Беха-Улла, Гриневская Изабелла Аркадьевна, Год: 1912

Время на прочтение: 29 минут(ы)

Изабелла Аркадьевна Гриневская

Беха-Улла. (Блеск Божий).

Поэма-трагедия в стихах. (Из истории религиозных движений в Персии). В 5 действиях и 6 картинах, с эпилогом.

С.-Петербург, Типография И. Г. Брауде, 1912 г.
Действующие лица:
Мирза-Гуссейн-Али (прозванный Беха-Улла — Блеск Божий), 40 л.
Ханум (то есть госпожа), его жена.
Его сыновья:
Аббас-Эфенди, 19 л.
Мамед-Али-Эфенди, 18 л.
Гусни-Атхар, 14 л.
Варгаи-Уллия, его дочь, 16 л.
Мирза-Яхья-Субх-Эзал, брат Беха-Уллы, 27 л.
Мамед, бывший аптекарь и чтец в мечети, а также актёр, игравший в шабэх [мистериях, исполняющихся у шиитов в дни Тазиес, т. е. плача в память мучений Гуссейна, в постоянных или импровизированных театрах (такие)], ныне управитель дома Беха-Уллы, 36 лет.
Хабиб, бывший нукер (камердинер) или то же одновременно чиновник по особым поручениям наиба (губернатора), бывший друг Мамеда, его земляк, 34 л.
Зейнал-Мугарабин, секретарь и ближайший приверженец Беха-Уллы, 30 л.
Хаджи-Камбер (араб, сосед Беха-Уллы, богатый землевладелец), 32 л.
Исмаил, повар Беха-Уллы.
Бабиды:
Купец, 35 л.
Пекарь, 50 л.
Ткач, 28 л.
Слесарь, 27 л.
Часовщик, 50 л.
Музыканты:
Ибрагим, 22 л.
Его брат, 20 л.
Бедий, 28 л.
Мулла-Гассан, 65 л.
Наджиб-паша, 60 л.
Друзья Яхьи:
Бывший ахунд (учитель), 45 л.
Исфагани, 35 л.
Начальник тюрьмы, 50 л.
Керим, секретарь Беха-Уллы, 25 л.
Менира, прислужница Варгаи, 16 л.
Hукер Хаджи-Камбера.
Стража.
Мальчик.
Перс.
Араб.
Китаец.
Еврей.
Гебр.
Немец.
Американец.
Англичанин.
Приверженцы Беха-Уллы, друзья Яхьи, слуги Беха-Уллы и Наджиб-паши, девушки, жители Хайфы и Акки (Сен-Жан д’Акра).

Действие I.

Большой зал. Направо, в глубине — широкие двери в сад. Налево галерея с лестницей, ведущей в покои Беха-Уллы. Под галереей двери в комнату Атхара. Налево сбоку двое дверей: одна в комнаты Аббаса, другая в комнаты Мамед-Али и Зейнала. Между дверьми окно. Направо, ближе к авансцене, дверь с несколькими ступенями ведёт в эндерун (покои женщин), в глубине направо двери ведут во двор, где службы.

Действие происходит в Багдаде в 1853 году, в доме Беха-Уллы, вождя бабидов, которые после казни Баба, этого проповедника любви и братства в Персии, подверглись на родине погрому и спаслись бегством в разные соседние страны: на Кавказ и в Турцию, главным образом, в Багдад.

Время — канун Нового года — Навруза, то есть первого дня весны (Навруз начинается тогда, когда солнце входит в созвездие Овна. ‘ Навруз’ — значит ‘ Новый день’).

Явление I.

Мамед и Хабиб.

Мамед входит из дверей направо и почти насильно тащит смертельно испуганного и дрожащего Хабиба, оборванного, грязного.

Мамед
Не бойся, друг, зачем дрожишь? Войди сюда,
Ты расскажи, — я знать желаю, —
Какая вдруг тебя постигла здесь беда,
Судьба какая злая
Тебя закинула в Багдад?
Как очутился ты оборванным и спящим
У наших стен? Свалился, точно град,
У наших ты ворот… и в виде неблестящем
Ты здесь…
(Осматривает его).
Где нукера богатый твой наряд?
Ты, правая рука наиба из Шахруды,
Что лишь сгребать могла туманов груды,
Ты нищ?.. Тебя от голода спасти
Хочу…
Хабиб
О, пощади!
Мамед
(в раздумье)
Как вьются все пути
Людские на земле, — свиваются змеёю,
Встречаются, что б вновь, как змеи, расползтись…
Хабиб
О пощади… Я мести, казни стою,
Но пощади!
Мамед
Не бойся же, стыдись.
Какой ты трусь, а был, мне помнится, когда-то
Великий ты храбрец,
Когда преследовал ты недруга иль брата.
Скажи мне что-нибудь. Хочу я, наконец,
Услышать от тебя, Хабиб, два путных слова.
Хабиб
О, пощади!
Мамед
Одно и то же, снова!
Хочу услышать я, мой друг, о том рассказ,
Как ты попал сюда…
Хабиб
(всё время в страхе)
Скажи заранее,
Что сделать хочешь ты со мной?
Мамед
Я дам приказ,
Что б вымыли тебя скорее в нашей бане,
Одеть потом тебя велю.
Хабиб
Смеёшься ты? Казни, не смейся лишь, молю…
Мамед
Нет, нет. Знай, в памяти обидам,
Что наносили нам, — мы места не даём.
Забвенья пологом их покрываем днём,
А ночью мирно спим. Что знался я с бабидом,
Ты, помнишь, на меня донёс давно. За то
В суде, как клюв куриный, кратком
Мне присудили палок сто,
Как водится по голым пяткам.
Я палачам не причинил хлопот,
Не открывал я уст моих для стонов даже
Ударам потерял тогда я скоро счёт…
Число их знаешь ты. Ты сам стоял на страже,
Чтоб не пропал за мной удар!
И ты глядел, как поднимался пар
Под палками от пять… Но видно
Мой час не прогремел! Лишь до сих пор обидно,
Что зло мне делал друг, Хабиб…
Аллах меня берёг, и вот я не погиб!
Хабиб
О, пощади…
Мамед
Моя аптека
К тебе, наверно, перешла
В награду за донос? Была мне так мила
Она, моя аптека!
Отец мой в ней с полвека
Лекарства и духи месил.
В ней также я, в уме раз сказы повторяя
О всех святых, от их рожденья до могил,
О жизни их в загробном крае —
Проворно делал порошки,
Иль травы клал в горшки,
Чтоб их варить на угольях жаровни.
Рассказы те на пятницу, в четверг
В мечети я читал. Ко мне всегда, как ровня,
Ты приходил, как друг — и ты низверг
С вершины счастья меня… Как счастья кратки
Мгновения — теперь узнал я. Что ж рассказ?
Хабиб
О, пощади!
Мамед
Боишься, что за пятки
Тебе я буду мстить! Что я в душе таю
Желанье посягнуть на голову твою —
Ты мнишь? Мгновенья мести сладки,
Но не для нас!
Хабиб
Гуссейн, Али!
Мамед
Когда мучения Гуссейна
Я представлял, ты помнишь ли?
В Тазиес — ‘Хусеейн, Али’, —
Ты в такие стонал. Казалось, два бассейна
Слезами, что из глаз твоих тогда текли,
Наполнить было бы возможно.
Когда над головой моею поднял меч
Палач безбожный,
Казалось, что и печь
Не так могла пылать огнём и жаром,
Как гневом ты пылал. Когда ж в такие старом
Мне голову отсёк палач,
Поднял такой ты плач,
Что всех ты за собой увлёк, и представленье
Остановили мы… Пришли все в умиленье
От слёз твоих. Мулла здесь с чашею тотчас:
Поднёс её к твоим очам скорбящим,
Что б влагу всю собрать из льющих слёзы глаз,
Потом её поднёс к другим глазам молящим.
Целебна всякая слеза,
Что проливается в дни скорби об имаме…
И вот, пойми, твои глаза,
Быть может, сами,
Без твоего желанья принесут
И принесли добро тому, кто болен.
И я доволен,
Что даром не пропал мой труд
И что искусно я тогда Гуссейна муки
Сумел изобразить. Ах, жаль,
Что в час, когда мои связали руки
И подняли мои пяты — я сталь
Души твоей не мог смягчить. Не мог… О, худо
Я видимо играл. Плохой я был актёр!

