полдюжины большихъ подсолнечниковъ на ключк земли, называемомъ садомъ, былъ и розовый кустъ и жимолость надъ дверью, а въ углу пень, на которомъ еще выходили листья и росли ягоды. Когда главный констэбль Тоффи посщалъ ее, всегда доходило до колкихъ словъ, потому что мистриссъ Бёрроусъ вовсе не прочь была показать, какъ ей непріятны утреннія посщенія мистера Тоффи.

Уже было сказано, что въ это время мистриссъ Бёрроусъ жила не одна. Съ нею жила молодая женщина, которую Тоффи считалъ женою Ричардса Бёрроуса, Точильщика тожъ. Въ первый пріздъ свой въ Пайкрофтъ Тоффи конечно больше всего желалъ удостовриться, не знаетъ ли старуха, гд находится ея сынъ. Но второе, третье и четвертое посщеніе было скоре сдланы младшей, чмъ старшей женщин. Тоффи вроятно узналъ изъ своей обширной опытности, что человкъ съ характеромъ Точильщика скоре положится на молодую, чмъ на старую женщину, и что молодая женщина все-таки скоре измнитъ доврію, чмъ старшая — отчасти изъ нескромности, а отчасти, увы! изъ вроломства. Но, если предполагаемая мистриссъ Бёрроусъ младшая и знала что-нибудь о поступкахъ Точильщика, она не оказалась ни нескромной, ни вроломной. Тоффи ничего не могъ выпытать у нея. Она была болзненна, слаба, угрюма и молчалива. Она думала, что не обязана говорить, гд она жила передъ пріздомъ въ Пайкрофтъ. Она жила не съ мужемъ, да и мужа у нея нтъ. А еслибъ и былъ, то она не станетъ этого говорить. Дтей у нея нтъ и она не знаетъ, съ какой стати ему разспрашивать ее. Она изъ Лондона. По-крайней-мр теперь оттуда, и она не знаетъ, съ какой стати ему разспрашивать ее какъ ее зовутъ. Зовутъ ее Анна Бёрроусъ, если онъ хочетъ называть ее такъ. Она больше не хочетъ отвчать. Нтъ, она не будетъ больше отвчать ни на какіе вопросы. Нтъ, она не скажетъ, какъ ее звали до замужства.

Тоффи имлъ свои причины разспрашивать эту бдную женщину, но никому не объяснялъ этихъ причинъ. Онъ не могъ, однако, допытаться большихъ свдній, чмъ заключалось въ вышеприведенныхъ отвтахъ, которые, по большей части, были справедливы. Ни мать, ни младшая женщина не знали, гд теперь можно было найти героя приключенія, по прозванію Точильщика, и вся уильтширская полиція начала бояться, что ее перехитрятъ.

— Вы, вроятно, никогда не были въ Бёльгэмптон съ вашимъ мужемъ? спросилъ Тоффи.

— Никогда, отвчала предполагаемая жена Точильщика:— но какое вамъ дло, гд я была?

— Не отвчай ему больше ни слова, сказала мистриссъ Бёрроусъ.

— Не буду, отвчала та.

— Вы совсмъ не бывали въ Бёльгэмптон? спросилъ Тоффи.

— О, Боже, Боже! сказала младшая женщина.

— Мн кажется, вы были тамъ одинъ разъ, сказалъ Тоффи.

— Вамъ что до этого за дло? спросила мистриссъ Бёрроусъ-старшая. Чортъ васъ дери! Убирайтесь отсюда. Вы не имете права быть здсь, и не останетесь. А если вы не уйдете, я вамъ голову размозжу. Мн никакого нтъ дла до полиціи, да и ни до кого. Мы не сдлали ничего. Если онъ размозжилъ голову этому господину, то мы въ этомъ не виноваты, ни она, ни я.

— А все-таки я думаю, что мистриссъ Бёрроусъ была въ Бёльгэмптон, сказалъ полицейскій.

Посл этого такъ называемая мистриссъ Бёрроусъ-младшая не сказала ни слова и констэбль Тоффи скоро ушелъ. Во всякомъ случа онъ былъ убжденъ, что гд бы ни были убійцы, одинъ или нсколько, участвовавшіе съ Сэмомъ Брэтлемъ въ убійств — потому что въ виновности Сэма онъ былъ убжденъ — ни мать, ни такъ называемая жена ничего не знали о томъ, гд находится онъ. Онъ въ сердц осуждалъ варвикширскую, глостерскую, ворчестерширскую, сомерсетширскую полиціи за то, что Точильщикъ не былъ взятъ. Особенно осуждалъ онъ варвикширскую полицію, будучи совершенно увренъ, что Точильщикъ былъ въ Бирмингэм. Еслибъ полиція въ тхъ графствахъ исполняла свою обязанность такъ, какъ уильтширская, то Точильщикъ и его сообщники скоро были бы взяты. Но о немъ ничего боле нельзя было узнать и Тоффи оставилъ Пайкрофтъ съ тяжелымъ сердцемъ.

Глава XVI.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ СПРАШИВАЕТЪ СОВТА.

Вс эти поиски за убійцами Трёмбёля и повтореніе ареста Сэма Брэтля происходили въ сентябр, и въ томъ же самомъ мсяц энергія другихъ юристовъ сильно дйствовала по совершенно другому поводу. Могли ли Блокъ и Кёрлингъ уврить капитана Мэррэбля, что часть наслдства будетъ для него спасена, если этотъ безжалостный отецъ дйствительно захватилъ все? Не было ни тни сомннія, что если что-нибудь осталось, то не по деликатности полковника. Онъ принялся за дло, расплатился съ кредиторами, которые пристали къ нему, какъ только онъ получилъ деньги, началъ играть въ карты, давалъ векселя и употреблялъ вс силы, чтобы истратить весь капиталъ. Но вопросъ, нельзя ли спасти пять тысячъ, которыя перешли въ руки одной дамы, уврявшей, что она очень нуждается въ этихъ деньгахъ, Блокъ и Кёрлингъ думали, что это можно, но не наврно. Вроятно, можно бы, еслибъ капитанъ согласился начать дло въ суд присяжныхъ, въ каковомъ случа вся исторія безчестія его отца, разумется, должна быть доказана. Или, можетъ быть, угрожая сдлать это, можно заставить друзей этой дамы возвратить эту сумму съ тмъ, чтобы получить подарокъ изъ этихъ денегъ?

— Мы имъ предложимъ пятьдесятъ, а можетъ быть он возьмутъ и сто, говорили Блокъ и Кёрлингъ.

Все это раздражило капитана. Онъ чувствовалъ сильное отвращеніе прибгать къ закону, посредствомъ чего эта исторія должна разгласиться.

— Я не стану уврять, что длаю это для моего отца, сказалъ онъ дяд.

Пасторъ Джонъ пожалъ плечами и покачалъ головой, показывая этимъ, что конечно дло было непріятное, но такъ какъ полковникъ носилъ имя Мэррэбль, то его слдовало щадить, если возможно.

— Собственно для меня, продолжалъ капитанъ: — а отчасти можетъ быть и для всего нашего семейства, я готовъ перенести скоре все, чмъ видть въ газетахъ это грязное дло. Если я это сдлаю, я никогда не буду въ состояніи воротиться къ моему полку.

— Такъ лучше предоставьте Блоку и Кёрлингу устроить сдлку и получить что можно, сказалъ пасторъ Джонъ равнодушно и раздраженнымъ тономъ, ясно показывавшимъ, что онъ будетъ считать эту сдлку дружелюбной и пріятной для всхъ сторонъ. Спокойствіе дяди и отсутствіе ужаса къ сдланной несправедлисти было очень прискорбно для капитана Мэррэбля.

— Бдный Уатъ! сказалъ однажды пасторъ о своемъ развращенномъ брат:— онъ никогда не могъ удержать двухъ шиллинговъ въ рукахъ. Я давно ршилъ, что ничто на свт не заставитъ меня дать ему полкроны. Я долженъ сказать, что онъ не разсердился, когда я ему это сказалъ.

— Зачмъ ему брать полкроны отъ васъ?

— Онъ всегда походилъ на губку, которая втягиваетъ и большія и маленькія капли. Онъ выманилъ у бднаго Грегори десять тысячъ фунтовъ около того времени, какъ ты родился, и Грегори еще и теперь плачется на это.

— Меня убиваетъ безславіе этихъ поступковъ, сказалъ молодой человкъ.

— Непріятно будетъ, если это напечатаютъ въ газетахъ, сказалъ пасторъ Джонъ.— Только онъ былъ такой пріятный человкъ и такой красавецъ! Я всегда наслаждался его обществомъ, застегнувъ мои карманы.

И это былъ пасторъ, проповдывавшій честное и нравственное поведеніе и жившій самъ сообразно своимъ проповдямъ! Капитану почти представилось, что небо и земля столкнутся и тучи разразятся громомъ, а горы распадутся надвое при одномъ намек на безчестный поступокъ его отца. Но грхи противъ насъ всегда гршне грховъ противъ другихъ.

У капитана было боле симпатичныхъ слушателей въ Верхнемъ переулк, не то чтобы которая-нибудь изъ дамъ строго говорила о его отц, но он искренію раздляли его огорченіе. Еслибы онъ могъ спасти хоть 4,500, проценты съ этой суммы позволятъ ему жить въ Англіи въ своемъ полку. Онъ могъ бы это сдлать, еслибъ даже получилъ и 4000.

— Имя 150 ф. въ годъ, сказалъ онъ: — я могъ бы жить прилично и сводить концы съ концами. Я долженъ былъ бы отказаться отъ разныхъ разностей, но не плакалъ бы о нихъ.

Тутъ опять онъ сталъ уврять, что для него необходимо только выкинуть изъ головы мысль объ этихъ деньгахъ.

— Еслибъ я могъ это ршить и покончить съ этимъ, сказалъ онъ:— я былъ бы спокоенъ.

— Совершенно справедливо, мой милый, сказала старушка.— Мое мнніе о деньгахъ таково, что, много у ихъ васъ или мало, вамъ слдуетъ устроиться такъ, чтобы вамъ не надо было думать о нихъ. Вы должны обращаться съ вашими деньгами какъ съ жетонами въ дтской игр, чтобъ деньги не имли никакого значенія. Такъ и бываетъ, когда вы поставили ваши дла на приличную ногу.

Такимъ образомъ об дамы въ Верхнемъ переулк и капитанъ, жившій въ пасторат дяди въ Нижнемъ город, сдлались очень дружны, и короткость была такъ же велика съ младшей, какъ и съ старшей родственницей — совершенно такъ же велика и конечно гораздо пріятне. Они постоянно гуляли вмст, какъ кузены могутъ гулять, и разсуждали о каждомъ оборот дла, какой принимала переписка съ Блокомъ и Кёрлингомъ. Капитанъ Мэррэбль пріхалъ къ дяд въ домъ на недлю или десять дней, но его уговорили остаться до окончанія этого дла. Отпускъ его продолжался до конца ноября, и могъ продолжиться, еслибъ онъ пожелалъ, до возвращенія въ Индію.

— Оставайся здсь до конца ноября, говорилъ пасторъ Джонъ.— Къ чему тратить деньги въ лондонской гостинниц? Только не влюбись въ кузину Мэри.

Капитанъ остался, повинуясь одной половин совта дяди, и общался повиноваться другой половин. Тетушка Сэра также боялась любви и предостерегала Мэри.

— Милая Мэри, говорила она: — ты и Уальтеръ воркуете какъ голубки.

— Мн очень онъ нравится, смло сказала Мэри.

— И мн также, душа моя. Онъ джентльмэнъ и умный человкъ, и вообще хорошо переноситъ большую непріятность. Онъ мн нравится. Но я не думаю, чтобъ слдовало влюбляться, когда есть сильныя причины противъ этого.

— Конечно, если это зависитъ отъ насъ.

— Это двичьи глупости, Мэри, ты знаешь это. Еслибъ двушка сказала мн, что она влюбилась оттого, что это зависло не отъ нея, я скажу ей, что она не стоитъ любви мужчины.

— Но какую же вы имете на это причину, тетушка Сэра?

— Потому что это не годилось бы для мистера Джильмора.

— Я не обязана исполнять желанія мистера Джильмора.

— Этого я не знаю. Притомъ, это не годилось бы и для самого Уальтера. Какъ онъ можетъ жениться, когда у него обобрали все состояніе?

— Но я не имю ни малйшаго намренія влюбляться въ него. Несмотря на то, что сказала, я надюсь, что это зависитъ отъ меня. Притомъ, мои чувства къ нему таковы, какъ были бы къ моему брату. Я почти поняла, что значитъ имть брата.

Въ этомъ миссъ Лаутеръ вроятно ошибалась. Она знала своего кузена только одинъ мсяцъ. Одного мсяца слишкомъ достаточно для того, чтобы сознать удовольствіе имть обожателя, но можно сомнваться, не нуженъ ли боле ли продолжительный періодъ для установленія братской короткости.

— Мн кажется, на твоемъ мст, сказала миссъ Мэррэбль посл нкотораго молчанія:— я разсказала бы ему о мистер Джильмор.

— Разсказали бы, тетушка Сэра?

— Я думаю. Еслибъ онъ дйствительно былъ твой братъ, ты разсказала бы ему.

Вроятно, когда миссъ Мэррэбль подавала этотъ совтъ, ея мнніе объ успх Джильмора было благопріятне, чмъ оправдывали обстоятельства. Хотя между теткой и племянницей много было говорено о Джильмор и его предложеніяхъ, Мэри никогда не имла возможности объяснить вполн свои мысли и чувства. Она сама не думала, что можетъ ршиться принять его предложеніе, и теперь это мнніе вкоренилось въ ней сильне прежняго. Но еслибъ она сказала это въ выраженіяхъ, которыя могли убдить ея тетку, тетка безъ сомннія спросила бы ее, зачмъ же она оставила этого человка въ неизвстности. Хотя она знала, что каждую минуту, когда она принуждена была дйствовать, она старалась дйствовать какъ слдуетъ, однако ее преслдовало полуубжденіе, что она была малодушна и почти себялюбива. Ея искреннйшіе друзья писали къ шей и говорили съ нею такъ, какъ будто она наконецъ непремнно выйдетъ за мистера Джильмора. Джэнетъ Фенуикъ писала къ ней объ этомъ въ своихъ письмахъ, какъ о дл совершенно ршеномъ, а тетушка Сэра конечно этого ожидала, а между тмъ Мэри была почти уврена, что этого быть не могло. Не лучше ли ей написать къ Джильмору тотчасъ, а не ждать окончанія скучныхъ шести мсяцевъ, опредленныхъ имъ какъ срокъ, въ конц котораго онъ можетъ возобновить свое предложеніе? Еслибъ тетушка Сэра знала все это, еслибъ ей было извстно, какъ Мэри была готова написать такое письмо — она вроятно не посовтовала бы племянниц разсказать кузену о Джильмор. Она думала, что разсказъ этотъ заставитъ кузена Уальтера понять, что онъ не долженъ позволить себ мшать, но разсказъ этотъ, такъ какъ Мэри его разскажетъ, могъ имть совершенно обратное дйствіе. А все-таки Мэри думала, что она разскажетъ. Такъ было бы пріятно посовтоваться съ братомъ! Такъ было бы отрадно поговорить объ этомъ съ тмъ, кто сталъ бы ей сочувствовать — съ тмъ, кто не пожелалъ бы навязать ее на шею Джильмору просто потому, что Джильморъ былъ прекрасный человкъ и имлъ порядочное состояніе! Даже отъ Джэнетъ Фенуикъ, которую она нжно любила, она никогда не могла добиться того сочувствія, въ которомъ она нуждалась. Джэнетъ была лучшимъ другомъ на свт — ею руководило въ этомъ дл просто желаніе оказать услугу двумъ лицамъ, которыхъ она любила. Но между нею и Мэри въ этомъ дл не было сочувствія.

— Выдьте за него, говорила Джэнетъ: — и вы будете обожать его впослдствіи.

— Я хочу обожатъ его прежде, говорила Мэри.

Она ршилась разсказать Уальтеру Мэррэблю, въ какомъ она находилась положеніи. Они опять гуляли на берегахъ Лёруэля, сидли вмст на покатости, сдланной для поддержанія нсколькихъ сотенъ ярдовъ канала, тамъ гд рка принимала быстрое теченіе внизъ. Они сидли между каналомъ и ркой, ногами къ послдней, и Уальтеръ закуривалъ сигару. Очень легко было навести разговоръ на бёльгэмптонскія дла, такъ какъ Сэмъ еще сидлъ въ тюрьм и письма Джэнетъ были наполнены таинственностью, окружавшей убійство Трёмбёля.

— Кстати, сказала Мэри:— я должна кое-что разсказать вамъ о мистер Джильмор.

— Разскажите, сказалъ онъ, повертывая сигару во рту, чтобъ она раскурилась отъ втра.

— Но я не стану разсказывать, если вы этимъ не заинтересуетесь. То, что я вамъ разскажу, должно васъ интересовать.

— Онъ вамъ сдлалъ предложеніе?

— Да.

— Я это зналъ.

— Какъ вы могли это знать? Никто вамъ не говорилъ.

— Я былъ въ этомъ увренъ по тону, которымъ вы говорили о немъ, но я думалъ также, что вы отказали ему. Можетъ быть, я въ этомъ ошибался?

— Нтъ.

— Вы отказали ему?

— Да.

— Я не вижу, чтобъ было что разсказывать, Мэри.

— Не будьте такъ нелюбезны, Уальтеръ. Есть о чемъ разсказать, и даже о томъ, что тревожитъ меня. Еслибъ не это, я не предложила бы разсказать вамъ. Я думала, что вы подадите мн совтъ и скажете, что должна я длать.

— Но вы отказали ему, вы сдлали это, безъ сомннія, основательно — безъ моего совта, и я не могу уже быть вамъ полезенъ ничмъ.

— Вы должны позволить мн разсказать и выслушать меня терпливо. Мн кажется, я не разсказала бы вамъ, еслибъ почти не ршилась, но на что, я вамъ не скажу, а вы должны посовтовать мн. Во-первыхъ, хотя я отказала ему, дло еще не ршено и онъ можетъ сдлать мн предложеніе опять, если захочетъ.

— Онъ иметъ ваше позволеніе на это?

— Ну, да. Надюсь, что я не поступила дурно. Я такъ старалась поступить справедливо.

— Я не говорю, что вы поступили не такъ.

— Мн онъ очень нравится, я нахожу его такимъ добрымъ, и право чувствую, что его привязанность сдлаетъ мн большую честь, такъ что я не могла отвтить ему, какъ будто я была къ нему совершенно равнодушна.

— Стало быть, онъ возобновитъ свое предложеніе?

— Если захочетъ.

— Онъ истинно любитъ васъ?

— Какъ могу я это сказать? Нтъ, это и несправедливо. Я уврена, что онъ любятъ меня.

— Такъ что ему будетъ прискорбно лишиться васъ?

— Я знаю, что ему будетъ прискорбно. Мн не слдовало бы этого говорить. Но я это знаю.

— Вамъ слдуетъ говорить правду, какъ вы думаете. А вы сами — любите его?

— Не знаю. Я люблю его, но еслибъ я услышала, что онъ завтра женится на другой, я очень обрадовалась бы.

— Стало быть, вы не можете любить его?

— Я чувствую, что я думала бы то же самое о всякомъ, кто захотлъ бы жениться на мн. Но позвольте мн продолжать мою исторію. Вс, кого я люблю, желаютъ, чтобы я за него вышла. Я знаю, что тетушка Сэра совершенно уврена, что я наконецъ виду, и думаетъ, что мн слдовало бы сдлать это тотчасъ. Пріятельница моя Джэнетъ Фенуикъ не можетъ понять, почему я не ршаюсь, и только прощаетъ мн оттого, что она уврена, что все сдлается какъ слдуетъ, по ея понятіямъ, когда-нибудь. Мистеръ Фенуикъ точно также всегда говоритъ со мною, какъ будто судьба опредлила мн жить въ Бёльгэмптон всю жизнь.

— Разв Бёльгэмптонъ такое хорошое мсто?

— Очень хорошее, оно мн правится.

— А мистеръ Джильморъ богатъ?

— Довольно богатъ. Можно ли мн было смотрть на это, имя 1,200 ф. всего-на-всего?

— Такъ скажите же ради Бога, зачмъ вы за него не выходите?

— Вы думаете, что я должна?

— Отвчайте на мой вопросъ — зачмъ вы не выходите?

— Затмъ… что я не люблю его… какъ желала бы любить моего мужа.

Посл этого капитанъ Мэррэбль, прямо смотрвшій ей въ лицо, когда длалъ эти вопросы, отвернулся отъ нея, когда разговоръ кончился. Она оставалась неподвижна и хотла оставаться такимъ образомъ, пока онъ не скажетъ ей, что пора воротиться домой. Онъ не подалъ ей совтъ, но она предполагала, что слдуетъ принять то, что произошло, какъ выраженіе его мннія, что она должна принять предложеніе, такое благопріятное и удовлетворительное для всей семьи. Какъ бы то ни было она не хотла ничего говорить боле объ этомъ, пока онъ съ нею не заговоритъ. Хотя она нжно любила его какъ кузена, однако она нсколько боялась его. А теперь она не знала наврно, не выражаетъ ли онъ ей своимъ гнвомъ неудовольствіе на слабость и безразсудство. Чрезъ нсколько времени онъ вдругъ обернулся и взялъ ее за руку.

— Ну что же, Мэри? сказалъ онъ.

— Ну, Уальтеръ!

— Что же вы намрены длать?

— Что я должна длать?

— Что вы должны? Вы это знаете. Выйдете ли вы за человка, котораго вы уважаете не боле этой палки, только потому, что онъ настойчиво длаетъ предложеніе? Не боле этой палки, Мэри. Какого рода чувство это должно быть, когда вы говорите, что обрадовались бы, еслибъ онъ завтра женился на другой? Можетъ ли это быть любовь?

— Я никогда никого не любила больше.

— И никогда не будете?

— Какъ я могу это сказать? Мн кажется, что я чувствую не такъ, какъ другія. Я желаю, чтобы кто-нибудь полюбилъ меня — желаю. Я въ этомъ сознаюсь. Мн хочется быть первой для кого-нибудь, но я никогда не встрчала еще человка, котораго я полюбила бы.

— Лучше подождите, пока найдете его, сказалъ онъ, приподнимаясь и опираясь на руку.— Встанемте и пойдемте домой. Вы спрашивали у меня совта и я далъ его вамъ. Не отдавайтесь человку, оттого что другіе просятъ васъ о томъ, и оттого что вы думаете, будто можете этимъ угодить имъ и ему. Если это сдлаете, вы скоро раскаетесь. Что будете вы длать, если посл того какъ выдете за этого человка, вы встртите другого, котораго можете, любить?

— Не думаю, чтобы дошло до этого, Уальтеръ.

— Какъ можете вы сказать, какъ можете вы это не допустить иначе, какъ любя человка, за котораго выходите замужъ? Вы ни капельки не любите мистера Джильмора и я не могу понять, какъ у васъ можетъ достать мужества думать о томъ, чтобы сдлаться его женою. Воротимся домой. Вы спрашивали моего совта и получили его. Если вы не примите его, я постараюсь забыть, что подалъ его вамъ.

Разумется, она его приняла. Она не сказала ему этого тогда, но разумется она будетъ руководиться его совтами. Съ какой врностью, съ какой деликатностью чувствъ понялъ онъ.ея положеніе, а не такъ, какъ ея другіе друзья! Онъ съ одного слова сталъ ей сочувствовать. Онъ говорилъ съ нею сурово, строго, почти жестоко. Но такимъ образомъ, желала она, чтобы говорилъ съ нею такъ кто-нибудь принимающій въ ней участіе, на столько интересующійся ею, чтобы такимъ образомъ посовтовать ей. Она положится на него какъ на брата и его слова будутъ для нея пріятны, еслибъ даже всегда были такъ строги.

Они молча воротились домой и даже его обращеніе было сурово съ нею, но можетъ быть именно такимъ образомъ держалъ бы себя любящій братъ, подавшій сестр благоразумный совтъ и еще не знавшій, будетъ ли этотъ совтъ принятъ.

— Уальтеръ, сказала она, когда они приблизились къ городу:— я надюсь, что вы нисколько не сомнваетесь.

— Насчетъ чего, Мэри?

— Разумется, я сдлаю такъ, какъ вы говорите.

Глава XVII.
МАРКИЗЪ ТРАУБРИДЖЪ.

Въ конц сентября было ршено, что Сэма Брэтль слдуетъ выпустить изъ тюрьмы, если не явятся какія-нибудь новыя улики въ слдующій вторникъ. Въ графств по этому поводу возникло очень сильное чувство — за и противъ Брэтлей, даже можно было бы назвать за и противъ Бёльгэмптона, еслибы важный человкъ въ Бёльгэмптон съ своими льстецами и приближенными не высказывалъ прямо мннія, что Сэмъ Брэтль совершилъ убійство и что его слдуетъ держать въ тюрьм до-тхъ-поръ, пока не настанетъ время вести его на вислицу. Этотъ важный человкъ былъ маркизъ Траубриджъ, у котораго бдный фермеръ Трёмбёль снималъ на аренду землю, и который теперь кажется думалъ, что убійство, совершенное на одномъ изъ арендаторовъ, было оскорбленіемъ для него. Онъ лично сердился на Бёльгэмптонъ, думалъ было уже прекратить свою благотворительность въ приход и ршилъ, что не станетъ участвовать въ подписк на починку церкви по-крайней-мр три года. На это намреніе, можетъ быть, имли нсколько вліянія мнніе и разсказы Пёдльгэма, методистскаго пастора.

Не только то, что Трёмбёль былъ убитъ. Такой знатный и благоразумный человкъ, какъ лордъ Траубриджъ, безъ сомннія, зналъ очень хорошо, что въ такой стран, какъ Англія, человкъ не можетъ быть защищенъ отъ убійцъ или другихъ злодевъ только тмъ обстоятельствомъ, что онъ его арендаторъ или фермеръ, или какимъ бы то ни было другимъ образомъ завислъ отъ знатнаго вельможи. Люди, зависвшіе отъ маркиза, вс должны были подавать голосъ за его кандидатовъ, и перестали бы зависть отъ него, еслибы не сдлали этого. Они были принуждены также и къ многому другому очень короткимъ срокомъ своихъ арендъ. Они не могли стрлять дичь на своихъ фермахъ. Они не могли продавать сно съ своей земли и ничего другого, кром хлба и скота. Они должны были производить жатву въ извстный чередъ и безъ позволенія маркиза никто не могъ брать другихъ земель кром маркизовыхъ. Взамнъ всего этого они длались людьми маркиза. Каждый арендаторъ пожималъ руку маркиза разъ въ три года, а два раза въ годъ ему позволялось напиваться на счетъ маркиза — если таковъ былъ его вкусъ — только бы онъ платилъ за аренду. Если обязанности были тяжелы, то и преимущества были велики. Такъ чувствовалъ самъ маркизъ, и онъ зналъ, что покровъ безопасности былъ накинутъ на плеча каждаго человка на основаніи зависимости связывавшей ихъ. Но онъ не понималъ, что этотъ покровъ можетъ быть непроницаемъ для пули обыкновеннаго убійцы или для молотка разбойника. Но здсь дло было совсмъ другое. Молотокъ принадлежалъ не разбойнику. По твердому убжденію его сіятельства — и тутъ его поддерживала полиція всего графства — молоткомъ распорядился бёльгэмптонецъ — и распорядился противъ его арендатора сынъ ‘человка, арендующаго землю у одного господина, имющаго имніе въ приход’. Такимъ образомъ маркизъ привыкъ говорить о своемъ сосд Джильмор, который въ глазахъ маркиза былъ недовольно важенъ, чтобы называть своихъ арендаторовъ своими людьми. Чтобы такой человкъ, какъ Сэмъ Брэтль убилъ такого человка, какъ Трёмбёль, было для маркиза скоре оскорбленіемъ чмъ вредомъ, а теперь оскорбленіе увеличивалось освобожденіемъ этого человка изъ тюрьмы, и по приговору суда, въ которомъ засдалъ Джильморъ,

Еще мало этого! Въ Тёрноверскомъ парк — замк лорда Траубриджъ, близь Уэстбёри — было очень хорошо извстно, что мистеръ Джильморъ джентльмэнъ, владвшій имньемъ въ Бэльгэмптонскомъ приход его сіятельства, и Фенуикъ, викарій этого прихода, были вторые Дамонъ и Пиій. Тёрноверскія дамы, очень преданныя Нижней церкви, слышали и, безъ сомннія, врили, что нашъ пріятель Фенуикъ былъ немногимъ лучше язычника. Когда онъ пріхалъ въ графство, имъ очень хотлось выдать его за приверженца Верхней церкви, и исторія о крест и подсвчник была выдумана для ихъ удовольствія. Въ то время былъ еще остатокъ большой войны между, траубриджцами съ другой знатной сосдственной фамиліей по этому поводу, и для видовъ лэди Стаутъ — маркиза Траубриджъ звали Джонъ Августъ Стаутъ — было бы хорошо включить нашего пастора между врагами этого разряда, но обвиненіе такъ разлетлось въ пухъ, его такъ невозможно было поддержать, что они были принуждены удовольствоваться увренностью, что Фенуикъ вольнодумецъ.

Мы должны быть справедливыми къ маркизу и сказать, что онъ не заботился бы объ этомъ, еслибъ Фенуикъ ршился занять мсто между его людьми. Маркизъ былъ полновластный хозяинъ дома и дочери его, Софія и Каролина, поставили бы себ за честь угощать Фенуика въ Тёрновер цлую недлю, еслибы онъ, язычникъ или правоврный, захотлъ присоединиться къ ихъ партіи. Но онъ къ этой партіи не присоединялся и не только былъ искреннимъ другомъ ‘господина, имвшаго нкоторую землю въ приход’, но и вдвое былъ мятежне этого господина. Онъ противорчилъ маркизу въ лицо — такъ говорилъ самъ маркизъ — когда они встртились разъ, насчетъ какого-то дла въ приход, и опять когда въ первое время прізда викарія въ Бёльгэмптонъ было устроено какое-то школьное праздниство на большой лужайк за домомъ фермера Трёмбёля, мистриссъ Фенуикъ чрезвычайно дурно держала себя.

— Честное слово она обращается съ нами свысока! сказала лэди Софія смясь: — право такъ! А вы знаете кто она была! Отецъ ея былъ какой-то подрядчикъ въ Лоринг, нажившій себ состояніе какими-ти строительными спекуляціями.

Когда лэди Софія говорила это, она безъ сомннія не знала о томъ обстоятельств, что Бельфуръ былъ младшій сынъ фамиліи гораздо древне ея собственной, что онъ былъ первымъ студентомъ въ Оксфорд, членомъ половины ученыхъ обществъ въ Европ и принадлежалъ къ тремъ лучшимъ клубамъ въ Лондон.

Изъ всего этого можно было видть, что маркизъ Траубриджъ былъ расположенъ думать дурно о томъ, что длалось джильмор-фенуикской партіей въ приход по поводу убійства. Потомъ ходили слухи, имвшіе можетъ быть нкоторое основаніе, что викарій и убійца были очень нжными друзьями. Въ Тёрновер думали, что викарій и Сэмъ Брэтль нсколько лтъ тому назадъ вмст удили каждое воскресенье. Ходили слухи о томъ, какъ они вмст убивали крысъ — слухи происшедшіе отъ того неоспоримаго факта, что на мельниц разъ происходила битва съ крысами, въ которой викарій принималъ дятельное участіе. Несомннное уничтоженіе гадинъ — ловля рыбъ — стрльба въ птицъ — были любимыми занятіями въ глазахъ викарія. Можетъ быть, онъ нсколько жертвовалъ своимъ пасторскимъ достоинствомъ, когда, наклонившись вмст съ Сэмомъ, съ хорькомъ въ рукахъ онъ ползалъ по грязи, истребляя крысъ. Джильморъ, видвшій это, говорилъ ему объ этомъ.

— Понимаю все, старый дружище, говорилъ Фенуикъ своему другу:— и знаю очень хорошо, что мн надо выбирать одно изъ двухъ. Или меня должны называть лицемромъ, или я лицемромъ долженъ быть. Безъ сомннія, поживъ подоле, я увижу, что мн выгодне выбрать послднее.

Въ то время между ними было много споровъ по этому поводу, потому что они были друзьями, бравшими смлость разсуждать объ образ жизни другъ друга, но мы не станемъ боле безпокоить читателя этимъ отступленіемъ. Положеніе, въ которомъ викарій находился къ маркизу Траубриджъ, будетъ достаточно понято.

Семейство въ парк Тёрноверъ считало бы большимъ счастьемъ имть въ Бёльгэмптон пастора, съ которымъ оно могло бы дружно дйствовать, но такъ какъ этого не было, оно приняло къ себ Пёдльгэма, пастора методистовъ. Отъ Пёдльгэма узнавали приходскіе факты и приходскія басни, которые безъ его помощи никогда не дошли бы до него. Фенуикъ хорошо это зналъ и обыкновенно уврялъ, что онъ ничего противъ этого не иметъ. Онъ твердилъ, что не видитъ, почему Пёдльгэмъ не можетъ жить въ приход такъ же, какъ и онъ, такъ какъ онъ иметъ и намренъ всегда имть эти небольшія преимущества: приходскую церковь, пасторатъ и десятинную долю земли. Онъ былъ совершенно убжденъ, что ученіе Пёдльгэма все-таки лучше чмъ никакое, и вовсе не былъ убжденъ — такъ онъ говорилъ — что для нкоторыхъ изъ его прихожанъ ученіе Пёдльгэма было лучше чмъ его. Онъ всегда пожималъ руку Пёдльгэму, хотя Пёдльгэмъ никогда не смотрлъ ему въ лицо, и твердо ршилъ, что Пёдльгэмъ не былъ шипомъ въ его боку.

Относительно заключенія въ тюрьму Сэма Брэтль и теперь предполагаемаго его освобожденія извстія изъ прихода, безъ сомннія, были доставлены въ Тёрноверъ Пёдльгэмомъ — вроятно, не прямо, но все-таки такимъ образомъ, что важные тёрноверскіе обитатели знали, кому они обязаны. Джильморъ съ самаго начала вовсе не былъ расположенъ благопріятно смотрть на обстоятельства, касавшіяся Сэма Брэтль въ ту субботнюю ночь. Когда страшный ударъ обрушился на семейство Брэтля, его обращеніе съ нимъ перемнилось и онъ простилъ мельнику упрямство, но всегда думалъ, что Сэмъ виноватъ. Пасторъ съ самаго начала смотрлъ на это дло съ большимъ сомнніемъ, но все-таки его сомнніе также сначала было неблагопріятно для Сэма. Даже теперь, когда онъ такъ ршительно настаивалъ на освобожденіи Сэма, онъ основывалъ свои требованія на невинности Сэма и на отсутствіи всякихъ уликъ противъ него.

— Онъ иметъ право на справедливость, Гэрри, говорилъ онъ Джильмору:— а съ нимъ поступаютъ несправедливо, потому что противъ него есть предубжденіе. Вы слышите, что говоритъ этотъ старый оселъ сэр-Томасъ?

— Сэр-Томасъ очень хорошій судья.

— Если не поостережется, онъ надлаетъ себ хлопотъ за то, что держитъ молодого человка въ тюрьм, не имя на то никакого права. Найдетъ ли его виновнымъ хоть одинъ присяжный въ Англіи оттого, что онъ лежалъ въ канав около дома старика за недлю до убійства?

Такимъ образомъ Джильморъ также перешелъ на сторону тхъ, кто настаивалъ на прав освобожденія Сэма, и наконецъ ршили, что въ слдующій вторникъ его освободятъ, если не явится уликъ.

Тутъ случилась очень замчательная встрча въ приход. Джильмору дали знать въ понедльникъ 5 октября, что маркизъ Траубриджъ будетъ на Церковной ферм — такъ звали ферму бднаго Трёмбёля — въ полдень и что его сіятельство думалъ, что лучше ему встртиться съ мистеромъ Джильморомъ. Письма не было прислано, но слова эти были переданы Пэкеромъ, помощникомъ управляющаго, однимъ изъ людей маркиза, съ которымъ Джильморъ былъ хорошо знакомъ.

— Приду къ тому времени, Пэкеръ, сказалъ Джильморъ: — и очень буду радъ видться съ его сіятельствомъ.

Маркизъ никогда не былъ судьею въ Гейтесбёри и не присутствовать ни разу въ то время, когда допрашивали Сэма, Джильморъ не видлся съ маркизомъ ни посл убійства, ни прежде, цлый годъ. Джильморъ только что отзавтракалъ, когда это извстіе было ему принесено, и подумалъ, что не будетъ ли лучше пойти и увидаться съ Фенуикомъ. Свиданіе его съ пасторомъ кончилось общаніемъ, что и Фенуикъ также пойдетъ на ферму.

Въ двнадцать часовъ маркизъ сидлъ на кресл стараго фермера въ его гостиной. Домъ былъ теменъ и мраченъ, его совсмъ не отпирали посл убійства. Съ маркизомъ былъ Пэкеръ, который стоялъ, а маркизъ длалъ видъ, будто разсматриваетъ книги, принесенныя ему. Его водили по всему дому, онъ остановился и посмотрлъ на постель, гд лежалъ старикъ, когда на него напали, какъ будто онъ могъ открыть, если посмотритъ довольно долго, что-нибудь такое, что обнаружитъ истину. Онъ смотрлъ пораженный ужасомъ на то мсто, гд найдено было тло, и воспользовался этимъ случаемъ замтить мысленно, что домъ находится въ большомъ безпорядк. Маркизу было около семидесяти-шести лтъ, но онъ былъ очень здоровъ и на видъ не старъ. Онъ былъ низокъ, плотенъ, почти безъ бороды, его сдые волосы были коротко обстрижены и почти не видны, когда онъ былъ въ шляп. Физіономія его была бы не дурна, еслибъ ее не тяготило постоянное сознаніе маркизскаго званія, и сердце его было бы не дурно, еслибъ на немъ не лежала подобная же тяжесть. Но онъ былъ глупый, слабый, несвдущій человкъ, который по своимъ способностямъ едвали могъ заработать себ хлбъ въ какой бы то ни было профессіи, еслибъ хлбъ не былъ обезпеченъ ему заране его предками.

— Мистеръ Джильморъ сказалъ, что онъ будетъ здсь въ двнадцать часовъ, Пэкеръ?

— Точно такъ, милоръ.

— А теперь уже больше двнадцати.

— Только одной минутою, милордъ.

Тутъ пэръ опять сталъ разсматривать книги бднаго старика Трёмбёля.

— Я не буду ждать, Пэкеръ.

— Не ждите, ваше сіятельство.

— Лучше скажите, чтобы закладывали лошадей.

— Слушаю, милордъ.

Но когда Пэкеръ вышелъ въ переднюю, чтобы отдать это приказаніе, онъ встртился съ Джильморомъ и привелъ его въ комнату.

— А! мистеръ Джильморъ, да, я очень радъ видть васъ, мистеръ Джильморъ.

Маркизъ подошелъ пожать руку своему гостю.

— Я думалъ, что лучше будетъ увидаться намъ насчетъ этого печальнаго дла, случившагося въ приход — весьма печальнаго, право.

— Конечно, лордъ Траубриджъ, и оно еще печальне отъ таинственности, покрывающей его.

— Я полагаю, что настоящій таинственности нтъ, мистеръ Джильморъ. Я полагаю, что не можетъ быть никакого сомннія, что этотъ несчастный молодой человкъ… по-крайней-мр участвовалъ въ этомъ?

— Я думаю, что это очень сомнительно, милордъ.

— Въ-самомъ-дл! А я думаю, что сомннія нтъ никако то — ни малйшаго. И вся полиція такого же мннія. Я довольно опытенъ въ такихъ вещахъ, но можетъ быть я не осмлился бы съ такой увренностью выражать свое мнніе, еслибъ меня не поддерживала полиція. Вамъ извстно, мистеръ Джильморъ, полиція… очень… рдко ошибается.

— А мн хотлось бы сказать, что она очень рдко оказывается права — кром тхъ обстоятельствъ, которыя находятся у ней подъ носомъ.

— Я долженъ сказать, что нисколько не согласенъ съ вами, мистеръ Джильморъ. Въ этомъ обстоятельств…

Тутъ маркиза прервалъ стукъ въ дверь, и прежде чмъ ее успли отворить, въ комнату вошелъ пасторъ. А съ пасторомъ пришелъ Пёдльгэмъ. Маркизъ думалъ, что можетъ быть пасторъ явился незваный, и Пёдльгэмъ ждалъ, какъ противодйствіе, не понадобится ли онъ. Когда Фенуикъ встртилъ пастора, бродившаго по двору фермы, онъ не обнаружилъ ни малйшаго гнва. Если Пёдльгэмъ вздумаетъ также войти при маркиз, то для Фенуика это не значило ничего. Важный человкъ поднялъ глаза, какъ будто очень испугался и нсколько обидлся, но наконецъ согласился пожать руку сперва одному пастору, а потомъ другому, и пригласилъ ихъ ссть. Онъ объяснилъ, что пріхалъ лично разузнать объ этомъ печальномъ дл, а потомъ опять выразилъ свое мнніе о Сэм Брэтль.

— Судя по всему, что я вижу и слышу, сказалъ его сіятельство:— я боюсь, что не можетъ быть ни малйшаго сомннія, что убійство это было совершено злодйствомъ близкаго сосда.

— Вы говорите о бдномъ юнош, который сидитъ въ тюрьм, милордъ? спросилъ пасторъ.

— Разумется, о немъ, мистеръ Фенуикъ. Полиція думаетъ…

— Мы это знаемъ, лордъ Траубриджъ.

— Можетъ быть, мистеръ Фенуикъ, вы позволите мн выразить мое собственное мнніе. Полиція, я говорю, думаетъ, что не можетъ быть ни малйшаго сомннія, что онъ находился въ числ тхъ, которые ворвались въ домъ моего арендатора въ ту роковую ночь, и какъ я объяснялъ мистеру Джильмору, когда вы удостоили присоединиться къ намъ, продолжительная опытность доказала мн, что полиція рдко ошибается.

— Помилуйте, лордъ Траубриджъ…

— Если вы позволите, мистеръ Фенуикъ, я буду продолжать. Я не могу долго оставаться здсь и желаю сдлать предложеніе мистеру Джильмору, предложеніе какъ судь въ этой части графства. Разумется, не мое дло порицать то, что судьи могутъ сдлать въ завтрашнемъ засданіи.

— У увренъ, что ваше сіятельство порицать не будете, сказалъ Джильморъ.

— Я не имю на это намренія по многимъ причинамъ. Но я могу по-крайней-мр сказать, что наврно будетъ сдлано требованіе объ освобожденіи молодого человка.

— Само собою разумется, что его освободятъ, сказалъ пасторъ.

Маркизъ не сдлалъ никакого замчанія, но продолжалъ:

— Если это будетъ сдлано — а я долженъ сказать, что по моему мннію узстбёрійскіе судьи не должны длать подобнаго шага — куда отправится молодой человкъ?

— Разумется, домой къ отцу, сказалъ пасторъ.

— Воротится въ этотъ приходъ съ своей любовницей убить еще кого-нибудь изъ моихъ арендаторовъ.

— Милордъ, я не могу допустить такого несправедливаго предположенія, сказалъ пасторъ.

— Я желаю высказаться, и желаю, чтобы помнили, что я особенно обращаюсь къ вашему сосду, мистеру Джильмору, который сдлалъ мн честь и пожаловалъ сюда по моей просьб. Я ничего не говорю противъ вашего присутствія, мистеръ Фенуикъ, ни противъ присутствія всякаго другого джентльмэна — маркизъ поклонился Пёдльгэму, который до-сихъ-поръ стоялъ не говоря ни слова:— но, съ вашего позволенія, я долженъ дойти до конца той цли, которая привела меня сюда. Я думаю, что очень будетъ прискорбно, если этому молодому человку позволятъ поселиться въ этомъ приход посл того, что случилось.

— Его отецъ иметъ здсь домъ, сказалъ Джильморъ.

— Я это знаю, отвчалъ маркизъ:— кажется, отецъ этого молодого человка держитъ отъ васъ на аренд мельницу и нсколько десятинъ земли?

— У него очень хорошая ферма.

— Пусть такъ. Мы не станемъ спорить о выраженіяхъ. Кажется, контракта нтъ?— хотя, разумется, это не мое дло.

— Я долженъ сказать, что дйствительно это не ваше дло, милордъ, сказалъ Джильморъ, который началъ раздражаться и мрачно нахмуривать брови.

— Я только-что это сказалъ, но наврно вы согласитесь, что я имю право принимать участіе въ этомъ приход. Я полагаю, эти два джентльмэна, исполняющіе здсь обязанности служителей Бога, сознаются, что какъ владлецъ большей части этого прихода, я обязанъ вмшаться.

— Конечно, милордъ, сказалъ Пёдльгэмъ.

Фенуикъ не сказалъ ничего. Онъ сидлъ, или лучше сказать, прислонился къ краю стола и улыбался. Брови его не были нахмурены, какъ у его друга, но Джильморъ, знавшій его и взглянувшій на него, началъ бояться, что съ маркизомъ заговорятъ въ такихъ сильныхъ выраженіяхъ, которыхъ не одобритъ даже самъ онъ, Джильморъ.

— А когда я вспомню, продолжалъ маркизъ:— что несчастный человкъ, павшій жертвою, былъ почти полстолтія арендаторомъ моимъ и моей фамиліи, и что онъ былъ злодйски убитъ на моей собственной земл — стащенъ съ постели въ полночь и безжалостно умерщвленъ въ томъ самомъ дом, въ которомъ я сижу, и что это было сдлано въ приход, въ которомъ кажется у меня есть земли больше двухъ третей…

— Дв тысячи дв десятины изъ двухъ тысячъ девятисотъ десяти, сказалъ Пёдльгэмъ.

— Кажется. Мистеръ Пэдльгэмъ, вамъ не слдовало прерывать меня.

— Извините, милордъ.

— Я хочу только сказать, мистеръ Джильморъ — что вамъ слдуетъ не допускать возвращенія молодого человка въ среду нашихъ прихожанъ. Вамъ слдуетъ объяснить отцу, что этого дозволить нельзя. Судя по тому, что я слышу, не было бы никакой потери, еслибъ вся семья оставила приходъ. Мн говорятъ, что одна изъ дочерей — проститутка.

— Это правда, милордъ, сказалъ Пёдльгэмъ.

Пасторъ обернулся и посмотрлъ на своего собрата, но не сказалъ ничего. Однимъ изъ правилъ его жизни было намреніе не ссориться съ Пёдльгэмомъ, а въ настоящую минуту онъ, конечно, не желалъ тратить свой гнвъ на такого слабаго врага.

— Мн кажется, вамъ слдовало бы позаботиться объ этомъ, мистеръ Джильморъ, докончилъ маркизъ свою рчь.

— Я не могу понять, милордъ, какое право имете вы предписывать мн, какъ я долженъ поступать, сказалъ Джильморъ.

— Я вовсе не предписываю, я просто выражаю мое мнніе, сказалъ маркизъ.

— Милордъ, позвольте мн сказать нсколько словъ, сказалъ Фенуикъ.— Во-первыхъ, если Сэмъ Брэтль не будетъ въ состояніи жить на мельниц — хотя я надюсь, что онъ проживетъ тамъ много лтъ — онъ будетъ жить въ пасторат.

— Наврно такъ, сказалъ маркизъ.

Пёдльгэмъ поднялъ кверху об руки.

— Ужъ лучше молчите, Фрэнкъ! сказалъ Джильморъ.

— Я желаю сказать нсколько словъ объ этомъ, Гэрри. Ко мн обратились, какъ къ человку исполняющему здсь обязанность служителя Бога, и я признаю за собой эту отвтственность. Я никогда въ жизни не слыхалъ предложенія боле жестокаго и боле безчеловчнаго, какъ то, которое сдлалъ лордъ Траубриджъ. Этого молодого человка слдуетъ выгнать, потому что одинъ изъ арепдаторовъ его сіятельства былъ убитъ! Мы должны найти его виновнымъ безъ всякаго суда, при отсутствіи всхъ уликъ, вопреки ршенію судей.

— Не вопреки ршенію судей, сэръ, сказалъ маркизъ.

— И запретить ему воротиться въ свой собственный домъ, потому что маркизъ Траубриджъ считаетъ его виновнымъ. Милордъ, его отецъ иметъ такое же право держать въ своемъ дом кого онъ хочетъ, какое имете вы. А еслибъ я предложилъ вамъ выгнать вашихъ дочерей, это было бы не большимъ оскорбленіемъ, какъ ваше предложеніе мистеру Брэтль выгнать его сына.

— Моихъ дочерей!

— Да, вашихъ дочерей, милордъ.

— Какъ вы смете упоминать о моихъ дочеряхъ?

— Мн хорошо извстно, что ваши дочери во всхъ отношеніяхъ достойны уваженія. Я не имю ни малйшаго желанія, чтобы вы обошлись съ ними дурно. Но если вы желаете, чтобъ о вашихъ семейныхъ длахъ говорили сдержанно и осторожно, вамъ слдуетъ научиться говорить о семейныхъ длахъ другихъ точно такимъ же образомъ.

Маркизъ въ это время уже всталъ и звалъ Пэкера — звалъ карету и лошадей — взывалъ къ богамъ, чтобы они послали свои громы для наказанія такой дерзости. Онъ во всю свою жизнь не слыхалъ ничего подобнаго. Его дочерей! Потомъ въ его разстроенной голов промелькнула мысль, что его дочерей поставили наравн съ этимъ убійцею, съ этимъ Сэмомъ Брэтль — можетъ быть, даже наравн съ кмъ-то еще хуже его. А его дочери были такія величественныя особы — старыя и безобразныя, это правда, и почти безприданныя вслдствіе фамильныхъ закрпленій наслдства за мужскими наслдниками и фамильной расточительности. Было уже оскорбленіемъ, что Фенуикъ сдлалъ малйшій намекъ на его дочерей, но говорить о нихъ такимъ образомъ, какъ будто он были обыкновенными человческими существами, было невыносимо. Маркизъ до-сихъ-поръ сомнвался, но теперь онъ совершенно убдился, что Фенуикъ былъ вольнодумецъ.

— Да еще дурной вольнодумецъ, сказалъ онъ Каролин, воротившись домой.

А идя къ своей карет онъ говорилъ:

— Я никогда въ жизни не слыхалъ о подобномъ поведеніи. Кто можетъ удивляться, что въ этомъ приход есть убійцы и проститутки!

— Милордъ, это не мои прихожане, сказалъ Пёдльгэмъ.

— Мн все-равно, чьи это прихожане, отвчалъ маркизъ.

Уходя вмст съ Пёдльгэмомъ, Фенуикъ сказалъ ему нсколько словъ.

— Другъ мой, вы были совершенно правы относительно десятинъ его сіятельства.

— Это настоящее число, сказалъ Пёдльгэмъ.

— Я хочу сказать, что вы были совершенно правы сдлать это замчаніе. Факты всегда драгоцнны и я увренъ, что лордъ Траубриджъ былъ благодаренъ вамъ, но мн кажется, вы нсколько ошиблись въ другомъ показаніи.

— Въ какомъ, мистеръ Фенуикъ?

— О томъ, что вы сказали о бдной Кэрри Брэтль. Вы не знаете этого наврно.

— Вс это говорятъ.

— Почемъ вы знаете, можетъ быть она вышла замужъ и сдлалась честной женщиной?

— Разумется, это возможно, хотя… когда молодая женщина разъ сбилась съ пути.

— Какъ Марія Магдалина, напримръ.

— Мистеръ Фенуикъ, она поступила очень дурно.

— А разв я поступаю не очень дурно — да и вы? Разв мы не на дурномъ пути, если не вримъ и не раскаемся? Разв мы вс не такъ гршимъ, что заслуживаемъ вчнаго наказанія?

— Конечно, мистеръ Фенуикъ.

— Стало быть, не можетъ быть большой разницы между нею и нами, она не можетъ заслуживать ничего боле, какъ вчное наказаніе. Если она иметъ вру и раскается, вс ея грхи сдлаются блы какъ снгъ.

— Конечно, мистеръ Фенуикъ.

— Такъ говорите о ней, какъ говорили бы о всякой другой сестр, или о всякомъ другомъ брат — не какъ о существ, которое всегда должно быть гнусно, потому что оно пало разъ. Такъ будутъ говорить женщины и другіе мужчины. Иногда на это видишь причину. Но вы и я, какъ служители Бога, никогда не должны позволять себ говорить такъ необдуманно о гршникахъ. Прощайте, мистеръ Пёдльгэмъ.

Глава XVIII.
ПУСТАЯ БУМАГА.

Въ начал октября капитанъ Мэррэбль былъ отозванъ въ Лондонъ письмами Блока и Кёрлинга, и согласно общанію, написалъ нсколько писемъ Мэри Лаутеръ, сообщая ей о ход своего дла. Вс эти письма показывались тетушк Сэр — и были бы показаны пастору Джону, еслибъ пасторъ Джонъ не отказался ихъ читать. Но хотя письма эти были чисто родственныя — именно такія письма, какія могъ бы написать братъ — а все-таки миссъ Мэррэбль думала, что они очень опасны. Она этого не говорила, но думала, что они опасны. Послднее время Мэри ни слова не говорила о Джильмор и тетушка Сэра изъ этого молчанія могла заключить, что надежды Джильмора не становились блестящими. Сама Мэри, твердо ршивъ въ душ, что надежды Джильмора относительно ея совершенно прекратились, не могла еще ршить, какъ и когда она сообщитъ объ этомъ ршеніи своему обожателю. По ея условію съ нимъ, она должна была написать тотчасъ, если приметъ другое предложеніе, и ждать шесть мсяцевъ, если этого не случится. Конечно, соперника никакого не было и поэтому она не знала, должна или не должна писать тотчасъ при настоящихъ обстоятельствахъ. Она скоро сказала себ, что и въ этомъ отношеніи она обратится за совтомъ къ своему новому брату. Она спроситъ его и сдлаетъ какъ онъ ей велитъ. Разв онъ уже не доказалъ, какъ уметъ онъ подавать совты о подобномъ предмет?

Посл десятидневнаго отсутствія онъ воротился, и ничего не могло сравниться съ безпокойствомъ, съ какимъ Мэри ожидала извстія, которое онъ долженъ былъ привезти съ собою. Она старалась думать объ этомъ безъ эгоизма, но не могла не сознаться, что даже относительно ея самой его отъздъ въ Индію измнитъ весь колоритъ ея жизни. Въ этомъ было, можетъ быть, нчто похожее на чувство одиночества, когда она вспоминала, что, отказавшись отъ Джильмора, она должна отказаться и отъ Фенуиковъ. Она не могла надяться быть опять въ Бёльгэмптон, по-крайней-мр долго. Она будетъ очень одинока, если ея новый братъ броситъ ее теперь. Утромъ посл прізда онъ пришелъ въ Верхній городъ и сказалъ, что дло почти ршено, деньги будутъ спасены и для него останется изъ 20,000, полученныхъ имъ въ наслдство, нсколько боле 4,000, такъ что ему незачмъ возвращаться въ Индію. Онъ былъ очень веселъ и ни слова не говорилъ о беззаконныхъ поступкахъ отца.

— О, Уальтеръ, какая радость! сказала Мэри, и слезы заструились изъ ея глазъ.

Онъ взялъ ее за об руки и поцловалъ въ лобъ. Въ эту минуту тетушки Сэры не было въ комнат.

— Я такъ рада! сказала она, пожимая его руки своими маленькими ручками.

Зачмъ ему не поцловать ее? Разв онъ ей не братъ? А потомъ, прежде чмъ онъ ушелъ, она вспомнила, что она должна сказать ему нчто особенное — что она должна спросить его кое о чемъ. Не пойдетъ ли онъ съ нею погулять вечеромъ? Разумется, онъ пойдетъ съ нею гулять.

— Милая Мэри, сказала ей тетка, обнявъ своей маленькой рукою станъ племянницы и цлуя ее:— не влюбись въ Уальтера.

— Какъ вы можете говорить такія глупости, тетушка Сэра?

— Было бы очень глупо, еслибъ ты это сдлала.

— Вы не понимаете, какая въ этомъ разница. Вы думаете, что я могла бы быть такъ дружна съ нимъ, еслибъ что-нибудь подобное было возможно?

— Я не знаю, какъ это могло бы быть.

— Не сердитесь на меня за то, что я нашла кузена, котораго могу любить почти какъ брата. До-сихъ-поръ я ни къ кому не могла имть чувства такого рода.

Тетушка Сэра, что ни думала бы она, не имла духа повторить свое предостереженіе, а Мэри, будучи счастлива и довольна собою, надла шляпку и побжала съ горы встртить кузена у воротъ пастората. Для чего ему карабкаться на гору, чтобы проводить опять кузину внизъ? Они условились въ этомъ.

Первыя дв мили разговоръ все шелъ о Блок, Кёрлинг и деньгахъ. Капитанъ Мэррэбль такъ былъ занятъ своими длами и такъ былъ доволенъ, что столько можно было спасти изъ потеряннаго имъ состоянія, что онъ можетъ быть забылъ, что Мэри еще нуженъ былъ совтъ. Но когда они пришли опять къ тому мсту, гд сидли прежде, она просила его остановиться и ссть.

— Ну что же такое? сказалъ онъ, спокойно усаживаясь возл нея.

Она разсказала, объяснила свои сомннія и просила совтовъ его мудрости.

— Совершенно ли вы уврены, что такъ слдуетъ сдлать, Мэри? спросилъ онъ.

— Сдлать что, Уальтеръ?

— Отказаться отъ человка, который такъ васъ любитъ и такъ много можетъ вамъ предложить.

— Что же вы говорили сами? Уврена ли я! Разумется, я уврена. Я совершенно уврена. Я не люблю его. Не говорила ли я вамъ, что въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія посл того, что вы сказали?

— Я не имлъ намренія, чтобъ мои слова были такъ могущественны.

— Они были могущественны, но независимо отъ этого, я теперь совершенно убждена. Еслибъ я могла это сдлать, я поступила бы съ нимъ фальшиво. Я знаю, что не люблю его.

Онъ не смотрлъ на нее съ того мста, гд лежалъ, но игралъ сигарочницей, которую онъ вынулъ, какъ будто хотлъ продолжать курить. Но онъ не открывалъ сигарочницы, не смотрлъ на Мэри и не говорилъ ей ни слова. Можетъ быть, прошло дв минуты, прежде чмъ она заговорила опять:

— Я полагаю, лучше написать къ нему тотчасъ?

— Вы не любите никого другого, Мэри? спросилъ онъ.

— Никого, отвчала она, какъ будто этотъ вопросъ не значилъ ничего.

— Для васъ это пустая бумага?

— Совершенно пустая, сказала она и засмялась: — знаете ли, я почти думаю, что она всегда будетъ пуста.

— Ей-Богу! для меня она не пуста, сказалъ онъ, вскочивъ на ноги.

Она взглянула на него съ изумленіемъ, нисколько не понимая, что онъ хотлъ сказать, не воображая даже, что онъ хочетъ разсказать ей свои любовные секреты, относящіеся къ другой.

— Желалъ бы я знать, изъ чего вы считаете меня созданнымъ, Мэри — воображаете ли, что я также могу любить?

— Я ни крошечки не понимаю.

— Послушайте, милая — и онъ сталъ на колна возл нея съ этими словами: просто вотъ что: вы сдлались для меня дороже, всхъ на свт, я люблю васъ больше своей души — ваша красота, кротость, нжное, милое прикосновеніе составляютъ для меня все. А вы обращаетесь ко мн за совтомъ! Я могу теперь подать вамъ только одинъ совтъ, Мэри.

— Какой же?

— Любите меня.

— Я васъ люблю.

— Да, но любите меня и будьте моею женою.

Она должна была подумать объ этомъ, но она узнала съ первой минуты, что думать объ этомъ было восторгомъ для нея. Она не совсмъ поняла сначала, что избранный братъ могъ сдлаться ея любовникомъ безъ всякаго другого чувства, кром радости и торжества, между тмъ въ ней было сознаніе, что только одинъ отвтъ былъ возможенъ. Во-первыхъ, отказать ему въ любви было бы невозможно. Она не могла сказать ему нтъ. Она часто длала усиліе относительно Джильмора и находила невозможнымъ сказать да. Теперь была та же невозможность сказать нтъ. Она не могла очернить себя такою ложью. Между тмъ, хотя она была уврена въ этомъ, она была такъ изумлена его объясненіемъ, такъ ошеломлена на перемн въ своемъ положеніи, такъ занята внутренно своими новыми усиліями измнить свои взглядъ на этого человка, что не могла даже ршиться подумать объ отвт. Еслибы онъ только слъ возл нея — очень близко — и не говорилъ съ нею, она думала, что была бы счастлива. Все другое было забыто. Предостереженіе тетушки Сэры, гнвъ Джэнетъ Фенуикъ, огорченіе бднаго Джильмора — обо всемъ этомъ она вовсе не думала, или только позволяла своимъ мыслямъ останавливаться на этомъ какъ на бездлкахъ, насчетъ которыхъ было необходимо ей, имъ — имъ обоимъ, которые теперь оставляли все другъ для друга — распорядиться, какъ имъ слдовало такжераспорядиться относительно дохода и тому подобныхъ бездлицъ. Она не имла ни малйшаго сомннія. Этотъ человкъ былъ властелинъ ея, онъ держалъ ее въ своей власти, и разумется, она будетъ повиноваться ему. Но она должна придать твердость своему голосу, заставить пульсъ биться спокойно, и опомниться сама прежде, чмъ скажетъ ему это.

— Сядьте, Уальтеръ, сказала она наконецъ.

— Зачмъ мн садиться?

— Затмъ, что я прошу васъ. Сядьте, Уальтеръ.

— Нтъ. Я понимаю, какъ вы будете благоразумны и какъ холодны, и понимаю также, какой я былъ дуракъ.

— Уальтеръ, неужели вы не придете, когда я васъ прошу?

— Зачмъ мн садиться?

— Затмъ, чтобы я постаралась сказать вамъ, какъ нжно я васъ люблю.

Онъ не слъ, а бросился къ ея ногамъ и спряталъ лицо на ея колнахъ. Тогда не много словъ было говорено. Когда доходитъ до того, что любовники довольствуются сидть вмст какъ дв птички, разговаривать много нтъ нужды. Прежде чмъ они встали, пальцы ея играли его кудрявыми волосами, а онъ цловалъ ея губы, щеки и лобъ. Она начала чувствовать, что значитъ имть обожателя и любить его, она могла уже говорить съ нимъ почти, какъ будто бы онъ былъ частью ея самой, могла шептать ему разные пустяки, могла чувствовать, что все ея принадлежало ему, а все его принадлежало ей. Она знала теперь еще ясне прежняго, что она никогда не любила Джильмора и никогда не могла его любить. И другое сомнніе было разршено для нея.

— Знаете, говорила она часъ тому назадъ: — мн кажется, бумага всегда будетъ пуста.

А теперь каждое мсто на этой бумаг было исписано.

— Мы теперь должны идти домой, сказала она.

— И сказать тетушк Сэр, отвчалъ онъ смясь.

— Да, и сказать тетушк Сэр — только не сегодня. Я ничего не могу длать сегодня, кром какъ думать объ этомъ. О, Уальтеръ, я такъ счастлива!

Глава XIX.
СЭМЪ БРЭТЛЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ.

Засданіе судей происходило во вторникъ и Сэмъ Брэтль былъ освобожденъ. Мистеръ Джонсъ при этомъ съ негодованіемъ требовалъ, чтобы его кліента освободили безъ поруки, но на это судьи не согласились. Адвокатъ пытался доказать имъ, что они не могли требовать поруки, для того, чтобы явился обвиняемый, когда этотъ обвиняемый былъ освобожденъ просто потому, что противъ него не было уликъ. Но такое истолкованіе закона сэр-Томасъ и его собраты-судьи слушать не хотли.

— Если другихъ наконецъ поймаютъ, а Брэтль не явится, правосудіе пострадаетъ, сказалъ сэр-Томасъ.

Судьи графства всегда боле отличаются здравымъ смысломъ и добрыми инстинктами, чмъ основательнымъ изученіемъ законовъ, и можетъ быть, мистеръ Джонсъ былъ правъ въ своемъ взгляд на это дло. Все-таки потребовали поручительства и достать его было довольно хлопотливо. Джэй, торговецъ желзными издліями въ Уорминстер, отказался. Когда Фенуикъ говорилъ съ нимъ объ этомъ, онъ объявилъ, что все дворянство такъ вооружено противъ его шурина, что онъ не можетъ выставлять себя впередъ. Онъ не можетъ этого сдлать ради своей семьи. Когда Фенуикъ общалъ взять на себя денежный рискъ, Джэй объявилъ, что затрудненіе заключается не въ этомъ.

— Вотъ маркизъ, сэр-Томасъ, сквайръ Гринторнъ и нашъ пасторъ, сэръ, вс говорятъ, что его совсмъ не слдуетъ брать на поруки. Притомъ, сэръ, если насъ постигнетъ несчастье, то къ чему же выставлять его предъ всми, сэръ?

Много хлопотъ было также съ Джорджемъ Брэтль въ Фордингбридж. Джорджъ Брэтль былъ осторожный, упрямый, трудолюбивый человкъ, не очень чувствительный и очень мало заботившійся о томъ, что будутъ о немъ говорить, пока онъ въ состояніи вносить арендную плату, но онъ забралъ себ въ голову, что Сэмъ виноватъ, что онъ по-крайней-мр былъ совершенно дурной человкъ, котораго слдуетъ выгнать изъ брэтлевскаго гнзда, и которому не слдуетъ оказывать доброты. Фермера однако Фенуикъ уговорилъ, а другимъ поручителемъ сталъ самъ пасторъ. Ему очень совтовалъ Джильморъ, дядя Джильмора, салисбурійскій пребендіатъ, и другіе — не ставить себя въ такое положеніе. Благосклонность, которую онъ показывалъ молодому человку, не принесла хорошихъ результатовъ ни для молодого человка, ни для него самого, и было бы неблагоразумно — такъ говорили его друзья — подвергать свое имя замчаніямъ совершенно безполезнымъ. Онъ согласился только дать общаніе не выставлять себя впередъ, если можно будетъ достать другихъ поручителей. Но когда настало затрудненіе, онъ предложилъ себя и по необходимости былъ принятъ.

Когда Сэма освободили, онъ походилъ на сидвшаго въ клтк звря, который, какъ скоро его выпустятъ на свободу, не знаетъ какъ ее употребить. Онъ осмотрлся вокругъ передней суда и сначала не показывалъ желанія уйти оттуда. Констэбль спросилъ его, иметъ ли онъ средства воротиться домой, на что онъ отвчалъ, что ‘это не можетъ назваться иначе, какъ прогулкой’. Констэбль предложилъ ему обдъ, онъ отказался и все стоялъ, дико осматриваясь вокругъ. Чрезъ нсколько минутъ Джильморъ и Фенуикъ подошли къ нему, и сквайръ заговорилъ первый.

— Брэтль, сказалъ онъ: — надюсь, что вы теперь пойдете домой и останетесь тамъ работать съ вашимъ отцомъ.

— Ничего это не знаю, отвчалъ молодой человкъ, не удостаивая взглянуть на сквайра.

— Сэмъ, пожалуйста подите сейчасъ домой, сказалъ пасторъ: — мы сдлали для васъ все, что могли, и вы не должны идти намъ наперекоръ.

— Мистеръ Фенуикъ, если вы скажете мн, чтобы я шелъ къ… къ… къ.. Онъ хотлъ назвать дурное мсто, но его удержало присутствіе пастора:— если вы скажете мн, чтобы я шелъ куда бы то ни было, я пойду.

— Это хорошо. Такъ я вамъ говорю, чтобы вы шли на мельницу.

— Я не знаю, пуститъ ли меня отецъ, сказалъ Сэмъ, чуть не зарыдавъ при этихъ словахъ.

— Пуститъ охотно. Скажите ему, что вы говорили со мною здсь и что я зайду къ нему завтра.

Онъ сунулъ руку въ карманъ и что-то прошепталъ, предлагая молодому человку деньги, но Сэмъ отвернулся, покачалъ головой и отошелъ.

— Я думаю, что онъ такъ же мало участвовалъ въ этомъ, какъ вы и я, сказалъ Фенуикъ.

— Я не знаю, что думать, сказалъ Джильморъ.— Вы слышали, что маркизъ въ город? Гринторнъ сейчасъ сказалъ мн.

— Такъ лучше мн ухать, потому что въ Гейтесбёри тсно для обоихъ насъ.

Джильморъ обдалъ въ пасторат въ этотъ вечеръ, и разумется, разговоръ шелъ о томъ, что происходило въ этотъ день.

Ссора, происходившая на ферм, до-сихъ-поръ только отчасти была описана мистриссъ Фенуикъ.

— Знаете ли вы, что я и торжествую и пугаюсь, сказала мистрисссъ Фенуикъ сквайру.— Я знаю, что маркизъ старый дуракъ, повелительный, самонадянный и совершенно нестерпимый, когда онъ пытается вмшиваться не въ свое дло. А между тмъ я какъ-то чувствую, что оттого, что онъ маркизъ и иметъ слишкомъ дв тысячи десятинъ въ приход, и оттого что онъ живетъ въ парк Тёрноверъ, его слдуетъ бояться.

— Фрэнкъ вчера его не боялся, сказалъ сквайръ.

— Онъ ничего не боится, сказала жена.

— Ты несправедлива ко мн въ этомъ отношеніи, Джэнетъ. Я очень боюсь тебя и всхъ дамъ въ Уильтшир боле или мене — кажется, могу сказать всхъ женщинъ. Я и его бы боялся также, еслибъ онъ не вывелъ меня изъ себя своимъ сумасбродствомъ и своею гордостью.

— Онъ можетъ надлать намъ большихъ непріятностей, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Что онъ можетъ сдлать, онъ и сдлаетъ, сказалъ пасторъ.— Онъ даже наврно распространилъ обо мн дурную славу, но я думаю, что до вчерашняго дня онъ былъ довольно великодушенъ ко мн. Онъ теперь объявитъ, что я воплощенный злой духъ, а народъ этому не повритъ. Постоянная настойчивая непріязнь, всегда дйствующая, но сдерживаемая въ умренныхъ границахъ, гораздо опасне теперь, чмъ горячее мстительное бшенство. Маркизъ не можетъ послать своихъ ратниковъ размозжить мн голову или заключить въ тюрьму. Оні, можетъ только бросать въ меня грязью, и чмъ больше онъ броситъ вдругъ, тмъ мене попадетъ въ меня.

Насчетъ Сэма они условились, что, невиненъ онъ или виновенъ, а стараго мельника слдуетъ убждать считать его невиннымъ, на сколько ихъ соединенныя усилія въ этомъ отношеніи могутъ имть успхъ.

— Онъ невиненъ предъ закономъ, пока не будетъ доказано, что онъ виновенъ, сказалъ сквайръ.

— Такъ разумется ничего не можетъ быть дурного сказать его отцу, что онъ невиненъ, замтила мистриссъ Фенуикъ.

Сквайръ не совсмъ былъ согласенъ, а пасторъ улыбнулся, услышавъ этотъ аргументъ, но они оба согласились, что слдуетъ распустить слухи по приходу, что Сэма слдуетъ считать невиннымъ въ дл той ночи. Все-таки мнніе Джильмора на этотъ счетъ не перемнилось.

— Имете вы извстіе изъ Лоринга? спросилъ сквайръ мистриссъ Фенуикъ, уходя изъ пастората.

— О, да!— она совсмъ здорова, мистеръ Джильморъ.

— Я иногда думаю похать и взглянуть на нее.

— Я уврена, что и она, и ея тетка будутъ рады видть васъ.

— Но будетъ ли это благоразумно?

— Если вы спрашиваете меня, я обязана сказать, что я нашла бы это неблагоразумнымъ. На вашемъ мст я оставила бы ее въ поко на нкоторое время. Мэри настоящее золото, но она женщина и, какъ вс другія женщины, чмъ боле за ней ухаживаютъ, тмъ трудне она сдается.

— Мн всегда кажется, сказалъ Джильморъ:— что для успха въ любви мужчина не долженъ совсмъ любить, или по-крайней-мр скрывать свою любовь.

Онъ ушелъ домой одинъ, чувствуя на сердц ту мучительную тяжесть, которая происходитъ отъ несдерживаемаго желанія пріобрсти какое-нибудь благополучіе, котораго нельзя достигнуть. Ему казалось теперь, что ни о чемъ въ жизни не стоитъ думать, если Мэри Лаутеръ постоянно будетъ ему отказывать. Ему казалось даже, что если согласіе ея будетъ дано не очень скоро, то онъ лишится всхъ своихъ способностей къ наслажденію.

На слдующее утро, тотчасъ посл завтрака, мистеръ и мистриссъ Фенуикъ пошли вмст на мельницу. Они прошли по деревн, а оттуда по тропинк внизъ къ маленькому пшеходному мостику, а потомъ по берегу рки. Было чудное октябрское утро, 7 октября, и Фенуикъ говорилъ о фазанахъ. Джильморъ, хотя былъ охотникъ и убивалъ кроликовъ и куропатокъ на собственной своей земл, и иногда здилъ на охоту дальше, дичи не разводилъ. Были какія-то старыя непріятности насчетъ фазановъ маркиза и онъ бросилъ эту охоту. Не было никакого сомннія, что его имніе въ приход, состоявшее по большей части изъ низколежавшихъ земель и водяныхъ луговъ, не было удобно для разведенія фазановъ, и что онъ скоре могъ бы стрлять въ птицъ лорда Траубриджъ, чмъ въ своихъ. Но также было справедливо, что фазаны лорда Траубриджъ безъ всякой совсти кормились на его земл. Все-таки онъ счелъ за лучшее бросить всякую мысль разводить дичь въ Бёльгэмптон для собственнаго своего употребленія.

— Честное слово, на вашемъ мст, Джильморъ, сказалъ пасторъ, когда птица поднялась съ земли у самыхъ ихъ ногъ: — я не сталъ бы церемониться насчетъ охоты посл того, что случилось вчера.

— Вы хотите сказать, что отплатили бы маркизу, Фрэнкъ?

— Я такъ думаю.

— Разв это должно быть закономъ для хорошаго пастора?

— Это хорошій законъ для хорошаго сквайра. А что касается доктрины безвозмездія, то человкъ долженъ быть увренъ въ причинахъ побуждающихъ его, прежде чмъ покорится этому. Если человкъ совершенно убжденъ, что имъ дйствительно руководитъ христіанское желаніе простить, это все можетъ быть очень хорошо, но если къ его ропоту будетъ примшана подмсь низкаго сорта, если онъ позволитъ себ думать, что онъ можетъ избавиться отъ непріятныхъ ссоръ, имть на земл спокойное житье и сдлаться въ тоже время добрымъ христіаниномъ, мн кажется, онъ повалится на земь между двумя опорами.

Еслибъ лордъ Траубриджъ услышалъ это, онъ непремнно убдился бы, что Фенуикъ вольнодумецъ. Они оба сомнвались, найдутъ ли Сэма на мельниц, но онъ былъ тамъ и прилежно работалъ, когда его друзья дошли до мельницы.

— Я рада видть васъ опять дома, Сэмъ, сказала мистриссъ Фенуикъ, внутренно чувствуя, что можетъ быть она привтствуетъ убійцу.

Сэмъ дотронулся до своей шапки, но не сказалъ ни слова и не отвелъ глазъ отъ своей работы. Они прошли мимо кучи досокъ къ крыльцу коттэджа. Тутъ, по привычк принятой имъ въ праздные дни, сидлъ мельникъ съ трубкою во рту. Когда онъ увидлъ мистриссъ Фенуикъ, онъ всталъ, кивнулъ головой и опять слъ.

— Если ваша жена дома, я войду, мистеръ Брэтль, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Она тамъ, сказалъ мельникъ, указывая головой на окно кухни.

Мистриссъ Фенуикъ приподняла защелку и вошла. Пасторъ слъ возл мельника.

— Я искренно радъ, мистеръ Брэтль, что Сэмъ опять воротился къ вамъ.

— Онъ здсь работаетъ вмст съ другими, сказалъ мельникъ.

— Я видлъ его, когда шелъ. Надюсь, что онъ останется здсь теперь.

— Не могу знать, мистеръ Фенуикъ.

— Но онъ намренъ остаться?

— Не могу знать, мистеръ Фенуикъ.

— Не лучше ли вамъ спросить его?

— Не могу знать, мистеръ Фенуикъ.

Было довольно ясно, что старикъ не говорилъ съ сыномъ объ убійств и что доврія не было — по-краиней-мр выраженнаго — между отцомъ и сыномъ. Никто еще не слыхалъ отъ мельника мннія о невинности или виновности Сэма. Это само по себ казалось пастору ужаснымъ положеніемъ для двухъ человкъ, такъ тсно связанныхъ, которые должны были жить, сть, работать вмст и имть общіе интересы.

— Надюсь, мистеръ Брэтль, сказалъ онъ: — что вы предоставите Сэму вполн воспользоваться всми выгодами его освобожденія.

— Онъ получитъ пищу, постель, небольшое жалованье, если будетъ работать.

— Я говорю не объ этомъ. Я вполн увренъ, что вы не заставите его нуждаться въ спокойномъ пріют, пока можете дать ему пріютъ.

— Теперь здсь нтъ удобствъ.

— Я говорю о вашемъ собственномъ мнніи о сдланномъ преступленіи. Я думаю, что Сэмъ въ этомъ не участвовалъ.

— Право не знаю, мистеръ Фенуикъ.

— Но вамъ было бы утшительно думать, что онъ невиненъ?

— Мн нисколько не утшительно думать объ этомъ — вовсе неутшительно — и я предпочелъ бы не говорить, если для васъ это все-равно, мистеръ Фенуикъ.

— Я не стану длать вамъ вопросовъ, но повторяю мое собственное мнніе, мистеръ Брэтль. Я думаю, что онъ также мало участвовалъ въ воровств и въ убійств, какъ и я.

— Надюсь, мистеръ Фенуикъ. Убійство — преступленіе страшное. А теперь, если вы мн скажете, сколько вы заплатили гейтесберійскому стряпчему?

— Не могу еще сказать. Это бездлица. Вамъ не надо безпокоиться объ этомъ.

— Но я хочу заплатить, мистеръ Фенуикъ. Я еще могу платить что слдуетъ, хотя иногда приходится трудно.

Пасторъ принужденъ былъ общать, что пришлетъ ему счетъ, сколько слдуетъ заплатить мистеру Джонсу, потомъ позвалъ жену и они ушли съ мельницы. Сэмъ еще стоялъ наверху между досокъ и ни разу не сошелъ внизъ, пока гости были въ коттэдж. Мистриссъ Фенуикъ имла боле успха съ женщинами, чмъ пасторъ съ отцомъ. Она взяла на себя сказать, что искренно считаетъ Сэма невиннымъ, и он благодарили ее съ большими изъявленіями признательности.

Они воротились не тмъ путемъ, а перешли чрезъ дорогу, а оттуда къ коттэджамъ, расположеннымъ не очень далеко отъ Бирючинъ. Отъ этихъ коттэджей шла тропинка чрезъ поля въ Бёльгэмптонъ возл небольшого лса, принадлежавшаго маркизу. Именно тутъ было очень много лса, и эта роща, называемая Гэмптонскими кустами, была извстна какъ лучшій пріютъ фазановъ въ этой части графства. На этой тропинк стоялъ съ ружьемъ самъ маркизъ Траубриджъ, а позади него лсничій съ другимъ ружьемъ. Они слышали два выстрла, но не обратили на нихъ вниманія, а то воротились бы назадъ.

— Не говори ничего, сказалъ пасторъ, быстро проходя подъ руку съ женою.

Маркизъ стоялъ нахмуривъ брови, но онъ былъ благовоспитанный джентльмэнъ, и когда мистриссъ Фенуикъ приблизилась къ нему, онъ приподнялъ шляпу. Пасторъ также приподнялъ шляпу, мистриссъ Фенуикъ поклонилась, а потомъ они прошли не говоря ни слова.

— Не было предлога, а то я непремнно сказалъ бы ему, что Сэмъ Брэтль находится преспокойно у своего отца, сказалъ пасторъ.

— Какъ ты любишь ссориться, Фрэнкъ!

— Если ссора идетъ по поводу справедливаго дла, я отъ нея не прочь.

Глава XX.
ТЕПЕРЬ У МЕНЯ ЕСТЬ МОЙ СОБСТВЕННЫЙ ЮПИТЕРЪ.

Когда Мэри Лаутеръ воротилась домой съ послдней прогулки съ кузеномъ, описанной выше, она твердо ршилась не разстроивать своего счастья въ этотъ вечеръ трудной задачей — говорить тетк. Разумется, сказать надо, и сейчасъ, и пастору Джону тоже надо сказать, и Джэнетъ написать письмо, и другое письмо, которое очень трудно будетъ написать, къ Джильмору. Она должна также приготовиться переносить сопротивленіе отъ всхъ своихъ друзей, но въ настоящую минуту она хотла быть свободна отъ всхъ этихъ непріятностей. Завтра посл чая она скажетъ тетк. Завтра за завтракомъ Уальтеръ придетъ какъ ея принятый женихъ. А потомъ, посл завтрака, посл надлежащаго совщанія съ нимъ и съ тетушкой Сэрой, письмо будетъ написано.

Она разршила, по-крайней-мр, одно сомнніе и разъяснила одну тайну. Сознавая свою холодность къ Джильмору, она сомнвалась, способна ли она любить, любить такъ, какъ Джэнетъ Фенуикъ любила своего мужа. Теперь она не хотла допустить, чтобъ какая-нибудь женщина на свт обожала мужчину такъ, какъ она обожала Уальтера Мэррэбля. Сладостно было ей видть и вспоминать движенія его тла. Когда она шла возл него, она никакъ не могла удержаться, чтобъ не коснуться его плеча. Когда она разставалась съ нимъ, ей было жаль отнять у него свою руку. И она говорила себ, что все это случилось съ нею въ одну утреннюю прогулку, и удивлялась, что ея сердце способно отдаться такъ скоро. Дйствительно, оно отдалось довольно скоро, хотя это сдлалось не въ одну утреннюю прогулку. Она была искренна и къ себ и къ другимъ, когда говорила, что ея кузенъ Уальтеръ былъ и будетъ братомъ для нея, но еслибы ея новый братъ, съ своей братской довренностью, сказалъ ей, что сердце его отдано другой женщин, она получила бы ударъ, хотя не созналась бы даже себ, что она страдаетъ. Въ этотъ вечеръ, когда она пришла домой, она говорила очень мало.

Она такъ устала! Не лечь ли ей въ постель?

— Какъ, въ девять часовъ? спросила тетушка Сэра.

— Я не лягу, если вы желаете, сказала Мэри.

Но до девяти часовъ она была одна въ своей комнат, сидла на своемъ кресл съ сложенными руками, чувствуя скоре, чмъ думая, какое божественное чувство любовь. На что она не способна для него! Чего не вытерпитъ она, чтобы имть счастье жить съ нимъ? Какое другое счастье въ жизни можетъ сравняться съ этимъ счастьемъ? Тутъ она подумала о своихъ сношеніяхъ съ Джильморомъ и дрожала при воспоминаніи о томъ, какъ она была близка къ тому, чтобы принять его предложеніе.

‘Это было бы такъ дурно. А между тмъ я его не видала! Съ нимъ я поступлю хорошо, потому что чувствую, что отдаваясь ему, я могу принадлежать ему совсмъ.’

Такъ она думала, такъ мечтала, а потомъ наступило утро и она должна была идти къ тетк. Она почти молча позавтракала, ршивъ, что она разскажетъ обо всемъ тотчасъ посл завтрака. Ночью, пока она лежала, она старалась не придумывать никакой способъ для своего разсказа. До той минуты, какъ она встала, ея счастье было невозмутимо. Но пока она одвалась, она старалась придумать планъ. Наконецъ она дошла до такого заключенія, что она можетъ это сдлать лучше безъ всякаго плана. Какъ только тетушка Сэра кончила завтракать и собиралась, по утреннему обыкновенію, пойти въ кухню, Мэри заговорила:

— Тетушка Сара, я имю кое-что вамъ сказать сейчасъ. Я дала слово Уальтеру Мэррэблю.

Тетушка Сэра тотчасъ выронила сахарные щипцы и онмла.

— Тетушка, не глядите такъ, какъ будто это вамъ непріятно. Скажите мн ласковое слово. Я уврена, что вы не думаете, будто я имла намреніе васъ обманывать.

— Нтъ, я этого не думаю, сказала тетушка Сэра.

— И только?

— Я очень удивлена. Только вчера ты говорила мн, когда я намекнула на это, что онъ не больше теб какъ кузенъ — или братъ.

— Я такъ и думала, право. Когда онъ мн сказалъ, что чувствуетъ онъ, я тотчасъ поняла, что могу дать только одинъ отвтъ. Никакой другой отвтъ не былъ возможенъ. Я люблю его боле всхъ на свт. Я чувствую, что могу общать сдлаться его женой безъ малйшей сдержанности или опасенія. Не знаю, почему, но это такъ. Я знаю, что поступаю какъ слдуетъ.

Тетушка Сэра стояла молча и размышляла.

— Вы не находите, что я поступила хорошо, сказавъ ему, если я чувствовала такимъ образомъ? Прежде я удостоврилась, совершенно, совершенно удостоврилась, что мистеру Джильмору нельзя дать никакого отвта кром одного. Милая тетушка, скажите мн что-нибудь.

— Я не знаю, чмъ вы будете жить.

— Это, вы знаете, ршено, что у него останется пять тысячь изъ его денегъ, а у меня есть тысяча-двсти. Это не много, но все-таки значитъ что-нибудь. Разумется, онъ останется въ военной служб и я буду женой военнаго. Мн все-равно, я поду и въ Индію, если онъ пожелаетъ, но не думаю, чтобы онъ этого хотлъ. Тетушка Сэра, поздравьте меня хоть однимъ словомъ.

Тетушка Сэра не знала, какъ ей поздравлять племянницу. Ей казалось, что всякое поздравленіе должно быть фальшиво и лицемрно. По ея мннію, это была самая невыгодная партія. Ей казалось, что такая помолвка была сумасбродна. Она удивлялась слабости Мэри и была въ негодованіи на Уальтера Мэррэбля. Относительно же Мэри, хотя она раза два предостерегала ее, однако никогда не считала возможнымъ, чтобы двушка, такая степенная въ своемъ обыкновенномъ обращеніи, имвшая такое отвращеніе ко всякому кокетству, такъ мало склонная къ женской чувствительности, сразу завязнетъ въ такомъ болот любовныхъ хлопотъ. Предостереженіе скоре относилось къ наружнымъ приличіямъ и, можетъ быть, было сдлано съ цлью предупредить возможность легкихъ сердечныхъ царапинъ, чмъ съ мыслью, что можно опасаться чего-нибудь подобнаго. Такъ какъ Джильморъ былъ признаннымъ обожателемъ — обожателемъ, въ успх котораго впослдствіи тетушка Сэра была твердо уврена — то было бы хорошо, чтобъ эти братскія отношенія и признанія не сдлались такъ коротки, чтобъ могли возбудить возможныя затрудненія. Вотъ въ чемъ состояло предостереженіе тетушки Сэры, а теперь — въ какія-нибудь дв недли — когда молодые люди были еще совсмъ чужіе другъ для друга, когда Джильморъ еще ждалъ отвта — Мэри пришла къ ней и говоритъ, что она дала слово! Какъ же могла она поздравить?

— Стало быть, вы не одобряете? спросила Мэри почти сурово.

— Не могу сказать, чтобъ я находила это благоразумнымъ.

— Я говорю не о благоразуміи. Разумется, мистеръ Джильморъ гораздо богаче, и все такое.

— Ты знаешь, Мэри, что я не посовтую теб выйти за человка потому только, что онъ богатъ.

— Такъ вотъ что вы хотите сказать, когда говорите мн, что я неблагоразумна. Я старалась — со всею силою размышленія и разсчета, какую только могла этому посвятить — и увидала, что я не могу выйти за мистера Джильмора.

— Я теперь говорю не объ этомъ.

— Вы хотите сказать, что Уальтеръ такъ бденъ, что ему не слдуетъ жениться?

— Я ни крошечки не интересуюсь Уальтеромъ.

— Но я интересуюсь, тетушка Сэра. Я интересуюсь имъ больше чмъ всми другими на свт. Я должна подумать о немъ.

— Ты не много времени думала.

— Не боле минуты — однако этого было достаточно.

Тутъ она замолчала, ожидая, что скажетъ тетка, но тетка, повидимому, ничего не хотла больше говорить.

— Если такъ должно быть, то должно. Если вы не можете пожелать мн счастья…

— Душа моя, ты знаешь, что я желаю теб всевозможнаго благополучія.

— А въ этомъ состоитъ все мое благополучіе.

Изумленной старушк казалось, что вся натура молодой двушки измнилась. Мэри говорила теперь какъ восторженная молодая женщина, которад наконецъ умла захватить на меньшее или на большее время — молодого человка, набивая себ воображеніе романами цлыя пять лтъ, между тмъ какъ Мэри Лаутеръ до-сихъ-поръ во всемъ образ своей жизни держала себя совершенно различно отъ всхъ подобныхъ поступковъ.

— Очень хорошо, продолжала Мэри: — мы боле ничего не скажемъ объ этомъ пока. Я, очень огорчаюсь, что заслужила ваше неудовольствіе, но не могу поступить иначе..

— Я ничего не говорила о неудовольствіи.

— Уальтеръ придетъ сюда посл завтрака и я только буду просить, чтобъ его приняли не съ нахмуреннымъ лицомъ. Если это считается преступленіемъ, то пусть за это преступленіе отвчаю я.

— Мэри, это зло и невеликодушно.

— Еслибъ вы знали, тетушка Сэра, какъ я желала ночью услыхать вашъ добрый голосъ — ваше сочувствіе и одобреніе!

Тетушка Сэра опять замолчала, а потомъ отправилась къ своимъ домашнимъ обязанностямъ не говоря ни слова.

Посл полудня пришелъ Уальтеръ, но тетушка Сэра его не видала. Когда Мэри пришла къ ней, старушка объявила, что пока такъ будетъ лучше.

— Я не знаю, что сказать ему теперь. Я должна подумать объ этомъ, поговорить съ его дядей и постараться узнать, какъ лучше поступить.

Она говорила это сидя въ своей комнат и не имя даже книги въ рукахъ, цлый часъ усиливалась она ршить, что она должна говорить и длать въ настоящихъ непредвиднныхъ обстоятельствахъ. Мэри наклонилась къ ней и поцловала ее, и тет а отвчала на ласки племянницы.

— Во всякомъ случа не станемъ ссориться, сказала миссъ Мэррэбль:— кого другого люблю я? Чье счастье для меня дорого кром твоего?

— Такъ подите къ нему и скажите, что онъ также будетъ дорогъ вамъ.

— Нтъ, по-крайней-мр не теперь. Разумется, ты можешь выйти замужъ, Мэри, безъ моего одобренія. Я не требую отъ тебя того повиновенія, которое ты была бы обязана оказывать матери. Но я не могу сказать — по-крайней-мр теперь — что такое одобреніе, какое я въ прав дать, можетъ быть дано на эту помолвку. Я боюсь, что ничего хорошаго изъ этого не выдетъ. Это огорчаетъ меня. Я не запрещаю теб принимать его, по пока мн лучше не видаться съ нимъ.

— На что же она ссылается? спросилъ Уальтеръ съ серьезнымъ негодованіемъ.

— Она думаетъ, что мы будемъ бдны.

— Разв мы будемъ просить у ней помощи? Разумется, мы бдны. Теперь у насъ будетъ только 300 ф. въ годъ, или около того, кром моего жалованья. Нсколько лтъ тому назадъ, еслибъ можно было обезпечить себя этимъ, друзья нашли бы, что все необходимое было сдлано. Если вы боитесь, Мэри…

— Вы знаете, что я не боюсь.

— Что же ей-то? Разумется мы будемъ бдны — очень бдны, но можемъ жить.

Тутъ Мэри Лаутеръ овладло чувство, что Уальтеръ говоритъ о необходимости достаточнаго дохода совсмъ не такъ, какъ онъ въ послднее время разсуждалъ о томъ же съ-тхъ-поръ какъ она знала его. Онъ уврялъ, что не можетъ жить въ Англіи холостякомъ однимъ своимъ жалованьемъ, а конечно онъ будетъ бдне женатый съ прибавкой къ жалованью 300, чмъ былъ бы безъ этой прибавки, но также и безъ жены. Но какая двушка, любящая мужчину, будетъ сердиться на него за такое неблагоразуміе и такую измнчивость? Она уже сказала ему, что готова, если будетъ нужно, хать съ нимъ въ Индію. Она сказала это прежде чмъ пошла къ тетк. Онъ отвчалъ, что надется не имть надобности требовать отъ нея такой жертвы.

— Для меня это не будетъ жертвой, сказала она:— если только мн не придется отказаться отъ васъ.

Разумется, онъ обнялъ ее и поцловалъ. Есть минуты въ жизни человка, когда не быть неблагоразумнымъ и вполн, ребячески забыть всю мірскую мудрость было бы грубо, безчеловчно и дьявольски скверно.

— Сказали вы пастору Джону? спросила она.

— О, да!

— Что же онъ говоритъ?

— Ничего. Онъ поднялъ брови и намекнулъ, что я перемнилъ мои мысли о жизни. ‘— Перемнилъ, сказалъ я. ‘—Ну, и прекрасно, отвчалъ онъ.— Надюсь, что Блокъ и Кёрлингъ не сдлали ошибки насчетъ 5000.’ Вотъ все, что онъ сказалъ. Безъ сомннія, онъ считаетъ насъ сумасбродами, но наше безразсудство не надлаетъ ему затрудненій.

— И тетушку Сэру не затруднимъ, сказала Мэри.

— Но вотъ въ чемъ разница. Если мы будемъ, бдствовать, аппетитъ пастора Джона не пострадаетъ отъ нашихъ несчастій, но тетушка Сэра будетъ страдать.

— Непремнно, сказала Мэри.

— Но мы бдствовать не будемъ. Во всякомъ случа, моя дорогая, насъ не можетъ останавливать то соображеніе, что когда-нибудь она можетъ имть огорченія по нашей милости.

Условились, что въ этотъ день Мэри напишетъ и къ Джильмору, и къ Джэнъ Фенуикъ. Она предложила показать эти письма жениху, но онъ объявилъ, что предпочитаетъ не видть ихъ.

— Для меня довольно того, что я торжествую, сказалъ онъ, оставляя ее.

Когда онъ ушелъ, она сейчасъ сказала тетк, что напишетъ эти письма и принесетъ прочесть ей письмо къ Джильмору.

— На твоемъ мст я отложила бы, сказала тетушка Сэра.

Но Мэри увряла, что такая отсрочка будетъ несправедлива въ отношеніи Джильмора. Она написала эти письма передъ обдомъ, они заключались въ слдующемъ:

‘Любезный мистеръ Джильморъ,

‘Когда вы въ послдній разъ приходили съ пасторомъ видться со мною, я общала вамъ, какъ вы, можетъ быть, помните, что если я дамъ слово другому, я тотчасъ дамъ вамъ знать. Не думала я тогда, что мн такъ скоро придется исполнить мое общаніе. Я не стану уврять, что писать это письмо не прискорбно для меня, но я знаю, что обязана его написать и прекратить неизвстность, которую вы по доброт своей чувствуете изъ-за меня. Вы, я думаю, слышали о моемъ кузен капитан Уальтер Мэррэбл, воротившемся изъ Индіи три мсяца тому назадъ. Я нашла его здсь, онъ гоститъ у своего дяди, пастора, и теперь я дала ему слово сдлаться его женою.

‘Можетъ быть, лучше бы было ничего боле не говорить и предоставить себя, свой характеръ и свое имя вашей будущей доброт — или жестокости — безъ всякой попытки пріобрсти первую или охуждать другое, но вы были ко мн такъ добры и благородны, что я не могу ограничиться такимъ холоднымъ и краткимъ письмомъ. Я всегда чувствовала, что ваше предпочтеніе ко мн было для меня большою честью. Я цнила ваше уваженіе чрезвычайно высоко, а ваше одобреніе было для меня гораздо дороже, чмъ я могу выразить. Если возможно мн пользоваться вашей дружбою, я буду цнить ее боле дружбы всякаго другого. Богъ да благословитъ васъ, мистеръ Джильморъ. Я всегда буду надяться, что вы будете счастливы, и всегда съ восторгомъ услышу извстія, по которымъ могу судить, что вы счастливы.

‘Прошу васъ считать меня вашимъ искреннйшимъ другомъ.

‘МЭРИ ЛАУТЕРЪ’.

‘Я сочла за лучшее сообщить Джэнетъ Фенуикъ, что я сдлала.’

Лорингъ, четвергъ.

Любезнйшая Джэнетъ,

‘Желала бы я знать, что вы скажете о моемъ извстіи. Но вы не должны меня бранить. Пожалуйста, не браните меня. Никогда, никогда не могло быть такъ, какъ вы желали. Я дала слово выйти за моего кузена капитана Уальтера Мэррэбля, племянника сэр-Грегори Мэррэбля и сына полковника Мэррэбля. Мы будемъ очень бдны, имя только 300 фунтовъ въ годъ боле капитанскаго жалованья, но еслибъ у него не было ничего, мн кажется, я сдлала бы то же самое. Помните, какъ бывало я сомнвалась, буду ли когда-нибудь способна имть къ мужчин любовь такого рода, въ которой я завидовала вамъ? Я не завидую вамъ боле, я уже не считаю мистера Фенуика такимъ божественнымъ, какъ бывало прежде. Теперь у меня есть свой собственный Юпитеръ и мн не нужно завидовать любви ни одной женщин.

‘Я написала къ мистеру Джильмору съ этой же почтой и сказала ему всю правду. Что другое могла я ему сказать? Я сказала что-то ужасно пошлое объ уваженіи и дружб, о нихъ я не стала бы упоминать, но мое письмо казалось мн безъ этого такимъ бездушнымъ. Онъ былъ ко мн такъ добръ, какъ только можетъ быть добръ человкъ, но виновата ли я, что не могла полюбить его? Еслибъ вы знали, какъ я старалась — какъ я старалась уврить себя, что я его люблю, какъ я старалась убдить себя, что это весьма холодное чувство было самымъ большимъ приближеніемъ къ любви, какого только я могла достигнуть, и какъ я это длала потому, что вы велли мн — еслибъ вы могли понять все это, вы не бранили бы меня. А я почти этому врила. Но теперь… О, Боже! что было бы, еслибъ я дала слово мистеру Джильмору, а потомъ встртилась бы съ Уальтеромъ Мэррэблемъ! Мн длается дурно, когда я думаю, какъ я была близка къ общанію любить человка, котораго никогда не могла любить.

‘Разумется, я спрашивала себя, что будетъ со мною. Я полагаю, каждая женщина длаетъ себ этотъ вопросъ и отвчаетъ на него. Я прежде думала, что было бы лучше не думать о наружной своей оболочк. Что за бда, мягко мн на свт или нтъ! Я могла исполнять мою обязанность. А такъ какъ это человкъ хорошій, джентльмэнъ, одаренный высокими качествами и приличными наклонностями, почему же ему не имть такой жены, какую желаетъ онъ? Я думала, что могу выказывать ему любовь до-тхъ-поръ, пока полюблю его нкоторымъ образомъ, но такъ какъ я думаю теперь, все это кажется такъ ужасно! Я знаю теперь, что будетъ со мною. Принадлежать ему съ ногъ до головы! Чувствовать, что ничего сдланное для него не можетъ быть низко или непріятно! Стоять у лоханки и мыть его блье, если это будетъ нужно! О, Джэнетъ! я бывало ужасалась того времени, когда онъ обниметъ и поцлуетъ меня! Не могу сказать вамъ, что я теперь чувствую объ этомъ другомъ онъ.

‘Я хорошо знаю, какъ вамъ будетъ досадно — и все изъ любви ко мн, но вы не можете не сознаться, что я права. Если въ васъ есть какая-нибудь справедливость, напишите ко мн, что я права.

‘Еслибы мистеръ Джильморъ не былъ вашимъ другомъ, и поэтому сначала Уальтеръ вашимъ другомъ быть не можетъ, я разсказала бы вамъ боле о немъ — какъ онъ хорошъ собой, какъ мужественъ, какъ уменъ. А голосъ его похожъ на небесную музыку. Вы сначала не полюбите его, но вы должны приготовиться въ будущемъ считать его вашимъ другомъ, вы должны его любить — какъ я люблю мистера Фенуика, и вы должны сказать мистеру Фенуику, что онъ долженъ раскрыть свое сердце человку, который будетъ моимъ мужемъ. Увы, увы! я боюсь, что долго не буду въ состояніи хать въ Бёльгэмптонъ. Какъ бы я желала, чтобъ онъ нашелъ какую-нибудь милую жену!

‘Прощайте, дорогая Джэнетъ. Если вы дйствительно добры, вы напишите мн нжное, доброе, любящее письмо и пожелаете мн счастья. Вы должны знать все. Тетушка Сэра отказалась меня поздравить, потому что доходъ нашъ будетъ такой маленькій. Однако, мы не поссорились. Но для васъ доходъ ничего не значитъ и я ожидаю отъ васъ ласковаго слова. Когда все будетъ ршено, разумется, я вамъ скажу.

‘Вашъ искреннйшій другъ
‘МЭРИ ЛАУТЕРЪ.’

Первое изъ двухъ писемъ было показано миссъ Мэррэбль.

Она думала, что лучше его не посылать, но не сказала, что если оно будетъ послано, то его надо переправить къ лучшему.

Глава XXI.
ЧТО ПАСТОРЪ ДЖОНЪ ДУМАЕТЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Въ тотъ же самый четвергъ, тотъ четвергъ, въ который Мэри Лаутеръ написала въ Бёльгэмптонъ, миссъ Мэррэбль послала записку къ пастору Джону, изъявляя просьбу имть съ нимъ свиданіе. Если онъ дома и не занятъ, она будетъ къ нему въ этотъ вечеръ, или онъ можетъ, если хочетъ, быть у ней. Она думала, что первое будетъ предпочтительне. Пасторъ Джонъ согласился и вскор посл обда коляска изъ Дракона привезла миссъ Мэррэбль въ пасторатъ.

— Я ду къ пастору Джону, сказала она Мэри: — я думаю, что лучше поговорить съ нимъ о твоей помолвк.

Мэри отвчала на это извстіе любезнымъ наклоненіемъ головы и тетушка Сэра отправилась. Она нашла кузена одного въ кабинет и немедленно приступила къ предмету, который привелъ ее въ Нижній городъ.

— Я полагаю, Уальтеръ сказалъ вамъ объ этой помолвк, мистеръ Мэррэбль?

— Никогда въ жизни не былъ больше удивленъ! Онъ сказалъ мн вчера. Я началъ думать, что онъ сталъ къ ней пристращаться, но не предполагалъ, что дойдетъ до этого.

— Вы не находите это очень неблагоразумнымъ?

— Разумется, неблагоразумно, Сэра. Не требуется никакого глубокомыслія, чтобы понять это. Это просто глупо, — кузены, неимющіе никакого дохода, когда, безъ всякаго сомннія, каждый изъ нихъ могъ сдлать очень хорошую партію. Они хорошаго происхожденія, хороши собой, умны и все такое. Это нелпо и не думаю, чтобы изъ этого вышло что-нибудь.

— Вы сказали Уальтеру, что вы думаете?

— Зачмъ мн говорить ему? Онъ и безъ того знаетъ, что я думаю, и ни крошечки не заботится о моемъ мнніи. Я вамъ говорю потому, что вы спрашиваете меня.

— Но не слдуетъ ли этому помшать?

— Что же мы можемъ сдлать? Я могу сказать ему, что не желаю больше видть его у себя, но мн не хотлось бы этого. Можетъ быть, она послушается васъ.

— Я боюсь, что нтъ, мистеръ Мэррэбль.

— Такъ вы можете быть уврены, что меня онъ не послушается. Онъ удетъ и забудетъ ее. Тмъ оно и кончится. Этотъ годъ придется выкинуть изъ ихъ жизни, и она потеряетъ своего другого жениха въ… какъ бишь называется это мсто? Это жаль, но вотъ что ей предстоитъ.

— Разв онъ такъ втренъ? спросила съ негодованіемъ тетушка Сэра.

— Онъ такой же, какъ и вс мужчины, и она такая же, какъ вс двушки. Они любятъ позабавиться, и вреда большого не бываетъ — только такая забава обходится двушк очень дорого. А что касается до ихъ брака, то я не думаю, чтобъ Уальтеръ когда-нибудь сдлалъ такую глупость.

Въ этомъ было что-то ужасное для тетушки Сэры. Съ ея Мэри поступятъ такимъ образомъ — будутъ забавляться какъ съ игрушкой, а потомъ бросятъ, когда время для игры пройдетъ! И эта игра будетъ играться для забавы Уальтэра Мэррэбля, хотя результатомъ будетъ гибель будущности Мэри!

— Я думаю, сказала она: — что еслибъ считала его такимъ низкимъ, то я выгнала бы его изъ дома.

— Онъ совсмъ не думаетъ быть низкимъ. Онъ такой, какъ вс они.

Тетушка Сэра употребила всевозможные аргументы, чтобъ показать, что слдуетъ сдлать что-нибудь, но безполезно. Она думала, что если заставить вмшаться сэр-Грегори, то можетъ быть это подйствовало бы, но старый пасторъ смялся надъ этимъ. Съ какой стати капитанъ Уальтеръ Мэррэбль, прослужившій въ арміи всю жизнь и не ожидавшій отъ дяди никакихъ особенныхъ милостей, станетъ слушаться сэр-Грегори? Глава фамиліи въ-самомъ-дл! Что такое глава фамиліи для него? Если двушка сумасбродствуетъ, она должна покориться послдствіямъ своего сумасбродства. Такова была доктрина пастора Джона — и сверхъ того твердое убжденіе, что эта помолвка не поведетъ никчему. Онъ искренно жаллъ о Мэри, въ похвалу которой сказалъ столько хорошаго, но она будетъ не первая дура и не послдняя. Это не его дло и онъ не принесетъ никакой пользы своимъ вмшательствомъ. Наконецъ, однако, онъ общалъ поговорить съ Уальтеромъ. Изъ этого ничего не выйдетъ, но такъ какъ кузина его проситъ, онъ поговоритъ съ племянникомъ.

Онъ промедлилъ цлые сутки и въ это время не подчинялся тмъ ужасамъ, которые теперь длали жизнь тягостной для миссъ Мэррэбль. По его мннію, жаль было мшать развлеченію такого молодого человка, какъ Уальтеръ. По его взглядамъ на жизнь, нельзя было ожидать большой мудрости отъ молодыхъ или старыхъ двицъ. По большей части он были обезпечены и отъ нихъ не требовалось никакого дла, богаты или бдны были он. Какъ бы ни были он бдны, безславіе бдности не падало на нихъ такъ, какъ на мужчинъ. Но опять, если он попадали въ непріятное положеніе, то оно сказывалось для нихъ тяжеле чмъ для другихъ мужчинъ, и въ этомъ он не могли винить никого кром себя. Разумется, очень было пріятно влюбляться. Стихи, милые разговоры, нжные романы довольно пріятны въ своемъ род. Конечно, самъ пасторъ Джонъ испыталъ ихъ въ юности и нашелъ, какъ много они способствовали его счастью. Но для молодыхъ женщинъ потребно слишкомъ много сильныхъ ощущеній. Молодого человка въ Бёльгэмптон было недовольно безъ другого молодого человка въ Лоринг. Вотъ какимъ образомъ, опасаемся мы, пасторъ Джонъ смотрлъ на это — и еслибъ онъ осмлился объяснить это Мэри Лаутеръ, это навлекло бы на его голову такое негодованіе и презрніе со стороны молодой двушки, которое было бы весьма безславно для пастора Джона. Но онъ былъ слишкомъ благоразуменъ для того, чтобъ высказать Мэри Лаутеръ свои мысли о подобномъ предмет.

— Я думаю, мн лучше похать опять увидаться съ Кёрлингомъ на будущей недл, сказалъ капитанъ.

— Я думаю. Разв что-нибудь не такъ?

— Мн кажется, я получу деньги, но мн хотлось бы знать когда. Разумется, я съ нетерпніемъ желаю назначить день моей свадьбы.

— На твоемъ мст я не торопился бы, сказалъ пасторъ Джонъ.

— Почему же? Въ моемъ положеніи я долженъ торопиться. Мн надо ршить, гд мы будемъ жить.

— Я полагаю, въ будущемъ мсяц ты вернешься въ полкъ?

— Да. Я въ слдующемъ мсяц ворочусь въ полкъ, если мы не ршимся хать въ Индію.

— Какъ, ты и Мэри?

— Да, я и Мэри.

— Какъ мужъ и жена? сказалъ пасторъ Джонъ съ улыбкой.

— Какъ же иначе можемъ мы хать?

— Конечно. Если она подетъ съ тобою, она должна хать какъ капитанша Мэррэбль, разумется, но на твоемъ мст я и не подумалъ бы о такихъ ужасахъ.

— Это будетъ ужасно, сказалъ Уальтеръ Мэррэбль.

— Я самъ такъ думаю. Въ Индіи хорошо для человка очень молодого, который не пьетъ ни пива, ни вина, но воротиться туда въ твоихъ лтахъ съ женою и ожидать дюжины дтей должно быть по-моему непріятно.

Уальтеръ Мэррэбль сидлъ молча и мрачно.

— Я бросилъ бы всякую мысль объ Индіи, продолжалъ дядя.

— Что же остается длать человку? спросилъ капитанъ.— Еслибъ я могъ купить ферму и десятинъ пятьсотъ…

— Ферму! воскликнулъ пасторъ.

— Почему же и не ферму? Я знаю, что человкъ ничего не можетъ сдлать съ фермой, если у него нтъ капитала. Онъ можетъ имть 10 и 12 ф. съ десятины, я полагаю. Я буду имть это и еще маленькій доходъ, если выйду въ отставку. Наврно дядя дастъ мн ферму на своей земл.

— Онъ скоре отправитъ тебя — извстно куда.

— Почему же я не могу справиться съ фермой такъ же, какъ и всякій другой?

— Для чего же не сдлаться башмачникомъ? Ты не учился этому ремеслу. Фермеромъ, въ-самомъ-дл! Ты никогда не получишь фермы, а если и получишь, то не продержишь ее и трехъ лтъ. Ты такъ долго служилъ въ арміи, что не можешь ни на что годиться другое, Уальтеръ.

Капитанъ Мэррэбль сдлался мраченъ и сердитъ при этихъ совтахъ, но онъ врилъ тому, что ему говорили, и не могъ ничего возразить.

— Ты долженъ оставаться въ военной служб, продолжалъ старикъ:— и если послушаешься моего совта, то будешь продолжать служить, не навязывая себ на шею жену.

— Объ этомъ не можетъ быть и рчи.

— Почему объ этомъ не можетъ быть и рчи?

— Какъ вы можете спрашивать меня, дядя Джонъ? Неужели вы захотли бы, чтобъ я отказался отъ даннаго мною слова?

— Я хотлъ бы, чтобъ ты отказался отъ всего, что глупо.

— И сказалъ двушк, сдлавъ ей предложеніе быть моей женою, что я не желаю имть съ нею никакого больше дла.

— Я не сказалъ бы ей этого, но я далъ бы ей понять, для ея пользы и для моей, что мы слишкомъ поторопились, и чмъ скоре мы откажемся отъ нашего сумасбродства, тмъ будетъ лучше для обоихъ насъ. Ты не можешь на ней жениться, это истинная правда.

— Вы увидите, могу ли.

— Если захочешь ждать десять лтъ, пожалуй можешь.

— Я не буду ждать и десяти мсяцевъ, даже если могу поступить по-своему, то и десяти недль.

Какъ жаль, что Мэри не могла его слышать!

— Половина офицеровъ въ арміи женится не имя ничего кром жалованья, а мн говорятъ, что мы не можемъ прожить, имя триста фунтовъ въ годъ! По-крайней-мр мы попробуемъ.

— Поторопись жениться, а раскаяться будетъ время, сказалъ дядя Джонъ.

— Согласно ныншнимъ доктринамъ, замтилъ капитанъ:— скоро будутъ говорить, что джентльмэнъ не можетъ жениться, имя мене трехъ тысячъ фунтовъ въ годъ. Это самое бездушное, гнусное ученіе. Это портитъ мужчинъ и заставляетъ женщинъ, когда он выходятъ замужъ, ожидать того, чего имъ никогда не слдовало бы желать.

— А ты намренъ учить ихъ лучше, Уальтеръ?

— Я намренъ дйствовать самъ за себя и не позволю себ испугаться поступить такъ, какъ я считаю справедливымъ, оттого что свтъ говоритъ то и то.

Говоря такимъ образомъ, разсерженный капитанъ всталъ, чтобы уйти изъ комнаты.

— А все-таки, возразилъ пасторъ, пуская послднюю стрлу:— я подумалъ бы на твоемъ мст два раза, прежде чмъ женился бы на Мэри Лаутеръ.

— Онъ гораздо больше глупъ и вдвое упряме, чмъ я считалъ его, сказалъ пасторъ миссъ Мэррэбль на слдующій день:— но все-таки я думаю, изъ этого выйдетъ что-нибудь. На сколько я примчаю, три помолвки расходятся противъ одной. А когда онъ станетъ присматриваться, ему надостъ. Онъ детъ въ Лондонъ на слдующей недл и я не стану уговаривать его воротиться. Если онъ воротится, я въ этомъ не виноватъ. На вашемъ мст я не приглашалъ бы его къ себ и прямо высказалъ бы миссъ Мэри мои мысли.

До-сихъ-поръ тетушка Сэра очень мало высказывала свои мысли Мэри Лаутеръ объ ея помолвк, но ни словомъ не поздравила ее, и Мэри знала, что на замужство ея неблагопріятно смотрятъ ея родственники въ Лоринг.

Глава XXII.
ЧТО ФЕНУИКИ ДУМАЛИ ОБЪ ЭТОМЪ.

Къ несчастью, Бёльгэмптонъ находился на самомъ конц почтовой дороги, и такъ какъ почтальонъ шелъ пшкомъ изъ Лэвингтона, письма рдко получались прежде одиннадцати часовъ. Это было очень непріятно и Фенуикъ велъ постоянную войну съ почтовымъ начальствомъ, ссылаясь на то, что письма должны валиться съ неба на чайный столъ именно въ то время, когда приносятъ кипятокъ. Будучи человкомъ энергичнымъ, онъ велъ продолжительную и сердитую переписку съ вышесказанными властями, но старый почтальонъ изъ Бёльгэмптона продолжалъ ковылять въ деревню ровно въ одиннадцать часовъ. Ему было назначено въ десять часовъ, но онъ разсуждалъ самъ съ собою, что десять и одиннадцать почти одно и то же. Слдствіемъ было то, что письма Мэри Лаутеръ читались мистриссъ Фенуикъ за три часа до того, какъ она имла возможность говорить о нихъ съ мужемъ. Наконецъ однако онъ вернулся и она побжала къ нему съ письмомъ въ рук.

— Фрэнкъ, сказала она: — Фрэнкъ, какъ ты думаешь, что случилось?

— Должно быть, англійскій банкъ прекратилъ свои платежи, судя по выраженію твоего лица.

— Я предпочла бы это отъ всего моего сердца. Мэри дала слово своему кузену Уальтеру Мэррэблю!

— Мэри Лаутеръ?

— Да, Мэри Лаутеръ! Наша Мэри! А судя по тому, что я слышала о немъ, онъ совсмъ не очень пріятный человкъ.

— Кажется, недавно онъ получилъ въ наслдство кучу денегъ?

— Это не можетъ быть много, потому что Мэри признается, что они будутъ очень бдны. Вотъ письмо. Я такъ огорчена. Помнишь, ты слышалъ о полковник Мэррэбл, который попалъ въ какую-то ужасную бду изъ-за чьей-то жены?

— Теб не слдуетъ судить сына по отцу.

— Они оба служили въ военной служб и оба похожи другъ на друга. Я терпть не могу военныхъ. Они ничмъ не лучше того, чего можно ожидать отъ нихъ.

— Это правда, душа моя, и относится ко всякому роду службы, иначе это были бы праведники, да и имъ трудно было бы не заслужить никакого порицанія ни отъ кого. Могу я прочесть?

— О, да! Она почти стыдится каждаго слова, написаннаго ею. Я знаю ее такъ хорошо. Какъ подумаешь, что Мэри Лаутеръ дала слово человку посл двухдневнаго знакомства!

Фенуикъ внимательно прочелъ письмо, а потомъ отдалъ его назадъ.

— Письмо хорошее, сказалъ онъ.

— Ты хочешь сказать, что оно хорошо написано?

— Я хочу сказать, что оно искренно. Въ немъ нтъ ничего для эфекта. Она любитъ одного и не любитъ другого. Я могу только сказать, что очень жалю. Это выгонитъ Джильмора отсюда.

— Ты это думаешь?

— Думаю. Я никогда не зналъ человка, который въ одно и то же время былъ бы такъ твердъ и такъ слабъ. Можно сказать, что сила его любви была бы лучшимъ ручательствомъ за его будущее счастье, еслибъ онъ долженъ былъ жениться на этой двушк, но такъ какъ онъ на ней не женится, нельзя не чувствовать, что человкъ не долженъ ставить свое счастье въ томъ, чего онъ достигнуть не можетъ.

— Стало быть, ты думаешь, что все кончено — что она дйствительно выйдетъ за этого человка?

— Что же другое долженъ я думать?

— Эти вещи иногда расходятся. Денегъ не можетъ быть много, потому что, видишь, старая миссъ Мэррэбль противится этому на томъ основаніи, что доходъ у нихъ будетъ недостаточный. Она сама небогата и мене всхъ на свт обращаетъ вниманіе на деньги. Если дло разойдется…

— Если я понимаю Мэри Лаутеръ, перебилъ Фенуикъ:— она не такая женщина, чтобъ позволить кому-нибудь разстроить ея помолвку. Разумется, я не знаю этого человка, но если онъ будетъ твердъ, и она останется тверда.

— Она написала къ мистеру Джильмору, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Для Гэрри все теперь кончено, сказалъ Фенуикъ.

Викарію надо было разсуждать о другомъ важномъ дл съ своей женой. Сэмъ Брэтль, цлыхъ дв недли усердно проработавъ на мельниц — такъ усердно, что отецъ его прозакладывалъ гинею, что въ трехъ приходахъ не найдется человка, который могъ бы наработать больше его Сэма въ одинъ день — посл всего этого Сэмъ исчезъ уже два дня и констэбль видлъ его ночью близъ Девиза, откуда, какъ предполагали, явился Точильщикъ и вс его беззаконія. До-сихъ-поръ никого боле не арестовали по поводу убійства Трёмбёля, не отыскали никакихъ слдовъ Точильщика или того другого человка, который былъ его товарищемъ. Главный полисмэпъ, еще занимавшійся этимъ дломъ, выражалъ увренность, что старуха въ Пайкрофт ничего не знала о мстопребываніи своего сына, но онъ всегда уврялъ и продолжалъ уврять, что Сэмъ Брэтль могъ разсказать всю исторію убійства, еслибъ захотлъ, и за молодымъ человкомъ все былъ надзоръ къ великому неудовольствію его и его отца. Сэмъ громко клялся въ деревн — такъ громко, что выказалъ намреніе быть услышаннымъ всми — что онъ подетъ въ Америку и посмотритъ, осмлился ли кто остановить его. Ему сказали о поручительств и онъ отвчалъ, что потребуетъ освобожденія отъ поручительства, что его поручительство было беззаконно и что онъ будетъ требовать суда. Фенуикъ услыхалъ это и отвчалъ, что за себя онъ нисколько не боится. Онъ думалъ, что поручительство незаконно и думалъ также, что Сэмъ останется дома. Но Сэмъ ушелъ и бёльгэмптонскій констэбль прямо держался того мннія, что онъ присоединился къ Точильщику.

— Во всякомъ случа онъ ушелъ, сказалъ Фенуикъ:— и мать его не знаетъ куда. Старикъ Брэтль, разумется, не говоритъ, ни слова.

— Теб это можетъ повредить?

— Нтъ, если только они не захватятъ тхъ другихъ людей и потребуютъ Сэма. Я не сомнваюсь, что въ такомъ случа онъ явится.

— Стало быть, это не значитъ ничего.

— Значитъ, для него. Мн кажется, я знаю, куда онъ ушелъ, и думаю, что отправлюсь вслдъ за нимъ.

— Это далеко, Фрэнкъ?

— Къ счастью, поближе Австраліи.

— О, Фрэнкъ!

— Я скажу теб правду. Мн кажется, что Кэрри Брэтль живетъ за двадцать миль отсюда и что онъ отправился видться съ сестрою.

— Кэрри Брэтль, здсь!

— Я этого не знаю и не желаю, чтобъ объ этомъ упоминали здсь, но мн кажется, что это такъ, во всякомъ случа я поду и посмотрю.

— Бдная, милая, веселенькая Кэрри! но какъ она живетъ, Фрэнкъ?

— Ты можешь быть уврена, что она не принадлежитъ къ разряду праведниковъ. Наврно она не лучше того, чего можно отъ нея ожидать.

— Ты скажешь мн, если увидишь ее?

— О, да!

— Не послать ли ей чего-нибудь?

— Ей можно послать только деньги. Если она въ нужд, я ей помогу — очень экономно.

— Ты привезешь ее сюда?

— Ахъ! какъ можно это знать? Я скажу ея матери, и думаю, что намъ надо будетъ просить ея отца взять ее къ себ. Я знаю, каковъ будетъ его отвтъ.

— Онъ не захочетъ видть ее.

— Конечно, тогда намъ надо будетъ придумать что-нибудь, а всего вроятне, что она въ это время воротится въ Лондонъ или къ чорту. Не легко сдлать кривое прямымъ.

Несмотря однако на этотъ перерывъ, Мэри Лаутеръ и ея помолвка съ капитаномъ Мэррэблемъ были предметомъ величайшаго интереса въ пасторат во весь этотъ день и вечеръ. Мистриссъ Фенуикъ ожидала, что Джильморъ придетъ вечеромъ, но викарій уврялъ, что другу его будетъ непріятно показаться посл удара, который онъ получилъ. Они знали, что ему извстно, что они также получили это извстіе и что слдовательно онъ не можетъ прійти затмъ, чтобъ разсказать, или съ намреніемъ длать вопросы, не разсказывая. Если онъ придетъ, то какъ прибитая собака, поджавъ хвостъ. Потомъ возникаетъ вопросъ, не лучше ли отвтить на письмо Мэри прежде, чмъ они увидятся съ Джильморомъ. Мистриссъ Фенуикъ, пальцы которой чесались, чтобъ скоре приняться за перо и чернила, объявила наконецъ, что она напишетъ тотчасъ, и написала слдующее, прежде чмъ легла спать:

Пасторатъ, пятница.

‘Любезнйшая Мэри,

‘Я не знаю, какъ отвчать на ваше письмо. Вы говорите мн, чтобъ я написала весело и поздравила васъ, но какъ же сдлать то, что совершенно противорчитъ нашимъ интересамъ и желаніямъ? О, Боже, Боже! какъ я желала бы, чтобъ вы остались въ Бёльгэмптон! Я знаю, вы разсердитесь на меня за эти слова, но какъ могу я говорить что-нибудь другое? Я не могу воображать васъ разъзжающую изъ города въ городъ и живущую въ провинціальныхъ казармахъ. А такъ какъ я никогда не видала капитана Мэррэбля, то не могу интересоваться имъ такъ, какъ интересуюсь человкомъ, котораго я знаю, люблю и уважаю. Я чувствую, что пишу вамъ не весьма пріятныя вещи, и право я хотла бы писать вамъ пріятныя, еслибъ могла. Разумется, я желаю вамъ всевозможныхъ радостей — разумется, я желаю отъ всего сердца, чтобы вы могли быть счастливы, если выйдете за вашего кузена, но это случилось такъ неожиданно, что мы не можемъ ршиться считать это дйствительностью.

— Ты должна бы говорить только за себя, Джэнетъ, сказалъ Фенуикъ, когда дошелъ до этого мста въ письм.

Однако онъ не потребовалъ, чтобы фраза была измнена.

‘Вы такъ много говорите о томъ, что слдуетъ поступать по совсти. Никто никогда не сомнвался, что вы поступаете добросовстно относительно нрявственности и чувствъ. Единственное сожалніе состоитъ въ томъ, что такой поступокъ справедливъ, а другой несправедливъ. Бдный человкъ! мы еще его не видали и ничего не слыхали о немъ. Фрэнкъ говоритъ, что онъ приметъ это очень дурно. А я полагаю, что мужчины всегда забываютъ эти вещи гораздо скоре, чмъ женщины. Многія женщины никогда не могутъ забыть, и Гэрри Джильморъ, хотя въ немъ, кажется, такъ мало мягкости, скоре въ этомъ отношеніи похожъ на женщинъ, чмъ на мужчинъ. Еслибъ онъ любилъ васъ наполовину меньше и просилъ васъ сдлаться его женою, такъ какъ будто ваше согласіе было для него не очень важно, мн кажется, вы теперь уже были бы въ Бирючинахъ, вмсто того, чтобы разъзжать на войну съ капитаномъ.

‘Фрэнкъ посылаетъ вамъ его нжнйшую любовь и желаетъ всевозможнаго счастья. Это его собственныя слова и они кажутся ласкове моихъ. Разумется, я васъ люблю и желаю вамъ всего лучшаго, но не могу писать къ вамъ такъ, какъ будто бы я радовалась вмст къ вами. Вашъ мужъ всегда будетъ для насъ дорогъ, кто бы онъ ни былъ, если будетъ хорошъ къ вамъ. Теперь я очень, очень сержусь на капитана Мэррэбля, даже жалю, зачмъ онъ не потерялъ головы въ сраженіи. Однако если онъ долженъ быть счастливцемъ, я раскрою ему мое сердце — то-есть если онъ будетъ добръ.

‘Я знаю, что это не очень пріятно, но не могу теперь писать пріятне. Богъ да благословитъ васъ, любезнйшая Мэри.

‘Вашъ искреннйшій другъ навсегда

‘ДЖЭНЕТЪ ФЕНУИКЪ.’

Это письмо не было отправлено до слдующаго дня, но до-тхъ-поръ Джильмора въ пасторат не видали.

Глава XXIII.
ЧТО ДЖИЛЬМОРЪ ДУМАЛЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Джильморъ стоялъ на ступеняхъ своего дома, когда письмо Мэри было принесено къ нему. Это былъ домъ сельскаго дворянина скромнаго размра, выстроенъ изъ разнообразныхъ неровныхъ камней, черныхъ, срыхъ и блыхъ, по большей части кремней, но углы и косяки оконъ и дверей были кирпичные. Домъ этотъ казался нсколько мраченъ и многіе, можетъ быть, назвали бы наружность его печальной, но онъ былъ проченъ, удобенъ и безъ всякихъ притязаній на великолпіе. Входили въ него по широкимъ каменнымъ ступенямъ съ желзными балюстрадами, и вокругъ дома шла открытая площадка, показывавшая, что людскія находились въ нижнемъ жиль. Въ ныншнее время это былъ домъ довольно тихій, такъ какъ Джильморъ не очень любилъ шумныхъ холостыхъ пирушекъ. Онъ давалъ обды своимъ сосдямъ, можетъ быть, разъ въ мсяцъ и иногда у него гостило нсколько человкъ. Его дядя, пребендіатъ салисбурійскій, часто у него бывалъ, и изрдка братъ, служившій въ арміи. Теперь, впрочемъ, онъ предпочиталъ, когда чувствовалъ потребность въ обществ, ходить въ пасторатъ, чмъ имть общество у себя дома. Когда письмо Мэри было подано ему вмст съ ‘Таймсъ’ и другими письмами, онъ взглянулъ, какъ это длаютъ вс, на адресъи тотчасъ узналъ, что это письмо отъ Мэри Лаутеръ. До-сихъ-поръ онъ никогда не получалъ отъ нея письма, но зналъ ея почеркъ хорошо. Не медля ни минуты онъ вернулся въ домъ и прошелъ чрезъ переднюю въ библіотеку. Тамъ онъ прежде распечаталъ три другія письма, два отъ лондонскихъ купцовъ и одно отъ дяди, увдомлявшаго о своемъ прізд въ слдующій понедльникъ. Потомъ онъ развернулъ ‘Таймсъ’, разрзалъ и положилъ на столъ. Письмо Мэри между тмъ было у него въ рук и всякій стоявшій возл могъ бы подумать, что онъ о немъ забылъ. Но онъ не забылъ, оно даже не выходило у него изъ мыслей ни на минуту. Когда онъ читалъ другія письма, когда онъ разрзывалъ газету, когда пытался читать извстія, онъ страдалъ отъ опасенія наступающаго удара. Онъ просидлъ двадцать минутъ прежде чмъ ршился распечатать конвертъ, и во все это время притворно обманывая себя какимъ-нибудь занятіемъ, онъ зналъ, что просто откладываетъ несчастье, поражающее его. Наконецъ онъ распечаталъ письмо и нсколько минутъ собирался съ мужествомъ, чтобы прочесть. Онъ прочелъ и сидлъ на стул, говоря себ, что все кончено и что онъ будетъ переносить это все какъ мужчина. Онъ взялъ газету и началъ ее читать. Въ это время года газеты не такъ интересны, но онъ ухватился за передовыя статьи и прочелъ дв. Потомъ перешелъ къ полицейскимъ донесеніямъ. Онъ просидлъ съ часъ и усердно читалъ все время. Потомъ всталъ, отряхнулся и понялъ, что онъ искалченный человкъ, что его способности разстроены, вс члены изломаны. Онъ вышелъ изъ библіотеки въ переднюю, а оттуда въ столовую, и ходилъ такимъ образомъ взадъ и впередъ съ четверть часа. Наконецъ онъ не могъ больше ходить и, заперевъ за собой дверь библіотеки, бросился на диванъ и заплакалъ какъ женщина.

Чего онъ желалъ и зачмъ онъ желалъ? Разв нтъ на свт другихъ женщинъ, такихъ же хорошихъ? Случалось ли когда чтобъ мужчина умеръ или безвозвратно былъ разбитъ и уничтоженъ разочарованіемъ въ любви? Не было ли это одно изъ тхъ обстоятельствъ, которыя мужчина долженъ отбросить отъ себя и покончить съ нимъ? Онъ спрашивалъ себя объ этомъ и о многихъ другихъ вопросахъ, и старался философствовать самъ съ собой. Не иметъ ли онъ своей воли, которою можетъ побдить этого врага? Нтъ, у него нтъ своей воли и врагъ не будетъ побжденъ. Онъ долженъ былъ сказать себ, что онъ такъ жалокъ, что не могъ выдержать несчастья, обрушившагося на него.

Онъ обошелъ вокругъ своего сада и старался интересоваться телятами и лошадьми. Онъ зналъ, что еслибъ каждый теленокъ и каждая лошадь пали мертвыми, это не увеличило бы его несчастья. Онъ и прежде не имлъ большой надежды, но теперь охотно сжегъ бы свой домъ за ту слабую надежду, которую онъ имлъ вчера. Не только она была ему нужна, не только онъ сожаллъ объ отсутствіи какихъ-нибудь признанныхъ радостей, которыя она принесла бы ему, но это окончательное ршеніе съ ея стороны отняло у него всю жизненность, всю способность наслаждаться жизнью, всю ту внутреннюю энергію, которая необходима для того, чтобъ интересоваться мірскими длами.

Онъ еще только думалъ о самомъ себ — онъ почти не обратилъ вниманія ни на имя своего успшнаго соперника, ни на что другое, кром того обстоятельства, что она пишетъ ему, что все кончено. Онъ не пытался ршить, можно ли сдлать что-нибудь, можетъ ли онъ еще имть успхъ, хорошо ли ему будетъ поссориться съ этимъ человкомъ, слдуетъ ли ему негодовать на нее или упрекать ее за жестокость. Онъ думалъ только объ удар и о своей неспособности перенести его. Не лучше ли ему прострлить себ голову и тмъ положить всему конецъ?

Онъ не смотрлъ на письмо, пока не вернулся въ библіотеку. Тамъ онъ вынулъ его изъ кармана и прочелъ очень внимательно. Да, скоро ршила она. Сколько времени прошло, какъ она ухала отсюда? Еще былъ октябрь и она была здсь предъ самымъ убійствомъ — только намедни! Капитанъ Уальтеръ Мэррэбль? Нтъ, онъ кажется никогда о немъ не слыхалъ. Какой-нибудь господчикъ съ усами и съ воинской поступью — именно такой человкъ, какого онъ ненавидлъ всегда, принадлежащій къ такому сословію, въ которомъ нтъ ничего истинно достойнаго, но которое вчно мшаетъ счастью всхъ. Съ такой точки зрнія Джильморъ теперь смотрлъ на капитана Мэррэбля. Какъ можетъ такой человкъ сдлать женщину счастливой — такой человкъ, у котораго, вроятно, нтъ и дома, гд бы они могли спокойно жить? Гоститъ у своего дяди-пастора! Бдный Джильморъ пожаллъ, что дядя пасторъ не задохся прежде чмъ пригласилъ къ себ такого гостя. Потомъ онъ прочелъ послднюю фразу въ письм Мэри, въ которой она выражала надежду, чтобъ они могли быть друзьями. Какой это хладнокровный вздоръ! Друзьями! Какая дружба можетъ быть между двумя лицами, изъ которыхъ одно сдлало другого несчастнымъ,— мертвымъ, такъ сказать!

Съ полчаса старался онъ утшать себя мыслью, что можетъ поймать капитана Мэррэбля и отколотить его, что ему позволительно, какъ судь, отправиться съ хлыстомъ и отхлестать этого человка, а потомъ можетъ быть и застрлить его за то, что этотъ человкъ былъ счастливъ въ любви, а онъ несчастливъ. Но онъ слишкомъ хорошо зналъ тотъ свтъ, въ которомъ жилъ, чтобъ позволить себ долго думать, будто это дйствительно можетъ быть сдлано. Можетъ статься, лучше былъ бы тотъ свтъ, въ которомъ такая месть была возможна, но онъ зналъ хорошо, что теперь она невозможна, и если Мэри Лаутеръ вздумала отдать себя этому проклятому капитану, то онъ помшать не могъ. Онъ ничего больше не могъ сдлать, какъ ухать и бситься на свое горе въ какой-нибудь отдаленной части свта, гд никто не будетъ знать, что онъ бсится.

Когда насталъ вечеръ и онъ увидалъ, что его одиночество страшно для него стснительно, онъ вздумалъ отправиться въ пасторатъ. Ему писала измнница, что она сообщила это извстіе своей пріятельниц. Онъ взялъ шляпу и пошелъ чрезъ поля до калитки кладбища возл фермы бднаго Трёмбёля, къ тому самому мсту, гд онъ въ послдній разъ видлъ Мэри Лаутеръ, но дойдя до этого мста, онъ не могъ ршиться войти въ пасторатъ. Мужчину неуспхъ въ любви какъ-то унижаетъ. Если человкъ теряетъ деньги, онъ можетъ сказать своимъ друзьямъ, или если онъ не будетъ имть успха въ парламент, или свалится съ лошади на охот, или даже будетъ забалотировапъ въ клуб, но онъ не можетъ ршиться сказать своему нжнйшему другу, что его Мэри предпочла другого ему. Это злополучное обстоятельство о Мэри бднаго Джильмора Фенуики уже знали, а между тмъ хотя онъ пришелъ туда надясь на утшеніе, онъ не смлъ встртиться съ ними. Онъ воротился домой одинъ и вертлся съ боку на бокъ всю ночь.

Слдующее утро было также непріятно. Онъ ходилъ по саду до четырехъ часовъ, совершенно подавленный своей ношей. Была суббота, и когда зашелъ почтальонъ, онъ еще не написалъ отвта на предложеніе дяди. Онъ бродилъ по саду, засунувъ руки въ карманы, думая объ этомъ, когда вдругъ мистриссъ Фенуикъ явилась на тропинк предъ нимъ. Въ это утро происходило новое совщаніе съ мужемъ и результатомъ совщанія было это посщеніе. Онъ немедленно приступилъ къ предмету.

— Вы пришли говорить со мною о Мэри Лаутеръ? сказалъ онъ.

— Я пришла сказать вамъ утшительное слово, если могу. Фрэнкъ прислалъ меня.

— Для меня не можетъ быть никакого утшенія, отвчалъ онъ.

— Мы знали, что это будетъ трудно перенести, другъ мой, сказала она, взявъ его подъ руку:— но утшеніе есть.

— Для меня нтъ. Я этого желалъ всмъ сердцемъ, такъ что не могу забыть.

— Знаю, и мы также этого желали. Разумется, горе должно быть, но оно пройдетъ.

Онъ покачалъ головой не говоря ни слова.

— Господь такъ милосердъ, продолжала она: — что не допуститъ такимъ огорченіямъ долго насъ терзать.

— Стало быть, вы думаете, спросилъ онъ:— что надежды нтъ никакой?

Что могла она сказать ему? Какъ при обстоятельствахъ, сопровождавшихъ помолвку Мэри, могла она поощрять любовь своего друга?

— Я знаю, что надежды нтъ никакой, продолжалъ онъ: — я чувствую, мистриссъ Фенуикъ, что не знаю какъ мн поступать, какъ мн держать себя. Разумется, глупо говорить о смерти, но я чувствую, что если не умру, то сойду съ ума. Я не могу остановить мои мысли ни на чемъ.

— Это еще свжо для васъ, Гэрри, сказала она.

Она никогда прежде не называла его Гэрри, хотя мужъ ея всегда такъ называлъ его, и теперь она сдлала это изъ чистой нжности.

— Я не знаю, почему со мною должно быть не такъ, какъ съ другими, сказалъ онъ:— можетъ быть, только потому, что я слабе. Но я зналъ съ самаго начала, что все свое счастье основалъ на ней. Я никогда не сомнвался, что могу получить все или ничего. Я давно этого ожидалъ и теперь это случилось. О, мистриссъ Фенуикъ! еслибъ Господь могъ поразить меня смертью въ эту минуту, это было бы милосердіемъ!

Тутъ онъ бросился на земь къ ея ногамъ. Но въ ту же минуту всталъ опять.

— Еслибъ вы знали, какъ я презираю себя за все это, какъ ненавижу себя!

Она не хотла его оставить, но оставалась съ нимъ до-тхъ-поръ, пока онъ согласился пойти съ нею въ пасторатъ. Онъ отобдаетъ тамъ и Фрэнкъ проводитъ его домой вечеромъ. А о посщеніи Чэмбэрлена мистриссъ Фенуикъ не считала себя способной дать совтъ, пусть онъ поговоритъ объ этомъ съ Фрэнкомъ и тогда человка съ лошадью можно послать въ Салисбури въ воскресенье утромъ. Когда онъ шелъ въ пасторатъ рядомъ съ этой хорошенькой женщиной, можетъ быть, ему стало нсколько лучше.

Глава XXIV.
ГЕНРИ ФИЦЭКЕРЛИ ЧЭМБЕРЛЭНЪ.

Въ этотъ вечеръ въ пасторат поршили, что для всхъ будетъ лучше пригласить дядю изъ Салисбури провести слдующую щдлю въ Бирючинахъ, то-есть, чтобы онъ пріхалъ въ понедльникъ и остался до субботы. Письмо было написано въ пасторат, такъ какъ Фенуикъ боялся, что оно никогда не будете написано, если предоставить это безпомощной энергіи сквайра. Письмо было написано и викарій, провожавшій друга до Бирючинъ, позаботился, чтобы оно было отдано слуг въ этотъ же вечеръ.

Въ воскресенье Джильморъ не показывался. Въ церковь онъ не пріходилъ и не хотлъ обдать въ пасторат. Онъ цлый день оставался дома, длая видъ, будто пишетъ, стараясь читать, держа предъ собой счеты, съ журналомъ въ рук, даже’нига съ проповдями лежала открытою на стол предъ нимъ, но ни счеты, ни журналы, ни проповди не могли ни на минуту остановить его вниманія. Онъ поставилъ все на возміжность достигнуть одной цли и эта цль теперь сдлалась длі него недоступна. Люди часто терпятъ неудачу въ другомъ, добиваясь чести, богатства, власти, и когда потерпятъ неудачу, начинаютъ опять. Ему нельзя было начинать. Когда Мэри Лаутеръ выйдетъ за этого капитана, она будетъ потеряна для него навсегда — а разв не все-равно теперь, что она замужемъ за нимъ? Онъ ничмъ не могъ остановить ея замужство.

Рано въ понедльникъ Генри Фицэкерли Чэмберлэнъ пріхалъ въ Бирючины. Онъ пріхалъ въ своемъ собственномъ экипаж на почтовыхъ лошадяхъ, какъ приличествовало пребендіату добраго стараго времени. Не то, чтобъ Чэмберлэнъ былъ очень старъ, но его вкусамъ и настроенію ума шло держаться церемонныхъ обычаевъ, изъ которыхъ многіе вышли изъ употребленія, когда явились желзныя дороги. Чэмберлэну было около пятидесяти-пяти лтъ, онъ былъ не женатъ, имлъ довольно порядочное независимое состояніе, доходъ съ прихода въ болотахъ кэмбриджширскихъ, гд онъ никогда не бывалъ — ему не позволяло здоровье — о чемъ шла переписка между нимъ и однимъ прелатомъ, въ которой пребендіатъ на столько одержалъ верхъ, что не былъ потревоженъ въ своемъ образ жизни, и мы уже говорили, что онъ имлъ пребенду въ салисбурійскомъ собор. Конечно, его жизненный путь шелъ очень пріятно. Что касается прихода въ болотахъ, совсти не въ чемъ было упрекать его, такъ какъ онъ отдавалъ домъ и дв трети дохода своему помощнику, а остальную треть тратилъ на тамошнія благотворительныя дла. Можетъ быть, аргументъ, боле всего заставившій умолкнуть епископа, заключался въ короткой приписк одного его письма.

‘Кстати, говорилось въ этой приписк: ‘можетъ быть, мн слдуетъ сообщить вамъ, что я не бралъ ни копейки изъ дохода Гэрдбидло съ-тхъ-поръ, какъ пересталъ тамъ жить’

— Это епископскій приходъ, говорилъ счастливый владлецъ этого прихода своимъ клерикальнымъ друзьямъ:— и *** думаетъ, что ему лучше держать его въ своихъ рукахъ, чмъ оставить въ моихъ. Я несогласенъ съ нимъ и онъ долженъ будетъ написать много писемъ, прежде чмъ будетъ имть успхъ.

Но его пребенда доставляла ему 800 фунтовъ въ годъ и домъ и Чэмберлэнъ относительно своихъ денежныхъ длъ былъ совершенно обезпеченъ.

Онъ былъ очень красивый мужчина, шести футъ ростомъ съ большими, свтлыми, срыми глазами, прямымъ носомъ и прекрасно очерченнымъ подбородкомъ. Губы его были тонки, но зубы безподобны — только они были отъ дантиста. Сдые полосы окаймляли его голову, спускаясь на лобъ маленькими юлнистыми кудрями, такъ что побждали сердца двъ дюжніами въ собор. Шептали, что иногда и замужнія женщины сходили съ ума по красот, величіи, блыхъ рукахъ и глубокомъ, звучномъ голос Генри Фицэкерли Чэмберлэна. Голосъ его дйствительно былъ прекрасенъ, когда слышался съ дальняго конца церкви во время службы, совершенно заглушая усилія другого второстепеннаго пастора, который служилъ съ нимъ вмст въ алтар. Онъ имлъ также большой даръ проповдывать, который онъ употреблялъ разъ въ недлю впродолженіе тринадцати недль въ году. Онъ никогда не говорилъ проповди доле двадцати-пяти минутъ, каждое слово было слышно по всей церкви и въ проповди его была грація лучше всякой доктрины. Когда онъ говорилъ проповдь, соборъ былъ всегда полонъ, и можетъ быть онъ имлъ право считать себя однимъ изъ современныхъ духовныхъ свтилъ. Много получалъ онъ просьбъ говорить проповди тамъ и тамъ, но онъ всегда отказывался. Разсказывали, какъ онъ отказался говорить проповдь предъ королевой въ Сент-Джэмскомъ дворц, увряя, что если ея величеству угодно будетъ постить Салисбури, то онъ непремнно скажетъ проповдь. Касательно того, чтобы говорить проповдь въ Уайтгол, въ Уэстминстер и въ Сен-Пол, онъ постоянно уврялъ, что его мсто на его собственной каедр и что онъ не считаетъ обязаннымъ выставлять себя напоказъ. Онъ обыкновенно узжалъ въ начал осеннихъ мсяцевъ и здилъ надолго гостить къ друзьямъ, по собственно домъ его былъ его пребендная резиденція въ Оград. Домъ этотъ не имлъ ничего величественнаго, если смотрть на него снаружи, онъ былъ выстроенъ изъ самаго простого кирпича, но внутри былъ очень пріятенъ. Занавсей, ковровъ, креселъ, книгъ, украшеній было вдоволь, а погребъ славился какъ самый лучшій въ город. Онъ всегда здилъ на почтовыхъ лошадяхъ, но у него всегда былъ свой экипажъ. Онъ никогда не говорилъ очень много, но когда говорилъ, его слушали. Аппетитъ у него былъ превосходный, но на него не легко было угодить, салисбурійскія дамы знали, что если Чэмберлэна ждутъ обдать, то слдуетъ непремнно приготовить что-нибудь особенное. Онъ былъ всегда чрезвычайно хорошо одтъ. Какъ онъ проводилъ время, никто не зналъ, но онъ считался человкомъ прекрасно образованнымъ во всхъ отношеніяхъ. Никто не сомнвался, что другого такого знатока во всхъ предметахъ искусства не найдется во всемъ Уильтшир. Его считали почти такимъ же важнымъ, какъ епископа, и ни одна душа въ Салисбури не подумала бы сравнить декана съ нимъ. Но у декана было семеро дтей, а Чэмберлэнъ былъ совсмъ одинокъ.

Генри Джильморъ немножко боялся дяди, но всегда уврялъ, что не боится.

— Если онъ хочетъ, пусть прізжаетъ, говаривалъ племянникъ: — но онъ долженъ жить такъ, какъ живу я.

Однако, хотя въ бирючинскомъ погреб осталось немного лафита по 47 шиллинговъ за дюжину, всегда приносили бутылку, когда Чэмберлэнъ былъ тамъ, а мистриссъ Бёнкеръ, кухарка, не скрывала, что она находилась въ сильномъ страх съ самаго его прізда до отъзда. А между тмъ мистриссъ Бёнкеръ и другіе слуги любили, когда онъ прізжалъ. Его присутствіе длало честь Бирючинамъ. Даже мальчикъ, чистившій его сапоги, чувствовалъ, что онъ чиститъ сапоги важнаго человка. Во всемъ дом признавали, что такъ какъ у сквайра есть такой дядя, то онъ гораздо важне, чмъ былъ бы безъ него. Духовный сановникъ былъ знатне сельскаго дворянина, а между тмъ Чэмберлэнъ былъ только пребендіатъ, сынъ провинціальнаго пастора, которому удалось жениться на невст съ деньгами, и ршительно не сдлалъ ничего полезнаго во все продолженіе своей жизни. Часто очень любопытно прослдить источники величія. Величіе Чэмберлэна, мн кажется, происходило отъ близны его рукъ и отъ нкоторой уловки смотрть такъ, какъ будто онъ хотлъ сказать очень много, хотя предпочитать молчать и не говорить ничего. Онъ, безъ всякаго сомннія, умлъ держать себя.

Фенуикъ всегда уврялъ, что онъ любитъ Чэмберлэна и чрезвычайно восхищается имъ.

— Это совершеннйшій философъ, съ какимъ только случалось мн встрчаться, говаривалъ Фенуикъ: — онъ дошелъ до самаго центра глубины созерцанія, еще чрезъ десять лтъ онъ будетъ великимъ омой Аквинскимъ. Онъ будетъ сть, пить, слушать и не желать ничего. Теперь я не знаю ни одного человка, который бы такъ мало безпокоилъ другихъ.

Съ другой стороны, Чэмберлэнъ не показывалъ большого восторга къ Фенуику, котораго онъ называлъ щеголеватымъ, легкомысленнымъ, талантливымъ, конечно, и можетъ быть добросовстнымъ, но пустымъ и можетъ быть немножко высокомрнымъ. Сквайръ, который не былъ ни талантливъ, ни высокомренъ, понималъ ихъ обоихъ и отдавалъ большое предпочтеніе своему другу викарію предъ своимъ дядей пребендіатомъ.

Джильморъ разъ совтовался съ дядей — разъ въ несчастную минуту, какъ онъ чувствовалъ теперь — хорошо ли ему будетъ жениться на миссъ Лаутеръ. Дядя былъ противъ этого брака, и теперь наврно спроситъ объ этомъ. Когда важный человкъ пріхалъ, сквайра не было дома, онъ еще бродилъ между телятами и овцами, но вечеръ посл обда будетъ очень длиненъ. На слдующій день мистеръ и мистриссъ Фенуикъ, мистеръ и мистриссъ Гринторнъ должны были обдать въ Бирючинахъ. Еслибы только прошелъ этотъ первый вечеръ, Джильморъ думалъ, что онъ можетъ получить нкоторое утшеніе даже отъ дяди. Приблизившись къ дому, онъ вошелъ на дворъ и увидалъ большую карету пребендіата, которую мыли. Нтъ, на сколько конюхъ зналъ, мистеръ Чэмберлэнъ не выходилъ, но былъ теперь въ дом. Джильморъ вошелъ и нашелъ дядю въ библіотек. Первые вопросы его были объ убійств.

— Вы поймали одного человка и выпустили его? сказалъ пребендіатъ.

— Да, моего арендатора, но противъ него не было уликъ. Не онъ убійца.

— Я не выпустилъ бы его, сказалъ Чэмберлэнъ.

— Вы не стали бы задерживать человка, который былъ невиненъ, сказалъ Джильморъ.

— Я не выпустилъ бы этого молодого человка.

— Но законъ не далъ бы намъ права задерживать его.

— Все-таки я не отпустилъ бы его, сказалъ Чэмберлэнъ:— я все слышалъ.

— Отъ кого вы слышали?

— Отъ лорда Траубриджъ. Я конечно не отпустилъ бы его.

Оказалось однако, что мнніе лорда Траубриджъ было высказано пребендіату до той роковой встрчи, которая происходила въ дом убитаго.

Дядя пилъ молча бордоское въ этотъ вечеръ, по-крайней-мр онъ ничего не говорилъ о Мэри Лаутеръ.

— Не знаю, откуда ты достаешь, Гэрри, но вино очень не дурное.

— Мы находимъ, что здсь ни у кого нтъ лучше, сказалъ Гэрри.

— Мн было бы очень жаль зайти такъ далеко, но вино очень хорошее. Кстати, я надюсь, что твоя кухарка научилась варить кофе съ-тхъ-поръ, какъ я былъ здсь весной. Вотъ мы теперь попробуемъ.

Кофе принесли и пребендіатъ покачалъ головой — весьма незамтно — и пріятно улыбнулся.

— Чертовски трудно имть здсь хорошій кофе, сказалъ Гэрри Джильморъ, не осмлившійся сказать, что кофе былъ хорошъ, вопреки мннію дяди.

Посл кофе, который подали въ библіотеку,— оба сидли молча съ полчаса, и Джильморъ старался угадать, что заставило его дядю пріхать въ Бёльгэмптонъ. Наконецъ, прежде чмъ онъ дошелъ до какого-нибудь заключенія, дядя сначала кивнулъ головой, потомъ вздрогнулъ и кротко улыбнулся, потомъ опять кивнулъ головой и вздрогнулъ безъ улыбки, а потомъ тихое музыкальное храпніе, постепенно становившееся громче, показало, что пребендіатъ былъ чрезвычайно счастливъ. Тутъ Джильмору пришло въ голову, что можетъ быть Чэмберлэну надоло засыпать въ своемъ дом, и что онъ пріхалъ въ Бирючины, такъ какъ не могъ удобно длать этого въ домахъ постороннихъ друзей. Для подобной перемны, можетъ быть, важному человку стоило подвергнуться непріятности выпить чашку дурного кофе.

А не могъ ли и онъ также заснуть, онъ — Джильморъ? Не могъ ли онъ заснуть — не только на нсколько минутъ — но совсмъ по-философски, какъ объяснялъ его другъ Фенуикъ? Не могъ ли онъ сдлаться такимъ же неподвижнымъ, какъ и его дядя? Нтъ, Мэри Лаутеръ навсегда разстроила счастье этого человка. Хорошій обдъ, спокойное кресло, чашка изъ китайскаго фарфора — все можно достать наврно, пока сть деньги. Вотъ предъ нимъ сидитъ человкъ совершенно счастливый, не испытывающій никакихъ страданій, кром непріятности выпить иногда чашку дурного кофе. Между тмъ какъ онъ, Гэрри Джильморъ, быль самымъ жалкимъ человкомъ, какого только можно найти между четырехъ морей, потому что одна молодая женщина не хочетъ взять половину всего его состоянія! Если можно найти какую-нибудь цлительную философію, то почему же онъ ее не находитъ? Свтъ можетъ говорить, что эта философія низкая, но что за бда, еслибъ это могло снять съ его груди ту страшную тяжесть, которую онъ не можетъ переносить? Онъ уврялъ себя, что продалъ бы свое сердце со всми его преимуществами за полфартинга, еслибъ могъ отыскать кого-нибудь, кто взялъ бы его со всею его тяжестью. Вотъ тутъ сидлъ человкъ, у котораго тяжести не было. Онъ храплъ почти съ гармоническимъ размромъ, медленно, осторожно — можно даже сказать художественно, совершенно какъ джентльмэнъ, и человкъ, который такъ храплъ, не могъ не быть счастливъ.

— О, чортъ побери! шепнулъ Джильморъ, вставая и выходя изъ комнаты, но въ этомъ восклицаніи было больше зависти, чмъ гнва.

— А! ты выходилъ? сказалъ Чэмберлэнъ, когда племянникъ воротился.

— Ходилъ смотрть, какъ чистятъ лошадей.

— Не вижу, къ чему это служитъ, но кажется, это длаютъ многіе. Я полагаю, это предлогъ для того, чтобы покурить.

Чэмберлэнъ не курилъ.

— Да, я выкурилъ трубку.

— Не было ни малйшей необходимости говорить мн это, Гэрри. Посмотримъ, лучше ли мистриссъ Бёнкеръ уметъ длать чай, чмъ кофе.

Позвонили въ колокольчикъ и Чэмберлэнъ веллъ подать себ чашку чернаго чаю, не крпкаго, но чтобы положено было много чаю и онъ не долго настаивался, а былъ налитъ скоро.

— Если чай будетъ крпкій, я ни на волосъ не засну, сказалъ онъ.

Чай принесли и выпили не торопясь. Потомъ сказали нсколько словъ о германскихъ водахъ, съ которыхъ Чэмберлэнъ только что вернулся, и Джильморъ началъ думать, что въ этотъ вечеръ его не станутъ спрашивать о Мэри Лаутеръ.

Но судьба не такъ была милостива. Пребендіатъ всталъ съ намреніемъ идти спать и уже стоялъ предъ каминомъ съ свчой въ рук, когда что-то — вроятно, счастье его собственнаго положенія въ жизни, позволявшее ему наслаждаться нераздльно постелью — напомнило ему, что племянникъ говорилъ съ нимъ о какой-то молодой женщин, которая не могла даже похвалиться приданымъ.

— Кстати, что сдлалось съ предметомъ твоей пламенной любви, Гэрри?

Гэрри Джильморъ мрачно нахмурился. Ему не понравилось, что о Мэри говорили какъ о предмет его пламенной любви. Въ эту минуту онъ стоялъ спиною къ дяд и оставался такимъ образомъ не отвчая ему.

— Или ты совсмъ не длалъ ей предложенія? спросилъ дядя.— Если ты сдлалъ промахъ, Гэрри, лучше ужъ скажи.

— Я не знаю, что вы называете промахомъ, сказалъ Гэрри:— она не выходитъ за меня.

— Слава Богу, мой милый!

Джильморъ обернулся, но дядя, вроятно, не видалъ его лица.

— Могу уврить тебя, продолжалъ Чэмберлэнъ: — что эта мысль совершенно меня разстроивала. Я навелъ справки и она оказалась такой двушкой, на которой теб не слдуетъ жениться.

— Ей-Богу! сказалъ Джильморъ: — я отдалъ бы вс свои десятины, вс свои деньги до послдняго шиллинга, всхъ друзей и двадцать лтъ моей жизни, еслибъ только могъ въ эту минуту считать возможнымъ, что она когда-нибудь выйдетъ за меня.

— Великій Боже! сказалъ Чэмберлэнъ.

Пока онъ это говорилъ, Гэрри Джильморъ ушелъ и не показывался больше дяд въ этотъ вечеръ.

Глава XXV.
КЭРРИ БРЭТЛЬ.

На другой день посл обда въ Бирючинахъ Фенуикъ сдлалъ поздку, о которой говорилъ жен. Обдъ прошелъ очень спокойно и въ кофе было замтно значительное улучшеніе. Между обоими пасторами была легкая стычка, если можно назвать стычкой то, гд вся дятельная задорливость находится на одной сторон. Фенуикъ старался заманить Чэмберлэна въ аргументы, но пребендіатъ ускользалъ съ искусствомъ — не поддаваясь стыду угрюмаго отказа — возбудившимъ восторгъ жены Фенуика.

— Онъ умный человкъ, сказала она, возвращаясь домой: — а то онъ никакъ не могъ бы скользить какъ угорь, да еще такъ мало двигаясь.

На слдующее утро викарій отправился одинъ въ своемъ гиг. Онъ сначала сказалъ, что возьметъ съ собой мальчика, который былъ и конюхъ и садовникъ, чистилъ сапоги и длалъ половину работы въ дом, но наконецъ ршилъ, что подетъ одинъ.

— Питеръ очень молчаливъ и весьма похвально не интересуется ничмъ, сказалъ онъ жен:— онъ немного разскажетъ, но даже и онъ можетъ разсказать что-нибудь.

Онъ слъ въ гигъ и похалъ одинъ по дорог къ Девизу. Онъ прохалъ чрезъ Лэвингтонъ, не длая вопросовъ, но на половин дороги между этимъ городомъ и Дэвизомъ онъ остановилъ свою лошадь въ переулк, который велъ направо. Онъ прежде здилъ по этой дорог, но этого переулка не зналъ. Онъ подождалъ, пока старуха, которую онъ увидалъ, подошла къ нему, и спросилъ ее, приведетъ ли его этотъ переулокъ къ марльбороской дорог. Старуха ничего не слыхала о марльбороской дорог и по лицу ея можно было заключить, какъ будто она не слыхала о Марльборо. Потомъ онъ спросилъ дорогу къ Пайкрофтской общин. Да, этотъ переулокъ приведетъ его къ Пайкрофтской общин. Приведетъ ли онъ его къ Лысому Оленю? Старуха сказала, что это приведетъ его къ Заднему Углу, ‘но она не знала того другого мста’. Онъ однако похалъ по этому переулку и безъ большого затрудненія нашелъ дорогу къ Лысому Оленю, который во время славныхъ дней этой отрасли Западной дороги бывало снабжалъ пивомъ по-крайней-мр двнадцать дилижансовъ въ день, но теперь, увы! могъ утолять жажду только сельскихъ жителей. Въ Лысомъ Олен онъ однако узналъ, что можетъ найти овесъ, тамъ онъ поставилъ свою лошадь и видлъ, какъ овесъ былъ съденъ.

Пайкрофтъ былъ за милю отъ него и онъ пошелъ туда пшкомъ. Онъ шелъ по дорог къ Марльборо съ полмили, а потомъ повернулъ налво. Ему не трудно было найти это мсто и теперь цлью его было отыскать коттэджъ мистриссъ Бёрроусъ, не спрашивая о ней сосдей. Онъ собралъ нкоторыя свднія и думалъ, что онъ можетъ дйствовать по нимъ. Онъ дошелъ до средины селенія и осмотрлся, куда ему повернуть. Вотъ портерная, вотъ переулокъ, который велъ къ Пьюси, и вотъ два кирпичныхъ коттэджа стоятъ рядомъ. Мистриссъ Бёрроусъ жила въ маленькомъ бломъ коттэдж позади. Онъ прямо пошелъ къ двери между подсолнечниками и розовыми кустами и остановился на нсколько минутъ, подумать, войти ли ему въ коттэджъ безъ доклада, потомъ постучался въ дверь. Полисмэнъ вошелъ бы безъ этого и браконьеръ также захватилъ бы зайца въ его нор, но за какимъ существомъ ни гнался бы джентльмэнъ или охотникъ, а онъ всегда дастъ ему возможность приготовиться къ оборон. Онъ постучался и немедленно услыхалъ звуки внутри. Онъ постучался опять и чрезъ минуту ему велли войти. Тогда онъ отворилъ дверь и нашелъ только одну молодую женщину. Онъ постоялъ съ минуту и смотрлъ на нее, прежде чмъ заговорилъ.

— Кэрри Брэтль, сказалъ онъ:— я радъ, что нашелъ васъ.

— Господи, мистеръ Фенуикъ!

— Кэрри, какъ я радъ видть васъ!

Онъ протянулъ ей руку.

— О, мистеръ Фенуикъ! я не могу опасаться такихъ людей, какъ вы, сказала она.

Но такъ какъ его рука была еще протянута, она вложила въ нее свою руку, и онъ нсколько секундъ пожималъ ее. Теперь она была жалкое, болзненное существо, но на лиц ея остались слды большой красоты — или, лучше сказать, присутствія красоты, но красоты помраченной распутною жизнью и періодами нужды, нездоровья, дурного обращенія, а хуже всего болзненной тоски неспокойной совсти. Это было блдное, кроткое лицо — нжное, веселое когда-то оно было, и еще теперь былъ проблескъ свта въ глазахъ, говорившій о прошедшей веселости и общавшій веселость въ будущемъ, если только одно большое злополучіе можно было бы излечить. Ея длинные льняные локоны еще висли около ея лица, но они были крупне и, какъ Фенуикъ думалъ, растрепанне прежняго, щеки ея были худощавы, глаза впали, а около рта было то смлое выраженіе, которое употребленіе дурныхъ, рзкихъ словъ, полудурныхъ и полуостроумнихъ придаетъ всегда. Она была одта пристойно и сидла на низкомъ стул, съ разорваннымъ старымъ романомъ въ рукахъ. Фенуикъ зналъ, что книга была взята сейчасъ, такъ какъ тутъ непремнно былъ кто-то, когда онъ постучался въ дверь.

Однако, хотя порокъ наложилъ на нее тяжелую руку, блескъ, веселость и нжное благоуханіе невинности не совсмъ оставили ее. Хотя ротъ ея былъ смлъ, глаза нжны и женственны и она смотрла на пастора кроткимъ, робкимъ, умоляющимъ взглядомъ, который смягчилъ и тотчасъ плнилъ его сердце. Но его сердце никогда не было сурово къ ней. Можетъ быть, его недостаткомъ было, что сердце его никогда не ожесточалось противъ гршника, если только въ грх не занлючалось притворства и фальшивости. Въ эту минуту, вспомнивъ маленькую Кэрри Брэтль, которая иногда была такъ кроткопослушна, а иногда такъ упряма въ его рукахъ, которую онъ нжилъ, ласкалъ, бранилъ и любилъ, которую, безъ сомннія, онъ любилъ, потому что она была такъ мила, которую онъ надялся видть замужемъ за какимъ-нибудь добрымъ фермеромъ, въ кухн которой онъ всегда будетъ дорогимъ гостемъ и дтей которой будетъ крестить — вспоминая все это, онъ въ эту минуту готовъ былъ обнять ее и поцловать, еслибъ смлъ показать ей, что онъ не считаетъ ее гнусной, просить ее исправиться и предложить какой-нибудь планъ для будущей жизни.

— Я пріхалъ изъ Бёльгэмптона, Кэрри, чтобы отыскать васъ, сказалъ онъ.

— Не стоило вамъ прізжать въ такое жалкое мсто, мистеръ Фенуикъ. Врно, вамъ полиція сказала, что я здсь.

— Я слышалъ. Скажите мн, Кэрри, что вы знаете о Сэм?

— О Сэм?

— Да — о Сэм. Не говорите мн неправды. Вамъ не нужно говорить мн ничего, если не хотите. Я пріхалъ не требовать отъ васъ отвта, а только какъ другъ его и вашъ.

Она помолчала съ минуту, прежде чмъ отвтила.

— Сэмъ не сдлалъ вреда никому, сказала она.

— Я этого не говорю. Я хочу только знать, гд онъ. Вы понимаете, Кэрри, что для него лучше было бы находиться дома.

Она опять помолчала и потомъ выболтала:

— Онъ ушелъ въ эту заднюю дверь, мистеръ Фенуикъ, когда вы вошли въ другую.

Фенуикъ тотчасъ пошелъ къ задней двери, но разумется Сэма тамъ не было.

— Для чего же онъ прячется, если не сдлалъ ничего дурного? спросилъ викарій.

— Онъ думалъ, что это полицейскіе. Они бываютъ здсь почти каждый день, такъ что тошно на нихъ смотрть. Я ушла бы отсюда, еслибъ было куда.

— Разв у васъ нтъ мста дома, Кэрри?

— Нтъ, сэръ.

Это было такъ справедливо, что онъ не могъ сказать себ, почему онъ сдлалъ ей этотъ вопросъ. У нея конечно не было мста дома, пока сердце ея отца не измнится къ ней.

— Кэрри, сказалъ онъ, говоря очень медленно:— мн говорятъ, что вы замужемъ, правда ли это?

Она не отвчала.

— Я желалъ бы, чтобъ вы сказали мн, если можете. Положеніе замужней женщины честно, по-крайней-мр, кто бы ни былъ ея мужъ.

— Мое положеніе не честно.

— Стало быть, вы не замужемъ?

— Нтъ, сэръ.

Онъ не зналъ, какъ ему продолжать этотъ допросъ, какъ спрашивать ее объ ея прошлой и настоящей жизни, не выражая осужденія, отъ котораго по-крайней-мр теперь желалъ воздержаться.

— Вы, кажется, живете теперь съ старой мистриссъ Бёрроусъ? сказалъ онъ.

— Да, сэръ.

— Мн сказали, что вы замужемъ за ея сыномъ.

— Вамъ сказали неправду, сэръ. Я совсмъ не знаю ея сына, я только видла его.

— Это правда, Кэрри?

— Правда. Это былъ совсмъ не онъ.

— Кто же это былъ, Кэрри?

— Не ея сынъ — но что за нужда! Онъ ухалъ и я не увижу его больше.

— Онъ не былъ вашимъ мужемъ?

— Нтъ, мистеръ Фенуикъ, у меня никогда не было мужа и наврно не будетъ. Какой мужчина женится на такой, какъ я? Мн остается только одно.

— Что это, Кэрри?

— Умереть и покончить совсмъ, сказала она, громко зарыдавъ:— къ чему мн жить? Никто не хочетъ видть меня и говорить со мною. Разв я не такая дурная, что меня повсятъ, если только съумютъ поймать?

— Что вы хотите сказать? спросилъ Фенуикъ, подумавъ съ минуту и заключивъ изъ ея словъ, что можетъ быть не участвовала ли она въ убійств.

— Разв полиція не прізжаетъ сюда за мной почти каждый день? А что я могу сказать? Я упала такъ низко, что почти всякій можетъ сказать мн что хочетъ. А куда я могу уйти отсюда? Я не хочу всегда жить съ этой старухой.

— Кто это старуха, Кэрри?

— Вы врно знаете, мистеръ Фенуикъ.

— Мистриссъ Бёрроусъ, такъ?

Она кивнула головой.

— Она мать человка, прозваннаго Точильщикомъ?

Опять она кивнула головой.

— Его обвиняютъ въ убійств?

Опять она кивнула головой.

— Тамъ участвовалъ еще другой?

Она опять кивнула головой.

— Говорятъ, что былъ и третій, сказалъ онъ: — вашъ братъ Сэмъ.

— Лгутъ они! вскричала она, вскочивъ съ своего мста: — лгутъ словно дьяволы. Дьяволы они и попадутъ прямо въ огнь вчный.

Несмотря на эту трагическую минуту, Фенуикъ не могъ не присоединить въ своемъ воображеніи маркиза Траубриджъ къ этой ужасной угроз.

— Сэмъ такъ же мало участвовалъ въ этомъ, какъ и вы, мистеръ Фенуикъ.

— Я самъ этому не врю, сказалъ Фенуикъ.

— Да, потому что вы добры, сострадательны и не думаете дурно о бдныхъ людяхъ. А т, которые это говорятъ, дьяволы.

— Я пріхалъ сюда не за тмъ, чтобы говорить объ убійств, Кэрри. Еслибъ я и думалъ, что. вы знаете, кто это сдлалъ, я не сталъ бы васъ спрашивать. Это дло полиціи, а не мое, я пріхалъ сюда для того, чтобы отыскать Сэма. Ему слдуетъ быть дома. Для чего онъ бросилъ домъ и работу, тогда какъ его имя произносится всми такимъ образомъ?

— Я не могу отвчать за него, мистеръ Фенуикъ. Пусть говорятъ что хотятъ, они не могутъ сдлать черными блки его глазъ. Не мое дло говорить о другихъ. Почему я могу знать, зачмъ онъ приходитъ и зачмъ уходитъ? Если скажу, что видться съ сестрой, этому не поврятъ, не правда ли, сэръ, такъ какъ она упала такъ низко.

Онъ всталъ, подошелъ къ передней двери, отворилъ ее и осмотрлся вокругъ. Но онъ ни на что не смотрлъ. Глаза его были полны слезъ и ему не хотлось вытирать ихъ въ ея присутствіи.

— Кэрри, сказалъ онъ, возвращаясь къ ней:— я пріхалъ не для него.

— Для кого же?

— Помните, какъ мы любили васъ, когда вы были ребенкомъ, Кэрри? Помните вы мою жену и какъ вы бывало приходили играть съ дтьми на лугу? Помните, Кэрри, гд вы сидли въ церкви и пли, и сколько намъ было хлопотъ съ пвчими? Въ Бёльгэмптон есть люди, которые никогда этого не забудутъ.

— Никто не любитъ меня теперь, сказала она, говоря съ нимъ чрезъ плечо, потому что стояла къ нему задомъ.

Онъ думалъ-было сказать ей, что Господь любитъ ее — но въ его сердц было что-то человчное, можетъ быть слишкомъ человчное, заставлявшее его чувствовать, что еслибы онъ упалъ низко, то любовь ближайшая къ нему, любовь боле понятная, боле осязательная, была бы полезне для его слабости и нечестивости, чмъ даже любовь Господа Бога.

— Почему вы это думаете, Кэрри?

— Потому что я такая дурная.

— Еслибъ мы любили только хорошихъ, мы любили бы очень немногихъ. Я искренно люблю васъ, Кэрри. Моя жена нжно любитъ васъ.

— Неужели любитъ? сказала двушка, тихо зарыдавъ.— Нтъ, она не любитъ. Я знаю это. Такая, какъ она, не можетъ любить такую, какъ я. Она не захочетъ говорить со мною. Она не захочетъ дотронуться до меня.

— Прізжайте и посмотрите, Кэрри.

— Отецъ убьетъ меня, сказала она.

— Отецъ вашъ, конечно, очень разсерженъ. Вы сдлали то, за что отецъ долженъ разсердиться.

— О! мистеръ Фенуикъ, я не осмлюсь показаться ему на глаза. Звукъ его голоса убьетъ меня. Какъ я могу воротиться?

— Не легко сдлать кривое прямымъ, Кэрри, но мы можемъ попытаться, и если стараешься искренно, то можно все-таки сдлать пряме. Будете отвчать мн еще на одинъ вопросъ?

— Обо мн, мистеръ Фенуикъ?

— Вы теперь живете во грх, Кэрри?

Она сидла молча, не потому, что не хотла отвчать ему, но не понимала всего значенія этого вопроса.

— Если такъ, и вы не захотите бросить, ни одинъ честный человкъ не можетъ васъ любить. Вы должны перемниться и тогда васъ будутъ любить.

— Я взяла деньги, которыя онъ далъ мн, если вы говорите объ этомъ, сказала она.

Онъ не сталъ боле разспрашивать ее о ней самой, а заговорилъ опять о ея брат. Не можетъ ли она призвать его, чтобъ сказать нсколько словъ его старому другу? Но она увряла, что онъ ушелъ и она не знала куда, что можетъ быть онъ сегодня же вернется на мельницу, такъ какъ онъ сказалъ ей, что вернется туда скоро. Когда Фенуикъ выразилъ надежду, что Сэмъ не иметъ сношеній съ этими дурными людьми, убившими и обокравшими Тёрембёля, она отвчала ему съ такой простодушной увренностью, что о такихъ сношеніяхъ не можетъ быть и рчи, что онъ тотчасъ убдился, что убійцы находятся далеко и что она это знаетъ. Насколько онъ могъ узнать отъ нея, Сэмъ дйствительно бывалъ въ Пайкрофт съ цлью видться съ сестрой. Потомъ онъ опять вернулся къ ней самой, получивъ, какъ онъ думалъ, благопріятный отвтъ на тотъ жизненный вопросъ, который онъ ей сдлалъ.

— Вы не хотите ничего спросить о вашей матери?

— Сэмъ разсказывалъ мн о ней и о Фэннъ.

— И вы не хотли бы видть ее?

— Не хотла бы, мистеръ Фенуикъ! Я отдала бы глаза свои, чтобы видться съ нею! но какъ я могу видть ее и что она можетъ мн сказать? Отецъ убьетъ ее, если она будетъ говорить со мною. Иногда мн вздумалось бы пойти туда пшкомъ днемъ и прійти ночью и хоть взглянуть на старый домъ, только я знаю, что утоплюсь въ мельничномъ ручь. Мн бы этого хотлось. Я желаю, чтобы это случилось. Я читала одну старую поэму, въ которой много думали о бдной двушк посл того, какъ она утонула, хотя никто не хотлъ думать о ней прежде.

— Не топитесь, Кэрри, я буду заботиться о васъ. Держите чисто ваши руки — вы знаете, что я хочу сказать — и я не успокоюсь до-тхъ-поръ, пока не найду мстечка для вашихъ утомленныхъ ногъ. Вы общаете мн?

Она не отвчала.

— Я не требую отъ васъ общанія на словахъ, но сдлайте его сами, Кэрри, и просите Бога помочь вамъ сдержать его. Вы читаете молитвы, Кэрри?

— Никогда не читаю молитвъ, сэръ.

— Но вы ихъ не забыли? Вы можете опять начать. А теперь я долженъ просить весь дать мн общаніе. Если я пришлю за вами, вы прідете?

— Какъ — въ Бёльгэмптонъ?

— Откуда же я могу за вами прислать? Неужели вы думаете, что я захочу сдлать вамъ вредъ?

— Можетъ быть, меня посадятъ въ тюрьму или заставятъ жить съ другими такими же, какъ я. О, мистеръ Фенуикъ! я этого не выдержу.

Онъ не смлъ зайти дале, чтобы не дать общанія, котораго онъ не въ состояніи былъ бы сдержать, но она уврила его, прежде чмъ онъ ушелъ, что если она оставитъ свое теперешнее жилище чрезъ мсяцъ, то дастъ ему знать, куда отправится. Онъ отправился къ ‘Лысому Оленю’ и взялъ свой гигъ. На возвратномъ пути домой, когда онъ вызжалъ изъ Лэвингтона, онъ нагналъ Сэма Брэтля. Онъ остановился и заговорилъ съ молодымъ человкомъ, спрашивая его, домой ли возвращается онъ, и предлагая мсто въ гиг. Сэмъ отказался, но сказалъ, что онъ прямо идетъ на мельницу.

— Трудно сдлать кривое прямымъ, сказалъ себ Фенуикъ, подъзжая къ двери своего дома.

Глава XXVI.
ТРНОВЕРСКАЯ ПЕРЕПИСКА.

Надо надяться, что читатель вспомнитъ, какъ маркизъ Траубриджъ подвергся очень большой дерзости отъ Фенуика во время разсужденія, происходившаго въ гостиной бднаго старика Трёмбёля объ убійств. Пріятель нашъ викарій не удовольствовался личнымъ оскорбленіемъ, а намекнулъ на дочерей маркиза. Маркизъ на возвратномъ пути домой пришелъ къ различнымъ заключеніямъ насчетъ Фенуика. Что этотъ человкъ былъ вольнодумецъ, онъ теперь не могъ сомнваться, а если онъ былъ вольнодумецъ, то стало быть также и лицемръ, лгунъ, измнникъ и воръ. Разв онъ не кралъ у прихода землю и не портилъ въ тоже время душъ женщинъ и мужчинъ? Какъ же ожидать, что при такомъ пастор въ приход не будутъ подобные Сэму и Кэрри Брэтль? Правда, что до-сихъ-поръ подобное беззаконіе распространялось только между сравнительно небольшимъ числомъ арендаторовъ, принадлежавшихъ непріятному человку, который, къ несчастью, имлъ небольшое число десятинъ въ приход его сіятельства, но арендаторъ его сіятельства былъ убитъ! Съ такимъ пасторомъ въ приход и съ такимъ непріятнымъ человкомъ, имющимъ десятины, который поддерживаетъ пастора, разв нельзя было ожидать, что вс его арендаторы будутъ убиты? Многіе уже обращались съ просьбами къ маркизу о найм Церковной фермы, но такъ какъ случилось, что проситель, выбранный маркизомъ, объявилъ, что онъ не желаетъ жить въ этомъ дом по случаю убійства, маркизъ чувствовалъ себя вправ заключать, что если все въ приход не перемнится очень скоро, то ни одинъ порядочный человкъ не захочетъ жить ни въ одномъ изъ его домовъ. А когда стали говорить объ убійцахъ, и хуже чмъ объ убійцахъ, какъ говорилъ себ маркизъ, съ ужасомъ качая головой въ карет при мысли о такихъ беззаконіяхъ, этотъ вольнодумецъ осмлился намекнуть на дочерей его сіятельства! Такой человкъ не имлъ даже права думать о такихъ знатныхъ женщинахъ. Существованіе лэди Стаутъ, конечно, должно быть извстно такимъ людямъ, и между ними могутъ быть слабыя догадки объ образ ихъ жизни, какъ догадываются объ образ жизни королей и королевъ, и даже боговъ и богинь. Но приводить примръ, и очень низкій, взятый съ его дочерей и въ его присутствіи, съ цлью сконфузить его, этого маркизъ перенести не могъ. Онъ не могъ прибить Фенуика, не могъ даже поручить этого своимъ подчиненнымъ, но слава Богу, онъ могъ обратиться къ епископу. Онъ еще не зналъ, какъ ему это сдлать, но думалъ, что Фенуика можно по-крайней-мр принудить оставить этотъ приходъ.

— Выгнать изъ дома моихъ дочерей, потому что… о! о!

Онъ чуть не высунулъ кулакъ въ окно кареты при мысли объ этомъ.

Случилось такъ, что маркизъ Траубриджъ никогда не былъ въ Нижней палат, но у него былъ сынъ, засдавшій тамъ теперь. Лордъ Сент-Джоржъ былъ депутатомъ отъ другого графства, въ которомъ лордъ Траубриджъ имлъ помстье, и былъ свтскій человкъ. Отецъ очень имъ восхищался и врилъ ему, но все-таки думалъ, что сынъ его не надлежащимъ образомъ цнитъ то положеніе въ свт, которое онъ занимаетъ. Лордъ Сент-Джоржъ былъ теперь дома въ замк и вечеромъ отецъ, разумется, посовтовался съ сыномъ. Онъ считалъ своею обязанностью написать епископу, но хотлъ послушать, что скажетъ Сент-Джоржъ. Разумется, онъ сказалъ, что не сомнвается, что Сент-Джорджъ будетъ согласенъ съ нимъ.

— Я не сталъ бы поднимать изъ за-этого шума, сказалъ сынъ.

— Какъ! пропустить это безъ вниманія?

— Да, я такъ думаю.

— Ты понимаешъ, какого рода намекъ былъ сдланъ на твоихъ сестеръ?

— Это не повредитъ имъ, милордъ, а теперь на все длаютъ намеки. Епископъ ничего не можетъ сдлать. Почему вы знаете, можетъ быть, онъ и Фенуикъ искренніе друзья.

— Епископъ, Сен-Джорджъ, человкъ самый здравомыслящій.

— Безъ всякаго сомннія. Я думаю, что епископы вс здравомыслящіе люди и, къ счастью для нихъ, имъ очень рдко приходится заходить дале мыслей. Конечно, онъ подумаетъ, что человкъ этотъ поступилъ неосторожно, но дале этого онъ не можетъ пойти. Вы только выставите свой собственный нарывъ.

— Выставлю что?

— Нарывъ, милордъ. Чмъ больше я живу, тмъ больше убждаюсь, что человку не слдуетъ выставлять напоказъ своихъ ранъ.

Въ тон разговора сына было что-то очень оскорбившее маркиза, но сынъ его былъ извстенъ какъ благоразумный и осторожный человкъ, поднимавшійся высоко въ политическомъ мір. Маркизъ вздохнулъ, покачалъ головой, пробормоталъ что-то объ обязанности знатныхъ переносить непріятности, совмстныя съ ихъ знатностью — этимъ онъ хотлъ сказать, что раны и нарывы слдуетъ выставлять напоказъ, если этого требуютъ обязанности званія. Но онъ кончилъ споръ, наконецъ объявивъ, что будетъ обдумывать это дло двое сутокъ. Къ несчастью, до истеченія этого времени лордъ Сент-Джорджъ ухалъ изъ замка Тёрноверъ и маркизъ былъ предоставленъ своему собственному разумнію. Въ это время отецъ, сынъ и нсколько друзей охотились въ Бёльгэмптон, такъ что никакихъ дальнйшихъ шаговъ къ войн не было сдлано, когда мистеръ и мистриссъ Фенуикъ встртили маркиза на тропинк.

На слдующій день его сіятельство сидлъ въ своей комнат и думалъ о своей обид. Онъ не думалъ почти ни о чемъ другомъ впродолженіе шестидесяти часовъ.

— Предложить мн выгнать моихъ дочерей! Боже великій! моихъ дочерей!

Онъ очень хорошо зналъ, что хотя часто не соглашался съ сыномъ, но онъ всегда могъ избавить себя оъ непріятности, слдуя совту своего сына. Но это дло лично касалось его и вовсе не походило на т обыкновенныя подробности жизни, въ которыхъ онъ такъ часто не соглашался съ своимъ сыномъ. Его дочерей! Лэди Софію и Каролину Стаутъ! Ему предложили выгнать ихъ изъ дома, потому что… О! о! оскорбленіе было такъ велико, что никакой маркизъ не могъ этого выдержать. Ему такъ и хотлось написать письмо къ епископу. Онъ гордился своими письмами. Перо и чернила были подъ рукою и онъ написалъ:

‘Преосвященнйшій и любезнйшій лордъ епископъ,

‘Я считаю нужнымъ представить вашему преосвященству поведеніе — кажется, я могу сказать дурное поведеніе — бэльгэмптонскаго викарія Фенуика.’

Онъ зналъ очень хорошо, какъ зовутъ нашего пріятеля, но не хотлъ показать, что его важная память обременена такою бездлицей.

‘Вы можетъ быть слышали, что въ этомъ приход было совершено убійство, убитъ одинъ изъ моихъ арендаторовъ, и есть подозрніе, что въ этомъ убійств участвовалъ молодой человкъ, сынъ мельника, нанимающаго землю у одного лица, владющаго нсколькими десятинами въ приход. Семейство это очень дурное. Одна изъ дочерей, какъ я слышалъ, проститутка. Намедни я счелъ за нужное създить туда, съ намреніемъ не допустить, если возможно, пребыванія между моими подчиненными людей съ такой дурной репутаціей. Тамъ на меня напалъ мистеръ Фенуикъ не только въ самомъ нехристіанскомъ дух, но съ такимъ неблагороднымъ обращеніемъ, что я не могу описать его вамъ. Онъ явился ко мн въ домъ, принадлежащій мн, въ домъ убитаго человка, и тамъ когда я совтовался съ человкомъ, о которомъ я говорилъ, о возможности избавиться отъ этихъ дурныхъ людей, онъ надлалъ мн дерзостей. Когда я скажу вашему преосвященству, что онъ сдлалъ намекъ на моихъ дочерей такой грубый, что я не могу повторить его вамъ, я увренъ, что мн не нужно идти дале. При этомъ присутствовалъ мистеръ Пёдльгэмъ, методистскій пасторъ, и мистеръ Генри Джильморъ, хозяинъ людей, о которыхъ идетъ рчь.

‘Ваше преосвященство, вроятно, слышали о репутаціи этого господина съ религіозной точки зрнія. Не мое дло выражать мнніе о причинахъ, позволяющихъ такому человку занимать это мсто. Но мн кажется, я имю право просить ваше преосвященство навести справки относительно той сцены, которую я описалъ, и ожидать защиты въ будущемъ. Ни минуты не сомнваюсь, что ваше преосвященство поступите надлежащимъ образомъ въ этомъ дл.

‘Имю честь быть, преосвященнйшій и любезнйшій лордъ епископъ,

‘Вашимъ покорнйшимъ и преданнйшимъ слугой

‘ТРАУБРИДЖЪ.’

Онъ прочелъ это письмо три раза и такъ влюбился въ свое сочиненіе, что при третьемъ раз не имлъ ни малйшаго сомннія относительно того, что это письмо слдуетъ послать. Онъ не сомнвался также, что епископъ сдлаетъ съ мистеромъ Фенуикомъ что-нибудь такое, почему приходъ не выдержитъ боле такого безславія для англиканской церкви.

Воротившись домой изъ Пайкрофтской общины. Фенуикъ нашелъ письмо епископа. Онъ сдлалъ сорокъ миль въ этотъ день и нсколько опоздалъ къ обду. Жена его, однако, пришла къ нему наверхъ, чтобъ послушать его разсказъ, и принесла съ собою письма. Онъ распечаталъ письмо епископа, когда уже началъ одваться, и громко захохоталъ, когда прочелъ.

— Что это, Фрэнкъ? спросила жена въ отворенную дверь своей комнаты.

— Вотъ какая штука, сказалъ онъ.— Все-равно, пойдемъ обдать, а потомъ ты прочтешь.

Читатель, однако, можетъ быть совершенно увренъ, что мистриссъ Фенуикъ не дождалась обда, а прежде узнала, въ чемъ состояла штука.

Письмо епископа къ викарію было очень коротко и очень разумно, и не оно разсмшило викарія, но въ письмо епископа было вложено письмо маркиза.

‘Любезный мистеръ Фенуинъ, писалъ епископъ: ‘посл продолжительнаго размышленій я ршился послать къ вамъ прилагаемое при этомъ письмо. Я это длаю потому, что поставилъ себ за правило никогда не принимать обвиненія противъ члена моего духовенства, не пославъ этого обвиненія обвиняемому. Вы, разумется, примтите, что оно упоминаетъ о чемъ-то не подлежащемъ моему контролю, но можетъ быть вы позволите мн какъ другу замтить вамъ, что приходскому пастору всегда слдуетъ избгать столкновеній и ссоръ съ сосдями, особенно находиться въ короткихъ отношеніяхъ съ тми, кто иметъ вліяніе въ его приход. Можетъ быть, вы простите мн, если я прибавлю, что задорливый духъ, хотя безъ сомннія, можетъ повести къ хорошему, иметъ и дурное направленіе, если за нимъ внимательно не наблюдаютъ.

‘Пожалуйста помните, что лордъ Траубриджъ человкъ достойный, исполняющій свою обязанность очень хорошо, и что его положеніе даетъ право если не на благоговніе, то, по-крайней-мр, на большое уваженіе. Если вы можете сказать мн, что вы не будете на него сердиться за то, что случилось, я буду очень радъ.

‘Замтьте, что я позаботился не придавать этому письму офиціальный характеръ.

‘Преданный вамъ’ и пр. и пр. и пр.

На письмо это былъ посланъ отвтъ въ тотъ же вечеръ, но прежде чмъ отвтъ былъ написанъ, мужъ и жена поговорили о маркиз Траубриджъ не въ весьма лестныхъ выраженіяхъ. Мистриссъ Фенуикъ при случа была задорливе мужа. Она не могла простить человку, намекнувшему епископу, что ея мужъ недостойнымъ образомъ занимаетъ приходъ и что онъ дурной пасторъ.

— Милая моя, сказалъ Фенуикъ:— чего ты можешь ожидать отъ осла?

— Я не ожидала клеветы отъ такого человка, какъ маркизъ Траубриджъ, и на твоемъ мст сказала бы это епископу.

— Я не скажу ему ничего подобнаго. Я напишу о маркиз съ самыми добрыми чувствами.

— Но ты не чувствуешь къ нему добраго расположенія?

— Чувствую. Бдный старый идіотъ не иметъ никого, кто научилъ бы его поступать какъ слдуетъ, и онъ поступаетъ какъ считаетъ за лучшее по своимъ понятіямъ. Я не сомнваюсь, что онъ считаетъ меня самымъ ужаснымъ человкомъ. Я нисколько на него не сержусь и буду завтра же такъ къ нему вжливъ, какъ только позволяетъ мой характеръ, если онъ будетъ вжливъ ко мн…

Потомъ онъ написалъ письмо, которое дополнитъ переписку и на которомъ онъ поставилъ число слдующаго дня:

‘Бёльгэмптонъ, пасторатъ, окт. 23, 186—.

‘Любезный лордъ епископъ,

‘Возвращаю письмо маркиза съ большою благодарностью. Могу уврить васъ, что принимаю надлежащимъ образомъ ваши намеки на мое задорливое расположеніе и постараюсь воспользоваться ими. Моя жена говоритъ мн, что я имю наклоность къ борьб, и я не сомнваюсь, что она права.

‘Относительно лорда Траубриджъ могу уврить ваше преосвященство, что я не буду на него сердиться и даже дурно думать о немъ за его жалобу. Мы съ нимъ совершенно различнаго мннія почти во всемъ, а онъ принадлежитъ къ числу такихъ людей, которые сожалютъ объ ослпленіи всхъ имющихъ разное съ ними мнніе. Въ первый разъ какъ мн случится быть съ нимъ, я буду держать себя такъ, какъ будто онъ никогда не писалъ такого письма, и какъ будто вовсе не было такой встрчи какую описываетъ онъ.

‘Надюсь, что мн позволено будетъ уврить ваше сіятельство, не упоминая о причинахъ, что я весьма неохотно оставилъ бы приходъ въ епархіи вашего преосвященства. Такъ какъ ваше письмо ко мн неофиціально — ни искренно благодарю васъ за это — я осмлился отвчать въ такомъ же дух.

‘Остаюсь, любезный лордъ епископъ, вашъ преданнйшій слуга

‘ФРЭНСИСЪ ФЕНУИКЪ.’

— Вотъ, сказалъ онъ, подавая письмо жен: — я не увижу остальной переписки. Я далъ бы шиллингъ, чтобъ узнать, какъ епископъ напишетъ къ маркизу, и полкроны, чтобъ прочесть отвтъ маркиза.

Мы не будемъ безпокоить читателя ни тмъ, ни другимъ, такъ какъ онъ врядъ ли цнитъ ихъ такъ высоко какъ викарій. Въ письм епископа не заключалось почти ничего, кром увренія, что мистеръ Фенуикъ не имлъ никакого дурного намренія, и что это дло не касается его, епископа, все это было написано съ полной вжливостью. Отвтъ маркиза былъ длиненъ, изысканъ и очень напыщенъ. Онъ не то, чтобъ разбранилъ епископа, но очень ясно выразилъ свое мнніе, что англиканская церковь гибнетъ, если епископъ не иметъ права отршить пастора, оказавшагося виновнымъ въ оскорбленіи такого важнаго лица, какъ маркизъ Траубриджъ.

Но что длать съ Кэрри Брэтль? Мистриссъ Фенуикъ, выражая гнвъ противъ маркиза, готова была сознаться, что положеніе Кэрри было для нихъ гораздо важне чмъ ярость пэра. Какъ имъ протянуть руки и вытащить эту головню изъ огня? Фенуикъ, въ своемъ неразумномъ усердіи, предложилъ привезти ее въ пасторатъ, но жена его тотчасъ поняла, что подобный шагъ будетъ опасенъ во всхъ отношеніяхъ. Какъ будетъ она жить и что она будетъ длать? И что подумаютъ объ этомъ другіе слуги?

— Какое дло до этого другимъ слугамъ? спросилъ Фенуикъ.

Но жена его въ такомъ дл могла имть свою собственную волю, и этотъ планъ былъ скоро отвергнутъ. Безъ сомннія, домъ отца былъ приличнымъ мстомъ для нея, но отецъ ея былъ такой упрямый человкъ.

— Честное слово, сказалъ викарій:— это единственный человкъ на свт, котораго я боюсь. Я говорю съ нимъ совсмъ не такъ, какъ съ другимъ, и разумется онъ это знаетъ.

Однако, если что можно было сдлать для Кэрри Брэтль, то конечно это слдовало сдлать съ позволенія и съ помощью ея отца.

— Не можетъ быть никакого сомннія относительно того, что это его обязанность, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Я не стану утверждать этого наврно, сказалъ ея мужъ.— Есть обстоятельства, которыя, какъ я полагаю, могутъ дать право отцу отказаться отъ своихъ дтей. Конечно такое право удерживаетъ другихъ отъ дурного. Слдуетъ только желать, чтобы въ отц признавали это право, но когда наступить время, онъ не долженъ пользоваться имъ. Это очень удобная доктрина, которую проповдуемъ вс мы, гнвъ, омерзеніе къ гршнику до грха, прощеніе и любовь посл него. Если ты убжишь отъ меня, Джэнетъ…

— Фрэнкъ, не смй говорить такихъ ужасовъ.

— Я сказалъ бы теперь вроятно, что если ты это сдлаешь, я не захотлъ бы на тебя взглянуть, но я знаю, что побжалъ бы за тобой и умолялъ бы тебя воротиться.

— Ты не сдлалъ бы этого и говорить-то объ этомъ неприлично, я пойду спать.

— Очень трудно сдлать кривое прямымъ, сказалъ викарій, ходя по комнат посл ухода жены:— я полагаю, ей слдовало бы поступить въ исправительный домъ. Но я знаю, что она не пойдетъ, и мн не хотлось бы требовать этого отъ нея посл того, что она сказала.

Вроятно Фенуикъ могъ бы лучше выполнить свои обязанности, еслибъ боле суровое чувство примшивалось къ его христіанской любви.

Глава XXVII.
Я НИКОГДА НЕ СТЫДИЛСЯ НИ ОДНОГО ИЗЪ НИХЪ.

Надобно было сдлать что-нибудь тотчасъ для Кэрри Брэтль.

Викарій чувствовалъ, что онъ обязался сдлать какіе-нибудь шаги для ея благосостоянія, и ему казалось, когда онъ думалъ объ этомъ, что возможны только два шага. Онъ могъ ходатайствовать за нее у отца, или употребить свое вліяніе, чтобъ она была принята въ какое-нибудь убжище, въ которомъ могла бы избавиться отъ дурного и пріучить себя къ хорошему, онъ зналъ, что послднее было надежне, еслибъ этого можно было добиться, и это было бы легче для него. Но онъ думаетъ, что почти далъ слово двушк не длать этого, и былъ увренъ, что она не согласится, не зная, на что ршиться, онъ обратился къ пріятелю своему Джильмору, намреваясь позаимствоваться свтомъ его мудрости. Онъ нашелъ сквайра и пребендіата вмст и тотчасъ приступилъ къ своему предмету.

— Вы не сдлаете никакой пользы, мистеръ Фенуикъ, сказалъ Чэмберлэнъ, когда двое младшихъ разсуждали объ этомъ съ полчаса.

— Вы хотите сказать, что я не долженъ стараться сдлать пользу?

— Я хочу сказать, что такія усилія ни къ чему не приведутъ.

— Стало быть, всхъ несчастныхъ на свт должно предоставить погибели?

— Я полагаю, безполезно длать исключенія для особенныхъ случаевъ. Это длается изъ энтузіазма, а энтузіазмъ никогда не бываетъ полезенъ.

— Что долженъ длать человкъ для того, чтобъ помочь такимъ своимъ ближнимъ, какъ эта молодая двушка? спросилъ викарій.

— Есть исправительныя заведенія, и конечно слдуетъ держаться ихъ, сказалъ пребендіантъ.— Предметъ этотъ такой трудный, что его не слдуетъ касаться опрометчиво. Генри, гд послдній нумеръ ‘Квэртерли’?

— Я не выписываю, сэръ.

— Мн слдовало это помнить, сказалъ Чэмберлэнъ, безстрастно улыбаясь.

Онъ взялъ ‘Субботнее Обозрніе’ и старался удовольствоваться имъ.

Джильморъ и Фенуикъ пошли на мельницу вмст, но съ условіемъ, что сквайръ тамъ не покажется. Трудную свою задачу Фенуикъ долженъ былъ исполнить одинъ. Онъ долженъ напасть на льва въ его логовищ, и напасть одинъ. Джильморъ думалъ, что этого нападенія длать не слдовало.

— Онъ только горячо накинется на васъ и ничего хорошаго не выйдетъ, сказалъ онъ.

— Онъ не можетъ меня състь, отвчалъ Фенуикъ, сознаваясь однако, что онъ предпринималъ это со страхомъ и трепетомъ.

Отойдя отъ дома на небольшое разстояніе, Джильморъ перемнилъ разговоръ и вернулся къ своимъ горестямъ. Онъ не отвтилъ на письмо Мэри и теперь объявилъ, что не намренъ отвчать. Что онъ можетъ ей сказать? Онъ не можетъ уврять ее въ своей дружб, онъ не можетъ поздравлять ее, онъ не можетъ лгать, притворяясь равнодушнымъ. Она бросила его и теперь онъ это узналъ. Какая же польза писать къ ней и говорить, что она сдлала его несчастнымъ навсегда?

— Я брошу домъ и уду, сказалъ онъ.

— Не поступайте опрометчиво, Гэрри. Въ цломъ свт лтъ мста, гд вы могли бы быть такъ полезны, какъ здсь.

— Всю мою полезность вытащили изъ меня. Я не интересуюсь ни мстомъ, ни людьми. Я уже боленъ и занемогу еще больше. Мн кажется, я поду за границу лтъ на пять. Кажется, я отправлюсь въ Америку.

— Мн кажется, вамъ тамъ надостъ.

— Разумется. Мн все надоло. Не думаю, чтобы кто-нибудь могъ такъ надость мн, какъ мой дядя, а между тмъ я боюсь, чтобъ онъ не ухалъ — тогда я останусь одинъ. Мн кажется, между Скалистыхъ горъ не очень будешь думать объ этомъ.

— Черная Немочь сидитъ за всадникомъ, сказалъ викарій.— Я не думаю, чтобъ путешествіе помогло, а одно конечно поможетъ.

— Что такое?

— Усиленный трудъ. Какой-то докторъ сказалъ своему больному, что если онъ будетъ издерживать на себя не боле полкроны въ день и заработывать эти деньги, онъ скоро выздороветъ.

— Что же мн длать?

— Читать, копать землю, охотиться, присматривать за фермой, молиться, не давать себ времени думать.— Это прекрасная философія, сказалъ Джильморъ:— но не думаю, чтобъ она сдлала счастливымъ кого-нибудь. Теперь я оставлю васъ.

— На вашемъ мст я пошелъ бы копать землю, сказалъ викарій.

— Можетъ быть, я и стану. Знаете, мн хочется създить въ Лорингъ.

— Какую пользу сдлаетъ это?

— Я узнаю, не негодяй ли этотъ человкъ. Я это думаю: Дядя мой знаетъ его отца и говоритъ, что это первйшій мошенникъ на свт.

— Я не вижу, какую пользу можете вы этимъ сдлать, Гэрри, сказалъ викарій.

Такъ они разстались. Фенуикъ находился за полмили отъ мельницы, когда Джильморъ оставилъ его, и онъ пожаллъ, зачмъ не полторы. Онъ зналъ хорошо, что на мельниц былъ изданъ указъ, чтобъ никто не смлъ говорить съ старикомъ о дочери. Съ матерью викарій часто говорилъ о ея потерянной дочери и зналъ отъ нея, какъ ей было грустно никогда не упоминать при муж имя Кэрри. Онъ проклялъ дочь и поклялся, что она никогда не будетъ имть доли ни въ чемъ, принадлежащемъ ему. Она навлекла на него горе и стыдъ, и онъ изгналъ ее, твердо ршившись не отступать малодушно отъ разъ принятаго намренія. Знавшіе его коротко увряли, что мельникъ сдержитъ свое слово, и до-сихъ-поръ никто не осмливался говорить о погибшей при отц. Все это Фенуикъ зналъ, онъ зналъ также, что гнвъ этого человка могъ быть очень свирпъ. Онъ сказалъ своей жен, что старикъ Брэтль единственный человкъ на свт, при которомъ онъ боялся открыто высказываться, и говоря такимъ образомъ, онъ выразилъ чувство общее всему Бёльгэмптону. Пёдльгэмъ очень любилъ мшаться въ чужія дла и разъ осмлился явиться на мельницу и сказать нсколько словъ, не о Кэрри, а о какой-то юношеской шалости, въ которой Сэма считали виновнымъ. Посл этого онъ никогда боле къ мельниц не подходилъ, а съ трепетомъ поднималъ руки и глаза, когда произносили имя мельника.-Не то, чтобы Брэтль выражался грубо или приходилъ въ запальчивый гнвъ, когда заговаривали съ нимъ, но въ немъ была какая-то угрюмая суровость и способность выказывать свое превосходство и личную власть, которыя доводили нападавшихъ на него до положенія побжденныхъ и отталкивали ихъ такъ, что они удалялись какъ прибитыя собаки. Фенуика однако всегда хорошо принимали на мельниц. Женщины въ этой семь очень любили его и находили большое утшеніе въ его посщеніяхъ. Съ самаго прізда въ приходъ онъ вступилъ съ ними въ короткія отношенія, хотя старикъ ни разу не входилъ въ его церковь. Самъ Брэтль обращался съ нимъ ласкове даже, чмъ съ своимъ хозяиномъ, который каждый день могъ выгнать его. Но даже Фенуикъ не разъ получалъ такіе отвты, что принужденъ былъ отступать какъ собака, поджавъ хвостъ.

‘Не можетъ же онъ състь меня, сказалъ онъ себ, когда плакучія ивы около мельницы сдлались видны.

Когда человкъ доведенъ до этого утшенія, какъ это часто случается со многими, онъ почти можетъ быть увренъ, что его не съдятъ. Когда онъ подошелъ къ забору въ переулк возл двери мельницы, онъ увидалъ, что мельница вертится. Джильморъ сказалъ ему, что вроятно это будетъ, такъ какъ онъ слышалъ, что поправки почти кончены. Фенуикъ былъ увренъ, что посл такого продолжительнаго періода вынужденной праздности Брэтль непремнно будетъ на мельниц, но онъ прежде пошелъ въ домъ и тамъ нашелъ мистриссъ Брэтль и Фэнни. Даже съ ними ему было не совсмъ ловко, но чрезъ нсколько времени онъ ршился сдлать нсколько вопросовъ о Сэм. Сэмъ воротился и теперь работалъ, но съ отцомъ жестоко побранился. Старикъ желалъ знать, гд былъ Сэмъ. Сэмъ не хотлъ сказать и объявилъ, что если его станутъ допрашивать гд онъ бываетъ, то онъ совсмъ уйдетъ съ мельницы. Отецъ сказалъ, что ему лучше уйти. Сэмъ не ушелъ, по оба работали вмст съ-тхъ-поръ не говоря ни слова.

— Мн нужно непремнно видть его, сказалъ Фенуикъ.

— Сэма? спросила мать.

— Нтъ, его отца. Я выйду въ переулокъ а, можетъ быть, Фэнни попроситъ его прійти ко мн.

Мистриссъ Брэтль тотчасъ испугалась и посмотрла ему въ лицо нжными, умоляющими, полными слезъ глазами. Такъ много горя было у нея послднее время!

— Ничего не случилось дурного, мистриссъ Брэтль, сказалъ онъ.

— Я думала, что вы слышали что-нибудь о Сэм.

— Ничего, кром того, что уврило меня больше прежняго, что онъ не принималъ никакого участія въ преступленіи, сдланномъ на ферм Трёмбёля.

— Благодарю Господа за это! сказала мать, взявъ Фенуика за руку.

Фэнни пошла на мельницу, а викарій за нею изъ дома въ переулокъ. Онъ стоялъ прислонившись къ дереву, пока старикъ пришелъ къ нему. Онъ взялъ мельника за руку и сдлалъ какое-то замчаніе о мельниц.

— Начали утромъ, сказалъ мельникъ:— Сэмъ опять уходилъ, а то могли бы работать еще вчера.

— Не сердитесь на него, онъ ходилъ по доброму длу, сказалъ викарій.

— По доброму или дурному, я этого не знаю, сказалъ мельникъ.

— А я знаю, и если вы желаете, я вамъ скажу, но прежде я скажу вамъ другое. Пройдитесь со мною по переулку, мистеръ Брэтль.

Викарій принялъ тонъ, выражавшій почти укоръ — онъ не имлъ на это намренія, но принялъ его по недостатку театральной способности къ попытк быть и смлымъ и торжественнымъ въ тоже время. Мельникъ тотчасъ разсердился.

— Зачмъ мн идти по переулку? сказалъ онъ:— вы отрываете меня отъ дла, мистеръ Фенуикъ.

— Ничего не можетъ быть важне того, что я долженъ вамъ сказать. Ради любви вашей къ Богу, мистеръ Брэтль — ради любви вашей къ жен и дтямъ, имйте со мною терпніе на десять минутъ.

Тутъ онъ замолчалъ и пошелъ, и Брэтль слдовалъ за нимъ.

— Другъ мой, я видлъ вашу дочь.

— Какую дочь? спросилъ мельникъ, остановившись.

— Вашу дочь Кэрри, мистеръ Брэтль.

Старикъ повернулся и торопливо вернулся бы на мельницу, не говоря ни слова, еслибъ викарій не удержалъ его за сюртукъ.

— Если вы считаете меня другомъ вашимъ и вашей семьи, выслушайте меня теперь одну минуту.

— Прихожу ли я къ вамъ въ домъ и говорю ли о вашемъ гор и стыд? Пустите меня!

— Мистеръ Брэтль, если вы протянете руку, вы можете ее спасти. Она ваша дочь — ваша плоть и кровь. Подумайте, какъ легко пасть молодой двушк — какъ велико и быстро искушеніе и какъ оно приходитъ безъ вдома зла, которое должно послдовать за нимъ! Какъ ничтоженъ грхъ и какъ ужасно наказаніе! Ваши друзья, мистеръ Брэтль, простили вамъ худшіе грхи, чмъ т, которые сдлала она.

— Я никому не нанесъ поношенія, сказалъ онъ, порываясь на мельницу.

— Такъ вотъ что!— ваши собственныя несчастья, а не грхъ ея, ожесточили ваше сердце противъ вашей дочери. Вы дадите ей погибнуть на улиц, не потому, что она пала, а потому, что она сдлала вамъ вредъ своимъ паденіемъ! Разв это значитъ быть отцомъ? Разв это значитъ быть человкомъ? Мистеръ Брэтль, имйте лучшее мнніе о себ и осмльтесь повиноваться побужденіямъ вашего сердца.

Но мельникъ вырвался и въ яростномъ молчаніи торопливо шелъ на мельницу. Викарій, огорченный неудачей, чувствуя, что его вмшательство оказалось совершенно безполезно, что гнвъ и стойкость этого человка были для него недосягаемы, стоялъ на томъ мст, гд его оставили, не смя вернуться на мельницу и сказать женщинамъ нсколько словъ. Но наконецъ онъ вернулся. Онъ зналъ хорошо, что Брэтль не покажется въ домъ, пока не пройдетъ его гнвъ. Посл перебранки онъ отправлялся работать молча на полдня и рдко, почти никогда, не упоминалъ о томъ, что происходило, викарій думалъ, что онъ никогда не упомянетъ о происшедшей стычк, но всегда будетъ помнить о ней, и можетъ быть, никогда не заговоритъ дружелюбно съ человкомъ, такъ глубоко оскорбившимъ его.

Посл минутнаго размышленія онъ ршился сказать жен и Фэнни, что онъ видлъ Кэрри въ Пайкрофт. Кто не можетъ представить себ вопросы матери о томъ, что длаетъ ея дочь, какъ она живетъ, больна она или здорова, и увы! счастлива или несчастна?

— Я боюсь, что она совсмъ несчастлива, сказалъ Фенуикъ.

— Моя бдная Кэрри!

— Я не желалъ бы, чтобъ она была счастлива, пока не воротится къ порядочной жизни. Какъ намъ вернуть ее сюда?

— Воротится ли она, если ей позволятъ? спросила Фэнни.

— Я думаю. Я даже увренъ въ этомъ.

— А что онъ сказалъ, мистеръ Фенуикъ? спросила мать.

Викарій только покачалъ головою.

— Онъ очень добръ. Со мною онъ всегда былъ золотой человкъ. Но, мистеръ Фенуикъ, онъ такъ суровъ.

— Онъ не позволяетъ вамъ говорить о ней?

— Ни слова, мистеръ Фенуикъ. Онъ станетъ такъ смотрть на васъ, что блескъ его глазъ поразитъ васъ какъ ударъ. Я не посмю — не посметъ и Фэнни, а кто осмлится говорить съ нимъ боле, чмъ мы!

— Если это можетъ принести ей пользу, я говорить буду, сказала Фэнни.

— Но не могу ли я увидть ее, мистеръ Фенуикъ? Не можете ли вы взять меня съ собою въ гиг, сэръ? Я выйду украдкой посл завтрака на дорогу, а онъ не догадается, пока я не вернусь. Онъ спрашиватъ не станетъ, не такъ ли, Фэннъ?

— Онъ спроситъ за обдомъ, но если я скажу, что вы ухали на цлый день съ мистеромъ Фенуикомъ, онъ можетъ быть не скажетъ ничего, онъ догадается, куда вы ухали.

Фенуикъ сказалъ, что онъ подумаетъ объ этомъ и дастъ Фэнни знать въ слдующее воскресенье. Теперь онъ общать не хотлъ, а до воскресенья онъ хать не могъ. Ему не хотлось дать общаніе необдуманно, зная, что лучше прежде узнать мнніе своей жены. Онъ простился и, выходя изъ дома, увидалъ мельника, стоящаго у дверей мельницы. Онъ приподнялъ шляпу и сказалъ: ‘Прощайте!’ Но мельникъ поспшно повернулся къ нему спиной и ушелъ на свою мельницу.

Возвращаясь къ своему дому по деревн, онъ встртился съ Пёдльгэмомъ.

— Итакъ Сэмъ Брэтль опять исчезъ? сказалъ диссидентскій пасторъ.

— Какъ исчезъ, мистеръ Пёдльгэмъ?

— Убжалъ. Совсмъ убжалъ отсюда.

— Кто это вамъ сказалъ, мистеръ Пёдльгэмъ?

— Разв это неправда, сэръ? Вамъ слдуетъ это знать, мистеръ Фенуикъ, такъ какъ вы взяли его на поруки.

— Я сейчасъ былъ на мельниц и не видалъ его.

— Не думаю, чтобы вы его увидали когда-нибудь на мельниц, мистеръ Фенуикъ, или аъ Бёльгэмптон, если только полиція не представитъ его сюда.

— Я говорю, что не видалъ его на мельниц, мистеръ Пёдльгэмъ, потому что я не входилъ туда, но онъ работаетъ тамъ теперь, и работалъ цлый день. Онъ ведетъ себя какъ слдуетъ, мистеръ Пёдльгэмъ. Ступайте и поговорите съ нимъ или съ его отцомъ, и вы увидите, что на мельниц теперь вс совершенно спокойны.

— Констэбль Гигсъ сказалъ мн, что онъ убжалъ, сказалъ Пёдльгэмъ, уходя въ большой досад.

Мнніе мистриссъ Фенуикъ было въ пользу второй поздки въ Пайкрофтскую общину. Она увряла, что мать во всякомъ случа иметъ право видть свою дочь. Она не признавала неограниченной власти мельника. Она говорила, что на мст мистриссъ Брэтль она выдрала бы старика за уши и заставила бы его уступить.

— Ступай попробуй, сказалъ викарій.

Въ слдующее воскресенье Фэнни было сказано, что Фенуикъ отвезетъ ея мать въ Пайкрофскую общину. Онъ говорилъ, что безъ всякаго сомннія Кэрри еще будетъ жить у мистриссъ Бёрроусъ. Онъ объяснилъ, что старухи къ ихъ счастью не было во время его посщенія. Но, вроятно, они ее застанутъ. Такъ что они должны положиться на удачу. Все было устроено. Фенуикъ долженъ былъ дожидаться на дорог въ своемъ гиг у воротъ дома Джильмора въ десять часовъ, а мистриссъ Брэтль должна была прійти къ нему въ это время.

Глава XXVIII.
ПУТЕШЕСТВІЕ МИСТРИССЪ БРЭТЛЬ.

Мистриссъ Брэтль ждала у забора напротивъ калитки мистера Джильмора, когда мистеръ Фенуикъ подъхалъ къ мсту.

Нтъ сомннія, милая старушка, прождала его здсь цлыхъ полчаса, воображая, что ей придется пройти пшкомъ вдвое дольше, нежели сколько это нужно было, и боле заставить ждать ея викарія. Она надла на себя платье и шляпку, которыя только вносила по воскресеньямъ, и когда, забравшись въ экипажъ, она услась возл своего друга, то положеніе ея до того показалось ей страннымъ, что нкоторое время она почти совсмъ не могла говорить. Онъ сказалъ ей нсколько словъ, но не мучилъ разспросами, понимая причину ея замшательства. Онъ невольно думалъ о томъ, что между всми его прихожанами не было двухъ личностей, столь не похожихъ другъ на друга, какъ мельникъ и его жена. Онъ былъ суровъ и упрямъ, она — кротка и покорна. Не смотря на это однакоже, всегда говорили, что Брэтль былъ нжнымъ и любящимъ мужемъ. Мало-по-малу почтительная боязнь, внушаемая старушк лошадью и экипажемъ, а также неловкость ея положенія прошли и она начала говорить о своей дочери. Она принесла съ собою небольшой узелокъ, думая снабдить дочь въ чемъ та могла нуждаться, и скромно извинялась, что ршилась придти съ такою ношею. Фенуикъ, помнившій то, что сказала ему Кэрри объ имвшихся еще у нея деньгахъ и почти увренный въ томъ, что убійцы отправились въ Пайкрофтъ посл совершеннаго ими убійства, нсколько затруднился, какъ объяснить мистриссъ Брэтль, что дочь ея, по всей вроятности, не терпитъ нужды. Сынъ обвинялся въ убійств человка, а викарій теперь почти не сомнвался, что дочь жила послдствіями воровства.

— Ей должно быть тяжело жить, мистеръ Фенуикъ, съ такою старухою, сказала мистриссъ Брэтль: — можетъ быть, еслибъ я взяла что-нибудь пость…

— Я не думаю, чтобы он были въ такой нужд, мистриссъ Брэтль.

— Он не очень нуждаются? Но вдь еще гораздо хуже, когда подумаешь, откуда это все у нихъ. Господи, сжалься надъ ней и спаси!

— Аминь, сказалъ викарій.

— Красива ли она еще и все ли еще проста? Я привыкла думать, что она была сама красивая и простая двушка во всемъ Бёльгэмптон. Я полагаю, что изъ прежняго почти ничего не осталось въ ней, мистеръ Фенуикъ.

— Я нашелъ ее такою, какою она обыкновенно была.

— Неужели? И она была печальна и неряшлива?

— Она довольно опрятна. Вы бы, конечно, не хотли, чтобы я сказалъ вамъ, что она была счастлива.

— Полагаю, что нтъ, мистеръ Фенуикъ. Я не должна желать этого, не правда ли? Но, мистеръ Фенуикъ, я бы отдала свою лвую руку, чтобъ она была еще разъ счастлива и весела. Полагаю, что кром матери никто не можетъ чувствовать это, но звукъ ея голоса въ дом былъ для меня самою пріятною музыкою, какую я когда нибудь слышала. Ужь не будетъ онъ больше раздаваться по-прежнему, мистеръ Фенуикъ.

Онъ не могъ сказать, что будетъ. Та святая гршница, о которой онъ напомнилъ Пёдльгэму, хотя и обрла радость Господа, но никогда уже боле не была весела, какъ въ дни своей невинной юности. Въ цвтк есть свжесть, которая можетъ остаться въ немъ до-тхъ-поръ, пока онъ совершенно погибнетъ, если только будутъ обращаться съ нимъ съ достаточною осторожностью, но никакая забота, никамя старанія друзей на земл или даже лучшей дружбы свыше не въ состояніи возстановить эту свжесть, когда она разъ уже была утрачена. Звукъ, о которомъ думала мать, никогда уже не могъ быть услышанъ въ голос Кэрри Брэтль.

— Если мы только успемъ залучить ее опять домой, сказалъ викарій:— она можетъ быть еще для васъ доброю дочерью.

— А я буду для нея доброю матерью, мистеръ Фенуикъ, но я полагаю, что онъ не захочетъ этого. Не знаю, чтобы онъ когда-нибудь измнялъ свое намреніе въ подобномъ случа. А это на него такъ сильно подйствовало, что почти убило его. Только онъ отдлался отъ этого, поколотивъ негодяя. Я почти думаю, что это сведетъ его въ могилу.

Опять викарій подъхалъ къ ‘Лысому Оленю’, и опять онъ отправился пшкомъ вдоль дороги и чрезъ пустырь. Онъ предложилъ старушк свою руку, но та не приняла ее, точно также какъ не позволила ему, не смотря.на вс его просьбы, нести ея узелокъ. Она увряла его, что это сдлаетъ ее совсмъ несчастной, и онъ уступилъ. Она объявила, что нисколько не страдаетъ отъ усталости и что если она прошлась пшкомъ дв мили, то это все-таки не составитъ боле ея воскреснаго путешествія въ церковь и обратно. Но по мр того, какъ она приближалась къ дому, ей становилось какъ-то неловко, и разъ она попросила отдохнуть на минутку.

— Можетъ-статься, сказала она:— что дочка моя лучше захотла бы, чтобъ я ее не тревожила.

Онъ взялъ ее за руку, повелъ ее, успокоивалъ, ободрялъ, увряя, что какъ скоро она обниметъ дочь свою, Кэрри почувствуетъ себя тотчасъ же на верху блаженства.

— Обнять ее, мистеръ Фенуикъ? Да не ношу ли я ее въ самой глубин моего сердца въ эту секунду? Я не скажу ей ни одного жесткаго слова теперь, нтъ! И для чего мн говорить-то ей жесткія слова? Полагаю, она все это понимаетъ.

— Я думаю, что понимаетъ, мистриссъ Брэтль.

Они теперь дошли до двери и викарій постучался. Не послдовало никакого отвта, но такъ это было и прежде, когда онъ стучался въ дверь. Онъ зналъ, что въ подобномъ хозяйств было бы неблагоразумно впускать всхъ приходящихъ безъ различія. Такимъ образомъ, онъ опять постучался, и потомъ еще разъ. Но все-таки отвта не было. Тогда онъ попробовалъ отворить дверь, но оказалось, что она заперта.

— Можетъ-статься, она видла, какъ я иду, сказала мать:— и теперь она не.хочетъ впустить меня.

Викарій обошелъ кругомъ коттэджа и нашелъ, что и задняя дверь тоже была заперта. Онъ взглянулъ за тмъ въ окно со стороны фасада и убдился, что никого не было, по-крайней-мр, въ кухн. Была еще комната наверху, но окно въ ней было заперто.

— Я начинаю опасаться, сказалъ онъ: — что никого изъ нихъ нтъ дома.

Въ это время онъ услыхалъ голосъ женщины, обращавшейся къ нему изъ двери ближайшаго коттэджа, одной изъ двухъ смежныхъ кирпичныхъ построекъ. Отъ нея узналъ онъ, что мистриссъ Бёрроусъ отправилась въ Дэвизъ и, по всей вроятности, не будетъ дома раньше вечера. Онъ спросилъ о Кэрри, не называя ее по имени, но говоря о ней какъ о молодой женщин, жившей съ мистриссъ Бёрроусъ.

— Ея молодецъ пріхалъ и взялъ ее въ Лондонъ въ субботу, сказала женщина.

Фенуикъ слышалъ эти слова, но мистриссъ Брэтль не слышала ихъ. Ему не пришло на мысль не поврить этому извщенію женщины и вс надежды его относительно бднаго существа разлетлись въ прахъ. Безъ сомннія, первымъ чувствомъ его была досада, что она нарушила слово, данное ему. Она сказала, что не удетъ ране мсяца, не увдомивши его объ этомъ, а нтъ ошибки, нтъ порока, который бы задвалъ насъ больше, какъ ложь и несправедливость въ отношеніи насъ самихъ, И наконецъ сущность извщенія была очень ужасна, она опять совершенно возвратилась къ испорченности и къ порокамъ. И кто былъ молодецъ ея? Сколько онъ могъ объяснить себ изъ свдній, полученныхъ изъ разныхъ источниковъ, этотъ молодой человкъ долженъ быть никто иной, какъ сообщникъ Точильщика въ убійств и воровств Трёмбеля.

— Она ухала, мистриссъ Брэтль, сказалъ онъ самымъ печальнымъ голосомъ, какой когда-либо употреблялся человкомъ.

— А куда она ухала, мистеръ Фенуикъ? Не могу ли я отправиться за нею?

Онъ просто покачалъ головою и взялъ ее за руку, чтобы увести.

— Ничего неизвстно о ней, мистеръ Фенуикъ?

— Она ухала, по всей вроятности, въ Лондонъ. Мы не должны боле думать о ней, мистриссъ Брэтль, по-крайней-мр, въ настоящее время. Я могу только сказать, что очень, очень сожалю, что привезъ васъ сюда.

Ихъ возвращеніе въ Бёльгэмптонъ было молчаливо и печально. Мистриссъ Брэтль предстояло трудное объясненіе своего путешествія мужу, къ чему примшивалось еще сознаніе, что въ это непріятное положеніе она поставила себя совершенно изъ-за-ничего. Что же касается Фенуика, то онъ досадовалъ на самого себя за свое прежнее расположеніе къ двушк. Въ конецъ концовъ, мистеръ Чэмбэрленъ оказался благоразумнйшимъ изъ сихъ двухъ мужей. Онъ объявилъ, что не хорошо ратовать за исключительные случаи, и викарій, возвращаясь домой, внутренно изъявилъ свое согласіе съ ученіемъ пребендіата. Двушка ухала, какъ только удостоврилась, что друзья ея узнали о ея пребываніи и положеніи. Что ей было за дло до доброты ея духовнаго друга, или до разсказовъ объ ея прежнемъ дом, или до грязи и нечистоты жизни, которую она вела! Какъ только зашла рчь о возвращеніи ея къ скромнымъ обычаямъ свта, она ускользнула отъ своихъ друзей и поторопилась возвратиться къ разврату, который, безъ сомннія, имлъ для нея прелесть. Онъ позволилъ себ думать, что, не смотря на ея грхи, она могла бы снова стать почти чистою, и вотъ что было его вознагражденіемъ! Онъ высадилъ бдную женщину на томъ же самомъ мст, гд взялъ ея, не сказавъ ей почти ни одного слова, и похалъ домой съ тяжелымъ сердцемъ.

— Я думаю, будетъ лучше послдовать примру ея отца и никогда не произносить ея имени, сказалъ онъ своей жен.

— Но что же она сдлала, Фрэнкъ?

— Возвратилась къ жизни, которую, полагаю, она лучше всего любитъ. Не будемъ боле говорить о ней, по-крайней-мр, теперь. Мн ужасно грустно, когда я думаю объ этомъ.

Мистриссъ Брэтль, когда подошла чрезъ заборъ къ своему дому, увидла мужа стоящаго у двери мельницы. Сердце ея замерло, если можно такъ выразиться, когда въ немъ и безъ того было мало жизни. Онъ не двигался, но стоялъ, устремивъ глаза на нее. Она надялась пройти въ домъ незамченною имъ и узнать отъ Фэнни, что случилось въ ея отсутствіе, но она чувствовала себя какъ бы виновною и не смла войти въ дверь. Не лучше ли было бы прямо подойти къ нему и попросить прощенія въ томъ, что она сдлала? Когда онъ наконецъ заговорилъ съ нею, голосъ его какъ бы снялъ съ нея большую тяжесть.

— Гд ты была, Мэджи? спросилъ онъ.

Она подошла къ нему и положила руку на отворотъ его платья и покачала головою.

— Лучше ступай домой, садись спокойно и слушай, что посылаетъ Господь, сказалъ онъ.— Что толку бродить тамъ и сямъ?

— Сегодня никакого въ этомъ толку не было, отецъ, сказала она, и посл того ничего они не говорили объ этомъ между собою.

Она вошла въ домъ, отдала узелъ Фэнни, сла на постель и заплакала.

Въ слдующее утро Фрэнкъ Фенуикъ получилъ слдующее письмо:

Лондонъ, воскресенье.

‘Уважаемый сэръ,

‘Я сказала вамъ, что напишу, если придется отправиться мн, но была принуждена ухать, не написавъ вамъ. Въ коттэдж не было чмъ и на чемъ написать. Мы съ мистриссъ Бёрроусъ побранились, и я думала, что она обокрадетъ меня, а можетъ сдлаетъ еще что-нибудь похуже. Она нехорошая женщина, и я не могла дольше сносить, такъ что я, значитъ, пріхала сюда, потому что не было никакого другого мста, куда бы положить мою головушку. Тутъ мн пришла мысль написать вамъ, какъ я уже общала, но знаю, что въ этомъ нтъ толку.

‘Я послала бы поклоны и любовь отцу и матери, еслибъ смла. Думала придти къ нимъ, но знаю, что онъ убьетъ меня, какъ и слдуетъ. Послала бы также поклонъ мистриссъ Фенуикъ, только не пристало мн называть ее, цлую сестру Фэнни. Я пріхала сюда и должна здсь ждать до самой смерти.

‘Ваша покорная и самая несчастная
‘Кэрри.’

‘Если огорченіе можетъ принести пользу, никто не можетъ огорчаться боле меня, никто не можетъ быть боле несчастливъ. Я старалась молиться, когда вы ухали, но это только заставило меня боле стыдиться. Еслибы только было куда ухать, я ухала бы.’

Глава XXIX.
БЫКЪ ВЪ ЛОРИНГ.

Джильморъ сказалъ своему другу, что онъ сдлаетъ дв вещи — удетъ путешествовать лтъ на пять и създитъ въ Лорингъ. Фенуикъ совтовалъ ему не длать ни того, ни другого, но оставаться дома, копать землю и молиться. Но при подобныхъ обстоятельствахъ никто не послушается совта друга, и когда Чэмберлэнъ ухалъ, Джильморъ ршился създить по-крайней-мр въ Лорингъ. Онъ пошелъ въ церковь въ воскренье и почти ршился сказать мистриссъ Фенуикъ о своемъ намреніи, но она случайно промшкала въ церкви, и ушелъ домой, не сказавъ ничего объ этомъ. Онъ пропустилъ половину слдующей недли, не заходя дале своего сада. Въ эти три дня онъ разъ двнадцать передумывалъ, но наконецъ въ четвергъ уложился и отправился. Приготовляясь ухать изъ дома, онъ написалъ карандашомъ къ Фенуику:

‘ду сію минуту въ Лорингъ.— Г. Дж.’ Онъ оставилъ эту записку въ деревн, прозжая къ Уэстбёрійской станціи.

Онъ не составилъ никакого намренія относительно своей поздки. Онъ не зналъ, что будетъ длать или говорить, когда прідетъ въ Лорингъ. Онъ говорилъ себ разъ сто, что преслдовать двушку будетъ съ его стороны низко и недостойно. Онъ зналъ также, что ни одно положеніе, въ какое человкъ можетъ себя поставить, не было боле подвержено презрнію, какъ положеніе плаксиваго, тоскливаго, несчастнаго любовника. Мужчина обязанъ принимать отказъ женщины, переносить какъ можетъ и говорить такъ мало противъ этого, какъ только возможно. Онъ обязанъ сдлать это, когда убжденъ, что ршеніе женщины окончательно, и не можетъ быть доказательство сильне какъ то, что она призналась въ предпочтеніи къ другому. Все это Джильморъ зналъ, но отъ не хотлъ отбросить отъ себя мысль, что можетъ быть еще будетъ поворотъ въ колес фортуны. До него дошли слухи, что капитанъ Мэррэбль, его соперникъ, былъ очень опасный человкъ. Его дядя былъ совершенно убжденъ, то отецъ капитана вполн дурной человкъ, и у него вырвались намеки противъ сына, которые Джильморъ преувеличилъ до того, что убдилъ себя, будто двушка, которую онъ любилъ всмъ сердцемъ, бросается въ объятія негодяя. Не можетъ ли онъ сдлать что-нибудь если не для себя, то для нея? Не будетъ ли ему возможно освободить ее отъ опасности? Что, если онъ узнаетъ какой-нибудь большой проступокъ — не заставитъ ли ее тогда признательность смягчиться къ нему? Можетъ быть, этотъ негодяй уже женатъ и собирается сдлаться двоеженцемъ. Очень вроятно, что такой человкъ по уши въ долгахъ. Чэмберлэнъ уже узналъ, что состояніе, оставленное ему въ наслдство, было совершенно ничтожно. Оно было истрачено до послдняго шиллинга на уплату долговъ отца и сына. Такіе люди какъ Чэмберлэнъ имютъ источники свдній изумительные для тхъ, кто ведетъ боле уединенную жизнь и не мене изумительные потому, что эти свднія всегда бываютъ ложны. Джильморъ такимъ образомъ дошелъ до убжденія, что Мэри Лаутеръ приноситъ себя въ жертву человку совершенно недостойному ея, и пріучилъ себя, не думать — а врить, что можетъ быть онъ спасетъ ее. Знавшіе его сказали бы, что онъ мене всхъ на свт способенъ увлекаться романическими идеями,— но его романическая идея такъ ясо развилась въ его воображеніи, какъ бывало съ какимъ нибудь стариннымъ рыцаремъ, отправлявшимся освобождать злополучную двицу. Если онъ можетъ спасти ее, онъ спасетъ, или постарается это сдлать, еслибъ даже эта попытка погубила его. Не можетъ ли онъ впослдствіи получить награду, которой всегда достигали другіе рыцари? Надежда на его успхъ была конечно мала, но свтъ ничего не значилъ для него безъ этой надежды.

Онъ никогда прежде не бывалъ въ Лоринг, но разузналъ о дорог. Онъ похалъ въ Чипенгэмъ и Суинданъ, а потомъ по желзной дорог въ Лорингъ. Онъ не составилъ себ никакого опредленнаго плана. Онъ думалъ, что задетъ къ миссъ Мэррэбль — задетъ, если возможно, когда Мэри Лаутеръ не будетъ тамъ — и узнаетъ отъ старшей дамы обстоятельства этого дла. Ему было хорошо извстно уже нсколько недль въ начал лта, что старая миссъ Мэррэбль благопріятствовала его притязаніямъ. Онъ также слышалъ, что у Мэррэблей были семейныя ссоры, и мистриссъ Фенуикъ говорила при немъ, что миссъ Мэррэбль вовсе не была довольна выборомъ Мэри Лаутеръ. Все повидимому показывало, что капитанъ Мэррэбль былъ самый неприличный женихъ.

Когда онъ пріхалъ на Лорингскую станцію, онъ долженъ былъ сейчасъ сдлать что-нибудь. Онъ долженъ былъ ршить, гд ему ночевать. Онъ нашелъ два омнибуса на станціи и двое слугъ изъ гостинницы очень усердно хлопотали о его чемодан. За него дрались Драконъ и Быкъ. Быкъ процвталъ въ Нижнемъ город, Драконъ въ Верхнемъ былъ аристократиченъ и ему немножко трудно было развать челюсти и махать хвостомъ. Успхъ всегда ведетъ къ большему успху, и привлекательность Быка одерживала верхъ.

— Ужъ не хотите ли вы украсть этотъ чемоданъ? съ негодованіемъ сказалъ слуга изъ гостинницы Быкъ, вырывая имущество Джильмора изъ рукъ своего врага, какъ только усадилъ Джильмора въ свой экипажъ.

Еслибъ Джильморъ зналъ, что Драконъ только чрезъ домъ отъ миссъ Мэррэбль, и что Быкъ такъ же близокъ къ тому дому, гд жилъ капитанъ Мэррэбль, вроятно его выборъ не измнился бы. Въ такихъ случаяхъ рыцарь-освободитель желаетъ боле всего быть ближе къ своему врагу

Его провели въ спальную, а оттуда въ коммерческую комнату гостинницы. Лорингъ, хотя очень хорошо торгуетъ для маленькаго городка и уже нсколько лтъ считается процвтающимъ городомъ въ нкоторой степени, не иметъ такихъ важныхъ длъ, чтобъ имть коммерческую гостинницу перваго разряда. Въ такихъ домахъ коммерческая комната такъ же заперта для непосвященныхъ, какъ первоклассный клубъ въ Лондон. Въ гостинниц Быкъ общество было нсколько смшанное. Именно то обстоятельство, что слова ‘коммерческая комната’ были написаны надъ дверью, доказывало тмъ, кто понималъ такія вещи, что тутъ было нкоторое сомнніе. Кофейной не было въ гостинниц Быкъ и прізжихъ по необходимости вводили въ ту комнату, гд путешествующіе торговцы обыкновенно отдыхали. Нкоторые коммерческіе законы наблюдаются въ такихъ комнатахъ. Сигаръ не дозволяется курить до девяти часовъ, если не было сдлано предварительнаго условія съ слугой. Регулярнаго коммерческаго обда нтъ, но когда трое или четверо постителей обдаютъ вмст въ пять часовъ, обдъ длается коммерческій и наблюдаются коммерческіе законы относительно вина, съ большими или меньшими ограниченіями, какъ могутъ потребовать обстоятельства. Теперь въ комнат находился только одинъ поститель, встртившій вошедшаго Джильмора со всми почестями коммерческой вжливости. Коммерческій человкъ по своей натур животное стайное, и хотя онъ разборчивъ въ сильной степени, гораздо боле, чмъ всякій другой человкъ, относительно священнаго обденнаго часа, когда онъ окруженъ своими собратами, онъ удостоиваетъ, когда обстоятельства его профессіи разлучили его съ братьями по профессіи, цировать почти со всякимъ, кого случаи сводитъ съ нимъ. Мистеръ Коки былъ одинъ цлый день, когда пріхалъ Джильморъ. Онъ опередилъ, въ Лоринг нашего пріятеля цлыми сутками и грустно ожидалъ второго одинокаго обда въ гостинниц Быкъ, когда судьба свела его съ этимъ прізжимъ. Слуга, смотря на это почти съ такой же точки зрнія, и зная, что общій обдъ былъ бы выгоденъ для всхъ, очень скоро помогъ Коки устроить это къ вечеру. Джильморъ, безъ сомннія, захочетъ обдать. Обдъ будетъ поданъ въ пять часовъ. Коки собирался обдать и слуга думалъ, что Джильморъ вроятно будетъ радъ присоединиться къ нему. Коки выразилъ удовольствіе и считалъ себя слишкомъ счастливымъ. Влюбленные, какъ бы ни было ихъ отчаянное положеніе, должны обдать или умирать. Конечно, объ этомъ не говорятъ лтописцы старинныхъ рыцарей, отправлявшихся за своими дамами. Но старинные лтописцы, если парили нсколько выше лтописцевъ настоящаго времени, были зато не весьма правдивы въ подробностяхъ. Нашъ рыцарь былъ очень грустенъ сердцемъ и сдлалъ бы подвиги не хуже всякаго Орланда для любимой имъ дамы — но все-таки онъ былъ голоденъ, извстіе объ обд было для него пріятно и онъ принялъ соединенную вжливость Коки и слуги съ признательностью.

Треска и бифстекъ, хотя немножко жесткіе, были полезны для здоровья, хересъ, поданный по предложенію Коки, если не совсмъ былъ полезенъ, то и безвреденъ по своему количеству. Коки былъ пріятенъ и разговорчивъ и разсказалъ Джильмору много о Лоринг. Нашъ пріятель боялся сдлать вопросъ о тхъ лицахъ, которыя интересовали его, чувствуя, что предметъ этотъ не перенесетъ прикосновенія грубой руки. Наконецъ онъ осмлился спросить о приходскомъ пастор. Коки объявилъ, что онъ не часто бываетъ въ церкви. Хотя онъ прізжалъ въ Лорингъ уже четыре года, онъ еще ничего не слыхалъ о пастор, но безъ сомннія слуга разскажетъ ему. Джильморъ нсколько колебался и уврялъ, что онъ мало интересуется этимъ, но слугу позвали и разспросили, и онъ скоро разсказалъ многое о старомъ Мэррэбл. Онъ былъ очень добрый человкъ, такъ думалъ слуга, но не важный проповдникъ. Прихожане любили его за то, что онъ никогда не вмшивался въ ихъ дла.

— Онъ не суетъ носъ въ дома своихъ прихожанъ, какъ длаютъ нкоторые, сказалъ слуга, и началъ разсказывать о настойчивости въ этомъ отношеніи молодого пастора въ Верхнемъ город.

— Да, у паотора Мэррэбля есть родственница, живущая въ Верхнемъ город, старушка.

— Нтъ, не бабушка его.

Это былъ отвтъ на шуточку Коки. И не дочь. Слуга думалъ, что она кузина, хотя не зналъ, въ какомъ колн. Очень важная дама была миссъ Мэррэбль, по его словамъ, и знать очень ее уважала. У нее жила молодая двица, но слуга не зналъ ея имя.

— Пасторъ Мэррэбль живетъ одинъ? спросилъ Джильморъ.

— Да, по большей части одинъ. Но теперь у него гость.

Тутъ слуга разсказалъ все, что зналъ о капитан. Самое главной состояло въ томъ, что капитанъ вернулся изъ Лондона въ этотъ самый вечеръ, пріхалъ съ экстреннымъ поздомъ, когда эти господа обдали, и былъ отвезенъ въ Нижній городъ въ омнибус Быка. Совершенный джентльмэнъ, по словамъ слуги, и такого красавца онъ не видывалъ.

‘Чортъ его побери! подумалъ бдный Гэрри Джильморъ, и отважился на другой вопросъ. Знаетъ ли слуга отца капитана Мэррэбля? Слуга зналъ только, что отецъ капитана былъ ‘военный въ высокомъ чин’. Изъ всего этого Джильморъ извлекъ единственное достоврное свдніе, что о брак Мэри Лаутеръ и Мэррэбля еще въ город не говорили. Посл обда Коки предложилъ стаканъ грога и сигару, замтивъ, что онъ нарушилъ правило о куреніи только на этотъ вечеръ, и на это также Джильморъ согласился. Теперь, когда онъ находится въ Лоринг, онъ не зналъ, чмъ лучшимъ ему заняться, какъ пить грогъ съ Коки. Грогъ и сигары были принесены. Коки замтилъ, что онъ слышалъ о сэр-Грегори Мэррэбл, владльц Дёнрипльскаго парка. Онъ здилъ по Варвикширу и имлъ привычку, какъ онъ говорилъ, собирать маленькіе факты. Сэр-Грегори былъ человкъ не важный по его словамъ. Имнье было небольшое и, какъ Коки думалъ, порядочно разстроенное. Коки думалъ, что очень хорошо быть сельскимъ дворяниномъ, если есть имнье, но титулъ безъ денегъ онъ цнилъ мало. По его понятіямъ, торговля поддерживала націю, а путешествующіе торговцы поддерживали торговлю. Это зналъ каждый ребенокъ. Коки сдлался горячъ и дружелюбенъ, попивая грогъ.

— Я не вижу, вы-то кто, сэръ, сказалъ онъ.

— Я не Богъ знаетъ кто, отвчалъ Джильморъ.

— Можетъ быть, сэръ. Пусть будетъ такъ. Но человкъ, чувствующій, что онъ подпора торговаго превосходства своей націи, не иметъ причины стыдиться себя.

— Въ этомъ отношеніи, конечно, нтъ.

— И не въ какомъ другомъ, если онъ врно служитъ своимъ хозяевамъ. Вы говорите о сельскихъ дворянахъ.

— Я.говорю не о нихъ, сказалъ Джильморъ.

— Да, вы говорили не о нихъ. Но что знаетъ сельскій дворянинъ и что онъ длаетъ? Какую пользу длаетъ онъ стран? Онъ охотится, ложится спать, наполнивъ желудокъ виномъ, а потомъ встаетъ, опять охотится и опять наполняетъ желудокъ виномъ. Вотъ и все.

— Иногда онъ бываетъ судьей.

— Да, судъ и расправа! мы знаемъ все это. Посадитъ старика въ тюрьму на недлю за то, что онъ пойдетъ на снокосъ въ воскресенье, или молодого отошлетъ въ рабочій домъ на два мсяца за то, что онъ убьетъ зайца.! Я не вижу, какую пользу длаетъ сельскій дворянинъ. Покупать и продавать — вотъ на чемъ свтъ стоитъ.

— Они покупаютъ и продаютъ земли.

— Нтъ, они этого не длаютъ. Они купятъ немножко, а потомъ продадутъ понемножку, когда чрезчуръ промотаютъ деньги на ду да на питье. А какъ выгодно помстить капиталъ, они и понятія не имютъ. Они не получаютъ и двухъ съ половиною процентовъ на свои деньги. Мы вс знаемъ, къ чему это приведетъ.

Коки былъ такъ кротокъ до хереса и грога, что Джильмора нсколько смутила эта перемна. Коки въ своемъ измнчивомъ вид сдлался такъ нелюбезенъ, что Джильморъ оставилъ его и пошелъ бродить по городу. Онъ поднялся на гору, обошелъ кругомъ церкви, посмотрлъ на окна дома миссъ Мэррэбль, узнавъ прежде, на какомъ мст находится онъ, но приключенія съ нимъ никакого не было, онъ не видалъ ничего интереснаго и въ половин десятаго утомленный легъ въ постель.

Въ этотъ самый день капитанъ Мэррэбль пріхалъ изъ Лондона въ Лорингъ съ ужасными извстіями. Деньги, на которыя онъ разсчитывалъ, исчезли!

— Что ты хочешь сказать? сказалъ его дядя: — разв стряпчіе обманывали тебя все время?

— Для меня это все-равно, говорилъ раззоренный человкъ:— все пропало. Они меня увряли, что ничего боле сдлать нельзя.

Пасторъ Джонъ свистнулъ съ удивленіемъ.

— Люди, съ которыми они вели переговоры, соглашались отдать деньги, но ихъ нтъ. Он истрачены и не осталось никакихъ слдовъ.

— Бдняжка!

— Я видлся съ отцомъ, дядя Джонъ.

— Что же было?

— Я сказалъ ему, что онъ мошенникъ, и оставилъ его. Я его не прибилъ.

— Надюсь, что до этого не дойдетъ, Уальтеръ.

— Я не дотронулся до него рукой, но когда человкъ раззоритъ васъ, какъ онъ раззорилъ меня, это все-равно, кто бы онъ ни былъ, отецъ ли это вашъ, или кто другой. Онъ изнуренъ, старъ, блденъ, а то я швырнулъ бы его на земь.

— Что же ты будешь длать теперь?

— Поду въ тотъ земной адъ по другую сторону земного шара. Больше длать нечего. Я просилъ отсрочить отпускъ и сказалъ почему.

Ничего не было сказано боле въ этотъ вечеръ между дядей и племянникомъ, и ни слова не было говорено о Мэри Лаутеръ. На слдующее утро завтракъ въ пасторат прошелъ молча. Пасторъ Джонъ много думалъ о Мэри, но ршилъ, что пока лучше молчать. Съ той минуты, когда онъ въ первый разъ услышалъ о помолвк, онъ ршилъ въ ум, что его племянникъ и Мэри Лаутеръ никогда не будутъ обвнчаны. Видя, каковъ его племянникъ — или лучше сказать, видя своего племянника такимъ, какимъ онъ вообразилъ его себ — онъ былъ увренъ, что онъ не принесетъ себя въ жертву для такого брака. Всегда можно выпутаться изъ всего, и Уальтеръ Мэррэбль непремнно найдетъ этотъ способъ. Способъ былъ теперь найденъ. Вскор посл завтрака капитанъ взялъ шляпу не говоря ни слова и пошелъ на гору въ Верхній переулокъ. Проходя мимо двери Быка, онъ увидалъ, но не обратилъ вниманія на человка, стоявшаго въ воротахъ гостинницы и смотрвшаго, какъ онъ выходилъ изъ воротъ пастората, но Джильморъ какъ только глаза его упали на капитана, объявилъ себ, что онъ его соперникъ. Капитанъ Мэррэбль прямо прошелъ на гору и постучался въ дверь миссъ Мэррэбль. Дома ли миссъ Лаутеръ? Разумется, миссъ Лаутеръ дома въ такое время. Двушка сказала, что миссъ Мэри одна въ столовой. Миссъ Мэррэбль уже ушла въ кухню. Не ожидая боле ни слова, онъ пошелъ въ заднюю комнату и тамъ нашелъ свою возлюбленную.

— Уальтеръ, сказала она, вскочивъ и подбжавъ къ нему:— какъ вы добры, что пріхали такъ скоро! Мы ожидали васъ не прежде какъ чрезъ два дня.

Она бросилась къ нему на шею, но хотя онъ обнялъ ее, однако не поцловалъ.

— Случилось что-нибудь? сказала она.— Что такое?

Говоря это, она отодвинулась отъ него и посмотрла ему въ лицо.

Онъ улыбнулся и покачалъ головой, все держа ее за талію.

— Скажите мн, Уальтеръ, я знаю, случилось что-нибудь не хорошее.

— Это все объ этихъ гадкихъ деньгахъ. Отцу удалось забрать ихъ вс.

— Вс, Уальтеръ? сказала Мэри, опять отодвигаясь отъ него.

— До послдняго шиллинга, откчалъ онъ, опустивъ руку.

— Это очень дурно.

— Безъ всякаго сомннія. Я самъ это чувствую.

— И вс наши милые планы исчезли?

— Да,— вс наши милые планы. Что теперь будемъ мы длать?

— Остается только одно. Я опять поду въ Индію. Разумется, для меня это все-равно, какъ еслибъ прочли мн смертный приговоръ — только не такъ скоро придетъ конецъ.

— Не говорите этого, Уальтеръ.

— Почему не говорить, милая моя, когда я это чувствую?

— Но вы не чувствуете. Я знаю, что это должно быть для васъ дурно, но не до такой степени. Я не хочу думать, что вамъ не для чего больше жить.

— Я не могу просить васъ хать со мною въ тотъ счастливый рай.

— Но я могу просить васъ взять меня, сказала она:— хотя, можетъ быть лучше сдлаю, если просить не буду.

— Моя дорогая! моя возлюбленная!.

Она воротилась къ нему, положила голову на его плечо и подняла его руку, такъ что опять обняла его станъ

Онъ поцловалъ ее въ лобъ и разгладилъ ей волосы.

— Поклянитесь мн, сказала она:— что ни случилось бы, вы не оттолкнете меня отъ себя.

— Оттолкнуть васъ, моя дорогая! Человкъ не можетъ оттолкнуть отъ себя единственный кусокъ, который можетъ спасти его отъ голода. Однако, когда шелъ сюда сегодня, я ршилъ, что васъ оттолкну.

— Уальтеръ!

— Даже теперь, я знаю, мн скажутъ, что я долженъ это сдлать. Какъ могу я заставить васъ вести такую жизнь, когда я не имю средствъ содержать домъ?

— Офицеры женятся безъ всякаго состоянія.

— Да — и какую жизнь ведутъ ихъ жены! О, Мэри, моя дорогая, дорогая, дорогая! Это очень дурно. Вы не можете понять всего тотчасъ, но это очень дурно.

— Если это будетъ лучше для васъ, Уальтеръ… сказала она, опять отодвигаясь отъ него.

— Совсмъ не то, и не говорите этого. По-крайней-мр будемъ врить другъ другу.

Она нсколько встрепенулась, прежде чмъ отвтила ему.

— Я буду врить вамъ во всемъ — господь мн судья, во всемъ. Что вы велите мн сдлать, я сдлаю. Но, Уальтеръ, я прежде скажу одно. Я не могу ожидать ничего, кром ршительнаго несчастья во всякой жизни, которая разлучитъ меня съ вами. Я знаю разницу между удобствомъ и неудобствомъ въ денежныхъ длахъ, но все это какъ перышко на всахъ. Вы богъ мой на земл и за васъ я должна цпляться. Вдали вы будете отъ меня или со мною, я должна цпляться за васъ. Если должна разлучиться съ вами на время, я могу это перенести съ надеждой. Если я должна разлучиться съ вами навсегда, я все-таки могу это перести — съ отчаяніемъ. А теперь я положусь на васъ и сдлаю то, что вы мн велите. Если вы запретите мн называть васъ моимъ — я буду повиноваться — и никогда васъ не упрекну.

— Я всегда буду вашъ, сказалъ онъ, опять прижимая ее къ сердцу.

— Когда такъ, мой дорогой, вы найдете меня готовую на все, чего вы потребуете отъ меня. Разумется, вы теперь ршить не можете.

— Я ршилъ, что долженъ хать въ Индію. Я уже просилъ объ этомъ.

— Да,— я понимаю, но насчетъ нашего брака? Можетъ быть, лучше вамъ ухать прежде. Я не хочу показаться неженственной, Уальтеръ, но помните, что если я могу быть для васъ утшеніемъ, то чмъ скоре, тмъ лучше, — но я скоре могу перенести всякое замедленіе, чмъ быть вамъ въ тягость.

Мэррэбль, поднимаясь на гору — и даже во все время, какъ онъ думалъ объ этомъ посл того, какъ убдился, что деньги его пропали — полагалъ, что обязанность его къ Мэри требуетъ отказаться отъ нея. Онъ просилъ ее быть его женою, когда считалъ обстоятельства совсмъ не такими, а теперь онъ зналъ, что можетъ предложить ей очень неудобную жизнь. Онъ старался отбросить мысль о томъ, что такъ какъ онъ долженъ вернуться въ Индію, то для него самого удобне вернуться туда безъ жены. Онъ хотлъ принести себя въ жертву и ршилъ, что онъ это сдлаетъ. Теперь, однако, въ эту минуту, вс его намренія разлетлись по втру. Любовь его была такъ сильна и такъ польщена ея любовью, что половина его несчастья была уничтожена энтузіазмомъ романической преданности. Пусть случится самое худшее, мужчина, такъ любимый такою женщиной, не можетъ быть самымъ несчастнымъ человкомъ на свт.

Онъ ушелъ, предоставивъ ей сообщить дурное извстіе миссъ Мэррэбль, и увидалъ на улиц предъ домомъ человка, который за часъ предъ тмъ стоялъ въ воротахъ гостинницы. Джильморъ также его видлъ и зналъ, гд онъ былъ.

Глава XXX.
ТЕТКА И ДЯДЯ.

Миссъ Мэррэбль выслушала исторію денежной потери капитана въ совершенномъ молчаніи. Мэри разсказала искусно, съ улыбкой на лиц, какъ будто она не очень огорчена и не очень озабочена перемной, которую это можетъ произвести въ планахъ ея и жениха.

— Съ нимъ дурно поступили, не правда ли? сказала она.

— Очень дурно. Я не могу этого понять, но мн кажется, что съ нимъ поступили постыдно.

— Онъ старался объяснить все это мн, но не знаю, усплъ ли.

— Зачмъ же стряпчіе обманули его?

— Мн кажется, онъ самъ поступилъ немножко опрометчиво. Онъ придалъ боле вса ихъ словамъ, нежели слдовало. Какая-то женщина сказала, что она откажется отъ своихъ правъ, но когда разсмотрли дло, оказалось, что она также подписала какую-то бумагу и что вс деньги истрачены. Онъ могъ бы вытребовать ихъ отъ отца судомъ, только у отца нтъ ничего.

— Такъ это и кончено?

— Кончены наши пять тысячъ, сказала Мэри, принуждая себя засмяться.

Миссъ Мэррэбль нсколько минутъ не отвчала. Она тревожно вертлась на стул, чувствуя, что обязана объяснить Мэри, каковъ по ея мннію долженъ быть неизбжный результатъ этого несчастья, и не зная, какъ ей приняться за это. Мэри отчасти знала что будетъ и ршилась не принимать никакихъ совтовъ, опираться на свое право и поступить какъ заблагоразсудитъ сама, и уврять, что она не дорожитъ благоразумными взглядами суетныхълюдей. Но она боялась того, что предстояло ёй. Она знала, что будутъ употреблены аргументы, на которые ей очень трудно будетъ отвчать, и хотя придумывала уже сильное выраженіе, она чувствовала, что будетъ вынуждена наконецъ поссориться съ теткой. На одно она ршилась твердо. Ничто не заставитъ ее отказаться отъ даннаго слова — кром желанія самого Уальтера Мэррэбля.

— Какое вліяніе это можетъ имть на тебя, душа моя? сказала наконецъ миссъ Мэррэбль.

— Я должна была во всякомъ случа сдлаться женою бднаго человка. Теперь я буду женою очень бднаго человка. Вотъ какое вліяніе это будетъ имть на меня.

— Что онъ станетъ длать?

— Онъ, тетушка, ршился хать въ Индію.

— А на что-нибудь другое онъ ршился?

— Я знаю, что вы хотите сказать, тетушка.

— Какъ же теб не знать? Я хочу сказать, что человкъ, отправляющійся въ Индію и намревающійся жить тамъ офицерскимъ жалованьемъ, не можетъ желать имть жену.

— Вы говорите о жен какъ о карет четверней, о лож въ опер, о роскоши для богатыхъ людей. Бракъ, тетушка, какъ смерть, общій для всхъ.

— Въ нашемъ положеніи, Мэри, бракъ не можетъ быть предпринимаемъ безъ мысли о завтрашнемъ дн. Бдный джентльмэнъ гораздо дале отъ брака, чмъ всякій другой человкъ.

— Разумется извстно, что затрудненія будутъ.

— Я хочу сказать, Мэри, что ты должна отказаться.

— Никогда, тетушка Сэра. Я никогда не откажусь.

— Неужели ты хочешь сказать, что выйдешь за него теперь, тотчасъ и подешь съ нимъ въ Индію, какъ камень у него на ше?

— Я хочу сказать, что онъ самъ долженъ выбирать.

— Выбирать должна ты, Мэри. Не сердись. Я обязана сказать теб, что я думаю. Разумется, ты можешь поступить какъ хочешь, но мн кажется, что ты должна послушаться меня. Онъ не можетъ отказаться отъ даннаго слова, не подвергая себя обвиненію въ дурномъ пступк.

— И я также.

— Извини, душа моя. Я полагаю, это зависитъ отъ того, что происходитъ между вами. Во всякомъ случа ты должна предложить ему освободить его, а не навязывать на него тяжесть этого предложенія.

Сердце Мэри замерло, котда она услыхала это, но она не выказала свое чувство выраженіемъ лица.

— Для человка, поставленнаго въ такое положеніе, собирающагося вернуться въ такой климатъ, какъ въ Индіи, къ такимъ труднымъ занятіямъ, какія, я полагаю, имютъ тамъ офицеры — тягость имть жену, безъ всякихъ средствъ содержать ее сообразно его понятіямъ о жизни и ея…

— Мы не имемъ никакихъ понятій о жизни. Мы знаемъ, что мы будемъ бдны.

— Это старая исторія о любви въ хижин — только при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Понятія женщины объ этомъ, разумется, не согласны съ понятіями мужчины. Онъ больше знаетъ свтъ и лучше понимаетъ, что значитъ.бдность, жена и семья.

— Намъ нтъ никакой причины внчаться тотчасъ.

— Продолжительная помолвка для тебя будетъ положительное несчастье.

— Разумется, это несчастье, сказала Мэри:— потеря денегъ Уальтера несчастье. Но несчастье надо переносить, хуже всхъ несчастій будетъ разлука. Я все могу выдержать, кром этого.

— Мн кажется, Мэри, что въ послднія недли твой характеръ совершенно измнился.

— Разумется.

— Ты думала гораздо боле о другихъ, чмъ о себ.

— Разв я не думаю о немъ, тетушка Сэра?

— Какъ о твоей собственности. Два мсяца тому назадъ ты его не знала, а теперь хочешь быть камнемъ на его ше.

— Я никогда буду камнемъ ни на чьей ше, сказала Мэри, выходя изъ комнаты.

Она чувствовала, что ея тетка была очень жестока къ ней — напала на нее въ ея несчастьи безпощадно, а между тмъ она знала, что каждое слово было произнесено съ искренней любовью. Она не думала, чтобы главная цль ея тетки была спасти Уальтера отъ послдствій неблагоразумнаго брака. Еслибы она это думала, слова тетки имли бы на нее большее вліяніе. Она видла, или ей такъ казалось, что тетка старалась спасти ее противъ ея воли, и это приводило ее въ негодованіе. Она ршилась оставаться твердою, и стараніе заставить ее почувствовать, что ея твердость будетъ гибельна для человка любимаго ею, казалось ей очень ужасно. Она пошла наверхъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ, но тамъ бросилась на постель и горько зарыдала. Неужели она обязана для его пользы сказать ему, что все должно быть кончено? Она не могла сдлать этого теперь, потому что поклялась ему, что будетъ руководиться имъ въ его настоящихъ непріятностяхъ. Она должна сдержать данное ему слово, не смотря ни на что, но она была совершенно убждена, что если онъ выкажетъ малйшій признакъ желанія освободиться отъ даннаго слова, она сдлаетъ его свободнымъ тотчасъ. Она освободитъ его и ни минуты не позволитъ себ думать, что онъ поступилъ нехорошо. Она высказала ему свои чувства очень ясно — можетъ быть, въ своемъ энтузіазм слишкомъ ясно — и теперь онъ долженъ разсудить и за себя и за нее. Съ теткой она будетъ избгать разговоровъ объ этомъ, пока ея женихъ не ршитъ окончательно, что будетъ лучше для нихъ обоихъ. Если онъ заблагоразсудитъ сказать, что все между ними должно быть кончено, она согласится — и въ тоже время все на свт кончится для нея.

Пока это происходило въ Верхнемъ переулк, нчто въ этомъ род происходило въ пасторат въ Нижнемъ город. Пасторъ Джонъ узналъ, что племянникъ ходилъ къ дамамъ въ Верхній городъ, и когда молодой человкъ пришелъ къ завтраку, онъ сдлалъ нсколько вопросовъ, подавшихъ поводъ къ разговору.

— Ты врно разсказалъ имъ объ этихъ новыхъ непріятностяхъ?

— Я миссъ Мэррэбль не видалъ, сказалъ капитанъ.

— Я не думаю, чтобы миссь Мэррэбль много значила тутъ. Ты не миссъ Мэррэбль предлагалъ сдлаться твоей женой.

— Я видлъ Мэри и сказалъ ей.

— Надюсь, что ты не поцеремонился.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Надюсь, ты сказалъ ей, что вы оба позабавились игрой какъ дти и что теперь долженъ быть конецъ.

— Нтъ, я ей этого не сказалъ.

— А вотъ что слдовало сказать теб въ какихъ бы то ни было выраженіяхъ, и чмъ скоре ты скажешь, тмъ лучше. Разумется, ты не можешь на ней жениться. Ты не могъ жениться и тогда, еслибъ эти деньги не пропали. А теперь не можетъ быть объ этомъ и рчи. Боже! какъ вы возненавидли бы другъ друга чрезъ полгода! Я понимаю, что для такого здороваго человка, какъ ты, Индія, когда онъ къ ней привыкнетъ, можетъ быть довольно пріятнымъ мстомъ.

— А я этого не понимаю.

— Но для бднаго человка съ женой и семьей… о Боже! тамъ должно быть очень плохо. И никто изъ васъ къ этому не привыкъ.

— Я не привыкъ, сказалъ капитанъ.

— И она также. Старуха небогата и горда какъ Люциферъ, и всегда живетъ такъ, какъ будто весь городъ ей принадлежитъ. Она хорошая хозяйка и не входитъ въ долги — но Мэри Лаутеръ такъ же мало иметъ понятія о бдности, какъ герцогиня.

— Надюсь, что мн никогда не придется учить ее.

— Надюсь, что ты никогда не будешь. Учить этому молодую женщину очень дурной урокъ для молодого человка. Нкоторыя женщины умираютъ въ этомъ ученіи, нкоторыя совсмъ не хотятъ учиться. Другія учатся и становятся грязны и грубы. А ты очень разборчивъ относительно женщинъ.

— Я люблю видть ихъ красивыми по наружности.

— Что подумалъ бы ты о твоей жен, которая будетъ кормить, можетъ быть, пару ребятъ, одваться Богъ знаетъ какъ, когда встанетъ утромъ, и ходить такимъ образомъ до самой ночи? Вотъ какую жизнь ведутъ офицеры, которые женятся не имя ничего кром жалованья. Я не говорю ничего противъ этого. Если человку это нравится — или лучше сказать, если онъ можетъ это выносить — тогда все можетъ быть очень хорошо, но ты выносить этого не можешь. Мэри очень мила теперь, но она такъ теб надостъ, что теб пожалуй почти захочется перерзать горло ей или себ.

— Скоре ужъ послднее.

— Я самъ такъ думаю. Но даже и этого не весьма пріятно ожидать. Я скажу теб всю правду, мой милый. Когда ты пришелъ сказать мн, что женишься на Мэри Лаутеръ, я зналъ, что это не состоится. Это было не мое дло, но я зналъ, что это не состоится. Такія помолвки всегда какъ-то расходятся. Время-отъ-времени находятся дураки, которые ршаются иногда, по большей части это ограничивается поцлуями и обтами любви недли на дв.

— Вы кажется все знайте, дядюшка?

— Я не могъ дожить до семидесяти, не зная кое-чего, я полагаю. И вотъ теперь у тебя нтъ ни шиллинга. Наврно, если узнать правду, у тебя найдутся кое-какіе долги.

— Я долженъ, можетъ быть, триста или четыреста фунтовъ

— Ровно годовое жалованье — и ты хочешь жениться на двушк, не имющей ни фартинга!

— У нея есть тысяча-двсти фунтовъ.

— Именно сколько достанетъ на уплату твоихъ долговъ и на проздъ въ Индію — такъ-что теб придется начать тамъ жизнь, не имя ни одного пенни. Разв такая карьера придется теб но вкусу, Уальтеръ? Можешь ли ты ршиться на это съ женою на ше? Будь ты человкъ богатый, конечно Мэри была бы премилою женою, но теперь ты долженъ отказаться.

Капитанъ Мэррэбль закурилъ трубку и ушелъ въ садъ, а оттуда въ конюшню, потомъ опять въ садъ, думая обо всемъ этомъ. Уальтеръ зналъ, что каждое слово пастора Джона было справедливо. Онъ уже дошелъ до заключенія, что долженъ хать въ Индію до женитьбы. Жениться на Мэри сейчасъ и взять ее съ собою въ эту зиму было невозможно. Онъ долженъ похать и осмотрться — и думая объ этомъ, онъ долженъ былъ сознаться, что считаетъ эту отсрочку облегченіемъ. Мэри думала, что чмъ скоре, тмъ лучше. Хотя ему непріятна была мысль отказаться отъ нея, онъ былъ принужденъ сознаться, что какъ осужденный онъ желалъ отсрочки. Предъ нимъ не было ничего счастливаго во всей перспектив его жизни. Разумется онъ любилъ Мэри. Онъ любилъ ее очень нжно. Онъ любилъ ее такъ нжно, что позволить отнять ее отъ себя значило разорвать его сердце пополамъ. Такъ онъ клялся себ — однако онъ находился въ сомнніи, не лучше ли разорвать сердце пополамъ, чмъ заставить ее жить согласно съ тми отвратительными картинами, которыя дядя нарисовалъ ему. Онъ совсмъ не хотлъ думать. Для него все должно быть трудно. Какое счастье можетъ ожидать человкъ обиженный, обманутый, раззоренный роднымъ отцомъ? Для него самого все-равно, что ни случилось бы съ нимъ, но онъ началъ сомнваться, не лучше ли разстаться съ Мэри для ея пользы. А Мэри возложила на него всю отвтственность за это ршеніе!

Глава XXXI.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ УЗНАЕТЪ, КАКЪ ЕЙ ПОСТУПИТЬ.

Въ этотъ день въ пасторат была получена записка отъ Мэри къ капитану, приглашавшая жениха на свиданіе и на прогулку съ нею передъ обдомъ. Онъ встртился съ нею и они шли, по своему обыкновенію, по бичевой тропинк въ поле. Мэри много думала о словахъ тетки, прежде чмъ написала записку, и имла въ виду одно твердое намреніе. Правда, что хотя она любила этого человка всмъ сердцемъ и всею душою, такъ любила его, что не могла ожидать жизни въ разлук съ нимъ, не предвидя, что эта жизнь будетъ пустымъ пробломъ, однако она сознавала, что почти не знала его. Мы всегда предполагаемъ, что любовь слдуетъ за личнымъ знакомствомъ, а между тмъ любовь при третьемъ свиданіи очень обыкновенна, а свиданій нужно много, прежде чмъ одинъ человкъ узнаетъ другого. Нужны годы, чтобы заключить дружбу, но нсколькихъ дней достаточно для мужчинъ и женщинъ, чтобы вступить въ бракъ. Мэри въ нкоторой степени знала, что она слишкомъ поспшно отдала свое сердце и что теперь, когда сердце ея отдано вполн, она обязана узнать какого рода тотъ человкъ, которому она отдала его. И она должна изучить его характеръ не только въ такомъ отношеніи, въ какомъ онъ могъ имть вліяніе на нее, но и въ томъ отношеніи, какое онъ имлъ вліяніе на него самого. Она не сомнвалась, что онъ добръ, правдивъ и благороденъ, но могло быть, что человкъ добрый, правдивый и благородный жилъ безъ всякихъ стсненій, такъ что не имлъ возможности пріобрсти то постоянство сердца, которое необходимо для жизни предстоявшей въ супружеств. Она сказала ему, что онъ самъ долженъ ршить за себя и за нее — и такимъ образомъ возложила на него отвтственность и, весьма вроятно, довела его до необходимости принести жертву. Она имла намреніе поступить великодушно и доврчиво, но можетъ быть способъ, выбранный ею, былъ наимене великодушенъ. Для того, чтобы поправить свою ошибку, если это была ошибка, она просила его прійти съ нею погулять. Они встртились на обычномъ мст и она взяла его подъ руку съ своей обычной улыбкой, облокотившись немножко тяжело съ минуту, какъ длаютъ двушки, когда желаютъ показать, что рука, на которую он опираются, составляетъ ихъ собственность.

— Вы разсказали пастору Джону? спросила Мэри.

— О, да!

— Что же онъ говоритъ?

— Именно то, что долженъ сказать угрюмый, хитрый, себялюбивый, старый, семидесятилтніи холостякъ.

— Вы хотите сказать, что онъ совтовалъ вамъ бросить всякую мысль объ удовольствіи имть жену?

— Именно.

— Тетушка Сэра то же самое говорила мн. Вы не можете себ представить, какъ краснорчива была тетушка Сэра. Ея энергія просто изумила меня.

— Я никогда не считалъ тетушку Сэру моимъ другомъ, сказалъ капитанъ.

— Относительно супружества, въ другихъ же отношеніяхъ она очень васъ хвалитъ и гордится вами, какъ человкомъ достойно носящимъ имя Мэррэбль. Еслибъ вы были только наслдникъ титула или нчто въ этомъ род, она считала бы васъ безподобнйшимъ человкомъ на свт.

— Желалъ бы я отъ всего сердца угодить ей этимъ.

— Она такая милая старушка! Вы вовсе ее не знаете, Уальтеръ. Мн говорили, что она была прехорошенькой двушкой, но въ то время у нея не было никакого состоянія и она не хотла выйти за человка ниже ея званіемъ. Вы не должны ее бранить.

— Я ее не браню.

— Я уврена, что все сказанное ею совершенно справедливо, и наврно пасторъ Джонъ говорилъ то же самое.

— Если она заставила васъ передумать, скажите это тотчасъ, Мэри. Я жаловаться не стану.

Мэри невольно пожала его руку и еще больше полюбила его за маленькую вспышку гнва. Неужели справедливо, что и онъ также этого желаетъ сердцемъ? что все сказанное хитрымъ, старымъ дядею не имло на него вліянія? что онъ также любилъ ее до такой степени, что готовъ былъ измнить весь образъ своей жизни и сдлаться другимъ человкомъ для нея? Если такъ, она не скажетъ ни слова, которое могло бы заставить его подумать, что она боится. Она осторожно разузнаетъ, какъ ей слдуетъ поступить, чтобы какая-нибудь случайная фраза не заставила его вообразить, будто она говоритъ собственно для себя. Она будетъ очень осторожна, но въ то же время она покажетъ такъ ясно, чтобы на душ его не осталось ни малишаго сомннія, что онъ иметъ ея позволеніе отказаться, если онъ сочтетъ это за лучшее. Она была совершенно готова раздлить съ нимъ тяжесть жизни, какова бы она ни была, но она не хочетъ быть камнемъ на его ше. Ни въ какомъ случа не долженъ онъ имть камень на ше, если самъ смотритъ на любящую жену съ такой точки зрнія.

— Она нисколько не заставила меня передумать, Уальтеръ. Разумется я знаю, что все это очень серьёзно. Я знаю это и безъ тетушки Сэры. Тетушка Сэра не можетъ быть такъ опытна, какъ слдуетъ быть вамъ, такъ какъ вы видли Индію и знаете ее хорошо.

— Въ Индіи не очень удобно жить — особенно для женщинъ.

— Я не. знаю, очень ли удобенъ Лорингъ,— но слдуетъ покоряться необходимости. Разумется гораздо было бы удобне жить на родин и имть кучу денегъ. Какъ я желала бы имть свое собственное состояніе! Прежде я была къ этому равнодушна, а теперь желаю.

— Желаніемъ ничего не добьешься, Мэри.

— Нтъ, но добьешься всего ршимостью и усиліями. Я не сомнваюсь, что вы еще добьетесь чего-нибудь. Я имю къ вамъ это довріе, но я понимаю, что жена можетъ быть.для васъ помхою.

— Я вовсе не желаю думать о себ.

— Но вы должны думать о себ. Для женщины это не такъ важно, отъ нея не ожидаютъ ничего особеннаго. Мужчина разумется долженъ думать о своей карьер и заботиться, чтобы ни чмъ не испортить ее.

— Я не понимаю, къ чему все это клонится, сказалъ капитанъ.

— Вотъ къ чему: я думаю, что вы обязаны ршить, что вы находите благоразумне, не думая о моихъ чувствахъ. Разумется, я люблю васъ боле всего на свт. Я не могу солгать и сказать другое. Сказать по правд, я не знаю любила ли я прежде искренно кого-нибудь другого. Но если намъ слдуетъ разстаться, я это перенесу.

— И выйдете за кого-нибудь другого современемъ?

— Нтъ, Уальтеръ, я не выйду. Я не объ этомъ говорю. Женщины не должны длать увреній, но я не думаю, чтобы я когда-нибудь ршилась на это. Но женщина можетъ жить очень хорошо не выходя замужъ, и вы всегда будете въ моемъ сердц, и я постараюсь утшаться воспоминаніемъ о томъ, что вы любили меня.

— Я совершенно убжденъ, что не женюсь ни на какой другой женщин, сказалъ капитанъ.

— Вы теперь знаете, на что я мечу, Уальтеръ?

— Отчасти.

— Я хочу, чтобы вы узнали все. Я говорила вамъ сегодня утромъ, что предоставляю ршить вамъ. Я скажу то же самое и теперь. Я считаю себя теперь столько же обязанной повиноваться вамъ, какъ еслибъ была уже вашей женою. Но сказавъ это и услыхавъ нравоученіе тетушки Мэри, я совершенно убдилась, что вамъ невозможно сдержать ваше слово. Вы понимаете все это лучше чмъ я. Мы дали слово другъ другу, когда вы думали, что у васъ есть деньги, и даже тогда вы чувствовали, что этого мало.

— А теперь совсмъ нтъ ничего. Я не увряю, что боюсь бдности, потому что не совсмъ знаю, что это значитъ.

— Это значитъ кое-что непріятное.

— Безъ сомннія, и разстаться будетъ непріятно, не правда ли?

— Ужасно.

Она пожала его руку и продолжала:

— Вы должны выбрать одно изъ двухъ. Я желаю растолковать вамъ, что я соглашусь на все, что вамъ покажется нужне и лучше. Если вы скажете, что мы должны обвнчаться и испытать супружескую жизнь, я найду, что не внчаться и не испытать супружеской жизни совершенно невозможно, если вы скажете, что намъ не слдуетъ внчаться и испытывать супружеской жизни, тогда я найду это совершенно невозможнымъ.

— Мэри, сказалъ онъ:— вы ангелъ.

— Нтъ, я женщина любящая настолько, чтобъ ршиться не оскорблять человка, котораго она любитъ, если это только зависитъ отъ нея.

— Мн кажется, мы должны ршить одно.

— Что такое?

— Я долженъ ухать до нашей свадьбы.

Мэри Лаутеръ почувствовала, что это ршеніе было въ ея пользу — и это ршеніе сдлало ее счастливой и довольной. Она такъ боялась продолжительной и постоянной разлуки, что эта отсрочка совсмъ не показалась ей несчастьемъ.

Глава XXXII.
УСПХЪ ДЖИЛЬМОРА.

Гэрри Джильморъ, зажиточный сельскій дворянинъ, графскій судья, землевладлецъ, племянникъ Чэмберлэна, уважаемый всми знавшими его — за исключеніемъ только маркиза Траубриджъ — теперь дошелъ до такого положенія, что чувствовалъ себя гораздо ниже Коки, съ которымъ онъ завтракалъ. Онъ пріхалъ въ Лорингъ и теперь не зналъ, что ему длать. Онъ пріхалъ собственно не потому, что думалъ сдлать что-нибудь хорошее, но его выгнало горе изъ дома. Онъ былъ совершенно разстроенъ и близокъ къ сумасшествію. Онъ такъ былъ разстроенъ, что не могъ ничего читать. Ему было почти стыдно, когда другіе смотрли на него, и онъ чувствовалъ нкоторое облегченіе въ обществ Коки, пока Коки не развеселился отъ вина, просто потому, что Коки былъ жалкимъ существомъ,котораго онъ не боялся. Но такъ какъ онъ пріхалъ въ Лорингъ, то ему необходимо было сдлать что-нибудь. Не могъ же онъ пріхать въ Лорингъ и ухать, не сказавъ ни слова никому. Фенуикъ станетъ длать ему вопросы и истина обнаружится. Въ это утро ему пришла мысль, что онъ не воротится домой, что онъ удетъ изъ Лоринга дальше и не объяснитъ причины никому. Онъ былъ самъ себ господинъ. Никому его поступки не сдлаютъ вреда. Онъ имлъ право тратить свой доходъ какъ хотлъ. Все напоминавшее ему Бёльгэмптонъ было для него пріятно. Но все-таки онъ зналъ, что это безумная мысль, — что это будетъ поступокъ нехорошій съ его стороны. У него есть обязанности и онъ долженъ ихъ исполнять, какъ бы ни были он непріятны. Это была только мысль, которую слдовало отвергнуть, но все-таки она къ нему приходила.

Онъ долженъ былъ однако сдлать что-нибудь. Посл завтрака онъ пошелъ на гору и видлъ, какъ капитанъ Мэррэбль входилъ въ тотъ домъ, гд жила Мэри Лаутеръ. Ему было стыдно прокрадываться, подсматривать и собственно онъ не имлъ намренія подкарауливать своего соперника. Онъ побродилъ по кладбищу, посидлъ на памятникахъ, а потомъ опять пошелъ въ гостинницу. Коки халъ въ Глостеръ съ послполуденнымъ поздомъ и пригласилъ его отобдать вмст въ два часа. Онъ согласился, хотя уже началъ ненавидть Коки. Коки принималъ видъ превосходства и высказалъ свое мнніе о политическихъ и общественныхъ длахъ, такъ какъ будто его собесдникъ гораздо ниже его по уму и познаніямъ. Онъ распоряжался бднымъ Джильморомъ и предписывалъ сть лукъ съ бифстэкомъ такъ, что даже было обидно. Все-таки несчастный выносилъ своего мучителя и почувствовалъ скуку одиночества, когда остался одинъ въ коммерческой комнат. Коки отправился въ послдній разъ объзжать своихъ покупателей.

— Прежде сдлаютъ заказъ, а потомъ платятъ, сказалъ Коки, и отправился собирать деньги.

Джильморъ съ полчаса просидлъ печально у камина, а потомъ вскочилъ, схватилъ шляпу, и торопливо вышелъ. Такъ скоро, какъ только могъ, онъ поднялся на гору и позвонилъ въ колокольчикъ у дома миссъ Мэррэбль. Приди онъ десятью минутами раньше, онъ увидалъ бы Мэри Лаутеръ спускавшуюся по боковой тропинк на встрчу своему жениху. Онъ позвонилъ въ колокольчикъ и чрезъ нсколько минутъ очутился въ гостиной миссъ Мэррэбль. Онъ спросилъ миссъ Мэррэбль, сказалъ свое имя и его повели наверхъ. Тамъ онъ оставался одинъ нсколько минутъ, показавшихся ему нескончаемыми. Въ эти минуты миссъ Мэррэбль стояла въ маленькой гостиной наверху, стараясь придумать, что ей сказать Джильмору — стараясь также догадаться, зачмъ Джильморъ пріхалъ въ Лорингъ,

Посл первыхъ привтствій миссъ Мэррэбль сказала, что миссъ Лаутеръ пошла гулять.

— Она наврно будетъ очень рада услыхать пріятныя извстія о своихъ бёльгэмптонскихъ друзьяхъ.

— Они вс здоровы, отвчалъ Джильморъ.

— Я много слышала о мистер Фенуикъ, сказала миссъ Мэррэбль:— такъ много, что почти знакома съ нимъ.

— Конечно, сказалъ Джильморъ.

— Вашъ приходъ сдлался извстенъ всмъ по случаю этого ужаснаго убійства, сказала миссъ* Мэррэбль,

— Да, дйствительно, отвчалъ Джильморъ.

— Я боюсь, что преступника не поймаютъ, сказала миссъ Мэррэбль.

— А я не боюсь, сказалъ Джильморъ.

Въ этотъ періодъ разговора миссъ Мэррэбль пришла въ большое затрудненіе. Если что-нибудь должно быть говорено о Мэри Лаутеръ, то не она могла начать этотъ разговоръ. Она много слышала въ пользу Джильмора. Мистриссъ Фенуикъ писала ей о немъ, и Мэри, хотя не любила его, всегда съ большими похвалами отзывалась о его качествахъ. Она знала хорошо, что онъ съ честью окончилъ курсъ въ Оксфорд, что онъ слылъ человкомъ начитаннымъ, что онъ былъ судья и во всхъ отношеніяхъ джентльмэнъ. Она составила себ о немъ понятіе какъ о перл между мужчинами. Теперь, когда она увидала его, она не могла удержаться отъ разочарованія. Онъ былъ дурно одтъ и имлъ печальный, унылый и разстроенный видъ. Наружность его свтъ назвалъ бы истасканной. И онъ какъ будто совсмъ не умлъ говорить. Миссъ Мэррэбль знала, что Джильморъ былъ разочарованъ въ любви, но не могла постичь, какъ любовь могла нанести ему такой вредъ. Однако, все это сдлала любовь.

— Вы долго здсь останетесь? спросила миссъ Мэррэбль, съ отчаянія не зная, о чемъ говорить.

Тутъ ротъ Джильмора раскрылся.

— Нтъ, не думаю, сказалъ онъ.— Я не знаю, зачмъ мн здсь оставаться, и право не понимаю, зачмъ я пріхалъ. Вы наврно слышали, что я сватался за вашу племянницу?

Миссъ Мэррэбль вжливо наклонила свою маленькую головку въ знакъ согласія.

— Когда миссъ Лаутеръ ухала отъ насъ, она подала мн надежду, что я могу имть успхъ. По-крайней-мр, она согласилась, чтобъ я возобновилъ свое предложеніе. Она теперь написала мн, что помолвлена съ своимъ кузеномъ.

— Есть что-то въ этомъ род, сказала миссъ Мэррэбль.

— Что-то въ этомъ род! Я полагаю, это ршено, не такъ ли?

Миссъ Мэррэбль была женщина умная, она не легко обманывалась наружностью. Однако, еслибъ Джильморъ былъ не такъ мраченъ, не такъ унылъ, не такъ ‘изношенъ’, она, вроятно, тотчасъ воспользовалась бы потерею состоянія капитана Мэррэбля для пользы этого другого жениха. Она немедленно поняла бы, что можетъ быть есть возможность сдлать что-нибудь, и почувствовала бы желаніе разсказать ему все. Теперь же она не могла такъ сочувствовать человку, находившемуся предъ нею, чтобъ разсказать ему откровенно все. Конечно, это былъ Джильморъ, любимый другъ Фенуиковъ, владлецъ Бирючинъ, человкъ, въ которомъ, какъ часто говорила Мэри, не было никакихъ недостатковъ. Но въ немъ не было ничего блестящаго, и она не знала какъ ей поощрять его любовь.

— Такъ какъ Мэри сообщила вамъ, сказала она: — я полагаю, что не длая ничего дурного, могу повторить вамъ, что они помолвлены, сказала миссъ Мэррэбль.

— Да, они помолвлены. Я это знаю. Кажется, этотъ господинъ вашъ родственникъ?

— Не очень близкій.

— Наврно онъ иметъ ваше согласіе?

— Что касается этого, мистеръ Джильморъ, я не знаю, могу ли я сдлать какую-нибудь пользу своими словами. Въ ныншнее время молодыя двушки выходятъ замужъ не соображаясь съ желаніемъ своихъ старыхъ тетокъ.

— Но миссъ Лаутеръ такъ уважаетъ васъ. Я не желаю длать такихъ вопросовъ, какихъ не слдуетъ предлагать. Если бракъ этотъ ршенъ окончательно, стало быть длать больше нечего. Я откровенно выскажу вамъ всю правду, миссъ Мэррэбль. Я любилъ — и люблю вашу племянницу всмъ сердцемъ. Когда я получилъ ея письмо, оно разстроило меня совершенно, и посл того съ каждымъ часомъ это чувство становилось хуже. Я пріхалъ сюда узнать, не остается ли еще надежда. Вы не поссоритесь со мною за то, что я любилъ ее?

— Конечно нтъ, сказала миссъ Мэррэбль, сердце которой постепенно смягчалось и которая начала забывать грязь на сапогахъ и панталонахъ Джильмора.

— Я слышалъ, что капитанъ Мэррэбль не очень богатъ, что состояніе его не позволитъ ему жениться на его кузин. Я слышалъ также, что бракъ этотъ и въ другихъ отношеніяхъ не совсмъ приличенъ.

— Другихъ никакихъ препятствій нтъ, мистеръ Джильморъ.

— Случается, миссъ Мэррэбль, что эти вещи иногда вдругъ устроиваются и вдругъ расходятся. Я не стану опровергать, что еслибъ я пріобрлъ сердце миссъ Лаутеръ безъ помхи посторонней любви, для меня это было бы такимъ счастьемъ, которое теперь уже невозможно. Человкъ, старающійся пріобрсть любовь женщины, сознающейся въ своемъ предпочтеніи къ другому, не можетъ гордиться своимъ положеніемъ.

Сердце миссъ Мэррэбль теперь очень смягчилось и она начала примчать, что мистеръ Джильморъ по-крайней-мр джентльмэнъ.

— Но я женился бы на ней во всякомъ случа. Можетъ быть… то-есть возможно…

Онъ остановился. Должна ли она разсказать ему все? Она была твердо убждена, что ея первая обязанность оставаться врной своему полу и своей племянниц. Но если она разскажетъ этому человку всю исторію, племянниц ея это не сдлаетъ вреда. Она все еще думала, что бракъ съ капитаномъ Мэррэбль можетъ разойтись. Даже если и это сдлается, то, по ея мннію, Мэри долго не ршится выслушивать терпливо предложеніе другого жениха. Но, разумется, для всхъ ихъ будетъ лучше, если этотъ эпизодъ въ жизни Мэри будетъ забытъ какъ можно скоре. Еслибъ не явился этотъ опасный капитанъ, Мэри конечно — такъ думала миссъ Мэррэбль — наконецъ послушалась бы совта своихъ друзей и согласилась бы на бракъ, выгодный во всхъ отношеніяхъ. Если этотъ эпизодъ будетъ забытъ, она можетъ еще это сдлать. Но времени пройдетъ много. Миссъ Мэррэбль, взявъ съ полминуты на соображеніе, ршилась сказать ему что-нибудь.

— Безъ сомннія, сказалъ она:— доходъ капитана Мэррэбль такъ ничтоженъ, что друзья Мэри одобрить этотъ бракъ не могутъ.

— Я не много думаю о деньгахъ, сказалъ онъ.

— Однако он необходимы для удобствъ, мистеръ Джильморъ.

— Я хочу только сказать, что мене всхъ на свт придаю этому важности и не стану торжествовать оттого, что у меня доходъ больше, чмъ у другого.

Миссъ Мэррэбль теперь совершенно убдилась, что Джильморъ джентльмэнъ.

— Но если бракъ этотъ разойдется…

— Я не могу утверждать, что онъ разойдется.

— Но это можетъ случиться?

— Конечно, можетъ. Есть затрудненія, которыя могутъ ихъ разлучить.

— Если это случится, мои чувства будутъ точно такія, какъ они были всегда съ-тхъ-поръ, какъ я ее узналъ. Вотъ все, что я хотлъ сказать.

Тутъ она разсказала ему почти все. Она ничего не упомянула о деньгахъ, которыя достались бы въ наслдство Уальтеру Мэррэбль, еслибъ полковникъ Мэррэбль не поступилъ безчестно, но она сказала ему, что у молодыхъ людей нтъ никакого состоянія, кром жалованья капитана и ничтожныхъ пятидесяти фунтовъ въ годъ, принадлежащихъ Мэри, потомъ она объяснила, что и она, и родственникъ ея пасторъ сдлаютъ все отъ нихъ зависящее, чтобы не допустить такой гибельный бракъ и такую непривлекательную жизнь, какъ должна быть жизнь жены бднаго офицера въ Индіи. Въ тоже время она просила его помнить, что Мэри Лаутеръ была двушка очень способная слдовать своему собственному сужденію и что теперь она неограниченно привязана къ своему кузену.

— Я думаю, что это разойдется, сказала она:— это мое мнніе. Я не думаю, чтобъ это могло состояться. Но предложитъ это онъ и нкоторое время она будетъ очень страдать.

— Я подожду, сказалъ Джильморъ.— Я поду домой и буду ждать. Если есть вроятность на успхъ, я могу жить и надяться.

— Дай Богъ, чтобы вы надялись не напрасно!

— Я употребилъ бы вс силы, чтобъ сдлать ее счастливой. Теперь я васъ оставлю и очень вамъ благодаренъ за вашу доброту. Я думаю, мн не зачмъ видться съ Мэри?

— Я думаю, мистеръ Джильморъ.

— Полагаю такъ. Ей покажется, что я дразню ее. Вы, я полагаю, не скажете ей, что я былъ здсь?

— Мн кажется, это не принесетъ никакой пользы.

— Ни малйшей. Я поду домой и стану ждать. Если будетъ что сказать мн…

— Если свадьба разойдется, я постараюсь дать вамъ знать. Я напишу къ Джэнетъ Фенуикъ. Я знаю, что она вамъ другъ.

Джильморъ ушелъ и спустился съ горы, не видавъ Мэри, уложилъ свои вещи и вернулся съ вечернимъ поздомъ въ Уэстбёри. Въ семь часовъ утра пріхалъ онъ домой въ узстберійскомъ гиг, очень прозябшій, но нсколько спокойне, чмъ узжалъ. Онъ почти убдилъ себя, что даже теперь онъ еще можетъ имть успхъ.

Глава XXXIII.
ПРОЩАНIE.

Настало Рождество, прошелъ мсяцъ посл Рождества, а въ конц января капитанъ Мэррэбль и миссъ Лаутеръ согласились считать уничтоженнымъ ихъ осеннее препровожденіе времени — и. смотрть на любовь какъ бы никогда не существовавшую, и разстаться друзьями. Оба они очень отъ этого страдали — мужчина громче возставалъ противъ своей несчастной судьбы и уврялъ себя и другихъ, что онъ погибъ на всю жизнь. И дйствительно никто не могъ быть несчастне Уальтера Мэррэбль въ это время. Ко всему этому присоединилась непріятность, которую онъ не старался скрывать ни отъ себя, ни отъ Мэри, что вс эти бдствія навлекъ на него отецъ. Въ конц ноября были возобновлены усилія спасти часть денегъ и стряпчіе даже спустили условія такъ низко, что предлагали взять 2000. Они могли бы избавить себя отъ униженія, потому что ни двухъ тысячъ, ни двухъ-сотъ не откуда было взять. Уальтеру Мэррэблю чрезвычайно хотлось подраться съ кмъ-нибудь, но Блокъ и Кёрлингъ прямо сказали, что ему не съ кмъ драться, кром какъ съ отцомъ, и что даже подравшись съ отцомъ, онъ не получитъ ни копейки.

— Я думаю, сказалъ Кёрлингъ:— что вы могли бы засадить вашего отца въ тюрьму, но вроятно вы этого не желаете.

Мэррэбль принужденъ былъ сознаться, что онъ этого не желаетъ, но онъ сказалъ это такимъ тономъ, который показывалъ, что тюрьма, даже на всю жизнь, была бы лучшимъ мстомъ для его отца. Блокъ и Кёрлингъ были стряпчими Мэррэблей много лтъ, и хотя не любили лично полковника, держались мннія, свойственнаго людямъ ихъ профессіи, что паршивость паршивой овцы въ семь разглашать не слдуетъ по-крайней-мр самой этой семь или ея стряпчимъ. Почти во всякой семь есть своя паршивая отца, и фамильный стряпчій особенно обязанъ не пускать паршивую овцу въ передніе и замтные ряды семьи. Капитанъ сдлалъ гибельную ошибку, подписавъ бумагу, и долженъ покориться послдствіямъ.

— Не думаю, капитанъ Мэррэбль, чтобъ вы спасли себя, начавъ процесъ съ полковникомъ, сказалъ Кёрлингъ.

— Я не имю ни малйшато намренія начинать съ нимъ процесъ, сказалъ капитанъ, сильно разсерженный, и ушелъ изъ конторы, стряхнувъ съ ногъ пыль и противъ Блока и Кёрлинга, и противъ отца.

Посл этого — тотчасъ посл этого — онъ имлъ другое свиданіе съ отцомъ. Онъ сказалъ дяд, что чортъ дернулъ его създить въ Портсмутъ видться съ человкомъ, для котораго его интересы должны бы быть дороже чмъ для всхъ другихъ свт и который такъ безжалостно обобралъ его. Ничего нельзя было выиграть отъ подобнаго посщенія. Ни денегъ, ни совтовъ, ни даже утшенія нельзя было ожидать отъ полковника Мэррэбль. Вроятно, Уальтеръ Мэррэбль чувствовалъ, что было бы несправедливо, еслибъ сынъ не напомнилъ отцу все, что онъ сдлалъ сыну. Полковникъ занималъ какую-то должность въ Порсмутскомъ штаб, и сынъ пріхалъ къ нему на квартиру въ одинъ вечеръ, когда онъ одвался, чтобы хать на обдъ.

— Это ты, Уальтеръ? сказалъ старый гршникъ, являясь въ дверяхъ своей спальной:— я очень радъ видть тебя.

— Я этому не врю, сказалъ сынъ.

— Ну что же прикажешь теб сказать? Если ты будешь держать себя прилично, я буду радъ видть тебя.

— Вы подали мн примръ, не такъ ли? Прилично?

— Уальтеръ, если ты станешь говорить объ этихъ противныхъ деньгахъ, я прямо теб говорю, что слушать не стану.

— Это очень милостиво съ вашей стороны.

— Я былъ несчастливъ. Какъ только я въ состояніи буду заплатить хотя часть этихъ денегъ, я заплачу. Съ-тхъ-поръ, какъ ты вернулся, я употреблялъ вс силы воротить теб часть — и возвратилъ бы, еслибъ не эти дураки стряпчіе. Вдь эти деньги должны бы принадлежать мн, и врно ты чувствовалъ это, когда позволилъ мн ихъ взять.

— Ей-Богу, какое хладнокровіе!

— Я и намренъ быть хладнокровнымъ — я всегда хладнокровенъ. Чрезъ нсколько минутъ за мною прідетъ кэбъ, я ду обдать. Надюсь, ты не подумаешь, что я бгу отъ тебя.

— Я не пущу васъ, пока вы не выслушаете, что я вамъ скажу, отвтилъ капитанъ.

— Такъ пожалуйста говори скоре.

Полковникъ стоялъ неподвижно и смотрлъ на сына, не то чтобы съ гнвомъ, а съ такимъ видомъ, какъ будто считалъ себя обиженнымъ. Это былъ худощавый старикъ, носившій сюртуки подбитые ватой, красившій бороду и брови, имвшій фальшивые зубы, и несмотря на хроническое отсутствіе средствъ, всегда носившій платье совершенно новое, какъ будто съ иголочки моднаго лондонскаго портного. Онъ былъ изъ числа такихъ людей, которые во всю свою продолжительную, безполезную, дурную жизнь всегда успваютъ жить хорошо, пить и сть какъ нельзя лучше, спать мягко, ходить въ пурпур и тонкомъ бль — и совсмъ тмъ не имть денегъ. Въ извстномъ кружк полковникъ Мэррэбль, хотя его знали хорошо, былъ еще популяренъ. Онъ былъ веселаго характера, хорошаго обращенія, остроуменъ въ разговор и совершенно безсовстенъ. Ему было за семьдесятъ, жилъ онъ разгульно и долженъ былъ знать, что не многое предстояло ему въ жизни. Но вмст съ тмъ онъ не имлъ ни упрековъ совсти, ни страха. Сомнительно, было ли ему извстно, что онъ дурной человкъ, когда вы не могли бы найти хуже, еслибъ обыскали всю страну съ одного конца до другого. Лгать, воровать — не изъ шкатулокъ и кармановъ, потому что онъ зналъ, какъ это опасно, плутовать — не въ каргахъ, потому что ему никогда не удавалось научиться этому, потакать всмъ своимъ страстямъ, хотя другихъ это могло раззорить на всю жизнь, не поклоняйся ничему кром своихъ тлесныхъ чувствъ, не признавать никакой обязанности, все подать и ничего не производить, не любить никого кром себя, научиться только тому, какъ сидть за столомъ по-джэнтльмэновски, вовсе не интересоваться своимъ отечествомъ, и даже своей профессіей, не имть ни вры, ни партіи, ни друзей, ни совсти, не тревожиться ничмъ касающимся сердца — вотъ какова была, есть и будетъ жизнь полковника Мэррэбля. Можетъ быть, нкоторые ставили ему въ достоинство, что онъ не боялся никакой угрожающей участи. Когда докторъ предостерегалъ его, что онъ долженъ скоро умереть, если не воздержится отъ этого, отъ того и отъ другого — такъ выражая свое предостереженіе, что полковникъ не могъ не знать и зналъ, что какъ бы онъ ни воздерживался, онъ долженъ скоро умереть — онъ ршался воздерживаться, думая, что наслажденія его гнусной жизни стоятъ такой жертвы, но во всхъ другихъ отношеніяхъ это на него вліянія не имло. Онъ никогда не спрашивалъ себя, о чемъ онъ долженъ сожалть предъ смертью, или чего бояться посл…

Много есть на свт полковниковъ Мэррэбль, извстныхъ въ клубахъ, въ гостиныхъ и поставщикамъ, снабжающимъ ихъ. Мужчины даютъ имъ обды, а женщины улыбаются имъ. Имъ шьютъ лучшіе сюртуки и сапоги. У нихъ никогда не бываетъ недостатка ни въ сигарахъ, ни въ шампанскомъ. У нихъ есть верховыя лошади, слуги ихъ ухаживаютъ за ними раболпне, чмъ слуги другихъ господъ. Имъ даютъ и деньги взаймы — зная хорошо, что не получатъ ихъ обратно. Время отъ времени слышишь, что какая-нибудь молодая двушка отдается подобному человку ршительно изъ любви. Вообще полковники Мэррэбли популярны. Трудно прослдить за такимъ человкомъ до конца и удостовриться, тихо ли угаснетъ онъ наконецъ какъ свтильня — съ небольшою вонью.

— Я скажу такъ скоро, какъ могу, отвтилъ капитанъ: — я знаю, что ничего не выиграю, оставаясь въ вашемъ обществ.

— Ничего, если будешь такъ невжливъ.

— Еще быть вжливымъ! Я ршилъ сегодня, не для васъ, а для нашей фамиліи, что не стану преслдовать васъ какъ преступника за ваше грубое воровство.

— Это вздоръ, Уальтеръ, ты это знаешь такъ же хорошо, какъ и я.

— Я возвращаюсь въ Индію чрезъ нсколько недль, надюсь, что мн никогда не придется увидться съ вами. Я не увижусь, если могу. Неизвстно, кто изъ насъ умретъ прежде, но это наша послдняя встрча. Надюсь, вы вспомните на смертномъ одр, что погубили вашего сына. Я помолвилъ двушку — которую я любилъ — но по милости вашей теперь кончено все.

— Я объ этомъ слышалъ, Уальтеръ, и искренно поздравляю тебя съ спасеніемъ.

— Я не могу васъ прибить…

— Нтъ, не длай этого.

— Потому что вы въ такихъ лтахъ и мой отецъ. Я полагаю, у васъ нтъ сердца, и я не могу заставить васъ почувствовать…

— Милый мой, я голоденъ, я долженъ хать и удовлетворить мой аппетитъ.

Говоря такимъ образомъ, полковникъ ускользнулъ, и капитанъ далъ отцу сойти съ лстницы и ссть въ кэбъ, прежде чмъ самъ ушелъ.

Хотя онъ сказалъ отцу о своихъ разрушенныхъ надеждахъ относительно Мэри Лаутеръ, но еще не далъ согласія на мру, которая должна была прекратить ихъ помолвку. Вопросъ широко обсуждался между ихъ друзьями, какъ это бываетъ обыкновенно въ подобныхъ обстоятельствахъ, и Мэри говорили со всхъ сторонъ, что она обязана отказаться для ея пользы, и особенно для него, что эта помолвка никогда не поведетъ къ браку, и если будетъ продолжаться, ршительно погубитъ и ее — и его. Пасторъ Джонъ приходилъ и говорилъ съ нею съ энергіей, къ которой до-сихъ-поръ она не считала его способнымъ. Тетушка Сэра была очень кротка съ нею, но неизмнно держалась того мннія, что помолвку слдуетъ прекратить. Фенуикъ написалъ къ ней письмо, наполненное любовью и совтами, а мистриссъ Фенуикъ прізжала въ Лорингъ разсуждать объ этомъ съ нею. Разсужденіе было очень длинное.

— Если вы говорите это для меня, сказала Мэри:— это совершенно безполезно.

— Для кого же? Для мистера Джильмора? Право, право, я не думаю объ немъ. Его совсмъ нтъ въ моихъ мысляхъ. Я говорю это, потому что считаю невозможнымъ вашъ бракъ съ кузеномъ и потому что эта помолвка гибельна и для васъ и для него.

— Для меня это не можетъ составить разницы, сказала Мэри.

— Это составитъ величайшую разницу. Это разорветъ васъ на куски посредствомъ обманутой надежды. Ничего не можетъ быть убійственне, ужасне. А дня него… Какъ можетъ, человкъ, странствующій по свту какъ онъ, жить въ такомъ положеніи?

Результатомъ всего этого было, что Мэри написала кузену письмо, предлагая возвратить ему слово, и увряя, что для нихъ обоихъ будетъ лучше, если онъ согласится на это. Планъ, принятый ею прежде, предоставить всю отвтственность ему, не могъ быть достаточенъ. Она примтила во время этихъ утомительныхъ разсужденій, что если есть способъ освободить Уальтера Мэррэбль изъ неволи, то этотъ способъ долженъ быть предложенъ ею, а не имъ. Она имла намреніе поступить великодушно, когда все предоставила ему, но и тетка и мистриссъ Фенуикъ объяснили ей, что ея великодушіе было такого рода, какимъ онъ воспользоваться не могъ. Она должна была взять отвтственность на себя, она должна была сдлать первый шагъ — словомъ, она сама должна была сказать, что помолвка уничтожена.

Въ тотъ самый день, когда мистриссъ Фенуикъ ухала, она написала письмо, и оно было въ карман капитана Мэррэбль, когда онъ похалъ проститься съ отцомъ. Грустно, утомительно, прискорбно было писать это письмо. Она ршила, что на бумаг не будетъ видно на одной слезинки, и разъ двнадцать отирала глаза, пока писала, чтобы слезы не упали. Въ письм мало было паоса, не было вовсе выраженій любви, пока она не сказала ему въ конц, что всегда будетъ нжно любить его, не было тоски — не было намека на ея несчастье. Она употребила вс аргументы, которые другіе употребляли съ нею, а потомъ вывела заключеніе. Она вспомнила, что если скажетъ, что она еще врна ему, она какъ будто будетъ требовать и отъ него такого общанія, и ни слова не сказала о такомъ постоянств съ своей стороны. Для нихъ обоихъ лучше разойтись, и такимъ образомъ должны они разойтись совсмъ и навсегда. Вотъ въ чемъ состояло содержаніе письма Мэри Лаутеръ.

Когда капитанъ Мэррэбль получилъ его, хотя онъ признавалъ справедливость всхъ аргументовъ, однако онъ такъ любилъ Мэри, что не могъ чувствовать утшенія въ своемъ освобожденіи. Онъ, безъ сомннія, чувствовалъ, что эта помолвка ему въ тягость, что онъ не заключилъ бы ее, еслибъ не былъ увренъ, что получитъ хоть часть своего состоянія, и была ужасная вроятность, что они не женятся никогда, но тмъ не мене это длало его очень несчастнымъ. Помолвка никогда не можетъ быть такъ важна для мужчины, какъ для женщины — даже бракъ не можетъ быть такъ важенъ, не можетъ составить такую большую перемну, причинить такое полное несчастье или такое совершенное счастье — но его любовь была истинна и тверда, и когда онъ узналъ, что Мэри не будетъ принадлежать ему, онъ походилъ на человка, у котораго отняли его сокровище. Ея письмо было длинно и убдительно. Его отвтъ коротокъ и страстенъ, и читатель увидитъ его.

‘Герцогская улица, январь 186—‘

Возлюбленная Мэри,

‘Я полагаю, вы правы. Вс мн говорятъ это, и безъ сомннія, вс говорятъ это и вамъ. По всей вроятности, меня убьютъ, а воротиться назадъ я не знаю когда могу. Въ такомъ положеніи, мн кажется, будетъ дурно и себялюбиво ухать и оставить васъ считать меня вашимъ будущимъ мужемъ. Вы будете ждать того, что никогда не случится.

‘Я уже никогда не буду любить никакой другой женщины. Солдатъ очень можетъ обойтись безъ жены, и я теперь буду считать себя всегда тмъ безполезнымъ, но обыкновеннымъ животнымъ, которыхъ называютъ ‘холостяками’. Я никогда не женюсь. Я всегда буду носить вашъ образъ въ моемъ сердц и не буду думать, что гршу противъ васъ или кого-нибудь другого, когда буду длать это посл вашего замужства.

‘Мн не нужно говорить вамъ, что я очень несчастенъ, не только оттого, что я долженъ разлучиться съ вами, моя дорогая, моя возлюбленная, но и оттого, что не могу не думать, отчего это случилось. Я вчера здилъ къ моему отцу, я его видлъ и вы можете вообразить, каково было это свиданіе. Я думаю иногда, когда лежу въ постели, что ни одинъ человкъ на свт не былъ такъ обиженъ какъ я.

‘Возлюбленный ангелъ, прощайте! Я не могъ ршиться сказать то, что вы сказали, но я знаю, что вы правы. Это не моя вина, милая моя. Я любилъ васъ и люблю такъ истинно, какъ когда-либо мужчина любилъ женщину.

‘Вашъ всмъ сердцемъ
‘УАЛЬТЕРЪ МЭРРЭБЛЬ.’

‘Мн хотлось бы видть васъ еще разъ предъ отъздомъ. Что же будетъ въ этомъ дурного? Я долженъ създить къ дяд, но я къ вамъ не приду, если вы думаете, что мн лучше не приходить. Если вы можете ршиться видться со мною, пожалуйста, пожалуйста, согласитесь.’

Въ отвтъ на это Мэри написала къ нему, что она непремнно увидится съ нимъ, когда онъ прідетъ. Она говорила, что не знаетъ никакой причины, которая мшала бы имъ увидаться. Написавъ письмо, она спросила мннія тетки. Тетушка Сэра не хотла взять на себя сказать, что такой встрчи быть не слдовало, но было очевидно, что она считала это опаснымъ.

Капитанъ Мэррэбль пріхалъ въ Лорингъ въ конц января, и встрча была. Мэри выговорила условіе, что она будетъ одна, когда онъ придетъ. Онъ предложилъ идти вмст гулять, по обыкновенію. Но она отказалась, сказавъ ему, что грусть подобной прогулки будетъ свыше ея силъ, а тетк она сказала съ улыбкой, что если она выйдетъ съ нимъ опять на тропинку вдоль рки, то врядъ ли воротится домой.

— Я не буду въ состояніи просить его вернуться, когда знаю, что это будетъ въ послдній разъ.

Условились, что свиданіе будетъ въ гостиной въ Верхнемъ Переулк.

Онъ вошелъ въ комнату быстрыми тревожными шагами и, подойдя къ Мэри, обнялъ ее и поцловалъ. Она приняла нкоторое намреніе по этому поводу. Онъ долженъ поцловать ее, если хочетъ, еще одинъ разъ, когда будетъ уходить — и только одинъ разъ. Теперь же, почти безъ всякаго примтнаго движенія съ ея стороны, она высвободилась изъ его объятій. Объ этомъ не будетъ и рчи, если она въ состояніи избжать — но она обязана помнить, что онъ теперь для нея только дальній родственникъ. Онъ долженъ перестать быть ея любовникомъ, хотя она любитъ его. Онъ уже пересталъ. Она не станетъ уже класть голову на его плечо, не станетъ пальцами перебирать его кудри, не станетъ глядть ему въ глаза, не станетъ съ любовью прижимать свои губы къ его губамъ. Какъ ни любитъ его, она должна теперь помнить, что такіе наружные признаки любви неприличны для нея.

— Уальтеръ, сказала она:— я такъ рада видть васъ, между тмъ я не знаю, не лучше ли было вамъ не приходить.

— Почему же лучше? Не видаться намъ было бы неестественно.

— Я такъ и думала. Почему же друзьямъ не проститься, если ихъ дружба такъ нжна, какъ наша? Я говорила тетушк Сэр, что я посл сердилась бы на себя, еслибъ боялась сказать вамъ, чтобы вы пришли.

— Бояться нечего — только конецъ такой печальный! сказалъ онъ.

— Съ одной стороны я не стану считать это концомъ. Мы съ вами не можемъ быть мужемъ и женой, Уальтеръ, но я всегда буду слдить за вашей карьерой и считать васъ моимъ нжнйшимъ другомъ. Я буду ожидать вашихъ писемъ — не сейчасъ, но такъ, чрезъ годъ. Тогда вы будете въ состояніи писать ко мн какъ братъ.

— Я никогда не буду въ состояніи.

— О да!— то-есть, если вы захотите сдлать это усиліе для меня. Я не думаю, чтобъ люди не могли сладить съ своей волей, если употребятъ большія усилія. Вы не должны быть несчастливы, Уальтеръ.

— Я не такъ благоразуменъ и не такъ самоувренъ, какъ вы, Мэри. Я буду несчастливъ. Я сталъ бы обманывать себя, еслибъ сказалъ вамъ другое. Мн не предстоитъ ничего, что могло бы сдлать меня счастливымъ. Когда я пріхалъ домой, я дорожилъ немногимъ, хотя надялся на эти деньги и думалъ, что мои заботы въ этомъ отношеніи прекратятся. Потомъ я встртился съ вами и весь свтъ какъ будто измнился для меня. Я былъ счастливъ даже, когда узналъ, какъ дурно поступили со мной. Теперь все пропало, я не могу думать, что буду когда-нибудь счастливъ.

— А я намрена быть счастливой, Уальтеръ.

— Надюсь, что вы будете, милая моя.

— Есть степень счастья, самая высокая степень, которой я достигла было тогда, когда вы сказали мн, что любите меня.

Когда она сказала это, онъ хотлъ взять ее за руку, но она отодвинулась отъ него почти безъ всякаго признака, что она длаетъ это.

— Я еще не совсмъ этого лишилась, продолжала она: — и не намрена лишаться совсмъ. Я всегда буду помнить, что вы любили меня, и вы не забудете, что я любила насъ.

— Забуду? Нтъ, не думаю, чтобы я забылъ.

— Я не знаю, почему же это должно сдлать насъ совершенно несчастными. Нкоторое время, я полагаю, мы будемъ находиться въ уныніи.

— Я буду, я знаю. Я не могу похвалиться такою силою, чтобы говорить, будто я могу лишиться, чего желаю, и не чувствовать этого.

— Мы оба будемъ это чувствовать, Уальтеръ — но я не знаю, для чего намъ быть несчастными, когда вы узжаете изъ Англіи.

— Еще ничего не ршено. Я не имю духа думать объ этомъ. Не прежде, какъ мсяца чрезъ два. Я полагаю, что пробуду до конца моего отпуска.

— А что вы будете длать?

— Я не имю никакихъ плановъ, Мэри, сэр-Грегори приглашалъ меня въ Дёнрипль и, вроятно, я останусь тамъ, пока мн не надостъ. Такъ будетъ пріятно говорить съ дядею объ отц.

— Не говорите о немъ совсмъ, Уальтеръ. Вы скоре простите ему, если не станете говорить о немъ. Я полагаю, мы услышимъ о васъ отъ пастора Джона.

Она сла нсколько поодаль отъ него, и онъ не пытался приблизиться къ ней до-тхъ-поръ, пока по ея просьб не всталъ проститься съ нею. Онъ просидлъ около часа и въ это время она говорила гораздо больше его. Она старалась растолковать ему, что онъ свободенъ какъ воздухъ и что она надется услыхать когда-нибудь объ его женитьб. Въ отвть на это онъ громко уврялъ, что никогда не назоветъ ни одну женщину своей женою, если непредвиднныя обстоятельства не позволятъ ему воротиться и опять просить ея руки.

— Однако, вы не должны ждать меня, Мэри, сказалъ онъ.

Она улыбнулась, но не дала на это никакого опредленнаго отвта. Она говорила себ, что для его спокойствія она не должна намекать о возможности возобновленія ихъ помолвки, и не намекнула.

— Богъ да благословитъ васъ, Уальтеръ! сказала она наконецъ, подходя къ нему и протягивая ему руку.

— Богъ да благословитъ васъ навсегда и навсегда, дорогая Мэри! сказалъ онъ, взявъ ее въ объятія и поцловавъ нсколько разъ.

Это были послдніе поцлуи и она не уклонялась отъ нихъ. Потомъ онъ оставилъ ее, дошелъ до двери — и опять вернулся.

— Дорогая, дорогая Мэри, вы дадите мн еще одинъ поцлуй?

— Это будетъ послдній, Уальтеръ, сказала она.

Она поцловала его какъ узжающаго брата и, вырвавшись изъ его объятій, вышла изъ комнаты.

Онъ пріхалъ въ Лорингъ поздно наканун и въ этотъ же день вернулся въ Лондонъ. Конечно, онъ обдалъ въ клуб, пилъ вино, выкурилъ дв сигары, хотя длалъ все это самымъ плачевнымъ образомъ. Вс знали, что онъ имлъ большія непріятности по поводу своего наслдства и не ожидали видть у него веселую и пріятную физіономію.

— Ей-Богу! сказалъ маленькій капитанъ Будль: — еслибъ это былъ мой отецъ, я за него попалъ бы на вислицу, ей-Богу, попалъ бы!

Это замчаніе было встрчено съ большимъ сочувствіемъ въ билліардной этого военнаго клуба. Между тмъ Мэри Лаутеръ въ Лоринг ршила, что она не будетъ имть плачевнаго вида, и сла за обдъ напротивъ тетки съ пріятной улыбкой на лиц. Предъ вечеромъ однако она не выдержала.

— Я думаю, что не могу продолжать читать романы, тетушка Сэра, сказала она:— какъ вы думаете, нтъ ли для меня какого-нибудь дла?

Тутъ старушка перешла чрезъ комнату и поцловала племянницу, но отвта никакого не дала.

Глава XXXIV.
ИЗВСТІЯ ИЗЪ БЛЬГЭМПТОНА.

Когда дло въ Лоринг было совершенно ршено — когда миссъ Мэррэбль не только узнала, что отъ помолвки отказались об стороны, но и отказались такъ, что невозможно было возобновить, она вспомнила о своемъ общаніи Джильмору. Это случилось чрезъ дв недли посл прощанія, описаннаго въ послдней глав — и въ это время Уальтеръ Мэррэбль гостилъ у своего дяди сэр-Грегори въ Дёнрипл. Миссъ Мэррэбль взялась увдомить Джильмора, какъ только помолвка разойдется, и сказала ему, что это свдніе онъ получитъ отъ мистриссъ Фенуикъ. Когда прошли дв недли, миссъ Мэррэбль узнала, что Мэри еще не писала къ своей пріятельниц въ Бёльгэмптонъ, и хотя она сама желала бы этого избгнуть, хотя она чувствовала отвращеніе сообщить извстіе, основанное на надежд, что Мэри впослдствіи можетъ быть приметъ милостиво своего стараго обожателя — потому что, разумется, должно пройти время, прежде чмъ будетъ дарована такая милость — она написала нсколько строкъ мистриссъ Фенуикъ. Она объяснила, что капитанъ Мэррэбль возвращается въ Индію и что онъ детъ свободнымъ человкомъ. Мэри, писала она, переноситъ свое горе хорошо. Разумется, должно пройти нсколько времени, прежде чмъ воспоминаніе объ ея кузен перестанетъ тяготить ее, но она исполняетъ свою задачу съ доброй волей — такъ писала миссъ Мэррэбль — и безъ сомннія, преодолетъ свое несчастье чрезъ нсколько времени силою своего характера. Ни слова не было сказано о Джильмор, но мистриссъ Фенуикъ поняла все. Она знала хорошо, что это письмо было написано для Джильмора и что она обязана передать его ему какъ можно скоре, чтобы онъ могъ извлечь изъ него такое утшеніе, какое въ немъ заключается — хотя онъ обязанъ не предпринимать ничего по-крайней-мр нсколько мсяцевъ.

— Это будетъ для него утшеніемъ, сказалъ ея мужъ, когда прочелъ письмо миссъ Мэррэбль.

— Изъ всхъ мужчинъ, извстныхъ мн, онъ самый постоянный, сказала мистриссъ Фенуикъ: — и больше всхъ заслуживаетъ награду за свое постоянство.

— Это у него въ характер, сказалъ пасторъ.— Разумется, онъ женится на ней наконецъ, а когда женится, онъ будетъ совершенно доволенъ тмъ способомъ, какимъ пріобрлъ ее. Ничего не можетъ сравниться съ постояннымъ усиліемъ добиваться чего-нибудь. Мн кажется, я могъ бы сдлаться епископомъ, еслибъ сталъ добиваться этого.

— Для чего же ты не добиваешься?

— Красота цли не такъ ясно опредлена для меня, какъ Мэри Лаутеръ для бднаго Гэрри. Въ настойчивости и успх такого рода для человка не должно быть сомннія. Гэрри совершенно убжденъ что, несмотря, на предпочтеніе Мэри къ ея кузену, для него будетъ величайшимъ счастьемъ на свт, если она выйдетъ за него. Увренность въ этомъ доведетъ его наконецъ до цли.

Чрезъ два дня посл этого мистриссъ Фенуикъ отдала Джильмору письмо миссъ Мэррэбль — примтивъ, что оно написано именно для этого. Она держала письмо въ карман, ожидая случая увидть Джильмора, и наконецъ подала ему, встртившись съ нимъ около его дома.

— Я получила письмо изъ Лоринга, сказала она.

— Отъ Мэри?

— Нтъ, — отъ ея тетки. Оно здсь у меня, и мн кажется, вамъ лучше его прочесть. Сказать вамъ по правд, Гэрри, я васъ искала съ тхъ самыхъ поръ, какъ получила это письмо. Только вы не должны приписывать ему слишкомъ большой важности.

Онъ прочелъ письмо.

— Что вы хотли этимъ сказать, спросилъ онъ:— не приписывать слишкомъ большой важности?

— Вы не должны предполагать, что Мэри такая, какою была, прежде чмъ увидла своего кузена.

— Она такая же.

— Ну — да, тломъ и душой, конечно. Но такая опытность оставляетъ слды, которые нельзя изгладить тотчасъ.

— Вы хотите сказать, что я долженъ подождать, прежде чмъ возобновлю свое предложеніе?

— Разумется, вы должны подождать. Знакъ слдуетъ прежде изгладить.

— Я подожду. Но изгладить знакъ я не въ силахъ. Вы думаете, мистриссъ Фенуикъ, что женщина никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ, не должна выходить за одного, когда она любитъ другого?

Она не могла ршиться сказать, что, по ея мннію, Мэри Лаутеръ мене всхъ женщинъ способна на это.

— Это одинъ изъ тхъ вопросовъ, сказала она: — на которые почти невозможно отвчать. Во-первыхъ, прежде чмъ отвчать, мы должны ясно опредлить любовь.

— Вы знаете хорошо, о чемъ я говорю.

— Я знаю, о чемъ вы говорите, но не совсмъ знаю, какъ вамъ отвчать. Если вы обратитесь къ Мэри Лаутеръ теперь, она сочтетъ это почти оскорбленіемъ, оттого что вамъ извстна исторія съ ея кузеномъ.

— Разумется, я къ ней сейчасъ не обращусь.

— Она никогда не забудетъ его совсмъ.

— Такія вещи не могутъ забываться, сказалъ Джильморъ.

— А все-таки, вроятно, Мэри когда-нибудь выйдетъ замужъ, сказала мистриссъ Фенуикъ:— эти раны излечиваются такъ же, какъ другія.

— Моя рана никогда не залечится, сказалъ онъ смясь:— а о Мэри я право не знаю что и думать. Я полагаю, что двушки выходятъ замужъ не очень любя своихъ жениховъ. Это видишь каждый день, а потомъ он любятъ своихъ мужей. Это не очень романтично, но мн кажется, что это бываетъ такъ.

— Не слишкомъ много думайте объ этомъ, Гэрри, сказала мистриссъ Фенуикъ:— если вы еще любите ее…

— Право люблю.

— Такъ подождите, и она опять будетъ у насъ въ Бёльгэмптон. Вы знаете, по-крайней-мр, наши желанія.

Послдніе три мсяца въ Бёльгэмптон все было очень тихо. На мельниц опять начались работы и Сэмъ оставался дома почти постоянно. Викарій ничего боле не слыхалъ о Кэрри Брэтль и не могъ отыскать ея слдовъ или узнать, гд она живетъ. Онъ нсколько разъ говорилъ о ней съ ея матерью, но мистриссъ Брэтль ничего о ней не знала и думала, что Сэмъ такъ же мало знаетъ, какъ и она. И она и викарій находили невозможнымъ говорить съ Сэмомъ объ этомъ, хотя знали, что онъ нсколько разъ былъ у сестры, когда она жила въ Пайкрофтской общин, мельнику же никто не упоминалъ имени Кэрри съ-тхъ-поръ, какъ викарій сдлалъ эту попытку. И съ того дня до настоящаго времени, если не вражда, то холодность существовали между Фенуикомъ и старикомъ Брэтль. Викарій ходилъ на мельницу такъ часто, какъ обыкновенно — по мельникъ избгалъ его, открыто уходилъ отъ него изъ дома на мельницу, какъ только онъ показывался, никогда съ нимъ не говорилъ и не обращалъ на него никакого вниманія, то’ль’о чуть дотрогивался до своей шляпы.

— Вашъ мужъ еще сердится на меня, сказалъ онъ однажды мистриссъ Брэтль.

Она покачала головой, грустно улыбнулась и сказала, что это пройдетъ когда-нибудь — только Джэкобъ такой настойчивый. Съ Сэмомъ викарій имлъ мало сношеній, или лучше сказать, вовсе никакихъ. Въ это время Сэмъ никогда не ходилъ въ церковь, и хотя почти постоянно работалъ на мельниц, отлучался изъ деревни иногда дня на два и не говорилъ никому, гд онъ былъ.

Самое странное и важное происшествіе, случившееся въ Бёльгэмптон, было сооруженіе покой капеллы для Пёдльгэма. Первое извстіе объ этомъ дошло до Фенуика чрезъ Граймса, строителя и плотника, который, встртившись съ нимъ на бёльгэмптонской улиц, указалъ ему на небольшое пустое пространство земли прямо напротивъ воротъ пастората — кусокъ зелени покрытый травою, гд еще не бывало никакого строенія — и сказалъ, что маркизъ подарилъ эту землю для капеллы.

— Въ-самомъ-дл? сказалъ Фенуикъ: — надюсь, что это мсто будетъ удобно и довольно просторно для нихъ. Все-таки я желалъ бы, чтобъ это было немножко подальше отъ моей калитки.

Это онъ сказалъ веселымъ тономъ, показавъ большое присутствіе духа. Непріятно ему было, что такое зданіе будетъ находиться въ этомъ мст, и онъ догадался, что это мсто было выбрано нарочно для того, чтобы досадить ему. Конечно, эта земля была собственностью маркиза Траубриджъ. Когда онъ началъ думать объ этомъ, онъ не имлъ никакого сомннія. Однако. маленькій полукругъ травы прямо напротивъ его калитки считали вс принадлежностью его пастората. Коттэджъ, выстроенный тутъ, былъ бы непріятенъ, но огромная кирпичная капелла методистовъ какъ будто станетъ подсмиваться надъ нимъ каждый разъ, какъ онъ будетъ выходить или входить въ свой садъ. Онъ особенно старался избгать всякой ссоры съ пасторомъ методистовъ и во всхъ отношеніяхъ выказывалъ готовность считать прихожанъ Пёдльгэма наравн съ своими во всемъ. Къ самому Пёдльгэму онъ былъ очень вжливъ, посылалъ ему фрукты и овощи изъ сада пастората и давалъ ему газеты. Когда маленькіе ІІёдльгэмы являлись на свтъ, мистриссъ Фенуикъ всегда освдомлялась о матери и ребенк. Въ пасторат употреблялось всевозможное стараніе посл прізда Фенуика показать, что установленная церковь не презираетъ десидентской конгрегаціи. Уже три года говорили о новой капелл и самъ Фенуикъ разсуждалъ съ Пёдльгэмомъ о мст для нея. Онъ думалъ, что было выбрано большое, удобное мсто, отдаленное отъ пастората. Когда онъ услыхалъ эти извстія и увидалъ, какой будетъ эфектъ зданія, ему казалось почти невозможнымъ, чтобы маркизъ унизился до такого мщенія. Онъ тотчасъ отправился къ Пёдльгэму и узналъ отъ него, что Граймсъ сказалъ правду. Это было въ декабр. Посл Рождества тотчасъ долженъ быть заложенъ фундаментъ, сказалъ Пёдльгэмъ, чтобы кирпичныя работы могли продолжаться, какъ только пройдетъ морозъ. Пёдльгэмъ былъ очень веселъ и выражалъ надежду, что онъ будетъ служить въ новой капелл въ август. Когда викарій спросилъ, зачмъ выбрали другое мсто, позаботясь не выказывать огорченія въ тон своего голоса, Пёдльгэмъ замтилъ, что повренный маркиза находилъ, что такъ будетъ лучше.

— Съ этимъ мнніемъ я совершенно согласенъ, сказалъ Пёдльгэмъ, смотря очень сурово — скаля зубы, такъ сказать, и обнаруживая наклонность къ ссор.

Фенуикъ, все продолжая быть осторожнымъ, не сдлалъ никакого возраженія противъ перемны и ни словомъ не обнаружилъ неудовольствія при Пёдльгэм.

— Я не думаю, чтобы онъ могъ это сдлать, сказала мистриссъ Фенуикъ, кипя гнвомъ.

— Конечно, онъ можетъ, сказалъ викарій.

— Ты хочешь сказать, что улица принадлежитъ ему — что онъ можетъ длать съ нею, что хочетъ?

— Улица — дорога, принадлежащая королев — то-есть публик, но это не улица. Я слышалъ, что вся деревня принадлежитъ маркизу. Я никогда не слыхалъ, чтобы на землю имли право вс, и не врю, чтобы такое право было.

— Я никогда въ жизни не слыхала о такомъ низкомъ поступк, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Въ этомъ я съ тобою согласенъ.

Посл, думая объ этомъ нсколько часовъ, онъ опять заговорилъ съ женою.

— Я напишу маркизу и буду протестовать. Вроятно, это не принесетъ никакой пользы, но мн кажется, я долженъ это сдлать для пользы тхъ, кто будетъ здсь посл меня. Я могу порядкомъ надость ему, если не могу сдлать ничего другого, прибавилъ онъ смясь:— я также чувствую, что долженъ поссориться съ кмъ-нибудь, а мн не хотлось бы поссориться съ милымъ старикомъ Пёдльгэмомъ.

Глава XXXV.
НОВАЯ КАПЕЛЛА ПДЛЬГЭМА.

Викарій посвятилъ недлю размышленіямъ о готовящейся ему непріятности по поводу капеллы. Въ-самомъ-дл, ему нельзя было боле терять времени, такъ какъ на другой день посл свиданія его съ мистеромъ Граймсомъ этотъ послдній съ двумя людьми, помогавшими ему, началъ мрять мсто, предназначенное для постройки капеллы, втыкать колышки на углахъ предполагавшагося зданія и вырывать мстами землю. Мистеръ Граймсъ былъ ревностнымъ послдователемъ епископальной церкви, и хотя съ дловой точки зрнія былъ радъ постройк методистской капеллы или идолопоклонническаго капища, еслибъ такое ему подвернулось подъ руку — все-таки, рискуя даже нсколько оскорбить тнь великаго человка въ Бёльгэмптон, онъ былъ готовъ отложить свою работу на два или на три дня по просьб, викарія.

— Граймсъ, замтилъ викарій:— я не могу сказать, чтобъ это мн нравилось.

— Прекрасно, сэръ, нтъ, сэръ. Я самъ думалъ, сэръ, что, можетъ статься, вамъ это покажется не совсмъ, хорошо со стороны маркиза..

— Я думаю написать ему. Можетъ быть, вамъ все-равно отложить на день или два?

Граймсъ тотчасъ же уступилъ и унесъ съ собою свою лопатку и землемрные инструменты, хотя Пёдльгэмъ сильно кипятился. Перспектива постройки его новой капеллы много возвысила духъ Пёдльгэма и, надо сознаться, ему пришла въ голову мысль, что ссора съ викаріемъ подъ покровительствомъ поземельнаго собственника была бы хорошимъ дломъ. До-сихъ-поръ характеръ Фенуика былъ ему не подъ силу и онъ былъ вынужденъ довольствоваться приходскимъ миромъ и религіозною дружбою почти вопреки своей совсти. Онъ былъ гораздо старе Фенуика, нося духовное званіе тридцать лтъ, и прежде пользовался всегда привилегіею быть въ худыхъ отношеніяхъ съ священниками господствующей церкви. Онъ величался тмъ, что ходилъ охотиться въ чужія дачи, воровалъ души, такъ сказать, изъ-подъ охраны пастырей высшаго чина, нежели онъ самъ, строго осуждалъ малйшіе недостатки священника, получающаго содержаніе отъ государства, и получалъ признаніе своего положенія дятельностью своихъ операцій въ формахъ нарывнаго пластыря. Нашъ викарій, зная кое-что объ этомъ, ршился не безъ нкотораго лукавства въ отношеніи къ сказанному джентльмэну лишить Пёдльгэма его нарывающихъ свойствъ. Конечно, въ недозволенной охот на чужихъ дачахъ есть нкоторое удовольствіе, котораго нтъ въ дозволенной закономъ охот, но человкъ не можетъ охотиться въ чужихъ владніяхъ, если ему не дано право охоты. Пёдльгэмъ не былъ вполн счастливъ въ своемъ внутреннемъ настроеніи духа среди спокойныхъ и дружескихъ отношеній,которыя мистеръ Фенуикъ наложилъ на него противъ его воли, и давно уже начиналъ чувствовать, что нсколько кочней капусты и персиковъ далеко не вознаграждали его за потерю тхъ пріятныхъ и горькихъ вещей, которыя онъ могъ бы высказывать въ своихъ ежедневныхъ прогулкахъ и съ каедры своего Салема, еслибъ его такимъ образомъ не стсняли, не сдерживали, и еслибъ надъ нимъ такъ не господствовали. Ему удалось до-сихъ-поръ выручить себ только одну душу изъ-подъ власти Фенуика, но онъ потерялъ свое вліяніе надъ душами и началъ сознавать, что все это происходитъ отъ капусты и персиковъ. Онъ говорилъ самъ себ, что хотя эта провизія не имла для него никакой особенной прелести и что хотя онъ предпочелъ бы даже обойтись безъ нея, однакоже за всмъ тмъ онъ покорялся ей. Онъ съ горечью сознавалъ лукавство молодого человка, который, такъ сказать, обманомъ лишилъ его той необходимой религіозной суровости, безъ которой секта, ревнивая къ обращенію неврующихъ, едвали можетъ стоять твердо подъ тнью господствующей и надленной земными благами церкви. Война была необходима для Пёдльгэма. Онъ обратился почти въ ничто, потому что жилъ въ мир съ викаріемъ прихода, въ который былъ назначенъ. Годами мало-по-малу онъ прозрвалъ все это, и присутствуя при горестной ссор между викаріемъ и маркизомъ, тотчасъ же сказалъ самому себ, что теперь настало для него время дйствовать. Онъ ршился высказать Фенуику свое мнніе, что онъ, мистеръ Фенуикъ, былъ совсмъ неправъ въ томъ, что говорилъ маркизу, и, уходя съ фермы, онъ сочинилъ нсколько фразъ о должномъ почтеніи къ лицамъ, власть имющимъ. Случилось, однакоже, что въ это именно самое время у него отнята была возможность исполнить свое намреніе страннымъ сравненіемъ, которое сдлалъ ему викарій между грхами ихъ обоихъ, какъ служителей Бога, и грхами Кэрри Брэтль. Тогда на Пёдльгэма напала робость и жаръ его остылъ. Онъ не чувствовалъ себя въ силахъ вести себя въ присутствіи викарія какъ его ровня. Но желаніе ссоры осталось, и когда ему намекнулъ Пэкеръ, завдывавшій длами маркиза, что зеленая лужайка напротивъ викарійской калитки могла бы быть удобнымъ мстомъ для его капеллы и что маркизъ готовъ удвоить первоначально предложенную имъ подписку, тогда Пёдльгэмъ ясно увидлъ, что настала пора и что теперь было для него самое удобное время опоясать свои чресла и возвратить всю будущую капусту гордому дарителю.

Пёдльгэмъ зорко слдилъ за сценою своего будущаго служенія и узналъ о проступк Граймса почти тотчасъ, какъ только этотъ человкъ оставилъ мсто съ своими сподвижниками. Онъ немедленно отправился къ Граймсу съ тяжелыми укорами и угрозами маркиза, и съ настоятельными объясненіями о необходимости немедленной работы. Но Граймсъ былъ непреклоненъ. Викарій просилъ его оставить работу на день или два, и конечно онъ долженъ сдлать то, о чемъ просилъ викарій. Если ему не будетъ позволено сдлать даже только это для приходскаго викарія, то, по мннію Пёдльгэма, въ Бёльгэмптон невозможно будетъ никому жить. Пёдльгэмъ истощилъ вс свои аргументы для убжденія Граймса въ невозможности откладывать дло, и все напрасно. Граймсъ объявилъ, что еще будетъ довольно времени и что къ назначенному сроку онъ выстроитъ капеллу, если только, впрочемъ, маркизъ не перемнитъ своего намренія. Пёдльгэмъ находилъ это предположеніе невроятнымъ.

— Маркизъ не измнитъ своихъ намреній, мистеръ Граймсъ, сказалъ онъ, и за тмъ вышелъ изъ дома Граймса съ большимъ неудовольствіемъ.

Въ это время весь Бёльгэмптонъ зналъ уже о ссор, и узналъ онъ объ этомъ не смотря на то, что Фенуикъ былъ очень заботливъ въ огражденіи себя отъ какой-бы то ни было ссоры. Онъ не сказалъ никому ни одного гнвнаго слова объ этомъ дл, кром своей жены, и просьбу свою къ Граймсу онъ выразилъ съ притворнымъ добродушіемъ. Но, несмотря на это, онъ зналъ, что приходъ принялся за это дло горячо, и когда слъ писать письмо маркизу, онъ почти было хотлъ оставить всякую переписку, пойти къ Граймсу и позволить продолжать мрять и рыть землю. Почему смотрть на мсто богослуженія противъ его калитки какъ на личное оскорбленіе? Почему пніе псалмовъ братьями по Христу должно быть непріятно для его уха во время прогулки его по саду? И если, по несовершенству его природы, глаза и уши его могли бы быть оскорблены, какое отношеніе иметъ это къ той великой цли, для которой онъ былъ посланъ въ этотъ приходъ? Не возбудитъ ли онъ вражду своей оппозиціей и не обязанность ли его укрплять любовь и доброжелательство между его прихожанами? Онъ въ оград своего пастората имлъ все, что ему назначено было имть, и этимъ онъ владлъ очень твердо. Бдный Пёдльгэмъ не такъ твердо обладалъ всмъ своимъ и зачмъ ему ссориться съ Пёдльгэмомъ за то, что проповдникъ, получавшій недостаточное содержаніе, старался утвердить почву, на которой стояла его часовня?

Однако, когда онъ остановился поразмыслить объ этомъ, имъ овладло убжденіе, что маркизъ хотлъ наказать лично его, и онъ не могъ устоять отъ искушенія подраться съ маркизомъ. Притомъ, если онъ легко уступитъ въ этомъ, не начнутъ ли борьбу противъ него въ другомъ мст? Если онъ поддастся теперь, оставивъ вовсе безъ вниманія мысль о своихъ удобствахъ, о своихъ наклонностяхъ, поддержитъ ли онъ такимъ образомъ то спокойствіе въ своемъ приход, котораго онъ такъ желалъ? Онъ уже видлъ въ обращеніи съ нимъ Пёдльгэма нчто внушавшее ему увренность, что Пёдльгэмъ добивается чести быть мечомъ въ правой рук маркиза. Лично самъ викарій былъ забіяка. Немногіе превосходили его въ этомъ. Если должна быть война, пусть-ихъ начинаютъ, а онъ сдлаетъ всевозможное. Перебирая все это въ ум, онъ дошелъ наконецъ до заключенія, что война должна быть, и написалъ слдующее письмо маркизу:

‘Бёльгэмптонскій пасторатъ, января 3, 186—.

‘Милордъ маркизъ,

‘Я узналъ случайно въ деревн, что новая капелла для методистовъ будетъ строиться на небольшомъ открытомъ пространств напротивъ пастората и что это мсто было выбрано вашимъ сіятельствомъ нарочно для этого. Не знаю, насколько это можетъ быть справедливо — кром того, что Граймсъ, здшній плотникъ, получилъ отъ вашего управляющаго заказъ начать работу. Весьма вроятно, это мсто было выбрано мистеромъ Пэкеромъ, а не вашимъ сіятельствомъ. Такъ какъ въ настоящее время года работы не очень замедлятся, если въ начал будетъ небольшая остановка, я просилъ мистера Граймса подождать, пока я напишу къ вамъ объ этомъ.

‘Могу уврить ваше сіятельство, что, во-первыхъ, ни одинъ пасторъ установленнаго вроисповданія въ королевств не желаетъ такъ охотно какъ я, чтобъ т, которые не слдуютъ моему ученію въ приход имли удобное мсто для молитвы. Еслибъ земля принадлежала мн, я самъ отдалъ бы ее для этого, и еслибъ не было другого мста, кром выбраннаго, я ни минуты не возставалъ бы противъ этого. Я слышалъ съ удовольствіемъ отъ мистера Пёдльгэма, что другое мсто было выбрано близъ перекрестныхъ дорогъ въ деревн, которое просторне и противъ котораго никто ничего не скажетъ, и которое, конечно, будетъ ближе къ большинству прихожанъ.

‘Но, разумется, я не сталъ бы безпокоить ваше сіятельство насчетъ мста, на которомъ будетъ строиться капелла методистовъ, еслибъ не могъ показать причины, почему мсто теперь выбранное неудобно. Я нисколько не оспариваю права вашего сіятельства дать это мсто, которое занимаетъ не боле четверти десятины, и хотя до-сихъ-поръ я считалъ это мсто какъ бы принадлежащимъ къ пасторату — оно составляло, такъ сказать, часть входа — я убжденъ, что вы, какъ владлецъ земли, не подумали бы дарить это мсто, не будучи уврены, что имете на это право. Я не поднимаю вопроса въ этомъ отношеніи, полагая, что его нечего и поднимать, но почтительнйше прошу ваше сіятельство сообразить, не будетъ ли эта постройка постояннымъ оскорбленіемъ для Бёльгэмптонскаго пастората и пожелаете ли вы нанести продолжительное и неосновательное оскорбленіе викарію прихода, большая часть котораго принадлежитъ вамъ.

‘Безъ сомннія, мы съ женою очень можемъ жить, такъ же какъ и другіе викаріи съ женами, которые будутъ посл насъ, при капелл изъ краснаго кирпича, выстроенной какъ сторожевая башня надъ воротами пастората. Такимъ образомъ можно жить и въ Тёрноверскомъ парк съ подобнымъ зданіемъ, выстроеннымъ предъ парадной дверью вашего сіятельства. Зная очень хорошо, что методисты не имютъ никакой надобности строить такое зданіе именно на такомъ мст, вы, безъ сомннія, не согласились бы на это, и теперь я осмливаюсь просить васъ остановить постройку здсь этого зданія по этой же причин. Еслибъ въ приход не было другого мста столь же удобнаго, я не сказалъ бы ни слова.

‘Имю честь быть вашего сіятельства

‘покорнйшій слуга
‘ФРЭНСИСЪ ФЕНУИКЪ.’

Лордъ Траубриджъ, получивъ это письмо, сначала, когда еще не совсмъ вникнулъ въ смыслъ, готовъ былъ согласиться. Онъ былъ глупъ, думалъ слишкомъ высоко о своемъ положеніи, считая себя въ прав получать неограниченное уваженіе отъ всхъ тхъ, кто какимъ бы то ни было образомъ попадалъ подъ лучи его великолпія, и легко сердился на противорчія, но по природ онъ не имлъ наклонности длать зло и въ нкоторой степени считалъ обязанностью, присущей его блестящему положенію, изливать милости на нисшихъ, зависящихъ отъ него. Какъ ни великъ былъ его гнвъ противъ настоящаго бёльгэмптонскаго викарія и какъ онъ ни желалъ, чтобъ такой злонамренный пасторъ былъ выгнанъ изъ прихода, все-таки ему совстно было сдлать шагъ оскорбительный для приходскаго викарія, кто бы онъ ни былъ. Пэкеръ придумалъ этотъ новый планъ, чтобы наказать Фенуика — Пэкеръ съ помощью Пёдльгэма, а маркизъ, хотя нкоторымъ образомъ одобрилъ этотъ планъ, думалъ весьма мало объ этомъ. Когда викарій упомянулъ о продолжительномъ оскорбленіи пастората и когда лордъ Траубриджъ вспомнилъ, что онъ иметъ дв-тысячи-дв десятины въ приход — какъ сказалъ ему Пёдльгэмъ — онъ началъ думать, что капеллу лучше выстроить въ другомъ мст. Викарій былъ человкъ вредный, котораго слдовало наказать, но наказаніе должно постигнуть человка, а не должность, занимаемую имъ. Такъ разсуждалъ маркизъ, когда не дошелъ до ужаснаго мста въ письм викарія, въ которомъ онъ говорилъ, что можно точно такимъ же образомъ выстроить капеллу методистовъ въ его собственномъ парк, предъ его собственной парадной дверью. Это замчаніе было такъ же неумстно и непростительно, какъ и то, которое было сдлано о его дочеряхъ. Для него было очевидно намреніе викарія утверждать, что маркизы нисколько не важне другихъ людей — и утверждать это съ тмъ, чтобы оскорбить его. Еслибъ этотъ вроотступникъ былъ способенъ надлежащимъ образомъ оцнить положеніе свое и маркиза, онъ ничего не сказалъ бы о Тёрноверскомъ парк. Когда маркизъ прочелъ письмо во второй разъ и вникнулъ въ него, онъ примтилъ, что все содержаніе было дурно, что писавшій его былъ человкъ злонамренный и что не слдуетъ исполнять никакой его просьбы. Даже, если эта оскорбительная часовня должна быть срыта для исполненія желанія другого викарія, она должна быть выстроена для наказанія этого викарія. Человкъ, желающій, чтобъ ему оказали милость, не можетъ надяться на успхъ, если онъ проситъ этой милости дерзко. Такимъ образомъ сердце маркиза ожесточилось и онъ утвердился въ своемъ намреніи сдлать то, что было неприлично для него какъ для джентльмэна и землевладльца.

Онъ нсколько времени не отвчалъ на это письмо, но увидлся съ Пэкеромъ и съ главнымъ управляющимъ и взялъ планъ своего имнія. Планъ не очень былъ ясенъ въ этомъ отношеніи, но маркизъ хорошо помнилъ это мсто и убдилъ себя, что никакое другое мсто въ Бёльгэмптон не годится боле этого для капеллы методистовъ. Въ конц недли онъ веллъ написать отвтъ Фенуику. Онъ не хотлъ унизить себя до того, чтобъ написать собственноручно, но отдалъ приказаніе главному управляющему. Главный управляющій просто увдомилъ викарія, что это мсто считается самымъ удобнымъ въ деревн для этого.

Мистриссъ Фенуикъ, услышавъ объ этомъ отвт, залилась слезами. Это была женщина отнюдь нечрезчуръ преданная дламъ міра сего, много думавшая о своихъ обязанностяхъ и исполнявшая ихъ, пожертвовавшая бы всмъ для своего мужа и своихъ дтей, знавшая, что и маленькія и большія непріятности, если ихъ переносить съ терпніемъ, могутъ быть переносимы легко, но она много думала о своемъ дом, гордилась своимъ садомъ, радовалась наружной красот своей обстановки. Для нея было больно, что это противное зданіе будетъ такъ поставлено, что испортитъ красоту этой стороны ея жилища.

— Мы будемъ слышать ихъ пніе и бормотанье, когда отворимъ наши переднія окна, сказала она.

— Такъ мы не станемъ ихъ отворять, отвчалъ викарій.

— Мы не можемъ этого избгнуть. Вотъ посмотри, что будетъ, когда мы станемъ входить и выходить. Это все-равно, какъ еслибы это было у насъ въ дом.

— Ты говоришь, какъ будто Пёдльгэмъ вчно будетъ сидть на каедр.

— Они вчно длаютъ что-нибудь — и притомъ это зданіе всегда будетъ тутъ торчать, открытое или запертое. Это совершенно измнитъ приходъ, и я право думаю, что теб лучше бы взять другое мсто.

— И бжать отъ моего врага?

— Бжать отъ нестерпимой непріятности.

— Я этого не сдлаю, сказалъ викарій.— Еслибъ не было другой причины остаться здсь, я не дамъ возможности маркизу Траубриджъ говорить, что онъ выгналъ меня изъ прихода и такимъ образомъ наказалъ меня за то, что я ему не покорился. Я ссоры не искалъ. Онъ былъ дерзокъ, а теперь низкимъ способомъ хочетъ сдлать мн вредъ за то, что я не хотлъ вынести его дерзости. Конечно, въ его положеніи онъ можетъ сдлать многое, но выгнать меня изъ Бёльгэмптона онъ не можетъ.

— Къ чему оставаться, Фрэнкъ, если мы будемъ несчастны?

— Мы не будемъ несчастны. Какъ! сдлаться несчастнымъ оттого, что безобразное зданіе будетъ стоять противъ нашихъ воротъ? Этого не слдуетъ говорить. Мн это не нравится. Намреніе нравится еще мене самаго дла. Если это можно остановить, я остановлю. Если этого можно не допустить посредствомъ сильной борьбы, я считаю себя въ прав бороться за такое дло. Если я увижу возможность пойти наперекоръ маркизу, я сдлаю это. Но я не убгу.

Мистриссъ Фенуикъ ничего боле не сказала объ этомъ въ ту минуту, но она чувствовала, что вся слава и вся радость исчезли изъ пастората.

Глава XXXVI.
СЭМЪ БРЭТЛЬ ОПЯТЬ УХОДИТЪ.

Граймсъ намекнулъ викарію подъ строжайшимъ секретомъ, что постройка новой капеллы можетъ быть остановлена, какъ причиняющая безпокойство.

— Конечно, не мн бы это говорить, заключилъ Граймсъ:— въ моемъ дл всякое строеніе хорошо, лишь бы за него платили. Но постройки бываютъ остановлены изъ-за подобныхъ причинъ.

Это было сказано дня два посл письма управляющаго изъ Тёрновера, по поводу приказанія Граймсу не медля приступить къ постройк, если онъ не намренъ отказаться отъ нея совсмъ.

— Не знаю, Граймсъ, въ прав ли я говорить про мсто христіанскаго богослуженія, что оно можетъ безпокоить, замтилъ викарій.

Граймсъ возразилъ, что былъ свидтель, какъ сняли колоколъ женскаго монастыря за то, что онъ безпокоилъ, и не видитъ, почему колоколъ методистской капеллы долженъ безпокоить мене. Фенуикъ уже объявилъ свое намреніе вступить въ борьбу, если найдетъ какую-либо точку опоры, поблагодаривъ Граймса, онъ общалъ, что приметъ въ соображеніе его слова. Но обдумавъ все, онъ въ этомъ не усматривалъ для себя счастливаго исхода. Между тмъ Пёдльгэмъ сильно нападалъ на Граймса, зачмъ онъ не продолжаетъ работъ. Имя опору въ маркиз, Пёдльгэмъ жаждалъ борьбы. На дружелюбный по прежнему поклонъ викарія при встрч на улиц онъ уже отвтилъ едва примтнымъ движеніемъ головы и самымъ кислымъ лицомъ. Мистриссъ Пёдльгэмъ уже научила маленькихъ Пёдльгэмовъ, что капуста изъ огорода викарія отзывается полынью учрежденія привилегированнаго и не годится въ пищу свободнымъ сынамъ свободной церкви. Пёдльгэмъ уже возвысилъ свой голосъ въ существующей капелл о несправедливости къ его маленькой паств и былъ трогателенъ, говоря о виноградник, котораго домогался нечестивый царь. Когда онъ описывалъ себя въ лиц Навата, никто бы предположить не могъ, что Ахаавъ и Іезавель не въ Бёльгэмптон. Тотчасъ разнеслось по всей деревн, что мистеръ Пёдльгэмъ описалъ мистриссъ Фенуикъ въ лиц Іезавели, что яблоко, раздора брошено и междоусобіе свирпствуетъ въ приход.

Между Граймсомъ и Пёдльгэмомъ дло дйствительно дошло до крупныхъ словъ и нкоторые утверждали, будто слышали, что подрядчикъ угрожалъ създить кулакомъ въ голову пастора. Послднее однако Граймсъ упорно отрицалъ, такъ какъ партія методистовъ страшный поднимала шумъ по поводу сана и престарлыхъ лтъ Пёдльгэма.

— Нтъ лжи, предъ которою бы они остановились, говорилъ Граймсъ въ своемъ энергичномъ оправданіи: — нтъ беззаконія слишкомъ тяжкаго.

Тогда онъ положительно отказался взяться за лопатку или заступъ. Въ контракт назначенъ былъ срокъ и никто, говорилъ онъ, права не имлъ его торопить. Это кончилось появленіемъ въ одно утро понедльника подрядчика-анабаптиста изъ Салисбюри со всми принадлежностями его ремесла и изъявленіемъ со стороны Граймса, что онъ подастъ жалобу въ судъ на двухъ вліятельныхъ членовъ пёдльгэмскаго прихода, отъ которыхъ принялъ заказъ. На самомъ дл однако контракта никакого не было, а Граймсъ приступилъ къ работ по словесному уговору, нарушенному уже, по мннію Пёдльгэма, отказомъ Граймса повиноваться. Тмъ не мене тотъ горячо грозилъ процесомъ и весь приходъ объятъ былъ пламенемъ раздора.

Легко себ представить, какъ это заставило страдать Фенуика. Онъ всегда гордился тмъ, что въ его приход царствуетъ миръ, и ставилъ себ въ не малую заслугу, что умлъ обрзать когти, которыми природа надлила методистскаго пастора. Хотя онъ самъ любилъ борьбу, онъ дйствовалъ согласно убжденію, что долгъ свой не могъ исполнить лучше и полезне, какъ наблюдая миръ, и миръ дйствительно имъ сохраненъ былъ. Каждый разъ, когда онъ возьметъ подъ руку Пёдльгэма и шепнетъ на ухо сосда какую-нибудь неважную мстную всть, онъ не приминетъ въ душ нахвалиться своимъ искусствомъ. Онъ называлъ свои персики ангелами мира и своей капуст приписывалъ голубиныя крылья. Всего этого теперь какъ не бывало и въ Бёльгэмптон едвали бы оказалось одно лицо, которое бы не бранило и не ненавидло кого-нибудь.

А тутъ еще приспла новая забота для викарія. Въ исход января Сэмъ Брэтль пришелъ ему объявить, что не остается на мельниц. Онъ былъ одтъ очень прилично, но не въ бё.тьгэмптонскомъ вкус, и это непріятно поразило глазъ мистера Фенуика, во всемъ вид Сэма было что-то, какъ бы высказывающее сыновнюю непокорность и личную независимость.

— Но вы же вернетесь опять, Сэмъ? заключилъ викарій.

— Не думаю, сэръ. Мы съ отцемъ поспорили.

— И вы изъ-за этого уходите? Вы говорите объ отц, какъ будто онъ для васъ ничуть не боле всякаго другого человка.

— Отъ другого я не снесъ бы десятой доли того, что вынесъ отъ него, мистеръ Фенуикъ.

— Такъ чтожъ? Разв есть опредленная мра на то, чмъ вы обязаны отцу? Вспомните, Сэмъ, что я его знаю хорошо.

— Какъ не знать, сэръ.

— Онъ человкъ очень справедливый и горячо любить васъ. Вы зеница его ока, и хотите, чтобы онъ въ гор сложилъ сдую свою голову въ могилу.

— Спросите мать, сэръ, она вамъ скажетъ, какъ это было. Я только ему молвилъ слово, справедливое, онъ какъ накинется на меня и прогналъ съ запретомъ показываться на глаза.

— Разв онъ васъ совсмъ выгналъ изъ дома?

— Онъ сказалъ то, что я вамъ сейчасъ докладывалъ. Потомъ онъ говорилъ матери, что я воленъ оставаться или уходить, если общаю никогда боле не упоминать объ этомъ предмет. Но я подобнаго общанія давать не хотлъ. Я пошелъ и сказалъ ему это, онъ меня и… проклялъ.

Викарій помолчалъ минуты съ дв, обдумывая, не былъ ли старикъ боле виноватъ, чмъ сынъ. Конечно, онъ слышитъ только одну сторону вопроса.

— О чемъ же онъ вамъ запретилъ упоминать, Сэмъ?

— Теперь все-равно, сэръ, только я счелъ долгомъ прійти сказать вамъ, что ухожу, такъ такъ вы за меня поручились.

— Такъ вы совсмъ оставляете Бёльгэмптонъ?

— Совсмъ, мистеръ Фенуикъ. Я ничего хорошаго тутъ не длаю.

— А почему бы не длать? Гд вы сдлаете больше?

— Ничего хорошаго быть не можетъ въ ежедневныхъ ссорахъ съ отцемъ.

— Да, я не знаю, можете ли вы еще уйти, Сэмъ. Вы связаны предписаніемъ суда. Это я говорю не для себя, но опасаюсь, какъ бы за вами не погналась полиція.

— Неужто этому такъ и быть навсегда? не смй шевельнуться съ мста для своихъ выгодъ, изъ-за того, что они поймать не могутъ убійцу старика Трёмбёлля! Это закономъ быть не можетъ, а справедливостью и подавно.

Тутъ возникло преніе, въ которомъ викарій старался пояснить молодому человку, какъ онъ, на основаніи того, что несомннно водился съ людьми, заподозрнными въ этомъ убійств по самымъ сильнымъ поводамъ, и того также, что былъ съ ними, гд ему конечно незачмъ было находиться — именно ночью въ собственномъ саду мистера Фенуика — по справедливости жаловаться не могъ на стсненіе его свободы. Безъ сомннія, Сэмъ хорошо это понималъ, такъ какъ былъ смышленъ и не глупъ, но онъ приводилъ въ свою защиту, во-первыхъ, что когда викарій на него претензіи не заявлялъ за нахожденіе въ его саду, никто права не имлъ его за это наказывать, во-вторыхъ, что такъ какъ уликъ положительно не оказалось въ его сообщничеств съ убійцами, никакая полицейская власть не имла права запрещать ему выздъ изъ прихода. Онъ защищался такъ хорошо, что мистеръ Фенуикъ подъ конецъ не зналъ, что сказать. Настаивать на отвтственности для него самого по поводу поруки онъ не хотлъ и потому оставилъ этотъ вопросъ, безмолвно соглашаясь, что въ дл объ убійств не было ничего, что препятствовало бы ему отлучиться изъ прихода. Онъ теперь обратился къ тому, что отъздъ молодого человка несвоевременъ, что онъ прямо бросается въ когти дьявола.

— Быть можетъ и такъ, мистеръ Фенуикъ, сказалъ Сэмъ:— но въ одномъ я увренъ: я никогда изъ нихъ не выйду, пока остаюсь въ Бёльгэмптон.

— Однако изъ-за чего все это, Сэмъ?

Длая этотъ вопросъ, викарій вполн уяснялъ себ причину ссоры и сознавалъ, что сочувствовалъ скоре сыну, чмъ отцу. Сэмъ не отвтилъ ни слова и викарій повторилъ вопросъ.

— Вы ссорились съ отцемъ и прежде, однако дло улаживалось. Отчего бы теперь не сдлать того же?

— Потому что отецъ проклялъ меня.

— Пустое слово, сказанное въ гнв!.. Разв ты не знаете отца на столько, чтобы судить, стоитъ ли подобнымъ словамъ придавать всъ? О чемъ же у васъ шла рчь?

— О Кэрри, вотъ о чемъ.

— Что вы сказали?

— Сказалъ, что ей надо позволить вернуться домой и что я, если останусь на мельниц, пойду за нею и приведу. Отецъ ударилъ меня однимъ изъ мельничныхъ болтовъ. Но я на это не обратилъ вниманія.

— И тогда онъ васъ — проклялъ?

— Нтъ, мать подошла и увела меня съ собою. Я ей сказалъ, что буду говорить о Кэрри старику, и сдержалъ слово.

— А Кэрри гд?

Сэмъ на это не отвтилъ.

— Вы вдь знаете, гд ее отыскать, Сэмъ?

Онъ молча покачалъ головою.

— Какъ могли бы вы сказать, что за нею пойдете, еслибъ не знали, гд ее найти?

— Я бы не далъ себ покоя, пока не отыскалъ, только позволь ей старикъ вернуться въ домъ. Она виновата, слова нтъ, но есть похуже ея.

— Когда вы ее видли въ послдній разъ?

— Въ Пайкрофт.

— Куда она отправилась изъ Пайкрофта?

— Въ Лондонъ, сэръ, я полагаю.

— А ея адресъ въ Лондон?

Сэмъ опять покачалъ головою вмсто отвта.

— Вы намрены ее отыскивать?

— Къ чему, когда мн покуда ее помстить? У отца домъ съ множествомъ комнатъ, мн же ее некуда двать.

— Если вы ее отыщите, Сэмъ, приведите въ такое мсто, гд бы я могъ съ нею видться, я ей найду пріютъ гд бы то ни было. Право, найду. Знай я только, гд она, я бы самъ къ ней похалъ въ Лондонъ. Она мн не сестра…

— Конечно нтъ, сэръ. Люди, подобные вамъ, не имютъ сестеръ, подобныхъ ей. Она…

— Сэмъ, остановитесь! Не говорите о ней слова горькаго. Вы ее любите.

— Да, люблю, что ей однако не мшаетъ быть тмъ, чмъ не слдуетъ.

— И я люблю ее. Что же касается ея вины, кто изъ насъ совершенъ? Свтъ очень строго ее осудилъ.

— Напустились точно собаки на мышь.

— Не мн, конечно, отзываться слегка о ея грх, но грхъ этотъ можетъ быть заглаженъ, какъ и всякій другой. Я все-таки люблю ее. Она была самая хорошенькая и милая рзвушка во всемъ приход, когда я пріхалъ сюда.

— Отецъ не мало тогда ею гордился, мистеръ Фенуикъ.

— Отыщите ее и дайте мн знать, гд она, я найду ей пріютъ — то-есть, если она дастъ руководить собою. Я опасаюсь, что отецъ ее къ себ не приметъ.

— Онъ ее не пуститъ на глаза, если это въ его власти. Что же касается васъ, мистеръ Фенуикъ, будь на свт побольше людей, подобныхъ вамъ, не такъ тяжело было бы жить въ этомъ мір. Прощайте, мистеръ Фенуикъ.

— Прощайте, Сэмъ, если такъ ужъ должно быть.

— Не извольте опасаться, мистеръ Фенуикъ, я явлюсь, если за мною опять поднимутъ кличъ, я явлюсь, хотя бы меня вслдъ за тмъ повсили, скоре чмъ причинить вамъ чрезъ себя какую-либо непріятность.

Итакъ они разстались друзьями, хотя викарій хорошо зналъ, что Сэмъ неправъ, уходя отъ родителей, и что онъ, по всему вроятію, поведетъ образъ жизни дурной. Разговоръ о Кэрри Брэтль такъ смягчилъ ихъ сердца другъ къ другу, что Фенуикъ не чувствовалъ себя въ силахъ быть строгимъ. Къ тому же, онъ зналъ, что самыя строгія слова не повели бы ни къ чему. Проповдуй онъ Сэму цлый часъ, это не удержало бы его въ Бёльгэмптон.

Постройка капеллы шла быстро, салисбюрійскій подрядчикъ, съ большими средствами, чмъ мелкій подрядчикъ бёльгэмптонскій, велъ дло скоре. Въ феврал настали сильные морозы, а каменьщики не переставали работать. Говорили въ Бёльгэмптон, что стны, сложенныя такимъ образомъ, никогда не устоятъ. Но подобные слухи могли быть распущены Граймсомъ, какъ могло быть и то, что фанатическій пылъ салисбюрійскаго анабаптиста придавалъ нкоторую быстроту его работ, а сочувствіе бёльгэмптонцевъ къ мистеру Фенуикъ и установленной церкви способствовало къ строгости общаго сужденія. Какъ бы то ни было, стны новой капеллы росли выше и выше въ-теченіе всего февраля и къ концу первой недли марта противъ воротъ пастората стояло страшно-некрасивое зданіе безъ крыши, безъ оконъ и дверей, съ ужасною надписью: ‘Новый Салемъ 186—‘, отчетливо выведенной на выдающемся камн надъ входомъ — вещь на столько непріятная глазу пастора англиканской церкви, на сколько возможно было придумать другу или. недругу. Всмъ намъ извстна непріятная обстановка новыхъ строеній: отвратительныя кучи брошенной глины, взрытая трава, жестокая грязь, разбросанный кирпичъ, щепки отъ бревенъ, остатки обда рабочихъ и бумажки, валяющіяся тамъ-и-сямъ въ грязи. По временамъ производимы были вторженія въ предлы пастората и мистриссъ Фенуикъ, увидавъ, что попортили краску на воротахъ, послала строгій выговоръ салисбюрійскому анабаптисту. Тотъ пришелъ съ извиненіемъ къ мистеру Фенуикъ, приводя въ свое оправданіе, что это случается при постройкахъ, и т. д., а мистеръ Фенуикъ его уврилъ, что дло вовсе не важно. Не унижать же ему себя до того, чтобы вступать въ бой съ подрядчикомъ! Въ этомъ дл противникъ его былъ маркизъ Траубриджъ, и съ маркизомъ онъ бороться будетъ, если еще завяжется борьба. Иногда онъ стоялъ у своихъ воротъ и смотрлъ въ работу, добродушно разговаривая съ рабочими, но говоря по правд, у него болло сердце. Какъ противно ему все это ни было, онъ не могъ оторвать отъ него мыслей, жена его была совсмъ несчастна. Она буквально исхудала подъ наказаніемъ, на нее наложеннымъ въ вид новой капеллы. Боле двухъ недль ее нельзя было уговорить подойти къ воротамъ собственнаго дома. Идя въ церковь и обратно, она проходила чрезъ садовую калитку, но на пути въ школу ей приходилось длать большой обходъ, чтобы не видать капеллы, и этотъ обходъ она длала каждый день. Самъ викарій, въ надежд, что окажется какое-либо средство для борьбы, написалъ ревностному архидіакону, одному изъ своихъ друзей, жившему невдалек. Архидіаконъ посовтовался съ епископомъ, тотъ горячо это принялъ къ сердцу и взялъ на себя написать маркизу собственноручно слова кроткаго увщанія.

‘Для общаго благоденствія прихода, писалъ епископъ: ‘я ршаюсь представить это на видъ вашего сіятельства, убжденный, что вы сдлаете все, чего требуетъ благоразуміе, чтобы способствовать къ спокойствію прихожанъ.’

Въ этомъ письм онъ не упоминалъ о своей недавней переписк съ маркизомъ по поводу грховъ викарія. И маркизъ въ своемъ отвт не намекалъ на предыдущую корреспонденцію. Онъ выражалъ такое мнніе, что постройка зданія для христіанскаго богослуженія на открытомъ мст, вн предловъ пастората, не должна считаться пасторомъ предосудительною, и что онъ, маркизъ, разъ отдавъ эту землю, взять дарованное обратно не могъ. Однако, обмнъ этихъ писемъ происходилъ до закладки перваго кирпича и общее мнніе въ краю было, что маркизъ могъ бы взять свое слово назадъ. Теперь Фенуикъ не усматривалъ боле ни малйшей точки опоры для борьбы. Ему оставалось только стоять у своихъ воротъ и смотрть, какъ понемногу воздвигалось некрасивое зданіе, которое приковывало его взоръ противъ его воли.

Такъ онъ стоялъ однажды въ самомъ начал марта, около мсяца или пяти недль посл свиданія съ Сэмомъ Брэтль, когда къ нему подошелъ сквайръ. Всю эту зиму, съ той поры, какъ онъ услыхалъ, что Мэри Лаутеръ разошлась съ Уальтеромъ Мэррэбль, Джильморъ велъ жизнь очень уединенную. Его упрашивали бывать въ пасторат, но онъ являлся рдко, съ терпніемъ выжидая срока, когда ему будетъ можно опять предложить свою руку Мэри. Онъ не былъ теперь такъ мраченъ, какъ во время ея помолвки, но со всмъ тмъ онъ очень измнился противъ прежняго. Онъ перешелъ чрезъ улицу сказать два слова своему пріятелю.

— На вашемъ мст, Фрэнкъ, я не обращалъ бы на это вниманія.

— Обратили бы, старый дружище, еслибъ дло касалось васъ, какъ меня. Не то мн непріятно, что тутъ капелла. Я самъ построилъ бы имъ капеллу собственными руками и на томъ же самомъ мст, еслибъ это понадобилось.

— Такъ я не вижу, что вамъ тутъ непріятно.

— А то, что посл всхъ моихъ стараній здсь оказываются люди, и даже много людей, которымъ доставляетъ удовольствіе длать то, что они полагаютъ для меня непріятнымъ. Уязвляетъ меня ихъ желаніе уязвить и мое безсиліе вывести ихъ изъ заблужденія, или положивъ имъ преграду, или доказавъ мое полное равнодушіе. Не строеніе само по себ, по двойное оскорбленіе въ немъ мн тяжело.

Глава XXXVII.
ЖЕНСКОЕ МУЧЕНИЧЕСТВО.

Въ первыхъ дняхъ февраля капитанъ Мэррэбль отправился въ Дёнрипль къ дяд, сэр-Грегори, и находился еще тамъ въ половин марта. Всти о его жить-быть дошли до жительницъ Лоринга, но путемъ не вполн достойнымъ доврія, по-крайней-мр въ глазахъ Мэри Лаутеръ. Дёнрипль-Паркъ находится въ Варвикшир, въ краю, гд для охоты приволье. По словамъ пастора Джона, Уальтеръ Мэррэбль тамъ охотился по три раза въ надлю, а такъ какъ сэр-Грегори самъ не держалъ охоты, Уальтеру, должно быть, приходилось нанимать себ лошадей. Сообщая объ этомъ, пасторъ Джонъ изъявилъ сожалніе, что племянникъ съ такимъ тощимъ кошелькомъ позволилъ себ такой большой расходъ.

— Онъ привезъ съ собою немного денегъ, говорилъ пасторъ: — и вроятно думаетъ, что можетъ покутить, пока ихъ станетъ.

Пасторъ, безъ сомннія, имлъ въ виду показать Мэри, что Уальтеръ Мэррэбль отъ любви не умиралъ и вообще велъ жизнь довольно веселую, не смотря на постигшую его неудачу. Но Мэри это понимала не хуже самого пастора и просто не врила еженедльнымъ тремъ днямъ охоты. Однако она не сказала ни слова ни пастору, ни тетк. Если Уальтеръ могъ веселиться, тмъ лучше, но въ одномъ она была уврена — что въ настоящую минуту онъ не станетъ бросать денегъ безъ нужды. Истина заключалась въ среднемъ между разсказами пастора Джона и мнніемъ бдной Мэри. Уальтеръ Мэррэбль охотился раза два въ недлю, иногда нанимая себ лошадь, но обыкновенно на лошади дяди. Онъ охотился, но длалъ это мрачно, какъ подобаетъ человку съ разбитымъ сердцемъ, который удрученъ горемъ и вдобавокъ только-что разлученъ на вки съ своею возлюбленною. Тмъ не мене, когда представлялось нчто хорошее для охоты, а нашъ капитанъ могъ достать собакъ, онъ наслаждался этою забавою и забывалъ на время свое горе. Разв человкъ долженъ отказаться отъ всякаго развлеченія потому, что у него болитъ сердце?

Въ подобныхъ вопросахъ несчастной или, какъ это было теперь, разъединенной привязанности, мужчины находятся въ условіяхъ совсмъ иныхъ, чмъ женщины, и въ боле выгодныхъ по преимуществу. Подобное горе женщина питаетъ, а мужчина убиваетъ отсутствіемъ пищи. Многіе скажутъ, что женщина его питаетъ, потому что не питать не можетъ, а что мужчина его убиваетъ отсутствіемъ пищи, потому что въ сердц его пищи не оказывается. Это различіе однако происходитъ не столько отъ внутреннихъ свойствъ, сколько отъ вншней обстановки. Легче питать горе надъ шитьемъ и легкимъ чтеніемъ, чмъ надъ бумагами юриста или даже при постоянномъ движеніи вн дома военнаго въ отпуску, которому длать собственно нечего. Уальтеръ Мэррэбль повторялъ себ неоднократно, что очень скорбитъ по своей кузин, но конечно далеко не скорблъ такъ, какъ страіала Мэри. Его мысли отвлекались горемъ о жестокомъ съ нимъ поступк отца, и вроятно онъ думалъ о томъ, какъ былъ обобранъ, не мене, какъ о потер своей возлюбленной.

Но бдная Мэри очень была несчастна. Когда двушка себя спрашиваетъ, что ей съ собою длать въ жизни, естественный отвтъ, что она выйдетъ замужъ. Это единственная карьера женщины, какъ ни возставай противъ закона природы, и хотя иногда противъ него возмущаются на словахъ, на дл женщины рано въ жизни приходятъ къ убжденію, что онъ непреложенъ. Поздне он также его усматриваютъ, заботясь о судьб дочерей, причемъ его узнаютъ и мужчины. Теперь его заучили двушки, въ чемъ и сознаются открыто. Зато издатели ‘Субботняго Обозрнія’ и многіе другіе упрекаютъ ихъ въ нескромности, что въ высшей степени неразумно, безполезно и вредно, на сколько подобные порицатели могутъ имть вліяніе. Природа влагаетъ желаніе, свтъ признаетъ его существованіе повсемстно, его разумность доказана на дл, это — условіе теоріи созданія, между тмъ отъ лица наиболе заинтересованнаго требуютъ, чтобы оно лицемрно его отрицало ради какой-то ложной скромности, въ которую не вритъ никто! Вотъ мнніе, которое строго осуждаетъ нашихъ соотечественницъ настоящаго времени. Наши дочери должны быть воспитаны, чтобы быть женами, но никогда желать не должны выйти замужъ! Самая мысль ничто иное, какъ остатокъ пустой сентиментальности того вка, когда приторная нелпость женщинъ была приторною реакціею пороковъ вка предыдущаго.

Что наши дтушки ищутъ мужей и хорошо знаютъ, какъ должна сложиться ихъ судьба, фактъ неоспоримый. Пусть мужчины дойдутъ до того же знанія относительно себя самихъ и мы боле не услышимъ толковъ о необходимости открывать женщинамъ новый кругъ дятельности.

Хотя Мэри Лаутеръ никогда не подверглась осужденію какъ искательница мужа, она знала все это и вполн была убждена, что для нея одинъ только образъ жизни въ будущемъ и существовалъ, который дйствительно могъ составить ея счастье. У нея были глаза, чтобы видть, уши, чтобы слышать. Она не могла не длать сравненій между теткою и своимъ милымъ другомъ мистриссъ Фенуикъ. Она не могла не видть, что жизнь одной была пустая, скудная, жалкая жизнь, которая, какъ хороша сама по себ ни была, включала лишь небольшое число лицъ, лишь немного привязанностей, тогда какъ другая, въ своемъ положеніи жены и матери, стояла на твердой почв обильными корнями, раскинувъ широко красивыя втви, дающія плоды, тнь и отрадный пріютъ, гд птички могли вить свои гнзда. Мэри Лаутеръ желала быть женою — какъ это свойственно всмъ двушкамъ, здоровымъ душою и тломъ — но она нашла для себя необходимымъ любить человка, за котораго выйдетъ. Ей представился женихъ, одобренный всми ея друзьями, съ удовлетворительною вншнею обстановкою и — она пришла къ убжденію, что любить его не можетъ! Сперва она жестоко недоумвала, какъ долгъ велитъ ей поступить, не приходитъ ли та любовь, о которой она мечтала, не иначе какъ посл замужства, но при всемъ томъ не отваживалась на рискъ. Она все недоумвала, опасалась и отказывала, когда ей встртился другой. Джильморъ за нею ухаживалъ нсколько мсяцевъ и не усплъ тронуть ея сердца. Уальтеръ Мэррэбль явился и побдилъ ее почти въ одинъ часъ. Она никогда не желала прильнуть къ плечу Джильмора, играть его волосами, не жаждала его прикосновенія, не ждала его прихода, не сожалла объ уход. Но едва она познакомилась съ кузеномъ, какъ его присутствіе доставляло ей удовольствіе, едва онъ ей высказалъ свою любовь, какъ все относящееся къ нему ей стало дорого. Атмосфера, его окружающая, была для нея сладостне всякой другой. Незначительныя услуги, оказываемыя женщин мужчиною, приводили ее въ восторгъ, когда она ихъ принимала отъ него. Она сказала себ, что нашла другую половину, предназначенную составлять съ нею одно цлое, что она понимала теперь, отчего Джильморъ для нея былъ ничмъ. Какъ Фенуикъ очевидно предназначенъ былъ въ мужья своей жен, такъ Уальтеръ Мэррэбль былъ предназначенъ ей. Итакъ, въ ней укоренилось мечтательное убжденіе, что браки составляются на небесахъ. Вопросъ, будутъ ли они богаты или бдны, достаточно ли у нихъ будетъ или гораздо мене чмъ достаточно для удобствъ жизни, безспорно былъ вопросъ важный, но въ немногіе дни ея безоблачнаго счастья она даже не позволила себ разсуждать о ршеніи судьбы, которымъ она и Уальтеръ созданы были другъ для друга, чтобы длить горе и радость до конца своей жизни.

Потомъ постепенно — постепенно, хотя и быстро — къ ней привилось другое убжденіе, что ея долгъ въ отношеніи къ нему избавить его отъ тягостей той жизни, къ которой она сама стремилась съ такою любовью. Сначала она сказала себ, что онъ долженъ ршить, на сколько это необходимо, давъ себ слово, что его ршеніе, какое бы ни было оно, для нея будетъ свято. За тмъ она замтила, что этого недостаточно, что этимъ путемъ для него спасенія нтъ, что она должна ршить сама и объявить ему свое ршеніе. Нжно и осторожно исполнила она свою задачу и дошла шагъ за шагомъ до результата, что разлука, если иниціатива будетъ съ ея стороны, для него покажется удобною. Поступать во всемъ этомъ безукоризненно было ея твердымъ ршеніемъ, и не взирая на то, быть неправой составляло предметъ: постоянныхъ опасеній. Она также слышала о строгихъ порицателяхъ современной двушки и неженственной смлости, въ которой ее обвиняютъ. Она не знала почему, но ей казалось, что законы общества, ее окружающаго, требовали боле подобной правоты отъ женщины, чмъ отъ мужчины, и если возможно, она постарается ихъ соблюсти. Она убдилась, судя по каждому измненію его голоса, каждому его взгляду, каждому слову, которое у него срывалось съ губъ, что разлука для него удобна. И потомъ удостоврившись, что исполнить это должна она, а не онъ, дло его было сдлано. Она исполнила свою задачу, но повряя затрату на нее, нашла самое себя разбитою. Полнота и цлость, которыми она такъ наслаждалась, оставили ее навсегда. Она постарается убдить себя, что можетъ жить, какъ жила ея тетка, и не утрачивать цлости и полноты жизни. Проба его была сдлана, но она знала, что ей успшной быть нельзя. Жизнь, которую она имла въ виду, была жизнь замужней женщины, а теперь, когда эта надежда у нея была отнята, она оставалась вещью разбитою, обломкомъ человчества, созданнымъ для пользы, но осужденнымъ никогда ее не приносить.

Нкоторое время она переносила все очень мужественно и въ глазахъ окружающихъ никогда не переставала быть спокойною и твердою. Когда пасторъ Джонъ сообщилъ ей объ охот, она засмялась и выразила надежду, что Уальтеръ отличился. Когда тетка однажды ее похвалила, говоря, что она поступила умно и великодушно, она приняла похвалу съ улыбкою и добрымъ словомъ. Но она думала объ этомъ много и въ глубин ея души раздавались жалобы, что драма, разыгранная между ними, для нея оказывалась трагедію, тогда-какъ для него это просто была мелодрама съ оттнкомъ пріятной меланхоліи. Онъ не былъ превращенъ въ обломокъ, носимый волнами, ни горемъ нсколькихъ недль, ни ошибкою стряпчаго, ни обманутымъ разсчетомъ — ни даже преступленіемъ отца. Во всякомъ случа будущность испорчена не была. Онъ могъ быть человкомъ бднымъ, но съ свободными руками и съ. дломъ передъ собою, которое исполнить въ силахъ. Она также понимала, что тяжкій трудъ въ его жизни долженъ стереть, быть можетъ и быстро, впечатлніе недавней любви и дать ему возможность полюбить другую, тогда какъ ей оставалось только воспоминаніе, сожалніе и жизнь, сведенная на простое ожиданіе смерти. Тмъ не мене, она была права и должна этимъ утшаться, на сколько ей будетъ возможно.

Тутъ отъ мистриссъ Фенуикъ пришло письмо, которое глубоко ее тронуло. Это было второе, посл извщенія съ ея стороны, что она отказала своему кузену. Въ предыдущемъ своемъ письм мистриссъ Фенуикъ просто выразила мнніе, что Мэри поступила хорошо, и общала писать боле въ слдующій разъ, когда по прошествіи нсколькихъ недль жгучая боль свжей раны уймется и позволитъ говорить съ нею о будущемъ. Опасаясь этого второго письма, Мэри ничмъ съ своей стороны его не вызвала, но все же оно наконецъ пришло. Мы сообщимъ его читателю, потому что оно повліяло на образъ дйствій Мэри Лаутеръ въ будущемъ.

Бёльгэмптонскій пасторатъ, 12 марта 186—

‘Любезнйшая Мэри,

‘Зачмъ васъ нтъ здсь, хотя только, для того чтобы длить мое горе? Я не думала никогда, чтобы такая ничтожность, какъ постройка несчастной капеллы, до того могла, разстроивать меня и терзать. Фрэнкъ говоритъ, что это просто чувство пораженія, что мучительно не дло само по себ, а намреніе оскорбить, но во мн работаетъ и то, и другое. Я слышу ежеминутно стукъ лопаточекъ каменьщиковъ, и не взирая на то, что не подхожу къ лицевымъ воротамъ, я знаю, что они вс въ грязи, въ глин, въ мусор. Едва-ли когда-нибудь была сдлано дло такое несправедливое и такое жестокое, а еще Фрэнкъ, хотя ему все это не мене ненавистно, читаетъ мн длинныя проповди о грховности принимать мелочи къ сердцу! ‘Представь себ, что ты обязана была бы ее посщать каждое воскресенье’, сказалъ онъ намедни, стараясь мн доказать, какая глубина дйствительнаго страданія можетъ существовать въ этомъ мір. ‘Я бы не огорчалась этимъ на половину столько’, отвтила я. Онъ меня и пригласилъ попробовать, что съ его стороны было не хорошо, когда онъ знаетъ, что мн это невозможно. Впрочемъ, говорятъ, все зданіе обрушится, такъ дурно оно строено.

‘Я ждала отъ васъ извстій, но понимаю, почему вы не пишете. Вы не желаете говорить о своемъ кузен и не можете писать не говоря. Отъ вашей тетки я имю два письма, какъ безъ сомннія вамъ извстно, она сообщила мн, что вы спокойны, только молчаливе прежняго. Дорогая моя Мэри, пишите мн и выскажите, что у васъ на сердц. Я не прошу васъ пріхать къ намъ — по-крайней-мр теперь — изъ-за нашего сосда, но полагаю, что будь вы здсь, я принесла бы вамъ пользу. Мн кажется, я угадываю теперь складъ вашихъ настоящихъ мыслей. Вы страдаете отъ раны въ сердц и думаете, что на вкъ останетесь калкою. Это несправедливо и подобныя мысли, если ихъ нечестивыми назвать нельзя, во всякомъ случа достойны порицанія. Какъ я бы желала, чтобъ все было иначе! Какъ я бы желала, чтобъ вы не встрчались съ нашимъ кузеномъ!— ‘А я бы не желала’, сказала про себя Мэри, по едва у нея вырвались эти слова, какъ она почувствовала, что неправа. Для ея счастья, да и для его также, если онъ испытывалъ то же, что она, конечно было бы лучше, чтобъ они не встрчались никогда въ жизни.— ‘Но потому, что случай свелъ васъ и вы вообразили, что вы сольетесь одною жизнью, исковеркать вашу будущность было бы неразумно. Не на добро также наставляете вы себя, если поддерживаете убжденіе, что никогда боле не можете себ повзолить привязанность къ другому, потому что должны были разстаться съ тмъ, кого любили. Доводы, которыми вы стараетесь убдить свое сердце, что его дло любви закончено и возобновлено быть не можетъ, я уврена, ложны и вн человческой натуры. Правда, индіанка позволяетъ сжигать себя изъ-за ложнаго понятія о личной преданности, если же это понятіе ложно для вдовы, на сколько оно ошибочне для той, которая никогда не была женою!

‘Вы знаете, что всегда было нашимъ желаніемъ. Оно не измнилось и теперь, а его постоянство того рода, которое ничмъ поколеблено быть не можетъ. Я убждена, что его чувства остались бы неизмнны, даже еслибъ вы вышли за вашего кузена, только онъ въ такомъ случа тщательно избгалъ бы встрчи съ вами. Я не намрена быть его ходатаемъ теперь. Я сказала ему, чтобы онъ былъ терпливъ и ждалъ, если вопросъ для него такъ важенъ, какъ онъ увряетъ. Онъ общалъ ждать. Отъ васъ же я въ настоящую минуту слова не беру, гораздо лучше, чтобъ слова дано не было, но вы должны знать, что есть человкъ, который васъ любитъ съ преданностью ничмъ неизмнною.

‘Я только присовокуплю къ этому убдительную просьбу не смотрть въ увеличительное стекло на свое горе или допустить мысль, что все кончено, потому что то и другое не могло исполниться. Трудно ршить, кто боле ошибается, женщины, относящіяся къ себ съ излишнимъ благоговніемъ, или т, которыя питаютъ его къ себ слишкомъ мало.

‘Фрэнкъ посылаетъ дружескій поклонъ. Пишите скоре, хотя бы только, чтобъ пожалть обо мн по поводу капеллы.

‘Душою преданная

‘ДЖЭНЕТЪ ФЕНУИКЪ.’

‘Сестра и мистриссъ Куикенгэмъ будутъ сюда къ пасх, я не теряю надежды, что зять насъ надоумитъ, какъ взяться за борьбу съ маркизомъ и его клевретами. Мн всегда говорили, что нтъ вещи, изъ-за которой бы мистеръ Куикэнгэмъ не съумлъ затять борьбы.’

Мэри Лаутеръ хорошо поняла смыслъ этого письма, все что въ немъ было высказано. Она повторяла себ неоднократно, что между нею и возлюбленнымъ, который для нея былъ утраченъ, происходило многое — нжныя объятія, горячіе поцлуи, какъ бы прикосновеніе къ перышкамъ птицы — что одно, по ея взгляду, не дозволяло ей принадлежать другому, какъ она принадлежала ему, даже еслибы ея чувства это допускали. Противъ этихъ-то убжденій возставала ея пріятельница боле или мене прямо. А гд была истина? Если она могла принять чье-либо мнніе на свт на счетъ этого, то конечно мнніе одной своей подруги Джэнетъ Фенуикъ. Тмъ не мене, она возмущалась ея наставленіями и сказала себ, что, не испытавъ ничего подобнаго, она понимать ее не можетъ. Разв не должна она руководиться собственными чувствами и разв она не чувствуетъ, что никогда не могла бы прильнуть головою къ плечу другого, не красня при воспоминаніи о прошломъ?

А между тмъ какъ это все жестоко! Въ ея настоящемъ настроеніи, она жалла и объ утрат радостей молодой любви, и тхъ наслажденій, къ которымъ она внезапно оказалась такъ способна, она сокрушалась духомъ, что весь свтъ вокругъ нея такъ мраченъ, такъ пустъ! Онъ же могъ охотиться, могъ танцевать, могъ работать — врно и любить вновь! Какъ было бы счастливо для нея. позволь ей убжденія принять католическую вру и поступить въ монастырь!

Глава ХXXVIII.
ПОМШАТЕЛЬСТВО ВЛЮБЛЕННАГО.

Письмо мистриссъ Фенуикъ, только что представленное читателю, было непосредственнымъ результатомъ посщенія Джильмора. Онъ явился къ ней 10 марта, спросить, нельзя ли ему отважиться на пробу теперь, когда уже прошло извстное число мсяцевъ посл того, какъ Мэри разошлась съ своимъ кузеномъ. Онъ даже повторилъ въ точности, сколько времени мистриссъ Фенуикъ посовтовала ему пропустить, прежде чмъ предпринять что-либо. Мистриссъ Фенуикъ было нсколько непріятно, что ей противопоставляли ея собственныя слова, тогда какъ она сказала три, четыре мсяца, вмсто шести, семи, только чтобы смягчить свой приговоръ. Тмъ не мене ей пришлось писать къ Мэри Лаутеръ.

— Не пригласите ли вы ее пріхать сюда опять? сказалъ Джильморъ, когда мистриссъ Фенуикъ упрекала его въ нетерпніи.— Еслибъ ее вызвать сюда, дло могло бы сдлаться естественно.

— Но она не прідетъ по моему приглашенію.

— Потому что изъ ненависти ко мн не захочетъ быть вблизи.

— Какой вздоръ, Гэрри! Тутъ о ненависти нтъ и рчи. Еслибъ я думала, что вы ей не боле какъ непріятны, я и то бы вамъ сказала, считая это для васъ лучше. Но конечно, пригласи я ее къ себ теперь, она не могла бы не вспомнить, что вы нашъ ближайшій сосдъ, и смутно сознавать, что моя просьба иметъ нкоторое отношеніе къ вашимъ надеждамъ.

— И потому бы она не пріхала?

— Именно потому. Подумайте, какъ могло бы быть иначе? Подождите, пока онъ удетъ въ Индію. По-крайней-мр дождитесь лта и мы съ Фрэнкомъ употребимъ вс усилія, чтобы заманить ее сюда.

— Я буду ждать, отвтилъ Джильморъ, и тотчасъ ушелъ, какъ будто теперь для него всякій другой предметъ разговора былъ немыслимъ.

По возвращеніи изъ Лоринга Джильморъ жилъ отшельникомъ въ своемъ дом. Даже Фенуики его почти совсмъ не видли. Церковь онъ посщалъ рдко, у себя не принималъ со времени отъзда своего дяди-каноника и даже въ пасторат обдалъ не боле двухъ разъ. Обо всемъ этомъ мистеръ и мистриссъ Фенуикъ разсуждали неоднократно и викарій этимъ очень былъ огорченъ. Онъ опасался, чтобы его другъ не сошелъ съ ума, безразсудно потакая несчастной страсти, и находилъ, что ему хорошо было бы хать въ чужіе края года на два, на три, разсять горе. Но мистрисъ Фенуикъ надялась на лучшее. Она, вроятно, боле имла въ виду Мэри Лаутеръ, чмъ Гэрри Джильмора, и все еще уповала на излеченіе печали каждаго изъ нихъ, если одинъ будетъ терпливъ, а другая не станетъ отчаиваться.

Джильморъ общалъ ждать и тогда мистриссъ Фенуикъ написала свое письмо. На него очень скоро пришелъ отвтъ. Относительно горя о капелл Мэри Лаутеръ, сочувствовала ему и шутила, какъ бы она это длала, не тяготи ее никакое сердечное страданіе. Она надялась на мистера Купкенгэма, который врно съуметъ измучить непріятеля, если и не добьется окончательной побды. Къ тому еще представлялась отрадная перспектива, что зданіе обрушится, великое торжество для противниковъ. И въ конц концовъ, разв нельзя было предположить, что красота сада пастората, который мистеръ Пёдльгэмъ долженъ видть каждый разъ, когда войдетъ въ свою капеллу, не возбудитъ въ немъ столько же желчи и досады, сколько въ Фенуикахъ могло быть вызвано уродливымъ методистскимъ зданіемъ?

‘Вамъ бы слдовало утшать себя тмъ, что на его сторон ничуть не мене шиповъ, чмъ на вашей, писала Мэри: ‘и къ тому можетъ еще представиться счастливый случай уничтожить его окончательно и положить ему на голову горячіе уголья. Предложите ему лужайку пастората для одного изъ его вечернихъ собраній но школ, и это, мн кажется, почти доконаетъ его.’

Все это было прекрасно и написано съ цлью показать мистриссъ Фенуикъ, что Мэри еще могла шутить, не взирая на свое горе, но суть письма, какъ хорошо поняла мистриссъ Фенуикъ, заключалась въ немногихъ словахъ послдняго параграфа.

‘Не думайте, моя дорогая, чтобы я намревалась умереть отъ разбитаго сердца. Я собираюсь жить и быть счастлива не мене кого-либо изъ васъ. Но вы должны мн давать волю идти своимъ путемъ. Я вовсе не уврена, чтобы замужство не причиняло боле заботъ, чмъ оно ихъ стоитъ.’

Что она, говоря это, обманывала сама себя, Мэри сознавала вполн, и мистриссъ Фенуикъ угадывала истину. Однако, про Джильмора очевидно нельзя было сказать ничего боле на первое время.

— Ты долженъ его ободрить и заставить бывать у насъ, говорила мистриссъ Фенуикъ своему мужу.

— Это хорошо говорить, но мужчина не можетъ ободрить другого, какъ это длаютъ женщины.. Мужчины не говорятъ между собою о вещахъ, касающихся ихъ близко, разв только о деньгахъ.

— Такъ о чемъ же они говорятъ?

— О вещахъ постороннихъ — охот, политик и состояніи погоды. Еслибъ я упомянулъ ему про Мэри, онъ это счелъ бы дерзостью. Ты можешь говорить что хочешь.

Вскор посл этого Джильморъ опять зашелъ въ пасторатъ. Онъ выбралъ время, когда викарій былъ въ отсутствіи, и вошелъ въ садъ чрезъ калитку съ кладбища. Не длая обхода къ парадной двери, онъ показался у окна гостиной.

— Я теперь никогда не хожу черезъ парадный входъ, сказала ему мистриссъ Фенуикъ:— я только разъ проходила, ворота съ-тхъ-поръ, какъ строютъ.

— Я думаю, это вамъ очень неудобно?

— Конечно. Когда мы намедни вернулись Съ обда у сэрТомаса, я велла остановиться у церковныхъ воротъ и пшкомъ обошла вокругъ, хотя ничего не было видно. Войдите, Гэрри.

Джильморъ вошелъ и слъ у камелька. Мистриссъ Фенуикъ коротко знала его нравъ и ни словомъ не вызвала на откровенность. Если онъ вздумаетъ говорить про Мэри, она имла готовый отвтъ, но сама разговора не начнетъ. Она завела рчь о семь на мельниц, сообщивъ, что старикъ Брэтль очень горевалъ со времени ухода сына. Сэмъ ушелъ изъ Бёльгэмптона въ конц января, не вернувшись боле домой посл своего свиданія съ викаріемъ, и съ-тхъ-поръ о немъ ничего не было слышно. Джильморъ однако не заходилъ къ своему арендатору, и хотя выражалъ сочувствіе, въ пасторатъ очевидно пришелъ съ цлью поговорить о предмет боле ему близкомъ.

— Писали вы въ Лорингъ, мистриссъ Фенуикъ? спросилъ онъ наконецъ.

— Я писала къ Мэри вскор посл вашего посщенія.

— Она вамъ отвчала?

— Почти тотчасъ. Она не могла мн не писать посл всего, что я ей сообщала о капелл.

— Такъ она не упонимаетъ — ни о чемъ боле?

— Этого я сказать не могу. Я ей писала отъ полноты сердца, высказывая ей свои мысли на счетъ ея будущности вообще и намекая по этому поводу на наши желанія относительно васъ.

— И чтожъ?

— Она отвтила то именно, что можно было ожидать — что въ настоящее время ее слдуетъ оставить въ поко.

— Я оставилъ ее въ поко. Я къ ней не обращался ни на словахъ, ни на письм.

— Конечно, вы ее не тревожили, но она знаетъ, на что мы вс намекаемъ.

— Я прождалъ всю зиму, мистриссъ Фенуикъ, и не сказалъ ни слова. Сколько времени до помолвки знала она своего кузена?

— Что тутъ общаго? Вамъ извстно, что мы этого желаемъ отъ всей души, но торопя ее, вы право ничего не добьетесь.

— Она дала слово и дло разошлось, все въ-теченіе мсяца. Это просто былъ мимолетный сонъ.

— Но память о подобныхъ снахъ сохраняется надолго, будемъ надяться, что отнын онъ перейдетъ въ область сновъ, но время должно изгладить сознаніе о его дйствительности.

— Время — положимъ, но разв мы не можемъ придумать что-либо для будущаго? Разв нельзя что-нибудь сдлать? Кажется, вы сказали, что пригласите ее сюда?

— Конечно сказала, но не теперь.

— Отчего бы ей нельзя пріхать теперь? Нтъ надобности говорить, что это для меня. Кто знаетъ, съ кмъ она можетъ встртиться, и тогда мои шансы опять у меня уйдутъ.

— И вы знаете женщинъ не лучше этого, Гэрри? Вы допускаете, чтобы двушка, горячо вами любимая, такимъ образомъ бросалась на шею то одному, то другому?

— Кто это можетъ сказать? Она не долго думала, чтобы, по вашему выраженію, броситься на шею капитана Мэррэбль. Еслибъ она жила здсь, я былъ бы счастливе, даже не видя ее.

— Вы непремнно съ нею увидались бы и непремнно сдлали бы предложеніе, а она непремнно отказала бы вамъ.

— Стало быть, для меня надежды нтъ?

— Я этого не.говорю. Дождитесь лта и тогда, коли я могу ее уговорить, мы ее выманимъ сюда. Если же вы находите скучнымъ жить одному въ вашемъ дом…

— Конечно, нахожу.

— Такъ позжайте въ Лондонъ или за границу, или куда бы то ни было для развлеченія. Возмитесь за какое-нибудь занятіе и налегайте на него.

— Это легко говорить, мистриссъ Фенуикъ.

— Никто еще не добивался успха тмъ, что сидлъ повся носъ, а вы это длаете. Можете на меня сердиться, но я говорю прямо.

— Я совсмъ не сержусь, а только думаю, что вы не вполн меня понимаете.

— Понимаю и стараюсь отъ души исполнить ваше желаніе, возразила мистриссъ Фенуикъ съ убдительностью, какую только могла выказать.— Но въ одинъ день этого сдлать нельзя. Еслибъ я пригласила ее теперь, она ко мн бы не пріхала, а еслибъ пріхала, то для васъ это не принесло бы добра. Подождите лта. Вы можете быть уврены, что вреда не будетъ отъ небольшой доли терпнія съ вашей стороны.

Тогда онъ ушелъ, сказавъ опять, что будетъ ждать терпливо, но не подетъ никуда.

— Что касается поздки въ Лондонъ, говорилъ онъ: — мн тамъ длать нечего. Когда увижу, что мн нтъ боле никакой надежды на успхъ, я вроятно отправлюсь за границу.

— Мн сдается, говорилъ викарій въ тотъ вечеръ, когда жена передала ему свой разговоръ:— мн сдается, что она никогда за него не выйдетъ, не потому, чтобы онъ ей былъ непріятенъ, или она не могла бы къ нему привязаться, будь онъ, какъ вс другіе, но потому, что онъ такъ сумасбродно страдаетъ по ней. Подобною стонущею и воющею любовью сердце женщины побдить нельзя. Еслибъ не считалъ его помшаннымъ, я бы сказалъ, что онъ малодушенъ.

— Онъ помшанъ.

— И еще больше спятитъ, прежде чмъ доберется до конца. Все было бы хорошо, что бы теперь его удалило изъ Бёльгэмптона, сгори до тла его домъ или постигни его какая-нибудь значительная потеря. Онъ сидитъ тамъ у себя и ничего не длаетъ. Онъ даже не хочетъ наблюдать за фермою. Онъ говоритъ будто читаетъ, а я не врю.

— И все изъ-за того, что любитъ искренно, Фрэнкъ.

— Я радъ, что не любилъ никогда съ подобною искренностью.

— Вы не имли въ этомъ нужды, сэръ. Сливы вамъ падали въ ротъ слишкомъ легко.

— Сливы не должны быть слишкомъ недосягаемы, чтобы не утрачивать своей сладости, замтилъ викарій.

Немногими днями позже Фенуикъ стоялъ у своихъ воротъ, глядя, какъ строютъ капеллу, и разговаривая съ рабочими, когда къ нему подошла Фэнни Брэтль. Викарій стоялъ такимъ образомъ по часамъ и совсмъ подружился съ прикащикомъ салисбюріискаго подрядчика, хотя этотъ прикащикъ, подобно своему хозяину, былъ диссидентъ и прибылъ въ его приходъ непріятелемъ. Весь Бёльгэмптонъ зналъ, какъ невыразимо противно было викарію то, что длалось, и какъ страдала мистриссъ Фенуикъ, когда не имла духа ходить въ собственныя ворота. Весь Бёльгэмптонъ зналъ, что Пёдльгэмъ говорилъ открыто о викаріи какъ о враг, несмотря на персики и капусту, которыми угощались молодые Пёдльгэмы, и что онъ въ теченіе послднихъ двухъ мсяцевъ не разъ съ своей каедры нападалъ на собрата установленной церкви. Весь Бёльгэмптонъ толковалъ о постройк капеллы, одни браня маркиза, Пёдльгэма и подрядчика изъ Салисбюри, другіе, напротивъ, объявляя, что очень хорошо, если установленная церковь потерпитъ пораженіе. Тмъ не мене мистеръ Фенуикъ стоялъ и болталъ съ рабочими, точно какъ бы околдованный постигшимъ его несчастьемъ. Пэкеръ, управляющій маркиза, увидавъ его тамъ, старался ускользнуть непримтно — Пэкеръ нсколько стыдился своей доли участія въ этомъ дл — но Фенуикъ окликнулъ его и заговорилъ съ нимъ о постройк.

— Граймсъ не могъ бы ее исполнить такъ быстро, сказалъ викарій.

— Конечно, не такъ быстро, мистеръ Фенуикъ.

— Должно быть, морозъ не сдлаетъ вреда: Только щукатурка, я полагаю, потребуетъ поправокъ.

На это Пэкеръ не имлъ ничего сказать. Не онъ отвчалъ за постройку. Онъ было попробовалъ пояснить, что маркизъ ничего общаго съ нею не имлъ, а только далъ землю.

— Все это онъ могъ сдлать, заключилъ викарій смясь.

Въ тотъ самый день и пока еще Пэкеръ стоялъ возл него, подошла Фэнни Брэтль. Поздоровавшись съ нею и замтивъ, что она желаетъ съ нимъ говорить, онъ вошелъ въ ворота и спросилъ, не можетъ ли что для нея сдлать. Она держала въ рукахъ письмо, которое посл нкотораго колебанія просила его прочесть. Письмо было отъ ея брата и доставлено ей во время отсутствія отца на мельниц какимъ-то молодымъ человкомъ, который не хотлъ ждать отвта.

— Отецъ ничего еще о немъ не знаетъ, сказала она.

Фенуикъ взялъ письмо и прочелъ слдующее:

‘Любезная сестра,

‘Мн бы необходима была нкоторая помощь, дла мои очень плохи. Впрочемъ, не мн собственно она и нужна, я скоре бы умеръ съ голода, чмъ попросилъ полшиллинга на мельниц. Кэрри въ большой нужд и, если у тебя найдутся кое-какія деньги, я полагаю, ты ихъ отдашь охотно. Только ни подъ какимъ видомъ не говори отцу. Я полагаюсь на тебя, что ты не скажешь. Матери сказать можно, но чтобы она не говорила отцу. Если у васъ окажется фунта два, пришли ихъ мн на имя

‘Мистера Томаса Крэддокка.

‘No 5, гостинница Согнутая Рука въ улиц Коукросъ,

‘Въ Лондон.’

‘Свидтельствую почтеніе матери, но отцу ни слова, что бы ты ни сдлала. Кэрри совсмъ не живетъ въ тхъ краяхъ и никто ее тамъ не знаетъ.

‘Твой любящій братъ

‘СЭМЪ БРЭТЛЬ’.

— Говорили вы отцу, Фэнни?

— Ни слова, сэръ.

— И матери также нтъ?

— О! ей я сказала. Она прочла письм и послала меня къ вамъ спросить, что длать.

— Есть у васъ деньги, Фэнни?

Фэнни пояснила, что у нея въ карман нсколько боле требуемой суммы, но денегъ теперь на мельниц такъ мало, что скрыть ихъ отъ отца будетъ трудно. Она говорила, что не побоится ихъ отослать и сознаться въ этомъ отцу впослдствіи. Викарій подумалъ съ минуту, держа въ рук открытое письмо, и сказалъ:

— Пойдемте въ домъ, Фэнни, и напишите два слова вашему брату, потомъ возьмите на почт денежный ордеръ на четыре фунта и перешлите его Сэму, сообщивъ, что я даю ему эти деньги взаймы до лучшихъ для него временъ. Не давайте денегъ отца безъ его вдома и согласія. Сэмъ мн ихъ отдастъ когда-нибудь, если я въ немъ не ошибаюсь.

Фэнни сдлала что ей веллъ викарій, высказавъ ему неоднократно свою признательность.

Глава XXXIX.
ГОСТИННИЦА ТРИ ‘ЧЕСТНЫЕ ЧЕЛОВКА.’

Бёльгэмптонскій викарій былъ человкъ хорошій. Читатель, вроятно, согласенъ отъ души съ этою справедливою похвалою. Но отвергать нельзя, что онъ былъ самый неосторожный изъ смертныхъ. Онъ много длалъ неосторожностей въ отношеніи къ маркизу Траубриджъ и съ-тхъ-поръ, какъ былъ въ Бёльгэмптон, поступалъ неосторожно почти во всемъ, что касалось семейства Брэтль. Онъ хорошо зналъ, что его смлыя слова маркизу были зубами дракона, посянными имъ самимъ и выросшими изъ земли въ вид противнаго каменнаго зданія, теперь стоящаго прямо противъ его собственныхъ воротъ. Хотя онъ улыбался, шутилъ и толковалъ съ рабочими, зданіе это ему было нисколько не мене ненавистно, чмъ его жен. И вотъ ему представилось большое затрудненіе по поводу Брэтлей. Около недли посл того, какъ онъ далъ четыре фунта взаймы Фэнни, онъ получилъ отъ Сэма грязную записочку изъ Салисбюри съ увдомленіемъ, что Кэрри Брэгль въ настоящее время въ гостинниц Три честные человка, въ одномъ изъ предмстій города, въ ожиданіи пріюта, который ей общалъ Фенуикъ. Въ своемъ письм Сэмъ поставлялъ также на видъ, что хорошо было бы викарію поторопиться появленіемъ въ гостинниц Три честные человка, такъ какъ иначе тамъ могъ бы нарости счетъ, заплатить который не будутъ въ состояніи ни онъ, ни Кэрри. Это посланіе бднаго Сэма было безцеремонно, и кто не зналъ, въ какомъ онъ положеніи, назвалъ бы его дерзкимъ. Онъ писалъ такъ, какъ будто поздка викарія въ Салисбюри была вещью самою естественною, и просилъ пріюта для сестры безъ малйшаго намека на ея будущій образъ жизни и способъ заработывать себ хлбъ, точно было непремннымъ долгомъ викарія обезпечить ея существованіе. Наконецъ предостереженіе относительно счета скоре казалось угрозою, чмъ что-либо иное. ‘Если вы ее не возьмете скорехонько изъ гостинницы Три честные человка, тамъ настряпаютъ счетъ, который придется уплатить вамъ’. Это былъ настоящій смыслъ предостереженія, такъ его и понялъ Фенуикъ.

При всей своей неосторожности, Фенуикъ не былъ несправедливъ, не былъ и глупъ. Онъ сказалъ Сэму Брэтль, что доставитъ пріютъ для Кэрри, если онъ выищетъ сестру и уговоритъ ее принять это предложеніе. Сэмъ принялся за дло, и вотъ онъ исполнилъ то, за что взялся. Исполнивъ же, онъ имлъ право требовать отъ викарія общаннаго имъ содйствія. И наконецъ, разв не понималось само собою, что Кэрри, когда ее отыщутъ, не можетъ имть средствъ къ жизни? Разв можно было предполагать, чтобы двушка въ ея положеніи имла деньги? Разв мистеръ Фенуикъ не зналъ о ея бдности, когда давалъ четыре фунта Фэнни Брэтль для отправленія къ Сэму въ Лондонъ? Фенуикъ былъ и разуменъ, и справедливъ относительно всего этого, и хотя онъ сознавалъ, что находится въ затрудненіи, но не думалъ ни одной минуты отказываться отъ своего слова или уклониться отъ исполненія общаннаго. Онъ долженъ найти пріютъ для бдной Кэрри и уплатить какой-бы то ни было счетъ гостинницы Три честные человка, который могъ тамъ оказаться за нею.

Конечно, онъ сообщилъ о своемъ затрудненіи жен, конечно также, она его побранила за данное общаніе.

— Но, милый Фрэнкъ, если для нея, то и для всхъ другихъ, а какъ же это можно?

— Для нея, а не для другихъ, потому что она дочь стараго друга и сосда, къ тому же моего прихода.

Этотъ вопросъ разршить было легко.

— Но какъ это возможно, Фрэнкъ? Конечно, слдовало бы сдлать все, чтобы ее спасти. Это слдовало бы длать для всхъ, да только невозможно, вотъ что я хочу сказать.

— Если можно сдлать для одной, разв это не много?

— Но длать-то что? Кто ее возьметъ? Пойдетъ ли она въ исправительный домъ?

— Не думаю.

— Ихъ такъ много тамъ, и я не знаю, обращаютъ ли ихъ иначе, какъ въ масс. Гд ты найдешь для нея убжище?

— У нея есть замужняя сестра, Джэнетъ.

— Которая съ ней не захочетъ говорить, не пуститъ ее на порогъ своего дома. Вдь ты знаешь, Фрэнкъ, какъ неумолимы женщины этого класса къ вин бдной Кэрри Брэтль.

— Желалъ бы я знать, читаютъ ли он молитвы, замтилъ Фенуикъ.

— Конечно, читаютъ. Мистриссъ Гэй женщина набожная, безъ сомннія. Но имъ позволено не прощать этого грха.

— Какимъ закономъ это позволено?

— Закономъ обычая. Говори что хочешь, а ты побороть его не въ силахъ, Фрэнкъ. Во всякомъ случа, не знать о немъ ты не можешь, пока успешь побороть. Онъ и полезенъ. Многихъ онъ сохранилъ отъ гибели.

— Такъ ты полагаешь, что ничего сдлать нельзя для несчастнаго созданія, которое пало такъ жалко изъ-за небольшого грха?

— Я этого не говорю. Но когда ты общалъ ей пріютъ, гд ты надялся его найти? Одно приличное для нея убжище у матери, и ты знаешь, что отецъ никогда не пуститъ ее въ домъ.

Фенуикъ не сказалъ ничего боле на этотъ разъ, еще не уяснивъ себ, что ему лучше сдлать, но въум его смутно представлялся планъ, которымъ онъ думалъ открыть для Кэрри Брэтль сердце ея отца. Онъ ввелъ бы ее въ домъ мельника и посадилъ въ комнату, гд жило семейство, а потомъ привелъ бы старика отъ его работы. Очень могло быть, что Джэкобъ Брэтль излилъ бы свой гнвъ на человка, осмлившагося такимъ образомъ вмшаться въ его семейныя дла, но онъ, конечно, не позволилъ бы себ наложить руки на бдную двушку. Фенуикъ зналъ его слишкомъ хорошо, чтобы въ этомъ сомнваться.

Однако что-нибудь сдлать слдовало, и не медля, прежде чмъ онъ успетъ обдумать и исполнить мысль, зародившуюся въ его ум. Кэрри теперь жила въ гостинниц Три честные человка — но сколько могъ судить викарій, съ нею былъ и братъ — пользуясь кредитомъ въ силу его имени. Ясно, что слдуетъ сдлать что-нибудь. Онъ обратился къ жен и жена его не знала какъ ему помочь. Онъ указалъ на жену желзнаго торговца въ Уарминстер какъ на естественную покровительницу бдной двушки, и мистриссъ Фенуикъ тотчасъ ему доказала, что это планъ неосуществимый. Дйствительно, какъ было возможно запрятать и скрыть изъ вида существо, подобное Кэрри Брэтль, въ открытой для всхъ желзной лавк провинціальнаго города? Самое приличное для нея убжище было бы въ деревн, на какой-нибудь ферм, при этой мысли онъ ршилъ обратиться къ старшему брату Кэрри.

Джорджъ Брэтль былъ зажиточный фермеръ въ окрестностяхъ Фордингбриджа, миляхъ въ десяти или двнадцати по ту сторону Салисбюри. Викарій зналъ его мало, а жену его вовсе не зналъ. Ему только извстно и было, что Брэтль женился лтъ пятнадцать назадъ и что у него есть дти, послднее внушало ему опасеніе, что мистриссъ Брэтль не согласится принять предлагаемую жилицу. Тмъ не мене онъ попробуетъ. Повидавшись съ Кэрри въ гостинниц Три честные человка, онъ подетъ въ Стартёпъ, какъ звали ферму Брэтля, и приложитъ все свое краснорчіе.

Рано утромъ на слдующій день онъ выхалъ на встрчу ранняго позда и въ десять часовъ находился въ Салисбюри. Онъ спросилъ дорогу къ гостинниц Три честные человка и нашелъ ее не безъ труда. Это была небольшая таверна въ переулк на рубеж города, которая, на сколько судить можно было но наружности, ему показалась мстомъ самымъ неприличнымъ, куда онъ входилъ когда-либо. Предъ нимъ былъ каменный домъ въ два этажа съ открытою дверью по середин и красною занавскою въ окн съ лвой стороны. Три человка въ матроской одежд стояли прислонившись къ притолок. Ничего не придаетъ видъ боле сомнительный подобнымъ заведеніямъ, какъ красная занавска въ окн, а между тмъ нтъ цвта боле любимаго для занавсокъ въ питейныхъ домахъ. Быть можетъ, одно поясняется другимъ. Питейный домъ съ занавскою голубою или коричневою не имлъ бы ничего привлекательнаго для матроса, который хочетъ напиться безъ всякаго стсненія. Не взирая однако на красную занавску, Фенуикъ вошелъ и спросилъ у некрасивой женщины, стоявшей за прилавкомъ, не живетъ ли тутъ съ сестрою нкто Сэмъ Брэтль.

Тогда на несчастнаго викарія полились потоки брани пьяной женщины. Хозяйка гостинницы Три честные человка не только была пьяна, но еще очень сердита. Сэмъ Брэтль и его сестра у нея жили, но были прогнаны со двора. Очевидно, тамъ произошелъ гвалтъ и про Кэрри Брэтль было упомянуто съ самыми жестокими словами укора, какія можетъ одна женщина произносить о другой. Хозяйка таверны была замужемъ и, въ этомъ отношеніи, женщина порядочная, тогда какъ Кэрри Брэтль замужемъ не была и, конечно, не могла назваться порядочною. Нчто о ея прошломъ сдлалось извстно. Ее называли именами, которыя опровергнуть она не могла и справедливость которыхъ даже братъ ея не могъ опровергнуть въ ея защиту, и тогда ее вытурили на улицу. Вотъ что Фенуикъ узналъ отъ пьяной хозяйки и боле ничего допытаться не могъ. Когда онъ спросилъ настоящій адресъ Кэрри, хозяйка стала надъ нимъ издваться и обвинила его въ низкихъ побужденіяхъ, если онъ отыскиваетъ подобную тварь. Она стояла подбоченясь въ проход и грозила поднять на него всхъ сосдей. Она была пьяна и неопрятна, представляла зрлище самое гнусное, какое видть было можно, каждое ея слово перемежалось ругательствомъ и не было выраженія, употребляемаго самыми низкими людьми въ т минуты, когда они падаютъ всего ниже, которое для нея было бы слишкомъ сильно или слишкомъ грязно, а все же въ ея словахъ и во всемъ ея обращеніи проглядывало негодованіе оскорбленной добродтели за то, что незнакомецъ пришелъ справляться въ ея дом о двушк, совращенной съ пути истины. Нашъ викарій мало заботился о сосдяхъ, да и къ пьяной хозяйк оставался вполн равнодушенъ, кром того, что она ему очень была противна, но онъ вовсе равнодушенъ не былъ къ открытію, что не могъ найти слда той, которую отыскивалъ. Женщина не хотла ему сказать даже того, когда Кэрри оставила ея домъ, или помочь ему сколько-нибудь въ его поискахъ. Сначала онъ старался смягчить мегеру предложеніемъ заплатить какой бы ни было счетъ, который могъ быть оставленъ неуплаченнымъ, но даже этимъ онъ не могъ побудить ее къ содйствію. Она продолжала осыпать его бранью и ему приходилось отъ нея уйти — что онъ и сдлалъ наконецъ съ нкоторою поспшностью, дабы избгнуть кружки, которою она вооружилась, чтобы пустить ему вслдъ за крайне нескромное съ ея стороны сравненіе между нею и бдною Кэрри Брэтль.

Что ему теперь длать? Единственный способъ найти Кэрри — это справиться въ полицейской контор. Онъ возвращался по переулку къ улиц, которая вела въ городъ, когда къ нему подошелъ ребенокъ.

— Вы пасторъ? спросило дитя.

Фенуикъ сознался, что онъ пасторъ.

— Пасторъ изъ Бёльгэмптона? сказалъ ребенокъ вопросительно.

Фенуикъ опять отвтилъ утвердительно.

— Такъ вамъ надо идти со мною.

Посл чего Фенуикъ послдовалъ за ребенкомъ и былъ введенъ въ жалкій крошечный дворъ, гд кишло грязными дтьми.

— Она здсь у мистриссъ Стигзъ, сказало дитя.

Викарій понялъ, что его поджидали и привели къ мсту убжища той, которую онъ искалъ.

Глава XL.
ДОМЪ ТРОТТЕРА.

Викарій нашелъ Кэрри Брэтль въ задней комнат квартиры мистриссъ Стигзъ въ верхнемъ этаж. Онъ узналъ, что со вчерашняго вечера, какъ она была тутъ — только наканун вечеромъ ее прогнали изъ гостинницы Три честные человка — одинъ изъ мальчиковъ мистриссъ Стигзъ стоялъ насторож въ переулк.

— Я полагала, что вы ко мн будете, сэръ, сказала Кэрри Брэтль.

— Какъ же не быть? Разв я не далъ слово? А гд братъ?

Сэмъ ушелъ, какъ скоро ее помстилъ у мистриссъ Стигзъ, а куда, этого не могла сказать Кэрри. Онъ ее привезъ въ Салисбюри и пробылъ съ нею два дня въ гостинниц Три честные человка, въ это время они истратили послдокъ четырехъ фунтовъ. Тутъ поднялся гвалтъ. Нкоторые изъ постителей таверны узнали бдную Кэрри или слышали о ея исторіи, и сказаны были нехорошія слова. Завязалась драка, Сэмъ поколотилъ нсколькихъ человкъ — пожалуй человкъ шесть, если Кэрри говорила правду. Она бжала изъ дома въ горькихъ слезахъ и спустя немного къ ней вышелъ Сэмъ въ крови, съ разсченною губою и подбитымъ глазомъ. Онъ повидимому зналъ немного женщину, жившую въ дом Троттера — ее самое или ея мужа — и тамъ нашелъ пріютъ для сестры, объяснивъ, что за нею придетъ пасторъ, заплатитъ за ея скромныя потребности и потомъ уведетъ ей съ собою. Кэрри предполагала, что братъ ея вернулся въ Лондонъ, онъ такъ былъ избитъ и изуродованъ въ драк, что ршилъ не показываться мистеру Фенуикъ. Таковъ былъ разсказъ Кэрри и Фенуикъ ни на минуту не усомнился въ его правдивости.

— А теперь, Кэрри, что вы намрены длать? спросилъ онъ.

Она подняла на него глаза, но не совсмъ, какъ бы опасаясь поднять ихъ такъ высоко — и молчала. Склонившись къ ней, онъ смотрлъ на нее пристально и думалъ, что ничего не видалъ жалче. А между тмъ она была прехорошенькая, лучше быть можетъ, чмъ въ то время, когда съ роскошными свтлыми кудрями и румяными щеками приходила въ церковь занимать свое мсто въ хор пвчихъ. Теперь она была блдна и цвтъ кожи ея погрублъ — отъ румянъ и блилъ, отъ безсонныхъ ночей и дурной жизни — но ребенокъ превратился въ женщину и черты ея опредлились: он стали еще плнительне и около рта было выраженіе умоляющее, въ которомъ нужды не оказывалось въ ея счастливые дни въ Бёльгэмптон. Онъ спросилъ что намрена она длать. Но разв не была она тутъ по убжденію брата, узнать отъ него, что ей длать? Разв онъ не далъ слово найти ей пріютъ, если она броситъ свой пагубный образъ жизни? Какъ могло быть, чтобъ она имла планъ для будущаго? Она не отвтила на слова, но опять попробовала взглянуть ему въ лицо — и не могла.

И онъ не имлъ никакого опредленнаго плана. Мысль похать въ Стартёпъ, правда, приходила ему въ голову — похать просить для нея подпоры богатаго старшаго брата. Но успхъ былъ такъ сомнителенъ, что онъ не ршался о немъ говорить бдной двушк.

— Трудно сказать, что вамъ длать, сказалъ онъ.

— Очень трудно, сэрь.

Его сердце слишкомъ къ ней было мягко, чтобы онъ имлъ духъ предложить холодный и непривлекательный пріютъ исправительнаго дома. Какъ лицо духовное и какъ человкъ здравомыслящій, онъ зналъ, что помстить ее въ подобное учрежденіе было бы величайшею услугою, какую онъ могъ ей оказать. Но онъ этого сдлать не могъ. Онъ говорила себ для очищенія совсти, что она не приметъ подобнаго убжища ни подъ какимъ видомъ. Ему казалось, что онъ почти общалъ не уговаривать ее поступить въ подобное мсто. Во всякомъ случгг, онъ не это имлъ въ виду, когда давалъ свое опрометчивое общаніе ея брату, и хотя оно было опрометчиво, онъ тмъ не мене долженъ былъ его сдержать. Она очень была хороша и еще кротка, а онъ ее любилъ. Разв слдуетъ ставить ему въ вину, что онъ къ ней былъ сострадателенъ за ея миловидность и за то, что онъ любилъ ее ребенкомъ? Мы сознаться должны, что онъ былъ не правъ. Кривые пути въ этомъ мір, если выпрямлены быть и могутъ, во всякомъ случа должны этому подвергаться съ большою строгостью и справедливостью.

— Не можете ли вы остаться здсь день-другой?

— У меня нтъ денегъ, сэръ.

— Объ этомъ я позабочусь — на нсколько дней, понимаете. Я думалъ създить къ вашему брату Джорджу.

— Къ моему брату Джорджу?

— Почему же нтъ? Разв онъ не былъ всегда къ вамъ добръ?

— Онъ никогда не былъ дуренъ, сэръ, только…

— Только что?

— Я-то была такая дурная, сэръ, что онъ едва ли захочетъ говорить со мною, или знать меня, или сдлать что-либо. У него жена.

— Но женщина не всегда становится жестокосердою, коль скоро она замужемъ. Кто-нибудь сжалится же надъ вами, Кэрри.

Она только покачала головою.

— Я скажу вашему брату, что это его долгъ, и если онъ человкъ честный, боящійся Бога, онъ это сдлаетъ.

— И мн надо туда хать?

— Если онъ васъ возметъ, конечно. Чего вы можете желать лучшаго? Вашъ отецъ ожесточенъ, хотя онъ васъ еще любитъ, онъ не можетъ забыть.

— Какъ можетъ кто-нибудь изъ нихъ забыть?

— Я сейчасъ поду въ Стартёпъ. Обратно я долженъ хать на Салисбюри и сообщу вамъ отвтъ вашего брата.

Она опять покачала головою.

— Попытаться, Кэрри, надо во всякомъ случа. Когда встрчается затрудненіе, его побороть нельзя сидя на мст и проливая слезы. Я попрошу вашего брата, если же онъ откажется, я постараюсь придумать что-нибудь другое. Посл вашегэ отца и вашей матери онъ безспорно первый, къ кому слдуетъ обратиться для оказанія вамъ помощи.

Потомъ онъ ей много говорилъ о ея положеніи, прочелъ ей небольшую проповдь, на которую готовился, и былъ такъ суровъ, какъ это позволяли его натура и расположеніе къ ней, но говоря по истин, выраженія его были довольно мягки. Онъ старался ей уяснить, что ей исхода не было изъ грязи, униженія и глубины омута, въ который она пала, иначе какъ чрезъ наказаніе тяжелой, трудовой жизни, въ которой она должна мириться съ тмъ, что занимаетъ мсто самое низкое. Онъ спросилъ, разв ей не могутъ быть не ненавистны позорь и гнусная нечестивость положенія, въ которомъ она находилась.

— Конечно нтъ, сэръ, отвтила она, все еще не поднимая на него совсмъ глаза.

Что ей было отвчать другое? Онъ желалъ бы вынудить у нея сильное и горячее слово раскаянія, искреннее общаніе жить честно, усердный вызовъ переносить вс тягости, чтобы только спастись отъ повторенія прежнихъ бдствій. Но онъ зналъ, что ему нельзя ждать ни подобныхъ словъ, ни подобной восторженности, ни подобной энергіи. Онъ зналъ также, что не взирая на смиреніе, раскаяніе и горе этой двушки въ настоящую минуту, нравъ ея и чувства не измнились. Помсти онъ ее въ исправительный домъ, она тамъ бы не осталась. Уговорись онъ съ мистриссъ Стигзъ — она въ своемъ род казалась женщиною порядочною и трудолюбивою — относительно стола или помщенія, при обязательномъ для нея занятіи шитьемъ или тому подобнымъ — она бы не вошла въ эту колею. Переходъ отъ жизни, оживленной хотя лихорадочнымъ и мучительнымъ волненіемъ, къ жизни крайне непривлекательнаго честнаго труда, однообразной и безотрадной, едвали можетъ совершиться безъ содйствія стсняющаго присмотра. Еслибъ она могла быть принята въ домъ на мельниц и подвергнуться кроткому вліянію матери при ея надзор, еще возможно было бы надяться на лучшее. А тутъ — да не пойметъ насъ читатель ошибочно — она была такая хорошенькая и могла опять стать такою веселою, онъ же былъ молодъ и ее любилъ, конечно онъ желалъ, по возможности, придать жизни ея пріятность. Ея первое паденіе пробудило въ немъ скоре жалость, чмъ отвращеніе. Онъ также охотно подержалъ бы въ рукахъ ея соблазнителя и не оставилъ ему на тл живого мста, просто избилъ бы его до полусмерти, но это выпало на долю мельника и тотъ исполнилъ свое дло исправно. Оно едвали прилично и было для пастора. Что же касалось самой Кэрри, то думая о ней во время одинокихъ прогулокъ, онъ не разъ строилъ воздушные замки, въ которыхъ ея жизнь вовсе не была жизнью въ вретищ и покрывъ голову пепломъ. Онъ найдетъ для нея любящаго мужа, который зналъ бы, но простилъ ея грхъ, едвали заслуживающій названіе грха, и она превратится въ любящую жену съ любящими дтьми. Быть можетъ, онъ къ этому присовокуплялъ въ своихъ воздушныхъ замкахъ очаровательныя улыбки нжной признательности, которыми будетъ встрченъ самъ, когда поститъ счастливую семью. Но онъ зналъ, что все это одни воздушные замки, и старался ихъ забыть, когда читалъ ей свою проповдь. Тмъ не мене, онъ былъ очень съ нею нженъ и обращался совсмъ не такъ, какъ бы это длалъ съ некрасивою прихожанкою, которая учинила бы воровство.

— А теперь, Кэрри, заключилъ онъ: — я найму въ город кабріолетъ и поду къ вашему брату. Проба — вещь возможная. Мн одно ясно — что лучше для васъ было бы находиться въ своей семь.

— Я также полагаю, сэръ, но не думаю, чтобы кто-нибудь изъ родныхъ согласился меня взять.

— Все же мы попробуемъ. А если васъ примутъ, помните, что вамъ не слдуетъ сть даровой хлбъ. Вы должны быть готовы заработывать его себ трудомъ.

— Я не желаю лниться, сэръ.

Онъ пожалъ ей руку и призвалъ на нее благословеніе Божіе. Предъ уходомъ онъ еще оставилъ ей немного денегъ, чтобы расплатиться на первый случай съ мистриссъ Стигзъ.

— Я право не знаю, сэръ, изъ-за чего вы все это длаете для такой, какъ я, сказала двушка и залилась слезами.

Пасторъ ей не сказалъ, что длалъ это за ея миловидность въ его глазахъ и, быть можетъ, самъ себ не отдавалъ въ этомъ отчета.

Онъ отправился въ гостинницу Уонтлійскій Драгунъ и тамъ досталъ кабріолетъ. Ему пришлось поспорить на постояломъ двор, чтобы ему не давали съ собою кучера, но онъ этого добился наконецъ, такъ какъ питалъ опасеніе, чтобы человкъ, котораго съ нимъ отправятъ, не провдалъ чего-нибудь о цли его поздки. Онъ никогда не бывалъ на Стартёпской ферм, не имлъ почти никакого понятія о томъ, къ кому халъ теперь съ такимъ щекотливымъ порученіемъ, но онъ зналъ, что Джорджъ Брэтль человкъ зажиточный и что въ молодости онъ былъ добрымъ сыномъ. Его послднее свиданіе съ фермеромъ имло отношеніе къ длу о поручительств за Сэма, и въ этомъ случа старшій братъ, при нкоторомъ убжденіи, исполнилъ то, о чемъ его просили. Джорджъ Брэтль жилъ хорошо, взявъ за женою, уроженкою Фордингбриджа, небольшія деньги и самъ получивъ съ мельницы кое-что, когда тамъ еще царствовало благоденствіе. Онъ платилъ ренту акуратно, никому не былъ долженъ и ходилъ въ церковь чрезъ воскресенье, не слдуя дурному примру отца въ дл вры. Онъ былъ скуповатъ, невжественъ и самоувренъ, очень свдущъ насчетъ зернового хлба и того, какъ его молоть, съ нкоторымъ понятіемъ объ овцахъ и ихъ стрижк, умя еще извлекать цнность десяти, одиннадцати шиллинговъ въ недлю изъ силъ работниковъ, но не зная почти ничего боле. Все это было извстно викарію, и несмотря на посщеніе церкви два раза въ мсяцъ, онъ ставилъ сына ниже отца, въ старомъ мельник непреклонная твердость почти доходила до героизма. Съ человкомъ, подобнымъ Джорджу Брэтль, какъ могъ онъ надяться на успхъ, проповдуя доктрину истинно человколюбиваго милосердія? Но чувство долга ему было доступно и, кто знаетъ, не скажется ли въ немъ уваженіе къ родству? Онъ былъ хорошимъ сыномъ и относился съ чмъ-то въ род благоговнія къ гнзду, изъ котораго происходилъ. Задача, предстоящая викарію, ему была не по душ, такъ какъ онъ опасался разочарованія, естественно при неудач, но онъ не былъ таковъ, чтобы уклоняться отъ того, что разъ ршился исполнить, и бодро въхалъ на дворъ фермы, хотя видлъ фермера и жену его, стоящихъ у задняго крыльца ихъ дома.

Глава XLI.
СТАРТЕПСКАЯ ФЕРМА.

Фермеръ Брэтль, полный человкъ, лтъ около тридцати-восьми, однако на видъ десятью годами старше, подошелъ къ викарію и, приподнявъ шляпу, протянулъ ему потомъ руку для привтствія.

— Вотъ удовольствіе-то, мистеръ Фенуикъ, видть васъ въ Стартёп! Это моя жена. Молли, ты не видала еще мистера Фенуикъ изъ Бёльгэмптона. Это нашъ викарій, котораго мать и Фэнни называютъ первйшимъ изъ всхъ пасторовъ въ Уильтшир.

Фенуикъ вышелъ изъ кабріолета и былъ введенъ въ обширную кухню, гд ему оказала радушный пріемъ дородная фермерша. Онъ очень желалъ завести рчь о своемъ дл съ однимъ братомъ Кэрри. Онъ это уже ршилъ, но мистриссъ Брэтль, значеніе которой въ дом по меньшей мр равнялось значенію мужа, не оказывала расположенія дать ему на то случай. Она вполн понимала, что мистеръ Фенуикъ пріхалъ изъ Бёльгэмптона не за тмъ, чтобы пожать руку ея мужу и сказать нсколько учтивостей. У него должно быть дло, и дло относящееся къ семь Брэтлей. Старика Брэтль считали въ стсненныхъ обстоятельствахъ, не посланный ли это занять у нихъ денегъ? Надо сказать, что мистриссъ Джорджъ Брэтль, рожденная Гёггинзъ, очень не желала, чтобы деньги Гёггинзовъ попали въ Бёльгэмптонъ. Итакъ, когда мистеръ Фенуикъ пригласилъ фермера выйти съ нимъ на минуту, мистриссъ Джорджъ Брэтль приняла видъ очень серьезный и отвела мужа въ сторону, чтобы шепнуть ему на ухо предостереженіе.

— Это все о мельниц, Джорджъ, не ршай ничего, не поговоривъ со мною.

Лицо Джорджа приняло выраженіе пасмурное, почти грустное. Между нимъ и дражайшею его половиною говорено было о длахъ на мельниц.

— Я только-что видлся кой съ кмъ въ Салисбури, началъ викарій безъ предисловій, какъ скоро они прошли чрезъ задній дворъ и очутились въ загородк для скирдъ.

— Въ Салисбури, мистеръ Фенуикъ? Разв это кто-нибудь, кого я знаю?

— Кого вы знаете хорошо, мистеръ Брэтль. Я видлъ вашу сестру Кэрри.

Опять на лиц фермера появилось то пасмурное выраженіе, которое походило на грусть, но онъ въ первую минуту не сказалъ ни слова.

— Бдное молодое созданіе! продолжалъ викарій.— Бдная, милая, несчастная двушка!

— Она сама навлекла это на себя и на всхъ насъ, сказалъ фермеръ.

— Конечно, мой другъ. Безумное легкомысліе одной минуты погубило ее и навлекло на всхъ васъ страшное горе. Однако что-нибудь для нея сдлать надо — не правда ли?

Братъ молчалъ.

— Вы поможете, я увренъ, спасти ее отъ позорнаго униженія, до котораго она дойти должна, если никто ей не протянетъ руки помощи?

— Если нужны деньги, чтобы помстить ее въ одинъ изъ тхъ домовъ… началъ фермеръ.

— Не то, не то! перебилъ его Фенуикъ:— по-крайней-мр, не теперь еще.

— Такъ что же нужно?

— Личную поддержку и дружбу человка къ ней расположеннаго. Вы любите вашу сестру, мистеръ Брэтль?

— Право не знаю, люблю ли, мистеръ Фенуикъ.

— Вы прежде ее любили и теперь не можете ее не жалть.

— Она сокрушила всхъ насъ. До нея не было никого между нами, кто бы не заслуживалъ уваженія, а теперь вотъ и Сэмъ. Впрочемъ, мальчикъ никогда не бываетъ такъ дуренъ, какъ двушка.

Слдуетъ пояснить, что въ этомъ своемъ мнніи фермеръ Брэтль имлъ въ виду не столько пороки собственно представителей обоихъ половъ, сколько дйствіе этой порочности на близкихъ.

— И потому двушк надо оказывать боле помощи.

— Деньги я дамъ, мистеръ Фенуикъ, если это только не слишкомъ много.

— Нуженъ пріютъ для нея въ вашемъ дом.

— Здсь… на ферм?

— Здсь на ферм. Вашъ отецъ ее брать не хочетъ.

— Да и я не хочу. Впрочемъ, въ этомъ дл не мн ршать. Спросите жену и вы увидите что она вамъ скажетъ. Къ тому же, мистеръ Фенуикъ, это совсмъ безразсудно.

— Безразсудно помочь сестр?

— Конечно, безразсудно. Хороша сестра! Кто ее просилъ сдлаться… я ужъ не скажу чмъ. Разв не довольно еще надлала она намъ горя и хлопотъ? Взять ее сюда! Да я такъ на нее взбшенъ, что не ручаюсь, какъ бы ее не поколотилъ. Зачмъ не могла она соблюсти себя и не навлекать безчестія на все семейство?

Однако, не взирая на эти сильныя выраженія, Фенуикъ исторгнулъ отъ него строгими словами о долг брата, какъ христіанина, позволеніе предложить это мистриссъ Джорджъ Брэтль. Этимъ позволеніемъ онъ обязывался принять въ домъ сестру, если согласится его жена. Но позволеніе свое фермеръ заключилъ увреніемъ, что не далъ бы его, не будь онъ совершенно убжденъ, что жена и слышать не захочетъ о подобномъ дл. Онъ отозвался о своей жен съ нкоторымъ страхомъ, когда Фенуикъ отъ него уходилъ для своего вторичнаго приступа.

— Она никогда не зналась съ подобными ей, говорилъ фермеръ, покачивая головою: — и я не увренъ, чтобы она чрезчуръ была учтива съ кмъ бы то ни было, кто ей намекнетъ на что-либо въ такомъ род.

Не взирая на предостереженіе, Фенуикъ настоялъ на-своемъ. Когда онъ вернулся въ домъ, мистриссъ Джорджъ Брэтль уже прошла въ свою гостиную и кухня была предоставлена служанк. Пасторъ послдовалъ за хозяйкою и увидалъ, что она во время его отсутствія дала себ трудъ надть для него чистый чепецъ. Онъ прямо приступилъ къ длу.

— Мистриссъ Брэтль, сказалъ онъ:— мы съ вашимъ мужемъ толковали о бдной его сестр Кэрри.

— Чмъ мене говорить о ей подобныхъ, тмъ лучше, я полагаю, отвтила фермерша.

— Я съ вами согласенъ. Когда бы она была помщена у людей надежныхъ и добрыхъ, то конечно чмъ мене о ней говорить, тмъ лучше. Она оставила своей прежній образъ жизни…

— Он никогда не оставляютъ, перебила фермерша.

— Имъ рдко даютъ на то возможность. Бдная Кэрри въ настоящую минуту очень желаетъ быть помщена гд-нибудь вн опасности.

— Если вы спрашиваете меня, мистеръ Фенуикъ, то признаюсь, я предпочла бы о ней не говорить. Она осрамила всхъ насъ, подлая тварь! Если вы желаете знать мое мнніе, мистеръ Фенуикъ, нтъ ничего, что бы для нея было слишкомъ дурно.

Фенуикъ, который, напротивъ того, былъ мннія, что для его бдной кающейся ничего не могло быть достаточно хорошо, начиналъ испытывать раздраженіе противъ этой женщины. Конечно, онъ въ ум своемъ длалъ сравненія свойствественныя всмъ намъ въ подобныхъ случаяхъ. Въ чемъ заключалась великая добродтель этой толстой, сытой, эгоистичной и невжественной женщины, чтобы она такъ поднимала носъ надъ несчастною сестрою? Разв не представлялось тутъ повтореніе возмутительнаго случая, когда фарисей благодарилъ Господа за то, что онъ не таковъ, какъ мытарь, а между тмъ мытарь былъ на пути спасенія?

— Вы же врно пожелали бы ее спасти, еслибъ это оказалось возможно, сказалъ викаріи.

— Насчетъ спасенія я не знаю, но если ей подобныя должны быть наравн съ тми, которыя всегда вели себя скромно, я право не знаю посл того, кто бы не могъ быть спасенъ.

— Вы никогда не читали про Марію Магдалину, мистриссъ Брэтль?

— Читала, мистеръ Фенуикъ. У нея, быть можетъ, не было ни отца, ни братьевъ, ни сестеръ, ни невстокъ, которыхъ бы сокрушила ея гнусность, падая на нихъ. Быть можетъ, у нея и крыши не было надъ головою предъ тмъ, какъ она начала эту жизнь. Про это я ничего не знаю.

— Такъ всеблагое милосердіе Спасителя не было бы достаточно велико для подобнаго грха?

Викарій произнесъ это съ намренною ироніею, но его иронія для мистриссъ Брэтль пропала даромъ.

— Т времена и теперь — это не одно и то же, мистеръ Фенуикъ. Теперь и Спасителя нтъ между нами, чтобы сказать, кто можетъ быть Маріею Магдалиною, кто нтъ. Что касается Кэрри Брэтль, то какъ она постлала себ, такъ и лежи. Мы въ это не вмшиваемся.

Тмъ не мене Фенуикъ ршилъ, что сдлаетъ свое предложеніе. Было очевидно, что онъ Кэрри этимъ пользы не принесетъ, но ему казалось наслажденіемъ дать почувствовать этой праведниц въ собственныхъ глазахъ ея долгъ, какъ понималъ его онъ.

— Моя мысль вотъ какая — что вамъ бы слдовало ее взять сюда и стараться оградить отъ возврата къ гибельному образу жизни.

— Взять ее сюда? вскричала фермерша.

— Да, сюда. Кто ей ближе, какъ братъ?

— Этого не будетъ съ моего вдома, мистеръ Фенуикъ, и если вы про это говорили мужу, то пріхали не за дломъ, доложу я вамъ. Каждый знаетъ про себя, какъ ему устроиваться насчетъ подобныхъ вещей въ своемъ дом, мистеръ Фенуикъ. Посторонніе обыкновенно о подобныхъ вещахъ не упоминаютъ, мистеръ Фенуикъ. Вы, можетъ быть, не знаете, мистеръ Фенуикъ, что у насъ самихъ есть двочки на возраст. Взять ее сюда въ Стартёпъ! Я могу себ представить!

— Но, мистриссъ Брэтль…

— Отстаньте съ вашими мистриссъ Брэтль, мистеръ Фенуикъ, я подобнаго обращенія съ собою не потерплю. Да еще доложу вамъ, что не совсмъ-то прилично для васъ, какъ пастора и молодого человка вдобавокъ, прізжать въ домъ порядочный говорить о такой, какъ она.

— Что-жъ вы хотите, чтобы она умерла съ голода во рву?

— Тутъ рчи нтъ объ умираніи съ голоду. Такія какъ она съ голоду не мрутъ. Пока он могутъ вести эту жизнь, он дятъ и пьютъ всласть, даже слишкомъ. Для нихъ есть тюрьмы, пусть идутъ туда, если каются. Но он никогда этого не сдлаютъ, пока кто-нибудь на нихъ еще обращаетъ вниманіе, а когда все кончено, он становятся воровками и таскаютъ изъ кармановъ.

— И вы ничего не сдлаете, чтобы спасти сестру вашего мужа отъ подобной участи?

— Очень ей нужно быть сестрою честнаго человка! Подумайте о томъ, что она сдлала моимъ дтямъ, которымъ иначе не за кого было бы краснть. Никогда еще кто-нибудь изъ Гёггинзовъ не былъ дурного поведенія — то-есть изъ женщинъ, прибавила мистриссъ Джорджъ Брэтль, вспомнивъ подвиги нкоего дяди-пьяницы, который попалъ въ большіе тиски по длу о лошадиномъ мяс.— А теперь, мистеръ Фенуикъ, позвольте мн васъ просить не говорить боле ни слова о ней. О подобныхъ тваряхъ я знать не хочу. Я въ жизнь съ ними не говаривала и, конечно, не начну подъ собственною крышею. Всякій знаетъ, что прилично длать, безъ того, чтобы это ему предписывалъ пасторъ. Прошу извиненія, если осмлилась вамъ это сказать. Мое почтеніе, мистеръ Фенуикъ.

Фермеръ стоялъ на двор возл своего кабріолета.

— Она не согласилась съ вами, мистеръ Фенуикъ?

— Не совсмъ, мистеръ Брэтль.

— Я зналъ, что она не согласится. Говоря по правд, мистеръ Фенуикъ, съ двушками, которыя сбиваются такимъ образомъ съ пути, бываетъ какъ съ больными животными: на нихъ тотчасъ нападаютъ вс здоровыя. Это и хорошо. Он знаютъ заране и это удерживаетъ ихъ на прямомъ пути.

— Не удержало однако бдной Кэрри.

— И она должна за то страдать, какъ должны вс мы. Однако, мистеръ Фенуикъ, на сколько могутъ принести пользу фунтовъ десять, пятнадцать…

Въ своемъ негодованіи, викарій отвергнулъ предложеніе денегъ и прохалъ обратный путь въ Салисбури съ сердцемъ, преисполненнымъ горя отъ жестокосердія свта. Женщина говорила ему только то, что сказалъ ей свтъ — свтъ гораздо лучше знающій какъ поступать съ заблудшею гршницею, чмъ Спаситель, когда Онъ былъ на земл.

Съ грустною этою встью явился онъ къ мистриссъ Стигзъ и уговорился съ нею относительно помщенія и стола Кэрри, по-крайней-мр, недли на дв. Онъ много прочелъ наставленій молодой двушк объ употребленіи ея времени. Онъ пришлетъ ей книги, а между тмъ она должна прилежно шить для семейства Стигзъ. Кром того, онъ просилъ ее ежедневно посщать богослуженіе въ собор. При этомъ онъ не столько имлъ въ виду необходимость для нея присутствовать при общественномъ богослуженіи, сколько то, что это наполнитъ полезно часть ея дня. Прощаясь съ нимъ, Кэрри говорила очень немного. Да, она остается у мистриссъ Стигзъ — вотъ все, что она сказала.

Глава XLII.
МИСТЕРЪ КУИКЕНГЭМЪ.

Въ четвергъ на страстной недл, что пришлось 6 апрля, мистеръ и мистриссъ Куикенгэмъ пріхали въ Бёльгэмптонскій пасторатъ. Стряпчій вознамрился имть продолжительный отдыхъ — цлыхъ четыре дня — и воротиться въ Лондонъ въ слдующій вторникъ, а мистриссъ Куикенгэмъ намревалась провести очень счастливое время съ сестрою.

— Такъ пріятно вытащить его изъ города, хоть только на два дня! сказала мистриссъ Куикенгэмъ: — и мн кажется, на этотъ разъ онъ бжалъ, не забравъ съ собою никакихъ бумагъ.

Мистриссъ Фенуикъ, какъ бы извиняясь, объяснила сестр, что она особенно желаетъ узнать мнніе своего зятя объ одномъ юридическомъ вопрос.

— Это будетъ для него праздничной работой, сказала заботливая жена адвоката: — онъ очень это любитъ, ему вредно читать эти противныя бумаги при газовомъ свт. Я не тревожилась бы, какъ много ни говорилъ бы онъ, и даже писалъ, еслибы не это утомительное чтеніе. Разумется, у него есть теперь помощники, но я не нахожу, чтобы это составляло большую разницу. Онъ каждую ночь читаетъ страницу за страницей, и хотя постоянно говоритъ, что сейчасъ придетъ, онъ никогда не ложится въ постель прежде двухъ или трехъ часовъ.

Мистриссъ Куикенгэмъ была четырьмя годами старе сестры, а Куикенгэмъ двнадцатью годами старе своей жены. Слдовательно, адвокатъ былъ значительно старше пастора. Посл обычныхъ лтъ трудной и почти вовсе не прибыльной борьбы, онъ достигъ положенія, въ которомъ доходъ его былъ очень великъ, а труды нескончаемы. Съ того времени, какъ онъ началъ имть предъ глазами нкоторое понятіе о своей будущей карьер, онъ постоянно трудился для извстной цли, трудился успшно, а между тмъ все не приближался къ желаемому предмету. По выход изъ школы онъ желалъ стипендіи университетской, потомъ, по достиженіи этого, это былъ только шагъ къ его жизни въ Лондон. Его первое дло, какъ онъ ни желалъ его, не внушило ему искренняго удовольствія. Какъ только онъ получилъ его, это сдлалось концомъ лстницы, уже исчезнувшей изъ глазъ. Такъ было всю его жизнь, когда онъ поднимался вверхъ, занимаясь длами, взявъ жену, сдлавшись отцомъ многихъ дтей. Всегда предъ нимъ было что-то, чтобъ сдлать его счастливымъ, когда онъ этого достигнетъ. Шлафрокъ онъ носилъ шелковый, доходъ имлъ даже больше чмъ желалъ, но ему хотлось засдать въ суд и. по-крайней мр, вечера проводить для собственнаго удовольствія. Онъ теперь твердо врилъ, что это было предметомъ его постояннаго честолюбія, хотя еслибы онъ могъ вспомнить мысли, занимавшія его въ молодости, онъ нашелъ бы, что въ раннее время его судебныхъ занятій молчаливая, тяжелая, мрачная торжественность судьи казалась ему ничмъ въ сравненіи съ блестящей смлостью успшнаго адвоката. Онъ испробовалъ одно и, вроятно, могъ скоро испробовать другое. А когда наступитъ это время, и Куикенгэмъ будетъ занимать почетное мсто въ новомъ суд, проводя длинные, длинные часы въ скучномъ занятіи добросовстнаго, тягостнаго слушанія, тогда онъ будетъ ожидать счастливой свободы отставки, когда вс его часы будутъ принадлежать ему. А потомъ, когда настанутъ свободные часы, а съ ними недуги, принесенные годами и трудами, мысли его обратятся къ тому вчному покою, въ которомъ плата, жалованье, почести, достоинства, жена и дти со всми радостями успха сольются для него въ одну полную амальгаму, которую онъ назоветъ небомъ. Пока онъ пріхалъ въ Бёльгэмптонъ повеселиться четыре дня — если онъ могъ быть веселъ безъ своихъ дловыхъ бумагъ.

Куикенгэмъ былъ высокій, худощавый мужчина, съ пылкими срыми глазами и съ длиннымъ носомъ. Враги его въ суд имли привычку говорить, что жена его вшала ему на носъ чайникъ, для того, чтобы безполезный жаръ, выходившій изъ его рта, не пропалъ напрасно. Волосы его уже начинали сдть, а относительно бакенбардовъ его тяжелая, нетерпливая рука почти срзала совсмъ единственное украшеніе на его лиц. Это былъ человкъ не позволявшій себ тратить время ни на что, кром своего дла, обдалъ онъ такъ, какъ будто сберечь нсколько минутъ было дломъ жизненной важности, одвался и раздвался съ быстротою желзной дороги, даже ходилъ быстрыми, горячими шагами, какъ будто цлый свтъ около него шелъ слишкомъ медленно. Онъ былъ близорукъ и натыкался на все въ своей безполезной торопливости, сдирая кожу съ колней, разбивая множество вещей, но не заботясь о своихъ страданіяхъ, тлесныхъ и денежныхъ, такъ что жена не напоминала ему объ его неловкости. Онъ былъ неопрятенъ, проливалъ супъ на жилетъ, обливался чаемъ, пальцы его всегда были запачканы чернилами и имлъ прискорбную привычку класть куда не слдуетъ бумаги самыя нужныя для него. Онъ кричалъ на слугъ, чтобы они отыскали ему его вещь, а потомъ бранилъ ихъ, зачмъ они ищутъ. Но оставшись одинъ, онъ всегда бранилъ себя за свои проступки. Это былъ добросовстный, трудолюбивый дружелюбный человкъ, но съ нимъ трудно было имть дло, онъ былъ запальчиваго характера, часто терялъ терпніе при вид того, что ошибочно считалъ глупостью, никогда не сознавался себ, что онъ не правъ, всегда стремился къ истин, но часто не видлъ ее, тревожился изъ-за бездлицы и мало думалъ объ успх, когда достигалъ его. Таковъ былъ Куикенгэмъ, этого человка вс его враги и многіе друзья нсколько боялись. Мистриссъ Фенуикъ увряла себя, что очень его боится, а нашъ викарій, хотя не сознавался въ этомъ, всегда нсколько остерегался, когда у него бывалъ этотъ знаменитый адвокатъ.

Какимъ образомъ случилось, что Чэмберлэнъ не былъ приглашенъ участвовать въ соборной служб на страстной недл, объяснить здсь нельзя, но это фактъ, что когда Куикенгэмъ пріхалъ въ Бёльгэмптонъ, Чэмберлэнъ находился въ Бирючинахъ. Онъ пріхалъ въ начал недли, какъ предполагалъ Фенуикъ, съ надеждой уговорить своего племянника нсколько образумиться относительно Мэри Лаутеръ, но, по нехристіанскимъ воззрніямъ мистриссъ Фенуикъ, съ цлью избавиться отъ продолжительной церковной службы на Святой недл, и долженъ былъ воротиться въ Салисбури въ субботу. Поэтому его пригласили обдать съ Куикенгэмомъ въ четвергъ. Въ своемъ город и между своими сосдями онъ счелъ бы неприличнымъ обдать въ гостяхъ на страстной недл, но, какъ онъ объяснилъ Фенуику, въ деревенскомъ приход это было совсмъ другое.

Куикенгэмъ пріхалъ за два часа до обда и его сейчасъ повели смотрть на противное зданіе, между тмъ какъ мистриссъ Фенуикъ, никогда не ходившая смотрть на него, описывала вс его ужасы своей сестр въ неприступныхъ предлахъ своей гостиной.

— Это прежде было общею землею? спросилъ Куикенгэмъ.

— Я право не знаю, что такое общая земля, отвчалъ викарій.— Здсь обыкновенно играли дти, а когда выростала трава, то сосднія коровы съдали ее.

— Никогда не было объявлено, что эта земля отдается въ наймы для строенія?

— О, нтъ! Лордъ Траубриджъ никогда не длалъ ничего подобнаго.

— Конечно, сказалъ адвокатъ:— конечно.

Онъ обошелъ кругомъ этого мста, какъ будто такимъ образомъ могъ что-нибудь узнать. Потомъ поднялъ глаза на строеніе, засунувъ руки въ карманы и повернувъ голову на бокъ.

— Была сдлана дарственная запись или что-нибудь въ этомъ род?

Викарій объявилъ, что онъ совсмъ ме знаетъ, что было сдлано между управляющимъ маркиза и тми, кому поручено было строеніе капеллы.

— Должно быть ничего, сказалъ Куикенгэмъ:— они такъ торопились наказать васъ, что обошлись словеснымъ позволеніемъ. Какъ велика эта земля?

— Говорятъ, сорокъ-дв десятины.

— Вы вымривали когда-нибудь?

— Никогда. Для меня не составитъ никакой разницы сорокъ-дв или сорокъ-три десятины.

— А! можетъ быть, сказалъ адвокатъ: — давно мн не приходилось смотрть на такой отвратительный предметъ, но не слдуетъ называть это непріятностью.

— Разумется. Джэнетъ очень горячится, а я ршился проглотить. Какой вредъ можетъ это сдлать мн?

— Это оскорбленіе — больше ничего.

— Но если я могу показать, что не принимаю это за оскорбленіе, тогда оскорбленіе не будетъ значить ничего. Разумется, народъ знаетъ, что ихъ помщикъ хочетъ мн досадить.

— Именно.

— И одно время они будутъ мн досаждать, потому что досаждаетъ онъ. Разумемся, это непріятно. Это подавляетъ вліяніе и въ нкоторой степени распространяетъ расколъ, вредный для церкви. Мужчины и женщины будутъ ходить сюда только потому, что лордъ Траубриджъ покровительствуетъ этому зданію. Я знаю все это и это раздражаетъ меня, а все-таки будетъ лучше проглотить.

— Кто самый старый человкъ въ этомъ приход? спросилъ Куикенгэмъ:— самый старый, но еще въ полномъ ум?

Пасторъ подумалъ, а потомъ сказалъ, что по его мннію Брэтль, мельникъ, самый старый и способный помнить и пересказывать, что помнитъ онъ.

— А сколько ему лтъ?

Фенуикъ сказалъ, что мельнику должно быть между шестидесятью и семидесятью, и что онъ жилъ въ Бёльгэмптон всю жизнь.

— Ходитъ онъ въ церковь? спросилъ стряпчій.

На это викарій принужденъ былъ отвтить, что къ его величайшему сожалнію старикъ Брэтль никогда не бываетъ въ церкви.

— Такъ я пойду повидаться съ нимъ завтра во время утренней службы, сказалъ адвокатъ.

Викарій приподнялъ брови, но не сказалъ ничего о томъ, что мистеру Куикенгэму самому было бы прилично быть въ церкви въ великую пятницу.

— Можно что-нибудь сдлать, Ричардъ? спросила мистриссъ Фенуикъ своего зятя.

— Да, конечно, что-нибудь сдлать можно.

— Въ-самомъ-дл можно? Я такъ рада. то же можно сдлать?

— Вы можете съ этимъ помириться.

— Вотъ именно чего я ршилась не длать. Это малодушно, я такъ и говорю Фрэнку. Я никогда не захотла.бы сдлать имъ вредъ, пока они обращались съ нами хорошо, но теперь они враги, и я буду смотрть на нихъ какъ на враговъ, я сочла бы себя обезславленной, еслибъ мн пришлось сидть въ присутствіи маркиза Траубриджъ, право такъ.

— Вы легко можете это уладить, оставаясь на ногахъ, когда встртитесь съ нимъ, сказалъ Куикенгэмъ.

Куикенгэмъ любилъ иногда пошутить, но знавшіе его замчали, что онъ шутилъ только тогда, когда хотлъ что-нибудь скрыть. Жена, услыхавшая его остроту, убдилась совершенно, что у него въ голов есть какой-то планъ на счетъ капеллы.

Въ половин седьмого пришли Чэмберлэнъ и его племянникъ. Разговоръ о капелл все продолжался и каноникъ салисбурійскій выказалъ большое краснорчіе и ученость также по этому поводу. Краснорчіе его блистало, когда дамы были еще въ комнат, но ученость его обнаружилась боле, когда он ушли. Онъ ясно выражалъ свое мнніе, что маркизъ имлъ на своей сторон законъ, отдавъ землю для этой цли, даже еслибы можно было показать, что онъ просто владлецъ этого помстья, а не этого мста, въ томъ отношеніи, что можетъ длать съ нимъ что хочетъ. Чэмберлэнъ выразилъ свое мнніе, что хотя самъ онъ можетъ думать иначе, но вс будутъ считать пользой для общины, чтобы капелла была выстроена, и ни въ одномъ суд нельзя будетъ добиться запрещенія противъ этого зданія.

— Но онъ не могъ дать позволенія выстроить его на земл другого человка, сказалъ адвокатъ.

— Здсь не можетъ быть и рчи о земл другого человка, сказалъ каноникъ.

— Я въ этомъ не увренъ, продолжалъ Куикенгэмъ.— Можетъ быть, эта земля не одного человка, но если она принадлежитъ десяти или двадцати, то это одно и тоже.

— Но тогда будетъ процесъ, сказалъ викарій.

— Можетъ быть, дойдетъ до этого, отвтилъ адвокатъ.

— Я увренъ, что вамъ не на что будетъ опереться, сказалъ каноникъ.

— Я вовсе этого не вижу, вмшался Джильморъ.— Если земля принадлежитъ приходу, маркизъ Траубриджъ не можетъ отдать его одной части прихожанъ только оттого, что онъ владлецъ помстья.

— Для такой цли, мн кажется, можетъ, сказалъ Чэмберлэнъ.

— А я знаю наврно, что не можетъ, сказалъ Куикенгэмъ.— Все-таки можетъ быть будетъ трудно доказать, что онъ не иметъ права, а пока капелла стоитъ, какъ совершившійся фактъ. Если земля была куплена, а покупателямъ нуженъ былъ документъ, маркизъ никогда не получилъ бы за нее денегъ.

— Нръ никакого сомннія, что это очень неблагородно, сказалъ лордъ Чэмберлэнъ.

— Въ этомъ, я боюсь, не могу вамъ помочь, сказалъ Куикэнгэмъ:— въ Англіи и законъ опредленъ не очень врно, а благородное обращеніе совсмъ неопредлено.

— Мн не нужно помощи ни отъ кого въ этомъ отношеніи, сказалъ Чэмберлэнъ, которому не очень нравился Куикенгэмъ.

— Наврно не нужно, сказалъ Куикенгэмъ:— а между тмъ этотъ вопросъ можетъ быть спорный. Человкъ можетъ длать что хочетъ съ своей собственностью и нельзя его назвать неблагороднымъ оттого, что онъ отдаетъ ее тому, кто вамъ не нравится.

— Я знаю, что мы вс объ этомъ думаемъ въ Салисбури, сказалъ Чэмберлэнъ.

— Можетъ быть, вы чрезмрно строги въ Салисбури, сказалъ Куикенгэмъ.

Въ пасторат ни о чемъ другомъ не разсуждали и ни о чемъ другомъ не думали. Для открытія новой капеллы было назначено первое іюня, а былъ уже апрль. Фенуикъ былъ такого мннія, что если Пёдльгэмъ начнетъ служить въ этомъ зданіи, то служба должна продолжаться. Пока дло еще не кончено, то это можетъ быть слдовало бы остановить, но остановить нельзя, когда полный приливъ методистскаго краснорчія начнется изливаться съ новой каедры. Тогда это сдлаетъ этотъ домъ Божіимъ — хотя не освщеннымъ — и такимъ онъ долженъ остаться. Теперь ему опротивла эта непріятность и онъ желалъ ее прекратить. Затвать съ маркизомъ процесъ онъ и думать не хотлъ. Приходъ онъ получилъ отъ коллегіи и счелъ нужнымъ дать знать сент-джонскому стипендіату, что длается, но было ясно, что коллегія ни вмшиваться, ни тратитъ денегъ не станетъ въ дл, которое, хотя приходское, не относится къ ихъ собственности въ приход. Не коллегіи дло, хоть она владетъ приходомъ, освдомляться, принадлежитъ ли земля маркизу Траубриджъ или всему приходу, хотя викарій, безъ сомннія, какъ одинъ изъ жителей этого мста, можетъ поднять вопросъ по закону, если найдетъ деньги и поводъ, на который можетъ опереться. Его старый пріятель стипендіатъ отвчалъ ему шутливымъ письмомъ, совтуя вложить побольше огня въ свои проповди и такимъ образомъ уничтожить своего врага.

— Мн такъ опротивла эта капелла, сказалъ викарій своей жен въ эту ночь:— что я желалъ бы, чтобъ о ней никогда не упоминалось въ этомъ дом.

— Теб не можетъ она быть такъ противна, какъ мн, отвтила ему жена.

— Я хочу сказать, что мн противно говорить о ней. Она тутъ, надо же съ этимъ помириться, какъ говоритъ Куикенгэмъ.

— Ты не можешь ожидать сочувствія отъ Ричарда.

— Мн не нужно сочувствіе. Мн нужно просто молчаніе. Еслибъ ты ршилась примириться съ этимъ и переносить — какъ переносила морозъ, когда кусты померзли, или, какъ все непріятное, но неизбжное, непріятное чувство тотчасъ исчезло бы. О неизбжномъ горевать нельзя.

— Но надо удостовриться, что это неизбжно.

— Она стоитъ и мы ничмъ не можемъ этого остановить.

— Шарлотта говоритъ, что у Ричарда непремнно есть что-то въ голов. Хотя онъ не сочувствуетъ, онъ будетъ думать и сражаться.

— И раззоритъ насъ, сказалъ мужъ.— Онъ воображаетъ, что земля эта можетъ быть общая, а не частная собственность.

— Когда такъ, разумется, капелла не иметъ права находиться тутъ.

— Но кто ее перенесетъ? А если я успю это сдлать, что скажутъ обо мн, если я срою мсто божественной службы такимъ образомъ?

— Кто можетъ сказать что-нибудь противъ тебя, Фрэнкъ?

— Дло въ томъ, что мой врагъ здсь маркизъ Траубриджъ, а не капелла или Пёдльгэмъ. Я отдалъ бы это мсто подъ капеллу, еслибъ оно было нужно и еслибъ я имлъ на это власть. Мн досадно, потому что лордъ Траубриджъ знаетъ, что онъ одержалъ надо мною верхъ. Еслибъ я усплъ довести себя до того, чтобы чувствовать — и тебя также — что это не хорошо и не дурно, то я не досадовалъ бы боле. Лордъ Траубриджъ не можетъ тронуть меня, а еслибъ и могъ, то я не думаю, чтобы онъ захотлъ.

— Я знаю, что онъ захотлъ бы.

— Нтъ, душа моя. Еслибъ онъ вдругъ получилъ власть выгнать меня изъ прихода, я не думаю, чтобы онъ это сдлалъ — точно также, какъ я не захотлъ бы выгнать его изъ помстья. Люди позволяютъ себ маленькія несправедливости, но они не довольно злы для несправедливостей большихъ. Душа моя, ты сдлаешь мн большое одолженіе — величайшее одолженіе — если бросишь всю наружную и на сколько возможно всю внутреннюю непріязненность къ капелл.

— О, Фрэнкъ!

— Я прошу объ этомъ, какъ о величайшемъ одолженіи — для моего душевнаго спокойствія.

— Разумется, я это сдлаю.

— Вотъ это хорошо, моя дорогая! Теперь это не будетъ больше меня огорчать. Какъ! глупая куча известки и кирпича, назначенная для хорошей цли — и какъ подумаешь, что я сдлался несчастнымъ потому, что эта хорошая цль приводится въ исполненіе возл моихъ воротъ! Будь это даже въ моей столовой, я долженъ былъ бы переносить безъ огорченія.

— Постараюсь забыть, сказала его жена.

На слдующее утро, въ великую пятницу, она пошла въ церковь мимо воротъ, для того, чтобы дать доказательство своего намренія сдержать общаніе, данное мужу. Мужъ шелъ впереди нея, проходя, она оглянулась на сестру, задрожала и вздернула кверху носъ, но это было невольно.

Между тмъ Куикенгэмъ приготовлялся отправиться на мельницу. Подобныя справки боле подходили къ его понятіямъ объ отдых, чмъ просидть два часа у обдни. Въ Свтлое воскресенье онъ сдлаетъ эту жертву — если только головная боль или нетерпящія отлагательства письма изъ Лондона не спасутъ его отъ этой необходимости. Дома Куикенгэмъ ходилъ въ церковь какъ можно рже, только для того, чтобы спасти себя отъ обвиненія въ небреженіи. Можетъ быть, онъ стоялъ наравн съ Джорджемъ Брэтль по своему религіозному усердію.

Куикенгэмъ разспросилъ о дорог и пошелъ по тропинк къ мельниц вдоль рки. Онъ шелъ быстро, вдыхая носомъ воздухъ, какъ будто было очевидной обязанностью теперь, когда онъ находился въ деревн, освжить вполн свои легкія. Онъ не много смотрлъ дорогою на текущую рку, на развертывающіяся почки на деревьяхъ и изгородяхъ. Когда онъ встртилъ крестьянина, онъ разсмотрлъ его и впослдствіи могъ бы описать очень акуратно, какъ онъ былъ одтъ, и улыбнулся, примтивъ молодую чету, которая не нашла необходимымъ увеличить разстояніе между собой по причин его присутствія. Эти вещи онъ видлъ, но ручей, изгородь, чириканье птицъ не значили для него ничего.

Дорогою онъ встртилъ мистриссъ Брэтль, отправлявшуюся въ церковь. Онъ не зналъ мистриссъ Брэтль и не говорилъ съ нею, но вполн былъ увренъ, что она жена мельника. На мосту, раздлявшемъ домъ отъ мельницы, стоялъ съ трубкою во рту и засунувъ руки въ карманы старикъ Брэтль, говорившій въ эту минуту что-то съ своею дочерью Фэнни, которая стояла позади него. Но она ушла, какъ только увидала незнакомца, а мельникъ остался на своемъ мст, ожидая, чтобы къ нему подошли, и подозрительно держа руки въ карманахъ, какъ будто ршился, что его не заставятъ вынуть ихъ для дружескаго привтствія. Адвокатъ назвалъ его по имени, тогда мельникъ дотронулся до своей шляпы и сейчасъ же засунулъ опять руку въ карманъ, какъ только исполнилъ эту церемонію. Куикенгэмъ объяснилъ, что онъ пришелъ изъ пастората, что онъ своякъ Фенуика и адвокатъ — на каждое изъ этихъ заявленій старикъ Брэтль слегка выставлялъ впередъ подбородокъ, какъ способъ принимать эти свднія нсколько лучше, чмъ ршительная невжливость. Въ настоящую минуту Фенуикъ былъ у него въ немилости и онъ не былъ расположенъ открывать свое сердце гостямъ изъ пастората. Куикенгэмъ тотчасъ принялся за дло.

— Вы знаете, капеллу, которая строится напротивъ воротъ пастората, мистеръ Брэтль?

Брэтль отвчалъ, что онъ слышалъ объ этой капелл, но до-сихъ-поръ еще не видалъ.

— Неужели? но вы помните это мсто?

Да — мельникъ помнилъ мсто очень хорошо. Ребенкомъ и взрослымъ онъ зналъ его шестьдесятъ лтъ. Онъ находилъ, очень хорошимъ, что этотъ клочокъ земли наконецъ употребленъ для полезной цли.

— Можетъ быть, вы правы, сказалъ адвокатъ.

— Оно не было полезно — никому — больше сорока лтъ, сказалъ мельникъ.

— А прежде какъ оно употреблялось?

— Пасторъ, тогда бывшій въ Бёльгэмптон, держалъ тамъ овецъ.

— А!— такъ. И кормилъ ихъ на этой земл?

Мельникъ кивнулъ головой.

— Это былъ викарій предъ мистеромъ Фенуикъ? спросилъ адвокатъ.

— Нтъ. То былъ мистеръ Брэндонъ, который совсмъ здсь не жилъ, у него былъ пасторъ жившій въ Глэстон. Онъ занялъ мсто посл пастора Столбонса.

— Такъ это пасторъ Столбопсъ держалъ овецъ?

— Еще былъ мистеръ Трипеуэй, бывшій пасторомъ за тридцать лтъ до Фенуика. Онъ умеръ въ пасторат.

— Онъ овецъ не держалъ?

— Нтъ, я не слыхалъ. У него не было ни дтей, ни жены. Но онъ быль хорошій человкъ, онъ не вмшивался въ чужія дла.

— Но пасторъ Столбонсъ былъ фермеръ?

— Да, да. Въ то время пасторы не считали унизительнымъ заниматься фермерствомъ. Я былъ крохотнымъ мальчишкой, а помню его. Онъ носилъ парикъ и старые черные штиблеты, и зналъ что его, что чужое лучше любого пастора въ Уильдшир. Тогда пасторамъ давалась земля и пасторы ее брали.

— Но эти овцы принадлежали ему?

— А кому же?

— Он были у него за оградой?

— Кажется, ихъ пасъ мальчикъ. Тогда не держали овецъ за оградой, какъ теперь. Въ то время мальчика нанять было дешевле.

— Такъ, и пасторъ другихъ овецъ туда не пускалъ?

— Мистеръ Столбопсъ бралъ все.что могъ забрать, сэръ.

— Такъ. Пасторы, кажется, всегда поступаютъ такъ. Такимъ образомъ слдуютъ они превосходнымъ примрамъ, которые подаютъ имъ епископы. Но, мистеръ Брэтль, эту траву для овецъ разв онъ получалъ какъ церковную землю?

— Не могу сказать, какъ онъ ее получилъ и какъ получилъ мистеръ Фенуикъ луга но другую сторону рки, которые онъ отдаетъ внаймы фермеру Пирсу, но онъ ими владетъ, а фермеръ Пирсъ платитъ ему за нихъ.

— Церковная земля? сказалъ Куикенгэмъ.

— Такъ называютъ, отвтилъ мельникъ.

— И ни одинъ изъ викаріевъ посл старика Столбонса ничего не длалъ съ этой землей?

— Никто. Мистеръ Брэндонъ, какъ я вамъ говорилъ, вовсе сюда не прізжалъ. Кажется, я никогда его не видалъ. Это его посл, сдлали епископомъ гд-то въ Ирландіи. У него былъ дядя лордъ. Потомъ мистеръ Трипэуэй долго здсь былъ.

— Но онъ не обращалъ вниманія на такія вещи?

— Онъ никогда не держалъ овецъ, и коровамъ старыхъ бабъ позволялось ходить по этой земл, и мальчишки тамъ играли въ мельницу, лошади паслись иногда, а теперь мистеръ Пёдльгэмъ взялъ себ для проповдыванія. Можетъ быть, сэръ, стряпчіе еще къ этому придерутся, и мельникъ засмялся надъ своимъ собственнымъ остроуміемъ.

— И получатъ больше, чмъ вс, которые прежде ею владли, сказалъ Куикенгэмъ, которому очень не хотлось бы ввязать своего свояка въ тяжбу, но онъ чувствовалъ, что славный искъ пропадетъ по поводу капеллы Пёдльгэма.

Куикенгэмъ простился съ мельникомъ и думалъ, что есть поводъ начать процесъ. Но онъ былъ человкъ очень точный, и вернувшись въ пасторатъ, не сказалъ ни слова о своемъ разговор съ мельникомъ. Было бы естественно Фенуику спросить о его утреннемъ занятіи, по викарій ршился не безпокоиться боле объ этой непріятности, никому ничего не говорить объ этомъ, даже не позволять воспоминанію о Пёдльгэм и его капелл оставаться въ его мысляхъ, и поэтому молчалъ. Мистриссъ Фенуикъ было очень любопытно узнать, но она дала общаніе своему мужу и постарается сдержать его. Если ея сестра скажетъ что-нибудь безъ ея разспросовъ, то она не будетъ виновата въ этомъ.

Глава XLIII.
ПАСХА ВЪ ТЕРНОВЕРСКОМЪ ЗАМК.

Не только въ Бёльгэмптон дло о методистской капелл требовало и получало вниманіе, въ Терновер также много говорили объ этомъ и маркизъ былъ неспокоенъ. Какъ мы уже сказали, епископъ писалъ къ нему объ этомъ, представляя какой вредъ онъ длаетъ настоящимъ и будущимъ викаріямъ прихода, которому онъ какъ землевладлецъ обязанъ былъ показывать доброжелательное вниманіе. Маркизъ отвчалъ епископу тономъ суровой ршимости. Викарій бэльгэмптонскій поступилъ съ нимъ съ презрніемъ и даже, какъ онъ думалъ, съ непростительной дерзостью, и онъ не пощадитъ викарія. Бёльгэмптонскимъ дессидентамъ слдовало имть капеллу и онъ имлъ право длать что хочетъ съ своею собственностью. Разсуждая такимъ образомъ самъ съ собою, онъ очень твердо написалъ епископу, но мысли его не были тверды, когда онъ это длалъ. Въ сердц онъ тревожился. Онъ былъ человкъ набожный и его терзало угрызеніе, когда онъ вспоминалъ, что онъ идетъ наперекоръ церкви господствующей въ государств и которой онъ былъ такою сильною подпорою. Его главный управляющій тоже колебался и предлагалъ дло это отложить. Его августйшія дочери, хотя научились ненавидть имя Фенуика, все-таки горевали о капелл. Мужчины и женщины говорили о ней и слова простого народа дошли до августйшихъ дочерей дома Стаутъ.

— Папа, сказала лэди Каролина: — не лучше ли, можетъ быть, выстроить бёльгэмптонскую капеллу нсколько подальше отъ пастората?

— Будущій викарій, можетъ быть, будетъ совсмъ другой человкъ, сказала лэди Софія.

— Нтъ, нельзя, сказалъ маркизъ, очень повелительно обращавшійся съ своими дочерьми, хотя держался такого мннія, что вс должны ихъ бояться — кром его самого и ихъ старшаго брата.

Этотъ старшій братъ, лордъ Сент-Джорджъ, считался въ Терновер изъ всхъ лицъ самымъ августйшимъ. Самъ маркизъ боялся сына и чрезвычайно его уважалъ. По мннію маркиза, наслдникъ всхъ достоинствъ дома Стаутъ былъ почти выше владльца ихъ, и это чувство происходило не только отъ сознанія со стороны отца, что сынъ его былъ выше его, умне, опытне въ длахъ свта, но также по той мысли, что тотъ, который будетъ имть вс эти великія вещи чрезъ тридцать, а можетъ быть чрезъ пятьдесятъ лтъ, долженъ быть могущественне того, чье обладаніе ими кончится вроятно чрезъ восемь или десять лтъ. Его наслдникъ былъ для него почти божествомъ. Если что-нибудь въ замк было неудобно, онъ могъ переносить это неудобство и для себя и для дочерей, но Сент-Джорджа никакъ нельзя было безпокоить. Старыхъ экипажныхъ лошадей надо было перемнить, если онъ прізжалъ, рамы отъ новой оранжереи слдовало унести, чтобы онъ не слыхалъ запахъ краски, дичь нельзя было трогать, пока онъ не прідетъ стрлять. А между тмъ самъ лордъ Сент-Джорджъ никогда не важничалъ и въ своихъ личныхъ сношеніяхъ съ окружающими гораздо мене требовалъ, чтобы признавали его величіе, чмъ отецъ.

Теперь на святой недл лордъ Сент-Джорджъ пріхалъ въ замокъ, намреваясь убить дв птицы однимъ камнемъ, отдохнуть отъ парламентскихъ занятій и устроить одно дльце съ отцомъ. Случалось довольно часто, что онъ находилъ необходимымъ сдерживать энергію величія отца. Онъ даже напоминалъ отцу, что въ ныншнее время маркизы не многимъ отличались отъ другихъ людей, кром разв того, что можетъ быть у нихъ было больше денегъ. Маркизъ сердился молча, не смя компрометировать себя споромъ съ сыномъ, и втайн стовалъ объ измнившихся идеяхъ вка. Его политическая теорія состояла въ томъ, что разстояніе слдуетъ поддерживать и что глава знатной фамиліи долженъ быть патріархомъ, имющимъ право на повиновеніе окружающихъ его. Сынъ думалъ, что каждый человкъ иметъ право на столько повиновенія, сколько могутъ купить его деньги и не боле. Это было очень прискорбно маркизу, но все-таки сынъ его былъ человкъ будущаго времени, даже это слдовало перенести.

— Мн непріятна эта исторія о бёльгэмптонской капелл, сказалъ сынъ отцу посл обда.

— Почему же, Сент-Джорджъ? Я думалъ, ты полагаешь, что и диссиденты должны имть капеллу.

— Конечно, если они такіе дураки, что хотятъ строить мсто для молитвы, когда есть уже готовое. Нтъ никакой причины, чтобы имъ не имть капеллы, такъ мы ничмъ не можемъ спасти ихъ отъ раскола.

— Мы не можемъ предупредить расколъ, Сент-Джорджъ.

— Мы не можемъ предупредить, потому что въ религіи, какъ и во всемъ другомъ, люди любятъ сами собой распоряжаться. Этотъ фермеръ или этотъ лавочникъ становится диссидентомъ потому, что онъ можетъ быть важнымъ лицомъ въ управленіи своей капеллой и былъ бы. ничтожнымъ лицомъ въ приходской церкви.

— Это ужасно!

— Не хуже нашихъ прихожанъ, которые остаются съ нами потому, что это кажется приличне. Ни одинъ изъ пятидесяти не вритъ искренно, что эта или та форма поклоненія скоре дастъ ему доступъ въ небо, чмъ другая.

— Я считаю себя однимъ изъ немногихъ, сказалъ маркизъ.

— Безъ сомннія, оно такъ и слдуетъ, милордъ, такъ какъ вамъ даны были вс выгоды воспитанія. Но, воротимся къ бёльгэмптонской капелл — какъ вы думаете, нельзя ли намъ отнести ее подальше отъ пасторскихъ воротъ?

— Она уже выстроена, Сент-Джорджъ.

— Еще не кончена.

— Неужели ты станешь предлагать ее срыть? Пэкеръ былъ здсь вчера и сказалъ, что уже начинаютъ длать крышу.

— Зачмъ они такъ торопятся? Врно изъ злости на викарія.

— Это самый вредный человкъ, Сент-Джорджъ, дерзкій, надменный, совсмъ не похожій на пастора. Говорятъ, онъ даже вольнодумецъ.

— Намъ лучше предоставить это епископу, милордъ.

— Намъ должно быть это чувствительно при нашихъ отношеніяхъ къ приходу, сказалъ маркизъ.

— Но я не думаю, чтобы мы принесли какую-нибудь пользу затявъ приходскую ссору.

— Это было самое лучшее мсто во всемъ Бёльгэмптон, сказалъ маркизъ.— Я наводилъ подробныя справки и въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія. Хотя я не люблю этого Фенуика, но это было сдлано не для того, чтобы ему повредить.

— Это чрезвычайно вредитъ ему, милордъ

— Это только случайность. И я вовсе не увренъ, чтобы это не оказалось ошибкою съ нашей стороны.

— Какъ ошибкою?

— Что мы отдали землю не принадлежащую намъ.

— Кто говоритъ, что она намъ не принадлежитъ? сердито спросилъ маркизъ.

Такой непріязненный, такой несправедливый, такой жестокій намекъ почти преодоллъ чувство благоговнія, которое онъ имлъ къ сыну.

— Это чистый вздоръ, Сент-Джорджъ.

— Вы смотрли документы?

— Документы разумется вс у мистера Бутби. Но Пекэръ знаетъ каждый клочекъ земли, даже если я не знаю.

— Я не дамъ ни гроша за знаніе Пэкера.

— Я не слыхалъ, чтобы они сами поднимали этотъ вопросъ.

— Мн сказали, что они поднимутъ — они говорятъ, что это общая земля, совершенно ясно, что она никогда не отдавалась внаймы, никогда не была огорожена.

— Ты можешь сказать точно также о лужайк, лежащей за воротами парка — тамъ гд стоитъ большой дубъ — но я не думаю, чтобы она принадлежала общин.

— Я этого не говорю и о той земл — но я говорю только, что можетъ быть трудно будетъ доказать, а быть доведенными до необходимости доказывать въ такомъ дл будетъ непріятно.

— Что же по-твоему слдуетъ сдлать?

— Взять быка за рога и перенести капеллу на нашъ счетъ въ какое-нибудь мсто, которое не будетъ мшать никому.

— Мы признаемся, что неправы, Аугустусъ.

— Почему и не признаться? Я не вижу, чтобы было безславно прямо сказать правду. Когда отдавали землю, мы думали, что она наша. Явилось сомнніе, и скоре чмъ сдлать несправедливость, мы даемъ другое мсто и беремъ на себя вс издержки. Мн кажется, это самое лучшее, что слдуетъ длать.

Лордъ Сент-Джорджъ вернулся въ Лондонъ два дня спустя и маркизъ остался съ этой дилеммой въ голов. Лордъ Сент-Джорджъ, хотя часто вмшивался въ дла, относившіяся къ имнію, никогда не предписывалъ и рдко настаивалъ. Онъ сказалъ что думалъ и предоставилъ маркизу дйствовать самому. Но старый лордъ научился чувствовать, что непремнно свалится въ какую-нибудь яму, если не послдуетъ совту сына. Сынъ его всегда оказывался правъ, что очень было непріятно для него. А этотъ вопросъ касался его очень близко. Не только онъ долженъ былъ уступить Фенуику въ глазахъ Пёдльгэма и всего бёльгэмптонскаго народа, но долженъ будетъ сознаться въ своемъ неведніи относительно границъ своей собственности и отказаться отъ клочка земли, который онъ считалъ принадлежащимъ, помстью Стаутъ. А лордъ Траубриджъ боле всего не любилъ передвигать межу. Онъ не жадничалъ земли своего ближняго, но твердо ршилъ, что во время его владыества никто не дотронется до его собственной руты.

Глава XLIV.
ДНРИПЛЬСКІЕ МЭРРЭБЛИ.

— Если я умру, никого не останется кром васъ. Вы должны бы помнить это, Уальтеръ, когда говорите объ отъзд въ Индію.

Это было сказано Уальтеру Мэррэбль въ Дёнрипл его кузеномъ Грегори, единственнымъ сыномъ сэр-Грегори.

— А если я умру въ Индіи, что вроятно и случится, кто будетъ наслдникъ посл меня?

— Титула не получитъ никто.

— А имніе?

— Теперь, если вы и я умремъ прежде вашего отца и дяди Джона, тотъ, кто изъ нихъ переживетъ, будетъ послднимъ наслдникомъ имнія. Если и они умрутъ, а изъ насъ никто не оставитъ завщанія, то имніе перейдетъ къ Мэри Лаутеръ. Но это невроятно. Когда ддъ мой укрпилъ такимъ образомъ имніе во время брака моего отца, у него были живы четверо сыновей.

— Еслибъ мой отецъ распоряжался этимъ, не многимъ удалось бы получить что-нибудь посл него, сказалъ Уальтеръ.

— Если вы женитесь, тогда разумется будетъ новое распоряженіе относительно вашихъ правъ. Отецъ вашъ не могъ бы сдлать вреда, онъ былъ бы только вашимъ наслдникомъ — еслибъ онъ остался наслдникомъ посл всхъ насъ. Дядя Джонъ, вроятно, переживетъ его.

— Дядя Джонъ будетъ жить вчно, какъ мн кажется, сказалъ Уальтеръ Мэррэбль.

Разговоръ этотъ происходилъ между кузенами, когда Уальтеръ пробылъ уже дв или три недли въ Дёнрипл. Онъ пріхалъ съ намреніемъ остаться дня три, а теперь уже принялъ приглашеніе Дёнрипль считать своимъ домомъ, пока останется въ Англіи. Онъ мало зналъ дядю и совсмъ не зналъ кузена до этого посщенія. Онъ вообразилъ, что они недружелюбно расположены къ нему, зная, что они всегда были недружелюбно расположены къ его отцу. Ему разумется было извстно — очень хорошо извстно теперь, когда онъ такъ ужасно пострадалъ отъ безчестнаго поступка отца — что непріязненность изъ Дёнрипля была заслужена. Полковникъ Мэррэбль, какъ младшій братъ, никогда не былъ доволенъ тмъ, что ему удавалось вырвать у главы фамиліи, который въ глазахъ его былъ дойной коровой, у которой никогда не должно было пересыхать молоко. Уальтеръ Мэррэбль сохранялъ враждебное чувство къ дяд и кузену даже посл того какъ онъ принужденъ былъ сознаться, какъ многочисленны и велики были грхи его отца. Онъ думалъ что дёнрипльцы были глупы, предубждены и себялюбивы, и только по настояніямъ дяди-пастора согласился сдлать этотъ визитъ. Онъ похалъ туда и его приняли съ дружелюбнымъ вниманіемъ. Домъ онъ нашелъ довольно пріятнымъ, хотя очень тихимъ. Въ Дёнрипл жила мистриссъ Браунло, вдова, сестра покойной лэди Мэррэбль, съ своею дочерью, Эдисью Браунло. До этого времени Уальтеръ Мэррэбль никогда не слыхалъ о Браунло, такъ мало зналъ онъ о Дёнрипл, а когда онъ пріхалъ туда, то было необходимо объяснить ему, кто эти люди.

Онъ нашелъ своего дядю сэр-Грегори такимъ точно человкомъ, какимъ ожидалъ его найти по наружности и образу жизни. Баронетъ былъ старъ и расположенъ считать себя имющимъ право на вс потачки дряхлости. Онъ вставалъ поздно, длалъ мало движенія, былъ очень разборчивъ на счетъ ды и проводилъ день съ помощью управляющаго, романовъ, а иногда доктора. Спалъ онъ много и никогда не уставалъ говорить о себ. Занятій въ жизни онъ не имлъ никакихъ, но былъ благотворительный, благородный человкъ, имвшій высокія понятія объ обязанности къ другимъ. Сынъ же его чрезвычайно удивилъ Уальтера. Грегори Мэррэбль младшій былъ мужчина лтъ за сорокъ, но на видъ казался шестидесяти. Онъ былъ очень высокъ и худощавъ, съ узкою грудью и съ такими круглыми плечами, что казался горбатъ. Онъ былъ такъ близорукъ, что почти былъ слпъ и совершенно плшивъ. Онъ держалъ голову впередъ, такъ-что казалось, будто онъ сейчасъ упадетъ. Онъ шатался на ногахъ, въ которыхъ, казалось, не могло никогда достать крпости, чтобъ довести его изъ одной комнаты въ другую, онъ не употреблялъ ихъ ни для какого другого движенія, потому что никогда не выходилъ изъ дома, исключая воскресенья, когда вызжалъ въ низкомъ фаэтон. Но въ одномъ отношеніи онъ вовсе не походилъ на отца. Все время онъ проводилъ за книгами и въ это время занимался пересмотромъ и редактированіемъ очень длинной и чрезвычайно скучной старой англійской хроники въ стихахъ, для изданія одного изъ тхъ ученыхъ обществъ, которыхъ много въ Лондон. О Роберт Глостерскомъ, объ Уильям Лэнглэнд, объ Эндрю Уинтаун и о лэди Джуліан Бернерсъ онъ могъ разговаривать если не краснорчиво, то по-крайней-мр съ энтузіазмомъ. Чаусеръ {Прозванъ отцомъ поэзіи. Родился въ 1328, умеръ въ 1400.} былъ его любимый поэтъ, и предполагали, что онъ читалъ произведенія Гауера {Одинъ изъ славнйшихъ древнихъ англійскихъ поэтовъ, родился въ 1325, умеръ въ 1408.} по-англійски, по-французски и по-латыни. Но самъ онъ по наружности былъ такъ старъ, какъ любой изъ его старинныхъ томовъ, и также неудобенъ для обыденнаго употребленія. Уальтеръ едва могъ считать его кузеномъ, увряя себя, что дядя его пасторъ и его отецъ были моложе младшаго Грегори Мэррэбля. Онъ постоянно кашлялъ, никогда не былъ здоровъ, вчно страдалъ разными недугами, на которые онъ, впрочемъ, обращалъ мало вниманія, считая ихъ неизбжными. Съ такими обитателями домъ разумется былъ бы очень скученъ, еслибъ его не оживляли женщины.

Постепенно и не очень медленно прізжій нашелъ, что съ нимъ обращаются какъ съ роднымъ — и даже въ нкоторомъ отношеніи какъ съ наслдникомъ. Между нимъ и титуломъ и помстьемъ была жизнь только четырехъ стариковъ. Зачмъ онъ не зналъ этого прежде, когда позволилъ себ разстаться съ Мэри Лаутеръ? Но онъ этого не зналъ — вовсе объ этомъ не думалъ. Былъ другой Мэррэбль, одного поколнія съ нимъ, между нимъ и наслдствомъ, который могъ жениться и имть дтей, и онъ не считалъ, чтобы его возможность на наслдство могла имть какое-нибудь вліяніе, по-крайней-мр, на его молодость. Ему никогда не приходило въ голову, что ему не нужно хать въ Индію, потому что онъ, по всей вроятности, переживетъ четырехъ стариковъ и сдлается сэр-Уальтеръ Мэррэбль и владлецъ Дёнрипля.

Онъ и теперь не взглянулъ бы на это съ такой точки зрнія, еслибъ кузенъ не принудилъ его. Ни слова не было сказано ему въ Дёнрипл о Мэри Лаутеръ, но много было говорено о его собственномъ положеніи. Грегори Мэррэбль сильно совтовалъ ему не здить въ Индію — такъ сильно, что Уальтеръ удивился, какъ такой человкъ такъ много можетъ сказать о такомъ предмет. Молодой капитанъ въ подобныхъ обстоятельствахъ не могъ объяснить, что онъ принужденъ держаться своей профессіи непріятнымъ для себя образомъ, потому что, хотя онъ былъ наслдникъ дёнрипльскій, не былъ однако такъ близокъ къ этому, чтобъ имть право на какое-нибудь содержаніе отъ его владльца, но чувствовалъ, что это былъ единственный правдивый отвтъ, когда ему предложили остаться въ Англіи, потому что онъ когда-нибудь сдлается сэр-Уальтеромъ Мэррэбль. Но онъ сослался на большую потерю, до которой его довелъ низкій поступокъ отца, и старался доказать своему кузену, что ему не остается другого выбора какъ служить въ какой-нибудь части земного шара, гд его жалованья достанетъ для его потребностей.

— Для чего вамъ не выйдти въ отставку и не жить пенсіей, остаться здсь и жениться на Эдии Браунло? сказалъ кузенъ.

— Не думаю, чтобъ я могъ это сдлать, медленно отвчалъ Уальтеръ.

— Почему же? Ничего не могло бы быть пріятне моему отцу.

Потомъ онъ замолчалъ, но такъ какъ кузенъ его не отвчалъ, Джорджъ Грегори продолжалъ объяснять свой планъ.

— Десять лтъ тому назадъ, когда она была двочкой и когда ршили, что она передетъ сюда, отецъ мой предложилъ мн жениться на ней.

— Почему же вы не женитесь?

Старшій кузенъ улыбнулся, покачалъ головою и громко закашлялся, улыбаясь.

— Почему въ-самомъ-дл? Я полагаю, вы можете видть почему. Я былъ старикомъ прежде, чмъ она сдлалась молодой женщиной. Ей теперь двадцать-четыре года, а я, вроятно, умру года чрезъ два.

— Какой вздоръ!

— Два раза уже я былъ на волосъ отъ смерти. Даже отецъ мой не думаетъ, чтобы я прожилъ доле.

— Онъ любитъ миссъ Браунло?

— Никого на свт не любитъ онъ до такой степени. Разумется старики всегда больше любятъ молодыхъ женщинъ. Это весьма естественно. У него никогда не было дочери, но Эдиь все равно для него, что дочь. Ничто не доставило бы ему столько удовольствія, какъ видть ее владтельницей Дёнрипля.

— Я боюсь, что это невозможно, сказалъ Уальтеръ.

— Почему? Тогда вамъ не надо бы хать въ Индію. Если сдлаете это, вы будете для моего отца все-равно что родной сынъ. Разумется, вашъ отецъ можетъ пережить моего отца и безъ всякаго сомннія переживетъ меня, и тогда пожизненно получитъ это помстье, но можно бы устроить такъ, чтобъ вы продолжали оставаться здсь.

— Я боюсь, что этого сдлать нельзя, сказалъ Уальтеръ.

Много мыслей толпилось въ его голов. Зачмъ онъ не зналъ, что такъ много хорошаго такъ близко къ нему, прежде чмъ допустилъ Мэри Лаутеръ разойтись съ нимъ? А еслибъ случилось ему захать въ Дёнрипль прежде чмъ въ Лорингъ, что могло бы быть между нимъ и этой другой двушкой? Эдиь Браунло была не красавица, вовсе не отличалась такой величественной красотой, какъ Мэри Лаутеръ, но она была мила, кротка, изящна, съ легкимъ оттнкомъ пріятной веселости — двушка, которой конечно не придется отыскивать себ мужа. И жизнь въ Дёнрипл была довольно пріятна, хотя два старшіе Мэррэбля были стары и болзненны. Уальтеру позволялось длать, что онъ хочетъ. Его поощряли охотиться. Даже прислуга, лсничій, конюхъ, старый буфетчикъ, повидимому, признавали его наслдникомъ. Такъ было бы удобно избавиться отъ затрудненія, до котораго довелъ его отецъ — еслибъ онъ не былъ въ Лоринг.

— Почему же? спросилъ Грегори Мэррэбль.

— Человкъ не можетъ привязаться къ двушк по приказанію, и какое право имю я предполагать, что она приметъ мое предложеніе?

— Разумется приметъ. Почему ей не принять? Вс окружающіе ее будутъ за васъ. А что касается до любви къ ней, то я не знаю миле существа Эдии Браунло.

Прежде чмъ кончился охотничій сезонъ, капитанъ Мэррэбль отказался отъ намренія хать въ Индію и устроилъ такъ, чтобы продолжать свою службу въ полку въ Англіи. Это онъ сдлалъ посл продолжительнаго разсужденія съ своимъ дядей сэр-Грегори. Въ это время ничего не было говорено объ Эдии Браунло и разумется ни слова о Мэри Лаутеръ. Капитанъ Мэррэбль даже не зналъ, извстно ли его дяд и кузену, что эта помолвка существовала когда-нибудь. Между нимъ и его дядею никогда не было намека на его женитьбу, но старикъ говорилъ о его близости къ имнію и выразилъ сожалніе, что послдній наслдникъ — единственный наслдникъ, который былъ въ состояніи увковчить имя и титулъ — удетъ въ Индію въ цвт своихъ лтъ. Онъ не длалъ денежныхъ предложеній, но сказалъ племяннику, что для него есть домъ, если онъ откажется отъ своей профессіи, или пріютъ, когда его служебныя обязанности позволятъ ему навщать его. Для него будутъ держать лошадей и станутъ обращаться съ нимъ во всхъ отношеніяхъ какъ съ сыномъ дома.

— Воспользуйтесь словомъ моего отца, сказалъ Грегори Мэррэбль: — онъ никогда не заставитъ васъ нуждаться въ деньгахъ.

Посл долгихъ размышленій Уальтеръ Мэррэбль воспользовался словомъ сэр-Грегори и бросилъ всякое намреніе о карьер въ Индіи. Какъ только сдлалъ это, онъ написалъ Мэри Лаутеръ, сообщая ей о своемъ, ршеніи.

‘Тяжело, писалъ онъ: ‘что это распоряженіе, во многихъ отношеніяхъ столь пріятное, не можетъ соединиться съ тмъ, которое еще гораздо пріятне.’

Но онъ не возобновлялъ своего предложенія. Онъ чувствовалъ, что не можетъ сдлать этого въ настоящую минуту, если хочетъ поступить честно съ кузеномъ и дядей, такъ какъ онъ принялъ ихъ гостепріимство и согласился на вс ихъ предложенія, не сообщивъ имъ ни слова о подобномъ намреніи. Ему въ Дёнрипл предложенъ былъ домъ въ его настоящемъ положеніи, но конечно не для жены, которую онъ могъ бы привести туда, и не для семьи, которая могла явиться впослдствіи. Онъ думалъ, что поступаетъ какъ нельзя лучше для себя, оставаясь въ Англіи, и самое лучшее также для возможности будущаго возобновленія своей помолвки съ Мэри Лаутеръ. Но объ этомъ онъ ничего не говорилъ ей въ своемъ письм. Онъ просто сообщалъ ей о себ самомъ, и сообщалъ довольно холодно. Объ Эдии Браунло и о предложеніи относительно ея, разумется, онъ не сказалъ ничего.

И сэр-Грегори, и его сынъ оба желали, чтобы новый обитатель ихъ дома женился на Эдии. Старикъ, который до-сихъ-поръ настойчиво убждалъ своего сына къ этой женитьб, ухватился за эту мысль съ самаго прізда племянника въ Дёнрипль. Это разршило бы вс фамильныя затрудненія и позволило бы ему обезпечить Эдиь какъ родную дочь. Онъ нжно любилъ Эдиь и не могъ перенести мысли, что она должна оставить Дёнрипль. Онъ очень огорчался, когда размышлялъ, что современемъ Дёнрипль долженъ принадлежать родственникамъ, о которыхъ онъ не зналъ ничего хорошаго, и что Эдиь Браунло должна быть изгнана изъ этого дома. Еслибъ сынъ его женился на Эдии, все могло бы быть хорошо, но даже сэр-Грегори наконецъ удостоврился, что подобный бракъ быть не можетъ. Потомъ случилась ссора между полковникомъ и капитаномъ, и послдній попалъ въ немилость. Полковнику Мэррэбль не дозволялось ступать ногою въ Дёнрипль, такъ великъ былъ возбуждаемый имъ ужасъ. И сына боялись, пока отецъ и сынъ были за-одно. Но теперь отецъ, гнусно поступившій съ своею семьей, еще гнусне поступилъ съ своимъ роднымъ сыномъ, и поэтому сынъ былъ принять съ отверзтыми объятіями. Еслибъ только ему можно было доврить Эдиь — и еслибъ его и Эдиь можно было заставить довриться другъ другу — все могло бы быть хорошо. О помолвк Уальтера съ Мэри Лаутеръ ни слова не слыхали въ Дёнрипл. Раза два-три въ годъ пасторъ Джонъ переписывался съ племянникомъ Грегори Мэррэбля, но эти письма были очень коротки и пасторъ мене всхъ на свт сталъ бы передавать сплетни о любовной исторіи. Онъ всегда зналъ, что это дло не приведетъ ни къ чему и что чмъ мене говорить объ этомъ, тмъ лучше.

Уальтеръ Мэррэбль долженъ былъ присоединиться къ своему полку въ Виндзор въ конц апрля. Когда онъ сообщилъ Мэри Лаутеръ о своихъ планахъ, ему оставалось только дв недли лниться въ Дёнрипл. Охота кончилась и онъ велъ просто праздную жизнь. Онъ примчалъ, или по-крайней-мр ему такъ казалось, что вс обитатели дома, а особенно его дядя, ожидали, что онъ скоро къ нимъ воротится, и говорили объ его военной служб какъ о дл временномъ. Мистриссъ Браунло, женщина тихая, очень молчаливая и вовсе не наклонная вмшиваться въ чужія дла, намекнула, что онъ опять скоро будетъ съ ними, а ключница дала ему понять, что комната его останется нетронутой. Потомъ также ему показалось, что Эдиь Браунло нарочно оставляютъ съ нимъ одну. Если такъ, то необходимо раскрыть глаза кому-нибудь изъ денрипльскаго общества.

Онъ шелъ домой съ миссъ Браунло чрезъ паркъ изъ церкви въ воскресенье утромъ. Сэр-Грегори никогда не бывалъ въ церкви, его лта считались слишкомъ преклонными или болзни слишкомъ многочисленными. Мистриссъ Браунло везла племянника въ кабріолет, а Уальтеръ Мэррэбль былъ одинъ съ Эдиью. Разговаривали они о родств — о разныхъ родственникахъ семейства — и о томъ, въ какомъ родств были Мэррэбли. Уальтеръ и Эдиь родственниками не были, она была въ родств съ Мэррэблями только по браку тетки, а между тмъ, какъ она говорила, она всегда боле слышала о Мэррэбляхъ, чмъ о Браунло.

— Вы никогда не видали Мэри Лаутеръ? спросилъ Уальтеръ.

— Никогда.

— Но вы слышали о ней?

— Слышала ея имя — не боле. Послдній разъ, какъ дядя вашъ — пасторъ Джонъ — былъ здсь, мы говорили о ней. Онъ говорилъ, что она изумительно-прекрасна.

— Это было прошлымъ лтомъ, сказалъ капитанъ, размышляя, что дядя говорилъ это до его знакомства съ Мэри Лаутеръ.

— О, да! тогда.

— Она дйствительно изумительно-прекрасна.

— Стало быть вы ее знаете, капитанъ Мэррэбль?

— Я ее знаю очень хорошо. Во-первыхъ, она также мн кузина.

— Но очень дальняя?

— Мы не двоюродные. Мать ея была дочерью генерала Мэррэбль, брата отца сэр-Грегори.

— Это трудно понять, не такъ ли? Итакъ, она изумительно прекрасна?

— Дйствительно.

— И она вамъ кузина — во-первыхъ. А во-вторыхъ, что она вамъ?

Онъ не зналъ наврно, желаетъ ли разсказать ей эту исторію, или нтъ. Помолвка разошлась и неизвстно еще было, иметъ ли онъ право разсказать о Мэри, а потомъ, если онъ скажетъ, не покажетъ ли, для чего онъ это длаетъ? Не очевидно ли, что отъ него ожидаютъ, чтобы онъ женился на этой двушк, и она пойметъ, что онъ объясняетъ ей свое нежеланіе оправдать общее желаніе всей семьи? Потомъ, могъ ли онъ быть увренъ, что когда-нибудь онъ не будетъ въ состояніи исполнить это желаніе?

— Я хотлъ сказать, что проживая въ Лоринг, я разумется часто встрчался съ нею. Она живетъ у старушки миссъ Мэррэбль, съ которой вы встртитесь когда-нибудь.

— Я слышала о ней, но не думаю, чтобы когда-нибудь встртилась съ нею. Я никогда не бываю нигд и не думаю, чтобы въ цломъ свт нашлись такіе домосды какъ мы.

— Для чего вы не заставите сэр-Грегори пригласить ихъ сюда?

— И онъ и кузенъ такъ боятся имть постороннихъ женщинъ въ дом, вы знаете, у насъ никто никогда не бываетъ здсь, вашъ пріздъ былъ событіемъ. Старая мистриссъ Поттеръ, кажется, думаетъ, что начался періодъ мотовства, потому что ей пришлось развязать нсколько банокъ съ вареньемъ, чтобы длать пироги для васъ.

— Я боюсь, что надлалъ большихъ хлопотъ.

— Ужасныхъ хлопотъ, вы не можете себ представить, что было говорено и длано насчетъ конюшенъ. Многіе здшніе прихожане совершенно разочаровались, потому что вы ходите не въ полномъ мундир.

— Я боюсь, что теперь уже слишкомъ поздно.

— Признаюсь, я сама нсколько разочаровалась, когда вы пришли обдать безъ шпаги. Вы не можете себ представить, въ какой сельской простот живемъ мы здсь. Поврите ли вы?— десять лтъ я не видала моря и не была ни въ одномъ город больше Ворчестера, если только Гирфордъ не больше. Разъ мы здили на праздникъ въ Гирфордъ. До Глостера мы еще не добрались.

— Вы никогда не видали Лондона?

— Не видала съ двнадцатилтняго возраста. Папа умеръ, когда мн было четырнадцать лтъ, и я почти сейчасъ пріхала сюда. Представьте себ десять лтъ въ Дёнрипл! Всякое дерево, всякій камень извстны мн и, разумется, каждое лицо въ приход.

Она была очень мила, но не могло быть и рчи о томъ, чтобы она когда-нибудь сдлалась его женою. Онъ думалъ, что могъ бы объяснить ей это, давъ ей знать, что онъ былъ помолвленъ и разошелся съ своей кузиной Мэри Лаутеръ. Но онъ увидалъ, что не можетъ этого сдлать. Во-первыхъ, она пойметъ, что онъ хочетъ дать ей понять, если сдлаетъ эту попытку. Она узнаетъ, что онъ предостерегаетъ ее, и приметъ это за оскорбленіе. Потомъ онъ не могъ ршиться говорить о Мэри Лаутеръ и сообщать ея и свои тайны. Онъ былъ недоволенъ собою и Дёнриплемъ и раскаялся, зачмъ уступилъ относительно своей службы въ Индіи. Все шло дурно для него. Еслибъ онъ отказался отъ предложенія Мэри разойтись и пріхалъ въ Дёнрипль женихомъ, онъ думалъ, что можетъ быть примирилъ бы дядю — или по-крайней-мр кузена Грегори — съ своей женитьбой на Мэри. Но теперь онъ не зналъ, какъ ему воротиться къ этому положенію, будучи принятъ въ дом дяди какъ его наслдникъ такое долгое время и не упомянувъ объ этомъ.

Наконецъ онъ ухалъ въ Виндзоръ съ грустью въ сердц, получивъ отъ Мэри отвтъ на свое письмо, которое онъ находилъ очень холоднымъ, очень сдержаннымъ и очень неудовлетворительнымъ. Она только выразила горячее желаніе, чтобы, удетъ ли онъ въ Индію, или останется въ Англіи, онъ былъ доволенъ и счастливъ. Писавшая очевидно имла намреніе, чтобы переписка не продолжалась.

Глава XLV.
ЧТО МН ДЛАТЬ?

Пасторъ Джонъ Мэррэбль, хотя ничего не говорилъ въ своихъ письмахъ въ Дёнрипль о поступкахъ своего племянника въ Лоринг, вовсе не былъ такъ молчаливъ въ Лоринг объ его поступкахъ въ Дёнрипл. Какъ узнавалъ эти извстія, онъ не говорилъ, но ему всегда приходилось говорить многое. Миссъ Мэррэбль, знавшая его хорошо, было извстно, что извстія, сообщаемыя имъ, были не простой болтовней, а говорились съ цлью. Пасторъ Джонъ въ своемъ род былъ человкъ хитрый, который всегда имлъ въ виду дло. По его мннію, его племяннику и Мэри Лаутеръ было неудобно и почти невозможно сдлаться мужемъ и женой. Онъ зналъ, что они разошлись, но зналъ также, что они согласились разойтись на такихъ условіяхъ, которыя легко было передлать. Онъ слышалъ также объ Эдии Браунло, слышалъ, что еслибъ можно было устроить бракъ между Уальтеромъ и Эдиью, то фамильныя непріятности устроились бы легко. А изъ того другого брака никакой пользы не могло выйти никому. Мэри Лаутеръ очевидно была обязана сдлаться мистриссъ Джильморъ. Поэтому онъ далъ знать дамамъ въ Верхнемъ город, что капитанъ Мэррэбль былъ очень любезно принятъ въ Дёнрипл, что онъ былъ тамъ очень счастливъ, охотился и забывалъ свои прежнія непріятности, что его считали наслдникомъ — и что тамъ была молодая двушка, фаворитка сэр-Грегори. Онъ зналъ свтъ слишкомъ хорошо для того, чтобы упомянуть самой Мэри Лаутеръ объ ея соперниц. Мэри примтила бы его цль. Но онъ выражалъ свои мысли объ Эдии по секрету миссъ Мэррэбль, вполн понимая, что миссъ Мэррэбль будетъ знать, какъ поступить съ племянницей.

— Это самое лучшее, что могло съ нимъ случиться, сказалъ пасторъ.— А хать опять въ Индію человку съ его надеждами было бы очень дурно.

— Но его кузенъ не многимъ старе его, намекнула миссъ Мэррэбль.

— Онъ гораздо старше. И здоровье Грегори такъ плохо, что жизнь его едвали продлится годъ. Бдняжка! Мн сказали, что онъ желаетъ только дожить до изданія своей книги. Еслибъ Уальтеръ могъ жениться на Эдии Браунло, они устроили бы что-нибудь насчетъ имнія, что позволило бы ему жить тамъ, какъ въ своемъ собственномъ, помсть. Только полковникъ былъ бы камнемъ преткновенія, но посл того, что онъ сдлалъ, онъ долженъ согласиться на все.

— Имъ придется ему платить, сказала миссъ Мэррэбль.

— И будутъ платить, вотъ и все. Братъ мой Грегори обожаетъ эту двушку и сдлаетъ для нея все. Мн сказали, что она и Уальтеръ уже очень подружились.

Для Мэри Лаутеръ было лучше, чтобы Уальтеръ Мэррэбль женился на Эдиь Браунло, по-крайней-мр такъ думала миссъ Мэррэбль. Она могла видть, что хотя Мэри держала себя мужественно, но все-таки такъ, какъ человкъ получившій рану, для которой лекарства нтъ,— какъ человкъ лишившійся ноги, но все-таки намревающійся наслаждаться жизнью, хотя знаетъ, что никогда не будетъ боле ходить. Но въ этомъ случа помхой для ходьбы была надежда въ груди Мэри — надежда все присутствовавшая, хотя не питаемая — что нога потеряна не совсмъ. Если капитанъ Мэррэбль покончитъ все это, женившись на Эдии — такъ думала миссъ Мэррэбль — современемъ излеченіе будетъ полное и найдется новая нога. Она не очень врила постоянству капитана и охотно готова была слушать исторію о другой любви. Такимъ образомъ день-ото-дня до Мэри доходили слухи, имвшіе свое дйствіе.

— Я должна сказать, что я рада, что онъ не похалъ въ Индію, сказала миссъ Мэррэбль своей племянниц.

— И я также, отвтила Мэри.

— Во-первыхъ, ему прекрасно находиться въ такихъ хорошихъ отношеніяхъ въ Дёнрипл. Онъ долженъ когда-нибудь наслдовать и помстье и титулъ.

На это Мэри не отвчала. Ей казалось жестоко, что ей этого не объяснили, прежде чмъ она отказалась отъ своего жениха. Она тогда считала всякую надежду на облегченіе изъ Дёнрипля до крайности отдаленной. Была возможность, и только — возможность, на которую не могли разсчитывать никакой благоразумный мужчина и никакая благоразумная женщина въ своихъ приготовленіяхъ къ жизни, предстоявшей имъ. Вотъ какова была ея мысль о дёнрипльскихъ надеждахъ, а теперь вдругъ оказалось, что Уальтера считаютъ почти прямымъ наслдникомъ. Она не осуждала его, но ей казалось это тяжело.

— Я не вижу ни малйшей причины, почему ему не жить въ Дёнрипл, продолжала миссъ Мэррэбль.

— Только то, что онъ будетъ въ зависимости. Я не думаю, чтобы онъ захотлъ выйти въ отставку.

— Онъ можетъ узжать и возвращаться. Видишь, нтъ никакой возможности, чтобы сынъ сэр-Грегори женился.

— Такъ говорятъ.

— И онъ находится въ положеніи младшаго брата въ подобныхъ обстоятельствахъ.

Мэри помолчала прежде чмъ отвтила, а потомъ сказала:

— Милая тетушка Сэра, что все это значитъ? Я знаю, что вы говорите для меня, но не совсмъ понимаю. Все кончилось между капитаномъ Мэррэбль и мною. Я не имю ни малйшаго вліянія на его жизнь. Если мн скажутъ завтра, что онъ вышелъ въ отставку и совсмъ поселился въ Дёнрипл, я не буду въ состояніи судить, хорошо или дурно онъ поступилъ. Я даже не буду имть право судить.

— Ты должна быть рада, что наши родные дружны.

— Я рада. Это все?

— Я желаю, чтобы ты заставила себя думать безъ сожалнія о его женитьб на этой молодой двиц.

— Вы не будете предполагать, чтобъ я стала осуждать его, если онъ женится на ней.

— Но я желала бы, чтобъ ты смотрла на это съ такой точки зрнія, которая не длала бы тебя несчастливой.

— Я думаю, милая тетушка, что намъ лучше совсмъ не говорить объ этомъ. Могу васъ уврить, что еслибъ могла помшать ему жениться, приподнявъ мой мизинецъ, я не сдлала бы этого.

— Было бы ужасно жаль, настаивала старушка:— еслибъ его жизнь или твоя была принесена въ жертву маленькому эпизоду, который разыгрывался всего какія-нибудь недли дв.

— За себя я могу поручиться, сказала Мэри: — я не намрена приносить себя въ жертву.

Было много подобныхъ разговоровъ и мало-по-малу они произвели дйствіе на Мэри Лаутеръ. Она научилась думать, что по всей вроятности капитанъ Мэррэбль женится на миссъ Браунло, и разумется, задавала себ вопросы, какое дйствіе этотъ бракъ будетъ имть на нее, и отвчала на нихъ гораздо подробне, чмъ на т вопросы, которые длала тетка. Потомъ пришелъ пасторъ Джонъ съ бумагами, на которыхъ требовалась его подпись, относительно небольшой суммы денегъ, такъ какъ онъ былъ однимъ изъ душеприкащиковъ при брачномъ контракт своего брата. Это требовалось по поводу обезпеченія, которое баронетъ длалъ для своей племянницы и которое скоре говорило противъ, чмъ въ пользу ея скораго замужства, но въ Лоринг все-таки думали, что это будетъ и что ухаживанье подвигалось. Мэри не всему врила что слышала, но въ душ ея оставалась мысль, что Уальтеръ Мэррэбль приготовляетъ перемну въ своихъ чувствахъ. Тогда она ршила, что если онъ это сдлаетъ, то она не станетъ осуждать его. Если онъ можетъ удобно пристроить себя такимъ образомъ, почему ему не сдлать этого? Ей сказали, что Эдиь Браунло хорошенькая, кроткая, добрая и непремнно приметъ отъ сэр-Грегори все, что онъ вздумаетъ ей дать. Для всего семейства было бы хорошо, еслибъ устроился этотъ бракъ. Она мшать не будетъ, да и какъ она можетъ мшать? Вдь ея помолвка съ капитаномъ Мэррэбль разошлась по ея предложенію, и самымъ торжественнымъ образомъ. Пусть онъ женится на комъ хочетъ, она не иметъ основанія жаловаться на это.

Она находилась въ такомъ расположеніи духа, когда получила письмо капитана Мэррэбль изъ Дёнрипля. Когда она распечатала его, она думала съ минуту, что онъ сообщаетъ ей о миссъ Браунло. Когда она читала, она говорила себ какъ невозможно было бы ему сообщать ей о своихъ брачныхъ намреніяхъ, еслибъ даже онъ имлъ ихъ. По письму не было видно ни того, ни другого, но оно подтверждало извстіе, дошедшее до нея чрезъ пастора Джона, что ея прежній обожатель намренъ оставить свою карьеру, выборъ которой сдлалъ для нихъ необходимымъ отказаться отъ помолвки. Въ Лоринг онъ ршилъ, что долженъ хать въ Индію. Теперь онъ прожилъ нсколько недль въ Дёнрипл съ дядею и съ Эдиью Браунло, и оказалось, что ему вовсе не нужно хать въ Индію. Тогда она сла и написала къ нему то осторожное, вжливое, но не восторженное письмо, о которомъ читатель уже слышалъ. Она позволила себ оскорбиться и огорчиться тмъ, что ей говорили объ Эдии Браунло.

Еще въ начал весны, въ половин апрля, Мэри получила другое письмо отъ своей бёльгэмптонской пріятельницы, письмо очень серьезно заставившее ее перебрать вс эти вещи въ голов своей. Если Уальтеръ Мэррэбль женится на Эдии Браунло, какую будущую жизнь она, Мэри Лаутеръ, приготовляетъ для себя? Она твердо ршила одно, что ей слдуетъ смотрть скоре на то, что слдуетъ длать, чмъ на то, что просто можетъ быть пріятно. Но слдуетъ ли ей считать себя, такъ сказать, овдоввшей по поводу уничтоженія несчастной страсти? Для нея еще останется жизнь — такая жизнь, какую ведетъ ея тетка — такая жизнь, съ тмъ исключеніемъ, что тетка ея одинокая женщина съ умренными средствами, а она будетъ одинокой женщиной съ средствами весьма небольшими. Но вопросъ о средствахъ не завелъ ее далеко, было нчто на столько важне, что она могла выпустить это изъ вида. Она сказала себ очень ясно, что для женщины хорошо быть замужемъ, что она будетъ жить и умретъ безполезно, если останется одинокою, что она желала для себя лучшаго. Слдуетъ ли ей теперь отказаться отъ такого честолюбія оттого, что она сдлала ошибку? Если слдуетъ, она это сдлаетъ. Потомъ вопросъ разршился такимъ образомъ — хорошо ли поступитъ она, если выйдетъ за человка не любя его? Она знала, что выйти за человка не уважая его, не имя возможности полюбить его впослдствіи, было бы не хорошо.

Письмо мистриссъ Фенуикъ заключалось въ слдующемъ:

‘Пасторатъ, вторникъ.

‘Милая Мэри,

‘Мой зять ухалъ отъ насъ вчера и всхъ насъ переполошилъ. Онъ сказалъ передъ отъздомъ, что по его мннію лордъ Траубриджъ не имлъ права отдавать землю, потому что она не была во владніи его или его фамиліи очень много лтъ, или что-то въ этомъ род. Мы не совсмъ понимаемъ это, такъ же какъ и онъ, но онъ хочетъ найти что-то — онъ говоритъ, что найти это можетъ — а потомъ дастъ намъ знать. Не смотря на все это, Фрэнкъ увряетъ, что онъ не будетъ дйствовать, и что еслибъ онъ могъ уничтожить эту противную вещь поднявъ палецъ, онъ не сдлалъ бы этого. Онъ заставилъ меня общать не говорить объ этомъ, и вотъ почему я могу только волноваться. Если этотъ злой старикъ дйствительно отдалъ землю не принадлежащую ему только для того, чтобъ досадить намъ — а конечно въ этомъ не было никакой другой цли — мн кажется, ему слдуетъ сказать объ этомъ. Фрэнкъ, однако, началъ смотрть на это серьезно, а вы знаете, какъ онъ можетъ быть серьезенъ.

‘Но я сла писать не объ этой противной капелл. Я желаю знать, что вы намрены длать этимъ лтомъ. Всегда лучше устроивать эти маленькіе планы заране, и говоря о лт, я подразумваю начало лта. Словомъ, прідете ли вы къ намъ въ конц мая?

‘Разумется, я знаю, куда устремятся ваши мысли, когда вы получите это письмо, и разумется вы узнаете, что я думаю, когда это пишу, но я общаю, что ни словомъ не стану убждать васъ. Не думаю, чтобы вамъ казалось хорошо оставаться въ разлук съ друзьями, которыхъ вы любите и которые васъ любятъ нжно, изъ опасенія къ человку, желающему на васъ жениться. Вы не боитесь мистера Джильмора и не предполагаете, чтобы ршились жить въ заключеніи всю жизнь оттого, что у капитана Мэррэбль нтъ своего собственнаго состоянія. Прізжайте во всякомъ случа. Если вамъ покажется непріятно, вы воротитесь когда захотите, а я дамъ слово, что къ вамъ не станутъ приставать.

Искренно любящая васъ

‘ДЖЭНЕТЪ ФЕНУИКЪ.’

‘Фрэнкъ это прочелъ. Онъ говоритъ, что все написанное о его серьезности — вздоръ, но ничего не можетъ быть справедливе того, что я сказала о друзьяхъ любящихъ васъ и желающихъ видть васъ здсь опять. Еслибъ вы были здсь, мы могли бы еще уговорить его на счетъ капеллы.’

Къ этому почеркомъ викарія было прибавлено слово: ‘Никогда!’

Прошли два дня прежде чмъ Мэри показала это письмо тетк — два дня, въ которые она много думала объ этомъ. Она знала хорошо, что тетка станетъ ей совтовать хать въ Бёльгэмптонъ, и поэтому не хотла упоминать о письм, пока не ршится.

— Что ты будешь длать? спросила тетка.

— Я поду, если вы согласитесь.

— Конечно я соглашусь, сказала миссъ Мэррэбль.

Тогда Мэри написала своей пріятельниц очень коротенькое письмо, которое также можно сообщить читателю:

‘Лорингъ четвергъ.

‘Милая Джэнетъ,

‘Я поду къ вамъ въ конц мая, однако, хотя ршилась на это, я почти сомнваюсь, что поступаю неблагоразумно. Еслибъ только можно было сдлать такъ, чтобы прошлаго не бывало! Однако это невозможно и можно только стараться жить такимъ образомъ, чтобы какъ можно ближе подходить къ такому положенію. Я знаю, что выражаюсь сбивчиво, но думаю, вы поймете, что я хочу сказать.

‘Я намрена дйствовать очень энергично на счетъ капеллы, и надюсь, что вашъ зять будетъ въ состояніи доказать, какъ дурно поступилъ лордъ Траубриджъ. Я никогда не любила мистера Пёдльгэмъ, который какъ-будто всегда смотрлъ на меня съ гнвомъ оттого, что я принадлежала къ пасторату, и конечно я съ восторгомъ увижу его изгнаніе отъ пасторатскихъ воротъ.

‘Всегда любящая васъ

‘МЭРИ ЛАУТЕРЪ.’

Глава XLVI.
МИСТЕРЪ ДЖЭЙ ВАРМИНСТЕРСКІЙ

Викарій взялся содержать Кэрри Брэтль въ дом мистриссъ Стигсъ дв недли, но въ конц этого времени онъ нашелъ, что отвтственность его относительно этой бдной двушки еще не кончилась. Читатель знаетъ, съ какимъ успхомъ здилъ онъ въ Стартёпъ и какъ далеко былъ онъ отъ того, чтобы освободиться отъ своей тяжести помощью благотворительности и любви родственниковъ этой бдной двушки. Онъ стряхнулъ пыль старстёпскую, такъ сказать, съ колесъ своего гига, когда выхалъ съ фермы Джорджа Брэтль, и отказался даже отъ предложенныхъ денегъ. Отъ десяти или пятнадцати фунтовъ! Онъ скоре готовъ былъ вынуть эти деньги изъ своего кармана, чмъ позволить брату думать, что онъ откупилъ свою обязанность къ сестр такою ничтожною суммой. Потомъ онъ убдилъ себя, что такимъ образомъ онъ долженъ Кэрри Брэтль пятнадцать фунтовъ, и утшился размышленіемъ, что эти пятнадцать фунтовъ достанетъ двушк гораздо боле чмъ на дв недли, если только она покорится такому образу жизни, какой она должна вести, если останется въ дом мистриссъ Стигсъ. Онъ назначилъ дв недли Кэрри и мистриссъ Стигсъ, говоря, что въ конц этого времени или будетъ самъ, или пришлетъ. Потомъ онъ вернулся домой и разсказалъ всю исторію своей жен. Все это происходило до прізда Куикенгэма въ пасторатъ.

— Любезный Фрэнкъ, сказала ему жена:— ты навлечешь на себя непріятности.

— Какого рода?

— Во-первыхъ, издержки на содержаніе этой бдной двушки — на всю жизнь, какъ предвидится — падутъ на тебя.

— Что же, если и такъ? Но, разумется, рано или поздно она должна заработывать себ хлбъ. Какъ я могу бросить ее? И что мн длать съ нею?

— Но это еще не самое худшее, Фрэнкъ.

— Что же самое худшее? Скажи прямо.

— Скажутъ, что ты, пасторъ и женатый человкъ, здишь къ хорошенькой двушк въ Салисбури.

— Ты думаешь, что это скажутъ?

— Я думаю, что ты долженъ остерегаться этого для прихода.

— Какого рода люди скажутъ это?

— Лордъ Траубриджъ и его партія.

— Честное слово, Джэнетъ, ты, кажется, обижаешь лорда Траубриджъ. Онъ дуракъ, и до нкоторой степени дуракъ мстительный, я согласенъ, что онъ забралъ въ свою глупую старую голову ненавидть меня немилосердно, но я считаю его джентльмэномъ и не думаю, чтобы онъ унизилъ себя до того, чтобы распространять клевету, которой онъ самъ врить не станетъ.

— Но, другъ мой, онъ будетъ врить.

— Почему? какъ? на какомъ основаніи? Онъ не можетъ этому врить. Какъ ни былъ бы глупъ человкъ, онъ не можетъ врить чему бы то ни было безъ причины. Я очень недолюбливаю лорда Траубриджъ, и ты точно также могла бы сказать, что по этой причин я стану считать его жестокимъ помщикомъ. Онъ не жестокъ, и еслибъ онъ настроилъ раскольничьихъ капеллъ во всемъ графств, я былъ бы лжецомъ и клеветникомъ, еслибъ сказалъ, что онъ жестокъ.

— Но видишь, ты не дуракъ, Фрэнкъ.

Этимъ разговоръ и кончился. Викарію хотлось бы уйти и не говорить ничего боле о дл, въ которомъ онъ не совсмъ чувствовалъ себя правымъ, а жен его не хотлось боле убждать его. Что ни сказалъ бы или думалъ лордъ Траубриджъ, она не хотла заставить своего Фрэнка предполагать, будто недостойное подозрніе смущало ея душу. Но она была уврена, что онъ поступалъ неблагоразумно.

Когда дв недли близились къ концу и ничего не было сдлано, онъ опять похалъ въ Салисбури. Было совершенно справедливо, что у него тамъ было дло, у всякаго джентльмена есть дло въ томъ город, гд живетъ его банкиръ, откуда снабжаютъ его поставщики и гд онъ принадлежитъ къ какому-нибудь клубу. И нашъ викарій любилъ видться съ епископомъ, бывать въ собор, пожимать руку декану и повздорить съ Чэмберлэномъ или съ кмъ-нибудь похожимъ на него, если ему представлялся случай. Онъ всегда не прочь былъ побывать въ Салисбури, и теперь видлся съ Чэмберлэномъ, деканомъ, съ сдльникомъ, съ клэркомъ въ обществ застрахованія, такъ же какъ съ мистриссъ Стигсъ и Кэрри Брэтль. Слдовательно, еслибъ кто-нибудь сказалъ, что въ тотъ день онъ похалъ въ Салисбури видться съ Кэрри Брэтль, тотъ оклеветалъ бы его. Онъ убавилъ свой взносъ въ общество застрахованія отъ пожаровъ, уговорилъ Чэмберлэна видться съ Куикенгэмомъ и взялъ отъ декана старинную книгу о выдерживаніи ловчихъ птицъ, такъ что нсколько минутъ, которыя онъ провелъ въ дом мистриссъ Стигсъ, едва были найдены среди разныхъ длъ, которыми онъ долженъ былъ заняться въ Салисбури.

Онъ могъ сказать Кэрри Брэтль только то, что до-сихъ-поръ онъ не ршилъ ничего. Она должна была остаться у мистриссъ Стигсъ еще недлю. Онъ былъ такъ занятъ въ это время года, приготовляясь къ Пасх, что не могъ осмотрться хорошенько. У него былъ планъ, но онъ не хотлъ ничего сказать о немъ, пока не увидитъ, можно ли его привести въ исполненіе. Когда Кэрри прошептала что-то объ издержкахъ, викарій смло уврилъ ее, что она не должна тревожиться на счетъ этого, такъ какъ у него есть деньги, принадлежащія ей. Онъ объяснитъ ей это когда-нибудь, но не теперь. Потомъ онъ разспросилъ мистриссъ Стигсъ о жизни Кэрри. Мистриссъ Стигсъ выразила свое мнніе, что Кэрри не въ состояніи выдержать долго эту жизнь. Часы казались ей невыразимо длинны и не разъ увряла она, что лучше всего ей лишить себя жизни. Однако мистриссъ Стигсъ отзывалась объ ея поведеніи хорошо. О Сэм Брэтль викарій, хотя и освдомился, не могъ узнать ничего. Кэрри увряла, что она не получала отъ него извстій съ-тхъ-поръ, какъ онъ оставилъ ее избитый и окровавленный посл драки въ гостинниц ‘Три честные человка’.

Викарій сказалъ Кэрри Брэтль, что у него есть планъ — но у него не было никакого плана. У него была мысль преодолть упрямство мельника, взявъ его дочь прямо къ себ въ домъ и поставить ихъ лицомъ къ лицу, но онъ самъ такъ мало доврялъ этому плану, что не могъ на него ршиться. Во-первыхъ, иметъ ли онъ право сдлать подобный шагъ? Мистриссъ Джорджъ Брэтль сказала ему, что люди и безъ пастора сами знаютъ что для нихъ хорошо, и выговоръ этотъ попалъ мтко. Онъ мене всхъ на свт былъ способенъ принимать систему пасторскаго вмшательства.

‘Я могъ бы сдлать это гораздо лучше, еслибъ не былъ пасторъ, говаривалъ онъ самъ себ.

Потомъ, если старикъ Брэтль захотлъ выгнать дочь изъ дома за такой проступокъ, что до этого ему, Фенуику, будь онъ пасторъ или мірянинъ? Старикъ зналъ, что онъ длалъ, и очень энергично выказалъ свою ршимость.

— Попробую обратиться къ торговцу желзнымъ товаромъ въ Варминстер, сказалъ онъ жен.

— Я боюсь, что это будетъ безполезно.

— Я самъ такъ думаю. Торговцы желзными товарами, вроятно, жестокосерде мельниковъ и фермеровъ, но и фермеры очень жестокосерды. Этотъ Джэй даже не согласился поручиться за Сэма Брэтль. Но что-нибудь надо сдлать.

— Ее надо помстить въ исправительное заведеніе.

— Теперь это было бы слишкомъ поздно. Это слдовало сдлать тотчасъ. Я все-таки съзжу въ Варминстеръ. Мн нужно видться съ старикомъ Дикльбургъ, и я могу это сдлать за одинъ разъ.

Онъ похалъ въ Варминстеръ, видлся съ Дикльбургомъ, котораго не было дома, и захалъ также къ Джэю, который былъ дома. Съ самимъ Джэйемъ было надежды гораздо мене, чмъ съ Джорджемъ Брэтль. Торговецъ желзнымъ товаромъ былъ въ родств съ несчастной молодой женщиной только чрезъ жену, а какой зять прижметъ къ своему сердцу такую свояченицу? Онъ зналъ, что мистриссъ Джэй была пуританка, чопорна и строга. Онъ нашелъ Джэя одного въ лавк съ подмастерьемъ, но ему не трудно было провести хозяина мимо горшковъ и сковородъ въ небольшое углубленіе позади лавки, въ которомъ обыкновенно длались просьбы о продолженіи кредита и неотступныя требованія о скоромъ платеж.

— Знаю ли я исторію Каролины Брэтль? О, да! знаю, сэръ, сказалъ Джэй.— Мы должны были узнать.

Говоря это, онъ покачалъ головой, потеръ руки и опустилъ глаза въ землю. Въ этомъ человк, однако, было смиреніе, сознаніе, что говоря съ джентльменомъ, онъ говорилъ съ высшимъ существомъ, что дало Фенуику преимущество, котораго, какъ онъ чувствовалъ, ему недоставало въ разговор съ фермеромъ.

— Я увренъ, вы согласитесь со мною, мистеръ Джэй, что ее слдуетъ спасти, если возможно.

— Ея душу? спросилъ Джэй.

— Разумется, ея душу. Но мы должны дойти до этого спасеніемъ ея прежде въ этомъ мір.

Джэй былъ худощавъ, средняго роста, съ весьма почтенными сдыми волосами, торчавшими прямо на его голов, но съ жалкимъ, невыразительнымъ, худощавымъ лицомъ. Онъ имлъ привычку безпрестанно кланяться, вжливо улыбаться и говорить разныя вжливыя фразы, но сила его какъ передового человка въ Варминстер заключалась въ его волосахъ и въ хорошей вычищенной пар чернаго платья, которую онъ носилъ всегда. Онъ былъ также человкъ зажиточный, всегда бывалъ въ церкви, акуратенъ въ платежахъ, старательно занимался своимъ дломъ, вшалъ свои колокола, продавалъ свои горшки такимъ образомъ, что старые покупщики отъ него не отставали.

— Джэй человкъ почтенный, мн не хочется бросить его, говаривали мужья, когда жены увряли, что спинки у его каминныхъ ршетокъ выпадали и что гвоздей его нельзя прибивать молоткомъ.

Такимъ образомъ онъ богатлъ, но, можетъ быть, своимъ преуспяніемъ онъ былъ обязанъ своимъ волосамъ. Онъ потиралъ руки, улыбался и кланялся, придумывая, какой отвтъ лучше дать. Онъ былъ согласенъ въ томъ, что душу бдной Кэрри слдуетъ спасти. Это натурально дло мистера Фенуикъ. Но что касалось ея тла, онъ не видалъ, какъ можетъ онъ или мистриссъ Джэй содйствовать этому.

— Я боюсь, что она дурная женщина, мистеръ Фенуикъ, я этого боюсь, сказалъ Джэй.

— Дло въ томъ, не можемъ ли мы придумать, какъ сдлать ее не такъ дурной, сказалъ викарій.— Она должна жить гд-нибудь, мистеръ Джэй.

— Мн кажется, самое лучшее для нихъ умереть — разумется, посл того, какъ он раскаятся, мистеръ Фенуикъ. Видите, сэръ, это такъ низко, такъ постыдно, он такъ безславятъ своихъ бдныхъ родныхъ. Молодой человкъ не можетъ сдлать ничего такого дурного — не такъ ли, мистеръ Фенуикъ?

— Я въ этомъ не увренъ, мистеръ Джэй.

— И даже теперь?

— Я не намренъ защищать Кэрри Брэтль — но если вы подумаете, какой ничтожный грхъ можетъ довести женщину до такого несчастнаго положенія, ваше сердце смягчится. Бдная Кэрри! она была такъ весела, такъ добра, такъ умна!

— Умна она была, мистеръ Фенуикъ, и весела также, какъ вы выражаетесь, но…

— Разумется, мы знаемъ все это. Вопросъ теперь состоитъ въ томъ, чмъ мы можемъ ей помочь. Она ведетъ въ настоящую минуту порядочную, воздержную жизнь, но безъ занятій, безъ средствъ, безъ друзей. Не возьметъ ли ее къ себ ваша жена — на мсяцъ, или около того, на испытаніе?

— Чтобъ она жила здсь! воскликнулъ торговецъ желзными издліями.

— Я посовтовалъ бы это. Кому дать ей пріютъ, какъ не сестр?

— Не думаю, чтобъ мистриссъ Джэй взялась за это, сказалъ торговецъ желзными издліями, не перестававшій потирать руки и кланяться, и лицо котораго вытянулось зловщимъ образомъ.

— Могу я спросить ее?

— Это не принесетъ никакой пользы, мистеръ Фенуикъ:— право не принесетъ.

— Это можетъ принести пользу. Могу я попытаться?

— Если вы спрашиваете меня, мистеръ Фенуикъ, я долженъ сказать нтъ, право долженъ. Мистриссъ Джэй вовсе не тверда и одно имя этой безславной родственницы производитъ внутреннюю болзнь, право такъ, мистеръ Фенуикъ.

— Стало быть, вы ничего не сдлаете, чтобы спасти отъ погибели сестру вашей жены, и не позволите жен вашей сдлать ничего?

— Не будьте ко мн жестоки, мистеръ Фенуикъ — пожалуйста не будьте жестоки ко мн. Я всегда былъ уважаемъ и окруженъ уважаемыми людьми. Если родные моей жены ведутъ себя дурно, разв это недостаточно непріятно для меня, къ чему же вамъ еще прізжать ко мн и говорить такія вещи? Право, мистеръ Фенуикъ, еслибъ вы подумали объ этомъ, вы не были бы ко мн такъ жестоки.

— Стало быть, вамъ все-равно, если она умретъ въ канав? сказалъ викарій, который на торговца желзными издліями сердился больше чмъ на фермера.

Онъ не могъ ничего сказать боле, повернулся и пошелъ. Раболпный лавочникъ шелъ за нимъ — опять кланяясь и потирая руки, и проводилъ его до экипажа. Викарій не сказалъ ни слова, не простился даже съ Джэемъ.

‘Сердца у нихъ камни, говорилъ онъ себ, узжая и хлестнувъ свою лошадь: ‘къ чему служатъ вс проповди? Ничто не трогаетъ ихъ. Поступай съ другими такъ, какъ думаешь, что они поступятъ съ тобой. Вотъ ихъ доктрина.’

Дорогою онъ ршилъ, что сдлаетъ послднее усиліе и привезетъ Кэрри на мельницу,— онъ сдлаетъ это, то-есть если можетъ уговорить Кэрри похать съ нимъ. Пока ему ничего не оставалось боле, какъ оставить ее у мистриссъ Стигсъ и платить десять шиллинговъ за ея квартиру и столъ. Относительно одного онъ не могъ еще ршить — сообщитъ онъ или нтъ свое намреніе старой мистриссъ Брэтль? Онъ ухалъ изъ дома рано, и когда вернулся, жена его уже получила отвтъ Мэри Лаутеръ на свое письмо.

— Прідетъ она? спросилъ Фрэнкъ.

— Она пишетъ только объ этомъ и больше ни о чемъ.

— Стало быть, она будетъ мистриссъ Джильморъ.

— Желаю этого отъ всего сердца, сказала мистриссъ Фенуикъ: — я считаю это равносильнымъ ея согласію выйти за него.

— Она не пріхала бы, еслибъ не ршилась принять его предложеніе. Помяни мое слово. Они будутъ обвнчаны до окончанія постройки капеллы.

— Ты говоришь такъ, какъ будто думаешь, что ей не слдуетъ прізжать.

— Нтъ — я не это хотлъ сказать. Я только думалъ, какъ скоро женщина можетъ оправиться отъ подобнаго огорченія.

— Фрэнкъ, не будь золъ. Она длаетъ то, что ей совтуютъ вс ея друзья.

— Если я умру, твои друзья будутъ совтовать теб не огорчаться, но сочтутъ тебя безчувственной, если ты огорчаться не будешь.

— Ты теперь противъ нея?

— Нтъ.

— Такъ зачмъ же ты говоришь такія вещи? Не лучше ли ей сдлать усиліе, чмъ оставаться безпомощной, неподвижной и испортить всю свою жизнь? И не лучше ли это для Гэрри Джильмора?

— Гораздо лучше для него, потому что онъ сойдетъ съ ума, если она за него не выйдетъ.

— И для нея также. Мы не можемъ знать, что происходитъ въ ея сердц. Я думаю, что она длаетъ большое усиліе, потому что находитъ это нужнымъ. Ты будешь къ ней ласковъ, когда она прідетъ?

— Конечно — для Гэрри — и для нея.

Но викарій былъ не въ дух въ эту минуту. Ему надоли его усилія направлять людей на истинный путь, такія большія затрудненія встрчались ему. Подъзжая къ своимъ воротамъ, онъ встртился съ Пёдльгэмомъ, стоявшимъ на дорог прямо предъ новой капеллой. Онъ ршился помириться съ капеллой и теперь сказалъ нсколько пріятныхъ словъ пастору.

Пёдльгэмъ отвернулся, вздернулъ носъ, поклонился очень холодно и ушелъ не сказавъ ни слова. Возможно ли было человку жить съ такими людьми въ хорошемъ расположеніи духа и съ христіанской любовью?

Вечеромъ онъ сидлъ съ женой въ гостиной, разсуждая обо всхъ этихъ непріятностяхъ, когда горничная вошла сказать, что пришелъ констэбль Тоффи. Констэбля Тоффи провели въ кабинетъ и викарій пошелъ къ нему туда. Онъ не говорилъ съ констэблемъ нсколько мсяцевъ — съ того самаго времени, какъ Сэмъ Брэтль былъ освобожденъ, но онъ ни минуты не сомнвался, когда его позвали, что дло шло объ убійств Трёмбёля. Констэбль приложилъ руку къ голов и слъ по приглашенію викарія, прежде чмъ началъ говорить.

— Что такое, Тоффи? спросилъ викарій.

— Кажется, мы ихъ поймали наконецъ, сказалъ Тоффи очень тихимъ, мягкимъ голосомъ.

— Кого — убійцъ?

— Точно такъ, мистеръ Фенуикъ, всхъ кром Сэма Брэтль, который намъ нуженъ.

— Кто же эти люди?

— Т, кого подозрвали, Джэкъ Бёрроусъ, прозванный Точильщикомъ, и Лауренсъ Эморнъ, бывшій вмст съ нимъ. Этотъ Эморнъ бирмипгамскій. Его въ Бирмингам знаютъ очень хорошо. И Сэмъ также, мистеръ Фенуикъ. Кажется, они вс участвовали въ этомъ. Намъ нуженъ Сэмъ, мистеръ Фенуикъ.

— Неужели вы хотите сказать, что онъ былъ въ числ убійцъ?

— Онъ намъ нуженъ, мистеръ Фенуикъ.

— Гд вы нашли другихъ людей?

— Они добрались до Сан-Франциско. Посчастливилось имъ, мистеръ Фенуикъ! Семь мсяцевъ были въ бгахъ. Мистеръ Трёмбёль былъ убитъ 31 августа, а вотъ уже 15 апрля, мистеръ Фенуикъ. Не многіе бываютъ такъ долго въ бгахъ. Вы, конечно, доставите къ намъ Сэма Брэтль, мистеръ Фенуикъ?

Викарій сказалъ, что онъ позаботится объ этомъ и представитъ Сэма Брэтль такъ скоро, какъ только можетъ.

— Я все время говорилъ вамъ, мистеръ Фенуикъ, что Сэмъ участвовалъ вмст съ ними, но вы врить не хотли.

— Я и теперь не врю, сказалъ викарій.

Глава XLVII.
ТРЕБУЮТЪ СЭМА БРЭТЛЬ.

На слдующей недл въ Бёльгэмптон и въ окрестностяхъ Варминстэра и Гейтесбёри было большое волненіе и смятеніе. Повсюду сдлалось извстно, что Джэкъ Точильщикъ и Лауренсъ Экорнъ сидли въ салисбурійской тюрьм и что требовали Сэма Брэтль. Смятеніе и волненіе, разумется, въ Бёльгэмптон были больше чмъ къ другихъ мстахъ. Необходимо было сказать старому мельнику — необходимо было также спросить жителей мельницы, гд теперь находится Сэмъ. Если они не знали, то могли помочь викарію отыскать его. Фенуикъ пошелъ на мельницу и взялъ съ собой сквайра, но они не могли получить никакихъ свдній. Мельникъ былъ очень молчаливъ и почти не выказалъ никакого волненія, когда ему сказали, что полиція требуетъ его сына.

— Могутъ прійти и обыскать, сказалъ онъ.— Могутъ прійти и обыскать.

Потомъ онъ медленно ушелъ. Разумется, была сцена съ мистриссъ Брэтль и Фэнни, и об женщины находились въ печальномъ положеніи.

— Бдный мальчикъ! несчастный мальчикъ! говорила злополучная мать, рыдавшая закрывъ передникомъ лицо.

— Мы ничего о немъ не знаемъ, мистеръ Джильморъ, а то сказали бы сейчасъ, отвчала Фэнни.

— Я въ этомъ увренъ, сказалъ викарій.— Можете помнить, мистриссъ Брэтль, что я ни минуты не врю, чтобы Сэмъ участвовалъ въ этомъ убійств боле, чмъ вы или я. Можете сказать это его отцу, если хотите.

За эти слова сквайръ сдлалъ ему выговоръ, какъ только они ушли съ мельницы.

— Я думаю, что вы слишкомъ далеко зашли въ этомъ увреніи, сказалъ онъ.

— Конечно вы хотите, чтобы я говорилъ, что думаю?

— Не въ такомъ дл, когда ложное одобреніе можетъ увеличить страданіе. Вы сами такъ любите идти въ вашихъ воззрніяхъ наперекоръ другимъ, что вамъ слдуетъ особенно остерегаться, когда такимъ образомъ вы можете сдлать большой вредъ.

— Я совершенно убжденъ, что онъ нисколько не участвовалъ въ этомъ.

— Вы видите, что полиція противъ васъ посл подробнаго и продолжительнаго слдствія.

— Полиція — это ослы, настойчиво утверждалъ викарій.

— Именно. То-есть, вы предпочитаете ваше мнніе мннію полиціи относительно убійства. Я предпочелъ бы ваше мнніе ихъ мннію въ вопрос письменныхъ уликъ, но не въ такомъ дл, какъ это. Я не хочу убждать васъ, но желалъ бы, чтобъ вы были осторожны съ тми людьми, которые наиболе къ этому прикосновенны. Имя дло съ другими, вы не имете права пренебрегать обыкновенными правилами очевидности.

Викарій принялъ выговоръ и общалъ быть осторожне — повторивъ однако свое мнніе о Сэм, относительно котораго онъ объявилъ свое намреніе держаться прежняго своего поведенія, что ни говорили бы полиція и судьи. Онъ даже объявилъ, что сдлаетъ это даже вопреки приговору присяжныхъ, но Джильморъ понялъ, что это просто природное упрямство этого человка, выказывающееся въ своемъ естественномъ вид.

Въ эту минуту, очень мрачную для прихода и очень печальную для пастората, сквайръ началъ новую жизнь, очевидную для всхъ, кто видлъ его. Онъ ходилъ по своей ферм, говорилъ о своихъ деревьяхъ, глядлъ на своихъ лошадей — словомъ, опять ожилъ. Конечно, много догадокъ длалось по этому поводу въ его дом и нкоторыя, вроятно, были очень близки къ истин. Но Фенуикамъ не нужно было угадывать. Джильмору было сказано, что Мэри прідетъ въ Бёльгэмптонъ въ начал лта, и онъ тотчасъ сбросилъ съ себя грусть. Онъ не длалъ боле вопросовъ, мистриссъ Фенуикъ не нужно было принимать предосторожностей, но восторгъ ея друга почти пугалъ ее.

— Я смотрю на это совсмъ не такъ, какъ онъ, сказала она мужу.

— Она выйдетъ за него теперь, отвчалъ онъ, и мистриссъ Фенуикъ не говорила ничего боле.

Для самого Фенуика эта перемна была чрезвычайно утшительна, сквайръ былъ его старый другъ и почти единственный близкій сосдъ. Во всхъ его непріятностяхъ, и внутри и вн прихода, онъ натурально обращался къ Джильмору, и хотя онъ не былъ наклоненъ дйствовать по совту своихъ друзей, все-таки для него было очень важно имть друга, который могъ подать мнніе, а можетъ быть, еще боле такого друга, который настаивалъ, чтобы его мнніе было принято. Всю прошлую зиму Джильморъ былъ безполезенъ для своего друга. Мнніе его обо всемъ было такъ нерадиво, что его не стоило и выслушивать. Онъ сдлался такъ угрюмъ, что викарій нашелъ ршительно необходимымъ оставить его въ поко относительно жизни обыкновенной. Но теперь сквайръ опять сдлался самимъ собой и объ интересномъ предмет убійства Трёмбёля, подсудимыхъ въ салисбурійской тюрьм и необходимости призыва Сэма могъ говорить умно и съ пользой.

Конечно, было очень желательно, чтобы Сэмъ явился скоре. Въ приход вс думали, что викарій знаетъ, гд онъ. Джорджъ Брэтль, поручившійся за брата, сдлалъ это въ той увренности, что отвтственнымъ лицомъ будетъ викарій. Слухи о пребываніи Кэрри въ Салисбури и о поздкахъ викарія въ тотъ городъ ходили въ Бёльгэмптон и къ нимъ примшивалась мысль, что Кэрри и Сэмъ въ заговор. Что Фенуикъ поступалъ рыцарски, можетъ быть дон-кихотски, въ своей дружб къ тмъ, кого онъ уважалъ, давно чувствовалось, и это чувство было теперь сильне прежняго. Онъ конечно могъ представить Сэма Брэтль, еслибъ хотлъ,— или если хотлъ, говорили нкоторые, могъ и держать его въ удаленіи. Слдовало заплатить 400 фунтовъ за поруки, но извстно было, что викарій былъ богатъ и — такъ говорили пёдльгэмцы — не посмотритъ на это, если можетъ такимъ образомъ поступить по-своему.

Онъ былъ принужденъ създить въ Салисбури, для того, чтобы узнать, если возможно, отъ Кэрри, какъ найти слды ея брата, и объ этой поздк пёдльгэмцы также узнали. Въ Бёльгэмптон были мужчины и женщины, знавшіе наврно, какъ часто викарій посщалъ молодую двушку въ Салисбури, какъ долго онъ пробылъ у ней каждый разъ и сколько онъ платилъ мистриссъ Стигсъ за ея содержаніе. Поздки мужчинъ, отличающихся дон-кихотствомъ въ своей ласковости къ молодымъ женщинамъ, всегда замчаются съ большой точностью, если не врностью.

Его свиданіе съ Кэрри было очень грустно на этотъ разъ. Онъ не могъ не сказать ей причины своихъ разспросовъ.

— Тхъ двухъ взяли? спросила она съ поспшностью, какъ будто показывавшей, что она иметъ свднія объ этомъ дл, которыя не могли не быть виновны.

— Какихъ двоихъ? спросилъ онъ, прямо смотря ей въ лицо.

Тогда она замолчала, а ему не хотлось поймать ее въ ловушку, допрашивать какъ присяжному повренному или допытываться отъ нея свдній, которыя она не дала бы охотно и добровольно.

— Мн сказали, началъ онъ:— что взяли двухъ человкъ за убійство.

— Гд ихъ нашли, сэръ?

— Они убжали въ Америку и полиція вернула ихъ. Вы ихъ знали, Кэрри?

Она опять промолчала. Люди эти не были названы и не она должна была выдавать ихъ. До-сихъ-поръ въ ихъ свиданіяхъ она почти не смотрла ему въ лицо, но теперь она прямо устремила на него свои голубые глаза.

— Вы прежде говорили мн въ коттэдж этой старухи, сказалъ онъ:— что вы знали ихъ обоихъ — одного знали слишкомъ хорошо.

— Если вы позволите, сэръ, я ничего не буду говорить о нихъ.

— Я не стану спрашивать васъ, Кэрри. Но вы разсказали бы мн о вашемъ брат, еслибъ вы знали?

— Право разсказала бы, сэръ — все. Онъ такъ же мало участвовалъ въ убійств фермера Трёмбёля какъ и вы. За это не могутъ дотронуться до одного его волоска.

— Я самъ такъ думаю, но кто можетъ это доказать?

Опять она промолчала.

— Можете вы доказать? Если слова могутъ спасти вашего брата, наврно вы сказали бы ихъ. Неужели вы не ршитесь, Кэрри, сдлать все для вашего брата? Каковы бы ни были его недостатки, онъ не былъ къ вамъ такъ жестокъ, какъ другіе.

— Я желала бы умереть.

— Вы не должны этого желать, Кэрри. И если вы знаете объ этомъ, вы обязаны сказать. Еслибы вы могли ршиться сказать мн, что вы знаете, мн кажется, это было бы полезно для насъ обоихъ.

— Это они взяли деньги. Сэмъ не видалъ ни шиллинга.

— Кто это они?

— Джэкъ Бёрроусъ и Лэрри Экорнъ. И это не Лэрри Экорнь. Я знаю очень хорошо, кто это сдлалъ. Это сдлалъ Джэкъ Бёрроусъ.

— Котораго называютъ Точильщикомъ?

— Но Лэрри былъ съ ними тогда, сказалъ Керри, рыдая.

— Вы это знаеге наврно?

— Я ничего не знаю наврно, мистеръ Фенуикъ, кром того, что Сэма въ то время тамъ не было. Въ этомъ я совершенно, совершенно, совершенно уврена. Но когда вы меня спрашиваете, что я должна сказать?

Онъ оставилъ ее, не сказавъ ей на этотъ разъ ни слова о ней. Онъ не могъ сказать ей ничего утшительнаго. Онъ почти ршился взять ее съ собой на мельницу и попытаться что можно сдлать встрчей отца, матери и дочери, но эта новая исторія съ полиціей и арестомъ и отсутствіемъ Сэма длали невозможнымъ для него такой шагъ. Узжая, онъ опять разспросилъ мистриссъ Стигсъ, и она предостерегла его, что ея жилица ежедневно говорила такія слова, которыя заставляли ее думать, что молодая женщина не хочетъ у ней остаться. Но она ни на что пожаловаться не могла. Кэрри настаивала на своей свобод ходить по городу одна, но женщина думала, что она длаетъ это только для того, чтобы доказать свою независимость. Посл этого викаріи заплатилъ что слдуетъ и вернулся на желзную дорогу. О Сэм онъ не узналъ ничего и не зналъ, куда теперь обратиться за свдніями. Онъ все еще думалъ, что молодой человкъ самъ явится, если вызовъ будетъ сдлалъ публично и дойдетъ до его ушей.

Въ этотъ самый день было засданіе гейтесберійскихъ судей, и два человка, такъ жестоко возвращенные изъ Сан-Франциско, были приведены. Засдалъ Джильморъ вмст съ сэр-Томасомъ Чарлисъ, который былъ предсдателемъ, и три другіе человка. Лордъ Траубриджъ былъ въ суд, но сказалъ, что онъ присутствуетъ не какъ судья. Сэма Брэтль вызывали и Джонсъ, адвокатъ, объяснилъ, что онъ ушелъ изъ дома искать работы въ другомъ мст, сослался на продолжительность протекшаго времени и на несправедливость требованія, что человкъ, противъ котораго не нашлось уликъ, обязанъ остаться всегда въ приход — и выразилъ несомннную увренность, что мистеръ Фенуикъ и Джорджъ Брэтль, его поручители, отыщутъ его и представятъ. Такъ какъ ни пастора, ни фермера не было въ суд, ничего боле сдлать было нельзя и судьи готовы были согласиться, что надо ждать. И дло противъ двухъ человкъ, сидвшихъ въ тюрьм, еще нельзя было начать. Улики были противъ нихъ такъ слабы, что присяжный повренный изъ Дэвиза, защищавшій ихъ, выразилъ удивленіе, что американскія власти выдали ихъ. Однако были приведены доказательства, что эти два человка были судимы прежде, одинъ за воровство со взломомъ, другой за кражу лошадей, но первый, Джонъ Бёррроусъ, извстный подъ именемъ Точильщика, былъ изъ Дэвиза, и полиція этого города, такъ же какъ и Чипенгэма, Бата и Уэльса, была хорошо знакома съ нимъ, а другой, Экорнъ, порядочный молодой человкъ, былъ партнеромъ въ бирмингэмской конюшн, по промотался на скачкахъ и цлый годъ жилъ дурными длами, а прежде просидлъ два года въ тюрьм на каторжной работ. Было доказано, что ихъ обоихъ видли въ окрестностяхъ до и посл убійства, что въ коттэдж въ Пайкрофтской общин была найдены сапоги, оставленные въ грязи на двор фермера, что Бёрроусъ бралъ ядъ изъ левингтонской аптеки и отравилъ собаку Бонамъ. Многое другое было доказано, но дэвизскій стряпчій объяснилъ, что это не доказываетъ ничего, а полицейскія власти, что это доказываетъ очень много. Судьи постановили, что въ назначенный день Сэмъ Брэтль долженъ явиться. Вс знали, что день, назначенный чрезъ недлю, былъ назначенъ только для проформы, такъ какъ констэбли объявили, что по-крайней-мр дв недли потребуются для собранія дальнйшихъ уликъ. Это происходило во вторпикъ, 25 апрля, и опредлено было дать полиціи время исполнить свое дло до 8 мая.

До-сихъ-поръ все шло спокойно въ Гейтесбёри, но прежде чмъ судьи ухали изъ этого маленькаго городка, поднялся шумъ. Сэр-Томасъ Чарлисъ, говоря съ своимъ товарищемъ по суду Джильморомъ обо всемъ этомъ дл вообще и о Брэтляхъ въ особенности, намекнулъ на ‘несчастныя отношенія Фенуика къ Кэрри Брэтль’ въ Салисбури. Джильморъ тотчасъ вспыхнулъ и пожелалъ узнать, что это значитъ. Сэр-Томасъ, человкъ не самый умный на свт, по справедливый и, надо отдать ему справедливость, не боявшійся никого, посл нкоторой нершимости сознался, что слышанное имъ о Фенуик онъ узналъ отъ лорда Траубриджъ. Онъ слышалъ отъ лорда Траубриджъ, что викарій бёльгэпмтонскій былъ… Джильморъ выказалъ при этомъ большую энергію и сильно наступилъ на баронета. Сэр-Томасъ выразилъ надежду, что мистеръ Джильморъ не сдластъ сплетенъ, Джильморъ объявилъ, что онъ не хочетъ выносить оскорбленія, сдланнаго его другу. Онъ спросилъ лорда Траубриджъ, котораго онъ пашелъ ожидающимъ своего экипажа въ гостинниц Быкъ, куда сопровождалъ Джильмора сэр-Томасъ. Маркизъ объяснилъ откровенно. Онъ сказалъ, что слышалъ, по его мннію изъ достоврпаго источника, что Фенуикъ имлъ обыкновеніе одинъ посщать одну молодую женщину, которая прежде жила въ его приход, но которую теперь онъ содержалъ на квартир въ одномъ салисбурійскомъ предмсть. Онъ это сказалъ. Но говоря это, сказалъ онъ правду или ложь? Если онъ сказалъ неправду, то онъ первый сознается въ своей ошибк. Потомъ были сказаны очень запальчивыя слова.

— Милордъ, сказалъ Джильморъ: — слова ваши несправедливы, и по впечатлнію, которое они сдлали, они могутъ назваться клеветой.

— Кто вы такой, сэръ, сказалъ маркизъ, оглядывая его съ ногъ до головы:— что говорите со мною о впечатлніи, произведенномъ моими словами?

Но кровь Джильмора кипла.

— Вы намревались внушить сэр-Томасу Чарлисъ. милордъ, что посщенія мистера Фенуика позорны. Въ вашихъ словахъ заключалось именно это.

— Кто вы такой, сэръ, что перетолковываете мои слова? Я исполнилъ только мой долгъ, сообщивъ сэр-Томасу Чарлисъ mqc убжденіе — мое основательное убжденіе — о поведеніи этого господина. То, что сказалъ ему, я скажу громко цлому графству. Это всмъ извстно, что бёльгэмптонскій викарій посщаетъ развратную молодую женщину въ грязной части города. Я говорю, что это безчеститъ его, его санъ и приходъ, я даже скажу это епископу. Кто вы такой, сэръ, что сомнваетесь въ моихъ словахъ?

Маркизъ опять осмотрлъ сквайра съ головы до ногъ и вышелъ изъ комнаты величественной походкой, между тмъ какъ Джильморъ продолжалъ уврять, что въ его словахъ была злая клевета. Потомъ Джильморъ съ сэр-Томасомъ объяснились нсколько спокойне, чмъ прежде, сквайръ обязался — онъ самъ не зналъ на что, а сэр-Томасъ общалъ молчать — пока. Разумется, ссора эта разнеслась по маленькому городку. Конечно, такой человкъ какъ маркизъ Траубриджъ не могъ скрывать свой гнвъ. Прежде чмъ онъ вышелъ изъ гостинницы, онъ очень ясно выразилъ свое мнніе человкамъ шести и о безнравственности викарія, и о дерзости сквайра, и когда онъ халъ домой, рука его чесалась, чтобы поскоре взять чернила и перо и написать къ епископу. Сэр-Томасъ пожималъ плечами и разсказалъ эту исторію только тремъ, четыремъ короткимъ друзьямъ, замтивъ всмъ, что относительно посщеній этой двушки никогда не бываетъ дыма безъ огня. Голосъ Джильмора также раздавался очень громко и вс слуги въ гостинниц слышали его. Онъ зналъ, что ссора сдлалась уже гласной, и чувствовалъ, что ему не остается ничего боле какъ разсказать своему другу о случившемся. Въ тотъ самый вечеръ онъ увидалъ викарія. Фенуикъ вернулся изъ Салисбури усталый, унылый, разстревоженный, и шелъ одваться къ обду, когда Джильморъ встртился съ нимъ у дверей его конюшни и разсказалъ ему о случившемся.

— Жена моя была права, а я нтъ, сказалъ Фенуикъ.

— Права въ чемъ? спросилъ Джильморъ.

— Она сказала, что лордъ Траубриджъ распространитъ эту гнусную ложь. Сознаюсь, что я ошибался, считая его джентльмэномъ. Разумется, я могу воспользоваться свдніями, которыя вы сообщили мн?

— Пользуйтесь сколько хотите, сказалъ Джильморъ.

Они разстались и Джильморъ, пріхавшій верхомъ, отправился домой.

Глава XLVIII.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВЪ БЛЬГЭМПТОНЪ.

Прошелъ мсяцъ посл сценъ, описанныхъ въ послдней глав, и въ Бёльгэмптонъ вернулось лто. Былъ конецъ мая и съ лтомъ явилась Мэри Лаутеръ. Въ этомъ мсяц дло въ Гейтесбёри мало подвинулось. День суда откладывался раза три, и отложили еще разъ. Полиція увряла, что это было необходимо вслдствіе отсутствія Сэма Брэтль — что судьи желали дать необходимое время для явки человка, отпущеннаго на поруки — и что такъ какъ онъ песомппно участвовалъ въ убійств, то они ршились вытребовать его. Но уврявшіе, что понимаютъ это дло, между которыми находился адвокатъ изъ Девиза и Джонсъ въ Гейтесбёри, увряли, что Брэтля не искали, оттого что улики противъ другихъ обвиненныхъ были недостаточны. Засданіе теперь отложили до вторника, 5 іюня,.и ршили, что если Брэтль не явится, то поручительство уничтожается.

Фенуикъ написалъ очень сердитое письмо лорду Траубриджъ, на которое не получилъ отвта, а лордъ Траубриджъ написалъ очень глупое письмо епископу. Въ отвт своемъ епископъ сдлалъ маркизу выговоръ.

‘Мн сообщилъ мой другъ, мистеръ Джильморъ, писалъ викарій маркизу:— что ваше сіятельство открыто говорили, что я длаю посщенія одной молодой женщин въ Салисбури, которыя безславятъ меня, мой санъ и приходъ, который я занимаю. Не думаю, чтобы ваше сіятельство стали это опровергать, и поэтому я требую, чтобы вы тотчасъ извинились предо мною въ клевет, которая по своему свойству вредна и зла, и общали, что вы не повторите этого оскорбленія.’

Когда маркизъ получилъ это письмо, онъ еще не писалъ къ епископу того письма, которое онъ ршился написать посл свиданія съ Джильморомъ,— чувствуя, можетъ быть, упреки совсти, думая, что ему лучше посовтоваться съ сыномъ,— хотя въ полномъ убжденіи, что если онъ это сдлаетъ, то сынъ совсмъ не позволитъ ему писать къ епископу,— а можетъ быть съ тмъ чувствомъ, что онъ, епископъ, жестоко поступаетъ съ своимъ непріятелемъ викаріемъ. Но когда письмо изъ Бёльгэмптона пришло къ нему, вс чувства сомннія, осторожности и милосердія разлетлись въ пухъ. Тонъ письма былъ задорливъ и безстыденъ. Особенно обидно было для маркиза слово клевета, и еще то, что его, маркиза Траубриджъ, заставляютъ дать общаніе не длать оскорбленія. Бёльгэмптонскій вольнодумецъ, какъ онъ называлъ нашего пріятеля, не отпирался отъ посщеній молодой женщины въ Салисбури. Маркизъ навелъ новыя справки, вполн подтвердившія прежде полученныя имъ свднія. Онъ узналъ адресъ мистриссъ Стигсъ и эти подробности, какъ ему казалось, достаточно подтверждали вину викарія. Смутные слухи о драк въ гостинниц Три честные человка дошли до него и тотъ несомннный фактъ, что викарій содержалъ Кэрри Брэтль. Тутъ онъ вспомнилъ все безпокойство Фенуика о ея брат, котораго маркизъ считалъ убійцей своего арендатора. Онъ вспомнилъ также о томъ, что пасторъ спасъ убійцу отъ правосудія, и такимъ образомъ убдилъ себя, что имя дло съ Фенуикомъ, что было его несомннной обязанностью, онъ долженъ былъ имть дло съ самымъ дурнымъ человкомъ на свт. Умъ его сіятельства былъ совершенно неспособенъ найти улики — неспособенъ даже понять улики, когда он представлялись ему. Онъ не былъ дурнымъ человкомъ. Онъ не желалъ ничего чужого и раздавалъ много своего. Онъ боялся Бога, уважалъ королеву и любилъ свое отечество. Онъ не потакалъ своимъ страстямъ. Онъ исполнялъ свои обязанности, насколько ихъ зналъ. Но онъ былъ надменный дуракъ, который не могъ удержать себя отъ того, чтобы не попадать въ бды — котораго удерживалъ отъ этого только такой менторъ, какъ его сынъ. Какъ только маркизъ получилъ письмо викарія, онъ тотчасъ слъ и написалъ къ епископу. Онъ такъ былъ увренъ въ своей справедливости, что послалъ епископу письмо Фенуика, сознаваясь въ томъ, что онъ сказалъ въ Гейтесбёри, и оправдывая это подробнымъ изложеніемъ нечестивыхъ поступковъ викарія.

‘Позвольте мн спросить васъ, милордъ, говорилъ онъ въ заключеніе: ‘неужели вы считаете этого человка способнымъ заботиться о душахъ въ такомъ обширномъ и важномъ приход, какъ Бёльгэмптонъ?’

Епископъ почувствовалъ себя оскорбленнымъ. Онъ нисколько не сомнвался на счетъ своего пастора. Онъ зналъ, что Фенуикъ былъ человкъ слишкомъ твердый, для того, чтобы совтъ епископа о его честномъ поведеніи могъ принести ему пользу, и слишкомъ хорошій для того, чтобы нуждаться въ предостереженіи о его поведеніи.

‘Милордъ маркизъ, отвчалъ онъ: ‘возвращая письмо Фенуика вашему сіятельству, я могу только сказать, что изъ всего сообщеннаго мн вашимъ сіятельствомъ не нахожу ничего требующаго моего вмшательства. Я поступилъ бы несправедливо, еслибъ не прибавилъ къ этому выраженіе моего мннія, что мистеръ Фенуикъ человкъ хорошей нравственности, прекрасно исполняющій свои обязанности въ приход и подающій въ моей епархіи примръ достойный подражанія.’

Когда это письмо было получено въ замк, тамъ былъ Сент-Джорджъ. Бдный старый маркизъ былъ задтъ за-живое. Онъ немедленно примтилъ — такъ онъ сказалъ себ — что епископъ старая баба, не разумвшая ничего, но былъ увренъ, что Сент-Джорджъ взглянетъ на это не такъ. А между тмъ было невозможно не сказать Сент-Джорджу. Хотя онъ очень боялся своего сына, онъ добросовстно разсказывалъ все своему ментору. Онъ уже сказалъ Сент-Джорджу о письм Фенуика и о своемъ письм къ епископу, и Джорджъ засвисталъ. Теперь онъ показалъ письмо епископа своему сыну. Сент-Джорджъ прочелъ письмо, медленно сложилъ его, пожалъ плечами и сказалъ, возвращая письмо отцу:

— Вамъ врно нравится ставить себя въ неловкое положеніе.

Въ такомъ непріятномъ положеніи находилось дло въ Бёльгэмптон въ начал іюня, когда Мэри Лаутеръ опять находилась у своей пріятельницы мистриссъ Фенуикъ. Кэрри Брэтль все еще жила въ Салисбури, но викарій больше двухъ недль на видалъ ее. Письмо маркиза, подкрпляемое отчасти совтомъ его жены, заставило его противъ воли отказаться отъ желанія видться съ этой двушкой. Жена его, однако, сама здила къ мистриссъ Стигсъ, видлась съ Кэрри и отвезла ей небольшой подарокъ отъ матери, которая не смла сама хать въ Салисбури видться съ дочерью вслдствіе разговора, происходившаго между нею и мужемъ.

Мистриссъ Фенуикъ, воротившись домой, сообщила, что Кэрри молчалива, угрюма и ведетъ праздную жизнь, что она говоритъ только о своемъ желаніи умереть и что мистриссъ Стигсъ сказала, что не можетъ добиться отъ нея ничего хорошаго. Между тмъ Сэмъ Брэтль не являлся, а 5 іюня приближалось.

Мэри Лаутеръ опять была въ пасторат и, разумется, ей надо было встртиться съ Джильморомъ. Ей дано было общаніе, что къ ней не станутъ приставать съ совтами — разумется, это значило, что ее не станутъ уговаривать выйти за Джильмора. Но вс знали, что Джильмору будетъ позволено приходить въ пасторатъ, и Фенуики понимали, что это ясно означало по-крайней-мр ея стараніе заставить себя принять его предложеніе. Самой Мэри, когда она хала туда, это казалось почти неизбжно, и примтивъ это, она сказала себ, что она напрасно ухала изъ дома. Она знала — ей такъ казалось — что она должна отказать ему. и поступивъ такимъ образомъ, она только надлаетъ новыхъ непріятностей. Не лучше ли бы ей остаться въ Лоринг — тотчасъ подражать примру тетки и начать скучную рутину жизни одинокой старой двы? Но зачмъ ей отказывать ему? Она разсуждала объ этомъ сама съ собой въ вагон. Ей сказали, что Уальтеръ Мэррэбль непремнно женится на Эдии Браунло, и она врила этому. Безъ сомннія это было гораздо лучше. Во всякомъ случа она разлучена съ Уальтеромъ навсегда. Когда онъ написалъ къ ней, объявляя о своемъ намреніи, остаться въ Англіи, онъ не сказалъ ни слова о возобновленіи помолвки съ нею. Конечно, она любила его. Въ этомъ она ни минуты не старалась обманывать себя. Конечно, еслибъ участь ея могла устроиться по ея желанію, она сдлалась бы женою Уальтера Мэррэбль. Но ей не суждена эта участь, и но этому поводу возникъ вопросъ, годится ли она въ жены другому человку: Она знала наврно только то, что если когда-нибудь она сочтетъ своей обязанностью принять предложеніе другого человка, то прежде она прямо объяснитъ ему, въ какомъ положеніи она находится. Наконецъ все ршилось такимъ образомъ,— возможно ли было для нея отнять отъ своихъ понятій о жизни весь романизмъ и находить удовольствіе въ исполненіи обязанности къ другимъ? Перспектива жизни старой двы не была пріятна для ея глазъ, но она ршилась перенести это, и даже что-нибудь еще хуже этого, скоре чмъ поступить дурно. Однако, для нея такъ трудно было узнать, что хорошо и что дурно! Если она согласится выйти за Джильмора, будетъ ли она клятвопреступна, когда у алтаря общаетъ его любить? Она должна посвятить ему вс свои заботы, отдать все свое сердце, насколько она можетъ повелвать своимъ сердцемъ, и конечно всю ея искренность, она не должна скрывать отъ него ничего. Она должна принудить себя любить его и забыть того другого. Онъ долженъ быть предметомъ ея обожанія. Она должна употребить вс силы, чтобы вознаградить его за постоянство въ привязанности къ ней, а все-таки, когда она подъхала къ воротамъ пастората, она сказала себ, что ей лучше бы остаться въ Лоринг.

Въ первый вечеръ о Джильмор не упоминали. Для разговора было много предметовъ, такъ какъ въ этомъ періодъ въ Бёльгэмптон господствовало сильное волненіе.

— Что вы думаете о нашей капелл? спросила мистриссъ Фенуикъ.

— Я не думала, чтобъ она была такъ велика.

— Они не хотятъ оставить для нашей церкви ни одной души. Мистеръ Пёдльгэмъ намренъ захватить весь приходъ.

— Неужели васъ бросилъ кто-нибудь?

— До-сихъ-порь еще нтъ, отвчала мистриссъ Фенуикъ.— Но капелла еще не кончена и маркизъ еще не присылалъ своимъ арендаторамъ приказанія сдлаться диссидентами. Мы этого ожидаемъ, если только онъ не убдитъ епископа выгнать Фрэнка изъ прихода.

— Но епископъ не можетъ его выгнать.

— Разумется, не можетъ, и не захочетъ, еслибы и могъ. Епископъ и Фрэнкъ лучшіе друзья на свт. Но это не иметъ никого отношенія къ тому. Вы не должны бранить капеллу при Фрэнк, теперь это предметъ запрещенный. Я думаю, что все зданіе будетъ срыто и что маркизъ съ Пёдльгэмомъ будутъ разбиты въ пухъ и прахъ. А пока я прикладываю палецъ къ губамъ и только взглядываю на Фрэнка, когда упоминаютъ о капелл.

Потомъ разговаривали объ убійств и о непріятномъ отсутствіи Сэма.

— Неужели вамъ придется заплатить четыреста фунтовъ, мистеръ Фенуикъ? спросила Мэри.

— Я долженъ буду заплатить, если онъ не явится завтра.

— Но вы не думаете, чтобъ онъ участвовалъ въ этомъ?

— Я совершенно въ этомъ убжденъ. Но у него были непріятности въ семейств, была ссора, и я думаю, что онъ совсмъ ухалъ отсюда. Полиція говоритъ, что нашла слды его до Ливерпуля.

— А другіе будутъ осуждены? спросила мистриссъ Фенуикъ.

— Думаю, и очень этого желаю. Есть улики на счетъ колесъ телеги, въ которой видли въ Бёрроуса наврно, и кажется также Экорна, прозжающими по Пайкрофтской общин рано утромъ въ воскресенье. Часть шины отпала и была замнена кускомъ пошире и нсколько короче. Со слдовъ, оставленныхъ колесомъ въ грязи у угла калитки фермы, была снята мрка, и говорятъ, что это улика достаточная. Телега того человка наврно прозжала тутъ — врно также и то, что онъ прохалъ по Пайкрофтской общин въ этой самой телег часа чрезъ два посл убійства.

— Это кажется ясно, сказала Мэри.

— Но кто-то сказалъ, что Сэмъ бралъ эту телегу. Я думаю однако, что все обнаружится — только если мн придется заплатить четыреста фунтовъ, я буду думать, что фермеръ Трёмбёль стоитъ мн очень дорого.

На слдующее утро Джильморъ пришелъ въ пасторатъ. Было ршено, что онъ отвезетъ Фенуика въ Гейтесбёри и задетъ за нимъ посл завтрака. Нсколько поздній часъ — два пополудни — былъ назначенъ для суда по длу объ убійств и было необходимо, чтобъ одному констэблю пріхать изъ Лондона въ это утро, слдовательно, пастору и Джильмору не было никакой надобности узжать очень рано изъ Бёльгэмптона. Это мистриссъ Фенуикъ объяснила Мэри.

— Онъ обдаетъ здсь сегодня, сказала она, когда он встртились утромъ до молитвы:— и вамъ лучше тотчасъ преодолетъ первую неловкость.

Мэри согласилась на это, и посл завтрака Джильморъ пришелъ къ нимъ въ садъ. Онъ оставался на одно мгновеніе одинъ съ любимой имъ двушкой.

— Миссъ Лаутеръ, сказалъ онъ:— я не могу пробыть съ вами одной минуты, чтобы не сказать вамъ, что я не перемнился.

Мэри не отвчала и онъ ничего больше не сказалъ. Мистриссъ Фенуикъ пришла такъ скоро, что отвтъ былъ не нуженъ — и потомъ Джильморъ ушелъ. Цлый день пріятельницы говорили объ убійств, о Брэтляхъ, о капелл — которая была осмотрна съ крыши до пола — Но ни слова не было сказано о любви Гэрри Джильмора или о Уальтер Мэррэбль. Имя Джильмора часто упоминалось въ разсказ о новой ссор съ лордомъ Траубриджъ и о переписк съ епископомъ — о которой Фенуикъ узналъ подробности отъ епископскаго капеллана. Разсказывая эту исторію, мистриссъ Фенуикъ выразила свое мнніе, что Гэрри Джильморъ поступилъ хорошо, энергично и какъ истинный другъ.

— Еслибъ маркизъ былъ однихъ съ нимъ лтъ, я думаю, онъ приколотилъ бы его, сказала жена викарія съ тмъ пристрастіемъ къ тлесному наказанію врага, которое довольно свойственно женщинамъ.

Все это было очень хорошо и не вызвало никакихъ особенныхъ замчаній со стороны Мэри и могло произвести нкоторое дйствіе.

Мужчины вернулись поздно вечеромъ и сквайръ одвался къ обду въ пасторат. Но великое событіе было разсказано прежде чмъ пошли одваться. Въ пятомъ часу, когда судьи уже вставали съ мста, Сэмъ Брэтль вошелъ въ залу суда.

— И твои деньги спасены? сказала ему жена.

— Да, мои деньги спасены, но увряю тебя, меня боле занимаетъ правдивость Сэма. Онъ самъ явился вдругъ. Полиція ничего о немъ не узнала. Онъ вошелъ въ судъ и мы услышали его голосъ.

— Говорятъ, что я нуженъ, сказалъ онъ.

— А что же было сдлано? спросила жена.

— Было слишкомъ поздно, чтобы сдлать что-нибудь, и отложили еще на недлю, и Сэмъ пошелъ въ тюрьму.

За обдомъ разговоръ все шелъ объ убійств. Оно было совершено посл отъзда Мэри Лаутеръ изъ Бёльгэмптона, но она слышала вс подробности и могла интересоваться этимъ дломъ наравн съ другими. Джильморъ былъ такого мннія, что Сэма слдовало не судить, а поставить въ число свидтелей и заставить его разсказать что онъ зналъ о присутствіи двухъ другихъ. Фенуикъ уврялъ, что если это сдлаютъ, то Сэмъ изъ упрямства не скажетъ ничего. Онъ думалъ — такъ онъ объяснилъ и жен и Джильмору — что Кэрри Брэтль могла дать боле показаній, чмъ ея братъ. Объ этомъ онъ теперь не сказалъ ничего, но сообщить констэблю Тоффи, что если Каролина Брэтль понадобится для допроса, то се можно найти въ дом мистриссъ Стигсъ.

Такимъ образомъ часа на два неловкость встрчи Гэрри Джильмора съ Мэри была уничтожена. Онъ могъ говорить энергически объ интересномъ предмет и она могла присоединиться къ разговору. Но когда они услись вокругъ чайнаго стола, какъ будто ршили по взаимному согласію отложить на время разсужденія объ убійств Трёмбёля и о Брэтляхъ. Мэри сдлалась молчалива, а Джильморъ неловокъ. Когда стали спрашивать о миссъ Мэррэбль, онъ не зналъ, говорить ли ему о знакомств съ этой дамою. Разумется, онъ не могъ намекнуть о своей поздк въ Лорингъ, а между тмъ трудно ему было не признаться, что онъ тамъ былъ. Часъ прошелъ и онъ могъ уйти. Въ слдующіе два дня онъ не видалъ Мэри Лаутеръ. Въ пятницу онъ встртилъ ее съ мистриссъ Фенуикъ, когда он возвращались съ мельницы. Он ходили навстить мистриссъ Брэтль и Фэнни, и постараться ихъ утшить, на сколько было возможно при настоящихъ обстоятельствахъ. Бдная женщина сказала имъ, что отецъ теперь такъ же былъ молчаливъ и о сын, какъ о дочери, но что онъ самъ здилъ въ Гейтесбёри пригласить адвоката для сына и узнать отъ Джонса, стряпчаго, о настоящемъ положеніи дла. О томъ, что онъ узналъ, онъ ничего не сказалъ женщинамъ на мельниц, но об дамы выразили твердое убжденіе въ невинности Сэма. Все это мистриссъ Фенуикъ разсказала Джильмору и Мэри Лаутеръ могла принять участіе въ разсказ. Сквайръ шелъ между ними и ему казалось въ это время, что Мэри не имла желанія избгать его. Онъ началъ горячо надяться и желать, чтобы даже теперь, въ эту минуту, онъ могъ остаться съ нею одинъ и узнать свою участь. Онъ разстался съ ними около деревни, и уходя, удержалъ руку Мэри въ своей рук нсколько минутъ. На пожатіе его отвта не было, но ему казалось, что рука ея оставалась въ его рук почти охотно.

— Что вы думаете о немъ? спросила ея пріятельница, какъ только онъ разстался съ ними.

— Что я думаю о немъ? Я всегда думала о немъ хорошо.

— Я это знаю, думать иначе о человк положительно хорошемъ невозможно. Но чувствуете ли вы къ нему больше расположенія, чмъ прежде?

— Джэнетъ, отвчала Мэри посл нкотораго молчанія: — вамъ лучше оставить меня въ поко. Не сердитесь на меня, но право будетъ лучше, если вы оставите меня въ поко.

— Я не буду сердиться на васъ и оставлю васъ въ поко, сказала мистриссъ Фенуикъ.

Когда она впослдствіи соображала объ этой просьб, ей казалось, что въ этой просьб заключается намреніе двушки заставить себя принять это предложеніе — если это возможно.

Глава XLIX.
ПРИГОВОРЪ МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Полиція такъ мшкала и вообще все дло второго допроса такъ тянулось, что всмъ въ окрестностяхъ это надоло, не смотря на ту жажду къ волненіямъ, которую производитъ обыкновенно тихая жизнь въ сельскомъ округ. Въ первый вторникъ въ іюн Сэмъ явился въ Гейтесбёри, а во второй вторникъ допросъ подсудимыхъ былъ назначенъ только для формы. Окончательный допросъ и осужденіе, если улика окажется достаточна, должны были происходить въ третій вторникъ того мсяца. Противъ этого Джонсъ сильно возражалъ за Сэма, увряя, что судьи превышали свою власть, запирая въ тюрьму человка, противъ котораго теперь уликъ было не боле какъ въ то время, когда они были принуждены освободить его на поруки. Но это не послужило ни къ чему. Сэмъ прежде былъ освобожденъ, потому что люди, считавшіеся его сообщниками, не находились въ тюрьм, а теперь когда они сидли въ тюрьм, полиція объявила что объ оставленіи Сэма на свобод не можетъ быть и рчи. Судьи, разумется, соглашались съ полиціей, не смотря на негодованіе Джонса. Между тмъ къ Кэрри Брэтль послано было требованіе явиться въ послдній вторникъ — девятнадцатаго іюня. Полисмэнъ, подавая ей бумагу, сказалъ, что въ то утро онъ прідетъ за нею. Бдная двушка не сказала ни слова, взявъ въ руки страшный документъ. Мистриссъ Стигсъ сдлала нсколько вопросовъ полисмэну, но не узнала ничего. Но въ дом мистриссъ Стигсъ и въ гостинниц Три честные человка было извстно хорошо, что Сэмъ Брэтль будетъ судиться за убійство Трёмбёля, и общественное мнніе въ этой части Салисбури было неблагопріятно для Сэма. Общественное мнніе было также неблагопріятно и для бдной Кэрри, и мистриссъ Стигсъ почти надола ея жилица, хотя плата, получаемая за нее, была довольно щедра и акуратна какъ солнце. Дло въ томъ, что языкъ хозяйки гостинницы Три честные человка былъ довольно могущественъ въ тхъ мстахъ, а она была очень раздражена противъ Сэма и его сестры.

Между тмъ происходило интересное дло, превосходившее для нашихъ бёльгэмптонскихъ пріятелей даже гейтесбёрійскіе допросы. Джильморъ теперь ежедневно бывалъ въ пасторат подъ старымъ или новымъ предлогомъ, которые всегда выдумываютъ влюбленные. Иногда онъ стоялъ минуты дв на террас у оконъ гостиной, иногда сидлъ съ дамами цлое утро, или приходилъ обдать, если утромъ являлся какой-нибудь предлогъ для этого приглашенія. Очень мало было говорено объ этомъ между мистриссъ Фенуикъ и Мэри Лаутеръ, и ни слова между викаріемъ и его гостемъ, Но между мистеромъ и мистриссъ Фенуикъ много было говорено и въ конц первой недли они были убждены, что Мэри согласится.

— Я думаю, она согласится, говорила мистриссъ Фенуикъ:— но она сдлаетъ это съ тоской.

— Когда такъ, еслибъ я былъ на мст Гэрри, я оставилъ бы ее въ поко, сказалъ викарій.

— Но ты не Гэрри, а еслибъ и былъ, то былъ бы не правъ. Она будетъ несчастлива, когда согласится выйти за него, но когда наступитъ день свадьбы, она примирится съ этимъ и будетъ такой любящей женой, какую когда-либо имлъ мужчина.

Но викарій покачалъ головою и сказалъ, что для него любовь такого рода была бы недостаточна.

— Разумется, сказала ему жена:— мужчин очень пріятію слышать, что женщина любимая имъ умираетъ отъ любви къ нему, но мужчины не всегда могутъ имть что хотятъ.

Мэри Лаутеръ въ это время испытывала чувство стыда, почти тяготившее ее. Ею овладло сознаніе, что она позволила себ пріхать въ Бёльгэмптонъ нарочно для того, чтобы получить возобновленіе предложенія своего прежняго обожателя, и что она сдлала это отъ того, что ея новый и предпочтенный обожатель бросилъ ее. Разумется, она должна принять предложеніе Джильмора. Въ этомъ она теперь была совершенно убждена. Она пріхала въ Бёльгэмптонъ — такъ она теперь говорила себ — потому что заставила себя думать, что ей не слдуетъ избирать образъ жизни, который былъ ей не по вкусу. Вс ея друзья, на сужденіе которыхъ она могла положиться, выражали ей всми возможными способами ихъ желаніе, чтобы она вышла за этого человка, и теперь она сдлала эту поздку съ тмъ, чтобы послдовать ихъ совту. Такъ она думала о себ и о своихъ поступкахъ. Но на самомъ дл было не такъ. Когда ршилась хать въ Бёльгэмптонъ, она была далека отъ мысли, что приметъ предложеніе этого человка. Убжденіе мистриссъ Фенуикъ, что опасеніе Джильмора не должно удерживать ее отъ поздки въ Бёльгэмптонъ, имло надъ нею вліяніе — и она пріхала. А теперь, когда она была тутъ и этотъ человкъ находился ежедневно съ нею, не было возможности отказывать ему, и впрочемъ что была за нужда? Ей почти опротивла важность, какую она себ приписывала, думая о себ. Если она можетъ составить счастье этого человка, почему бы ей не сдлать этого? Романъ ея жизни сдлался для нея хвастовствомъ, котораго она стыдилась. Для чего ей было такъ много думать о своей любви? Что значила эта любовь? Не могла ли она исполнять свою обязанность въ томъ положеніи, въ какое желали поставить се ея друзья, не томясь о томъ, чего она не могла имть? Притомъ что было до этого за нужда? Она скажетъ этому человку всю правду, какъ сама ее знаетъ, а потомъ предоставитъ ему жениться на ней, или оставить ее, когда онъ выслушаетъ ее.

Она сказала ему правду слдующимъ образомъ. Наконецъ назначенъ былъ день и часъ, когда Джильморъ могъ прійти въ пасторатъ и найти Мэри одну. На словахъ этого условія сдлано не было, но это подразумвалось. Она не выказала нежеланія принять его и согласилась молча, когда мистриссъ Фенуикъ сказала, что этого человка слдуетъ вывести изъ неизвстности. Когда Мэри молчала, она знала хорошо, что не въ силахъ отказать ему.

Онъ пришелъ и нашелъ ее одну. Онъ также зналъ, или воображалъ это, каковъ будетъ результатъ свиданія. Она приметъ его предложеніе безъ увреній въ сильной любви, признается въ томъ, что происходило между нею и ея кузеномъ, и предложитъ ему привязанность въ будущемъ. Онъ все это представлялъ себ и зналъ, что приметъ предлагаемое. Въ счастьи его будутъ пятна, но все-таки онъ возьметъ то, что можетъ получить. Такъ какъ каждый такъ хорошо понималъ намреніе другого, было почти жаль, что нельзя было устроить это дло безъ всякихъ словъ — словъ, которыя не могло быть пріятно ни говорить, ни слышать.

Онъ ршилъ обратиться къ ней безъ всякаго предварительнаго пустословія, и рчь его была уже готова, когда онъ взялъ се за руку.

— Мэри, сказалъ онъ:— вы знаете, зачмъ я пришелъ.

Разумется, она не отвчала.

— Я сказалъ вамъ, когда въ первый разъ опять увидлся съ вами, что я не перемнился.

Онъ замолчалъ, какъ бы ожидая, что она будетъ отвчать ему, но она все не говорила ничего.

— Право я не перемнился. Когда вы были здсь прежде, я говорилъ вамъ, что не могу ожидать въ жизни счастья, если вы не согласитесь быть моею женой. Это было около года тому назадъ и я теперь опять пришелъ сказать вамъ то же. Я думаю, что вы не станете сомнваться въ искренности моихъ словъ.

— Я знаю, что вы говорите искренно, сказала она.

— Ни одинъ человкъ никогда не говорилъ искренне моего. Мое постоянство подвергалось испытанію во время вашего отсутствія. Я говорю это не въ упрекъ вамъ. Разумется, упрека быть не можетъ. Я не могу жаловаться на ваше поведеніе со мною. Но мн кажется, я могу сказать, что если моя привязанность къ вамъ пережила страданіе этихъ мсяцевъ, то это доказываваетъ, что она искренна.

— Я никогда не сомнвалась въ вашей искренности.

— И въ моемъ постоянств вы не можете сомнваться.

— Кром того, часто случается, что мы желаемъ того, чего у насъ нтъ, и находимъ не стоющимъ, когда получимъ.

— Вы говорите это не отъ сердца, Мэри. Если вы опять намрены мн отказать, то не потому, что вы сомнваетесь въ дйствительности моей любви.

— Я не намрена отказывать вамъ боле, мистеръ Джильморъ.

Тутъ онъ хотлъ обнять рукою ея станъ, но она отступила отъ него, не съ гнвомъ, но очень спокойно, и съ женскою граціей, которая была совершенна.

— Но вы должны прежде выслушать меня, прежде чмъ я позволю вамъ взять меня единственнымъ способомъ, какимъ я могу себя отдать. Я собралась съ мужествомъ для того и должна сказать вамъ все, что случилось посл нашего послдняго свиданія.

— Я знаю все, сказалъ онъ, желая пощадить ее, желая также избавить и себя отъ страданія слышать то, что она хотла разсказывать ему.

Но ей необходимо было это разсказать. Она не отдастъ себя ему иначе, какъ на тхъ условіяхъ, которыя она уже предположила себ.

— Хотя вы знаете, а я должна объ этомъ говорить, сказала она: — иначе я поступлю недобросовстно ни съ вами, ни съ собой. Съ-тхъ-поръ, какъ видла васъ въ послдній разъ, я встртилась съ моимъ кузеномъ, капитаномъ Мэррэбль, я привязалась къ нему съ скоростью, какой сама не могу понять. Я нжно полюбила его и мы были помолвлены.

— Вы писали ко мн, Мэри, и разсказывали мн это.

Онъ сказалъ это, стараясь скрыть нетерпніе, которое онъ чувствовалъ, но стараясь напрасно.

— Я писала къ вамъ, а теперь должна вамъ сказать, что мы разошлись. Случились обстоятельства — печальное лишеніе дохода, на который онъ разсчитывалъ — что сдлало необходимымъ для него, а также и для меня, отказаться отъ нашихъ надеждъ. Такой бракъ былъ бы для него погибелью — и все кончено.

Тутъ она, замолчала и онъ думалъ, что она кончила, но ей надо было говорить еще слова, которыя тяжеле было перенести, чмъ т, которыя она произносила до-сихъ-поръ.

— И я еще люблю его. Я солгу, если не скажу этого. Будь онъ свободенъ жениться на мн въ эту минуту, я пошла бы за него.

Когда она сказала это, на лбу его появилась мрачная туча, но онъ стоялъ молча, чтобы выслушать все до конца.

— Мое уваженіе къ вамъ безгранично, продолжала она: но мое сердце принадлежитъ ему. Только потому, что я знаю, что не могу быть его женой, позволила я себ думать, должна ли сдлаться женою другого человка. Посл того, что я сказала вамъ теперь, я не думаю, чтобы вы стали настаивать. А если будете, то должны дать мн время.

Она замолчала, какъ будто теперь пришла его очередь говорить, но она считала себя обязанной сказать ему еще кое-что, и такъ какъ онъ все молчалъ, она продолжала:

— Друзья мои — т, которымъ я врю боле всхъ на свт — моя тетка и Джэнетъ Фенуикъ, вс говорятъ мн, что для меня лучше принять ваше предложеніе. Я не дала общанія никому изъ нихъ. Я не хотла никому высказывать моихъ мыслей, пока не скажу ихъ вамъ. Мн кажется, я обязана была сдлать для васъ это — всякая женщина обязана сдлать это для мужчины — но все-таки, еслибы мой кузенъ находился въ такомъ положеніи и могъ жениться на бдной двушк, я оставила бы васъ и пошла бы за него тотчасъ. Теперь я сказала вамъ все, и если посл этого вы считаете еще, что на мн жениться стоитъ, я могу только общать, что постараюсь современемъ исполнять мою обязанность къ вамъ какъ ваша жена.

Она кончила и стояла предъ нимъ — ожидая своего приговора.

Лобъ его все длался мрачне по мр того, какъ она продолжала свой разсказъ. Онъ не спускалъ съ нея глазъ и ожидалъ какого-нибудь мгновенія нжности, какой-нибудь искры чувства, при вид которой онъ могъ бы схватить ее въ объятія и остановить суровость ея словъ. Но она была такъ же тверда, какъ и онъ, и не позволила себ выказать ни малйшаго признака слабости.

— Такъ вы не любите меня? сказалъ онъ.

— Я уважаю васъ, какъ мы уважаемъ самыхъ дорогихъ нашихъ друзей.

— И никогда не полюбите меня?

— Какъ мн вамъ отвчать? Я люблю васъ — но не такъ, какъ его. Я никогда не буду имть опять этого чувства.

— Исключая къ нему?

— Исключая къ нему. Если это чувство можно преодолть, я его преодолю. Я знаю, мистеръ Джильморъ, что сказанное мною оттолкнетъ васъ отъ меня. Такъ и должно быть.

— Это я долженъ судить объ этомъ, сказалъ онъ. быстро повернувшись къ ней.

— Судя за себя, я сочла нужнымъ сказать вамъ всю правду и показать вамъ, чмъ будете вы обладать, если захотите жениться на мн.

Тутъ опять она замолчала и дожидала своего приговора. Наступило молчаніе минуты на дв, впродолженіе котораго онъ не отвчалъ. Два раза медленно онъ прошелся по комнат, прежде чмъ произнесъ слово, и въ это время не смотрлъ на нее. Еслибъ онъ вздумалъ молчать часъ, она не прервала бы его. Она сказала ему все, и теперь онъ долженъ былъ ршить. Посл сказаннаго ею, онъ долженъ былъ взять назадъ свое предложеніе. Возможно ли, чтобъ онъ пожелалъ жениться на женщин посл такого объясненія, какое она сдлала ему?

— А теперь, сказалъ онъ:— ршить долженъ я.

— Да, мистеръ Джильморъ, ршить должны вы.

— Если такъ, сказалъ онъ, подходя и протягивая руку:— вы моя невста. Да смягчитъ милосердый Богъ ваше сердце и позволитъ вамъ вознаградить меня хоть отчасти за всю любовь, какую я имю къ вамъ!

Она взяла его руку, поднесла ее къ губамъ и поцловала, а потомъ вышла изъ комнаты, прежде чмъ онъ усплъ остановить ее.

Глава L.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ ОСМАТРИВАЕТЪ СВОЙ БУДУЩІЙ ДОМЪ.

Разумется, въ пасторат скоро узнали, что Мэри Лаутер приняла руку сквайра. Она оставила его въ гостиной — оставила вдругъ, хотя удостоила поцловать его руку. Можетъ быть никакимъ другимъ образомъ не могла она дать боле ласковый отвтъ на его мольбу о милосердіи Бога. Въ обыкновенныхъ случаяхъ такъ водится, что когда женщина уступила просьбамъ мужчины отдать себя ему, то она должна уступить еще кое-что для его удовольствія и покориться его поцлую, теперь же этой женщин невозможно было этого сдлать. Посл такого яснаго объясненія ея чувствъ не могло быть и рчи о томъ, чтобы она осталась забавляться съ нимъ, — чтобы перенесла пожатіе его руки или отвчала на его ласки. Но ею овладло сильное жаланіе показать ему свою признательность прежде чмъ она оставитъ его — показать свою признательность и доказать какимъ-нибудь поступкомъ, что хотя она была принуждена сказать ему, что она его не любитъ,— не любитъ такимъ образомъ, какимъ онъ отдалъ ей свою любовь,— но что все-таки онъ ей дорогъ, какъ намъ бываютъ дороги наши милйшіе друзья. Поэтому когда онъ протянулъ ей свою руку въ знакъ предложенія, длаемаго ей, она поднесла ее къ губамъ и поцловала. Вскор посл того, какъ она вышла изъ комнаты, къ нему пришла мистриссъ Фенуикъ.

— Ну, Гэрри, сказала она, подходя къ нему и смотря ему въ глаза:— скажите мн, что я могу васъ поздравить.

— Она общала быть моею женой, сказалъ онъ.

— Вдь именно этого вы давно желали?

— Да, желалъ.

— Такъ зачмъ же вы не въ восторг?

— Конечно, она разскажетъ вамъ все. Но не предполагайте, мистриссъ Фенуикъ, чтобы я не былъ признателенъ. Она поступила очень хорошо — и приняла мое предложеніе. Она объяснила мн, какимъ образомъ она принимаетъ, и я покорился этому.

— Вы, Гэрри, кажется, огорчаетесь романическимъ вздоромъ.

— Я вовсе не огорчаюсь. Я гораздо мене несчастенъ, чмъ могъ бы поврить шесть мсяцевъ тому назадъ. Она сказала мн, что будетъ моею женой, и я не думаю ни минуты, что она откажется отъ свого слова.

— Такъ что же съ вами?

— Я получилъ ея согласіе не такъ, какъ получаютъ другіе мужчины. Нужды нтъ — я не имю намренія жаловаться. Мистриссъ Фенуикъ, я полагаюсь на васъ, вы дадите мн знать, когда она будетъ рада видть меня здсь.

— Разумется, вы будете приходить когда и какъ хотите. Вы должны быть здсь какъ дома.

— Относительно васъ и Фрэнка такъ и должно быть. Но относительно Мэри это невозможно. Я не стану навязываться ей пока не буду знать, что мои посщенія не безпокоятъ ее.

Посл этого не было надобности разсказывать мистриссъ Фенуикъ о томъ, какъ устроилась эта помолвка. Мэри, разумется, поздравляли и викарій и его жена, а она приняла ихъ поздравленія съ достоинствомъ, которое даже въ ней почти удивило ихъ. Она не сказала почти ни слова, но улыбнулась, когда они оба поцловали ее, и прошептала что-то о надежд сдлать Джильмора счастливымъ. Въ ней не было торжества, но не было и сожалнія. Когда ее спросили, желаетъ ли она, чтобы онъ не приходилъ въ пасторатъ, она объявила, что пусть онъ приходитъ, когда хочетъ. Если она заране будетъ знать о его приход, она останется дома, чтобы принять его. Каковы бы ни были его желанія, она будетъ имъ повиноваться. Мистриссъ Фенуикъ замтила, что Джильмору было бы пріятно, еслибъ она была въ Бирючинахъ и посмотрла на свой будущій домъ. Она общала пойти съ нимъ въ назначенный имъ часъ. Заговорили о дн свадьбы.

— Это будетъ не сейчасъ, отвтила она:— онъ общалъ дать мн время.

— Она говоритъ объ этомъ, какъ будто ее собираются повсить, сказалъ посл викарій своей жен.

На другой день посл своей помолвки она видлась съ Джильморомъ, а потомъ написала къ тетк. Письмо ея было очень коротко, и еслибъ миссъ Мэррэбль не знала характера племянницы и какую мучительную борьбу выдерживала теперь Мэри, письмо показалось бы ей холодно и неблагодарно.

‘Любезная тетушка, говорилось въ письм: ‘вчера я приняла предложеніе мистера Джильмора. Я знаю, что это доставитъ вамъ удовольствіе, такъ какъ вы всегда думали, что я должна это сдлать. Свадьба еще не назначена и она будетъ не скоро. Я надюсь, что буду исполнять мою обязанность къ нему и сдлаю его счастливымъ, но не знаю, не была бы я полезне, еслибы осталась съ моей милой тетушкой.’

Это было все письмо и у ней не было другихъ друзей, кому сообщить это извстіе. Ей приходило-было въ голову написать Уальтеру Мэррэбль, но Уальтеръ Мэррэбль ничего не сказалъ ей объ Эдии Браунло. Притомъ, написать такое письмо было бы для нея не очень легко.

Въ воскресенье, посл обдни, она пошла въ Бирючины съ своимъ женихомъ. Слово она дала ему въ четвергъ и теперь въ первый разъ осталась она съ нимъ одна на нсколько минутъ посл того, какъ разсталась съ нимъ тогда. Они пошли чрезъ кладбище, въ калитку, которая вела въ поле Трёмбёля, и условились воротиться къ раннему обду въ пасторатъ. Мэри приняла много намреній относительно этой прогулки. Она будетъ говорить много, такъ чтобы не показаться ему скучной и печальной, она будетъ хвалить все, покажетъ, какъ она интересуется домомъ и садомъ, будетъ длать вопросы и не обнаружитъ нершимости, предъявляя право на свою будущую долю въ обладаніи всмъ принадлежащимъ ему. Какъ только прошла въ калитку, она тотчасъ начала длать вопросы о раздленіи прихода между двумя владльцами, о тхъ и о другихъ поляхъ, о маленькомъ мст, по которому они проходили, но ея проницательный разумъ сказалъ ей, что она преувеличила свою роль, онъ роли не игралъ, но безсознательно примтилъ ея усилія и сердился на нихъ также безсознательно, длая короткіе отвты равнодушнымъ тономъ. Она сознавала все это и чувствовала, что сдлала ошибку. Лучше было бы для нея предоставить все ему и принаровиться къ расположенію его духа.

— Намъ лучше прямо пройти въ домъ, сказалъ онъ, какъ только тропинка привела ихъ съ земли лорда Траубриджъ въ его владнія.

— Я тоже думаю, сказала она.

— Если мы обойдемъ вокругъ конюшенъ, мы опоздаемъ къ обду Фенуиковъ.

— Намъ надо воротиться въ половин третьяго, сказала она.

Они вышли изъ церкви ровно въ половин перваго и, слдовательно, должны были находиться вдвоемъ два часа. Онъ повелъ ее по дому. Показывать домъ при такихъ обстоятельствахъ очень пріятно и для мужчины и для женщины. Его тяготитъ смсь гордости и притворнаго смиренія. Она же, для которой вс подробности ея будущаго гнзда такъ важны, почти обязана хвалить, хотя каждая похвала, произносимая ею, будетъ затрудненіемъ для тхъ перемнъ, о которыхъ она уже мечтаетъ Но въ настоящемъ случа Мэри ни о какихъ перемнахъ не мечтала. Выходя за этого человка безъ любви, она была обязана принять все какъ найдетъ. Жилыя комнаты въ дом она знала прежде: столовую, гостиную, библіотеку. Теперь ее повели въ его кабинетъ, гд онъ засдалъ какъ судья, платилъ своимъ работникамъ и держалъ свои ружья и удочки. Тутъ она посидла нсколько минутъ, и когда онъ разсказывалъ ей и то и это — какъ онъ бываетъ здсь всегда по утрамъ, какъ надется, что она будетъ приходить къ нему иногда, когда онъ тамъ занятъ, онъ вдругъ подошелъ къ ней и положилъ руку на ея плечо.

— Мэри, сказалъ онъ: — хотите поцловать меня?

— Конечно хочу, отвтила она, вскочивъ и подставляя ему свое лицо.

Мсяца два тому назадъ онъ отдалъ бы все на свт за позволеніе поцловать ее, а теперь ему казалось, что этотъ поцлуй доставляетъ ему мало радости. Поцлуй для того, чтобы доставлять радость, долженъ быть украденъ, съ убжденіемъ со стороны обидчика, что та, которая претерпла эту потерю, не будетъ преслдовать вора. Она имла намреніе поступить съ нимъ хорошо, но эта милость имла бы для него боле цны, еслибъ она боле ею дорожила.

Потомъ они пошли наверхъ. Кто не знаетъ вопросы, которые предлагаются и на которые даются отвты? На этотъ разъ они предлагались и отвты давались съ самой простой и полезной серьёзностью. Обои на стнахъ, можетъ быть, были стары и некрасивы, но для нея это было все-равно. Если ему хочется обить комнату новыми обоями, разумется, это было бы очень мило. Нравится ли ей новая мебель? А старинныя кровати съ четырьмя столбами? Иметъ она какіе-нибудь вкусы на счетъ занавсей и ихъ цвта? Разумется, она имла, но не могла ршиться отдавать приказанія. Она хвалила все, была довольна всмъ, интересовалась всмъ, во перемнъ не предлагала. Какое право имла она, давая ему такъ мало, просить его сдлать то и то для нея? Она хотла бы сдлать все что могла для его счастья, но еслибъ заказала новую мебель для всего дома, просила обить каждую комнату новыми обоями и все зданіе выкрасить снаружи и внутри, онъ былъ бы счастливе.

— Ндюсь, что вы найдете все удобнымъ, сказалъ онъ тономъ, который казался до крайности плачевнымъ.

— Я въ этомъ уврена, отвчала она.— Можетъ ли женщина желать чего-нибудь боле? Здсь есть такія удобства, къ которымъ я даже не привыкла.

Они говорили это стоя на лстниц и смотря на зеленыя лужайки передъ домомъ.

— Я думаю, мы въ другой разъ придемъ осмотрть садъ, сказалъ онъ.

— Когда вы хотите, отвчала она:— можетъ быть, если мы останемся теперь, мы заставимъ ихъ ждать.

Когда они возвращались по дорог, Мэри вспомнила разсказъ Джэнетъ Фенуикъ о томъ, какъ она осматривала пасторатъ, будучи миссъ Бельфуръ, и какую радость доставило ей это. Но какое право имла она, Мэри Лаутеръ, предполагать, что должна имть такое же удовольствіе? Джэнетъ Бельфуръ, осматривая пасторатъ въ первый ралъ, видла домъ, гд она должна была жить съ человкомъ, которому отдала все свое сердце.

Глава LI.
ТОЧИЛЬЩИКЪ И ЕГО ТОВАРИЩЪ.

Когда приближался день допроса въ Гейтесбёри подозрваемыхъ убійцъ — день, въ который ожидали, что или вс трое подсудимыхъ, или по-крайней-мр двое будутъ преданы уголовному суду на лтніе ассизы — викарій началъ тревожиться на счетъ появленія Кэрри Брэтль въ суд. Сначала онъ думалъ самъ похать въ Салисбури и привезти ее, но жена его объявила, что это будетъ неблагоразумно и по-донкихотски, и что онъ не долженъ этого длать. Фенуикъ поддерживалъ свою мысль тмъ, что онъ хочетъ хать за двушкой, потому что маркизъ Траубриджъ непремнно осудитъ его за этотъ шагъ.

— Для меня нестерпимо, говорилъ онъ: — что свобод моихъ поступковъ мшаетъ вмшательство и обвиненіе такого осла.

Но вопросъ этотъ былъ таковъ, по поводу котораго жена его уступить не хотла ни его логик, ни его гнву.

— Теб неприлично здить за свидтельницей и еще неприличне оттого, что она двушка хорошенькая и лишилась добраго имени.

— Honni soit qui mal y pense!

Но жена его твердо стояла на-своемъ и онъ отказался отъ этого плана. Однако, онъ написалъ къ констэблю въ Салисбури, прося его и позаботиться объ удобствахъ молодой женщины и предлагая заплатить за это. Это случилось въ суботту наканун того дня, когда Мэри Лаутеръ повели смотрть ея новый домъ.

Воскресенье прошло въ разговорахъ объ убійств, такъ же какъ и утро понедльника. Викарій самъ былъ вызванъ дать показаніе, какъ онъ нашелъ Сэма Брэтль въ своемъ саду вмст съ другимъ человкомъ, съ которымъ онъ боролся и въ которомъ онъ могъ признать Точильщика, и въ-самомъ-дл страшный ушибъ, который свинцовая палка викарія сдлала на спин Точильщика, будетъ доказанъ свидтелями изъ Лэвингтона. Въ понедльникъ вечеромъ онъ сидлъ съ Джильморомъ, который обдалъ въ пасторат, когда ему сказали, что констэбль изъ Салисбури желаетъ видть его. Констэбля позвали въ комнату и онъ разсказалъ, что когда пріхалъ къ мистриссъ Стигсъ въ этотъ день посл обда, ему сказали, что птица улетла. Она вышла утромъ и мистриссъ Стигсъ ничего не знала объ ея уход. Когда осмотрли комнату, въ которой она жила, узнали, что она взяла ту небольшую сумму денегъ, которая у нея была, и лучшія платья. Она переодлась, надла крпкіе сапоги и взяла съ собою салопъ. Мистриссъ Стигсъ созналась, что еслибъ она видла двушку ушедшую такимъ образомъ, то подозрнія ея были бы возбуждены, но Кэрри успла уйти изъ дома непримтно. Потомъ констэбль разсказалъ, что мистриссъ Стигсъ была уврена, что Кэрри уйдетъ.

— Я все время этого ждала, сказала она:— а когда началось это дло, я знала, что она улепетнетъ.

Кэрри улепетнула и никто не зналъ, куда отправилась она. Въ пасторат много объ этомъ горевали, потому что мистриссъ Фенуикъ, хотя была принуждена сдерживать пылкость своего мужа, желала добра этой бдной двушк, а кто теперь могъ сомнваться, что она вернется къ несчастью и позору? Когда констэбля спросили на счетъ необходимости ея появленія въ суд, онъ сказалъ, что теперь никакимъ образомъ ее нельзя отыскивать и доставить въ Гэйтесбёри къ завтрашнему засданію, онъ полагалъ, что судъ опять будетъ отложенъ — и что потребуютъ ее.

Но судъ отлагался такъ долго, что во вторникъ судьи ршили осудить двухъ человкъ, и осудили. Противъ Сэма не было ни малйшей улики, кром того, что его видли въ саду Фенуика съ этими людьми, и тотчасъ предложили поставить его въ число свидтелей, вмсто того, чтобы допрашивать какъ убійцу. Какъ свидтель онъ велъ себя дурно, но притворная независимость его осанки была, вроятно, самая худшая часть въ его дурномъ поведеніи. Онъ не хотлъ разсказывать ничего объ обстоятельствахъ убійства, кром того, что онъ прежде былъ знакомъ съ этими людьми Бёрроусомъ и Экорномъ, и сердясь на пастора въ то время, ршился присвоить себ его фрукты. Онъ сказалъ, что встртилъ этихъ людей въ деревн въ тотъ день и не зналъ, зачмъ они были тамъ. Экорна онъ зналъ короче, чмъ Бёрроуса, и тотчасъ сознался, что онъ познакомился съ Экорномъ оттого, что думалъ, не женится ли на его сестр. Онъ сознался, что ему извстенъ Бёрроусъ какъ уличенный воръ и что Экорнъ былъ наказанъ за покражу лошадей. Когда его спросили, какъ онъ желалъ видть сестру свою замужемъ за воромъ, онъ отказался отвчать и, осмотрвшись вокругъ залы, сказалъ, что онъ надется что тутъ не найдется, ни одного человка такого низкаго, чтобы сказать что-нибудь противъ его сестры. Слышавшіе его увряли, что въ его словахъ и обращеніи было боле угрозы, чмъ просьбы. Ему сдлали вопросъ о деньгахъ фермера Трёмбёля.

— Нкоторые знали, а я не зналъ, сказалъ онъ.

Судьи приставали къ нему на счетъ этого, но онъ не хотлъ сказать ни слова боле. Къ этому однако полиція осталась равнодушна, думая, что во время уголовнаго суда можно будетъ доказать изъ другихъ источниковъ, что мать человка, прозваннаго Точильщикомъ, получила извстіе о богатств фермера. Было много небольшихъ уликъ, на которыхъ положились судьи. Одинъ изъ этихъ людей покупалъ ядъ, а собака была отравлена. Присутствіе телеги у калитки фермера было доказано, а потомъ присутствіе этихъ двухъ людей въ той же самой телег въ Пайкрофтской общин. Величина слдовъ ногъ, репутація и побгъ этихъ людей, отпирательство и сознаніе, въ которыхъ они спутались сами — все было противъ нихъ и ихъ подвергнули уголовному суду за убійство.. Сэму однако позволили оставаться на свобод, вмнивъ въ обязанность присутствовать въ суд свидтелемъ..

— Я буду, сказалъ онъ:— если вы дадите мн денегъ, чтобы създить въ Шильдсъ и обратно. Я не поду на свой счетъ, какъ сдлалъ теперь, и теперь не сдлалъ бы, еслибъ не для мистера Фенуика.

Друзья наши оставили полицію ршать этотъ вопросъ съ Сэмомъ и похали домой въ Бёльгэмптонъ. Викарій торжествовалъ, хотя торжество его нсколько охлаждалось исчезновеніемъ Кэрри Брэтль. Однако нельзя было боле сомнваться, что невинность Сэма Брэтля въ убійств была доказана. Главный констэбль Тоффи самъ сознался викарію, что Сэмъ не могъ въ этомъ участвовать.

— Я вамъ говорилъ это сначала, сказалъ викарій.

— Во всякомъ случа мы поймали настоящихъ, замтилъ констэбль:— и не наша вина, если мы не могли прежде ихъ захватить.

Но хотя констэбль Тоффи былъ такъ добросовстенъ, двое-трое въ Гейтесбёри, упорно утверждали, что Сэмъ былъ въ числ убійцъ. Сэр-Томасъ Чарлисъ до конца держался этого мннія, а лордъ Траубриджъ, опять находившійся въ числ судей, былъ совершенно убжденъ, что правосудіе было постыдно обмануто.

Когда викарій пріхалъ въ Бёльгэмптонъ, вмсто того, чтобы повернуть тотчасъ къ себ, онъ прохалъ на мельницу. Онъ выпустилъ Джильмора у калитки, но самъ не могъ вынести, чтобы отецъ и мать не узнали немедленно изъ источника, на который должны полагаться, что Сэмъ былъ объявленъ невиннымъ въ преступленіи. Объзжая дорогой, Фенуикъ встртилъ мельника за четверть мили отъ его дома.

— Мистеръ Брэтль, сказалъ онъ: — тхъ двоихъ обвинили.

— Обвинили? сказалъ мельникъ, не удостоивая сдлать вопросъ о своемъ сын.

— Такъ какъ я говорилъ все время, Сэмъ такъ же мало участвовалъ въ этомъ, какъ вы и я.

— Вы были очень добры, мистеръ Фенуикъ.

— Полноте, мистеръ Брэтль, не увряйте, что это для васъ не утшительно.

— Утшительно, что сынъ мой не найденъ убійцею? Еслибъ его повсили, мистеръ Фенуикъ, конечно это было бы дурно. У насъ мало утшительнаго вообще, но можетъ быть и лучше и хуже этого, конечно. Я все-таки очень вамъ обязанъ, мистеръ Фенуикъ — очень обязанъ, и съ сердца матери это сниметъ большую тяжесть.

Викарій повернулъ свой гигъ и похалъ домой.

Глава LII.
ПУТЕШЕСТВІЕ КЭРРИ БРЭТЛЬ.

Мистриссъ Стигсъ справедливо предполагала относительно Кэрри Брэтль. Заключеніе въ ея дом и недостатокъ интереса въ жизни двушка не имла силъ перенести и думала о побг почти съ перваго дня. Еслибъ не смсь любви и страха къ Фенуику, еслибъ она не боялась, что онъ сочтетъ ее неблагодарной, она убжала бы даже прежде, чмъ къ ней было послано требованіе явиться предъ судьями, стряпчими и толпой народа близь ея стараго дома. Этого она перенести не могла и убжала. Когда ей предложили жить въ служанкахъ у жены ея брата, эту мысль ей трудно было перенести. Но было неизвстно, а она думала, и это оказалось справедливо, что ея невстка не захочетъ ее взять, но въ бумаг, поданной ей полисмэномъ, и въ страшной поздк въ Гейтесбёри неизвстности не было, — если только она не избгнетъ этого бдствія бгствомъ, и убжала.

Люди, идущіе въ свт прямымъ путемъ, имя дло съ тми, кто идетъ криво, почти всегда поступаютъ безразсудно.

— Такъ какъ вы вели себя дурно, говорятъ хорошіе люди дурнымъ:— такъ какъ вы до-сихъ-поръ позволяли себ вс удовольствія, доступныя для васъ, такъ какъ вы никогда не работали прилежно, не покорялись сдержанности, оттого что вы были пьяница, игрокъ и жили въ грязномъ обществ, теперь, когда я захватилъ васъ въ свои руки и могу распоряжаться вашимъ раскаяніемъ и будущимъ поведеніемъ — я требую отъ васъ такого образа жизни, который по своей привлекательности долженъ равняться жизни отшельника въ пустын. Если вы сопротивляетесь, вы не только чудовище неблагодарности ко мн, взявшему на себя вс хлопоты для вашего спасенія, но также и жалкій злодй, для котораго не можетъ остаться ни малйшей надежды на спасеніе души.

Когда узнаютъ, что молодой человкъ пренебрегаетъ своими обязанностями, не длаетъ ничего, проводитъ ночи въ билліардныхъ и еще въ худшихъ мстахъ, встаетъ въ два часа пополудни, обыкновенно друзья предписываютъ ему запереться въ его мрачной комнат, пить чай и проводить время въ чтеніи хорошихъ книгъ. Не сознаютъ, что внезапный переходъ отъ билліардовъ къ хорошимъ книгамъ требуетъ силы характера, которою еслибъ молодой человкъ обладалъ, то она не допустила бы его впасть въ дурныя привычки. Еслибъ мы оставили двери нашихъ темницъ отпертыми, а потомъ стали обижаться, что наши заключенные ушли, это было бы также раціонально. Время въ дом мистриссъ Стигсъ было очень скучно для бдной Кэрри Брэтль и наконецъ она убжала.

Она ушла въ половин одиннадцатаго утромъ въ понедльникъ. Она имла привычку выходить въ этотъ часъ. Фенуикъ желалъ, чтобы она бывала у обдни въ собор. Она длала ото дня два, а потомъ перестала. Но все-таки она всегда выходила изъ дома въ это время, и разъ, когда мистриссъ Стигсъ спросила ее объ этомъ, она отвчала почти съ гнвомъ, что она не плнница. Теперь она переодлась и позаботилась, чтобы ее не видали, когда она уходила, но еслибы ее и стали спрашивать, она все-таки поставила бы на-своемъ. Кто имлъ право останавливать ее?

Но куда ей уйти? Читатель, можетъ быть, вспомнитъ, что разъ, когда Фенуикъ отыскалъ эту бдную двушку посл ея побга изъ дома и ея безславія, она выразила желаніе пойти взглянуть на мельницу — даже еслибъ она могла сдлать не больше этого. Теперь та же мысль была въ голов ея, но когда она выходила изъ города, у нея не было задуманнаго плана. Она должна была выбирать тотчасъ одно изъ двухъ — или идти въ Лондонъ, или не идти. Денегъ у нея было довольно для пропитанія, и даже нсколькими шиллингами боле. Смутно она понимала, что ей предстоитъ выборъ тотчасъ отправляться къ чорту, или не тотчасъ, и потомъ слабо, небрежно, неврными шагами, почти безъ всякаго содйствія ея мыслей, она пошла не къ тому повороту, который привелъ бы ее на желзную дорогу, а къ тому, который велъ на дорогу къ Дэвизу — на дорогу, которая проходитъ по салисбурійской равнин и ведетъ изъ города къ разнымъ уильдширскимъ деревнямъ — между прочимъ и въ Бёльгэмптонъ.

Она шла медленно, но шла почти цлый день. Ничего не могло быть трагичне совершенно безцльнаго дня — и всей ея жизни. Она не имла никакого плана — ничего предъ собой, никакой цли даже для вечера и ночи этого дня, въ который она истощала свои силы на дэвизской дорог. Этотъ-то недостатокъ цли въ жизни бездомныхъ странниковъ придаетъ самый страшный элементъ ихъ несчастью. Подумайте объ этомъ: идти съ десятью шиллингами въ карман — такъ что не предстоитъ немедленной необходимости страдать отъ недостатка пищи или пріюта — не имть никакого дла, никакихъ друзей, никакого мста, гд бы васъ ожидали, никакихъ обязанностей, никакихъ надеждъ, никакого предла, къ которому вы могли бы приблизиться — кром того, на который странникъ можетъ смотрть просто какъ на конецъ своего утомительнаго странствованія. Но человкъ можетъ приспособиться ко всему. Люди могутъ жить ядомъ, могутъ научиться переносить совершенное одиночество, могутъ выносить поношеніе, презрніе, стыдъ и не показывать этого. Кэрри Брэтль уже начинала привыкать къ несчастью, и когда шла, думала боле о непріятности настоящаго часа и о своихъ усталыхъ ногахъ, о своемъ голод, объ отдых, который могла купить для себя въ какой-нибудь бдной отдаленной гостинниц, чмъ о своей будущей жизни.

Она достала кусокъ хлба и стаканъ пива въ половин дня, а потомъ опять шла до вечера. Она шла очень медленно, часто останавливалась и садясь, когда находила на дорог зеленую тнь. Въ восемь часовъ она прошла пятнадцать миль по прямой дорог, и знала хорошо, что прошла поворотъ, который ближайшею дорогою привелъ бы ее изъ Салисбури въ Бёльгэмптонъ. Она не составила никакого плана, но имла надежду, что если будетъ продолжать идти, то ее не поймаютъ и не отведутъ въ Гейтесбёри завтра. Она знала, что если будетъ продолжать идти, то она придетъ въ Пайткрофтскую общину по этой дорог, и хотя никого на свт ненавидла она такъ сильно, какъ мистриссъ Бёрроусъ, все-таки въ Пайкрофтской общин ее возьмутъ и пріютятъ. Въ восемь часовъ она дошла до небольшой деревни, которую она видла прежде и имя которой она увидала написаннымъ на доск и знала, что она находится въ шести миляхъ отъ Бёльгэмптона. Она такъ устала и утомилась, что не могла идти дальше, и тутъ спросила себ постель. Она сказала тамъ, что идетъ изъ Салисбури къ пріятельниц, которая живетъ близь Дэвиза, и думала, что она можетъ сдлать это въ одинъ день и сберечь издержки на желзную дорогу. Съ нея просто спросили плату за постель и ужинъ заране, а потомъ накормили и пріютили. На слдующее утро она встала очень поздно и ей не хотлось уходить. Она заплатила за завтракъ, и такъ какъ ее не выгоняли, просидла на стул, на который ее посадили, не говоря ни слова, не шевелясь, довольно долго. Въ три часа она опомнилась, спросила хлба и сыру, которые положила въ карманъ, и опять отправилась въ путь. Она думала, что находится въ безопасности, по-крайней-мр на этотъ день, отъ судей и полисмэновъ, что не увидитъ ни брата, ни того другого человка въ Гейтесбёри. Но куда она пойдетъ, когда вышла изъ гостинницы — въ ненавистный ли коттэджъ въ Пайкрофтской общин, или въ домъ своего отца, она еще не ршила, когда надвала шляпу. Она шла по дорог къ Дэвизу, на дв мили отъ этой деревни дошла до переулка, поварачивающаго налво. На столб было написано указаніе — въ Бёльгэмптонъ и въ Имберъ, и тутъ она вдругъ повернула къ приходу, въ которомъ родилась. Тогда было четыре часа, и пройдя еще милю, она нашла уголокъ подъ стною мостика, тамъ сла и пообдала хлбомъ съ сыромъ. Пока она сидла тутъ, по дорог прошелъ пшкомъ полисмэнъ. Онъ ее не видалъ, а еслибъ и видлъ, то обратилъ бы на нее не боле того вниманія, какое полисмэнъ обращаетъ на все, но она его видла и нсколько часовъ не выходила изъ своего убжища.

Около десяти часовъ она опять выползла, но даже и тогда она не ршилась. Она даже еще не знала, куда она отправится на ночь. Ей казалось, что для нея было бы невыразимымъ удовольствіемъ, даже въ ея несчастьи, пройти къ мельниц, посмотрть на окна дома, постоять, на мосту, гд она такъ часто стояла, и еще разъ взглянуть на мсто, гд было проведено ея дтство. Но думая объ этомъ, она вспомнила мрачный ручей, тихо журчащій, по быстрымъ потокомъ, стремившійся подъ черною бездною зданія. Она часто дрожала, когда смотрла на него, поставляя себ въ наслажденіе безпричинный трепетъ. Но теперь будь она тамъ, она наврно погрузилась бы въ эту черноту, которая прекратила бы вс ея несчастья.

Однако, когда она шла къ своему старому дому въ сумерки, она не имла другой опредленной идеи, какъ еще разъ взглянуть на мсто, которое она леляла въ своихъ воспоминаніяхъ, не смотря на вс свои страданія. Относительно ночлега она плана не составила — если только она не найдетъ отдыха въ мрачной глубин тихо журчащаго ручья.

Въ этотъ самый день, въ часу седьмомъ вечера, Фенуикъ сказалъ мельнику, что сынъ его не обвиненъ въ убійств. Онъ принялъ это извстіе не весьма любезно, но все-таки поспешилъ объявить о томъ на мельниц.

— Эти дураки въ Гейтесбёри нашли наконецъ, что нашъ Сэмъ не былъ въ томъ участникъ.

Это онъ сказалъ не обращаясь ни къ кому особенно, но при своей жен и Фэнни Брэтль. Тутъ на него полился потокъ вопросовъ и слезъ. Мистриссъ Брэтль и Фэнни об ршили, что Сэмъ былъ невиненъ, но мать все-таки боялась, чтобы онъ не пострадалъ, не смотря на свою невинность. Фэнни, однако, всегда настойчиво увряла, что милосердіе Господа спасетъ и его и ихъ отъ такой несправедливости. Старику он не смли говорить объ этомъ, но теперь старались нсколько его смягчить. Нельзя ли постараться воротить Сэма на мельницу? Но мельника смягчить было очень трудно.

— Посл того, что случилось, мальчику лучше здсь не быть, сказалъ онъ наконецъ.— Я не думалъ, чтобы онъ поднялъ свою руку на старика, прибавилъ онъ вскор потомъ:— но онъ водился съ тми, кто это сдлалъ. Это почти такъ же дурно.

Дале этого мельникъ не заходилъ, но разставаясь на ночь, мать пошла въ комнату дочери поплакать и порадоваться вмст. Была половина лта и вечера становились длинны и душны. Окна спальной Фэнни выходили въ садъ и возвышались только фута на два надъ землей. Земля эта была пріятна для нихъ всхъ и прибыльна вмст съ тмъ. Въ послднее время, съ-тхъ-поръ, какъ мельникъ состарлся, а Сэмъ сдлался слишкомъ неугомоненъ и упрямъ для того, чтобы трудиться какъ слдовало для общаго благосостоянія семьи, мало удовольствія или прибыли извлекалось изъ этой земли. Тамъ было нсколько кочней капусты, ряды запущенныхъ кустовъ смородины и крыжовника, гряда картофеля, но никто теперь не гордился садомъ. Фэнни могла только достать нужное количество овощей для обда отца и матери. Прошли т дни, когда она имла время и охоту ухаживать за розами, гвоздикой и троичнымъ цвтомъ. Теперь она сидла у окна съ матерью, и притаивъ дыханіе, говорили он о дочер и сестр, потерянной для нихъ.

— Онъ не разсердится, матушка, если я съзжу въ Салисбури?

— Если ты спросишь его, Фэнни, онъ теб не позволитъ.

— Но я не стану его спрашивать, я не скажу ему, пока не ворочусь. Она сегодня была въ суд, мистеръ Фенуикъ сказалъ мн это въ воскресенье.

— Это будетъ для нея все равно, что смерть.

— Не знаю, матушка. Я боюсь, что она теперь стала смле, чмъ въ прежнее время. Она всегда была бойка — не боясь говорила съ знатью. Можетъ быть, по ея словамъ отпустили Сэма. Она никогда не была такая трусиха, какъ я.

— О, Фэнни! еслибъ она походила на тебя!

— Господь, матушка, длаетъ насъ непохожими для своихъ цлей. Изъ всхъ двушекъ, виднныхъ мною, на мои глаза она была пригоже.

Старуха не могла теперь говорить, а вытерла свои влажныя щеки поднятымъ передникомъ.

— Я спрошу мистера Тоффи завтра, матушка, продолжала Фэнни:— и если она все еще тамъ, куда мистеръ Фенуикъ помстилъ ее въ Салисбури, я поду къ ней. Не выгонитъ же отецъ меня изъ дома за это.

— Выгнать тебя, Фэнни! Никогда онъ не выгонитъ тебя! Что будетъ длать онъ и что буду длать я, когда ты уйдешь отъ насъ? Если ты подешь, Фэнни, отвези ей нсколько вещей, которыя лежатъ въ большомъ шкапу. Врно, бдняжка очень нуждается въ бль.

Он начали устроивать завтрашнюю поздку — посл того, какъ спросятъ констэбля и посовтуются съ викаріемъ. Фэнни хотла ухать изъ дома тотчасъ посл завтрака, и когда мельникъ спроситъ ее за обдомъ, жена должна сказать, что дочь ухала въ Салисбури. Если онъ сдлаетъ еще нсколько вопросовъ — а полагали возможнымъ, что вопросовъ сдлано боле не будетъ, такъ какъ отецъ догадается, зачмъ похала дочь — но если разговоръ будетъ объ этомъ продолжаться, мистриссъ Брэтль съ такимъ мужествомъ, къ какому она была способна, должна сознаться, по какому длу отправилась Фэнни въ Салисбури. Тутъ возникъ вопросъ о деньгахъ. Фенуикъ признался, думая, что этимъ онъ облегчитъ сердце матери, что пока Кэрри содержитъ онъ. Взять это на себя ни мать, ни дочь не могли. Деньги, которыя были у нихъ въ рукахъ весьма въ маломъ количеств, были собственностью главы семейства. Очень было имъ прискорбно, что он не могли помогать Кэрри. Но все-таки было бы хорошо, еслибъ он могли утшить ее хоть сколько-нибудь.

— Я думаю, что сердце ея смягчится къ теб, Фэнни, и кто знаетъ? если она взглянетъ на твое лицо и услышитъ твой голосъ, она опомнится.

Въ эту минуту Фэнни услыхала шумъ въ саду и проворно высунула изъ окна голову и плеча. Въ этотъ вечеръ на мельниц засидлись поздно и было уже одиннадцать часовъ. Еще было свтло, когда мельникъ оставилъ ихъ за чаемъ, но настала ночь, пока он сидли тутъ. Луны не было, но еще оставалось отраженіе послднихъ лучей заходящаго солнца и ночь вовсе не была темна. Фэнни тотчасъ увидала женскую фигуру, хотя не сейчасъ узнала сестру.

— О матушка, о матушка! о матушка! говорилъ голосъ въ ночной темнот, и въ одно мгновеніе Кэрри Брэтль на столько сунулась въ окно, что схватила мать за руку.

Глава LIII.
ЖИРНЫЙ ТЕЛЕЦЪ.

Когда мистриссъ Брэтль услыхала голосъ дочери, она такъ смутилась, растерялась, испугалась, что нсколько времени не могла указать что слдуетъ сдлать. Сначала она вскрикнула, имя смутную мысль въ голов, что виднная ею фигура была не живая плоть и кровь. И Кэрри сама едвали владла собою боле матери. Она добрела сюда, не принявъ никакого опредленнаго намренія. Отъ того мста, въ которомъ она пряталась подъ мостомъ, когда полисмэнъ прошелъ мимо нея, она отправилась, когда вечернее солнце закатывалось, и брела медленно, пока не дошла до старой знакомой межи въ приход. Потомъ она подошла къ рк и могла примтить крышу мельницы сквозь ивы при послднихъ лучахъ солнечнаго свта. Тутъ она остановилась и постояла, потомъ опять сдлала нсколько шаговъ, когда къ ней вернулось мужество, и наконецъ по хорошо знакомой маленькой тропинк она добралась за мельницу, перейдя ручей по доск, которая была такъ привычна ея ногамъ, пробралась въ садъ и слышала, какъ мать и сестра разговаривали у открытаго окна. Всякая мысль, которая до-сихъ-поръ была въ голов ея, не показываться на мельниц — по-крайней-мр не показываться матери и сестр — оставила ее тотчасъ въ эту минуту. Ее преслдовалъ сонъ на яву — страшный сонъ, что вода мельничнаго ручья можетъ протечь надъ головой ея и скрыть ея нечестивость и ея горе отъ глазъ людей, она стояла и дрожала, когда увидла рку, но она никогда дйствительно не думала, чтобы у ней достало силъ для такого окончанія ея горестей. Было боле, чмъ вроятно, что ей суждено лечь на ночлегъ подъ какой-нибудь изгородью и умереть отъ утренняго холода. Но теперь, когда она услыхала голоса у окна, ей не оставалось другого выбора, какъ дать о себ знать — хотя бы даже отецъ убилъ ее.

Даже Фэнни не могла сохранить своего спокойствія, такъ странно было это событіе.

— Кэрри! Кэрри! восклицала она безпрестанно, не громко — голосъ ея никогда не былъ громокъ — но съ сдержаннымъ удивленіемъ.

Об сестры держали другъ друга за руку, а другая рука Кэрри еще сжимала руку матери.

— О, матушка! я такъ устала, говорила двушка.— О, матушка! я думаю, что умру.

— Дитя мое!— мое бдное дитя! Что мы будемъ длать, Фэнни?

— Разумется, возьмемъ ее къ себ, сказала Фэнни.

— Но твой отецъ…

— Не могли же мы отогнать ее отъ самого окна, и въ такомъ положеніи, матушка.

— Не выгоняй меня, Фэнни. Милая Фэнни, не выгоняй меня! говорила Кэрри, усиливаясь взять сестру за другую руку.

— Нтъ, Кэрри, мы тебя не выгонимъ, сказала Фэнни, стараясь придумать какой-нибудь планъ дйствія.

Она знала, что не можетъ думать скрыть это отъ отца надолго, но она ршила, что на эту ночь по-крайней-мр она дастъ пріютъ выгнанной дочери, безъ вдома отца. Но даже и въ этомъ было затрудненіе. Кэрри надо было влзть въ окно, такъ какъ малйшій шумъ у двери могъ разбудить мельника. А потомъ мистриссъ Брэтль надо отправить въ спальную, такъ какъ ея отсутствіе возбудило бы подозрніе и суматоху. Фэнни также страшно боялась, въ состояніи ли ея мать лечь въ постель и не сказать мужу, что случилась причина къ сильному волненію. И тогда, можетъ быть, мельникъ придетъ въ комнату дочери и настоитъ, чтобъ изгнанница опять сдлалась изгнанницей даже среди ночи. Это былъ человкъ такой суровый, такой упрямый, такой неумолимый, такой властолюбивый, что Фэнни, хотя готова была встртиться лицомъ къ лицу со всякой опасностью, знала, что могутъ случиться ужасныя вещи. Ей казалось, что Кэрри была очень слаба. Если отецъ прибжитъ къ нимъ въ бшенств, не умретъ ли она съ отчаянія? Однако необходимо было же что-нибудь сдлать.

— Намъ надо взять ее въ окно, матушка, сказала она: — дверь отпирать нельзя.

— Но что если онъ ее убьетъ? О, Кэрри! о, дитя мое! не знаю, можетъ ли она влзть, она такъ слаба.

Но Кэрри устала не до такой степени. Она много разъ вылзала и влзала въ это окно, и теперь, когда услыхала, что позволеніе ей дано, она скоро была уже въ объятіяхъ матери.,

— Моя милая Кэрри, мое родное дитя!— моя дочь! моя дорогая!

И бдная мать удовлетворяла жажду своего сердца безчисленными ласками. Фэнни между тмъ пробралась въ кухню и вернулась съ пищей на тарелк и съ холоднымъ чаемъ.

— Душечка моя, сказала она:— ты должна състь кусочекъ, а потомъ мы уложимъ тебя въ постель. Когда наступитъ утро, мы что-нибудь придумаемъ.

— Фэнни, добре тебя никогда не бывало на свт, сказала Кэрри, лежа на груди матери.

— А теперь, матушка, продолжала Фэнни: — вы должны убраться, непремнно должны, а то разумется отецъ проснется. И не говорите ни слова, матушка, завтра, когда онъ встанетъ. Я сама схожу къ нему на мельницу. Это будетъ лучше.

Съ сердечной жаждой, которую съ трудомъ можно было сдержать, съ горячими, долгими поцлуями, съ пламенными, быстрыми, безпрестанными увреніями, что все — все было прощено, что ея Кэрри опять сдлалась ея дорогою Кэрри, бдная мать позволила прогнать себя. Ей казалось такъ жестоко, что Фэнни можетъ остаться всю ночь съ любимицей, вернувшейся къ нимъ, тогда какъ она должна уйти — и можетъ быть, не увидть ее боле, если буря утромъ поднимается слишкомъ громко! Фэнни очень хитро проводила мать въ ея комнату, такъ чтобъ, если старикъ заговорилъ, она должна ему отвтить, но мельникъ спалъ крпко посл дневныхъ трудовъ и ни разу не пошевелился.

— Что онъ сдлаетъ со мною, Фэнни? спросила странница, какъ только вернулась сестра.

— Не думай объ этомъ теперь, душечка, сказала Фэнни, смягчившись почти такъ же, какъ и мать при вид сестры.

— Убьетъ онъ меня, Фэнни?

— Нтъ, милая, онъ на тебя руки не наложитъ. Онъ только грубъ на словахъ. Кэрри, Кэрри, будешь ли ты хорошо вести себя?

— Буду, милая, право буду. Я не вела себя дурно посл того, какъ у меня былъ мистеръ Фенуикъ.

— Сестра — если ты будешь вести себя хорошо, я тебя не брошу. Дорогая моя, моя красавица, моя милочка! Кэрри, ты останешься для меня всегда такою же, если будешь вести себя хорошо. Я никогда тебя не брошу, если ты будешь вести себя хорошо.

Потомъ она также насытилась вполн и удовлетворила алчную жажду любви горячими ласками.

— Но ты голодна, двочка. Я тебя накормлю, а потомъ уложу спокойно въ постель.

Бдная Кэрри Брэтль проголодалась и съла хлбъ и ветчину, поставленные предъ нею, напилась холоднаго чая съ аппетитомъ, который можетъ быть не совсмъ шелъ къ ея романическому положенію. Сестра стояла возл нея, время отъ времени отрзывала ломоть хлба, приглаживала ей волосы и жалла, что не можетъ дать ей пищи посытне.

— Я боюсь отца, Фэнни — ужасно боюсь, еслибъ не это, то это былъ бы самый вкусный ужинъ, какой мн случалось сть съ-тхъ-поръ, какъ я оставила мельницу.

Тутъ Фэнни бросилась на колни возл воротившейся блудной дочери и покрыла поцлуями даже платье своей любимицы. Было уже поздно, когда Фэнни легла возл сестры въ эту ночь.

— Кэрри, шепнула она, когда сестра ея раздлась:— станешь ты на колни здсь и прочтешь ли молитву, какъ бывало прежде?

Кэрри не говоря ни слова сдлала какъ ей велли и закрыла лицо свое руками на колняхъ сестры. Ни одного слова не было сказано вслухъ, но Фэнни знала, что сестра ея дйствительно молилась.

— Теперь засни, душечка,— а когда вычищу твое платье къ завтрему, я лягу возл тебя.

Странница опять повиновалась и чрезъ нсколько минуть усталость послднихъ двухъ дней оказала ей услугу и она заснула. Тутъ сестра принялась отчищать запачканное платье и башмаки, и приготовила ихъ къ завтрему чистыми и приличными. Во всякомъ случа было хорошо, чтобъ Кэрри явилась предъ отцомъ не запачканной посл своего странствованія.

Когда погибшая спала тутъ, съ мягкими локонами, разсыпавшимися по изголовью, еще прелестная, еще нжная, еще миловидная, хотя отверженница отъ самыхъ дорогихъ правъ женственности, съ такой невинностью на лиц, съ такимъ остаткомъ дтской граціи, хотя великолпный цвтокъ былъ испорченъ недостойной рукой, похитившей его нжность, Фэнни, сидя въ углу комнаты надъ своей работой и взглядывая время отъ времени на спящую, не могла не предаваться мыслямъ о странной судьб женщины. Она знала, что въ ея жизни бывали минуты, когда ея великая любовь къ сестр была смшана съ завистью. Ни одинъ молодой парень не поджидалъ въ сумеркахъ, чтобы услышать шумъ ея шаговъ, никакихъ полубезстыдныхъ и полузастнчивыхъ взглядовъ не бросали вслдъ за нею, когда она шла по деревн за своимъ дломъ. Быть домашней, грубоватой, но полезной вещью на свт, съ высокими надеждами на будущую жизнь, но все-таки труженицей — вотъ какова была ея судьба. На свт нтъ женщины, для которой мысль быть любимой не была бы самой пріятной мыслью, какая только могла возродиться въ ея голов. Судьба сдлала ее некрасивой и ни одинъ мужчина не любилъ ее. Та же судьба сдлала Кэрри хорошенькой — первою красавицей въ деревн, признанной бёльгэмптонской красавицей. И вотъ она лежала такимъ дряннымъ существомъ, какъ говорили, что даже отецъ не позволяетъ упоминать ея имени при немъ! А между тмъ какъ ничтожно было ея преступленіе въ сравненіи съ другими преступленіями, за которыя мужчинъ и женщинъ скоро прощаютъ, а иногда даже и прощенія не требуется!

Она подошла, стала на колни, поцловала сестру въ лобъ и поклялась самой себ, что даже въ самыхъ глубокихъ изгибахъ ея сердца Кэрри никогда не будетъ считаться дурной, отверженницей, существомъ, котораго она, ея сестра, должна стыдиться. Она сказала Кэрри, что никогда не будетъ ‘этимъ попрекать ее’. Теперь она ршила, что и въ собственномъ мнніи такого попрека не будетъ. Еслибъ она была хороша собой, можетъ быть, и она также бы пала.

Въ пять часовъ на слдующее утро мельникъ ушелъ изъ дома на мельницу, по своему ежедневному обыкновенію. Фэнни услыхала его тяжелые шаги, слышала, какъ отодвинутъ былъ запоръ, какъ открыты были ставни у кухонныхъ оконъ, и поняла, что ея отецъ еще не знаетъ, какой жилиц данъ пріютъ. Фэнни тотчасъ встала съ постели, стараясь не разбудить свою подругу. Она все обдумала, не одть ли ей Кэрри для побга, чтобъ она была готова, если отецъ повелительно потребуетъ, чтобъ ее прогнали съ мельницы, или не лучше ли будетъ ей сослаться на то въ первую минуту, что сестра ея въ постели, устала, спитъ — не одта — и что надо повременить? Можетъ быть, даже въ тотъ часъ, который пройдетъ, сердце отца ея смягчится? Но она должна идти къ нему не теряя времени. Нанятый работникъ, работавшій теперь на мельниц съ ея отцомъ, всегда приходилъ въ шесть часовъ, и то, что она хотла ему сказать, не долженъ былъ слышать никто кром него. Даже она не могла напомнить ему о дочери при постороннемъ. Она одлась и чрезъ десять минутъ посл ухода пошла за нимъ на мельницу. Старикъ былъ наверху, и она слышала его медленные, тяжелые шаги, когда онъ передвигалъ мшки надъ ёя головой. Она подумала съ минуту, и думая, что ей лучше не подниматься самой на лсенку — зная, что лучше имть возможность тотчасъ уйти въ домъ — она позвала его снизу.

— Что нужно теперь? спросилъ старикъ, какъ только услыхалъ ее.

— Батюшка, я должна говорить съ вами, сказала она:— батюшка, вы должны сойти ко мн.

Онъ сошелъ внизъ очень медленно, не говоря ни слова, и сталъ предъ нею, ожидая что она скажетъ.

— Батюшка, продолжала она: — въ дом кто-то есть и я пришла вамъ сказать.

— Сэмъ пришелъ? сказалъ онъ, и Фэнни увидала, что въ глазахъ его блеснула радость.

О! еслибъ она могла заставить его такъ же обрадоваться возвращенію дочери, какъ онъ обрадовался возвращенію сына!

— Нтъ, батюшка, не Сэмъ.

— Кто же это?

Тонъ голоса, цвтъ и выраженіе лица измнились, когда онъ сдлалъ этотъ вопросъ. Она увидала тотчасъ, что онъ угадалъ.

— Это не… не…

— Да, батюшка, это Кэрри.

Когда она сказала это, она подошла къ нему и старалась взять его за руку, но онъ засунулъ об руки въ карманъ и отвернулся отъ нея.

— Батюшка, она наша плоть и кровь, вы не пойдете противъ нея теперь, когда она вернулась къ намъ и жалетъ о своихъ проступкахъ.

— Она…

Но его другая дочь закрыла ему ротъ рукой, прежде чмъ бранное слово было произнесено.

— Батюшка, кто изъ насъ не поступалъ дурно иногда?

— Она обезславила мои сдые волосы и нанесла мн попреки и стыдъ. Я не хочу видть ее. Вели ей уйти. Я не хочу съ ней говорить, не хочу на нее глядть. Какъ она пришла сюда? Когда?

Тутъ Фэнни разсказала отцу все — все какъ случилось, и не забыла прибавить, что жизнь Кэрри была пристойна во всхъ отношеніяхъ посл того, какъ викарій нашелъ для нея пріютъ въ Сэлисбери.

— Вы не захотите, чтобъ это продолжалось, батюшка. Она нашему пастору не родня.

— Я заплачу. Я заплачу за нее все до послдняго шиллинга. Она не будетъ пользоваться ничьими благодяніями, пасторскими или не пасторскими. Но я не хочу видть ее. Пока она здсь, присылайте мн обдъ на мельницу. Если она не уйдетъ до ночи, я ночую здсь между мшками.

Она оставалась съ нимъ, пока не пришелъ работникъ, а потомъ вернулась домой, не успвъ еще тронуть его сердце. Она воротилась и разсказала матери, а потомъ сообщила отчасти и Кэрри, которая еще лежала въ постели. Она нашла мать возл постели Кэрри и должна была ждать, пока можетъ ихъ разлучить, прежде чмъ успла разсказать обимъ.

— Что онъ говоритъ обо мн, Фэнни? спросила бдная гршница: — говорилъ онъ, что я должна уйти? Неужели онъ никогда не будетъ говорить со мною? Я брошусь въ мельничный ручей и покончу съ собою.

Сестра велла ей встать и одться, но оставаться тутъ.

— Надо ожидать, говорила она:— что отца будетъ трудно уговорить.

— Я знаю, что онъ убьетъ меня, когда увидитъ, сказала Кэрри.

Въ восемь часовъ Фэнни отнесла старику завтракъ на мельницу, пока мистриссъ Брэтль ухаживала за Кэрри, какъ будто она заслуживала все хорошее, что мать могла сдлать для своей дочери. Мельникъ сидлъ на мшк позади зданія, между тмъ какъ наемный работникъ завтракалъ хлбомъ и сыромъ въ передней части мельницы и Фэнни, стояла возл него. Пока старикъ лъ она ничего ему не говорила. Онъ лъ очень медленно и сидлъ устремивъ глаза на небо, виднвшееся въ небольшое отверзтіе, и очевидно думая вовсе не о пищ, которую онъ лъ. Вдругъ онъ подалъ пустую чашку и блюдо дочери, какъ будто сейчасъ хотлъ приняться за свою работу. Съ-тхъ-поръ, какъ она пришла къ нему, онъ не сказалъ еще ни слова.

— Батюшка, сказала она: — подумайте объ этомъ. Разв не хорошо имть состраданіе и прощать? Неужели вы опять выгоните на улицу вашу дочь?

Мельникъ все еще не говорилъ, по повернулся лицомъ къ дочери съ такой тоской въ глазахъ, что она бросилась на мшокъ возл него и ухватилась.руками за его шею.

— Еслибъ она была такая, какъ ты, Фэнни, сказалъ онъ.— О, еслибъ она была такая, какъ ты, Фэнни!

Тутъ опять онъ отвернулся, чтобъ она не могла видть слезъ, навернувшихся на глазахъ его. Она оставалась съ нимъ часъ, прежде чмъ онъ тронулся съ мста. Его помощникъ не подходилъ къ нимъ, зная, какъ знаютъ бдные въ подобныхъ случаяхъ, что врно происходитъ что-нибудь такое, что заставитъ ихъ не желать его присутствія. Не много было сказано между ними словъ, но чрезъ часъ Фэнни вернулась домой.

— Кэрри, сказала она:— отецъ идетъ.

— Если онъ меня увидитъ, онъ меня убьетъ, сказала Кэрри.

Мистриссъ Брэтль такъ растерялась отъ надежды и опасеній, что не знала, что ей длать и какъ держать себя. Не прошло и минуты, какъ послышались шаги мельника и Кэрри узнала, что она находится въ присутствіи своего отца. Она сидла, но теперь встала, подошла къ нему и стала на колни у его ногъ.

— Батюшка, сказала она:— еслибъ я могла остаться у васъ… еслибъ я могла остаться у васъ…

Но голосъ ея замеръ въ рыданіяхъ и она не могла дать общанія, какъ будетъ вести себя впередъ.

— Она можетъ остаться у насъ, сказалъ отецъ, обращаясь къ старшей дочери: — но мн нельзя будетъ показаться въ приход.

Онъ не сказалъ ни слова, что прощаетъ свою дочь, не далъ ей ни одного поцлуя. Фэнни подняла ее, когда она стояла на колняхъ у его ногъ, и заставила ссть поодаль.

— Въ цломъ мір, сказалъ онъ, смотря на жену и на дочь, и приподнимая руку, когда произносилъ эти слова съ выраженіемъ ужаснымъ для слушавшихъ его: — нтъ ничего гнусне развратницы.

Вся страшная свирпость его обращенія воротилась къ нему, и никто не смлъ ему отвтить. Посл того онъ тотчасъ воротился на мельницу, и Фэнни, которая пошла за нимъ, онъ повторилъ позволеніе, чтобы дочь осталась въ дом.

Въ первомъ часу она опять пошла звать его обдать. Сначала онъ объявилъ, что не пойдетъ, что онъ занятъ, что перекуситъ что-нибудь на мельниц. Но Фэнни начала его убждать,

— Разв это всегда такъ будетъ, батюшка?

— Я не знаю. Что это за бда, когда у меня достаетъ силы работать?

— Ея присутствіе не должно выгонять васъ изъ дома. Подумайте о матушк и о томъ, какъ она будетъ страдать. Батюшка, вы должны пойти.

Онъ позволилъ вести себя въ домъ, слъ на свое обычное кресло и отобдалъ въ молчаніи. Но посл обда не хотлъ курить.

— Говорю теб, дочь, мн не нужно трубки сегодня.

Когда Кэрри сказала, что ей лучше уйти, Фэнни просила ее вспомнить, что бду нельзя поправить въ одинъ день. Мать этотъ день провела очень счастливо, потому что сидла держа за руку свою потерянную дочь. Поздно вечеромъ, когда мельникъ вернулся на покой, Кэрри тихо ходила по дому, принявшись опять за работу, къ которой она привыкла въ прежнее время, и глаза мельника слдили по комнат за нею, но онъ не говорилъ съ нею въ этотъ день и не произносилъ ея имя.

Два другія обстоятельства, имющія отношеніе къ нашему разсказу, случились на мельниц въ этотъ день. Посл чая, къ которому мельникъ не пришелъ, Фэнни Брэтль надла шляпку и побжала чрезъ поле въ пасторатъ. Посл всхъ хлопотъ, какія принималъ на себя Фенуикъ, она считала необходимымъ разсказать ему о случившемся.

— Я давно не слыхалъ такихъ пріятныхъ извстій, сказалъ онъ.

— Я знала, что вы будете рады услыхать, что бдная двушка опять нашла пріютъ въ своей семь.

Тутъ Фэнни разсказала все — какъ Кэрри убжала изъ Салисбури, будучи къ этому принуждена опасеніемъ явиться въ судъ, куда ее требовали, какъ отецъ клялся, что онъ не согласится, и какъ наконецъ онъ уступилъ. Когда Фэнни сказала викарію и мистриссъ Фенуикъ, что старикъ еще не говорилъ съ дочерью, они оба совтовали ей не унывать.

— Это придетъ, Фэнни, сказала мистриссъ Фенуикъ:— если ужъ ей позволено ссть съ нимъ за столъ.

— Разумется, это придетъ, сказалъ викарій:— недли чрезъ дв вы увидите, что она сдлается его любимицей.

— Прежде она была наша общая любимица, сказала Фэнни:— и далъ бы Богъ, чтобъ это сдлались опять. Такое милое существо, какъ она, создано для того, чтобы быть любимымъ. Вы придете навстить ее когда-нибудь, мистеръ Фенуикъ?

Фенуикъ общалъ и Фэнни воротилась на мельницу.

Другое обстоятельство было появленіе констэбля Тоффи на мельницу во время отсутствія Фэнпи. Въ деревн разнеслись слухи, что Кэрри Брэтль опять на мельниц, и констэбль Тоффи, который относительно семейства Брэтль былъ немножко разстроенъ тмъ, что произошло наканун въ Гейтесбёри, услыхалъ объ этомъ. Онъ зналъ, будучи въ этомъ отношеніи способне лорда Траубриджа понимать въ чемъ дло, что въ результат всхъ слдствій по убійству не заключалось ни малйшей улики противъ Сэма. Для констэбля, Тоффи былъ человкъ хорошій и несправедливо было бы сказать, что онъ жаллъ объ оправданіи Сэма, но по натур онъ все-таки былъ констэбль и не могъ преодолть чувства обманутаго ожиданія, которое всегда слдуетъ за неудавшимися усиліями. И хотя онъ видлъ, что никакихъ уликъ противъ Сэма нтъ, онъ не выводилъ изъ этого необходимаго послдствія, что Сэмъ невиненъ. Можно сомнваться, считается ли невиннымъ въ какомъ бы то ни было преступленіи для нормальнаго полицейскаго разума тотъ человкъ, чье имя было замшано въ этомъ преступленіи. Поэтому онъ былъ нсколько раздраженъ противъ Брэтлей — и потомъ Кэрри Брэтль, которая была вытребована въ судъ, скрылась самымъ гнуснымъ, самымъ незаконнымъ и достойнымъ порицанія образомъ. Она убжала изъ Салисбури, какъ будто была вольна длать съ собою что хочетъ, а не подчиняться приказаніямъ полиціи. Когда онъ услыхалъ, что Кэрри на мельниц — такъ какъ она подвергалась какому-нибудь большому штрафу за свою неявку въ судъ — очевидно, онъ былъ обязанъ дать ей знать, что она была нужна.

На мельниц онъ видлъ только мельника и посщеніе его оказалось не совсмъ удовлетворительно. Старикъ Брэтль, мало понимавшій это дло, кром того, что сынъ его оправданъ по этому обвиненію, не имлъ никакого понятія о томъ, что дочь его была замшана какимъ бы то ни было образомъ въ это дло. Поэтому, когда Тоффи спросилъ о Каролин Брэтль и пожелалъ узнать, на мельниц ли она и почему она не была въ Гейтесбёри, согласно требованіямъ закона, мельникъ повернулся къ нему и объявилъ, что если кто-нибудь скажетъ слово противъ Сэма Брэтля по поводу убійства — такъ какъ судьи ршили это дло — то онъ, Джэкобъ Брэтль, какъ ни старъ, раздлается съ этимъ злымъ клеветникомъ. Констэбль Тоффи старался всми силами разъяснить это дло мельнику, но не имлъ успха. Есть у него приказъ отыскать кого-нибудь? У Тоффи приказа не было. Тоффи желалъ только знать, находится ли Каролина Брэтль въ дом своего отца или нтъ. Старый мельникъ, думая, что хотя дочь осрамила его, но теперь когда она опять въ его семь, онъ отъ нее не отопрется, признался въ этомъ, но не хотлъ пустить констэбля въ домъ.

— Но, мистеръ Брэтль, сказалъ констэбль: — ее требовали въ судъ..

— Я ничего этого не знаю, отвтилъ мельникъ, не удостаивая обернуться къ своему антагонисту.

— Но вы знаете, мистеръ Брэтль, что законъ исполнять должно.

— Нтъ, не знаю. Это не законъ, что вы приходите сюда мшать мн, это не законъ, чтобы вы повели эту несчастную молодую женщину съ собою въ тюрьму.

— Она нужна, мистеръ Брэтль, не въ тюрьму, а къ судьямъ.

— Мало ли что бываетъ нужно да достать нельзя. Вы не должны больше приходить ко мн въ домъ и я попрошу васъ, чтобъ вы были такъ добры и оставили насъ въ поко.

Тоффи, притворившись, будто онъ доволенъ полученнымъ свдніемъ, и только прибавивъ, что Каролина Брэтль непремнно должна когда-нибудь современемъ явиться предъ судьями въ Гейтесбёри, ушелъ съ большимъ добродушіемъ, чмъ мельникъ заслуживалъ, и вернулся въ деревню.

Глава LIV.
РУБИНЫ ДЖИЛЬМОРА.

Мэри Лаутеръ старалась цлую недлю примириться съ своею новой судьбой, но въ конц недли почти отказалась отъ этого. Печаль, овладвшая ею, подйствовала на ея жениха и потомъ произвела обратное дйствіе на нее. Еслибъ онъ былъ безпечне, еслибъ онъ могъ говорить съ нею объ обыкновенныхъ предметахъ, еслибы онъ могъ обращаться съ нею съ безпечной вжливостью обыкновеннаго жениха, ей было бы легче вести борьбу. Но когда онъ находился съ нею, въ его обращеніи было что-то такое какъ будто обвинявшее ее, что она, которой онъ отдаетъ такъ много, не даетъ взамнъ ничего. Онъ не жаловался на словахъ. Онъ не сердился умышленно на ея холодность. Но онъ глядлъ, ходилъ и говорилъ, и какъ-будто показывалъ въ каждомъ поступк, что онъ сознаетъ себя оскорбленнымъ. Въ конц недли онъ сдлалъ ей прекрасный подарокъ, и принимая его, она должна была выказать удовольствіе. Но неудача была полная и оба понимали, какъ велика была эта неудача. Разумется, будутъ и другіе подарки. Онъ уже — уже, хотя еще не было сдлано никакого намека на день свадьбы — началъ т перемны въ дом, которыхъ она не просила, но которыя онъ ршился сдлать для ея удобствъ. Опять осматривали домъ и садъ и онъ сказалъ ей, что то и это будетъ сдлано, если это не противъ ея желанія. Она сдлала попытку прійти въ восторгъ — въ восторгъ не такой какъ слдовало — выказать ревностное желаніе сберечь его деньги, и все утро было необыкновенно печально и угрюмо. Потомъ она спросила себя, намрена ли она вынести все это. Если нтъ, то чмъ скоре она откажется и скроетъ себя и свое безславіе на всю остальную жизнь, тмъ лучше. Она приняла его предложеніе наконецъ, потому что ее заставили думать, будто сдлавъ это она принесетъ пользу ему, и потому что научила себя думать, будто она не должна обращать вниманія на себя. Она думала о себ до того, что см сдлалось противно. Зачмъ ей было думать о себ, если она можетъ быть полезна кому-нибудь? И думая такимъ образомъ, она приняла его предложеніе. Но теперь она начала бояться, что если выйдетъ за этого человка, то не можетъ быть ему полезной. А когда это сдлается — если только сдлается — то ужъ передлать нельзя. Не будетъ ли жизнь ея гршна, если она будетъ женою человка, котораго она не любила — между тмъ какъ, можетъ быть, она не будетъ имть возможности по любить другого?

Ничего этого не было сказано викарію, но мистриссъ Фенуикъ понимала, что происходитъ въ душ ея пріятельницы, и очень свободно высказывала свои мысли.

— До-сихъ-поръ, говорила она: — я считала васъ способной и къ хорошимъ поступкамъ, и къ хорошимъ чувствамъ, но буду принуждена васъ осуждать, если вы позволите сумасброднымъ, болзненнымъ идеямъ мшать его и вашему счастью.

— Но если я ничего не могу сдлать для его счастья?

— Это вздоръ. Вы его не презираете, не имете къ нему отвращенія. Если только будете платить ему половину за его чувства, вы скоро увидите, какъ ваша симпатія увеличится.

— Между нами никогда не будетъ ни искры симпатіи.

— Мэри, это ужасно дурно. Вы хотите только сказать, что онъ не безпеченъ и веселъ какъ женихъ. Разумется, онъ помнитъ, что случилось Въ послдніе шесть мсяцевъ. Разумется, онъ не можетъ быть такъ счастливъ, какъ былъ бы, еслибъ Уальтеръ Мэррэбль никогда не прізжалъ въ Лорингъ. Посл такого эпизода надо же кое-что преодолть, кое-что побдить. Но вы можете или не длать этого, или можете стараться длать. Если не для него, то для васъ усиліе должно быть сдлано.

— Человкъ можетъ усиливаться стащить тяжелую телегу, но не можетъ ее сдвинуть.

— Въ этомъ случа тяжесть наложили вы сами. Одинъ часъ чистосердечной ласки съ вашей стороны прогонитъ его угрюмость. Онъ по природ не угрюмъ.

Тогда Мэри Лаутеръ старалась доставить этотъ часъ искренней ласки, и опять не имла успха. Она не имла успха, и сознавала свою неудачу, и настало время — чрезъ три недли посл ея помолвки — когда она ршилась возвратить кольцо, которое онъ далъ ей, и ухать изъ Бёльгэмптона навсегда. Можетъ ли быть хорошо выходить за человка, котораго она не любитъ?

Такимъ образомъ разсуждала она сама съ собой, а между тмъ ее отвлекло отъ исполненія этого намренія одно обстоятельство, которое не могло бы имть никакого вліянія на это. Она получила отъ тетки Мэррэбль слдующе письмо, гд не было ни слова, которое могло бы заставить ее думать, что теперь наконецъ она можетъ полюбить человка, за котораго она общала выйти. А между тмъ это письмо такъ ее разстроило, что она сказала себ, что сдлается женой Гэрри Джильмора. Она будетъ длать усилія, и принудитъ себя успть. Телега, конечно, была тяжело нагружена, но все-таки при усиленномъ труд ее можетъ быть удастся сдвинуть.

Миссъ Мэррэбль пригласили въ Дёнрипль, когда Мэри Лаутеръ похала въ Бёльгэмптонъ. Давно не была она тамъ, и уже не думала, что когда-нибудь сдлаетъ это посщеніе. Но присылались письма, писались отвты — это было до отъзда Мэри — и наконецъ ршили, что миссъ Мэррэбль подетъ въ Дёнрипль навстить своего родственника. Но она отправилась долго спустя посл отъзда Уальтера Мэррэбля. Она написала къ Мэри вскор посл прізда, и въ первомъ письм ни слова не было объ Уальтер. Но во второмъ письм она очень свободно говорила объ Уальтер Мэррэбл — какъ читатель увидитъ.

Дёнрипль, 2-го іюля 1868.—

‘Любезная Мэри,

‘Я получила твое письмо въ субботу и не могу не пожалть, что оно написано не въ лучшемъ расположеніи духа. Однако, я не сомнваюсь, что скоро все поправится. Я совершенно убждена, что всего лучше позволить Джильмору назначить какъ можно скоре день свадьбы. Ты наврно и не имла намренія откладывать надолго. Когда на это нтъ достаточной причины, то это быть не должно. И гораздо лучше будетъ воспользоваться хорошей погодой, чмъ откладывать до зимы. Назначь въ август или въ начал сентября. Я уврена, что ты будешь гораздо счастливе замужемъ, чмъ въ двицахъ, и онъ будетъ счастливъ, а это, я полагаю, должно считаться за что-нибудь.

‘Я очень счастлива здсь, а все-таки желаю вернуться домой. Въ мои лта всегда какъ-то неловко между чужими. Сэр-Грегори чрезвычайно ласковъ по-своему. Грегори Мэррэбль, сынъ, я боюсь очень плохъ. Онъ непохожъ на отца, смется надъ своими болзнями, но вс въ дом — кром, можетъ быть, сэр-Грегори — знаютъ, что онъ очень боленъ. Онъ теперь совсмъ не сходитъ внизъ, а живетъ въ своихъ двухъ комнатахъ наверху. Мы ходимъ къ нему каждый день, но онъ неспособенъ разговаривать ни съ кмъ. Сэр-Грегори никогда не говоритъ объ этомъ со мной, но мистриссъ Браунло совершенно убждена, что если что случится съ Грегори Мэррэблемъ, Уальтера пригласятъ въ Дёнрипль какъ наслдника и онъ совсмъ откажется отъ военной службы.

‘Я сошлась очень хорошо съ мистриссъ Браунло, но разумется, мы не можемъ быть какъ старые друзья. Эдиь очень милая двушка, но нсколько застнчива. Она никогда не говоритъ о себ и такъ молчалива, что ее и разспрашивать нельзя. Я однако не сомнваюсь ни минуты, что она будетъ женою Уальтера Мэррэбля. Мн кажется, что они еще не помолвлены, потому что мистриссъ Браунло наврно сказала бы мн, но сказано было много такого, что оставило въ душ моей убжденіе, что это будетъ. Онъ опять прідетъ сюда въ август, и судя по тому, какъ мистриссъ Браунло говоритъ о его прізд, нельзя сомнваться, что она ожидаетъ этого. Я совершенно убждена, что онъ очень ухаживалъ за Эдиью въ бытность свою здсь, и мн кажется, онъ только ждетъ, пока…’

Дописавъ до-сихъ-поръ, миссъ Мэррэбль имла намреніе сказать, что капитанъ Мэррэбль медлилъ свататься за Эдиь, пока былъ въ Дёнрипл, потому что не могъ ршиться такъ скоро выказать свое равнодушіе къ предмету своей первой любви, но что теперь онъ колебаться не будетъ, когда узнаетъ, что предметъ его первой любви отдаетъ себя другому, но въ этомъ было бы обвиненіе оскорбительное для Мэри и поэтому она была принуждена докончить свою фразу другимъ образомъ:

‘…пока дла устроятся немножко. И это будетъ къ лучшему. Она очень милая двушка и такая любимица дяди, что если сынъ умретъ прежде него, то главной цлью его жизни будетъ ея счастье. Уальтеръ Мэррэбль, сдлавшись ея мужемъ, будетъ жить въ Дёнрипл, какъ въ своемъ собственномъ имніи. И дйствительно между нимъ и этимъ имніемъ не будетъ стоять никого кром его отца. Можно даже устроить такъ, чтобы купить у него его пожизненное право — онъ, впрочемъ, заране забралъ даже что не слдовало — и тогда Уальтеръ будетъ пристроенъ на всю жизнь. Не къ лучшему ли будетъ все это?

‘Я поду домой около 14. Желаютъ, чтобъ я осталась, но и то я уже давно изъ дома. Не знаю, слдуетъ ли людямъ извстныхъ лтъ узжать изъ дома. Я становлюсь не въ дух, потому что нтъ моего любимаго кресла, потомъ зеленаго чая не прибавляютъ въ чайникъ, а просить мн не хочется, такъ какъ я сомнваюсь, есть ли у нихъ въ дом зеленый чай. И мн непріятно находиться между больными, которымъ конечно я сочувствовать могу, но къ которымъ не могу выказывать большой привязанности. Когда старемъ, мы становимся неспособны къ новой нжности и даже сердимся, если отъ насъ требуютъ состраданія. Преданность несчастью такъ же составляетъ преимущество молодости, какъ и любовь.

‘Пиши скоре, дорогая, и помни, что самое пріятное извстіе для меня будетъ извстіе о дн, назначенномъ для твоей свадьбы. Помни также, что я не хочу слышать о томъ, чтобы свадьба твоя была въ Бёльгэмптон. Это было бы совершенно неприлично. Онъ долженъ пріхать въ Лорингъ, и мн не нужно говорить, какъ я буду рада видть Фенуиковъ. Пасторъ Джонъ надется внчать тебя, но мистеръ Фенуикъ можетъ быть его ассистентомъ.

‘Твоя любящая тетка
‘СЭРА МЭРРЭБЛЬ.’

Не просьба тетки назначить раньше свадьбу заставила Мэри Лаутеръ ршиться еще разъ попытаться стащить телегу. Она могла бы устоять противъ такой просьбы, и еслибъ въ письм не говорилось ничего боле, вроятно отвчала бы, что дня совсмъ назначить нельзя. Но въ письм было увреніе, что Уальтеръ Мэррэбль забылъ ее, что онъ женится на Эдии Браунло и что, слдовательно, вс понятія о любви и сочувствіи, о взаимномъ біеніи сердецъ, со всми остальными принадлежностями, разлетлись по втру. Она выйдетъ за Гэрри Джильмора и будетъ заботиться, чтобы у него были хорошіе обды, посвятитъ все свое вниманіе на фланелевыя юпки и уголь для бёльгэмптонскихъ бдняковъ, и совершено сойдетъ съ пьедестала, который она когда-то старалась воздвигнуть для себя. Съ этого высокаго, но шатающагося пьедестала, воздвигнутаго на подпоркахъ романизма и поэзіи, она сойдетъ, но для нея останется нижній, гораздо боле твердый камень, подпоркою котораго былъ только одинъ долгъ. Конечно, было очень безразсудно, что съ нею сдлалась такая перемна вслдствіе письма ея тетки. Она ни минуты не говорила себ, чтобы Уальтеръ Мэррэбль могъ быть чмъ-нибудь для нея, съ самаго того дня когда она сама освободила его отъ даннаго слова, и даже боле — принудила его принять это освобожденіе. Почему же помолвка съ другой женщиной могла имть на нее какое-нибудь вліяніе въ томъ или другомъ отношеніи? Она дала же слово другому — сдлала это прежде чмъ онъ выказалъ малйшее непостоянство. Слдовательно, она не могла сердиться на него. А между тмъ оттого что можетъ быть онъ сдлаетъ то самое, что она открыло объявила какъ свое намреніе, она убждала себя — недлю или дв — что всякая жертва, сдланная для него, будетъ жертвою безрасудству и пренебреженіемъ долга.

Въ это время, впродолженіе двухъ недль, къ ней былъ присланъ прямо отъ лондонскихъ ювелировъ великолпный рубиновый уборъ — серьги, брошъ, браслеты и ожерелье. Эти рубины она видла прежде и знала, что они принадлежали матери Джильмора. Мистриссъ Фенуикъ сказала ему, что оправа такъ стара, что ихъ нельзя носить теперь, и была догадка, что они явятся въ новомъ вид. Мэри сказала, что разумется эти украшенія будутъ въ ея рукахъ только когда она сдлается мистриссъ Джильморъ. Мистриссъ Фенуикъ засмялась и сказала ей, что она не понимала романической щедрости своего жениха. А теперь вещи явились къ ней въ пасторатъ, хотя Джильморъ не сказалъ ей ни слова, и были уложены въ хорошенькихъ футлярахъ на стол въ гостиной пастората. Теперь или никогда должна она сказать, что не можетъ сдержать даннаго слова.

— Мэри, сказала мистриссъ Фенуикъ:— вы должны идти къ нему завтра и сказать, какъ онъ благороденъ.

Мэри подождала, можетъ быть, цлую минуту прежде чмъ отвтила. Она охотно отказалась бы отъ этихъ вещей, чтобъ ихъ тутъ не было для того, чтобы разстраивать ее. Но она отвтила наконецъ, зная, что ея послдняя возможность на успхъ исчезла.

— Онъ благороденъ, сказала она медленно: — и я пойду скажу ему это. Я пойду теперь, если еще не поздно.

— Подите, подите. Вы непремнно застанете его.

Мистриссъ Фенуикъ съ энтузіазмомъ обняла свою пріятельницу и поцловала. Мэри надла шляпку и тотчасъ пошла по саду и по полю въ Бирючины, и возл самаго дома встртила своего жениха. Онъ не видалъ ее, пока не услыхалъ ея шаговъ, а потомъ вдругъ повернулся, какъ бы опасаясь чего-то.

— Гэрри, сказала она:— вещи присланы. Он еще не мои. Зачмъ вы прислали ихъ ко мн?

Въ слов еще и въ тон, которымъ она произнесла его, было что-то заставившее сердце его забиться, какъ оно еще не билось никогда.

— Если он не ваши, то я не знаю, кому же он принадлежатъ, сказалъ онъ.

Глаза его сверкали, а голосъ почти дрожалъ отъ волненія.

— Вы длаете что-нибудь? спросила она.

— Ровно ничего.

— Такъ пойдемте ихъ посмотрть.

Они пошли и онъ, по-крайней-мр на этотъ разъ, былъ счастливымъ женихомъ. Нсколько минутъ — можетъ быть, съ часъ — онъ позволялъ себ думать, что ему суждено наслаждаться тмъ блаженствомъ взаимной любви, котораго съ такимъ томленіемъ желала его душа. Когда она возвращалась съ нимъ въ пасторатъ, рука ея тяжело лежала на его рук, а когда сдлала ему какой-то вопросъ о его земл, она умла такъ измнить свой голосъ, чтобъ заставить его думать, будто она старается считать его интересы своими. Онъ остановилъ ее у калитки, ведущей въ садъ пастората, и повторилъ ей увреніе въ своей любви.

— Мэри, сказалъ онъ:— если любовь вызываетъ любовь, мн кажется, вы должны полюбить меня наконецъ.

— Я васъ полюблю, сказала она, еще крпче пожимая его руку.

Но даже тогда она не могла ршиться сказать ему, что она его любитъ.

Глава LV.
ЦЕРКОВНАЯ ЗЕМЛЯ.

Пятнадцатаго іюля было воскресенье и давно уже ршили, что въ этотъ день Пёдльгэмъ будетъ проповдывать первый разъ въ своей новой капелл. Зданіе спшили строить въ начал лта, чтобъ можно было достигнуть этого, и хотя украшенія еще не были кончены и не вс еще слды работы каменщиковъ и плотниковъ уничтожены — хотя лежали еще кучи извести и еще не было времени убрать стружки — въ субботу пятнадцатаго іюля капелла была открыта. Большія усилія были употреблены для того, чтобъ наполнить ее при этомъ случа. Подрядчикъ изъ Салисбури пріхалъ со всею семьей, не остановленный тмъ соображеніемъ, что Пёдльгэмцы бёльгэмптонскіе были первобытные методисты, а онъ принадлежалъ къ другой сект. И многіе въ приход пошли посмотрть на капеллу въ этотъ торжественный для нея день, которымъ мене слдовало быть тамъ, чмъ даже салисбурійскому строителю. Въ нкоторыхъ приходахъ есть люди, думающіе, что лучше показывать пастору, что они независимы и не обращаютъ вниманія на него, хотя длаютъ видъ, будто принадлежатъ къ его стаду, а потомъ также новизна имла свою привлекательность, также какъ и извстное обстоятельство, что мсто, избранное для зданія, было непріятно пастору и его семь. Вс эти причины вмст привели цлую толпу къ воротамъ пастората въ воскресенье утромъ и было совершенно ясно, что новая капелла будетъ полна и что Пёдльгэмъ въ первое воскресенье будетъ имть успхъ. И въ капелл, разумется, былъ колоколъ — колоколъ, по увренію мистриссъ Фенуикъ, самый хриплый, самый громкій, самый немузыкальный и гнуснйшій колоколъ, когда-либо повшенный на терзаніе деликатныхъ ушей. Дйствительно, колоколъ былъ громкій и наглый, но Фенуикъ выразилъ мнніе, что онъ какъ должно быть колоколу, таковъ и есть. Когда его жена увряла, что онъ звонитъ такъ, какъ будто виситъ въ кустахъ у ихъ собственныхъ воротъ, онъ напомнилъ ей, что колокола ихъ собственной церкви звонили такъ, какъ будто висли въ нижнемъ саду. Что одинъ звукъ казался музыкальнымъ, а другой противнымъ, онъ называлъ предубжденіемъ. Начался большой споръ о колоколахъ, въ которомъ мистриссъ Фенуикъ, Мэри Лаутеръ и Гэрри Джильморъ вс были противъ викарія. И во время этого спора всмъ имъ было извстно, что во всемъ приход не было ушей, для которыхъ этотъ колоколъ былъ бы такъ противенъ, какъ для ушей викарія. Въ глубин сердца онъ ненавидлъ капеллу, и не смотря на вс свои старанія, его чувства къ Пёдльгэму были не таковы, какія христіанская религія предписываетъ одному ближнему имть къ другому. Но онъ сдлалъ усиліе и нсколько недль ни слова не говорилъ противъ Пёдльгэма. Относительно маркиза дло было совсмъ другое. Маркизъ долженъ былъ знать, что онъ длаетъ, и противъ маркиза онъ говорилъ многое.

Звонить начали въ воскресенье утромъ до десяти часовъ. Мистриссъ Фэнуикъ еще сидла за чайнымъ столомъ, окна были открыты, когда послышался первый звонъ — то-есть первый звонъ въ это утро. Она взглянула на Мэри, застонала и заткнула себ уши руками. Викарій засмялся и сталъ ходить по комнат.

— Въ какое время начнутъ? спросила Мэри.

— Не прежде одиннадцати, сказала мистриссъ Фенуикъ: — теперь безъ четверти десять и они намрены продолжать эту музыку часъ съ четвертью.

— Мы скоро составимъ имъ компанію, сказалъ викарій.

— Колокола нашей старой бдной церкви совсмъ не будутъ слышны, сказала мистриссъ Фенуикъ.

Она имла привычку ходить на полчаса въ деревенскую школу до службы по утрамъ въ воскресенье, и въ это утро она вышла изъ дома, но обыкновенію, вскор посл десяти часовъ. Мэри Лаутеръ пошла съ нею, и такъ какъ школа была въ деревн и къ ней скоре можно было дойти чрезъ переднюю калитку, чмъ по тропинк вокругъ церкви, об дамы смло прошли мимо новой капеллы. Читатель можетъ быть вспомнитъ, что мистриссъ Фенуикъ общала мужу прекратить наружную непріязнь къ капелл, которую она выказывала, не входя въ переднюю калитку. Когда шли, он увидали, что, по обычаю первобытныхъ методистовъ въ ихъ самые торжественные дни, въ деревн устроиласъ процесія, которая въ эту самую минуту шла къ церкви. Мистриссъ Фенуикъ, посторонившись дать дорогу, объявила, что колоколъ такъ трубитъ, какъ будто виситъ у ней подъ шляпкой. Въ школ он узнали, что многія дти находятся въ отсутствіи, которымъ слдовало тутъ быть, и мистриссъ Фенуикъ догадалась, что бглецы забавлялись у новаго зданія, а вниманіе тхъ, которые находились не въ бгахъ, страшно отвлекалъ новый колоколъ. Мистриссъ Фенуикъ сознавалась впослдствіи, что она сама не знала чему она учитъ.

Фенуикъ, по своему обыкновенію, пошелъ въ кабинетъ, когда дамы пошли въ школу, и тамъ, сообразно своему обычаю, такъ же по обыкновенію наблюдаемому въ воскресенье утромъ, письма были принесены къ нему за нсколько минутъ до того, какъ онъ пошелъ по саду въ церковь. Въ это утро было два письма къ нему и онъ распечаталъ ихъ оба. Одно было отъ салисбурійскаго купца, а другое отт зятя его жены, Куикенгэма. Прежде чмъ Фенуикъ вышелъ изъ дома, онъ прочелъ письмо Куикенгэма, а потомъ употреблялъ вс силы, чтобы его забыть и выкинуть изъ головы, пока кончится утренняя служба. Письмо состояло въ слдующемъ:

Пемп-Кортъ, іюня 30, 1868.

‘Любезный Фенуикъ,

‘Я узналъ, какъ и думалъ, что лордъ Траубриджъ не иметъ никакого права на владніе тмъ кускомъ земли, на которомъ ваши враги выстроили свой новый Эбенезеръ. Мсто это составляетъ часть церковной земли, а оставилъ эту землю первый нкій пасторъ по имени Брендонъ, предшественникъ вашего предшественника. Однако, нтъ никакого сомннія, что эта земля церковная, и вы обязаны предъявить на нее права для пользы вашихъ преемниковъ и покровителей прихода.

‘Мн было довольно трудно достать поземельную книгу прихода — которую вы, хотя считаете себя пасторомъ образцовымъ, наврно не видали никогда. Я нашелъ ее однако въ двойномъ экземпляр, клэркъ опекунскаго совта, которому слдовало бы имть экземпляръ, ничего объ этомъ не зналъ и никогда не слыхалъ о подобномъ документ. Регистраторъ вашего епископа зналъ не боле его, но я нашелъ въ канцеляріи епископа. Есть также экземпляръ въ коллегіи Ст-Джонской, изъ котораго видно, какое вниманіе обращала коллегія на интересы приходскаго пастора. Этого не сдлалъ даже и настоящій пасторъ, который кажется человкъ несвдущій въ подобныхъ длахъ. Желалъ бы я знать, много ли найдется пасторовъ господствующей вры, которые позволятъ маркизу и методистскому пастору строить капеллу на церковной земл?

‘Всегда вамъ преданный
‘РИЧАРДЪ КУИКЕНГЭМЪ.’

‘Еслибъ я вздумалъ взыскивать съ васъ чрезъ стряпчаго за мои труды, вамъ пришлось бы пожертвовать всми выгодами, какія вы можете получить при вашей жизни изъ этого куска земли, для того, чтобы расплатиться со мною. Включаю копію съ поземельной книги, относящуюся къ этому клочку земли до пасторскихъ воротъ.’

Вотъ извстіе! Это гнусное сочетаніе раскольничьяго и тиранскаго помщичьяго вліянія было употреблено на строеніе методистской капеллы на земл, которою онъ, занимая мсто викарія въ приход, имлъ право владть. Какой же онъ оселъ, если не зналъ своихъ собственныхъ владній! Какимъ смшнымъ покажется онъ, когда предъявитъ права на тотъ кусокъ церковной земли, на который онъ не обращалъ никакого вниманія съ тхъ самыхъ поръ, какъ былъ въ этомъ приход! А теперь что онъ обязанъ длать? Куикэнгэмъ прямо показалъ, что и для коллегіи, имвшей право на приходъ, и для его преемниковъ, онъ былъ обязанъ предъявить свои права на эту землю. Возможно ли не сдлать этого посл того, какъ съ нимъ поступилъ лордъ Траубриджъ? Размышляя такимъ образомъ — но сожаля, что онъ принужденъ въ такую минуту наполнять свою голову подобными вещами — все слыша колоколъ капеллы, который въ его ушахъ заглушалъ звуки его собственной скромной колокольни, и не ршаясь, какой шагъ долженъ онъ сдлать, вошелъ онъ въ свою церковь. Для него было очевидно, что половина бднйшей части его обычныхъ прихожанъ и мелкихъ фермеровъ отправилась присутствовать при торжеств Пёдльгэма.

Во весь этотъ день онъ не сказалъ ни слова никому о письм адвоката. Онъ старался выкинуть этотъ предметъ изъ своихъ мыслей. Такъ какъ ему это не удалось, то онъ изгналъ этотъ предметъ изъ своего разговора. Письмо лежало въ карман его сюртука, но онъ не показалъ его никому. Джильморъ обдалъ въ посторат, но даже съ нимъ онъ промолчалъ. Разумется разговоръ за обдомъ обратился на капеллу. Невозможно, чтобы въ такой день они говорили о чемъ-нибудь другомъ. Даже когда они сли за ранній обдъ, колоколъ Пёдльгэма еще трезвонилъ, и конечно звонили съ такою силою, съ какою звонить не будутъ, когда придется звонить каждую недлю. Сдлано было условіе, по которому жена викарія не могла ничего говорить противъ капеллы, и конечно, когда это условіе было сдлано, въ немъ подразумвалось то, что она должна перестать ненавидть капеллу. Это разумется было найдено невозможнымъ, но въ нкоторомъ отношеніи она условіе исполняла. Шумъ колокола однако считался не подходящимъ къ условію и теперь она почти запальчиво выражала свой гнвъ. Мужъ слушалъ и сидлъ молча:, не длая ей выговора, съ письмомъ адвоката въ карман. Колоколъ этотъ былъ повшенъ на его собственной земл и онъ могъ завтра же снять его. Повшенъ онъ былъ по приказанію лорда Траубриджа и съ прямой цлью сдлать непріятность ему, и лордъ Траубриджъ поступалъ съ нимъ такимъ образомъ, что всякое христіанское милосердіе могло быть устранено. Онъ прямо говорилъ себ, что не имлъ желанія прощать лорду Траубриджу — что жизнь на этомъ свт, какъ она сложилась, несовмстна съ подобнымъ прощеніемъ — что онъ не желаетъ оскорблять лорда Траубриджа иначе, какъ требованіемъ такого наказанія, которое принудитъ его и подобныхъ ему людей удержаться отъ деспотизма, по что простить ему, пока его къ этому не принудятъ, было бы малодушно и вредно для общины. Относительно этого онъ ршился, не смотря на вс свои докторины въ противномъ. Людямъ на этомъ свт пришлось бы ходить нагишомъ, еслибъ они отдавали свои сюртуки ворамъ, укравшимъ ихъ плащи, а ходить нагишомъ, конечно, неудобно. Его званіе приходскаго пастора будетъ унижено въ свт, если онъ проститъ такія оскорбленія, какъ т, которыя сдлалъ противъ него лордъ Траубриджъ. Это онъ ясно понималъ. А теперь онъ могъ не только снять колоколъ, но и унизить глупаго пэра, который веллъ его привсить — на церковной земл. Все это вертлось въ голов его, когда онъ ршилъ, что въ этотъ день, который былъ воскресный, онъ не будетъ боле думать объ этомъ.

Когда насталъ понедльникъ, ему необходимо было показать письмо жен — жен, сквайру и Мэри Лаутеръ. Онъ вовсе не имлъ намренія скрывать это дло отъ близкихъ друзей и совтниковъ, но ему пришло въ голову, что ему лучше ршить какъ поступить, прежде чмъ онъ спроситъ у нихъ совта. Поэтому онъ пошелъ по приходу утромъ въ понедльникъ — и ршилъ какъ ему поступить. Ни за что не хотлъ онъ ломать капеллу. Для его цли ему было необходимо восторжествовать надъ маркизомъ — и онъ этого хотлъ. Но капелла была выстроена съ хорошей цлью, для которой она и должна служить, и что ни говорили бы ему его жена и другіе, онъ не позволитъ тронуть ни одного камня. Конечно, онъ имлъ не боле маркиза власти отдавать эту землю для этой или какой бы то ни было другой цли. Очень можетъ быть, что онъ обязанъ былъ заботиться о томъ, чтобы изъ этой земли не было сдлано дурное употребленіе. Можетъ быть, онъ уже пренебрегъ своею обязанностью въ томъ отношеніи, что не зналъ или не позаботился узнать настоящія границы церковной земли, которая была отдана ему въ употребленіе на то время, пока онъ занимаетъ этотъ приходъ. Все-таки капедла стояла, и будетъ она стоять — такъ онъ этого желалъ. Если церковцые старосты, или архидьяконъ, или коллегія, или епископъ имютъ право вмшаться, что ему было совершенно неизвстно, и захотятъ употребить свою власть, то этому помшать онъ не можетъ. Онъ былъ почти увренъ, что старосты его церкви будутъ руководиться имъ — а онъ желалъ, чтобы капелла осталась нетронутой. Ршивъ такимъ образомъ, онъ воротился къ завтраку и прочелъ письмо Куикенгэма вслухъ жен и Мэри Лаутеръ.

— Церковная земля! сказалъ викарій жен.

— Вы хотите сказать, что это составляетъ часть вашей собственной земли? спросила Мэри.

— Именно, сказалъ викарій.

— И этотъ старый воръ маркизъ отдалъ то, что принадлежитъ намъ? сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Онъ отдалъ то, что не принадлежитъ ему, сказалъ викарій:— но я не могу согласиться, чтобы онъ былъ воръ.

— Однако онъ долженъ былъ знать, сказала Мэри.

— Кажется, и я долженъ былъ бы знать. Все это дло одно изъ самыхъ смшныхъ ошибокъ, когда-либо сдланныхъ. Оказалось, что здсь, въ самой середин Уильдшира, со всми нашими картами, планами и приходскими книгами, никто не зналъ, кому принадлежитъ четверть десятины въ центр деревни. Объ этомъ стоитъ написать статью въ газетахъ, но я не могу сказать, чтобы одна сторона была достойне порицанія, чмъ другая, то есть относительно обнаруженнаго невднія.

— Что же ты сдлаешь, Фрэнкъ?

— Ничего.

— Ты ничего не сдлаешь, Фрэнкъ?

— Я не сдлаю ничего, но позабочусь дать маркизу знать, въ чемъ состояла его щедрость. Мн кажется, я обязанъ взять на себя этотъ трудъ, и долженъ сказать, что написать это письмо трудъ будетъ небольшой.

— Ты не хочешь сломать эту капеллу, Фрэнкъ?

— Нтъ, душа моя.

— А я сломала бы на этой же недли.

— И я также, сказала Мэри:— мн кажется, что ей не слдуетъ быть здсь.

— Разумется, не слдуетъ, подтвердила мистриссъ Фенуикъ.

— Это все-равно, еслибъ она была здсь въ саду, сказала Мэри.

— Совершенно все равно, сказала мистриссъ Фенуикъ.

— Она не въ саду, и гд она выстроена, тамъ и останется — если это будетъ зависть отъ меня. Мн даже это будетъ пріятно теперь, когда я знаю, что я владлецъ этой земли. Мн кажется, я предъявлю свои права на скамью въ этой капелл.

Таково было ршеніе викарія въ понедльникъ утромъ и отъ этого ршенія об дамы никакъ не могли отговорить его.

Это случилось дня чрезъ два посл исторіи съ рубинами и въ такое время, когда къ Мэри очень приставали, чтобы она назначила день свадьбы. Разумется, это происходило отъ успха Джильмора. Она употребляла ршительныя усилія преодолть его и свое меланхолическое настроеніе, такъ какъ она успла очень много, то было естественно, чтобы онъ поднялъ вопросъ о дн свадьбы. Она, принимая его предложеніе, поставила условіемъ, чтобы ее не торопить, но мы вс знаемъ настоящее значеніе такого условія. Кто можетъ опредлить, что значитъ торопить и не торопить? Они были теперь помолвлены уже мсяцъ, и очевидно сквайръ думалъ, что онъ не торопитъ.

— Сентябрь самый пріятный мсяцъ въ году, сказалъ онъ:— чтобы обвнчаться и хать за границу. Сентябрь въ Швейцаріи, октябрь между итальянскихъ Озеровъ, ноябрь во Флоренціи и въ Рим. Такъ что мы можемъ воротиться домой до Рождества посл короткой поздки въ Неаполь.

Такова была программа сквайра и все его обращеніе измнилось при этомъ. Онъ думалъ, что ему извстенъ характеръ двушки на столько, чтобы быть увреннымъ, что хотя она не станетъ выказывать страстной любви къ нему до этой поздки, она измнитъ тонъ до возвращенія. Не его будетъ вина, если она не измнитъ. Мэри сначала отказалась назначить день, говорила, что надо отложить до будущаго года, увряла, что она не хочетъ торопиться. Она одержала верхъ въ борьб даже посл исторіи съ рубинами, но боролась съ крпкими и хорошо дисциплинированными силами съ другой стороны, и начала сознаваться, что ей слдуетъ уступить. Это дло должно быть сдлано, почему же не сдлать его тотчасъ? Она еще не уступила, но начала думать, что уступитъ.

Въ этотъ періодъ было естественно, что сквайръ бывалъ каждый день въ пасторат, и въ этотъ понедльникъ утромъ онъ пришелъ въ то время, какъ мысли всхъ были устремлены на странное свдніе, полученное отъ Куикенгэма. Викарія не было, когда Джильмору сказали, и такимъ образомъ его легко было убдить присоединиться къ тому мннію, что капелл слдуетъ исчезнуть. У него были понятія землевладльца о земл и онъ вполн былъ расположенъ остановить всякую попытку маркиза захватить чужую собственность.

— Лордъ Траубриджъ долженъ самъ сломать капеллу и поставить ее въ другомъ мст, сказалъ сквайръ.

— Но Фрэнкъ говоритъ, что онъ не допуститъ маркиза ломать ее, сказала мистриссъ Фенуикъ, почти растроганная до слезъ этимъ трагическимъ случаемъ.

Тутъ викарій пришелъ къ нимъ и объ этомъ дл стали разсуждать серьёзно — такъ серьёзно, что ни слова не было сказано о дн свадьбы.

Глава LVI.
МЩЕНІЕ ВИКАРІЯ.

Никакое краснорчіе со стороны обихъ дамъ въ пасторат и сквайра не могло отвлечь Фенуика отъ его намренія, но онъ наконецъ согласился похать въ Салисбури и посовтоваться съ Чэмберлэномъ. Ему было сдлано предложеніе посовтоваться съ епископомъ, котораго онъ всегда лично любилъ и къ званію котораго всегда выказывалъ высокое уваженіе, но онъ объяснилъ, что въ такомъ дл къ власти епископа обращаться не слдуетъ.

— Епископу нтъ никакого дла до моей собственности, сказалъ онъ.

— Но если вамъ нужно узнать чье-нибудь мнніе, сказалъ сквайръ:— почему же не обратиться къ такому человку, мнніе котораго стоитъ выслушать?

Тутъ викарій объяснилъ опять, что уваженіе его къ епископу было такъ велико, что мнніе его преосвященства будетъ для него боле чмъ совтъ: оно будетъ закономъ, такъ великъ былъ его восторгъ къ человку и уваженіе къ его званію.

— Онъ просто хочетъ замтить, сказала мистриссъ Фенуикъ: — что не хочетъ обратиться къ епископу, потому что уже заране ршилъ, какъ ему поступить. Вы оба истратите напрасно и деньги и время, отправляясь въ Салисбури.

— Она пожалуй права, сказалъ викарій.

Однако они похали въ Салисбури. Генри Фицэкерли Чэмберлэнъ выражался очень краснорчиво, ясно и убдительно, а можетъ быть немножко и свысока. Онъ настаивалъ, чтобы капеллу сломали безъ малйшаго замедленія и чтобы увдомить объ этомъ всхъ прикосновенныхъ къ этому лицъ — Пёдльгэма, строителя, старостъ и старшинъ конгрегаціи.

— Если старшины есть, сказалъ Чэмберлэнъ съ восхитительнымъ оттнкомъ ироніи — длая намекъ на маркиза и на его управляющаго.

Онъ выражался краснорчиво, повелительно и громко. Когда викарій замтилъ, что все-таки капелла была выстроена для хорошей цли, Чэмберлэнъ даже разгорячился.

— Бёльгэмптонская церковная земля, мистеръ Фенуикъ, была отдана вамъ не для того, чтобы распространить расколъ.

— Пасторскій домъ былъ отданъ мн не для того, чтобы читать романы, однако это длается тамъ.

— Домъ отданъ вамъ для вашихъ личныхъ удобствъ, сказалъ пребендіатъ.

— И земля также, возразилъ викарій: — но мн будетъ неудобно, если я заставлю этихъ людей сломать домъ молитвы.

Было еще одно убжденіе противъ воззрнія викарія, и очень сильное. Эта земля была отдана ему только какъ залогъ, отъ обязанъ пользоваться ею такимъ образомъ, чтобы она перешла въ руки его преемника въ цлости и съ полной возможностью приносить выгоды.

— Вы не имете права предоставлять другому ломать зданіе, сооруженіе котораго вамъ не слдовало допускать.

На это убжденіе было трудне отвчать, чмъ на другое, но Фенуикъ отвтилъ и на него.

— Я все это чувствую, сказалъ онъ:— и нахожу, что можетъ быть долженъ буду перенести капеллу въ другое мсто на свой счетъ, но то, за что я долженъ отвчать моимъ кошелькомъ, не должно лежать на моей совсти. Я не сомнваюсь, что имю право отдать внаймы этотъ клочекъ земли, хотя не подъ строеніе.

— Но на этой земл выстроили, сказалъ Чэмберлэнъ.

— Конечно, я могу видть, что можетъ быть меня заставятъ на свой счетъ возстановить этотъ ключокъ земли въ его прежнемъ вид. Я только не вижу, что я обязанъ заставить перенести капеллу въ другое мсто теперь.

Чэмберлэнъ убждалъ очень энергично и цлыхъ два часа, но викарія нельзя было поколебать.

Викарія нельзя было поколебать, но его обращеніе, когда онъ вышелъ отъ пребендіата, оставило нкоторое сомнніе относительно его душевной твердости въ мнніи и этого сановника и сквайра. Онъ очень вжливо поблагодарилъ Чэмберлэна и сознался, что въ употребленныхъ убжденіяхъ было очень много справедливаго.

— Я увренъ, что вы непремнно захотите очистить тотчасъ вашу землю отъ этого непріятнаго для васъ зданія, сказалъ Чэмберлэнъ тмъ надменнымъ тономъ, который онъ такъ умлъ принимать, и это были послднія произнесенныя имъ слова.

— Ну? сказалъ сквайръ, какъ только они вышли изъ ограды, спрашивая своего друга, что онъ ршилъ.

— Это очень трудный вопросъ, сказалъ Фенуикъ.

— Мн не нравится тонъ дяди, сказалъ сквайръ: — мн не нравится его тонъ никогда. Но я думаю, что онъ правъ.

— Я противъ этого не спорю.

— Ее надо сломать, сказалъ сквайръ.

— Конечно, когда-нибудь. Но я совершенно увренъ въ томъ, Гэрри, что когда сомнваешься относительно того, что слдуетъ сдлать, то не можетъ быть дурно откладывать то, что удовлетворяетъ нашу злость. Не говорите этого женщинамъ, но для меня эта бёльгэмптонская обитель самое отвратительное, самое противное и самое непріятное строеніе, когда-либо стоявшее на земл.

— И для меня также, сказалъ сквайръ.

— Поэтому-то я не хочу дотронуться ни до одного кирпича. Это будетъ для меня вмсто власяницы, вмсто поста, мое любимое доброе дло. Это позволитъ мн пользоваться всмъ хорошимъ, что мн встртится, и льстить себя мыслью, что я не потакаю собственнымъ прихотямъ. Ни одинъ бёльгэмптонскій дессидентъ не извлечетъ столько пользы изъ этой капеллы, какъ я.

— Мн кажется, васъ могутъ заставить сломать ее.

— Тогда это будетъ моей власяницей, и польза будетъ одна.

Они вернулись въ Бёльгэмптонъ и сквайръ разсказалъ обимъ дамамъ что было, и о власяниц, и обо всемъ.

Фенуикъ, соткавъ самъ для себя власяницу, не нашелъ нужнымъ воздержаться отъ желанія писать къ маркизу Траубриджу. Это онъ сдлалъ въ тотъ же самый день, когда вернулся изъ Салисбури. Среди зимы онъ писалъ къ маркизу, возставая противъ построенія капеллы напротивъ своихъ воротъ. Онъ теперь вынулъ копію съ этого письма и отвтъ, въ которомъ управляющій маркиза сообщалъ ему, что маркизъ считаетъ это мсто самымъ удобнымъ для предполагаемой цли. Нашъ викарій очень желалъ не трогать капеллы теперь, когда она была выстроена, но онъ точно также желалъ затронуть маркиза. Когда онъ ткалъ для себя власяницу, которую намревался носить, онъ длалъ это не изъ христіанской любви къ маркизу. Онъ долженъ былъ наказать маркиза — для пользы общества вообще. Онъ прощалъ маркизу завладніе его собственностью съ христіанской точки зрнія, но считалъ своею обязанностью раздавить каблукомъ ядовитую осу, дерзко жалившую людей направо и налво, съ жестокостью, которую можно было извинить только невжествомъ, что онъ и сдлалъ, написавъ слдующее письмо:

‘Бёльгэмптонскій пасторатъ, іюля 18, 186—

‘Милордъ маркизъ, января 3 я осмлился писать къ вашему сіятельству для того, чтобы избавить себя и мое семейство отъ большой непріятности, а васъ отъ безславія подвергать меня ей. Я представлялъ вамъ, что было бы гораздо удобне выбрать въ приход какое-нибудь другое мсто для сооруженія раскольничьей капеллы, чмъ небольшой клочекъ земли какъразъ напротивъ пасторскихъ воротъ, который, какъ я объяснилъ вамъ, я всегда считалъ принадлежащимъ къ пасторату. Я не сомнвался ни минуты въ прав вашего сіятельства дарить эту землю, но просто обращался къ вашему доброжелательству. Сознаюсь, я былъ совершенно убжденъ, что даже ваше сіятельство, въ такомъ самовластномъ поступк, позаботитесь о томъ, чтобы право было на вашей сторон. Въ отвтъ на это я получилъ письмо отъ вашего повреннаго по дламъ, на которое, какъ написанное имъ, я не жалуюсь, но которое, какъ отвтъ на мое письмо къ вашему сіятельству, было оскорбленіемъ. Капеллу выстроили и въ воскресенье открыли для службы.

‘Я теперь узналъ, что земля, которую вы отдали, не принадлежитъ вашему сіятельству и не составляла части Стоутскаго имнья. Она была и есть церковная земля и составляла, въ то время какъ вы отдали ее, часть земли, принадлежащей мн, какъ викарію этого прихода. Я сознаюсь, что ошибался, предполагая, что вы, какъ землевладлецъ, знаете границы вашихъ правъ и не захватите чужой собственности. Мн слдовало бы внимательне навести справки. Я навелъ ихъ теперь, и ваше сіятельство можете удостовриться, справившись съ приходскими планами, которые находятся въ канцеляріи епископа, а также и въ Сент-Джонской коллегіи въ Оксфорд, если у васъ нтъ въ рукахъ плана вашихъ земель. Прилагаю при семъ планъ, показывающій точныя границы церковной земли у воротъ пастората и клочка земли, о которомъ идетъ рчь. Дло въ томъ, что капелла была выстроена на церковной земл по дозволенію — незаконно и несправедливо данному вашимъ сіятельствомъ.

‘Капелла стоитъ, и хотя жаль, что она выстроена, но было бы еще боле жаль ломать ее. Я намренъ предложить кому слдуетъ контрактъ на эту землю за номинальную плату, до-тхъ-поръ пока останусь на этомъ мст. Я полагаю, что контрактъ можно написать такимъ образомъ, чтобъ обезпечить права моего преемника.

‘Я не кончу моего письма, не выразивъ моего мннія, что какъ ни грубо было невжество вашего сіятельства относительно отдачи земли, не принадлежащей вамъ, вашъ проступокъ въ этомъ отношеніи былъ очень ничтоженъ въ сравненіи съ злобою, выказанною вами пастору вашей церкви, занимающему приходъ отчасти принадлежащій вамъ, въ томъ, что дозволили сооружить капеллу именно на этомъ мст, выбранномъ нарочно для того, чтобы уничтожить спокойствіе мое и моей жены.

‘Имю честь быть

‘Вашего сіятельства покорнйшимъ слугою

‘ФРЭНСИСЪ ФЕНУИКЪ.’

Окончивъ это посланіе, онъ прочелъ его нсколько разъ и остался увренъ, что оно раздосадуетъ маркиза. Онъ именно хотлъ раздосадовать маркиза, и взялся за это со всей своей энергіей.

— Я содралъ бы съ него кожу, еслибъ зналъ какъ, сказалъ онъ Джильмору: — онъ сдлалъ мн то, чего ни одинъ человкъ не долженъ прощать. Онъ говорилъ дурно обо мн, оклеветалъ меня, не потому что онъ дурно думалъ обо мн, но потому что злился на меня. Пусть ихъ остаются при своей капелл, я имъ мшать не стану. Но что касается его сіятельства, то я думалъ бы дурно о себ, еслибъ пощадилъ его.

Онъ имлъ преимущество надъ его сіятельствомъ и не пощадилъ его. Онъ показалъ письмо своей жен.

— Не очень ли сильное выраженіе слово ‘злоба’? сказала она.

— Я на это надюсь, отвчалъ викарій.

— Я хочу сказать, что не можешь ли ты смягчить его, не повредивъ твоему длу?

— Не думаю. Я добросовстно считаю это обвиненіе справедливымъ. Я стараюсь такъ жить между моими сосдями, чтобы не безславить ни ихъ, ни тебя, ни себя. Этотъ человкъ осмлился обвинить меня открыто въ самой грубой безнравственности и лицемріи, когда я только исполняю мою обязанность такъ хорошо, какъ умю, и не врю, чтобы, длая эти обвиненія, онъ врилъ имъ самъ. Какъ бы то ни было, ни одинъ человкъ не иметъ права длать такія обвиненія безъ уликъ.

— Но все это не иметъ никакого отношенія къ этому клочку земли, Фрэнкъ.

— Это составляетъ частицу одного и того же. Онъ заблагоразсудилъ обращаться со мною какъ съ врагомъ и употребилъ все вліяніе своего богатства и званія, чтобы сдлать мн вредъ. Теперь онъ долженъ винить самого себя. Я не скажу ни слова неправды о немъ или ему, но такъ какъ онъ дурно говорилъ обо мн за глаза, хотя этому не врилъ, такъ и я дурно говорю о немъ, хотя этому врю.

Письмо было послано, и день еще не прошелъ, а викарій опять сдлался веселъ.

День еще не прошелъ, а это извстіе уже распространилось по приходу. Въ деревн былъ одинъ старый башмачникъ, который занимался своимъ ремесломъ въ Девиз, а теперь удалился провести остатокъ жизни на своей родин. Вольтъ былъ смирный, безобидный старикъ, но диссидентъ и одинъ изъ старшихъ старостъ собиравшихъ деньги для капеллы. Ему викарій разсказалъ всю исторію, объявивъ въ тоже время, что Пёдльгэмъ и его конгрегація могутъ по-крайней-мр теперь пользоваться ихъ капеллой. Это онъ сдлалъ немедленно по возвращеніи изъ Салисбури и прежде чмъ было написано письмо маркиза. Вольтъ, весьма естественно, увидался съ своимъ пасторомъ въ тотъ же вечеръ и обо всемъ этомъ было разсужденіе въ полномъ собраніи Пёдльгэмцевъ. По окончаніи этого разсужденія, Пёдльгэмъ выразилъ свое убжденіе, что вся эта исторія выдумана съ начала до конца. Онъ не врилъ ни одному слову. Маркизъ не такой человкъ, чтобы отдать непринадлежащее ему. Кто-нибудь обманулъ викарія, а викарій обманулъ Вольта, или — что Пёдльгэмъ считалъ вроятне — викарій сошелъ съ ума отъ досады при вид великолпія и торжества новой капеллы.

— Онъ былъ необыкновенно вжливъ, сказалъ Вольтъ, который въ эту минуту былъ расположенъ въ пользу викарія.

— Я въ этомъ нисколько не сомнваюсь, мистеръ Вольтъ, нисколько не сомнваюсь, сказалъ Пёдльгэмъ, который совершенно оправился отъ перваго испуга и довелъ себя до краснорчиваго энтузіазма.— Наврно онъ былъ вжливъ. Почему ему не быть вжливымъ? Въ прежнее время, когда мы едва осмливались говорить о томъ, чтобы у насъ былъ приличный домъ для молитвы, въ которомъ мы могли бы поклоняться нашему Господу, онъ всегда быль вжливъ. Никто не слыхалъ, чтобы я обвинялъ Фенуика въ невжливости. Но можетъ ли кто сказать мн, что онъ доброжелательствовалъ нашему богослуженію? Господа, мы должны быть осторожны, а я вамъ говорю, что эта капелла наша. Вы увидите, что онъ не въ прав согнать меня съ каедры. Церковная земля! съ какой стати викарію имть церковную землю по другую сторону дороги отъ своего дома? И даже съ какой стати имть ему церковную землю гд бы то ни было?

Это было сказано такъ ршительно, что никто на митинг не сказалъ ни слова посл того, какъ Пёдльгэмъ окончилъ свою рчь.

Когда маркизъ получилъ письмо, онъ былъ въ Лондон. Лордъ Траубриджъ не очень любилъ лондонскую жизнь, но обыкновенно былъ побуждаемъ обстоятельствами — обстоятельства значили обычаи общества, на которые ссылались его дочери — проводить май, іюнь и іюль въ фамильномъ замк на Гросиснорскомъ сквэр. Сверхъ того, хотя маркизъ никогда не раскрывалъ рта въ Палат Лордовъ, онъ думалъ, что долженъ своимъ личнымъ присутствіемъ поддерживать предводителя своей партіи. Нашъ викарій, зная это, адресовалъ свое письмо на Гросвенорскій сквэръ, и оно дошло до своего назначенія, не теряя времени. Лордъ Траубриджъ, уже зналъ почеркъ своего врага, и когда онъ срывалъ печать, ему пришло на мысль, что можетъ быть было бы благоразумне отказаться отъ письма и воротить его къ писавшему нераспечатаннымъ. Для достоинства его было унизительно писать и получать письма отъ человка, который, вроятно, будетъ оскорблять его. Но прежде чмъ онъ могъ ршиться, конвертъ былъ распечатанъ и письмо прочтено. Его ярость, когда онъ читалъ, писатель въ проз не можетъ описать. ‘Безславіе, оскорбленіе, невжество, злоба’.— вотъ какими словами маркиза закидалъ этотъ зловредный, гнусный и самый неприличный пасторъ. Собственно же содержанія письма онъ не понялъ. А когда началъ понимать, онъ еще не началъ врить. Разумъ его работалъ медленно, между тмъ какъ ярость дйствовала быстро. Но наконецъ онъ сталъ спрашивать себя, можетъ ли быть основано на истин обвиненіе, сдланное противъ него. Когда шелъ вопросъ о томъ, чтобы отдать эту землю, никому не пришло въ голову, чтобы это могла быть церковная земля. Было подозрніе, которое, впрочемъ, скоро прошло, что мсто это такъ долго оставалось безъ употребленія, что никакого вопроса по этому поводу возникнуть не могло, но никто не воображалъ, чтобы какой-нибудь другой собственникъ предъявилъ свои права. Было всмъ извстно, что вся Бёльгэмптонская деревня принадлежала маркизу. Разумется, тамъ была и церковная земля. Но кто могъ думать, чтобы кусокъ заброшенной земли, лежащій по другую сторону дороги, принадлежалъ къ пасторату? Маркизъ теперь этому не врилъ. Это была злая выдумка ядовитаго мозга нечестиваго викарія, гораздо гнусне всхъ другихъ его злобныхъ поступковъ. Маркизъ этому не врилъ, но онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат цлое утро, думая объ этомъ. Маркизъ былъ увренъ, что это неправда, а между тмъ онъ ни на минуту не могъ выкинуть эту мысль изъ головы. Разумется, онъ долженъ сказать Сент-Джорджу. Выраженія письма, присланнаго къ нему, были такъ злы, что Сент-Джорджъ долженъ, наконецъ, раздлить его гнвъ противъ этого человка. И неужели ничмъ нельзя наказать этого человка? Судебныя преслдованія по поводу писемъ безыменныхъ, угрожающихъ, просительныхъ писемъ, мелькали въ его голов. Онъ зналъ, что писавшихъ дерзкія письма къ королевской фамиліи наказывали. И т письма пасквильныя бывали найдены преступными — только ихъ слдуетъ публиковать! а иногда въ письмахъ открывался заговоръ — но онъ не зналъ, какъ ему тутъ поступить. Онъ зналъ, что не принадлежитъ къ особамъ королевской фамиліи, онъ зналъ, что викарій не угрожаетъ ему и не проситъ отъ него ничего. Что если Сент-Джорджъ скажетъ ему опять, что справедливость на сторон викарія? Онъ цлый день думалъ объ этомъ, а потомъ довольно поздно, передъ вечеромъ, слъ въ карету и приказалъ вести себя къ гг. Бутби, фамильнымъ стряпчимъ.

Глава LVII.
НАДО ПОДМАСЛИТЬ.

Господа Бутби въ Линкольн-Инн были впродолженіи многихъ лтъ адвокатами семейства Стаутовъ и, вроятно, не мене каждаго Стаута знали всю подноготную объ ихъ имуществахъ. У нихъ не спрашивали совта о передачи клочка земли для предполагаемой капеллы и не давали имъ знать о составленіи какой-нибудь дарственной записи. Все дло шло неправильнымъ образомъ. Земля была только общана, но въ сущности до-сихъ-поръ не дана, а пёдльгэмцы въ своемъ спх принялись за дло и построили на основаніи только общанія. Когда миновалъ первый припадокъ ярости при чтеніи письма Фенуика, маркизъ немедленно отправился въ контору Бутби и вынужденъ былъ пояснить вс подробности дла главному начальнику конторы, прежде чмъ ршился показать возмутительное письмо пастора. Старикъ Бутби былъ однихъ лтъ съ маркизомъ и въ своемъ род такъ же великъ. Съ тою разницею, что адвокатъ былъ умный старикъ, а маркизъ неумный. Бутби сидлъ опустивъ голову, когда маркизъ разсказывалъ ему свою исторію. Разсказъ не отличался особенною ясностью и изъ всхъ этихъ словъ Бутби уразумлъ только то, что диссидентская капелла выстроена на земл его кліента.

— Мы уладимъ это какъ-нибудь полюбовно.

— Но приходскій викарій предъявляетъ права, сказалъ маркизъ.

— Предъявляетъ права на капеллу, милордъ?

— Мистеръ Бутби, онъ самый раздражительный, несносный человкъ въ мір. Я привезъ вамъ его письмо — вотъ оно.

Бутби протянулъ руку, чтобы взять письмо. Отъ всякаго другого кліента онъ предпочелъ бы документъ словесному объясненію, но для его сіятельства длалось исключеніе.

— Но вы сами должны понять, продолжалъ маркизъ: — что онъ совсмъ не похожъ на другихъ пасторовъ. Я оказываю глубокое почитаніе церкви и всегда радъ принимать у себя въ дом духовныхъ особъ. Но этотъ викарій самый придирчивый и несносный спорщикъ. Мн говорили, что онъ вольнодумецъ и содержитъ… Словомъ, мистеръ Бутби, хуже ничего не можетъ быть.

— Конечно, отвчалъ адвокатъ, не выпуская изъ рукъ письма.

— Онъ взялъ на себя заботу постоянно оскорблять меня. Слышали ли вы, что одинъ изъ моимъ арендаторовъ убитъ? Онъ убитъ однимъ молодымъ человкомъ, котораго этотъ викарій прикрываетъ, потому что… потому что онъ братъ… братъ, той молодой двушки.

— Милордъ, это было бы очень худо.

— Оно и есть очень худо. Ему все извстно на счетъ этого убійства, ужъ я въ томъ увренъ, что онъ все знаетъ. Теперь онъ поручился за того молодого человка, съ которымъ онъ всегда былъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ. Что касается его сестры — такъ тутъ и сомннія не можетъ быть. Они живутъ на земл одного господина, который владетъ небольшимъ помстьемъ въ этомъ приход.

— Это мистеръ Джильморъ, милордъ?

— Точно такъ. Этотъ Фенуикъ совершенно овладлъ душою Джильмора. Вы не можете себ представить, что только у нихъ тамъ длается! А теперь онъ осмлился еще написать ко мн письмо! Но я знаю теперь его почеркъ и на будущее время буду возвращать ему вс его письменныя заявленія.

Умолкъ наконецъ маркизъ и адвокатъ всецло предался чтенію письма.

— Оно написано въ оскорбительномъ дух, сказалъ адвокатъ.

— Въ самомъ дерзкомъ, оскорбительнымъ тон. А между тмъ епископъ поддерживаетъ его!

— Но если онъ правъ въ отношеніи клочка земли, милордъ, то это дйствительно не совсмъ удобно, сказалъ адвокатъ, разсматривая планъ мстности у воротъ пастората:— онъ утверждаетъ, что эта земля значится въ поземельной книг прихода.

— Ни одному слову не врю, сказалъ маркизъ.

— Ваше сіятельство изволили взглянуть на планъ вашего помстья?

— Не припомню что-то, но Пэкеръ наврное знаетъ. Никто не можетъ знать такъ хорошо всю подноготную Бёльгэмптонскаго помстья, какъ Пэкеръ, а Пэкеръ говоритъ…

Но маркизъ еще не кончилъ свой разсказъ, какъ адвокатъ уже всталъ и, извиняясь предъ его сіятельствомъ, вышелъ въ смежную комнату и не прежде вернулся, пока клэркъ по его приказанію не спустился въ кладовую и не принесъ оттуда большой жестяной шкатулки. По изслдованіи шкатулки Бутби вернулся съ тяжелымъ запыленнымъ сверткомъ пергаментныхъ документовъ и большими планами, изображающими Бёльгэмптонское помстье, и пока производились изысканія, адвокатъ велъ разговоръ о погод съ своимъ доврителемъ. Но потомъ затворилъ двери и сказалъ:

— Боюсь, милордъ, что викарій выходитъ правъ.

— Правъ?

— Фактами это подтверждается. Милордъ, эта земля церковная и на план это означено. Отъ насъ потребуютъ справки — поврьте, милордъ, непремнно потребуютъ. Пэкеръ и вс подобные ему люди ничего не знаютъ. Въ такихъ случаяхъ всегда надо справляться съ документами.

— Такъ это церковная земля?

— Милордъ, никакого сомннія въ томъ нтъ.

Тутъ только маркизъ понялъ, что непріятель одержалъ надъ нимъ побду, и сложивъ свою старую голову на руки, онъ заплакалъ. Конечно, его плачъ не обнаруживался въ слезахъ, катящихся по ланитамъ, но онъ плакалъ незримыми, душевными слезами — слезами ненависти, раскаянія, состраданія къ себ. Непріятель ударилъ его, а онъ не могъ возвратить ему удара, не видалъ по-крайней-мр этой возможности до настоящей минуты. И теперь онъ долженъ покориться, онъ долженъ возвратить клочокъ земли и построить новую капеллу для этихъ нечестивыхъ диссидентовъ гд-нибудь на другомъ мст своего помстья. До настоящей минуты онъ даже и не подозрвалъ этого. Еслибъ только онъ могъ предвидлъ такой позоръ! Чтобъ избжать его, съ какою радостью онъ построилъ бы для нихъ десять капеллъ во что бы ни обошлись эти издержки, чтобы только избжать такого позора! По этому длу онъ доставляетъ торжество, и какое истинное торжество человку, котораго онъ считаетъ такимъ дурнымъ! Викарій обвиняетъ маркиза въ распространеніи клеветы, которой онъ самъ не вритъ, но неправда, маркизъ вритъ всему дурному о немъ. Въ эту минуту не было зла, которое не приписывали бы Фенуику и чему не поврилъ бы маркизъ. Когда онъ сидлъ въ такомъ печальномъ раздумь, вдругъ пришла ему мысль, скоро обратившаяся въ убжденіе, что самъ Фенуикъ имлъ тайное участіе въ убійств Трёмбёля. Чего не способенъ сдлать пасторъ, который находитъ удовольствіе въ томъ, чтобы оскорблять и унижать вельможу, которому принадлежитъ и приходъ, гд онъ живетъ! Даже тотъ фактъ, что противъ него становится пасторъ прихода, собственникомъ котораго считаетъ себя маркизъ, служитъ достаточнымъ доказательствомъ, что этотъ пасторъ — дрянь, извергъ, сволочь, гнусный радикалъ — словомъ, все то, чмъ пастору не слдуетъ быть. Во всемъ виноватъ викарій. Маркизъ твердо былъ въ томъ увренъ.

— Что же теперь мн длать? спросилъ маркизъ.

— Что касается капеллы, милордъ, то какъ ни дуренъ викарій, но онъ не желаетъ, чтобы ее переносили.

— Ее надо долой оттуда! воскликнулъ маркизъ, вскочивъ на ноги:— она не должна тамъ существовать! Неужели вы думаете, что я допущу, чтобъ она стояла на его земл — по ошибк съ моей стороны? Нтъ, этому не бывать ни одного дня! ни одного часа лишняго!.. А вотъ еще что я вамъ скажу, мистеръ Бутби: этотъ человкъ заране все зналъ — да, онъ зналъ все, это такъ же хорошо, какъ и вы теперь знаете, но онъ не хотлъ этого говорить до-тхъ-поръ, пока постройка будетъ кончена. Все это я вижу теперь такъ ясно, какъ и носъ на вашемъ лиц — вотъ оно что, мистеръ Бутби.

Адвокатъ обдумывалъ, какъ бы лучше растолковать своему разъяренному кліенту, что онъ ни въ какомъ случа не иметъ права уничтожать постройки, что если викарій съ диссидентскимъ пасторомъ согласятся уладить дло полюбовно, то новое зданіе должно стоять, не смотря на желаніе маркиза — должно стоять до-тхъ-поръ, пока не вмшалась бы въ это дло духовная или гражданская власть съ приказаніемъ перенести или сломать его — но адвокатъ не усплъ еще хорошенько обдумать этотъ вопросъ, какъ пришелъ клэркъ и что-то пошепталъ на ухо адвокату.

— Милордъ, тогда сказалъ Бутби:— ко мн пожаловалъ лордъ Сент-Джорджъ — прикажите его сюда позвать?

Именно въ эту минуту маркизъ не желалъ встртиться съ сыномъ, однако лордъ Сент-Джорджъ былъ тотчасъ принятъ. Эта встрча отца съ сыномъ въ кабинет адвоката была совсмъ нечаянная и потому оба сильно удивились. Но такъ велики были гнвъ, раздраженіе и общее душевное разстройство, что онъ не могъ разспрашивать ни о чемъ другомъ. Разумется, Сент-Джорджъ долженъ обо всемъ узнать, и чмъ скоре, тмъ лучше.

— Оказывается, что клочокъ земли, гд строятъ капеллу въ Бёльгэмптон — церковная земля, сказалъ маркизъ.

Лордъ Сент-Джорджъ засвисталъ.

— Разумется, Фенуикъ давно зналъ о томъ, продолжалъ маркизъ.

— Ну не думаю, возразилъ сынъ.

— А вотъ прочти его письмо. Мистеръ Бутби, покажите пожалуйста это письмо лорду Сент-Джорджу. Вамъ никогда не случалось еще читать такого произведенія. Наглый мошенникъ, разумется, онъ давно это зналъ.

Лордъ Сент-Джорджъ между тмъ прочелъ письмо.

— Мошенникъ ли онъ или нтъ, я не знаю, но наглецъ онъ порядочный.

— Названія наглеца мало для него.

— А можетъ быть, милордъ, вызовъ былъ съ вашей стороны.

— Нтъ, Сент-Джорджъ, не отъ меня я ничего не сдлалъ ему. Но капеллу, разумется, надо перенести.

— Но какъ вамъ кажется, спросилъ Бутби: — не лучше ли будетъ оставить пока это дло, какъ оно есть? Пройдетъ мсяцъ или два, и все это перемелется, дла примутъ другой оборотъ.

— Ни за что на свт, ни на одинъ лишній часъ! воскликнулъ маркизъ.

Съ письмомъ въ рукахъ Сент-Джорджъ расхаживалъ по комнат и обдумывалъ.

— Дло въ томъ, сказалъ онъ наконецъ: — что мы сдлали ошибку и должны все употребить, чтобы какъ можно лучше исправить ее. Мн кажется, что батюшка немного ошибается на счетъ характера этого викарія.

— Сент-Джорджъ! разв ты не прочиталъ этого письма? Разв прилично такъ писать священнослужителю англиканской церкви къ… къ… къ…

Маркизу хотлось сказать ‘къ маркизу Траубриджу’, не не ршился такъ выразиться предъ сыномъ и онъ докончилъ:

—…къ владльцу его прихода.

— Но понятно, каменная капелла какъ-разъ у воротъ парка, это не совсмъ пріятно.

— У его воротъ нтъ парка, возразилъ маркизъ.

— А вотъ мы и позаботились устроить ему такую пріятность. Вотъ что, батюшка, позвольте мн устроить это дло. Я повидаюсь и съ нимъ, и съ диссидентскимъ учителемъ, и постараюсь подмаслить это дло.

— Я не желаю подмасливать никакихъ длъ.

— Милордъ, тутъ вмшался старый адвокатъ:— поврьте, что лордъ Сент-Джорджъ совершенно правъ. Именно въ подобныхъ-то случаяхъ надо подмаслить. Мы сдлали ошибку, а кто сдлалъ ошибку, тотъ и долженъ поплачиваться и подмасливать. Нтъ сомннія, что лордъ Сент-Джорджъ съуметъ уладить это дло. Предоставьте только ему.

Посл этого отецъ вмст съ сыномъ простились съ адвокатомъ и дорогою Сент-Джорджъ усплъ убдить отца поручить ему дло о бёльгэмптонской капелл.

— Что же касается письма, сказалъ Сент-Джорджъ: — не отвчайте на него и не обращайте на него вниманія.

— Я и не имю ни малйшаго намренія отвчать ему, сказалъ маркизъ высокомрно.

Глава LVIII.
МЕЧТА ЭДИИ БРАУНЛО.

— Садись-ка, душа моя, я хочу поговорить съ тобою. Ты знаешь, что я желалъ бы видть тебя замужемъ.

Съ такою рчью обратился сэр-Грегори къ своей племянниц Эдии Браунло въ одно іюльское утро, когда она угопіала его завтракомъ. Его завтракъ, по обыкновенію, состоялъ изъ чашки шоколада, приготовленнаго по особенному способу, Эдиь, по обыкновенію, стояла у постели старика, пока онъ завтракалъ. Она никогда не садилась, потому что знала, что совсмъ скроется въ большихъ старыхъ креслахъ, стоявшихъ у кровати, но теперь ее именно просили о томъ и съ такимъ предложеніемъ, что она не прочь была спрятаться. Она приняла отъ него чашку, поставила ее на столъ и опять подошла къ старику, не давая отвта.

— Да, душа моя, я очень желаю видть тебя замужемъ, повторилъ сэр-Грегори самымъ нжнымъ голосомъ.

— Ужъ не желаете ли вы, дядя, скоре отдлаться отъ меня?

— Нтъ, милая моя. Вотъ этого именно я и не желаю. Но за кого же нибудь, разумется, ты выйдешь замужъ.

— Я не вижу, почему же это разумется.

— Но почему же и не такъ? Полагаю, что ты когда-нибудь подумываешь о томъ.

— Только въ общемъ смысл, дядя Грегори.

Не великій мудрецъ былъ сэр-Грегори Мэррэбль. Но его глупость была совсмъ другого рода, чмъ маркиза Траубриджа, она была гораздо безвредне какъ для него, такъ и для другихъ, гораздо невинне и хоть и глупость, а все же совмстная со многими умственными качествами. Лордъ Траубриджъ, не выказывая ничего особеннаго, былъ круглый дуракъ. Онъ былъ до того глупъ, что не могъ даже понимать своей глупости. Совсмъ иное дло — сэр-Грегори, онъ ни въ чемъ не доврялъ себ, имлъ о себ жалкое мнніе, покорялся ребенку въ каждомъ литературномъ вопрос, не имлъ собственнаго мннія ни о какомъ дл и даже былъ равнодушенъ къ тому, чтобъ имть мнніе. А между тмъ онъ очень много читалъ, память его была обогащена многими свдніями и во всякомъ случа на столько-то онъ былъ ученъ, чтобы понимать, какою онъ является ничтожною мухою на колес міра. Но, увы! если ужъ онъ вмшается въ какое дло, то готовъ былъ заварить порядочную кашу. По случаю Уальтера Мэррэбля происходили толки между нимъ и матерью Эдии, толковалъ онъ о немъ и съ сыномъ своимъ, и съ миссъ Мэррэбль, своею кузиною. Но до настоящей минуты никогда никто изъ нихъ не говорилъ о немъ съ Эдиью, а такъ какъ самъ капитанъ Мэррэбль никогда не высказывался, то дло и пошло бы, можетъ быть, на ладъ, подержи сэр-Грегори свой языкъ за зубами. Выслушавъ послдній отвтъ Эдии, старикъ промолчалъ, но потомъ опять принялся за то же, давъ только другой оборотъ вопросу.

— Какъ теб понравился Уальтеръ, когда онъ былъ здсь?

— Капитанъ Мэррэбль?

— Ну, да — капитанъ Мэррэбль.

— Онъ мн довольно понравился, дядя Грегори.

— Ахъ, Эдиь! ничмъ не могъ бы я такъ порадоваться, какъ еслибъ ты сдлалась его женою. Теб извстно, что Дёнрипль будетъ современемъ ему принадлежать.

‘Если Грэгори не женится, подумала Эдиь, но не ршилась сказать ли ей это или промолчать.

Она хорошо знала, что кузенъ Грегори никогда не женится, что онъ неизлечимъ, что дни его сочтены, что онъ сдлался преждевременно старикомъ и стоитъ одною ногою въ могил. Но не сказать этого какъ бы означало, что она смотритъ на Грегори какъ на приговореннаго къ смерти.

— Нтъ, Грэгори никогда не женится. Разумется, пока онъ живъ, Дёнрипль ему принадлежитъ, но онъ сдлаетъ распоряженіе въ случа женитьбы Уальтера. Впрочемъ, думаю, что ты, душа моя, ничего не понимаешь въ этихъ длахъ, но какъ бы это было хорошо, какъ бы я былъ счастливъ, еслибъ могъ надяться, что ты навсегда останешься въ Дёнрипл!

Эдиь поцловала его и ничего не отвчая убжала. Девять дней спустя Уальтеръ Мэррэбль опять пріхалъ въ Дёнрипль — только на нсколько дней, но дла устраиваются и въ немногіе дни. Эдиь слыхала кое-что о Мэри Лаутеръ, но очень немного. Прошли-было слухи о свадьб Уальтера съ Мэри, но эти слухи скоро миновались, объ этомъ слышала и Эдиь. Уальтеръ Мэррэбль былъ очень любезенъ къ ней, и она его сильно полюбила. Она не была связана съ нимъ узами родства, но ихъ знакомство было такое близкое и нсколько недль они такъ были предоставлены другъ другу, что были близки почти какъ родные. Его присутствіе въ Дёнрипл было ей очень пріятно, но ей и въ голову не приходило взглянуть на него какъ на жениха и она сама составила себ убжденіе, что двушки не должны думать о мужчинахъ какъ о женихахъ, если они не подавали повода считать ихъ женихами.

Сэр-Грэгори говорилъ о томъ же предмет съ мистриссъ Браунло, и такъ какъ онъ объяснилъ ей, что говорилъ уже о томъ и съ Эдиью, то мать считала уже долгомъ говорить съ дочерью.

— Еслибъ это случилось, душа моя, то конечно лучшаго и желать нельзя, но признаюсь, лучше бы твой дядя не говорилъ теб о томъ.

— Бды не будетъ, мама. Думаю, отъ этого сердце не сокрушится.

— Я и сама считаю его однимъ изъ лучшихъ людей, онъ совсмъ не похожъ на своего отца, хуже котораго трудно найти.

— Кажется, онъ былъ влюбленъ въ Мэри Лаутеръ прошлую зиму?

— Не знаю, душа моя, и никогда не врю подобнымъ слухамъ. Когда я слышу, что молодой человкъ женится на молодой двушк, тогда только и врю, что они любятъ другъ друга.

— Такъ тогда надются, что всегда они бываютъ влюблены, мама?

— Да, только до свадьбы я ничему не врю. Думаю, что могу теб поручиться, что изъ того ничего не вышло.

— Для меня это ничего не значило бы, мама.

— А можетъ быть и будетъ значить что-нибудь, но я ни слова боле не буду говорить. У тебя столько здраваго смысла, что я уврена, ты не надлаешь себ хлопотъ. Лучше бы сдлалъ сэр-Грегори. еслибъ не намекалъ теб о томъ, но такъ какъ это дло сдлано, то я хотла только предупредить тебя, что если это дло уладится въ нашемъ семейств, такъ вс тому будутъ рады, и сэр-Грегори, и кузенъ Грегори. Впослдствіи и титулъ и помстье перейдутъ къ капитану Мэррэблю, а сэр Грегори немедленно устроитъ твое состояніе, чего, можетъ быть, не сдлалъ бы для капитана.

Все это Эдиь хорошо понимала и все это понятно было, еслибъ и на половину мене толковали о томъ. у ней самой было очень мало средствъ, да и дядя очень мало давалъ ей денегъ. Конечно, не было особенныхъ причинъ, чтобы длать ей подарки. Никакія родственныя узы не связывали ее съ Мэррэблями, хотя ей суждено было почта всю жизнь провести въ Дёнрипл. Она на половину уже сдлалась членомъ семейства Мэррэбль. почему же ей не быть совсмъ Мэррэбль? Уальтеръ замчательно красивый мужчина, будетъ современемъ баронетомъ и получитъ богатое помстье, а женившись на ней, онъ скоре будетъ распоряжаться помстьемъ, чего не будетъ, если онъ женится на другой. Все это Эдиь Браунло понимала съ поразительной ясностью, но вмст съ тмъ она понимала, что не могутъ же молодыя двушки отдавать свое сердце прежде чмъ ихъ попросятъ о томъ, а она была вполн уврена, что Уальтеръ Мэррэбль и виду не подавалъ о томъ. Несмотря на то, въ ея душ зародилось сомнніе на счетъ Мэри Лаутеръ и она желала хорошенько разузнать объ этой исторіи.

Четвертаго августа пріхалъ въ Дёнрипль Уальтеръ Мэррэбль и нашелъ, что весь домъ занятъ только докторомъ, и дядя, и двоюродный братъ, оба сильно расхворались. Когда онъ могъ добиться настоящихъ свдній отъ доктора, тогда оказалось, что мистеръ Мэррэбль дйствительно въ опасности, но сэр-Грегори былъ боленъ своею обыкновенною болзнью, только усилившеюся отъ безпокойства за сына.

— Вашъ дядюшка можетъ еще прожить по-крайней-мр десять лтъ, сказалъ докторъ:— но о мистер Мэррэбл не знаю что сказать.

Все время и вс заботы матери и дочери были посвящены больнымъ. Мистриссъ Браунло ухаживала за племянникомъ, Эдиь по обыкновенію забо’тилась около дяди. При такихъ случаяхъ ничего не было необыкновеннаго въ томъ, что Эдиь Браунло и Уальтеръ Мэррэбль были предоставлены другъ другу, тмъ боле, что у всхъ было одно желаніе, чтобы видть ихъ скоре мужемъ и женою. Бдная Эдиь испытывала тяжелое чувство, что вс въ дом знали, что она ждетъ не дождется предложенія, чтобы влюбиться въ него. Она считала вроятнымъ, что и ему внушалась мысль влюбиться въ нее. Нтъ сомннія, что это смущало и тревожило ее, и эта тревога казалась ей и тягостна и неприлична, но это чувство уменьшалось по случаю настоящаго положенія въ дом. Когда въ дом больные, духъ и умъ женщинъ господствуетъ къ дом. Если болзнь грозитъ опасностью, натурально, положеніе измняется.

Эдиь, сама не сознавая тому причины, далеко не такъ пугалась предполагаемаго жениха теперь, когда надо было ходить на цыпочкахъ, длать вопросы доктору затаивъ дыханіе, когда такъ необходима была женская помощь.

Уальтеръ пробылъ здсь четыре дни и разъ вечеромъ сидлъ съ Эдиью на лужайк посреди рододендроновъ. Когда онъ увидлъ, въ какомъ положеніи находятся домашнія обстоятельства, онъ тотчасъ же хотлъ вернуться въ полкъ въ Бирмингам, но сэр0Грегори и слышать о томъ не хотлъ. Онъ возненавидлъ полкъ и вообразилъ, что племяннику совсмъ не слдъ служить. Онъ былъ такъ слабъ и несамоувренъ, что не могъ самъ этимъ заняться, но возьмись кто-нибудь другой устроить за него это дло, онъ былъ бы очень радъ назначить ежегодный доходъ Уальтеру Мэррэблю съ тмъ, чтобъ онъ оставался дома, присматривалъ за порядкомъ, управлялъ имніемъ и замнилъ бы ему сына. Но ничего не было устроено, ничего не назначено, ничего не сказана, и вотъ наступилъ канунъ того дня, когда Уальтеру вышелъ срокъ возвращаться въ Бирмингамъ. Мистриссъ Браунло сидла съ племянникомъ, Уальтеръ сидлъ съ Эдиью между рододендронами посл торопливаго обда, какъ это обыкновенно бываетъ въ дом, гд есть больные. За это время они очень сдружились, хотя Эдиь въ душ своей ршила, что онъ никогда не полюбитъ ее. Но въ тоже время ршительно была уврена, что и сама не полюбитъ его, пока онъ не покажетъ свою любовь. Какъ она поступитъ при такихъ обстоятельствахъ, она сама еще не ршила. Не совсмъ еще она была уврена. Онъ очень милъ — но она-то не совсмъ была уврена. ‘Надо быть очень любимою, думала она, чтобы самой полюбить’. Не смотря на то, ея сердце никакъ не возмущалось противъ него. ‘Если можно услужить другу, опять думала она про себя: ‘то и должно это сдлать’.

Она принесла ему чашку кофе, онъ сидлъ на садовомъ кресл съ сигарою во рту. Оба смотрли другъ на друга какъ братъ на сестру. Дйствительно, они должны оставаться родными до конца жизни, если не боле.

— Выпустимъ изъ нашихъ разговоровъ ‘капитанъ’ и ‘миссъ’, сказалъ онъ:— не будетъ пользы отъ того, что мы не станемъ считаться родными.

Она охотно согласилась на то и ни минуты не колебалась называть его просто Уальтеромъ.

— Эдиь, опять заговорилъ онъ, взявъ чашку изъ ея рукъ:— слыхали ли вы о Мэри Лаутеръ, которая тоже приходится намъ кузиной?

— Еще бы не слыхать! Она живетъ съ тетушкой Сэрой въ Лоринг. Только тетушка Сэра мн не тетушка, а миссъ Лаутеръ мн не кузина.

— Совершенно врно. Она живетъ въ Лоринг. Эдиь, я такъ сильно люблю ее, что желалъ бы знать, можно ли мн доврить вамъ величайшую тайну моей жизни?

— Разумется, можно. Я люблю тайны и въ особенности люблю тайны тхъ, кто меня любитъ.

Она говорила это спокойнымъ голосомъ и на лиц ея не промелькнуло и тни обманутыхъ надеждъ. Но ея мечты мигомъ разсялись: она знала уже его тайну, какъ будто онъ сообщилъ уже ей.

— Вдь я далъ слово жениться на ней.

— И разумется женитесь?

— Нашъ союзъ разрушился, когда я считалъ необходимостью опять ухать въ Индію. Исторія очень долгая и очень грустная. Мой отецъ раззорилъ меня. Когда-нибудь я разскажу вамъ все.

Но онъ тутъ же, съ сигарой въ рук, разсказалъ ей все какъ было. Бываетъ такъ, что исторіи очень долго длаются и очень скоро разсказываются.

— Но теперь вы опять къ ней возвратитесь?

— Она не стала ждать меня.

— Что это значитъ?

— Говорятъ, она выходитъ за какого-то мистера Джильмора.

— Уже?

— Онъ двадцать разъ сватался за нее прежде чмъ я узналъ ее. Она никогда не любила его и теперь не любитъ.

— Кто вамъ это разсказалъ, капитанъ Мэррэбль?

Она не имла намренія измнять формы разговорной, и когда это сорвалось съ ея языка, она все отдала бы, чтобы назвать его просто по имени.

— Дядя Джонъ.

— Будь на вашемъ мст, я непремнно спросила бы у ней самой.

— Я такъ и хочу сдлать. Но такъ какъ со мною обращаются здсь такимъ образомъ, то я считаю обязанностью прежде поговорить о томъ съ дядею. Но пока братъ Грегори такъ опасно боленъ — это невозможно.

— Однако, Уальтеръ, мн пора идти къ дядюшк. Я буду надяться, что она осталась вамъ врна. Надюсь, что въ такомъ случа буду любить ее. Ничему не врьте, пока не услышите отъ нея самой.

Съ этими словами Эдиь ушла къ больному и мечты ея мигомъ разсялись. Матери она ничего о томъ не сказала, да и какая необходимость была говорить?

Глава LIX.
ВСТИ ИЗЪ ДНРИПЛЯ.

Въ конц первой недли августа до Бёльгэмптонскаго пастората дошли извстія, которыя сами по себ не имли особенной важности для семьи Фенуиковъ, но производили непосредственное вліяніе на ихъ жизнь и удобства. Викарій былъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа вслдствіе сообщенія, полученнаго имъ отъ лорда Сент-Джорджа. Объясненіе этого сообщенія отлагается до слдующей главы, такъ какъ другіе предметы, боле важные для этой минуты, требуютъ нашего немедленнаго вниманія.

Джильморъ такъ краснорчиво убждалъ назначить день свадьбы что почти имлъ успхъ. Мэри Лаутеръ, поставленная втупикъ, не могла объяснить причины, почему нельзя назначить день свадьбы, кром той, что мистеръ Джильморъ общалъ не торопить ее.

— Что вы хотите этимъ сказать? спросила мистриссъ Фенуикъ съ досадой:— вы говорите о своемъ будущемъ муж, какъ будто поставляете величайшимъ счастьемъ отдлаться отъ него какъ-нибудь.

Мэри Лаутеръ не смла сказать, что дйствительно считала бы это за величайшее счастье. Въ это же время пришло извстіе о болзни Грегори Мэррэбля и о присутствіи Уальтера Мэррэбля въ Дёнрипл. Разумется, эти новости были сообщены тетушкой Сэрой изъ Лоринга, но случилось такъ, какъ будто именно эти всти оправдывали нежеланіе Мэри назначить день свадьбы. Мэррэбли дёнрипльскіе не приходились ей близкими родственниками. Лично она не помнила ни сэр-Грегори, ни его сына. Но если поглубже прослдить, то понятно станетъ, что къ этимъ извстіямъ присоединилось другое обстоятельство, гораздо важне, для капитана Мэррэбля, чмъ двухъ больныхъ родственниковъ, подразумвалось, что это обстоятельство и производило свое вліяніе. Тетушка Сэра выразила убжденіе, что Грегори Мэррэбль умираетъ, и въ увренности совершившагося факта, что Мэри приняла предложеніе Джильмора, и подразумваемаго ею факта, что Уальтеръ сговоренъ съ Эдиью, она увряла, что капитанъ Мэррэбль безъ всякаго сомннія останется уже въ Дёнрипл и немедленно вступитъ въ управленіе помстьемъ.

‘Я считаю несомнннымъ, писала тетушка Сэра: ‘что капитанъ Мэррэль женится на Эдии Браунло’.

И почему бы тетушк Сэр не передать этихъ новостей, когда она уже знала, что Мэри невста Джильмора?

Сквайръ такъ гордился и радовался въ первое время своего успха, но не прошло и трехъ дней, онъ снова впалъ скоре въ угрюмую раздражительность, чмъ въ меланхолію. Теперь онъ почти мало говорилъ о своей свадьб съ Фенуиками и ни однимъ словомъ не упоминалъ о томъ самой Мэри. Рабочіе принялись уже за дло въ саду, онъ доносилъ ей о томъ, что сдлано, и толковалъ ей, что плотники, каменьщики и маляры скоро примутся за дло. Иногда онъ просилъ ее пойти съ нимъ посмотрть на работы, и по его настоянію она была тамъ два раза съ-тхъ-поръ, какъ по собственному желанію ходила съ нимъ, и даже удостоила взглянуть на драгоцнности. Но между ними мало было симпатіи. Мэри никакъ не могла принудить себя заботиться о дом и сад, хотя безпрерывно толковала себ, что здсь ей должно провести остатокъ дней своихъ.

Въ промежутк трехъ дней она получила два письма изъ Лоринга отъ тетушки Сэры и оба письма были наполнены подробностями о болзни сэр-Грегори и его сына въ Дёнрипл. Уальтеръ Мэррэбль сообщалъ извстія дяд пастору, а мистриссъ Браунло сообщала извстія самой миссъ Мэррэбль. На другой день посл послдняго письма отъ тетушки пришло письмо на имя Мэри Лаутеръ отъ самого Уальтера Мэррэбля. Умеръ Грегори Мэррэбль, и вотъ въ какихъ выраженіяхъ сообщалось ей извстіе о смерти единственнаго сына баронета:

Дёнрипль, 12 августа 1868 года.

‘Дорогая моя Мэри,

‘Не совсмъ увренъ, ожидаете ли вы прямо отъ меня получить извстіе о совершившихся событіяхъ, но во всякомъ случа я думаю, что лучше мн самому написать вамъ. Мой кузенъ Грегори, единственный сынъ сэр-Грегори Мэррэбля, скончался сегодня утромъ. Вроятно, вамъ хорошо извстно, что онъ давно уже сильно хворалъ. Положенъ конецъ всмъ его страданіямъ и старый баронетъ остался одинокъ и бездтенъ. Онъ тоже былъ боленъ, да и теперь не оправился еще, хотя не думаю, чтобъ ему было хуже прежняго. Сколько уже лтъ онъ все хвораетъ. Конечно, для него смерть сына глубокое горе: онъ такъ любилъ его. Но мн кажется, что старые люди такъ свыкаются съ мыслью о смерти, что она для нихъ совсмъ не то, что намъ, боліе молодымъ, кажется. Съ-тхъ-поръ какъ совершилось это событіе, я былъ у него уже два раза въ это утро, и хотя онъ говоритъ о сын съ сердечною горестью, однако онъ могъ говорить со мною и о другихъ предметахъ.

‘Я пишу къ вамъ самъ, вмсто того, чтобы предоставить эту обязанностямъ дамамъ, живущимъ здсь, потому что считаю нужнымъ и боле приличнымъ самому объяснить вамъ, какія перемны со мною случились. Все измнилось съ-тхъ-поръ, какъ мы съ вами разстались отъ того, что мн предстояла необходимость отправиться въ Индію, чтобы имть средства къ жизни. Вы уже знаете, что эта мысль оставлена мною, а теперь оказывается необходимость совсмъ оставить мн военную службу. Дядя желалъ это съ перваго времени моего прибытія сюда, а теперь предлагаетъ мн навсегда остаться при немъ. Разумется, это значитъ, что я долженъ быть его наслдникомъ. Между нами стоитъ мой отецъ, съ которымъ я лично не желаю имть никакихъ длъ. Но я полагаю, что семейныя дла устроятся такъ, что мн не надо будетъ по вол втровъ плавать по волнамъ житейскаго моря.

‘Дорогая Мэри,— не знаю, какъ вамъ сказать, что относительно моей будущности все зависитъ теперь отъ васъ. Мн сказали, что вы приняли предложеніе мистера Джильмора. Ничего не знаю, кром того, что мн говорили. Если вы скажете мн, что согласны быть его женою, то мн ничего не останется говорить. Но пока вы сами мн этого не скажете, я не хочу этому врить. Не думаю, чтобы вы когда-нибудь могли любить его такъ, какъ нкогда вы любили меня — и какъ только подумаешь, какъ это было недавно!.. Я знаю, что не имю права жаловаться. Наша разлука столько же отъ меня зависла, какъ и отъ васъ. Но я не буду распоряжаться своею жизнью до-тхъ-поръ, пока услышу отъ васъ ршеніе, хотите ли вы или нтъ вернуться ко мн.

‘Я останусь здсь до похоронъ, которые назначены въ пятницу. Въ понедльникъ я вернусь въ Бирмингамъ. Сегодня воскресенье, отвта отъ васъ буду ждать въ начал слдующей недли. Если вы скажете, что мое возвращеніе будетъ безполезно — въ такомъ случа, мн все-равно, что бы ни случилось.

‘Вашъ всею душою любящій

‘УАЛЬТЕРЪ МЭРРЭБЛЬ.’

Къ счастью, Мэри была одна, когда читала это письмо. Прочитавъ его, она прежде всего подумала, какими словами она выразила свое почти вынужденное согласіе быть женою Гэрри Джильмора. ‘Еслибъ онъ былъ поставленъ въ такое положеніе, что могъ бы жениться на бдной двушк, то я оставила бы васъ и пошла къ нему’. Она ясно помнила эти слова. Въ то время она воображала, что должна произнесть такія слова, надясь этимъ оттолкнуть его отъ себя, и что ее оставятъ въ поко, не будутъ мучить ни его настойчивыя убжденія, ни укоры друзей, ни угрызенія своей совсти. Не смотря на эти слова, Джильморъ предпочелъ настоять на-своемъ, и вотъ теперь именно случилось то обстоятельство, на возможность котораго она въ то время ссылалась. Она бдна, но Уальтеръ Мэррэбль можетъ на ней жениться. Вотъ она держитъ въ рукахъ его письмо, которое убждаетъ ее въ томъ. Съ нимъ вся ея душа, столько же теперь, какъ и всегда, и нтъ возможности, чтобъ она сама не вернулась къ нему. Она сказала самому Джильмору, что никогда не будетъ любить его такъ, какъ любила Уальтера Мэррэбля. Ее принудили поврить, что она никогда не можетъ быть его женою, и она разсталась съ нимъ. Разставшись съ нимъ, она уврила себя, что для нея будетъ приличне сдлаться женою другого человка. Но даже до этой минуты она никакъ не могла преодолть ужаса при мысли о такой будущности. Съ каждымъ днемъ она все боле удостоврялась, что непремнно должна отъ этого отказаться, хотя бы ей вс уши прожужжали разсказами о томъ, что Уальтеръ женится на той двушк, которая живетъ въ Дёнрипл. Но это ложь — совершенная ложь. У него въ голов не было такой мысли. Онъ всегда сохранялъ врность къ ней. О, на сколько онъ великодушне ея!

А между тмъ она вела сильную борьбу, чтобы дйствовать справедливо, чтобы о другихъ думать больше, чмъ о себ, чтобы распорядиться собою такъ, чтобы приносить кому-нибудь въ мір пользу. И вотъ до чего дошло! Теперь нтъ никакой возможности ей выходить за Джильмора. Во всякомъ случа она попыталась употребить усиліе, чтобы примириться съ мыслью объ этомъ замужств, но теперь невозможна никакая попытка. Какое право она иметъ отказывать любимому человку, когда онъ говоритъ, что все его счастье зависитъ отъ ея любви? Теперь она все это поняла. Со всмъ своимъ желаніемъ поступать справедливо, она сдлала гнусную несправедливость, принявъ предложеніе Джильмора. Правда, настойчивыя убжденія всхъ друзей вынудили ее согласиться, но все же это гнусная несправедливость. Конечно, это только несправедливость, потому что ее довели до этого — и его, и ее. Но на будущее время она будетъ дйствовать только по справедливости,— если только съуметъ, какъ это сдлать. Сдлаться женою Гэрри Джильмора, допустить даже мысль о замужств съ нимъ, тогда какъ вся ея душа взволновалась отъ письма, которое она держала въ рукахъ — вотъ это была бы страшная несправедливость, въ этомъ-то она была вполн уврена. Она нанесла человку такое оскорбленіе, какое никакъ нельзя загладить. А что, еслибъ она не сказала ему въ то время, какъ онъ настаивалъ на своемъ предложеніи, что даже и теперь она готова вернуться къ Уальтеру Мэррэблю, если только Уальтеръ захочетъ ее взять?

Медленно спустилась она съ лстницы какъ-разъ предъ дтскимъ обдомъ и нашла свою пріятельницу съ двумя малютками въ саду.

— Джэнетъ, сказала она:— я получила письмо изъ Дёнрипля.

Мистриссъ Фенуикъ взглянула на ея лицо и тотчасъ увидла на немъ печальное и озабоченное выраженіе.

— Ну что же, Мэри, какія всти?

— Нтъ боле моего кузена Грегори, онъ умеръ въ воскресенье утромъ.

Теперь былъ вторникъ.

— Вроятно, вы ожидали этого извстія еще по письму тетушки Сэры.

— О, да! нечаянности тутъ не было.

— А какъ здоровье сэр-Грегори?

— Довольно хорошо. Онъ теперь поправляется.

— Бдный старикъ! мн очень жаль его, потерять сына!

Мистриссъ Фенуикъ была не такъ глупа, чтобы причину серьезнаго, торжественнаго вида Мэри приписывать смерти ея дальняго родственника, котораго она никогда даже не вспоминала, но вмст съ тмъ она была слишкомъ умна для того, чтобы въ такую минуту длать намеки о томъ, что вызвало особенную печаль въ душ Мэри. По всей вроятности, Мэри думаетъ о перемнившихся обстоятельствахъ ея кузена Уальтера, но именно теперь не время упоминать объ этомъ кузен. Мистриссъ Фенуикъ не могла разомъ перемнить предметъ разговора, но желала по возможности отвлечь свою подругу отъ печальныхъ мыслей.

— Не наднете ли вы траура? спросила она:— конечно, онъ вамъ не близкій родственникъ, но у свтскихъ людей бываютъ такія разныя понятія.

— Сама не знаю, отвчала Мэри разсянно.

— Будь я на вашемъ мст, то непремнно посовтовалась бы съ Джильморомъ, онъ иметъ право на то, чтобъ вы у него спрашивали совтъ. Во всякомъ случа, трауръ не будетъ продолжителенъ.

— Я надну трауръ, сказала Мэри торопливо, вспомнивъ въ эту минуту, какое положеніе занимаетъ Уальтеръ въ Дёнрипл.

Вдругъ на ея глазахъ навернулись слезы, и она сама не знала почему. Она отвернулась и поспшно стала ходить по саду между кустарниками. Мистриссъ Фенуикъ посмотрла ей вслдь, но не совсмъ поняла ея поступки. Эти слезы проливались конечно не о кузен, котораго Мэри совсмъ не знала. Кром того, въ послднее время Мэри гордилась тмъ, что безъ совта Джильмора ничего не длала, какъ будто желая своею покорностью замнить недостатокъ той любви, которую обязана къ нему питать. Теперь же, когда она услышала, что ей слдуетъ посовтоваться съ Джильморомъ, она напрямикъ отказалась.

Чрезъ нсколько минутъ Мэри опять вернулась и проходя въ свою комнату, извинилась, что не придетъ къ завтраку. Лорда Сент-Джорджа ждали къ завтраку, какъ это будетъ объяснено въ слдующей глав.

Глава LX.
ЛОРДЪ СЕНТ-ДЖОРЖЪ ОЧЕНЬ ХИТЕРЪ.

Дня чрезъ два посл встрчи съ отцомъ въ кабинет адвоката, лордъ Сент-Джорджъ принялся подмасливать по поводу этой несчастной капеллы въ Бёльгэмптон. Оказалось, что его отецъ вынужденъ уступить, что онъ доведенъ судьбою до того, что долженъ дать позволеніе сыну дйствовать по своему благоусмотрнію. По случаю ужасной ошибки Пэкера вышли такіе непріятные хлопоты, что бдный старый маркизъ не въ силахъ былъ защищаться отъ необходимости уступокъ. Въ тотъ день, прежде чмъ онъ оставилъ своего сына въ Уэстминстер, такъ какъ одному приходились идти въ Верхнюю, а другому въ Нижнюю Палату, онъ убдительно умолялъ его не слишкомъ много подмасливать. Но сынъ и слышать не хотлъ объ уступкахъ отцу.

— Но онъ вполн недостойный человкъ, сказалъ маркизъ въ жару краснорчія, какъ обыкновенно при воспоминаніи о своемъ враг.

— Милордъ, я не совсмъ увренъ, чтобы вы справедливо судили объ этомъ человк, возражалъ Сент-Джорджъ:— вы ненавидите его, а онъ, по всей вроятности, васъ не долюбливаетъ.

— Это ужасно! восклицалъ маркизъ.

— Не правда ли, что вы желаете на сколько возможно боле длать добро всмъ живущимъ въ Бёльгэмптон?

— Разумется, желаю, Сент-Джорджъ, отвчалъ маркизъ почти со слезами на глазахъ.

— А я почти увренъ, что онъ иметъ то же намреніе.

— Но вглядись въ его жизнь, говорилъ маркизъ.

— Не всегда легко вглядываться въ жизнь другого человка. Мы всегда заглядываемъ въ чужую жизнь и всегда ошибаемся. Епископъ считаетъ его хорошимъ человкомъ, а нашъ епископъ совсмъ не такой человкъ, чтобы любить развратника, вольнодумца, нерадиваго пастора, который, судя по вашимъ словамъ, открыто ведетъ жизнь позорную и порочную. Я убжденъ, что тутъ есть ошибка.

Несчастный маркизъ глубоко стоналъ, когда входилъ въ священную комнату лордовъ.

Подобные хлопоты тяжело ложатся на душу человка. Если отложить въ сторону заботы о пищ и одежд, то посл этого наше счастье илинесчастье большею частью зависятъ отъ успха или неудачи въ мелочахъ жизни. Пускай человкъ будетъ убжденъ, что въ его распоряженіяхъ неограниченныя тысячи, что все общество открыто для него, пускай онъ знаетъ, что его вс считаютъ умнымъ, прекраснымъ и изящнымъ, что у него пищевареніе хорошее и докторъ не запрещаетъ ему ни табаку, ни шампанскаго, ни лакомыхъ блюдъ, а все же, если онъ сознаетъ неудачу тамъ, гд старался имть успхъ, хоть бы въ томъ, чтобъ унизить и безъ того уже униженнаго соперника, онъ будетъ потягиваться, ворочаться съ бока на бокъ и томиться, какъ самый несчастный человкъ. Какъ счастливъ тотъ, кто можетъ передать другому свои хлопоты!

Лордъ Сент-Джорджъ написалъ къ викарію чрезъ нсколько дней посл своего свиданія съ отцомъ у адвоката. Они жили въ одномъ дом и всегда встрчались за завтракомъ, но посл того свиданія они не разу не возвращались къ этому предмету. Лордъ Сэнт-Джорджъ написалъ къ викарію, а отецъ его ухалъ изъ Лондона въ Тёрноверъ прежде чмъ полученъ былъ отвтъ отъ мистера Фенуика.

‘Любезный сэръ — такъ писалъ лордъ Сент-Джорджъ:— ‘отецъ мой передалъ мн письмо ваше о диссидентской капелл въ Бёльгэмптон. Мн кажется, что онъ сдлалъ ошибку и что вы очень разгнваны. Нельзя ли какъ-нибудь уладить это маленькое дло безъ ссоры? Во всей Англіи не найти другого собственника, который боле моего отца желалъ бы длать добро своимъ арендаторамъ, и я готовъ врить, что во всей Англіи не найдется другого священнослужителя, который такъ искренно желалъ бы длать добро своимъ прихожанамъ, какъ вы. Въ субботу, 11 числа, я вызжаю изъ Лондона. Если вамъ угодно видться со мною, я пріду въ Бёльгэмптонъ въ понедльникъ 13 числа.

‘Вамъ преданный

‘СЕНТ-ДЖОРДЖЪ’.

‘Безъ всякаго сомннія, вы согласитесь со мною, что междоусобные раздоры между помщикомъ и священникомъ не могутъ принести ничего добраго народу вашего прихода.’

Вотъ какимъ способомъ лордъ Сэнт-Джорджъ началъ подмасливать.

Можно ли вмнить въ достоинство или въ слабость Фенуику, что весь его гнвъ испарился и самъ онъ сдлался незлобивъ какъ голубица при первомъ мановеніи масличною втвью, хотя нельзя того скрыть, что викарій былъ очень щекотливъ и имлъ способность гнваться и до самаго конца борьбы поддерживать пылъ своего гнва на надлежащей степени? Онъ самъ хорошо это зналъ, и часто раскаяваясь жаллъ, зачмъ не умлъ сдержать своей ярости до наступленія часа отмщенія. По прочтеніи этого письма Фенуикъ тотчасъ же слъ и написалъ молодому лорду, что будетъ очень радъ угостить его у себя завтракомъ въ понедльникъ въ два часа. На это предложеніе вскор полученъ отвтъ, что лордъ Сент-Джорджъ непремнно будетъ въ назначенный часъ въ пасторатъ.

Разумется, мистриссъ Фенуикъ принимала и угощала благороднаго лорда, котораго прежде никогда не видала, во все время завтрака мало говорили о капелл и ни слова не было сказано о другихъ причинахъ, подававшихъ поводъ къ взаимному неудовольствію.

— Ахъ! мистриссъ Фенуикъ, какое это ужасное строеніе! замтилъ лордъ,

— Мы привыкли ужъ къ нему теперь, возразила она: — а мистеръ Фенуикъ думаетъ, что это даже полезно, потому что приводитъ къ покаянію и смиренію.

— Надо посмотрть и выбросить подальше вретище и пепелъ.

За тмъ они преспокойно покушали за завтракомъ, потолковали о приход и выразили взаимныя надежды, что Точильщикъ будетъ повшенъ въ Салисбури.

— Теперь можно пойти взглянуть на corpus delicti, сказалъ викарій, когда вс встали изъ за-стола.

Мужчины отправились къ капелл и, обойдя вокругъ, увидали, что она отворена, и вошли туда. Разумется, оба длали замчанія и оба сознавались, что это безобразное, неумстное, неуклюжее зданіе, не утшительное ни для глазъ, ни для слуха, ни для какого другого чувства, кром только того, что это можетъ пополнять потребности народа, который не довольно просвщенъ, чтобы наслаждаться высшимъ тономъ и боле обработаннымъ языкомъ богослуженія англиканской церкви. Почти въ такихъ выраженіяхъ они обмнивались мыслями въ самомъ эстетичномъ дух.

Лордъ Сент-Джорджъ, входя въ церковь, сказалъ, что капелла должна быть перенесена и что въ этомъ нтъ никакого сомннія, а викарій сдлалъ внушеніе, что нтъ надобности торопиться.

— Они говорятъ, что когда-нибудь можно перенести ее, сказалъ викарій:— но такъ какъ, по всей вроятности, меня не скоро выгонятъ изъ прихода, то никакой бды не выйдетъ, если дло это затянется на годъ или на два.

Лордъ Сент-Джорджъ заявилъ, что отъ такой уступки со стороны мистера Фенуика пользы никакой не будетъ, въ эту минуту вошелъ третій человкъ и поспшными шагами приблизился къ нимъ.

— Вотъ и мистеръ Пёдльгэмъ, пасторъ, сказалъ Фенуикъ.

И будущій владтель Бёльгэмптона былъ представленъ настоящему владтелю каедры, подъ которою они стояли.

— Милордъ, сказалъ пасторъ:— по истин горжусь, что имю честь привтствовать ваше сіятельство въ нашей новой капелл и выразить вашему сіятельству высокое чувство благодарности, которое я и моя паства питаемъ къ вашему благородному родителю за его великодушную щедрость къ намъ въ отношеніи дарованной земли.

Произнося эту рчь, Пёдльгэмъ ни разу не обратился къ викарію. Онъ предполагалъ себя въ настоящую минуту въ самыхъ смертельно-враждебныхъ отношеніяхъ къ викарію. При случайныхъ встрчахъ въ деревн викарій всегда привтствовалъ его дружески, онъ всегда отвчалъ викарію, какъ будто они были врагами. Правда, при вход въ капеллу онъ поклонился ему, но какъ незнакомому лицу, и не его была вина, если викарій вздумалъ бы это принять какъ вжливость, лично къ нему относившуюся.

— Боюсь, что мы немножко поторопились въ этомъ дл, сказалъ лордъ Сент-Джорджъ.

— Надюсь, что нтъ, милордъ, надюсь, что нтъ. До меня дошли слухи, но я навелъ справки. Справки я навелъ и…

— Дло въ томъ, мистеръ Пёдльгэмъ, что, по истин, мы стоимъ въ эту минуту на собственной земл мистера Фенуика.

— Васъ радушно приглашаютъ воспользоваться ею, мистеръ Пёдльгэмъ, сказалъ викарій.

Пёдльгэмъ принялъ величественный видъ и нахмурился. Онъ не могъ допустить даже мысли, что другъ его маркизъ совершилъ такую роковую ошибку.

— Мы обязаны выстроить вамъ другую капеллу, точно въ такихъ же размрахъ, мистеръ Пёдльгэмъ, сказалъ Сент-Джорджъ.

— Милордъ, я полагаю, что тутъ вышла какая-нибудь ошибка. Какое-нибудь недоразумніе вкралось сюда, милордъ. Я наводилъ справки…

— Тутъ вышла огромная ошибка, сказалъ лордъ Сент-Джорджъ:— и она вкралась въ церковную землю мистера Фенуика въ весьма чувствительной форм. И разсуждать объ этомъ не принесетъ никакой пользы, мистеръ Пёдльгэмъ.

— А зачмъ же преподобный джентльмэнъ не заявилъ своихъ притязаній на землю, когда работы только начинались? спросилъ негодующій пасторъ, въ первый разъ повернувшись къ викарію, при чемъ лицо его пылало яростью и правая рука была граціозно приподнята.

— Преподобный джентльмэнъ пребывалъ въ полномъ невдніи на счетъ этого дла, хотя ему слдовало бы лучше познакомиться съ нимъ, отвчалъ Фенуикъ.

— Въ полномъ невдніи, разумется, сказалъ Пёдльгэмъ:— а я намренъ утверждать, милордъ, что мы имемъ полное право на эту капеллу и на то, чтобы ее оставить здсь. Милордъ, я имю убжденіе, что цлая іерархія епископской господствующей церкви въ Англіи не можетъ изгнать насъ. Милордъ, кто будетъ сей человкъ, который захотлъ бы поднять первый камень этого священнаго зданія?

И Пёдльгэмъ указалъ перстомъ на каедру, какъ бы хорошо понимая, гд этотъ камень окажется, когда долгъ потребуетъ его присутствія.

— Милордъ, я предлагаю ничего подобнаго не совершать, и тогда посмотримъ, кто осмлится затворить двери этой капеллы предъ овцами Господа, которыя приходятъ сюда на пажить для ихъ потребностей!

— Овцы будутъ имть свою пажить и своего пастыря, сказалъ Сент-Джорджъ улыбаясь:— мы перенесемъ эту капеллу на нашу собственную землю и все сдлаемъ для васъ, какъ справедливость того требуетъ. Я увренъ, что вы сами не пожелаете втсняться въ чужія владнія.

Краснорчіе Пёдльгэма ни мало не истощалось, тмъ не мене, когда они втроемъ вышли изъ капеллы и оставили предлы, которые Пёдльгэмъ хотлъ настойчиво считать своими собственными, отъ него постарались скоре отдлаться.

— Теперь растолкуйте мн, мистеръ Фенуикъ, откуда эта несчастная вражда между вами и отцомъ моимъ? спросилъ Сент-Джорджъ.

— Милордъ, вамъ бы лучше разспросить о томъ отца вашего.

— Разумется, я и разспрашивалъ его, и само собою разумется, онъ не далъ мн отвта. Нтъ сомннія и въ томъ, что вы имли намреніе взбсить его, когда писали ваше послднее письмо, которое онъ показывалъ мн, сказалъ Сент-Джорджъ въ своей ршимости подмаслить.

— По всей вроятности.

— Признаться, я не совсмъ понимаю, какая польза возстановлять противъ себя старика, такъ высоко поставленнаго въ общемъ мнніи.

— Милордъ, еслибъ онъ не стоялъ такъ высоко, то я вроятно извинилъ бы его.

— Все это я могу понять, человкъ, только потому, что онъ маркизъ и богатъ, долженъ быть цлью презрнія другого. Но чего я ршительно не могу понять, чтобъ именно вы были этимъ другимъ и чтобы вы воображали, что изъ этого можетъ выдти что-нибудь доброе.

— А извстно ли вамъ, что вашъ отецъ говорилъ обо мн?

— Даже не сомнваюсь, что вы оба разсказывали другъ о друг разные ужасы.

— Никогда ничего я не сказалъ о немъ за глаза, чего не сказалъ бы ему прямо въ лицо, сказалъ Фенуикъ, возмущаясь.

— И вы не на шутку думаете, что этимъ смягчаете оскорбленіе, причиняемое отцу моему? спросилъ лордъ.

— А вы знаете ли, что онъ жаловался на меня епископу?

— Знаю — знаю и то, что епископъ принялъ вашу сторону.

— Только не по милости вашего отца, милордъ. Вамъ извстно, что онъ публично обвинялъ меня въ самыхъ гнусныхъ порокахъ, что онъ — что онъ… Нтъ ничего такого дурного, чего онъ не сказалъ бы обо мн.

— Даю вамъ слово, что мн сдается, какъ будто и вы мистеръ Фенуикъ никогда не отставали отъ него — право же я такъ думаю.

— Что бы ни говорилъ, я всегда говорилъ прямо ему въ глаза. Я не длалъ на него доносовъ. Но довольно, милордъ, что прошло, того не воротишь, и я готовъ предать забвенію прошлое. Если лордъ Траубриджъ согласенъ сказать, что оставляетъ всякую вражду ко мн, я охотно готовъ забыть вс оскорбленія, нанесенныя мн. Но не могу же я согласиться, что вина падаетъ на меня.

— Никогда еще не видалъ я человка, который согласился бы въ томъ, сказалъ Сент-Джорджъ.

— Если маркизу угодно будетъ протянуть мн руку примиренія, я согласенъ принять ее, сказалъ викарій.

— Позвольте мн это сдлать за моего отца.

И такимъ образомъ ссора была, повидимому, улажена.

Лордъ Сент-Джорджъ отправился въ гостинницу за своею лошадью, а викарій по дорог въ пасторатъ чувствовалъ, что далъ себя провести и обморочить. Хитро дйствовалъ молодой лордъ, вся эта вражда была поставлена имъ въ такія условія, какъ будто обиды были равныя съ обихъ сторонъ. А между тмъ викарій вполн сознавалъ, что онъ-то и былъ нравъ безъ малйшаго уклоненія — правъ съ начала до конца.

— Нечего сказать, говорилъ викарій про-себя:— ловокъ онъ и за свою ловкость все преимущество на его сторон.

Тутъ же онъ ршилъ, что всякой вражд долженъ быть конецъ, по-крайней-мр на сколько это отъ него будетъ зависть.

Глава LXI.
ВРОЛОМСТВО МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Пока викарій прислушивался къ краснорчію Пёдльгэма въ капелл и позволилъ лорду Сент-Джоржу, къ вящшему своему негодованію, обморочить себя, въ это самое время происходила страшная сцена въ предлахъ пастората. Какъ извстно уже читателю, Мэри Лаутеръ объявила, что наднетъ трауръ по своему дальнему родственнику, и отказалась присутствовать за завтракомъ при лорд Сент-Джорджъ. Соединивъ все это вмст, мистриссъ Фенуикъ поняла, куда это клонится, но не знала до какой степени это дошло. Она не предвидла еще ужаснаго положенія обстоятельствъ, которое предстояло ей узнать.

Мэри совершенно понимала, что дло должно быть улажено. Прежде всего она должна отвчать на письмо капитана Мэррэбля. Потомъ она обязана извстить Джильмора о своей ршимости, лишь только она сама будетъ знать, на что ршиться. Написать къ Уальтеру Мэррэблю не очень трудно, то, что она должна сказать, довольно пріятно говорится. Но этого нельзя говорить, пока другое еще не высказано. А какъ высказать это еще невысказаное? Безъ помощи мистриссъ Фенуикъ ничего не выйдетъ, а теперь она страшилась мистриссъ Фенуикъ, какъ вообще вс виновные страшатся того, кто долженъ судить ихъ вину. Пока дти обдали, а лордъ сидлъ за завтракомъ, Мэри оставалась у себя въ комнат. Ея исторія будетъ разсказана мистриссъ Фенуикъ, но одной только мистриссъ Фенуикъ. Нтъ возможности говорить ей о своемъ намреніи при викаріи, прежде чмъ не намекнетъ ему о томъ жена. И тутъ не можетъ быть и рчи объ отлагательств. Когда мужчины ушли изъ пастората въ капеллу, Мэри ршилась немедленно идти въ гостиную. Она посмотрлась въ зеркало, вытерла слды слезъ на глазахъ, пригладила волосы и потомъ сошла внизъ. Никогда еще она не чувствовала такого страха предъ своей подругой, какъ теперь, а между тмъ именно эта подруга была главною причиной непріятностей, въ которыя она поставлена: она-то и убдила ее совершить нехорошее дло. По настоянію Джэнетъ Фенуикъ, Мэри дала слово выдти за человка, котораго она не любила, а все же она боялась приступить къ Джэнетъ съ своею исповдью покаянія. А почему бы, кажется, съ чувствомъ справедливаго негодованія не требовать у нея помощи, чтобы выпутаться изъ бды, которую навлекла на нее она сама?

Мэри нашла мистриссъ Фенуикъ въ маленькой чайной комнат, куда дти были загнаны но случаю прибытія лорда Сент-Джорджа.

— Джэнетъ, пойдемте погулять со мною въ саду.

Это было въ половин августа и жители пастората проводили почти все время на открытомъ воздух. Об лэди вышли съ зонтиками, а шляпы несли въ рукахъ. Отсрочки не было, и какъ только Мэри изъявила свое желаніе, об были уже на песчаной дорожк.

— Я не показывала вамъ письма изъ Дёнрипля, сказала Мэри, опуская руку въ карманъ:— но могу это-сдлать теперь. Прочтите.

Она вынула изъ кармана документъ, но не тотчасъ передала его въ руки своего друга.

— Не вышло ли какой бды, Мэри? спросила мистрисъ Фенуикъ.

— Бды? Да, и очень большая бда! Джэнетъ, никакой пользы не будетъ, если вы теперь станете меня уговаривать. Я ршилась и моя ршимость неизмнна. Я не могу и не хочу быть женою мистера Джильмора.

— Мэри, это безумство!

— Можете говорить все, что вамъ угодно, но я уже ршилась. Не могу и не хочу. Хотите ли вы помочь мн выпутаться изъ этой бды?

— Разумется нтъ, не въ томъ дух, какъ вы намрены — разумется, нтъ. Изъ этого не выйдетъ добра ни для васъ, ни для него. Посл того, что произошло, какъ вы можете ршиться произнести такое предложеніе?

— Не знаю, это я чувствую боле всего. Не знаю, какъ я скажу ему. Но онъ долженъ это узнать. Я думала, не сдлаетъ ли этого мистеръ Фенуикъ.

— А я уврена, что онъ ничего подобнаго не станетъ длать. Мэри, подумайте объ этомъ. Какъ вы можете ршиться такъ вроломно измнить такому человку?

— Я не поступала вроломно въ отношеніи его, я себ измнила, а не ему. Я разсказала ему, какъ все было. Когда вы, Мэри, уговорили, принудили меня…

— Принудила, Мэри?

— Я не хочу быть неблагодарною, не хочу произносить непріятныхъ словъ, но когда вы дали мн почувствовать, что если онъ удовлетворенъ, такъ и я должна примириться съ тмъ — я сказала ему тогда же, что никогда не любила его. Я сказала ему, что любила и теперь люблю Уальтера Мэррэбля. Я сказала ему, что ничего, ничего, ничего не могу ему дать. Но онъ ничего слышать не хотлъ, кром одного отвта, и я дала ему этотъ отвтъ. Я знаю, что сдлала это, и съ той поры не имла ни одной минуты отрады. А вотъ теперь пришло это письмо. Джэнетъ, не будьте жестоки ко мн. Не говорите со мною такъ, какъ будто все въ мір должно сдлаться для меня сурово, и жестоко, и тягостно.

Тутъ она подала ей письмо, и мистриссъ Фенуикъ читала, продолжая съ нею ходить.

— Итакъ вы полагаете, что онъ созданъ быть только орудіемъ, потому что другому человку угодно перемнять свои мннія?

— Уальтеръ никогда не перемнялъ своего намренія.

— Ну, такъ свои планы. На дл выходитъ одно и то же. А извстно ли вамъ, что на васъ падетъ отвтственность за его жизнь или за его разсудокъ? Неужели вы до-сихъ-поръ не научились понимать, что это за постоянная натура?

— Моя ли вина, что онъ постояненъ? Когда онъ длалъ мн предложеніе, я сказала ему, что если Уальтеръ опять обратится ко мн и опять пожелаетъ имть меня женою своею, я пойду за него, не смотря на данное общаніе. Я это говорила ему такъ же ясно, какъ теперь вамъ говорю.

— Я уврена, что онъ не такъ понялъ.

— Нтъ, Джэнетъ, онъ такъ и понялъ.

— Ни одинъ мужчина не захочетъ жениться при подобномъ условіи. Тутъ нтъ никакой возможности. Неужели же Джильморъ, длая вамъ предложеніе, зналъ, что если тому господину вздумается перемнить мысли прежде чмъ вы успете выдти замужъ, такъ вы опять вернетесь къ нему и пойдете за него?

— Я такъ и сказала ему, Джэнетъ. Онъ не станетъ отрекаться, что я такъ сказала ему. Когда я ему это говорила, я была уврена, что это оттолкнетъ его отъ меня и что онъ возьметъ назадъ свое предложеніе. Но онъ не сдлалъ этого, и я не имла средства къ спасенію. Джэнетъ, еслибъ вы только знали, столько я выстрадала, не стали бы вы показывать ко мн такой жестокости. Подумайте только, каково было бы вамъ выходить за человка нелюбимаго и разбить сердце любимаго человка? Конечно, Джильморъ другъ вашъ.

— Онъ нашъ другъ.

— Конечно и то, что вамъ дла нтъ до капитана Мэррэбля.

— Я никогда не видала его.

— Однако вы можете поставить себя на мое мсто и обсудить безпристрастно наше дло. Съ самаго начала, какъ началось это дло, у меня въ душ не было ни одной мысли, ни одного чувства тайнаго отъ васъ. Вы знали, что я никогда не любила вашего друга.

— Я знаю, что посл здраваго обсужденія вы приняли его предложеніе. Знаю и то, что этотъ человкъ посвятитъ всю свою жизнь, чтобы сдлать васъ счастливою.

— Этого никогда не будетъ. Вы можете быть въ томъ уврены. Если ни вы, ни мистеръ Фенуикъ не захотите помочь мн, то я сама должна говорить съ нимъ или написать ему и неожиданно ухать отсюда. Я знаю, что нехорошо поступила. Думала я поступить справедливо, а вышло напротивъ. Я была очень несчастлива, когда пріхала сюда. И могла, ли я не быть несчастною, когда я потеряла все, что было мн дорого? Тогда вы стали меня уговаривать, что по-крайней-мр я другому могу быть полезною, если выйду за вашего друга. Еслибъ вы знали, какъ я старалась заставить себя полюбить его! И когда наконецъ наступило время, что я должна была отвчать ему, я думала, что все ему выскажу. Я надялась, что сказавъ ему всю правду, я заставлю его понять, что ему лучше будетъ отсторониться отъ меня. Но когда я высказала ему все, думая, что ему не остается другого выбора, какъ только оттолкнуть меня, онъ предпочелъ взять меня. Истинно такъ, Джэнтъ, и я ршилась во что бы то ни стало честно исполнить свои обязанности, и такъ какъ въ то время была уврена, что отъ этого никто не пострадаетъ, ни у кого сердце не сокрушится, кром меня самой, то я и думала, что буду бороться, но буду исполнять свой долгъ, такъ чтобъ онъ былъ доволенъ. Теперь вижу, что тогда я ошибалась, но зато вы не должны отвергать меня. Я постаралась поступать такъ, какъ вы мн приказывали. Но я тогда же предупредила его, что если случится это. такъ я разстанусь съ нимъ. Это случилось, и я должна оставить его.

Мистриссъ Фенуикъ предоставляла ей говорить, не прерывая ее, намреваясь, когда она кончитъ, сказать ей ршительно, что никто въ пасторат не можетъ принять участія въ ея вроломств противъ Джильмора, но когда Мэри докончила, сердце друга смягчилось. Молча шла она, удерживаясь отъ горькихъ укоризнъ, которыми прежде думала осыпать Мэри за ея вроломство.

— Я думала, что вы любите меня, сказала Мэри.

— Разумется, люблю.

— Такъ помогите же мн, Джэнетъ, помогите мн. Я готова встать предъ нимъ на колни и просить у него прощенья.

— Не знаю, что вамъ на это сказать. Не принесетъ пользы, что вы выпросите у него прощенія. Въ отношеніи себя скажу вамъ, что у меня духа не хватитъ говорить съ нимъ. Когда онъ прежде былъ отъ насъ въ отчаяніи, мы привыкли думать тогда, что съ ума сойдетъ, если настаивать на томъ. Теперь же еще хуже. Разумется, гораздо хуже.

— Что же мн длать? спросила Мэри, и помолчавъ нсколько, сказала твердо: — но я знаю одно, чего я ни за что не сдлаю: я не дамъ клятвы предъ алтаремъ быть его женою.

— Полагаю, лучше всего сказать о томъ Фрэнку, замтила мистриссъ Фенуикъ посл нкотораго молчанія.

Этого именно и желала Мэри Лаутеръ, но просила и получила позволеніе не видться съ викаріемъ сегодня. Весь вечеръ она просидитъ у себя въ комнат, а завтра утромъ, усердно помолившись Богу, повидается съ нимъ.

Возвратившись домой, викарій былъ до того поглощенъ своими мыслями о капелл, о лорд Сент-Джордж и съ какою удивительною ловкостью этотъ лордъ умлъ обморочить его и смягчить его раздраженіе, не допустивъ ни малйшей тни сознанія, чтобы его отецъ былъ виноватъ, онъ былъ такъ занятъ всмъ этимъ и витійствомъ Пёдльгэма, что въ первыя минуты не представлялъ жен случая разсказать ему исторію Мэри Лаутеръ.

— На будущей недл всмъ намъ предстоитъ отправиться въ Тёрноверь, сказалъ онъ.

— Ты позжай, а я останусь.

— Я не стану удивляться, если маркизъ предложитъ мн лучшій приходъ, такъ чтобы я могъ жить возл него. Мы представляемся теперь овечкой и волкомъ, сидящими вмст.

— Кто же изъ васъ овечка?

— Не въ этомъ дло. Но бда въ томъ, что Пёдльгэмъ не согласенъ быть такою же овечкою. Вотъ я, пострадавъ почти столько же, сколько страдалъ св. апостолъ Павелъ, простилъ все врагамъ моимъ и даже пожалъ руку маркизу въ лиц его уполномоченнаго, тогда какъ Пёдльгэмъ выдержалъ до конца гордый видъ негодованія. Но по истин сохранять смиреніе есть часть блаженства, доставшагося человку. Пока капелла стояла, здсь maigre moi {Противъ моего желанія.}, я торжествовалъ при оказанной мн несправедливости. Но событія приняли другое направленіе и я могу завтра же прогнать Пёдльгэма — и онъ немедленно становится героемъ минуты. Желательно, чтобы твой зять былъ не такъ услужливъ и не выводилъ бы всего наружу.

Мистриссъ Фенуикъ отложила уже свою исторію до вечера.

— Гд же Мэри? спросилъ Фенуикъ, когда обдъ былъ готовъ.

— Она не совсмъ здорова и не придетъ обдать. Подожди немного, я обо всемъ теб разскажу.

Онъ подождалъ, но въ ту минуту, когда они остались наедин, онъ повторилъ свой вопросъ. Тутъ разсказала мистриссъ Фенуикъ всю исторію, едва осмливаясь выражать свое мнніе.

— Я не думаю, чтобъ стоило ей руку пожать, сказала она наконецъ.

— Она поступила дурно — очень, очень дурно.

— Фрэнкъ, я не совсмъ уврена, мы-то благоразумно ли поступили? спросила жена.

— Если сказать ему это, такъ можно довести его до сумасшествія.

— А сказать ему надо.

— И это я долженъ ему передать?

— Она только этого и проситъ.

— Не могу сказать, чтобъ я имлъ это желаніе, но насколько я могу понимать въ настоящую минуту, у меня нтъ никакого желанія на это дло. Она не иметъ права требовать этого отъ меня.

Однако прежде чмъ они легли въ постель его сердце смягчилось. Когда же его жена объявила со слезами на глазахъ, что теперь ни за что въ жизни не станетъ вмшиваться въ сватовство, тогда и ему пришло въ голову, что вдь и онъ попробовалъ быть сватомъ и потерплъ неудачу.

Глава LXII.
ВЪ БИРЮЧИНАХЪ.

Весь день прошелъ печально для жителей пастората. Викарій, привтствуя миссъ Лаутеръ утромъ, совсмъ не думалъ выказывать суровости, противъ чего въ особенности предостерегала его жена, но онъ оставался молчаливъ и озабоченъ. За завтракомъ ни слова не было сказано о Джильмор, да и посл завтрака только одно слово.

— На вашемъ мст я лучше обдумалъ бы, Мэри, сказалъ викарій.

— Не могу я думать лучше, отвчала она.

Онъ отказывался однако идти сегодня къ Джильмору, увряя, что ей надо еще одинъ день хорошенько подумать объ этомъ дл. Подъ этимъ подразумвалось, что если она настоитъ на своемъ, то онъ скажетъ ея жениху. А тутъ увеличились бды прибытіемъ Джильмора въ пасторатъ, хотя и то правда, что этотъ визитъ былъ полезенъ въ томъ отношеніи, что приготовилъ его до нкоторой степени къ удару. Когда онъ пришелъ, Мэри не показывалась. Предвидя, что онъ можетъ зайти, она цлый день не выходила изъ своей комнаты. Мистриссъ Фенуикъ вынуждена была сказать, что Мэри не совсмъ здорова.

— Она въ-самомъ-дл больна? спросилъ бдный женихъ.

Застигнутая врасплохъ, мистриссъ Фенуикъ сказала, что, по ея мннію, у Мэри нтъ серьезной болзни, но что она сильно разстроена извстіями, полученными изъ Дёнрипля, и что поэтому она не выходитъ изъ своей комнаты.

— А я было думалъ повидаться съ нею, сказалъ Джильморъ, грозно нахмуривъ брови, что всмъ было понятно.

Мистриссъ Фенуикъ ничего не отвчала и несчастный ушелъ. Онъ не имлъ нужды въ другихъ объясненіяхъ, кром того, что двушка, съ которою онъ былъ помолвленъ, смотритъ съ отвращеніемъ на союзъ съ нимъ.

— Мн надо повидаться съ нею прежде чмъ я пойду къ нему, сказалъ мистеръ Фенуикъ на другой день жен своей.

И онъ видлся съ нею. Но Мэри была непреклонна. На его замчаніе, что она очень блдна, иметъ утомленный и болзненный видъ, она призналась, что глазъ не смыкала эти дв ночи.

— И такъ это неизбжно? спросилъ онъ, держа ее за руку съ нжностью.

— Меня сокрушаетъ, что вы должны взять на себя такое непріятное порученіе.

Тогда онъ объяснилъ ей, что совсмъ не думаетъ о себ, какъ ни печаленъ для него этотъ случай. Но еслибъ онъ могъ пощадить своего друга отъ такого жестокаго удара! Но пощадить его невозможно. Мэри была непоколебима, по-крайней-мр въ этомъ случа. Никакія убжденія не заставятъ ее теперь быть женою Джильмора. Мистеръ Фенуикъ долженъ изъявить ему искреннія ея сожалнія о той непріятности, которую она причиняетъ ему, можетъ выразить это въ такихъ словахъ, которыя сочтетъ боле полезными, можетъ побранить и уничижить ее, если найдетъ это приличнымъ. А между тмъ не виноватъ ли самъ Джильморъ предъ нею боле чмъ она предъ нимъ? Въ томъ способ, какимъ онъ захватилъ ея руку, не было ли грубости и жестокости, недостойныхъ великодушія мужчины? Однако о послднемъ она ни слова не сказала Фенуику, хотя много о томъ размышляла. Викарій получилъ одно порученіе: возвратить ей свободу, и чтобы добиться этой цли, ему представлялась полная свобода выбирать какія угодно выраженія и длать какія вздумается признанія. Одно необходимо, чтобъ онъ возвратилъ ей свободу.

Съ тяжелой думою на сердц отправился онъ посл завтрака выполнять свое порученіе. Онъ нжно любилъ своего друга. Впродолженіе многихъ лтъ между ними возрастала эта невысказанная, необъяснимая, почти безсознательная привязанность, которая для мужчинъ очень часто составляетъ величайшую отраду въ жизни, но женщинами считается недостаточною и почти пустяшною. Подвержено сомннію, передавали ли они когда-нибудь другъ другу мысли свои объ этомъ предмет. Въ письмахъ самое горячее выраженіе употреблялось ими въ двухъ словахъ: ‘вашъ навсегда’. Никому изъ нихъ въ голову не приходило объясниться, что отсутствіе одного было бы горемъ для другого. Они часто спорили и не разъ ссорились. Случай часто соединялъ ихъ, но они никогда не помогали случаю. Женщины, любя другъ друга, всегда могутъ объясняться въ любви, всегда длаютъ планы, чтобы никогда не разлучаться, всегда заботятся о пустякахъ, чтобы доставить наслажденіе одна другой, постоянно длаютъ маленькіе подарки. Но эти господа никогда ничего другъ другу не дарили, разв какую нибудь старую палку или сигару. Между собою они были грубоваты, насмшливы и почти недружелюбны. Но въ сущности они вполн довряли другъ другу, счастье и радость, и что важне — честь одного были самымъ близкимъ дломъ другого. Сильнйшій изъ двухъ, скоре чувствовавшій чмъ сознавшій, что онъ сильне, долженъ произнести слова, которыя разобьютъ сердце его друга и, отъ этой возложенной на него обязанности его сердце заране разрывалось. Медленно шелъ онъ по полямъ, раздумывая, какими словами онъ объяснитъ ему это. Несчастье, поражающее друга, огорчало его безъ сравненія боле, чмъ т непріятности, которыя онъ лично вытерплъ со стороны пэдльгэмовской капеллы или клеветы, распространяемой маркизомъ.

Онъ увидалъ Джильмора, бродившаго около конюшенъ, и сказалъ:

— Старый товарищъ, пойдемъ-ка со мною, мн надо потолковать съ тобою.

— Вроятно, о Мэри?

— Ну да, конечно о Мэри. Вотъ что, Гэрри, не слдуетъ вамъ быть бабою или допускать, чтобы женщина длала васъ такимъ несчастнымъ.

— Я все это знаю. Это такъ и будетъ. Не надо ничего больше говорить.

Онъ всунулъ руки въ карманы своего пальто и поспшно ушелъ, какъ будто все было сказано, что необходимо. Фенуикъ исполнилъ свое порученіе и теперь можетъ уходить. Въ своемъ жестокомъ томленіи Джильморъ до настоящаго времени не длалъ плановъ на счетъ своего будущаго. Только на одно онъ твердо ршился: онъ непремнно повидается съ этою вроломною и выскажетъ ей все, что онъ передумалъ о ея поведеніи.

Но Фенуикъ зналъ, что порученіе его еще не выполнено. Джильморъ могъ уходить отъ него, но Фенуикъ обязанъ слдовать за своимъ несчастнымъ другомъ.

— Гэрри, сказалъ онъ:— намъ лучше вмст пройтись. Право же лучше будетъ, если вы выслушаете, что я вамъ скажу.

— Ничего не желаю слышать. Можетъ ли тутъ быть что доброе? Какъ безумецъ поставилъ я все счастье на одну ставку и проигралъ ее. Я не могу себ представить, сколько она подбавила горечи и печали ко всему остальному за это послднее время. Должно быть, она этимъ способомъ хотла казнить меня за мою навязчивость.

— Совсмъ не то, Гэрри.

— Одному Богу извстно, что это такое было. Я не понимаю этого.

Джильморъ повернулся отъ конюшенъ въ домъ и приблизился къ той части парка, какъ-разъ предъ домомъ, гд рабочіе хлопотали превратить въ садъ небольшую лужайку. Тутъ были садовникъ, человкъ пять работниковъ съ заступами, лопатами, тачками, вокругъ разбросаны непочатыя кучи земли и песку.

— Покончи съ этимъ, сказалъ онъ садовнику сердито.

Садовникъ снялъ шапку и вытаращилъ глаза.

— Говорятъ, брось это и отпусти рабочихъ. Заплати имъ за недлю и отпусти ихъ.

— Неужели вы прикажите все это бросить какъ оно есть?

— Я приказываю бросить все, какъ оно есть.

Тутъ же стоялъ рабочій съ лопатою и уравнивалъ землю, сквайръ подошелъ къ нему, вырвалъ у него лопату и бросилъ ее на земь.

— Когда я что говорю, такъ я то и думаю. Эмброзъ, отпусти этихъ людей. Я не хочу, чтобы тутъ продолжалась работа.

Викарій подошелъ къ нему и прошепталъ просьбу не выставлять себя предъ народомъ, но сквайръ не обращалъ вниманія на шепотъ викарія. Онъ оттолкнулъ отъ себя руку викарія и убжалъ домой.

Въ двухъ комнатахъ, въ двухъ такъ называемыхъ гостиныхъ въ нижнемъ этаж, были ободраны обои, и тутъ представлялся страшный безпорядокъ, какъ всегда бываетъ тамъ, гд рабочій народъ помщается съ своими инструментами. Въ эту минуту на подмосткахъ стоялъ маляръ и расписывалъ потолокъ.

— Довольно, сказалъ сквайръ:— спускайся съ подмостковъ и уходи вонъ.

Маляръ вытаращилъ глаза и не пошевелился со щеткою въ рук.

— Я перемнилъ теперь намреніе и ты можешь уходить, продолжалъ Джильморъ: — скажи Кроссу, чтобъ онъ прислалъ мн счетъ за вс работы и пришелъ за уплатою. Говорятъ теб, уходи. Не хочу, чтобы пальцемъ касались къ этому дому.

Онъ ходилъ изъ комнаты въ комнату и всюду отдавалъ одинаковыя приказанія, такъ что немного погодя ему удалось выгнать изъ дома всхъ обойщиковъ и маляровъ. Фенуикъ слдовалъ за нимъ шагъ за шагомъ, порываясь длать увщанія, но сквайръ не обращалъ вниманія ни на слова, ни на присутствіе его.

Наконецъ они остались вдвоемъ въ кабинет Джильмора.

— Гэрри, тутъ сказалъ викарій:— признаюсь, удивляетъ меня, что такой человкъ, какъ вы, не обладаетъ большимъ мужествомъ.

— Испытали ли вы когда-нибудь такія мученія, какъ я?

— Что нужды? На васъ лежитъ отвтственность за ваши дйствія, а ваши дйствія невеликодушны.

— Къ чему же убирать комнаты? Никогда уже я не буду здсь жить. Какое мн дло, въ какомъ вид он останутся? Чмъ скоре я остановлю безполезныя траты, тмъ лучше. Все это для нея длалось, а не для меня.

— Конечно, вы останетесь здсь.

— О! вы ничего о томъ не знаете и ничего не можете знать. Зачмъ она такъ поступила со мною? Посылать къ человку съ порученіемъ, чтобы только сказать ему, что она перемнила свое намреніе! Боже милостивый! и вы, Фенуикъ, взялись передавать мн это!

— До настоящей минуты вы ничего не позволяли мн передать вамъ.

— Передавайте же скоре и покончимъ съ этимъ. Не за тмъ ли она послала васъ, чтобы сказать мн о перемн своего намренія?

Теперь, когда представился удобный случай, викарій не нашелъ, въ какихъ словахъ передать данное ему порученіе, и только замтилъ:

— Не лучше ли будетъ, если Джэнетъ придетъ къ вамъ?

— Разницы не будетъ, если и мистриссъ Фенуикъ придетъ. Но она-то не придетъ уже сюда! Не думаю, Фрэнкъ, чтобы вы понимали, какъ я любилъ ее. Вы никогда не знали неудачи въ своихъ желаніяхъ, какую я испыталъ. Именно тогда какъ мн казалось, что наконецъ будетъ успхъ!

— Гэрри, хотите ли терпливо выслушать меня? спросилъ викарій, опять взявъ его подъ руку.

Они вышли изъ дома и гуляли по парку.

— Терпливо? Конечно. Кажется, у меня довольно терпнія. Теперь уже ничто не поразитъ меня — хоть въ этомъ есть утшеніе.

— Мэри просила меня сказать вамъ…

Джильморъ вздрогнулъ, когда имя Мэри Лаутеръ было произнесено, но не пытался остановить викарія.

— Мэри просила напомнить вамъ, что въ тотъ день, когда она согласилась быть вашею женою, она сказала…

Онъ хотлъ-было все пересказать, но не могъ. И какъ бы онъ могъ пересказать ему исторію, которую Мэри ему разсказала?

— Понимаю, отвчалъ Джильморъ:— все это безполезно и вы напрасно хлопотали изъ пустяковъ. Она сказала мн тогда, что не иметъ ни малйшей привязанности ко мн, однако приняла мое предложеніе.

— Въ такомъ случа вы оба виноваты.

— Случай быль таковъ. Я не говорю, кто виноватъ, но казнь падаетъ на меня одного. Выслушайте-ка, Фрэнкъ. Я не хочу принять отъ васъ этого порученія. Я и теперь не хочу отказаться отъ нее. Я имю право по-крайней-мр на то, чтобы повидаться съ нею, и увижу ее. Не думаю, чтобы вы мн это запретили.

— Гэрри, она будетъ дйствовать какъ ей угодно, пока она у меня въ дом.

— Она повидается со мною. Въ ней довольно своенравія, но она не откажетъ мн въ этомъ. Будьте такъ добры, передайте ей мои привты вмст съ желаніемъ видть ее. Нельзя же поступать съ человкомъ такимъ образомъ и не дать ему возможности высказать свои мысли? Сдлайте же одолженіе, передайте ей отъ меня: я прошу свиданія.

Сказанъ это, онъ повернулся назадъ и скоро исчезъ между кустарниками.

Викарій оставался нсколько минутъ въ раздумь и за тмъ медленно возвратился въ пасторатъ. Слова, сказанныя Джильморомъ, были довольно справедливы: викарій никогда не выносилъ подобныхъ испытаній и ему казалось, что у его друга дйствительно сердце разбито. Конечно, Гэрри Джильморъ можетъ и не умереть отъ этого — какъ нердко случается съ мужчинами и женщинами съ разбитыми сердцами — но жизнь его въ настоящемъ, жизнь его на многіе годы въ будущемъ будетъ для него только тяжелымъ бременемъ.

Глава LXIII.
МЕЛЬНИКЪ РАЗСКАЗЫВАЕТЪ О СВОИХЪ СТРАДАНІЯХЪ.

Когда викарій ходилъ съ своимъ несчастнымъ порученіемъ къ сквайру, въ это время прошло уже два мсяца какъ Кэрри Брэтль жила на мельниц. Въ это время мистеръ и мистриссъ Фенуикъ не разъ посщали ее и наконецъ убдили ее идти въ церковь вмст съ сестрою. Въ первое воскресенье она подъ густою воалью смиренно проходила рядомъ съ Фэнни и заняла мсто, приготовленное ей въ темномъ уголку на темной скамь. Смло шла съ нею Фэнни по деревн и сидла съ нею въ церкви, какъ будто ни мало не стыдилась своей спутницы, и такъ же сопровождала ее домой. Въ слдующее воскресенье приготовлялись къ причащенію святыхъ тайнъ.

На мельниц не весело жилось. До настоящей минуты старикъ Брэтль не выразилъ ни однимъ словомъ, что прощаетъ дочь, не сказалъ ей ни одного ласковаго слова, не подалъ вида, что опять принялъ ее въ свои объятія, какъ свое дитя. Онъ говорилъ съ нею, потому что въ тсныхъ предлахъ мельницы невозможно было вмст жить и не разговаривать. Мало-помалу Кэрри опять вступила на прежнюю дорогу и приняла на себя долю ежедневнаго труда. Она варила обдъ, пекла хлбъ и употребляла вс усилія, чтобы ея присутствіе въ дом служило къ общему облегченію. Она была полезна, и очевидны и фактъ пользы, которую она приносила, заставлялъ отца сообщаться съ нею, но онъ никогда не обращался прямо къ ней, никогда не назвалъ се по имени и ни разу еще не объяснилъ ни жен, ни Фэнни, что признаетъ Кэрри членомъ своей семьи. Он приняли ее въ домъ противъ его воли, и онъ не желалъ ихъ гостью выгонять изъ дома. Таково, повидимому, было его мнніе на счетъ присутствія дочери на мельниц.

При такомъ обращеніи отца, Кэрри стала тревожна и раздражительна. При такомъ случа, когда надо было идти въ церковь и выставлять себя напоказъ людямъ, знавшимъ ее невинною, веселою, беззаботною двушкою, она могла только смиряться, робть и страшиться, но дома она опять стала выказывать свой характеръ.

— Если отецъ не станетъ говорить со мною, такъ я лучше уйду, сказала она Фэнни.

— А куда ты уйдешь, Кэрри?

— Сама не знаю, всего бы лучше въ мельничный прудъ для такихъ людей, какъ я. Вроятно, никто не захочетъ меня взять.

— Никто не захочетъ взять и любить тебя, какъ мы тебя любили, Кэрри!

— Зачмъ отецъ не хочетъ подойти и поговорить со мною? Ты не можешь себ представить, какъ это тяжело, когда онъ такъ смотритъ! Мн такъ и хочется иной разъ подойти къ нему и попросить его, чтобы лучше онъ выгналъ меня изъ дома, только бы не смотрлъ такъ.

Но Фэнни успокоила и ободрила ее, умоляя пообождать еще немножко, объясняя, сколько горя лежитъ тяжелымъ камнемъ на сердц отца, но ни однимъ жесткимъ словомъ не намекала о ея прошломъ. Не легко было Фэнни справиться съ этимъ дломъ, тмъ боле, что мать выказывала особенную нжность къ Кэрри.

— Чмъ мене она говоритъ и чмъ боле работаетъ, тмъ лучше для нея, говорила Фэнни матери: — и не надо допускать ее пускаться въ разговоры съ отцомъ.

Мистриссъ Брэтль и не пыталась обсуждать этотъ вопросъ съ старшею дочерью, но находила, что совершенно не въ ея власти сдерживать языкъ Кэрри.

Въ эти два мсяца старикъ Брэтль не видался ни съ сквайромъ, ни съ викаріемъ. Они оба бывали на мельниц, но мельникъ возился наверху съ своею мукою и не удостаивалъ сойти къ нимъ. Со времени возвращенія Кэрри онъ не показывался ни въ Бёльгэмптон, ни даже на дорог, ведущей къ нему. Онъ не имлъ никакихъ сношеній съ людьми, кром самыхъ необходимыхъ для своего дла, чувствуя себя опозореннымъ не столько паденіемъ дочери, сколько своей поблажкой къ павшей дочери. Вечеромъ онъ сидлъ на скамь у дома съ трубкою во рту, но лишь только слышались шаги въ переулк, онъ сейчасъ уходилъ и, перейдя чрезъ мостикъ, возился между колесами или уходилъ въ садъ. О Сэм не было слуховъ. Онъ ушелъ, какъ думали, въ Дёргэмъ, на какой-нибудь угольный заводъ. Онъ не давалъ о себ всти ни матери, ни сестр, но никто не сомнвался, что онъ явится въ судъ въ конц этого мсяца, такъ какъ его вызывали быть свидтелемъ при разбирательств дла двухъ обвиняемыхъ въ убійств Трёмбёля.

Кэрри тоже должна присутствовать, какъ свидтельница и, по общему мннію, какъ свидтельница, показанія которой будутъ гораздо важне, чмъ свидтельство ея брата. Дйствительно начали думать, что Сэмъ не можетъ дать никакихъ показаній. Если онъ въ сущности не принималъ никакого участія въ этомъ убійств, то нтъ вроятія, чтобы ему стали сообщать какія-нибудь обстоятельства этого дла. Повидимому, онъ былъ въ тсныхъ сношеніяхъ съ Экорномъ и чрезъ Экорна познакомился съ Бёрроусомъ и старухою, его матерью, живущею въ Пайкрофтской общин. Онъ былъ въ ихъ обществ, когда они въ первый разъ постили Бёльгэмптонъ, и какъ извстно, онъ завелъ ихъ въ садъ викарія, къ большому вреду для спины Бёрроуса, но кром этого онъ ничего не могъ сказать объ убійств, таково было общее мнніе. Но Кэрри Брэтль, по всей вроятности, имла гораздо боле свдній, по-крайней-мр объ одномъ человк. Она призналась сестр, что, удалившись изъ Бёльгэмптона, она согласилась сдлаться женою Экорна. Его образъ жизни и его прошлая жизнь мало были ей извстны, но онъ былъ молодъ, красивъ, хорошо одтъ и общался на ней жениться. Чрезъ него она была принята въ коттэджъ Пайкрофтской общины, и врно то, что онъ былъ у нея утромъ посл совершенія убійства. Онъ былъ у нея и далъ ей денегъ — и съ-тхъ-поръ, по ея же словамъ, она не видала его и ничего не слыхала о немъ. Она сознавалась сестр, что никогда не любила его, но что это значило для такой погибшей, какъ она, въ сравненіи съ тмъ, что онъ хотлъ сдлать изъ нея честную женщину? Все это повторила Фэнни мистриссъ Фенуикъ. А теперь, когда наступало время суда, какъ должна вести себя Кэрри? Кто приведетъ ее въ судъ? Кто станетъ возл нея, кто поддержитъ ее, кто спасетъ ее отъ паденія въ бездну самоуничиженія и даже самоуничтоженія, что будетъ ея жребіемъ, если некому будетъ поддержать ее своею силою и помощью?

— Будь я на твоемъ мст, ни за что не похала бы я въ Салисбури все время, пока будутъ тамъ засданія суда, сказала мистриссъ Фэнуикъ мужу.

Викарій вполн понялъ значеніе этихъ словъ, ему не дозволялось подать руку помощи своей прихожанк потому только, что этотъ тупоумный маркизъ распространялъ о немъ гнусныя клеветы, а тутъ еще обморочили его такъ, что онъ простилъ ему! Не смотря на то, онъ признавалъ мудрость словъ своей жены — безмолвно, какъ и слдуетъ признавать подобныя вещи. Пришлось ему удовлетвориться попытками найти для Кэрри другое покровительство. Со дня-на-день все надялись, что мельникъ умилостивится и согласится принять въ свои объятія бдную Кэрри съ общаніемъ опять считать ее своею дочерью. Еслибъ такъ случилось, то старикъ съумлъ бы выдержать на себ взоры цлаго графства и самъ сопровождалъ бы дочь свою въ судъ. Такъ думали викарій и Фэнни. Но вотъ и день суда близокъ, а старикъ Брэтль и не думалъ умилостивляться. Фэнни два-три раза намекнула объ ассизахъ, такъ чтобы онъ слышалъ, но онъ только грозно хмурился, не обращая никакого вниманія на ея намеки.

Когда викарій разстался съ своимъ другомъ Джильморомъ, какъ было разсказано въ предыдущей глав, онъ не возвращался домой чрезъ поля, но свернулъ на дорогу, а оттуда въ переулокъ, ведущій къ мельниц. Теперь была среда, 15 августа, ровно чрезъ недлю Кэрри должна явиться въ Салисбури. Съ каждымъ днемъ она становилась раздражительне. По настоянію викарія, Фэнни написала къ брату Джорджу, съ просьбою сказать, будетъ ли онъ такъ добръ къ бдняжк и не возьмется ли свезти ее подъ своимъ покровительствомъ. На это онъ — или врне сказать — его жена написала ей, что посылаютъ въ подарокъ Кэрри билетъ въ двадцать фунтовъ, но имя своихъ дтей, не могутъ показаться съ нею въ Салисбури по этому случаю.

— Я сама отправлюсь съ нею, сказала Фэнни викарію:— все же это будетъ лучше, чмъ никому не быть около нея.

Викарій теперь направлялся къ мельниц, чтобъ изъявить Фэнни свое согласіе. Лучшаго онъ ничего не видалъ. Что бы тамъ ни было, но Фэнни выдержитъ все мужественно и не поддастся ложному стыду, помогая своей сестр, какъ подобаетъ настоящей сестр, да она пожалуй скоре добьется чего надо, тогда какъ брату могли бы и отказать. Викарій далъ слово женщинамъ побывать на мельниц въ начал недли и теперь спшилъ туда, чтобы наставить ихъ, какъ слдуетъ имъ дйствовать въ Салисбури. Вроятно, окажется надобность переночевать тамъ, и онъ надялся, что это было можно уладить съ мистриссъ Стигсъ.

Переходя съ поля въ переулокъ, какъ-разъ противъ мельницы, онъ наткнулся на мельника. Теперь былъ первый часъ и онъ прохаживался въ ожиданіи обда. Они такъ наткнулись другъ на друга, что не было возможности не заговорить. Въ этомъ случа самъ мельникъ не уклонялся отъ гостя.

— Мистеръ Фенуикъ, сказалъ онъ, подавая руку викарію.— считаю долгомъ сказать вамъ, что много благодаренъ вамъ за все, что вы сдлали для этой бдняжки.

— Ни слова не говорите объ этомъ, мистеръ Брэтль.

— Но мн непремнно надо сказать одно слово. Тутъ есть и денежныя обязательства. По десяти шиллинговъ въ недлю платилось за ея содержаніе все время, какъ она жила въ Салисбури.

— И слышать не хочу о деньгахъ!

— Мистеръ Фенуикъ, двадцать фунтовъ стерлинговъ прислано ей въ подарокъ отъ брата Джорджа.

— Очень радъ это слышать.

— Говорятъ, Джорджъ богатый человкъ, продолжалъ отецъ: — и можетъ подлиться деньгами. Но другими средствами онъ не хочетъ оказать помощи сестр своей. Я буду благодаренъ вамъ, мистеръ Фенуикъ, если вы возьмете то, что вамъ слдуетъ, и дадите сдачи ея сестр. Вдь деньги, присланныя Джорджемъ, въ рукахъ нашей Фэнни.

Разумется, вышелъ споръ за деньги. Фенуикъ уврялъ, что ему ничего не должны, а мельникъ доказывалъ, что такъ какъ деньги есть, то вс расходы въ Салисбури должны быть уплачены. Наконецъ мельникъ одержалъ побду. Фенуикъ далъ слово посмотрть въ свою расходную книгу, и сосчитавъ издержки, впослдствіи сказать Фэнни сколько всего имъ истрачено. Но въ настоящее время онъ ршительно отказался взять билетъ, увряя, что у него сдачи нтъ и что онъ не беретъ на себя отвтственности, чтобы носить въ карман такую значительную сумму. Посл этого онъ спросилъ, успетъ ли еще до обда зайти на мельницу, чтобы сказать слова два-три женщинамъ. Онъ ршился не длать уже попытокъ къ примиренію отца съ дочерью и часто говорилъ своей жен, что нтъ ничего непріятне, какъ постоянное вмшательство незванаго совтника.

— Я часто чувствую, что становлюсь самъ себ противенъ, когда совтую имъ длать такъ или иначе, и тогда задаюсь вопросомъ, что я сказалъ бы тому человку, который вздумалъ бы придти ко мн съ совтами о томъ, какъ мн поступать съ тобою и съ дтьми.

И не одинъ разъ разсказывалъ онъ жен своей, какъ натурально и разсудительно было выраженіе женскаго гнва въ Стартёп, когда онъ вздумалъ давать совты: ‘Люди сами хорошо понимаютъ, что для нихъ лучше и безъ внушеній пастора’. Двадцать разъ онъ твердилъ это и самому себ и жен своей, и говорилъ, что напишетъ эти слова крупными красными буквами надъ каминомъ въ своемъ кабинет. И по этой-то причин онъ положилъ твердое намреніе ни слова не говорить старому Брэтлю относительно его дочери. Но самъ мельникъ заговорилъ съ нимъ объ этомъ предмет.

— Разумется, мистеръ Фенуикъ, можете съ ними повидаться. Отъ этого вреда не выйдетъ обду. Но именно васъ я поджидалъ здсь, чтобы потолковать съ вами о той бдняг.

Эти слова онъ произносилъ тихо, почти нершительно, какъ будто длая себ насиліе, чтобы говорить о несчастной дочери. Викарій произнесъ согласіе и мельникъ продолжалъ:

— Врно вы знаете, какъ она вернулась на мельницу?

— Разумется, знаю и нсколько разъ видлся съ нею.

— Мистеръ Фенуикъ, не думаю, чтобы нашелся человкъ, который не постарался бы узнать, что тутъ длается. Надюсь, что вы не могли не знать этого, какъ и всякій другой. Но, мистеръ Фенуикъ, легче было бы мн видть ее мертвою у моихъ ногъ — а я ли не любилъ ее такъ много, какъ только отецъ можетъ любить свою дочь,— легче было бы мн видть, что ее несутъ ко мн въ домъ неподвижную, бездыханную, чмъ знать ее такою, какова она.

Его нершительность замнилась силою энергіи и онъ поднялъ руку. Викарій схватилъ эту руку и сжалъ ее въ своей, стараясь придумать слова для успокоенія старика, пока онъ молчалъ. Но трудно было пастору найти слова, которыя въ этомъ случа могли бы успокоить Джэкоба Брэтля. Какая польза проповдовать о покаяніи человку ни во что не врующему или доказывать, что прощеніе земного отца можетъ доставить гршнику вчное прощеніе тамъ? Мельникъ не станетъ слушать, что ему ни говори. Онъ былъ преисполненъ только того, что лежало у него на сердц.

— Еслибъ они только знали, сколько заботъ и горя они стоятъ, такъ можетъ быть тогда и одумались бы немножко. Но понятно, что они не могутъ этого понимать, мистеръ Фенуикъ, и право же иногда невольно приходитъ въ голову, что лучше совсмъ не имть дтей.

— Вспомните вашего сына Джорджа, вашу дочь мистриссъ Джэй.

— Какое имъ дло до меня? Онъ посылаетъ двушк двадцать фунтовъ стерлинговъ, а я желаю, чтобъ онъ поддержалъ ее. А та другая не позволила даже двушк переступить чрезъ порогъ своего дома. Она и пришла сюда.

— А еслибъ не Фэнни, какое имли бы вы утшеніе, мистеръ Брэтль?

— Фэнни! Я ничего противъ Фэнни не могу сказать. Кром разв того, что не слдовало бы ей ночью впускать въ домъ двушку, не сказавъ мн о томъ ни слова.

— Неужели вы хотли бы, чтобъ она оставила сестру свою на двор въ холодную, сырую ночь?

— Зачмъ она не пришла и не спросила? Все-равно, противъ Фэнни я ничего не могу сказать. Но, мистеръ Фэнуикъ, если у васъ когда-нибудь подагра въ одной ног, то вамъ все-равно будетъ знать, что въ другой ног ее нтъ. Страданіе одной больной ноги будетъ мучить васъ такъ, что вы совсмъ забудете объ остальномъ тл. Вотъ такъ и со мною. Это я знаю.

— Что могу я вамъ на это сказать, мистеръ Брэтль? Я искренно сочувствую вамъ. Искренно — искренно.

— Я и не сомнваюсь въ томъ, мистеръ Фэнуикъ. И вс они тамъ сочувствуютъ мн. И вс они знаютъ, какъ я разбитъ, изломанъ и истерзанъ, словно побывалъ подъ мельничнымъ колесомъ. Во всемъ Бёльгэмптон не найдется человка, которому не было бы извстно, что Джэкобъ Брэтль истерзанъ поступками своей дочери, которая…

— Замолчите, мистеръ Брэтль, вы не должны такъ говорить. Она не такова, по-крайней мр теперь она не такова. Разв вы не знаете, что отъ грха можно уклониться и покинуть его какъ и добродтель?

— Во всякомъ случа не легко отдлаться и уклониться отъ позора. На сколько я понимаю, двушку еще можно исправить и оправдать, но для отца нтъ оправданія. Вотъ она здсь, мистеръ Фенуикъ, здсь. Бываютъ обстоятельства, которыя тяжело ложатся на насъ, но когда они приходятъ, нельзя ихъ прогнать только потому, что тяжело ихъ выносить. Я выстрадалъ порядкомъ, но хотлъ бы запретить всему Бёльгэмптону говорить, что это истерзало меня — но я истерзанъ. Еслибъ у меня въ дом не оставалось краюхи хлба, еслибъ на моихъ плечахъ не было порядочнаго платья, я прямо смотрлъ бы имъ всмъ въ глаза, какъ всегда. Но теперь я никому не могу прямо смотрть въ глаза, а на счетъ другихъ молодыхъ двушекъ, такъ я и подпустить близко къ себ не могу — никакъ не могу. Он напоминаютъ мн мою дочь.

Фенуикъ отвернулся спиною отъ мельника, для того, чтобъ дать ему поплакать, не показывая своихъ слезъ.

— Я все думаю о ней, мистеръ Фенуикъ — и день и ночь все о ней. И когда мельница въ ходу — все-равно. Словно въ цломъ мір нтъ ничего другого, о чемъ бы я могъ позаботиться. Всю жизнь свою, мистеръ Фенуикъ, я былъ мужчиной, а теперь пересталъ имъ быть.

Никогда еще нашъ другъ викарій не чувствовалъ такъ сильно свое безсиліе утшать горе словами. Ничего тутъ не было, на что бы можно опереться. Можно было бы сказать, что кром этого міра есть вчныя радости не только для него, но и для его дочери, радости, которыя недоступны никакому позору. Но есть непреклонная сила въ невріи этого стараго язычника, сила, которая не поддается никакимъ заклинаніямъ. То, что онъ видлъ, зналъ и чувствовалъ, тому онъ врилъ, ничему другому онъ не хотлъ врить. Вотъ ему извстно теперь, что онъ израненъ, истерзанъ и несчастливъ, и причина ему понятна. Онъ зналъ, что слдуетъ нести свое несчастье до конца, и старался въ борьб съ собою расширить свою спину для тяжелаго бремени. Но даже желаніе, столь естественное каждому человку, желаніе облегчить себя, не могло поколебать его неврія. Какъ онъ не хотлъ вровать, когда все было вокругъ него благополучно и когда не было необходимости утшать себя надеждою на будущее, такъ и теперь онъ не хотлъ вровать, когда была такая существенная необходимость въ утшеніи.

Въ заключеніе всего вышло, что мельникъ самъ намревался везти свою дочь въ Салисбури, и желалъ обсудить это дло съ другомъ своей семьи. Конечно, викарій весьма одобрялъ его намреніе, даже слишкомъ много, потому что мельникъ вдругъ возразилъ ему, что онъ отнюдь не увренъ, что поступаетъ справедливо. Когда же викарій сталъ просить его быть помилостиве къ дочери, старикъ опять напалъ на него.

— А зачмъ она-то не была ко мн милостива? Я ненавижу такую милость, мистеръ Фенуикъ. Во всякомъ случа я и съ нею буду честно поступать.

Но прежде чмъ викарій ушелъ, старикъ смягчился и сказалъ:

— Я ничего такого не сдлаю, чтобъ растревожить ее, мистеръ Фенуикъ,— какъ она ни худа, а все же она моя плоть и кровь.

Услышавъ это, Фенуикъ не считалъ уже нужнымъ идти на мельницу и повернулъ домой, не повидавшись съ мистриссъ Брэтль и ея дочерьми. Самъ мельникъ долженъ объяснить имъ свое намреніе, а викарій чувствовалъ, что если теперь увидитъ ихъ, то не въ силахъ будетъ скрыть отъ нихъ эту тайну.

Глава LXIV.
ЕСЛИБЪ Я БЫЛА ВАШЕЮ СЕСТРОЮ!

Въ послднихъ словахъ къ своему другу Джильморъ выразилъ свое твердое намреніе не принимать чрезъ него порученіе, данное ему Мэри, какъ послднее заявленіе ея воли. Онъ хотлъ видть Мэри Лаутеръ глазъ-на-глазъ, чтобы вынудить у ней сознаніе своего вроломства, она должна или сознаться, или отречься. Въ этомъ-то она наврное не откажетъ ему. Конечно, Фенуикъ на это сказалъ, что пока она у него въ дом, надо предоставить ей свободу принимать кого она хочетъ. Джильморъ не найдетъ помощи въ пасторат, еслибъ вздумалъ принуждать ее. Но сквайръ былъ увренъ, что въ свиданіи ему не будетъ отказа. Даже невозможно, чтобы посл того, что между ними произошло, Мэри Лаутеръ захотла бы отказать ему. Расхаживая по своимъ полямъ и все раздумывая объ одномъ и томъ же, онъ почувствовалъ нкоторую надежду, что не смотря ни на что она все-таки будетъ его женою. Не умалялась его любовь къ ней, или скоре его желаніе назвать се своею собственностью и видть ее своею женою. Но это желаніе приняло другую форму, изъ которой вся свойственная ему нжность была вытснена тмъ обращеніемъ, которому его подвергали. Теперь не любовь уже, а честь его требовала удовлетворенія. Вс хорошо его знавшіе понимали, что онъ всю душу свою вложилъ въ надежду на эту свадьбу, и ему было необходимо всмъ показать, что онъ не обманулся. Поведеніе Мэри съ перваго дня, когда она дала ему слово, было такого рода, что очень естественно уничтожало нжность, изгоняло всякое желаніе ухаживать за невстой, чему онъ такъ охотно бы покорился, какъ и всякій другой женихъ. Она насказала ему очень ясно, что согласна выдти за него, только безъ любви къ нему, и онъ согласился взять ее даже на этихъ условіяхъ. Но такъ поступая, онъ безсознательно льстилъ себя надеждою, что ея дла будутъ лучше словъ, что покоряясь ему какъ невста, она мало-по-малу будетъ длаться нжною и любящею женою въ его рукахъ. Но вышло, что на дл было больше жестокости, чмъ даже на словахъ. Она давала ему понять, что его присутствіе — не радость для нея, что ихъ помолвка — бремя, которое она наложила на свои плечи, и собственно потому, что романъ ея жизни увялъ не расцвтая въ отношеніи любимаго ею человка. Но онъ все упорствовалъ на своемъ. Онъ всмъ сердцемъ ухватился за мысль жениться на этой двушк, и непремнно жениться на ней, если только какимъ-нибудь случаемъ эта возможность будетъ въ его рукахъ. Мистриссъ Фенуикъ, имвшая на него вліяніе по своему уму и любви къ нему, не одинъ разъ повторяла ему, что такая двушка, какъ Мэри Лаутеръ, будетъ любить мужа, если мужъ будетъ любить ее и станетъ обращаться съ нею нжно.

— Кажется, я могу поручиться за себя, однажды сказалъ на то Джильморъ, и другъ совершенно поврилъ ему.

Довряя такимъ удостовреніямъ, Джильморъ упорствовалъ на-своемъ, онъ упорствовалъ даже и тогда, какъ довріе его къ этимъ увреніямъ ослабвало при жестокости этой двушки. Все казалось бы ему лучше, только бы не разрывать союза, на который такъ долго возлагались вс его надежды на счастье. Она дала ему слово быть его женою, и съ этимъ словомъ онъ могъ передлывать свои сады, украшать домъ, исполнять свои гражданскія обязанности удовлетворительно. У него была по-крайней-мр цль жизни. Мало-по-малу въ душ его возрастало опасеніе, что она все еще думаетъ, какъ бы ускользнуть отъ него, и онъ поклялся въ душ — безъ всякой нжности — что этому не бывать. Пускай только она будетъ его женою, и тогда будутъ ей оказаны и почетъ, и нжнйшая любовь, только бы принимала, но теперь она не должна его съ ума сводить. А тутъ какъ разъ подвернулся викарій съ своимъ порученіемъ сказать ему просто, что свадьбы не бывать.

Разумется, онъ непремнно увидится съ нею, и даже немедленно. Не усплъ уйдти Фенуикъ, какъ Джильморъ поспшно бросился въ домъ и всмъ рабочимъ приказано было опять приняться за работу. Это случилось въ среду и они должны во всякомъ случа продолжать свою работу до субботы. Онъ отчетливо объяснялъ это Эмброзу, своему садовнику и управляющему домомъ.

— Можетъ быть, докончилъ онъ:— я и перемню еще свое мнніе, но такъ какъ это находится еще подъ сомнніемъ, то пускай работаютъ до субботы. Разумется, всмъ было извстно, почему поступки сквайра такъ походили на поступки сумасшедшаго.

Въ тотъ же вечеръ онъ послалъ къ Мэри записку:

‘Дорогая Мэри,

‘Я видлъ Фенуика и, разумется, долженъ видть васъ. Не назначите ли вы часъ, когда можно видть васъ завтра утромъ?

‘Вашъ Г. Д.’

Прочитавъ эту записку на лужайк, гд они сидли посл обда, Мэри ни на минуту не колебалась. По возвращеніи изъ Бирючинъ Фенуикъ и жена его почти не говорили съ нею. Они не желали выказать ей свое неудовольствіе, но не находили возможности и разговаривать.

— Сказали ли вы ему? спросила Мэри.

— Да, сказалъ, отвчалъ викарій.

Тмъ и кончилось въ это утро. Мэри намекнула Джэнетъ, что считаетъ за лучшее ухать изъ Бёльгэмптона.

— Не теперь еще, милая моя, возразила Джэнетъ, и Мэри побоялась настаивать на своемъ намреніи.

— Не назначить ли въ одиннадцать часовъ? спросила она передавая записку Джильмора въ руки мистриссъ Фенуикъ.

Какъ мистриссъ Фенуикъ, такъ и викарій, изъявили согласіе, тогда она пошла написать отвтъ.

‘Въ одиннадцать часовъ я буду ждать въ пасторат.— М. Л.’

Дорого бы она дала, чтобъ избавиться отъ этого посщенія, но не видла этой возможности.

На другой день посл завтрака мистеръ Фенуикъ ушелъ изъ дома.

— Съ меня довольно и того, что было, сказалъ онъ жен:— я не желаю мшать имъ.

Мистриссъ Фенуикъ была при своей подруг до-тхъ-поръ, пока позвонили у параднаго подъзда. Теперь чрезъ лужайку не проходили.

— Милая Джэнетъ, говорила Мэри:— какъ бы я желала никогда не прізжать къ вамъ и не надлать вамъ столько несчастныхъ хлопотъ въ пасторат!

Мистриссъ Фенуикъ чувствовала, что большая часть всего этого несчастья произошла отъ ея настояніи въ пользу друга ея мужа, и потому считала необходимымъ выражать Мэри нкоторое сочувствіе по этому случаю.

— Пожалуйста не подумайте, чтобы мы сердились на васъ, сказала она, обнимая Мэри.

— Умоляю васъ, не сердитесь на меня.

— И съ нашей стороны много вины. Намъ не слдовало бы вмшиваться, не слдовало бы настаивать. Поврьте мн, душа моя, мы думали, что такъ лучше будетъ.

— А я думала, что поступаю какъ слдуетъ, но, Джэнетъ, какъ трудно поступать какъ слдуетъ!

Когда раздался звонокъ у подъзда, мистриссъ Фенуикъ вышла въ залу и, встртивъ Джильмора, сказала ему, что Мэри въ гостиной. Она горячо пожала ему руку, а онъ, прямо посмотрвъ ей въ глаза, но ни слова не сказавъ, прошелъ въ гостиную. Мэри стояла посредин комнаты между окномъ и дверью. Когда раздался звонокъ, она положила руку на сердце и такъ осталась, пока онъ не вошелъ. Тогда рука ея опустилась и она стояла безпомощно, обративъ лицо къ нему. Скорыми шагами онъ подошелъ и взялъ ее за руку.

— Мэри, сказалъ онъ: — я не врю извстію, которое вы поручили сообщить мн. Не врю и не хочу врить. Нтъ на то моего согласія. Объ этомъ и рчи не можетъ быть — не бывать этому, надо отдумать, и ни слова боле о томъ!

— Невозможно, мистеръ Джильморъ.

— Какъ невозможно? А я говорю, что должно. Вы не можете отречься, Мэри, что были помолвлены со мною, дали слово быть моею женою. Разв помолвка ничего не значитъ? Разв данное слово ничтожно только потому, что не было еще свадьбы? Этакъ пожалуй и посл свадьбы, сдлавшись моею женою, вы пришли и сказали бы мн, что бросаете меня.

— Но я не жена ваша.

— Что-жъ это значитъ? Не былъ ли я терпливъ въ отношеніи васъ? Разв я былъ грубъ или жестокъ къ вамъ? Слышали ли вы что-нибудь такое, что служило бы къ моему безчестью?

Она покачала головою съ горячностью.

— Такъ что-же это значитъ? Понимаете ли вы, что намреваетесь погубить меня? что вы пускаете меня по вол втровъ по волнамъ житейскаго моря безъ цли и надежды? Что я сдлалъ, чтобы заслужить такую жестокость?

Онъ заступался за себя очень краснорчиво, краснорчиве, чмъ когда-нибудь прежде, онъ все еще держалъ ея руку, не съ пожатіемъ любви, но съ силою, доказывавшею всю его волю по выпустить ее изъ своей власти. Онъ смотрлъ ей прямо въ лицо, а она безъ страха выдерживала его взглядъ. Не смотря на то, она дорого бы дала, чтобы быть гд-нибудь въ другомъ мст и быть избавленною отъ необходимости отвчать ему. Цлое утро она укрпляла себя доказательствами, что ни въ какомъ случа не должна уступать, права ли она или нтъ, и твердо убдилась въ томъ, что она должна быть права, для того, чтобы спасти себя отъ столь ненавистнаго ей супружества.

— Отъ меня вы заслужили только все доброе, отвчала она.

— А вы разв добро мн длаете?

— Разумется, и лучшаго я не могу вамъ сдлать.

— Зачмъ же это теперь случилось? Что же такое вышло, что такъ измнило васъ?

Она высвободила свою руку изъ его рукъ и подумала прежде чмъ ршилась отвчать. Необходимо разсказать ему вс извстія, заключавшіяся въ письм кузена Уальтера, но такъ разсказать, чтобъ онъ вполн понялъ ихъ и понялъ всю силу ихъ значенія для нея, она должна напомнить ему, съ какимъ условіемъ она приняла его предложеніе. но какъ выговорить слова, которыя должны напомнить ему низость, съ которою онъ принялъ ее даже при такомъ условіи?

— У меня сердце было разбито, когда я пріхала сюда, сказала Мэри.

— Такъ поэтому вы хотите и мн разбить сердце?

— Мистеръ Джильморъ, пощадите меня. Вспомните сами, что я говорила вамъ тогда. Всею душою я любила кузена Уальтера. Я не скрыла отъ васъ этого. Я умоляла васъ оставить меня по этой причин, говорила вамъ, что сердце мое не измнится. Говоря это, я думала, что это оттолкнетъ васъ,

— Изъ этого выходитъ, что я наказанъ за свою врность къ вамъ?

— Я не стану защищать себя въ томъ, зачмъ наконецъ согласилась принять ваше предложеніе. Но вы должны вспомнить, что вмст тмъ я предупредила васъ, что пойду за него и теперь, если онъ будетъ имть возможность взять меня.

— И вы опять вернетесь къ нему?

— Если только онъ захочетъ взять меня.

— И вы можете стоять и смотрть прямо мн въ глаза, и еще разсказывать мн самому, какъ вы вроломны! Вы сами сознаетесь, что можете вертться какъ флюгарка? Сегодня принадлежать ему, завтра мн, а послзавтра опять ему! И вы можете сознаваться, что сперва отдаетесь одному, потомъ другому и такъ дале, какъ придется, по минутной прихоти? Ни за что ни объ одной женщин на свт я не поврилъ бы этому. Но теперь, когда вы сами разсказываете такія вещи, я начинаю думать что ьсю жизнь ошибался въ мнніи о женскомъ характер.

Наступила минута, когда ей слдовало высказаться, и теперь казалось гораздо легче высказать все посл того, какъ онъ позволилъ себ излить свой гнвъ на нее. Онъ выразилъ боле чмъ гнвъ: онъ осмлился осыпать ее словами укоризны и презрнія. Вой бури вызвалъ въ ней мужество.

— Вы несправедливы ко мн, мистеръ Джильморъ — несправедливы и жестоки. Вы сами сознаетесь въ душ, что я не перемнилась.

— Не были ли вы помолвлены со мною?

— Была — но какимъ образомъ? Солгала ли я предъ вами? Скрыла ли что отъ васъ? Когда я принимала ваше предложеніе, не объяснила ли я вамъ подробно, какъ и почему это произошло — противъ моего желанія, наперекоръ разсудку? Въ то время мн было все-равно, что бы со мною ни случилось. Теперь же мн не все-равно. Я очень забочусь о томъ, что должно случиться.

— И вы думаете, что это справедливо въ отношеніи меня?

— Если вы хотите осыпать меня обвиненіями, такъ зачмъ же требовали моего согласія тогда, какъ я говорила вамъ, что не васъ я люблю? Но поврьте, я не сказала бы вамъ ни слова непріятнаго, еслибъ вы согласились пощадить меня. Мы оба были виноваты, но виноватый не долженъ теперь оправдывать себя. Не слдовало бы вамъ такъ настойчиво уговаривать меня быть вашею женою, когда я сказала уже вамъ, что сердце мое преисполнено любви къ другому. Потомъ, когда я уступила вашему желанію и согласилась быть вашею женою, я стала бороться съ собою, стараясь побдить свое чувство къ другому, какъ величайшій грхъ. Теперь я радуюсь этому чувству, какъ величайшему счастью своей жизни. Еслибъ я была вашею сестрою, что вы посовтывали бы мн длать?

Одну минуту стоялъ онъ молча, потомъ отвтилъ и при этомъ лобъ его покрылся розовымъ оттнкомъ.

— Еслибъ вы были моею сестрою, то въ ушахъ моихъ звучало бы позоромъ, когда бы въ моемъ присутствіи произносили ваше имя.

Тутъ ужъ вся кровь бросилась ей въ лицо, заливая румянцемъ и лобъ, и всю наружность, огонь засверкалъ въ ея глазахъ, губы ея открылись и даже ноздри задрожали отъ ярости. Она прямо посмотрла ему въ глаза, затмъ молча отвернулась и ни слова не сказавъ ушла, но взявшись за ручку двери, она опять повернулась къ нему и сказала:

— Мистеръ Джильморъ, посл этого я никогда не пожелаю съ вами говорить.

Дверь отворилась и опять затворилась за нею, прежде чмъ одно слово сорвалось съ его языка

Онъ понялъ, что оскорбилъ ее. Онъ понялъ, что, произнеся такія грубыя слова предъ женщиною, мужчина врядъ ли при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ можетъ оправдаться. Но въ сущности онъ не имлъ намренія оскорблять ее, когда отправлялся въ пасторатъ. На сколько планъ могъ созрть въ его голов, онъ намревался принудить ее опять дать согласіе пойти за него, доказавъ ей, какъ будетъ ужасна ея несправедливость и жестоко ея вроломство, если она будетъ упорствовать въ своемъ желаніи бросить его. Но онъ довольно зналъ ея характеръ и могъ догадываться, что всякое слово, оскорбляющее ея женское достоинство, будетъ преступленіемъ, которое она никогда не проститъ. Но его ярость одержала верхъ надъ разсудкомъ и при вопрос о сестр онъ придрался къ удобному случаю, чтобы поразить ее со всей силою. Она почувствовала ударъ и ршила, что другого никогда не встртитъ.

Онъ покинутъ и долженъ удалиться. Думая, не придетъ ли мистриссъ Фенуикъ или викарій, онъ еще подождалъ, но никто не приходилъ. Балконъ изъ гостиной былъ отворенъ и Джильморъ могъ потихоньку уйти чрезъ садъ. Онъ хотлъ-было уйти, но въ эту минуту взоръ его упалъ на письменныя принадлежности на боковомъ стол, онъ слъ и написалъ записку мистриссъ Фенуикъ.

‘Скажите Мэри, что для меня дло шло о жизни или смерти и потому я долженъ былъ прямо объясниться. Скажите ей, что если она будетъ моею женою, то я вполн убжденъ, что мн никогда не придется краснть ни за ея поступки — ни за ея слова, ни за ея мысли.— Г. Д.’

Посл этого онъ вышелъ на лужайку и возвратился домой по тропинк, ведущей за церковный дворъ.

Онъ удалился изъ пастората, сдлавъ еще разъ предложеніе какъ бы при послднемъ издыханіи. По дорогою онъ увщевалъ себя, что на этотъ разъ невозможно, чтобъ она приняла его предложеніе. Теперь погибла всякая надежда и ему надо примириться съ своею судьбою. И прежде того онъ былъ довольно несчастливъ, когда никакая надежда не поддерживала его, когда отвты любимой двушки всегда были наперекоръ ему, когда никому нельзя было говорить, что она его невста. Даже и тогда гнетущее чувство разочарованія и неудачи — тамъ, гд онъ жаждалъ только успха — было для него слишкомъ тяжелымъ испытаніемъ, чтобы вынести его безъ разстройства наружнаго спокойствія его жизни. Даже и тогда онъ не могъ такъ жить, чтобы люди не знали, какія печали тревожатъ его. Когда онъ отправлялся въ Лорингъ, странствуя съ погибшею надеждою по сосдству любимой двушки, такъ и тогда онъ замчалъ, что у него недостаетъ силы сдерживать себя въ несчастьи. Но если и тогда его печаль была такая жестокая, что же сказать теперь? Всему свту въ окружности было сказано, что наконецъ онъ пріобрлъ себ невсту и подобно всмъ, счастливымъ женихамъ, онъ спшилъ убирать свой домъ, длать вс приготовленія для принятія невсты. Нечего сомнваться, что въ каждое дйствіе своей жизни онъ примшивалъ ея желанія, ея вкусы, свои мысли о ней. Онъ готовилъ для нея брилліанты, убиралъ комнаты, украшалъ садъ. Онъ сохранялъ простоту въ своихъ привычкахъ и не охотникъ расточать свои средства, но теперь въ эту единственную минуту жизни, когда все длалось для утхи той, которая должна быть спутницею его жизни, онъ выбросилъ за окно всякое благоразуміе. По правд сказать, его радость омрачилась ея равнодушіемъ, холодностью и даже ея самоотверженіемъ, но онъ продолжалъ убаюкивать себя мыслью, что все пойдетъ хорошо, когда она, будетъ его женою. А вотъ теперь она прямо ему сказала, что никогда не будетъ съ нимъ говорить — и теперь онъ поврилъ ей.

Онъ пришелъ домой въ свою спальную и слъ, чтобъ подумать обо всемъ. И когда онъ думалъ, до него долетали звуки голосовъ и стукъ инструментовъ рабочаго народа, онъ зналъ, что все это длается для него, но онъ никогда этимъ не будетъ пользоваться. Цлые часы просидлъ онъ здсь неподвижно. Потомъ онъ всталъ, отдалъ приказаніе своему управляющему уложить вещи въ чемоданъ, а груму подать гигъ къ подъзду. Онъ узжаетъ, сказалъ онъ и приказалъ пересылать ему письма въ его клубъ въ Лондон. Въ этотъ же день онъ ухалъ въ Салисбури, чтобы въ тотъ же вечеръ захватить почтовый поздъ. Эту ночь онъ ночевалъ въ гостинниц въ Лондон.

Глава LXV.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ УЗЖАЕТЪ ИЗЪ БЛЬГЭМПTOHА.

Былъ второй часъ на исход, въ столовой дтямъ уже подали обдъ, а еще никто не видалъ Мэри Лаутеръ посл отъ зда сквайра. Оставивъ Джильмора, она ушла въ свою комнату и ее не тревожили. Когда дти сли за столъ, Фенуикъ вернулся и жена передала ему записку, оставленную ей Джильморомъ.

— Что между ними было? спросилъ онъ шепотомъ.

Жена покачала головой.

— Я ее не видала, отвтила она: — но онъ собирается высказать правду и сдлаетъ это съ горечью, я полагаю.

— Онъ можетъ быть рзокъ, если доведенъ до крайности, замтилъ викарій.— Его терпніе сильно было испытано, прибавилъ онъ немного спустя.

Какъ только дти кончили свой обдъ, мистриссъ Фенуикъ пошла къ Мэри съ запискою сквайра въ рук. Она постучала и тотчасъ вошла на зовъ. Мэри сидла за своимъ письменнымъ столомъ.

— Вы разв не придете завтракать, Мэри?

— Приду, если должна. Но нельзя ли мн дать чашку чая сюда наверхъ?

— Можно все, что вы пожелаете, здсь или гд бы то ни было, въ предлахъ пастората. Что онъ вамъ сказалъ сегодня?

— Не къ чему вамъ это повторять, Джэнетъ.

— Такъ вы не сдались на его просьбы?

— Конечно, нтъ. Милая Джэнетъ, прошу васъ смотрть какъ на дло ршеное, что я не сдамся на нихъ никогда, увряю васъ. Онъ самъ долженъ былъ въ томъ удостовриться.

— Вотъ записка, написанная, я полагаю, посл того, какъ вы ушли.

Мэри взяла ее и прочла.

— Онъ не убжденъ, какъ видите, продолжала мистриссъ Фенуикъ.— Онъ ко мн пишетъ, кажется, я должна ему отвтить.

— Ему конечно не придется краснть за меня какъ за свою жену, возразила Мэри.

Однако она не хотла повторить пріятельниц жестокія слова, которыя онъ ей сказалъ. Она вполн поняла намекъ въ записк Джильмора, но пояснить его не желала. Обдумывая все наедин, она ршила, что не повторитъ никому на свт жестокія слова ея поклонника. Онъ, безъ сомннія, былъ вызванъ на это. Весь его гнвъ и все страданіе происходили отъ постоянства его любви къ ней, съ которымъ едва что-либо могло сравниться, но превзойти не могло ничто, судя по тому, что она читала о мужчинахъ. Онъ соглашался жениться на ней при условіяхъ самыхъ унизительныхъ для него, и получилъ въ отвтъ, что даже при этихъ условіяхъ онъ руки ея не получитъ. Она была обязана простить ему всякое оскорбленіе. Онъ сказалъ въ сердцахъ слова, которыя ей казались не только жестоки, но еще невеликодушны. Она ему объявила, что не хочетъ съ нимъ говорить никогда боле и отъ этого не отступить. Но простить ему она готова. Какъ бы онъ ее ни оскорблялъ, она должна ему прощать. И она проститъ, а въ доказательство не скажетъ ни слова своимъ друзьямъ о его оскорбленіи.

— Ему, конечно, не придется краснть за меня какъ за свою жену, сказала она, возвращая записку мистриссъ Фенуикъ.

— Вы тмъ хотите сказать, что никогда его женою не будете?

— Конечно.

— Разв вы съ нимъ поссорились, Мэри?

— Не знаю, какъ мн на это отвтить. Будетъ лучше, если мы боле не встртимся. Наше свиданіе не можетъ быть пріятно ни для меня, ни для него. Я не желаю, чтобы онъ думалъ, что между нами была ссора.

— Никогда мужчина не оказывалъ женщин боле чести, чмъ онъ вамъ.

— Милая Джэнетъ, оставимъ это, прошу васъ. Поврьте мн, когда я говорю, что это пользы не принесетъ. Я пишу тетк, чтобы увдомить ее о моемъ возвращеніи. Какой день мн назначить?

— Вы писали къ вашему кузену?

— Нтъ, къ нему не писала. Я не была въ состояніи все вынести такъ легко, милая Джэнетъ.

— Я полагаю, что теперь вамъ лучше ухать.

— Да, ухать я должна. Оставаясь здсь, я для него буду ножомъ въ.ран.

— Онъ здсь не останется, Мэри.

— Ему предоставлена будетъ свобода выбора, на сколько это зависитъ отъ меня. Вы должны немедля дать ему знать, что я узжаю. Кажется, я назначу для моего отъзда субботу, то-есть посл завтра. Едвали я успю собраться къ завтрему.

— Конечно, нтъ. Зачмъ же торопиться?

— Торопиться я должна, чтобы его избавить отъ себя. Да вотъ еще, Джэнетъ, потрудитесь возвратить ему эти вещи. Вс тутъ — и рубиновый уборъ, и все остальное. Ахъ, Боже мой! онъ меня тронулъ въ тотъ день.

— Онъ всегда поступалъ какъ истый джентльмэнъ.

— Я цнила не глупые камни, вы знаете, какъ я равнодушна къ подобнымъ вещамъ. Но тутъ было нкотораго рода довріе — желаніе показать, что все будетъ мое — которое могло заставить меня полюбить его… еслибъ это было возможно.

— Я отдала бы одну руку, чтобы вы никогда не встрчались съ своимъ кузеномъ.

— А я готова пожертвовать рукою за то, что его узнала, возразила Мэри, протянувъ правую руку.— Да, что я говорю, я отдамъ об, отдамъ все за то, что когда я увидала его, онъ для меня то, что есть. Но вотъ что, Джэнетъ: когда вы тому будете возвращать его вещи, скажите ему доброе слово отъ меня. Я дорого ему стоила, я опасаюсь.

— Онъ объ этомъ думать не станетъ. Онъ охотно вамъ отдастъ до послдней десятины своей земли, если вы потребуете.

— Въ томъ-то и бда, что не требую. И вс эти уборы были передланы только для меня. Я раскаиваюсь, что надлала ему этихъ хлопотъ. Теперь мн остается лишь одно — просить васъ высказать мое сожалніе и возвратить ему его вещи.

— Чтобы онъ ихъ швырнулъ въ окно. Нтъ, я ихъ теперь ему не отдамъ. Я просто ему сообщу, что он у меня, а Фрэнкъ отдастъ ихъ на сохраненіе въ банкъ. Итакъ… мн, лучше сойти внизъ и написать къ нему два слова.

— А я назначу тётк субботу, сказала Мэри.

Мистриссъ Фенуикъ сла къ своему писменному столу и написала къ пріятелю:

‘Любезный Гэрри,

‘Я уврена, что все напрасно. Зная ваше неизмнное постоянство, я бы такъ не говорила, не будь я совершенно уврена. Она узжаетъ въ Лорингъ въ субботу. Не лучше ли бы вамъ погостить у насъ нкоторое время, когда она удетъ? Въ обществ Фрэнка вы мене будете предоставлены самому себ и вашей грусти.

‘Всегда вамъ преданная.

‘ДЖЭНЕТЪ ФЕНУИКЪ’.

‘Она оставляетъ у меня ваши драгоцнные уборы. Я только упоминаю объ этомъ для вашего свднія, не для того, чтобы васъ ими утруждать теперь.’

Потомъ она приписала второй постскриптумъ:

‘Она глубоко сожалетъ о томъ, что вы перенесли изъ-за нея, и проситъ, чтобы вы ее простили.’

Итакъ было ршено, что Мэри Лаутеръ удетъ изъ Бёльгэмптона и вернется въ Лорингъ, чтобы удалиться отъ своего поклонника. Въ письм къ тётк она нашла лучшимъ не упоминать о Уальтер Мэррэбл. Она еще не писала къ своему кузену, отложивъ это до слдующаго дня. Еслибъ было возможно, она отложила бы это дло на срокъ боле продолжительный, но она считала себя обязанной дать ему отвтъ прежде чмъ онъ удетъ изъ Дёнрипля. Она предпочла бы ухать въ Лорингъ, чтобы много миль ее отдляло отъ Бёльгэмптона, прежде чмъ она напишетъ письмо, исполненное радости. Ей было бы пріятно отложить на время всякій помыслъ о будущемъ счастьи, зная, что оно отъ нея не уйдетъ и должно подъ конецъ настать. Но откладывать она не могла. Письмо кузена ей жгло карманъ. Ей уже казалось, что она дурно поступаетъ съ нимъ, не посылая на его письмо отвтъ, который его осчастливитъ. Она не въ силахъ была къ нему писать, пока вполн не уяснится другое дло, а между тмъ всякое промедленіе было измною ему, потому — какъ она неоднократно повторяла себ — что отвтить она могла только одно.

Теперь однако все было устроено. Въ субботу утромъ она выдетъ въ Лорингъ, а письмо свое напишетъ въ пятницу, чтобы оно поспло на почту въ этотъ день. Уальтеръ еще будетъ въ Дёнрипл воскресенье, а въ воскресенье утромъ должно прійти ея письмо. Она вытвердила ходъ почты между Бёльгэмптономъ и будущимъ мстомъ пребыванія ея возлюбленнаго и съ точностью могла разсчесть, въ какой именно часъ ея письмо будетъ въ его рукахъ.

Въ этотъ день она съ трудомъ сохраняла свое обычное спокойное обращеніе, когда сошлась съ викаріемъ предъ обдомъ. Про Джильмора не было сказано ни слова. Фенуикъ отчасти сознавалъ, что онъ и его жена въ нкоторой степени отвтственны въ случившемся несчастья, и ршилъ, что Мэри даровано будетъ прощеніе — по-крайней-мр имъ. По совщаніи съ женою между ними было ршено, что имя сквайра никогда боле не будетъ упомянуто въ присутствіи Мэри, если этого не потребуетъ необходимость. Попытка была сдлана и повела къ окончательной неудач, тмъ дло и должно быть кончено. На другое утро онъ услыхалъ, что Джильморъ ухалъ въ Лондонъ, и тотчасъ отправился въ Бирючины узнать что возможно отъ слугъ. Никто не зналъ боле того, что письма къ нему должны пересылать въ клубъ. Рабочіе еще кишли повсюду но Эмброзъ сообщилъ ему, что они не знаютъ, что длать, и просилъ его дать приказанія.

— Если мы покончимъ въ субботу, сэръ, садъ просто будетъ кучею грязи на всю зиму, сказалъ садовникъ.

Викарій выразилъ мнніе, что куча грязи вн дома еще не важная бда.

— Но баринъ не таковъ, чтобы этимъ быть доволенъ. Ему вдвое обойдется дороже нанимать рабочихъ вновь.

Это однако было наименьшимъ затрудненіемъ. Если Эмброзъ предавался отчаянію вн дома, тотъ, кому порученъ быль надзоръ за рабочими въ комнатахъ, предавался отчаянію еще сильне.

— Коли мы станемъ работать до субботы вечера, говорилъ онъ:— и потомъ руки не приложимъ боле, мы только надлаемъ каши. Лучше сейчасъ бросить все.

Фенуику пришлось взять на себя нкоторыя распоряженія. Онъ приказалъ окончить оклеивать обоями т комнаты, гд дло уже было начато, приказалъ карнизы вс довести до конца и закрасить столярную работу. Но мебель, занавси и тому подобное онъ не приказалъ трогать до распоряженій самого хозяина. Что же касалось кучъ грязи и навоза, онъ только заботился, чтобы садъ своимъ видомъ не оправдывалъ увреній сосдей, что мистеръ Джильморъ не въ своемъ ум. Онъ надялся получить инструкціи отъ своего пріятеля или даже видться съ нимъ достаточно во-время, чтобы оградить его отъ опасности въ этомъ отношеніи.

Между тмъ Мэри Лаутеръ вошла къ себ въ комнату и расположилась съ своимъ бюваромъ, перьями и чернилами. Ей предстояло теперь удовольствіе — или это была обязанность?— отвчать на письмо кузена. Она держала это письмо въ рук и прочла его уже дважды въ это утро. Ей казалось, что она очень хорошо знаетъ, какъ на него отвчать, теперь же, когда сидла съ перомъ въ рук, она увидала, что дло не такъ легка. Сколько ей слдуетъ ему высказать и какъ? Не то, чтобы она желала что-либо отъ него скрыть. Она ничего противъ этого не имла — боле того, она желала, чтобы онъ зналъ все, что она говорила, что сдлала и что думала, но какъ она была бы счастлива, еслибъ это могло быть передано ему другимъ путемъ, а не чрезъ нея! Онъ ее не осудитъ. Да и сама она, оглядываясь на собственное свое поведеніе шагъ за шагомъ, не осуждала себя. А между тмъ было нчто, о чемъ она не могла писать безъ чувства стыда. Къ тому же, какъ могла она быть счастлива причинивъ столько горя? А какъ же ей писать письмо, не выразивъ на сколько она счастлива? Она желала бы раздлиться на дв части, изъ которой одна радовалась бы любви Уальтера, а другая оплакивала страданіе, причиненное ею человку, любовь котораго къ ней была такъ постоянна. Съ развернутымъ письмомъ въ рук она просидла, погруженная въ эти размышленія, такъ долго, что подъ конецъ сказала себ, что всякое дальнйшее размышленіе не поведетъ ни къ чему. Ей надо склониться къ столу, взять перо въ руки и на писать слова, какъ бы они ни сложились.

Ея письмо должно быть длинне его, думалось ей. Писать короткія письма, его конекъ, ему же и говорить такъ мало. Онъ только длаетъ одинъ вопросъ, и хотя повторяетъ его не разъ — какъ обыкновенно повторяютъ подобные вопросы — почтовый листъ, не плотно исписанный, оказался достаточенъ. Она снова перечла письмо. ‘Если вы меня призовете, я буду у васъ въ начал будущей недли.’ Что еслибъ она ничего ему не высказала, а только просила пріхать къ ней? Пожалуй всего лучше было бы не писать ничего боле. Она взялась за перо и въ три минуты кончила свое письмо.

‘Пасторатъ, пятница.

‘Милый, дорогой Уальтеръ,

‘Прізжайте ко мн, чмъ скоре, тмъ лучше, и я никогда боле васъ не отошлю. Завтра я узжаю въ Лорингъ и вы, конечно, должны хать туда. Всего я написать не могу, по перескажу вамъ при свиданіи. Я очень жалю вашего кузена Грегори, онъ былъ такъ добръ.

‘На вкъ ваша

‘МЭРИ.’

‘Не подумайте однако, чтобы я васъ торопила. Я сказала, чмъ скоре, тмъ лучше, не съ тмъ, чтобы васъ стснять. У васъ столько должно быть дла! Если получу отъ васъ одну строку съ общаніемъ, что вы будете, я могу быть очень терплива. Я ни минуты не была счастлива со времени нашей разлуки. Легко говорить, что чувства слдуетъ побороть, мн это показалось совершенно невозможно. Я никогда не стану пробовать боле.’

Какъ скоро письмо было написано, она могла бы продолжать приписку нескончаемо. Ей доставляло такое наслажденіе давать полную волю изливаться въ словахъ ея любви и счастью! Писать къ Уальтеру очень было пріятно, пока не представлялось надобности упоминать о Джильмор.

Это быль ея послдній вечеръ въ Бёльгэмптон, хотя никто этого не высказалъ, вс они думали, ей нельзя будетъ никогда боле вернуться въ Бёльгэмптонъ. Она почти столько же жила у нихъ, сколько у тётки въ Лоринг, теперь же должна разставаться съ этою мстностью навсегда. Они не говорили объ этомъ ни слова и вечеръ прошелъ почти такъ же, какъ проходили вс прежніе вечера. Воспоминаніе о томъ, что произошло, съ-тхъ-поръ какъ она жила въ Бёльгэмптон, не позволяло говорить о ея отъзд.

Утромъ ее должны были отвезти на станцію желзной дороги въ Уэстбёри. У мистера Фенуика было дло по приходу, которое его вынуждало оставаться дома, почему Мэри хала въ сопровожденіи одного грума.

— Еслибъ меня завтра не было дома, сказалъ ей викарій прощаясь съ ней вечеромъ: — церковные старосты меня потребовали бы къ епископу, епископъ могъ бы сказать маркизу и что со мною сталось бы тогда?

Конечно, она его просила объ этомъ не думать.

— Милая Мэри, возразилъ онъ: — я боле всего желалъ бы быть съ вами до послдней минуты, чтобы вы знали, что я васъ люблю не мене прежняго.

Она залилась слезами и, поцловавъ его, сказала, что всегда въ немъ будетъ видть брата.

Предъ тмъ чтобы раздться, она призвала къ себ въ комнату мистриссъ Фенуикъ.

— Джэнетъ, дорогая Джэнетъ, сказала она ей: — мы вдь разстаемся не на вкъ?

— На вкъ? Конечно, нтъ. Зачмъ на вкъ?

— Я никогда васъ не увижу, если вы не прідете ко мн. Общайте мн пріхать, если у меня когда-либо будетъ свой домъ.

— Конечно у васъ будетъ свой домъ.

— И вы прідете меня навстить, вдь вы прідете? Дайте мн слово пріхать повидаться со мною. Мн никогда нельзя вернуться боле въ милый Бёльгэмптонъ.

— Мы безъ сомннія увидимся, Мэри.

— И дтей вы должны мн привести — мою душку Фло. Какъ же иначе мн ее видть? И вы мн должны писать, Джэнетъ.

— Я буду писать такъ же часто, какъ это длать будете вы, я въ томъ уврена.

— Вы мн должны сообщать, что съ нимъ, Джэнетъ. Не думайте, чтобы я была равнодушна къ его положенію, потому что не могла къ нему питать любви. Я знаю, что мой пріздъ сюда для него страшное несчастье. Но я этому не виновата. Могла ли я это предупредить?

— Бдный малый! Какъ бы я желала, чтобы ничего этого не было!

— Но меня вы не вините — по-крайней-мр не много? О, Джэнетъ! скажите, что вы не осуждаете меня.

— Я это могу сказать вполн искренно. Я васъ не виню. Это большое несчастье, но васъ осуждать незачто. Я уврена, что вы старались изъ всхъ силъ поступить какъ только можно лучше.

— Да наградитъ васъ Господь, мой дорогой, дорогой другъ! Еслибъ вы знали, какъ я старалась поступать справедливо! Но вышло нехорошо и я поправить этого не могу.

На слдующее утро ее усадили въ маленькій четырехколесный фаэтонъ и она ухала изъ Бёльгэмптона.

— Я ее считаю добрйшею двушкою на земл, сказалъ викарій: — но тмъ не мене сердечно бы желалъ, чтобъ она никогда не прізжала въ Бёльгэмптонъ.

Глава LXVI.
НА МЕЛЬНИЦ.

Присутствіе Кэрри Брэтль требовалось въ Салисбури для суда надъ Джономъ Бёрроусомъ и Лоренсомъ Экорномъ, назначенномъ въ среду 22 августа. Викарій узналъ, что судьи прибудутъ въ городъ только къ ночи наканун. Онъ сообразилъ, что первый день по открытіи засданій имъ будутъ пропасть другого дла и было мало вроятія, чтобы дошла очередь до слдствія объ убійств. Поэтому онъ пробовалъ выхлопотать Кэрри дозволеніе нсколько отложить свою поздку, но маленькія власти всегда строги въ подобныхъ вещахъ и съ свидтелями обыкновенно поступаютъ какъ съ лицами, неимющими права наблюдать свои удобства или личныя выгоды. Адвокаты, которымъ платятъ за ихъ присутствіе, могутъ отговориться другимъ дломъ и ихъ заявленіе будетъ принято, если свидтель — лордъ, пожалуй даже сочтутъ жестокимъ отвлечь его отъ удовольствій. Но свидтель изъ простыхъ смертныхъ только можетъ слушать и повиноваться невзирая, ни на что. Такимъ образомъ было ршено, что Кэрри должна находиться въ Салисбури въ среду и ждать по близости отъ зданія суда, когда потребуются ея услуги. Фенуикъ здившій въ Салисбури, позаботился, чтобы для нея и для старика-мельника готово было помщеніе у мистриссъ Стигзъ.

Мельникъ ршился сопровождать дочь. Викарій боле на мельницу не ходилъ, но мистриссъ Фенуикъ видлась съ Брэтлемъ и узнала, что онъ намренъ хать. Старикъ не говорилъ объ этомъ своимъ домашнимъ до понедльника вечера и Фэнни все время полагала, что детъ съ сестрой. Когда онъ въ тотъ вечеръ пришелъ съ мельницы пить чай, ему сообщили, что изъ пастората дано знать, что для нихъ готовы дв комнаты у мистриссъ Стигзъ.

— Не понимаю, зачмъ намъ тратиться на дв комнаты, замтила Фэнни: — намъ съ Кэрри вовсе нтъ надобности въ двухъ кроватяхъ.

До этого времени еще не было никакого примиренія между мельникомъ и его младшею дочерью. Кэрри спроситъ отца, должна ли сдлать то или другое, и онъ ей отвтитъ, какъ угрюмый хозяинъ нелюбимой слуг, но какъ отецъ говоритъ съ дочерью, онъ ей не сказалъ еще ни слова и жен даже не заикнулся о предполагаемой поздк въ Салисбури. Теперь онъ былъ вынужденъ говорить. Онъ опустился на кресло и сидлъ положивъ руки на колни и устремивъ взоръ на пустой очагъ. Кэрри стояла у отвореннаго окна, срывая сухіе листья съ трехъ-четырехъ гераней, которыя мать держала въ горшкахъ, Фэнни безпрестанно уходила въ заднюю кухню, гд кипла вода для чая, и приходила опять, а мистриссъ Брэтль сидла на своемъ обычномъ мст съ очками на носу и штопальною иголкою въ рук. Прошло съ минуту прежде чмъ мельникъ отвтилъ:

— Понадобятся дв кровати. Я сказалъ мистеру Фенуику, что самъ поду съ двкою — и поду.

Кэрри вздрогнула, такъ что даже переломила втку, къ которой прикасалась. Мистриссъ Брэтль бросила работу и сняла очки. Фэнни, которая въ эту минуту несла чайникъ изъ кухни, поставила его возл чашекъ и стояла неподвижно, стараясь вникнуть въ слышанныя слова.

— Господи Боже мой! воскликнула мать.

— О, батюшка! вскричала Фэнпи, подошла къ нему и слегка до него дотронулась:— гораздо лучше хать теб, нссравнено лучше. Я сердечно этому рада, порадуется также и Кэрри.

— Это до меня не касается, возразилъ мельникъ:— но я намренъ хать и тмъ кончено. Я не былъ въ Салисбури лтъ пятнадцать слишкомъ и не буду тамъ никогда боле.

— Этого, батюшка, напередъ сказать нельзя, замтила Фэнни.

— Не для удовольствія я и теперь ду туда. Никто этого требовать отъ меня не станетъ. Я бы скоре уронилъ себ на ногу мельничный жерновъ.

Въ тотъ вечеръ ничего боле сказано не было объ этомъ, по-крайней-мр въ присутствіи мельника. Кэрри съ сестрою однако обсуждали его почти всю ночь. Фэнни не долго оставалась въ невдніи, что Кэрри приняла это извстіе съ испугомъ. Быть одной съ отцомъ цлыхъ два или три, пожалуй четыре дня, ей казалось такъ страшно, что она не смла даже подумать, до какой степени ей будетъ грустно и мучительно въ его обществ, не говоря уже объ опасеніяхъ на счетъ того, что скажутъ и что съ нею будетъ въ суд. Съ-тхъ-поръ какъ вернулась въ домъ, она стала дрожать при одномъ звук шаговъ отца, хотя знала, что онъ ее не тронетъ, едва обратитъ на нее вниманіе, только взглянетъ на нее мелькомъ. Теперь же цлыхъ три страшныхъ дня, ей предстояло выносить его гнвъ ежеминутно.

— Будетъ онъ со мною говорить, Фэнни, какъ ты думаешь? спрашивала она.

— Конечно будетъ, дитя.

— Но вдь ты знаешь, онъ не говорилъ — съ-тхъ-поръ какъ я дома, ни одного раза не говорилъ, какъ съ тобою и съ матерью. Я знаю, онъ меня ненавидитъ и желаетъ, чтобы меня не было на свт. Ахъ, Фэнни! я сама этого желаю каждый день моей жизни.

— Онъ ничего подобнаго не желаетъ, Кэрри.

— Отчего же онъ мн не скажетъ добраго слова? Я знаю, что виновата. Но съ той поры, какъ здсь, я не сдлала ничего, что возбудило бы его гнвъ, еслибъ онъ это видлъ, не сказала, ни слова, которое бы онъ слышать не могъ.

— Я думаю, милочка, что ты ничего подобнаго не длала.

— Такъ отчего же онъ не смягчается хоть крошечку? Мн было бы легче, еслибъ онъ меня билъ, право.

— Онъ этого не сдлаетъ, Кэрри. На сколько мн извстно, онъ никогда не налагалъ руки на кого-либо изъ насъ съ того времени, какъ мы вышли изъ дтства.

— Лучше это, чмъ не говорить ни слова. Елибъ не ты, Фэнни, да мать, я давно бы ушла опять.

— Ты бы не ушла. Ты знаешь, что не ушла бы. Какъ ты это можешь говорить?

— Такъ отчего же ему не сказать мн слова, чтобы я не бродила по дому какъ мертвая?

— Милая Кэрри, выслушай, что я теб скажу. Если ты выдержишь себя хорошо, Пока вы вмст, если будешь съ нимъ добра и терплива, если кротко будешь сносить, когда онъ…

— Я всегда кротка… теперь.

— Правда, милочка, но когда онъ съ тобою будетъ говорить, какъ ему это придется, когда вы останетесь глазъ-на-глазъ, будь очень кротка. Кто знаетъ, Кэрри, не будетъ ли онъ кротокъ съ тобою, когда вы вернетесь.

Не было конца всему, о чемъ имъ хотлось переговорить. Явится ли Сэмъ въ судъ? И будутъ ли они съ отцомъ говорить между собою, если онъ явится? Он слышали об, что Сэмъ вызванъ и что полиція его вынудитъ быть на-лицо, Но ни та, ни другая не знала, будетъ ли онъ въ суд на свобод или подъ стражею. Наконецъ он легли спать, но сонъ Кэрри не былъ крпокъ. Какъ выше сказано, мельникъ имлъ обыкновеніе вставать въ пять часовъ утра. Въ шесть вставали дочери, а часомъ поздне будили мистриссъ Брэтль. Во вторникъ утромъ однако первымъ изъ семьи поднялся съ постели не отецъ, Кэрри встала на зар и одлась, наблюдая величайшую осторожность, чтобы не проснулась сестра. Потомъ она тихо прошла къ лицевой двери, отодвинула запоры, вышла и стала ожидать прихода отца. Утро было холодное, не взирая на августъ, и время ей показалось длинно. Она мимоходомъ успла взглянуть на старые часы и увидала, что безъ четверти пять. Она знала, что отецъ никогда не вставалъ позже пяти. А какъ онъ не придетъ именно въ это утро, когда она посл упорной внутренней борьбы ршилась на отважную попытку вымолить его прощеніе.

Наконецъ онъ приближался. Она слышала его шаги по корридору и потомъ угадала, что онъ остановился, увидавъ наружную дверь отворенною. Она также поняла, что онъ осматриваетъ замокъ, какъ и было естественно, хотя она не подумала, что отпертая дверь его поразитъ. Многовенно сообразивъ все это, она бросилась къ нему на встрчу.

— Батюшка, сказала она:— это я.

Онъ пришелъ въ гнвъ, что она осмлилась отодвинуть запоры и отпереть дверь, кто такая была она, чтобы ей позволять запирать или отворять дверь дома? Тутъ ему пришло подозрніе о поведеніи легкомысленномъ и распутномъ. Зачмъ ей быть тутъ въ этомъ часу? Неужели онъ опять долженъ выгнать ее изъ-подъ крова своего дома? Кэрри была довольно умна, чтобы понять, что происходило въ его душ.

— Батюшка, вскричала она:— я хотла видть васъ! Я думала… быть можетъ… могу высказать здсь…

Онъ ей поврилъ тотчасъ. Какъ бы онъ ни принялъ ея настоящую попытку, подозрніе уже изгладилось изъ его ума. Она находилась тутъ, чтобы съ нимъ быть наедин въ этомъ свжемъ утреннемъ воздух, онъ чувствовалъ, что это правда.

— Батюшка начала она, и подняла на него глаза.

Потомъ вдругъ упала къ его ногамъ, обняла его колни и зарыдала. Она намревалась молить его о прощеніи, но не въ силахъ была выговорить слово. Молчалъ и онъ, но склонился къ ней и нжно ее поднялъ, когда же она опять стояла возл него, онъ молча прошелъ дале, какъ бы направляясь къ мельниц. Тмъ не мене онъ ее не оттолкнулъ и прикосновеніе его не было грубо.

— Батюшка, повторила она, идя за нимъ вслдъ:— еслибъ вы могли мн простить! Я знаю, я очень виновата, но простите меня!

Онъ дошелъ до самой двери мельницы не оборачиваясь, она же, видя, что онъ къ ней не возвращается, остановилась на мосту. Она истощила все свое краснорчіе. Другихъ словъ она не находила, чтобы тронуть его. Она видла, что ея попытка не удалась, однако боле ничего не могла сдлать. Но старикъ опять остановился, не входя въ мельницу.

— Дитя, сказалъ онъ наконецъ:— иди же сюда.

Она бросилась къ нему.

— Я тебя прощаю. Полно, полно! Я прощаю тебя и надюсь, что ты будешь лучше себя вести, чмъ вела до сихъ поръ.

Она кинулась къ нему на шею и цловала его въ лицо и въ грудь.

— О, батюшка вскричала она:— я исправлюсь и приложу вс усилія, чтобы вести себя хорошо, только бы вы опять стали говорить со мною.

— Ступай теперь, я теб простилъ.

Сказавъ это, онъ ушелъ, чтобы приняться за свою утреннюю работу, Кэрри же вбжала въ домъ и тотчасъ разбудила сестру.

— Фэнни! воскликнула она:— онъ меня наконецъ простилъ, онъ сказалъ, что прощаетъ.

Однако, по мннію старика отца и по его чувству справедливости, прощенія, высказаннаго такимъ образомъ, не было достаточно. Когда онъ вернулся къ завтраку, мистриссъ Брэтль конечно уже знала объ утреннемъ событіи и сердечно ему радовалась. Ей казалось, будто величайшее бремя съ ея жизни сняли съ ея утомленныхъ плечъ. Для ея любящаго материнскаго сердца, когда тотъ, кто для нея былъ властелиномъ во всемъ, даровалъ прощеніе бдной гршниц, дочь ея такъ же была чиста и непорочна, какъ въ то время когда она въ дтской невинности играла вокругъ мельницы. Мать знала, что надъ ея ребенкомъ тяготла черная туча, но для нея она заключалась въ гнв отца, скоре чмъ въ сознаніи публичнаго позора. Для нея вина, въ которой раскаивались, не была виною боле и любовь ея дочери убждала ее въ искренности ея раскаянія. Но кто могъ радоваться обращенію гршницы, пока глава дома не дастъ ей опять мста въ своёмъ сердц? Когда мельникъ вошелъ къ завтраку, три женщины стояли вмст не безъ извстныхъ признаковъ внутренняго удовлетворенія. У мистриссъ Брэтль былъ чистый чепецъ и даже Фэнни, которая всегда была одта опрятно, но просто, уловчилась какъ-то принарядиться. Есть ли женщина на свт, которая при радости не выкажетъ своего удовольствія какимъ-нибудь признакомъ во вншнемъ убранств? Тмъ не мене еще представлялись опасенія.

— Назоветъ ли онъ меня Кэрри? говорила молодая двушка.— Онъ этого не сдлалъ, когда меня простилъ у дверей мельницы.

Он стояли вмст, еще не ршивъ, какъ поступить. Прощеніе было даровано и он были уврены, что назадъ оно взято не будетъ, но какое оно произведетъ дйствіе на первыхъ порахъ, ни одной не приходило даже на умъ.

Войдя въ комнату, старикъ подошелъ, и опершись обими руками на круглый столъ, обратился къ нимъ съ слдующими словами: — Тяжкое было время, когда дочь, которую мы вс горячо любили забывъ себя и насъ, навлекла на наши головы позоръ — а мы еще никогда его не знали — и стала тварью такою низкою, что я не хочу и называть. Это чуть не убило меня.

— О, батюшка! воскликнула Фэнни.

— Молчи, Фэнни, и дай мн договорить. Когда она потомъ вернулась и была принята подъ родной кровъ, чтобы имть кусокъ хлба въ честномъ дом, не мене было тяжело — она оставалась позоромъ для тхъ, кто никогда не имлъ повода краснть. Что до меня, то хотя она и была тутъ, мое сердце оставалось отъ нея далеко и я въ ней не видлъ близкую, какъ видлъ въ ея сестр и въ матери, которыя въ жизнь свою не имли даже помысла неприличнаго женщин.

Въ то время Кэрри уже рыдала на груди матери и трудно было бы сказать, которая изъ двухъ страдала сильне.

— Но падшіе могутъ стать на лучшій путь, если не убьются при паденіи. Если моя дочь кается въ своей вин…

— Каюсь, батюшка.

— Я постараюсь ей простить. Чтобы ни было здсь, — старикъ сильно ударилъ ладонью по груди, — я не буду такимъ лгуномъ, чтобы это утверждать. Во лжи нтъ добра. Но я не упомяну объ этомъ боле ни однимъ словомъ… и она будетъ мн дочерью опять.

Въ словахъ старика была торжественность, поразившая всхъ такимъ страхомъ, что съ минуту он не смли пошевелиться или заговорить. Первая вышла изъ неподвижности Фэнни. Она приблизилась къ отцу, взяла его подъ руку и прильнула головою къ его плечу.

— Дай мн завтракать, Фэннъ, сказалъ старикъ.

Но онъ еще не усплъ сойти съ мста, какъ Кэрри лежала у него на груди и рыдала.

— Полно, сказалъ онъ ей:— полно плакать. Садись и кушай свой завтракъ.

Затмъ ни слова боле не сказано было и завтракъ кончился въ молчаніи. Женщины толковали о случившемся весь день, но старый мельникъ по раскрывалъ объ этомъ рта. За обдомъ онъ принялъ изъ рукъ Кэрри кушанье и поблагодарилъ ее — какъ благодарилъ бы старшую дочь — но по имени ее не называлъ. Еще многое надо было приготовить для завтрашней поздки и дней, которые имъ придется пробыть въ город. Мельникъ нанялъ тележку, чтобы дохать съ дочерью до бёльгэмптонской станціи желзной дороги и отправляясь спать, сказалъ, что намренъ выхать въ девять часовъ, чтобы попасть къ извстному позду. Имъ было объявлено, что если они будутъ въ город въ часъ пополудни, этого вполн достаточно.

На слдующее утро старикъ пошелъ на мельницу какъ обыкновенно. Онъ ничего не говорилъ, о работ, но женщины знали, что она должна почти стоять. Всего нельзя было доврить одному человку, и то наемному. Пока старикъ работалъ на своей мельниц, женщины приготовили ему завтракъ, чистую рубашку и опрятный праздничный сюртукъ, въ которомъ онъ подетъ. И Кэрри была готова къ отъзду, такая хорошенькая, съ своими свтлыми, кудрявыми волосами и прелестными ямочками на щекахъ, но все еще съ выраженіемъ страха и горя, которые не могла не испытывать въ виду предстоящаго ей испытанія. Мельникъ вернулся, надлъ, что ему было приготовлено, и занялъ свое мсто у стола въ кухн, когда вдругъ дверь лицеваго фасада опять отворилась и — Сэмъ Брэтль стоялъ передъ ними.

— Батюшка, сказалъ онъ:— я посплъ какъ-разъ.

Конечно, вс были поражены, но о ссор, которая разлучила отца съ сыномъ при ихъ послднемъ свиданіи, не упоминалъ никто. Сэмъ пояснилъ, что прибыль теперь съ свера, преимущественно халъ по желзной дорог, но вечеромъ наканун прошелъ пшкомъ отъ станціи въ Суиндон, до Марльборуга, а оттуда въ Бёльгэмптонъ въ это утро. Онъ халъ на Бирмингамъ и Глостеръ до Суиндона.

— А теперь, матушка, если вы мн дадите чего-нибудь пость, я вамъ докажу, что съумю съ этимъ справиться.

Его требовали въ Салисбури къ этому дню, говорилъ онъ, но ничто его не вынудить быть тамъ ране пятницы. Онъ полагалъ, что знаетъ кое-что, дло пойдетъ не ране пятницы, онъ до этого дня и не покажетъ носа въ Салисбури. Кэрри онъ очень совтовалъ подражать его умному образу дйствія и нсколько энергичныхъ доводовъ обратилъ къ отцу, когда услыхалъ, что онъ также детъ, но старику не понравилось, чтобы его училъ сынъ, онъ объявилъ наотрзъ, что такъ какъ въ бумаг стояло ‘среда,’ то въ среду его дочь и будетъ въ город.

— А мельница? спросилъ Сэмъ.

Отецъ только покачалъ головою.

— Тмъ боле повода мн остаться на эти два дня здсь, продолжалъ Сэмъ.— Я присмотрю за нею, батюшка, и отъ дла не отойду до того часа въ пятницу, когда мн надо отправляться въ путь. Вы тамъ скажете, что я буду. Я явлюсь прежде чмъ меня потребуютъ. Но много они изъ меня не вытянутъ, когда я имъ попадусь въ руки.

На все это мельникъ не отвчалъ, не запретилъ сыну работать на мельниц и не сказалъ ему спасибо за предложеніе. Однако мистриссъ Брэтль и Фэнни, которыя умли читать на его лиц, видли, что онъ доволенъ.

Тутъ настала суматоха отъзда. Фэнни, въ своей заботливости объ отц, вынесла ему подушку для сиднья.

— Мн подушки не надо, сказалъ онъ:— дай ее Кэрри.

Въ первый разъ отецъ назвалъ ее по имени, это не укрылось отъ вниманія бдной двушки.

Глава LXVII.
У СЭР-ГРЕГОРИ МЭРРЭБЛЯ ЗАБОЛЛА ГОЛОВА.

Въ письм къ тетк Мэри Лаутеръ помстила на одной строчк сообщеніе о разрыв съ Джильморомъ. Эта строчка составила постскриптумъ, и долго колебалась Мэри передъ тмъ, чтобы ее написать. Говорить тетк объ этомъ предмет она намренія не имла, но подумала въ послднюю минуту, что ей гораздо бы легче передать остальное по прибытіи въ Лорингъ, еслибъ главное было сообщено. Поэтому она и прпирисала слдующія слова: ‘Между мною и мистеромъ Джильморомъ все кончено и навсегда.’

Это было страшнымъ ударомъ для миссъ Мэррэбль, которая по полученія письма считала судьбу племянницы ршеною какъ этого желали вс ея друзья. Тетушка Сэра горячо любила племянницу, имть въ виду остаться на старости одной въ своемъ дом на Верхней улиц вовсе не способствовало къ ея счастью, но относительно молодыхъ двушекъ она питала убжденіе, общее всмъ пожилымъ женщинамъ, у которыхъ на рукахъ молодыя двушки, и находила лучшимъ, для той въ особенности, которая была на ея рукахъ, чтобы она вышла замужъ. Старухи правы въ своемъ взгляд на вопросъ и молодыя двушки, которыя рдко въ подобныхъ случаяхъ оказываютъ сопротивленіе, также правы. Миссъ Мэррэбль, которая очень сильное питала убжденіе насчетъ вышеупомянутаго взгляда, жестоко горячилась при внезапномъ увдомленіи отъ молодой двушки, находящейся на ея рукахъ, что эта вторая помолвка покончена ничмъ. Между друзьями Мэри вошло въ аксіому, что Джильморъ именно подходящая партія. Посл безконечныхъ затрудненій партія эта наконецъ слаживается. Забота о будущности Мэри наконецъ отстранена и теорія старшихъ относительно благополучія приводится въ исполненіе. Вдругъ приходитъ коротенькое письмецо съ извщеніемъ, что она детъ домой, а въ приписк говорится просто, какъ вещь почти посторонняя — на одной строчк всего-на-всего —что трудъ ее пристроить пропалъ даромъ. ‘Между мною и мистеромъ Джильморомъ все кончено и навсегда’ — это былъ жестокій постскриптумъ, раздирающій сердце.

Бдная миссъ Мэррэбль хорошо знала, что родительской власти не иметъ. Она могла питать свое убжденіе, могла совтывать, 7о дале этого власть ея не простиралась. Она даже не могла побранить. Она почувствовала нкоторое угрызеніе совсти относительно Уальтера Мэррэбля, когда баронетъ взялъ его подъ свое покровительство и оказалъ ему родственное расположеніе — и еще теперь, когда съ его пути былъ отстраненъ бдный Грегори. Безъ сомннія, тетушка Сэра сдлала все, что могла, чтобы способствовать къ затрудненіямъ, которыя разлучили кузена съ кузиною, и пока она полагала, что результатомъ подобнаго содйствія съ ея стороны была партія съ Джильморомъ, она довольно спокойно вспоминала о своей дол участія. Старый сэр-Грегори не взялъ бы Уальтера подъ свое покровительство, еслибъ Уальтеръ не былъ свободенъ жениться на Эдии Браунло, и хотя она не могла принимать смерть младшаго Грегори за вещь, вошедшую въ семейное ршеніе, которое проистекло изъ ловкой тактики старшихъ въ род вообще, она тмъ не мене вполн была уврена, что настоящее положеніе Уальтера въ Дёнрипл имло исключительнымъ основаніемъ его готовность склониться на желаніе баронета по поводу Эдии. Мэри была обезпечена сквайромъ, который уже владлъ имніемъ, Уальтеръ съ своею невстою сдлается какъ бы старшимъ сыномъ въ Дёнрипл. Все было какъ нельзя счастливе до полученія злополучной приписки.

Письмо пришло въ пятницу, а въ субботу пріхала Мэри. Миссъ Мэррэбль ршила не высказывать своего сожалнія. Для нея, конечно, все было къ лучшему. Но старыя женщины никогда эгоистичны не бываютъ относительно замужства молодыхъ двушекъ. Чтобы молодая двушка, имъ близкая, была пристроена — и тмъ избавиться отъ нея — безъ сомннія, ихъ величайшее желаніе, но совсмъ тмъ, дама ли, пожилая особа или двица, желаніе основано на незыблемой вр, что замужство самая приличная и самая счастливая вещь для молодой двушки. Убжденіе такъ сильно, что женщина перестанетъ быть женщиною и перейдетъ уже въ состояніе животнаго, если захочетъ удержать отъ замужства двушку ей близкую, единственно, чтобы она была для нея собесдницею. Нтъ женщины, которая могла бы имть подобное желаніе относительно лицъ ей близкихъ и дорогихъ. Двушка, находящаяся въ зависимости, дальняя родственница или компаньонка, можетъ порой встртить подобное отсутствіе истинно женскаго сочувствія, но дочь или та, которую держутъ какъ дочь, этого не встртитъ никогда. ‘Какъ пеликанъ любитъ своихъ птенцовъ, такъ я люблю тебя и потому отдаю замужъ за того, кто довольно силенъ, чтобы служить теб опорою, хотя разлука раздираетъ мн сердце’. Такъ всегда говорятъ матери своимъ дочерямъ. Страсть матушекъ устраивать партіи — естественный результатъ материнской любви. Честолюбіе одной женщины для другой неизмнно состоитъ въ одномъ — отдать особу любимую мужу, обязанному ее любить еще боле достойнымъ образомъ. Бдная тетушка Сэра, обдумывая все это въ-теченіе двухъ дней одиночества, пришла къ заключенію, что если Мэри когда-либо опять будетъ любима такъ, чтобы ее можно отдать, во-первыхъ пройдетъ пожалуй много времени, во-вторыхъ, какъ она сознавала, подобный даръ, когда онъ совершается поздно, много теряетъ цны и долженъ идти задаромъ.

Сама Мэри, медленно възжая на гору къ дверямъ дома, тетки нисколько не раздляла грустнаго расположенія миссъ Мэррэбль. Возвращаться въ вид негоднаго шиллинга, который былъ поданъ черезъ выручку и найденъ негоднымъ, должно быть очень непріятное чувство для молодой двушки. Но этого съ Мэри не было. У нея, конечно, большое лежало горе на душ. Она была причиною обманутыхъ надеждъ, о которыхъ сокрушалась глубоко. Но горе и сожалніе не были унизительны, какъ еслибъ ихъ причинила вина съ ея стороны. Къ тому же, ее несказанно утшала мысль о той опор, которой ничто ее теперь лишить не могло, это была скала для отдыха и безопасности, не крушенія, относительно которой настоящія мысли тётушки Сэры совершенно были ошибочны.

Могъ ли первый вечеръ пройти безъ упоминанія о бдномъ Джильмор? Мэри знала, что не сказала тетк ни слова о вообновленныхъ отношеніяхъ съ кузеномъ, но не могла себя заставить тотчасъ высказать свое торжество, какъ она сдлала бы это неминуемо, выболтай она всю исторію. Ни слова не было проронено про обихъ ея жениховъ до вечера, когда он сидли вмст.

— Что ты мн сообщала про мистера Джильмора, меня очень огорчаетъ, сказала миссъ Мэррэбль грустно.

— Этому нельзя помочь, тетушка Сэра. Я приложила вс усилія, и не могла. Конечно, я и сама была очень, очень огорчена.

— Я не берусь это понимать.

— Однако понять легко, усердно защищалась Мэри.— Я его не любила и…

— Но ты приняла его руку, Мэри.

— Знаю, что приняла. Вамъ естественно должно казаться, что я поступила нехорошо.

— Я этого не говорила, моя милая.

— Знаю, тетушка Сэра, но если вы такъ думаете — а думаете конечно — напишите къ Джэнетъ Фенуикъ и спросите ее. Она все вамъ разскажетъ. Вы знаете, какъ она предана мистеру Джильморъ. Она на все готова для него. Но даже она вамъ скажетъ, что я подъ конецъ не имла силъ поступить иначе. Когда я была такъ жестоко несчастна, я полагала, что поступлю всего лучше, соглашаясь на желаніе другихъ. Я была равнодушна ко всему. Еслибъ мн сказали поступить въ монастырь или быть сестрою милосердія въ госпитал, я бы согласилась и на то. Мн ничего не было мило и послушаться совта другихъ могло быть самое лучшее для меня.

— Такъ зачмъ при этомъ не остаться?

— Невозможно посл письма Уальтера.

— Но вдь Уальтеръ женится на Эдии Браунло.

— Вовсе нтъ, тетушка Сэра, и не думаетъ. Уальтеръ женится на мн. Не смотрите на меня такимъ образомъ, милая тётя. Это истинная правда.

Молодая двушка придвинула свой стулъ къ дивану, гд сидла тётка, и положила къ ней руки на колни.

— Все, что толковали про миссъ Браунло, одн сплетни.

— Пасторъ Джонъ мн говорилъ, что это дло ршеное.

— Нисколько не ршеное. Вотъ другое-то ршеное. Пасторъ Джонъ много повторяетъ сплетенъ. Онъ будетъ сюда?

— Кто будетъ сюда?

— Уальтеръ — конечно. Я жду его сюда — только не знаю, какъ скоро. Онъ меня извститъ. Милая тётя, вы съ нимъ должны быть добры, право, должны. Онъ вамъ такой же родственникъ, какъ и мн.

— Я въ него не влюблена, Мэри.

— Но я влюблена, душечка тётя. Боже мой! какъ горячо я его люблю! Мое чувство не измнилось ничуть, не взирая на вс мои усилія о немъ не думать. Я разбила его портретъ и сожгла его, я не хотла сохранить клочка бумаги съ его почеркомъ, я не хотла оставлять при себ даже вещи, о которой онъ говорилъ. Напрасный трудъ! Я не могла его забыть, ни на часъ. Теперь я никогда боле вынуждена не буду удалять его изъ моихъ мыслей. Что же касается мистера Джильмора, дло дошло бы наконецъ до того же самаго, еслибъ я даже ничего не слыхала объ Уальтер. Я не могла за него выйти.

— Я полагаю, надо покориться неизбжному, сказала тетушка Сэра спустя минуту.

Конечно, это не было самымъ радостнымъ взглядомъ на вопросъ для Мэри, но она не жаловалась, такъ какъ открытаго сопротивленія ея желанію въ этомъ не высказывалось, и отказа принять Уальтера, какъ ея жениха, когда онъ будетъ въ Верхнемъ город, также не послдовало. Миссъ Мэррэбль продолжала разсуждать о томъ, какъ понравились сэр-Грегори планы, діаметрально противоположные его собственнымъ. Объ этомъ Мэри ничего не умла сказать. Нтъ сомннія, что Уальтеръ выскажется сэр-Грегори съ полною откровенностью передъ отъздомъ изъ Дёнрипля и по прибытіи въ Лорингъ въ состояніи будетъ передать что между ними произошло. Мэри однако твердо стояла на томъ, что Уальтеръ основывался на прав, ему лично принадлежащемъ. По смерти двухъ человкъ, младшему изъ которыхъ было за семьдесятъ, имніе должно перейти въ его собственность и отнято у него быть не можетъ. Если сэр-Грегори вздумаетъ имъ быть недоволенъ — на счетъ вроятія чего Мэри и ея тетка имли мнніе совершенно различное — придется ждать. Ожиданіе теперь было бы далеко не то, чмъ оно было, когда ихъ будущность, повидимому, не имла никакой связи съ наслдованіемъ родовому имнію.

— Я теперь лучше себя знаю, чмъ тогда, заключила Мэри.— Я буду ждать, хотя бы мн пришлось прождать всю жизнь.

Въ понедльникъ она получила отъ кузена письмо. Оно очень было коротко и въ немъ не упоминалось ни слова о сэр-Грегори или Эдии Браунло. Въ немъ говорилось только, что онъ счастливйшій изъ смертныхъ и будетъ въ Лоринг въ слдующую субботу. Онъ долженъ немедля хать въ Бирмингамъ, но въ Лорингъ наврно поспетъ къ суббот. Онъ написалъ дяд, прося позволенія у него остановиться. Отказа отъ дяди Джона онъ не ожидалъ, но въ случа чего-либо онъ остановится въ гостинниц Драконъ. Мэри вполн можетъ быть уврена, что увидится съ нимъ въ субботу.

Въ субботу онъ дйствительно и прибылъ. Пасторъ Джонъ согласился его принять, но не высокаго былъ мннія о мудрости предполагаемаго посщенія, почему написалъ свой отвтъ довольно холодно. На это Уальтеръ, при настоящихъ обстоятельствахъ, мало обратилъ вниманія. Онъ едва переступилъ чрезъ порогъ дома, какъ уже разсказалъ обо всемъ.

— Вы вроятно еще не знаете, началъ онъ:— что мы съ Мэри опять сошлись?

— Какъ сошлись?

— Да такъ, что вы въ одинъ прекрасный день насъ обвнчаете.

— Я думалъ ты женишься на Эдии Браунло.

— Кто вамъ это сказалъ? Ужъ наврное не Эдиь и не мать ея. Кажется, эти вещи часто ршаются безъ спроса главныхъ дйствующихъ лицъ.

— А что говоритъ братъ?

— То-есть сэр-Грегори?

— Конечно, сэр-Грегори. Не думаю, чтобы ты сталъ спрашивать совта отца.

— Никогда не имлъ на ум спрашивать совта у того или у другого. Не думаю, чтобы я былъ обязанъ просить позволенія располагать собою какъ молодая двушка, и нтъ повода предполагать, чтобы браку съ Мэри Лаутеръ могли противиться на основаніи фамильныхъ соображеній.

— Разумется, ты ни у кого позволенія спрашивать не обязанъ, благородный Гекторъ. Ты можешь завтра жениться на кухарк, если вздумаешь. Но я полагалъ, что ты жить будешь въ Дёнрипл.

— И буду, часть года, если это пожелаетъ сэр-Грегори.

— Что ты будешь получать содержаніе и тому подобное. А если ты женишься на кухарк…

— Я женюсь не на кухарк, какъ вамъ извстно.

— Или на комъ бы то ни было противъ желанія брата, я не думаю, чтобы онъ сталъ давать то, что общалъ какъ вознагражденіе за покорность его желаніямъ.

— Пусть поступаетъ какъ ему угодно. Когда дло было ршено я тотчасъ ему это сообщилъ.

— А онъ что сказалъ?

— Пожаловался на головную боль. Онъ часто страдаетъ головною болью. Когда я съ нимъ прощался, онъ мн сказалъ, что дастъ о себ извстіе.

— Такъ съ Дёнриплемъ у тебя все покончено — пока онъ живъ. Доля твоего отца въ имніи, я увренъ, уже перешла въ руки ростовщиковъ до послдняго фартинга со времени смерти бднаго Грегори.

— Не мудрено.

— И ты точь-въ-точь въ такомъ же положеніи, какъ прежде, мой милый.

— Это зависитъ всецло отъ сэр-Грегори. Будьте уврены, что я ничего отъ него не попрошу. Въ самомъ худшемъ случа я могу обратиться къ ростовщикамъ, такъ же точно, какъ мой отецъ. Я этого не сдлаю однако, если меня не вынудятъ.

Этотъ вечеръ онъ, конечно, провелъ съ Мэри, они опять гуляли по берегу Лёруэля, какъ около года тому назадъ. Тогда уже наступила осень, а теперь послдній лтній мсяцъ былъ на исход. Чего съ нею не случилось, или по-крайней-мр чего она не перечувствовала въ это время? Она три раза отклоняла предложеніе Гэрри Джильмора, но это не легло бременемъ на ея совсть. Желаніе ея друзей, чтобы она его приняла, было для нея источникомъ тревогъ, по тревогъ легко ею перенесенйыхъ, и оглядываясь теперь на прошлое, она сознавала, что нчто въ род торжества крылось во все время въ ея сердц. Двушка, за которою ухаживаютъ, во всякомъ случа уврена, что стоитъ ухаживанья, а тутъ еще за лею ухаживали вполн достойно. Съ той поры на нее обрушились вс возможныя муки по этому поводу. Она ршалась то на одно, то на другое, сперва по любви, потомъ по ложному понятію о долг, пока наконецъ чуть-было не потерпла крушеніе. Челнокъ ея, раскачиваемый волнами, ударился о другой челнокъ, который могъ, по ея мннію, и теперь еще пойти ко дну вслдствіе этого столкновенія. Она не могла быть вполн счастлива, хотя опять опиралась на руку Уальтера Мэррэбля, хотя опять могла сидть съ нимъ въ тни деревьевъ на берегу Лёруэля и его рука обвивалась вокругъ ея стана.

— Такъ намъ надо ждать и теперь мы должны быть терпливы, отвтила она на разсказъ о головной боли сэр-Грегори.

— Просить я не могу его ни о чемъ, сказалъ Уальтеръ.

— Конечно, не должны. Никого не просите, ни о чемъ — только имйте терпніе ждать. Я ршила въ своемъ ум, что сорокъ-пять лтъ для мужчины и тридцать-пять для женщины настоящая пора для вступленія въ бракъ.

— Зеленъ виноградъ, возразилъ Уальтеръ.

— Вовсе не зеленъ, милостивый государь, отвтила Мэри.

— Я говорилъ о виноград съ моей точки зрнія, когда этимъ доводомъ стараюсь утшить себя. Самое худшее то, что когда мы узнаемъ, что виноградъ не зеленъ боле — что онъ сладчайшій виноградъ въ мір — доводъ станетъ безполезенъ. Я не стану обманывать ни себя, ни другихъ, я желаю получить мой виноградъ тотчасъ.

— Желаю и я! съ живостью вскричала Мэри:— конечно, желаю, съ вами я не стану играть ролей. Но я узнала ему цну, узнала, что его стоитъ ждать. Разъ я дала себя уговорить сдлать глупость, но вторично этого не позволю, какъ бы сэр-Грегори недружелюбно ни поступилъ.

Все это крайне было пріятно для капитана Мэррэбля. Дйствительно, можетъ ли какая-либо минута въ жизни мужчины сравниться съ тою, въ которую онъ польщенъ, на сколько пожелать можетъ, любовью женщины любимой? Доказательства любви женщины нелюбимой, наоборотъ, на столько же непріятны — если мужчина мало-мальски человкъ благородный. Въ настоящую же минуту нашъ капитанъ былъ на седьмомъ неб. Его аида увряла его, что онъ дйствительно ея царь, зачмъ ему не пользоваться благами, которыми его надлили боги? Имть отца, который его ограбилъ, и дядю, у котораго болла голова, когда ему слдовало писать брачный контрактъ — это конечно представляло оборотъ медали, но наслажденіе такъ было упоительно, что даже подобныя темныя пятна едва могли помрачить его счастье.

— Еслибъ вы знали, чмъ для меня было ваше письмо! говорила Мэри, прильнувъ къ его плечу.

Отецъ и дядя, и вс Мэррэбли на свт, пусть длаютъ, что хотятъ, но лишить его радости настоящей минуты не могутъ.

Глава LXVIII.
СКВАЙРЪ ОЧЕНЬ УПРЯМЪ.

Мистеръ Джильморъ ухалъ изъ дома въ четвергъ посл полудня, когда же викарій въ понедльникъ навдался опять, отъ него еще извстія не приходило. Управляющему оставлены были деньги для расплаты съ рабочими въ субботу, но дале этого никакихъ распоряженій не оказывалось. Въ воскресенье дождь лилъ съ утра до вечера и ничто не могло быть печальне зрлища, представляемаго положеніемъ вещей вокругъ дома, если же ихъ оставить въ подобномъ вид, это просто било бы въ глаза. Тачки, доски и заступы были убраны, вещи, некрасивыя сами по себ, но противодйствующія отсутствію красоты, поясняя наглядно причину безпорядка, который оскорбляетъ взоръ. Теперь уродливый хаосъ царствовалъ въ Бирючинахъ безъ нагляднаго поясненія. Ямы наполнились грязною водою и недодланныя дорожки образовали лужи. Въ дом викарій, правда, нашелъ работника и мальчика, которые вяло копошились около свертковъ съ обоями, но всюду виднлись признаки постигшаго несчастья, слдствіемъ котораго было небреженіе.

— И все это оттого, сказалъ себ Фенуикъ:— что человкъ не можетъ выкинуть изъ головы мысль о женщин!

Тутъ онъ оглянулся на самого себя и задалъ себ вопросъ, могъ ли онъ, въ какомъ бы то ни было положеніи, до такой степени поддаться горю отъ обстоятельствъ совершенно вншнихъ. Его могло постигнуть несчастье очень тяжкое, онъ могъ лишиться дтей или жены, могъ сдлаться нищимъ или подвергнуться жестокой болзни. Но страданіе Джильмора было наложено не рукою провиднія. Онъ поставилъ себ задачею достигнуть извстной цли, и положительно разбитъ былъ сердцемъ, что добиться ея не могъ. Цль была женщина, Фенуикъ соглашался, что само по себ это достойнйшая цль для усилій мужчины, но допускать не могъ, чтобы даже для нея мужчин было позволительно упасть духомъ и не умть владть собою.

Онъ опять здилъ въ Бирючины въ среду, а за тмъ въ четвергъ, о сквайр все-таки ничего не было слышно. Управляющій терзался несказанно. Даже если присланъ будетъ чекъ въ субботу утромъ, что оба, и управляющій, и Фенуикъ, считали вроятнымъ, затрудненій представится не мало.

— Мы не успемъ опомниться, какъ настанетъ первое сентября, говорилъ управляющій:— что намъ тогда длать съ лошадьми?

Сквайръ былъ акуратнйшій человкъ въ мір и съ перваго сентября начиналъ готовить лошадей къ охот съ такою же точностью, какъ начиналъ охотиться на куропатокъ. Викарій отправился домой и ршилъ въ ум, что подетъ въ Лондонъ отыскивать своего пріятеля. Онъ изъ сосдняго прихода поставитъ кого-нибудь вмсто себя на воскресенье и выдетъ на слдующее же утро. Устроивъ свои дла съ женою и викаріемъ, онъ въ пятницу отправился въ путь.

Онъ похалъ на станцію въ Салисбури вмсто Бёльгэмптонской, чтобы попасть на экстренный поздъ. По-крайней-мр эту причину онъ поставлялъ на видъ самому себ и жен. Но кром того у него вертлась мысль зайти въ судъ и посмотрть, что тамъ происходитъ. Бдной Кэрри Брэтль будетъ не легко въ когтяхъ адвоката. Женщина подобная ей, несомннно дурной жизни въ прошломъ, явившаяся свидтельствовать противъ того, за кого нкогда была сговорена, конечно не встртитъ снисхожденія отъ адвоката при противномъ допрос. Широкая межа, отдляющая честное отъ позорнаго, еще можетъ нсколько руководить тономъ адвоката, когда свидтель въ его рукахъ, но тонкія черты, отдляющія въ данную минуту доброе и правдивое отъ неправды и зла, подмчены быть не могутъ среди треволненій судопроизводства, разв только зрніе, слухъ и внутреннее чувство того, въ чьей власти жертва, одарены высшимъ развитіемъ противъ обыкновеннаго.

Викарій пріхалъ въ Салисбури и цлый часъ имлъ предъ собою для посщенія суда. Онъ слышалъ наканун, что дло назначалось къ слушанію первымъ въ этотъ день, а была уже половина одиннадцатаго, когда онъ сталъ пробираться въ толп въ залу засданія. Поздъ, съ которымъ онъ отправился въ Лондонъ, отъзжалъ не прежде половины двнадцатаго. Въ ту минуту, когда входилъ викарій, въ суд ршался вопросъ, долженъ или нтъ извстный торговецъ изъ Девиза быть присяжнымъ. Самъ онъ поставилъ на видъ, что въ качеств мясника онъ по неизбжному въ его ремесл навыку слишкомъ долженъ быть жестокъ и равнодушенъ къ крови, чтобы ему доврять вопросъ о жизни или смерти. На такое разумное возраженіе прямого отвта дано не было, но прокуроръ сталъ доказывать съ большою силою убжденія — повидимому, подъ впечатлніемъ, что все дло зависитъ отъ того, чтобы именно этотъ человкъ попалъ въ число присяжныхъ — что отпирающійся присяжный на на самомъ дл не мясникъ, а торговецъ мясомъ, почему равнодушіе къ крови быть могло, но не жестокость. Фенуикъ оставался въ суд до-тхъ-поръ, пока услыхалъ ршеніе противъ псевдо-мясника, и тогда удалился. Онъ однако увидалъ Кэрри и ея отца, сидящихъ на лавк другъ возл друга въ небольшой смежной комнат, назначенной для свидтелей, и возл нихъ стоялъ констэбль, повидимому, приставленный ихъ сторожить. Мельникъ сидлъ опершись на свою палку и глядя въ полъ, а Кэрри была блдна и видъ имла страждущій, истерзанный. Сэма еще не было.

— Я боюсь, чтобы онъ не попалъ въ бду, сказала Кэрри викарію.

— Бояться нечего, возразилъ отецъ:— онъ будетъ тутъ, когда его потребуютъ. Онъ зналъ объ этомъ боле меня.

Въ этотъ день Фенуикъ отправился къ клубъ, котораго былъ членомъ, какъ и Джильморъ, и узналъ, что его другъ въ город. По-крайней-мр, онъ былъ въ это утро въ девять часовъ. По словамъ швейцара, мистеръ Джильморъ заходилъ за письмами каждое утро, какъ только открывали дверь. Онъ не завтракалъ въ клуб, даже, насколько могъ запомнить швейцаръ, не входилъ въ него ни разу. Фенуикъ остановился въ гостинниц близъ Пэлль-Мэлля и ршилъ, что единственный способъ поймать Джильмора — это быть у дверей клуба въ девять часовъ утра. Итакъ онъ пообдалъ почти въ одиночеств — 28 августа рестораны клубовъ рдко бываютъ полны — и вечеромъ отправился въ одинъ изъ театровъ, который еще не былъ закрытъ. Въ клуб не осталось никого и даже улицы казались ему пусты. Пожилой господинъ, который также обдалъ въ клуб, сообщилъ ему, что въ Лондон не оставалось ни души. Онъ былъ у своего портного, оказалось, что и портной, и подмастерье ухали за городъ. Его издатель — нашъ викарій нсколько занимался легкою литературою о вопросахъ общественныхъ, онъ издалъ хорошенькую зеленую книжку въ золотомъ обрз, съ правомъ на половину барыша, намреваясь пожертвовать свою долю одному госпиталю въ графств — его издатель ухалъ куда-то на сверъ съ 12-го числа и вернется не прежде, какъ чрезъ три недли. Онъ однако отыскалъ молодого человка, посвященнаго въ дла и бывшаго въ состояніи его увдомить, что госпиталю нтъ повода прибавлять число кроватей на первый случай. Онъ захалъ на деканское подворье повидаться съ клерикальнымъ пріятелемъ, не тутъ-то было — все оказалось заперто и онъ не добился даже отвта. Онъ прошелъ въ Аббатство и засталъ тамъ починку органа. Слъ онъ въ кэбъ и его стали возить взадъ и впередъ, такъ такъ на всхъ улицахъ чинилась мостовая. Онъ захалъ въ военное министерство, повидаться съ молодымъ чиновникомъ, однако нашелъ только стараго курьера, крпко спавшаго въ креслахъ.

— Ухалъ въ отпускъ, сэръ, отвтилъ онъ сквозь сонъ, даже не выждавъ, чтобы назвали фамилію чиновника, о которомъ освдомлялись.

Когда же викарій вошелъ въ театръ, тамъ страшная была толпа и онъ съ трудомъ отыскалъ себ стулъ. Нтъ ничего на свт странне пустоты и переполненности Лондона.

На другое утро онъ рано былъ на ногахъ и позавтракалъ предъ выходомъ, въ той мысли, что если ему даже удастся поймать Джильмора, онъ едвали будетъ въ состояніи убдить своего злополучнаго друга пойти съ нимъ позавтракать. Въ исход девятаго часа онъ уже расхаживалъ взадъ и впередъ передъ дверьми клуба, когда пробило девять, онъ сталъ терять терпніе. Швейцаръ сказалъ, что Джильморъ неизмнно приходитъ въ девять, спустя дв минуты викарій уже находилъ, что другъ обманулъ его и дурно поступаетъ съ нимъ. Чрезъ десять минутъ ему чудилось, что вс жители Пэлль-Мэлля за нимъ наблюдаютъ, а въ четверть десятаго онъ былъ сердитъ и печаленъ. Онъ считалъ секунды до двадцати минутъ десятаго, и сталъ думать, что нелпо же наконецъ шляться тутъ цлый день, когда увидалъ сквайра, медленно идущаго по улиц. Онъ побоялся спокойно расположиться въ клуб и ждать тамъ прихода своего пріятеля, чтобы тотъ отъ него не увильнулъ, не желая быть пойманъ никмъ, да и теперь викарій опасался, чтобы добыча не ускользнула у него между пальцевъ. Итакъ, онъ выждалъ, пока сквайръ, поговоривъ съ швейцаромъ, вернулся на улицу, и тогда подошелъ къ нему быстро и взялъ его подъ руку.

— Гэрри, сказалъ онъ:— вы не ожидали видть меня здсь, говорите, не ожидали?

— Конечно нтъ, отвтилъ тотъ, ясно показывая своимъ видомъ, что эта встрча не доставляетъ ему особеннаго удовольствія.

— Я пріхалъ вчера посл полудня, былъ у портнаго Кёткота и у гг. Бренжэму и Неверсель — Бренжэму оставилъ дла, одинъ Неверсель теперь во глав фирмы — хотлъ повидаться съ старикомъ Драйбёрдомъ, завернулъ къ молодому Дози въ министерство, но въ город нтъ ни души. Ничего не видывалъ подобнаго. Я подамъ проэктъ, чтобы жители провинцій также брали отпускъ и прізжали въ Лондонъ занимать пустые дома.

— Я полагаю, вы пріхали для меня? сказалъ Джильморъ съ лицомъ мрачнымъ какъ громовая туча.

Фенуикъ увидалъ, что напрасно настаивать на слабомъ предлог.

— Ну да, для васъ. Полно, дружище, это право не годится. Нельзя же все бросать за бортъ потому, что двушка не разобрала собственныхъ чувствъ. Разв у васъ якори не надежне этого?

— У меня нтъ боле ни одного, сказалъ Джильморъ.

— Какъ вы можете говорить до того малодушно и безбожно? Полно, Гэрри, пройдитесь со мною по парку. Будьте уврены, я васъ не выпущу теперь, когда поймалъ.

— Придется выпустить, возразилъ сквайръ.

— Не прежде чмъ выскажу свое мнніе. Вс за городомъ, я полагаю, даже пасторъ можетъ закурить въ парк сигару. Гэрри, вы должны со мною вернуться.

— Нтъ — не могу.

— Такъ разв вы хотите отречься отъ всякой силы воли, отъ всякой обязанности, отъ всей вашей жизни и вести существованіе безцльное, потому что съ вами дурно поступила двушка? Разв въ этомъ состоитъ ваше понятіе о мужественности, о той мужественности, которую вы проповдывали не разъ?

— Посл того, что я вынесъ, я не могу видть этихъ мстъ.

— Вы себя должны принудить видть ихъ. Ужъ не хотите ли вы сказать, потому что несчастливы, то вы не намрены платить свой долгъ?

— Я никому не долженъ шиллинга, а если долженъ, расплачусь завтра.

— Есть долги, расплачиваться въ которыхъ можно только поденно. Каждому человку, живущему на вашей земл, вы должыи такимъ образомъ. Каждому лицу, связанному съ вами званіемъ, родствомъ или дружбою, вы должны такимъ же образомъ. Разв вы полагаете, что можно разбить свою судьбу и сдлаться посмшищемъ, не вредя никому, кром себя? Отчего мы относимся враждебно къ самоубійству?

— Потому что это грхъ.

— Потому что самоубійца трусъ и бжитъ отъ бремени, которое долженъ нести мужественно. Онъ сбрасываетъ свое бремя на дорогу, не заботясь, кому его придется нести или кто можетъ пострадать отъ того, что онъ созданіе слишкомъ малодушное, чтобы бороться съ судьбою. Разв нтъ у васъ желанія, какъ тяжело вамъ бы ни было здсь — съ этими словами викарій ударилъ себя въ грудь — такъ наблюдать наружный видъ, чтобы глаза окружающихъ не видали горя, кроющагося внутри? Вотъ мое понятіе о мужественности, а я всегда васъ считалъ вполн мужчиною.

— Желая быть мужественными, мы ищемъ уваженія другихъ. Я же теперь не желаю ничего. Она такъ меня отдлала, что я буду лгуномъ, если стану утверждать, что во мн довольно твердости это выносить. Жизни я себя не лишу.

— Конечно, Гэрри, вы этого не сдлаете.

— Но я уду изъ тхъ мстъ, я отправлюсь за границу.

— Кому вы этимъ услужите?

— Вамъ хорошо говорить, Фрэнкъ. Какъ я не плохъ, а проповдывать съумлъ бы, только будь о чемъ, ничего легче быть не можетъ. Исполнять то, что проповдуешь, дло иное и возможно только, если имешь силу. Ходить нельзя, когда у тебя отнимутъ ноги. Переломи крыло у птицы и она летать не можетъ, хотя бы была полна отваги. Во мн все убито ею. Я могъ бы съ нимъ сразиться, и даже охотно, еслибъ имлъ надежду, что онъ выступитъ со мною на бой.

— Онъ такимъ дуракомъ не будетъ.

— Но смотрть на нее съ твердостью я не въ силахъ.

— Она ухала изъ Бёльгэмптона.

— Все-равно, Фрэнкъ. Тамъ домъ, который я готовилъ для нея. Будь я тамъ, вы съ женою постоянно бы объ этомъ вспоминали. Къ тому, каждый въ околодк знаетъ всю исторію. Мн просто представляется несбыточнымъ, чтобы женщина сдлала подобную вещь.

— Она не желала поступить дурно, Гэрри.

— Говоря по правд, я наиболе виню себя, когда оглядываюсь назадъ. Мужчина не долженъ быть такимъ осломъ, чтобы вторично просить руки какой-либо женщины. Но я вбилъ себ въ голову, что постыдно предложить руку и получить отказъ. Это меня теперь и убиваетъ. Я не полагаю, чтобы въ жизнь свою опять ршился на попытку въ какомъ бы род ни было, когда мн такъ тяжело переносить неудачу. Во всякомъ случа я въ Бирючины не вернусь.

Это онъ прибавилъ посл минутнаго молчанія, пока викарій придумывалъ новые доводы, чтобы убдить друга вернуться въ свой домъ.

Фенуикъ узналъ, что Джильморъ послалъ по почт наканун своему управляющему чекъ. Сквайръ сознался, что онъ только приказалъ раздать людямъ причитающуюся имъ недльную плату и никакихъ боле распоряженій не длалъ. Онъ еще не ршилъ, что ему предпринять. Пока они обходили Сент-Джэмскій паркъ Джильморъ по старой дружб сталъ откровенне и сознался во многихъ дикихъ планахъ, родившихся въ его голов. Тотъ, котораго онъ придерживался, наиболе былъ бой съ Уальтеромъ Мэррэблемъ, гд онъ его отколотитъ до полусмерти. Фенуикъ представилъ ему нсколько возраженій. Во-первыхъ, Мэррэбль ничмъ не былъ виноватъ противъ Джильмора. За тмъ Мэррэбль, по всему вроятію, не уступалъ сквайру въ умніи отколачивать. Наконецъ, въ-третьихъ, посл побоища зачинщика ссоры врно посадятъ въ тюрьму и его не вознаградитъ общественное сочувствіе.

— Нельзя же вамъ какъ женщин, утшаться общею жалостью, заключилъ викарій.

— Чортъ бы побралъ общую жалость! вскричалъ сквайръ, который рдко былъ доведенъ до такой энергичности въ рчахъ.

Другой планъ состоялъ въ томъ, чтобы печатно предать гласности всю эту исторію. Тутъ опять Фенуикъ напомнилъ ему, что человкъ въ его положеніи скоре долженъ умалчивать, чмъ высказываться.

— Вы мн сказали, что не можете вынести неудачи, говорилъ онъ:— а хотите объявить ее всему свту!

Третій планъ былъ еще нелпе. Онъ напишетъ Мэри Лаутеръ письмо, которымъ наложитъ ей на голову горячіе уголья. Онъ выскажетъ, что она сдлала его жизнь невыносимою, а потому пусть владетъ его Бирючинами и живетъ тамъ.

— Нтъ сомннія, что подобное письмо ее огорчитъ, отвтилъ Фенуикъ.

— Мн какое дло, на сколько она будетъ огорчена!

— Совершенно справедливо, но каждый, кто увидитъ письмо, пойметъ, что это одинъ предлогъ и пустыя слова. Вы конечно ничего этого не сдлаете.

Они провели вмст почти весь день. Джильморъ несомннно уклонился бы отъ встрчи съ викаріемъ поутру, еслибъ нашелъ это возможнымъ, но теперь, когда его уже взяли силою и онъ выслушалъ нравоученія своего друга, онъ былъ радъ, что иметъ общество. Фенуикъ имлъ въ виду уговорить его вернуться въ Бёльгэмптонъ. Если же нельзя добиться этого, необходимо было взять отъ него какое-либо полномочіе, чтобы управлять имніемъ. Вопросъ этотъ еще не обсуждался. Фенуикъ понималъ, что, если разъ признать возможнымъ для бглеца оставаться бглецомъ, шансы заставить его вернуться въ свой домъ, многимъ будутъ уменьшены. До сихъ-поръ онъ еще не подвинулся ни на шагъ къ своей цли. Наконецъ пріятели разошлись, условившись завтракать вмст на слдующій день въ гостинниц, гд остановился Фенуикъ, а потомъ пойти въ одну знаменитую столичную церковь слушать воскресное богослуженіе, совершаемое въ одиннадцать часовъ. За завтракомъ и на пути въ церковь Фенуикъ не сказалъ ни слова о Бёльгэмптон. Онъ разговаривалъ о церковныхъ обрядахъ, о тишин въ Лондон по воскресеньямъ, о занятіяхъ трехъ милліоновъ жителей, изъ которыхъ четвертая часть не посщаетъ храма Божія. Онъ разсуждалъ обо всемъ, кром того, о чемъ думалъ Джильморъ, но какъ только они вышли изъ церкви, онъ попробовалъ къ этому приступить.

— Что, Гэрри, не чувствуете ли вы себя въ силахъ исполнять свою обязанность?

— Я чувствую, что не могу летать съ переломленнымъ крыломъ.

Они оставались вмст весь день и весь вечеръ, но ничего изъ того не вышло. Джильморъ, на сколько онъ имлъ что-нибудь опредленное въ виду, намревался хать за границу, путешествовать по Востоку, или Западу или Югу, какъ придется. Домъ въ Бирючинахъ можно отдать въ-наемъ, если кто-нибудь пожелаетъ его нанять. Что до него, то ему боле чмъ достаточно дохода съ арендаторовъ.

— А пользы я имъ никогда никакой не приносилъ, сказалъ онъ, прощаясь въ викаріемъ въ тотъ вечеръ.— Если они не могутъ оставаться на моей земл безъ моего присутствія дома, я увренъ, они не останутся и при мн.

Глава LXIX.
Судъ.

Отъзжая отъ двери своего дома, мельникъ назвалъ дочь по имени въ первый разъ по ея возвращеніи въ родительскій домъ и Кэрри была утшена. Но боле она отрады не имла отъ словъ отца во время перезда въ Салисбури. Онъ почти не говорилъ все утро, и когда скажетъ слово о томъ, что имъ предстояло, голосъ его былъ тихъ и грустенъ. Кэрри знала очень хорошо, какъ и всякій въ Бёльгэмптон, что мельникъ не склоненъ къ разговорчивости, она не расчитывала на то, чтобы онъ съ нею сталъ разговаривать, но это молчаніе, при тяжести на ея сердц по поводу ожидающаго ее допроса, лежало на ней гнетомъ. Еслибъ она могла разспрашивать и получать ободряющіе отвты, она сравнительно, кажется, перенесла бы это легко.

Въ бумаг, доставленной старику Брэтлю, было сказано, чтобы Кэрри явилась въ извстное присутствіе въ Салисбури въ среду въ извстный часъ. Ровно въ назначенное время она была съ отцомъ въ указанномъ присутствіи, уже побывавъ въ своемъ помщеніи у мистриссъ Стигзъ. Имъ объявили, что въ этотъ день ихъ не потребуютъ, но что они непремнно должны явиться въ судъ на слдующее утро въ половин десятаго. Клэркъ, съ которымъ они говорили, узнавъ, что Сэма еще нтъ въ Салисбури, отозвался о незаконности подобнаго поступка въ такомъ тон, что Кэрри сочла брата въ большей опасности, чмъ былъ кто-либо изъ обвиняемыхъ. По выход изъ присутствія она предложила отцу тотчасъ вытребовать Сэма изъ Бёльгэмптона.

— Оставь его въ поко, сказалъ мельникъ и боле ничего не говорилъ.

Въ этотъ день они съ четырехъ часовъ расположились въ одной изъ спаленъ дома Троттера и за тмъ не выходили. Трудно представить себ что-либо мрачне этого вечера, проведеннаго вмст. Мельникъ, привыкшій работать усильно весь день и потомъ отдыхать, не зналъ что длать. Видя, какъ онъ мучается, и думая боле о его страданіяхъ, чмъ о собственныхъ, Кэрри предложила ему пройтись по городу.

— Какъ ты ни безстыдна, возразилъ старикъ: — все теперь не время теб показываться.

Кэрри молча вынесла укоръ, но отвернулась, чтобы скрыть слезы. Слдующій день былъ еще хуже, потому что длинне. Ровно въ половин десятаго они явились въ судъ, гд ихъ продержали до половины одиннадцатаго. Тогда имъ было объявлено, что дло пойдетъ не прежде пятницы, но что въ пятницу въ половин десятаго къ нему приступятъ непремнно, если же Сэма и тогда не будетъ на-лицо, ему достанется. Нашъ мельникъ, начинавшій уже терять уваженіе къ молодому клэрку, отъ котораго они получали вс эти извщенія, пробормоталъ что-то о томъ, что Сэмъ правъ.

— Увидите, что онъ не правъ, если не будетъ здсь завтра въ половин десятаго, возразилъ молодой человкъ.

— Иные лаютъ сильне, чмъ кусаютъ.

Съ этими словами старикъ ушелъ. Вернувшись въ домъ мистриссъ Стигзъ, отецъ и дочь не выходили боле во весь день.

Въ пятницу, день назначенный дйствительно для суда, они опять явились ровно въ половин десятаго. Двумя часами поздне мистеръ Фенуикъ, какъ выше сказано, нашелъ ихъ еще тамъ, терпливо выжидающими ршенія важнаго предварительнаго вопроса о мясномъ торговц. Въ это время Сэмъ еще не появлялся, но между двнадцатью и часомъ онъ вошелъ въ мрачную комнату, гд Кэрри все еще сидла съ старымъ отцомъ. Увидать брата было радостью для бдной Кэрри, онъ съ ней будетъ говорить и скажетъ, что происходитъ въ зал суда.

— Я посплъ во-время къ представленію, сказалъ молодой человкъ, подходя къ отцу.

Мельникъ приподнялъ шляпу, почесалъ въ голов и что-то пробормоталъ. Однако въ глазахъ его сверкнулъ мгновенный блескъ, когда онъ увидалъ Сэма. Говоря по правд, видъ младшаго сына былъ пріятнйшимъ зрлищемъ на свт для глазъ старика. По его мннію, никакой Аполлонъ не могъ съ нимъ сравниться въ красот и никакой Геркулесъ не могъ быть полезне своею силою. Нжная женская красота Кэрри нкогда ему была не мене мила, но все это теперь прошло безвозвратно.

— Что, хорошо она идетъ? спросилъ отецъ, подразумвая мельницу.

— Какъ по маслу, когда я вышелъ изъ дома въ семь часовъ утра, отвтилъ Сэмъ.

— А какъ же ты пріхалъ?

— На пар своихъ, что ничего не стоитъ, какъ же иначе?

Старикъ не выразилъ одобренія ни однимъ словомъ, но съ восторгомъ оглядлъ съ ногъ до головы фигуру сына, при мысли, что молодой человкъ работалъ утромъ на мельниц, прошелъ за тмъ семнадцать миль и стоялъ предъ нимъ теперь не выказывая признаковъ усталости.

— Что они тамъ длаютъ, Сэмъ? спросила Кэрри шепотомъ.

Сэмъ уже входилъ въ залу засданій и въ состояніи былъ сообщить, что ‘главный изъ важныхъ господъ’ держалъ рчь, въ которой разсказывалъ всмъ и каждому всю подноготную.

— И что бы вы думали, батюшка?

— Я вовсе ничего не думаю.

— Они были въ Пайкрофт и нашли шкатулку Трёмбёля, зарытую въ огород старухи Бёрроусъ.

Кэрри слегка вскрикнула, услыхавъ это про мсто, которое ей такъ было знакомо.

— Будь я оселъ, если они не пропали, продолжалъ Сэмъ.— Для нихъ все кончено.

— Конечно, ихъ повсятъ, сказалъ старый мельникъ.

— Можно ли быть такими дураками? вскричалъ Сэмъ: — вздумать зарыть шкатулку тамъ! Отчего ее не разбить на мелкія щепы?

— Кто идетъ кривыми путями въ большомъ, и въ мелкомъ поступаетъ криво, замтилъ старикъ.

Около двухъ часовъ Сэма и Кэрри потребовали въ судъ и для старика отца очищали мсто, чтобы слдовать за ними. Въ это время производился вторичный допросъ человку, видвшему рано утромъ въ воскресенье Точильщика съ его товарищемъ въ телег по дорог къ пайкрофтскому выгону. Высокій и полный адвокатъ съ высокимъ лбомъ и срыми глазами, допрашивалъ свидтеля, этихъ ли самыхъ людей онъ видлъ въ телег, и посл каждаго отвта обращался къ присяжнымъ, какъ бы говоря: ‘Вотъ что вы теперь скажете о дл, когда подобный человкъ приведенъ въ свидтели?’

— Такъ вы покажете подъ присягою, что два человка, которые сидятъ теперь на скамь обвиненныхъ, т самые, которыхъ вы видли въ то утро въ телег?

Свидтель сказалъ, что присягнетъ.

— Вы ихъ конечно знали прежде?

Свидтель объявилъ, что въ жизнь не видывалъ ни того, ни другого.

— И вы думаете, что присяжные поврятъ, когда жизнь этихъ людей отъ того зависитъ, что по прошествіи года вы въ состояніи утверждать, что это т самые два человка, которыхъ вы никогда прежде не видывали и которые тогда прозжали съ быстротою миль около десяти въ часъ?

Свидтель, уже отвтившій на порядочное число подобныхъ вопросовъ и склонный скоре быть грубымъ, чмъ робкимъ, объявилъ наотрзъ, что онъ въ грошъ не ставитъ, поврятъ ему присяжные или нтъ. Его дло — просто сказать, что онъ знаетъ. Тогда предсдатель поглядлъ на нечестиваго свидтеля — способнаго отвчать такимъ возмутительно-насмшливымъ тономъ — поглядлъ на него чрезъ очки и покачалъ головою, какъ бы изъ сожалнія къ его нечестивости, и остерегъ его насчетъ опасности, которой онъ подвергался тлесно, не безъ явнаго намека на опасность для души, подразумваемой грустнымъ покачиваніемъ головы. Тутъ полный адвокатъ съ высокимъ лбомъ поглядлъ съ мольбою во взор на присяжныхъ. Справедливо ли вшать людей за вину, въ которой свидтельствуетъ подобный человкъ? Въ зрителяхъ, очевидно, преобладало чувство, что свидтеля самого слдовало бы повсить немедля.

— Вы можете идти, сэръ, сказалъ защитникъ, стараясь внушать публик, которая ничего не понимала, что дло кончено, на сколько оно зависитъ отъ свидтельства этого человка.

Полный адвокатъ самъ этой надежды не имлъ. Онъ зналъ какъ нельзя лучше, что предсдатель, грустно покачавшій головою вслдствіе нечестивости свидтеля, который осмливался сказать, что въ грошъ не ставить мнніе присяжныхъ, въ своей заключительной рчи сошлется на то, что обвиненныхъ видли въ телег, какъ на фактъ, основанный на свидтельскомъ показаніи. Подвигъ полнаго адвоката ограничивался просто тмъ, что онъ на мгновеніе вызвалъ нкотораго рода сочувствіе къ обвиненнымъ посредствомъ общаго неодобренія, которое на себя навлекъ нечестивый свидтель, не ставившій никого въ грошъ. Сочувствіе, подобно электричеству, передастся съ такою быстротою, что нтъ человческой власти способной его остановить. Если сочувствіе можно будетъ провести до мстъ, занимаемыхъ присяжными, окажется, быть можетъ, человка два довольно слабодушныхъ, чтобы послушаться его наперекоръ сознанію долга. Надежды защитника не простирались дале этого предла.

Тогда былъ вызванъ другой свидтель, который не видалъ ни одного изъ обвиненныхъ, но видлъ телегу съ впряженными пони на пайкрофтскомъ выгон и узналъ телегу и пони, которые тогда принадлежали Точильщику. Полный адвокатъ скоре разспрашивалъ этого свидтеля о немъ самомъ, чмъ о его свидтельств, когда же ему пришлось сознаться, что онъ пять разъ сидлъ въ тюрьм, взглядъ брошенный защитникомъ на присяжныхъ, почти былъ оправданъ и онъ покачалъ головою, какъ бы сожаля, что обвинительная власть ршилась представить такого человка въ свидтели.

Разныя другія лица были вызваны и спрошены, прежде чмъ настала очередь бдной Кэрри, и каждый разъ, когда одно лицо за другимъ отпущено было полнымъ повреннымъ, кто уничтоженный и смущенный, кто высоко держа голову и торжествуя, у нея сердце сидло въ горл. А между тмъ хотя она страшилась минуты, когда настанетъ ея очередь, она каждый разъ испытывала горькое разочарованіе, что должна ожидать такъ долго. Былъ уже пятый часъ и въ толп поднимался шепотъ, что дла не кончать въ этотъ день. Много было хлопотъ и еще боле смха съ глухою старухою, бывшею ключницею Трёмбёлля. Какъ она глуха ни была, однако отъ нея добились показанія, что между нею и матерью Точильщика существовала старая дружба и что она однажды въ Пайкрофт шепнула на-ухо мистриссъ Бёрроусъ тайну о деньгахъ фермера Трёмбёлля. Мистриссъ Бёрроусъ также подвергли допросу, но она упорно опровергала все. Она не слыхала ни о деньгахъ, ни о фермер Трёмбёл, ни объ убійств — прежде чмъ это стало извстно всмъ, о дйствіяхъ же сына, когда онъ здилъ, куда и зачмъ, она не знаетъ ничего. Конечно она, по просьб пріятеля ея сына, дала пристанище молодой женщин, и та ей платила десять шиллинговъ въ недлю за столъ и помщеніе. Эта молодая женщина была Кэрри Брэтль. Безспорно, ея сынъ съ своимъ пріятелемъ бывали у нея вмст, но она никакъ не могла сказать наврное, приходили они въ домъ въ это воскресенье, или нтъ. Едвали мистриссъ Бёрроусъ не была ловче всхъ лицъ, приводимыхъ въ свидтели, потому что прокуроръ, который ее допрашивалъ, ровно ничего отъ нея вывдать не могъ. Когда же она повернулась съ довольнымъ видомъ, чтобы отвчать на запросы полнаго защитника, онъ ей объявилъ, что ему нечего у нея спрашивать.

— По мн все-равно, сэръ, сказала мистриссъ Бёрроусъ, разглаживая свой передникъ.

Теперь пришла очередь бдной Кэрри.

Когда произнесли ея имя, она обратила на отца умоляющій взоръ, какъ бы съ тмъ, чтобъ онъ ее не оставлялъ въ эту грозную для нея минуту казни. Она судорожно ухватилась за его рукавъ, пока ее частью увлекали, частью несли къ небольшой загородк, куда она должна была войти. Старикъ слдовалъ за нею до подножія двухъ-трехъ ступеней, на которыя ее заставили подняться, но тутъ ему конечно, дальнйшій путь былъ прегражденъ.

— Я отъ тебя не отойду, Кэрри, сказалъ онъ.

Это было единственное слово утшенія, обращенное къ ней отцомъ. Тмъ не мене оно нсколько облегчило ея страданія и придало немного храбрости, въ которой она сильно нуждалась.

— Ваше имя Каролина Брэтль?

— Вы жили 31 августа прошлаго года у мистриссъ Бёрроусъ въ Пайкрофт?

— Помните вы воскресенье 31 августа?

Эти и еще нсколько подобныхъ вопросовъ были ей сдланы молодымъ человкомъ, помощникомъ прокурора, самымъ мягкомъ голосомъ, на какой онъ былъ способенъ.

— Отвчайте, миссъ Брэтль, вамъ нтъ повода тревожиться.

Она отвтила утвердительно на каждый вопросъ едва слышнымъ шепотомъ.

Нтъ повода тревожиться, а взоры всхъ этихъ жестокихъ людей вокругъ обращены на нее! Нтъ повода тревожиться, а каждое ухо насторожено услышать какъ она — еще молодая и красивая — сознается въ своемъ позор при этой многочисленной толп! Ей нтъ повода тревожиться, когда она лучше бы умерла, чмъ вынести предстоящую ей пытку! Она знала, что это неизбжно. Хотя ей никогда прежде не приходилось быть въ суд и никто ей не могъ сказать, что должно произойти, она понимала, что вопросъ сдланъ будетъ. Она была уврена, что ее вынудятъ объявить при всхъ, чмъ она была.

Показаніе, которое она могла дать, хотя весьма существенное, заключалось въ немногомъ. Джонъ Бёрроусъ и Лоренсъ Экорнъ приходили въ коттэджъ въ Пайкрофт въ то воскресенье и она ихъ видла обоихъ. Было свтло, когда они пришли, но очень рано. Часовъ она не замтила, но полагаетъ, что было около пяти. Они входили и выходили изъ дома нсколько разъ и потомъ завтракали. Она встала помочь приготовить имъ завтракъ Если они и зарыли что-либо въ саду, она объ этомъ ничего не знала. Экорнъ, съ которымъ она была помолвлена, далъ ей три соверена. Съ того дня она въ глаза не видала ни его самого, ни его товарища. Какъ только услыхала о подозрнія на Экорна и что онъ бжалъ, она поняла, что помолвка ея расторгнута. Все это она показала съ большими запинками и такъ тихо, что къ ней приставили человка, обязаннаго подъ присягою громко повторять ея отвты для присяжныхъ. Вслдъ за тмъ ее сдали защитнику обвиненныхъ.

Она достаточно уже была въ суд, чтобы замтить и довольно проницательна, чтобы понять, что человкъ этотъ ея противникъ. Хотя она не имла силы отвчать вслухъ на вопросы помощника прокурора, но понимала вполн, что этотъ человкъ ей другъ — что онъ ей только предлагалъ вопросы, которые предложены быть должны и на которые она могла отвчать безъ большого затрудненія. Но когда ее пригласили слушать, что другой господинъ ей скажетъ, страхъ овладлъ ея бднымъ сердцемъ.

Гроза тотчасъ на нее обрушилась.

— Я полагаю, моя милая, вы погршили противъ скромности.

Оборотъ рчи, повидимому, указывалъ на мысль о снисхожденіи, но въ тон его конечно не оказывалось. Голосъ этого человка былъ громокъ и въ немъ слышалась почти насмшка — нчто, производящее на слушателя впечатлніе, что вопросъ доставлялъ наслажденіе. Кэрри силилась заговорить и губы ея сложились для односложнаго отвта да. Человкъ, исполнявшій обязанность посредника между нею и присяжными, наклонилъ ухо къ ея губамъ и покачалъ головою. Конечно, изъ нихъ не выходило ни малйшаго звука, который могъ бы достигнуть его слуха. Полный адвокатъ ждалъ терпливо, глядя то на нее, то на публику вокругъ.

— Мн нуженъ отвтъ. Повторяю, вы, кажется, погршили противъ скромности. Надюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. Достаточно, если вы произнесете да или нтъ, но безъ отвта я остаться не могу.

Она оглянулась на мгновеніе, уловить взоръ отца, но ничего не видала, все передъ нею какъ-будто слилось въ одно, за исключеніемъ лица защитника обвиненныхъ.

— Дала она отвтъ? спросилъ онъ у передатчика.

Тотъ снова покачалъ головою. Сердце его было нжно и онъ начиналъ ненавидть полнаго адвоката.

— Милая моя, сказалъ послдній,— присяжные должны имть это свдніе отъ васъ.

Вдругъ въ зал суда стали раздаваться, постепенно усиливаясь, дрожащіе звуки неудержимыхъ рыданій и въ одно время съ ними стонъ старика, отдленнаго отъ дочери только немногими ступенями. Значеніе того и другого мгновенно было понято всми присутствующими. Столько было толковъ объ исторіи бдной двушки по поводу этого процеса, что она ни для кого изъ слушателей не была тайною. Искра сочувствія, которая, какъ мы говорили, разъ проникнувъ въ толпу ничмъ остановлена быть не можетъ, вспыхнула въ пользу бдной Кэрри и едвали бы одна душа изъ всей этой массы людей, будь это мужчина и женщина, не попросила бы пощадить бдняжку, если возможно. Между присяжными былъ отецъ, имвшій много дочерей, который не нашелъ для себя неприличнымъ обратиться съ подобною просьбою.

— Быть можетъ, безъ этого можно обойтись, замтилъ мягкосердечный присяжный.

Но полный адвокатъ не былъ таковъ, чтобы позволить кому-нибудь въ суд — даже присяжному — учить его своей обязанности, и его проницательный умъ тотчасъ указалъ ему на необходимость уловить эту искру сочувствія на лету. Остановить ее нельзя, но обратить въ свою пользу возможно. Теперь для него было недостаточно отстоять вопросъ, который онъ сдлалъ. Публика оказываетъ наклонность къ паосу и ему съ своей стороны надо быть трогательнымъ Онъ очень хорошо зналъ, что общественнаго мннія въ свою пользу не склонитъ, стараясь доказать справедливость своего вопроса, но онъ могъ этого достигнуть, выказавъ не медля, какъ нжно его собственное сердце.

— Мн тяжело и грустно, сказалъ онъ: — причинять горе кому бы то ни было. Но взгляните на обвиненныхъ, чью жизнь я обязанъ защищать, и знайте, что я, какъ ихъ повренный, люблю ихъ, пока они подъ моею защитою, такъ же горячо, какъ можетъ отецъ любить свое дитя. Я пожертвую собою для нихъ, хотя бы съ опасностью навлечь на себя осужденіе присутствующихъ. Моя обязанность доказать присяжнымъ, въ пользу моихъ кліентовъ, что жизнь этой молодой женщины не была такою, чтобы на ея свидтельство противъ нихъ могли полагаться, и этотъ долгъ я исполню, не взирая ни на чьи-либо возраженія. Теперь я спрашиваю васъ опять, Каролина Брэтль, не изъ числа ли вы извстныхъ несчастныхъ созданій?

Эта попытка отчасти имла успхъ. Присяжный, отецъ многихъ дочерей, былъ побжденъ и возраженіе, по-крайней-мр, сдлано на безмолвный укоръ, сказавшійся въ чувствахъ зрителей. Стоитъ только имть наготов возраженіе, будь оно изъ изъ рукъ вонъ плохо, и всякое нападеніе отстранено. Но Кэрри не давала отвта и т, которые на нее смотрли, считали маловроятнымъ, чтобы она была въ силахъ его дать. Она ухватилась за руку человка, стоявшаго возл нея, и среди всхлипываній, урывками бросала бглые, умоляющіе взгляды въ ту сторону, гд стояли братъ и отецъ, какъ бы моля ихъ о защит. У старика вырвался одинъ стонъ, но посл онъ не издалъ ни одного звука. Онъ стоялъ, опершись на свою палку, совершенно неподвижно и устремивъ глаза въ полъ. Сэмъ стоялъ, ухватившись руками за деревянныя перила, которыя находились предъ нимъ, и смло глядлъ адвокату въ лицо, какъ бы готовый на него кинуться. Полный защитникъ видлъ все и понялъ, что боле можно выиграть пощадою, чмъ преслдованіемъ. Онъ ршилъ тотчасъ отпустить свидтельницу.

— Я полагаю, этого довольно, сказалъ онъ.— Ваше молчаніе говоритъ все, что присяжные желаютъ знать. Вы можете идти.

Человкъ, служившій посредникомъ между свидтельницею и присяжными, свелъ Кэрри со ступеней и передалъ ее на руки отца, а потомъ ихъ обоихъ вывелъ изъ залы.

Они вернулись въ комнату, въ которой сидли ране, чтобы ждать Сэма, котораго вызвали къ допросу, когда они выходили.— О, батюшка! воскликнула Кэрри, какъ скоро старикъ слъ на скамью.

Она къ нему наклонилась и рукою обвила его шею.

— Теперь все вынесено, дитя, и тмъ кончено, сказалъ онъ.

Кэрри подсла къ нему совсмъ близко и ни слова боле между ними сказано не было до возвращенія Сэма.

Свидтельство Сэма, по правд, не уяснило ничего. Онъ имлъ сношенія съ Экорномъ, который его свелъ съ Бёрроусомъ, и видлся съ ними въ коттэдж старухи въ Пайкрофт. На вопросъ, какого рода сношенія онъ съ ними имлъ, онъ отвтилъ, что сношенія честныя.

— По поводу замужства вашей сестры? высказалъ предположеніе прокуроръ.

— Да, по поводу сестры, отвтилъ Сэмъ.

За тмъ онъ показалъ, что обвиненные пришли въ Бёльгэмптонъ и что онъ ихъ провожалъ, когда они обходили вокругъ дома фермера Трёмбёля. Онъ ихъ провелъ въ садъ викарія, говорилъ онъ, и далъ отчетъ о встрч съ мистеромъ Фенуикомъ. Посл того онъ не видалъ этихъ людей и ничего о нихъ не зналъ. Когда онъ кончилъ это показаніе, его сдали на руки защитника обвиненныхъ.

Тотъ напрасно прибгалъ ко всему своему искусству, онъ ничего не могъ вытянуть изъ этого свидтеля. Ему предложили вопросъ, на который настоящій отвтъ служилъ бы согласіемъ, что образъ жизни сестры его былъ безчестный. Когда вопросъ этотъ былъ сдланъ, Сэмъ объявилъ наотрзъ, что не скажетъ ни слова о сестр ни въ одномъ смысл, ни въ другомъ. Сестра его сказала уже все, что знала объ убійств, а теперь онъ передалъ все, что было извстно ему. Онъ готовь отвчать на всякій вопросъ, какой имъ вздумается ему сдлать о немъ самомъ, но о сестр не отвтить ни на какой. Когда ему возразили, что свдніе могло быть получено способомъ боле оскорбительнымъ изъ другихъ источниковъ, онъ сдлался дерзокъ.

— Такъ и ступайте къ этимъ другимъ источникамъ! вскричалъ онъ.

Его стращали всякаго рода угрозами и наказаніями, которыя на него нисколько не подйствовали, и наконецъ отпустили. Вслдъ затмъ дло отложили до слдующаго дня.

Хотя уже было поздно, старикъ Брэтль съ дтьми отправился въ обратный путь въ тотъ же вечеръ. Поздъ желзной дороги доставилъ ихъ на станцію въ Бёльгэмптон, а оттуда они прошли до мельницы пшкомъ. Это былъ утомительный путь какъ для бдной двушки, такъ и для старика, но все на свт было лучше, чмъ остаться еще ночь въ дом Троттера. Къ тому же и старикъ Брэтль не хотлъ, чтобы мельница оставалась брошена часомъ доле, чмъ было необходимо. Когда его спросили, въ состояніи ли онъ идти пшкомъ, онъ съ обычнымъ спокойствіемъ шутливо высказалъ, что пренебрегаетъ подобнымъ затрудненіемъ.

— Почему же бы не пройти? Разв я не заработываю своего хлба каждый день?

Когда они достигли мельницы, было десять часовъ и мистриссъ Брэтль, не ожидая ихъ въ этомъ часу, уже лежала. Фэнни, еще не ложилась и оказала имъ услуги, какія только могла. Но старику Брэтлю нельзя было услужить. Онъ не поддавался изнженности. Онъ почти осуждалъ себя, что позволяетъ себ роскошь ежедневно курить трубку. Онъ допускалъ обильную пищу потому, что пища для работника — это каменный уголь для паровой машины, овесъ для лошади — суровый матеріалъ, изъ котораго должна исходить побудительная сила къ труду. Кром ды и работы, человку почти нечего другого длать, какъ выжидать смерти. Такова была его теорія жизни въ послдніе годы, а между тмъ онъ былъ человкъ съ сильными чувствами и любящимъ сердцемъ.

Кэрри однако нашла отраду, когда ее обняла сестра.

— Меня спросили, была ли я дурного поведенія. Я думала, что умру, и не могла выговорить ни слова — такъ они наконецъ меня и отпустили.

На вопросъ Фэнни, былъ ли къ ней добръ отецъ, она сказала, что очень добръ.

— На знаешь, Фэнни, еслибъ онъ мн сказалъ только одно словечко, это согрло бы сердце, не правда ли?

На слдующее утро до Бёльгэмптона дошла всть, что Точильщикъ былъ признанъ виновнымъ и приговоренъ къ смертной казни, но Лоренсъ Экорнъ освобожденъ. Предсдатель указалъ въ своей заключительной рчи на нкоторые факты, которые относились къ одному Точильщику, а не къ товарищу его, и присяжные рады были всякому предлогу, чтобы спасти отъ вислицы хоть одного изъ обвиненныхъ.

Глава LXX.
СУДЬБА ПЕДЛЬГЭМЦЕВЪ.

Фенуикъ и Джильморъ завтракали вмст въ то утро, когда викарій собирался ухать обратно въ Бёльгэмптонъ. Къ этому времени Фенуикъ вполн уже убдился, что уговорить друга вернуться въ свой домъ невозможно.

— Я вернусь чрезъ нсколько лтъ, если буду живъ, сказалъ сквайръ: — и вроятно тогда мене обо всемъ этомъ буду думать, теперь же тамъ быть не хочу.

Онъ уполномочилъ Фенуика длать съ домомъ и садомъ что хочетъ и общалъ дать инструкціи относительно продажи лошадей. Если все имніе не отдастся въ аренду, управляющій могъ самъ завдывать фермою. Когда ему было упомянуто о его обязанностяхъ, онъ отвтилъ опять примромъ о человк безъ ногъ.

— Все это совершенно справедливо, говорилъ онъ: — человку слдуетъ ходить, но отржьте ему ногу, и онъ ходить не можетъ.

Фенуикъ наконецъ увидалъ, что говорить боле нечего и приходится узжать.

— Могу ли я ей сказать, что вы прощаете ее? спросилъ викарій, пока они ходили взадъ и впередъ на станціи Ватерлооской дороги.

— Она не поставитъ въ мдный грошъ мое прощеніе.

— Вы къ ней несправедливы. Я увренъ, что ничто се боле утшить бы. не могло, какъ подобное слово отъ васъ.

Джильморъ прошелъ половину платформы прежде чмъ отвтилъ.

— Какая польза говорить ложь? сказалъ онъ наконецъ.

— Я, конечно, лжи не сказалъ бы.

— Когда такъ, я не могу сказать, что прощаю ей. Какъ человкъ можетъ простить подобный поступокъ? Еслибъ я сказалъ, что простилъ, вы не поврили бы мн. Я буду держаться отъ нея поодаль и это будетъ лучше для нея чмъ прощеніе.

— Я боюсь, часть вашего гнва падаетъ и на меня, сказалъ викарій.

— Нтъ, Фрэнкъ. Вы и ваша жена длали для меня что могли все время — то, что считали лучшимъ для меня.

— Но мы имли намреніе на это.

— Если она поступила со мною такъ вроломно, какъ никакая женщина не поступала никогда, это не ваша вина. А на счетъ рубиновъ скажите вашей жен, чтобы она ихъ заперла — или бросила, если предпочитаетъ это. Я полагаю, они достанутся когда-нибудь жен моего брата.

Братъ его былъ въ Индіи, а жену его онъ не видалъ никогда. Потомъ дано было общаніе, что Джильморъ сообщитъ Фенуику письменно о своемъ будущемъ мстопребываніи, и они разстались.

Это было во вторникъ и Фенуикъ веллъ своему гигу ждать его на бёльгэмптонской станціи. Онъ узналъ въ это время объ осужденіи одного человка за убійство и объ оправданіи другого, и мысли его были заняты этимъ предметомъ когда грумъ слъ возл него. Воротились ли Брэтли на мельницу? И что сдлалось съ Сэмомъ? И что говорили о спасеніи Экорна? Эти и многіе другіе вопросы длалъ онъ, но онъ увидалъ, что слуга его былъ такъ занятъ другимъ несравненно интереснйшимъ дломъ, что никакъ нельзя было направить его мысли на послднее дло въ суд. Онъ думалъ, что Брэтли воротились, Сэма онъ не видалъ, объ Экорн ничего не зналъ, но новую капеллу будутъ ломать.

— Какъ! воскликнулъ викарій:— неужели сейчасъ?

— Такъ говорили, сэръ, когда я узжалъ. Работники уже принялись — то-есть стояли вокругъ. Службы ужъ больше не будетъ, сэръ. Барыня стояла и смотрла, когда я вызжалъ со двора.

Фенуикъ длалъ двадцать вопросовъ, но не могъ добиться другихъ свдній, кром одного извстія объ этихъ изумительныхъ новостяхъ. Когда подъхалъ къ пасторату, онъ еще длалъ вопросы, а грумъ еще старался выразить свое убжденіе, что это противное, гнусное, и душу-раздирающее строеніе будетъ сломано въ конц недли. Прислуга въ пасторат держалась крпко интересовъ церкви, съ жаромъ, о которомъ викарій совсмъ не зналъ. Они ненавидли Пёдльгэма и расколъ. Для этого грума ничего не могло бы быть пріятне, какъ получить приказаніе приколотить старшаго сына Пёдльгэма, молодого человка, служившаго въ банкирской контор въ Вармипстер, но недавно воротившагося домой, потому что въ немъ оказалась наклонность поздно возвращаться домой и посщать трактиры, и очень хлопотавшаго по длу о капелл. Служанки въ пасторат свысока смотрли на молодыхъ бёльгэмптонскихъ женщинъ, ходившихъ въ капеллу, а пасторатскій садовникъ съ-тхъ-поръ, какъ узналъ, что капелла стояла на церковной земл и, слдовательно, должна быть отдана въ его руки, почти не сходилъ съ этого мста. Онъ предлагалъ поправить сдланное зло — прежде чмъ капеллу сломаютъ и сроютъ, сдлать у дверей капеллы навозную кучу — ‘и пусть кто-нибудь осмлится дотронуться до нашей собственности!’ Однако, онъ былъ слишкомъ остороженъ для того, чтобы ршиться на такую стратегію безъ прямого приказанія главнокомандующаго.

— Баринъ слишкомъ много думаетъ о нихъ, сказалъ онъ груму почти съ отвращеніемъ къ малодушію викарія.

Когда Фенуикъ дохалъ до своихъ воротъ, около капеллы стояла толпа, онъ вышелъ изъ гига и подошелъ. Глаза его прежде всего увидали Пёдльгэма, стоявшаго прямо предъ дверью, спиною къ зданію, и на лиц его выражалось чрезвычайное неудовольствіе. Викарій желалъ уврить пастора, что не къ чему, по-крайней-мр теперь, переносить капеллу съ этого мста. Но прежде чмъ онъ усплъ заговорить съ Пёдльгэмомъ, онъ примтилъ строителя изъ Салисбури, который повидимому, очень суетился — Граймса, бёльгэмитопскаго подрядчика, такъ недавно разбитаго въ пухъ, теперь торжествующаго — Больта старшаго, возл Педльгэма — своихъ церковныхъ старостъ, двухъ фермеровъ и наконецъ самого Сент-Джорджа, прохаживающагося съ Пэкеромъ, управляющимъ. Многіе другіе изъ деревни были тутъ, такъ что на клочк земли, отведенной для проповдей Пёдльгэма, былъ совершенно публичный митингъ. Фенуикъ, какъ только увидалъ лорда Сент-Джорджа, подошелъ къ нему прежде чмъ заговорилъ съ другими.

— Мой пріятель мистеръ Пёдльгэмъ, кажется, иметъ сегодня весьма знаменитыхъ прихожанъ.

— Послднихъ, я боюсь, какихъ онъ будетъ имть на этомъ мст, сказалъ лордъ, пожимая руку викарія.

— Съ сожалніемъ слышу это, милордъ. Разумется, я не знаю, что вы длаете, и не могу заставить мистера Пёдльгэма проповдывать здсь, если онъ не желаетъ.

Пёдльгэмъ подошелъ къ нимъ.

— Я готовъ и желаю, сказалъ онъ: — исполнять мои долгъ въ той сфер, къ которой Богу было угодно призвать меня.

Было очевидно, что онъ считаетъ сферой, къ которой онъ былъ призванъ, именно капеллу напротивъ пасторскихъ воротъ.

— Я говорю, продолжалъ викарій: — что не имю ни желанія, ни власти принудить моего сосда, но если это зависло бы отъ меня, то не сдлано было бы ни одного шага для того, чтобы перемстить его. Сначала мн не нравилось это мсто для капеллы, но я преодоллъ это чувство и мистеръ Пёдльгэмъ можетъ проповдывать сколько душ угодно — для пользы своихъ слушателей и насколько не раздражитъ меня.

Услышавъ это, Пёдльгэмъ сдвинулъ шляпу со лба, поднялъ глаза и нахмурился, какъ будто легкомысленныя выраженія, употребленныя его соперникомъ, были не совершенно приличны такому торжественному случаю.

— Мистеръ Фенуикъ, сказалъ лордъ: — мы совтовались и нашли, что это слдуетъ сдлать, и сдлать сейчасъ. Главные прихожане совершенно согласны съ этимъ.

— Они, разумется, не хотятъ идти наперекоръ вашему благородному отцу, милордъ, сказалъ пасторъ.

— И сказать вамъ по правд, мистеръ Фенуикъ, продолжалъ лордъ Сент-Джорджъ:— вы можете совершенно несправедливо навлечь на себя тьму непріятностей, если мы не сдлаемъ этого. Вы не имете права отдавать церковную землю по контракту подъ строеніе, еслибъ даже и хотли, и высшія духовныя власти тотчасъ предпишутъ вамъ перенести эту заразу.

— Заразу, милордъ! сказалъ Пёдльгэмъ, примчавшій, что сынъ вовсе недостоинъ отца.

— Ну да — въ самой середин пасторской усадьбы! Что вы сказали бы, еслибъ мистеръ Фенуикъ вопросилъ позволенія сдлать изъ вашей гостиной свою трапезу и запереть свой стихарь въ вашъ шкапъ?

— Онъ наврно попробовалъ бы надть его, сказалъ викарій:— и онъ очень бы къ нему шелъ.

Тутъ диссидентскій пасторъ опять поднялъ шляпу и опять нахмурился.

— Дло въ томъ, продолжалъ лордъ: — что мы вс сдлали самую нелпую ошибку, и чмъ скоре мы поправимъ ее, тмъ лучше. Отецъ мой, чувствуя, что наша ошибка повела ко всмъ другимъ и что мы причиною всей этой путаницы, считаетъ своей обязанностью сломать ее и выстроить ее на мст прежде предложенномъ близь перекрестка. Мы начнемъ тотчасъ и надемся кончить къ Рождеству. А пока мистеръ Пёдльгэмъ согласился вернуться въ старую капеллу.

— Зачмъ не позволить ему остаться здсь, пока другая капелла будетъ кончена? спросилъ викарій.

— Любезный сэръ, отвчалъ милордъ:— мы переносимъ капеллу всю до основанія. Будь мы янки, мы знали бы, какъ это сдлать, не ломая ее на куски. Теперь же мы должны это сдлать, разобравъ ее по кускамъ. Мистеръ Гикбоди, продолжалъ онъ, обернувшись къ салисбурійскому строителю: — вы можете тотчасъ приниматься за работу. Маркизъ очень будетъ вамъ обязанъ, если вы поторопитесь.

— Непремнно, милордъ, сказалъ Гикбоди, снимая шляпу.— Мы употребимъ кучу работниковъ, милордъ, и приказанія его сіятельства будутъ исполнены.

Посл этого лордъ Сент-Джорджъ и Фенуикъ ушли отъ капеллы въ пасторатъ.

— Если все это ршительно необходимо… началъ викарій.

— Ршительно, мистеръ Фенуикъ, мы сдлали ошибку.

Лордъ Сент-Джорджъ всегда говорилъ о своемъ отц ‘мы’, когда ему встрчалась необходимость поправлять промахи отца.

— А единственная наша возможность выпутаться изъ этой бды состоитъ въ томъ, чтобы схватить быка за рога и поправить дло. Это будетъ стоить намъ около 700 ф., а потомъ еще остается непріятность признаваться въ нашей вин. Но это гораздо лучше, чмъ драться.

— Я не дрался бы.

— Вы были бы принуждены драться. Потомъ остается одинъ неизмнный фактъ — капелл не слдуетъ быть здсь. Теперь мн остается сказать еще одно слово. Не находите ли вы, что эта ссора между пасторомъ и землевладльцемъ нехороша для прихода?

— Дйствительно очень нехороша, лордъ Сент-Джорджъ.

— Я не стану измривать порицаніе, не стану говорить, кто былъ виноватъ, вы или мы.

— Еслибъ вы сдлали это, я сталъ бы защищаться, сказалъ викарій.

— Именно. Но если предать прошлое забвенію, то не будетъ цикакой надобности ни въ обид, ни въ защит.

— Что можетъ думать пасторъ, лордъ Сент-Джорджъ, когда землевладлецъ его прихода пишетъ письма противъ него къ его епископу, клевещетъ на его репутацію и распространяетъ слухи, не имющіе ни малйшаго основанія?

— Мистеръ Фенуикъ, разв такимъ образомъ вы желаете предать прошлое забвенію?

— Очень тяжело сказать, что я могу забыть подобное оскорбленіе.

— По-крайней-мр, мой отецъ желаетъ забыть — и, какъ онъ надется, простить. Во всхъ спорахъ каждая сторона думаетъ что она права. Еслибъ вы, для пользы прихода и, ради христіанской любви и доброжелательства, были готовы сдлать къ нему шагъ, вся его непріязненность была бы предана забвенію.

Что могъ сдлать викарій? Онъ чувствовалъ, что его хитро заставили преодолть полученную имъ обиду. Онъ безъ минутной нершимости простилъ бы маркиза, еслибъ маркизъ призналъ себя виноватымъ. Но теперь его приглашали зарыть въ землю топоръ войны на равныхъ условіяхъ, а онъ зналъ, что условія не должны быть равны. Онъ тмъ боле сердился на это въ душ, что понималъ очень хорошо какъ ловокъ и хитеръ сынъ его врага. Онъ не хотлъ, чтобы его обманомъ заставили простить. Но впрочемъ что же за бда? Разв недостаточно ему самому знать, что онъ былъ правъ? Разв не много значило чувствовать себя свободнымъ отъ всякихъ упрековъ совсти?

— Если лордъ Траубриджъ желаетъ забыть прошлое, сказалъ онъ:— желаю и я.

— Я очень радъ, сказалъ лордъ Сент-Джорджъ съ живостью:— теперь я къ вамъ не войду, потому что я уже опоздалъ, но я надюсь, что вы скоро получите отъ моего отца всти въ примирительномъ дух.

Глава LXXI.
КОНЕЦЪ ИСТОРІИ МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Головная боль сэр-Грегори Мэррэбля не долго продолжалась. Здсь говорится о той головной боли, подъ болзненнымъ вліяніемъ которой онъ такъ нершительно простился съ своимъ племянникомъ и наслдникомъ. Она продолжалась, однако, три дня, въ-теченіе которыхъ онъ часто совщался съ мистриссъ Браунло и имлъ одинъ разговоръ съ Эдиью. Онъ былъ разочарованъ, огорченъ и страдалъ сердцемъ, потому что его душевное желаніе не могло быть исполнено, но онъ былъ слишкомъ слабъ для того чтобы цпляться за свою надежду или за свой гнвъ. Его родной сынъ умеръ, а этотъ молодой человкъ долженъ быть его наслдникомъ и дёнрипльскимъ владльцемъ. Безъ сомннія, онъ могъ наказать молодого человка, лишивъ его всякой доли въ настоящемъ, но въ этомъ не будетъ ни утшенія, ни выгоды. Правда, онъ могъ отложить т деньги, которыхъ стоилъ бы ему Уальтеръ, и отдать ихъ Эдии — но откладывать деньги для такой цли было противно натур старика. Онъ желалъ, чтобы наслдникъ былъ возл него въ Дёнрипл. Онъ ненавидлъ то одиночество, которое представляло ему пребываніе въ Денрипл безъ какого-нибудь молодого Мэррэбля, который былъ бы подъ рукою, чтобы помогать ему. Онъ желалъ безсознательно наполнить пустоту сдланную смертью его сына съ наименьшими хлопотами, по этому онъ посовтовался съ мистриссъ Браунло.

Мистриссъ Браунло ясно была такого мннія, что ему лучше взять племянника вмст съ Мэри Лаутеръ, и пристроить ихъ въ своемъ дом.

— Мы вс слышали такъ много хорошаго о миссъ Лаутеръ, сказала мистриссъ Браунло.— И она совсмъ не то, что посторонняя.

— Это правда, сказалъ сэр-Грегори, желая, чтобы его уговорили.

— А потомъ, знаете, кто можетъ сказать, понравился ли бы онъ Эдии, или нтъ. Никакъ нельзя знать, какое направленіе примутъ чувства молодой двушки.

Услышавъ это, сэр-Грегори произнесъ какіе-то звуки, кротко выражавшіе несогласіе съ этимъ мнніемъ. Онъ не сомнвался, что Эдиь готова была бы влюбиться въ Уальтера, если все способствовало къ этому. Мистриссъ Браунло не примтила этого и продолжала:

— Бдная двушка страшно страдала бы, еслибъ ей позволили думать, что вы разстались съ вашимъ племянникомъ изъ уваженія къ ней. Она въ такомъ случа не могла бы даже остаться въ Дёнрипл.

Мистриссъ Браунло кротко посовтовала, чтобы Эдии ничего не говорить, и сэр-Грегори почти общалъ молчать. Но не говорить противъ его натуры. Когда наступала минута, искушеніе сказать что-нибудь такое, что могло быть сказано легко и что возбудило бы небольшое волненіе, всегда оказывалось слишкомъ сильно для него.

— Душа моя, сказалъ онъ въ одинъ вечеръ, когда Эдиь порхала возл его кресла:— ты помнишь, что я говорилъ теб однажды о кузен твоемъ Уальтер?

— О капитан Мэррэбл, дядюшка?

— Ну онъ все-равно что кузенъ, оказывается, что онъ женится на другой кузин — Мэри Лаутеръ.

— Ола дйствительно ему кузина, дядя Грегори.

— Я никогда не видалъ этой молодой двушки — сколько мн помнится.

— И я также, но я такъ много слышала о ней! Вс говорятъ, что она очень мила. Надюсь, что они будутъ здсь жить.

— Я еще этого не знаю, душа моя.

— Онъ мн все разсказалъ, когда былъ здсь.

— Разсказалъ, что онъ женится?

— Нтъ, дядюшка, онъ мн не разсказывалъ именно это, но говорилъ, что… что… Онъ сказалъ, какъ онъ любитъ Мэри Лаутеръ, и многое разсказывалъ о ней, я была уврена, что такъ и будетъ.

— Стало быть, теб извстно, что мой намекъ на тебя и Уальтера…

— Не говорите объ этомъ, дядя Грегори. Я знала, что это невроятно, и не думала объ этомъ. Вы такъ ко мн добры, что разумется я ничего не могла сказать. Но вы можете быть уврены, что онъ ужасно влюбленъ въ миссъ Лаутеръ, и надюсь, что и мы ее полюбимъ.

Сэр-Грегори успокоился и его головная боль прошла. Онъ составилъ маленькій планъ, и онъ не удался. Эдиь была очень добра, она все останется его любимицей и фавориткой — но Уальтеру Мэррэблю будетъ сказано, что онъ можетъ жениться и привезти свою жену въ Дёнрипль, и что если онъ выйдетъ въ отставку, то фамильному стряпчему будетъ поручено устроить его дла, какъ будто онъ дйствительно былъ его родной сынъ. Будетъ маленькое затрудненіе относительно правъ полковника, но полковникъ уже захватилъ такъ много, что съ нимъ справиться будетъ легко. На слдующее утро письмо было написано къ Уальтеру самою мистриссъ Браунло.

Чрезъ недлю посл этого Мэри Лаутеръ въ Лоринг ожидавшая съ наружнымъ терпніемъ, но съ внутреннимъ безпокойствомъ извстій отъ своего жениха, получила два письма, одно отъ Уальтера, а другое отъ своей пріятельницы Джэнетъ Фенуикъ. Читатель увидитъ три письма и отвты, написанные Мэри, и тогда наша исторія о любви, надеждахъ, заботахъ и непріятностяхъ Мэри Лаутеръ будетъ разсказана вся.

‘Бёлъгэмтонъ, 1 сентября.

‘Дорогая Мэри,

‘Пишу къ вамъ нсколько строкъ, потому что я общала къ вамъ написать. Фрэнкъ здилъ въ Лондонъ на прошлой ндсл и одно воскресенье его не было. Онъ нашелъ своего бднаго друга въ Лондон и провелъ съ нимъ три дня. Онъ ршился отдать въ наймы Бирючины и хать за границу, и вс убжденія Фрэнка не могли поколебать его. Не знаю, можетъ быть, это и къ лучшему. Мы лишаемся такого сосда, какого никогда не будемъ имть. Онъ былъ для насъ обоихъ все-равно что братъ, и я могу только сказать, что любя его какъ брата, я старалась сдлать для него къ лучшему все, что могла. Я знаю только то, что ничто на свт не побудитъ меня опять приняться за сватовство. Но привлекательна была мысль соединить около меня моихъ двухъ нжнйшихъ друзей.

‘Если вы сообщите мн о вашемъ счасть, я съ радостью услышу это. Я не стану возстановлять себя противъ того другого человка — но вы не можете ожидать, чтобы я сказала, что онъ будетъ для меня точно то же, чмъ могъ быть тотъ другой. Богъ да благословитъ васъ!

‘Вашъ любящій другъ

‘Джэнетъ Фенуикъ.’

‘Я должна сообщить вамъ о судьб капеллы. Ее уже ломаютъ и увозятъ кирпичи въ другое мсто. Это длается такъ скоро, что все исзезнетъ прежде чмъ мы успемъ опомниться. Признаюсь, я рада. А Фрэнкъ право, кажется, предпочелъ бы оставить ее. Но это еще не все. Маркизъ общалъ написать къ намъ ‘въ примирительномъ дух’. Желала бы я знать, до чего это дойдетъ. Ужъ конечно не примирительный духъ заставилъ его написать къ епископу и назвать Фрэнка вольнодумцемъ.’

Вотъ другое письмо:

‘Барраки, 1 сентября 186—

‘Возлюбленный ангелъ,

‘Надюсь, что это будетъ одно изъ послднихъ писемъ изъ этого противнаго мста, потому что я сейчасъ подаю въ отставку. Все ршено и я буду нчто въ род намстница сквайра въ Дёнрипл подъ начальствомъ моего дяди. А такъ какъ это должна быть моя участь въ жизни то лучше начать ее тотчасъ. Но это не вся моя судьба и не лучшая ея часть. Вы принимаетесь какъ намстница — или лучше сказать какъ главная сквайрша, потому что будете хозяйкой дома. Дорогая Мэри, могу ли я надяться, что вы не откажетесь отъ этого званія?

‘Я получилъ длинное письмо отъ мистриссъ Браунло и похалъ вчера видться съ дядей. Я такъ спшилъ, что не могъ писать изъ Дёприпля. Я прислалъ бы къ вамъ письмо мистриссъ Браунло, только, можетъ быть, это было бы не совсмъ хорошо. Наврно, вы увидите его когда-нибудь. Она много говоритъ о васъ и въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ. Потомъ она объявляетъ о своемъ намреніи передать вс права, почести труды, преимущества и обязанности дёнрипльской хозяйки въ ваши руки, какъ только вы сдлаетесь мистриссъ Мэррэбль. Это она повторила вчера нсколько величественно и съ большою великодушною безропотностью. Но я не имю намренія смяться надъ нею, потому что я знаю ея намреніе поступить какъ слдуетъ.

‘Моя, моя Мэри, напишите мн сейчасъ нсколько строкъ, что такъ и слдуетъ — напишите также, что вы согласны со мною, что если это слдуетъ сдлать, то надо сдлать скоре.

‘Всегда вашъ всмъ сердцемъ

‘У. М.’

Разумется, Мэри необходимо было посовтоваться съ теткой, прежде чмъ она отвтитъ на второе письмо. О томъ письм, которое она получила отъ мистриссъ Фенуикъ, она ршилась ничего не говорить. Для чего ей называть опять тетк имя, такое непріятное для нея, какъ имя Джильмора? Думать о немъ избжать нельзя. Въ этой великой борьб своей жизни, она старалась поступать какъ слдуетъ, а все-таки не могла уклониться отъ зла. Но огорченіе, хотя оно существовало, можно было по-крайней-мр скрывать.

— Итакъ вы сейчасъ поселитесь въ Дёнрипл? сказала миссъ Мэррэбль.

— Я такъ думаю.

— А, хорошо! Конечно, такъ и должно быть. Разумется, противъ этого нельзя сказать ни слова. Я надюсь, что сэр-Грегори не умретъ прежде полковника. Вотъ и все.

— Вдь полковникъ его отецъ.

— Надюсь, что не будетъ никакихъ хлопотъ насчетъ этого, вотъ и все. Мн будетъ очень скучно одной, но разумется, я должна была этого ожидать.

— Вы будете прізжать къ намъ, тетушка Сэра? Вы столько же времени будете проводить тамъ, сколкко здсь.

— Благодарствуй, душечка. Я еще не знаю. Сэр-Грегори очень любезенъ, но какъ-то пріятне въ своемъ собственномъ дом.

Изъ всего этого Мэри поняла, что ея милая тетка теперь еще желала имть возможность по-своему распорядиться рукой племянницы — какъ ея милые бёльгэмптонскіе друзья также желали.

Вотъ отвты Мэри на оба письма, выше приведенныя:

Лорингъ, 3 сентября 186—

‘Любезная Джэнетъ,

‘Мн очень, очень, очень жаль. Не знаю, что боле я могу сказать. Я все время имла намреніе поступать какъ слдуетъ. Когда я въ первый разъ сказала мистеру Джильмору, что его желаніе не можетъ быть исполнено, я была права. Когда я ршила, что такъ должно быть наконецъ, я также была права. Боюсь, что не могу этого сказать о томъ шаг, который я сдлала посреди начала и конца, думая, что лучше поступить такъ, какъ мн совтуютъ. Я имла намреніе поступить какъ слдуетъ, но разумется, я ошиблась, и мн очень, очень жаль. Все-таки я очень вамъ обязана за то, что вы написали ко мн.

Разумется, я не могу не желать знать, что онъ длаетъ. Если онъ напишетъ и будетъ казаться доволенъ своимъ путешествіемъ, пожалуйста сообщите мн.

‘Я должна разсказать вамъ о моемъ счастьи — хотя чувствую угрызеніе, что я такъ счастлива, когда причинила такъ много несчастья. Уальтеръ выходитъ въ отставку и будетъ жить въ Дёнрипл, и я также буду жить тамъ, когда мы обвнчаемся. Я полагаю, что это случится скоро. Я пишу къ нему сегодня, хотя еще не знаю, что ему скажу. Сэр-Грегори согласился, дло устроивается, съ стряпчими совтуются и мы, по выраженію Уальтера, будемъ намстниками сквайра и сквайрши въ Дёнрипл. Мистриссъ Браунло и Эдиь Браунло останутся тамъ жить, но я буду имть честь заказывать обдъ и распоряжаться ключницей. Разумется, мн будетъ очень странно вступить въ такой домъ. Вамъ я могу сказать на сколько было бы пріятне поселиться въ такомъ дом который принадлежалъ бы намъ съ Уальтеромъ однимъ — какъ было съ вами, когда вы вышли замужъ. Но я не такъ глупа, чтобы сожалть объ этомъ. Такъ много случилось того, чего я желала, что я могу только чувствовать себя счастливе, чмъ заслуживаю. Боле всего ожидаю я теперь вашего перваго посщенія въ Дёнрипль.

‘Вашъ любящій другъ

‘МЭРИ ЛАУТЕРЪ.’

То другое письмо, которое, какъ говорила Мэри въ письм къ мистриссъ Фенуикъ, она еще не ршила какъ написать, было гораздо трудне составить.

‘Лорингъ, 3 сентября 186—

‘Милый Уальтеръ,

‘Итакъ ршено, и я буду намстницей сквайршей! Я не имю никакого возраженія противъ этого. Пока вы будете намстникомъ сквайра, я буду намстницей. Для васъ, мой дорогой, я искренно радуюсь, что дло это ршено. Мн кажется, вы будете счастливе сельскимъ дворяниномъ, чмъ были бы въ военной служб. И такъ-какъ Дёнрипль впослдствіи долженъ быть вашимъ домомъ — я скажу нашимъ — можетъ быть, хорошо и вамъ и мн узнать его какъ можно скоре. Разумется, я очень тревожусь на счетъ мистриссъ Браунло и ея дочери, но хотя тревожусь, я не боюсь и приготовлюсь полюбить ихъ.

‘Относительно другого вопроса я право не знаю какой дать отвтъ. Только намедни ршено, что это должно быть, и слдуетъ перевести духъ прежде чмъ ршить когда. Но, любезный Уальтеръ, я ничмъ не хочу мшать вашимъ планамъ. Увдомите меня, что думаете вы сами, но помните, что маленькій промежутокъ для чувствъ и шитья всегда желается въ такихъ случаяхъ слабйшей стороной.

‘Да благословитъ васъ Господь, мой милый!

‘Ваша навсегда и навсегда М. Л.’

‘Впрочемъ, я сдлаю то что, вы мн велите.’

Разумется, посл этого свадьбу не на долго откладывали. Уальтеръ Мэррэль согласился, что слдуетъ дать пощаду и чувству и шитью, но не находилъ, чтобы для того и для другого нужна была продолжительная отсрочка. Недли для чувства и двухъ для приготовленія приданаго по его мннію было достаточно. Наконецъ сдлана была уступка какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, и свадьба совершилась въ половин октября. Нтъ никакого сомннія, что въ это время года они отправились въ Италію — но этого разскащикъ не можетъ сказать наврно. Врно однако то,— что если они похали за границу, то Мэри Мэррэбль путешествовала съ ежедневнымъ опасеніемъ, чтобы ея несчастная судьба не свела ее лицомъ къ лицу съ Джильморомъ. Поздка ихъ, по условію, сдланному баронетомъ, кончилась въ два мсяца, потому что въ день Рождества мистриссъ Уальтеръ Мэррэбль должна была занять мсто хозяйки за обдомъ.

Можетъ быть, читатель пожелаетъ узнать, совершенно ли уладилось дло съ полковникомъ? По этому длу господа Блокъ и Кёрлингъ, фамильные стряпчіе, имли очень много хлопотъ. Когда къ полковнику обратились, онъ выказалъ себя сладкимъ какъ медъ. Онъ готовъ былъ сдлать все для пользы своего милаго сына. На свт не было отца, который мене заботился бы о себ и о своемъ положеніи. Но все-таки онъ долженъ жить. Онъ обратился къ господамъ Блоку и Кёрлингу съ вопросомъ, необходимо ли ему жить. Господа Блокъ и Кёрлингъ объяснили ему очень ясно, что жизнь его или смерть нисколько не зависли отъ его брата баронета — и что онъ лишилъ уже своего сына очень большого состоянія. Наконецъ однако онъ согласился уступить свое пожизненное право на наслдство, которое должно было перейти къ нему въ случа, если братъ умретъ прежде него, не иначе какъ за 200 ф. с. ежегоднаго дохода. Онъ сначала спросила 500, и тогда ему сказали, что капитанъ ршится взыскивать съ отца 20,000 ф. с., если сэр-Грегори умретъ прежде полковника.

Теперь разскащикъ простится съ Мэри Лаутеръ, Лорингомъ, и Дёнриплемъ. Онъ боится, что поведеніе его героини, описанное на этихъ страницахъ, встртитъ неодобреніе многихъ близкихъ и хорошихъ знатоковъ женскаго характера. Онъ старался описать молодую женщину, поступавшую добросовстно во всхъ своихъ поступкахъ, руководимую правилами, желавшую, если понадобится, принести себя въ жертву, усиливавшуюся всегда удерживаться отъ дурныхъ поступковъ, Но между тмъ причинившую безпредльную горесть другимъ и почти доведшую себя до гибели, потому что одно время она позволила себ думать, что сдлаетъ хорошо, выйдя за человка, котораго она не любила.

Глава LXXII.
ВЪ ТРНОВЕРСКОМЪ ЗАМК.

Мистриссъ Фенуикъ только подсмивалась надъ мужемъ по поводу тхъ извстій, которыя ожидались изъ Тёрноверскаго замка. Съ той самой минуты, какъ лордъ Сент-Джорджъ отдалъ приказаніе — основываясь на власти несчастнаго Вольта, который въ этомъ случа нашелъ невозможнымъ отказаться отъ власти, требуемой отъ него лордомъ — началась ломка зданія. Прежде чмъ наступило первое воскресенье, уже невозможно было совершать божественную службу въ новой капелл. Въ этотъ день Пёдльгэмъ сказалъ краснорчивую проповдь о скиніяхъ завта вообще.

‘Все равно, гд ни сходился бы народъ Господень, сказалъ онъ: если онъ сходится поклоняться Господу въ надлежащемъ дух независимаго сопротивленія всякой власти, явившейся не по откровенію. Любая живая изгородь была достаточной скиніей для набожнаго христіанина, но…’

Тутъ неназывая никого, онъ представилъ англиканскую церковь въ вид дерева упасъ, которое своимъ ядомъ уничтожало прелестные цвты, выроставшіе въ трав подъ нимъ и наполнявшіе воздухъ благоуханіемъ около него. Онъ сказалъ также что-то о слабой сестр, шатавшейся у его подножія, за паденіемъ которой быстро послдуетъ паденіе ея старшаго брата. Все это, разумется, было пересказано подробно викарію но викарій не хотлъ даже заинтересоваться этимъ.

— Разумется, онъ это говорилъ, сказалъ викарій:— если человкъ проповдуетъ, что можетъ онъ проповдывать, какъ не свои собственныя мннія?

Пріятныя извстія, о которыхъ говорилось, не заставили себя долго ждать — или по-крайней-мр первая уплата долга. Второго сентября явилась огромная корзина съ куропатками, адресованная мистриссъ Фенуикъ рукою самого маркиза.

— Самая первая дичь, сказалъ викарій, отправившись въ кладовую смотрть этотъ изобильный запасъ:— конечно, лучше получать изъ Тёрновера куропатки, чмъ обвиненіе въ безнравственности и вольнодумств.

Викарій объявилъ это тотчасъ, но жена не хотла сначала согласиться съ нимъ.

— Право мн было бы такъ пріятно уложить ихъ и отправить назадъ!

— Ты не должна этого длать.

— Возможно ли, чтобы корзина съ птицами загладила такія оскорбленія, какими этотъ человкъ оклеветалъ тебя?

— Эти птицы будутъ только первою уплатою, сказалъ викарій — и опять пошли колкія насмшки на счетъ этого.

Фенуикъ уврялъ, что второю уплатою будутъ фазаны застрленные въ октябр. Но вторая уплата явилась еще въ сентябр въ вид слдующаго письма:

‘Терноверскій паркъ, 20 сентября 186—.

‘Маркизъ Траубриджъ и лэди Софія и Каролина Стаутъ просятъ мистера и мистриссъ Фенуикъ сдлать имъ честь пожаловать въ Тёрноверскій паркъ въ понедльникъ 6 октября и остаться до субботы 11.’

— Вотъ это такъ уплата, сказала мистриссъ Фенуикъ?— Что же намъ длать?

Викарій согласился, что дло становится очень серьезно.

— Мы должны хать и провести ужасно скучное время, продолжала мистриссъ Фенуикъ:— или должны показать ему очень ясно, что не хотимъ имть съ нимъ никакого дла. Я не вижу, зачмъ намъ подвергаться непріятностямъ, только потому, что онъ маркизъ.

— Совсмъ не потому, что онъ маркизъ.

— Почему же? Ты не можешь сказать, что любишь старика или чтобы ты выбралъ мн въ подруги лэди Софію и Каролину Стаутъ, или чтобы этотъ пронырливый, сладенькій, хвастливый лордъ Сент-Джорджъ былъ по твоему вкусу.

— Сент-Джорджа я не знаю хорошо. Можетъ быть, изъ него вышелъ бы прекрасный епископъ.

— Ты знаешь, что онъ теб не нравится, и знаешь также, что теб придется провести въ Тёрновер очень непріятное время.

— Я могу стрлять фазановъ все время.

— Да — съ убжденіемъ въ тоже время, что лэди Софія и Каролина Стаутъ называютъ тебя за это вольнодумцемъ за глаза. Сама же я совершенно убждена, что поссорюсь съ ними.

— Совсмъ не потому, что онъ маркизъ, продолжалъ доказывать викарій посл продолжительнаго молчанія.— Если я знаю себя, мн кажется, я могу сказать, что это не иметъ для меня никакой привлекательности. И сказать по правд, будь онъ просто маркизъ, а я имй свободу дйствовать по моимъ желаніямъ, я никакъ не допустилъ бы его сладкорчивому сыну усмирить мой справедливый гнвъ. Но для насъ онъ человкъ чрезвычайно важный, потому что онъ владлецъ той земли, гд живутъ люди, съ которыми мы находимся въ сношеніяхъ. Для ихъ благосостоянія я долженъ находиться съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ, а слдовательно, если ты согласна на эту жертву, я думаю, что мы подемъ.

— Какъ — на цлую недлю, Фрэнкъ?

Викарій думалъ, что недлю можно сократить на два дня, и мистриссъ Фенуикъ написала къ лэди Софіи и Каролин Стаутъ, что она и мистеръ Фенуикъ съ величайшимъ удовольствіемъ прідутъ въ Терноверскій паркъ во вторникъ и останутся до пятницы.

— Такъ что я буду охотиться только два дня, сказалъ викарій:— что значительно измнитъ обширность моего вольнодумства.

Они похали въ Терноверскій замокъ. Бдный старый маркизъ провелъ весьма непріятные два часа предъ ихъ пріздомъ. Теперь во всемъ графств сдлалось несомннно, что Сэмъ Брэтль не участвовалъ въ убійств фермера Трёмбёля и что его знакомство съ убійцами произошло отъ желанія видть его несчастную сестру замужемъ за человкомъ, котораго онъ въ то время не считалъ порочнымъ. Слдовательно, произошла реакція въ пользу Сэма Брэтля, на котораго въ графств теперь стали смотрть какъ на героя. Маркизъ, понявъ все это, началъ сознавать, что онъ несправедливо поступалъ съ викаріемъ по длу объ убійств. А потомъ, хотя ему сказали люди достойные вроятія — никто иные какъ его дочери, узнавшія это отъ сестеръ самаго примрнаго сосдняго пастора — что Фенуикъ не вритъ ‘почти ничему’ и готовъ брататься скоре съ такимъ язычникомъ, какъ старикъ Брэтль, чмъ съ извстнымъ христіаниномъ — все-таки оставалось въ пользу Фенуика хорошее мнніе епископа, и хотя маркизъ былъ упрямъ, для него епископъ всегда оставался епископомъ. Для него также было ясно, что онъ ошибался относительно тхъ обвиненій, которыя онъ длалъ противъ викарія относительно пребыванія бдной Кэрри Брэтль въ Салисбури. Настоящая исторія двушки дошла до ушей маркиза и онъ началъ думать, что былъ неправъ. Потомъ это дло о капелл, на которую, по совту своего сына, онъ теперь тратилъ 700 ф. с., поправляя сдланную имъ ошибку. Надо отдать справедливость маркизу, онъ не дорожилъ деньгами. Хотя маркизы имютъ и большія помстья, но у нихъ не всегда бываютъ лишнія сотни, которыя они могутъ бросать въ сторону, не чувствуя потери. Маркизъ Траубриджъ находился теперь въ такомъ положеніи. Но эта непріятность не такъ сильно раздражала его, как необходимость поправить ошибку, сдланную имъ. Онъ поступилъ безразсудно. Капеллу ни въ какомъ случа не слдовало строить на этомъ мст. Онъ зналъ это теперь, и зналъ, что долженъ извиниться. Знатность налагаетъ обязательства. Старый лордъ былъ очень глупъ, очень безтолковъ, а иногда очень надмененъ, но онъ не былъ способенъ къ сознательной несправедливости и ничто на свт не могло заставить его сказать умышленную ложь. Впрочемъ, этотъ эпитетъ можно бы выпустить, потому что ложь не можетъ быть ложью, если она неумышленна.

Лордъ Траубриджъ провелъ утро вторника съ страшнымъ сознаніемъ въ необходимости извиниться — а между тмъ онъ помнилъ очень хорошо наглость этого человка, который осмлился сравнить обоихъ лэди Стаутъ съ… съ… съ… Страшно было подумать объ этомъ. И его сіятельство помнилъ также, какъ этотъ человкъ писалъ о воротахъ его замка, какъ будто это были ворота въ дом всякаго другого человка! Хотя эти шипы еще кололи его тло, онъ долженъ былъ сознаться, что неправъ.

И онъ сдлалъ это — съ добросовстностью, недоступной даже для его умнаго сына. Когда пріхали Фенуики, ихъ ввели въ гостиную, въ которой сидли лэди Каролина и Софія съ гостями, уже собравшимися тамъ. Минуты чрезъ дв вошелъ маркизъ и пожалъ руку обоимъ прізжимъ. Потомъ, онъ походилъ по комнат минуты дв, наконецъ взялъ викарія подъ руку и повелъ его въ свое святилище.

— Мистеръ Фенуикъ, сказалъ онъ:— я. считаю за лучшее выразить мое сожалніе тотчасъ относительно двухъ случившихся обстоятельствъ.

— Это ничего не значитъ, милордъ.

— Но это значитъ что-нибудь для меня, и если вы выслушаете меня нсколько минутъ, я сочту это за одолженіе вдобавокъ къ тому одолженію, которое вы оказали мн, пріхавъ сюда.

Викарій могъ только кланяться и слушать.

— Я сожалю, мистеръ Фенуикъ, о томъ что написалъ къ епископу этой епархіи о вашемъ поведеніи.

Фенуику показалось очень трудно смолчать когда это было сказано. Онъ вообразилъ, что маркизъ будетъ извиняться на счетъ капеллы, а о капелл онъ не заботился вовсе. Онъ чувствовалъ, что чмъ мене будетъ говорено объ епископ, тмъ лучше. Онъ однако воздержался, и маркизъ продолжалъ,

— Мн наговорили много разныхъ разностей, мистеръ Фенуикъ — и я думалъ, что исполняю мои обязанности.

— Это не сдлало мн никакого вреда, милордъ.

— Надюсь. Мн сообщили ложное свдніе — и я извиняюсь.

Маркизъ замолчалъ, а викарій поклонился. Весьма вроятно, что викарій совсмъ не зналъ, какъ глубоки были въ эту минуту страданія маркиза.

— Перейдемъ теперь къ капелл, продолжалъ маркизъ.

— Милордъ, позвольте мн сказать, что это бездлица, не представляющая ни малйшей важности.

— Меня обманули относительно этого клочка земли.

— Я желалъ бы, милордъ, чтобъ капелла могла тамъ оставаться.

— Это невозможно, земля эта была назначена совсмъ для другого, и хотя мы вс были въ невдніи на счетъ нашихъ правъ, права слдуетъ утвердятъ. Я только прибавлю, что съ величайшимъ удовольствіемъ вижу васъ и мистриссъ Фенуикъ въ Тёрновер и надюсь, что это удовольствіе будетъ часто повторяться.

Тутъ онъ воротился съ гостемъ въ гостиную и непріятный часъ промчался надъ его головой.

Все шло очень хорошо и для викарія, и для его жены во время ихъ посщенія. Одинъ день онъ провелъ на охот и лсничій Тёрновера обращался съ нимъ очень вжливо, хотя онъ не подарилъ ему пятифунтоваго билета по окончаніи охоты. Когда онъ воротился въ домъ, хозяинъ осыпалъ его похвалами за его искусство такъ же дружелюбно, какъ будто онъ принадлежалъ жъ числу мірянъ. На слдующій день онъ здить съ лордомъ Сент-Джорджемъ смотрть кануры охотничьихъ собакъ этого графства, которыя находились тогда въ Чарликотс, и никто повидимому не счелъ его нечестивымъ за то, что онъ осмлился имть свое собственное мнніе на счетъ собакъ. Въ удовольствіяхъ мистриссъ Фенуикъ, можетъ быть, не заключалось такихъ сильныхъ ощущеній, но она пользовалась ими очень спокойно. Ее водили смотрть приходскую школу, приходскую церковь — въ которой фамилія Стаутъ имла огромное углубленіе, называемое скамьей, но которое въ сущности было цлой комнатой съ каминомъ. Мистриссъ Фенуикъ нашла, что это мало походило на церковь, но такъ какъ лэди Стаутъ, повидимому гордилась этимъ, она промолчала и не высказала эту мысль. Такимъ образомъ визитъ въ Тёрноверскій замокъ былъ сдланъ и Фенуики ухали домой.

— Надо сказать, что ничего не можетъ быть лучше, какъ зарыть въ землю топоръ, сказалъ онъ.

— А кто наточилъ топоръ? спросила мистриссъ Фенуикъ.

— Все-равно, кто ни наточилъ. Мы его зарыли.

Глава LXXIII.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Ничего боле не осталось разсказать о бёльгэмптонской деревн и викарі, кром того, что читателю необходимо знать относительно положенія и будущихъ надеждъ семейства Брэтль.— Писавшій эти страницы осмливается надяться, что каковы бы ни были мысли читателя о той чет, которая мирно поселяется въ Дёнрипл и спокойно будетъ ждать, пока наступитъ время царствовать тамъ, можетъ быть читатели питаютъ нкоторое сочувствіе къ боле смиреннымъ дйствующимъ лицамъ, которыя порядочно и трудолюбиво жили на мельниц, а также и къ тмъ, которыя, увлекаемые безпорядочными страстями, удалились отъ нея и опять воротились въ старый домъ.

Дня два посл возвращенія мельника съ дочерью и сыномъ очень мало было говорено о прошломъ — очень мало по-крайней-мр такого, въ чемъ отецъ или Сэмъ принимали участіе. Между сестрами, безъ сомннія, были отвты и вопросы по цлымъ часамъ о самыхъ ничтожныхъ потребностяхъ, случившихся въ Салисбури. Мать почти воспвала радостные гимны надъ своею дочерью, что часъ, котораго она такъ опасалась, прошелъ. Но мельникъ не говорилъ ни слова и Сэмъ почти также былъ молчаливъ.

— Это все кончено, Сэмъ? спросила тревожная мать однажды:— теперь ужъ наврно все кончено?

— Есть одинъ человкъ, матушка, для котораго еще не все кончено,— бдняга!

— Но вдь онъ былъ убійца, Сэмъ?

— И другой также. Разницы не было. Если одинъ могъ убить старика сильне другого, то сильне былъ Экорнъ. Вотъ что я думаю. Но теперь все кончено, да справедливости-то было мало. На сколько я вижу, справедливости было мало. Меня чуть не повсили. А еслибъ эти ребята вздумали принести шкатулку старика къ мельниц, вмсто того, чтобы бросить ее возл коттэджа старухи, меня такъ и повсили бы. И цлый годъ возились съ этимъ! Не важнаго я мннія о нихъ.

Когда мать старалась продолжать разговоръ — съ тмъ болзненнымъ интересомъ, какой мы всегда принимаемъ въ такомъ дл, которое чуть не было гибельно для насъ, но отъ котораго мы спаслись — Сэмъ повернулъ на мельницу, говоря, что ему надоло и что онъ не хочетъ слышать ничего боле.

На третій день до нихъ дошло описаніе суда въ провинціальной газет. Мельникъ прочелъ все съ трудомъ съ начала до конца, не пропустивъ никакихъ подробностей. Наконецъ, когда дошелъ до показанія Сэма, онъ вскочилъ съ кресла, на которомъ сидлъ возл окна, и ударивъ кулакомъ по столу, сдлалъ свое первое и послднее замчаніе о процес:

— Хорошо было сказано, Сэмъ. Да, хотя ты мой родной сынъ, я скажу, что это было сказано хорошо.

Тутъ онъ положилъ газету и вышелъ, и вс видли, что глаза его были полны слезъ.

Но съ этого времени въ его обращеніи съ младшею дочерью сдлалась большая перемна.

— Здравствуй, Кэрри, говаривалъ онъ ей утромъ съ такими наружными признаками любви, какихъ не показывалъ никому, а по вечерамъ, когда она подходила и стояла около него, прежде чмъ онъ поднималъ свои усталые члены съ кресла, чтобы добраться до постели, онъ повертывался къ ней, чтобы она поцловала его въ лобъ, какъ онъ длалъ это съ той хорошей дочерью, которая не нуждалась въ его прощеніи. Однако, знавшимъ его — никто не зналъ его лучше Фэнни — было извстно, что онъ ни на минуту не забывалъ безславія, павшаго на его семью. Онъ простилъ гршницу, но стыдъ грха вчно преслдовалъ его и онъ велъ себя какъ человкъ обязанный прятаться отъ своихъ сосдей, потому что съ нимъ сдлалось несчастье, длавшее для него необходимымъ жить въ уединеніи.

Сэмъ поселился въ дом и ежедневно работалъ на мельниц, и нсколько недль ничего не было говорено о томъ, какъ онъ уходилъ и какъ возвращался. Онъ говорилъ съ сестрами о томъ, какъ онъ работалъ въ дёргэмскихъ копяхъ, но ни слова не говорилъ все время о причин, заставившей его отправиться на сверъ, или объ его намреніи остаться тутъ. Онъ лъ и пилъ въ дом, и время отъ времени отецъ платилъ ему небольшое жалованье. Наконецъ, сидя въ одинъ вечеръ посл дневной работы, онъ высказался.

— Батюшка, сказалъ онъ:— я хочу жениться.

Мать и сестры были вс тугъ и слышали это предложеніе.

— Кто же за тебя пойдетъ, Сэмъ? спросила мать.

Такъ какъ Сэмъ не тотчасъ отвтилъ, Кэрри отвчала за него:

— Кому же быть, матушка, кром Аньесы Попъ?

— Неужто она? угрюмо сказалъ мельникъ.

— А почему же не быть и ей, батюшка? Это она, а не другая. Если ее здсь не полюбятъ, мы уйдемъ подальше и, можетъ быть, будемъ жить не хуже.

Противъ бдной Аньесы Попъ ничего нельзя было сказать, кром того, что она была въ дом Трёмбёля въ ночь убійства, и одно время полиція подозрвала, что она сообщила своему любовнику о шкатулк съ деньгами фермера. Тогда, разумется, о ней было говорено много дурного, но все это оказалось несправедливо. Изъ дома фермера она была взята въ домъ викарія, котораго пёдльгэмцы бранили за то, что онъ пріютилъ ее, но такъ какъ увренность въ виновности Сэма постепенно была оставляема, то разумется исчезло и основаніе къ предположенію, что бдная Аньеса была причиною убійства своего господина.

Два дня мельникъ былъ очень угрюмъ и не отвчалъ, когда Сэмъ объявилъ о своемъ намреніи уйти съ мельницы до Рождества, если Аньеса не будетъ тамъ принята какъ его жена, но наконецъ онъ уступилъ.

— Когда старики ложатся въ могилу, сказалъ онъ,— разумется, молодые должны длаться хозяевами.

Такимъ образомъ Сэмъ женился и былъ взятъ съ женою жить съ другими Брэтлями на мельниц. Для мельника это было хорошо, потому что Сэмъ былъ способенъ пріобртать деньги, когда серьезно принимался за работу.

Кэрри все жила съ ними, осужденная красотой своей, такъ какъ ея старшая сестра недостаткомъ красоты, не ожидать, чтобы явился женихъ просить ее поселиться вмст съ нимъ въ ихъ собственномъ дом.

Нашъ пріятель викарій обвнчалъ Сэма съ его возлюбленной и часто бываетъ на мельниц. Время отъ времени онъ длалъ усилія обратить неврующаго старика, который теперь стоитъ такъ близко къ могил, но не могъ даже заставить мельника признаться въ необходимости какой-либо перемны.

— Я старался быть честнымъ, сказалъ онъ, когда на него было сдлано нападеніе въ послдній разъ:— я трудился для моей жены и ребятъ. Я не былъ ни пьяницей, ни сплетникомъ, ни лжецомъ. Я былъ суровъ и грубъ, это я знаю, и можетъ статься, со мною будутъ грубы и суровы тамъ, куда я пойду. Я противъ этого не говорю, мистеръ Фенуикъ — но никакіе мои поступки не перемнятъ этого теперь.

Для викарія, по-крайней-мр, было ясно то, что когда наступитъ смерть, то она не заставитъ старика дрожать.

Джильмора нсколько лтъ не было въ Бёльгэмптон, но по послднимъ извстіямъ полученнымъ отъ моихъ друзей изъ этой деревни, мн сообщаютъ, что наконецъ его ожидаютъ домой.

КОНЕЦЪ.

БЕЛЬГЭМПТОНCКІЙ ВИКАРІЙ.

Глава I.БЕЛЬГЭМПТОНЪ.

Глава II.КРАСНЫЙ МЯЧИКЪ ФЛО.

Глава III.СЭМЪ БРЭТЛЬ.

Глава IV.НИКОГО ДРУГОГО НТЪ.

Глава V.МЕЛЬНИКЪ.

Глава VI.МЕЛЬНИЦА БРЭТЛЯ.

Глава VII.ЖЕНА МЕЛЬНИКА.

Глава VIII.ПОСЛДНІЙ ДЕНЬ.

Глава IX.МИССЪ МЭРРЭБЛЬ.

Глава X.СОБАКИ НЕЛЬЗЯ ДОСТАТЬ.

Глава XI.НЕ БОЙТЕСЬ ЗА МЕНЯ.

Глава XII.БОНЕМЪ И ЕГО ХОЗЯИНЪ.

Глава XIII.КАПИТАНЪ МЭРРЭБЛЬ И ЕГО ОТЕЦЪ.

Глава XIV.РОДСТВО.

Глава XV.ПОЛИЦІЯ СБИВАЕТСЯ СЪ ТОЛКУ.

Глава XVI.МЭРИ ЛАУТЕРЪ СПРАШИВАЕТЪ СОВТА.

Глава XVII.МАРКИЗЪ ТРАУБРИДЖЪ.

Глава XVIII.ПУСТАЯ БУМАГА.

Глава XIX.СЭМЪ БРЭТЛЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ.

Глава XX.ТЕПЕРЬ У МЕНЯ ЕСТЬ МОЙ СОБСТВЕННЫЙ ЮПИТЕРЪ.

Глава XXI.ЧТО ПАСТОРЪ ДЖОНЪ ДУМАЕТЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Глава XXII.ЧТО ФЕНУИКИ ДУМАЛИ ОБЪ ЭТОМЪ.

Глава XXIII.ЧТО ДЖИЛЬМОРЪ ДУМАЛЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Глава XXIV.ГЕНРИ ФИЦЭКЕРЛИ ЧЭМБЕРЛЭНЪ.

Глава XXV.КЭРРИ БРЭТЛЬ.

Глава XXVI.ТРНОВЕРСКАЯ ПЕРЕПИСКА.

Глава XXVII.Я НИКОГДА НЕ СТЫДИЛСЯ НИ ОДНОГО ИЗЪ НИХЪ.

Глава XXVIII.ПУТЕШЕСТВІЕ МИСТРИССЪ БРЭТЛЬ.

Глава XXIX.БЫКЪ ВЪ ЛОРИНГ.

Глава XXX.ТЕТКА И ДЯДЯ.

Глава XXXI.МЭРИ ЛАУТЕРЪ УЗНАЕТЪ, КАКЪ ЕЙ ПОСТУПИТЬ.

Глава XXXII.УСПХЪ ДЖИЛЬМОРА.

Глава XXXIII.ПРОЩАНIE.

Глава XXXIV.ИЗВСТІЯ ИЗЪ БЛЬГЭМПТОНА.

Глава XXXV.НОВАЯ КАПЕЛЛА ПДЛЬГЭМА.

Глава XXXVI.СЭМЪ БРЭТЛЬ ОПЯТЬ УХОДИТЪ.

Глава XXXVII.ЖЕНСКОЕ МУЧЕНИЧЕСТВО.

Глава ХXXVIII.ПОМШАТЕЛЬСТВО ВЛЮБЛЕННАГО.

Глава XXXIX.ГОСТИННИЦА ТРИ ‘ЧЕСТНЫЕ ЧЕЛОВКА.’

Глава XL.ДОМЪ ТРОТТЕРА.

Глава XLI.СТАРТЕПСКАЯ ФЕРМА.

Глава XLII.МИСТЕРЪ КУИКЕНГЭМЪ.

Глава XLIII.ПАСХА ВЪ ТЕРНОВЕРСКОМЪ ЗАМК.

Глава XLIV.ДНРИПЛЬСКІЕ МЭРРЭБЛИ.

Глава XLV.ЧТО МН ДЛАТЬ?

Глава XLVI.МИСТЕРЪ ДЖЭЙ ВАРМИНСТЕРСКІЙ

Глава XLVII.ТРЕБУЮТЪ СЭМА БРЭТЛЬ.

Глава XLVIII.МЭРИ ЛАУТЕРЪ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВЪ БЛЬГЭМПТОНЪ.

Глава XLIX.ПРИГОВОРЪ МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Глава L.МЭРИ ЛАУТЕРЪ ОСМАТРИВАЕТЪ СВОЙ БУДУЩІЙ ДОМЪ.

Глава LI.ТОЧИЛЬЩИКЪ И ЕГО ТОВАРИЩЪ.

Глава LII.ПУТЕШЕСТВІЕ КЭРРИ БРЭТЛЬ.

Глава LIII.ЖИРНЫЙ ТЕЛЕЦЪ.

Глава LIV.РУБИНЫ ДЖИЛЬМОРА.

Глава LV.ЦЕРКОВНАЯ ЗЕМЛЯ.

Глава LVI.МЩЕНІЕ ВИКАРІЯ.

Глава LVII.НАДО ПОДМАСЛИТЬ.

Глава LVIII.МЕЧТА ЭДИИ БРАУНЛО.

Глава LIX.ВСТИ ИЗЪ ДНРИПЛЯ.

Глава LX.ЛОРДЪ СЕНТ-ДЖОРЖЪ ОЧЕНЬ ХИТЕРЪ.

Глава LXI.ВРОЛОМСТВО МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Глава LXII.ВЪ БИРЮЧИНАХЪ.

Глава LXIII.МЕЛЬНИКЪ РАЗСКАЗЫВАЕТЪ О СВОИХЪ СТРАДАНІЯХЪ.

Глава LXIV.ЕСЛИБЪ Я БЫЛА ВАШЕЮ СЕСТРОЮ!

Глава LXV.МЭРИ ЛАУТЕРЪ УЗЖАЕТЪ ИЗЪ БЛЬГЭМПTOHА.

Глава LXVI.НА МЕЛЬНИЦ.

Глава LXVII.У СЭР-ГРЕГОРИ МЭРРЭБЛЯ ЗАБОЛЛА ГОЛОВА.

Глава LXVIII.СКВАЙРЪ ОЧЕНЬ УПРЯМЪ.

Глава LXIX.Судъ.

Глава LXX.СУДЬБА ПЕДЛЬГЭМЦЕВЪ.

Глава LXXI.КОНЕЦЪ ИСТОРІИ МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Глава LXXII.ВЪ ТРНОВЕРСКОМЪ ЗАМК.

Глава LXXIII.ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Читайте также:

Глава I.
БЕЛЬГЭМПТОНЪ.

Глава II.
КРАСНЫЙ МЯЧИКЪ ФЛО.

Глава III.
СЭМЪ БРЭТЛЬ.

Глава IV.
НИКОГО ДРУГОГО НТЪ.

Глава V.
МЕЛЬНИКЪ.

Глава VI.
МЕЛЬНИЦА БРЭТЛЯ.

Глава VII.
ЖЕНА МЕЛЬНИКА.

Глава VIII.
ПОСЛДНІЙ ДЕНЬ.

Глава IX.
МИССЪ МЭРРЭБЛЬ.

Глава X.
СОБАКИ НЕЛЬЗЯ ДОСТАТЬ.

Глава XI.
НЕ БОЙТЕСЬ ЗА МЕНЯ.

Глава XII.
БОНЕМЪ И ЕГО ХОЗЯИНЪ.

Глава XIII.
КАПИТАНЪ МЭРРЭБЛЬ И ЕГО ОТЕЦЪ.

Глава XIV.
РОДСТВО.

Глава XV.
ПОЛИЦІЯ СБИВАЕТСЯ СЪ ТОЛКУ.

Глава XVI.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ СПРАШИВАЕТЪ СОВТА.

Глава XVII.
МАРКИЗЪ ТРАУБРИДЖЪ.

Глава XVIII.
ПУСТАЯ БУМАГА.

Глава XIX.
СЭМЪ БРЭТЛЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ.

Глава XX.
ТЕПЕРЬ У МЕНЯ ЕСТЬ МОЙ СОБСТВЕННЫЙ ЮПИТЕРЪ.

Глава XXI.
ЧТО ПАСТОРЪ ДЖОНЪ ДУМАЕТЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Глава XXII.
ЧТО ФЕНУИКИ ДУМАЛИ ОБЪ ЭТОМЪ.

Глава XXIII.
ЧТО ДЖИЛЬМОРЪ ДУМАЛЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Глава XXIV.
ГЕНРИ ФИЦЭКЕРЛИ ЧЭМБЕРЛЭНЪ.

Глава XXV.
КЭРРИ БРЭТЛЬ.

Глава XXVI.
ТРНОВЕРСКАЯ ПЕРЕПИСКА.

Глава XXVII.
Я НИКОГДА НЕ СТЫДИЛСЯ НИ ОДНОГО ИЗЪ НИХЪ.

Глава XXVIII.
ПУТЕШЕСТВІЕ МИСТРИССЪ БРЭТЛЬ.

Глава XXIX.
БЫКЪ ВЪ ЛОРИНГ.

Глава XXX.
ТЕТКА И ДЯДЯ.

Глава XXXI.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ УЗНАЕТЪ, КАКЪ ЕЙ ПОСТУПИТЬ.

Глава XXXII.
УСПХЪ ДЖИЛЬМОРА.

Глава XXXIII.
ПРОЩАНIE.

Глава XXXIV.
ИЗВСТІЯ ИЗЪ БЛЬГЭМПТОНА.

Глава XXXV.
НОВАЯ КАПЕЛЛА ПДЛЬГЭМА.

Глава XXXVI.
СЭМЪ БРЭТЛЬ ОПЯТЬ УХОДИТЪ.

Глава XXXVII.
ЖЕНСКОЕ МУЧЕНИЧЕСТВО.

Глава ХXXVIII.
ПОМШАТЕЛЬСТВО ВЛЮБЛЕННАГО.

Глава XXXIX.
ГОСТИННИЦА ТРИ ‘ЧЕСТНЫЕ ЧЕЛОВКА.’

Глава XL.
ДОМЪ ТРОТТЕРА.

Глава XLI.
СТАРТЕПСКАЯ ФЕРМА.

Глава XLII.
МИСТЕРЪ КУИКЕНГЭМЪ.

Глава XLIII.
ПАСХА ВЪ ТЕРНОВЕРСКОМЪ ЗАМК.

Глава XLIV.
ДНРИПЛЬСКІЕ МЭРРЭБЛИ.

Глава XLV.
ЧТО МН ДЛАТЬ?

Глава XLVI.
МИСТЕРЪ ДЖЭЙ ВАРМИНСТЕРСКІЙ

Глава XLVII.
ТРЕБУЮТЪ СЭМА БРЭТЛЬ.

Глава XLVIII.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВЪ БЛЬГЭМПТОНЪ.

Глава XLIX.
ПРИГОВОРЪ МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Глава L.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ ОСМАТРИВАЕТЪ СВОЙ БУДУЩІЙ ДОМЪ.

Глава LI.
ТОЧИЛЬЩИКЪ И ЕГО ТОВАРИЩЪ.

Глава LII.
ПУТЕШЕСТВІЕ КЭРРИ БРЭТЛЬ.

Глава LIII.
ЖИРНЫЙ ТЕЛЕЦЪ.

Глава LIV.
РУБИНЫ ДЖИЛЬМОРА.

Глава LV.
ЦЕРКОВНАЯ ЗЕМЛЯ.

Глава LVI.
МЩЕНІЕ ВИКАРІЯ.

Глава LVII.
НАДО ПОДМАСЛИТЬ.

Глава LVIII.
МЕЧТА ЭДИИ БРАУНЛО.

Глава LIX.
ВСТИ ИЗЪ ДНРИПЛЯ.

Глава LX.
ЛОРДЪ СЕНТ-ДЖОРЖЪ ОЧЕНЬ ХИТЕРЪ.

Глава LXI.
ВРОЛОМСТВО МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Глава LXII.
ВЪ БИРЮЧИНАХЪ.

Глава LXIII.
МЕЛЬНИКЪ РАЗСКАЗЫВАЕТЪ О СВОИХЪ СТРАДАНІЯХЪ.

Глава LXIV.
ЕСЛИБЪ Я БЫЛА ВАШЕЮ СЕСТРОЮ!

Глава LXV.
МЭРИ ЛАУТЕРЪ УЗЖАЕТЪ ИЗЪ БЛЬГЭМПTOHА.

Глава LXVI.
НА МЕЛЬНИЦ.

Глава LXVII.
У СЭР-ГРЕГОРИ МЭРРЭБЛЯ ЗАБОЛЛА ГОЛОВА.

Глава LXVIII.
СКВАЙРЪ ОЧЕНЬ УПРЯМЪ.

Глава LXIX.
Судъ.

Глава LXX.
СУДЬБА ПЕДЛЬГЭМЦЕВЪ.

Глава LXXI.
КОНЕЦЪ ИСТОРІИ МЭРИ ЛАУТЕРЪ.

Глава LXXII.
ВЪ ТРНОВЕРСКОМЪ ЗАМК.

Глава LXXIII.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ.