БЕДУИНКА.
Восточная повсть.
Съ Арабск. — Сенковскій.
‘Сверные Цвты на 1828 год’, СПб, 1827
Бедуинка, Сенковский Осип Иванович, Год: 1827
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Моавія, сынъ Сейфановъ, повелитель правоврныхь, сидлъ однажды въ кругу своихъ царедворцевъ въ великолпномъ увеселительномъ зданіи, построенномъ при большой дорог, ведущей въ Дамаскъ. Изъ оконъ сего зданія во вс стороны видъ былъ возхитительный, роскошные сады Гуты, необъятныя взору равнины Бекаи, рчки и пруды, осненныя оливковыми деревьями, холмы, красующіеся виноградомъ и позади ихъ чернющійся покатъ Антиливана, составляли вмст прелестнейшую въ природ картину. Водометы, брызжа изъ мраморныхъ купелей, разливали по всему зданію пріятную прохладу, но вн зданія, удушливый зной захватывалъ дыханіе: жгущій втеръ, налетавшій съ жаркихъ песковъ Неджда, дыхалъ тлетворнымъ пламенемъ. Халифь увидлъ вдали человка, въ широкой бедуинской епанч съ блыми и черными полосами, шедшаго по большой дорог. Былъ полдень, солнце пекло со всею своею силой, и путникъ, шедшій босыми ногами, томясь усталостію и истощеніемъ, не могъ сносить жара разкаленной земли, по которой ступалъ, и ускорялъ свой ходъ. Видъ сего человка наполнилъ сердце Халифово горестію. ‘Алла сотворилъ-ли когда человка,’ воскликнулъ онъ, обратясь къ своимъ приближеннымъ, — ‘несчастне того, какъ сей Арабъ, принужденный влачиться по большимъ дорогамъ въ такой жаръ, какъ ныншній, и въ эту пору дня?’ — ‘Повелитель правоврныхъ!’ отвчалъ одинъ изъ царедворцевъ: по чему знать? можетъ быть человкъ сей ищетъ тебя, хочетъ прибгнуть къ твоей помощи или защит? Можетъ быть думаетъ онъ, что великодушіе твое будетъ для него тучею весеннею, прохлаждающею зной дневный и утоляющею жажду, которою, какъ видно, онъ томится?’ — ‘О, если меня онъ ищетъ’,’ вщалъ Халифъ, ‘то я буду для него тучею весеннею, оживляющею поля, сожигаемыя харуромъ {Жгущій втеръ, дующій въ степи Сирійской.}, я буду ему росою благодатною, питающею листы лавра, поблеклые отъ зноя! Сюда, отрокъ: ступай къ дверямъ моего чертога, и если сей Арабъ будетъ обо мн спрашивать, то мигомъ приведи его предъ лице мое.’
Отрокъ сошелъ къ дверямъ чертога и спросилъ у Бедуина: куда онъ идетъ въ такую пору и кого ищетъ?— ‘Я иду въ Дамаскъ,’ отвчалъ Бедуинъ, ‘а ищу повелителя правоврныхъ, онъ правосуденъ и великодушенъ, онъ извлечетъ изъ моего сердца жало насилія, которымъ оно разтерзано, и вырветъ изъ земли мусульманской плевелы своевольства.’— ‘Если такъ, то иди за мною,’ сказалъ отрокъ: ‘повелитель правоврныхъ ждетъ тебя въ этомъ чертог.’ — Бедуинъ повиновался отроку, который ввелъ его предъ очи Халифовы. Представъ предъ своего властителя, Бедуинъ отдалъ поклоненіе, и, бывъ изтощенъ усталостію, съ трудомъ произнесъ нсколько едва слышныхъ словъ, коими желалъ ему долгаго царствованія и всхъ возможныхъ благъ. ‘Откуда ты, другъ Арабъ?’ спросилъ его Хадифъ. — ‘Я изъ Емима,’ отвчалъ онъ. — ‘Кого же ищешь въ такую тяжкую пору? что заставляетъ тебя подвергаться въ эти часы насилію ужаснаго втра, жгущаго листы оливы и удушающаго птицъ на полет?’ — ‘Несправедливость поставленнаго тобою въ градоначальники нимъ Мервала, причиною труднаго моего путешествія, ищу я твоего правосудія. О Моавія!’ продолжалъ онъ: ‘вселенная чтитъ твое могущество, мудрость и просвщеніе, народы благословляютъ твое правдолюбіе, прямодушіе и благость. У тебя ищу я убжища, когда весь міръ меня отвергаетъ. Не измни моей надежд и правосудіемъ твоимъ отмсти за обиды, которыми гнететъ меня тотъ, кого ты поставилъ покровителемъ невинности и карателемъ злодевъ. Онъ нанесъ мн оскорбленіе, тягчайшее самой смерти. Изъ судіи моего, содлался отъ непримиримымъ врагомъ моимъ, онъ у меня отнялъ мою Соаду, гналъ меня, заключалъ въ темницу, вооружилъ на меня родныхъ моихъ, презрлъ и законъ Бога и праведный гнвъ твой.’ — Моавія, видя, что Бедуинъ пылалъ огнемъ негодованія, тревожимъ былъ волненіемъ духа и измученъ усталостію, повеллъ ему ссть, успокоить свои чувства и потомъ разсказать ему свою повсть. Бедуинъ, посл краткихъ минутъ отдыха, снова началъ говорить такъ: ‘Повелитель правоврныхъ! я сынъ степи и веду родъ мой отъ благороднйшей и чистйшей крови Арабовъ, которая никогда не смшивалась съ кровью чуждою, никогда не сливалась съ кровью жителей городовъ или селъ. Изъ рода нашего произошли сто витязей, коихъ подвиги славятся по всмъ степямъ и сто поэтовъ, коихъ стихи твердятся во всхъ шатрахъ. Я былъ богатъ наслдіемъ отца моего: у меня было лучшее стадо верблюдовъ и двнадцать самыхъ породистыхъ конецъ Недждскихъ. Ни одинъ странникъ не проходилъ мимо моего шатра, не испытавъ моего гостепріимства, ни одинъ утсненный не изпрашивалъ вотще помощи копья моего. Я взялъ себ въ жены Соаду, дочь Шейха моего племени. Она была прекраснйшая и благороднйшая изъ днъ Аравіи, глаза ея подобились свтлымъ звздамъ Оріона, a станъ ея гибкому стеблю бана. Мы любили другъ друга и жили счастливо, но одинъ черный годъ рушилъ наше блаженство. Я лишился поперемнно и стадъ моихъ, и всего моего имущества. Тогда вс меня покинули. Я сталъ несносенъ тмь людямъ, которые прежде искали моей дружбы, и долженъ быль сносить надменіе низкихъ душъ, которымъ незадолго передъ тмъ изпрашивали моихъ милостей. Къ горшему моему бдствію, тесть мой усплъ, коварствомъ и вроломствомъ, похитить у меня жену мою, и не хотлъ уже возвратить ее мн. Когда я пришедъ къ нему, онъ принялъ меня съ жестокими упреками, осыпалъ меня оскорбленіями и запретилъ мн ходитъ къ нему. Племя наше кочевало тогда подъ стнами Бассоры. Я прибгнулъ къ защит Мервана, правителя той области. Онъ призвалъ моего тестя и спросилъ его, за что онъ такъ несправедливо со мною поступилъ? Но Шейхъ, съ безстыдствомъ, какому не были еще примра, отвчалъ, что не знаетъ меня и что я просто обманщикъ. Я требовалъ, что бы для поясненія дла, твой градоначальникъ призналъ Соаду и положился на ея показаніе. Мерванъ согласился на это и приказалъ Шейху привести свою дочь. Но кто могъ это предвидть! поступокъ, въ которомъ я полагалъ врный залогъ моего спасенія, содлался источникомъ всхъ моихъ страданій и бдъ! Едва Мервань увидлъ Соаду, тотчасъ въ нее влюбился, запретилъ мн входить въ судилище, терзалъ меня и наконецъ ввергнулъ въ тюрьму. Я сталъ несчастне дтища лани, которое видвъ, какъ псы звроловцевы разтерзали мать его въ долин, трепетно бродить по кремнистымъ утесамъ Веджры. Мерванъ въ то время предложилъ моему тестю — избавить его отъ такого зятя, какъ я, если онъ согласится дать ему въ жены Соаду, за которую общался заплатить десять тысячъ драхмъ. Корыстолюбивый старикъ охотно принялъ предложеніе градоправителя, и сей, потребовавъ меня къ себ, повеллъ мн развестись съ моею женою. Я отказалъ ему. Тогда прислужники его схватили меня, безжалостно бросили въ мрачное, зловонное подземелье и ревностно каждый день выдумывали новыя для меня муки, чтобы вырвать изъ меня согласіе на разводъ съ женою. Видя, что я твердо ршилъ не преклоняться предъ его неправдою, Мерванъ вздумалъ играть законами. Подкупленные, безсовстные судьи приговорили развести меня съ женою, на которой тогда же Мерванъ женился. Меня все еще держалъ онъ въ заключеніи, откуда я ушелъ чуднымъ случаемъ. Рука Аллы извела меня оттол, несмотря на неусыпность моей стражи! и я прибгаю подъ кровъ твоего правосудія. Моавія! бойся Бога, вручившаго теб счастіе и безопасность правоврныхъ! слезы притсненной невинности будутъ тягчайшимъ обвиненіемъ, каковое Творецъ поставитъ въ день страшнаго суда, противъ тхъ, на кого возложилъ Онъ заботу — править людьми въ здшней жизни.‘— Бедуинъ, мало по малу водушевляясь въ своей рчи, въ конц ея, по быстрому вдохновенію, сказалъ сіи стихи:
Въ сердце моемъ еще трепещетъ неправды стрла,
Очи мои източаютъ кровавыя слезы.
Молнія! ты никогда не сносилъ притсненій
И притсненныхъ бды не вовсе понятны теб.
При этихъ словахъ силы его оставили: онъ упалъ безъ чувствъ. Халифъ веллъ подать ему нужную помощь, a себ принести бумаги, и своею рукою написалъ къ Мервану письмо, въ которомъ длалъ ему строгіе упреки, угрожалъ своимъ гнвомъ и повелвалъ ему тотъ же часъ развестись съ Соадою и немедленно прислать ее въ Дамаскъ.
Правитель повиновался своему Государю и отправилъ Соаду въ Дамаскъ съ тми же посланными, которые принесли ему поведніе Халифа. Тогда же написалъ онъ и письмо къ Халифу, извиняясь любовью своею къ сей Бедуинк и упорствомъ ея мужа, не хотвшаго съ нею развестись, что все сіе подстрекнуло его къ такимъ насильственнымъ поступкамъ, которыхъ бы онъ никакъ не сдлалъ во всякомъ другомъ случа, что онъ готовъ всми способами вознаградить сего человка за претерпнное имъ, и наконецъ, что онъ съ покорностію преклоняетъ повинную свою голову подъ мечъ правосудія Халлфова, изпрашивая его милосердія и великодушія.
Когда Соада прибыла въ Дамаскъ, ее представили Халифу. Онъ удивился ея красот, съ которою прелести всхъ женъ его гарема не могли сравниться. Возвышенная, какъ пальма береговъ Инда, въ поступи своей она стройно склонялась, подобно ратовищу копья степнаго наздника, сдланному изъ Багдадской трости. Тло ея имло прелестный цвтъ серебра, съ легкою примсью золота, a блестящіе искрами глаза ея выражали ту возхитительную пріятность любви и нжности, которая столь чудно свтится въ глазахъ молодой лани, когда она, своротивь на сторону гибкую свою шею, смотритъ съ любовью матери на двухъ маленькихъ оленятъ, прильнувшихъ къ сосцамъ ея. Легкая, какъ серна горы Тудыхъ, она была и величава, какъ луна, протекающая звздный сводъ въ четырнадцатую ночь свою. Моавія вступилъ съ нею въ разговоръ и нашелъ, что она умне и образованне Зарки, которой славнйшіе витязи степей посвятили жизнь и богатства свои. Въ минуту Халифъ страстно въ нее влюбился, и вмсто того, что бы строго наказать Мервана, какъ онъ намревался, нашелъ въ собственномъ сердц ему извиненіе. Онъ приказалъ помстить Соаду въ великолпныхъ чертогахъ, окружилъ ее толпою невольницъ и забавъ, веллъ твердить ей о любви своей, и доставлялъ ей вс почести и увеселенія, могущія возпламенить воображеніе женщины и заставить ее полюбить такую пріятную жизнь.
Чрезъ нсколько дней посл того, Халифъ призвалъ къ себ Бедуина и сказалъ ему: ‘Другъ мой, не можешь ли ты утшиться безъ Соады? Я осыплю тебя богатствами и позволяю теб выбрать въ жены изъ моего гарема такую красавицу, которая теб боле другихъ понравится, съ достаточнымъ числомъ прекраснйшихъ невольницъ для услуги.’— Бедуинъ слушалъ слова своего Государя съ какимъ-то оцпенніемъ, потомъ ручьи слезъ смочили глаза его, онъ зарыдалъ, упалъ на землю и вдался въ жесточайшее отчаяніе. Халифъ дивился тому, и самъ почти смутился, онъ спросилъ у Бедуина о причин такой горести и старался его утшить. ‘Могу ли не предаваться отчаянію?’ вскричалъ Бедуинъ: ‘когда я страдалъ отъ притсненій твоего градоначальника тогда жилъ надеждою на твое правосудіе, но если ты столъ же неправеденъ, какъ и онъ,— къ кому я пойду съ жалобой? Ты въ заговор съ моими врагами, что бъ отнять у меня мою супругу, которую я люблю больше всего на свт. Повелитель правоврныхъ! такое ли употребленіе долженъ ты длать изъ власти, ввренной теб Богомъ, и изъ законовъ, коихъ ты намъ поставленъ заложникомъ?’ — ‘Успокойся, Арабъ,’ прервалъ Моавія съ важностію, ‘ты не можешь требовать, что бы жена, съ которою ты развелся, снова соединила свою судьбу съ твоею, когда она не согласна на то сама и предпочтетъ даруемую ей отъ Бога жизнь царскую и достойную ея, жалкой участи — погребсти себя заживо съ тобою въ пескахъ пустыни, сносить всякіе недостатки и жить въ нищет. Хочешь ли: я призову ее сюда, чтобъ она сама сдлала выборъ между нами?’ — Бедуинъ былъ сраженъ симъ предложеніемъ Халифа, долго стоялъ онъ недвижимъ и безмолвенъ, наконецъ слезы снова брызнули изъ его глазъ и онъ сказалъ голосомъ умиленнымъ, ‘Повелитель правоврныхъ! сознаюсь, что не имю боле никакого права на Соаду, если только любовь ея не даетъ мн на нее права. Если она предпочитаетъ богатство и пышность, коими окружена нын, ежели она чтитъ себя счастливою въ этомъ состояніи, то пусть прійдетъ сюда и объявитъ намъ о немъ: я охотно покорюсь ея выбору, ибо лучшее доказательство любви, когда человкъ жертвуетъ своими чувствованіями счастію той, которую любитъ.’ — Халифъ, довольный разсудительными рчьми Бедуина, подалъ знакъ своему строку, и въ одно мгновеніе Соада явилась предъ очи своего Государя и перваго своего мужа, котораго съ трудомъ узнала: такъ горесть и страданій измненій его! Моавія объяснилъ ей, съ какою цлью призвалъ ее и требовалъ, чтобъ она объявила, кого выбираешь, его или Бедуина? Соада, въ смятеніи, отвчала трогающимъ душу голосомъ: ‘Повелитель правоврныхъ! ни одна женщина изъ нашего племени никогда не измняла свему долгу. При бдности, недостаткахъ и самомъ голод, сей человкъ всегда будетъ мн миле всякаго владыки земнаго, хотя бы тотъ былъ еще могущественне, славне родомъ и великодушне тебя. Съ мужемъ, которому я клялась въ вчной врности, полсть бедуинскаго шатра, горсть пшена и немного верблюжьяго молока, если можно его достать, — будутъ для меня пріятне внца Халифова, обилія и роскоши двора его и почестей, которыя воздавалъ бы мн народъ, разпростертый у ногъ моихъ. Нкогда мы обязаны были другъ другу нашимъ взаимнымъ благополучіемъ, и какъ я любила его тогда, когда онъ былъ сильнйшимъ и богатйшимъ витяземъ нашего племени, то справедливость требуетъ, чтобъ я раздлила съ нимъ теперь его бдствія и своими о немъ попеченіями усладила горести, его тяготящія. Такъ! я хочу снова къ нему возвратиться, ибо женщина тогда только длаетъ самое лучшее употребленіе своей воли и всхъ своихъ помысловъ, когда жертвуетъ собою совершенно счастію того, кому клялась она въ врности.’ Сказавъ сіи слова, она зарыдала, оплела руками шею своего мужа, и упала безъ чувствъ въ его объятія. Халифъ не могъ выдержать сего зрлища безъ сильныхъ душевныхъ ощущеній, онъ чувствовалъ, что глаза его наполнились слезами, веллъ подать помощь сей женщин, чтобы привести ее въ чувство, и сказалъ: ‘Бедуинъ! я стыжусь, что холъ быть несправедливъ съ тобою, я не могу наказать Мервана, ибо чувствую себя столь же виновнымъ, какъ и онъ, но дарю теб все, что готовилъ для Соады, которую теб возвращаю, къ сему я присовокупляю еще десять тысячь золотыхъ монетъ. Не обвиняй меня предъ судомъ Божіимъ, когда мы оба предстанемъ на оный. Будьте моими друзьями, ибо я чувствую теперь, что для Государя, самое лучшее употребленіе власти его есть то, что бы побдить собственныя свои страсти и великодушно ими пожертвовать благу своихъ подданныхъ.