Хабиб делает движение огорчения, отчаяния и страха.

И не был голос мой достаточно остёр
В тот час. Нет, не свершилось чуда,
И сердце я твоё не мог пронзить. Ну, что ж?
Всё к лучшему… Тогда ни одного бабида,
Поверь, я не знавал, и был донос твой — ложь…
Хотелось мне потом узнать, какого вида
Те люди, за которых бьют.
В них лишь со временем нашёл душе приют,
У них я получил от боли исцеленье,
Близ них ушли мои сомненья,
И к новой жизни ожил я.
Когда судья,
Рыдавший, как и ты, над муками святого, —
Глядел, — без всяких слёз, —
Как мучили меня, аптекаря простого,
Я, с болью ног моих, унёс
Мысль горькую: ‘ Нет сердца у шиита’.
Без сердца можно ли знать Бога в небесах?
И к вере дедовской во мне была убита
Навек любовь.
Хабиб
Аллах… Аллах!
Мамед
Мы, люди глупые, не видим, что под боком
Творится каждый день. Несётся жизнь потоком,
Не поражая нас.
Я видел сотни раз,
Как в такие текли потоки слёз из глаз
У тех, что ранее стегать не уставали
Рукою собственной безропотных людей…
Что этот плачущий — злодей,
Сказал бы кто едва ли.
Я сам не думал так, и как на правый бок
Ложился спать, так и вставал. Понять урок,
Что жизнь порой подносить,
Возможно лишь, когда она тебя подкосить.
Хабиб
(нисколько успокоившись).
Но кто же ты?
Мамед
Когда один бабид
В безумии на шаха поднял руку,
И отдали на муку
Бабидов всех, не знавших зла.
Мне мысль пришла
Стать мучеником тоже,
И в мучеников стан
Задумал я уйти. Хотя тогда на ложе
Моём жестоко я страдал от тяжких ран,
Но всё же получил я страх не к тяжким ранам.
А к тем, кто причиняете их.
Когда от очагов родных
Бабиды из Ирана
Бежали, как с пожара, все в Багдад —
Я так был рад
В их близости лечить мои все раны
И пяток, и души.
И здесь, живя в тиши,
Теперь я исцелён от мести.
Спокоен будь, на этом месте
‘Тюрьма любви’.
Хабиб
Так я в тюрьме?
Мамед
Да, да, но не в такой, которая в уме
Твоём живёт… ‘ В тюрьму любви, не пыток
Должно сажать всех злых,
И может ею быть весь мир’. Ума избыток
Всегда был у тебя, Хабиб. Смысл слов моих
Пойми. ‘ Тюрьму любви, не пыток
Ты учреждай’, — велит наш господин.
Какой? Есть господин один,
Наш вождь, великий наш учитель.
Гляди, вот здесь его обитель.
Любить врага —
Так он велит… И я, слуга
Аллаха, я — желание имею
Тебя любить.
Хабиб
Немею!
Мамед
Я не скажу, что ты мне очень мил,
Что горячо тебя теперь я полюбил,
Но я тебя жалею.
Хабиб.
Меня? Ты, ты? За что ж?
Мамед
За то, что также ты умрешь.
Хабиб
(которым от этих слов вновь овладел страх)
Али, Аллах, Гуссейн!
Мамед
Жалею!
И жалость, друг, все та ж любовь.
Я же смотрю на то, что эта бровь
Твоя крива, что ты шакала злее
Был для меня.
Хабиб
Я… Я… Не понимаю я…
Что хочешь сделать ты со мной, скажи скорее?
Мамед
Не бойся ничего… Я говорю: жалею
Я моего врага… Хотя он как змея
Обвился вкруг меня.
И как не пожалеть, скажи, глупца такого.
Который мнит всю жизнь пройти легко
С ползущей низостью? Легко и далеко!
Ах, дальше общего — поверь — пути людского
Со всею низостью ты также не пройдешь
Как все, умрёшь.
При слове ‘ умрёшь’ Хабиб вздрагивает.
Но с нею жизнь влача, век будешь недоволен,
Тосклив, завистлив, зол…
Но что я тут мелю? Ты наг почти, ты гол,
А может быть и болен.
Не в силах ничего понять теперь.
Стоишь, глядишь, как зверь
Лесной и дикий. Вот, День Новый
Сегодня настаёт, Навруз, а ты, а ты—
Как будто бы забыл. Сегодня снова
Вернётся солнце с высоты
Вернется к нам с небес, оттуда!
Начнется новый год. Чужим у нас не худо
Останься здесь. Но знай, что с чистотой одет
Всяк должен быть в стенах благочестивых.
В саду поют. Хабиб смотрит на свои лохмотья.
Мамед
Ты хочешь здесь служить? Иль нет?
То дом вождя. В саду, в игривых
И звонких песенках уж славят Новый День
Вождя здесь дом…
Хабиб
Так я…
Мамед
Под сень
Ты благодатную, мой друг, забрёл нежданно.
Ты будешь здесь и братом, и слугой.
Знай, господин наш дорогой
Нам говорить, что труд — во мгле туманной
Блестящий свет, как и любовь.
Дрожишь ты вновь?
Хабиб
Не постигаю,
Где я, и что со мной!
Мамед
Поймёшь. Ну, вот азан, —
Зовёт мулла к молитве мусульман.
Молитвы в сердце я моём теперь слагаю,
А ты пойди, молись, как хочешь, там.
Потом приду. Сведу тебя я в баню сам
И чисто приодену…
Как в стену
Я точно говорю! Ну, вот
Сюда девицы все сейчас придут, наверно,
Украсить дом. Открыть им дверь?.. Безмерна
Всеблагость Божия. Он радости даёт
Всему, всему, что на земле живёт.
Что б выйти замуж в этот год
Перескочить бассейн стараются девицы,
Щебечут, как проснувшиеся птицы.
Чего стоишь и думаешь о чём?
Глядишь тоскливо…
Коль приоденешься красиво,
Стать можешь так же женихом!
(Ласково толкает направо Хабиба, который совершенно ошеломлён).
Хабиб
(робко)
Мамед, иль говоришь на языке плохом,
Или я глух, иль слов твоих извивы
Так непонятны мне, Мамед, иль ты святой,
Или играешь ты святого,
Мамед!
(Кидается его целовать).
Мамед
(растроганно)
Постой, постой,
Коль будешь так… То я из смертного простого,
Могу, действительно, стать и святым. Пойди…
(Выталкивает его направо, а сам, открыв ключом из связки ключей дверь в сад, уходит налево к Аббасу).

В глубине сада видны девушки, которые, смеясь и напевая, перепрыгивают через бассейн.

Девушки
(в саду, поют)
Навруз, Навруз! День новый, ясный,
Улыбки и привет нам шлёт.
В саду и в чаще многогласной
Его уж слышится полёт.
Навруз, Навруз! День новый, яркий.
Весну он робкую зовёт.
Готовит с ней для нас подарки
Он на грядущий, юный год,
Навруз, Навруз!
Навруз, Навруз, там в синей дали,
Среди звенящих тёмных вод,
В подарок сети нам из стали
Или из золота плетёт,
Навруз, Навруз!

Конец первого явления 1-ого действия.

Явление II.

Варгаи-Уллия и Менира.

Варгаи-Уллия при звуках песни спускается тихо с лестницы, заплетая конец косы, невольно тихо вторя напеву. Останавливается у дверей. Одна из девушек в саду, арабка Менира, увидев Варган, приближается к ней.

Менира
Иль господин нам запрещает петь?..
Варгаи-Уллия
Какой сегодня день, пришла я посмотреть.
Хорош! Свод неба светлей, лазурней, чище
Не видела давно. Отец вам петь велит.
Он говорит, что даже на кладбище
Из под угрюмых тяжких плит,
Лишь явится Навруз, с цветами радость дышит.
Нет, пойте, милые. К тому ж он вас не слышит,
Он у себя… Вы только мне
Молиться помешали,
Заслушалась я вас. Что шлёт из синей дали
Навруз — задумалась. Как будто бы во сне
Я унеслась далеко.
Молиться помешали мне…
Но все же пойте там, как все поют потоки,
И птицы как поют весне.
Пойди. Я к вам приду, чтоб с вами
Цветов нарвать. Я свежими цветами
Украшу дом… Теперь
Закрою на мгновенье дверь,
Что б мне та даль не снилась,
Где новый день подарки нам куёт,
Что бы Навруза мне не слышался полёт.
Менира уходит, напевая ‘Навруз’.
Девушки
Навруз, Навруз, там в синей дали,
Среди, звенящих тёмных вод,
В подарок сети нам из стали
Или из золота плетёт.
Варгаи-Уллия
(начинаешь петь молитву на коленях, лицом к югу).
Благодарю, Аллах, Тебя
За ночи тьму, за радость дня,
Что не скорбя или горюя
К Тебе, Аллах, нестись могу я,
Благодарю, Аллах, Тебя.
(Окончив молитву, она тихо выходит в сад).

Явление III.

Мамед один.

Мамед выходит из комнаты Аббаса и стучится к Гусни-Атхару.

Явление IV.

Мамед и Гусни-Атхар, который выходит на стук Мамеда.

Мамед
Аббас Эфенди порученье…
Гусни-Атхар
(прерывает его)
Он с поручением тебя ко мне послал?
С каким? Скажи скорей.
Мамед
Как моря вал,
Так ты нетерпелив. Постой, имей терпенье!
Дал порученье,
Чтоб занимал гостей ты ныне вместе с ним.
Гусни-Атхар
Я, вместе с ним?
О, я б хотел исполнить порученье…
Но я смущён… Мой брат, он всеми так любим,
А я…
Мамед
Так надобно. Ты знай, сегодня много
Соберётся братьев к нам.
Гусни-Атхар
Мамед, но я несмел,
И речь моя убога…
Не речи говорить — молчать, вот мой удел!
Писать, внимать. Что мы творим во славу Бога
Должно быть хорошо. А я…
Мамед
Так брат велит.
Понравится отцу, сказал он, господину.
Гусни-Атхар
Исполню, как могу. Раскину
Слов ярких сеть,
Камедь, но все ж боюсь. Ведь сыну
Великого отца не должно ни краснеть,
Ни волноваться… Ах, я не могу без краски,
Что будто зарево вдруг вспыхнет на щеках,
И слова вымолвить. Язык как бы в тисках,
Мне трудно говорить. Когда-то, помню, сказки
Умел передавать, но было то давно.
Мамед
(улыбаясь)
Не очень-то давно!
Гусни-Атхар
Теперь же сказочки упали все на дно
Души моей, увы!
Мамед
Ну, с помощью Аллаха
Ты справишься…
Гусни-Атхар
Но не могу без страха
Подумать я… Ну, что ж, исполню долг, Мамед,
Коль брата воля то, веленье господина—
Исполню долг мой, как мужчина…
Стыдливость робкая порой бед из бед!
Мамед
Прогонят прочь её ряды суровых лет.
Заря всегда робка. Ты будь самим собой,
Самим собою лишь —
И золотом гостей ты наших одаришь,
Как сам ты одарён судьбой,
Как сам ты Богом одарён.
(Уходит направо в дверь, ведущую во двор).
Гусни-Атхар
Я так смущён, смущён…

Явление V.

Гусни-Атхар, Варгаи-Уллия, девушки.

Варгаи-Уллия входит с цветами, за ней девушки с песней Навруза. Вначале, в тени комнаты они не заметили Атхара, но Менира увидела его, затем и остальные, и скромно и стыдливо, закрываясь шалями, они выходят после слов Мениры, когда она говорит.

Менира
Атхар Эфенди здесь…
Гусни-Атхар
(скромно отворачивается и когда девушки уходят, подходить к Варган-Уллие)
Варгаи, вот известие!
Наш брат Аббас велел, чтоб я с ним вместе
Сегодня принимал гостей.
Варгаи-Уллия
С ним вместе? Да?
Гусин-Атхар
Был так я молчалив всегда,
А должен говорить теперь красноречиво,
И первый-то Навруз,
Что буду с братьями моими хлопотливо
Гостей встречать и провожать. Боюсь,
Сумею ль оказать я всякому вниманье
И добрым быть ко всем гостям,
Как нам велит отец. Лишь к сердцу и устам
Я руку приложить могу. Ах да! Молчаньем
Всегда встречал людей. Застенчив я, пуглив…
С тобою лишь, Варгаи,
О дорогая,
Я говорлив.
Но что же ты молчишь, Варгаи,
Иль ты… избави Бог… больна?
Варгаи-Уллия
Нет… Может быть… Не знаю…
Гусни-Атхар
Ты так бледна…
Варгаи-Уллия
Я рада за тебя, Артар, тебе внимаю.
Гусни-Атхар
Но что с тобой?..
Варгаи-Уллия
Атхар, не знаю.
Как чаша полная, душа моя полна.
Хотела б улетать, как птиц пернатых стаи
Летают вдаль за солнечным лучом.
Я думаю теперь о чём?
О чём мечтаю?
Что чувствую? Не объясню, не знаю…
Как будто в первый раз льёт солнце мне тепло,
Как будто в первый раз очам моим светло,
Как будто в первый раз я чую ароматы,
Как будто в первый раз я вижу те гранаты,
Жасмины белые, цветущий там миндаль,
Как будто в первый раз синеющая даль
Предо мной теперь всю роскошь развернула…
Мне кажется, что я когда-то вдруг заснула,—
Проснулась лишь сейчас…
Как будто в первый раз,
Ах, в первый раз
Я слышу пенье птиц, журчание фонтана.
Сквозь розовый покров душистого тумана,
Мне кажется, Навруз свой луч мне в грудь вонзил.
Гусни-Атхар
Поэт сказал, ещё я не забыл:
‘Над девой велика власть непонятных сил
Дня Нового. Герой прекрасен, статен
Ей чудится. Несется на коне
В сверкающих лучах, в их трепетном огне.
То солнце, что вокруг всё разбудило
С лазурной высоты,
Деревья, реки и цветы,
Вливает в сердце ей таинственные силы.
Быть может, деве мил неведомый герой’?
Варгаи-Уллия
Ты юн, а говоришь ты, как мудрец, порой.
Гусни-Атхар
Лишь вторю мудрецам.
Варгаи-Уллия
Твой стих так ароматен!
Как ты сказал? ‘Неведомый герой,
Быть может, деве мил… прекрасен, статен’…
Гусни-Атхар
Читал однажды я рассказ,
Что к Дзалу дочь царя, Рудаба, унеслась
На крыльях грёз, не видевши героя,
И что герой великий Дзал
Рудабу полюбил, хоть он её не знал.
Она, в мечтах один лишь образ строя
Небесной красоты,
Героя полюбила.
‘То солнце, что вокруг всё разбудило,
Деревья, реки и цветы —
Влило и в душу ей таинственные силы’.
Варгаи-Уллия
Всё знаешь ты, Атхар, мой милый,
Коран, Баян, поют поэты что, цветы
Что говорят — всё знаешь ты.
В душе твоей мятежной
Слагается тотчас
То стих, а то рассказ.
Есть правда в сказке этой нежной.
Да, да, Атхар, есть женские сердца,
В которых с первых дней благой рукой Творца
Засеяно зерно любви, любви безбрежной,
Любви без меры, без конца
К незримому герою,
Который бы дела великие свершал!..
В душе и юных дев порою
Живёт великий Рустам Дзал…
И я бы, может быть, о нём мечтать желала…
Гусни-Атхар
И нашего отца могла б покинуть ты?
Варган-Уллия
Рассказ твой вдруг внушил мне яркие мечты.
Я говорю, о чём бы я мечтать желала,
Желанье есть — а вот и миновало!
Как взглянешь в день иной, Атхар мой, ввысь,
Собрались облака, но до дождя далёко…
Лишь дунет ветерок — и тучки разбрелись.
Не заслужу я твоего упрёка,
Атхар, мой брат!
Гусни-Атхар
(увлекаясь)
О, да! Но всё ж скажу: пусть лишь не прозвучат,
Варгаи, для тебя, как грустные укоры,
Мои слова: отец, наш господин,
Туда зовёт, зовёт усталых в горы,
Туда, в края заоблачных вершин.
Когда в неверье люди
Не захотят идти за ним, и станут груди
Их твёрже скал и вкруг сгустится ночь,
Идти вперёд и звать — ему должны помочь
Мы — дети, мы. Когда средь тёмной ночи
Глаза его начнут искать ответный взор,
Пускай тогда в пустыне гор
Блеснут ему навстречу наши очи,
Что б утешение в тоске из них он пил,
Без взора встречного что б взор его не стыл.
Не надо, что б глаза твои тонули нежно
В глазах чужих, нет, нет!.. Меня понять
Ты можешь ли? Ах, с нежностью безбрежной
Они должны всечасно принимать
Лишь взор отца, как волны моря
Луч месяца готовы отражать:
Должны мы, дети, и в мгновенье горя
Быть вкруг его среди пустынной высоты.
Варгаи-Уллия
Я думала, как ты,
Лишь рассказать я не умела
О том, что кроется в душе моей.
Так чисто всё в тебе, так бело,
И речь твоя затем дня ясного ясней.
Гусни-Атхар
О нет, в словах не нахожу простора
Для мыслей, чувств — их светлые узоры
Бледнеют, как цветы во тьме, в речах моих.
Варгаи-Уллия
Ты душу прочитал мою, как лёгкий стих,
Словам её ты дал, Атхар мой, объясненье…
Пусть жизни предо мной волнуется теченье —
Не омочу и ног моих в её волнах.
Мой взор в чужих глазах
Не будет утопать. В них не найду забвенья.
Нет, нет, Атхар. Как слышит нас Аллах,
Так верно то, что я тебе сказала:
Не будет никогда, о знай, такого Дзала,
Который бы отвлёк на миг
Прочь от отца мой взор! Его лучистый лик
Найдёт в моих очах во всякое мгновенье
Зеркально тихую и ласковую гладь.
Гусни-Атхар
(вынимает из кармана небольшую книгу Беяна (Байана) (священное писание бабитов, разъяснение Корана))
Да, да, Варгаи, сядь!
Вот, вот оно, то пробужденье,
Что ты почуяла, Варгаи, вот!

Оба кладут руки на книгу.

Варгаи-Уллия
Клянусь,
Коль будет надобно — покину мир. Клянусь!
Гусни-Атхар
(становясь на колени, держа одну руку на книге, а другую простирая к бледному свету, входящему в дверь)
Свидетель будь идущий к нам Навруз —
Я буду лишь служить отцу и господину,
Мои мечты, мечты мои покину,
Коль будет надобно — клянусь, клянусь, клянусь!—
Мечту я, точно вещь ненужную, отрину.
Варгаи-Уллия
Ты брат и друг, что мне ниспослан с вышины,
Читаешь ты во мне. Души твоей движенье
Хотела б также знать. Мечты твои и сны
Ты в этот первый день весны
Повидай мне, мой брат. Грёз отраженье
Хоть вижу я порой в очах твоих,
Но где источник их?
Но где начало?
Тебе сейчас внимала —
И думала не здесь, а там,
Там, в Тегеране, там, где ты без нас был, милый,
Там их родник. Но плеск его унылый
Едва доходит к нам. Атхар, к каким местам
Уносишься мечтой печальной?
Царит, я вижу, ночь в твоей душе хрустальной:
Ты мил для всех —
И всё же грустен ты. Что унесло твой смех?
Смутило что твой дух? Иль что тебя залогом
На родине отец оставить должен был —
Вселило в сердце грусть? Но что отец любил
Тебя, любил — всегда ты это знал.
Гусни-Атхар
Пред Богом
Виновен я за грусть —
Но… пусть грущу я — пусть!
И в грусти горькая есть сладость,
И радость
Не заменит её. Да, да, сестра:
Ночная тихая нора
Волшебной дня, что ясен неизменно!
Варгаи-Уллия
Скажи мне о себе… Пускай спадёт гора
С твоей души. О, брат бесценный,
Ты о себе всегда молчание хранишь.
Гусни-Атхар
Тебе одной во всей вселенной
Я мог бы всё сказать… Одна святая тишь
Пугливую хранить, как птица, грезу.
Ты не пошлешь навстречу ей угрозу—
Как розы, ты тиха, я рассказать готов
Всё, всё тебе, Варгаи.
Пусть гору тяжкую потоки бурных слов
Снесут с души… Сестра, о слушай, дорогая…
Вот Тегеран… Толпа все руша, низвергая.
Родной наш наводняет дом.
И страшно вспоминать о том!
Фонтаны милые из чёрного агата
Разбиты на куски, да, да… А серебро
Их струй загрязнено. Я обнимаю брата.
Вас, женщин, увезли.
Мужчины — мы с отцом — остались в доме.
Чтоб разлучить нас не могли.
Прижались мы к отцу… А он… в суровом громе,
Казалось, слышал он небесные слова,
И к звукам их была его подъята голова.
Он злобы как бы и не видел
В глазах, сверкавших точно сталь,
Направленных к нему… Смотрел он молча вдаль.
Обидчиков ни взглядом не обидел…
Стоял он тихо, так… Так выпрямивши стан.
Казался мне в тот миг из сказки пеклеван
Наш дорогой отец. ‘То люди Тегерана
Мне нанесли жестокою рукой
В глубь сердца раны’, —
Промолвил вслед толпе ушедшей он с тоской…
‘То люди были все моей, моей отчизны’, —
Он прошептал, отец, без гнева, укоризны,
Лишь с кроткою тоской…
Всю жизнь я был готов отдать мою, Варгаи,
Тогда, в тот страшный миг, за взгляд его, за взгляд,
Хоть я не понимал того, что постигаю,
Я ныне ясно так, Варгаи!..
Прошло не много дней. С бабидами в Багдад
Он порешил бежать. Меня лишь в Тегеране
Оставили. Зачем? Для дальнего пути
Я был бессилен, слаб — прижав меня к груди,
Сказала бабушка… В враждебном дальнем стане
Я пробыл целый год… В блестящем караване
Сверкавших облаков искал часами я
Решенья мыслей непонятных
В лазурных пятнах
Я, слабое дитя,
Слова читал, которым не учили
В медресе нас. Их силе
Весь отдавался я! И в них я изливал
Мою тоску разлуки…
Пять лет тому — я был ещё так мал!
Но бедствия скорее благ науки
Наш укрепляют ум,
И много дум
Смущало дух дитяти…
Не слышал старый сад, приют мой, злых проклятий.
Но слышал стоны он, наш милый старый сад!
Варгаи-Уллия
О брат, мой брат…
В моём воспоминанье
Картины восстают, которые не раз
Описывали мне. Атхар, теперь в сверканье
Твоих речей их вижу вновь. Рассказ
Еще включу в листы повествованья
О бедах, горестях — ещё рассказ один.
Гусни-Атхар
Нет красок для таких картин,
Нет слов для описанья!
Не то бы звуки слов и не умолкли ввек,
Звучали б с ветрами они, с волнами рек,
Картины те не стерлись бы с полотен,
Кололи б всем глаза, и очи сотен
Ослепли бы от слез… Кто счастлив, беззаботен.
Молитвой и постом
Хотел бы искупить, обиженных жалея,
Обидчиков грехи… Ещё о том
Прошедшем времени хочу сказать тебе я…
О Фатиме хочу тебе я говорить…
Варгаи-Уллия
О Фатиме?..
Гусни-Атхар
Робею,
Теряю мыслей нить…
В одном медресе
Учились мы.
Как в чаще слабые птенцы, так и умы
У нас терялись в лесе
Корана слов. Из тьмы
Учителя речей порой, краснея,
Я Фатиму тогда так часто выводил!
Хоть Фатиме, как всем, я был тогда не мил…
Внимала все же мне она — Коран яснее
Других я понимал… Но я — я был дитя
Бабида!.. Ах, и дети, мстя
Отцу, гонимому властями Тегерана,
Жестоки были так со мной. Узнал я рано
Как мало доброты засеяно в сердцах,
Хотя она, как мёд, лоснится на устах!
Едва я двигался порой от тех побоев,
Что наносили в медресе мне…
Варгаи-Уллия
О, Аллах!
Гусни-Атхар
Я по примеру всех былых бойцов, героев,
Скрывал беду мою, скрывал от старых глаз
Любимой бабушки. И потому в злой час
Я говорил с ней мало,
Что б видеть не могла она и слёз моих.
Я возвращался тих,
На ложе падал я устало…
Как все товарищи, и Фатима сначала
Была дика со мной. Но раз, когда
Детей жестокая орда
В бассейн меня загнала
И я не утонул едва,
Когда врагов моих все имена глубоко
Я от ахунда скрыл и волею пророка
Я объяснил беду — участия слова
Впервые полились тогда из уст Фатимы!..
Незримы
Идут пути к сердцам!
С того же дня, чем дети были злее —
За что, не знаю сам —
Все становился я для Фатимы милее.
Варгаи-Уллия
О, доброе дитя!
Гусни-Атхар
Исчезли многие уроки
Из памяти моей, но не забуду я
Один урок. Ахунд прочёл из книги строки:
‘Ещё до сотворения мира были Али, Хуссейн, Мухаммед, Ибрагим, Муса, Иса. Ещё тогда Бог предложил им испить чашу горечи, но все отреклись от неё, кроме Хуссейна’.
Когда ахунд нам отдых дал,
То Фатима ко мне нежданно подбежала:
‘Ему не верю я. Хотя ты мал, —
С слезами горькими сказала, —
Но знаю я, что был и ты тогда,
Что ты, как и Гуссейн, от чаши не отрекся!
Неужто ты отрекся’?
От этих слов мечты зажглась моя звезда:
О чаше горечи мечтой я вдруг увлёкся!
— Нет, Фатима, я чашу всю испил, —
Сам плача, ей сказал. — Испил…
До капли всю, до дна. Чтоб был тебе я мил,
Готов испить я горечи три чаши!..
Зарделась Фатима, зари вдруг, стала краше—
Вся расцвела, как светлая весна,
От радости она!
Сложила руки так и жаркими словами
Молиться стала здесь… Душою всей я к ним,
К молитвенным словам приник… Глазами
Сказала мне прости, ушла… Я был гоним,
Но в дни гонения познал я то же счастье.
Явилось для меня так Фатимы участье,
Как солнце ясное в мороз.
Что солнца луч для чистых рос,
Застывших на листах в час утренней прохлады—
То жар участия для скорбных душ. Так рада
Душа нестись к лучу, так рада!
Бежал домой я по дорожкам сада…
На этот раз я что-то напевал,
Застал я вести из Багдада —
Отец к себе нас звал.
Велела бабушка собраться мне в дорогу
Наутро не ходить в медресе.
Был точно пригвождён я вестью той к порогу,
И радость, и печаль явились мне с небес…
Весть от отца!.. Но нити разорвала
Она, что сплёл вкруг нас незримый рок
Не видел Фатимы с тех пор. Меж нами скалы.
Пустыни, реки, мир. Но самый злой поток,
Широкий и глубокий,
Не остановит мысль… Лишь миг — и унеслась…
Отец мне объяснил теперь, что все пророки
И выпили, и выпьют много раз,
Страданья чашу. Ах, так счастлив я, что строки
Ахунда я не так, как он хотел,
Подруге объяснял. Я был тогда так смел…
Осмелился мечтать, что не отрину
Я также чаши той!
Варгаи-Уллия
Рассказ прекрасен твой. Земные в нём пучины,
В нём и чертог небесный, золотой…
Лью слезы я невольно,
Душе и радостно, и больно…
Скажи, Атхар, хотел бы ты,
Что б совершилось чудо
И Фатима к тебе оттуда,
С небесной высоты,
Явилась вдруг теперь?
Гусни-Атхар
Нет, нет, я не желаю.
Когда б она явилась в этот час —
Я б к ней не поднял глаз.
Пусть, в небесах витая,
Мне светить звёздочкой она…
Звезда лишь издали видна,
Вблизи нет звёзд. Пускай горит, ясна,
Из дали, чтобы мог отцу я на вершине,
В безлюдье помогать. Знай, в сыне
Великого отца должна быть власть
Над сердцем и умом.
Варган-Уллия
И в дочери… Не так ли?
Гусни-Атхар
И ты, и я, мы здесь вселенной часть,
Где родники небес, и чтобы не иссякли
Святые воды их — должны мы пить стократ
Из чаши той страданья,
Которую я выпить был так рад.
Варгаи-Уллия
Запомню я слова твои, мой добрый брат,
Запомню мудрое святое назиданье.
Теперь, тиха, могу пойти я в сад.
С Наврузом не страшусь свиданья
И не страшусь его опасных уз.
Навруз, приди, Навруз!
Поди к себе, Атхар, красиво
Одеться надо нам. Ведь братья все сюда
Придут, что б праздновать счастливо
Здесь Новый День. Как в прошлые года,
Сберётся много к нам народа!
Атхар, смотри, прекрасна как природа,
Закрою так глаза, мои брат,
Что б солнцу не глядеть в лицо. Пускай горят
Его лучи другим. Хочу я,
Чтобы глаза мои, о небесах тоскуя
В бессолнечной тени,
На веки отцвели, погасли их огни.

В саду поют.

Голоса
Навруз, Навруз, день новый, ясный
Улыбки и привет нам шлёт.
В саду и чаще многогласной
Его уж слышится, полёт.
Навруз, Навруз!

Варгаи-Уллия уходит к себе.

Гусни-Атхар
(остается и некоторое время глядит ей вслед, задумывается, и потом говорит)
Несись, моя дума, к стенам Тегерана,
Где Фатима в этот же праздничный час
Играет беспечно у края фонтана.
Иль, может быть, слёзы льёт тихо из глаз
О друге Атхаре под тенью платана.
Несись, моя дума, к стенам Тегерана.
Несись, моя дума, к стенам Тегерана.
Коль тешится милая в праздничный час,
Смути её радость, чтоб в воды фонтана
Струились всё слёзы из девичьих глаз
О друге Атхаре под тенью платана!
Несись моя дума, к стенам Тегерана.
Несись моя дума, к стенам Тегерана,
Коль Фатима плачет, скорбит в этот час
Под тенью прохладной, душистой платана
Ты высуши слёзы из девичьих глаз.
Пусть капли не льются их в воды фонтана…
Несись, моя дума, к стенам Тегерана!
(Напевая эти стихи, которые он только что сочинил сейчас, он тихо уходить в свою комнату).

Явление VI.

Мамед и слуги.

Слуги несут разные предметы, которые размещаются на разостланном ковре. У края ковра расставляются в подсвечниках свечи.

Мамед
Вы с зеленью сюда поставьте блюдо.
Жаль, крашеных не много здесь яиц.
Иль нет в Багдаде птиц?
И краска бледная! Их в груду
Кладите здесь. Сюда поставите пилав…
Здесь апельсины, здесь! А там ширины.
С шербетом тут поставьте вы кувшин
Из яшмы синей.
Среди других пускай красуется один.
Иди к Ханум, скажи, что б посмотрела,
Как мы расставили. Понравится ли ей?
Пойди скорей.

Слуга уходит, встречается с Ханум и потом, поклонившись, возвращается и уходит в двери направо, что в глубине.

Явление VII.

Мамед, Ханум.

Ханум
Алла Акбар, Мамед.
Мамед
Алла Азам… Удобен
Так будет ли ковёр? Все ль хорошо, Ханум?
Ханум
Всё хорошо, Мамед. Твой светлый ум
К великому и к малому способен.
Мамед
Как сладок мёд
Для уст, так сладки твои речи.
Заботы все твои на плечи
Мои готовь взвалить. Пусть новый год
Тебе все радости пошлёт.
Ханум
Нам всем, Мамед. Пусть муки
Не посетят нас всех. С зимою прочь
Пусть беды все уйдут.
Мамед
Пусть будут твои внуки
Все мудры так, как сыновья и дочь.
Ханум
Я внуков не дождусь…
Мамед
Пусть сказанное слово
Бесследно прозвучит под мирным сводом крова,
Что нас хранит.
Ханум
За доброту, Мамед,
Тебя благодарю. Ты смёл печали след
Словами добрыми. На кухне всё ль готово,
Пойду взглянуть. А скоро ли придёт
Навруз?
Мамед
Ещё часок — настанет новый год…

Ханум направляется направо.

Явление VIII.

Те же, Исмаил, за ним через некоторое время входят слуги.

Исмаил
(быстро входит из дверей направо и видит Ханум)
Алла Акбар! В саду сбирается народ,
Ханум, а плова ещё я не сварил.
Ханум
(кротко)
А по какой причине,
Скажи нам, Исмаил?
Исмаил
Когда я на базар спешил,
Несчастие со мной случилось ныне.
То было в ранний утра час.
Ведь надо же как раз,
Что б в день такой, когда все веселы, все рады,
Меня постигла вдруг беда…
Не в силах говорить с досады —
Я вышел из дому с зарей, и вот, когда…
Мамед
Ну что же, что такое?
Исмаил
Сейчас скажу, хотя рукою
Я двигать не могу.
Мамед
Одним хоть языком
Скажи, с тобою что случилось.
Исмаил
О бедствии таком
Мне и не снилось.
Мамед
От нетерпения горим.
Исмаил.
Ну, вот, когда
Я через мост шёл на базар, вода
У моста самого так поднялась высоко,
Что куфа об него ударилась там боком,
А в куфе мать с ребёнком на груди…
Был в расстоянии от них я недалёком.
Нагнулся я, чтобы спасти дитя. ‘Гляди,
Бабид желает в руки
Взять правоверное дитя’, — кричит, кляня,
Мулла. Из Решта он, как я.
Он вмиг узнал меня, —
Не изменили нас обоих дни разлуки,
И вот он всем кричал: ‘Бабид
Ребенка осквернит’, —
И сыпал на меня проклятья.
Толкнули здесь меня, прижали так к земле,
Что был не в силах встать я,
Но деньги крепко я держал в моём узле,
Что б мог купить я свежие коренья.
Кто б думать мог, что я спасенье
Найду потом в узле! Собравшийся народ
Кричит, клянет.
Какой-то вдруг сеид… Толпу он успокоил,
И я ушёл, бежал, мой быстрый бег утроил.
Ханум
Аллах, Творец!
Слуги
(окружив Исмаила, напряженно слушая его)
Аллах!
Исмаил
Послушайте конец…
Мамед
Того в Багдаде не бывало!
Исмаил
Но этого всё мало.
Я через мост и прямо на базар.
На площади толпа опять ко мне пристала—
Кричать, бегут, как будто на пожар,
И вновь меня теснят, и снова, угрожая,
Меня теснит толпа чужая…
Я к септию тотчас. Моих врагов он пыл
Мгновенно остудил,
Когда ему пешкеш я сунул ловко
Из моего узла. Меня мой узел спас.
Заметила толпа уловку,
Рассеялась, как дым. А здесь как раз
Прилавок с зеленью. Хотя я баклажаны
Хорошие купил, но вот
Их стал варить не рано.
Обидно мне, что в новый год,
Что в праздник Обновленья
Весны и радости, когда сберутся здесь
Все братья, все, благодаря стеченью
Злых адских сил, испорчу праздник весь
Я тем, что варево не может быть готово.
И в пот т день, как будто бы на зло,
Что б не было к столу нам плова,
Несчастье все события сплело.
Мамед
Смиренье,
О Исмаил, — то наше украшенье.
Бывает хуже, друг. И тот, тот Исмаил
Наш праотец, в пустыне горе пил.
Ты успокойся, друг. Случайно
Собрались облака. Пройдёт, пройдёт гроза!
(Слугам, высыпавшим за Исмаилом).
Вы успокойтесь все.
(Выпроваживает их кротко рукою. К Ханум, которая плачет).
Знай, всякая слеза
Должна быть дорога теперь, Ханум! Не тайна
И для меня, что против нас Багдад
Готовит гром и град,
И приберечь нам надо слёзы.
Ханум
Я знаю, да, Мамед. Была всегда
Я в горести тверда.
Но ты пойми, прошедших лет угрозы
Уже из памяти все стали исчезать,
Я начала теперь к покою привыкать,
К покою, тишине,— и вот опять… Опять!
Мамед
Недаром нам Аллах послал на Землю
Великого вождя, Беха-Улла.
Блеск Божий он. При нём я не страшусь ни зла,
Ни бед. Когда его словам я внемлю—
И смерти не боюсь. И буду весел я,
Спокойна будь и ты.
Ханум
(качает головой)
Мамед
Прости меня,
Хочу тебе сказать… Прошу прощенья!
С начала дня
Я приютил без позволенья
Здесь старого врага.
Хотел я в праздник обновленья
За зло добром ему воздать, у очага
Любви его согреть, Ханум.
Ханум
Ты волен
Здесь делать всё, что мудрым ты найдешь.
Мамед
Был гол мой бывший враг и болен…
Ханум
Как знаешь, в доме ты добро у нас умножь.
Как хочешь, помоги тому, кто обездолен.
Мамед
(кланяется, через мгновение)
Ага наш молодой, ага Аббас,
Просил сказать ему, когда сойдутся братья…
Собрались там, в саду. К нему сейчас
Могу ль послать я?
Ханум
Ему уже дала я знать.
Гостям ж не пришлось там долго его ждать—
С крылечка своего к ним поспешил навстречу.
Мамед
За временем здесь буду наблюдать.
Тотчас велю зажечь я свечи,
Когда приблизится к нам с солнцем Новый год.
Ханум
Всегда полны заботы твои речи,
На все твой зорок глаз.
Мамед
Хотел бы видеть лишь, чтоб счастия алмаз
Огнём горел для вас.

Ханум уходит к себе. Мамед в раздумье, точно охваченный большой заботой, делает несколько шагов взад и вперёд и останавливается у окна.

Явление IX.

Мамед и Хабиб.

Хабиб, чисто одетый, выходит справа.

Мамед
(некоторое время не замечает Хабиба. Заметив его)
Теперь ты вир ишь мне, что ни единой складки
Одежды праздничной твоей моя рука
Не тронет… Что она, как лёгкий пух, легка.
Моя рука, хотя мои слова не сладки.
Хабиб
(с большим чувством и смущением)
Пусть не уменьшится вовеки твоя тень.
Мамед
Нет на лице твоём ни страха, ни заботы.
Я рад. Коли бежать не хочешь от работы,
Помочь ты можешь нам в священным этот день.
Останься здесь у нас. Бабидом ведь не надо
Тебе для этого, мой друг, мгновенно стать.
За то, что молишься всегда на дню раз пять,
Тебя не будут укорять
Молящимся мы рады.
Как молятся, нам всё равно.
Молитва всякая — ты знай, — плода зерно,
Сказал наш господин.
Хабиб
Я буду здесь охотно
Служить, кому велишь!
Меня ты приодел, не мстишь ж не коришь…
Душа моя к тебе несётся безотчетно!
Что сброшен я бесповоротно
Наибом с высоты такой великой вниз —
Я не ропщу теперь.
Мамед
Но до отвала
Зато не будешь есть, у нас лишь зелень, рис…
Порою плов…

Звонят у ворот.

Хабиб
Повязка спала
С моих немудрых глаз.
Мамед
(берёт мешок с деньгами, находившийся в сундуке)
Смотри —
Там нищие пришли. Ты им раздай без счёта,
Коли остаться здесь кому из них охота,
Ему ты двери отвори.
Их не кори.
Хоть господин наш говорит, что пища
Всем доставаться лишь должна благим трудом,
Но всё ж, — он говорит, — коль постучится нищий
В твой светлый дом,
То сердце скорбное отказом
Страшись ты огорчать.
Возьми мешок весь разом,
Не можешь ты понять?
Подарки
Дают друг другу все в Навруз, что б были жарки
Сердца людские к нам. Пойди, на, вот мешок,
А вот тебе.
(Подает ему деньги и сласти).
Хабиб
И деньги и ширины?
Даёшь ты мне урок.
Свидетель мне свод неба синий.
Что он… Жесток.
Мамед
Так водится, ведь ныне
Навруз… День новый, Новый год.
Хабиб
Хотел бы лучше я лежать на грязном соре,
Чем радость получать сторицею за горе,
Что я тебе принёс.
Мамед
Урока плод
Пусть будет для тебя, о друг, не терпким или сладким.
Забудем навсегда про пятки
И прочее. Забудь, Хабиб.
Прости, словами я тебя не раз ушиб
Вот здесь…
(Показывает на сердце).

Явление X.

Те же, нукер Хаджи-Намбера и слуга, вошедший за нукером, которые входят справа из глубины.

Мамед делает знак Хабибу, чтобы он ушёл и тот, смущенный, уходить в сад.

Нукер
(почтительно)
Хаджи-Намбер… Он просит позволенья
Войти под благостную сень
Вождя в день праздника, в великий этот день.
Мамед
Ты передай Хаджи нижайшее почтенье.
Скажи ему: велел открыть
Всем жаждущим сегодня двери
Наш господин. Желает кто остыть
От жара дня, иль плачет о потере,
И света ищет кто, найдут у нас приют!
Скажи, ты не забудь, что шлют
Из дома этого ему и приглашенье,
И ласковый привет.

Нукер уходит.

Явление XI.

Мамед и слуга.

Мамед
(говоря с нукером, всё время следить за временем и когда тот ушёл, говорит слуге)
Ты объяви о приближенье
Дня Нового, проси сюда скорее всех.
Скажи, что солнце к нам идёт и возвещает
О Новом дне. Нет для него помех,
Для солнца ясного. Оно помех не знает.
Лишь минет полчаса — оно к земле придёт.

Слуга быстро бежит в сад, чтобы оповестить гостей, затем возвращается и проходит во все комнаты.

Явление XII.

Мамед один.

Мамед
Да, солнце, ясное помех не знает,
Оно придёт… Придёт!
Приходит к нам оно… Настанет Новый год.

Явление XIII.

Мамед, ткач, слесарь, купец, часовщик, Ибрагим и его брат, пекарь, Аббас-Эфенди, Зейнал, Мамед-Али, Гусни-Атхар.

Из сада приходят ткач, слесарь, купец, часовщик, Ибрагим и брат его, пекарь и другие. Впереди Аббас-Эфенди, который останавливается в дверях и пропускает гостей. Слева навстречу входящим выходит Зейнал, Мамед-Али, а потом Гусни-Атхар, который с

достоинством приветствует всех.

Зейнал-Мугарабин и Мамед-Али
Алла Акбар!
Все
Алла Азам!
Гусни-Атхар
Алла Акбар!
Все
Алла Азам!
Ткач
(продолжая разговор, начатый в саду с пекарем)
Стал ненавидеть нас народ теперь так явно
В Багдаде, что нельзя и жить. Ещё недавно
В нас видели друзей, учителей!
Шакалов злей
Становятся не только что сунниты —
И наши земляки-шииты.
Пекарь
Ах, были так избиты
Моих два мальчика, что месяц синяки
С их тела всё не сходят.
Ткач
Враги находят,
Что слишком крепко ткём.
Пекарь
И вес хлебам мы полностью даём.
Гусни-Атхар
(подходит к часовщику)
А что твой сын, Аман?
Часовщик
Все хуже, хуже сыну.
Его так ест недуг, как ржавчина пружину.
Как травка без росы,
Поблекли так его ланиты!
Мы берегли его, как ценные часы.
Ах, этою бедой, как громом, мы убиты.
О, лучше б нам его тогда не привезли
Из дальнего Шираза…
Скучает он. Сомкнуть не мог он месяц глаза…
Уходит в землю он, а травка из земли.
Хотя на родине осталось
Немало дорогих родных. Но мне казалось—
Ему здесь лучше быть!
Гусни-Атхар
Скучает здесь ваш сын!
Красивей, он сказал, Шираза нет долин,
Когда заря встаёт, сады в нём озаряя,
Что полны роз. ‘Нет крыл у ног,
Чтоб улетать из чуждого нам края’, —
Твой сын сказал. Он занемог
От злой тоски!
Часовщик.
Чтоб вести об Атхаре
Ему принес, он молит всё меня.
Нет дня,
Чтобы не вспомнил он тебя хоть раз. Я, старый —
Пришёл сюда, а он, он, мальчик мой,
Лежит больной в тоске… Стремлюсь домой,
А в дом идти боюсь.
Гусни-Атхар
Аллах пусть исцеление
Ему пошлёт… Аман так сладко пел
Молитвы и стихи.
Часовщик
Не всё мой сын умел!
К чему теперь его уменье!
Гусни-Атхар
О милый друг, —
Я завтра к вам приду, лишь встану.
Часовщик
Словами добрыми ему закроешь рану
И облегчишь недуг…
Гусни-Атхар
Скажи ему… Приду я завтра утром рано…
Роз принесу ему душистых целый пук.
И с ними принесу я аромат Шираза.
(С ласковым поклоном отходить в сторону).
Часовщик
(подходит к Зейналу)
Иль господин ещё не получил приказа?

Зейнал-Мугарабин молчит.

Часовщик
Тебе неведомо… Что дан такой приказ,
Чтобы бабидов всех — всех нас,
Всю общину — в течение недели,
Как недругов, из города изгнать.
Об этом знают все ли?

Зейнал-Мугарабин молчит.

Боюсь и стенам я о вести злой сказать.
И вымолвить о ней нет сил и духа.
Мне новость сообщил мой друг, слуга посла…
С приказом тем бумага вдруг пришла
От шаха нашего.
Зейнал-Мугарабин
Узнать о том и муха
Сегодня не должна.
Часовщик
Сам говорить боюсь.
Зейнал-Мугарабин
Пускай пройдёт Навруз…
Доходит всё до слуха
Вождя, но не о всём он хочет говорить
Он скажет лишь, когда то надо будет.
Коль не сумеет он удара отвратить,
То сообщит о нём, когда его обсудит.

Явление XIV.

Те же и слуга, затем Хаджи-Камбер и нукер.

Слуга подходит к Аббасу-Эфенди и что-то ему говорит, а затем быстро выходить. Аббас-Эфенди и ближайшие к нему направляются к дверям сада, откуда появляется Хаджи-

Камбер в сопровождении нукера.

Хаджи-Камбер
Салам Аллейкам!
Все
Алла Азам!
Хаджи-Камбер
(Аббасу Эфенди).
Без страха перед карой
Пришёл под этот кров
Не счастья отыскать — себя. Я в вере старой
Ответа не нашёл. Под сенью мудрых слов
Хочу себя найти и правду, что напрасно
Всю жизнь мою ищу.

Аббас-Эфенди отвечает поклоном.

Явление XV.

Те же, Исмаил и слуги.

Исмаил быстро подходить к Зейналу и оживленно ему рассказывает утреннее приключение, горячо жестикулируя. Среди собрания большое движение. Стоит гул от голосов.

Мамед
(всё время стоявший у окна, говорит громко и отчетливо)
Круг солнца ясный
Покинул грань зимы. Весна пришла!

Все гости и все слуги собрались и в волнении обращаются к Солнцу в сторону восхода, и в это же время с другой стороны с лестницы сходить Беха-Улла.

Гусни-Атхар, всё время глядевший на лестницу, увидев Беха-Уллу, говорит ближайшим: ‘Отец’. Ближайшие передают другим: ‘Наш Господин’. Проходить шёпот по собранию: ‘Беха-Улла’. Все поворачиваются к вошедшему.

Явление XVI.

Те же и Беха-Улла.

Беха-Улла
(держит в руке колосья и монеты — знаки обилия, спускается тихо с лестницы)
Аллах, Ты, что можешь рукою нетленной
И сердце людей и глаза изменить,
И то изменить, что всегда неизменно
И властен от злых перемен охранить—
Аллах, ты и сердце мое, мои очи,
Рукою нетленной к добру измени.
От стрел злого дня, и от призраков ночи
И сердце, и очи мои охрани.
(Обращается ко всем).
Встречаем трепетно мы первый день весны,
Мы дети все одной страны,
И братья по изгнанью,
Которых приютил Багдад…
(Оглядывается вокруг).
Но где же он, Яхья… Мой добрый брат?
Его не вижу я.

Тишина.

Беха-Улла
(после некоторого раздумья, видимо подавляя свою печаль и беспокойство, продолжает)
Мы братья по изгнанью,
Но люди все мы по названью,
Встречаем вместе мы ещё одну весну…
Ещё, ещё одну!
Вот новый день. Приходить с ним год Новый,
Пусть чистым пламенем, как и огни свечей,
Что мы зажгли в день этот Новый,
И души все горят. Из золотых лучей
Пусть солнце вешнее для жизни нам основы
Вновь новые сплетёт,
А счастье пусть на них узоры нам нашьёт
Свои прекрасные в грядущий Новый год.
Как знаки вам обилья
Теперь я подношу, пусть, развернувши крылья,
Мир благостный обилье вам несёт.
Пусть ваши очаги хранят огни навыки,
Пускай огни в них не потухнут век.
Пусть водами вершин наполнятся все реки,
Что меж людей свершают вечный бег.
(Обращается ко всем).
Садитесь, братья, все…
Зейнал-Мугарабин
(подводит к нему Хаджи-Камбера)
Вот новый брат.
Беха-Улла
Тебе, как вешнему листу дерев, я рад.
Благословен будь под моим ты кровом.
Хаджи-Камбер
Я жажду мудрости твоей великий дар
Смиренно получить в день новый…
Испить всю сладость чар
Твоих небесных слов!
Беха-Улла.
То слово,
Что шлёт Аллах моим устам, готово
Звучать и для тебя.
Садитесь все, мои друзья…

Все садятся вокруг разостланного ковра, на котором стоят блюда, в горшочках травы и зажжённые свечи.

Беха-Улла
Вкушайте эти яства.
Пусть с яствами слова Аллаха мы вкусим.
Помолимся в тиши, чтоб наша паства
И среди зим
О празднике весны не забывала,
И как на родине, как прежде, как бывало,
Должны мы праздник этот чтить.
Он — с родиной связующая нить,
А родина и в заблужденья,
Что мать, с которой от рожденья
Мы связаны до смертного конца.
Примите радостно теперь весны гонца.
Забудьте на мгновенье
О бедах всех
Грядущих, бывших, сущих…
Питайте в этот день родных и неимущих.
Пусть песни ваши, смех —
Звучать в садах и кущах,
В домах пускай звучат. Пусть будет грех
Страны родной против безвинных
Детей забыт.
(Раздаёт всем ширины, которые всякий бережно прячет).

Мгновение молитвенного молчания. Все точно молятся тихо, про себя.

Купец
(тихо, сложив руки на груди)
Грозит нам новая беда.
Вновь из страны родной в гоненьях беспричинных
Она пришла за нами и сюда.
Найти здесь родину вторую мы хотели,
И что нашли ее, мы думать смели…
Не хочет этот край пришельцев знать!
Беха-Улла
(точно про себя, горько)
Найти ту грудь, что может насыщать,
То мало, мало…
Ах, надобно ещё, что б пожелала
Она, как мать,
Голодных, чуждых ей питать.

Мгновенье молчания.

Купец
(отведывая блюда, почтительно, сдержанно)
И тело, и душа в Навруз светло одеты,
Что всякий день. И я желал бы так принесть,
О господин, тебе, благую весть!
О чёрном говорить — плохая то примета
В такой великий день… Что выметают прочь
Нас злые языки, как сор, и что угрозы
Сгущаются вокруг, день обращая в ночь,
Обязан донести. Грозят! Вновь кровь и слезы
Из наших глаз обильно потекут.
Напрасен был наш труд,
Что мы во славу Бога,
В чужой земле несли.
Немногие блага мы здесь приобрели.
Твердят враги, что мы имеем слишком много,
И что блага отнять у нас пора.
Беха-Улла
(будто про себя)
Не радуйся тому, чем ты владел вчера.
Настанет утро — и, быть может,
Владения твои к другому перейдут.
(Громко).
Но всё же благ ваш труд.
Другие пусть у вас добро всё разберут.
Сторицей им своё имение умножат
Но тех цветов души, что кротко вы, трудясь,
Приобрели — отнять не могут ввек у вас!
Все
(подтверждая, тихо)
Отнять не могут ввек у нас…
Ткач
(сдержанно)
Поносят нас здесь ежедневно.
Беха-Улла
Но гневно
Вы отвечать, о братья, не должны
На поношенья и проклятья.
Клянусь я новым днём весны,
Желает Бог, чтобы у вас, о братья,
Как в мира дни, в движеньях и словах
Тишь небожителей царила, говорю я.
Сметете беды вы, лишь красотой чаруя,
Разорятся в любви и красоты лучах
Все беды вмиг, как жалкий, легкий прах.
Ткач
Не знаем, за какие вины
Хозяева уж боле не берут
Наш труд.
Слесарь
И слесарей теперь уж не берут.
Часовщик
Часов нам более уж править не дают.
Ткач
Все говорят, что ночью джины
Для нас усердно ткут,
И нет иной причины
Тому, что всё у нас спорится, что наряд
И в будни чист у нас — так все здесь говорят,
Ругая и кляня!
Беха-Улла
О братья, мои братья.
Когда желудок пуст —
Из уст
Невольно вкруг несутся и проклятья,
Коль этих уст
Луч солнца не коснулся.
Но кто проснулся
Навстречу благостным лучам,
Устами шепчет тот слова любви, прощенья.
О, братья, вам, вам по плечам
Обиды груз нести без жажды мщенья,
Внимайте ж мне, как я и вашим внял речам.
День завтрашний своё вам скажет слово.
Быть может, бедствия он в радость обратит.
Аллаха славя, здесь День Новый
Пускай проводят все в забвении обид.
Еще скажу вам я. Вы видите лишь руки
Обидчиков. Не здесь сердца их и умы.
Не здесь готовятся, о знайте, ваши муки,
А там, среди холодной тьмы,
Где и незнание, и страсти
Их вечно ткут. За гранью тихих стен
Багдада, там готовится ненастье.
Ах, у могил святых, где не щадя колен,
Часами шлют мольбы, где о святом Гуссейне
Льют реки слёз — из нитей зимней мглы
Мудштахиды иные и муллы
Вьют петли, чтобы с телом
Навеки задушить наш дух.
Но знайте: на земле и за земным пределом
В полете смелом
Бессмертен дух. Вы обратите слух —
Вам говорю, вам, братьям, —
Вы обратите слух не к тем проклятьям,
Что извергаются из уст, речей любви
Не говоривших век. Внимайте
Любившим, их речам, и с ними вы страдайте.
О, человек, лови
Любовный шёпот тех, что за людей страдали,
Ловите шёпот тех, которые из дали
Веков вещают вам сквозь чистые уста…
Как Моисей, вняв из огня куста
Речам божественным, блуждающих в пустыни
Благословил, так вас благословляю ныне
Среди зажженных здесь огней.

Все смиренно склоняют головы.

Беха-Улла.
(заметив, что слова его дошли, восторженно встаёт, подходит к дверям)
Сегодня первый день в ряду весенних дней.
Вот солнце к нам пришло. И пальм, и винограда
Все зерна, что Аллах забросил в давний час
В земную глубь, взойдут под солнцем, вновь отраду
Вливая вам в сердца, давая тень для глаз,
Плоды для ваших уст. Вы обратите взоры,
К нему, к светилу дня, прочь от земного сора.
Не в соре Божий свет, —
С лазури шлёт привет
Вам Божий свет. День завтрашний своё вам скажет слово,
Быть может бедствие он в радость обратит.
Аллаха славьте вы, и радостно День Новый
Пускай проводят все в забвении обид.
(Направляется к лестнице налево и поднимается на ступени).
Печаль печаль лишь множит.
Печаль блага, когда вы сеете зерно.
Печаль с молитвою взойти ему поможет
Когда взойдёт оно,
Тут солнце радости его растит, лелеет.
Коль буре злой навстречу ты идёшь,
Коль вихрь в лицо тебе упрямо веет —
Печаль всё то ж,
Что в наказание ниспосланное бремя.
Вот новый день пришёл.
Смотри, там мертвый сук расцвёл…
(Указывает по направлению к саду).
Так расцветут сердца! Настанет время.
Клянусь!
О, братья, радостно вы славьте все Навруз.

Занавес.

Источник текста: Изабелла Аркадьевна Гриневская, ‘Беха-Улла. (Блеск Божий)’. СПб, Типография И. Г. Брауде, 1912 г.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека