Базар житейской суеты. Часть третья, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848

Переводы
Время на прочтение: 261 минут(ы)
Скачать в PDF

ГАЛЛЕРЕЯ

ИЗБРАННЫХЪ

АНГЛІЙСКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ

Базаръ житейской суеты

Вилльяма Теккерея

ЧАСТЬ III

ПЕРЕВОДЪ И. И. ВВЕДЕНСКАГО

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

1853

ОГЛАВЛЕНІЕ
ТРЕТЬЯГО ТОМА.

Глава XXXII. Безпокойства и душевныя тревоги добрыхъ родственницъ миссъ Матильды Кроли
Глава XXXIII. Джемсъ Кроли куритъ
Глава XXXIV. Вдова и мать
Глава XXXV. Нуль годоваго дохода и десятки тысячь расхода
Глава XXXVI. Продолженіе
Глава XXXVII. Стеснительныя обстоятелъства благороднаго семейства
Глава XXXVIII. Сцены, переполненныя необыкновеннымъ изяществомъ и чистотою
Глава XXXIX. Бекки становится двйствительнымъ членомъ фамиліи Кроли
Глава XL. Бекки обозрваетъ чертоги своихъ предковъ
Глава XLI. Рчь пойдетъ о фамиліи Осборновъ
Глава XLII. Читатель обогнетъ Мысъ Доброй Надежды
Глава XLIII. Между Лондономъ и Гемпширомъ.
Глава XLIV. Между Гемпширомъ и Лондономъ.
Глава XLV. Тяжкія испытанія и скорби
Глава XLVI. Домъ на Гигантскомъ Сквер
Глава XLVII. Ребекка Кроли въ большомъ свт
Глава XLVIII. Обдъ и десертъ
Глава XLIX. Обыкновенное событіе

ГЛАВА XXXIII.

Безпокойства и душевныя тревоги добрыхъ родственницъ миссъ Матильды Кроли.

Между-тмъ какъ побдоносная армія, посл своего блистательнаго подвига, маршируетъ къ границамъ Франціи, для занятія тамошнихъ крпостей, благосклонный читатель, не во гнвъ ему будь сказано, обязанъ припомнить, что у насъ остались въ Англіи многія миролюбивыя и весьма интересныя особы, безъ которыхъ мы никакъ не можемъ продолжать своихъ похожденій по базару житейской суеты. Во все это время опасностей и битвъ, старая двица. Матильда Кроли, проживала въ Брайтон тихо и спокойно, принимая весьма слабое участіе въ длахъ, происходившихъ на европейскомъ континент. Вслдствіе всхъ этихъ великихъ событій, англійскіе журналы и газеты сдлались чрезвычайно интересными, и компаньйонка Бриггсъ должна была каждое утро читать для своей благодтельницы военную газету, гд изображалась судьба британскихъ героевъ. Имя Родона Кроли упоминалось съ честью: онъ произведенъ былъ въ подполковники.
— Какъ это жаль, что молодой человкъ сдлалъ такую неисправимую ошибку! говорила миссъ Матильда Кроли. Онъ могъ бы, съ этимъ чиномъ и отличіями, жениться на дочери какого-нибудь пивовара (въ род миссъ Гренсъ) съ мильйономъ приданаго, или вступить въ родственную связь съ лучшими фамиліями въ королевств. Мои деньги также, рано или поздно, перешли бы къ нему, или къ его дтямъ, потому-что… видишь ли ты, миссъ Бриггсъ, я еще не слишкомъ тороплюсь отправиться на тотъ свтъ, хотя бы всмъ вамъ хотлось меня спровадить поскоре… и вотъ, вмсто всего этого, онъ горемычный бднякъ, женатъ на дочери оперной танцовщицы.
— Но неужели вы никогда не сжалитесь надъ храбрымъ воимомъ, надъ героемъ, сударыня, котораго имя включено въ лтописи отечественной славы? сказала миссъ Бриггсъ, восторженная ватерлооскими подвигами, и любившая при удобномъ случа выражаться на романтическій ладъ. Разв капитанъ или полковникъ, какъ слдуетъ называть его теперь, не прославилъ своимъ геройствомъ фамилію Кроли?
— Бриггсъ, ты глупа, моя милая, сказала миссъ Кроли,— полковникъ Кроли затопталъ въ грязь свою фамилію, миссъ Бриггсъ. Жениться на дочери рисовальнаго учителя… фи!… жениться на компаньйонк… вдь она была при мн dame de compagnie — то же что ты, Бриггсъ, только моложе, въ тысячу разъ красиве, да въ мильйонъ разъ умне тебя, Бриггсъ. Ужь не была ли ты сообщницей этой несчастной твари, погубившей моего племянника? Не даромъ же ты вздумала вступаться за нее. Да, миссъ Бриггсъ, вы были ея сообщницей, смю сказать. Только я вамъ предсказываю, вы жестоко ошибаетесь, если расчитываете на мое завщаніе: тамъ не будетъ вашего имени, миссъ Бриггсъ… Потрудитесь, если вамъ угодно, написать записку къ моему душеприкащику, мистеру Уэкси, и скажите, чтобы онъ пришелъ ко мн сію минуту.
Миссъ Кроли, съ нкотораго времени, получила привычку посылать за своимъ душеприкащикомъ каждый Божій день, потому-что она безпрестанно измняла свои планы насчетъ окончательнаго распоряженія своей собственностью, и жестоко неудомвала, кому и какъ приличне отказать свой капиталъ.
Здоровье старой двственницы очевидно поправлялось, что доказывали, между-прочимъ, ея безпрестанные сарказмы, брань и злыя насмшки надъ миссъ Бриггсъ. Вс эти нападенія бдная компаньонка переносила терпливо, съ безусловнымъ самоотверженіемъ и съ тмъ нравственнымъ униженіемъ, на которое, по большей части, бываютъ обречены жеищины съ ея положеніемъ въ свт. Кому не случалось видть, какъ женщина бранитъ женщину? Что значитъ нравственное безпокойство — безпокойство мужчины, въ сравненіи съ тми ежедневно бросаемыми стрлами, которыя падаютъ на грудь какой-нибудь dame de compagnie? Бдныя жертвы!.. Но мы удалились отъ предмета. Дло въ томъ, что сварливость миссъ Кроли возрастала постепенно, по мр возстановленія ея физическихъ силъ, и это было въ порядк вещей: чмъ ближе рана къ заживленію, тмъ она зудитъ сильне и мучительне.
Миссъ Бриггсъ была такимъ-образомъ единственною жертвой, обреченною наслаждаться лицезрніемъ выздоравливающей старушки, но и другія нжныя особы, жившія вдалек, не забывали миссъ Матильду. Ежедневныя письма, подарки и другія боле или мене нжныя посланія свидтельствовали очевиднйшимъ образомъ, что есть у ней добрые родственники и родственницы, которые всегда помнятъ и соболзнуютъ о ней.
Припомнимъ прежде всего почтительнаго племянниника миссъ Матильды, Родона Кроли. Черезъ нсколько недль посл знаменитой битвы при Ватерлоо, когда военная газета извстила о мужествснномъ подвиг и повышеніи этого храбраго офицера, почта изъ Діеппа привезла въ Брайтонъ на имя Матильды Кроли красивую шкатулочку съ подарками и почтительнымъ письмомъ отъ племянника ея, полковника Родона. Въ шкатулочк находились французскіе эполеты, орденъ почетнаго легіона и эфесъ отъ шпаги, добытый на пол битвы. Письмо написано было въ юмористическомъ дух и въ немъ расказывалось, между-прочимъ, какимъ образомъ одинъ офицеръ французской гвардіи, давшій клятву, что ‘гвардія скоре умретъ, чмъ положитъ оружіе’, былъ тотчасъ же взятъ въ плнъ англійскимъ солдатомъ, который переломилъ его шпагу прикладомъ своего ружья. Изуродованная шпага перешла во владніе къ Родону. Эполеты и орденъ почетнаго легіона принадлежали французскому кавалерійскому полковнику, павшему въ битв отъ собственной руки адъютанта генерала Тюфто. Родонъ Кроли думалъ, что сдлаетъ самое лучшее употребленіе изъ этой добычи, если перешлетъ ее къ своей возлюбленной, безцнной тетушк въ Брайтонъ. Долженъ ли онъ продолжать свою корреспонденцію изъ Парижа, куда теперь маршируютъ англійскіе полки? Онъ можетъ, конечно, сообщить ей интересныя извстія изъ этой столицы, гд, вроятно, найдстъ онъ старыхъ друзей миссъ Кроли, французскихъ эмигрантовъ, къ которымъ она была такъ великодушна и добра впродолженіе ихъ горестнаго пребыванія на британской территоріи.
Старушка поручила своей комнаньйонк написать къ полковнику Родону ласковое и дружеское письмо, и поощрить его къ продолженію своей корреспонденціи. Его первое письмо было такъ забавно и оживлено такимъ чуднымъ юморомъ, что миссъ Кроли съ удовольствіемъ воображала себ перспективу послдующихъ посланій изъ Парижа.
— Разумется, я знаю, объясняла она своей компаньйонк, что Родонъ не всостояніи самъ написать такого чудеснаго письма… онъ такъ же глупъ, какъ ты, моя милая… и я понимаю, что эта негодная Ребекка диктуетъ ему каждое слово, но изъ этого еще вовсе не слдуетъ, что племянникъ не обязанъ забавлять свою тетку. Скажите ему, Бриггсъ, что я съ удовольствіемъ ожидаю будущихъ писемъ изъ Парижа.
Письмо, дйствительно, сочинено было Ребеккой: по старушк не могло прійдти въ голову, что и военные трофеи, присланные къ ней, составляли неотъемлемую собственность мистриссъ Родонъ: она купила ихъ, за нсколько франковъ, у одного изъ безчисленныхъ пройдохъ, которые начали торговать этими вещами немедленно посл прекращенія военныхъ дйствій. Романисту, знающему все на свт, извстно также и это обстоятельство. Какъ бы то ни было, ласковый отвтъ миссъ Матильды значительно ободрилъ нашихъ юныхъ друзей, Родона и его супругу, оживленныхъ теперь почти несомннною надеждой на совершеннйшую благосклонность возлюбленной тетки. Они ршились и приняли заране дйствительныя мры утшать ее самыми веселыми письмами изъ Парижа, куда, по словамъ Родона, они спшили по слдамъ побдоноснаго войска.
На жену пастора, отправившуюся на ‘Королевину усадьбу’ лечить переломленную ключицу своего супруга, не распространялось боле благоволеніе миссъ Матильды Кроли. Мистриссъ Бьютъ — эта живая, юркая, расторонная, самовластная женщина, имла неосторожность провиниться неисправимымъ образомъ передъ своей золовкой. Впродолженіе пребыванія своего въ Лондон и Брайтон, она не только забрала въ свой руки всю хозяйственную часть, не только стснила паціентку суровыми распоряженіями, но и наскучила ей какъ нельзя больше, Если бы миссъ Бриггсъ была женщина съ проницательнымъ умомъ, ей, нтъ сомннія, было бы въ высшей степени пріятно исполнить порученіе своей благодтельницы относительно письма на ‘Королевину усадьбу’. Матильда приказала написать, что, такъ-какъ ея здоровье быстро начало поправляться немедленно посл отъзда мистриссъ Бьютъ, то она покорнйше проситъ добрую посторшу не прізжать къ ней въ другой разъ ни по какому поводу, ни подъ какимъ предлогомъ, и не бросать изъ-за нея собственной семьи на ‘Королевиной усадьб’. Такой тріумфъ надъ женщиной, позволявшей себ гордое и заносчивое обхожденіе въ отношеніи миссъ Бриггсъ, могъ бы, конечно, обрадовать всякую дальновидную леди, но миссъ Бриггсъ, кроткая и смиренная, не принадлежала къ разряду этихъ леди, и сердце ея почувствовало даже состраданіе къ своему врагу, какъ-скоро отняли у него средства вредить ей.
— Какъ я была глупа! думала мистриссъ Бьютъ, обвиняя себя въ поступк, который въ самомъ дл былъ очень глупъ. Зачмъ мн было въ этомъ дурацкомъ письм, которое мы отправили къ ней вмст съ мною откормленными цесарками, намекать, что я пріду! Мн бы слдовало, не говоря дурнаго слова, прямо пріхать къ миссъ Кроли и вырвать ее изъ рукъ этой плаксивой Бриггсъ и этой негодницы, femme de chambre. Пріхать бы, да и только… Ахъ, Бьютъ, Бьютъ! Зачемъ теб вздумалосъ такъ некстати переломить свою ключицу?
Ужь именно некстати. Мы видли, какъ мистриссъ Бьютъ, прибравъ игру къ своимъ рукамъ, заране разочла вс выходы и взятки такъ, чтобы не промахнуться ни одной картой. Но она промахнулась съ другой стороны. Ея хитрое, безошибочное искуство оттолкнуло отъ нея всхъ партнеровъ такъ-что уже никто не ршался возобновить съ нею опасную игру. При всемъ томъ, мистриссъ Бьютъ и ея возлюбленные дтки были убждены душевно, что она сдлалась въ этомъ случа несчастной жертвой ужаснйшаго эгоизма, и что ея самопожертвованіе въ пользу миссъ Матильды Кроли сопрововдалось самою чорною неблагодарностью. Повышеніе Родона и почетный отзывъ о немъ на столбцахъ военной газеты чрезвычайно растревожили ея чувствительную душу. Чего тутъ ожидать? Легко станется, что тетка проститъ своего храбраго племянннка, полковника и кавалера, и эта ненавистная Ребекка опять овладетъ сердцемъ легкомысленной Матильды. Что тутъ станешь длать? Мистриссъ Бьютъ написала для своего супруга весьма краснорчивое сочиненіе о суетности мірской славы, и о томъ, какъ судьба бываетъ иной разъ слпа въ раздаяніи своихъ благъ. Достойный супругъ не понималъ тутъ ни одного слова, но тмъ не мене, сочиненіе при первой же сходк было имъ произнесено превосходно, съ чувствомъ, толкомъ и даже съ проблескомъ возвышеннаго паоса. Единственными его слушателями были: мистеръ Питтъ, старшій братъ Родона, Роза и Фіалка, дочери покойной леди Кроли. Сэръ Питтъ уже давно не посщалъ собраній, гд произносились патетическія рчи.
Поведеніе старика становилось хуже и хуже, съ мсяца на мсяцъ, со дня на день. Съ отъздомъ Бекки Шарпъ, онъ далъ полную волю и разгулъ своимъ грязнымъ привычкамъ, къ великому соблазну всего графства и къ величайшему ужасу своего старшаго сына. Ленты у буфетчиковой дочки, миссъ Горроксъ, заблистали самыми яркими цвтами. Благородныя фамиліи Гемпшира не заглядывали больше на ‘Королевину усадьбу’ и съ презрніемъ говорили о владлъц этого древняго помстья. Сэръ Питтъ бражничалъ каждый день въ домахъ своихъ фермеровъ, и нердко здилъ въ Модбери промачивать свое горло ямайскимъ ромомъ. Кучера, барышники и браконьеры сдлались его закадычными друзьями, и онъ пировалъ съ ними на всхъ окрестныхъ базарахъ. Миссъ Горроксъ ршительно торжествовала. Она здила съ нимъ на четверк вороныхъ въ Соутамптонъ, засдая внутри фамильной кареты. Никто въ цломъ графств не сомнвался, что вотъ, того и гляди, на слдующей недл будетъ свадьба, и провипціяльная газета извститъ о ней къ стыду и соблазну цлаго міра.
Не сомнвался въ этомъ и мистеръ Питтъ, истомленный сердечно и душевно несчастнымъ поведеніемъ отца. Методическія сходки продолжались, но уже далеко не съ такимъ блистательнымъ успхомъ, какъ въ былое время. Мистеръ Питтъ даже усовершенствовался въ искуств сочинять и произносить блистательныя рчи, но уже никто не думалъ больше апплодировать ему, и когда оканчивалась сходка, онъ слышалъ собственными ушами, какъ говорили:
— Оглянись прежде на себя, любезный другъ, и потомъ учи другихъ. Отецъ твой врно пьянствуетъ въ эту минуту въ какомъ-нибудь кабак или харчевн.
Однажды онъ съ удивительнымъ краснорчіемъ разсуждалъ о нкоемъ мухаммедансклмъ бандит, окружившемъ себя толпами женщинъ, вовлеченныхъ имъ въ безвыходную тьму нравственныхъ и умственныхъ заблужденій. Уже фигуры и аллегорическія изображенія полились потокомъ изъ устъ одушевленнаго оратора, какъ вдругъ изъ толпы раздался грубый голосъ:
— А сосчиталъ ли ты, пріятель, сколько у васъ такихъ женщинъ на ‘Королевиной усадьб’?
Все собраніе оторопло отъ этой выходки, и мистеръ Питтъ принужденъ былъ окончить свою рчь. Нтъ надобности распространяться, что сцены въ этомъ род совершенно отравляли его жизнь.
Роза и Фіалка, съ отъздомъ гувернантки, тоже были брошены на произволъ судьбы, такъ-какъ сэръ Питтъ произнесъ торжественную клятву, что съ этой поры никакая ученая двица не переступитъ больше черезъ порогъ его дома. Участь бдныхъ сиротокъ, нтъ сомннія, была бы достойна великаго сожалнія, еслибъ мистеръ Питтъ силою своего энергическаго краснорчія не уговорилъ отца отослать ихъ въ учебное заведеніе для окончательнаго усовершенствованія въ искуствахъ, наукахъ и ремеслахъ.
Но каковы бы ни были взаимныя отношенія членовъ знаменитой фамиліи, вс они были согласны въ одномъ — въ единодушной любви къ миссъ Кроли, и обожаемая старушка безпрестанно получала вещественные знаки привязанности отъ свомхъ племянниковъ и племянницъ. Такъ мистриссъ Бьютъ препровождала къ ней пулярдокъ и нкоторые весьма замчательные специменты цвтной капусты, со включеніемъ хорошенькаго кошелька или булавочной подушечки отъ имени прелестныхъ дочекъ, которыя также, съ своей стороны, сгарали желаніемъ пріобрсть для себя хотя маленькій уголокъ въ памяти милой тетушки. Мистеръ Питтъ посылалъ ей корзины съ персиками, виноградомъ и дичью. Соутамптонскій дилижансъ каждонедльно отвозилъ въ Брайтонъ вс эти подарки, служившіе выраженіемъ родственной любви, и туда же, повременамъ, въ этомъ экипаж, здилъ самъ мистеръ Питтъ, усердный методистъ и краснорчивый ораторъ. Поведеніе отца заставляло его довольно часто отлучаться изъ ‘Королевиной усадьбы’, и, сверхъ-того, былъ для него въ Брайтон особый предметъ, требовавшій его личнаго присутствія. Мы уже имли случай намекнуть въ этой исторіи объ отношеніяхъ мистера Питта къ леди Дженни Шипкенсъ, которая теперь вмст съ матерью и сестрами проживала въ Брайтон съ гигіеническою цлью. Матушку леди Дженни, графиню Саутдаунъ, женщину съ характеромъ ршительнымъ и твердымъ, зналъ въ ту пору весь методистскій міръ.
Объ этой благородной фамиліи мы тоже обязаны сказать нсколько словъ, такъ-какъ она скоро будетъ скрплена тснйшими узами съ домомъ Кроли. Представитель ея, Клементъ Вилльямъ Саутдаунъ, вступилъ въ парламентъ подъ покровительствомъ мистера Уильберфорса, и тамъ нсколько времени считали его весьма степеннымъ молодымъ человкомъ, вполн оправдавшимъ рекомендацію своего политическаго патрона. Больше о немъ нечего и говорить. Но словами невозможно изобразить чувствованій превосходной матери, когда она, вскор посл смерти своего супруга, узнала съ сокрушеніемъ сердечнымъ, что сынъ ея сдлался членомъ многихъ свтскихъ клубовъ и проигрывалъ большіе куши въ ‘Кокосовомъ Дерев’, что онъ уже усплъ надавать множество векселей, проматывая отцовское наслдство, что онъ покровительствовалъ скачкамъ, держалъ съумасбродные заклады, здилъ безпрестанно въ оперный театръ, и, вообще, проводилъ время въ обществ холостяковъ, не отличавшихся строгими правилами жизни. Его имя произносилось не иначе, какъ съ воздыханіями въ фамильномъ кругу вдовствующей леди Саутдаунъ.
Леди Эмилія, старшая сестрица этого джентльмена, прославилась въ методистскомъ мір нсколькими восхитительными трактатами эстетически-умозрительно-практически-элегическаго содержанія, обращеннаго преимущественно къ филантропическимъ цлямъ. Какъ два зрлая и даже перезрлая, она имла весьма слабую идею о супружеской жизни, и сердце ея стремилось къ предметамъ отвлеченнымъ. Съ нкотораго времени она вела постоянпую корреспонденцію съ ост-индскими философами, и носился слухъ, будто леди Эмилія питала тайное расположеніе къ достопочтенному Мельхиседеку Горнблауэру, который позволилъ себя татуировать на Зеландскихъ островахъ.
Что касается до леди Дженни, къ которой, какъ мы сказали, мистеръ Питтъ Кроли чувсгвовалъ сердечное влеченіе, она была робка, кротка, стыдлива, молчалива и въ высшей степеми мягкосердечна. Нердко она проливала слезы о своемъ брат, хотя былъ онъ пропащій человкъ, и со стыдомъ приздавалась, что еще любитъ его до сихъ поръ. Повременамъ она посылала къ нему письма, и сама тайкомъ относила ихъ на почту. Единственный страшный секретъ, тяготвшій надъ ея жизнью, состоялъ въ томъ, что однажды, въ лунную ночь, леди Дженни и старая ключница отправились на тайный визитъ въ холостую квартиру лорда Саутдауна, и застали его — о, неисправимый и жалкій повса! — среди комнаты съ сигарою во рту и съ бутылкою кюрасо, стоявшей передъ нимъ на стол. Она почитала свою старшую сестру, благоговла передъ матерью, и считала мистера Кроли совершегнйшимъ и достойнйшимъ изъ всхъ мужчинъ, посл, однакожь, своего брата, лорда Саутдауна, этого падшаго Люцифера. Зато мать и сестра, принадлежавшія къ разряду женщинъ высокаго полета, длали для скромной двицы всякія уступки, и вообще смотрли на нее съ тмъ покровительственнымъ великодушіемъ, которое обыкновенно мы любимъ оказывать существамъ низшаго разряда. Добрая мама заказывала для нея платья, покупала ей книги, ленты, шляпки, и выкраивала для ея миньятюрной голозы представленія, идеи и сужденія, сообразныя съ ея возрастомъ, поломъ и обстоятельствами жизни. Смотря по тому, какъ желала и приказывала леди Саутдаунъ, Дженни здила верхомъ на своей маленькой лошадк, играла на фортепьяно, рисовала, или пользовалась какимъ-нибудь другимъ медикаментомъ, который долженъ былъ содйствовать къ развитію въ ней физическихъ и душевныхъ совершенствъ. Вдовствующая леди заставляла свою дочку ходить въ панталончикахъ и съ передникомъ до тхъ поръ, пока ей не стукнуло двадцать-шесть лтъ. По поводу перваго своего представленія въ Букингем, леди Дженни получила разъ навсегда приказаніе освободиться отъ этихъ орнаментовъ.
Когда вс эти леди перехали въ свой брайтонскій домъ, мистеръ Питтъ тотчасъ же поспшилъ сдлать имъ свой визитъ, не надясь въ ту пору вступить въ непосредственное соприкосновеніе съ тетушкой Матильдой. Онъ ограничился только тмъ, что оставилъ свою карточку въ дверяхъ миссъ Кроли, и освдомился отъ мистера Баульса, или его помощника, о здоровьи паціентки. Встртивъ однажды миссъ Бриггсъ на ея возвратномъ пути домой изъ киижной лавки, откуда она шла съ новйшими романами подъ мышкой, мистеръ Питтъ раскраснлся необыкновеннымъ образомъ, когда принужденъ былъ сдлать шагъ впередъ и подать руку компаньйонк миссъ Кроли. Онъ гулялъ тогда съ леди Шипшенксъ, и компаньйонка была ей представлена такимъ-образомъ:
— Леди Дженни, сказалъ мистеръ Питтъ,— позвольте рекомендовать вамъ искренняго друга моей тетушки, ея преданную собесдницу, миссъ Бригтсъ, которую вы знаете подъ другимъ именемъ, какъ сочинительницу превосходныхъ ‘Лирическихъ восторговъ сердца’. Вы уже имли случай нсколько разъ восхищаться этимъ поэтическимъ созданіемъ миссъ Бриггсъ.
Леди Дженни также раскраснлась, протягивая свою миньятюрную ручку миссъ Бриггсъ, и проговорила что-то очень учтиво и безсвязно насчетъ своей мама, обнаруживая искреннее желаніе познакомиться съ миссъ Кроли, и свидтельствуя нелицемрную радость при встрч со всми друзьями и родственниками мистера Питта. Въ заключеніе, когда он разставались, леди Дженни бросила голубиный взглядъ на миссъ Бриггсъ, и слегка кивнула ей головой, тогда-какъ мистеръ Питтъ отвсилъ ей глубочайшій поклонъ, одинъ изъ тхъ, къ которымъ онъ привыкъ еще въ нкоемъ германскомъ город, гд состоялъ на дипломатической служб.
О хитрый, лукавый дипломатъ, достойнйшій ученикъ и сподвижникъ лорда Бинки! Онъ самъ, собственными руками, представллъ леди Дженпи экземпляръ стихотвореній миссъ Бриггсъ, которыя она въ ранней своей молодости посвятила покойной супруг его отца. Мистеръ Питтъ отрылъ этотъ томикъ между разнымъ хламомъ на ‘Королевиной усадьб’, и привезъ его въ Брайтонъ, озаботившись напередъ перелистовать его дорогой въ дилижанс, и сдлать карандашомъ отмтки въ назиданіе леди Джеяни Шипшенксъ.
Съ такимъ же дипломатическимъ искуствомъ, мистеръ Питтъ представилъ умственному взору леди Саутдаунъ великія выгоды, которыя могли современемъ произойдти отъ короткаго знакомства ея фамиліи съ миссъ Кроли. Выгоды этого рода имли двойной характеръ — мірской и духовный. Миссъ Кроли, говорилъ дипломатъ, была теперь совершенно одна. Чудовищный развратъ и странная женитьба младшаго брата, Родона, отстранили его окончательно отъ старой тётушки. Непомрное самовластіе и жадность мистриссъ Бьютъ Кроли заставили старушку принять противъ этой женщины строжайшія мры, и она не хочетъ боле видть ненасытную пасторшу. И хотя самъ онъ, руководимый чувствомъ гордости, быть-можетъ неумстной, постоянно уклонялся отъ дружескихъ связей съ миссъ Кроли, однакожь теперь онъ думаетъ, что необходимо воспользоваться всми приличными средствами, какъ для того, чтобъ обратить старую тётку на путь истины, такъ и для того, чтобъ благовременно завладть ея имніемъ, на которое онъ иметъ полное право, какъ будущій представитель фамиліи Кроли.
Глубокомысленная леди Саутдаунъ согласилась безпрекословно на оба эти предложенія, и ршилась немедленно приступять къ длу…
— Кто докторъ у вашей тетушки? спросила леди Саутдаунъ у своего будущаго зятя.
Мистеръ Питтъ назвалъ фамилію господина Кримера.
— О, это шарлатанъ и невжда, милый мой Питтъ. Надобно удалить его. Мн уже, слава Богу, удалось благовременно прогнать его изъ многихъ домовъ, хотя въ одномъ или двухъ случаяхъ я не подоспла. Такъ, при всемъ усердіи, я не могла спасти генерала Гландерса, который умеръ отъ микстуръ этого шарлатана — умеръ, мой другъ. Немного, правда, онъ оправился отъ поджеровыхъ пилюль, которыя я ему предписала, но увы! это было уже слишкомъ поздно. Хорошо по крайней мр то, что генералъ Гландерсъ умеръ спокойно, безъ всякой душевной тревоги. Стало-быть это дло ршеное: Кримеръ оставитъ вашу тётушку.
Мистеръ Питтъ выразилъ свое совершеннйшее успокоеніе.
Надлежало теперь устроить другой пунктъ — обратить миссъ Кроли на истинный путь. Леди Саутдаунъ взялась за это съ величайшимъ удовольствіемъ. Съ той поры, какъ розы увяли на ея щекахъ, и синія дуги впервые появились вокругъ ея глазъ, леди Саутдаунъ, отршившись отъ шумныхъ удовольствій большого свта, погрузилась всей душой въ созерцательныя умозрнія эстетически-философическаго свойства, и вс ея занятія приняли аскетическій характеръ. Покойный ея супругъ, милордъ Саутдаунъ, человкъ больной, слабый и простодушный, безмолвно ободрялъ поведеніе своей Матильды, и аскетическая ея дятельность, возрастая постепенно, обнаружилась въ скоромъ времени въ обширнйшихъ размрахъ. Извстно всему міру, что Англія, любезное наше отечество, столько гордое своимъ умственнымъ развитіемъ, представляетъ классическую почву для всхъ съумасбродныхъ мнній и предразсудковъ, принимающихъ форму разнообразныхъ доктринъ съ притязаніями на непогршительность. Духъ средневкового фанатизма паритъ еще во всей своей сил надъ атмосферой туманнаго Альбіона. Честолюбцы, обманутые въ своихъ ожиданіяхъ на поприщ ученой или политической дятельности, узколобые педанты, волнуемые жаждой какой бы то ни было извстности, вс люди безъ призванія, безъ таланта, безъ свтлой мысли въ голов, найдутъ и прозелитовъ, и приличную для себя дятельность на всхъ пунктахъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Домъ леди Саутдаунъ еще при жизяи ея мужа сдлался истиннымъ притономъ всхъ этихъ пройдохъ и безпокойныхъ искателей приключеній. Методисты, квакеры, кувыркатели, накатчики, анабаптисты, поперемнно появлялись въ ея блестящемъ салон, смотря потому, какъ измнялись вкусъ и наклонности хозяйки. Такъ она принимала достопочтеннаго Сандерса Менитра изъ Шотландіи, достопочтеннаго Луку Уатерса, Джильса Джаульса, и прочая, и прочая. Об ея дочери и вся домашняя челядь обязаны были съ напряженнымъ вниманіемъ слушать и прилагать къ сердцу туманныя бесды всхъ этихъ господъ. Впродолженіе этихъ коггрегацій, старику Саутдауну позволялось дремать въ своей спальн, пить глинтвейнъ и читать газету. Леди Дженни была любимою дочерью милорда, и въ ней одной, казалось, онъ находилъ для себя утшеніе и отраду. Старшая дочь, усвоившая вполн характеръ и привычки своей матери, оттолкнула отъ себя отцовское сердце своимъ страшнымъ ригоризмомъ. Такой порядокъ длъ продолжался и посл смерти милорда.
Мистеръ Питтъ, какъ послушный сынъ, вполн подчинялся прихотямъ и распоряжепіямъ своей будущей тёщи. Онъ долженъ былъ по ея приказанію принимать Сандерса Менитра, Луку Уатерса, Джильса Джаульса, поджеровы пилюли, роджеровы порошки, эликсиръ мистера Поки, и такъ дале. При выход изъ дома, леди Саутдаунъ всегда нагружала его и сочиненіями, и медицинскими рецептами своихъ любимыхъ докторовъ теологіи и медицины.
Кто изъ васъ, милостивые государи, не страдалъ, такъ-сказать, подъ игомъ этихъ прелестныхъ самозванокъ-докторовъ, принимающихъ на себя произвольную обязаныость врачевать ваши душевные и физическіе недуги? Вы можете говорить сколько угодно: ‘Благодарю васъ, сударыня,— въ прошломъ году я принималъ, по вашему рецепту, поджеровы пилюли, и опытомъ извдалъ ихъ цлительное свойство, зачмъ же теперь я долженъ промнять ихъ на роджеровы порошки?’ Это не поможетъ: безпардонная прозелитка, теряя надежду образумить васъ словесными аргументами, начинаетъ проливать горьчайшія слезы, и вы, для успокоенія ея, глотаете по невол роджеровскій порошокъ.
— Что жь касается до ея душевнаго состоянія, прододжала леди Саутдаунъ,— мы, разумется, должны немедленно взять свои мры. Если оставить при ней Кримера, она умретъ непремнно, и притомъ въ ужаснйшемъ состояніи. Я пошлю къ ней достопочтеннаго мистера Айронса. Дженни, нашими отъ меня заимску, въ третьемъ лиц, къ достопочтенному Бартоломею Айронсу, и скажи, что я сегодня ожидаю его къ чаю, въ половин седьмого. О, это самый дятельный мужъ! Онъ долженъ увидть миссъ Кроли сегодня ночью, прежде чмъ она ляжетъ спать. Эмилія, другъ мой, приготовь пачку книгъ для миссъ Кроли. Не забудь положить: ‘Обращеннаго Каннтбала’ и ‘Звучную Трубу’.
— Не прикажете ли еще ‘Слпую Прачку’, мама! сказала леди Эмилія,—для начала это было бы очень хорошо. А тамъ можно будетъ послать ‘Восторгнутые Класы’.
— Позвольте, mesdames, сказалъ мистеръ Питтъ,— уважая вполн всякія мннія возлюбленной леди Саутдаунъ, я думаю, однакожь, что было бы не совсмъ благоразумно приступать съ такими важными предметами къ миссъ Кроли. Прошу васъ обратить вниманіе на то, что до сихъ поръ она еще никогда не углублялась въ созерцательныя истины, имвшія прямое отношеніе къ ея преклоннымъ лтамъ. Должно дйствовать исподоволь, не торопясь.
— Но въ этихъ случаяхъ торопливость совершенно необходима, мистеръ Питтъ, замтила леди Эмилія, успвшая между-тмъ выбрать шесть маленькихъ книжекъ изъ своей библіотеки.
— Это будетъ слишкомъ опрометчиво съ вашей стороны, и я знаю, что вы только напугаете мою тётку, продолжалъ отставной дипломатъ,— привычки свта и легкомысленныя мннія слишкомъ глубоко запали въ ея душу. Опрометчивый способъ дйствованія неудобенъ во всхъ отношеніяхъ. Миссъ Кроли, по всей вроятности, выброситъ за окно вс эти книги и откажется отъ всякаго знакомства съ тми, кто прислалъ ихъ.
— Вы такой же мірянинъ, какъ ваша тётка, мистеръ Питтъ, сказала леди Эмилія, выходя изъ комнаты съ своими книгами подъ мышкой.
— И я не имю надобности доказывать вамъ, леди Саутдаунъ, продолжалъ мистеръ Питтъ, понизивъ голосъ, и не обращая никакого вниманія на перерывъ,— не имю надобности доказывать и пояснять, въ какой степени опрометчивость этого рода можетъ повредить нашимъ надеждамъ относительно мірскихъ стяжаній моей тетушки. Вспомните, что у ней семьдесятъ тысячь фунтовъ, и обратите вниманіе на ея преклонный возрастъ. Я знаю, что она уничтожила завщаніе, сдланное прежде въ пользу моего брата, полковника Кроли. Мы должны исподоволь, мрами кроткими и едва замтными, обращать ее на истинный путь, и вы, я полагаю, согласитесь со мной, леди Саутдаунъ, что… что…
— Конечно, конечно, замтила скороговоркой леди Саутдаунъ. Дженни, моя милая, не отсылай этой записки къ мистеру Айронсу, и если онъ придетъ, сказать, что дома нтъ. Если здоровье вашей тетушки не терпитъ отвлеченныхъ разсужденій, мы охотно будемъ дожидаться ея выздоровленія. Время еще не ушло. Завтра я сдлаю визитъ миссъ Кроли.
— И если я вправ совтовать въ этомъ случа, заключилъ мистеръ Питтъ ласковымъ тономъ,— вамъ никакъ не слдуетъ брать съ собою нашу прекрасную Эмилію, такъ какъ характеръ ея слишкомъ живъ и пылокъ. Напротивъ, будетъ очень хорошо, если вмст съ нами отправится къ моей тётушк милая наша леди Дженни.
— Ну да, ваша правда, Эмилія испортитъ все дло, сказала леди Саутдаунъ.
И на этотъ разъ, леди Саутдаунъ, убжденная доказательствами дипломата, отказалась отъ своей обычной тактики дйствовать зажигательными трактатами противъ всякаго ближняго, котораго надлежало обратить на путь правды. Принимая въ уваженіе здоровье паціентки, тревожное состояніе духа и семьдесятъ тысячь фунтовъ, ей принадлежащихъ, леди Саутдаунъ первый разъ въ своей жизни ршилась прибгнуть къ средствамъ медленнымъ и врнымъ.
На другой день, большая фамильыая карета лордовъ Саутдауновъ съ фамильными гербами подкатила къ подъзду отеля миссъ Кроли, и осанистый лакей въ блестящей ливре передалъ мистеру Баульсу, отъ имени леди Саутдаунъ, визитную карточку для миссъ Кроли, и такую же дли миссъ Бриггсъ. Для перваго знакомства, леди Эмилія прислала ученой компаньйонк одинъ экземпляръ своихъ собственныхъ сочиненій и нсколько теологическихъ трактатовъ для поучительнаго чтенія миссъ Бриггсъ. Въ лакейскую миссъ Кроли поступило, отъ ея имени: ‘Прозрачное Зерцало’ — сочиненіе весьма замчательное по своей краткости, ясности и вразумительности.

ГЛАВА XXXIII.

Джемсъ Кроли куритъ.

Любезность мистера Питта и ласковое обращеніе его спутницы въ высшей степени разнжили чувствительную Бриггсъ, и уполномочили ее высказать весьма лестный отзывъ насчетъ леди Дженни, посл того какъ визитныя карточки благородной фамиліи были представлены миссъ Кроли. Карточка леди Саутдаунъ, оставленная лично для миссъ Бриггсъ, произвели весьма благодтельное вліяніе на сердце бдной компаньйонки.
— Кчему это ей вздумалось оставить карточку для васъ, миссъ Бриггсъ? спросила съ изумленіемъ миссъ Кроли,— придетъ же вдь такая фантазія!
— Тутъ, мн кажется, нечему удивляться, скромно замтила миссъ Бриггсъ,— знатная леди нисколько не унизитъ своего достоинства, если обратитъ вниманіе на бдную дворянку.
И она положила эту карточку въ свою рабочую шкатулку между предметами, драгоцнными для ея сердца. Затмъ, миссъ Бриггсъ объяснила, какъ она встртила вчерашній день мистера Кроли съ его невстой, и какое чудное сокровище была эта невста. она расказывала, какъ одта была леди Дженни, и подробно, съ женскою аккуратностію, описала вс части ея туалета, отъ соломенной шляпки до башмаковъ. Оказалось, что костюмъ леди Дженни былъ очень простъ и очень милъ.
Миссъ Кроли дала полную волю компаньйонк распространяться обо всхъ этихъ вещахъ, и слушала ее внимательно, безъ перерыва. Здоровье старой двы поправилось совершенно, и она скучала безъ общества, къ которому привыкла. Мистеръ Кримеръ, ея докторъ, не хотлъ и слышать о возвращеніи своей паціентки въ Лондонъ. Скучавшая старуха была рада познакомиться въ Брайтон съ кмъ бы то ни было, и потому, возвращая на другой день свой собственныя карточки, приказала сказать, что мистеръ Питтъ Кроли доставитъ ей большое удовольствіе своимъ визитомъ. Онъ пришелъ, и съ нимъ пришли — леди Саутдаунъ и младшая ея дочь, невста. Вдовствующая леди воздержалась отъ всякихъ эстетически-созерцательныхъ умозрній, но говорила очень много о погод, о войн, о низверженіи Бонапарта, о докторахъ вообще, и въ частности о рдкихъ достоинствахъ мистера Поджерса, которому въ ту пору она покровительствовала.
Впродолженіе этого визита, мистеръ Питтъ обнаружилъ дивную черту дипломатическаго искусства, одну изъ тхъ, которыя свидтельствовали неоспоримымъ образомъ, что, не будь его карьера испорчена въ ранней молодости, онъ ушелъ бы далеко на политической дорог. Когда леди Саутдаунъ заговорила о корсиканскомъ выходц и, подражая современной мод, принялась доказывать, что это былъ въ человческомъ род извергъ, обагренный всми преступленіями, чудовще, недостойное жизни, Питтъ Кроли вдругъ поднялъ свою булаву на защиту этого Человка Судьбы. Описалъ, какъ онъ видлъ Перваго Консула въ Париж, во время аміенскаго мира, когда онъ, Питтъ Кроли, имлъ удовольствіе въ первый разъ познакомиться съ великимъ ораторомъ Великобританіи. Это былъ господинъ Фоксъ, который, какъ извстно, всегда имлъ высокое мнніе о император Наполеон. Питтъ Кроли вполн раздлялъ мнніе Фокса, хотя во многихъ другихъ случаяхъ былъ съ нимъ не согласенъ. Изгнаніе Наполеона считалъ оиъ великою несправедливостію и доказывалъ весьма убдительно, что Французы сдлали огромную ошибку, подчинившись вліянію папы.
Послдняя выходка спасла Питта Кроли въ глазахъ леди Саутдаунъ, между-тмъ, какъ благоговніе къ Фоксу и Наполеону возвысило его неизмримо въ мнніи миссъ Кроли. Мы уже имли случай намекнуть впродолженіе этой исторіи, что миссъ Кроли стояла нкогда на короткой ног съ покойнымъ Фоксомъ. Миссъ Кроли, принадлежавшая въ политическомъ смысл къ партіи виговъ, всегда стояла за Наполеона, и хотя никакъ нельзя сказать, чтобъ паденіе этого гиганта возмутило ея душевный покой, и подйствовало непріятнымъ образомъ на ея желудокъ, однакожь панегирикъ Питта, прославившій обоихъ ея идоловъ, былъ въ высшей степени пріятенъ для ея сердца, и Питтъ Кроли, какъ мы сказали, вдругъ поднялся на необозримую высоту въ ея глазахъ.
— А вы какъ объ этомъ думаете, моя милая? спросила миссъ Кроли молодую леди, которая, повидимому, понравилась ей съ перваго взгляда. Съ хорошеньшшъ личикомъ нетрудно было пріобрсть благосклонность миссъ Матильды Кроли, хотя надобно признаться, что ея любовь возникала и простывала съ одинаковой быстротою.
Леди Дженни покраснла какъ роза, и сказала, что она не понимаетъ политики, и не принимаетъ никакого участія въ политическихъ вопросахъ. Нтъ сомннія, что ея мама разсуждаетъ основательно, хотя правда и то, что мистеръ Питтъ говоритъ превосходно.
И когда об леди собрались домой, миссъ Кроли сказала въ заключеніе визита:
— Надюсь, вы будете такъ добры, леди Саутдаунъ, что станете повременамъ присылать ко мн леди Дженни, если только ей не скучно будетъ въ обществ одинокой, больной старухи.
Общаніе дано было съ величайшимъ удовольствіемъ, и благородныя леди разстались самымъ дружескимъ образомъ.
— Питтъ, не приводи ко мн никогда эту леди Саутдаунъ, сказала старушка,— она глупа и надута, какъ вс эти родственники твоей матери, которыхъ я терпть не могла. Но эта хорошенькая куколка, леди Дженни, можетъ првходить сколько ей угодно. Распорядись такъ, чтобъ она навщала меня какъ можно чаще.
Питтъ общалъ сдлать такое распоряженіе. Онъ не считалъ нужнымъ объяснять своей тёщ, какое мнніе составила о ней миссъ Кроли, и леди Саутдаунъ осталась въ совершеннйшемъ убждеяіи, что она произвела великолпное впечатлніе на свою новую знакомку.
Общество больной старухи не испугало леди Дженни. Быть-можетъ, ей пріятно было отлучаться повременамъ изъ родительскаго дома, гд весьма часто президентствовалъ достопочтенный Бартоломей Айронсъ и многіе другіе неуклюжіе и скучные педанты, собиравшіеся въ гостиной леди Саутдаунъ. Какъ бы то ни было, невста дипломата сдлалась постоянной гостьей миссъ Кроли, вызжала съ нею на гулянья, и утшала ее по вечерамъ, Леди Дженги была добродушна и ласкова со всми, такъ что даже горничная Фиркинъ не думала ревновать ее къ своей госпож. Чувствительная Бриггсъ замтила въ скоромъ времени, что благодтельница никогда не бранила ее въ присутствіи леди Дженни. Миссъ Кроли обращалась съ своей гостьей очаровательнымъ образомъ. Она расказывала ей множество восхитительныхъ анекдотовъ, почерпнутыхъ изъ воспоминаній дтскихъ лтъ, и способъ ея выраженія былъ совсмъ не тотъ, какой прежде употребляла она въ обращеніи съ начитанной Ребеккой, дтская невинность леди Дженни отстраняла всякую возможность легкомысленной бесды, и миссъ Кроли щадила деликатность чувствъ этой неопытной двицы. Леди Дженни въ свою очередь была въ восторг отъ доброй старушки, и старалась забавлять ее всми зависящими отъ нея средствами. Покойный отецъ, пропащій братъ и миссъ Кроли были единственными особами, отъ которыхъ молодая двушка слышала выраженія искренней привязанности и дружбы.
Такимъ-образомъ въ длинные осенніе вечера (когда Ребекка торжествовала свои побды въ веселомъ Париж, а мистриссъ Эмми,— убитая душевной скорбью Эмми… ахъ! гд-то она теперь?) леди Дженни сидла въ гостиной миссъ Кроли, и окруженная поэтическими сумерками, пла для нея свой простенькія псни и гимны, между-тмъ какъ солнце закатывалось, и море выбрасывало на беретъ свои ревущія волны. Старая двственница, дремавшая въ своихъ креслахъ, просыпалась съ прекращеніемъ мелодическихъ звуковъ и просила свою гостью продолжать безъ перерыва. Чтожь касается до сантиментальной Бриггсъ, проливавшей радостныя слезы въ ту пору, когда она сидла за иголкой, и смотрла въ окно на ревущій океанъ и на звздное небо, гд вращались, въ своемъ торжественномъ величіи грандіозные міры… да что тутъ толковать? кто въ состояніи изобразить, опредлить или измрить душевную усладу и чувствительность миссъ Бриггсъ?
Питтъ между-тмъ, съ политическимъ памфлетомъ въ рукахъ и съ диссертаціей о Хлбныхъ Законахъ, наслаждался въ столовой тмъ пріятнымъ отдохновеніемъ, которое въ равной степени приличествуетъ посл обда веякому смертному, будь его натура романтическая, или даже совершенно неромантическая. Онъ потягивалъ мадеру, и строилъ въ воздух грандіозные замки, считая себя геніемъ первостатейнымъ. Ему казалось, что онъ влюбленъ теперь въ свою невсту въ тысячу разъ боле, чмъ когда-либо впродолженіе этихъ семи лтъ, считая съ того дня, когда впервые началась эта нжная связь, скрпляемая постепенно, съ приличною медленностію и дипломатическою предусмотрительностію. Сндаемый пылкой страстью, онъ сидлъ, мечталъ, дремалъ и спалъ — сладко спалъ. Когда наступалъ часъ пить кофе, Баульсъ шумно входвлъ въ комнату съ чашкой для мистера Питта, сквайра, продолжавшаго дятельно заниматься своимъ политическимъ памфлетомъ.
— Мн бы хотлось, мой милый, поиграть съ кмъ-нибудь въ пикетъ, сказала миссъ Кроли однажды вечеромъ, когда этотъ заслуженный каммердинеръ явился въ гостиную съ подносомъ и свчами,— бдняжка Бржггсъ играетъ не лучше какой-нибудь совы — такъ она глупа.
Должно замтить, что старая двственница пользовалась всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобъ побранить свою кампаньйонку въ присутствіи прислуги.
— Посл пикета я всегда сплю гораздо спокойне, заключила миссъ Кроли.
При этомъ леди Дженни раскраснлась до крайней верхушки своихъ ушей и до послдней оконечности своихъ миньятюрныхъ пальцевъ. Когда Баульсъ оставилъ комнату, и затворилъ за собою дверь, молодая двушка сказала:
— Миссъ Кроли, я умю играть въ пикетъ… немножко. Папенька бывало игрывалъ со мною.
— Поцалуйте меня, мой ангелъ, сейчасъ-же поцалуйте, съ восторгомъ вскричала обрадованная старуха.
И въ этомъ живописномъ занятіи съ миссъ Кроли, мистеръ Питтъ засталъ свою невсту, когда воротился изъ столовой съ своимъ политическимъ памфлетомъ. Какъ она краснла и стыдилась весь этотъ вечеръ, бдная леди Дженни!
Читатель ошибется, если подумаетъ, что хитрые зати мистера Питта Кроли ускользнули отъ вниманія его возлюбленной родни въ пасторат на ‘Королевиной усадьб’. Гемпширъ и Суссексъ лежатъ весьма далеко одинъ отъ другаго, и однакожь въ Суссекскомъ графств было у мистриссъ Бьютъ множество друзей, которые извщали ее обо всемъ — даже боле нежели обо всемъ — что происходило въ брайтонскомъ дом миссъ Матильды Кроли. Питтъ здилъ туда чаще и чаще. По цлымъ мсяцамъ онъ не заглядывалъ въ свой фамильный замокъ, гд несчастный отецъ пировалъ безпросыпу въ обществ безпутной семьи буфетчика Горрокса. Успхъ мистера Питта озлоблялъ и огорчалъ какъ нельзя больше пасторскую семью, и особенно мистриссъ Бьютъ, понявшую теверъ, въ чемъ состояла неисправимая опрометчивость ея поступковъ. Зачмъ она такъ часто оскорбляла компаньйонку Бриггсъ, и вела себя такъ гордо въ отношеніи къ Баульсу и Фиркинъ? Вотъ, когда насталъ чорный денёкъ, во всемъ дом миссъ Кроли не оказалось ми одной особы, приверженной къ мистриссъ Бьютъ. Нехорошо, очень нехорошо.
— А во всемъ виновата проклятая ключица, упорно доказывала мистриссъ Бьютъ, не будь она переломлена, я никогда бы не оставила старухи. И кчему было таскаться по полямъ, чтобъ травить этихъ негодныхъ зайцевъ?.. Я теб говорю, Бьютъ.
— Можешь говорить сколько угодно, только зайцы тутъ ни на-волосъ не виноваты, моя милая, отвчалъ осужденный супругъ,— ты сама напугала ее, Барбара.
— А чемъ это, если смю спросить?
— Какъ чемъ? Дло извстное. Ты умна, конечно, спора нтъ, но характеръ у тебя дьявольскій, и ты просто помшалась на этихъ деньгахъ.
— Помшалась! Да ты бы ужь сидлъ въ тюрьм давнымъ-давно, еслибъ я не сберегла твоихъ денегь. Бьютъ.
— И сидлъ бы, я не спорю, моя милая, отвчалъ уклоичивый сожитель,— ты умне меня, я знаю, да только ужь черезчуръ пересаливаешь тамъ, гд нужно было бы подсдобить и подмаслить.
И онъ подсдобилъ себя стаканчикомъ портвейна.
— Какого дъявола найдетъ она въ этомъ болван, желалъ бы я знать? продолжалъ достопочтенный Бьютъ Кроли,— вдь онъ до сихъ поръ такой молокососъ, что всякая гусыня заклюетъ его и ощиплетъ. Вотъ братъ его, Родонъ, молодецъ такъ молодецъ, хоть ты знаешь, что его давно бы пора на вислицу. Я помню, какъ бывало онъ гоняетъ Питта по конюшн съ плетью въ рукахъ, а Питтъ кричитъ изо всей мочи, и бжитъ потомъ жаловаться своей матери. Это была потха, и мы вс покатывались со смху. Да мн сдается, что и теперь любой изъ моихъ ребятъ употчиваетъ его одной рукой. Джемсъ еще помнитъ, какъ въ Оксфорд дразнили его двчонкой.
— Послушай, Барбара, продолжалъ достопочтенный Бьютъ посл кратковременной паузы.
— Что? сказала Барбара, кусая свои ногти и барабаня на столу.
— Я думаю, почему бы намъ не отправить Джемса въ Брайтонъ на поклонъ къ этой старух? Вдь пожалуй изъ этого что-нибудь и выйдетъ. Джимми, ты знаешь, скоро долженъ будетъ получить ученую степень. Онъ оборвался (1) всего только два раза — что за бда? обрывался и я, но все-таки онъ жилъ въ Оксфорд и обучался въ университет. Онъ боксируетъ недурно и знакомъ со многими ребятами изъ высшаго круга. Мн случалось видть самому, какъ они тамъ разъзжаютъ въ праздникъ на лодкахъ, и распваютъ серенады. Джимми не послдній между ними. Пусть же онъ детъ къ нашей старух, и задастъ тумака этому Питту Кроли, если тотъ вздумаетъ наскочить на него. Какъ ты думаешь объ этомъ, Барбара?
—Чего тутъ думать! Джемсъ, разумется, долженъ хать и увидться съ нею, отвчала ршительнымъ тономъ мистриссъ Бьютъ, и потомъ прибавила со вздохомъ: не мшало бы спровадить къ ней хоть одну изъ нашихъ дочерей, но вдь та бда, что она терпть ихъ не можетъ. Надобно же было имъ уродиться такими дурнушками!
Но эти дурнуршки были впрочемъ совершенно благовоспитанныя двицы, и въ ту пору, когда мать ихъ произносила эти слова, он вызванивали очень бойко самыя трудныя пьесы на фортепьяно, стоявшемъ въ сосдней комнат. Музыку вообще знали он хорошо, и притомъ упражнялись каждый день въ исторіи, географіи, на гитар и на пяльцахъ, но кчему вс эти таланты пригодны на базар житейской суеты для несчастныхъ двицъ, низкорослыхъ, бдныхъ и дурныхъ лицомъ? Вчно сидть имъ въ двкахъ, думала мистриссъ Бьютъ, если не подвернутся какіе-нибудь молодые баккалавры, будущіе товарищи ея мужа, и эту мысль съ приличнымъ краснорчіемъ она выразила мистеру Бьюту, но разговоръ супруговъ обратился на другіе предметы, когда они увидли передъ окномъ мистера Джемса. Молодой студентъ выходилъ въ эту минуту изъ конюшни съ трубкою въ зубахъ и въ клеенчатой фуражк на голов.
Сказать правду, мистриссъ Бьютъ не ожидала слишкомъ великолпныхъ результатовъ отъ посланничества своего сына Джемса, и смотрла съ печальными предчувствіями на его отъздъ. Самъ молодой человкъ вовсе не расчитывалъ на блистательный успхъ, когда ему сказали, въ чемъ должна состоять окончательная цль его поздки, но его утшала надежда получить отъ старой тетки значительную долю вещественнаго воспоминанія, что поможетъ ему расплатиться съ нетерпящими отлагательства долгами при начал учебнаго семестра въ Оксфорд. Поэтому онъ съ удовольствіемъ взялъ себ мсто въ саутамптонскомъ дилижанс, который вечеромъ въ тотъ же день благополучно представилъ его въ Брайтонъ вмст съ огромною корзиной, наполненной различными произведеніями сада и фермы, предназначенными въ подарокъ для миссъ Кроли. Кром этихъ произведеній, бульдогъ Таузеръ и чемоданъ были единственными спутниками молодого студента. Принимая въ соображеніе поздній чась ночи, мистеръ Джемсъ не ршился тотчасъ же безпокоить свою тётку и, остановившись въ трактир, сдлалъ ей визитъ уже на другой день передъ обдомъ.
Джемсъ Кроли, въ ту пору, когда тётка видла его въ послдній разъ, былъ довольно неуклюжій дтина, достигшій того невыгоднаго возраста, когда голосъ безпрестанно мняется между пронзительнымъ дискантомъ и нестройнымъ басомъ, когда мальчики подстригаютъ украдкой пушокъ на бород ножницами своихъ сестеръ, и когда видъ молодыхъ женщинъ производитъ на нихъ весьма непріятное ощущеніе застнчивости и страха, когда ихъ присутствіе посл обда пугаетъ и двицъ, перешептывающихся между собою въ гостиной, и свтскихъ джентльменовъ, принужденныхъ, по ихъ милости, воздерживаться отъ сантиментальныхъ любезностей и остроумныхъ замчаній, когда, посл первой бутылки кларета, папеньки говорятъ съ безпокойствомъ: ‘послушай-ка, мой милый, посмотри ступай, хороша ли погода’ — и бдный недоросль, скрпя сердце, уходитъ до окончанія банкета наслаждаться вечернею погодой. И такъ Джемсъ былъ недорослемъ въ ту пору, когда миссъ Кроли видла его на ‘Королевиной усадьб’, но теперь онъ молодой человкъ съ университетскимъ образованіемъ и вышлифованными манерами, которыя пріобртаются воздержною жизнью въ коллегіи и умньемъ наживать долги. Онъ кутилъ, учился, обрывался и былъ, что называется, молодецъ на вс руки.
Словомъ, онъ былъ прекрасный юноша, и такимъ нашла его миссъ Кроли въ первое свиданіе. Благовидная наружность всегда могла служить патентомъ на благосклонность этой леди. Застнчивость и неловкость Джемса не уронили его въ глазахъ тётки: она любовалась съ видимымъ удовольствіемъ этими признаками невинности молодого человка.
— Я пріхалъ сюда дня на два, сказалъ Джемсъ,— повидаться съ однимъ изъ университетскяхъ товарищей, и… и засвидтельствовать свое почтеніе вамъ, сударыня. Мои родители кланяются вамъ, и надются, что вы совершенно здоровы.
Питтъ былъ въ комнат миссъ Кроли, когда доложили о прибытіи Джемса, и было замтно по всему, что это имя произвело не совсмъ пріятное впечатлніе на дипломата. Его смущеніе настроило старушку на веселый ладъ, и она принялась съ большимъ участіемъ распрашивать о своихъ родственникахъ въ пасторат, которымъ, по ея словамъ, она уже давно собиралась сдлать свой личный визитъ. Она хвалила въ глаза молодого человка, восхищалась его мужественною красотою и обнаружила искреннее сожалніе, что сестры такъ мало похожи на него. Узнавъ, наконецъ, что мистеръ Джемсъ остановился въ гостинниц, миссъ Кроли приказала каммердинеру немедленно послать за его вещами.
— Какъ это можно! сказала миссъ Кроли. Вы должны были остановиться у меня, мой другъ. Послушай, Баульсъ, прибавила она съ граціозной улыбкой,— ты примешь на себя трудъ расплатиться тамъ за мистера Джемса Кроли.
И она бросила на Питта торжествующій взглядъ, возбудившій страшную зависть въ его сердц. Какъ ни старался онъ заискивать благосклонность своей тётки, она еще ни разу не приглашала его на жительство подъ свою кровлю, а этотъ втрогонъ между-тмъ съ перваго свиданья попалъ въ милость.
— Прошу извинить, сэръ, сказалъ Баульсъ, додходя съ низкимъ поклономъ къ господину Джемсу,— въ какую гостинницу нашъ кучеръ долженъ хать за вашими вещами?
— О, хать совсмъ ненужпо, сказалъ молодой человкъ, съ безпокойствомъ повертываясь на стул. Я пойду самъ.
— Куда? спросила миссъ Кроли.
— Въ трактиръ Тома Крибба, отвчалъ Джемсъ, покраснвъ до ушей.
Миссъ Кроли захохотала, мистеръ Баульсъ, какъ доврепное лицо въ господскомъ дом, позволилъ себ фыркнуть, дипломатъ только улыбнулся.
— Я… я не зналъ лучшаго мста, сказалъ Джемсъ, опустивъ глаза въ землю. Я еще никогда не былъ въ Брайтон. Кучеръ сказалъ, что это хорошая гостинница.
И совралъ — не кучеръ, а мистеръ Джемсъ. Дло въ томъ, что молодой человкъ познакомплся въ саутамптонскомъ дилижане съ однимъ отчаяннымъ боксёромъ, который халъ въ Брайтонъ помряться своими силами съ извстнйшимъ бойцомъ. Очарованный бесдой господина Тотбери Пета (такъ назывался боксёръ), мистеръ Джемсъ провелъ весьма пріятный вечеръ въ обществ этого ученаго мужа и его друзей. стоявшихъ въ трактир Тома Крибба.
— Позвольте, я ужь самъ побгу и расплачусь, миссъ Кроли, продолжалъ мистеръ Джемсъ. Я никакъ не думалъ безпокоить васъ, сударыня, прибавилъ онъ великодушно.
Тетка расхохоталась еще больше.
— Ступай же, Баульсъ, сказала она? махнувъ рукою, и принеси мн его счетъ.
Бдная леди, вы не знаете, что длаете. Что вамъ за охота смотрть на счетъ молодого студента?
— У меня тамъ собака… бульдогъ, сударыня, сказалъ Джемсъ, боязливо озираясь вокругъ, какъ провинившійся школьникъ. Я ужь самъ пойду за нею. Собака презлая… искусаетъ икры вашему человку.
При этомъ описаніи захохотала вся компанія, не исключая миссъ Бриггсъ и леди Дженни, которыя сидли безмолвно впродолженіе всхъ этихъ перегеворовъ между племянникомъ и теткой. Мистеръ Баульсь молча вышелъ изъ гостиной.
Имя въ виду наказать хорошенько своего старшаго племянника, миссъ Кроли продолжала обнаруживать свое благоволеніе къ молодому оксфордскому студенту. Ея ласковость, по обыкновенію, не имла никакихъ гранщъ, какъ скоро кто понравился ей съ перваго взгляда. Пригласивъ Питта на обдъ, она выхала съ младшимъ племянникомъ на гулянье, показывала его повсюду, и мистеръ Джемсъ рисовался въ фамильной коляск миссъ Кроли. Впродолженіе этой прогулки, она разговаривала съ нимъ съ удивительною благосклонностью, и блистала рдкою ученостью, длая безпрестанно цитаты изъ итальянскихъ и французскихъ поэтовъ, что въ высшей степени озадачило молодого студента, совершенно не предполагавшаго такой свжей эрудиціи въ старой тетк. Миссъ Кроли нисколько не сомнвалась въ его собственной учености, и была уврена, что мистеръ Джемсъ получитъ золотую медаль, и непремнно выйдетъ изъ университета старшимъ диспутантомъ (2).
— Ха, ха, ха! откликнулся Джемсъ, ободренный комплиментами миссъ Кроли. Съ чего это вы взяли, миссъ Кроли? Старшій диспутантъ сидитъ за другимъ прилавкомъ.
— Что это за другой прилавокъ, мой милый?
— Старшіе диспутанты плодятся въ Кембридж, сударыня, а не въ Оксфорд, замтилъ ученый юноша тономъ знатока.
И онъ вроятно сообщилъ бы ей интереснйшія свднія насчетъ университетскихъ обычаевъ Кембриджа и Оксфорда, еслибъ въ эту самую минуту не повстрчалась съ ними таратайка, запряженная въ одну лошадь. Въ таратайк сидли пріятели машего героя, Тотбери Петъ и четверо другихъ джентльменовъ, съ которыми онъ пировалъ въ трактир Тома Крибба. Увидвъ Джемса въ щегольскомъ экипаж, они поспшили снять свой клеенчатыя фуражки и раскланялись съ нимъ очень учтиво. Это событіе совершенно разстроило молодого человка, и ужь во всю дорогу миссъ Кроли не могла отъ него добиться ни да, ни нтъ.
По возвращеніи домой онъ нашелъ приготовленную для себя комнату и чемоданъ, принесенный изъ трактира. Мистеръ Баульсъ встртилъ и проводилъ его съ видомъ чрезвычайно задумчивымъ и степеннымъ, но студентъ не обратилъ никакого вниманія на мистера Баульса и не замтилъ, что тотъ бросалъ на него сострадательные взоры. Другія мысли, безпокойныя и тяжелыя, роились въ голов мистера Джемса. Онъ оплакивалъ свое страшное положеніе среди джентльменскаго дома, наполненнаго старухами, которыя говорятъ по французски, по итальянски, и разсуждаютъ съ нимъ о современныхъ поэтахъ. ‘Вдь этакъ будешь между ними столбъ столбомъ!’ думалъ скромный юноша, который не могъ смотрть прямо даже на кроткую и нжную миссъ Бриггсъ, когда она начинала говорить съ нимъ. Таковъ ли былъ онъ въ обществ боксёровъ и на дружескихъ пирушкахъ?
Съ обду мистеръ Джемсъ явился въ бломъ туго-накрахмаленномъ галстух, и ему досталась честь вести въ столовую миледи Дженни, тогда-какъ Бриггсъ и мистеръ Питтъ шли позади, ведя подъ руки миссъ Кроли съ ея многосложными аппаратами шалей, ридикюлей и подушекъ. Половину своего времени за столомъ, миссъ Бриггсъ обыкновенно употребляла для надзора за комфортомъ больной старушки, и для угощенія ея жирной болонки, которую надлежало кормить жаренымъ цыпленкомъ, разрзавъ его правильнымъ образомъ на равныя части. Джемсъ говорилъ не слишкомъ много, но зато усердно подчивалъ дамъ виномъ и еще усердне угощалъ самого себя шампанскимъ, истребивъ большую часть бутылки, которую приказали принести нарочно для него.
Когда леди вышла изъ столовой, оставивъ наедин двухъ двоюродныхъ братцевъ, мистеръ Питтъ, отставной дипломатъ, поспшилъ вступить въ дружелюбныя сношенія съ молодымъ студентомъ. Онъ распрашивалъ съ большимъ участіемъ объ университетскихъ успхахъ Джемса, интересовался его планами, его будущею каррьерою, и выразилъ лестную увренность, что мистеръ Джемсъ уйдетъ далеко. Чмъ больше они говорили, тмъ больше мистеръ Питтъ казался откровеннымъ и любезнымъ. Дмемсъ, въ свою очередь одушевленный портвейномъ, расказалъ предупредительному кузену всю подноготную изъ своей жизни отъ каникулъ, проводимыхъ въ родительскомъ дом, до веселыхъ пирушекъ въ Оксфорд между университетсюми друзьями. Онъ даже сообщилъ по секрету, сколько разъ приходилось ему возиться съ заимодавцами, и сколько было на немъ долговъ, причемъ мистеръ Джемсъ весело наливалъ опорожненные стаканы, быстро переходя отъ портвейна къ мадер, и наоборотъ.
— Главнйшее удовольствіе тетушки Кроли состоитъ въ томъ, сказалъ мистеръ Питтъ, наливая стаканъ своему кузену, что гости могутъ длать въ ея дом все что имъ угодно. Домъ ея — domicilium libertatis, Джемсъ, и если вы хотите пріобрсть благосклонность миссъ Кроли, я совтую вамъ не церемониться. Длайте, что вамъ нравится, и требуйте смло всего, что захотите. Я знаю, въ деревн вс вы смялись надо мной, какъ надъ тори. Миссъ Кроли, какъ видите, терпитъ всякія мннія, хотя сама придерживается совершенно противоположныхъ правилъ. Аристократическая порода въ ея глазахъ ничего не значитъ.
— Зачмъ вы хотите жениться на графской дочери? замтилъ Джемсъ.
— Какъ зачмъ? Вспомните, любезный другъ, что бдняжка Дженни нисколько не виновата, что родилась дочерью лорда, отвчалъ мистеръ Питтъ ласковымъ и вкрадчивымъ тономъ. Происхожденіе, разумстся, не могло зависть отъ нея. Ктому же, я тори, вы это знаете.
— О, что касается до этого пункта, я скажу вамъ, Питтъ, что старинная кровь не бездлица, мой другъ… да, сэръ, не бездлица. Будь вы тори или вигъ, мв это все-равно… мн даже, чортъ васъ побери, но я знаю, что такое быть истиннымъ джентльменомъ, сэръ. Посмотрите на этихъ ребятъ, что плывутъ впереди всхъ на водяныхъ скачкахъ, кто они? джентльмены, сэръ, древнйшей и чистйшей крови. А чья это собака давитъ крысъ съ такою демонскою ловкостію, и выигрываетъ первый призъ? Ну, дло извстное, сэръ… да что ты сопишь, любезный Баульсъ? Сбгай-ка еще за портвейномъ, покуда вотъ я дотягиваю здсь эту бутылку. О чемъ, бишь, я говорилъ?
— Вы, кажется, хотли расказать, какъ собаки убиваютъ крысъ, подсказалъ мистеръ Питтъ, наливая новый стаканъ своему кузену.
— Эге! такъ вотъ оно куда пошло? Послушайте, Питтъ, любите ли вы охоту? Желаете ли вы видть, сэръ, какъ собака убиваетъ крысу? Если желаете, я совтую вамъ отправиться со мной къ Тому Кордерою, и тотъ покажетъ вамъ такія штуки, что…
— Фи, какой же я пентюхъ! вскричалъ Джемсъ, разражаясь залпомъ пронзительнаго смха на собственную свою глупость,— какъ-будто вы заботитесь о нашихъ собакахъ или крысахъ? Все вздоръ. Будь я скотина, если вы понимаете разницу между собакой и уткой.
— Да, кстати, продолжалъ Питтъ съ возрастающею любезностью,— вотъ новая бутылка.
— Не о ней шла рчь, сказалъ Джемсъ, глотая рубиновую влагу. Вотъ еще не такъ давно, въ прошедшій семестръ, вскор посл того, какъ я вылинялъ… то-есть, вылечился отъ кори, сэръ, ха, ха, ха! но вдь это презабавная исторія! Сидли мы, сэръ, въ погребк, я, то-есть, и Робертъ Рингвудъ, сынъ лорда Сенкбара… такъ вотъ оно, откуда ни возьмись бенберійскій лодочникъ, да и вызываетъ на драку, его или меня, на порцію пунша. Я не могъ. Рука у меня была перевязана… не поднялъ бы и щепки… кобыла, на которой я халъ, упала со мной въ канаву, и ужь я думалъ, что совсмъ переломилъ руку. И выходитъ, сэръ, что я принужденъ былъ спасовать, но Робертъ Рингвудъ снялъ свой сюртукъ, засучилъ рукава, постоялъ минуты три, да и ну тузить его на право и на лво. Повихнулся сэръ, да еще какъ!
— Вы не пьете, Диемсъ, сказалъ дипломатъ, наливая ему полный стаканъ.
— Э, шутите, любезный другъ, сказалъ Джемсъ, приставляя руку къ своему носу, и поглядывая на кузена своими пьяными глазами,— шутите, старый товаварищъ. Вы хотите свалить меня съ ногъ…. эксперимента ради, но это негодится, сэръ. In vino Veritas, пріятель. Mars, Bacchus, Аpollo virorum — э?.. А нехудо, еслибы тётушка послала этакъ дюжины дв этой влаги моему родителю на усадьбу.
— Что жь? вы можете спросить у ней, продолжалъ Макіавель, а покамстъ старайтесь теперь длать лучшее употребленіе изъ своего досуга. Припомните, что сказалъ поэтъ:
‘Nunc vino pellite curas —
Cras ingens iterabimus aequor.’
И кончивъ эту вакхическую цитату, пронзнесенную съ важностью парламентскаго оратора, мистеръ Питтъ проглотилъ нсколько капель вина, и поставилъ свою рюмку на столъ съ гремучимъ эфектомъ.
Въ пасторат, когда посл обда откупоривали бутылку портвейна, молодыя леди выпивали только по одной рюмк домашней смородиновки изъ особой бутылки. Мистриссъ Бьютъ наливала для себя одну рюмку портвейна, и честный Джемсъ обыкновенно ограничивался двумя рюмками, потому-что отецъ его всегда начиналъ сердиться, какъ-скоро онъ позволялъ себ производить дальнйшія нападенія на бутылку. Не желая огорчить мистера Бьюта, молодой человкъ утолялъ свою жажду смородиновкой, или уходилъ въ конюшню наслаждаться джиномъ и водою въ обществ кучера и своей трубки. Въ Оксфорд количество вина не ограничивалось предписанными постановленіями, зато качество было всегда низшаго разряда, но когда количество и качество соединялись вмст, какъ теперь, въ дом богатой тётки, Джемсъ умлъ отдать полную справедливость превосходному напитку, и братецъ Питтъ едва ли имлъ нужду распространяться въ убдительныхъ доказательствахъ относительно необходимости осушить до дна вторую бутылку, принесенную мистеромъ Баульсомъ.
Но когда подали кофе, и кузены должны были воротиться къ дамамъ, веселость молодого человка вдругъ исчезла, и онъ впалъ въ глубочайшее раздумье. Во весь вечеръ онъ говорилъ толька да или нтъ, посматривалъ искоса на леди Дженни, и взаключеніе опрокинулъ одну чашку.
Не вдаваясь ни въ какія разсужденія, мистеръ Джемсъ звалъ безпрестанно самымъ плачевнымъ образомъ, и его присутствіе парализировало въ нкоторой степени вечернія упражненія женщинъ. Миссъ Кроли и леди Дженни играли въ пикетъ, миссъ Бриггсъ сидла за иголкой, и вс он чувствовали, что глаза молодого человка были устремлены на имхъ съ какимъ-то дикимъ выраженіемъ пьянаго любопытства, отъ котораго становимсь имъ очень неловко.
— Какой онъ молчаливый, робкій и застнчивый! сказала миссъ Кроли мистеру Питту.
— Съ мужчинами онъ разговорчиве, чмъ съ дамами, сухо отвчалъ Макіавель, огорченный вроятно тмъ, что портвейнъ не развязалъ языка его кузену.
Проснувшись съ первыми лучами утренняго солнца, мистеръ Джемсъ принялся за письмо къ своей матери, и представилъ ей блистательный отчетъ о пріем, который сдлали ему въ дом миссъ Кроли. Но увы! молодой человкъ не подозрвалъ, какое зло угрожало ему въ этотъ самый день. Случилось въ трактир Тома Крибба обстоятельство мелочное и до такой степени пустое, что мистеръ Джемсъ даже забылъ о немъ. Наканун своего визита къ тётк, молодой человкъ, великодушный и щедрый по природ, угощалъ въ этомъ трактир мистера Пета и троихъ его друзей, требуя безпрестанно воды и джина, который оказался главнйшимъ предметомъ этого утощенія. Впродолженіе вечера, вытребовано было восьмнадцать стакановъ джина по восьми пенсовъ за каждый: такъ по крайней мр значилось въ счет, приготовленномъ для господина Джемса Кроли. Вотъ это самое обстоятельство сопровождалось роковыми послдствіями для молодого студента. Деньги тутъ не значили ровно ничего, но количество употребленной водки вопіяло сильнйшимъ образомъ противъ характера бднаго Джемса, когда буфетчикъ Баульсъ, по приказанію своей госпожи, пошелъ расплачиваться за молодаго джентльмена. Трактирщикъ, опасаясь за несостоятельность своего должника, поклялся торжественно, что Джемсъ самъ, собственнымъ ртомъ, безъ всякаго посторонняго участія, выпилъ вс эти восьмнадцать стакановъ джина, и что съ него не берутъ лишняго ни одного фарсинга. Заплативъ деньги, Баульсъ, по возвращеніи домой, показалъ трактирный счетъ мистриссъ Фиркинъ, которая пришла въ ужасъ отъ такого страшнаго потребленія водки. Немедленно роковой счетъ былъ представленъ компаньйонк Бриггсъ, завдывавшей финансовой частью, и уже отъ нея обо всхъ подробностяхъ узнала миссъ Кроли.
Еслибы мистеръ Джемсъ выпилъ дюжину бутылокъ кларета, старая тётка извинила бы его великодушно. Мистеръ Фоксъ и мистеръ Шериданъ тоже пили кларетъ. Вс джентльмены пьотъ кларетъ. Но восьмнадцать стакановъ джина, употребленныхъ съ боксёрами бъ грязной харчевн — нтъ! этого преступленія миссъ Кроли не проститъ никогда. Все, казалось, опрокинулось на бднаго юношу: онъ пришелъ домой, пропитанный запахомъ кошошни, куда онъ ходилъ навстить Тоузера, свою любимую собаку. Встртивъ миссъ Кроли съ ея болонкой, злой бульдогъ чуть не загрызъ кроткую болонку, да и загрызъ бы, еслибъ она съ пронзительнымъ визгомъ не бросилась подъ защиту миссъ Бриггсъ, мжду-тмъ какъ безжалостный хозяинъ бульдога съ хохотомъ смотрлъ на эту поразительную сцену.
Въ этотъ денъ исчезла также и скромность несчастнаго Джемса. Онъ былъ за обдомъ необыкновенно живъ, веселъ и забавенъ, и выпустилъ дв, три остроумныя шуточки насчетъ мистера Питта Кроли. Сегодня, какъ и вчера, онъ выпилъ огромное количество вина, и храбро отправился въ гостиную забавлять почтенныхъ леди веселыми расказами о похожденіяхь въ Оксфорд. Онъ описалъ имъ въ юмористическомъ дух атлетическія свойства многихъ знаменитыхъ боксёровъ, и въ довершеніе эффекта, изъявилъ готовность сразиться одинъ-на-одинъ съ мистеромъ Питтомъ, въ перчаткахъ или безъ перчатокъ — все-равно.
— И ты долженъ гордиться этимъ предложеніемъ, любезный другъ, сказалъ онъ съ громкимъ смхомъ, ударивъ своего кузена по плечу. Такихъ молодцовъ, какъ я, немного наберется въ вашемъ околотк. Отецъ мой сказалъ, что онъ будетъ за меня держать закладъ какой угодно. Ха, ха, ха! Ну, сразимся, любезный!
Говоря это, онъ подмигнулъ на бдную миссъ Бриггсъ, и храбро завертлъ своимъ кулакомъ надъ головою Питта Кроли.
Быть-можетъ, вс эти шутки не совсмъ нравились мистеру Питту, однакожь, онъ ничмъ не обнаружилъ своей внутренной досады. Остроуміе Джемса истощилось. Когда миссъ Кроли пошла въ свою комнату, онъ схватилъ со стола свчу и, остановившись среди гостиной, расшаркнулся передъ старушкой самымъ джентльменскимъ манеромъ, причемъ восхитительная улыбка озарила его лицо. отправившись вслдъ за тмъ въ свою собственную спальню, онъ съ удовольствіемъ обозрлъ вс происшествія этого дня, и въ душ его водворилась несомниная увренность, что старухины денежки перейдутъ въ его собственный карманъ, независимо отъ мистера Бьюта и другихъ членовъ пасторскаго семейства.
Можно было бы подумать, что теперь, съ уходомъ въ спальню, окончились вс глупости молодого человка, однако-жь, на поврку вышло не то. Луна сіяла великолпно надъ безбрежнымъ моремъ, и мистеръ Джемсъ, привлеченный къ окну романтической перспективой океана и звзднаго неба, расчиталъ весьма основательно, что онъ можетъ наслаждаться этимъ видомъ, куря трубку. Никто, конечно, думалъ онъ, не услышитъ табачнаго запаха, если осторожно отворить окно и выставить свою голову съ трубкой на свжій воздухъ. Такъ онъ и сдлалъ. Но проникнутый поэтическимъ восторгомъ, бдный юноша забылъ, что дверь изъ его спальни была отворена все это время, отчего образовался сквозной втеръ, распространявшійся по всему дому. При содйствіи этого втерка, облака табачнаго дыма, сохраняя всю силу благовонной пахучести, немедленно донеслись до ноздрей миссъ Кроли и миссъ Бриггсъ.
Съ этой трубкой табаку окончились похожденія нашего героя, и Бьюты Кроли на ‘Королевнной усадьб’ никогда не узнали, сколько тысячь фунтовъ прокурилъ за одинъ разъ ихъ благородный сочленъ. Мистриссъ Фиркинъ бросилась со всхъ ногъ къ мистеру Баульсу, который читалъ въ эту минуту громкимъ и торжественнымъ голосомъ ‘Прозрачное Зерцало’, въ назиданіе своего помощника, младшаго буфетчика, состоявшаго подъ его непосредственной командой. Увидвъ почтенную ключницу, блдную и растрепанную, Баульсъ и его помощникъ подумали съ перваго раза, что въ джентльменскій домъ забрались разбойники, которыхъ ноги мистриссъ Фиркинъ замтила, вроятно, въ господской спальн подъ кроватью миссъ Кроли. Но узнавъ въ чемъ дло, мистеръ Баульсъ въ одно мгновеніе ока перебжалъ лстницу третьяго этажа и ринулся въ спальню Джемса.
— Мистеръ Джемсъ! Мистеръ Джемсъ! закричалъ онъ, задыхаясь отъ ужасной тревоги. Перестаньте курить, сэръ, ради-Бога!
Молодой человкъ выпучилъ глаза.
— О, мистеръ Джемсъ! Что вы надлали? продолжалъ Баульсъ глубоко-патетическимъ голосомъ, выбрасывая трубку изъ окна. Что вы надлали, сэръ? Барыни терпть этого не могутъ.
— А имъ какая нужда? сказалъ Джемсъ съ неумстнымъ хохотомъ. Я курю для собственнаго удовольствія.
И онъ думалъ, что все это дло прійметъ шуточный оборотъ, но по-утру на другой день его мысли измнились, когда помощникъ Баульса, чистившій сапоги мистера Джемса, принесъ ему полотенцо и теплую воду для бритья. Вмст съ полотенцомъ, слуга вручилъ молодому джентльмену записку, написанную рукою миссъ Бриггсъ. Записка была слдугощаго содержанія:
‘Милостивый государь, тётушка ваша провела чрезвычайно безпокойную ночь, благодаря дерзкому безразсудству, съ какимъ вамъ угодно было осквернить сей домъ облаками табачнаго дыма. Миссъ Кроли поручаетъ мн выразить ея сожалніе, что она, по нездоровью, никакъ не можетъ васъ видть передъ вашимъ отъздомъ. Вмст съ тмъ она крайне сожалетъ, что имла неосторожность перемстить васъ изъ харчевни, гд, безъ сомннія, вамъ пріятне будетъ провести остальное время пребыванія вашего въ Брайтон.’
И этимъ кончилось кандидатство Джемса на благосклонность богатой тётки. Въ сущности дла, онъ выполнилъ, самъ не зная какъ, свою угрозу сразиться съ мистеромъ Питтомъ. Онъ сразился съ нимъ въ перчаткахъ.

——

Гд же былъ, между-тмъ, первый любимецъ старой двственницы, питавшій неизмнную преданность къ ея кошельку? Бекки и Родонъ, какъ мы видли, соединились посл ватерлооской битвы, и проводили съ торжественнымъ великолпіемъ зиму 1815 года въ Париж. Ребекка была превосходная хозяйка, и они могли съ большимъ комфортомъ пробавляться, по крайней мр одинъ годъ, тми денежками, которыя она выручила за двухъ рысаковъ, проданныхъ бдному Джою. Не представлялось никакого случая обратить въ наличныя деньги пистолеты Родона, золотой погребецъ и его шинель на собольемъ мху. Бекки сдлала изъ шинели прекрасную шубу для собственнаго употребленія, и щеголяла въ ней на публичномъ гуляньи въ Булонскомъ лсу. Интересно было видть восхитительную сцену, открывшуюся между нею и супругомъ, когда они, посл побды, соединились первый разъ въ Камбрэ, и когда Ребекка принялась выгружать изъ-подъ своей подкладки карманные часики, брильянты, банковые билеты, золотыя цпочки и другія бездлки, которыя она скрыла такимъ-образомъ, на случай бгства изъ бельгійской столицы. Милордъ Тюфто былъ въ очарованіи, и Родонъ Кроли, заливаясь восторженнымъ смхомъ, клялся, что супруга его драгоцнне всхъ сокровищь въ мір. Ребекка расказала вс подробности своей торговли съ Джоемъ, и при этомъ остроуміе ея доходило до самой крайней степени совершенства.
Успхъ ея въ Париж былъ замчателенъ. Француженки были отъ нея въ восторг и превозносили ее до небесъ. Она говорила на ихъ язык въ совершепств, и вдругъ усвоила ихъ граціозность, живость, ихъ изящныя манеры. Мужъ ея былъ глупъ, но это не бда: скучный мужъ въ Париж — лучшая рекомендація для его жены. Родонъ былъ наслдникомъ богатой и умнйшей миссъ Кроли, которой домъ, въ послднюю эмиграцію, былъ открытъ для французскаго дворянства. Всюду и всегда принимали супругу подполковника Родона, и одна знатная Француженка, бывшая въ короткихъ сношеніяхъ съ миссъ Кроли, писала ей между-прочимъ:
‘Почему бы вамъ, незабвенная миссъ, не пріхать къ намъ въ Парижъ, гд теперь мы имемъ удовольствіе видть вашего племянника и прекрасную племянницу? Свтская молодежь безъ ума отъ очаровательной мистриссъ Кроли. Мы вс любуемся на ея замчательную красоту, и остроуміе прелестной Ребекки живо напоминаетъ намъ несравненную миссъ Кроли. Monsieur imbcile вчера обратилъ на нее вниманіе въ Тюильри, и вс наши красавицы завидуютъ ея блистательнымъ успхамъ. Еслибъ вы видли бшенство и досаду какой-то глупой миледи Барикрисъ (ея токъ, тюрбанъ и павлиньи перья красуются на всхъ собраніяхъ), когда герцогиня ангулемская, подойдя къ мистриссъ Кроли, какъ вашей protge и милой дочери, благодарила ее, именемъ Фравціи, за вашу благосклонность ко всмъ нашимъ несчастнымъ эмигрантамъ! Она бываетъ во всхъ обществахъ, на всхъ балахъ — на балахъ, да, но не танцуетъ — и какъ интересна эта юная красавица, окруженная мужчинами, и которая уже скоро должна быть матерью! Какъ умилительно говоритъ она о васъ, о своей матери и покровителъниц! Слезы невольно прорываются изъ глазъ, когда слушаешь ее въ эти минуты. О, еслибъ вы знали, какъ она любитъ васъ!.. Но мы вс любимъ нашу милую, добрую, незабвенную миссъ Кроли.’
Должно, однакожь, думатъ, что это письмо знатной Парижанки не слишкомъ увеличило благосклонность обожаемой родственницы къ нашей героин. Совсмъ напротивъ: старая двственница разсвирпла до неимоврной степени, когда узнала о настоящемъ положеніи Ребекки, и объ этой отчаянной дерзости, съ какой она воспользовалась ея именемъ, чтобы войдти въ высшій парижскій кругъ. Душевное волненіе и физическая слабость не позволили ей самой сочинить для своего корреспондента французское письмо, и она продиктовала миссъ Бриггсъ неистовый отвтъ на своемъ собственномъ діалект, отказываясь торжественно отъ мистриссъ Родонъ Кроли, и предостерегая французскую публику на счетъ этой страшной и безстыдной интригантки. Но такъ какъ Madame la comtesse, жившая въ Англіи лтъ двадцать назадъ, не понимала теперь ни одного слова, то при встрч съ Ребеккой она ограничилась лишь тмъ, что увдодомила ее въ общихъ выраженіяхъ о полученіи очаровательнало письма отъ миссъ Кроли, наполненнаго, но ея словамъ, самыми лестными отзывами о мистриссъ Родонъ Кроли. Такая радостная всть должна была естественымъ образомъ оживить надежды нашей героини, и Ребекка была убждена, что тётушка перемнила, наконецъ, свой гнвъ на милость.
Между тмъ, она веселилась на славу, и въ маленькомъ ея салон собирались всякія знаменитости съ противоположныхъ концовъ Европы. Прославленные воины сопровождали ея карету въ Булонскомъ лсу, и безпрерывно толпились въ ея театральной лож. Родонъ былъ наверху блаженства. Кредиторы еще не тревожили его въ Париж, онъ игралъ, и ему везло почти всегда. Милордъ Тюфто былъ нсколько мраченъ и суровъ. Къ нему, совсмъ безъ приглашенія, пожаловала мистриссъ Тюфто, и притомъ десятки сильныхъ львовъ окружали всегда стулъ Ребекки, такъ что къ ея услугамъ являлись дюжины букетовъ, когда она хала въ театръ. Леди Барикрисъ и другія представительницы англійскаго общества терзались страшнйшимъ негодованіемъ и завистью при вид блистательныхъ успховъ Ребекки, но вс мужчины были ршительно на ея сторон. Ребекка съ удивительною храбростію поражала женщинъ ядовитыми насмшками, и он должны были отмалчиваться, или выражатъ свое негодованіе на такомъ язык, котораго никто не понималъ.
Такъ прошла зима 1815—16 года, ознаменованная для Ребекки перспективой безпрерывныхъ удовольствій. Она примнилась въ совершенств къ нравамъ и обычаямъ великосвтской жизни, какъ-будто предки ея за цлыя столтія внесли свою фамилію въ аристократическій списокъ. Природные таланты, остроуміе, рдкая находчивость и удивительная стойкость характера, доставили ей почетное мсто на базар житейской суеты. Весною тысяча восемьсотъ-шестнадцатаго года, въ одной изъ французскихъ газетъ появилось слдующее извстіе: ’28 марта, леди подполковница Кроли благополучно разршилась отъ бремени сыномъ и наслдникомъ.’
Это событіе немедленно было перенесено на столбцы англійскихъ газетъ, и миссъ Бриггсъ прочитала роковыя строки въ назиданіе миссъ Кроли, когда она кушала въ Брайтон свой завтракъ. Вслдъ затмъ произошелъ окончательный кризисъ въ длахъ знаменитой фамиліи Кроли. Взбшенная газетнымъ извстіемъ, престарлая двственница немедленно послала за Питтомъ, своимъ племянникомъ, и за леди Саутдаунъ. Когда они пришли, миссъ Кроли настоятельно потребовала, чтобы наконецъ приступлено было къ совершенію бракосочетанія, которое такъ долго откладывалось между обими фамиліями. Она объявила, что новобрачные получатъ отъ нея въ подарокъ тысячу фунтовъ годоваго дохода при ея жизни, и когда она умретъ, все ея имніе, вслдствіе законнаго завщанія, будетъ примадлежать племяннику и прекрасной ея племянниц, леди Дженни Кроли. Мистеръ Уэкси скрпилъ духовную старухи, лордъ Саутдаунъ, въ качеств посаженнаго отца, вручилъ свою сестру ея жениху, бракосочетаніе совершилъ епископъ aнгликанской церкви — къ великой досад достопочтеннаго Бартоломея Аиронса, котораго совсмъ не пригласили на свадьбу.
Посл свадьбы, мистеръ Питтъ, по принятому обычаю, хотлъ совершить путешествіе съ своей юной супругой, но привязанность старушки къ леди Джении усилилась до такой степени, что она не хотла и слышать о разлук съ новобрачной. Питтъ и его жена принуждены были остаться, и съ этой поры они всегда жили съ миссъ Кроли. Вскор посл медоваго мсяца, мистеръ Питтъ съ огорченіемъ увидлъ, что дальнишій путь его жизни отнюдь не будетъ сопровождаемъ тихими и спокойными наслажденіями, такъ-какъ онъ принужденъ былъ, съ одной стороны, подчиняться безконечнымъ капризамъ своей тётки, съ другой — самовластной команд своей тещи. Леди Саудаунъ, изъ своего сосдняго дома, безпрестанно препровождала строжайшія предписанія, съ которыми въ своихъ поступкахъ, должны были сообразоваться и мистеръ Питтъ, и леди Дженни, и миссъ Кроли, и Бриггсъ, и Фиркинъ, и Баульсъ, и вс безъ исключенія. Она безжалостно мучила всю семью и учеными трактатами, и новоизобртенными порошками своитъ модныхъ докторовъ. Она отстранила Кримера, водворила Роджерса, и скоро отняла у миссъ Кроли даже тнь какой бы то ни было власти въ ея собственномъ дом. Бдная старуха присмирла, и упала духомъ до такой степени, что не смла даже бранить свою робкую компаньйонку. Съ каждымъ днемъ, она больше и больше влюблялась въ свою племянницу, которая теперь служила для нея единственнымъ утшеніемъ и отрадой.
Миръ теб, умная и пошлая, добрая и эгоистическая, тщеславная и великодушная старуха! Больше мы не увидимся съ тобою. Станемъ надяться, что кроткая леди Дженни усладитъ послдніе твои дни, и спокойно выпроводитъ тебя на вчную квартиру отъ шумной борьбы и треволненій на базар житейской суеты.

ГЛАВА XXXIV.

Вдова и мать.

Извстіе о двухъ великихъ битвахъ при Quatre-Bras и Ватерлоо достигло Англіи въ одно и то же время. Военная Газета сначала объявила общій результатъ битвъ, и при этомъ достославномъ объявленіи вся Великобританія затрепетала отъ восторга. Затмъ слдовали дальнйшія подробности, и посл краснорчиваго описанія побдъ, на столбцахъ газеты появился длинный списокъ раненыхъ и убитыхъ. Кто можетъ изобразить тревожныя чувства, съ какими тогда развертывали и читали этотъ окончательный приговоръ судьбы! Побдные клики отозвались изъ Фландріи на всхъ пунктахъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, отъ раззолоченыхъ чертоговъ перваго лорда, до послдней хижины убогаго фермера, но вообразите, если можете, послдующее состояніе британскихъ душъ и сердецъ, когда списки полковыхъ потерь расходились по рукамъ изъ одной хижины въ другую, и всюду приведено было въ извстность, живъ или нтъ такой-то другъ, родственникъ или знакомый. Если вы примете на себя трудъ развернуть и перелистовать огромныя пачки тогдашнихъ газетъ, вы неизбжно почувствуете даже теперь, несмотря на отдаленность времени, сильную тревогу ожиданія и страха, и, быть-можетъ, остановитесь въ раздумь на середин этой исторіи, какъ-будто предчувствуя продолженіе ея сегодня или завтра. Представьте же, на сколько кратъ могли быть сильне и живе эти чувства, когда газетные листики только-что выходили изъ типографскихъ станковъ! И если такой интересъ могъ быть ими возбужденъ на великобританской почв, по поводу битвы, гд сражалось всего только двадцать тысячь Англичанъ… подумайте о состояніи Европы за тридцать слишкомъ лтъ назадъ, когда цивилизованные народы выставляли на кровавыя поля не тысячи, а мильйоны солдатъ, изъ которыхъ каждый, поражая своего врага, наносилъ въ то же время ужасную рану какому-нибудь невинному созданію, живущему вдалек отъ мста битвы!
Одна строка, напечатанная въ этой газет, нанесла страшншній ударъ мистеру Осборну-старшему и всему его почтенному семейству. Молодыя двицы необузданно предавались порывамъ своей грусти. Угрюмый старикъ-отецъ страдалъ безмолвно, сражонный лютою тоской. Судъ Божій совершился надъ непослушнымъ сыномъ, думалъ сначала мистеръ Осборнъ-старшій, но строгость этого приговора пугала его самого, и онъ не смлъ признаться, что исполненіе суда послдовало слишкомъ скоро за проклятіемъ, которое онъ произнесъ. Повременамъ, паническій страхъ проникалъ до самыхъ костей мистера Осборна, какъ-будто самъ онъ былъ исключительною причиной кары, разразившейся надъ его сыномъ. Что теперь длать? Прежде еще, такъ или иначе, можно было расчитывать на мировую. Жена Джорджа могла умереть, самъ онъ могъ опамятоваться, прійдти къ отцу и сказать: ‘провинился я передъ тобою: прости, отецъ великодушный!’ Но теперь не было никакой надежды впереди. Сынъ стоялъ по другую сторону непроходимой бездны, бросая на отца грустные взоры. Осборнъ помнилъ эти взоры въ одну изъ критическихъ минутъ, когда Джорджъ, томимый пароксизмомъ томительной горячки, лежалъ на болзненномъ одр, безъ языка, безъ памяти, безсознательно устремивъ на отца свои тусклые глаза. Великій Боже! Съ какимъ страшнымъ безпокойствомъ несчастный отецъ слдилъ въ ту пору за движеніями доктора, не отходившаго отъ постели своего паціента, и какое бремя сокрушительной тоски отлегло отъ его сердца, когда сынъ, посл лихорадочнаго кризиса, былъ снова призванъ къ жизни, и когда въ глазахъ его, обращенныхъ на отца, заискрился лучъ человческаго сознанія! Но теперь, увы! теперь все погибло, разомъ и навсегда. Нтъ боле надежды ни на выздоровленіе, ни на примиреніе, и не прійдетъ несчастный сынъ съ повинной головою вымаливать прощеніе у оскорбленнаго отца, и уже ничто не приведетъ въ правильный порядокъ отравленной гнвомъ крови мистера Осборна… Трудно, впрочемъ, сказать, чемъ больше мучилось и терзалось сердце гордаго Британца: тмъ-ли, что сынъ его отправился на тотъ свтъ, не получивъ великодушнаго прощенья, или тмъ, что онъ лишился наслажденія увидть со временемъ уничиженіе и покорность молодого человка.
Но каковъ бы ни былъ характеръ этихъ ощущеній, мистеръ Осборнъ-старшій, гордый и суровый, не поврялъ ихъ никому. Онъ не произнесъ передъ семействомъ имени своего сына, но приказалъ старшей дочери распорядиться, чтобъ вс женщины въ его дом облеклись въ глубокій трауръ, и чтобъ вс слуги, безъ исключенія, носили чорное платье съ крепомъ. Вечернія собранія, обды и балы прекратились надолго. Свадьба младшей дочери отложена на неопредленное время. Женихъ, правда, не получилъ никакихъ изустныхъ свдній, но довольно было взглянуть на лицо мистера Осборна, чтобъ не длать ему никакихъ распросовъ на этотъ счетъ. Господинъ Фредерикъ Буллокъ, сметливый, вжливый и деликатный, велъ себя такимъ-образомъ, какъ-будто и не думали назначать день свадьбы. Онъ и молодыя двицы перешептывались иногда относительно этого предмета въ гостиной наверху, куда старикъ-отецъ не приходилъ никогда. Мистеръ Осборнъ постоянно сидлъ въ своемъ собственномъ кабинет, и съ наступленіемъ общаго траура, окна передней части дома были закрыты наглухо.
Недли черезъ три, посл восьмнадцатаго іюня, пришелъ на Россель-Скверъ старинный знакомый мистера Осборна, сэръ Вилльямъ Доббинъ, отецъ майора Доббина, взволнованный и блдный. Объявивъ, что ему непремнно нужно видть мистера Осборла, онъ вошелъ въ его кабинетъ и произнесъ, ради привтствія, нсколько безсвязныхъ словъ, которыхъ смыслъ остался сфинксовой загадкой и для хозяина, и для гостя. Затмъ, посл этой прелюдіи, сэръ Вилльямъ Доббинъ вынулъ изъ бумажника письмо, запечатанное большою красною псчатью.
— Мой сынъ, майоръ Доббинъ, сказалъ альдерменъ нершительнымъ и дрожащимъ голосомъ, прислалъ мн письмо съ однимъ изъ офицеровъ Трильйоннаго полка, прибывшимъ сегодня въ Лондонъ. Въ его конверт есть письмо и къ вамъ, Осборнъ. Вотъ оно.
Альдерменъ положилъ письмо на столъ. Минуту или дв Осборнъ смотрлъ на своего гостя, не говоря ни слова. Испуганный выраженіемъ на лиц убитаго горестію старика, сэръ Вилльямъ Доббинъ взялъ шляпу, поклонился и ушелъ.
Адресъ былъ написанъ рукою Джорджа. Старикъ хорошо зналъ смлый его почеркъ. То было письмо, которое мистеръ Осборнъ-младшій написалъ на зар шестнадцатаго іюня, за нсколько минутъ до вчной разлуки съ Амеліеи. Большая красная печать изображала фамильный гербъ съ девизомъ: ‘рах in bello’. Гербъ этотъ принадлежалъ собственно старинному джентльменскому дому, съ которымъ старикъ Осборнъ имлъ слабость воображать себя въ родств. Рука, подписавшая письмо, уже не будетъ больше держать ни пера, ни шпаги. Самая печать, запечатавшая письмо, была похищена у Джорджа, когда онъ бездыханнымъ лежалъ на пол битвы. Отецъ не зналъ этого. Онъ сидлъ безмолвно, устремивъ на конвертъ блуждающіе взоры. Ему сдлалось почти дурно, когда, наконецъ, онъ ршился сломать печать.
Случалось ли вамъ ссориться съ другомъ, милымъ для вашего сердца? Если случалось, такъ вы знаете, что письма, полученныя отъ него въ періодъ взаимной любви и довренности, становятся для васъ страшнымъ укоромъ. Какой печальный трауръ вы носите въ своей душ, когда останавливаетесь на этихъ сильныхъ протестахъ исчахшей привязанности, и какими эпитафіями становятся эти письма на труп умершей любви! Какой жалкій комментарій слышится вамъ въ нихъ на жизнь и суету людскую! У многихъ изъ насъ хранятся, вроятно, цлые ящики документовъ этого рода, но едва ли кто иметъ охоту заглядывать въ нихъ. Это — скелеты въ нашей кладовой: мы хранимъ ихъ, и тщательно избгаемъ ихъ. Долго трепеталъ мистеръ Осборнъ передъ письмомъ своего сына.
Молодой человкъ писалъ немного. Гордость не позволила ему излить вполн нжныя чувства, которыми въ ту пору было переполнено его сердце. Мистеръ Осборнъ-младшій говорилъ, что, передъ отправленіемъ на великую битву, онъ желалъ сказать своему отцу послднее ‘прости’, и вмст считалъ священнымъ долгомъ поручить его великодушію свою жену, и, быть-можетъ, младенца, котораго онъ оставляетъ съ ней. Онъ признавался съ сокрушеніемъ сердечнымъ, что въ рукахъ его не было уже большей части материнскаго наслдства. Благодарилъ отца за его прежнее великодушіе, и, въ заключеніе, давалъ торжественное общаніе, что, приготовляясь ко всмъ возможнымъ случайностямъ на пол битвы, онъ будетъ, во всякомъ случа, поступать какъ истинный джентльменъ, достойный имени Джорджа Осборна.
Больше ничего не могъ сказать молодой человкъ, ослпленный неумстною гордостію и чванствомъ. Мистеръ Осборнъ-старшій не видлъ поцалуя, которымъ Джорджъ запечатллъ его имя на этомъ письм. Предсмертное посланіе Джорджа выпало изъ рукъ несчастнаго старика. Его сынъ, единственный и все еще любимый, умеръ непрощеннымъ.
Въ одинъ прекрасный день, мсяца черезъ два посл этого событія, молодыя двицы Осборнъ, пріхавъ въ церковь съ своимъ отцомъ, замтили, что старикъ перемнилъ свое мсто, обыкновенно занимаемое имъ впродолженіе божественной службы. Онъ слъ позади дочерей и безпрестанно смотрлъ, черезъ ихъ головы, на противоположную стну. Молодыя двицы машинально повернулись къ той сторон, куда обращены были грустные взоры отца, и увидли… и увидли изящный монументъ на стн, изображавшій Британію, плачущую надъ урной. Переломленная шпага и низверженный левъ служили несомнннымъ признакомъ, что монументъ былъ воздвигнутъ въ честь скончавтагося воина. Скульпторы того времени истощили всю свою мыслительную силу на изображеніе памятниковъ съ эмблемами этого рода, и лондонская церковь Св. Павла представляетъ цлыя сотни подобныхъ аллегорій, дйствующихъ равномрно на умъ и сердце.
Подъ монументомъ, о которомъ идетъ рчь, рзецъ художника мастерски изобразилъ фамильный гербъ Осборновъ, и затмъ начертана была слдующая надпись:
‘Сей монументъ воздвигнутъ и посвященъ памяти Георгія Осборна-младшаго, британскаго дворянина и капитана пхотнаго Трильйоннаго полка, павшаго на пол чести и славы восьмнадцатаго іюня, 1815 года. Онъ сражался за свое отечество въ день достославной побды при Ватерлоо, и палъ, съ оружіемъ въ рукахъ, двадцати-восьми лтъ отъ рожденія. О, quam est dulce et decorum pro patria mori!’
Взглядъ на печальный памятникъ подйствовалъ до такой степени на нервы чувствительныхъ сестрицъ. что миссъ Мери принуждена была оставить церковь. Джентльмены и леди почтительно посторонились передъ плачущими двицами, одтыми въ глубокій трауръ, и душевно соболзновали объ угрюмомъ старц, сидвшемъ противъ монумента, посвященнаго его сыну.
— Что жь теперь? Проститъ ли онъ вдову Джорджа, бдную мистриссъ Эмми? разсуждали между собою молодыя двицы, когда прошли первые взрывы ихъ сердечной грусти.
Много и долго толковали объ этомъ предмет вс знакомые Осборновъ, которымъ былъ извстенъ несчастный разрывъ отца съ сыномъ. Проститъ онъ, или нтъ, мистриссъ Джорджъ? Многіе джентльмены на Россель-Сквер и въ Сити держали даже огромныя пари до поводу положительлыхъ и отрицательныхъ отвтовъ на этотъ интересный вопросъ.
Скоро безпокойства и сомннія сестрицъ возрасли до неимоврной степени, когда, въ конц осени, дошло до ихъ свднія, что папа узжаетъ за границу. Осборнъ никому не объявилъ о своемъ маршрут, но всмъ было извстно, что путь его лежитъ въ Бельгію, гд покоились бренные останки его сына, и гд до сихъ поръ проживала мистриссъ Джорджъ. Леди Доббинъ и дочери извщали подробно Россель-Скверскихъ двицъ о судьб бдной Амеліи. Честный капитанъ Доббинъ былъ повышенъ чиномъ вслдствіе смерти второго майора въ Трильйонномъ полку: храбрый майоръ Одаудъ, обнаружившій на пол битвы удивительное хладнокровіе и мужество, былъ произведенъ въ полковники и получилъ орденъ Бани второй степени.
Многіе храбрые воины британскихъ полковъ, жестоко пострадавшіе въ дл, должны были остаться въ Брюссел на эту осень, для излеченія своихъ ранъ. Посл двухъ великихъ сраженій, бельгійская столица превратилась на цлые мсяцы въ огромный лазаретъ, наполненный больными изъ многихъ европейскихъ націй. Съ постепеннымъ выздоровленіемъ офицеровъ и солдатъ, изувченные воины, старые и молодые, счастливо избавившіеся отъ смерти, стали появляться въ брюссельскихъ садахъ и во всхъ другихъ публичныхъ мстахъ, предаваясь своимъ прежнимъ наклонностямъ и привычкамъ. Базаръ житейской суеты оживился снова, и въ балаганахъ его зароились опять интриги и продлки всякаго рода. Мистеръ Осборнъ отыскалъ безъ труда нкоторыхъ воиновъ Трильйоннаго полка. Онъ хорошо зналъ ихъ военную форму, слдилъ неутомимо за всми ихъ повышеніями и перемнами, и любилъ повсюду разговаривать объ офицерахъ, какъ-будто онъ и самъ служилъ въ Трильйонномъ полку.
По прізд въ Брюссель, мистеръ Осборнъ остановился въ гостинниц, выходившей окнами въ паркъ. Гуляя на другой день въ саду, онъ увидлъ отдыхающаго на каменной скамейк солдата, въ хорошо знакомой ему форм. Мистеръ Осборнъ сдлалъ нсколько шаговъ, и слъ подл него.
— Не служили ли вы въ рот капитана Осборна? сказалъ старикъ, преодолвая внутреннее волненіе, и потомъ, посл кратковременной наузы, прибавилъ: онъ былъ сынъ мой, сэръ.
Израненный воинъ не имлъ чести служить въ рот капитана Осборна, но онъ почтительно всталъ съ своего мста, и прикоснувшись здоровою рукой къ своей фуражк, привтствовалъ сокрушеннаго горестію старца, предложившаго ему этотъ вопросъ.
— Въ цлой арміи, ваше благородіе, не было офицера прекрасне и храбре капитана Осборна, сказалъ раненный воинъ, садясь опять на свое мсто. Сержантъ капитанской роты, (ею командуетъ теперь капитанъ Рэймондъ), еще въ Брюссел, сэръ, и почти совсмъ выздоровлъ отъ раны въ правое плечо. Ваше благородіе можете видться съ нимъ во всякое время, и онъ охотно раскажетъ вамъ обо всхъ подробностяхъ того дня. Но вы ужь, безъ сомннія, изволили видть майора Доббина, друга вашего сына, видли, конечно, и мистриссъ Осборнъ, которая, какъ говорятъ, очень больна. Около шести недль, посл смерти своего супруга, она была, говорятъ, какъ помшанная. Впрочемъ, все это вы знаете, сэръ… прошу извинить, сэръ, заключилъ израненный воинъ, притрогиваясъ опять къ своей фуражк.
Осборнъ положилъ гинею въ руку солдата, и сказалъ, что онъ охотно дастъ другую, если тотъ приведетъ къ нему сержанта въ Htel du Parc. Это общаніе сопровождалось вожделннымъ успхомъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ ожидаемый сержантъ явился предъ лицо мистера Осборна. Прежній солдатъ между-тмъ пошелъ къ своимъ товарвщамъ, и расказалъ о великой щедрости новоприбывшаго джентльмена. Съ радости, они отправились въ трактиръ, и долго пировали этотъ вечеръ насчетъ двухъ гиней, почерпнутыхъ изъ кошелька британскаго негоціанта.
Въ обществ выздоравливающаго сержанта, мистеръ Осбордъ немедленно предпринялъ путешествіе на поля Ватерлоо и Quatre-Bras. тысячи его соотечественниковъ совершали въ ту пору такія же поздки. Мистеръ Осборнъ посадилъ сержанта съ собою въ коляску, и отправился подъ его руководствомъ обозрвать поля, орошенныя британской кровью. Ему указали на пунктъ дороги, гд впервые Трильйонный полкъ вступилъ въ дйствіе съ французской кавалеріей, которая преслдовала и тснила отступавшіе полки Бельгійцевъ. Вотъ то самое мсто, гд благородный капитанъ Осборнъ поразилъ наповалъ французскаго офицера, отнимавшаго знамя у молодого прапорщика Стоббля: сержанты, охранявшіе знамя, были уже изрублены въ куски. По этой же дорог они отступили на другой день, и вотъ знаменитый берегъ, гд Трильйонный полкъ, подъ дождемъ и ненастьемъ, расположился бивуакомъ въ ночь на семнадцатое іюня. Немного подальше была позиція, которую они, прикрытые противоположнымъ берегомъ отъ неистовыхъ залповъ французской артиллеріи, заняли и удерживали впродолженіе слдующаго дня, безпрестанно отражая натискъ непріятельской кавалеріи. Вотъ здсь, на этомъ самомъ склон, ввечеру, когда британскія колонны, повинуясь команд генераловъ, храбро выступили впередъ для окончательнаго пораженія отступившаго непріятеля, капитанъ Осборнъ закричалъ ‘ура’, и размахивая своею шпагой, палъ навзничь, прострленный навылетъ непріятельскою пулей.
— Майоръ Доббинъ отвезъ въ Брюссель тло капитана, и похоронилъ его съ приличными почестями, заключилъ сержантъ тихимъ голосомъ. Это ужь, конечно, вы знаете, сэръ.
Когда солдатъ расказывалъ эту печальную повстъ, сметливые промышленики, готовые торговать всмъ что ни попало, обступили со всхъ сторонъ мистера Осборна, предлагая ему кресты, эполеты, орлы, изрубленныя кирасы и другіе остатки, подобранные ими посл сраженія на пол битвы.
Обозрвъ вс эти сцены послднихъ подвиговъ Джорджа, мистеръ Осборнъ щедро наградилъ своего проводника. Мсто, гд похоронили его сына, онъ уже видлъ. Мистеръ Осборнъ създилъ туда немедленно по прибытіи въ Брюссель. Тло Джорджа покоилось недалеко отъ города, на живописномъ Лекенскомъ кладбищ, гд онъ самъ изъявилъ желаніе имть свою могилу, когда разъ случилось ему быть здсь съ веселыми джентльменами и леди, предпринимавшими загородную прогулку. майоръ Доббинъ положилъ своего друга въ уединенномъ углу сада, огражденномъ небольшимъ заборомъ отъ безконечнаго ряда склеповъ, палисадниковъ и кустовъ, гд хоронили католическихъ покойниковъ. Старику Осборну показалось униженіемъ, что сынъ его, англійскій джентльменъ и капитанъ славной британской арміи, лежитъ вдали отъ мста, гд погребены были другіе иностранцы. Кто изъ насъ можетъ опредлить врно и точно, въ какой степени собственное наше тщеславіе проглядываетъ черезъ уваженіе къ милымъ для насъ особамъ, и въ какой мр проникается эгоизмомъ чувство нашей нжнйшей любви? Мистеръ Осборнъ не размышлялъ объ этомъ, и не трудился объяснить, какимъ образомъ въ его натур грубый эгоизмъ боролся съ благороднйшимъ инстинктомъ. Онъ твердо врилъ въ непогршительность всхъ своихъ поступковъ, и былъ убжденъ, что личное его мнніе для всхъ и каждаго должно имть силу непреложнаго закона. Его ненависть и злоба, какъ жало осы или зми, вооружались противъ всего, что преграждало ему дорогу. Онъ гордился своею ненавистью, какъ и всми чувствованіями, волновавшими его грудь. Быть всегда правымъ, идти впередъ зажмуря глаза и не встрчать нигд ни малйшихъ сомнній — увы! какъ много философовъ на базар житейской суеты, умозрительныхъ и практическихъ, которые безумно слдуютъ этому принципу?
Возвращаясъ съ ватерлооскаго поля уже на закат солнца, мистеръ Осборнъ встртилъ недалеко отъ городскихъ воротъ другую коляску, гд сидли молодой джентльменъ и дв женщины, сопровождаемыя офицеромъ, хавшимъ верхомъ подл ихъ barouche. Сержантъ, хавшій съ мистеромъ Осборномъ, дотронулся до своей фуражки, отдавая честь офицеру, и тотъ машинально отвтилъ на его привтъ. Вдругъ Осборнъ задрожалъ и отпрянулъ назадъ, къ изумленію сержанта, вперившаго въ него свои глаза. Въ коляск была Амелія съ молодымъ хромоногимъ прапорщикомъ, и насупротивъ нихъ сидла ея неизмнно-врная подруга, мистриссъ полковница Одаудъ. Да, то была Амелія, но какъ она непохожа была на ту миловидную, свженькую двушку, которую зналъ мистеръ Осборнъ! Она была теперь и блдна, и худощава, и тонка. Ея прекрасные каштановые волосы скрывались за вдовьимъ чепцомъ — бдное дитя! и мутные глаза ея были неподвижны. При встрч двухъ экипажей, мистриссъ Эмми взглянула на Осборна, но не узнала его. Не угадалъ бы и ее мистеръ Осборнъ, еслибъ не увидлъ Доббина, хавшаго подл, но присутствіе его объяснило, кто была эта женщина, сидвшая въ коляск. До настоящей минуты онъ не зналъ, повидимому, и самъ, какъ сильна была ненависть его къ жен покойнаго Джорджа. Когда экипажъ прохалъ мимо, онъ обернулся, и бросилъ на сержанта взглядъ, исполненный проклятія и злобы. Казалось, онъ говорилъ:
— Какъ смешь ты смотрть на меня, дерзкій человкъ? Знаешь ли ты, что я ненавижу эту женщину всми силами своей души? Она разбила въ прахъ вс мои надежды, съ презрніемъ попрала мою гордость, унизила, уничтожила меня.
— Скажи этому негодяю, чтобъ онъ халъ скоре, громко закричалъ мистеръ Осборнъ лакею, сидвшему на козлахъ.
Спустя минуту, послышался топотъ лошади на мостовой за коляской Осборна. То скакалъ мистеръ Доббинъ. При встрч экипажей, мысли его бродили далеко, въ странахъ воздушныхъ, и онъ не прежде, какъ прохавъ нсколько шаговъ, припомнилъ, что въ глазахъ его отражался суровый образъ мистера Осборна. Онъ обернулся, чтобъ посмотрть впечатлніе, произведенное этой встрчей на мистриссъ Эмми, но бдная женщина, казалось, не замтила своего тестя. Тогда Вилльямъ, сопровождавшій ежедневно мистриссъ Джорджъ въ ея загородныхъ прогулкахъ, вынулъ изъ кармана часы, и сказалъ, что ему необходимо воротиться въ городъ, вслдствіе одного важнаго порученія, о которомъ онъ совсмъ забылъ. извинившись такимъ-образомъ передъ дамами, онъ поскакалъ назадъ. Амелія ничего не замчала. Она сидла безмолвно на своемъ мст, устремивъ глаза въ туманную даль, куда нкогда проводила она своего Джорджа.
— Мистеръ Осборнъ! Мистеръ Осборнъ! закричалъ подскакавшій къ коляск Доббинъ, протягивая свою руку.
Угрюмый старикъ, не длая никакого движенія въ отвтъ на это привтствіе, приказалъ кучеру хать еще скоре. Доббинъ ухватился за коляску.
— Извните, сэръ, сказалъ онь,— я долженъ видться съ вами. У меня есть порученіе къ вамъ.
— Отъ этой женщины? гордо спросилъ Осборнъ.
— Нтъ, сэръ, отъ вашего сына.
Мистеръ Осборнъ отпрянулъ въ уголъ коляски. Доббинъ поскакалъ сзади, не говоря боле ни слова до тхъ поръ, пока экипажъ остановился у подъзда гостинницы Парка. Тутъ онъ послдовалъ за старикомъ въ ето нумеръ. Джорджъ часто бывалъ въ этихъ комнатахъ, такъ-какъ здсь квартировали мистеръ и мистриссъ Кроли впродолженіе ихъ пребыванія въ бельгійской столиц.
—Что вамъ угодно, капитанъ Доббинъ… Ахъ нтъ, прошу извинить, майорь Доббинъ, потому-что съ тхъ поръ, какъ лучшіе люди умерли, вы заняли ихъ мста и щеголяете въ ихъ шляпахъ, какъ вороны въ павлиньихъ перьяхъ, смю сказать… что вамъ угодно, майоръ Доббинъ? спросилъ мдстеръ Осборнъ саркастическимъ тономъ.
— Лучшіе люди умерли, ваша правда, сэръ, подтвердилъ Доббинъ,— и я пришелъ говорить съ. вами объ одномъ изъ этихъ лучшихъ людей.
— Въ такомъ случа, сэръ, не угодно ли вамъ безъ обиняковъ приступить къ длу, сказалъ Осборнъ, бросая суровый взглядъ на своего незванаго гостя.
— Я стою передъ вами, какъ другъ вашего сына, продолжалъ майоръ,— и какъ исполнитель его воли. Онъ составилъ свое завщаніе передъ выступленіемъ въ походъ. Извстно ли вамъ, сэръ, какъ ограничены были его средства, и въ какомъ стсненномъ положеніи находится теперь его вдова?
— Я не знаю его вдовы, сэръ, отвчалъ Осборнъ. Пусть она воротится назадъ къ своему отцу, если ей угодно.
Но джентльменъ, къ которому обращены были эти слова, ршился быть упрямымъ до самаго нельзя, и продолжалъ, пропустивъ мимо ушей замчаніе Осборна.
— Извстно ли вамъ, сэръ, критическое положеніе мистриссъ Джорджъ? Ея жизнь и разумъ едва не сокрушились отъ удара, который обрушился надъ ея головой, и еще мы не знаемъ наврное, оправится ли она отъ этого удара. Есть одна только надежда на ея выздоровленіе, и о ней то собственно пришелъ я говорить съ вами. Мистриссъ Джорджъ скоро должна быть матерью. Падетъ ли оскорбленіе родителя на голову его дитяти, или напротивъ, вы простите младенца, изъ уваженія къ памяти его отца?
Въ отвтъ на это, мистеръ Осборнъ-старшій разразился рапсодіей самохвальства и упрековъ. Съ одной стороны, онъ вполн оправдывалъ свои поступки передъ судомъ своей собственной совсти, съ другой — преувеличивалъ непокорность Джорджа. Нтъ во всей Англіи отца, столько великодушнаго къ своему сыну и едва-ли найдется сынъ, столько гордый и упорный, какъ Джорджъ. Онъ даже передъ смертью не счелъ нужнымъ признаться откровенно въ своей вин. Пусть же теперь, за могилой, беретъ онъ на себя послдствія своей безпорядочной жизни.
— Что-жь касается до меня, майоръ Доббинъ, я былъ всегда и надюсь быть впередъ господиномъ своего слова, продолжалъ мистеръ Осборнъ, сопровождая свою рчь патетическимъ жестомъ. Я поклялся, что эта женщина никогда не будетъ моей дочерью, и вы можете быть уврены, что никакія побужденія не заставятъ меня, на старости лтъ, быть нарушителемъ своей клятвы. Можете сказать это Амеліи, если вамъ угодно, и вмст съ тмъ, прошу васъ, майоръ Добоинъ, избавить меня разъ навсегда отъ своихъ визитовъ.
Итакъ, не было съ этой стороны ни малйшей надежды. Вдова должна жить своимъ крошечнымъ пансіономъ, и тми деньгами, которыя вздумаетъ предложить ей Джозъ.
‘Говорить ли объ этомъ мистриссъ Эмми? съ горестью думалъ майоръ Доббинъ. Незачмъ, да и не стоитъ: она не пойметъ, и не будетъ слушать.’
Всамомъ дл, мысли бдной женщины еще ни разу не обращались на этотъ пунктъ, и подавленная своей горестью, она равнодушно смотрла на все, что происходило вокругъ нея. Добро и зло, ненависть и дружба, не имли никакого значенія въ ея глазахъ. Ласки и добрые совты она выслушивала безсознательно, погруженная въ свсяо вчную печаль.

——

Вообразите, что посл этихъ переговоровъ прошло мсяцевъ двнадцать въ жизни нашей бдной Амеліи. Первую половину этого времени она провела въ такой ужасной и, повидимому, неисцлимой тоск, что мы, имвшіе случай наблюдать и описывать движенія этого слабаго и нжнаго созданія, должны были отступать нсколько разъ при вид жестокой скорби, способной облить кровью всякое чувствительное сердце. Молча обойдите безпомощное ложе страждущей вдовы. Осторожне заприте дверь завшанной колнаты, гд она лежитъ, подражая, въ этомъ отношеніи, сострадательнымъ особамъ, которыя ухаживали за ней въ первые мсяцы ея болзни.
Небо, наконецъ, умилосердилось надъ несчастной. Пришелъ день, исполненный тревожныхъ ожиданій, надежды, страха, изумленія — день, когда бдная вдова прижала къ своей груди младенца съ глазами Джорджа, малютку-мальчика, прекраснаго какъ ангелъ Божій. Съ какимъ отраднымъ изумленіемъ она услышала первый крикъ дитяти! Какъ она плакала и смялась, и съ какою быстротою въ сердц ея снова пробудились и надежда, и любовь, когда младенецъ пріютился у ея материнской груди! Амелія была спасена. Доктора, опасавшіеся за ея жизнь и разсудокъ, съ нетерпніемъ ждали этого кризиса, чтобъ промзнести свой окончательный приговоръ относительно ея жизни или смерти. Взоры мистриссъ Эмми снова залучезарились искрами разумнаго сознанія, и съ благодарностью обратились на окружающихъ особъ. Эта минута служила достойнымъ вознагражденіемъ за ихъ продолжительныя опасенія и тревоги.
Другъ нашъ Доббинъ былъ въ числе этихъ особъ. То былъ онъ, что привезъ мистриссъ Эмми въ Англію, въ домъ ея родителей. Мистриссъ Одаудъ, повинуясь настоятельному вызову полковника Одауда, принуждена была оставить свою паціентку. Посмотрли бы вы, какъ Доббинъ няньчилъ ребенка, и какъ въ то же время смялась мистриссъ Эмми, упоенная материнскимъ восторгомъ! Это была умилительная картина. Удостоенный счастія быть крестнымъ отцомъ, Вилльямъ напрягалъ вс силы своего природнаго остроумія при покупк чашекъ, ложечекъ, коралловъ и бубенчиковъ для обожаемаго малютки.
Едва-ли нужно докладывать читателю, какъ нжная мать кормила его, леляла, одвала, отстраняла отъ него всхъ нянекъ и не позволяла постороннимъ рукамъ прикасаться къ его нжному тльцу. Это ужь само собою разумется. Величайшая милость, какой удостоивался майоръ Доббинъ, состояла въ томъ, что ему позволяли повременамъ няньчить на своихъ рукахъ маленькаго Джорджа. Ребенокъ былъ для мистриссъ Эмми ея бытіемъ, физическимъ и нравственнымъ. Все ея существованіе олицетворилось и сосредоточилось въ материнскихъ ласкахъ. Слабое и безсознательное созданіе было окружено ея любовью, близкою къ безпредльному благоговнію. То была въ полномъ смысл жизнь, физическая и нравственная, что младенецъ всасывалъ въ себя изъ материнской груди. По ночамъ и наедин въ своей комнат, Амелія наслаждаласъ тми неизъяснимыми восторгами любви, которые могутъ быть понятны только женскому сердцу. Это чувство — инстинктъ любящей матери и нтъ въ немъ даже тни эгоизма. Вилльямъ Доббинъ любилъ на досуг вдумываться въ эти движенія мистриссъ Эмми и, должно отдать ему справедливость, отгадывалъ чутьемъ почти вс оттнки чувствованій, волновавшихъ ея сердце, но увы! онъ видлъ также съ удовлетворительною ясностью, что для него самого не было въ этомъ сердц никакого уголка. Но зная это, майоръ Доббинъ не ропталъ, и съ покорностію переносилъ свою судьбу.
Думать надобно, чтю мать и отецъ мистриссъ Эмми сознавали въ нкоторой степени намренія майора, и чуть-ли не готовы были поощрять ихъ съ своей стороны. Доббинъ ходилъ къ нимъ каждый день, и сидлъ по цлымъ часамъ то съ Амеліей, то съ хозяиномъ дома, мистеромъ Клеппомъ, и его семьей. Всмъ безъ исключенія, каждому и каждой, онъ приносилъ почти каждый день подъ тмъ или другимъ предлогомъ, какіе-нибудь подарки, и хозяйская маленькая дочка, амеліина фаворитка, называла его не иначе, какъ сахарнымъ майоромъ. Эта двочка разыгрывала обыкновенно роль церемоніймейстерши, докладывая мистриссъ Осборнъ о прибытіи майора. Однажды она расхохоталась, когда сахарный майоръ прикатилъ въ Фольгемъ, и вытащилъ изъ своего кабріолета деревянную лошадку, барабанъ, трубу и другія воинственныя игрушки, еще слишкомъ неудобныя для маленькаго Джорджа, потому-что ему было въ ту пору не больше шести мсяцовъ отъ роду. Ребенокъ спалъ.
— Тсс! шепнула Амелія, обезпокоенная, вроятно, скрипомъ тяжелыхъ сапоговъ майора.
И она съ улыбкой протянула ему руку, которой, однакожь, Вилльямъ не могъ взять, пока не разставилъ по различнымъ мстамъ разнообразныя принадлежности своего груза.
— Ступай внизъ, Мери, сказалъ майоръ маленькой двочк,— мн надобно поговорить съ мистриссъ Осборнъ.
Амелія съ удивленіемъ взглянула на Вилльяма, и осторожно положила спящаго младенца на постельку.
— Я пришелъ проститься съ вами, Амелія, сказалъ майоръ, слегка прикоснувшись къ ея рук.
— Проститься, Вилльямъ? Да.
— Куда жь вы дете? спросила она улыбаясь.
— Можете пересылать ко мн письма черезъ моихъ лондонскихъ агентовъ, отвчалъ майоръ Доббинъ,— имъ будетъ извстенъ мой адресъ. Вдъ вы будете писать ко мн, Амелія, не правда ли?
— Какъ же, какъ же! Я стану писать къ вамъ о Джорджиньк, сказала мистриссъ Эмми. А на долго вы узжаете?
— Надолго, Амелія, и еще неизвстно, увидимся ли мы.
— Скажите, какъ это жаль! Вы были такъ добры къ нему и ко мн, милый Вилльямъ. Посмотрите, какой онъ ангелъ!
Красныя ручонки малютки Джорджа безсознательно обвились вокругъ пальца честнаго Вилльяма, и Амелія посмотрла на его личико съ лучезарнымъ материнскимъ восторгомъ. Самые жестокіе взгляды непримиримой ненависти и злобы не могли сразить майора сильне и ршительне, чмъ этотъ взоръ безнадежной ласки. Онъ склонился надъ матерью и младенцемъ, и съ минуту не могъ произнести ни слова. Собравъ наконецъ вс свои силы, онъ проговорилъ:
— Благослови васъ Богъ, Амелія!
— Благослови васъ Богъ, Вилльямъ! сказала мистриссъ Эмми.
Затмъ она приподняла свою голову, и поцаловала его.
— Ахъ, тише, пожалуйста! Не разбудите Джорджиньку, прибавила она, когда Вилльямъ Доббинъ заскриплъ своими неугомонными сапогами при выход изъ дверей.
Амелія не видла и не слышала, какъ майорскій кабріолетъ отъхалъ отъ воротъ: она смотрла на своего Джорджиньку, который въ эту минуту улыбался ей во сн.

ГЛАВА XXXV.

Нуль годоваго дохода и десятки тысячъ расхода.

Я думаю, милостивые государи, что вс мы, больше или меньше, любимъ повременамъ размышлять о мірскихъ дяніяхъ своихъ ближнихъ, и едва-ли найдется какой-нибудь философъ на базар житейской суеты, который бы, примромъ сказать, не интересовался знать, какъ живетъ-поживаеть сосдъ его Джонсъ, или какимъ образомъ пріятель его Смитъ ухищряется сводить концы съ концами по истеченіи каждаго года аккуратно. Я съ своей стороны питаю глубочайшее уваженіе къ пріятелямъ своимъ, Джинкинсамъ, потому-что обдаю у нихъ два или три раза въ мсяцъ, но признаюсь чистосердечно, я не перестану удивляться до конца своей жизни, какимъ-образомъ Джинкинсы вызжаютъ въ Лондонскій Паркъ, чуть-ли не каждое гулянье, въ великолпной коляск съ гайдуками на запяткахъ. Правда, я знаю, что экипажъ этотъ берется напрокатъ, и вс джинкинсовы люди продовольствуются только жизненными припасами, не получая денежнаго вознагражденія за свои труды, но все же эти три человка и великолпная коляска должны представлять собою ежегодный расходъ по крайней мр шестисотъ фунтовъ стерлинговъ британской монеты. Притомъ, извстно мн въ достоврной степени, что семейство Джинкинсовъ даетъ весьма часто блестящіе обды, содержитъ двухъ мальчиковъ въ Итонскомъ Коллегіум, нанимаетъ для двицъ привилегированныхъ гувернантокъ и учителей, предпринимаетъ заграничныя поздки, проживаетъ осенью въ Истбурн или Вортинг и, вдовершеніе эффекта, даетъ ежегодно блистательный балъ съ роскошнымъ ужиномъ отъ Гунтера… Замчу здсь мимоходомъ, что кондитеръ Гунтеръ приготовляетъ для Джинкиисовъ самые изящные первостатейные обды, какъ это я очень хорошо знаю, потому-что однажды, за неимніемъ наличнаго гостя, я самъ приглашенъ былъ принять участіе въ одномъ изъ этихъ парадныхъ обдовъ, и здсь открылось для меня, что эти угощенія, изящныя въ совершеннйшемъ смысл, не имютъ ничего общаго съ обыденной трапезой, къ которой обыкновенно допускается низшій сортъ джентльменовъ и леди, имющихъ счастіе пользоваться знакомствомъ съ этимъ благороднымъ семействомъ… Кто же, спрашивается, посл всхъ этихъ вещей, не вправ выразить своего изумленія относительно того, какимъ-образомъ Джинкинсы обдлываютъ свои дла?
— Да кто такой Джинкинсъ, позвольте васъ спросить?
— Фи! какъ вы этого не знаете? Онъ служитъ коммиссіонеромъ въ сургучной контор.
— Неужели?
— Увряю васъ, и получаетъ всего только тысячу двсти фунтовъ въ годъ.
— Это удивительно, но вроятно мистеръ Джинкинсъ женился на богатой, и у супруги его есть особое имніе.
— Помилуйте! мистриссъ Флинтъ — дочь бднаго помщика и у него одиннадцать человкъ дтей. Вс доходы мистриссъ Флинтъ ограничиваются одной только откормленной пулярдкой, которую присылаютъ ей на святки, и за эту пулярдку она обязана содержать въ дом своего мужа двухъ или трехъ своихъ сестеръ, и давать квартиру со столомъ всмъ своимъ братьямъ, когда прізжаютъ они въ городъ.
— Скажите, пожалуйста! Какъ же этотъ Джинкинсъ сводитъ балансы своихъ доходовъ?
— Не знаю.
— Какъ же это случилось, что его до сихъ поръ не посадили въ тюрьму? Не лишили его правъ состоянія?
— Не знаю, не знаю и не знаю.
Само-собою разумется, что этому Джинкинсу суждено здсь представлять собою собирательное лицо и вроятно каждый изъ читателей находитъ его образъ и подобіе въ комъ-нибудь изъ своихъ или чужихъ знакомыхъ. Вс мы не прочь, вроятно, выпить рюмку вина у своего сосда, но это отнюдь не мшаетъ намъ допытываться, какими судьбами онъ добылъ это превосходное вино.
Когда, года три или четыре спустя по возвращеніи изъ Парижа, Родонъ Кроли и его супруга обзавелись хозяйствомъ на широкую ногу въ уютномъ домик Курцонской улицы, что на Майской Ярмарк (Mayfair), многочисленные пріятели, угощаемые за ихъ столомъ роскошными обдами, едва-ли не вс до одного предлагали себ на досуг какой-нибудь изъ вышепомянутыхъ вопросовъ. Какъ романистъ и писатель историческій, я знаю все, что происходитъ на свт, и слдовательно, я въ состояніи извстить почтеннйшую публику, какимъ-образомъ Родонъ и его прекрасная супруга могли жить припваючи, имя ровно круглый нуль годоваго дохода. Только здсь да позволено мн будетъ сдлать воззваніе къ издателямъ газетъ, имющимъ похвальную привычку длать каждомсячно нкоторыя замиствованія изъ разныхъ періодическихъ изданій: я прошу васъ, господа, не перепечатывать на своихъ столбцахъ слдующвхъ достоврныхъ вычисленій и фактовъ, собранныхъ мною на рынк житейскихъ треволненій посл многихъ хлопотъ, соединенныхъ, разумется, съ весьма значительными издержками изъ моего собственнаго кармана.
— Сынъ мой, сказалъ бы я, если бъ у меня былъ сынъ,— ты можешь, если захочешь, посредствомъ глубокихъ изслдованій и соображеній, допытаться какимъ-образомъ человкъ на семъ свт можетъ жить комфортэбльно безъ гроша въ карман. Только я совтую теб не вступать, ни подъ какимъ видомъ, въ короткія спошенія съ джентльменами этой профессіи. Длай свой вычисленія издали, теоретически, точь-въ-точь какъ ты ршаешь математическую задачу посредствомъ логаримовъ, въ противномъ случа, поврь мн, работа на самомъ мст наблюденій обойдется теб слишкомъ дорого, и впослдствіи ты самъ увидишь, что игра не стоила свчей.
Имя такимъ-образомъ нуль годоваго дохода, Родонъ Кроли и его жена, впродолженіе двухъ или трехъ лтъ, о которыхъ, впрочемъ, мы не намрены представлять подробнаго отчета, жили весьма счастливо и съ большимъ комфортомъ въ герод Париж. Въ этотъ періодъ времени, Родонъ взялъ отставку и вышелъ изъ службы. О томъ, что онъ полковникъ, мы знаемъ теперь только потому, что на визитной его карточк явственно обозначенъ этотъ чинъ,
Было уже сказано, что Реббека, вскор по прибытіи въ Парижъ, заняла блестящее положеніе въ обществахъ этой столицы, и ее радушно принимали во многихъ знатныхъ домахъ. Британскіе львы того времени, проживавшіе въ Париж, наперерывъ ухаживали за прекрасной Англичанкой, къ великой досад и отчаянію своихъ женъ, которыя продолжали смотрть съ гордымъ презрніемъ на эту заносчивую выскочку, лишенную всякихъ правъ на принадлежность къ ихъ джентльменскому кругу. Впродолженіе многихъ мсяцовъ, салоны Сен-Жерменскаго предмстья, гд мсто Ребекки было, такъ-сказать, завоевано ея талантами, и гд ее принимали съ явнымъ предпочтеніемъ передъ другими иностранками, постоянно кружили голову мистриссъ Кроли, и отумаыили ее до такой степени, что она уже начинала смотрть свысока на скромную молодежь, составлявшую обыкновенное общество ея супруга.
Но самъ мистеръ Кроли звалъ немилосердно въ обществ французскихъ аристократовъ. Старухи, игравшія съ нимъ въ экарте, шумли изъ-за пяти франковъ до того, что не стоило даже терять времени за карточнымъ столомъ. Он говорили безъ умолку, и можетъ быть остроуміе сверкало въ каждомъ ихъ слов, но что въ этомъ толку, какъ-скоро не понимаешь французскаго языка?
— Да и ты, Ребекка, право, я не понимаю, говоорилъ Родонъ,— что теб за охота вертться безпрестанно въ этомъ кругу?
Но мистриссъ Кроли имла свои собственные расчеты, несогласные съ видами ея супруга. Скоро она стала вызжать одна въ эти блестящіе салоны, между-тмъ какъ Родонъ спокойно предался обычнымъ занятіямъ и увеселеніямъ среди короткихъ друзей своего собственнаго круга.
Приступая теперь къ главному сюжету этой главы, мы должны напередъ сдлать маленькую оговорку. Говоря, что такой-то джентльменъ живетъ превосходно, безъ гроша въ карман, мы хотимъ собственно сказать, что намъ неизвстны средства, употребляемыя этимъ джентльменомъ для покрытія своихъ издержекъ. Слово ‘нуль’ принимается здсь въ смысл неизвстнаго числа.
Да будетъ теперь извстно, что пріятель нашъ Родонъ владлъ превосходнйшими способностями ко всмъ возможнымъ играмъ, такъ-что, въ нкоторомъ род, онъ былъ игрокъ по призванію, ex-professo. Цвтущія лта первой юности, когда быстро начинаютъ развиваться вс интеллектуальныя силы, онъ посвятилъ исключительно картамъ, бильярду и костямъ. Продолжая эти задушевныя занятія съ неутомимымъ терпніемъ и настойчивостью, онъ достигъ въ нихъ, съ теченіемъ времени, совершеннйшаго искуства, неизвстнаго всмъ этимъ профанамъ, которые имютъ глупость играть для такъ называемаго препровожденія времени. Управлять кіемъ на бильярд, по-моему, то же самое, что владть перомъ, кистью, смычкомъ, флейтой ил рапирой, сначала вы, при всей острот соображенія, ршительно ничего не сдлаете со всми этими орудіямй, но чмъ больше станете упражняться, тмъ больше пріобртете навыка въ ихъ употребленіи, и наконецъ, если только вы человкъ съ талантомъ, наступитъ пора, когда вы сдлаетесь истиннымъ художникомъ на поприщ избраннаго вами искуства. Мистеръ Кроли, сначала только дилеттантъ жолтыхъ и красныхъ шаровъ, превратился мало-по-малу въ превосходнйшаго маэстро бильярднаго искуства. Встрчая соперника на этомъ поприщ, онъ употреблялъ методу, достойную замчанія. При начал партіи, мистеръ Кроли бывалъ вообще довольно слабъ и длалъ безпрестанные промахи даже, вътакихъ случаяхъ, гд, по ходу игры, успхъ повидимому казался на его сторон, по мало-по-малу его глазъ и рука пріобртали удивительную меткость и ловкость, геній его, какъ у великаго полководца, возвышался по мр трудности борьбы, неожиданные и великолпные удары упрочивали ршительную побду, и всеобщее удивленіе, сопровождаемое нсколькими тысчячами франковъ, служило обыкновенною наградой за смлый подвигъ. Само-собою разумется, что т, которые разъ были свидтелями подобныхъ состязаній, не ршались подвергать опасности свой кошелекъ противъ игрока, слабаго и робкаго въ начал, но неустрашимаго и твердаго въ конц игры.
Въ картахъ, за зеленымъ столомъ, мистеръ Кроли придерживался такой же, точно системы. При начал вечера ему обыкновенно не везло, и онъ проигрывался въпухъ, бросая карты съ такою безпечностью и нерадніемъ, что вновь приходившіе партнеры составляли весьма низкое понятіе о его талант, но впослдствіи, когда игра начинала принимать запальчивый характеръ, замчали вообще, что Родонъ Кроли совершенно измнялъ свою тактику, и обнаруживалъ такія глубокомысленныя соображенія, что партнеръ его подвергался опасности потерять въ одинъ вечеръ весь свой кошелекъ. Вообще, въ этомъ искуств Родонъ не находилъ себ достойнаго соперника, способнаго, даже при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, одержать надъ нимъ побду.
Длинный рядъ блистательныхъ успховъ мистера Родона долженъ былъ, по естественному ходу вещей, возбудить зависть въ нкоторыхъ сердцахъ, и побжденные соперники длали о немъ довольно оскорбительные отзывы. И какъ Французы говаривали въ свое время о герцог Веллингтон, что одинъ только изумительнный рядъ счастливыхъ случайностей длалъ изъ него неизмнно-счастливаго побдителя, такъ и теперь оказывалась необходимость въ предположеніи, что мистеръ Родонъ постоянно окруженъ былъ ротозеями и глупцами.
Хотя Frascali и Salon были въ ту пору для всхъ и каждаго открыты въ веселомъ Париж, однакожь бшеная страсть къ игр распространилась до такой степени, что публичные притоны не вмщали больше задорныхъ игроковъ, и многія частныя семейства вынуждены были уставить свой комнаты ломберными столами. Вечернія собранія у Кроли были очаровательны во всхъ отношеніяхъ, но эта роковая забава обуяла ршительно всхъ гостей, къ великому огорченію милой и доброй мистриссъ Кроли. Кром картъ, здсь съ одинаковымъ усердіемъ играли и въ кости. Ребекка говорила о пагубной страсти своего мужа съ глубочайшей тоской, и жаловалась на него всмъ джентльменамъ, приходившимъ въ ея домъ. Она упрашивала молодыхъ людей не дотрогиваться ни до картъ, ни до костей, и когда молодой Гринъ проигралъ весьма значительную сумму, Ребекка провсла всю ночь въ слезахъ, и на колняхъ умоляла своего мужа простить неопытному юнош этотъ долгъ, и бросить въ огонь его росписку. Такъ по крайней мр расказала объ этомъ несчастному молодому джентльмену горничная мистриссъ Кроли. Но дло извстное, что Родонъ никакъ не могъ согласиться на просьбу своей жены. Онъ самъ недавно проигралъ такую же сумму гусару Блаккстону и некоему Пунтеру, ганноверскому кавалеристу. Грину, пожалуй, еще можно дать отсрочку недли на дв или на три, потому-что онъ добрый малый, но сжечь росписку — fi donc!— кости не дтская забава, и Гринъ, какъ честный джентльменъ, обязанъ заплатить.
Вс другіе молодые люди, по большей части прапорщики и подноручики, окружавшіе прелестную мистриссъ Кроли, возвращались съ ея вечеровъ съ вытянутыми лицами и пустыми карманами, проигрывая все, до послдняго франка, мистеру Родону. Вскор начала распространяться дурная репутація о дом достолюбезныхъ супруговъ. Возмужалые и уже искусившіеся джентльмены предостерегали юношей, лишенныхъ необходимой опытности. Такъ, нкто Михаилъ Одаудъ, полковникъ Трильйоннаго полка, усплъ предостеречь во-время и кстати поручика Спуни, состоявшаго подъ его командой. Однажды по этому поводу произошелъ даже сильный и загаристый споръ между полковникомъ Одаудомъ и его супругой съ одной стороны, и между Родономъ Кроли и его женою съ другой. Это, собственно говоря, случилось въ Caf de Paris, за общимъ столомъ, гд сидли об эти почтенныя фамиліи. Сперва, какъ и водится, сцпились между собою прекрасныя леди. Мистриссъ Одаудъ щеликнула своими пальцами прямо въ лицо мистриссъ Кроли, и объявила во всеуслышаніе, что вупругъ ея — шулеръ. Дло, какъ и слдовало ожидать, получило весьма серьёзный оборотъ. Родонъ Кроли сдлалъ формальный вызовъ Михаилу Одауду. Услышавъ объ этой ссор, дивизіонный генералъ немедленно послалъ за господиномъ Кроли, уже приготовлявшимъ свои ппстолеты, извданные на поприщ дуэлей. Онъ собщилъ нашему герою отеческое наставленіе, вслдствіе котораго дуэль не состоялась. Говорили даже, будто Родона хотли, по этому поводу, отправить назадъ въ Англію, но Ребекка бросилась на колни передъ милордомъ Тюфто, и уладила все дло. Посл этого происшествія, мистеръ Кроли нсколъко недль игралъ только съ одними мирными гражданами французской столицы.
Но не смотря на постоянные и несомннные успхи мистера Родона, Ребекка поняла и расчитала весьма основательно, что при такихъ скандалёзныхъ случайностяхъ положеніе ихъ было, что называется, une position prcaire, и хотя они не нмли простодушнаго обыкновенія платить кому бы то ни было и за что бы то ни было, однакожь капиталу ихъ грозила со временемъ неминуемая опасность превратиться въ дйствительный нуль.
— Игра — хорошее средство, нечего сказать, говорила Ребекка, но она можетъ имть свою цнность только при другихъ, боле правильныхъ доходахъ. Это не больше какъ вспомогательный источникъ правильнаго дохода, но еще отнюдь не самый доходъ. Олухи найдутся не всегда, и скоро вроятно наступитъ время, когда вся эта молодежь наскучитъ нашимъ обществомъ. Что мы тогда станемъ длать?
Это замчаніе показалось весьма основательнымъ Родону Кроли. Въ самомъ дл, онъ уже подмтилъ два или три раза, что нкоторые джентльмены очевидно скучали на его вечерахъ, несмотря на вс прелести и любезность мистриссъ Кроли. Были и такіе, которые совсмъ отстали отъ ихъ дома.
Весело и пріятно было жить въ Париж, но все же эта жизнь имла, въ нкоторомъ смысл, цыганскій характеръ, и Ребекка имла настоятельную необходимость поискать для своего супруга счастья на родимой сторон. Быть-можетъ, она выхлопочетъ для него тепленькое мстечко въ Трехъ Соединенныхъ Королевствахъ, или въ колоніяхъ по ту сторону океана, въ томъ и другомъ случа, жизнь ихъ утвердится на прочномъ основаніи, и они будутъ. имть правильную цль впереди. Ребекка окончательно ршилась сдлать нашествіе на Англію, какъ-скоро очистится для нея удобный путь. Дйствуя подъ вліяніемъ этой мысли, она заставила Родона выйдти изъ гвардіи въ отставку съ пенсіономъ половиннаго жалованья. Его адъютантская должность при генерал Тюфто прекратилась еще прежде. Ребекка смялась во всхъ обществахъ надъ страннымъ парикомъ милорда, его корсетомъ, фальшивыми зубами, и особенно надъ его забавными притязаніями на сердца прекраснаго пола. Везд, гд слдуетъ, возвстила мистриссъ Бекки, что милордъ воображаетъ въ простот сердечной, будто каждая женщина непремнно и неизбжно влюбляется въ него съ перваго взгляда. Вс эти насмшки произвели свой эффектъ. Обды милорда Тюфто, его букеты и драгоцнныя бездлки изъ ювелирскихъ магазиновъ обратились теперь на нкую мистриссъ Брентъ, сроглазую супругу коммиссара Брента, за которою ухаживалъ онъ и въ театр, и на публичныхъ гуляньяхъ. Бдная мистриссъ Тюфто не выиграла ровно ничего отъ своего присутствія въ Париж и проводила длинные вечера съ своими дочерьми, зная, что супругъ ея, перетянутый, раздушенный и завитой отправился во французскую оперу, гд сидитъ онъ въ одной лож съ мистриссъ Брентъ. Дюжины новыхъ обожателей явились къ мистриссъ Бекки, и она могла бы разбить въ прахъ свою невзрачную соперницу, но ей, какъ мы уже сказали, надола цыганская жизнь въ чужеземной столиц. Театральныя ложи и обды въ ресторанахъ потеряли для нея прелесть новизны: букеты нельзя было уберечь на будущія времена, и не было возможности продолжать свое существованіе насчетъ кружевныхъ платочковъ, лайковыхъ перчатокъ и разнокалиберныхъ ювелирскихъ бездлокъ. Ребекка живо почувствовала суету и ничтожность мірскихъ удовольствій, и мысли ея обратились на существенныя блага.
Въ это время весьма кстати распространилась молва, доставившая великое утшеніе Парижскимъ кредиторамъ полковника Родона Кроли. Миссъ Кроли, богатая и знатная тетка, отъ которой полковникъ ожидалъ огромнаго наслдства, лежала на смертномъ одр: Родонъ долженъ былъ поспшить къ ней въ Лондонъ. Мистриссъ Кроли и дитя ея останутся въ Париж до возвращенія изъ Англіи супруга и отца.
Родонъ отправился въ Кале, куда и прибылъ благополучно. Теперь не оставалось, повидимому, ни малйшаго сомннія, что онъ поплыветъ въ Дувръ, но, сверхъ всякаго ожиданія, мистеръ Кроли взялъ мсто въ дилижанс для отъзда въ Дюнкирхенъ, и оттуда направилъ свой путь въ Брюссель, имя особенную привязанность къ этому мстечку. Дло въ томъ, что въ Лондон у него было еще больше кредиторовъ, чмъ въ Париж, и мистеръ Кроли предпочиталъ спокойный бельгійскій городокъ шумнымъ европейскимъ столицамъ.
Наконецъ, миссъ Матильда Кроли умерла. Ребекка заказала по своей тетк самый модный и пышный трауръ для себя и малютки Родона. Полковникъ дятельно занимался устройствомъ фамильныхъ длъ по наслдству. Теперь супруги могутъ взять бельэтажъ въ гостинниц, вмсто прежнихъ весьма неудобныхъ комнатъ въ четвертомъ этаж. Мистриссъ Кроли и содержатель отеля долго совщались между собой относительно занавсовъ, гардинъ, долго спорили и немножко даже побранились изъ-за ковровъ, какіе должно будетъ употребить для гостиной и будуара, и наконецъ устроили все какъ нельзя лучше и переговорили обо всемъ, исключая того, что могло имть какое-нибудь отношеніе къ денежному счету.
Покончивъ такимъ-образомъ эти хозяйственные хлопоты, мистриссъ Бекки ухала изъ Парижа въ богатйшей коляск, взятой въ долгъ у содержателя гостинницы, и вмст съ ней отправилась французская bonne. Дитя пріютилось подл матери. Добрйшій содержатель отеля и его супруга проводили прекрасную путешественницу за ворота, и съ улыбкой проговорили ей прости (первое и — увы!— послднее). Милордъ Тюфто ршительно разсвирплъ, когда услышалъ объ отъзд Бекки, за что и получилъ страшный выговоръ отъ мистриссъ Брентъ, нелюбившей смотрть на проявленіе свирпыхъ чувствъ милорда Тюфто. Поручикъ Спуни сокрушился сердечно и душевно, содержатель гостинницы принялся немедленно меблировать и украшать свои лучшіе аппартаменты, чтобъ все было готово къ возвращенію очаровательной Англичанки и ея супруга. Онъ тщательно увязалъ и запечаталъ сундуки, оставленные ему на сохраненіе. Madame Кроли особенно рекомендовала ихъ попечительному впиманію доврчиваго Француза, хотя впослдствіи, когда ихъ вскрыли, оказалось, что въ этихъ сундукахъ былъ такой скаредный хламъ, что даже совстно и расказывать, что это за хламъ.
Но, прежде соединенія съ своимъ супругомъ въ бельгійской столиц, мистриссъ Кроли нанравила свой путь въ Англію, оставивъ за собой малютку сына на европейскомъ континент, подъ надзоромъ французской няньки.
Никакъ нельзя сказать, чтобъ прощаніе Ребекки съ маленькимъ Родономъ произвело слишкомъ болзненное впечатлніе на ея материнское сердце. Съ тхъ поръ какъ родился юный джентльменъ, она видла его очень рдко. Слдуя похвальному обычаю французскихъ матерей, Ребекка отдала своего ребенка на воспитаніе въ деревеньку подъ Парижемъ, гд юный Родонъ провелъ комфортэбльно первые мсяцы своей жизни въ многочисленномъ обществ молочныхъ братьевъ, щеголявшихъ въ башмакахъ на деревянныхъ подошвахъ. Здсь повременамъ, и довольно часто, навщалъ его отецъ, причемъ родительское сердце старшаго Родона пылало истиннымъ восторгомъ, когда онъ видлъ, какъ розовый, чумазый и крикливый шалунъ его длалъ изъ глины пирожки, подъ надзоромъ садовницы, его няньки.
Но мистриссъ Кроли не считала нужнымъ баловать своего сына частыми визитами. Однажды, онъ испачкалъ у нея новенькую мантилью небесно-голубого цвта, и съ той поры Ребекка уже никогда почти не навщала юнаго Родона. Сынъ въ свою очередь ршительно предпочиталъ нжности своей няньки ласкамъ хорошенькой мама, и когда ему нужно было окончательно оставить эту веселую нянюшку, онъ раскричался немилосердо на нсколько часовъ. Его утшили только общаніемъ, что на другой день онъ опять увидитъ свою няньку. То же самое сказали и няньк, искренно полюбившей своего пптомца, и честная женщина съ безпокойствомъ дожидалась его возвращенія нсколько дней сряду.
Пріятели наши, не во гнвъ будь имъ сказано, занимали одно изъ первыхъ мстъ между многочисленными пройдохами, наводнившими впослдствіи европейскій континентъ, и производившими обманы всякаго рода во всхъ столицахъ Европы. Въ счастливые дни 1817—1818 года, уваженіе къ богатству и честности Англичамъ было неизмримо. Въ ту пору, какъ мн говорили, они еще не научились торговаться изъ-за всякой бездлицы съ тмъ отчаяннымъ упорствомъ, которое ныньче составляетъ въ чужихъ краяхъ отличительную принадлежность характера всякаго Британца. Великіе города Европы тогда еще не были открыты предпріимчивости англійскихъ бездльниковъ, расчитывающихъ на чужіе карманы, и вамъ стоило только путешествовать въ собственномъ экипаж и назваться англійскимъ милордомъ, чтобъ пользоваться всюду неограниченнымъ кредитомъ. Ныньче ужь не то. Въ рдкомъ город Италіи или Франціи вы не встртите нашихъ островитянъ, промышляющихъ на чужой счетъ. Они обманываютъ содержателей гостинницъ, переводятъ фальшивые векселя на легковрныхъ банкировъ, надуваютъ безъ стыда и совсти каретниковъ, ювелировъ, магазинщиковъ, обыгрываютъ въ карты простодушныхъ путешественниковъ и даже похищаютъ книги изъ публичныхъ библіотекъ. Всего этого еще не было лтъ за сорокъ, и первые искатели приключеній въ этомъ род находили для себя привольное раздолье на европейской почв.
Прошло нсколько недль посл отъзда фамиліи Кроли, прежде чмъ содержатель гостинницы, гд Родонъ и его супруга имли резиденцію въ продолженіе своего пребыванія въ Париж, сдлалъ весьма непріятное открытіе, что ему прійдется понести изъ-за нихъ весьма значительныя потери. Къ этому открытію былъ онъ приведенъ разнообразными и совсмъ неожиданными явленіями посл ихъ отъзда. Madame Marabou, содержательница моднаго магазина, приходила разъ двадцать съ своимъ маленькимъ счетомъ, приготовленнымъ для мадамъ Кроли. Monsieur Didelot изъ Boule d’or въ Палеройял заходилъ около дюжины разъ понавдаться, воротилась ли въ свою резиденцію эта charmante Miladi, которая скупила въ его магазин значительную коллекцію часовъ и браслетъ. Даже бдной жен садовника, няньчившеи юнаго Родона, никогда не было заплачено ни за ея молоко, ни за ея материнскія ласки… такъ точно: не было заплачено, при этихъ дорожныхъ сборахъ, Кроли совсмъ забыли о такой бездлиц… Что жь касается до содержателя отели, онъ не уставалъ потомъ во всю свою жизнь изрыгать проклятія на англійскую націю, и тщательно освдомлялся у всхъ путешественниковъ, не знаютъ ли они нкоего лорда Кроли и его жену, une petite dame, trs spirituelle.
— Ахъ! Monsieur! прибавлялъ онъ шопотомъ, ils m’ont affreusement vol!
И потомъ онъ пускался въ самые длинные расказы, приводившіе въ трогательное умиленіе благосклоннаго слушателя.
Ребекка отправилась въ Лондонъ собетвенно затмъ, чтобы усовстить и образумить многочисленныхъ кредиторовъ своего супруга, предложивъ имъ дивидендъ шести пенсовъ или одного шиллинга за фунтъ. Безъ этой предварительной сдлки, Родону Кроли было бы неудобно воротиться въ свою отчизну. Не наше дло описывать средства, употребленыыя ею при этихъ затруднительныхъ переговорахъ. Собравъ всхъ кредиторовъ, Ребекка объявила коротко и ясно, что сумма, предлагаемая имъ въ настоящую минуту, составляетъ весь наличный капиталъ ея супруга, и что, вслуча ихъ упрямства, мистеръ Кроли поставленъ будетъ въ неизбжную необходимость предпочесть резиденцію въ чужихъ краяхъ своему возвращенію въ родной городъ. Она представила неотразимыя доказательства, что нтъ для нихъ физической возможности получить наибольшій дивидендъ, и что мистеръ Кроли, обманутый въ своихъ надеждахъ на полученіе тётушкина наслдства, пробивается со дня на день, имя весьма скудныя средства къ существованію. Убжденные такими прочными доводами, кредиторы согласились единодушно принять предложеніе мистриссъ Кроли, и она такимъ-образомъ купила за полторы тысячи наличныхъ фунтовъ долговую сумму, превышавшую боле чмъ въ десять разъ этотъ дивидендъ.
При этихъ переговорахъ, мистриссъ Кроли совсмъ не считала нужнымъ прибгать къ посредничеству адвокатовъ или нотаріусовъ. Ея дло, ясное и простое, говорило само за себя, и она предоставила юристамъ своихъ кредиторовъ выполнить по принадлежности вс законныя формы. Мистеръ Левисъ, представлявшій фирму Давидса на сквер Краснаго Льва, и господинъ Моссъ, заступавшій мсто Манассіи, главнаго кредитора мистера Кроли, длали Ребекк блистательные и самые лестные комплименты, и объявили взаключеніе, что съ нею не сравняется ни одинъ адвокатъ въ мір.
Выслушавъ эти отзывы съ приличною скромностью, мистриссъ Кроли приказала принести бутылку хереса и сладенькій ппрожокъ въ грязную квартиру, гд жила она впродолженіе этихъ переговоровъ. Затмъ, весело простившись съ своими гостями, она полетла опять на европейскій континентъ для соединенія съ своимъ сыномъ и супругомъ, который выслушалъ съ восторгомъ радостную всть о возможности безпрепятственнаго и счастливаго возвращенія въ родимый край. Что касается до юнаго Родона, мы обязаны замтить, что новая его нянька, Mademoiselle Genevive, оставила, въ отсутствіе матери, безъ всякаго вниманія своего питомца. Ей представилась перспектива увидться съ давнишнимъ другомъ сердца, и малютка Родонъ, совсмъ забытый и оставленный, чуть не погибъ въ пескахъ Кале, откуда, къ счастію, освободили его добрыя и сострадательныя особы.
Скоро посл того, мистеръ и мистриссъ Кроли окончательно воротились изъ-за границы въ свою отчизну, и пріютились, какъ мы уже сказали, въ комфортэбльномъ домик Курцонской улицы, что на Майской Ярмарк. Здсь-то особенно они усовершенствовались въ искуств жить на джентльменскую ногу, имя круглый нуль годового дохода.

ГЛАВА XXXVI.

Продолженіе.

Прежде и главне всего мы обещали изобразить, какимъ-образомъ, получая нуль годового дохода, можно имть и содержать приличную квартиру.
Приличные аппартаменты для джентльменскаго существованія пріобртаются обыкновенно въ двухъ видахъ: или, во-первыхъ, съ мебелью, или, во-вторыхъ, безъ мёбели. То и другое можетъ быть хорошо или дурно, смотря по обстоятельствамъ. Нанимая квартиру безъ мебели, вы немедленно отправляетесь къ господамъ Джилло или Бентингу, которые, соображаясь съ направленіемъ вашей фантазіи, меблируютъ великолпно вс ваши комнаты, и снабжаютъ ихъ приличными орнаментами. Само-собою разумется, что кредитъ тутъ долженъ быть огромный. Но всего лучше нанимать прямо меблировамиую квартиру, потому-что, въ этомъ случа, вы сберегаете время и освобождаетесь отъ многихъ мелочныхъ хлопотъ. Родонъ и Ребекка Кроли предпочли, по прізд въ столнцу, этотъ послдній способъ наниманія квартиры.
Жилъ-былъ нкто мистеръ Реггльсъ, имвшій счастіе родиться и получить первоначальное воспитаніе на Королевиной усадьб, откуда, рег varios casus et discrimina rerum, перешелъ онъ въ Лондонъ, на Парк-Ленъ, гд весьма долгое время состоялъ буфетчикомъ при особ миссъ Матильды Кроли: должность эту, какъ мы видли, впослдствіи съ успхомъ занималъ мистеръ Баульсъ. Господинъ Реггльсъ былъ младшій сынъ главнаго садовника на Королевиной усадьб. Благовидная наружность, доброе поведеніе и степенная осанка постепенно возвысили Реггльса отъ прилавка на кухн до запятокъ на карет, и отъ каретныхъ запятокъ до погреба и кладовой буфетчика. Вступивъ въ управленіе домомъ и погребомъ миссъ Кроли, мистеръ Реггльсъ долго получалъ хорошее жалованье, жирные доходы, и долго копилъ копейку на чорный день. Наконецъ, по истеченіи извстнаго числа лтъ, онъ возвстилъ кому слдуетъ, что намренъ соединитьтся законнымъ бракомъ съ бывшею кухаркою миссъ Кроли, которая въ свою очередъ уже давненько заработывала трудовую копеику посредствомъ извстныхъ экзерцицій на катк, и тмъ еще, что содержала небольшую лавочку съ зеленью на ближайшемъ рынк. Дознано, впрочемъ, что брачная церемонія между буфетчикомъ и отставной кухаркой совершилась уже за нсколько лтъ назадъ, хотя первое извстіе о супружеств Реггльса доставлено было въ гостиную миссъ Кроли семилтнимъ мальчикомъ и двчонкой лтъ восьми, которыхъ постоянное присутствіе на кухн обратило на себя вниманіе миссъ Бриггсъ.
Тогда мистеръ Реггльсъ былъ поставленъ въ необходимость удалиться изъ паркленскаго чертога, и принять подъ свое личное завдываніе мелочную лавочку своей супруги. Онъ присовокупилъ къ зеленымъ товарамъ молоко да сливки, яица да окорока ветчины, и ршился такимъ образомъ вести скромную торговлю простйшшій деревенскими продуктами, тогда-какъ товарищи его, отставные буфетчики, торговали обыкновенно на широкую ногу спиртуозными напитками въ харчевняхъ и трактирахъ. Дйствуя во всемъ осмотрительно и благоразумно, онъ вступилъ въ тснйшую связь со всми окрестными трактирщиками и мистриссъ Реггльсъ считала, повидимому, за особое удовольствіе принимать и угощать ихъ въ своей маленькой гостиной. Естественнымъ слдствіемъ такой политики было то, что товары мистера Реггльса: молоко, ветчина и сливки, требовались, годъ отъ года, въ огромнйшихъ размрахъ, и доходы его увеличивались съ удивительной быстротою. Черезъ нсколько лтъ накопилась въ его касс весьма порядочная сумма и, въ одно прекрасное утро, онъ прочелъ съ видимымъ удовольствіемъ объявленіе въ газетахъ, что ‘вслдствіе отъзда за границу высокороднаго Фредерика Десиса, иметъ продаваться съ аукціона домъ его на Курцонской улиц, что на Майской Ярмарк, подъ No 201 мъ, домъ съ богатйшей мёбелью и со всми хозяйственными удобствами’. Само-собою разумется, что господинъ Чарльзъ Реггльсъ явился первымъ на аукціон, и купилъ за выгодную цну резиденцію стараго промотавшагося холостяка. Правда, мистеръ Реггльсъ призанялъ частичку денегъ, и притомъ за большіе проценты, у одного знакомаго буфетчика, но главнйшую сумму онъ выплачиваетъ изъ собственнаго кармана, и мистриссъ Реггльсъ, проникнутая сознаніемъ собственнаго достоинства, получила полное и неоспоримое право, немедленно по совершеніи купчей, успокоиться на постели изъ рзного краснаго дерева съ шолковыми занавсами, съ гигантскимъ трюмо передъ глазами, и такимъ гардеробомъ, въ которомъ, вслуча нужды, могли помститься комфортэбльно и мистеръ Реггльсъ, и его супруга, и вс ихъ чада и домочадцы.
Однакожь, достойные супруги никакъ не думали оставаться навсегда въ этихъ блистательныхъ аппартаментахъ. Домъ для того былъ и купленъ, чтобы отдавать его внаймы. Какъ-скоро нашлись жильцы, мистеръ Реггльсъ удалился опять въ свою мелочную лавку, чтобы продолжать въ тишин и уединеніи свой обыкновенный образъ жизни, но то было истиннымъ праздникомъ для честнаго торговца, когда повременамъ отправлялся онъ изъ своего скромнаго жилища на Курцонскую улицу обозрвать свой домъ — свой собственный, благопріобртенный домъ — съ гераніумами въ окнахъ и рзною бронзовою скобкою съ блестящимъ молоткомъ у подъзда. Лакей, бродившій передъ домомъ, учтиво снималъ передъ нимъ шляпу, кухарка называла его не иначе, какъ ‘господинъ хозяинъ’, и стоило ему только заикнуться — онъ могъ узнать, что подлываютъ его жильцы, какъ они живутъ, и какія блюда употребляются пренмущественно за ихъ столомъ.
Мистеръ Реггльсъ былъ добрый человкъ, добрый и счастливый. Ежегодные доходы съ благопріобртеннаго дома упрочили его благосостояніе до такой степени, что онъ ршился дать наилучшее воспитаніе своимъ дтямъ. И на этомъ основаніи, сынъ его Чарльзъ, несмотря на значительныя издержки, былъ отосланъ въ пансіонъ доктора Свиштеля, между-тмъ, какъ Матильда, маленькая дочка, поступила въ учебное заведеніе миссъ Пекковеръ, что въ Лавреньтинскомъ дом, на Клефелс.
Реггльсъ любилъ и обожалъ фамилію господъ Кроли, бывшихъ первоначальнымъ источникомъ благополучія всей его жизни. Въ задней комнат его лавочки хранился силуэтъ миссъ Матильды, и тутъ же на стн вислъ рисунокъ швейцарской ложи на Королевиной усадьб, начертанный тушью руками самой старой двы. Единственнымъ прибавленіемъ къ драгоцннымъ украшеніямъ дома на Курцонской улиц была великолпная картина, изображавшая Королевину усадьбу въ Гемпшир. Сэръ Вальполь Кроли, первый баронетъ и родоначальникъ знаменитой фамиліи, возсдалъ здсь въ золотой колесниц, влекомой шестью блыми конями. Колесница хала по берегу озера, покрытаго лебедями. На озер виднлись красивыя шлюпки съ прелестными леди въ фижмахъ, и съ музыкантами въ парикахъ. Добрый Реггльсъ воображалъ въ простот сердечной, что нтъ въ цломъ мір фамиліи древне и знамените господъ Кроли, и ему казалось, что Королевина усадьба чудо совершенства въ своемъ род.
На ловца и зврь бжитъ. Домъ мистера Реггльса на Курцонской улиц, что на Майской ярмарк, какъ нарочно отдавался въ наймы въ то самое время, когда Родонъ и его супруга воротились изъ-за границы въ Лондонъ. Полковникъ хорошо зналъ и хозяина, и домъ. Связи Реггльса съ фамиліей Кроли не прерывались никогда, потому-что Реггльсъ обыкновенно помогалъ мистеру Баульсу, какъ-скоро у миссъ Кроли бывало слишкомъ много гостей. На этомъ основаніи, мистеръ Чарльзъ Реггльсъ не только отдалъ въ наймы свой домъ полковнику Кроли, но еще охотно исправлялъ должность буфетчика, когда полковникъ и его супруга принимали гостей. Мистриссъ Реггльсъ между-тмъ завдывала внизу кухонною частью, и собственными руками приготовляла обды, которыми встарину такъ довольна была миссъ Матильда Кроли. Вотъ какимъ образомъ герои наши, почти безъ всякихъ хлопотъ, пріобрли для себя великолпную квартиру съ мебелью и даже со столомъ. Старикъ Реггльсъ долженъ быть платить и налоги, и поземельную пошлину, и проценты своему ростовщику, и страхъ за свою жизнь, и за содержаніе дтей въ учебныхъ заведеніяхъ, и за състные припасы, подававшіеся къ столу Родона Кроли. За все платилъ старикъ Реггльсъ и скоро кошелекъ его истощился до послдняго пенни, и ребятишки его начали бгать по улицамъ въ лохмотьяхъ, и самому ему грозила неизбжная перспектива сидть за долги въ Флитской тюрьм. Что прикажете длать? кто-нибудь долженъ же платить за джентльменовъ, имющихъ нуль годового дохода, На этотъ разъ, судьб угодно было выбрать горемычнаго Реггльса въ представители фантастическаго капитала господъ Кроли.
Интересно было бы знать съ нкоторою подробностію, сколько семействъ подвергается окончательному разоренію по милости такихъ практикантовъ на базар житейской суеты, какъ Родонъ Кроли и его супруга? сколько людей обираютъ ничтожныхъ торговцевъ, снисходительно вычерпываютъ мелкія суммы изъ сундука жалкихъ заимодавцевъ, и благосклонно надуваютъ ихъ изъ-за двухъ или трехъ фунтовъ?
Мистеръ Кроли и его супруга оказывали великодушное покровительство всмъ торговцамъ и промышленникамъ, которые нкогда имли счастіе поставлять свои товары въ резиденцію миссъ Матильды Кроли на Парк-Лен. Нкоторые, преимущественно бдняки, весьма охотно поддались на удочку этихъ опытныхъ ловцовъ. Умилительно было видть, съ какою настойчивостью и терпніемъ бдная прачка изъ Тутинга регулярно каждую субботу привозила свою крошечную телжку съ господскимъ бльемъ и миньятюрнымъ счетомъ за мытье. Мистеръ Реггльсъ исеравно поставлялъ изъ своей лавочки укропъ, капусту, редиску, спаржу, огурцы, со включеніемъ молока, яицъ, ветчины и сливокъ. Трактиръ подъ вывской ‘Военная Фортуна’ взялся, съ неслыханнымъ великодушіемъ, поставлять на кредитъ лучшій портеръ и пиво для кухни и лакейской господъ Кроли. Вс слуги и служанки отправляли свои обязаныости тоже на кредитъ, увеличивая такимъ-образомъ проценты своего жалованья.
Но никому не платили господа Кроли. Не платили слсарю за починку замковъ, стекольщику за рамы, каретнику за экипажи, барышнику за лошадей, кучеру за управленіе конюшней, мяснику за поставку баранины, ни за угли, на которыхъ она жарилась, ни кухарк, которая жарила ее, ни лакеямъ, которые кушали ее — никому не платили. И вотъ этакимъ-то способомъ нкоторые люди, имющіе круглый нуль годового дохода, ухищряются жить примваючи на базар житейской суеты. Это называется иначе ‘купить на шарамыжку’, но не всякій шарамыжникъ уметъ съ такимъ искуствомъ обдлывать свои длишки на рыик житейскихъ треволненій, какъ мистеръ Кроли и его супруга.
Въ маленькихъ провинціяльныхъ городахъ такія вещи, по обыкновенію, не проходятъ безъ огласки. Тамъ наврное знаютъ количество молока или масла, употребляемаго ежедневно любезнымъ сосдомъ, и могутъ опредлить съ математическою точностію, сколько цыплятъ и гусей израсходывается каждомсячно на его холостые или семейные обды. Столицы — совсмъ другая статья. Очень могло статься, что двухсотый и двсти второй нумера имли нкоторое понятіе о томъ, что совершается ежедневно въ нумер двсти первомъ, такъ-какъ лакеи всхъ этихъ домовъ стояли между собою на короткой ног, но мистеръ Кроли и многочисленные пріятели его не вступали ни въ какія сношенія съ сосдними домами подъ No No 200 и 202. Какъ-скоро вы прізжали въ джентльменскій домикъ подъ нумеромъ 201-мъ, хозяинъ и хозяйка весело пожимали ваши руки, улыбались, и радушно приглашали васъ откушать хлба соли: чего-жь вамъ еще? Обдъ во всякое время былъ у нихъ превосходный, какой, примромъ сказать, едва ли выпадаетъ на долю счастливыхъ владльцевъ трехъ или четырехъ тысячь фунтовъ ежегоднаго дохода. И почему вы знаете, что мистеръ Кроли не принадлежитъ къ числу этихъ счастливыхъ владльцевъ? Кто вамъ сказалъ, что нтъ у него золотыхъ розсыпей по ту сторону океана, откуда коммиссіонеры высылаютъ ему огромнйшіе слитки благороднаго металла? Во всякомъ случа, было бы нескромно съ вашей стороны допытываться, какъ сводятъ концы съ концами господа Кроли. Довольно, что вы кушаете за ихъ столомъ превосходную телятину, и пьете кларетъ или шампанское первйшаго сорта.
Комнаты въ джентльменскомъ домик на Курцонской улиц были, собственно говоря, довольно скромные салоны, но превосходная мебель новйшаго фасона и блестящіе ихъ орнаменты обличали въ счастливыхъ владльцахъ самый изящный, благородный, утонченный, образованный вкусъ. Парадная гостиная особенно бросалась въ глаза множествомъ драгоцнныхъ bijoux, вывезенныхъ Ребеккою изъ французской столицы. И когда она въ беззаботной и роскошной поз сидла за своимъ превосходнымъ ройялемъ, воображеніе счастливаго гостя невольно переносилось къ заоблачнымъ идеаламъ семейной комфортэбльности, и онъ готовъ былъ повторять тысячу разъ, что хозяйка дома очаровательнйшее созданіе, хотя мужъ ея, нечего-сказать, глупъ неизмримо!
Остроуміе Ребекки и ея неугомонная болтливость, соединенная съ талантами истинно женственными, скоро доставили ей блистательное имя въ извстномъ кругу англійской столицы. У подъзда ея домика безпрестанно толпились разнообразные экипажи замысловатаго свойства, откуда выходили степенныя и важныя особы. Коляска ея въ Лондонскомъ Парк была постоянно окружена первостатейными денди. Ея маленькая ложа въ третьемъ ярус Опернаго Театра служила всегдашнымъ пріютомъ для знаменитыхъ особъ, безпрестанно смнявшихъ другъ друга. Но должно замтить вообще, что женскій полъ ненавидлъ мистриссъ Кроли, и постоянно держался отъ нея всторон.
Свднія о нравахъ и обычаяхъ женскаго міра, писатель настоящей исторіи можетъ почерпать не иначе, какъ изъ источниковъ второстепенныхъ. Женскія мистеріи совсмъ непроницаемы для глазъ мужчины, и онъ даже не можетъ составить себ некой идеи о чемъ между собою бесдуютъ леди, когда, посл обда, отправляются въ гостиную наверхъ. Непосредственныхъ наблюденій тутъ нтъ и быть не можетъ, и писатель принужденъ производить настойчивые распросы, чтобъ судить, въ нкоторой степени о женскихъ тайнахъ. Люди свтскіе, презирающіе чернилы и перо, знаютъ по этой части многое, о чемъ и не снится философу-профану, безвыходно заключенному въ своемъ уединенномъ кабинет. Всякій джентльменъ, разгуливающій ежедневно передъ обдомъ по Пель-Мельскому проспекту, и засдающій по вечерамъ въ клубахъ сей столицы, можетъ, вслуча надобности, сообщить вамъ интереснйшіе матеріялы относительно женскаго пола, и эти матеріялы, достоврные въ строгомъ смысл слова, онъ собираетъ, по большей части, черезъ своихъ знакомыхъ, съ которыми играетъ въ карты или бильярдъ. Изъ этихъ матеріяловъ открывается между-прочимъ, что есть въ англійской столиц многое-множество женщинъ, обожаемыхъ всми джентльменами безъ исключенія, и презираемыхъ женами этихъ джентльменовъ, тоже безъ всякаго исключенія. Къ этому разряду, напримръ, принадлежитъ мистриссъ Фаирбресъ, весьма замчательная леди съ прекрасными локонами, которую каждый день вы можете встртить въ Гайд-Парк, въ сопровожденіи знаменитйшихъ первостатейныхъ львовъ и денди великобританской столицы. Сюда же относится и мистриссъ Рокквудъ, которая, какъ всмъ извстно, задаетъ въ своихъ чертогахъ великолпные балы и вечера, описываемые съ такимъ краснорчіемъ въ публичныхъ вдомостяхъ. Я могъ бы привести здсь множество женскихъ именъ въ этомъ род, еслибъ только они имли какую-нибудь связь съ главнйшими лицами моей исторіи. Но между-тмъ, какъ простодушпые зваки, или скромные провинціялы, неудостоенные счастья принадлежать къ джентльменскому міру, смотрятъ съ завистью на этихъ блистательныхъ леди, обнаруживающихъ свое величіе и славу во всхъ публичныхъ мстахъ, люди опытные и свдущіе могутъ сказать имъ и доказать, что эти прекрасныя дамы столько же, по своему положенію, далеки отъ истинно-порядочнаго общества, какъ честная супруга какого-нибудь сомерсетшейрскаго помщика, которая читаетъ о ихъ дяніяхъ въ газет Morning-Post. Лондонскіе львы отлично понимаютъ вс эти вещи. Отъ нихъ вы узнаете, съ какою безпощадностію, настойчивостію, извстныя леди, повидимому богатыя и славныя, исключаются изъ благороднаго круга. Отчаянныя усилія, употребляемыя ими для того, чтобъ, такъ или иначе, втереться въ этотъ завтный кругъ, составляютъ предметъ великаго изумленія для всякаго психолога, посвятившаго себя изученію мужской или женской природы. Безплодность этихъ усилій — превосходная тэма для какого-нибудь великаго генія, владющаго остроуміемъ, досугомъ и познаніемъ англійскаго языка въ такой степени, чтобъ имть возможность безпрепятственно пользоваться матеріялами, собранными для этого интереснаго предмета. Но, впередъ, моя исторія!
Весьма немногія леди, съ которыми мистриссъ Кроли познакомилась за границей, не только уклонились отъ чести длать ей визиты по сю сторону канала, но еще, вдобавокъ, страшно компрометировали ее въ публичныхъ мстахъ. Интересно было видть, какъ вс знатныя дамы забыли ее совершеннйшимъ образомъ, и это забвеніе, нтъ ни малйшаго сомннія, забавляло какъ нельзя больше мистриссъ Бекки. Барикрисъ. при встрч съ нею въ дамскомъ будуар Опернаго Театра, поспшила собрать вокругъ себя всхъ своихъ дочерей, какъ-будто он могли заразиться отъ прикосновенія Ребекки. Затмъ, отступивъ назадъ шага на два, и заслонивъ собою двицъ, бросила на свою соперницу страшный и вмст величественный взглядъ. Но мистриссъ Кроли была не робкаго дссятка, и требовалось побольше грознаго величія, чтобъ привести ее въ смущеніе какимъ бы то ни было взглядомъ. Когда леди де-ла-Моль, разъзжавшая верхомъ съ нашей героиней по брюсельскимъ гуляньямъ, встртила въ Гайд-Парк открытую коляску мистриссъ Кроли, глаза блистательной леди помрачились совершенно, и она никакъ не могла узнать свою прежнюю пріятельницу за границей. Даже мистриссъ Бленкиншопъ, жена банкира, съ презрніемъ отвернулась отъ нея въ капелл. Бекки, по прізд въ Лондонъ, разъзжала по всмъ публичнымъ мстамъ, и особенно любила посщать капеллы, куда неминуемо слдовалъ за нею и юный Родонъ…
Сначала, мистеръ Кроли былъ очень чувствителенъ къ пренебреженію, которое повсюду оказывали его жен. Онъ былъ мраченъ, угрюмъ, задумчивъ, и уже говаривалъ о необходимости длать поочередно вызовы мужьямъ или братьямъ всхъ этихъ наглыхъ и дерзкихъ женщинъ, не воздававшихъ должнаго уваженія его супруг, но убдительныя просьбы и настоятельныя приказанія Ребекки отвратили его отъ этого не совсмъ благоразумнаго поведенія.
— Что за съумасшествіе открывать для меня выстрлами дорогу въ лондонскіе салоны? говорила мистриссъ Бекки веселымъ и добродушнымъ тономъ,— потратишь только порохъ, мой милый, и все-таки не сдлаешь ровно ничего. Вспомни, что я была когда-то гувернанткой, а ты пользуешься въ свт репутаціей негоднаго шалуна, кому какая охота сводить знакомство съ женой картежника и неисправимаго буяна? Будемъ лучше сидть у моря, и ждать погоды. Рано или поздно, у насъ будетъ необходимое количество друзей, а между-тмъ ты долженъ вести себя хорошенько, и слушаться во всемъ своей наставнницы, которая, такъ или иначе, наведетъ тебя на истинный путь. Помнишь ли, какъ ты бсновался, когда услышалъ, что покойная тётка — не тмъ будь поминута — оставила почти все имніе Питту и его жен? Ты готовъ былъ разболтать объ этомъ всему Парижу, да и разболталъ бы, еслибъ я во-время не придержала твоего глупаго язычка. И гд бы ты былъ, еслибъ въ Париж пронюхали про завщаніе твоей тётки? Въ тюрьм St.-Plagie за неоплатные долги, и не видать бы теб, какъ своихъ ушей, этого хорошенькаго домика на одной изъ лучшихъ лондонскихъ улицъ.
— Правда твоя, Бекки, правда, замтилъ Родонъ.
— Ужь конечно правда, подтвердила мистриссъ Бекки. А ты вдь въ ту пору чуть съ ума не сошелъ, и готовъ былъ застрлить своего брата, Картушъ ты мой негодный, забіяка безпардонный. И что могли мы выиграть отъ твоего необузданнаго гнва? ровно ничего. Тётушкины деньги ускользнули отъ насъ однажды навсегда: нечего о нихъ и думать. Гораздо лучше оставаться въ дружескихъ сношеніяхъ съ семействомъ твоего брата, чмъ раззадориться и объявить ему непримиримую войну, какъ сдлали это глупые твои родственнички, Бьюты Кроли.
— Это вдь все кутитъ старуха Бьютъ — преглупйшая баба! Ха, ха, ха!
— И превздорная, такъ же какъ ты, мой милый, продолжала Ребекка шутливымъ тономъ. какъ-скоро умретъ твой отецъ, ‘Королевина усадьба’ будетъ для насъ живописнымъ уголкомъ, гд мы съ большимъ комфортомъ можемъ проводить каждую зиму. Если, сверхъ всякаго чаянія, мы раззоримся, ты сдлаешься берейторомъ, и возмешь на свое попеченіе джентльменскія конюшни, а я буду гувернанткой при дтяхъ леди Дженни. Раззоримся? Фи, какой вздоръ я говорю! Я еще напередъ выхлопочу для тебя мстечко, и мы заживемъ на славу. Но всего скоре станется, что Питтъ и маленькій его сынишко уберутся на тотъ свтъ, и тогда титулъ и помстье баронета перейдутъ къ теб, мы будемъ сэръ Родонъ и миледи Кроли. Живи пока живется, и заглядывай впередъ смлыми глазами. Гд есть жизнь, тамъ есть и надежда, и я еще не отчаяваюсь, при всей твоей глупости, сдлать изъ тебя порядочнаго человка. Кто продалъ твоихъ лошадей для тебя? Кто заплатилъ здсь вс твои долги?
Родонъ принужденъ былъ согласиться, что всми этими и другими благодяніями онъ исключительно одолженъ былъ своей жен. И на этомъ основаніи онъ вполн поручилъ себя ея руководительству на будущее время.
Въ самомъ дл, когда миссъ Кроли оставила сей міръ, и денежки ея — предметъ столькихъ соревнованій и споровъ, перешли окончательно къ мистеру Питту, старшему сыну баронета, достопочтенный Бьютъ Кроли, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, пришелъ въ такую ярость, что разразился страшною бранью противъ своего племянника, и завязалъ съ нимъ ссору, которая, возвышаясь постепенно, кончилась совершеннйшимъ разрывомъ между ними. Впрочемъ, старушка миссъ Кроли не совсмъ обидла ceмейство Бьютовъ: къ нимъ, по духовному завщанію, перешло пять тысячь фунтовъ, вмсто двадцати, на которые расчитывалъ достопочтенный Бьютъ, Родонъ Кроли и того не получилъ: старая два, какъ-будто на-смхъ, отказала своему младшему племяннику всего только сотню фунтовъ, съ обязательствомъ носить по ней приличный трауръ. Тмъ изумительніе было поведеніе его въ глазахъ старшаго брата и невстки, которая, по доброт сердечной, изъявляла совершеннйшую готовность смотрть снисходительно и благосклонно на всхъ членовъ фамиліи своего мужа. Родонъ Кроли написалъ къ своему брату изъ Парижа откровенное и добродушное письмо. Ему было не безъизвстно, писалъ онъ, что супружескій союзъ, въ который онъ вступилъ, навсегда лишилъ его благосклонности покойной миссъ Кроли. Онъ жаллъ, конечно, и сокрушался сердечно, что тётушка съ такимъ упорствомъ продолжала питать къ нему свой гнвъ до послдняго издыханія, тмъ не мене однакожь, онъ радовался душевно, что деньги ея, не выступая изъ фамилій Кроли, перешли въ такія надежныя руки, и на этомъ основаніи онъ отъ всего сердца поздравлялъ любезнаго брата съ полученіемъ наслдства. Онъ свидтельствовалъ также искреннее уваженіе и глубокое почтеніе любезной сестриц, и осмливался питать лестную надежду, что она не лишитъ своей благосклонности мистриссъ Кроли. Письмо заключалось постскриптомъ къ Питту, написаннымъ рукою супруги Родона. Ребекка просила также принять искреннее поздравленіе и съ ея стороны. Она всегда припоминала съ благодарностію, какъ добръ и ласковъ былъ къ ней мистеръ Питтъ въ ту эпоху ея жизни, когда она была безпріютной сиротой, наставницей милыхъ малютокъ, его сестрицъ, въ благополучіи которыхъ она никогда не переставала принимать самое нжное участіе. Она желала ему всхъ возможныхъ благъ въ супружеской жизни, и взаключеніе, покорнйше просила рекомендовать еe благосклонному вниманію леди Дженни, о которой весь свтъ отзывается съ невыразимымъ восторгомъ. Мистриссъ Кроли изъявляла надежду, что ей современемъ позволено будетъ представить своего малютку на Королевину усадьбу, и заране поручала его благосклонности и покровительству доброй и великодушной родни.
Питтъ Кроли получилъ и прочиталъ это письмо съ видимою благосклонностію, гораздо благосклонне, чмъ нкогда миссъ Кроли принимала предшествующія сочиненія Ребекки, написанныя рукою Родона Кроли. Леди Дженни въ свою очередь была въ восторг отъ этого посланія, и не сомнвалась ни на одну минуту, что благородный супругъ ея немедленно приступитъ къ раздлу полученнаго наслдства на дв равныя половины, чтобъ одну изъ нихъ отправить съ первою почтой къ брату своему въ Парижъ.
Но, къ великому изумленію леди Дженни, благородный Питтъ не обнаружилъ намренія послать отъ себя Родону вексель въ тридцать тысячь фунтовъ. Однакожь, онъ собственноручно написалъ къ брату вжливое письмо, и общалъ предложить ему, но возвращеніи въ Лондонъ, хорошій подарокъ, если только Родонъ согласится принять его. Затмъ поблагодаривъ мистриссъ Кроли за доброе мнніе о немъ и леди Дженни, мистеръ Питтъ великодушно изъявилъ готовность оказывать, при всякомъ случа, свое покровительство юному Родону.
Такимъ-образомъ, благодаря этой политик, вожделнное примиреніе между двумя братьями было почти приведено къ концу. Когда Ребекка пріхала въ Лондонъ, Питта и его супруги не было въ столиц. Нсколько разъ прозжала она мимо извстнаго подъзда на Парк-Лен, и освдомлялась, поступилъ ли домъ миссъ Кроли въ распоряженіе новыхъ владльцевъ, но еще тамъ не было по-сю-пору ни Питта, ни его супруги. О мрахъ, принятыхъ ими ко вступленію въ наслдство, мистриссъ Кроли собирала необходимыя свднія черезъ бывшаго буфетчика Реггльса. Оказалось, что немедленно посл похоронъ миссъ Матильды вся прислуга ея была распущена съ приличнымъ награжденіемъ и похвальной аттестаціей. Мистеръ Питтъ всего только разъ былъ въ Лондон, и прожилъ въ дом покойной тётки нсколько дней. Онъ окончилъ необходимые переговоры съ нотаріусами, и продалъ библіотеку миссъ Кроли книгопродавцу на Бонд-Стрит. Библіотека, какъ извстно, состояла вся изъ французскихъ романовъ прошлаго столтія.
Мистриссъ Бекки имла свои особыя причины, заставлявшія ее съ нетерпніемъ дожидаться прибытія въ городъ своей новой родни.
‘Пусть только прідетъ леди Дженни,’ думала она, ‘ей предназначено открыть для меня входъ въ эти неприступные лондонскіе салоны. Что жь касается до этихъ женщинъ — фи! женщины сами обратятся ко мн съ просьбой, какъ-скоро увидятъ, что общество мое необходимо для мужчинъ’.

——

Всмъ и каждому извстно, что компаньйонка для свтской дамы — статья столько же необходимая, какъ приличный экипажъ или букетъ изъ живыхъ цвтовъ. Я съ своей стороны никогда не могъ надивиться вдоволь, какимъ-образомъ эти нжныя созданія, проникнутыя насквозь глубочайшей симпатіей, нанимаютъ для себя чрезвычайно простенькую и, по большей части, невзрачную подругу, съ которой потомъ они становятся неразлучными на всю жизнь. Видъ этой неизбжной женщины въ ея полиняломъ платьиц, сидящей въ театр за спиной своей блестящей подруги, или занимающей въ ея коляск заднее мсто, всегда производитъ на меня оглушающее впечатлніе въ род извстнаго memento mori въ древнемъ Египт, когда гостепріимный хозяинъ вдругъ озадачивалъ своихъ гостей нагляднымъ образомъ смерти… Какъ же иначе? Даже мистриссъ Файрбресъ, прекрасная, безсовстная, безсердечная мистриссъ Файрбресъ, давнымъ-давно покрывшая позоромъ свое имя, даже смлая и плнительная мистриссъ Мептрапъ, которая мастерски перескакиваетъ на своемъ скакун черезъ огромные барьеры, и великолпно рисуется въ Гайдарк, между-тмъ, какъ матушка ея торгуетъ зелеными огурчиками въ город Бат — даже эти особы, столько смлыя и безпардонныя, какъ истинныя львицы, не могутъ показываться въ публичныхъ мстахъ безъ компаньйонки. Видно ужь такъ устроено, что чувствованія нжной и безкорыстной дружбы составляютъ, нкоторымъ образомъ, атмосферу жеискихъ сердецъ. Встрчая львицу на общественномъ гуляньи, вы заране знаете, что компаньйонка ея — бдная, заброшенная, жалкая тварь!— сидитъ гд-нибудь на уединенной скамеечк подъ тнью развсистыхъ каштановъ.
Было уже довольно поздно. Большая часть гостей мистриссъ Бекки сгруппировалась въ ея гостиной вокругъ ярко пылающаго камина… причемъ мы должны замтить, что весьма многіе джентльмены любили оканчивать свой вечеръ въ красивомъ домик на Курцонской улщ, потому-что мороженое и кофе у мистриссъ Бекки приготовлялись превосходно. Само-собою разумется, что зеленые столы играли въ ея салонахъ весьма важную роль.
— Родонъ, сказала мистриссъ Бекки,— мн нужна пастушья собачка.
— Что? спросилъ Родонъ, отрывая свой глаза отъ картъ.
— Пастушья собака! воскликнулъ молодой лордъ Саутдаунъ. Что за странная фантазія, мистриссъ Кроли! По-моему, ужь гораздо лучше завести вамъ датскую собаку. Я знаю одинъ экземпляръ изъ этой породы величиною съ камелеопарда, клянусь честью. Вы можете, если угодно, впрягать ее въ свой фаэтонъ. Или, не хотите ли, персидскую гончую, а? (Я крою козыремъ, съ вашего позволенія,) или, не угодно ли маленькую моську, которая, могу васъ уврить, легко можетъ умститься въ одну изъ табакерокъ лорда Стейна? Одинъ мой знакомый досталъ въ Бейсватер собаку съ такимъ длиннымъ носомъ, что вы можете вшать на него свою шляпку.
— Взятка моя, сказалъ Родонъ.
Какъ истинный артистъ, Родонъ Кроли, сидя за карточнымъ столомъ, весь погружался мыслью въ искуство, и не принималъ никакого участія въ разговор, кром тхъ рдкихъ случаевъ, когда дло шло о лошадяхъ или закладахъ.
— Зачмъ же. вамъ понадобилась пастушья собака, мистриссъ Кроли? продолжалъ съ живйшимъ участіемъ маленькій лордъ Саутдаунъ.
— Я разумю пастушью собаку въ аллегорическомъ, моральномъ смысл, сказала Ребекка улыбаясь и взглянувъ умильными глазками на лорда Стейна.
— Что жь это такое? спросилъ лордъ Стейнъ.
— Пастушья собака для защиты меня отъ васъ, господа волки, продолжала Ребекка,— компаньйонка нужна мн, съ вашего позволепія.
— Бдная, невинная овечка!.. О, да, мистриссъ Кроли, вамъ очень нужна злаая караульная собака, сказалъ лордъ Стейнъ, длая отвратительную гримасу и моргая своими миньятюрными глазками на Ребекку, причемъ нижняя челюсть его безобразно высунулась впередъ.
Лордъ Стейнъ стоялъ подл камина съ чашкою въ рукахъ, и прихлёбывалъ кофе. Огонь хрустлъ и перегаралъ, отбрасывая яркое пламя. Дюжины зажженныхъ свчь вокругъ каминной полки были разставлены въ разнообразныхъ, причудливыхъ кенкетахъ, вызолоченныхъ, фарфоровыхъ и бронзовыхъ. Фигура мистриссъ Бекки иллюминовалась чуднымъ образомъ, когда она сидла въ живописной поз на соф, обложенная со всхъ сторонъ букетами роскошныхъцвтовъ. Она была въ розовомъ плать, свжая и блестящая сама, какъ роза. Блоснжныя руки ея и плечи полуприкрывались прозрачнымъ газовымъ шарфомъ, ея волосы ниспадали густыми локонами на алебастровую шею, одна изъ ея миньятюрныхъ ножекъ кокетливо выставлялась изъ-подъ живописныхъ шолковыхъ складокъ: чудная ножка въ чудномъ башмачк, затянутая въ тончайшій шолковый чулокъ.
Этотъ же волшебный свтъ ярко освщалъ лысую голову лорда Стейна, окаймленную спереди и сзади рыжеватыми клочками волосъ. Изъ-подъ его густыхъ и косматыхъ бровей моргали маленькіе кровяные глаза, окруженные тысячами морщинъ. Нижняя челюсть его отвисла, и когда онъ смялся, два блые клыка выставлялись изъ-подъ его губъ и дико лоснились при зарев разноцвтныхъ огней. Нога его украшалась подвязкой, а на груди блистала богатйшая лента: лордъ былъ въ тотъ день на парадномъ обд, среди знаменитйшихъ особъ. Былъ онъ низкорослый джентльменъ, широкогрудый и на коротенькихъ ножкахъ, но это не мшало ему гордиться тонкостію своей ноги, и онъ безпрестанно ласкалъ свое колно. украшенное подвязкой.
— Выходитъ, стало-быть, что одинъ пастухъ не можетъ защитить свою овечку? замтилъ лордъ Стейнъ.
— Пастухъ слишкомъ влюбленъ въ свои карты, и слишкомъ часто посщаетъ клубы, отвчала Бекки улыбаясь.
— Ахъ, какой чудный Коридонъ этотъ юноша! сказалъ милордъ, моргая на одного изъ игроковъ.
— Стираю ремизъ и беру ваши три противъ моихъ двухъ, сказалъ Родонъ глубокомысленнымъ тономъ.
— Но и этотъ вашъ Мелибей, какъ видите, съ успхомъ упражняется въ занятіяхъ пасторальныхъ, продолжалъ благородный маркизъ, примняя къ дйствующимъ лицамъ аллегорическій смыслъ виргиліевой эклоги,— онъ стрижетъ превосходно лорда Саутдауна. Что за невинный барашекъ: не правда ли? Какое чудное руно у него!
При этомъ саркастическомъ намек, глаза Ребекки засверкали презрительнымъ блескомъ.
— Милордъ, сказала она,— вы забываетесь! Вспомните, что вы кавалеръ Золотого Руна.
Всамомъ-дл, шея милорда украшалась ожерельемъ, которое онъ имлъ счастіе получить въ Мадрит.
Лордъ Стейнъ съ самой молодости отличался своими блистательными успхами въ карточной игр. Онъ просидлъ однажды, не вставая съ мста, двое сутокъ за зеленымъ столомъ въ обществ господина Питта. Онъ обыгрывалъ банкяровъ и первостатейныхъ государственныхъ сановниковъ, носился даже слухъ, будто и маркизатъ достался ему вслдствіе огромнаго выигрыша за карточнымъ столомъ. Тмъ не мене, однакожь, лордъ Стейнъ терпть не могъ намековъ на эти давно-прошедшія fredaines, и Ребекка замтила, какъ теперь онъ нахмурилъ на нее свои косматыя брови.
Она поспшила встать съ дивана, взяла чашку изъ рукъ лорда и, длая почтительный реверансъ, сказала:
— Да, милордъ, у меня будетъ дворняшка, но я не позволю ей лаять на васъ.
И съ этими словами мистриссъ Бекки удалилась въ другую комнату, сла за фортепьяно и принялась пть маленькіе французскіе романсы такимъ очаровательно-звучнымъ голоскомъ, что разнженыый милордъ немедленно поспшилъ за нею, и черезъ минуту можно было видть, какъ онъ склонилъ свою главизну надъ миньятюрной головкой Бекки, и какъ щегольская нога его выдлывала музыкальный тактъ.
Родонъ между-тмъ и золоторунный его пріятель покончили свого игру въ экарте. Родонъ выигралъ. какъ и всегда. Такіе вечера, должно замтить, повторялись каждую недлю по нскольку разъ. Мистриссъ Бекки была душою маленькаго общества, и остроумный ея говоръ приводилъ въ очарованіе веселыхъ гостей. Мистеръ Кроли сидлъ, по обыкновенію, вдали отъ этого кружка, ни слова не понимая изъ всхъ этихъ шутокъ, остротъ и намековъ мистическаго языка. Не будь на свт картъ, костей и бильярда, онъ пропалъ бы съ тоски.
— Какъ ваше здоровье, почтеннйшій супругъ мистриссъ Кроли? спрашивалъ обыкновенно лордъ Стейнъ, встрчаясь съ нимъ на общественныхъ гуляньяхъ.
И въ самомъ дл, въ этомъ, повидимому, заключалось призваніе всей его жизни. Не было больше на бломъ свт полковника Родона Кроли, личность его уничтожилась, и мсто его занялъ почтеннйшій супругъ мистриссъ Кроли.

——

Если по сю пору намъ еще не удалось обстоятельне поговорить о маленькомъ Родон, это собственно произошло оттого, что юный наслдникъ господъ Кроли скрывался гд-то на верху, на чердак, изрдка сползая внизъ, на кухню, ради развлеченій. Нжная мама не слишкомъ, повидимому, заботилась о рзвомъ шалун. Сначала проводилъ онъ свое время въ обществ французской няньки, покамстъ находилась она въ услуженіи у Кроли, но когда Француженка отошла, маленькій пузырь растосковался по ней до такой степени, что безъ умолку кричалъ по цлымъ ночамъ, и этотъ крикъ разжалобилъ наконецъ горничную мистриссъ Кроли. Она перемстила его изъ дтской къ себ въ спальню на чердакъ, и, вслуча надобности, утшала его, чемъ и какъ могла.
Ребекка, милордъ Стейнъ, и еще два или три гостя, пили, по прізд изъ оперы, чай въ парадной гостиной. Вдругъ послышался наверху сильный и пронзительный крикъ изъ дтской груди.
— Это мой малютка тоскуетъ по своей няньк, проговорила Ребекка нжнымъ голосомъ.
Однакожь, продолжая сидть на богато-убранной соф, она и не думала пошевелиться, чтобъ утшить плачущее дитя.
— Ахъ, пожалуйста, не ходите къ нему, мистриссъ Кроли, это растревожитъ ваши чувства, сардонически замтилъ лордъ Стейнъ.
— Фи! откликнулся другой гость. Стоитъ ли идти? Поплачетъ, да уснетъ.
И они весело принялись разсуждать объ опер и пвицахъ.
Но мистеръ Кроли незамтно выкрался изъ комнаты, чтобы взглянуть на своего сыншику, и черезъ минуту снова воротился къ гостямъ, когда развдалъ, что честная Долли утшаетъ ребенка.
Кабинетъ полковника Родона, или правильне, уборная его находилась также въ этихъ верхнихъ областяхъ. Здсь онъ удобно могъ производить свой наблюденія надъ сыномъ. Они видлись регулярно каждое утро, когда полковникъ брился. Родонъ-младшій сидлъ обыкновенно на жестяной картонк подл свсего отца, и наблюдалъ операцію бритья съ неутомимымъ любопытствомъ. Отецъ и сынъ были, повидимому, большими друзьями. Родонъ-старшій приносилъ младшему сладенькія снадобья, остававшіяся отъ десерта, и пряталъ ихъ въ эполетную картонку. Ребенокъ отправлялся на поиски, и смялся отъ души, когда отыскивалъ кладъ. Смялся, но не слишкомъ громко: мама спитъ внизу, и дитя боялось разбудить ее. Мистриссъ Кроли ложилась очень поздно, и рдко вставала раньше двнадцати часовъ.
Родонъ накупилъ малютк коллекцію разныхъ книжекъ съ картинками, и загрузилъ игрушками всю дтскую. Стны ея были укрыты красивыми картинами, купленными отцомъ на наличныя деньги и которыя вс до одной прибивалъ онъ собственными руками. Оканчивая свою постоянную должность въ Гайд-Парк, при особ мистриссъ Кроли, онъ сиживалъ обыкновенно здсь, проводя съ малюткой цлые часы. Никакъ нельзя сказать, чтобы юный Родонъ трепеталъ своего отца, такъ же какъ матери. Онъ садился верхомъ на его колни, дергалъ его за усы, какъ за возжи, и буянилъ неутомимо.
Для дтскій отведена была низенькая комната, и отъ этого обстоятельства однажды чуть не попалъ въ бду юный Родонъ. Когда было ему около пяти лтъ, отецъ, схвативъ его на руки, и бгая съ нимъ по комнат, ударилъ его невзначай головою въ потолокъ съ такою силой, что ребенокъ чуть не выпалъ изъ отцовскихъ рукъ. Мистеръ Кроли остолбенлъ и вытаращилъ глаза.
Родонъ-младшій настроилъ свой губки и лицо для ужаснйшаго плача — на что, конечно, имлъ онъ полное право, если взять въ расчетъ силу полученнаго удара — но лишь только хотлъ онъ развизжаться, отецъ бросилъ на него умоляющій видъ, и сказалъ:
— Ради Бога, не разбуди мамашу, Родя!
И ребенокъ, сдлавъ жалобную мину, закусилъ губки, скрестилъ на груди свои миньятюрныя ручки, и — не пикнулъ. Родонъ съ восторгомъ расказывалъ объ этомъ событіи въ клубахъ, на гуляньяхъ, за общимъ столомъ, всмъ и каждому, кто только хотлъ слушать.
— И вотъ, ей-Богу, господа, чудо что за ребенокъ, настоящій козырь! объяснялъ онъ своимъ слушателямъ. Головёнка его хлопнулась карамболемъ въ потолокъ, а онъ хоть бы пикнулъ, когда езгу сказали, что можетъ разбудить мамашу, ей-Богу!
Иногда, впрочемъ, разъ или два въ недлю, мистриссъ Кроли удостоивала своимъ визитомъ верхнія области, гд жилъ ея сынокъ. Она приходила туда, какъ одушевленная восковая фигура изъ Magasin des-Modes, въ прекрасномъ новомъ плать, чудныхъ перчаткахъ и ботинкахъ. Она улыбалась величественно и благосклонно. Чудные шарфы, кружева и брильянты сверкали вокругъ нея ослпительнымъ блескомъ. На ней всегда была новая шляпка и новые букеты, или великолпныя страусовыя перья, мягкія и блоснжныя, какъ камеліи. Два или три раза она кивала, съ видомъ покровительства, отороплому малютк, оторванному отъ своего обда, или отъ солдатиковъ, которыхъ рисовалъ онъ. Когда Ребекка оставляла комнату, запахъ розы или другія волшебныя благовонія еще долго слышались по всмъ направленіямъ дтской.
Мамаша была въ глазахъ юнаго Родона существомъ неземнымъ, выше всего свта. здить съ нею въ одномъ экипаж казалось для него какимъ-то мистическимъ и страшнымъ обрядомъ. Онъ сидлъ въ коляск на заднемъ мст, и не смлъ ни заикнуться, ни даже пошевельнуть губами. Джентльмены на кургузыхъ скакунахъ безпрестанно подъзжали къ ихъ коляск, улыбались и говорили съ мистриссъ Кроли. О, какимъ искрометнымъ блескомъ лучезарились ея глаза на всхъ этихъ господъ! Ея рука обыкновенно трепетала и граціозно колыхалась, когда они прозжали.
Отправляясь на эти гуіянья съ своей мама, малютка долженъ былъ надвать свой новенькій маленькій кафтанчикъ. Его старая смурая куртка годилась только для дтской. Случалось, въ отсутствіе мистриссъ Кроли, когда горничная Долли убирала его кроватку, юный Родонъ спускался украдкой въ бельэтажъ, въ комнату своей матери. То было волшебное жилище для него, мистическая храмина пышности, блеска, наслажденій. Вотъ онъ, вотъ этотъ гардеробъ, изящный хранитель чудныхъ платьевъ, розовыхъ и голубыхъ, бланжевыхъ, малиновыхъ и блыхъ. Вотъ шкатулка съ брильянтами, какой-то загадочный футляръ, и таинственная бронзовая ручка на уборномъ столик, блистающая сотнями колецъ и перстней. А вотъ гигантское трюмо, чудо искусства, въ которомъ онъ видитъ свою собственную удивляющуюся головку, и отраженіе няньки Долли, странно изуродованной, какъ будто она взбиваетъ и разглаживаетъ его подушки на потолк… ‘Охъ, какъ хорошо!’ восклицаетъ отуманенный Родя.
О, бдный, жалкій мальчикъ!
Но мистеръ Родонъ Кроли, pauvre coquin qu’il tait, еще не усплъ на столько измельчать и унизиться на рынк житейскихъ треволненій, чтобы въ душ его истребились вс человческія чувства. Онъ могъ еще любить и женщину, и дитя. Онъ втаин позволялъ себ питать къ младшему Родону великую нжную привязанность, не ускользнувшую отъ вниманія Ребекки, хоть она, руководимая чувствомъ деликатности, никогда не говорила объ этомъ своему мужу. Чувство этого рода только увеличило ея презрніе къ нему. Самъ Родонъ стыдился нкоторымъ образомъ своей родительской привязанности, и тщательно скрывалъ ее отъ жены, но тмъ сильне онъ предавался порывамъ своего сердца, когда оставался съ мальчикомъ наедин.
Нердко по-утрамъ, въ ясные дни, отецъ и сынъ заходили въ конюшню, и оттуда отправлялись вмст на гулянье въ Гайд-Паркъ. Обязательный лордъ Саутдаунъ, добрйшій изъ снертныхъ, готовый, дружбы ради, подарить вамъ послднюю шляпу съ своей головы (цль и призваніе жизни лорда Саутдауна состояли главнйшымъ образомъ въ томъ, чтобы покупать драгоцнныя вещицы въ ювелирскихъ магазинахъ, и презентовать ихъ, при первой возможности, другинямъ своего сердца), купилъ юнош Родону прекрасную зетландскую лошадку, величиною ни чуть не больше, какъ съ большую крысу, по выраженію лорда Саутдауна. Родонъ-старшій сажалъ на крошечнаго коня малютку-сына, и съ отеческою гордостію гулялъ подл него въ парк. Нердко заходилъ онъ съ нимъ въ казармы къ своимъ старымъ товарищамъ-сослуживцамъ у Рыцарскаго моста. Здсь припоминалъ онъ, не иначе какъ съ сердечнынъ соболзнованіемъ, свою холостую жизнь. Благородные драгуны-усачи привтливо встрчали стараго сослуживца, и радушно ласкали маленькаго полковника. Мистеръ Кроли съ удовольствіемъ обдалъ за ихъ общимъ столомъ, и принималъ живйшее участіе въ ихъ бесдахъ.
— А я ужь, братцы, теперь не то, что былъ тогда, говорилъ имъ Родонъ Кроли. Женился и, что называется, совсмъ перемнился. Разумется, я не такъ уменъ, какъ жена… даже, можно сказать, глупъ въ сравненіи съ ней, но это ничего: авось, она не оставитъ меня.
И былъ онъ правъ: жена не думала оставлять его.
Совсмъ напротивъ: мистриссъ Бекки была влюблена въ своего супруга. Она всегда ласкала его, леляла, утшала, и постороннему наблюдателю трудно было замтить, что она презираетъ его отъ всей души. Говоря по совсти, ей нравилось въ муж только то, что онъ былъ глупъ, какъ оселъ, и мн сказывали вообще, что великосвтская дама не ищетъ другихъ талантовъ въ своемъ супруг. Родонъ Кроли былъ буквально покорнйшымъ слугою своей супруги, ея буфетчикомъ и метрдотелемъ онъ безпрекословно исполнялъ вс ея порученія: здилъ съ нею по парку безъ всякаго ропота, заключалъ торговыя сдлки съ магазинщиками, отвозилъ ее въ оперу, игралъ въ клуб на бильярд впродолженіе спектакля, и аккуратно являлся въ ложу мистриссъ Бекки, когда спектакль оканчивался. Ему хотлось, правда, чтобы Ребекка была немного понжне къ юному Родону, однакожь, мало-по-малу онъ смирился и съ этимъ совершеннйшимъ отсутствіемъ въ ней материнскаго чувства.
— Она знаетъ, что длаетъ: не мн ее учить, говорилъ добрйшій изъ супруговъ. Я человкъ неученый, и не понимаю, какъ тамъ оно, этакъ, того… ну, что тамъ толковать!
И точно, былъ онъ далеко не изъ первыхъ мудрецовъ на базар житейской суеты. Истинный маэстро въ картахъ, на бильярд и въ костяхъ (я собственно того мннія, что въ этихъ художествахъ можетъ стяжать себ громкую славу даже идіотъ первой руки), Родонъ Кроли не понималъ другихъ искуствъ, и былъ столько уменъ, что не позволялъ себ вмшиваться не въ свои дла.
Съ появленіемъ въ дом компаньйонки, хозяйственныя его обязаныости значительно сократились въ содержаніи и объем. Мистриссъ Бекки снисходительно поощряла его обдать вн дома, гд ему угодью, и великодушно избавила его отъ должности провожатаго въ Оперу.
— Не оставайся, пожалуйста, сегодня дома, и не дурачь себя, мой милый, говорила Бекки,— вечеромъ будутъ у меня гости, съ которыми ты поневол станешь звать — въ карты, кажется, никто изъ нихъ не играетъ. Я бы, разумется, не пригласила ихъ, если бы постоянно не имла въ виду твоего же добра. Ктому же, теперь со мной дворняшка, стало-быть, нтъ для меня никакой опасности оставаться одной.
‘Дворняшка-компаньйонка! У Бекки Шарпъ — компаньйонка! Разв это не потха, messieurs et mesdames?’ Такъ думала и восклицала мистриссъ Ребекка Кроли, въ порыв удовлетвореннаго чувства самолюбія.

——

Однажды утромъ, въ воскресенье, когда Родонъ Кроли, его маленькій сынокъ и миньятюрный пони совершали свою обычную прогулку въ Гайд-Парк, имъ попался навстрчу старинный знакомый полковника, капралъ Клинкъ, разговаривавшій съ какимъ-то пріятелемъ, старымъ джентльменомъ, который держалъ на рукахъ мальчика одинакихъ лтъ съ юнымъ Родономъ. Мальчикъ ухватился рукою за ватерлооскую медаль капрала, и, казалось, разсматривалъ ее съ напряженнымъ любопытствомъ.
— Здравствуй, Клинкъ, сказалъ полковнвкъ.
— Съ добрымъ утромъ, ваше высокоблагородіе, отвчалъ капралъ, видите ли, сэръ, этотъ юный джентльменъ чуть ли не ровесникъ вашему малютк.
— И его отецъ принадлежалъ къ славнымъ героямъ на поляхъ Ватерлоо, съ гордостью сказалъ старый джентлыненъ, державшій мальчика на рукахъ. Не правда ли, Джорджинька?
— Правда, сказалъ Джерджинька.
Онъ и юный птенецъ на маленькой лошадк впились другъ въ друга своими чистыми и ясными глазами, измряя торжественнымъ взглядомъ физіономіи одинъ другаго, какъ это обыкновенно длаютъ дти при первой встрч.
— Онъ служилъ въ арміи, сказалъ Клинкъ съ покровительствующимъ видомъ.
— И былъ онъ, сударь мой, капитаномъ Трильйонаго полка, добавилъ старый джентльменъ. Имя ему, сэръ, капитанъ Джорджъ Осборнъ… можетъ-быть. вы были съ нимъ знакомы. Онъ умеръ смертью героя, сэръ, сражаясь противъ Корсиканца…
Полковникъ Кроли раскраснлся и вздохнулъ.
— Да, сэръ, я зналъ его очень хорошо, сказалъ онъ. Гд теперь его бдная, прекрасная вдова?.. Какъ она поживаетъ, сэръ?
— Она дочь моя, сэръ, сказалъ старый джентльменъ, опуская мальчика на землю, и вынимая съ великою торжественностью визитную карточку изъ своего кармана.
Карта очутилась въ рукахъ полковника, и онъ прочелъ на ней слдующія слова:
‘Господинъ Седли, Единственный Агентъ Чорнаго Алмаза и Коммиссіонеръ Компаніи Противу Пепельнаго Угля, на Набережной Бонкера, въ улиц Темзы, по Западной Фольгемской Дорог, на Виллахъ Аделаиды, Анна-Марія тожь.’
Джорджинька между-тмъ сдлалъ нсколько шаговъ по направленію къ миньятюрному пони.
— Не хотите ли и вы прокатиться на моей лошадк? спросилъ Родонъ-младшій, рисуясь на сдл.
— Хочу, сказалъ маленькій Джорджъ.
Полковникъ, смотрвшій все это время не безъ участія на хорошенькаго мальчика, поднялъ его и посадилъ на сдло позади юнаго Родона.
— Держись крпче, Джорджинька, сказалъ онъ,— ухватись за моего мальчугана… его зовутъ Родономъ.
Оба мальчика засмялись.
— Въ этотъ день, сэръ, я думаю, не увидать вамъ парочки миле и красиве этихъ птенцовъ, сказалъ добродушный капралъ.
И затмъ полковникъ Кроли, капралъ Клинкъ и старикъ Седли — Единственный Агентъ и проч., и проч., двинулись съ мста, и продолжали свою прогулку подл дтей.

ГЛАВА XXXVII.

Стснительныя обстоятельства благороднаго семейства.

Юный Джорджъ Осборнъ поскакалъ, если не ошибаемся, отъ Рыцарскаго моста въ Фольгемъ, но западной дорог, пріостановимся и мы въ этомъ живописномъ предмстьи, и постараемся навести необходимыя справки относительно пріятелей и пріятельницъ, оставленныхъ нами на Аделаидиныхъ Виллахъ.
Что сталось съ мистриссъ Эмми посл ватерлооскаго погрома? Живетъ ли она? Цвтетъ или увядаетъ? Куда двался майоръ Доббинъ, котораго кабріолетъ еще такъ недавно стоялъ у воротъ скромной дачи? Нтъ ли каимхъ новостей о сборщик податей и пошлинъ въ Богли-Уолла?
Какъ не быть? Есть. Достойный нашъ другъ и пріятель, Джозефъ Седли воротился въ Индію весьма скоро посл своего бгства изъ бельгійской столицы. Въ ту пору, кажется, уже окончился срокъ его отпуска, или, очень могло статься, жирный толстякъ боялся не совсмъ пріятной встрчи съ нкоторыми свидтелями его ватерлооскаго побга. Какъ бы то ни было, Джозефъ Седли отправился къ своей должности въ Бенгалію, вскор посл того, какъ Наполеонъ занялъ свого резиденцію на остров Св. Елены, гд сборщикъ податей и пошлинъ имлъ удовольствіе видть его собственными глазами.
Изъ расказовъ мистера Седли на борд купеческаго корабля, становилось очевиднымъ для всхъ и каждаго, что онъ уже не первый разъ въ своей жизни встрчался съ знаменитымъ Корсиканцемъ, и что онъ даже чуть не взялъ его въ плнъ при гор Сен-Джона. У него вертлись на язык тысячи военныхъ анекдотовъ. Онъ зналъ позицію каждаго полка, и взаимныя потери обихъ армій. Онъ не думалъ запираться, и даже утверждалъ положительно, что самъ принималъ весьма дятельное участіе въ этихъ побдахъ, потому-что находился безотлучно при англійскомъ войск, и привозилъ депеши для герцога Веллингтона. Онъ описывалъ, что герцогъ длалъ и говорилъ въ каждый моментъ критическаго дня ватерлооской битвы, съ такимъ точнымъ и яснымъ знаніемъ всхъ мыслей, чувствъ и поступковъ его свтлости, что не могло быть и тни сомннія, что мистеръ Джой присутствовалъ лично въ тотъ день при особ знаменитаго вождя. Имя его, правда, никогда не упомналось въ публичныхъ документахъ, относившихся къ побд, но это собственно произошло оттого, что его, какъ довренную особу при герцог, не допустили въ ту пору дйствовать съ оружіемъ въ рукахъ. Продолжая такимъ-образомъ расказывать обо всхъ этихъ подробностяхъ, мистеръ Джозефъ Седли уже самъ начиналъ врить искренно, душевно, что онъ былъ однимъ изъ первостатейныхъ героевъ на поляхъ Ватерлоо. Неизбжнымъ слдствіемъ такой самоувренности было то, что онъ производилъ нкоторое время оглушающее впечатлніе на всхъ своихъ слушателей въ Калькутт, и его называли не иначе, какъ ватерлооскимъ Седли, впродолженіе всего его пребыванія въ Бенгаліи.
Векселя, данные Ребекк за покупку двухъ несчастныхъ рысаковъ, были выплачены сполна, и безъ всякихъ отговорокъ, агентомъ мистера Джоя. Онъ никогда не заикался ни полсловомъ объ этомъ знаменитомъ торг, и никто не знаетъ заподлинно, что сталось съ этими лошадьми, и какимъ-образомъ мистеръ Джой отвязался отъ нихъ, или отъ мосье Исидора, своего бельгійскаго слуги. Мы знаемъ однакожь, что мосье Исидоръ осенью 1815 года продалъ на валеньенскомъ рынк срую лошадку, принадлежавшую вроятно Джою.
Лондонскіе агенты Джоя получили приказаніе выдавать ежегодно родителямъ его, въ Фольгем, по сту-двадцати фунтовъ, и эта сумма составила главнйшій источникъ дохода для несчастныхъ стариковъ. Мистеръ Седли, повидимому, не падалъ духомъ, но вс его спекуляціи и расчеты посл банкротства ршительно неудавались. Онъ пробовалъ торговать виномъ, углями, длался комиссіонеромъ разныхъ обществъ, но ни угли, ни вино, ни комиссіи не поправляли разстроенныхъ длъ. Предпринимая какую-нибудь новую торговлю, мистеръ Седли печаталъ великолпныя объявленія, разсылалъ ко всмъ друзьямъ и знакомымъ блистательныя программы, заказывалъ новую мдную дощечку для своихъ дверей, и говорилъ въ пышныхъ выраженіяхъ о несомннной надежд скораго обогащенія. Но фортуна уже никогда не возвращалась къ слабому старику. Старинные пріятели и друзья, одинъ за другимъ, оставили банкрота Седли, и никто не обнаруживалъ особаго желанія покупать у него дорогіе угли и прескверное вино. Каждое утро продолжалъ онъ ходить въ Сити, но изъ всхъ существъ въ мір, одна только жена его еще врила, что у него тамъ важныя дла на бирж. Къ обду возвращался онъ домой, и по-вечерамъ неизбжно отправлялся въ клубъ или трактиръ разсуждать на досуг о ежегодномъ бюджет Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Весело было слушать, какъ старикъ ворочалъ тысячами мильйоновъ, сводилъ дисконты, ажіо, и говорилъ о томъ, что подлываетъ баронъ Ротшильдъ, и какъ идутъ длишки у братьевъ Берингъ. И обо всхъ этихъ вещахъ разсуждалъ съ такою удивительною смлостью, что вс обычные постители клуба (аптекарь, гробовщикъ, обойщикъ, архитекторъ, приходскій писарь и мистеръ Клеппъ, старинный нашъ знакомый) начинали питать невольное уваженіе къ старому джентльмену.
— Да, господа, бывали на моей улиц праздники — да еще какіе! неизбжно говорилъ онъ всмъ и каждому, кто присутствовалъ въ общей зал. Оно, впрочемъ, если сказать правду, мы знаемъ и теперь, гд раки то зимуютъ. Сынъ мой, судари мои, президентствуетъ, въ настоящую минуту, въ Бенгаліи, въ качеств главнаго судьи при Рамгунг, и получаетъ, съ вашего позволенія, четыре тысячи рупій ежемсячнаго дохода. Дочь моя ужь давно бы могла быть полковницей, если бы захотла. Мн стоитъ только приссть, да настрочить векселёкъ отъ имени моего сына, бенгальскаго судьи, судари мои, и Ротшильдъ завтра же пришлетъ мн десять тысячь фунтовъ чистаганомъ. Но я не хочу этого. Да и незачмъ. Надлежитъ, судари мои, хранить фамильную гордость.
На грхъ мастера нтъ. Вы и я, любезный мой читатель, можемъ современемъ испытать бдственную участь этого старца, разв мало у насъ пріятелей, окончательно раздружившихся съ фортуной? Какъ знать? Прійдетъ, можетъ быть, пора, когда счастіе отступится и отъ насъ: духъ нашъ ослабетъ, силы упадутъ, энергія исчезнетъ, и мсто наше на подмосткахъ житейскаго базара займутъ люди лучшіе, поколніе свжее и молодое. Смиренно мы уступимъ имъ дорогу, и снизойдемъ въ послдніе ряды. Тогда ближній вашъ, быть-можетъ, съ гордостью отвернется отъ васъ, или, что въ мильйонъ разъ хуже, снисходительно и съ покровительствующимъ видомъ протянетъ вамъ свою пару пальцевъ и, какъ-скоро вы обернетесь къ нему спиною, онъ скажетъ съ запальчивымъ презрніемъ: ‘вотъ онъ, безталанный горемыка! Сколько надлалъ онъ безразсудныхъ промаховъ въ своей жизни! Сколько выпустилъ изъ рукъ счастливыхъ случаевъ къ поправленію своихъ обстоятельствъ!’
Очень хорошо, милостивые государи. Я держусь собственно того мннія, что коляска съ четверкой вороныхъ и три тысячи фунтовъ годового дохода едва-ли составляютъ главнйшую и существенную цль существованія нашего на сей земл. Если тутъ иной разъ цвтетъ и благоденствуетъ какой-нибудь шарлатанъ съ пустымъ пузыремъ на плечахъ, вмсто разумной головы, если какой-нибудь кувыркающійся паяцъ перебиваетъ весьма часто дорогу благороднйшему, умнйшему и честнйшему изъ насъ, то чортъ бы побралъ эту коляску съ четверкой вороныхъ, и я ужь лучше стану ходить пшкомъ и глодать черствую корку хлба въ твердой увренности — о, любезный собратъ мой! что дары и наслажденія житейскаго базара не стоятъ, собственно говоря, даже моего мизинца… Но мы ужь, кажется, выступили слишкомъ далеко изъ предловъ нашей исторіи.
Обстоятельства еще могли бы поправиться, еслибъ мистриссъ Седли была женщина съ энергіей и проницательнымъ умомъ. Какъ-скоро мужъ ея обанкротился, ей бы слдовало, по моему мннію, нанять большой домъ, и прибить на окнахъ объявленіе, что вотъ, дескать, такая-то особа отдаетъ для холостыхъ джентльменовъ весьма удобные покойчики внаймы съ прислугой, мебелью и со столомъ. Старикъ Седли могъ бы, въ такомъ случа, разыгрывать съ большимъ успхомъ скромную роль мужа хозяйки за общимъ столомъ, онъ былъ бы, въ нкоторомъ смысл, титулярнымъ лордомъ и намстникомъ, опекуномъ, супругомъ и кухмистеромъ, словомъ сказать — истиннымъ бульдогомъ състного заведенія. Мн случалось видть на своемъ вку джентльменовъ очень умныхъ и благовоспитанныхъ, съ блестящими надеждами, изящными манерами и притязаніямй на знаменитость: въ молодости они путешествовали по всмъ ресторанамъ и трактирамъ, кутили очертя голову и держали на своихъ псарняхъ богатйшія своры собакъ для джентльменской охоты, но потомъ, въ лта зрлаго мужества, укротивъ буйные порывы сердца и ума, они смиренно рзали баранину за столомъ какой-нибудь брюзгливой хрычовки, и даже гордились тмъ, что президенствовали за этимъ столомъ. Но мистриссъ Седли, къ великому сожалнію, не имла духа ниспуститься до этой дымной сферы, и ей не приходило въ голову, чтобъ такая особа, какъ она, могла печатать о себ объявленія въ газет Times. Безропотно возлегла она на пустынномъ берегу, куда выбросила ее бурная фортуна, и — каррьера старой четы кончилась однажды навсегда.
Не думаю, впрочемъ, чтобъ старикъ и старушка были положительно несчастны. Они только ужь черезчуръ подняли носъ и загордились въ своемъ паденіи гораздо больше, чмъ въ эпоху процвтанія и славы. Мистриссъ Седли была всегда великою персоной для домовой хозяйки, мистриссъ Клеппъ, когда она спускалась въ ея нижній департаментъ, или проводила съ нею время на кухн. Рзвая двушка-ирлаидка, Бетти Фленегенъ, служила особымъ предметомъ наблюденія для мистриссъ Седли. Ленты и шляпки миссъ Бетти, ея назойливость и праздность, ея безмрная расточительность кухонныхъ ножей, неумренное потребленіе сахару, чаю и такъ дале, занимали и забавляли хлопотливую старушку почти въ такой же степени, какъ дянія ея прежней домашней челяди, когда были у ней и Самбо, и кучеръ, и грумъ, и каммердинеръ, и ключница, и горничная, и судомойка — и цлый полкъ домашнихъ слугъ и служанокъ, о которыхъ мистриссъ Седли любила говорить разъ по сту въ день. Но кром двушки-ирландки, мистриссъ Седли предоставила себ и право, и обязаныость подвергать своему строгому суду всхъ двокъ и служанокъ, имвшихъ жительство на Виллахъ Аделаиды. Она знала притомъ, аккуратно или нтъ, тотъ или другой жилецъ выплачиваетъ свои квартирныя деньги, и какъ вообще ведетъ себя семейство этого жильца. Съ негодованіемъ отступала она въ сторону, когда мимо проходила актрисса, мистриссъ Ружмонтъ, съ своей безпутной семьей, и высоко задирала голову, когда мистриссъ Пестлеръ, аптекарша и докторша, прозжала мимо ея воротъ въ докторской одноколк своего супруга. Весьма часто вступала она въ продолжительную бесду съ мелочнымъ лавочникомъ относительно доброкачественности брюквы и рпы, составлявшей любимое кушанье ея супруга. Нердко она длала визиты въ лавку мясника, который могъ вроятно продать сотню быковъ гораздо скоре чмъ, мистриссъ Седли покупала у него баранину и говяжье филе для своего жареного. Въ дни воскресные и праздничные, мистриссъ Седли, сообщивъ извстныя наставленія относительно приготовленія картофельнаго соуса, наряжалась въ свое лучшее платье, слушала обдню, и вечеромъ неизмнно читала нравственныя сочиненія Блера.
Въ эти дни, мистеръ Седли, свободный отъ своихъ обычныхъ занятій на бирж и въ Сити, съ наслажденіемъ водилъ маленькаго Джорджа въ окрестные парки и кенсингтонскіе сады, гд смотрли они на солдатъ, бродили по берегу пруда и кормили утокъ. Джорджъ очень любилъ красные мундиры, и ддушка расказывалъ ему, какъ нкогда его отецъ былъ зпаменитымъ воиномъ. Онъ познакомилъ его со многими сержантами, имвшими на груди знаки отличія за ватерлооскую битву, и старый джентльменъ съ гордостью рекомендовалъ имъ малютку, какъ сына капитана Осборна, умершаго славной смертью въ славный день восемьнадцатаго іюня. Въ первыя дв или три прогулки, юный Джорджъ наслаждался вдоволь разнообразными произведеніями Флоры и Помоны, и щедрый ддушка чуть не окормилъ его яблоками и персиками. Замтивъ неудобства такихъ отлучекъ, отразившихся на желудк ребенка, Амелія объявила, что Джорджинька не пойдетъ больше гулятъ, и мистеръ Седли принужденъ былъ дать ей торжественное общаніе, скрпленное честнымъ и благороднымъ словомъ, что онъ не будетъ больше покупать для своего внука ни яблокъ, ни конфектъ, ни леденцовъ, ни даже тминныхъ коврижекъ.
Отношенія между мистриссъ Седли и ея дочерью были, съ нкотораго времени, довольно холодны, и между ними существовала тайная ревность по поводу малютки. Однажды вечеромъ, когда мистриссъ Эмми сидла за работой въ своей маленькой гостиной, мать ея незамтно вышла изъ комнаты, и отправилась въ дтскую къ ребенку, который на тотъ разъ былъ немного нездоровъ. Вдругъ послышался дтскій крикъ, и Амелія, руководимая материнскимъ инстниктомъ, бросилась наверхъ въ ту самую минуту, когда мистриссъ Седли украдкой давала своему внуку даффіевъ элексиръ. При этомъ покушеніи на ея материнскія права, Амелія — это нжное, кроткое и великодушнйшее изъ всхъ созданій въ мір — задрожала всми членами и вышла изъ себя. Щеки ея, обыкновенно блдныя, запылали, и покрылись самымъ яркимъ румянцомъ, какъ въ ту пору, когда она была двочкой двнадцати лтъ. Она выхватила ребенка изъ рукъ матери, и завладла роковой бутылкой съ элексиромъ, оставивъ такимъ-образомъ старую леди, изумленную и раздраженную, съ чайной ложечкой въ рукахъ.
Бутылка съ трескомъ полетла въ каминъ.
— Я не хочу, мама, чтобъ отравили моего ребенка, вскричала Амелія, обхвативъ своего Джорджиньку обими руками, и бросая сверкающіе взгляды на мистриссъ Седли.
— Отравили, Амелія! сказала гнвная старушка. И ты смешъ это говорить мн, своей матери?
— Джорджинька не долженъ принимать другихъ лекарствъ, кром тхъ, которыя предписываетъ ему докторъ Пестлеръ. Онъ говорилъ, мама, что даффіевъ элексиръ — сущій ядъ.
— Очень хорошо, выходитъ, стало-быть, что ты считаешь меня отравительницею, возразила мистриссъ Седли. Дочь считаетъ отравительницей свою мать — Боже великій! До чего я дожила? Много испытала я и видла на своемъ вку: ходила и въ шелку, и въ бархат, кушала на серебр и золот, держала собственный экипажъ, и теперь вотъ хожу пшкомъ: но я еще не знала до сихъ поръ, что могу быть отравительницей. Спасибо теб за извстіе. Благодарю тебя, дочка.
— Мама, сказала несчастная дочь, готовая расплакаться и зарыдать при первомъ удобномъ случа,— не будьте ко мн такъ строги. Я… я не думала… это лишь такъ сорвалось съ языка… я хотла только сказать, мама, какъ бы не вышло отъ этого хуже… и только…
— Ну, да, ничего, мой свтъ: ты сказала только, что я отравительница и, какъ отравительницу, меня слдуетъ вести въ уголовный судъ (Old Bailey), посадить въ тюрьму — ничего больше! А вдь вотъ, мой ангелъ, не отравила же я тебя, когда ты была ребенкомъ. Совсмъ напротивъ. Я вспоила тебя, вскормила, дала теб самое лучшее воспитаніе, нанимала для тебя самыхъ лучшихъ гувернантокъ и учителей, какихъ только можно достать за деньги. Да, было у меня пятеро дтей, и троихъ я схоронила. Остались дочь и сынъ, и любила я эту дочь, какъ ненаглядное сокровище, и ухаживала я за ней, когда прорзывались у нея зубки, и когда были у нея крупъ, и корь, и коклюшъ, и нанимала я для нея иностранныхъ учителей, не щадя никакихъ издержекъ, и отдала я ее въ благородную академію, въ домъ Минервы… всего этого не видала я въ своемъ дтств — по просту воспитали меня — я уважала своихъ родителей—любила мать и отца — старалась угождать имъ — не сидла мъ цлымъ днямъ въ своей комнат склавши руки, какъ какая-нибудь чопорная леди: все я для нихъ длала — и едимственная дочь называетъ меня отравительницею!! Ахъ, мистриссъ Осборнъ! Дай Богъ, чтобъ никогда не пришлось вамъ отогрвать змю на своей груди: вотъ все, чего я вамъ желаю!
— Маменька! маменька! кричала отуманенная Эмми.
И ребенокъ на ея рукахъ затянулъ отчаянную псню.
— Отравительница — да! Становись на колни, несчастная, и моли Бога, чтобъ Онъ очистилъ твое неблагодарное сердце — и да проститъ тебя Всевышній, такъ, какъ я тебя прощаю!..
Съ этими словами, мистриссъ Седли вышла изъ дтской, и, спускаясь внизъ, безпрестанно называла себя отравительницей, пойманной съ ядомъ въ рукахъ.
Этотъ мнимый ядъ сдлался пунктомъ помшательсчгва для старой леди, и она уже никогда, до конца своей жизни, не могла вполн забыть такъ-называемой ‘ужасной сцены’ изъ-за маленькаго Джорджа. Ужасная сцена представила старушк безчисленныя выгоды, которыми, при всякомъ случа, она пользовалась мастерски, съ женской проницательностью и остроуміемъ. Началось тмъ, что нсколько недль она почти совсмъ не говорила съ своей дочерью. Она предостерегала слугъ, чтобъ т не осмливались прикасаться къ ребенку, изъ опасенія нанести чувствительное оскорбленіе мистриссъ Осборнъ. Она просила дочь посмотрть и удостовриться самой, не было ли яду въ арарут или кашк, которую ежедневно приготовляли для малютки. Когда гости спрашивали о здоровь Джорджа, она рекомендовала имъ обращаться съ этимъ вопросомъ не иначе, какъ къ самой мистриссъ Осборнъ. Ей, говорила она, ужь не позволено больше распрашивать, здоровъ ли малютка или нтъ. Она не смла больше дотрогиваться до ребенка, хотя былъ онъ внукъ ей и любимецъ ея души — потому не смла, что еще, пожалуй, по непривычк обращаться съ дтьми, какъ-нибудь отравитъ его. И когда мистеръ Пестлеръ длалъ свои врачебные визиты, мистриссъ Седли принимала его съ такимъ саркастическимъ видомъ, что докторъ иной разъ становился втупикъ, и недоумвалъ, оставаться ему, или идти назадъ. Онъ объявилъ, что даже леди Систельвудъ, у которой имлъ онъ счастье быть домашнимъ врачомъ, никогда не обходилась съ нимъ такъ величаво и надменно, какъ мистриссъ Седли, хотя онъ и не думалъ брать съ нея деньги за свои частые визиты. Эмми, въ свою очередь, продолжала ревновать малютку ко всмъ окружающимъ особамъ, и ей становилось очень неловко, когда кто-нибудь бралъ его на руки. Никому въ мір она не позволила бы одть маленькаго Джорджа, еслибъ кто вздумалъ самъ принять на себя этотъ трудъ, мистриссъ Эмми могла бы почувствовать такое же оскорбленіе, какъ еслибъ чья-нибудь дерзновенная рука уничтожила миньятюрный портретъ покойнаго супруга, висвшій надъ ея постелью,— это была таже скромная постель, съ которой перешла она въ брачную спальню, и куда теперь воротилась она опять на многіе грустные, печальные и вмст счастливые годы.
Въ этой комнат хранилось сердце и сокровище мистриссъ Эмми. Здсь впервые она прижала къ своей груди новорожденнаго младенца, и затмъ, впродолженіе всхъ дтскихъ болзней, берегла его и леляла съ постоянной страстью любви. Въ немъ, нкоторымъ образомъ, возвратился для нея Джорджъ-старшій, только въ исправленномъ и улучшенномъ вид, какимъ и слдовало ему воротиться съ неба на землю. Цлыми сотнями неуловимыхъ тоновъ, взглядовъ и движеній, ребенокъ былъ такъ похожъ на своего отца, что сердце вдовы трепетало отъ восторга, когда она производила интересныя сравненія между миньятюрнымъ портретомъ на стн и живымъ его оригиналомъ на ея рукахъ. Часто малютка спрашивалъ: ‘Зачмъ это плачетъ милая мама?’ — ‘Какъ же ей не плакать, когда былъ онъ истиннымъ образомъ и подобіемъ своего отца?’ не запинаясь отвчала мистриссъ Эмми. Безпрестанно говорила она объ этомъ умершемъ отц, и расказывала по тысяч разъ въ день, какъ она любила и обожала его. Ребенокъ слушалъ разиня ротъ, удивлялся, и съ наивнымъ любопытствомъ смотрлъ въ глаза плачущей мама. Никому изъ друзей своей юности, ни даже самому Джорджу, когда былъ онъ живъ, Амелія не говорила съ такимъ краснорчіемъ о своей нжной страсти. Съ матерью и отцомъ она вовсе не разсуждала объ этомъ предмет, и сердце дочери было для нихъ закрыто. Очень вроятно, что малютка Джорджъ совсмъ не понималъ, о чемъ это твердитъ безпрестанно плаксивая мамаша, но въ его только уши, цликомъ и безъ малйшаго остатка, мистриссъ Эмми изливала вс свои сантиментальныя тайны. Самая радость этой женщины принимала видъ задушевной грусти, и это чувство неизмнно и неизбжно обнаруживалось у ней слезами. Нервы ея были столько слабы, чувствительны и раздражительны, что намъ даже не слдуетъ и распространяться о нихъ въ этой книг. Докторъ Пестлеръ — теперь онъ модный дамскій докторъ во всемъ Вест-Энд: у него превосходная темно-зеленая карета, и свои собственный домъ на Манчестерскомъ Сквер, но тогда онъ только-что пробивался въ люди — докторъ Пестлеръ говорилъ мн, что когда ребенка отнимали отъ материнской груди, Амелія растосковалась до такой степени, что даже каменное сердце, при взгляд на нее, невольно обливалось кровью. Но мистеръ Пестлеръ былъ въ ту пору джентльменъ съ весьма сантиментальнымъ сердцемъ, и я нахожу, что докторская супруга имла основательныя причины смертельно ненавидть мистриссъ Эмми.
Впрочемъ, не одна докторская леди ревновала Амелію къ своему супругу: вс женщины, составлявшія между собою небольшой кружокъ на Аделаидиныхъ виллахъ, раздляли это чувство, и вс бсились въ равной степени при вид энтузіазма, съ какимъ грубый мужской полъ смотрлъ на молодую вдову. Дло въ томъ, что почти вс мужчины любили мистриссъ Эмми, хотя быть-можетъ никто бы изъ нихъ не сказалъ, за что. Амелія была вовсе не блистательная леди, и не было въ ней ни большого ума, ни проницательности, ни остроумія, ни даже красоты. При всемъ томъ, куда бы она ни появилась, мужчины были отъ нея въ восторг, и этотъ восторгъ неизбжно пробуждалъ чувства презрнія и недоврчивости во всхъ ея сестрицахъ. Думать надобно, что слабость мистриссъ Эмми главнйшимъ образомъ служила для нея чарующею силой: кроткое, нжное и совершенно беззащитное созданіе, она обращалась, повидимому, ко всмъ мужчинамъ, испрашивая ихъ покровительства и симпатіи. Введенная въ общество Трильйоннаго полка, она почти вовсе не разговаривала съ товарищами своего мужа, но мы видли, что вс эти молодые люди готовы были, при малйшей опасности, вытащить изъ ноженъ свои шпаги на защиту мистриссъ Эмми. Такое же, если еще не больше, впечатлніе произвела она и здсь, въ Фольгем, на виллахъ Аделаиды, гд, казалось, каждый согласился бы, вслуча надобности, отдать за нее свою душу. Еслибъ она была сама мистриссъ Манго, изъ великаго дома Манго, Плетнемъ и Компаніи, еслибъ у ней, какъ у этой Манго, была въ Фольгем великолпная дача, посщаемая, по поводу роскошныхъ завтраковъ и обдовъ, герцогами, графами и князьями, еслибъ она разъзжала по окрестностямъ въ блистательной коляск на четверк вороныхъ, съ ливрейными лакеями на запяткахъ… я хочу сказать: будь Амелія хоть сама мистриссъ Манго, или супруга ея сына, леди Мери Манго (дочь графа Кастельмаульди, благоволившаго вступить въ супружескій союзъ съ представительницею богатой фирмы) — и тогда вс купцы и лавочники не могли бы оказывать ей большаго уваженія, чмъ теперь, когда скромная молодая вдова проходила мимо ихъ дверей, или покупала какую-нибудь бездлицу для своего малютки.
Такимъ-образомъ, нетолько докторъ Пестлеръ, но и молодой ассистентъ его, мистеръ Линтонъ, врачевавшій недуги всхъ горничныхъ и кухарокъ на Аделаидиныхъ Виллахъ, и читавшій, отъ нечего длать, газету ‘Times’, открыто объявилъ себя невольникомъ мистриссъ Эмми. Это былъ презентабельный молодой человкъ, принимаемый въ квартир мистриссъ Седіи съ большимъ радушіемъ, чмъ его принципалъ, и какъ-скоро юный Джорджъ длался немножко нездоровымъ, мистеръ Линтонъ забгалъ къ нему по два или по три раза въ день, не думая, разумется, о плат за визиты. Щедрою рукою извлекалъ онъ тамаринды, леденцы и другіе продукты изъ ящиковъ докторской аптеки, и сочинялъ для юнаго Джорджа такія сладчайшія микстуры, что время болзни казалось для него безпрерывной перспективой праздниковъ и наслажденій. Мистеръ Линтонъ и докторъ Пестлеръ просидли дв ночи сряду при постели этого удивительнаго мальчика въ ту страшную недлю, когда страдалъ онъ корью, и вы подумали бы тогда, взглянувъ на бдную мать, что еще не было такой болзни отъ начала міра. Но такъ-ли эти господа поступали съ другими паціентами? Случалось ли имъ проводить безсонныя ночи въ дом леди Манго, когда эта же самая болзнь постигла первенца ея, Ральфа, и Гвендолину, и Гиневра Манго? сидли ли они при постели малютки Мери Клеппъ, хозяйской дочери, заразившейся корью отъ маленькаго Джорджа? Нтъ, нтъ, и нтъ. Когда Мери захворала, господа Пестлеръ и Линтонъ объявили съ невозмутимымъ спокойствіемъ, что это, собственно говоря, ничтожная болзнь, которая пройдетъ сама-собою, безъ леченія, впрочемъ, два или три раза они присылали ей какую-то микстуру для проформы, и даже не навдались, какъ тамъ у ней идетъ эта болзнь.
И еще.— Жилъ насупротивъ амеліиной дачи маленькій французъ, chevalier d’industrie, дававшій по днямъ уроки своего отечественнаго языка въ различныхъ школахъ, женскихъ и мужскихъ, и упражнявшійся по ночамъ въ своей комнат на чахлой и дряхлой скрипк, выдлывая съ разительнымъ искуствомъ старинные менуэты и гавотты. Этотъ господинъ, прославившійся своими добрыми и безъукоризненными нравами на всемъ пространств Аделаидиныхъ Виллъ, ни въ какомъ отношеніи не былъ похожъ на брадатыхъ дикарей своей отчизны, которые, по обыкновенію, проклинаютъ на чемъ свтъ стоитъ вроломный Альбіонъ, и посматриваютъ на васъ не иначе какъ съ ршительнымъ презрніемъ, сквозь дымъ своихъ сигаръ. Былъ онъ старый человкъ, и слылъ онъ подъ именемъ Chevalier de Talonrouge. Очень хорошо. Собираясь говорить о мистриссъ Осборнъ, Chevalier de Talonrouge разнюхивалъ напередъ понюшку табаку, стряхивалъ остальныя частички пыли граціознымъ движеніемъ своей руки, длалъ изъ своихъ пальцовъ подобіе букета, и потомъ, поднося ихъ къ носу, восклицалъ съ необыкновеннымъ эффектомъ: Ah, la divine crature! — причемъ сыпалась даже пудра съ головы господина Chevalier de Talonrouge. Онъ божился и клялся, что, когда Амелія гуляетъ по лугу, цвты въ изобиліи вырастаютъ подъ ея ногами. Онъ называлъ маленькаго Джорджа купидономъ, и спрашивалъ у него, какъ поживаетъ Madame Венера, его прекрасная мама. Двушк-ирландк онъ присвоилъ титулъ граціи, и Бетти Фленегемъ съ изумленіемъ услышала отъ напудреннаго старика, что она иметъ счастье исправлять должность наперсницы у Reine des Amours.
Случаевъ такой громкой популярности было безчисленное множество, и мы, если угодно, укажемъ еще на г. Бинни, кроткаго, честнаго и великодушнаго викарія приходской капеллы. Онъ весьма часто навщалъ молодую вдову, няньчилъ, съ ея позволенія, маленькаго Джорджа на колняхъ, и вызывался учить его даромъ по латыни къ великому огорченію и гнву пожилой двственницы, сестры викарія, управлявшей его домомъ.
— Не придумаю, право, что ты нашелъ въ ней, Бильби, говорила двственница своему брату. По моему, въ ней ршительно ничего нтъ. Въ цлый вечеръ не добьешься отъ нея ни одного слова, когда она пьетъ у насъ чай. Я даже сомнваюсь, есть ли въ ней душа. Всмъ вамъ приглянулось только ея смазливое личико, и больше ничего. Миссъ Гритсъ, на мой вкусъ, въ тысячу разъ пріятне этой бездушной статуэтки. Миссъ Гритсъ двушка съ характеромъ, и притомъ у ней пять тысячь фунтовъ и блистательныя ожиданія впереди. Будь она немножко посмазливе, я знаю, ты провозгласилъ бы ее чудомъ совершенства.
И миссъ Бинни, если разсудить хорошенько, высказывала глубокую истину въ строжайшемъ смысл этого слова. Такъ-точно, хорошенькое личико неизбжно пробуждаетъ симпатію въ сердц каждаго мужчины. Пусть женщина обладаетъ премудростью Минервы и мужествомъ Паллады, мы не обратимъ на нее ни малйшаго вниманія, если при этихъ совершенствахъ не будетъ на плечахъ ея хорошенькой головки. Какая глупость не покажется намъ извинительною изъ-за пары чорныхъ и свтлыхъ глазокъ? Какое тупоуміе не смягчится подъ вліяніемъ розовыхъ губокъ и мелодическихъ звуковъ? Вотъ почему вс старыя двы разсуждаютъ съ удивительнымъ единодушіемъ, что всякая хорошенькая женщина непремнно глупа какъ кукла. О, женщины, женщины! Сколько между вами такихъ отрицательныхъ существъ, у которыхъ, съ позволенія сказать, нтъ ни ума, ни красоты.
Вс эти факты въ жизни нашей героини слишкомъ мелочны и пошлы. Біографія ея не изобилуетъ чудесами, какъ, безъ-сомннія, замтилъ уже благосклонный читатель, и если бы она вела поденную записку о происшествіяхъ, случившихся съ нею впродолженіе послднихъ семи лтъ посл рожденія малютки, мы нашли бы въ ней весьма не много событій заычательне дтской болзни, о которой уже было упомянуто на предъидущей страниц. Мы обязаны однакожь сообщить объ одномъ изъ такихъ событій. Въ одинъ прекрасный вечеръ, достопочтенный господинъ Бинни, къ великому изумленію Амеліи, предложилъ ей перемнить фамилію Осборнъ на мистриссъ Бинни, и это предложеніе, какъ слдовало ожидать, неизмнно вызвало слезы на ея глаза, и окрасило ея щеки самымъ яркимъ румянцемъ. Амелія поблагодарила за лестное вниманіе къ ея особ, и за участіе въ судьб маленькаго Джорджа, но сказала наотрзъ, что она никогда, никогда не думала ни о комъ изъ мужчинъ, кром лишь… о своемъ вчно-незабвенномъ супруг, который теперь на небесахъ.— Тмъ дло и кончилось.
Двадцать-пятое апрля и восемьнадцатое іюня, день свадьбы и день вдовства, Амелія безвыходно сидла въ своей комнат, предаваясь размышленіямъ о своемъ отшедшемъ друг. Мы не распространяемся здсь о безконечныхъ часахъ ночи, когда погружалась она въ такую же думу подл кроватки своего сына. Но впродолженіе дня мистриссъ Эмми вела вообще дятельную жизнь. Она учила Джорджа читать, писать и немножко рисовать. Свободная отъ этихъ занятій, она сама читала безпрестанно книги, чтобы потомъ расказывать ихъ содержаніе своему сыну. Когда мало-по-малу глаза его открылись и умственный взоръ прояснился подъ вліяніемъ вседневныхъ явленій окружающей природы, Амелія, по мр возможности и силъ, учила сына обращаться мыслію къ Творцу Вселенной… Каждый вечеръ и каждое утро, онъ и она — случалось ли вамъ быть свидтелемъ такой картины? мать и маленькій свнъ ея, молились вмст Небесному Отцу, мать произносила вслухъ свою пламенную молитву, дитя лепетало за ней произнесенныя слова. И взаключеніе каждой молитвы, они просили Бога благословить милаго папа, какъ-будто онъ былъ живъ, и находился съ ними въ одной комнат.
Мыть и одвать этого юнаго джентльмена, гулять съ нимъ по утрамъ, передъ завтракомъ, прежде чмъ ддушка отправится въ Сити, ‘по дламъ’, шить для него самыя удивительныя и замысловатыя платья: вотъ въ чемъ обыкновенно состояли утреннія занятія мистриссъ Осборнъ. Для послдней цли, бережливая вдова перерзала, перекроила и перекрасила вс боле или мене цнныя статьи, накопившіяся въ ея гардероб посл свадьбы. Сама мистриссъ Осборнъ, къ великому огорченію матери, любившей употреблять, особенно посл банкротства, самые яркіе цвта, постоянно носила чорное платье и соломеную шляпку, обшитую чорной лентой. Весь послобденный досугъ мистриссъ Эмміі посвящала занятіямъ матери и старика-отца. Она приняла на себя трудъ выучиться игр въ криббиджъ, и практиковалась въ этомъ увеселительномъ занятіи всякій разъ, когда старый джентльменъ не ходилъ вечеромъ въ свой клубъ. Въ другой разъ она разыгрывала для него старинныя псенки на фортепіано, и старикъ впродолженіе этой экзерциціи неизмнно погружался въ сладкій сонъ. Притомъ она писала для него безчисленныя меморіи, письма, программы, проекты. То великолпное объявленіе, гд мистеръ Седли извщалъ всхъ своихъ прежнихъ пріятелей и друзей, что онъ сдлался агентомъ Компаніи Чорнаго Алмаза и Противу-Пепельнаго Угля, было написано рукою мистриссъ Эмми: Старикъ уврялъ почтеннйшую публику, что онъ будетъ продавать самый лучшій уголь по шиллингу за чалдронъ. Впрочемъ, вс вообще документы этого рода составляла или переписывала мистриссъ Эмми. Единственный трудъ мистера Седли состоялъ только въ томъ, что онъ подмахивалъ великолпыымъ почеркомъ, съ вензелемъ и росчерками, свою фамилію въ конц каждаго циркуляра.
Документъ относительно дешевой продажи превосходнйшихъ углей получилъ также въ свое время майоръ Доббинъ, но проживая на тотъ разъ въ Мадрасс, подъ вліяніемъ жгучаго соднца, онъ, повидимому, не имлъ особой нужды въ горючемъ матеріял. Это однакожь не мшало ему узнать, въ одно мгновеніе, почеркъ руки, писавшей коммерческую бумагу. Великій Боже! Чего бы не далъ онъ, чтобы пожать эту драгоцнную руку!.. Немедленно пришелъ къ нему другой документъ, извщавшій, что ‘Джонъ Седли и Компанія, устроивъ конторы въ Опорто, Бордо и Сент-Мери, мютъ честь извстить своихъ друзей и почтеннйшую публику вообще, что они могутъ предложить къ ихъ услугамъ превосходнншіе и отборнйшіе сорты портвейна, хереса, мадеры и кларета по самымъ умреннымъ и до сихъ поръ еще небывалымъ цнамъ’. Дйствуя подъ вліяніемъ этого намека, Доббинъ полетлъ сломя голову рекомендовать новый торговый домъ, и въ нсколько дней завербовалъ на свою сторону губернатора, комменданта, всхъ судей, всхъ офицеровъ, всхъ, кого только зналъ въ Мадрас, и затмъ, отправилъ въ Лондонъ заказы на огромныя партіи вина, что въ высшей степени изумило старика Седли и мистера Клеппа, который одинъ только своей особой представлялъ компанію новой фирмы. Это была самая веселая улыбка фортуны, и мистеръ Седли уже мечталъ построить новый домъ въ Сити, завести полчище писарей и корреспондентовъ по всему свту, по увы! заказы изъ Мадраса не возобновлялись, а требованій изъ Европы никто не присылалъ ни прежде, ни посл. Вроятно, старый джентльменъ совсмъ утратилъ способность отличать хорошее виео отъ дурного: въ Индіи по крайней мр были отъ него получены пресквернйшіе сорты, и бдняга Доббинъ вытерплъ отъ своихъ товарищей страшную бурю за общимъ столомъ въ казармахъ. Чтобы поправить неосторожную рекомендацію, онъ скупилъ назадъ присланныя пипы вина, и продалъ ихъ на аукціон съ огромнйшимъ убыткомъ для себя. Мистеръ Джой между-тмъ, получившій около этого времени теплое мстечко въ Калькутт, въ ост-инадскомъ департамент государственныхъ доходовъ, разъярился немилосердо, когда европейская почта привезла ему пачку этихъ вакхическихъ объявленій, съ особенной запиской отъ стараго джентльмена, гд было обозначено, что фирма расчитываетъ между-прочимъ на его содйствіе въ этомъ предпріятіи, для чего и посылаетъ ему значительную коллекцію винъ, слдующихъ по росписи, съ подробнымъ означеніемъ цны за каждый сортъ. Не имя никакого уваженія къ торговл спиртуозными напитками, Джой отослалъ назадъ вс эти объявленія, счеты и присланныя пипы, и объявилъ въ своемъ письм, что мистеръ Седли-старшій можетъ, не полагаясь на его содйствіе, выпутываться изъ своихъ обстоятельствъ какъ ему угодно, вслдствіе чего фирма потерпла весьма значительное разстройство въ своихъ длахъ, и понесенный убытокъ едва могъ быть вознагражденъ мадрасскими барышами и небольшимъ капитальцомъ мистриссъ Эмми.
Амелія получила пятьдесятъ фунтовъ вдовьяго пансіона, и сверхъ-того, было у нея еще пятьсотъ фунтовъ, оставшихся, при кончин мужа, въ рукахъ его агентовъ. Майоръ Доббинъ, какъ опекунъ Джорджа, вызвался положить эту сумму въ Индійскій Банкъ по восьми процентовъ. Старикъ Седли, подозрвавшій въ майор злостныя намренія касательно употребленія дочернихъ денегъ, сильно возсталъ противъ этого плана, и отправился къ агентамъ, чтобы обнаружить сильную протестацію съ своей стороны, но тутъ, къ великому изумленію, узналъ онъ, что не было такой суммы въ ихъ рукахъ, и что посл смерти капвтана Осборна оставалось всего только около сотни фунтовъ. Вроятно, говорили агенты, пятьсотъ фунтовъ составляютъ отдльную сумму, извстную только душеприкащику покойника, какимъ былъ майоръ Доббинъ. Боле чмъ когда-либо убжденный въ злостныхъ намреніяхъ, старикъ Седли началъ теперь ршительне и настойчиве преслдовать майора. Какъ ближайшій родственникъ мистриссъ Эзми, онъ потребовалъ властною рукою полнаго и подробнаго отчета относительно употребленія всхъ суммъ покойнаго капитана. Доббинъ замялся, покраснлъ, и посл двухъ-трехъ безсвязныхъ фразъ, сталъ ршительно втупикъ. Тутъ уже мистеръ Седли не сомнвался ни на-волосъ, съ какимъ человкомъ иметъ онъ дло. Пріосанившись и ободрившись, онъ сказалъ напрямикъ, что майоръ Доббинъ удерживаетъ незаконнымъ образомъ въ своихъ рукахъ сумму его покойнаго зятя.
Лопнуло терпнье майора Доббина, и не будь его обвинитель слишкомъ старъ и слишкомъ дряхлъ, между ними, нтъ сомннія, произошла бы сильнйшая ссора въ одномъ изъ нумеровъ гостинницы Пестраго Быка, гд происходилъ весь этотъ разговоръ.
— Пойдемте наверхъ, сэръ, сказалъ Доббинъ задыхаясь. Я непремнно требую, чтобы вы шли со мной наверхъ: я буду имть честь показать и доказать вамъ, милостивый государь, кто изъ насъ обиженъ: бдный Джорджъ или я.
И втащивъ старика наверхъ въ свою спальню, майоръ Доббинъ вынулъ изъ конторки вс счеты Осборна, и пачку долговыхъ росписокъ, подписанныхъ его рукою. Отдавая справедливость покойнику, мы обязаны сказать, что онъ готовъ былъ воспользоваться первымъ поводомъ, чтобы взять клочокъ бумаги и написать бойкою рукою: ‘я долженъ вамъ такую-то сумму’, и проч.
— Нкоторыхъ кредиторовъ онъ удовлетворилъ еще въ Англіи, прибавилъ мистеръ Доббинъ,— но я вынужденъ сказать вамъ, что посл смерти его не осталось и сотни фунтовъ. Я, да еще одинъ или два пріятеля изъ нашего полка составили эту маленькую сумму — единственное достояніе мистриссъ Осборнъ, и вы осмливаетесь упрекать насъ, милостивый государь, что мы обманываемъ вдову и сироту!
Старикъ Седли въ свою очередь пришелъ теперь въ крайнее смущеніе, и устыдился своихъ прежнихъ подозрній, не предчувствуя и не гадая, что майоръ Доббинъ, закаленный въ лицемріи, наговорилъ ему ужаснйшую чепуху. Дло въ томъ, что вс эти деньги, до послдняго шиллинга, вышли изъ его собственнаго кармана, безъ всякаго содйствія со стороны одного или двухъ мнимыхъ пріятелей капитана Осборна. Майоръ Доббинъ даже похоронилъ его на свои собственный счетъ, содержалъ Амелію въ Брюссел на свой собственный счетъ, и привезъ ее въ Англію на свои собственный счетъ!
Обо всхъ этихъ издержкахъ старикъ Осборнъ не думалъ никогда, не думали родственники Алеліи, и всего мене думала сама мистриссъ Эмми. Она врила во всемъ майору Доббину, какъ душеприкащику своего супруга, никогда не говорила съ нимъ объ этихъ дрязгахъ, и въ миньятюрную ея головку никогда не западала мысль, сколько она должна майору.
Два или три раза въ годъ, согласно данному общанію, она писала ему письма въ Мадрасъ, извщая крестнаго папашу о маленькомъ Джордж. Съ какимъ восторгомъ получалъ онъ и пряталъ въ свою шкатулку эти драгоцнныя бумаги! На каждое письмецо Амеліи, онъ неукосиительно посылалъ свои отвтъ, но если она молчала — молчалъ и онъ. Это однакожь не мшало ему отправлять безконечныя воспоминанія о себ малютк-Джорджу и прекрасной его мама. Между прочимъ, заказалъ онъ и отправилъ значительную коллекцію шарфовъ и большой слоновый приборъ шахматной игры, вывезенный изъ Китая. Эти шахматы были, въ нкоторомъ смысл, чудомъ совершенства. Пшки представляли маленькихъ людей, зеленыхъ и блыхъ, вооруженныхъ настоящими щитами и мечами, рыцари сидли верхомъ на прекрасныхъ коняхъ, башни выстроены были на хребтахъ слоновъ.
— Такихъ шахматовъ не видывалъ я и у мистриссъ Манго, замтилъ докторъ Пестлеръ.
Не мудрено, они дйствительно были верхомъ изящества и великолпія въ своемъ род. Вс эти фигуры привддіьли въ восторгъ маленькаго Джорджа, и онъ нарисовалъ свое первое письмо къ крестному папаш, въ благодарность за сей истинно-родительскій подарокъ. Доббинъ прислалъ также нсколько герметически закупоренныхъ банокъ съ вареньемъ и разными соленьями: юный Джорджъ вздумалъ украдкой попробовать эти лакомства, когда они стояли въ буфет, и чуть не убилъ себя дой. Это, думалъ онъ, было справедливымъ наказаніемъ за своевольный поступокъ: кушанья были такъ горячи. Эмми описала въ юмористическомъ дух эту маленькую непріятностъ въ письм къ майору, и тотъ былъ очень радъ, что Амелія, оправляясь постепенно отъ рокового удара, можетъ иной разъ быть въ веселомъ расположеніи духа. На этомъ основаніи онъ отправилъ, по первой же почт, дв прекрасныя шали, одну, блую, для мистриссъ Эмми, другую, чорную съ пальмовыми листьями, для старушки Седли. Мистеръ Седли и юный Осборнъ, съ этимъ же транспортомъ, получили въ подарокъ щегольскіе красные шарфы, весьма удобные для защищенія носовъ отъ вліянія сильныхъ морозовъ въ зимнее время.
Мистриссъ Седли утверждала ршительнымъ тономъ знатока, что за каждую изъ этихъ шалей майоръ Доббинъ долженъ былъ заплатитъ по крайней мр двадцать гиней. Этотъ великолпный подарокъ красовался на ея плечахъ всякій разъ, какъ старушка выходила на гулянье въ ближайшій садъ, и вс кумушки поздравляли ее отъ чистаго сердца съ такимъ блистательнымъ пріобртеніемъ. Шаль мистриссъ Эмми тоже пристала какъ нельзя лучше къ ея скромному чорному платью.
— Какъ это жаль, что она такъ мало думаетъ о немъ! замчала мистриссъ Седли въ назиданіе мистриссъ Клеппъ и всхъ своихъ пріятельницъ на Аделаидиныхъ Виллахъ. Джой никогда не присылалъ намъ такихъ подарковъ, да еще, вдобавокъ, онъ бранится почти въ каждомъ своемъ письм. Дло ясное, что майоръ влюбленъ въ нее по уши, но вдь что тутъ прикажете длать? Какъ-скоро я поведу стороной рчь объ этихъ вещахъ, она краснетъ какъ двчонка, плачетъ, и уходитъ къ себ въ комнату любоваться на свой миньятюръ. Мн ужь, признаюсь, становится тошно отъ этого миньятюра. Лучше бы намъ никогда не встрчаться съ этими ненавистными Осюорнами.
Среди сценъ и связей этого рода, тихихъ и скромныхъ, малютка Джорджъ перевалился изъ младенческаго возраста въ дтскій, и вышелъ мальчикомъ деликатнаго сложенія, чувствительнымъ, повелительнымъ, самовластно распоряжавшимся своей мамашей, которую однакожь любилъ онъ безпредльно. Онъ командовалъ безъ исключенія всми особами, жившими подъ одною съ нимъ кровлей. Чмъ больше выросталъ онъ, тмъ больше озадачивалъ всхъ своимъ высокомрнымъ обхожденіемъ и удивительнымъ сходствомъ съ миньятюромъ отца. Онъ распрашивалъ обо всемъ, обнаруживая при каждомъ случа изумительное любопытство. Глубокомысленность его замчаній озадачивала въ высшей степени престарлаго дда, и онъ расказывалъ въ своемъ клуб удивительныя исторіи насчетъ геніальности своего внука. Къ своей бабушк юный Джорджъ питалъ ссвершеннйшее равнодушіе. Вс, каждый и каждая, утверждали единодушно, что такого чуднаго мальчика еще не было во вселенной. Думали, впрочемъ, что Джорджинька наслдовалъ гордость своего отца, и это мнніе оказывалось справедлимымъ.
Когда минуло ему шесть лтъ, Доббинъ началъ писать чаще и чаще. Крестный отецъ желалъ знать, поступилъ ли Джорджинька въ школу, или наняли для него домашнихъ учителей. Въ томъ и другомъ случа, майоръ изъявлялъ надежду, что малютка оправдаетъ лестныя ожиданія своей мама. Какъ опекунъ и крестный отецъ, мистеръ Доббинъ позволялъ себ питать лестную увренностъ, что ему позволятъ взять на себя издержки по воспитанію Джорджа, слишкомъ отяготительныя для бдной вдовы. Словомъ, честный Вилльямъ всегда думалъ объ Амеліи и своемъ крестник, и по его распоряженію лондонскія агенты снабжали юнаго Джарджа книжкаи, картинками, рисовальными ящичками, конторками и вообще всми возможными орудіями, изобртенными для наставленія и забавы. Дня за три, до имянинъ шестилтняго Джорджа, какой-то джентльменъ въ одноколк, сопровождаемый слугою, подъхалъ къ дач мистера Седли, и сказалъ, что ему нужно видть молодого Джорджа Осборна. То былъ мистеръ Вульси, военный портной изъ улицы Кондюитъ, явившійся, по приказанію майора, снять мрку съ юнаго джентльмена, чтобы сшить для него пару суконнаго платья. Въ свое время, онъ имлъ счастье работать на капитана Осборна, родителя молодого джентльмена.
Случилось также, безъ сомннія по желанію майора, что сестрицы его, двицы Доббинъ, зазжали въ своей фамильной карет на Аделаидины Виллы, и брали Амелію съ ея сыномъ на прогулку. Любезность этихъ леди и покровительственный ихъ тонъ были не совсмъ пріятны для мистриссъ Эмми, тмъ не мене однакожь, слдуя влеченію своей уступчивой натуры, кроткая вдова охотно подчимялась ихъ услугамъ. Ктому же, карета съ фамильными гербами доставляла неизмримое наслажденіе юному Джорджу. По временамъ, снисходительныя леди отпрашивали къ себ малютку погостить на денекъ, и малютка съ радостію всегда готовъ былъ хать въ ихъ превосходный домъ на Денмарк-Гилл, окруженный превосходнымъ садомъ, гд въ оранжереяхъ были чудесный виноградъ и персики, которые Джорджъ очень любилъ,
Однажды, двицы Доббинъ явились къ мистриссъ Эмми въ веселомъ расположеніи духа, и сказали, что у нихъ вертится на язык такая новость, которая, нтъ сомннія, доставитъ большое удовольствіе мистриссъ Осборнъ.
— Дло идетъ о брат Вилльям, сказали двицы Доббингь.
— Право? что жь это такое?
— Догадайтесь сами,
— Майоръ Доббинъ детъ въ Англію? спросила обрадованная мистриссъ Эмми.
— О, нтъ, нтъ, совсмъ не то.
Двицы Доббинъ имли основательныя причины думать, что дорогой ихъ братецъ вступаетъ въ бракъ съ прекрасной родственницей Амеліина друга, съ миссъ Глорвиной Одаудъ, сестрой сэра Михаила Одауда, проживавшаго, съ нкотораго времени, въ Мадрас.
— Мы очень рады, сказали въ заключеніе двицы Доббинъ. Вс говорятъ, что миссъ Глорвина — прекрасная и доетойная двушка.
Рада была и мистриссъ Эмми, хотя изъ груди ея, при этой всти, вырвалось довольно грустное восклицаніе.
— Дай Богъ счастья доброму майору, сказала мистриссъ Эмми,— но мн кажется… я ошибаюсь, конечно… впрочемъ, какъ знать?— видите ли: Глорвина едва-ли похожа на добрую, несравненную полковницу Одаудъ… а съ другой стороны… ничего… право, я очень рада.
И дйствуя подъ вліяніемъ таинственнаго побужденія, котораго смыслъ остается для меня непостижимою загадкой, Амелія взяла на руки своего Джорджиньку и поцаловала его съ необыкновенною нжностью. Глаза ея подернулись влагой, когда она опустила малютку и уже впродолженіе всей прогулки не сорвалось съ ея языка ни одного путнаго слова… хотя не подлежало ни малйшему сомннію, что мистриссъ Эмми была очень, очень рада.

ГЛАВА XXXVIII.

Сцены, переполненныя необыкновеннымъ изяществомъ и чистотою.

Мы обязаны возвратиться на короткое время къ тмъ изъ нашихъ гемпширскихъ друзей, которые такъ жестоко были обмануты въ своихъ ожиданіяхъ относительно распоряженія мірскими благами, оставшимися посл смерти богатой родни.
Въ самомъ дл, это былъ жестокій ударъ для Бьюта Кроли, когда, вмсто вожделнныхъ тридцати тысячъ, онъ получилъ всего только пять фунтовъ отъ своей сестры. Когда удовлетворилъ онъ своихъ кредиторовъ и заплатилъ должишки сына своего, Джемса, продолжавшаго учиться въ Оксфордскомъ Коллегіум, четыре его дочери получили весьма незначительную частичку на свое будущее приданое изъ этой суммы. Мистриссъ Бьютъ никогда не знала, никогда по крайней мр не признавалась, въ какой мр ея собственная неосторожность содйствовала къ разоренію ея мужа. Все она сдлала (по ея словамъ), что только можетъ сдлать умная и проницательная леди, и виновата ли мистриссъ Бьютъ, что природа не наградила ея тми демонскими свойствами, какими отличается этотъ пучеглазый Питтъ, лицемрный ея племянникъ? Но, что прошло, того ужь, конечно, воротить нельзя. Мистриссъ Бьютъ желала пучеглазому племяннику всякаго счастія, какого онъ заслуживалъ за свое неправедное стяжанье.
— Хорошо ужь и то, что деньги останутся по крайней мр въ нашей фамиліи, говорила мистриссъ Бьютъ. Питтъ не промотаетъ ихъ, за это могу поручиться: такого скряги и жидомора еще земля не производила. Онъ столько же ненавистенъ въ своей сфер, какъ этотъ его забулдыжный братецъ, Родонъ Кроли. Негодный мотъ и отчаянный скупецъ стоютъ одинъ другого.
Такмъ-образомъ, посл первыхъ порывовъ гнва и печали, мистриссъ Бьютъ начала мало-по-малу примняться къ измнившимся обстоятельствамъ, и окончательно помирились съ своей судьбой. Она сообщила своимъ дочерямъ приличныя наставленія, какимъ-образомъ переносить бдность съ веселымъ духомъ, и выдумала тысячи замчательныхъ средствъ скрывать ее отъ взоровъ ближнихъ. Съ рдкой энергіей, достойной похвалы и удивленія, мистриссъ Бьютъ возила дочекъ на балы и на общественныя гулянья. Даже въ Пасторат она приинмала своихъ знакомыхъ самымъ гостепріимнымъ образомъ, съ комфортомъ истинно-джентльменскимъ, и гости появлялись на ея вечерахъ гораздо чаще, чмъ въ бывалое премя, когда еще не была ршена участь наслдства миссъ Кроли. Смотря на ея теперешніе свычаи и обычаи, никакъ нельзя было думать, что достопочтенная фамилія обманулась въ своихъ надеждахъ, и никому не приходило въ голову, что мистриссъ Бьютъ, не пропускавшая ни одного общественнаго гулянья, томитъ голодомъ и холодомъ свою семью въ Пасторат. Зато не щадила она никакихъ издержекъ на туалетъ, и гардеробъ ея дочекъ безпрестанно наполнялся новйшими произведеніями модныхъ магазиновъ, Мать и вс четыре дочери, дурнышки, неукоснительно появлялись на всхъ собраніяхъ въ Саутамптон и Винчестер: имъ удалось даже проникнуть въ Каусъ (что на остров Уайт, гд лтняя резиденція королевскаго дома) на общественыые балы, по поводу скачекъ, и на веселыя собранія, по поводу гонки шлюпокъ, яликовъ и лодокъ. Карета мистриссъ Бьютъ и лошади, оторванныя отъ плуга, безпрестанно были въ дл, такъ-что почти вс знакомые убдились окончательно, что четыре сестрицы получили отъ своей тётки огромное наслдство. Къ этому убжденію приводило между прочимъ и то обстоятельство, что вс члены фамиліи Бьюта Кроли произносили, въ публичныхъ мстахъ, имя покойной тётушки не иначе, какъ съ душевнымъ умиленіемъ, нжнйшею благодарностью и сердечнымъ восторгомъ. Обманъ этого рода, сколько мн извстно, всего чаще практикуется на подмосткахъ житейскаго базара, и здсь всего замчательне то, что особы, позволяющія себ этотъ обманъ, хвастаютъ своимъ лицемріемъ, какъ великимъ нравственнымъ достоинствомъ, потому-что надуть ближняго на счетъ обширности своихъ средствъ — дло очень трудное и требующее глубокихъ соображеній.
Мы знаемъ изъ достоврныхъ источниковъ, что мистриссъ Бьютъ считала себя самой добродтельной женщиной во всей Аигліи, и взглядъ на ея счастливое семейство представлялъ глазамъ посторонняго зрителя трогательную и назидательную картину. Такъ благовоспитаны были ея дочки, такъ умны, веселы, любезны и милы были он! Мара превоеходно рисовала цвточки, и снабжала ими почти вс окрестные благотворительные базары. Эмми считалась соловьемъ во всемъ графств, и стишки ея, напечатанные въ ‘Гемпширскомъ Телеграф’, упрочили на твердомъ основаніи ея поэтическую славу. Фанни и Матильда пли дуэтты, между-тмъ, какъ маменька ихъ играла на фортепьяно, а другія дв сестрицы сидли въ отдаленіи, обхвативъ за талію другъ друга, и слушали музыкальную мелодію съ вниманіемъ напряженнымъ и глубокимъ. Но никто не видалъ, какъ бдныя двочки барабанили эти дуэтты въ тишин уединенія, и никто не подозрвалъ, съ какою строгостью заботливая мать дрессировала ихъ наедин. Словомъ, мистриссъ Бьютъ, назло неумолимой фортун, обстропвала свои длишки превосходно,
Все длала мистриссъ Бьютъ, что только можетъ длать добрая и заботливая мать. Она привозила веселыхъ джентльменовъ изъ Саутамптона, молодыхъ викаріевъ изъ Винчестера, и офицеровъ изъ соседнихъ казармъ. Она пыталась даже ловить на удочку молодыхъ адвокатовъ и стряпчихъ изъ лондонскихъ судовъ, и поощряла Джемса привозить домой на каникулы всхъ своихъ пріятелей, съ которыми здилъ онъ въ Оксфорд на охоту. Чего не сдлаетъ попечительная мать, какъ-скоро идетъ дло о благополучіи ея дочерей?
Дло ясное, что между такой женщиной и ненавистнымъ ея родственникомъ, престарлымъ владльцемъ Королевиной усадьбы, ничего не могло быть общаго. Съ нкотораго времени, совершился окончательный разрывъ между достопочтеннымъ Бьютомъ и братомъ его, баронетомъ. Должно, впрочемъ, замтить, что сэръ Питтъ раздружился со всмъ графствомъ, и вс на него указывали, какъ на чудище джентльменской породы. Отвращеніе Питта къ респектэбльному обществу увеличивалось постепенно съ его преклонными годами: циническія его наклонности принимали огромные размры, и ворота древняго замка не отворялись боле для джентльменскихъ экипажей до той поры, пока старшій сынъ баронета, мистеръ Питтъ, и леди Дженни, не сдлали визита на ‘Королевину усадьбу’ немедленно посл своей свадьбы.
То былъ страшный и нсчастнйшій визитъ, вспомннаемый съ великимъ ужасомъ и отвращеніемъ членами благороднаго семейства. Мистеръ Питтъ, съ блдной физіономіей, просилъ свою молодую супругу никогда не заикаться ни полсловомъ о поздк на ‘Koролевину усадьбу’, и вс свднія о томъ, какъ сэръ Питтъ принялъ новобрачныхъ, мы могли только собрать черезъ мистриссъ Бьютъ, которая одна только знала всю подноготную джентльменекаго замка. Вотъ что мы узнали.
Когда новобрачные подъзжали къ парку въ своемъ щегольскомъ экипаж, мистеръ Питтъ съ ужасомъ и негодованіемъ замтилъ большія проски между деревьями — его собственными деревьями, которыя баронетъ своевольно приказалъ срубить, безъ всякой разумной причины и безъ достаточнаго основанія. Весь паркъ представлялъ грязный, разрушающійся видъ. Дороги были оставлены въ пренебреженіи, и колеса щегольского экимажа должны были пробираться по грязнымъ лужамъ. Терраса передъ замкомъ и парадный входъ почернли и заросли мхомъ, цвточныя куртинки, прежде столько живописныя, были совсмъ заброшены и покрылись негодной травой. Вс почти окна на лицевой сторон фамильнаго залка были затворены ставнями. Долго новобрачные простояли въ галлере, прежде-чмъ слуга, отвчавшій на повторенный звонъ колокольчика, отворилъ имъ дверь. Когда наконецъ мистеръ Горроксъ впустилъ ихъ въ праддовскіе чертоги, первымъ предметомъ, поразившимъ ихъ вниманіе, была какая-то весьма странная кукла въ лентахъ, сидвшая на одной изъ дубовыхъ ступеней парадной лстницы. Они пошли въ такъ-называемую библіотеку сэра Питта. Прескверный запахъ табачнаго дыма становился сильне и сильне, по мр того, какъ мистеръ Питтъ и юная его супруга приближались къ дверямъ библіотеки.
— Сэръ Питтъ не совсмъ здоровъ, замтилъ Горроксъ въ извиненіе, и намекнулъ учтивымъ образомъ, что господинъ его, съ нкотораго времени, страдаетъ ревматизмомъ въ поясниц.
Библіотека выходила окнами въ паркъ и на главную дорогу. Сэръ Питтъ отворилъ одно изъ оконъ, просунулъ голову и принялся кричать на почтальйона и каммердинера мистера Питта, которые хотли, казалось, высвободить багажъ изъ экипажа.
— Что вы тамъ возитесь съ этими сундуками-то? Эхъ, вы, шалопаи! закричалъ сэръ Питтъ, размахнвая чубукомъ, который былъ у него въ рук. Это вдь только утренній визитъ, Токкеръ, глупая ты голова! Эвося! какъ заляпались копыта у этихъ лошадей-то! Что бы вамъ ихъ не пообчистить малую толику? Сквалыжники!.. Ну, это ты, Питтъ? Здравствуй, любезный, здравствуй. Пріхали навстить старика-то… а? Здравствуй, невстка, здравствуй, голубушка. У тебя, однакожь, прехорошенькое личико-то, нечего сказать. Ты ни на-волосъ не похожа на эту старую улитку, леди Шипшенксъ, что ли — какъ бишь зовутъ твою мать? Подь сюда, моя милая, поцалуй старика Питта.
Никакъ нельзя сказать, чтобы ласки и объятія стараго джентльмена, небритаго и пропитаннаго насквозь пресквернымъ табачнымъ запахомъ, могли быть сколько-нибудь пріятны для его молоденькой невстки. Но леди Дженни припомнила весьма кстати, что братецъ ея, лордъ Саутдаунъ, тоже любилъ покуривать табакъ и, на этомъ основаніи, она великодушно подставила свою розовую щечку къ носу престарлаго баронета.
— Вишь, вишь, какую подтибрилъ себ синичку этотъ чопорный штукарь! сказалъ сэръ Питтъ посл обмна этихъ родственныхъ привтствій. Ну, что онъ подлываетъ съ тобой, моя крошка? Читаетъ по вечерамъ ‘Восторгнутые Классы’!.. э? Учитъ сочинять памфлеты… гмъ?.. Рюмочку малвазіи для леди Дженни, Горроксъ, свинья! Этакой балбесъ!.. Вы у меня недолго погостите, моя крошка: скучно вамъ будетъ, да и я пропаду съ тоски съ твоимъ чопорнымъ муженькомъ. Старъ я сталъ, моя милая, прихотливъ малую толику и брюзгливъ немножко: люблю пость, попить, покурить и поиграть въ криккетъ, если приведется съ кмъ.
— Я умю играть въ криккетъ, сэръ, сказала леди Дженни улыбаясь. Я игрывала съ папа и тетушкой миссъ Кроли: не такъ ли, мистеръ Кроли?
— Леди Дженни, сэръ, играетъ повременамъ въ эту игру, къ которой, какъ вы говорите, у васъ особое пристрастіе, сказалъ мистеръ Питтъ серьёзнымъ тономъ.
— Играетъ, аль нтъ… мн все-равно: здсь не мсто этой пичужк. Ступайте-ка лучше въ Модбери, и погостите у мистриссъ Рипсеръ, или, ужь лучше, идите въ Пасторатъ, и попросите мистера Бьюта приготовить вамъ обдъ. Онъ съ ума сойдетъ отъ радости, когда увидитъ васъ. Бьютъ вдь такъ много обязанъ вамъ за то, что вы подтибрили денежки у этой старухи. Ха, ха, ха! На этотъ капиталецъ, авось, вы поправите усадьбу, когда меня не станетъ.
— Я замчаю, сэръ, сказалъ мистеръ Питтъ, возвысивъ голосъ, что ваши люди своевольно рубятъ строевой лсъ въ нашемъ парк.
— Да-съ, да, такъ точно, погода все стоитъ чудовая, какой лучше и желать нельзя для эфтой поры, отвчалъ сэръ Питтъ, притворяясь глухимъ. Старъ я сталъ, Питтъ, старъ и дряхлъ, любезный. Чему тутъ дивоваться? Вдь теб ужь самому скоро стукнетъ подъ пятьдесятъ… А вдь онъ еще смотритъ такимъ козыремъ, леди Дженни: не правда ли? Вотъ оно что значитъ быть трезвымъ, и вести, такъ сказать, нравственную жизнь. Я — совсмъ другая статья: дожилъ до восьмидесяти лтъ, и… хи, хи, хи!
И сэръ Питтъ закатился веселымъ смхомъ. Затмъ онъ понюхалъ табаку, и взглянулъ умильными глазами на свою невстку.
Мистеръ Питтъ попробовалъ еще разъ навести рчь на порубку лса, но баронетъ внезапно оглохъ опять на оба уха.
— Охъ, Питтъ, сынъ ты мой любезный, старюсь я со дня на-день, и всю эту зиму была у меня ужасная ломота въ поясниц. Я недолго здсь останусь, но все же я радъ тебя видть, невстка. Личико твое мн нравится, леди Дженни, хорошо, право, что ты нисколько не похожа на эту костлявую Бинки. Я дамъ теб чудесную вещицу, моя милая, чтобы, этакъ, знаешь, было теб въ чемъ представиться, какъ слдуетъ.
И онъ поковылялъ черезъ комнату къ буфету, откуда, немного погодя, вытащилъ небольшую старую шкатулку, гд хранились драгоцнные брильянты.
— Возьми это на память, моя милая, сказалъ баронетъ. Эта вещица принадлежала моей матери, и потомъ перешла къ первой леди Бинки. Брильянты — прелесть!.. никогда ихъ не давалъ я этой дочери торгаша желзнымъ хламомъ, никогда. Возьми ихъ и припрячь поскоре, сказалъ онъ, всовывая шкатулку въ руки невстки, и тщательно притворяя дверь кабинета. Въ эту минуту, буфетчикъ Горроксъ принесъ завтракъ на серебряномъ подцос.
— А что это вы, сударь, изволили дать Питтовой жен? сказала Кукла въ лентахъ, когда мистеръ Питтъ и леди Дженни оставили стараго джентльмена.
Это была миссъ Горроксъ, буфетчикова дочка, камень претыканія и соблазна для всего графства, леди, распоряжавшаяся почти безусловно всми предметами на ‘Королевиной усадьб’.
Появленіе и постепенное возвышеніе этой Куклы на ‘Королевиной усадьб’приводило въ крайнее смущеніе и негодованіе всхъ членовъ фамиліи Кроли. Кукла открыла себ входъ въ сберегательную кассу Модбери, и завдывала всми счетами сэра Питта. Кукла появилась всюду на публичныхъ гуляньяхъ, и вся домашняя челядь въ джентльменскомъ замк находилась подъ вдніемъ Куклы. По ея прихотямъ и произволу отпускались, одинъ за другимъ, вс прежніе служители замка. Шотландскій садовникъ еще одинъ оставался при дом, и съ гордостію продолжалъ воздлывать оранжереи и теплицы, получая отъ нихъ порядочный доходъ на соутамптонскомъ рынк, куда отвозилъ онъ вс произведенія сада, взятого имъ на аренду. Кукла добралась и до него. Въ одно прекрасное утро, онъ засталъ ее за опустошеніемъ оранжерейныхъ продуктовъ, и получилъ сильнйшую оплеуху, когда вздумалъ вступиться за свою собственность. На этомъ основаніи, шотландскій садовникъ, его жена и дти, единственные обитатели Королевиной усадъбы, принуждены были убираться по-добру, по-здорову, куда глаза глядятъ, со всмъ своимъ скарбомъ и движимымъ имуществомъ. джентльменскій садъ опустлъ и заглохъ. Цвтники бдной леди Кроли превратились въ безобразный пустырь, гряды заросли крапивой и полынью. Только двое или трое изъ прежнихъ слугъ еще прозябали безъ всякой цли на своихъ мстахъ. Конюшни и другія службы стояли пусты и заперты въ полуразрушенномъ вид. Сэръ Питтъ жилъ одиноко, затворнически, упиваясь по ночамъ въ обществ Горрокса, своего буфетчика (или домоправителя, какъ онъ самъ называлъ себя теперь) и несчастной его дочери. Прошло для нея время, когда она здила въ Модбери на простой крестьянской телг, и униженно раскланивалась со всми рыночными торговками. Отъ стыда или отъ презрнія къ своимъ сосдямъ, старый философъ-циникъ почти никогда не вызжалъ изъ предловъ ‘Королевиной усадьбы’. Но ябеды и сутяжничество продолжались. Сэръ Питтъ Кроли ссорился съ своими агентами и бранилъ своихъ фермеровъ черезъ письма. Дни свои проводилъ онъ въ корреснонденціи, и перо его скрипло неутомимо. Адвокаты и констебли допускались къ нему не иначе, какъ посредствомъ Куклы, принимавшей всхъ этихъ дловыхъ людей въ ключницыной комнат у грязнаго крыльца, черезъ которое только и можно было найдти доступъ къ хозяину дома. Между-тмъ, душевныя безпокойства баронета увеличивались съ каждымъ днемъ, и вс окружающіе его предметы принимали самый мрачный колоритъ. Развалиной становился домъ, разваливался и сэръ Питтъ Кроли.
Легко представить себ ужасъ мистера Питта, когда извстія о съумасбродств его отца дошли наконецъ до самыхъ почтенныхъ и фешенэбльныхъ джентльменовъ. Онъ трепеталъ при мысли, что газеты, сегодня или завтра, могутъ провозгласить эту жалкую Куклу его второй законной мачихой. Посл этого перваго и послдняго визита, имя несчастнаго старика никогда не произносилось въ джентльменскихъ аппартаментахъ мистера Питта Кроли. Онъ былъ чмъ-то въ род скелета на ‘Королевиной усадьб’, и вс члены благородной фамиліи проходили мимо него съ отвращеніемъ и безмолвіемъ. Леди Саутдаудъ, прозжая одинъ разъ мимо воротъ древняго замка, уронила нсколько страшныхъ сентенцій, способныхъ отуманить голову и просверлить насквозь чувствительное сердце. Мистриссъ Бьютъ выходила по ночамъ изъ Пастората удостовриться, нтъ ли зарева надъ вязами, за которыми стоялъ фамильный замокъ, и не горитъ ли ‘Королевина усадьба’. Сэръ Джильсъ Вапсготъ и сэръ Генрихъ Фуддельстонъ, старинные друзья усадьбы, не хотли сидть въ парламент на одной скамейк съ помшаннымъ баронетомъ, и съ презрніемъ отвернулись отъ него на улиц въ Соутамптон, когда сэръ Питтъ протянулъ къ нимъ свои грязныя руки. Ничто, однакожь, не произвело на него слишкомъ сильныхъ впечатлній: онъ захохоталъ, засунулъ руки въ карманы, и преспокойно слъ въ свою карету. Хохотомъ отдлывался онъ отъ всхъ явленій въ этомъ род: хохоталъ надъ поучительными сентенціями леди Саутдаунъ, смялся надъ своими сыновьями, надъ свтомъ, даже надъ Куколкой, когда она сердилась, что случалось довольно часто.
Миссъ Горроксъ, возведенная въ должность ключницы на ‘Королевиной усадьб’, командовала всей прислугой съ подобающимъ великолпіемъ и пышностью. Слугамъ приказано было называть ее не иначе, какъ ‘сударыня’, или ‘мадамъ’, и таковой титулъ утвердился за ней навсегда. Нашлась даже маленькая двочка, сударынина фафоритка, которая, ни-съ-того ни-съ-сего стала называть ее ‘миледи’, не получая, однакожь, ни выговоровъ, ни упрековъ за этотъ титулъ.
— Что жь такое, Гестеръ? Были, конечно, миледи получше меня, но были и хуже въ тысячу разъ. Все можстъ статься, Гестеръ.
Таковъ былъ первоначальный отвтъ миссъ Горроксъ на этотъ лестный комплиментъ. Всмъ она завдывала и командовала безконтрольно, и власть ея не простиралась только на буфетчика-отца, которому, однакожь, съ приличной деликатностью, она уже намекала нсколько разъ, чтобы онъ не слишкомъ фамильярничалъ съ будущей супругой баронета. Эту возвышенную роль въ своей жизни миссъ Горроксъ репетировала съ великимъ наслажденіемъ для себя самой, и къ невыразимой потх старика сэра Питта, который ухмылялся надъ ея жеманствомъ, и хохоталъ по цлымъ часанъ надъ ея нелпымъ подражаніемъ манерамъ и приличіямъ свтской дамы. Онъ клялся, что эта роль идетъ къ ней какъ нельзя лучше и, вслдъ затмъ, приказывалъ ей надвать придворные костюмы первой леди Кроли, клятвенно увряя, что въ будущій сезонъ онъ введетъ ее во вс великолпные салоны столицы. Однажды, онъ общалъ даже представить миссъ Горроксъ ко двору, и разряженная Кукла врила отъ чистаго сердца всмъ этимъ общаніямъ и клятвамъ. Она прибрала къ своимъ рукамъ гардеробы обихъ покойныхъ леди, перерзала ихъ платья, перекроила и перешила ихъ по своему собственному вкусу. По всей вроятности, она приняла бы также въ свое владніе вс фамильные брильянты и другія драгоцнныя вещицы, если бы сэръ Питтъ Кроли не заперъ ихъ подъ замокъ въ своемъ собственномъ кабинет. Ключей отъ этого замка миссъ Горроксъ не могла вытащить у него ни ласками, ни угрозами, ни убжденіями. Не подлежитъ по крайней мр сомннію тотъ замчательный фактъ, что, спустя нсколько времени, когда Кукла принуждена была оставить ‘Королевину усадьбу’, въ одномъ изъ ящиковъ открыли тетрадь, принадлежавшую этой леди. По изслдованіи оказалось, что миссъ Горроксъ упражнялась по этой тетрадк въ наук чистописанія вообще, и въ подписываніи своей фамиліи въ частности, какъ напримръ: ‘леди Кроли, леди Бетси Горроксъ, леди Елисавета Кроли’, и проч.
Хотя люди мирнаго Пастората никогда не заходили въ праддовскій замокъ, и тщательно избгали всякихъ сношеній съ его безумнымъ владльцомъ, однакожь, было имъ извстно до мельчайшихъ подробностей все что ни длалось въ замк, и съ часу на часъ ожидали они катастрофы, которую предчувствовала также и миссъ Горроксъ. Но, сверхъ чаянія, завистливая судьба опрокинула вверхъ дномъ вс ея ожиданія, и навсегда лишила достодолжной награды эту любезную и милую двицу.
Однажды, баронетъ засталъ ‘свою миледи’, такъ онъ называлъ ее въ шутку, на табурет за старымъ и разстроеннымъ фортепьяно въ гостиной, до котораго никто не дотрогивался съ той поры, какъ Бекки Шарпъ играла на немъ кадрили. Миссъ Горроксъ сидла съ превыспреннею важностію, упражняясь, по-мр своихъ средствъ, въ подражаніи музыкальнымъ звукамъ, которые ей удавалось слышать. Маленькая двочка, фаворитка, стояла подл своей барыни, качала головой и внизъ, и вверхъ, и направо, и налво, и безпрестанно повторяла отъ полноты душевнаго восторга: ‘Безподобно, миледи! Чудо, какъ хорошо, сударыня-миледи!’ Точь-въ-точь какъ вжливыя и услужливыя особы въ джентльменскихъ гостиныхъ осыпаютъ похвалами настоящихъ пвицъ.
Сдлавшись внезапнымъ свидтелемъ этой сцены, старый баронетъ разразился, по обыкновенно, веселымъ и добродушнымъ смхомъ. Вечеромъ, за бутылкой рома, онъ пересказалъ вс подробности этого обстоятельства буфетчнку Горроксу, къ великому смущенію миссъ Горроксъ, приготовлявшей пуншъ для баронета. Сэръ Питтъ барабанилъ по столу, какъ-будто столъ былъ музыкальнымъ инструментомъ и визжалъ немилосердно, подражая пнію Куклы. Такой прекрасный голосъ непремнно долженъ быть обработанъ, кричалъ сэръ Питтъ, и клятвенно уврялъ, что миссъ Горроксъ будетъ имть музыкальныхъ учителей, въ чемъ, разумется, ничего не могло быть смшного, какъ справедливо замтила Кукла. Вообще, старый баронетъ былъ очень веселъ въ этотъ вечеръ, и выпилъ съ своимъ буфетчикомъ и другомъ необычайное количество рома и воды. Въ поздній часъ ночи, мистеръ Горроксъ, искренній другъ, собутыльникъ и врный слуга, проводилъ своего господина въ спальню.

——

Прошло не больше получаса. Въ джентльменскомъ замк послышались толкотня и суматоха. Огоньки замелькали въ окнахъ по всмъ направленіямъ древняго жилшца, котораго хозяинъ занималъ обыкновенно не больше двухъ или трехъ комнатъ. Скоро мальчикъ на маленькой лошадк выхалъ изъ воротъ, и поскакалъ за докторомъ въ Модбери.
Черезъ часъ — никакъ не больше, и этотъ фактъ служитъ разительнымъ доказательствомъ, въ какой степени проницательная мистриссъ Бьютъ держала ухо востро, наблюдая за всми движеніями джентльменскаго дома — черезъ часъ, мистриссъ Бьютъ, окутанная шалью, достопочтенный Бьютъ Кроли и Джемсъ, его сынъ, пробирались изъ Пастората черезъ паркъ, и уже входили въ корридоръ замка черезъ отворенную дверь.
Они прошли черезъ корридоръ въ небольшую имнату, гд увидли на стол три стакана и опорожненную бутылку съ ромомъ, употребленную на вечернее угощеніе баронета. Отсюда вошли они въ кабиметъ сэра Питта, и тутъ застали миссъ Горроксъ, въ розовой шляпк съ ленточками, и съ огромной связкой ключей въ рукахъ. Съ озабоченнымъ и тревожнымъ видомъ, Куколка пыталась отпереть ящики коммодовъ и шкатулки. Вдругъ ключи выпали изъ ея рукъ, и она взвизгнула отъ ужаса, когда взоры ся встртились съ сверкающими глазами мистриссъ Бьютъ.
— Посмотрите-ка сюда, Джемсъ и мистеръ Кроли! заголосила мистриссъ Бьютъ, указывая на испуганную и ошеломленную фигуру несчастной.
— Онъ самъ отдалъ ихъ мн! Самъ отдалъ ихъ мн! завизжала Кукла.
— Отдалъ ихъ теб?! Теб, негодная тварь? закричала мистриссъ Бьютъ,— будьте свидтелями, Джемсъ и мистеръ Кроли: мы застали эту гадкую женщину за кражей вещей баронета. Она должна околть на вислиц, какъ я уже давно предсказала.
Сраженная окончательно этими словами, Бетси Горроксъ зарыдала во весь голосъ и, скрестивъ руки, стала на колни передъ своей грозной судьею. Но мистриссъ Бьютъ отнюдь не принадлежала къ числу женщинъ, расположенныхъ къ великодушному прощенію обидъ: уничиженіе врага было, напротивъ, тріумфомъ для ея души.
— Звони въ колокольчикъ, Джемсъ, сказала мистриссъ Бьютъ,— звони до тхъ поръ, пока не сбгутся люди.
И на повторенный звонокъ Джемса сбжалась вся прислуга.
— Запереть эту женщину въ безопасное мсто, сказала мистриссъ Бьютъ,— мы застали и уличили ее въ расхищеніи собственности сэра Питта. Вы, мистеръ Кроли, пріймете на себя трудъ отдать ее въ руки правосудія. Ты, Беддосъ, завтра поутру отвезешь еe на крестьяиской телг въ соутамптонскую тюрьму.
— Послушай, однакожь, моя милая, началъ достопочтенный Бьютъ,— она вдь только…
— Нтъ ли здсь желзныхъ нарукавниковъ? продолжала мистриссъ Бьютъ, притопнувъ своими башмаками на деревянныхъ подошвахъ,— подать сюда нарукавники. Да гд этотъ ея гадкій отецъ?
— Сэръ Питтъ самъ пожаловалъ ихъ мн, застонала бдная Бетси,— не правда ли, Гестеръ? Вдь ты видла, какъ онъ далъ ихъ мн?.. Давно ужь это было… тотчасъ же посл нашего прізда съ ярмарки. Оно мн всеравно: возьмите ихъ, если думаете, что я украла.
И несчастная вытащила изъ своего кармана пару блестящихъ пряжекъ для башмаковъ, возбудившихъ ея удивленіе и восторгъ. Пряжки лежали въ одномъ изъ книжныхъ ящиковъ, и Бетси только что успла обратить ихъ въ свою собственность.
— Ахъ, Бетси, Бетси? Какъ это, право, не стыдно теб городить такой вздоръ? Безсовстная ты этакая! сказала маленькая двочка, фаворитка несчастной миссъ Горроксъ,— и кому же ты осллилась болтать такія небылицы въ лицахъ? Самой госпож Бьютъ Кроли, доброй и прекрасной госпож, да еще его достопочтенству (двчонка тутъ сдлала реверансъ), самому господину Бьюту Кроли! Какая ты безстыдница, Бетси! Вы можете, сударыня, обыскать вс мои ящики… вотъ вамъ и ключъ, мистриссъ Бьютъ, ничего не найдете у меня, сударыня, потому что я, смю сказать, двушка честная, хотя родилась отъ бдныхъ родителсй, и выросла въ рабочемъ дом, а все-таки я двушка честная, и если вы найдете у меня хотъ шолковый чулокъ, хоть какую-нибудь тряпочку изъ барскихъ вещей… вотъ съ мста не сойдти, если найдете что-нибудь. Я двушка честная, не то, что эта.
— Подай сюда твой ключи, негоница! прошипла мистриссъ Бьютъ, обращаясь къ несчастпми Бетси.
— А вотъ вамъ и свчка, сударыня, пропищала нетерпливая малютка Гестеръ, безпрестанно кланяясь и присдая,— я покажу вамъ ея комнату, сударыня, и открою вамъ вс ея шкафы, мистриссъ Бьютъ. И сколько у нея навалено тамъ всякаго господскаго добра! видимо-невидимо, сударыня!.. А я двушка честная….
— Прикуси свои языкъ, двчонка, перебила мистриссъ Бьютъ, я и безъ тебя хорошо знаю комнату этой твари. Мистриссъ Браунъ, потрудитесь идти со мной, а ты, Беддосъ, отвчаешь мн за эту женщину, продолжала мистриссъ Бьютъ, схвативъ свчу. Вы, мистеръ Кроли, бгите скоре наверхъ, и смотрите, какъ бы тамъ не отравили нашего несчастнаго брата.
И мистриссъ Бьютъ, сопровождаемая госпожею Браунъ, отправилась въ комнату, которая, всамомъ дл, была ей извстна въ совершенств, какъ это доказала она немедленно, лишь только перееступила за порогъ.
Достопочтенный Бьютъ пошелъ наверхъ, гд нашелъ онъ узднаго доктора изъ Модбери, и отороплаго буфетчика Горрокса, который стоялъ за стуломъ своего господина. Оба они старались пустить кровь сэру Питту Кроли.

——

Рано утромъ, по распоряженію мистриссъ Бьютъ, отправленъ былъ курьеръ въ столицу съ печальнымъ извстіемъ къ мистеру Питту Кроли. Мистриссъ Бьютъ вступила, до времени, въ управленіе замкомъ, и просидла всю ночь у постели больного. Общими усиліями, баронетъ былъ приведенъ, наконецъ, въ чувство. Говорить онъ не могъ, но, казалось, узнавалъ всхъ окружающихъ особъ. Мистриссъ Бьютъ, не смыкая глазъ, бодрствовала при его постели. Храбрая, неутомимая и великодушная леди, она, повидимому, не знала, что такое усталость, между-тмъ какъ докторъ спокойно храплъ въ креслахъ. Горроксъ попытался-было обнаружить свое вліяніе и власть при особ сэра Питта, но мистриссъ Бьютъ назвала его безпутнымъ пьяницей, и запретила ему показываться на глаза въ этомъ дом, если только онъ не хочетъ отправиться въ ссылку съ своей негодной дочерью.
Устрашенный этой угрозой, буфетчикъ спустился въ дубовую комнату, гд сидлъ мистеръ Джемсъ, производившій безъуспшныя изслдованія надъ пустой бутылкой. По его приказанію, мистеръ Горроксъ долженъ былъ принести новую бутылку съ ромомъ и чистые стаканы, къ которымъ немедленно присосдился и достопочтенный мистеръ Бьютъ. Затмъ, отецъ и сынъ приказали буфетчику сдать ключи, и не показывать больше своей плутовской рожи въ джентльменскомъ замк.
Горроксъ повиновался. Онъ и его дочь, окруженные мракомъ ночи, выбрались тайкомъ изъ воротъ, и отказались такимъ образомъ отъ властительства надъ ‘Королевиной усадьбой’.

ГЛАВА XXXIX,

Бекки становится дйствительнымъ членомъ фамліи Кроли.

Старшій сынъ и наслдникъ баронета прибылъ благовременно посл этой катастрофы, и отнын, можно сказать, уже началось его господствованіе въ ‘Королевиной усадьб’. Старый баронетъ еще жилъ нсколько мсяцовъ, но умственныя способности и даръ слова уже никогда боле не возвращались къ разбитому параличомъ старику.
Вступивъ въ управленіе праддовскимъ помстьемъ, мистеръ Питтъ нашелъ его въ странномъ положеніи. Сэръ Питтъ, повидимому, только и длалъ всю свою жизнь, что продавалъ, закладывалъ или покупалъ. Длами его завдывали человкъ двадцать, и съ каждымъ изъ нихъ непремыно была у него ссора. Онъ перебранился со всми своими арендаторами, и завелъ съ ними безконечныя тяжбы. Судился онъ съ управигелями каменоломни, сутяжничалъ съ адвокатами, и ябедничалъ въ суд на всхъ купцовъ и торгашей, съ которыми имлъ дла. Побдить вс эти затрудненія и очистить помстье отъ сутяжническихъ кляузъ: такова была задача, которую предложилъ себ достойный дипломатъ, принявшійся за дло съ удивительною ревностію. Все его семейство немедленно переселилось на ‘Королевину усадьбу’, куда, само-собою разумется, перебралась и леди Саутдаупъ. Продолжая неутомимо вс свои прежнія сношенія съ квакерами, кувыркателями, методистами и накатчиками, леди Саутдаунъ, къ величайшему огорченію и гнву мистриссъ Бьютъ, нашла, по тщательномъ изслдованіи, что дла въ приход Королевиной усадьбы, съ раціонально-эстетической точки зрнія, находятся въ мрачномъ запустніи, вслдствіе постоянной небрежности и нераднія Бьюта Кроли. Принимая къ сердцу благоутробіе своихъ ближимхъ, достопочтенная леди ршилась забрать Пасторатъ въ свои собственныя руки, опредливъ, на мсто Бьюта, юнаго кувыркателя, котораго въ ту пору протежировала леди Саутдаунъ. Мистеръ Питтъ, какъ геніальный дппломатъ, смотрлъ до времени сквозь пальцы на вс эти зати своей тещи.
Намренія мистриссъ Бьютъ относительно миссъ Бетси Горроксъ не были приведены въ исполненіе, и ей не удалось сдлать визитъ въ соутамптонскую тюрьму. По выход изъ замка, миссъ Бетси и почтенный ея родитель удалились къ Гербамъ Кроли, въ деревенскій трактиръ, состоявшій съ нкотораго времени на откупу у мистера Горрокса. Отецъ и дочь поселились здсь окончательно, и продолжали пользоваться доходами, доставившимися отставному буфетчику на мстныхъ выборахъ одинъ голосъ. Достопочтенный Бьютъ съ своей стороны тоже имлъ одимнъ голосъ. Онъ, мистеръ Горроксъ, да еще четыре джентльмена составляли такимъ-образомъ представительное общество, пользовавшееся правомъ подаванія голосовъ при выбор отъ Королевиной усадьбы депутатовъ въ Нижній Парламентъ.
Молодыя леди джентльменскаго замка и Пасторатъ были между собою довольно любезны и учтивы, но мистриссъ Бьютъ и леди Саутдаунъ никогда не могли встртиться безъ наклонности къ сильнйшей ссор, и взаимныя ихъ свиданія мало-по-малу совершенно прекратились. Леди Саутдаунъ уединялась въ своей комнат всякій разъ, какъ двицы Пастората длали визиты своимъ двоюроднымъ сестрицамъ въ замк. Никакъ нельзя сказать, чтобъ мистеръ Питтъ слишкомъ огорчался этимъ довольно частымъ отсутствіемъ своей тёщи. Фамилія Бенки, нечего и говоритъ, была интереснйшая и умнйшая фамилія въ цломъ мір, и притомъ, леди Саутдаунъ имла долгое время неограниченное вліяніе на мистера Питта, но это вліяніе казалось ему иной разъ бременемъ довольно тяжкимъ. Считатъся молодымъ до сихъ-поръ было безъ сомннія очень лестно, но подчиняться въ сорокъ шесть лтъ чужой вол наравн съ легкомысленнымъ мальчикомъ — это ужь, съ позволенія сказать, изъ рукъ вонъ.
Леди Дженни во всхъ своихъ движеніяхъ подчинялась безусловно материнской вол. Она обожала своихъ дтокъ, и то было для нея неизмримымъ счастьемъ, что леди Саутдаунъ не обращала на нихъ слишкомъ попечительнаго вниманія. Такой недостатокъ внимательности произошелъ отъ столкповенія родствеянаго долга съ другими боле серьёзными обязаныостями гуманнаго свойства. У леди Саутдаунъ были постоянныя и разнообразныя сношенія съ накатчиками, и она вела обширнйшую корреспонденцію съ аскетическими философами Африки, Ами, Австраліи, Америки, и проч. Вс эти занятія поглощали большую часть ея времени, такъ что она почти совсмъ выпустила изъ вида свою внучку, маленькую Матильду, и внучка своего, юнаго Питта Кроли. Малютка Питтъ родился очень слабымъ, и только неизмримыя дозы каломели прописанные рукой леди Саутдаунъ, возвратили его къ жизни.
Старикъ сэръ Питтъ перенесенъ былъ въ т самые апартаменты, гд нкогда угасла жнзпь леди Кроли, и здсь оставили его подъ неусыпнымъ надзоромъ и на попеченіи миссъ Гестеръ, двушки честной, заступившей мсто негодной Горроксъ. Мы обязаны замтить. что она исполняла свою обязаныость съ ревностнымъ раченіемъ, какъ всякая добросовстная нянька на хорошемъ жалованьи. А какая любовь, позвольте спросить, какая врность, какое постоянство сравняются съ усердіемъ няньки на хорошемъ жалованьи? Она разглаживаетъ подушки, приготовляетъ аррорутъ, не смыкаетъ глазъ по ночамъ, безропотно переноситъ жалобы паціента и его брюзгливость, видитъ изъ дверей одинокой комнаты блестящіе лучи утренняго солнца, и не сметъ перешагнуть за порогъ, дремлетъ по ночамъ въ креслахъ, и кушаетъ супъ въ уединеніи на скорую руку. Длинные, длинные вечера проводитъ нянька, не длая ничего, наблюдая только за кипніемъ бульйона, и переворачивая уголья въ камин. Одинъ и тотъ же нумеръ газеты читаетъ она цлую недлю, и одна и та же книжонка, въ род ‘Восторгнутыхъ Классовъ’, или ‘Утшеніе въ Нищет’, составляетъ ея единственную литературную пищу. И мы еще готовы ссориться съ такой особой за то, что какъ-нибудь нечаянно очутилась въ ея корзинк бутылка съ джиномъ! Милостивыя государыни, не угодно ли вамъ указать мн на мужчину, который согласился бы съ такимъ самоотверженіемъ проняньчить около года предметъ своей нжнйшей страсти. Няньк между-тмъ вы платите какихъ-нибудь десять фунтовъ за три мсяца, да еще жалуетесь, что слишкомъ дорога плата. Мистеръ Кроли по крайней мр ужасно ворчалъ, что ему пришлось заплатить половину этой суммы двиц Гестеръ за ея неусыпныя попеченія при болзненномъ одр стараго боронета.
Въ солнечные дни, стараго джентльмена выносили на террасу въ тхъ самыхъ креслахъ, которыя для этой-же цли употребляла въ Брайтон миссъ Кроли, и которыя теперь перевезеыы были на Королевину усадьбу стараніями тещи мистера Питта. Леди Дженни, по обыкновенію, гуляла въ такихъ случаяхъ, подл старика, и старикъ, повидимому, чрезвычайно полюбилъ свою невстку. Онъ обыкновенно кивалъ ей нсколько разъ и улыбался, когда она входила въ его комнату, но жалобные и болзненные стоны вырывались изъ его груди, когда леди Дженми уходила, и лишь только дверь затворялась за нею, старикъ плакалъ и рыдалъ. Миссъ Гестеръ, въ присутствіи молодой барыни, была чрезвычайно ласкова и предупредительна къ своему паціенту, но какъ-скоро они уходила, нянька сжимала кулаки, длала гримасы, и дерзко говорила баронету: ‘перестанешь ли ты хныкать, глупый старичшика?’ Затмъ она откатывала его кресла отъ камина, гд онъ любилъ сидть… и бдный старикъ рыдалъ еще сильне.
Итакъ, вотъ что осталось отъ семидесяти лтъ сутяжничества, каверзъ, мелкихъ хитростей, пронырства, низкаго самолюбія и пьянства!.. Думалъ ли сэръ Питтъ, что онъ сдлается жалкимъ и плаксивымъ идіотомъ, котораго станутъ укладывать въ постель, умывать, чистить и кормить, какъ безсмысленнаго ребенка.
Пришелъ наконецъ день, окончившій занятія неутомимой няньки. Рано утромъ, когда мистеръ Питтъ сидлъ въ своемъ кабинет за счетными книгами главнаго управителя Королевиной усадьбы, послышался легкій стукъ въ дверь, и вслдъ затмъ, длая реверансъ, въ комнату вошла миссъ Гестеръ.
— Смю доложить, сэръ Питтъ, начала Гестеръ, безпрестанно кланяясь и присдая, что сэръ Питтъ приказалъ долго жить сегодня поутру, сэръ Питтъ. Я поджаривала тосты, сэръ Питтъ, для его кашицы, сэръ Питтъ, которую онъ, сэръ Питтъ, принималь каждое утро, сэръ Питтъ, въ шесть часовъ, сэръ Питтъ… мн послышался тяжолый стонъ, сэръ Питтъ… и… и… и…
Миссъ Гестеръ сдлала самый любезный и красивый ревераисъ.
Отчего же, при этой всти, блдное лицо Питта покрылось яркой краской? Неужели оттого, что онъ самъ наконецъ сдлался сэромъ Питтомъ, то-есть баронетомъ и членомъ парламента, со всми надеждами и блестящими почестями, присвоенными этому титулу? ‘Имнье теперь можетъ быть очищено наличными деньгами,’ подумалъ Питтъ, и въ голов его быстро образовались и созрли планы для всхъ возможныхъ улучшеній и поправокъ. Прежде онъ не хотлъ тратить на это теткиныхъ денегъ, изъ опасенія, что сэръ Питтъ все передлаетъ по своему, и онъ только по пустому убьетъ значительную часть своего капитала.

——

Печально загудлъ колоколъ на башн Королевиной усадьбы, возвщая о кончин баронета, сторы въ окнахъ замка и Пастората опустились, и достопочтенный Бьютъ отложилъ свою поздку на скачки въ уздный городъ. Это однакожь не помшало ему пообдать въ дом сэра Фуддельстона-Туддельстона, гд, за стаканами портвейна, долго бесдовали о его покойномъ брат и о характер молодого сэра Питта Кроли. Миссъ Бетси, вышедшая этимъ временемъ замужъ за модберійскаго сдельника, рыдала долго и громко. Докторское семейство отправилось въ замокъ Королевиной усадьбы, чтобы засвидтельствовать почтеніе прекраснымъ леди и навдаться о ихъ здоровьи. Всть о смерти достигла и до трактира Гербовъ Кроли, котораго содержатель стоялъ уже на пріятельской ног съ достопочтеннымъ Бьютомъ, и всмъ было извстно, что Бьютъ частенько заходилъ къ мистеру Горроксу, который подчивалъ его пивомъ.
— Должна ли я писать къ вашему брату, или вы самй извстите его? спросила леди Дженни своего супруга, сэра Питта.
— Конечно, я самъ долженъ писать, и вмст пригласить его на похороны, сказалъ сэръ Питтъ. Этого требуетъ приличіе.
— Приглашеніе будетъ конечно относиться и… и… и.. къ мистриссъ Родонъ? спросила леди Джекни нершительнымъ и робкимъ тономъ.
— Дженни! воскликнула леди Саутдаунъ. Какъ ты можешь думать объ этой женщпд?
— Мы обязаны, конечно, просить и мистриссъ Родонъ, сказалъ ршительно сэръ Питтъ.
— Обязаны?! Это что значитъ? Вы хотите, стало-быть, чтобъ я не оставалась въ вашемъ дом? возразила леди Саутдаунъ.
— Прошу васъ припомнить, миледи, что я — глава и представитель этой фамиліи, отвчалъ сэръ Питтъ. Леди Дженни, потрудитесь написать письмо къ мистриссъ Родонъ Кроли, и попросите ее пожаловать на похороны.
— Дженни! Я запрещаю теб брать перо въ руки! закричала раздраженная миледи.
— Кажется, я имлъ честь замтить, миледи, что я — глава этой фамиліи, повторилъ сэръ Питтъ. Мн будетъ очень непріятно, если, по встртившимся обстоятельствамъ, вы сочтете необходимымъ оставить Королевину усадьбу, но это, конечно, не сниметъ съ меня обязаныости управлять, какъ я хочу, замкомъ своихъ предковъ.
Леди Саутдаунъ, величественная какъ мистриссъ Сиддонсъ въ ‘Леди Макбетъ’, гордо поднялась съ мста, и приказала заложить лошадей въ свою карету. Какъ же иначе? Если ужь выживаютъ ее изъ собственнаго своего дома, леди Саутдаунъ уйдетъ, пожалуй, на тотъ край свта, чтобы скрыть въ пустыиномъ одиночеств свою тоску.
— Мы и не думаемъ выживать васъ, мама, сказала робкая леди Дженни умоляющимъ тономъ.
— Вы приглашаете такихъ особъ, съ которыми не можетъ встрчаться женщина моего званія и съ моими нравственными свойствами. Завтра поутру я узжаю.
— Благоволите, прошу васъ, писать подъ мою диктовку, леди Дженни, сказалъ сэръ Питтъ, вставая съ мста, и принимая повелительную позу. Пишите.:
.Королевина усадьба. — Сентября 14го 1822. — Любезный братъ мой…
Услышавъ эти ршительныя и ужасныя слова, леди Макбетъ, ожидавшая до сихъ поръ несомннныхъ признаковъ слабости и колебанія со стороны своего зятя, встала съ испуганнымъ видомъ и оставила библіотеку. Леди Дженни взглянула на своего супруга, какъ-будто ожидая позволенія идти за своей матерью, но сэръ Питтъ запретилъ ей повелительнымъ жестомъ двигаться съ мста.
— Не удетъ, сказалъ онъ. Она отдала внаймы свои брайтонскій домъ, и уже успла истратить половину своего годового дохода. Жить въ гостинниц значитъ показать изъ себя раззорившуюся леди: на это не ршится графиня Саутдаунъ. Я уже давно ожидалъ случая принять эти риштельныя мры, мой ангелъ: въ одномъ дом не могутъ быть дв главы — это слишкомъ очевидно. Продолжайте теперь писать подъ мою диктовку:
‘Любезный братъ мой, считаю своей обязаныостью извстить васъ, какъ члена нашей фамиліи, о томъ печальномъ происшествіи, которое уже’… и проч.
Словомъ, завладвъ почти всмъ имуществомъ, на которое расчитывали и другіе родственники, Питтъ ршился респектэбльнымъ обхожденіемъ привлечь къ себ всхъ членовъ знаменитой фамиліи, и сообщить Королевнной усадьб джентльменскій блескъ. Ему пріятно было думать, что теперь онъ — единственный представитель дома. Онъ ршился пустить въ ходъ вс свои таланты и вліяніе въ свт, чтобы доставить младшему брату приличное мсто и устроить наилучшимъ образомъ всхъ своихъ племянниковъ и кузинъ. Этого требовалъ нкоторымъ образомъ самый долтъ справедливости, потому-что Питтъ своимъ дипломатическимъ искусствомъ отнялъ у нихъ наслдственныя деньги. Впродолженіе трехъ или четырехъ дней посл смерти баронета, планы его окончательно образовались и созрли. Онъ ршился властвовать справедливо и честно, отстранивъ леди Саутдаунъ отъ всякаго вмшателъства въ его.дла, и приблизивъ къ себ окончательно всхъ своихъ родныхъ.
На этомъ основаніи онъ продиктовалъ письмо къ своему брату Родону, письмо торжественное и выработанное, преисполненное глубокомысленными замчаніями, высокопарными словами и замысловатыми сентенціями, обличавшими въ сочинител умъ обширный и ученость необъятную. Секретарь, писавшій это посланіе подъ диктовку, остолбенлъ отъ удивленія.
‘Воображаю, какой ораторъ выйдетъ изъ него въ Палат Депутатовъ!’ думала леди Дженни, причемъ не мшаетъ замтить, что по вечерамъ, въ отсутствіе леди Саутдаунъ, Питтъ довольно часто намекалъ объ этомъ своей супруг. ‘Какъ онъ добръ, уменъ, геніаленъ! А мн казалось прежде, что у него такая холодная натура!… Нтъ, мужъ мой истинный геній!’
Дло въ томъ, однакожь, что Питтъ Кроли заране выучилъ наизустъ это импровизированное письмо, и сочинилъ его втайн, съ великимъ трудомъ, за нсколько дней до этого торжественнаго случая, когда леди Дженни получила приказаніе писать подъ дпктовку.
И это знаменитое письмо съ большою чорною бордюрой и чорною печатью, сэръ Питтъ Кроли отправилъ, по принадлежности, къ своему брату, полковнику Родону, въ Лондонъ. Но Родонъ Кроли не обнаружилъ особеннаго удовольствія при чтеніи торжественной эпистолы.
‘Стоитъ ли хать въ это скучное мсто? подумалъ онъ. ‘Зачмъ? Оставаться съ Питтомъ наедин посл обда — смертельная тоска. Ктому же, прогоны взадъ и впередъ обойдутся по крайней мр въ двадцать фунтовъ. Пойтди разв посовтоваться съ Бекки.’
Какъ же не идти? Мистеръ Родонъ Кроли врилъ въ свою Бекки, какъ французскіе солдаты въ Наполеона. Онъ понесъ письмо наверхъ, въ ея спальню, вмст съ шоколздомъ, который онъ каждое утро приготовлялъ для нея своими собственными руками.
Бекки сидла передъ уборнымъ столикомъ, разчесывая свою золотистую голову. Врный супругъ поставилъ передъ ея глазами письмо и шоколадъ на серебряномъ поднос.
— Vive la joie! вскричала мистриссъ Бекки, пробжавъ траурное посланіе, и быстро вскочивъ съ своего мста.
— Чему жь ты радуешься, мой ангелъ? сказалъ Родонъ, любуясь на рзвую миньятюрную фигурку въ утреннемъ фланелевомъ капот и съ распущенными волосами. Старикъ вдь ничего намъ не оставилъ, Бекки. Я получилъ свою долю, когда вступилъ въ совершеннолтіе. Больше мн нечего ждать, Бекки.
— Ты никогда не будешь совершеннолтнимъ, глупый ты старикашка, отвчала Бекки. Бги скорй къ мадамъ Бруно, и закажи ей трауръ для меня. Привяжи крепъ къ своей шляп, наднь чорный жилетъ… да, кажется, у тебя нтъ чорнаго жилета? Вели сшить къ завтрашнему утру и распорядись такъ, чтобы въ четвергъ намъ можно было хать.
— Неужели ты подешь? перебилъ озадаченный Родонъ.
— Разумется, ду. Леди Дженни, въ слдующую зиму, отворитъ для меня вс эти ваши глупые Лондонскіе салоны. Сэръ Питтъ введетъ тебя въ Парламентъ, глупый ты старикашка… лордъ Стейнъ будетъ поддерживать твой голосъ, и все пойдетъ у насъ какъ нельзя лучше. Черезъ годъ, ты можешь быть секретаремъ въ Ирландіи, губернаторомъ въ Вест-Индіи, государственнымъ казначеемъ, консуломъ, или чмъ-нибудь въ этомъ род.
— А вотъ ты и не думаешь, что одни прогоны могутъ раззорить насъ, Бекки, промычалъ Родовъ.
— Какой вздоръ! Мы подемъ въ карет лорда Саутдауна, который долженъ же быть на похоронахъ, какъ членъ фамиліи… или нтъ, всего лучше хать въ дилижанс. Это, знаешь, будетъ имть видъ интересной скромности…
— Родю тоже возьмемъ съ собой? спросилъ мистеръ Кроли.
— Это зачмъ? Кчему платить еще за лишнее мсто? Родя слишкомъ великъ, чтобы сидть ему на колняхъ у меня, или у тебя. Пусть онъ остается въ дтской, подъ надзоромъ компаньйонки. Бриггсъ сошьетъ ему чорное платье. Ступай же и длай, что теб приказано. Не забудь сказать Спарксу, что старикъ сэръ Питтъ приказалъ долго жить, и что, слдовательно, дла наши заблистаютъ на славу. Спарксъ передастъ это Реггльсу, который ужь что-то слишкомъ пристаетъ, бдняга. Пусть они утшаются до поры до времени. Ступай.
И Бекки съ веселымъ духомъ принялась кушать утренній шоколадъ.
Вечеромъ, когда врный лордъ Стейнъ явился на свои обыкновенный визитъ, мистриссъ Кроли и компаньйонка ея — старинная наша пріятельница, миссъ Бриггсъ — были въ большихъ хлопотахъ. Он кроили и перекраивали, шили и перешивали, рзали и мряли крепъ, чорную тафту и другія шолковыя матеріи такого же цвта. Лордъ Стейнъ сдлался свидтелемъ всей этой суматохи на женской половин.
Миссъ Бриггсъ и я, сказала Ребекка при вход маркиза, погружены въ глубокую печаль, милордъ. Нтъ больше нашего папеньки: сэръ Питтъ изволилъ отправиться на тотъ свтъ… Мы все утро рвали на себ волосы и рыдали какъ малабарскія вдовицы, а вечеромъ, какъ видите, рвемъ нитки и шьемъ трауръ.
— Ахъ, Ребекка, какъ это можно?.. Все, что могла произнести сантиментальная миссъ Брлггсъ.
— Ахъ, Ребекка, какъ это можно?.. повторилъ маркизъ тономъ еще боле сантиментальнымъ. Такъ онъ ршительно умеръ, этотъ старый скряга? Скажите, пожалуйста! А ему стоило только захотть, чтобы сдлаться пэромъ Англіи. Мистеръ Питтъ могъ бы поддержать отца, если бы у него была на то добрая воля. Какой старый Силенъ!
— Мн стоило только захотть, чтобы сдлаться въ свое время женою этого Силена, сказала Ребекка. Помните ли вы, миссъ Бриггсъ, какъ сэръ Питтъ стоялъ передо мною на колняхъ? Вы, кажется, любовались тогда черезъ дверную щель на эту интересную сцену.
Миссъ Бриггсъ раскраснлась какъ піонъ, и была очень рада, что лордъ Стейнъ приказалъ ей идти внизъ и приготовлять чай.

——

Такимъ-образомъ, въ особ миссъ Бриггсъ, Ребекка имла теперь хорошую пастушью собаку, хранительницу ея невинности и репутаціи. Миссъ Кроли оставила своей бдной компаньйонк небольшой капиталецъ, доставлявшій ей средства къ независимому существованію. По смерти своей благодтельнницы, она согласилась бы съ большой охотой остаться въ той же должности при особ доброй и великодушной леди Дженни, но леди Саутдаунъ признала необходимымъ отпустить бдную компаньйонку немедленно посл похоронъ миссъ Кроли, и это ея распоряженіе не встртило никакого сопротивленія со стороны мистера Питта, которому совсмъ не нравилась неумстная благосклонность покойной тётки къ этой женщин, проживавшей у нея, безъ всякой надобности, лтъ двадцать слишкомъ. Баульсъ и Фиркинъ тоже получили порядочную долю наслдства и должны были удалиться изъ джентльменскаго дома. Скоро они обвнчались и завели обширное хозяйство, пуская жильцовъ и нахлбниковъ въ свою квартиру.
Бриггсъ попытала жить съ своими провинціяльными родственниками, но эта попытка скоро оказалась неудобною, влдствіе ея продолжительной привычки къ лучшему обществу и деликатнымъ манерамъ. Родственники ея, небогатые промышленники въ небольшомъ провинціяльномъ городк, начали между собою ссориться изъ-за сорока фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода миссъ Бриггсъ, съ такимъ же, если еще не съ большимъ, ожесточеніемъ, съ какимъ родственники самой миссъ Кроли воевали изъ-за ея огромнаго наслдства. Родной братъ миссъ Бриггсъ, шляпочникъ и мелочной лавочникъ, проименовалъ свою сестру гордой и заносчивой выскочкой за то, что она не заблагоразсудила вручить ему весь свой капиталъ для приращенія законными процентами. Миссъ Бриггсъ, по всей вроятности, поддалась бы на эту удсгчку, если бы, къ счастію, родная сестра не предупредила ее, что хищникъ братъ уже давно стоитъ на краю банкротства. Дло въ томъ, что эта обязательная сестрица, жена башмачника, принадлежала къ обществу Накатчиковъ, между-тмъ какъ братъ ея, шляпочникъ, былъ Кувыркатель, и на этомъ основаніи, они терпть не могли другъ друга. Миссъ Бриггсъ перехала къ башмачниц, но и тутъ не ужилась. Оказалось, что башмачница имла крайнюю нужду въ деньгахъ богатой сестрицы, чтобы отправить своего сына въ коллегію и сдлать изъ него джентльмена. Между-тмъ, уже об эти фамиліи вытянули изъ ея кармана значительное количество накопленныхъ деньжонокъ, и миссъ Бриггсъ, сопровождаемая искренними проклятіями со стороны Накатчицы и Кувыркателя, принуждена была отправиться въ столицу, чтобы поискать опять тепленькаго мстечка въ джентльменскомъ кругу. По прізд въ Лондонъ, она поспшила напечатать въ газетахъ объявленіе, что ‘Благородная дама, съ пріятными манерами, привыкшая издавна къ лучшему обществу, желаетъ’ и проч. Затмъ она отправилась въ Полумсячную улицу, на квартиру къ мистеру Баульсу, и терпливо принялась ожидать благихъ послдствій этого объявлепія.
Встрча ея съ Ребеккой совершилась очень естественно и просто. Миньятюрный фаэтончикъ мистриссъ Родонъ, запряженный въ дв маленькія лошадки, катился по Полумсячной улиц въ ту самую пору, когда миссъ Бриггсъ, утомленная продолжительной ходьбой въ Сити, только-что достигла до подъзда мистриссъ Баульсъ, посл путешествія въ контору газеты ‘Times’, гд должны были въ шестой разъ припечатать ея объявленіе. Ребекка мигомъ угадала ‘благородную даму съ пріятными манерами’, и чувствуя особое влеченіе къ миссъ Бриггсъ, своротила немедленно съ дороги къ подъзду, кинула возжи своему груму, и выпрыгнувъ изъ фаэтончика, бросилась въ объятія своей старинной пріятельницы, прежде-чмъ ‘Пріятныя Манеры’ успли оправиться отъ изумленія при вид такой прекрасной наздницы, веселой, ловкой и проворной.
Бриггсъ заплакала, Бекки засмялась, об поцаловались разъ, два, три, и вошли въ темный корридоръ, откуда путь ихъ лежалъ въ парадную гостиную мистриссъ Баульсъ, украшенную ситцевыми занавсами и круглымъ большимъ зеркаломъ съ прикованнымъ наверху орломъ, который таращилъ свои глаза на изнанковую сторону билетика, прибитаго къ окну, гд большими буквами изображено было, что у мистриссъ Баульсъ отдаются ‘покойчики въ наймы’.
Бриггсъ расказала всю свою исторію, сопровождая каждое слово непритворными рыданіями и восклицательными знаками, какими обыкновенно женщины ея калибра привтствуютъ другъ друга при внезапной встрч на улицахъ большихъ тородовъ. Въ такихъ вседневныхъ встрчахъ, конечно, нтъ ничего удивительнаго, но есть порода женщинъ, способныхъ видть чудеса на каждомъ шагу, и мн случалось видть особъ этого пола, даже ненавидящихъ одна другую, которыя однакожь, тмъ не мене, при взаимной встрч обнимаются, цалуются и громко рыдаютъ, припоминая время, когда он рассорились и разбранились въ послдній разъ. Вотъ почему миссъ Бриггсъ расказала всю свою исторію, и мистриссъ Бекки сообщила подробности своей собственной жизни языкомъ простымъ, откровеннымъ, безъискуственнымъ.
Мистриссъ Баульсъ, урожденная Фиркинъ, слушала въ корридор, съ напряженнымъ и угрюмымъ внниманіемъ, вс эти истерическія всхлипыванья, восклицанія и вздохи, происходившія въ ея парадной гостиной. Бекки никогда не имла счастья пользоваться благосклонностію этой особы. Когда молодые Баульсъ устроились въ Лондон своимъ домкомъ, имъ пріятно было посщать прежнихъ своихъ друзей въ жилищ мистера Реггльса, который расказалъ имъ вс подробности о томъ, какъ водворились господа Кроли въ его курцонскомъ дом.
— Я на твоемъ мст, любезный Реггльсъ, не поврилъ бы имъ ни на одинъ шиллингъ, сказалъ мистеръ Баульсъ, выслушавъ расказъ Рсггльса о новомъ хозяйетв нашихъ друзей.
Совершенно такого же мннія относительно этого пункта была и мистриссъ Баульсъ. Когда, въ настоящую минуту, мистриссъ Родонъ вышла изъ ея гостиной и ласково протянула ей, какъ старинной пріятельниц, свою миньятюрную ручку, мистриссъ Баульсъ, длая весьма кислую мину, нехотя подала ей свои четыре пальца, холодные и безжизненные, какъ сосиски. Затмъ, мистриссъ Бекки покатилась въ Пиккадилли, улыбаясь наиочаровательнйшимъ образомъ миссъ Бриггсъ, которая между-тмъ высунулась изъ окна съ прибитымъ билетикомъ, и дружески кивала ей головой. Черезъ нсколько минутъ, Бекки была въ Парк и экипажъ ея окружали самые модные денди того времени на кургузыхъ коняхъ.
Принявъ въ соображеніе настоящее не весьма завидное положеніе ‘благородной дамы съ пріятными манерами’, не гонявшейся за слишкомъ большимъ жалованьемъ, Бекки немедленно приступила къ приведенію въ исполненіе своего маленькаго хозяйственнаго плана. Лучшей компаньйонки, конечно, не наимти ей въ цломъ свт, и она въ тотъ же день пригласила миссъ Бриггсъ къ себ на обдъ. Приглашеніе принято тмъ охотне, что ‘благородная дама съ пріятными манерами’ не видала еще маленькаго Роди.
За нсколько минутъ до ухода своей жилицы, мистриссъ Баульсъ сочла своимъ долгомъ дать ей пріятельскій совтъ.
— Вы идете въ логовище львицы, миссъ Бриггсъ, сказала мистриссъ Баульсъ. Вы погибнете тамъ ни за денежку, если не будете осторожны. Это такъ же врно, какъ то, что фамилія моя — Баульсъ. Вспомните мое слово.
И миссъ Бриггсъ общалась вести себя какъ можно осторожне. Слдствіемъ этого общанія было то, что въ слдующую недлю миссъ Бриггсъ перехала на всегдашнее жительство къ мистриссъ Родонъ, а тамъ, мсяцовъ черезъ шесть, она вручила Родону Кроли шестьсотъ фунтовъ стерлинговъ для приращенія выгоднйшимъ процентомъ.

ГЛАВА XX.

Бекки обозрваетъ чертоги своихъ предковъ.

Изготовивъ трауръ и благовременно сообщивъ на Королевину усадьбу извстіе о своемъ прибытіи, мистеръ Кроли и его супруга взяли два мста въ томъ самомъ дилижанс, въ которомъ Беким, лтъ за девять передъ этимъ, совершила свое первое путешествіе въ свтъ, въ обществ покойнаго баронета. Какъ хорошо она помнила этотъ постоялый дворъ и этого конюха, которому не заплатила денегъ, и обязательнаго кембриджскаго студента, который окутывалъ ее своей шинелью впродолженіе этой поздки! Родонъ занялъ свое мсто на имперіал, и охотно согласился бы править лошадьми, если бы не препятствовалъ трауръ. Онъ слъ подл кучера и вступилъ съ нимъ въ продолжительную бесду о лошадяхъ и дорог. Ему интересно было знать, кто теперь содержалъ постоялые дворы и какіе новые порядки на всемъ этомъ пространств, по которому онъ и Питтъ, въ бывалые годы, зжали тысячу разъ въ итонскую коллегію. Въ Модбери, наши путешественники пересли въ карету, запряженную въ дв лошади. Кучеръ былъ въ траур.
— Какая гадкая колымага, Родонъ! сказала Ребекка, когда они похали. Черви изъли все сукно внутри, а вотъ пятно, которое сэръ Питтъ… Фи! Вижу будто теперь, какъ Досонъ желзникъ закрывалъ дверцы и разбилъ бутылку вишневки, которую мы везли тогда для своей тетки изъ Соутамптона. Сэръ Питтъ немилосердо ругалъ Досона. Ахъ, время, время, какъ оно летитъ! Неужели это Полли Тальбойсъ — вонъ та вертлявая двчонка, что стоитъ у воротъ фермы, подл своей матери? А вдь я оставила ее крошкой, и тогда она полола гряды въ саду.
— Славная двчина! сказалъ Родонъ, притрогиваясь къ полямъ своей шляпы въ отвтъ на привтствіе женщинъ, стоявшихъ у воротъ.
Бекки тоже раскланивалась и улыбалась, встрчая всюду знакомыя лица. Ихъ поклоны были невыразимо пріятны для нея. Казалось, будто теперь уже не считали ея искатбельницей приключеній, и она возвращалась въ домъ своихъ предковъ. Родонъ былъ, напротивъ, не въ своей тарелк, и сидлъ угрюмо, склонивъ голову на одинъ бокъ. Неужели воспоминаніе дтскихъ лтъ, невшинныхъ и веселыхъ, могло возмутить спокойствіе его духа? Неужели въ эту минуту могли волновать его сердце тяжелыя чувства сомннія и стыда?
— Твои сестры, должно быть, уже теперь прекрасныя молодыя леди, сказала Ребекка, вспомнивъ о своихъ ученицахъ едва-ли не первый разъ посл того, какъ разсталась съ ними.
— Незнаю, право, отвчалъ Родонъ. Эгой! Вотъ теб и бабушка Локкъ. Здравствуй, бабушка. Помнишь ли ты меня — а? Маленькаго Родю — помнишь ли? Какъ, подумаешь, живущи эти старухи! Я былъ еще мальчишкой, когда ей перевалило чуть-ли не за сотню лтъ.
Путешественники въхали въ ворота, отворенныя для нихъ костлявыми руками бабушки Локкъ, и когда она подошла къ ихъ карет, Ребекка съ привтливой улыбкой протянула ей свою миньятюрную ручку, и съ участіемъ навдалась о ея здоровь. Карета прохала между двумя заросшими мхомъ столбами, на поверхности которыхъ красовались змй и голубь, изображавшіе фамильный гербъ.
— Вотъ теб разъ! Старикъ вырубилъ деревья, сказалъ Родонъ оглядываясь во кругъ.
И потомъ онъ замолчалъ. Замолчала и Бекки. Оба, казалось, были взволнованы и погружены въ думу о старыхъ временахъ. Родонъ думалъ объ итонской школ, о своей матери, женщин строгой и угрюмой, о покойниц сестр, которую онъ очень любилъ, о Питт, когда былъ онъ мальчикомъ, котораго онъ билъ, о маленькомъ Родон, котораго оставилъ дома подъ надзоромъ Бриггсъ. Думала и Ребекка о цвтущихъ лтахъ своей юности, о мрачныхъ тайнахъ въ мастерской отца, о первоначальномъ вступленіи въ свтъ черезъ эти же ворота, о миссъ Пинкертонъ, о Джо и сестр его, и о многомъ думала Ребекка.
Дорожка, устланная щебнемъ, и терраса передъ домомъ, были выметены чисто-начисто, и большой погребальный гербъ уже возвышался передъ главнымъ входомъ. Два ливрефные лакея, въ глубокомъ траур, встртили нашихъ путешественниковъ у главнаго подъзда, и отворили дверцы ихъ кареты. Родонъ покраснлъ, Ребекка немного поблднла, когда онв, цпавшись рука объ руку, проходили черезъ корридоръ. Она кольнула руку своего мужа, когда они переступили черезъ порогъ дубовой комнаты, гд сэръ Питтъ и его супруга приготовились принять ихъ. Сэръ Питтъ былъ въ траур, леди Джении въ трауре, и на голов миледи Саутдаунъ торжественно колыхался огромный чорный тюрбанъ, украшенный бисеромъ и перьями.
Сэръ Питтъ расчиталъ основательно, что тёща его не оставитъ Королевиной усадьбы. Покоряясь обстоятельствамъ, леди Саутдаунъ ограничилась только тмъ, что хранила торжественное, гранитное молчаніе въ присутствіи Питта и его жены, и стращала повременамъ своихъ внучатъ, когда входила въ дтскую съ угрюмымъ и мрачнымъ видомъ. Она привтствовала Родона и его супругу едва замтнымъ наклоненіемъ своей чалмы.
Но Ребекка и мистеръ Кроли, сказать правду, почти вовсе не обратили вниманія на эту холодность, потому-что леди Саутдаунъ, при всей ея знаменитости, играла слишкомъ второстепенную роль въ ихъ стратегическихъ соображеніяхъ и планахъ. Всего важне было для нихъ убдиться въ благосклонномъ пріем настоящихъ властителей праддовскаго замка.
Спокойный и величественный, сэръ Питтъ выступилъ впередъ, и пожалъ руку своему младшему брату. Его привтствіе Ребекк сопровождалось весьма учтивымъ и низкимъ поклономъ. Но леди Дженми взяла свою невстку за об руки, и поцаловала ее очень нжно, такъ-что на глазахъ Ребекки выступили слезы радости и трогательнаго умиленія. Родонъ, ободренный такими очевидными доказательствами благоволенія къ его супруг, храбро закрутилъ усы, и еще храбре поцаловалъ леди Дженни въ губки, отчего юная миледи раскраснлась какъ роза.
— Ну, мой ангелъ, что ты скажешь? началъ . Родонъ Кроли, когда онъ и его супруга остались одни на отведенной для нихъ половин. На мой взглядъ, леди Дженни — прехорошенькая женщина. Питтъ слишкомъ растолстлъ, и кажется отлично ведетъ свои дла.
— Онъ не виноватъ, что растолстлъ, замтила
Ребекка, соглашаясь съ дальнйшими мнніями своего мужа.
— Тёща Питта, если не ошибаюсь, ужасная старуха, какъ новый Гой-Фоксъ въ женской юбк, продолжалъ Родонъ. А сестры такъ-себ, ничего, довольно смазливы и презентабельны, какъ говорится,
Сестеръ нарочно вызвали изъ пансіона для принятія участія въ похоронной церемоніи. Имя въ виду достоинство дома и фамиліи, сэръ Питтъ считалъ необходимымъ собрать на ‘Королевину усадьбу’ какъ-можно боле особъ, облеченныхъ въ трауръ. Вс бывшіе и настоящіе слуги и служанки джентльменскаго дома, вс старухи изъ богадльни, которыхъ старикъ Питтъ обманывалъ немилосердо, присвоивая себ частичку доходовъ, опредленныхъ на содержаніе богоугоднаго заведенія, все, однимъ словомъ, что имло какое-нибудь отношеніе къ Пасторату или замку, облеклось въ глубочайшій трауръ, со включеніемъ сюда же гробовщика и двухъ дюжихъ факельщиковъ съ чорными креповыми бантами на шляпахъ съ широкими полями. Эффектъ при похоронахъ оказался поразительнымъ, но мы не станемъ распространяться обо всхъ персонажахъ, такъ-какъ имъ суждено играть нмую роль въ нашей драм.
Ребекка отнюдь не думала скрывать своего прежняго положенія гувернантки при теперешнихъ золовкахъ. Она припомимла имъ этотъ фактъ съ добродушной откровенностью, распросила съ большою важностью объ ихъ настоящихъ занятіяхъ и успхахъ, и взаключеніе сказала, что она думала о нихъ каждый день, и всегда желала удостовриться въ благополучіи ихъ жизни. Въ самомъ дл, слушая ее, никакъ нельзя было сомнваться, что она безпрестанно помышляла о своихъ бывшихъ ученицахъ, и принимала всегда живйшее участіе въ ихъ судьб. Это по крайней мр казалось совершенно очевиднымъ для леди Дженни и молодыхъ ея сестеръ.
— Она нисколько не перемнилась въ эти восемь лтъ, замтила миссъ Роза сестр своей Фіалк, когда он приготовлялись къ обду.
— Эти рыжеволосыя женщины никогда не измняются, отвчала Фіалка.
— Ея волосы теперь гораздо темне, чмъ тогда. Кажется, она подкрашиваетъ ихъ, сказала Роза. Воооще она пополнла, округлилась и ужасть какъ похорошла, добаввла миссъ Роза, которая сама этимъ временемъ черезчуръ пополнла и округлилась.
— По крайней мр она не заносится, и помнитъ, что была гувернанткой, замтила миссъ Фіалка, намекая деликатнымъ образомъ, что гувернантки обязаны держаться въ приличномъ разстояніи отъ истинныхъ леди.
Миссъ Фіалка помнила очень хорошо, что она была внукой его высокопревосходительства, сэра Вальполя Кроли, и изъ памяти ея совершенно ускользнуло то маленькое обстоятельство, что мистеръ Досонъ, продавецъ желза въ Модбери, приходился ей ддушкой съ матерней стороны. Много на свт благомыслящихъ особъ, у которыхъ память на эти вещи слишкомъ коротка.
— Быть не можетъ, чтобъ мать ея была танцовщицей, какъ утверждаютъ эти двчонки изъ Пастората, сказала миссъ Фіалка.
— Во всякомъ случа, она не виновата въ своемъ происхожденіи, замтила великодушно миссъ Роза, отличавшаяся, съ нкотораго времени, либеральнымъ образомъ мыслей. Я совершенно согласна съ братомъ, что мы обязаны быть внимательными къ Ребекк, какъ къ члену нашей фамиліи. На тётку Бьютъ смотрть нечего: иное она говоритъ, и совсмъ иное длаетъ. Мн извстно заподлинно, что она хочетъ выдать Катю за Гупера, винопродавца изъ Модбери. На этихъ дняхъ она просила Гупера пріхать въ Пасторатъ. Тетушка Бьютъ — двуличная женщина,
— Интересно знать, удетъ ли теперь леди Саутдаунъ, сказала Фіалка, — она, кажется, слишкомъ свысока посматриваетъ на мистриссъ Родонъ.
— Пусть узжаетъ, тмъ лучше, отвчала сестра. Мн ужь давно надоли эти ‘Восторгнутые Классы’ и ‘Слпыя Прачки’. Пусть узжаетъ, туда и дорога.
Въ эту минуту раздался обденный звонокъ, и молодыя леди спустились внизъ, тщательно избгая въ галлере того мста, гд стоялъ извстный гробъ, охраняемый двумя факельщиками.
Но незадолго передъ обдомъ, леди Дженни повела Ребекку въ приготовленные для нея аппартаменты, которые, какъ и вс комнаты древняго замка, приняли значительно-улучшенный видъ порядка и комфорта впродолженіе кратковременнаго управленія Питта. Здсь леди Дженни пересмотрла скромные сундучки своей невстки, внесенные въ ея будуаръ и спальню, и помогла ей при снятіи дорожнаго туалета.
— Ахъ, какъ хотлось бы мн идти въ дтскую и взглянуть на вашихъ милыхъ малютокъ! сказала мистриссъ Родонъ.
Об леди посмотрли другъ на друга умилительными глазами, и обнявшись, пошли въ дтскую.
Оказалось, по словамъ Бекки, что четырехлтняя Матильда была самой очаровательной двочкой, какую только свтъ производилъ, и еще не было въ мір такого умнаго, прекраснаго, геніальнаго ребснка, какъ двухлтвій сынокъ леди Дженни, блдный, подслповатый и огромноголовый.
— Мн кажется, что мама ужь слишкомъ часто даетъ ему лекарства, сказала леди Дженни со вздохомъ. Я думаю иной разъ, что намъ всмъ было бы лучше безъ лекарства. Питтъ даже увренъ въ этомъ.
И затмъ леди Дженни и ея вновь пріобртенная подруга пустились въ медицинскую консультацію относительно врачеванія многоразличныхъ болзней, неизбжно сопряженныхъ съ возрастомъ дитяти — о чемъ, если не ошибаюсь, преимущественно любятъ разсуждать чадолюбивыя мамаши, и чуть-ли не вс женщины безъ всякихъ исключеній. Лтъ пятьдесятъ назадъ, писатель этой повсти, въ ту пору весьма интересный мальчикъ, удалился однажды посл обда на дамскую половину вмст со всми прекрасными леди, и я отлично помню, что вс он разсуждали тогда главнйшимъ образомъ о цленіи различныхъ недуговъ. Предложивъ недавно двумъ или тремъ изъ нихъ пару вопросовъ медицинскаго свойства, я убдился окончательно, что времена съ тхъ поръ не измнились въ этомъ отношеніи ни на волосъ. Пусть прекрасныя читательницы обратятъ свое внимавіе на этотъ пунктъ, когда сегодня вечеромъ он оставятъ десертный столъ, и уйдутъ на свою половину, разсуждать о женскихь тайнахъ. Очень хорошо. Благодаря этой медицинской консультаціи, Бекки и леди Дженни, не больше какъ въ полчаса, сдлалисъ самыми искренними друзьями, и въ тотъ же вечеръ леди Дженяи объявила сэру Питту, что невстка ихъ — предобрйшее созданіе съ благороднымъ и благодарнымъ сердцемъ, проникнутымъ истинною любовью къ ближнимъ.
Завладвъ такимъ-образомъ, безъ малйшаго труда, нжною внимательностью дочери, неутомимая мистриссъ Бекки ршилась немедленно подвести подкопы подъ неприступную леди Саутдаунъ. Улучивъ удобную минуту остаться съ нею наедин, она вдругъ повела рчь насчетъ дтской, и объявила положительно, что ея собственный сынокъ былъ спасенъ — дйствительно спасенъ — посредствомъ каломели, тогда-какъ вс парижскіе доктора единодушно признали его неизлечимымъ. Замтивъ благопріятный результатъ этого маневра, Ребекка припомнила весьма-кстати, какъ часто она имла наслажденіе слышать о душевныхъ свойствахъ леди Саутдаунъ отъ ученйшаго и достопочтеннйшаго Лоренса Грилльса, начальника той самой капеллы, которую она посщала по воскресеньямъ. Она осмливалась питать надежду, что, при всей ея разсянности и свтскомъ легкомысліи, умъ ея и сердце еще не утратили способности къ серьезнымъ размышленіямъ о сует мірской и непрочности земныхъ благъ. Она изобразила живйшнмй красками, сколько, въ этомъ отношеніи, одолжена была мистеру Кроли, настоящему владльцу усадьбы, и слегка коснулась интересной повсти изъ ‘Слпой Прачки’, которую она читала съ душевнымъ умиленіемъ. Въ заключеніе, мистриссъ Бекки освдомилась о геніальной сочинительниц ‘Слпой Прачки’, и съ восторгомъ узнала, что это была леди Эмилія Горнблауэръ, урожденная Саутдаунъ, пребывающая теперь въ город Кап, гд достойный супругъ ея питаетъ сильную надежду распространить общество Кувыркателей во всей Каффраріи.
Но вдовершеніе эффекта, мистриссъ Бекки, немедленно посл погребальной церемоніи, почувствовала сильную боль подъ ложечкой, и окончательно пріобрла благосклонность леди Саутдаунъ, когда обратилась къ ней за медицинскимъ совтомъ. Помощь оказана была съ рдкимъ великодушіемъ. Въ ночной кофт и окутанная простыней, вдовствующая леди Саутдаунъ, какъ истинная леди Макбетъ, пришла ночью въ спальню Ребекки, съ пачкой эстетически-умозрительныхъ трактатовъ и микстурой собственнаго приготовленія, предлагая то и другое для физическаго и моральнаго врачеванія мистриссъ Родонъ.
Бекки съ жадностью приняла эстетически-умозрительные трактаты, и завязала продолжительную бесду о недужномъ состояніи души, надясь этимъ средствомъ спасти отъ врачеванія свое тло. Но когда эстетически-умозрительная бесда истощилась, леди Макбетъ не хотла выйдти изъ спальни, пока ея паціентка не опорожнитъ всей стклянки, и бдная мистриссъ Родонъ принуждена была, положивъ руку на сердце, проглотить всю жидкость передъ самымъ носомъ безпардонной мучительницы, которая наконецъ, съ благословеніемъ на устахъ, оставила свою жертву.
Микстура не доставила большого утшенія мистриссъ Бекки, и лицо ея подернулось довольно некрасивыми гримасами, когда пришелъ къ ней Родонъ, и услышалъ о томъ, что случилось. Онъ разразился самымъ громкимъ смхомъ, когда Бекки, съ обычнымъ остроуміемъ, изобразила передъ нимъ вс подробности пытки, которую она вытерпла отъ леди Саутдаунъ. читатель уже могъ замтить, что остроуміе и веселость не оставляли Ребекку даже въ самыхъ критическихъ случаяхъ ея жизни. Она готова была веселиться насчетъ собственнаго спокойствія и здоровья, лишь бы только доставить удовольствіе свогоіъ ближнмъ. Лордъ Стейнъ и молодой лордъ Саутдаунъ въ Лондон вдоволь хохотали надъ этой исторіей, когда Родонъ и его супруга возвратились въ свою резиденцію на Курцонской улиц. Бекки съ рдкимъ совершенствомъ разыгрывала всю эту сцену. Она надвала кофту и ночной чепчикъ и, становясь среди комнаты, пускалась въ длинныя диссертаціи эстетически-умозрительнаго свойства, выхваляя притомъ чудодйственную силу микстуры съ такимъ удивительно-подражательнымъ искусствомъ, что зрителямъ казалось, будто они видятъ передъ собою вдовствующую леди Саутдаунъ съ ея огромнымъ римскимъ носомъ.
— Подайте намъ леди Саутдаунъ съ ея микстурой! крічали обыкновенно веселые джентльмены, посщавшіе гостиную мистриссъ Родонъ.
И сцена разыгрывалась вновь со всею художественною обстановкой. Такимъ-образомъ, вдовствующая леди Саутдаунъ, первый разъ въ своей жизни, сдлаласъ предметомъ веселой потхи между легкомысленной молодежью.
Сэръ Питтъ помнилъ очень хорошо, какое уваженіе питала къ нему Ребекка въ ту пору, когда была гувернанткой, и на этомъ основаніи онъ вовсе не имлъ противъ нея особеннаго предубжденія. Бракъ этотъ былъ, конечно, весьма дурно расчитанъ, и служилъ униженіемъ для всей фамиліи, но все же Родонъ измнился къ лучшему, и поведеніе его доказывало очевиднйшимъ образомъ, что жена имла на него благотворное вліяніе. Ктому же, разв этотъ бракъ не сопровождался выгодными послдствіями для самого сэра Питта? Хитрый дипломатъ улыбался внутренно, когда воображалъ, что одолженъ своимъ богатствомъ безумной женитьб младшаго брата, и стало-быть ему по крайней мр никакъ не слдуетъ возставать противъ этой женитьбы. Дальнйшее поведеніе Ребекки окончательно упрочило за ней благосклонность сэра Питта.
Мистрисс Родонъ начала съ того, что при всякомъ случа превозносила до небесъ ораторское искуство сэра Питта, и дипломатъ, всегда влюбленный въ собственные таланты, полюбилъ ихъ еще больше, когда Ребекка указала на нихъ съ такой блистательной стороны. Невстк своей мистриссъ Бекки изъяснила съ удовлетворительной отчетливостью, что бракъ ея съ Родономъ Кроли, собственно говоря, устроила мистриссъ Бьютъ Кроли, которая сама же посл съ такимъ ожесточеніемъ и безстыдствомъ нападала на Ребекку, изобртая всякія клеветы и сплетни. Всему причиной была жадностъ мистриссъ Бьютъ, такъ-какъ она, женивъ Родона, надялась прибрать къ своимъ рукамъ имущество покойной миссъ Кроли.
— Ей удалось сдлать насъ нищими, говорила Ребекка съ видомъ рдкаго добродушія и преданности своей судьб,— но могу ли я жаловаться на женщину, которая осчастливила меня однимъ изъ лучшихъ супруговъ въ мір? Ктому же и то сказать: судьба, можетъ-быть, слишкомъ строго наказала ее за эту ненасытимую жадность, благодаря своимъ пронырствамъ, мистриссъ Бьютъ потеряла и т деньги, на которыя расчитывала прежде нашей свадьбы. Мы бдны: конечно… бдны?! Ахъ, леди Дженни, что значитъ бдность для мужа и жены, которые любятъ другъ друга? Я привыкла къ бдности отъ пелёнокъ, и не могу нарадоваться съ своей стороны, что наслдство тетушки Матильды перешло въ самыя ндра фамиліи, которая съ такимъ великодушіемъ признаетъ меня своимъ членомъ. Я уврена, что сэръ Питтъ сдлаетъ изъ этихъ денегъ гораздо лучшее употребленіе, чмъ мой Родонъ.
Вс эти сентенціи, переданныя сэру Питту врнйшею изъ женъ, естественнымъ образомъ усилили выгодное впечатлніе, произведенкое на него Ребеккой, усилили до такой степени, что на третій день посл похоронъ, когда вс члены благородной фамиліи присугствовали за параднымъ обдомъ, сэръ Питтъ Кроли, разрзывая дичь на президентскомъ мст, сказалъ, дйствительно сказалъ, обращаясь къ мистриссъ Родонъ:
Любезная Ребекаа, могу ли я предложить вамъ крылышко.
И при этомъ воззваніи, глаза любезной Ребекки заискрились живйшимъ восторгомъ.

——

Солнце восходило и закатывалось своимъ обычнымъ чередомъ, часовой колоколъ на древней башн аккуратно возвщалъ о времени ужиновъ и обдовъ, леди Саутдаунъ продолжала аккуратно вести корреспонденцію съ философами всхъ частей земного шара, и между-тмъ, какъ мистриссъ Родонъ приводила въ исполненіе свои замысловатые планы, а Питтъ Кроли устроивалъ погребальный церемоніялъ и другія важныя матеріи, соединенныя съ его достоинствомъ и будущимъ возвышеніемъ въ политическомъ мір — тло покойнаго владтеля Королевиной усадьбы лежало въ комнат, которую занималъ онъ, охраняемое денно и нощно степенными особами, опытными въ занятіяхъ этого рода. Дв или три сидлки, три или четыре факельщика — самые лучшіе факельщпки и сидлки, какихъ только можно было отыскать въ Саутамптон — караулили по-очереди бренные останки баронета, сохраняя трагическое спокойствіе и важность, соотвтствующую торжественному случаю. Комната ключницы служила для нихъ мстомъ отдохновенія посл чередного караула, и здсь, въ свободные часы, они играли въ карты и пили шотландское пиво.
Члены семейства и вся прислуга, женская и мужская, держались въ отдаленіи отъ мрачнаго мста, гд лежали кости благороднаго потомка древнихъ рыцарей, въ ожиданіи своего окончательнаго успокоенія подъ сводами фамильнаго склепа. никто не жаллъ о покойномъ баронет, за исключеніемъ бдной женщины, надявшейся быть супругой и вдовой сэра Питта, и которая съ позоромъ была изгнана изъ замка, гд такъ долго поддерживалась и распространялась ея власть надъ всей Королевиной усадьбой. Кром этой женщины, да еще старой лягавой собаки, неизмнно сохранившей привязанность къ своему господину до послднихъ часовъ его жизни, старый джентльменъ не оставилъ посл себя ни одного живого существа, готоваго оросить искренними слезами его могилу. Семьдесять слишкомъ лтъ прожилъ онъ на земл, но не нажилъ ни одного истиннаго друга. Чему тутъ удивляться? Если бы даже лучшіе и добрйшіе изъ насъ, оставляя этотъ міръ, могли черезъ нсколько времени снова спуститься на землю для обозрнія житейскихъ треволненій — какъ изумились бы и вмст огорчились бы при взгляд на своихъ друзей и знакомыхъ, которые продолжаютъ ликовать на подмосткахъ житейскаго базара, вовсе не думая объ отшедшемъ друг, какъ-будто никогда его и не было между ними! Забыли и сэра Питта, какъ забудутъ добрйшаго и лучшаго изъ насъ, только забыли пораньше одной недлей или, можетъ-быть, двумя.
Желающіе могутъ, если угодно, послдовать за останками баронета, въ его послднее жилище, куда былъ онъ отнесенъ въ назначенный день, при соблюденіи всхъ джентльменскихъ обрядовъ, изобртенныхъ на этотъ случай. Члены фамиліи потянулись въ чорныхъ каретахъ, и у каждаго изъ ныхъ былъ приставленъ къ розовому носу бленькій платочекъ, готовый отереть слезы, еслибы, сверхъ чаянія, он полились изъ глазъ. Гробовщикъ и факельщики выступили чинно и плавно, потряхивая своими траурными головами. Главнйшіе фермеры тоже облеклись въ трауръ, изъ желанія угодить своему новому владльцу. Сосди-помщики выслали свои кареты, пустыя, но траурныя, дополнявшія какъ-нельзя лучше этотъ торжественный поздъ, растянувшійся на цлую милю. Пасторъ произнесъ приличную рчь на тэму: ‘Возлюбленный братъ нашъ скончался’.
О, суета суетъ и всяческая суета! Пока лежитъ передъ нами тло нашего собрата, мы окружаемъ его всми вымыслами тщеславія, пышности, блеска, кладемъ его на богатйшія дроги, заколачиваемъ гробъ вызолоченными гвоздями, опускаемъ его въ землю, и ставимъ надъ могилой камень, весь испещренный надписями. Викарій достопочтеннаго Бьюта — красивый молодой человкъ, только-что окончившій курсъ въ Оксфордскомъ университет, и сэръ Питтъ Кроли, сочинили вдвоемъ латинскую эпитафію съ исчисленіемъ всхъ заслугъ и достоинствъ покойнаго бароцета. Притомъ викарій произнесъ классическую рчь, гд краснорчивымъ образомъ увщевалъ своихъ слушателей не предаваться глубокой скорби, и намекнунъ, въ отборныхъ выраженіяхъ, что всмъ намъ, рано или поздно, суждено пройдти черезъ т мрачныя и таинственныя врата, которыя только-что захлопнулись за бренными останками оплакиваемаго собрата.
И все тутъ. Фермеры разбрелись по домамъ, или поскакали на своихъ лошадяхъ въ ближайшіе трактиры и распивочныя лавочки. Кучера джентльменскихъ экипажей перекусили на кухн древняго замка, и удалились восвояси. Факельщики поспшили уложить, куда слдуетъ, веревки, бархатъ, лопаты, страусовыя перья и другія статьи погребальной церемоніи: потомъ они сли на дроги и поскакали въ Саутамптонъ. Лица ихъ приняли обычное выраженіе беззаботнаго веселья, лошади пріободрились, и скоро вся эта артель остановилась у трактира, откуда вынесли имъ оловяныя кружки, ярко блиставшія подъ вліяніемъ солнечныхъ лучей. Кресла сэра Питта перекатились въ сарай, куда побрела и старая лягавая собака, испуская жалобный вой, сдлавшійся такимъ-образомъ единственнымъ звукомъ скорби, огласившимъ джентльменскій дворъ Королевиной усадьбы, гд покойный баронетъ хозяйничалъ лтъ шестьдесятъ.

——

Дичи всякаго рода, куропатокъ въ особенности, водилось многое множество на Королевиной усадъб, и такъ-какъ всякой порядочный джентльменъ считаетъ за особенную честь и славу быть искуснымъ спортсменомъ, то нечего тутъ удивляться, если сэръ Питтъ Кроли, пооправившійся отъ первыхъ порывовъ грусти, сталъ вызжать въ чистое поле на охоту въ блой шляп, украшенной крепомъ. Взглядъ на плодородныя золотистыя поля, созрвшія жатвы, теперь составлявшія неотъемлемую его собственность, преисполняли тайною радостію чувствительное сердце дипломата. Иной разъ, руководимый чувствомъ смиренія, онъ не бралъ съ собой ружья, и выходилъ просто съ бамбуковой тростью. Родонъ и смотрители полей шли съ нимъ рядомъ. Деньги Питта и земля его производили оглушающее вліяніе на его младшаго брата. Безкопеечный полковникъ оказывалъ теперь величайшее почтеніе къ представителю фамиліи, и уже не презиралъ боле молокососа Питта. Родонъ съ участіемъ выслушивалъ проекты сэра Питта относительно засва полей и осушенія болотъ, предлагалъ свои собственные совты относительно содержанія конюшень, вызывался хать въ Модбери за покупкой верховой лошади для леди Дженни, брался объздить ее самъ, и проч, и проч. Словомъ, буйный и безпардонный Родонъ Кроли сдлался самымъ степеннымъ и смиреннымъ младшимъ братомъ. Изъ Лондона между-тмъ миссъ Бриггсъ сообщала ему постоянные и подробные бюллетени относительно маленькаго Родона, который, впрочемъ, регулярно отправлялъ и собственноручныя посланія къ папаш. ‘Я совершенно здоров, писалъ Родя. Ты, папаша, надюсь, совершенно здоровъ. Маменька, надюсь, совершенно здорова. Пони совершенно здоровъ. Грэй беретъ меня гулять въ паркъ. Я умю скакать. Я встртилъ опять мальчика, котораго мы прежде встртили съ тобой, папаша. Онъ заплакалъ, когда поскакалъ. А я не плачу’. Родонъ читалъ эти письма своему брату и невстк, приходившей отъ нихъ въ восторгъ. Баронетъ общался озаботиться насчетъ содержанія племянника въ училищ, а великодушная леди Дженни дала Ребекк банковый билетъ, съ тмъ, чтобы она купила какой-нибудь подарокъ маленькому Род.
День проходилъ за днемъ, и наши дамы на Королевиной усадьб проводили свою жизнь въ тхъ мирныхъ занятіяхъ и забавахъ, которыми вообще продовольствуется женскій полъ, проживающій въ деревн или на дач. Колокола звонили и перезванивали, давая знать, кому слдуетъ, что наступило время обда, ужина, молитвы. Молодыя леди, каждое утро передъ завтракомъ, упражнялись на фортепьяно, пользуясь наставленіями и совтами мистриссъ Бекки. Затмъ, обувшись въ толстые, непромокаемые башмаки, он выходили въ паркъ, въ рощу, или иногда совершали путешествія въ деревню и посщали крестьянскія хижины, предлагая бднымъ паціентамъ микстуру, порошки и маленькія книжечки по рецепту леди Саутдаунъ. Вдовствующая леди между-тмъ разъзжала въ своей одноколк вмст съ мистриссъ Бекки, которая слушала ея поучительную бесду съ ревностнымъ вниманіемъ новообращенной прозелитки. По вечерамъ, окруженная членами всей фамиліи, она пла ораторіи Генделя и Гайдна, или вышивала по канв, какъ-будто судьба предназначила ее для безпрерывнаго труда и, покорная этому назначенію, она будетъ нести тихій и скромный образъ жизни до глубочайшей старости, когда снизойдетъ она въ могилу, оплакиваемая своими безчисленными друзьями… Увы! Знала мистриссъ Бекки, что за воротами Королевиной усадьбы, вновь откроется для нея Базаръ Житейской Суеты съ его безконечными заботами, интригами, сплетнями, планами и… нищетой, которая ожидаетъ ее въ Курцонской улиц, что на Майской ярмарк, въ дом мелочнаго лавочника Реггльса.
— Кажется нтъ никакого труда быть женою помщика-джентльмена, думала Ребекка. Вроятно я съумла бы разыграть роль добрйшей женщины при пяти тысячахъ фунтовъ годоваго дохода. Не нужно особенной хитрости ухаживать за дтьми и собирать абрикосы въ оранжереяхъ. Я съумла бы поливать цвты въ куртинахъ, или срывать желтыя листья съ гераніума. Съумла бы разспрашивать старухъ о ихъ ревматизмахъ, и заказывать супъ въ полкроны для бдняка. Убытка тутъ не было бы изъ пяти тысячь дохода. Съумла бы я здить миль за десять на провинціальные обды, и щеголять прошлогодними модами въ кругу этихъ незатйливыхъ леди. Съумла бы я и расплачиваться со всми, еслибъ только были у меня деньги. Съумла бы… но вдь это, кажется, и все, чмъ гордятся здшніе джентльмены и леди. Они смотрятъ съ высока на насъ, горемычныхъ бдняковъ, и воображаютъ, что оказываютъ великое благодяніе, какъ-скоро даютъ какой-нибудь пятифунтовый билетикъ нашимъ дтямъ…
И кто знаетъ, что вс эти умозрнія Ребекки…
Позвольте, однакожь, мн пришла въ голову остроумная мысль одного древнйшаго японскаго философа, который, бывъ нсколько десятилтій погруженъ въ созерцаніе человческой природы, замтилъ весьма справедливо, что ‘вс мы — люди, вс — человки’,— и эту самую сентенцію, какъ вы знаете, старинный нашъ знакомый, Терренцій, перевелъ на свой языкъ такимъ-образомъ: ‘homo sum, et nihil humani а me alienum esse pulo’. Ha что, черезъ нсколько вковъ, послдовалъ и комментарій римскаго философа, Сенеки, въ такомъ тон: ‘omnia vitiorum genera paupertas ac miseria pariunt, et’… Люблю латинскія цитаты, но еще больше люблю точки, и сейчасъ же, съ вашего позволенія, поставлю цлую строку точекъ въ такомъ порядк: . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вс старыя убжища, старыя поля и лса, кустарники, рощи, пруды и сады, комнаты стариннаго дома, гд она провела пару годовъ, лтъ за семь передъ этимъ, все было изслдовано и разсмотрно проницательными глазками мистриссъ Бекки. Тогда она была молода, то-есть, говоря сравнительно, потому-что, въ строгомъ смысл, она не могла припомнить, была ли когда-нибудь молода. Вс тогдашнія мысли и чувства живо опять обрисовались въ ея маленькой головк, и она сравнивала ихъ съ теперешними мыслями и чувствами посл семи лтъ, проведенныхъ ею въ шумномъ кругу свта, среди великихъ людей и различныхъ націй. О, какъ возвысилась она надъ своей первоначальной, скромной долей!
— Я умна, тогда-какъ почти вс другіе люди — безмозглые дураки: вотъ чему обязана я своимъ возвышеніемъ въ свт, думала мистриссъ Бекки. Я не могу отступить назадъ, и вновь прійдти въ соприкосновеніе съ тми людьми, которыхъ, бывало, встрчала въ мастерской своего отца. Экипажи лордовъ стоятъ у моего подъзда, и въ моей гостиной рисуются джентльмены съ подвязками и звздами: что жь можетъ быть общаго между мною и бдными артистами съ негодными пачками табаку въ своихъ карманахъ? Мужъ мой — джентльменъ, и графская дочь называетъ меня сестрой въ томъ самомъ дом, гд, за нсколько лтъ, я была немногимъ выше обыкновенной служанки. Что жь? Во сколько кратъ, на самомъ дл, положеніе мое въ свт улучшилось противъ тхъ давно-прошедшихъ годовъ, когда была я дочерью бднаго живописца, и обманывала какого-нибудь мелочнаго лавочника изъ-за куска сахара и двухъ золотниковъ чаю? Лучше ли я обставлена теперь въ домашнемъ быту? Я ни въ какомъ случа не могла быть бдне, сдлавшись женою Франциска, который такъ любилъ меня, бдняга! И право, я не задумалась бы ни на секунду промнять это положеніе и всхъ своихъ родственниковъ на какіе-нибудь тридцать тысячь франковъ, положенныхъ въ банкъ за три процента.
О чемъ бы ни думала мистриссъ Бекки, результатъ ея размышленій всегда былъ одинъ и тотъ же, и она отлично понимала, что деньги, и только деньги, могутъ служить для нея якоремъ надежды на широкой дорог житейскихъ суетъ и треволненій.
Быть-можетъ въ ея голову западала когда-нибудь мысль, что довольство скромной долей, покорность судьб и честное исполненіе своихъ обязаныостей, скоре и дйствительне привели бы ее къ истинному счастью, чмъ тотъ окольный путь, по которому она стремилась къ достиженію своихъ цлей, но если точно мысли этого рода возникали въ ея мозгу, она старалась всегда обходить ихъ съ тою безпокойною заботливостію, съ какою дти на Королевиной усадьб обходили комнату, гд лежалъ трупъ ихъ отца. Притомъ видла мистриссъ Бекки, что она зашла уже слишкомъ далеко. Совсть, конечно, тревожила ее по временамъ, но всмъ и каждому извстно, какъ легко особы извстнаго сорта подавляютъ въ себ это чувство. Страхъ стыда, позора или наказанія, дйствуетъ на нихъ въ тысячу разъ сильне, чмъ сознаніе нравственнаго униженія своей натуры.
Само-собою разумется, что, впродолженіе своего пребыванія на Королевиной усадьб, мистриссъ Бекки вошла въ самыя дружелюбныя сношенія со всми членами благороднаго семейства. Леди Дженни и супрутъ ея, прощаясь съ нашей героиней, спшили выразить искреннія чувства родственной любви и пріязни. Съ удовольствіемъ разсуждали они о томъ счастливомъ времени, когда будетъ вновь отстроенъ и украшенъ ихъ праддовскій домъ на Гигантской улиц, въ Лондон, гд они чаще и чаще будутъ видться съ мистриссъ Родонъ. Леди Саутдаунъ снабдила ее значительнымъ количествомъ порошковъ и микстуръ собственнаго приготовлепія, и вручила ей рекомендательное письмо къ достопочтенному Лоренсу Грилльсу. Питтъ приказалъ заложить четверню лошадей въ фамильную карету, и проводилъ ихъ до Модбери, куда заране была отправлена телга, нагруженная дичью и дорожными вещами мистриссъ Родонъ.
— Какъ вы будете счастливы при свиданіи съ своимъ малюткой! сказала леди Кроли, прощаясь окончательно съ своей милой сестрицей.
— О, да, неизмримо счастлива! отвчала Ребекка, возводя къ облакамъ свои зеленые глазки.
Она была неизмримо счастлива при мысли, что оставляетъ наконецъ это мсто, но ей въ то же время не совсмъ хотлось хать и въ Лондонъ. Королевина усадьба, нечего и говорить, глупа до пошлости и скучна какъ-нельзя больше, но все же воздухъ тамъ почище той атмосферы, въ которой привыкла дышать мистриссъ Родонъ. Нтъ только ни одного умнаго человка, за то вс были добры и ласковы къ ней.
— О, еслибъ въ самомъ дл пріобрсть какъ-нибудь тысячи три фунтовъ годоваго дохода! воскликнула Ребекка въ глубин своей души. И мысль эта не оставляла ея во всю дорогу.
Лондонскіе фонарики засверкали привтливымъ свтомъ, когда наши путешественники пріхали въ Пиккадилли, миссъ Бриггсъ развела великолпный огонь въ джентльменскомъ домик на Курцон-Стрит, и маленькій Родонъ, выскочившій изъ постели, радушно поздравлялъ папашу и мамашу съ благополучнымъ возвращеніемъ домой.

ГЛАВА XXI.

Рчь пойдетъ о фамиліи Осборновъ.

Много утекло воды съ той поры, какъ мы видли въ послдній разъ мистера Осборна-старшаго на Россель-Сквер. Никакъ нельзя сказать, чтобъ все это время онъ былъ счастливйшимъ изъ смертныхъ. Случились нкоторыя событія, имвшія одуряющее вліяніе на его характеръ и, что всего хуже, старикъ во многихъ случаяхъ, не могъ дйствовать такъ, какъ ему хотлось. Мистеръ Осборнъ, даже въ лучшее время жизни, не могъ терпть равнодушно противорчія своимъ, основательно обдуманнымъ, желаніямъ и планамъ, но тмъ больше сопротивленія этого рода раздражали его теперь, когда подагра, старость, одиночество, неудачи, обманутыя надежды совокупно тяготли надъ его головою. Его густые, черные волосы посдли какъ лунь вскор посл смерти сына, лицо его побагровло, и руки стали дрожать больше и больше, когда онъ наливалъ себ стаканъ портвейна. Конторщикамъ въ Сити не было отъ него житья, и члены его собственнаго семейства разстались, повидимому, однажды навсегда съ своимъ счастьемъ.
Пусть у мистриссъ Бекки не было тридцати тысячь фунтовъ, но я крайне сомнваюсь, согласилась ли бы она промнять свою бдность и смлыя надежды на огромный капиталъ мистера Осборна и этотъ страшный мракъ, облегавшій стны его дома на Россель-Сквер. Онъ вздумалъ, на старости лтъ, предложить свою руку миссъ Шварцъ, но предложеніе съ презрніемъ было отвергнуто партизанами этой леди, которые выдали ее за молодаго джентльмена изъ Шотландіи. Въ молодости мистеръ Осборнъ женился на женщин изъ низшаго круга, за что и преслдовалъ ее до могилы, но не было теперь, въ джентльменскомъ кругу, невсты по его вкусу. Тмъ сильне и ршительне распространилъ онъ свою команду надъ незамужнею дочерью. Были у ней щегольская коляска, чудесныя лошади, и миссъ Осборнъ занимала первое мсто за столомъ, нагруженнымъ золотомъ, серебромъ, фарфоромъ. Была у ней вексельная книга на банкировъ, ливрейный лакей сопровождалъ ее въ прогулкахъ, неограниченнымъ кредитомъ пользовалась она въ магазинахъ и у всхъ купцовъ, которые встрчали ее не иначе, какъ съ низкими поклонами и глубочайшимъ почтеніемъ, какъ подобаетъ встрчать единственную наслдницу богатой фирмы. Но не была счастлива миссъ Осборнъ. Пріемыши въ воспитательномъ дом, подметайки на перекресткахъ (3), бднйшія судомойки на кухняхъ, были счастливйшими созданіями въ-сравненіи съ этой злополучной и уже довольно пожилою леди.
Фредерикъ Буллокъ, дворянинъ, изъ банкирскаго дома ‘Буллокъ, Гулькеръ и Компанія’, женился наконецъ на Мери Осборнъ, хотя этой свадьб предшествовали нкоторыя затрудненія и неудовольствія со стороны жениха, такъ-какъ мистеръ Джорджъ скончался, и отецъ еще при жизни лишилъ его наслдства, то господинъ Фредерикъ Буллокъ весьма основательно предъявилъ свое требованіе на цлую половину собственности тестя, ‘а иначе’, говорилъ онъ, ‘имъ не видать меня, какъ своихъ ушей’. На это мистеръ Осборнъ еще основательне замтилъ, что Фредерикъ общался взять его дочь только съ двадцатью тысячами фунтовъ, и что, слдовательно, онъ, Осборнъ, не прибавитъ больше ни одного шиллинга.
— Если хочетъ брать, пусть беретъ, сказалъ старикъ, а если не хочетъ, пусть убирается къ чорту на кулички.
Фредерикъ, обманутый въ своихъ блистательныхъ ожиданіяхъ, говорилъ своимъ пріятелямъ, что ‘старый торгашъ’ надулъ его самымъ безсовстнымъ образомъ, и нсколько времени показывалъ видъ, что хочетъ отстать отъ своей неветы. Мистеръ Осборнъ прекратилъ всякія сношенія съ банкирскимъ домомъ, пошелъ на биржу съ хлыстикомъ въ рукахъ, и объявилъ торжественно, что у него есть намреніе перепоясать спину одного негодяя, котораго, однакожь, онъ не назвалъ въ присутствіи купцовъ.
Пока между-тмъ длились вс эти переговоры, Дженни Осборнъ старалась, по мр возможности и силъ, утшить сестру свою, Марію.
— Я всегда говорила теб, Мери, сказала Дженни съ видомъ искренняго соболзнованія, что онъ любитъ не тебя собственно, а твои деньги.
— Все же онъ выбралъ меня и мой деньги, сестрица, но ему не приходило въ голову выбрать тебя и твои деньги, отвчала Мери, забрасывая голову назадъ.
Однакожь разрывъ былъ только временной. Мистеръ Буллокъ-старшій и вся компанія богатой фирмы уодили молодаго Фредерика взять Мери и съ двадцатью тысячами, принимая въ сообраніеніе, что, посл смерти Осборна, можно разсчитывать и на дальнйшее раздленіе его собственности, особенно, если миссъ Дженни состарется незамужней двицей. Фредерикъ поколебался, спасовалъ (употребляя его собственное выраженіе), махнулъ рукой и послалъ старика Гулькера съ мирными предложеніями на Россель-Скверъ. Было объяснено, какъ слдуетъ, что женихъ и не думалъ отказываться отъ своей прекрасной невсты, а вс недоразумнія произошли только отъ его упрямаго отца. Мистеръ Осборнъ нашелъ такое извиненіе весьма неудовлетворительнымъ, но что тутъ прикажете длать? Гулькеръ и Буллокъ — настоящіе тузы между купцами въ Сити, и всмъ притомъ извстно, что они стоятъ на короткой ног съ весьма многими ‘набобами’ Вест-Эндской стороны. Что-нибудь да значитъ для стараго джентльмена, если ему можно будетъ сказать о своемъ зят: ‘Сынъ мой, сэръ, одинъ изъ главнйшихъ партнёровъ Гулькера, Буллока и Компаніи, сэръ. Кузина моей дочери — леди Мери Манго, сэръ, дочь высокороднйшаго лорда Кастельмаульди, сэръ.’ И умственный взоръ мистера Осборна узрлъ, въ одно мгновеніе, всхъ знаменитйшихъ набобовъ, которые жмутъ ему руку и . посщаютъ его домъ. Поэтому онъ простилъ молодаго Буллока безъ всякихъ затрудненій, и свадьба совершилась въ назначенный день.
Родственники жениха, жившіе недалеко отъ Гановер-Сквера, дали великолпный, истинно-джентльменскій завтракъ по поводу окончательнаго заключенія контракта. Вс тузы изъ Сити, и вс набобы изъ Вест-Энда, получили приглашеніе и подписали свои имена въ извстной книг. Были здсь господинъ Манго и леди Мери Манго. Юныя ихъ дщери: Гвендолина и Гвиневра Манго, съ благосклоннымъ великодушіемъ заняли мста невстиныхъ подругъ. Были тутъ драгунскій полковникъ Блюдайеръ изъ знаменитаго дома братьевъ Блюдайеръ, двоюродный братъ жениха, и высокопочтенная его супруга, мистриссъ Блюдайеръ. Были тутъ: высокороднйшій Георгій Баультеръ, сынъ лорда Леванта, и супруга его, урожденная миссъ Манго. Были тутъ высокостепеннйшій Джемсъ Мак-Муллъ и супруга его, мистриссъ Мак-Муллъ, урожденная миссъ Шварцъ. Были тутъ и многіе другіе, все тузы и набобы, лорды и миледи, которыхъ бракосочетаніе въ свое время совершилось въ модной Ломбардской улиц.
Новобрачные имли свои собственный домъ на Берклейскомъ-Сквер, и свою собственную дачу въ Рочемптон между лтними резиденціями банкировъ. Вс дамы изъ фамиліи Буллока, Гулькера и Компаніи были вообще того мннія, что молодой Фредерикъ сдлалъ msalliance, и что вообще дочь ничтожнаго купца ему не пара. На этомъ основаніи, юная мистриссъ Мери, руководимая джентльменскими чувствами, составила, съ большою осторожностью, свой визитный реестръ, и ршилась посщать или принимать какъ-можно рже членовъ своей бывшей фамиліи на Россель-Сквер.
Но вы жестоко ошибетесь, если подумаете, что молодая мистриссъ Буллокъ ршилась окончательно прервать всякія сношенія съ старымъ джентльменомъ, отъ котораго современемъ можно будетъ вытянуть еще нсколько десятковъ тысячь фунтовъ. Фредерикъ Буллокъ былъ слишкомъ уменъ, чтобъ допустить свою жену до такого сумасбродства. Но, къ несчастью, юная супруга неспособна была скрывать своихъ чувствъ, и настряпала множество непростительныхъ промаховъ, которыхъ не могъ предвидть опытный мужъ. Приглашая отца и сестру на свои третьестепенные вечера, она вела себя очень гордо и очень холодно въ отношеніи къ нимъ, и притомъ намекнула мистеру Осборну, чтобъ онъ постарался оставить этотъ негодный Россель-Скверъ, гд никакъ не слдуетъ жить порядочному джентльмену. Этой послдней выходкой мистриссъ Мери совершенно испортила политику своего супруга, и надежда ея на полученіе дальнйшаго наслдства погибла однажды навсегда. — Вотъ что! для насъ ужь теперь ни по чемъ старый отцовскій домъ на Россель-Сквер! Ай-да мистриссъ Мери! говорилъ старый джентльменъ, барабаня по стеклу кареты, когда онъ и дочь его возвращались однажды домой посл званаго обда у мистриссъ Фредерикъ Буллокъ. Прошу покорно? Она зазываетъ къ себ отца и сестру на другой или на третій день посл этихъ парадныхъ обдовъ, гд тамъ сидятъ у нея все лорды и леди, все графы, да князья! А мы-то что такое? Разв нужны намъ ея объдки, что-ли? Разв не видалъ я этихъ купчишекъ, что-ли, съ которыми они вздумали угощать своего отца? И ужъ мы недостойны, стало-бытъ, сидть рядомъ съ этими высокопочтенными господами? высокопочтенными?! Я самъ негоціантъ великобританскій. Лорды — да, нечего сказать, видлъ я, какъ на этихъ ея суареяхь одинъ господинъ разговаривалъ съ канальей-скрипачемъ, котораго я не пустилъ бы и въ лакейскую къ себ. Будутъ ли они здить къ намъ на Россель-Скверъ? Посмотримъ. Поглядимъ. Нтъ, мое винцо-то почище этой кислятины, что подается тамъ у нихъ на этихъ чопорныхъ обдахъ. Да ужь коль на то пошло, я пугну ихъ за столомъ цлыми слитками золота и серебра… Эй, ты Джемсъ! Ступай скоре! Мы поторопливаемся въ свой домишко на Россель-Сквер… Ха, ха, ха!
И продолжая закатываться сердитымъ и презрительнымъ смхомъ, мистеръ Осборнъ забился въ уголъ кареты. Должно замтить, что старый джентльменъ уже давно привыкъ утшать себя полнымъ и подробнымъ исчисленіемъ своихъ собственныхъ заслугъ. Дженни Осборнъ соглашалась на этотъ счетъ, во всхъ пунктахъ, съ мнніями старика-отца, и поведеніе замужней сестры ей совершенно не нравилось.
Когда родился первенецъ у мистриссъ Фредерикъ, сынъ и наслдникъ, по имени Фредерикъ-Августъ-Говардъ-Стэнли-Девроксъ Буллокъ, старика Осборна пригласили на крестины, въ крестные отцы. Онъ послалъ новорожденному золотой кубокъ со вложеніемъ двадцати гиней для кормилицы, и отказался хать на крестины.
— Этого не дастъ имъ тамъ ни одинъ лордъ — ужь могу поручиться, сказалъ мистеръ Осборнъ. Пусть ихъ облизываются. Намъ хорошо и на Россель-Сквер.
Но какъ бы то ни было, великолпный блескъ подарка доставилъ большое удовольствіе дому Буллока. Мери убдилась, что отецъ еще любитъ ее какъ-нельзя больше. и господинъ Фредерикъ Буллокъ возъимлъ твердую увренность, что юный сынъ его и наслдникъ можетъ разсчитывать на карманъ своего дда.
Легко представить сердечную муку, съ какою миссъ Осборнъ, прозябающая въ своемъ уединеніи на Россель-Сквер, читала газету ‘Morning-Post’, гд весьма часто встрчалось имя ея сестры въ статьяхъ, подъ заглавіемъ: ‘фешонэбльныя собранія’. Изъ этихъ только статей пожилая двица имла случай узнавать, въ какомъ костюм, тамъ-то и тамъ-то, была ея сестра, представляемая всюду своей свекровью, леди Фредерикою Буллокъ. Жизнь самой миссъ Дженни, какъ мы уже намекнули, была совершенно лишена такого величія и блеска. Это было, въ нкоторомъ смысл, страшное существованіе. Въ зимніе дни миссъ Дженни принуждена была вставать передъ разсвтомъ, и готовить завтракъ для суроваго старика, готоваго перевернуть вверхъ дномъ цлый домъ, какъ-скоро не подавали ему чаю въ половин десятаго. Она сидла молча насупротивъ него, прислушиваясь къ шипнью чайника, и смотрла съ содроганіемъ, какъ почтенный родитель читалъ утренннюю газету, и кушалъ обыкновенную порцію бутербродтовъ, подаваемыхъ къ чаю. Въ половин десятаго онъ вставалъ и узжалъ въ Сити. Миссъ Дженни оставалась одна, свободная располагать своимъ временемъ до обда, какъ ей угодно. По обыкновенію, она спускалась въ кухню на нсколько минутъ и бранила служанокъ, затмъ поднималась наверхъ и длала свои туалетъ. Часто вызжала она въ магазины для покупокъ, или оставляла свои визитныя карточки у подъзда богатйшихъ домовъ въ Сити, но всего чаще сидла она въ парадной гостиной, ожидая гостей, и вышивая огромный коверъ у камина на соф, насупротивъ стнныхъ часовъ, надъ поверхностію которыхъ теперь, какъ и всегда, совершалось жертвоприношеніе древней Гречанки. Большое зеркало подъ каминной полкой, параллельное другому, еще большему, на противоположномъ конц комнаты, отражало и какъ-то страннымъ образомъ увеличивало огромную люстру на потолк, завернутую въ чехолъ изъ голландскаго полотна. Случалось — довольно, впрочемъ, рдко — что миссъ Дженни снимала клеенку съ большаго ройяля, и пыталась припомнить свои любимыя пьесы, но звуки инструмента распространяли жалобное и печальное эхо по всему опустлому дому. Портретъ Джорджа былъ снятъ и отнесенъ въ кладовую на чердакъ. Имя покойника никогда не произносилось между дочерью и отцомъ, но оба они знали инстинктивно, что думаютъ о немъ, и притомъ весьма нердко.
Къ пяти часамъ мистеръ Осборнъ возвращался домой, и ровно въ пять, онъ и миссъ Дженни садились за столъ. Глубокое молчаніе, господствовавшее за трапезой, изрдка прерывалось только ворчаньемъ мистера Осборна на кухарку. Два или три раза въ мсяцъ обдали на Россель-Сквер пріятели негоціанта, люди старые, какъ онъ, и степенные, подобно ему. То были: докторъ Гульпъ и супруга его изъ Блумсберійскаго Сквера, старикъ Фраузеръ, стряпчій изъ Бедфордскаго Ряда, великій джентльменъ, знакомый, по обязаныостямъ своего званія, со многими набобами Вест-Энда, старый полковникъ Ливерморъ, изъ бомбейской арміи, и супруга его, мистриссъ Ливерморъ, изъ Верхняго Бедфордскаго Ряда, старый сержантъ Тоффи, и супруга его, мистриссъ Тоффи, и, наконецъ, повременамъ, старикъ сэръ Томасъ Коффимъ и супруга его, леди Коффинъ, изъ Бедфордскаго Сквера. Сэръ Томасъ занималъ одно изъ высшихъ мстъ въ уголовномъ суд, и буфетчикъ получилъ приказаніе подавать къ столу особый сортъ портвейна, какъ-скоро онъ обдалъ на Россель-Сквер.
Вс эти господа давали въ свою очередь столько же пышные и чинные обды для мистера Осборна, Посл стола, они обыкновенно сидли за дессертомъ, выпивая каждый опредленную порцію вина, и потомъ уходили наверхъ въ гостиную играть въ вистъ. Въ половин десятаго оканчивался вистъ, утомительный, скучный, однообразный, и каждый убирался восвояси. Весьма многіе богатые джентльмены, которымъ обыкновенно мы, pauvres diables, завидуемъ отъ чистаго сердца, ведутъ такой точно образъ жизни. Дженни Осборнъ рдко встрчала мужчину моложе шестидесяти лтъ, и въ общество отца ея допускался всего одинъ только холостякъ, домовый докторъ на Россель-Сквер.
Я не скажу, чтобъ ужь ршительно никакое событіе не возмущало монотонности этого страшнаго существованія на Россель-Сквер. Былъ одинъ секретъ въ жизни бдной Дженни, чрезвычайно встревожившій ея отца. Тайна эта имла отношеніе къ миссъ Виртъ, долговязой гувернантк, у которой былъ двоюродный братецъ, художникъ, мистеръ Сми, знаменитый ныньче Royal Artist и портретный живописецъ, но въ ту пору пробивавшійся рисовальными уроками, которые преимущественно давалъ онъ моднымъ леди. Ныньче мистеръ Сми совсмъ забылъ дорогу на Россель-Скверъ, но въ 1818 году онъ путешествовалъ туда съ особеннымъ удовольствіемъ, когда миссъ Осборнъ училась у него живописи.
Мистеръ Сми, ученикъ горемычнаго Шарпа, живописца-забулдыги, одареннаго, однакожь, великимъ талантомъ и совершеннымъ знаніемъ своего искусства — мистеръ Сми, отрекомендованный своей кузиной на Россель-Скверъ, благополучно далъ пять или шесть уроковъ, и потомъ злосчастно влюбился въ свою ученицу, миссъ Осборнъ, которой сердце и рука все еще оставались свободными посл многихъ разнообразныхъ и совершенно безуспшныхъ попытокъ въ дл любви. Носился тоже слухъ, вроятно справедливый, что и миссъ Осборнъ чувствовала нкоторую симпатію къ своему профессору рисованья. Миссъ Виртъ, какъ и слдуетъ, великодушно взялась быть повренной сердечныхъ тайнъ. Я не знаю заподлинно, была ли у ней привычка оставлять невзначай комнату, какъ-скоро профессоръ и его ученица были заняты своимъ дломъ, и мн неизвстно достоврно, надялась ли миссъ Виртъ получить отъ своего кузена небольшую частичку благъ земныхъ въ вид благодарности за то, что она доставитъ ему случай жениться на дочери богатаго негоціанта — всего этого я не знаіо и не вдаю, но достоврно то, что мистеръ Осборнъ какими-то судьбами пронюхалъ всю эту интригу, и по этой причин, воротившись однажды изъ Сити въ неурочный часъ, вошелъ въ гостиную съ толстой бамбуковой тростью, и застигъ тамъ всхъ на лицо — профессора, ученицу и гувернантку, испуганныхъ до неимоврной степени и блдныхъ до крайняго изнеможенія. Расправа учинилась быстрая и строгая. Мистеръ Осборнъ вытолкалъ профессора въ зашеекъ, съ угрозой переломать ему вс ребра, и черезъ полчаса прогналъ изъ дома гувервантку, спихнувъ съ лстяицы ея сундуки, и перетоптавъ, безъ всякой пощады, вс ея картонки. Сжатый кулакъ Осборна послужилъ символомъ окончательнаго напутствія, когда миссъ Виртъ садилась въ наемную карету.
Тмъ и кончилась эта исторія. Миссъ Дженни, какъ и слдуетъ, не выходила нсколько дней изъ своей спальни. О компаньйонкахъ или гувернанткахъ, больше ей не приказано было думать. Старый джентльменъ объявилъ подъ клятвой, что онъ не дастъ ей ни шиллинга изъ своихъ денегъ, какъ-скоро она, безъ его позволенія, задумаетъ свести какую-нибудь интригу. Самъ мистеръ Осборнъ всего-мене думалъ пріискивать жениховъ для своей дочери: ему нужна же была какая-нибудь женщина въ дом для надзора за хозяйствомъ. Такимъ-образомъ миссъ Дженни принуждена была оставить всякіе проекты, съ которыми, такъ или иначе, былъ связанъ Купидонъ. При жизни отца она обрекла себя на совершенное затворничество, и была, казалось, довольна участью старой двы. Мистриссъ Мери между-тмъ каждый годъ производила на свтъ прекрасныхъ малютокъ съ чудными именами, и родственныя связи между обими сестрами становились все слабе и слабе.
— Дженни и я живемъ въ различныхъ сферахъ, говорила обыкновенно мистриссъ Буллокъ, конечно,— я считаю ее сестрою…
А это значитъ… впрочемъ, вы понимаете, что это значитъ, когда извстная леди называетъ извстную двицу своей сестрою.
Было уже описано, какъ двицы Доббинъ жили съ своимъ отцомъ на прекрасной дач, что на Денмарк-Гилл, гд были у нихъ прекрасныя оранжереи съ чудными абрикосами и персиками, приводившими въ восхищеніе маленькаго Джорджа Осборна. Двицы Доббинъ, изрдка посщавшія Амелію на Аделаидиныхъ Виллахъ, зазжали повременамъ и на Россель-Скверъ навстить свою старую знакомую, миссъ Осборнъ. Думать надобно, что это он длали вслдствіе просьбы и особыхъ распоряженій своего брата, майора въ Индіи, къ которому отецъ ихъ питалъ глубокое уваженіе. Какъ опекунъ и крестный отецъ маленькаго Джорджа, майоръ не терялъ надежды, что россель-скверскій ддушка опомнится современемъ, и обратитъ благосклонное вниманіе на своего внука, Мало по малу двицы Доббинъ познакомили миссъ Осборнъ со всми длами, имвшими отношеніе къ мистриссъ Эмми. Он разсказали, какъ Амелія живетъ съ матерью и отцомъ, какъ они бдны, и какъ до сихъ поръ не перестаютъ он удивляться, что мужчины (и какіе мужчины? Ихъ собственный братъ и капитанъ Осборнъ!) могли интересоваться такой, въ полномъ смысл, ничтожной женщиной, какъ мистриссъ Эмми. Зато маленькаго Джорджа превозносили он до небесъ, и утверждали, что это чудный мальчикъ. Дло извстное, что вс женщины безъ исключенія, и преимущественно старыя двы, чувствуютъ особое влеченіе къ хорошенькимъ малюткамъ.
Однажды, посл усердныхъ просьбъ со стороны сестрицъ майора Доббина, Амелія дозволила своему Джорджиньк провести съ ними день на Денмарк-Гилл. Часть этого дня мистриссъ Эмми употребила на письмо къ майору, въ Индію. Она поздравляла его съ пріятной новостью, дошедшей до ея слуха. Молилась о его благополучіи и о счастіи особы, избранной его сердцемъ. Благодарила его за тысячи тысячь обязательныхъ услугъ и доказательствъ неизмнной его дружбы къ ней въ годину ея несчастій и душевной скорби. Сказала, между-прочимъ, что этотъ самый день малютка Джорджъ проводитъ на дач, въ обществ его любезныхъ сестрицъ. Письмо во многвхъ мстахъ было подчеркнуто, и она подписалась искреннимь и совершенно преданнымь его другомъ Амеліей Осборнъ. Она забыла, противъ обыкновенія, послать ласковое словечко къ леди Одаудъ, и въ письм ни разу не упоминалось имя Глорвины, въ общихъ выраженіяхъ только Амелія напутствовала благословеніями прекрасную невсту майора. Слухъ о женитьб самъ собою отстранилъ прежнюю осторожность, какую мистриссъ Эмми наблюдала при этой переписк. Она была очень рада, что можетъ, наконецъ, вполн выразить чувства искренней признательности и глубочайшей преданности, какую она всегда питала къ благородному и великодушному Вилльяму. Разумется, она вовсе не думала ревновать его къ этой Глорвин — какъ это можно!
Вечеромъ Джорджинька воротился въ одноколк, въ которой привезъ его кучеръ старика Доббина. На ше висла у него превосходная золотая цпочка и часы. Джорджинька сказалъ, что этотъ подарокъ сдлала ему старая леди, некрасивая собой. Она плакала, цаловала и обнимала его. Однакожь онъ не любилъ ея. Онъ очень любилъ виноградъ и персики. И онъ любилъ только свою мама. Амелія перепугалась, робкое ея сердце предчувствовало бду неминучую, когда она услыхала, что родственными покойнаго мужа увидли, наконецъ, малютку Джорджа.
Къ пяти часамъ миссъ Осборнъ воротилась домой устроивать обдъ для своего отца. Старикъ, обдлавшій какую-то спекуляцію въ Сити, былъ на этотъ разъ въ веселомъ расположеніи духа. Отъ вниманія его не ускользнуло волненіе дочери, и онъ удостоилъ ее вопросомъ:
— Что съ вами, миссъ Осборнъ? Что такое случилось?
Старая двица залилась горькими слезами.
— О, сэръ! воскликнула миссъ Дженни. Я видла маленькаго Джорджа. Онъ прекрасенъ, какъ ангелъ, и… и удивительно похожъ на него!
Старикъ не проговорилъ въ отвтъ ни одного слова, но лицо его побагровло, и онъ задрожалъ — всми своими членами.

ГЛАВА XLII.

Читатель обогнетъ мысъ Доброй Надежды.

Покорнйше прошу васъ, милостивые государи и государыни, перенестись за десять тысячь миль отъ настоящей сцены, на военную станцію Бундельгонджъ, въ мадрасскую дивизію англійскихъ владній за океаномъ, гд живутъ теперь на постоянныхъ квартирахъ любезные наши пріятели Трильйоннаго полка, подъ командой храбраго полковника, сэра Михаэля Одауда.
Время не обидло этого толстаго джентльмена, и поступило съ нимъ благосклонно, какъ впрочемъ обыкновенно поступаетъ оно со всми джентльменами, снабженными веселымъ нравомъ, превосходнымъ желудкомъ, и которые не слишкомъ изнуряютъ свою мыслительную силу. Михаэль Одаудъ отлично лавируетъ ножомъ и вилкой въ утренніе часы, впродолженіе завтрака или полдника, и съ большимъ успхомъ владетъ этими оружіями въ часы вечера за обдомъ или ужиномъ. И посл каждаго яства, онъ покуриваетъ свой гукахъ (индійскую трубочку, устроенную чрезвычайно хитрымъ образомъ) спокойно, чинно, и выслушиваетъ при этомъ бранчивые залпы своей супруги съ таки ъ же хладнокровіемъ, какое отличало его на поляхъ Ватерлоо. Возрастъ и палящій зной иидійскаго солнца не уменьшили ни дятельности, ни краснорчія прославленнаго потомка знаменитыхъ Мелони и Моллой-Гленмелони.
Супруга полковника, старая наша пріятельница, водворилась въ Мадрас, какъ у себя дома. Уютная квартира въ брюссельской гостиниц, или кочевье подъ развсистой палаткой — для нея все равно. Впродолженіе похода, леди Одаудъ шествовала впереди Трильйоннаго полка, возсдая на хребт слона. Этотъ же хребетъ служилъ для нея сдалищемъ. когда она отправилась съ своими неустрашимыми соотечественниками на тигровую охоту. Туземные князьки принимали ее и Глорвину, съ удивительною благосклонностію, въ своихъ зенанахъ, и предлагали, къ ея услугамъ, шали и брильянты, отъ которыхъ однакожь леди Одаудъ, скрпя сердце, принуждена была отказываться. Часовые отдаютъ ей честь всюду, гд только она показывается, и умилительно видть, какъ храбрая дама притрогивается къ своей шляп, отвчая на ихъ салютъ. Леди Одаудъ дйствительне считается самою воинственною дамою во всемъ Мадрас. Ссора ея съ леди Смитъ, женою сэра Миноса Смита, мадрасскаго судьи, памятна еще до сихъ поръ нкоторымъ изъ жителей этой области. Леди Одаудъ отзвонила свою соперницу въ полномъ собраніи, и даже задла ея амбицію, объявивъ на отрзъ, что она презираетъ всхъ этихъ гражданокъ. Даже теперь, спустя слишкомъ двадцать пять лтъ, помнятъ весьма многіе, какъ леди Одаудъ, на балу у губернатора, отплясывала джигъ, и какъ она совсмъ затанцовала двухъ адъютантовъ, одного майора и двухъ статскихъ джентльменовъ. Майоръ Доббинъ уговорилъ ее наконецъ удалиться въ столовую, гд накрывали ужинъ, и она отступила, такъ, что называется, lassata nondum satiata recessit.
Итакъ, Пегги Одаудъ все та же, какою мы знали ее за нсколько лтъ. Добрая и великодушная въ мысляхъ и поступкахъ, нетерпливая и бурная въ движеніяхъ, она командуетъ безконтрольно надъ своимъ Михаэлемъ, и справедливо считается дракономъ между всми дамами Трильйоннаго полка. Материнское ея покровительство, теперь какъ и прежде, распространяется на всхъ молодыхъ людей: она ухаживметъ за ними въ болзни, утшаетъ ихъ въ скорби, защищаетъ въ напастяхъ, и слыветъ истинною матерью между всми прапорщиками и подпоручиками своего полка. Но вс обер-офицерскія жены интригуютъ страшнйшимъ образомъ противъ леди Одаудъ. Он говорятъ, что Глорвина ужь слишкомъ задираетъ носъ, и будто сама Пегги невыносимо властолюбива. Тутъ есть частичка и правды. Однажды неустрашимая супруга Михаила Одауда разогнала и разсяла, съ большимъ скандаломъ, шайку Кувыркателей, которую вздумала было основать въ Мадрас мистриссъ Киркъ, уже начавшая, среди своихъ слушателей и слушательницъ, произносить эстетически-умозрительныя раци собственнаго сочиненія. Леди Одаудъ весьма основательно замтила, что если Трильйонный полкъ почувствуетъ нужду въ такихъ рацяхъ, такъ она съ удовольствіемъ предложитъ ему сочиненія собственнаго своего дядюшки, достопочтеннаго декана, а мистриссъ Киркъ всего лучше сдлаетъ, если бросивъ эти кувыркательскія засданія, будетъ сидть дома и починивать блье своего мужа. Въ другой разъ, она положила предлъ волокитству поручика Стоббля, который вздумалъ-было ухаживать за лекарской женой. Пегги Одаудъ, въ полномъ собраніи, потребовала съ него деньги, которыя онъ былъ ей долженъ, и легкомысленный молодой человкъ, не думая больше о своей интриг, взялъ отпускъ за болзнью, и ухалъ въ Капъ. Съ другой стороны, она пріютила у себя и защитила бдную мистриссъ Поски, убжавшую однажды ночью отъ преслдованій своего взбшеннаго мужа, который принялся буянить немилосердо посл выпитыхъ имъ двухъ бутылокъ водки. Пегги спасла несчастнаго отъ пагубныхъ послдствій delirii trementis, и вынудила его дать торжественную клятву, что онъ не будетъ больше пьянствовать во всю свою жизнь. Словомъ сказать, при несчастныхъ обстоятельствахъ, Пегги Одаудъ была самою лучшею утшительницею въ мір, но не было друга сварливе и безпокойне ея при обстоятельствахъ счастливыхъ. Всюду и всегда она проникнута была глубокимъ сознаніемъ собственныхъ достоянствъ, и мужественно побждала всякія препятствія на пути къ предположенной цли.
Между-прочимъ она забрала себ въ голову, что старинный нашъ пріятель, майоръ Доббинъ, непремнно долженъ жениться на сестр ея, Глорвин. Мистриссъ Одаудъ знала ожиданія майора, высоко цнила добрыя его свойства и хорошую репутацію, какою онъ пользовался въ полку. Тутъ нечего было и сомнваться, что сама судьба предназначила Глорвин составить счастье такого человка. Это была молодая, голубоокая красавица съ чорными какъ смоль волосами и цвтущими розами на щекахъ. Она здила на кон какъ гусаръ, танцовала какъ сильфида, пла какъ жаворонокъ: какой еще невсты нужно было для майора? Это ужь само собою разумется, что плаксивая Амелія ни въ какомъ отношеніи не могла сравниться съ миссъ Глорвиной.
— И посмотрите, какъ Глорвина входитъ въ комнату: плыветъ вдь точно пава, говорила мистриссъ Одаудъ, я очень люблю бдняжку Эмми, но вы сами знаете, какъ она плаксива и робка: курица заклюетъ ее у насъ въ полку. Глорвина достойна васъ, майоръ, и вы достойны Глорвины. Вы созданы другъ для друга. Вы человкъ спокойный, тихій, и жена съ веселымъ нравомъ будетъ для васъ истиннымъ сокравищемъ. То правда, что порода ея не такъ знаменита, какъ Мелони, или, Моллой-Гленмелони, но все же позвольте вамъ замтить, что древность ея фамиліи можетъ служить предметомъ гордости для всякаго нобльмена.
Но прежде чмъ великодушная Пегги принялась расточать эти ласки майору Доббину, склоняя его на сторону Глорвины, мы обязаны признаться, что сама Глорвина расточала любезности всякаго рода на многихъ, европейскихь и азіатскихъ пунктахъ. Одинъ сезонъ прожила она въ Дублин, и мы не умемъ пересчитать, сколько сезоновъ она провела въ Корк. Киллерни и Малло. Она безъ разбора волочилась за всми военными, пригодными для женитьбы, и вс помщики-холостяки служили безразлично мишенью для ея сердечныхъ цлей. Шесть или семь джентльменовъ въ рландіи были съ ней очень любезны, но вс они, неизвстно вслдствіе какихъ причинъ, оставили ее одинъ за другимъ. Въ Мадрас и на военной станціи переволочилась она чуть-ли не за всми офицерами поодиначк, и повидимому не безъ успха. Вс удивлялись миссъ Глорвин, вс танцовали и любезничали съ ней, но ни одинъ джентльменъ, удобный для женитьбы, не сдлалъ предложенія голубоокой красавиц съ черными волосами. То правда, безъусый прапорщикъ вздыхалъ по ней очень долго, и двое безбородыхъ джентльменовъ по статской части формально объяснились ей въ любви, но всмъ имъ отказала миссъ Глорвина, отказала на отрзъ. А между-тмъ, даже младшія ея подруги безпрестанно выходили замужъ, одна за другой! Такова судьба. Есть женщины, умныя и прекрасныя, которыя однакожь никакъ не могутъ попасть въ милость къ Гименею. Он влюбляются съ рдкимъ великодушіемъ во всякаго молодаго человка, танцуютъ напролетъ чуть-ли не вс зимнія ночи, гуляютъ и катаются верхомъ чуть-ли не каждый поэтическій вечеръ, и что же? Проходитъ десять, двадцать лтъ, а какая-нибудь миссъ Огреди — все та же, вчно юная, вчно цвтущая миссъ Огреди, жаждущая обручиться съ идеальнымъ другомъ сердца. Глорвина была однакожь убждена, что не поссорься Пегги съ этой женой мадрасскаго судьи, счастье ея за океаномъ утвердилось бы на прочномъ основаніи. Нкто мистеръ Чотни, человкъ пожилой, лтъ этакъ шестидссяти, уже совсмъ хотлъ-было сдлать предложеніе миссъ Глорвин, да только Пегги Одаудъ, своимъ взбалмошнымъ характеромъ, испортила все дло, и мистеръ Чотни, вроятно съ горя, предложилъ свою руку молоденькой тринадцатилтней двчонк, только-что привезенной изъ одного европейскаго пансіона.
Очень хорошо. Хотя Пегги Одаудъ и миссъ Глорвина жили между собою, съ позволенія сказать, какъ кошка съ собакой и бранились по тысяч разъ каждый Божій день (я право не понимаю, какъ это Михаэль Одаудъ, въ обществ такихъ женщинъ не сошелъ съ ума, это обстоятельство доказываетъ неопровержимымъ образомъ, что былъ онъ кротокъ духомъ, и смиренъ сердцемъ, какъ ягненокъ), однакожь об он, съ удивительнымъ единодушіемъ, стояли на томъ пункт, что Глорвина, во что бы ни стало, должна выйдти за майора и на общемъ совт было ршено, не давать Доббину покоя, пока онъ не запутается въ супружескихъ стяхъ. Дйствуя сообразно такому предначертанію, миссъ Глорвина, несмотря на предшествующія сорокъ или пятьдесятъ пораженій, повела аттаку ршительно и смло. Она пла Доббину ирландскія мелодіи, и весьма часто обращалась къ нему съ патетическими вопросами въ род слдующаго: ‘Не хотите ли вы пойдти со мной въ бесдку?’ нужно было имть гранитное сердце, чтобъ отказаться отъ такого приглашенія. Но это еще ничего. Главная опасность предстояла не въ бесдк. Миссъ Глорвина неутомимо разспрашивала своего друга, какая грусть или тоска-злодйка омрачили его юные дни, и затмъ, выслушивая повсть о его военныхъ похожденіяхъ, заливалась горючими слезами, какъ Десдемона. Было уже сказано, что старинный и честный другъ нашъ любилъ упражняться на флейт въ свои досужіе часы: Глорвина пла съ нимъ дуэты, и леди Одаудъ великодушно оставляла комнату всякой разъ, когда молодые люди предавались этому музыкальному занятію. Глорвина принуждала майора здить съ ней верхомъ каждое утро, и вс видли, какъ они рисовались на прекрасныхъ коняхъ. Глорвина безпрестанно посылала къ нему записочки, выпрашивала у него книги, отмчая въ нихъ карандашомъ юмористическія или патетическія мста, пробудившія ея симпатію. Лошадьми майора, его слугами, ложками, чашками, паланкиномъ: всмъ этимъ поперемнно заимствовалась миссъ Глорвина. Что-жъ удивительнаго, если индійская публика назначила ихъ другъ для друга, и если слухъ объ этомъ дошелъ въ свое время до лондонскихъ сестрицъ майора, готовыхъ всей душой полюбить прекрасную невстку?
Доббинъ между-тмъ, осаждаемый съ такимъ постоянствомъ и настойчивостью, продолжалъ хранить самое ненавистное спокойствіе духа и сердца. Онъ отдлывался обыкновенно добродушнымъ смхомъ, когда молодые товарищи Трильйоннаго Полка подшучивали надъ лестнымъ къ нему вниманіемъ миссъ Глорвины.
— Что вы тутъ толкуете, господа! говорилъ майоръ Доббинъ, она лишь только набиваетъ руку, практикуется надо мной, какъ на фертепьяно мистрисъ Тозеръ, потому-что на всей нашей станціи нтъ боле удобнаго инструмента. Я слишкомъ старъ для такой прекрасной леди, какъ миссъ Глорвина.
И продолжая попрежнему разъзжать съ Глорвиной на утреннія и вечернія прогудки, онъ въ тоже время писалъ для нея ноты, переписывалъ стихи для ея альбома, и неутомимо игралъ съ нею въ шахматы. Все это, какъ извстно, составляетъ простйшій и самый обыкновенный родъ занятій для британскихъ джентльменовъ, отправляемыхъ за океанъ. Другіе, напротивъ, не обнаруживая особенной склонности къ миролюбивому препровожденно времени у домашняго очага, отправляются на охоту бить кабановъ, куропатокъ и бекасовъ, или оставаясь на чьей-нибудь квартир, поигрываютъ въ карты и потягиваютъ водку.
Сэръ Михаэль Одаудъ, съ своей стороны, отказался наотрзъ принимать какое бы то ни было участіе въ замыслахъ своей супруги и сестры, хотя об леди неоднократно упрашивали его принудить ненавистнаго майора къ интересному объясненію, и вдолбить въ дубинную его голову, что честный джентльменъ не долженъ такимъ постыднымъ способомъ мучить и томить невинную двушку, привязавшуюся къ нему всей душой.
— А мн-то какая нужда? говорилъ старый воинъ, покуривая свой гукахъ,— майоръ не ребенокъ, и я ему не дядька. Самъ можеть обратиться къ вамъ, если Глорвина нужна для него.
Но всего чаще онъ пробовалъ извернуться разными шуточками, объявляя, напримръ, что ‘майоръ Доббинъ еще слишкомъ молодъ для поддержанія хозяйства, и поэтому написалъ онъ недавно письмо къ своей мама, требуя отъ нея приличныхъ наставленій и совтовъ, соотвтствующихъ такому торжественному случаю въ его жизни’.
Этого мало. Безсовстный Одаудъ, въ частныхъ сношеніяхъ съ майоромъ, считалъ даже своей обязанностью предостеречь его противъ козней своей жены и сестры.
— Смотри, братъ Добъ, говоридъ оии держи ухо востро. У меня тамъ собираются навести на тебя такую баттарею… понимаешь? Жена выписала недавно изъ Европы огромный ящикъ разнаго хлама, и между прочимъ кусокъ розоваго атласа для Глорвины. Это не поведетъ къ добру, если ты разинешь ротъ, пріятель, атласъ сдлаетъ свое дло, и ты какъ-разъ попадешь въ силки.
Дло въ томъ однакожь, что ни красота, ни хитрыя изобртенія моды, не оказывали побдительнаго вліянія на сердце майора. Почтенный другъ нашъ создалъ въ своемъ мозгу особый женскій идеалъ, нисколько не похожій на миссъ Глорвину въ ея розовомъ атлас. Кроткая, слабая и нжная женщина въ черномъ плать, съ большими глазами и каштановыми волосами, говоритъ она очень рдко, и мелодическій голосокъ ея не иметъ ни малйшаго сходства съ голосомъ Глорвины, нжная молодая мать съ ребенкомъ на рукахъ, съ улыбкой приглашающая майора взглянуть на этого младенца, розощекая двочка, которая когда-то порхала и пла какъ беззаботная птичка на Россель-Сквер, и потомъ, любящая и счастилвая, облокачивалась на плечо втреннаго Джорджа Осборна — таковъ былъ этотъ образъ, наполнявшій, денно и нощно, всю душу честнаго майора. Очень можетъ быть, что Амелія не совсмъ была похожа на портретъ, созданный воображеніемъ майора, хранилась у него въ одномъ изъ ящиковъ конторки модная картинка, которую Вилльямъ еше въ Лепдон, укралъ дома у своихъ сестеръ и привезъ въ Индію на свою мадрасскую квартиру, это, по его словамъ, совершеннйшая копія мистриссъ Эмми. Я видлъ картинку и могу уврить, что на ней было намалевано лицо какой-то бездушной куклы въ модномъ плать. Почему знать? Легко статься, что сантиментальная Амелія мистера Доббина была столько же непохожа на дйствительную мистриссъ Эмми, какъ и эта нелпая картинка, на которую онъ любовался въ сердечной простот? Но разв не вс влюбленные настроены на одинъ и тотъ же ладъ? И кто знаетъ, лучше ли имъ будетъ, если холодный разсудокъ разоблачитъ передъ ними обожаемый предметъ во всей нагот, и они должны будутъ признаться, что ошибались? Мистеръ Доббинъ именно находился подъ вліяніемъ этой чарующей силы, которая страннымъ образомъ извращаетъ обыкновенныя идеи к понятія здороваго человка. Онъ не любилъ ни съ кмъ разговаривать о своихъ чувствахъ, спалъ себ спокойно, и кушалъ съ удовлетворительнымъ аппетитомъ, несмотря на пассію своего сердца. Голова его немного посдла съ той поры, какъ мы видли его въ послдній разъ, но чувства его ннсколько не измнились: не охладли, не огрубли и не постарли. Любовь его была столько же свжа, какъ воспоминанія пожилаго человка о впечатлніяхъ дтскихъ лтъ.
Мы уже сказали, какимъ-образомъ дв миссъ Доббинъ и мистриссъ Эмми писали изъ Европы письма въ Индію, къ майору Доббину. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, Амелія, чистосердечно и простодушно, поздравляла своего друга съ приближающимся днемъ бракосочетанія его съ миссъ Одаудъ.
‘Сестрицы вашиг только-что сейчасъ бывшія у меня, на Аделаидиныхъ Виллахъ, извстили меня объ истгтномъ событіи, по поводу котораго я считаю своимъ долгомъ принести вамъ свое искреннее поздравленіе. Надюсь, что молодая леди, съ которой, какъ я слышала, вы готовитесь соединитть свою судьбу, окажется, во всхъ отношеніяхъ достойною человка, представляющаго собою олицетворенную доброту, прямодушіе и честность. Бдной вдов теперь остается только молиться за васъ обоихъ, и желать вамъ всякаго благополучія. Джорджинька съ любовію посылаетъ поклонъ своему милому крестному папаш, и надется, что, во всякомъ случа, вы не забудете его. Я сказала ему, что скоро другія, тснйшія узы соединятъ васъ навсегда съ такою особою, которая, по всей вроятности, заслуживаетъ всей вашей любви. Эти узы будутъ конечно сильне всякихъ друіихъ, однакожь, тмъ не мене, я уврена, что бдная вдова и сынъ ея, котораго всегда вы покровительствовали и любили, займутъ и теперь уголокъ въ вашемъ сердц.’
Мысли этого рода были еще сильне развиты въ другомъ посланіи, на которое мы намекнули.
Одинъ и тотъ же корабль привезъ изъ Европы и ящикъ съ модными товарами для леди Одаудъ, и это знаменитое письмо, которое Вилльямъ Доббинъ поспшилъ вскрыть прежде всхъ другихъ пакетовъ, адресованныхъ на его имя. Впечатлеіе, произведенное чтеніемъ интереснаго докумеита было очень сильно, и даже сопровождалось нервическимъ раздраженіемъ въ майор, который съ этой минуты возненавидлъ отъ всего сердца, и миссъ Глорвину, и розовый атласъ, и все, что могло имть какое-нибудь отношеніе къ розовому атласу. Вилльямъ Доббинъ ршительно проклялъ бабьи сплетни и весь женскій полъ. Все въ этотъ день безпокоило его и раздражало. Жаръ былъ несносный, парадъ тянулся очень долго, молодые люди за общимъ столомъ болтали ужасную чепуху. Э, Боже мой! И кому нужно знать, что поручикъ Смитъ настрлялъ столько-то бекасовъ, а прапорщикъ Браунъ выдлывалъ такіе-то курбеты на своемъ новокупленномъ кон? Ему ли степенному мужу сорока почти лтъ, слушать такой вздоръ? Вс эти шуточки наполняли даже стыдомъ майорское сердце, между-тмъ, какъ старикъ Одаудъ, несмотря на огромную лысину на своей голов, хохоталъ до упаду, и слушалъ, съ неимоврнымъ наслажденіемъ, какъ остритъ лекарскій помощникъ, и какъ потшается вся эта молодежь. Что за странный человкъ, этотъ старикъ Одаудъ! Тридцать лтъ слушаетъ онъ одно и то же, и никогда не надодаетъ ему эта болтовня! Да ужь, если сказать правду, самъ Доббинъ чуть-ли не пятнадцать лтъ сряду былъ постояннымъ и весьма благосклоннымъ слушателемъ всего этого вздора. А теперь?.. Но вотъ кончился скучный обдъ, и полковыя дамы принялись за свои безконечныя сплетни и пересуды. Нтъ, это ужь изъ рукъ вонъ! Нестерпимо! невыносимо!
— О, Амелія, Амелія! восклицалъ майоръ Доббинъ въ глубин своей души, одной теб только былъ я безгранично вренъ, и ты же вздумала упрекать меня! Теб ли оставить понятіе этой, невыразимо-скучной жизни, которую веду я здсь вдали отъ тебя, за океаномъ? Ничего нтъ мудренаго, если мой чувства остаются для тебя загадкой, но за что же ты осуждаешь меня на бракъ съ этой легкомысленной и втренной ирландкой? Это ли достойная награда за мою неизмнную преданность къ теб впродолженіе столькихъ лтъ?
Грустно и тошно сдлалось бдному Вилльяму, горемычному и одинокому больше, чмъ когда-либо. Жизнь съ ея тщеславіемъ и суетою потеряла для него все свое значеніе, и онъ готовъ былъ разомъ покончить эту безвыходную борьбу съ обманутыми надеждами, несбывшимися мечтами. Всю эту ночь провелъ онъ безъ сна, и томился желаніемъ возвращенія на родину. Амеліино письмо разразилось надъ нимъ, какъ бомба, что это была за женщина въ самомъ дл? Никакая врность и никакое постоянство не разогрвали ея сердца. Она, повидимому, вовсе не хотла видть, что онъ любитъ ее. Бросившись въ постель, майоръ Доббинъ продолжалъ къ ней обращаясь съ своей жалобною рчью,
— Великій Боже! Камень-ли ты, Амелія, если не видишь и не чувствуешь, что я одну только тебя люблю въ цломъ мір! Ухаживалъ я за тобой цлые мсяцы, тяжелые, безконечные мсяцы, и что же? ты сказала мн съ улыбкой послднее прости, и совсмъ забыла меня, лишь только переступилъ я черезъ твой порогъ!
Туземные слуги съ удивленіемъ смотрли на майора, встревоженнаго и убитаго горемъ, между-тмъ, какъ прежде онъ всегда былъ такъ холоденъ, спокоенъ и равнодушенъ ко всему. Что, если бы Амелія увидла его въ этомъ положеніи? Пожалла ли бы она своего преданнаго друга?
Майоръ Доббинъ собралъ и перечиталъ вс письма, какія когда-либо писала къ нему мистриссъ Эмми. То были, по большей части, дловыя письма относительно небольшаго имущества малютки Джорджа, оставленнаго ему покойнымъ отцомъ, какъ простодушно воображала бдная вдова, или, пригласительныя записочки по поводу разныхъ случаевъ и обстоятельствъ. Все собралъ майоръ и перечиталъ по нскольку разъ каждый клочокъ бумажки, полученной когда-либо отъ мистриссъ Эмми, увы! какъ все это холодно, безнадежно, и какимъ отчаяннымъ эгоизмомъ пропитана была каждая строчка этихъ печальныхъ документовъ!
И если бы въ эти минуты подвернулась какая-нибудь нжная и сострадательная особа, способная вполн оцнить великодушное сердце мученика безнадежной страсти, кто знаетъ? владычество Амеліи быть-можетъ окончилось бы однажды навсегда, и любовь Вилльяма обратилась бы на другой, достойнйшій предметъ, но майоръ коротко знакомъ былъ только съ одной Глорвиной Одаудъ, и хотя были у этой двицы прекрасные гагатовые локоны, но вс ея движенія разсчитаны были очень дурно. Глорвина, казалось, хотла только удивить и озадачить Вилльяма, и выбрала для этого самыя неудачныя и безналежныя средства. Она завивала свои волосы на разныя, боле или мене, хитрыя манеры, и обнажала свои плеча съ удивительнымъ искусствомъ, какъ-будто желая сказать своему пріятелю майору: ‘видлъ ли ты, любезный, у кого-нибудь такія чудныя кудри и такой, истинно-чудесный цвтъ кожи и лица?’ Она улыбалась всегда такимъ-образомъ, что любознательный собесдникъ могъ пересчитать вс ея зубы. И что же? майоръ не обращалъ ни малйшаго вниманія на вс эти прелести и чары, способныя, повидимому, сгубить на повалъ всякаго чувствительнаго джентльмена.
Вскор по прибытіи, и чуть-ли не вслдствіе прибытія, моднаго ящика изъ лондонскихъ магазиновъ, леди Одаудъ и другія полковыя дамы устроили великолпный балъ, куда получили приглашеніе вс военные и статскіе кавалеры, способные цнить прелести женскаго пола. Глорвина съ гагатовыми локонами облеклась въ убійственный атласъ, разсчитывая сразить майора ршительнымъ ударомъ, что, повидимому, было очень легко, такъ-какъ Вилльямъ присутствовалъ на бал съ самаго его начала, и бгалъ какъ угорлый изъ одной комнаты въ другую. Глорвина перетанцовала со всми молодыми офицерами и отчаянно старалась бросить пыль въ глаза мистеру Доббину, который однакожь ничего не замчалъ и, что всего убійственне, даже не сердился, когда кептенъ Бенгльсъ повелъ къ ужину миссъ Глорвшу. Не ревность, не гагатовые локоны и не алебастровыя плечи были на ум у честнаго Вилльяма.
Такая страшная неудача на базар житейской суеты переполнила неизреченною яростью сердце и душу миссъ Глорвины Одаудъ. На майора, по ея собственному, плачевному созванію, разсчитывала она гораздо больше, чмъ на кого-нибудь изъ этихъ безчисленныхъ вертопраховъ. И маіорь ускользаетъ изъ ея рукъ,— ускользаетъ съ непостижимой безсовстностію и упрямствомъ!
— Онъ разобьетъ, раздавитъ мое сердце, Пегги, говорила миссъ Глорвина своей сестр, когда не прерывалась между ними дружеская связь. Посмотри: я ужь и то изсыхаю, съ позволенія сказать, какъ спичка. Прійдется перешить вс платья, потому-что въ нихъ я имю видъ настощаго скелета.
Но, жирла миссъ Глорвина или худла, смялась или плакала, здила верхомъ или сидла за фортепьяно: для безчувственнаго майора это было ршительно все-равно. Прислушиваясь къ этимъ горькимъ жалобамъ, полковникъ Одаудъ узналъ между-прочимъ, что слдующая почта изъ Европы привезетъ для сестры черныя матеріи на платья, и по этому поводу онъ разсказалъ весьма интересный анекдотъ, какъ одна леди изъ Ирландіи умерла съ тоски посл потери супруга, котораго, однакожь, вторично, не удалось ей пріобрсть во всю жизнь.
Пока, между-тмъ, майоръ отбивался отъ рукъ, уклоняясь отъ любовныхъ объясненій, изъ Европы пришелъ другой корабль со многими пачками, между которыми оказалось довольно. писемъ и на имя этого безчувственнаго джентльмена. То были по большей части домашнія посланія, отправленныя нсколькиии днями раньше той почты, которая привезла амеліино письмо. Между ними узналъ майоръ и почеркъ своей сестрицы, Анни Доббинъ, сочинительницы умной, и большой охотнницы писать въ поучительномъ тон. По обыкновенію, миссъ Доббинъ собирала вс возможныя новости огорчительнаго свойства, шпиговала ими свою эпистолу и въ текст, и подъ рубрикой, и на поляхъ, бранила ‘милаго братца’ на чемъ свтъ стоитъ, и въ заключеиіе, какъ любящая сестра, предлагала ему разпообразныя наставленія, какъ онъ долженъ вести себя за океаномъ. Эпистолы этого рода отравляли спокойствіе Вилльяма по крайней мр на цлыя сутки. Поэтому ничего нтъ удивительнаго, если, въ настоящемъ случа, ‘милый братецъ’ не слишкомъ торопился вскрыть письмо дражайшей сестрицы, и бросилъ его въ конторку, отлагая чтеніе до боле благопріятнаго случая, когда онъ будетъ чувствовать себя въ хорошемъ расположеніи духа. Недли за дв передъ этимъ, онъ уже писалъ къ сестр, и ‘распекъ’ ее, какъ слдуетъ, за распространеніе о немъ нелпыхъ слуховъ на Аделаидиныхъ Виллахъ. Въ то же время онъ отправилъ письмецо и къ мистрисъ Осборнъ, гд, выводя ее изъ заблужденія, сказалъ между-прочимъ, что ему ‘и во сн не грезилось перемнять свое настоящее положеніе холостяка’.
Спустя дв или три ночи посл прибытія изъ Лондона послдней почты, майоръ весело проводилъ вечер въ дом леди Одаудъ, гд Глорвина съ особеннымъ одушевленіемъ пла для него ‘Встрчу на водахъ’. ‘Мальчика-поэта’, и многія другія сонаты и аріи поэтическаго свойства. Ей казалось, что Вилльямъ на этотъ разъ слушалъ ее съ большимъ удовольствіемъ. Онъ точно слушалъ, но не миссъ Глорвину, а вой шакаловъ, подбгавшихъ почти къ самому дому. Впродолженіе этихъ музыкальныхъ занятій, полковница Одаудъ играла въ криббиджъ съ лекаремъ Трильйоннаго полка. Когда истощились аріи миссъ Глорвины, майоръ Доббинъ сыгралъ съ нею партію въ шахматы, и затмъ, учтиво раскланявшись съ обими леди, пошелъ къ себ домой.
Здсь вниманіе его остановилось прежде всего на сестриномъ письм. Онъ взялъ его, сломалъ печать и услся на диванъ, приготовившись такимъ-образомъ къ непріятной бесд съ отсутствующей родственницей…
Прошло около часа посл того, какъ майоръ Доббинъ оставилъ домъ Пегги Одаудъ. Сэръ Михаэль ужь покоился сладкимъ сномъ, Глорвина украшала свои гагатовые локоны безчисленными лоскутками газетной бумаги, Пегги Одаудъ надла ситцевый капотъ и удалилась въ нижній этажъ, гд была ея супружеская опочивальня. Все было тихо и спокойно, но вдругъ часовой у воротъ полковника увидлъ, при свт луны, блдную, встревоженную, испуганную фигуру майора Доббина, который скорыми шагами пробирался къ дому. Не отвчая на окликъ часоваго, майоръ подошелъ къ окнамъ спалній сэра Михаэля.
— Одаудъ! Полковникъ! закричалъ изо всей силы Вилльямъ Доббинъ.
— Боже мой! Что съ вами, майоръ? откликнулась Глорвина, выставляя изъ окна свою газетную головку.
— Что съ тобой, дружище? проговоридъ полковникъ, думая, что гд-нибудь пожаръ на станціи, или ожидая услышать экстренное извстіе изъ главной квартиры.
— Мн… мн нуженъ отпускъ… сейчасъ… сію минуту. Я долженъ хать въ Англію по своимъ частнымъ дламъ, которыя не терпятъ никакой отсрочки, сказалъ Доббинъ.
— Боже великій! Что это случилось! подумала Глорвина, затрепетавъ всми своими папильйотками.
— Я долженъ отправиться эту же ночь, продолжалъ майоръ Доббинъ.
Полковникъ всталъ и вышелъ объясниться съ майоромъ.
Въ постскрипт сестрицы Доббина стоялъ особый параграфъ слдующаго содержанія:
‘Вчера я сдлала визитъ старой твоей пріятельниц мистриссъ Осборнъ. Родители ея, посл своего банкротства, живутъ, какъ ты знаешь, въ отдаленномъ и скаредномъ захолустьи. Мистеръ Седли, въ настоящее время, торгуетъ, кажется, углями, если судить по мдной дощечк, пржбитой къ дверямъ ихъ избы (иначе, кажется, нельзя назвать ихъ дачи). Малютка-Джорджъ, твой крестникъ, прекрасный мальчикъ, только ужь слишкомъ избалованный и, кажется, склонный къ самовольству. Мы, однакожь, ласкаемъ его, и недавно, по твоему желанію, представили его миссъ Дженни Осборнъ, которая, кажется, очень полюбила своего хорошенькаго племянника. Можно надяться, что современемъ и ддушка Джорджа — не банкротъ, оглуплый, и ужь чуть-ли не помшанный, а — россель-скверскій ддушка, мистеръ Осборнъ, благодаря нашей заботливости, обратитъ благосклонное вниманіе на сына твоего друга, столько провинившагося передъ своимъ отцомъ этой злополучной женитьбой. Легко станется, что онъ возьметъ внука къ себ, и Амелія едва ли будетъ сопротивляться такому желанію богатаго дда. Вдова теперь нашла, кажется, достойное утшеніе для своего осиротлаго сердца: ей недавно предложилъ руку достопочтенный мистеръ Бинни, одинъ изъ бромптонскихъ викаріевъ и, если не ошибаюсъ, скоро будетъ свадьба на Аделаидиныхъ виллахъ. Партія не совсмъ выгодная, но чего больше желать бдной пожилой вдов, у которой я уже замтила значительное количество сдыхъ волосъ на голов?.. Амелія очень весела. Веселъ и твой крестникъ, который частенько объдается персиками и абрикосами въ нашихъ оранжереяхъ. Мама посылаеть теб свой покловъ, и мы вс цалуемъ тебя отъ чистаго сердца.

‘Совершенно теб преданная,

‘Анна Доббинъ.’

ГЛАВА XLIII.

Между Лондономъ и Гемширомъ.

Столичный домъ господъ Кроли, на Большой Гигантской улиц, все еще носилъ на своемъ фронтон траурный фамильный гербъ, выставленный по поводу кончины сэра Питта Кроли. Эта геральдическая эмблема скорби и плача была въ высокой степени великолпна, и составляла, въ нкоторомъ смысл, превосходнйшую мебель. Другія принадлежности праддовскаго чертога тоже засіяли самымъ пышнымъ блескомъ, какого еще никогда не видали здсь впродолженіе шестидесятилтняго властительства послдняго баронета. Почернлая штукатурка исчезла, и кирпичи съ наружной стороны засверкали ослпительною близной, старые бронзовые львы у подъзда покрылись новой позолотой, перила выкрасились, и прежде чмъ цвтущая зелень въ Гемпшир смнила желтизну на деревьяхъ, подъ которыми старикъ Питтъ гулялъ послдній разъ въ своей жизни, лондонскій его домъ, унылый и печальный между всми домами на Большой Гигантской улиц, преобразился съ кровли до фундамента, и сдлался однымъ изъ самыхъ веселыхъ зданій въ цломъ квартал.
Маленькая женщина въ миньятюрномъ фаэтончнк безпрестанно вертлась около этого чертога, и сюда же каждый день приходила пшкомъ старая двица, сопровождаемая мальчикомъ. Это были миссъ Бриггсъ и маленькій Родонъ. ‘Благородной дам съ пріятными манерами’, поручено было имть надзоръ за внутренней отдлкой дома, смотрть за женщинами, приготовлявшими занавсы, сторы, гардины, перешарить шкафы и комоды, заваленные разнымъ хламомъ, оставшимся посл двухъ покойныхъ леди Кроли, и, наконецъ, составить подробную роспись фарфору, хрусталю и другимъ статьямъ, хранившимся въ кладовыхъ и чуланахъ.
Мистриссъ Родонъ Кроли завдывала окончательно всми этими распоряженіями въ качеств уполномоченной отъ сэра Питта продавать, мнять, конфисковать и покупать мебель. Занятія этого рода, многосложныя и разнообразныя, приходились какъ-нельзя боле по вкусу мистриссъ Бекки, и она принялась хозяйничать съ живйшимъ восторгомъ. Окончательный планъ относительно возобновленія праддовскаго чертога былъ утвержденъ и опредленъ впродолженіе пребыванія сэра Питта въ Лондон, куда онъ прізжалъ осенью для свиданія и переговоровъ съ своими нотаріусами и адвокатами. Въ ноябр сэръ Питтъ прожилъ около недли на Курцонской улиц подъ гостепріимной кровлей своего брата и сестры.
Сначала баронетъ остаповился-было въ гостинниц, но мистриссъ Бекки, услышавъ о его прізд, немедленно отправилась къ нему на поклонъ, и не дальше какъ черезъ часъ, сэръ Питтъ Кроли воротился съ нею въ коляск на Курцонскую улицу. Невозможно было противиться гостепріимнымъ предложеніямъ этого безъискусственнаго создапія, наивнаго и добраго, великаго и остроумнаго. Бекки, съ восторгомъ благодарности, схватила руку сэра Питта, когда онъ великодушно согласился хать въ ея домъ.
— Благодарю васъ, безпредльно благодарю, сказала она, устремивъ нжный и проницательный взоръ на раскраснвшіеся глаза баронета,— ваше присутствіе осчастливитъ и Родона, и меня, и нашего малютку.
Она сама занялась устройствомъ спальни для дорогаго гостя, и сама предводительствовала слугами, которые вносили туда его дорожныя вещи. Собственными руками принесла она изъ своей комнаты корзинку съ углями, и поставила ее передъ каминомъ.
Импровизированная спальня для высокаго гостя возникла изъ комнаты миссъ Бриггсъ, потому-что комнаньйонку, по этому поводу, отослали на чердакъ въ одну каморку съ горничной мистриссъ Родонъ. Огонь уже весело горлъ въ камин, когда сэръ Питтъ обозрлъ приготовленный для него аппартаментъ.
— Я знала напередъ, что привезу васъ, сказала мистриссъ Бекки, бросая вокругъ себя лучезарные взоры.
Въ самомъ дл, она была искренно и дйствительно счастлива, когда удалось ей заманить подъ свою кровлю такого знаменитаго гостя.
Руководимый теперь, какъ и всегда, внушеніями своей судруги, Родонъ Кроли одинъ или два раза не обдалъ дома, когда саръ Питтъ гостилъ подъ его кровлей. Отсутствіе младшаго брата доставляло баронету пріятный случай оставаться наедин съ мистриссъ Бекки и миссъ Бриггсъ. Бекки сама хлопотала на кухн. и собственными руками приготовляла для гостя нкоторыя блюда.
— Нравится ли вамъ этотъ паштетъ? сказала она. Я испекла его для васъ, сэръ Питтъ. Есть у меня въ запас блюда получше паштета, которыми я намрена угостить васъ, когда вы пожалуете къ вамъ въ другой разъ.
— Все выйдетъ хорошо изъ вашихъ рукъ, за что бы вы ни взялись, сказалъ баронетъ съ джентльменскою любезностью. Паштетъ превосходный.
— Жена бднаго человка, вы знаете, ко всему должна быть пріучена, замтила Ребекка веселымъ и безпечнымъ тономъ.
— И все это длаетъ вамъ честь, отвчалъ сэръ Питтъ. Искусство и опытность въ исправленіи домашнихъ обязанностей составляютъ, безъ сомннія, одно изъ самыхъ очаровательныхъ достомиствъ женщины, кто бы она ни была. Впрочемъ вы, сестрица, могли бы конечно быть супругой перваго лорда въ нашемъ королевств, и я убжденъ, что самъ богдоханъ гордился бы такою женою.
При этомъ сэръ Питтъ, съ чувствомъ душевнаго огорченія, подумалъ о своей леди Дженни, и объ одномъ прескверномъ пирог, который она приготовила къ его обду. Пирогь, въ самомъ дл, былъ прескверный.
Кром паштета, сдланнаго изъ фазановъ лорда Стейна, Бекки подала своему братцу бутылку благо вина, привезеннаго изъ Франціи, гд Родонъ, какъ она сказала, добылъ этотъ сортъ за бездлицу. Вино было превосходное, и баронетъ кушалъ его съ замчательнымъ аппетитомъ, не подозрвая, разумется, что эта бутылочка, какъ и многія другія, привезена была на Курцонскую улиду изъ погребовъ знаменитаго маркиза Стейна.
И когда сэръ Питтъ осушилъ бутылку этого petit vin blanc, Ребекка подала ему руку и усадила его въ гостиной на соф подл камина. Одушевленный благороднйшимъ напиткомъ, великій дипломатъ далъ полную волю своему ораторскому таланту, и когда онъ говорилъ, Ребекка слушала его съ почтительнымъ вниманіемъ нжной и любящей сестры. Она сидла подл него и шила рубашку для своего прелестнаго малютки. Эта крошечная рубашечка выступала на сцену всякій разъ, какъ-скоро мистриссъ Родонъ чувствовала необходимость разыграть роль домовитой хозяйки, скромной и смиренной. Мы должны, впрочемъ, замтить, что маленькій Родя никогда не носилъ этой рубашки, такъ-какъ онъ слишкомъ выросъ, когда заботливая мамаша окончила работу.
Итакъ, мистриссъ Бекки слушала и говорила, шила и пла, леляла и ласкала своего драгоцннаго гостя, такъ-что сэръ Питтъ Кроли. вполн осчастливленный домашнимъ комфортомъ, возвращался каждый день, съ величайшею радостью, на Курцонскую улицу изъ грэиннскаго сквера, гд жили его юристы, которымъ надодалъ онъ своими длинными, предлинными рчами. Когда наконецъ, по окончаніи юридическихъ переговоровъ, надлежало снова отправиться на Королевину усадьбу, баронетъ почувствовалъ необыкновенно-тоскливое расположеніе духа при разставаньи съ своей возлюбленной сестрой. Какъ мило и какъ нжно она посылала ему воздушные поцалуи изъ своей коляски, когда онъ садился въ дилижансъ! и съ какимъ трогательнымъ умиленіемъ приставляла она батистовый платочекъ къ своимъ зеленымъ глазкамъ! Когда дилижансъ двинулся съ мста, сэръ Питтъ Кроли нахлабучилъ на глаза свою клеенчатую фуражку, и забившись въ уголъ кареты, погрузился въ размышленія о подробностяхъ прощальной сцены.
‘Она уважаетъ меня искренно, глубоко, думалъ баронетъ, и я конечно заслуживаю уваженія всякой женщины, способной понять и оцнить истинные таланты даровитаго мужчины. Но въ томъ-то и дло: много ли наберется женщинъ съ такимъ основательнымъ и проницательнымъ умомъ? Какое, напримръ, можно допустять сравненіе между леди Дженни и мистриссъ полковницей Родонъ?… Моя жена и глупа, и скучна невообразимо. Братъ Родонъ ужасно глупъ, и ему конечно въ голову не приходитъ, какое сокровище досталось въ его руки. Надобно сознаться, что судьба иной разъ бываетъ крайне прихотлива въ своихъ распоряженіяхъ.’
Мистриссъ Бекки, должно замтить, намекала сама насчетъ всхъ этихъ вещей, но съ такою деликатностью, что баронетъ не зналъ, гд, когда и по какимъ поводамъ.
Прежде чмъ они разстались, было ршено, что лондонскій домъ сэра Питта долженъ быть окончательно отдланъ къ будущему сезону, а между-тмъ, на святки, семейства обоихъ братьевъ еще разъ соединятся на Королевиной усадьб.
— Какъ это жаль, Бекки, что ты не ухитрилась выманить у него деньжонокъ! брюзгливо замтилъ мистеръ Родонъ своей супруг, когда они проводили баронета. Не мшало бы датъ что-нибудь старику Реггльсу, Посуди сама, хорошо ли будетъ, если онъ потеряетъ изъ-за насъ весъ свой капиталъ. Станется пожалуй и то, что онъ пуститъ другихъ жильцовъ. Право, Бекки, кому другому еще того, а старику Реггльсу слдовало бы заплатить хотя сколько-нибудь.
— Скажи ему, чтобъ подождалъ, отвчала Бекки. Скажи имъ всмъ, что расплата послдуетъ немедленно, какъ-скоро устроятся дла сэра Питта. Реггльсу можно дать какую-нибудь бездлицу. Вотъ, если хочетъ, билетъ, оставленный баронетомъ для нашего малютки.
Съ этвми словами она вынула изъ ридикюля и подала своему супругу банковый бжлетъ, подаренный великодушнымъ братомъ маленькому сыну и наслднику младшей отрасли фамиліи Кроли.
Но мистриссъ Бекки, если сказать правду, уже яредупредила нкоторымъ образомъ желаніе своего супруга, и пробовала, деликатно и тонко, подойдти къ его брату со стороны финансовыхъ обстоятельствъ. Къ несчастію однакожь, съ перваго раза увидла она, что ея попытки въ этомъ род не могутъ увнчаться вожделннымъ успхомъ. Уже при одномъ намек настснительныя обстоятельства, сэръ Питтъ Кроли чувствовалъ нкоторую неловкость и душевное безпокойство. Въ длинной и многосложной рчи объяснилъ онъ своей невстк, въ какомъ прескверномъ положеніи были его собственныя финансовыя дла, какъ фермеры не выплачивали своего годоваго оброка, какъ дорого стоили ему похороны старика, какая пропасть долговъ на Королевиной усадьб, и какъ много до сихъ поръ онъ принужденъ былъ забрать изъ капитальной суммы у банкировъ и своихъ агентовъ. Въ заключеніе этой рчи, сэръ Питтъ вынулъ изъ бумажника банковый билетъ для маленъкаго Роди.
Баронетъ догадывался безъ всякаго сомннія, какъ бденъ его братъ. Дипломатъ холодный, опытный и разсчетливый, онъ видлъ, конечно, что семейство Родона не имло никакого опредленнаго дохода, и было ему извстно, что потребна значительная сумма для содержанія въ столиц комфортэбльнаго дома и приличнаго экипажа съ лошадьми. Ктому же, сэръ Питтъ Кроли зналъ очень хорошо, что онъ завладлъ, или правильне, присвоилъ себ деньги, которыя, по всмъ соображеніямъ и разсчетамъ житейской философіи, должны были перейдти къ его младшему брату. Очень вроятно, что внутренній голосъ увщевалъ его быть справедливымъ въ отношеніи къ родственникамъ, обднвшимъ вслдствіе его дипломатической стратагемы. Человкъ честный и правдивый, понимавшій свои нравственныя обязанности къ ближнимъ, счастливый владлецъ праддовскаго помстья и наслдникъ богатой тётки, не могъ не догадываться, что онъ, собственно говоря, былъ нравственнымъ кредиторомъ брата своего Родона.
На столбцахъ газеты ‘Times’ случается повременамъ читать довольно странныя объявленія, гд канцлеръ государственнаго казначейства доводитъ до свднія почтеннйшей публики, что такой-то, примромъ сказать, А. Б. выплачиваетъ, кому слдуетъ, пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ британскою монетою, или, такой-то мистеръ Н. T, сознавая себя нравственнымъ должникомъ въ отношеніи къ такомуто господину, съ благодарностію отсылаетъ ему десять фунтовъ. Легко станется, что объявленія этого рода приводятъ въ трогательное умиленіе профановъ, непонимающихъ настоящаго принципа житейской философіи, но канцлеръ, печатающій объявленіе, и прозорливый читатель превосходно знаютъ, что вышеуноминутый А. Б., или, вышерченный мистеръ Н. Т. выплачиваютъ собственно ничтожную сумму въ сравненіи съ той, которую они должны на самомъ дл. Общій и притомъ врнйшій выводъ здсь тотъ, что господинъ, отсылающій своему нравственному заимодавцу двадцатифунтовый билетъ, непремнно долженъ ему сотни или тысячи фунтовъ. Такъ по крайней мр думаю я всякій разъ, когда вижу въ печати канцлерскія объявленія отъ имени всхъ этихъ господъ. И нтъ для меня ни малйшаго соиннія, что великодушное награжденіе Питта младшему брату составляло самый ничтожный дивидендъ изъ капитальной суммы, которую, въ сущности, онъ долженъ былъ Родону. Чему тутъ удивляться? Не вс конечно способны и къ этому великодушію. Разлука съ деньгами есть жертва, превышающая силы такъ-называемыхъ добропорядочныхъ людей, и едва-ли найдется на свт человкъ, который бы, подавая ближнему пять фунтовъ, не считалъ себя удивительно великодушнымъ. Отъявленный мотъ нердко протягиваетъ свою щедрую руку не изъ внутренняго самонаслажденія при облегченіи нуждъ ближняго, но единственно потому, что ему пріятно промотать лишнюю копейку. Онъ не отказываетъ себ ни въ какомъ наслажденіи: ни въ оперной лож, ни въ блестящемъ экипаж, ни въ роскошномъ обд, ни даже въ удовольствіи бросить зажмуря глаза пятифунтовый билетъ. Но человкъ разсчетливый и бережливый, непривыкшій имть на себ долговъ, отворачивается отъ нищаго, торгуется съ извощикомъ изъ-за пенни, и не думаетъ о помощи своей бдной родн, въ комъ, спрашивается, больше эгоизма изъ этихъ двухъ человкъ? Оба они чуть-ли не равны между собой, и деньги только имютъ различную цнность въ ихъ глазахъ.
Питтъ Кроли думалъ великодушно, что на немъ лежитъ обязанность помочь какъ-нибудь своему младшему брату, а потомъ, приходила ему въ голову и другая мысль, что не мшаетъ объ этомъ подумать когда-нибудь на досуг въ другое время.
Мистриссъ Бекки не принадлежала къ числу женщинъ, разсчитывающихъ на большія пожертвованія со стороны своихъ ближнихъ, и она совершенно довольна была тмъ, что уже сдлалъ для нея Питтъ Кроли. Представитель джентльменской фамиліи торжественно призналъ ее своей родственницей: чего же больше для урожденной Бекки Шарпъ? Если Питтъ не удлилъ ей частицы земныхъ благъ, то еще не слдуетъ отчаяваться, онъ будетъ для нея полезенъ рано или поздно. Не получивъ отъ него денегъ, она пріобрла по крайней мр то, что, по своей цнности, равносильно деньгамъ: кредитъ. Старикъ Реггльсъ совершенно успокоился перспективой дружелюбнаго соединенія двухъ братьевъ, небольшой уплатой по его счету, и общаніемъ значительной суммы, которая, въ скоромъ вренени, будетъ для него ассигнована изъ запаснаго капитала. Миссъ Бриггсъ исправно получила свой рождественскій дивидендъ, и Бекки вручила ей эту крошечную сумму съ тою лучезарною радостію, какъ-будто въ хозяйственномъ ея казначейств хранились груды золота и серебра. Этого мало. Ребекка, по довренности, сказала своей компаньйонк, что она совтовалась съ сэромъ Питтомъ, какъ бы выгодне помстить куда-нибудь остальной капиталъ миссъ Бриггсъ. Оказалось по ея словамъ, что сэръ Питтъ, богатый и разсчетливый, какъ первйшій банкиръ въ мір, принялъ живйшее участіе въ судьб миссъ Бриггсъ, соединенной, съ незапамятныхъ временъ, тснйшими и благороднйшими узами съ его семействомъ. Передъ отъздомъ изъ Лондона, саръ Питтъ деликатно далъ замтить, чтобъ Бриггсъ держала подъ руками свой капиталъ, такъ, чтобъ при первомъ случа, открылась для нея возможность купить выгоднйшія акціи, которыя баронетъ имлъ для нея въ виду. Такъ говарила Ребекка, и бдная миссъ Бриггсъ не знала, чмъ и какъ выразить свою благодарность сэру Питту. Его вниманіе было тмъ великодушне, что оно совершилось неожиданно, и хотя до этой поры, простодушной женщин никогда не приходило въ голову вынимать своихъ денегъ изъ ломбарда, однакожь теперь она общалась немедленно послать за своимъ нотаріусомъ, и принять надежныя мры, чтобъ капиталъ, на всякой случай, всегда былъ подъ ея руками. И преисполненная чувствомъ безпредльной благодарности къ доброй Ребекк и великодушному своему благодтелю, Родону Кроли, миссъ Бриггсъ немедленно отправиласъ ка рынокъ и потратила большую часть своего полугодичнаго дивиденда на покупку чернаго бархатнаго платьица для малютки Родона, который, скажемъ мимоходомъ, уже слишкомъ выросъ изъ этой безхарактерной одежды, назначаемой безразлично для дтей обоихъ половъ, мальчикъ взрослый и высокій, онъ нуждался теперь въ панталонахъ и мужской куртк.
Это былъ прекрасный мальчикъ съ голубыми глазами и курчавыми русыми волосами, немного неуклюжій по походк и осанк своей, но великодушный и мягкосердечный. Онъ любилъ всхъ безъ исключениія, кто былъ добръ и ласковъ къ нему, любилъ своего пони и лорда Саутдауна, подарившаго ему эту лошадку (онъ краснлъ всякій разъ, когда приходшіось ему видть этого великодушнаго нобльмэна), любилъ грума, который ухаживалъ за пони, кухарку Молли, набивавшую на ночь его мозгъ фантастическими сказаніями о духахъ, и начинявшую его желудокъ сладкими лакомствами посл обда, любилъ компаньйонку Бриггсъ, надъ которой иногда подтрунивалъ изподтишка, но больше всхъ любилъ отца, который въ свою очередь питалъ необыкновенную привязанность къ малютк Род. Теперь, когда было ему около восьми лтъ, сердечныя наклонности его выяснились и опредлились. Прекрасное видніе блестящей мама, съ нкотораго времени, исчезло. Впродолженіе послднихъ двухъ лтъ Ребекка почти не говорила съ сыномъ. Она не любила его. У него были корь и коклюшъ. Онъ надолъ ей. Однажды онъ выбрался потихоньку изъ своихъ верхнихъ областей, и остановился на площадк передъ лстницей, привлеченный сюда звуками голоса своей матери, распвавшей новйшіе романсы лорду Стейну. Вдругъ дверь гостиной отворилась, и маленькій лазутчикъ, забывшійся подъ музыкальную мелодію, былъ открытъ.
Дв громкія пощечины служили юному Родону достойнымъ наказаніемъ за нескромное любопытство. Лордъ Стейнъ, свидтель этого безъискуственнаго обнаруженія характера мистриссъ Бекки, захохоталъ. Горемычный Родя, подавляемый душевною тоской, побжалъ на кухню искать утшенія въ обществ своихъ друзей.
— Вдь я не оттого, что больно, всхлипывалъ маленькій Родонъ,— только… только…
Слезы и рыданія заглушили недоконченную мысль. Было ясно, что сердце малютки обливалось кровью.
— Почему жь я не могу слушать, какъ она поетъ? Почему бы ей не сптъ что-нибудь и для меня? Вдь поетъ же она этому плшивому джентльмену съ большими клыками.
Эти и другія подобныя восклицанія поминутно вырывались изъ устъ огорченнаго малютки. Кухарка носмотрла на горничную, горничная взглянула на лакея, и великій инквизиціонный приговоръ кухоннаго комитета былъ въ эту минуту окончательно произнесенъ надъ мистриссъ Бекки.
Посл этого событія, равнодушіе матери превратилось почти въ ненависть, и сознаніе того, что въ дом у нея былъ сынъ, послужило для мистриссъ Бекки какимъ-то страннымъ и болзненнымъ упрекомъ. Одинъ взглядъ на малютку безпокоилъ ее и тревожилъ. Страхъ, сомннія и невольное чувство антипатіи заронились мало-по-малу въ душу юнаго Родона. Мать и сынъ были нравственно разъединены съ той минуты, какъ незаслуженный ударъ поразилъ дтскую щеку.
Лордъ Стейнъ не любилъ также юнаго Родона. При каждой случайной встрч, маркизъ саркастически раскланивался съ малюткой, длалъ ему колкія замчанія, или смотрлъ на него какими-то дикими глазами. Родонъ смло выдерживалъ этотъ взглядъ, и еще смле сжималъ свои миньятюрные кулаки въ догонку лорду Стейну. Онъ зналъ своего врага, и этотъ джентльменъ, одинъ изъ всхъ постителей дома, возбуждалъ ршительный гнвъ въ его дтскомъ сердц. Однажды. каммердинеръ подмтилъ, какъ онъ сжималъ свои кулаки въ корридор надъ шляпой лорда Стейна. Каммердинеръ нашелъ это обстоятельство чрезвычайно забавнымъ, и разсказалъ о немъ кучеру лорда Стейна, кучеръ передалъ это вполн лакею лорда Стейна и всей вообще джентлъменской челяди. И вскор посл этого событія, когда мистриссъ Родонъ Кроли появилась въ дом на Гигантскомъ Сквер, швейцаръ, отворявшій двери у подъзда, ливренные лакеи въ корридор, каммердинеры въ блыхъ жилетахъ, докладывавшіе громогласно отъ порога до порога о прибытіи полковника и мистриссъ Родонъ Кроли, вс до одного уже знали, какое понятіе они должны составить объ этой великолпной леди. Человкъ, стоявшій за ея стуломъ впродолженіе обда, охарактеризовалъ ее въ рдкихъ чертахъ долговязому лакею въ пестрой ливре. Bon Dieu! какъ неумолимъ и страшенъ этотъ инквизиціонный судъ лакейскаго и кухоннаго комитета! Вотъ передъ вами женщина на балу, въ блестящемъ салон, окруженная десятками врныхъ обожателей, на которыхъ поперемнно падаютъ ея искрометные взгляды, она разодта по всмъ правиламъ послдней моды, нарумянена, завита, и на улыбающихся щекахъ ея вы читаете отраженіе совершеннйшаго счастья, но вотъ тихими шагами подкрадывается къ ней Обличительное Открытіе подъ фигурой напудреннаго лакея въ широкихъ шальварахъ, который обходитъ почтеннйшую публику съ порціями мороженнаго на серебряномъ поднос, и вслдъ за нимъ выступаетъ Роковая Клевета въ форм неуклюжаго парня, который на другомъ поднос, разноситъ по зал вафельные бисквиты. Смю васъ предупредить, сударыня, что эти люди, не дальше какъ сегодня ночью, разболтаютъ вашу тайну въ трактирахъ и харчевняхъ. Джемсъ и Чарльзъ заведутъ на вашъ счетъ дружескую бесду за своими трубками и оловянными кружками пива. Я совтовалъ бы нкоторымъ особамъ, выступающимъ на Базаръ Житейской Суеты, окружить себя глухонмою прислугой, которая притомъ не уметъ ни читать, ни писать. Если вы виноваты — трепещите. Этотъ малый за вашимъ стуломъ разыгрываетъ роль янычара, и въ карман его плисовыхъ панталонъ припрятанъ роковой снурокъ. Если вы не виноваты, старайтесь по крайней мр, соблюдая наружныя приличія, избгнуть всякихъ поводовъ къ гнусной клевет, которая, такъ или иначе, можетъ погубить васъ.
Виновата, или нтъ, была мистриссъ Бекки? Кухонный и лакейскій комитетъ уже составилъ противъ нея обвинительный актъ.
Вы и я очень хорошо понимаемъ основной принципъ лакейскаго суда. Старикъ Реггльсъ видлъ собственными глазами, какъ, среди безмолвія полночныхъ часовъ, карета лорда Стейна подъзжала къ домику на Курцонской улиц, и на этомъ основаніи довренность его, Реггльса, къ мистриссъ Родонъ возрасла до безграничной степени.
Мы думаемъ однакожь, что она была не виновата, хотя лакеи съ нкотораго времени указывали на нее какъ на погибшую жертву. Это разумется нисколько не компрометировало положенія ея въ обществ, и она смло поднималась на верхнія ступени подмостковъ житейскаго базара.
Не знаю, почему, пришла мн въ голову горничная Молли, наблюдавшая однажды по-утру, какъ паукъ работалъ на потолк вокругъ своего хитросилетеннаго гнзда. Трудолюбивое наскомое сначала очень забавляло простодушную Молли, но потомъ, наскучивъ наблюденіемъ, она подняла свою щетку и однимъ взмахомъ уничтожила и работу, и художника. Странная идея!..

——

Дня за два до святокъ, мистриссъ Бекки, Родонъ и маленькій ихъ сынъ собрались въ дорогу, чтобъ провести это праздничное время въ резиденціи своихъ предковъ, на Королевиной усадьб. Бекки была бы очень рада оставить своего шалуна, еслибъ леди Дження заране не пригласила ихъ всхъ, и особенно своего маленькаго племянника, котораго она еще ни разу не видала. Ктому же Родонъ Кроли, скрпя сердце, сдлалъ выговоръ жен за ея совершенное невниманіе къ сыну.
— Вдь это прекраснйшій мальчикъ во всей Англіи, сказалъ оскорбленный отецъ тономъ упрека,— а ты, Бекки, совершенно равнодушна къ нему. Какъ теб не стыдно? Не мн бы говорить, и не теб бы слушать, а право, Бекки, ты больше кажется заботишься о своей болонк, Нтъ ужь, извини, онъ подетъ съ нами. Онъ не будетъ надодать теб, дома онъ станетъ проводить время въ дтской, а дорогой мы подемъ вмст, на имперіал. Ты можешь сидть себ спокойно въ карет.
— А ты между-тмъ станешъ надъ моей головой покуривать свои гадкія сигары, замтила мистриссъ Родонъ.
— Запахъ этихъ сигаръ когда-то нравился теб, Бекки, отвчалъ супругъ.
Бекки засмялась, ей всегда было весело.
— Въ ту пору, мой другъ, я стояла покамстъ на перепутьи своей жизни: какъ ты этого не понимаешь? сказала мистриссъ Родонъ,— пусть Родонъ детъ съ тобою, и ты можешь, если хочешь, дать ему сигару.
Но мистеръ Кроли не считалъ нужнымъ вооружать сигарой своего маленькаго сына, хотя сигара могла бы служить для него согрвательнымъ средствомъ въ зимнюю дорогу. Отецъ и компаньйонка Бриггсъ окутали мальчика шалями, и въ темное утро при свт фонарей гостинницы ‘Благо Коня’, юный Родонъ бережно и почтительно вознесенъ былъ на кровлю дилижанса.
Это было первое путешествіе юнаго Родона въ то мсто, которое отецъ его продолжалъ до сихъ поръ называть своимъ домомъ. Съ восторгомъ увидлъ онъ первый разъ восходъ зимняго солнца, и вся дорога представляла для него перспективу безпрерывныхъ наслажденій. Отецъ обстоятельно и подробно отвчалъ на каждый вопрось сына, разсказывая, кому принадлежалъ такой-то паркъ, и кто жилъ въ большомъ бломъ дом, что виднлся на правой сторон. Мистриссъ Бекки между-тмъ сидла впутри кареты съ своей горничной, окутанняя соболями съ головы до ногъ, и окруженная флакончиками съ духами. Можно было подумать, что мистриссъ Родонъ еще ни разу не переносила всхъ этихъ трудностей поздки въ дилижанс, и ужь конечно никому не приходило въ голову, что лтъ за десять передъ этимъ, она, бдная гувернантка, принуждена была, въ дождливую погоду, взобраться на кровлю дилижанса, уступивъ свое мсто боле счастливому пассажиру.
Было уже опять темно, когда дилижансъ остановился въ Модбери. Маленькаго Родона разбудили и пересадили въ карету его дяди. Съ удивленіемъ смотрлъ онъ, какъ отворились большія желзныя ворота, и какъ наконецъ, мимо порубленныхъ деревьевъ въ парк, подъхала карета къ господскому дому, гд во всхъ окнахъ привтливо горли праздннчные огни, возвщавшіе приближеніе святокъ. Дверь въ галлерею была отворена, яркій огонь разведенъ былъ въ большомъ старинномъ камин, огромный коверъ покрывалъ черныя шахматныя плиты.
— Вотъ онъ, знаменитый турецкій коверъ, который бывало разстилали въ передней миледи, подумала Ребекка.
И черезъ минуту она цаловала леди Дженни. Сэръ Питгъ, съ приличною важностью, привтствовалъ свою невстку братскимъ поцалуемъ, но мистеръ Родонъ Кроли, пропитанный табачнымъ запахомъ, съ почтеніемъ отступилъ отъ леди Дженни, и ограничился только пожатіемъ ея руки. Дти леди Дженни выступили навстрчу своему кузену, и между-тмъ, какъ Матильда цаловала его въ губы, Питтъ Бинки Саутдаунъ, сынъ и наслдникъ, пытливо осматривалъ его со всхъ сторонъ, какъ маленькая собачка осматриваетъ большую.
Затмъ ласковая хозяйка отвела своихъ гостей въ чистыя и опрятныя комнаты, гд также во всхъ каминахъ разведенъ былъ великолпный огонь. Черезъ нсколько минутъ, Роза и Фіалка постучались въ двери будуара мистриссъ Родонъ, подъ предлогомъ быть для нея полезными при разбор дорожныхъ вещей, имъ хотлось на самомъ дл взглянуть на содержаніе картонокъ и ящичковъ, гд хранились траурныя платья мистриссъ Родонъ, изготовленныя по новйшей лондонской мод. Молодыя леди разсказали нашей героин, какъ обновился и повеселлъ ихъ праддовскій замокъ, какъ ухала отъ нихъ леди Саутдаунъ, и какимъ-образомъ Питтъ занялъ приличное мсто въ графств, какъ представитель одной изъ древнйшихъ фамилій. Затмъ раздался обденный звонокъ, и вс члены благороднаго семейства вошли въ столовую залу. Родонъ-младшій занялъ мсто подл своей тётки, добродушной хозяйки дома. Ребекка сла по правую сторону сэра Питта, который былъ необыкновенно внимателенъ и ласковъ къ своей невстк.
Юный Родонъ обнаружилъ превосходный аппетитъ, и велъ себя за столомъ, какъ истинный джентльменъ.
— Вотъ этакъ я люблю обдать, сказалъ Родя своей тётк, когда обдъ былъ конченъ, и сэръ Питтъ Кроли прочиталъ благодарственную молитву.
Юный Питтъ Бинки Саутдаунъ теперь представленъ всей компаніи, и посаженъ на высокомъ стул подл баронета, тогда-какъ маленькая Матильда сла подл матери, и завладла приготовленной для нея рюмкой вина.
— Мн нравится у васъ обдать, повторилъ Родонъ-младшій, заглядывая въ лицо своей тетки.
— Отчего же? спросила леди Дженни.
— Дома я обдаю на кухн, или съ миссъ Бриггсъ, отвчалъ Родонъ-младшій.
Мистриссъ Бекки не слыхала этого замчанія. Она разсыпалась, на другомъ конц стола, въ комплиментахъ баронету и любовалась на юнаго Питта Бинки, который, по ея словамъ, былъ первйшимъ чудомъ въ свт, и представлялъ своей фигурой поразительное сходство съ своимъ отцомъ. Слова Роди не дошли до ея слуха.
Какъ гостю, проводившему первый вечеръ между своими родственниками, Родону-младшему позволено было оставаться между членами семейства до окончанія чайной церемоніи, и онъ имлъ удовольствіе видть, какъ въ урочный часъ положили на столъ золотую книгу, и сэръ Питтъ прочиталъ напутствіе на сонъ грядущій передъ собравшимися слугами. Изумленный малютка первый разъ въ своей жизни сдлался внезапнымъ свидтелемъ такого церемоніала.

——

Впродолженіе кратковременнаго владычества баронета, прародительскій домъ значительно измнился къ лучшему, и мистриссъ Бекки нашла его очаровательнымъ во всхъ отношеніяхъ: такъ по крайней мр она выразила свое мнніе сэру Питту. Что касается до маленькаго Родона, гулявшаго съ дтьми, ему показалось, что онъ видитъ на каждомъ шагу чудеса волшебнаго искусства. Были тутъ длинныя галлереи и старинныя парадныя спальни, картины и старинный фарфоръ, панцыри и шлемы. Были тутъ комнаты, гд умеръ ддушка, и проводники юнаго Родона проходили мимо ихъ съ испуганными лицами. ‘Что это за ддушка?’ спросилъ Родя. И дти разсказали ему, что это былъ старый, старый человкъ, любившій кататься по саду въ большихъ креслахъ, которыя стоятъ теперь вонъ тамъ, въ сара, безъ всякаго употребленія, съ той поры, какъ ддушка укатился вонъ туда, подъ мводы церкви, которой шпицъ ярко проглядывалъ черезъ верхушки деревьевъ парка.
Братья употребили нсколько дней сряду на обозрніе улучшеній, произведенныхъ геніемъ и экономіею сэра Питта. Они гуляли пшкомъ, или здили верхомъ, продолжая неутомио бесдовать о разныхъ интересныхъ предметахъ. Питтъ, при каждомъ случа, старался внушить и растолковать Родону, какихъ громадныхъ суммъ стоили ему вс эти улучшенія и поправки.
— Кто бы могъ подумать, что богатйшій помщикъ въ цломъ графств нуждался иногда — и сильно нуждался, въ какихъ-нибудь двадцати фунтахъ! говорилъ сэръ Питтъ Кроли,— однакожь это такъ. Вотъ, напримръ, эта швейцарская каморка, продолжалъ сэръ Питтъ, смиренно указывая на нее своею бамбуковою тростью,— я могу заплатить за вя перестройку не прежд какъ въ половин января, когда получу свои полугодовые дивиденды.
— Неужьто? спросилъ изумленный Родонъ.
— Честное слово, подтвердилъ баронетъ.
— Ну, до той поры я могу пожалуй судить тебя, отвчалъ мистеръ Кроли довольно жалобнымъ тономъ.
И они пошли осматривать возобновленную каморку, гд былъ высченъ изъ камня новый фамильный гербъ. Здсь, съ запамятныхъ временъ, обитала древняя старуха, мистриссъ Локкъ, имвшая надзоръ за главными воротами замка. Теперь были въ ея домик и плотная дверь, и крпкая кровля, и стекла въ оконныхъ рамахъ. Всхъ этихъ удобствъ не видала она нсколько десятковъ лтъ.

ГЛАВА XLIV.

Между Гемпширомъ и Лондономъ.

Дятельность сэра Питта Кроли не ограничилась только перестройкой и возобновленіемъ полуразрушившихся стнъ и заборовъ на Королевиной усадьб. Какъ человкъ вполн благоразумный, онъ ршился вновь пересоздать обветшалую популярность своего дома, задлать щели и пріостановить развалины, угрожавшіе паденіемъ репутаціи древняго и почетнаго имени господъ Кроли. Вскор посл смерти отца, молодой баронетъ былъ выбранъ въ представители всего круга, и сдлался областнымъ судьею. Какъ членъ парламента, магнатъ Гемпшира и глава древнйщей фамиліи, сэръ Питтъ Кроли считалъ своей обязанностью выставлять себя съ блестящей стороны передъ всею публикою графства. Онъ подписывался на значительныя суммы въ пользу благотворительныхъ заведеній, неутомимо длалъ визиты окружнымъ помщикамъ, и принялъ вс возможныя мры, чтобъ занять въ Гемпшир, а впослдствіи во всей Англіи, то блистательное мсто, на которое, какъ ему казалось, онъ имлъ полное право по своимъ огромнымъ талантамъ. Леди Дженни получила приказаніе вступить въ дружескіе сношенія съ Фуддельстонами-Гуддельстонами, Вапсготами и другими славными фамиліями окрестныхъ баронетовъ. Великолпныя коляски и кареты безпрестанно възжали теперь въ паркъ Королевиной усадьбы, и многочисленная публика весьма часто присутствовала на парадныхъ обдахъ древняго замка (обды были очень хороши, и это могло служить доказательствомъ, что леди Дженни не имла за кухней непосредственнаго надзора). Сэръ Питтъ и супруга его не лнились отдавать визиты, и готовы были скакать за цлыя десятки миль, несмотря не на какую бурю и ненастье. Никакъ нельзя сказать, чтобъ сэръ Питтъ чувствовалъ особую наклонность къ свтскимъ наслажденіямъ — былъ онъ человкъ строгой жизни, желудокъ имлъ слабый, здоровье дряхлое, но тмъ не мене, быть гостепріимнымъ и снисходительнымъ считалъ онъ неизбежною принадлежностью всякаго джентльмена съ его именемъ и титуломъ. Нердко, посл длинныхъ и скучныхъ обдовъ, онъ чувствовалъ ужасную боль въ голов, не думая однакожь отказаться отъ вторичныхъ приглашеній, исполненіе которыхъ счіталъ своимъ тяжкимъ, но непремннымъ долгомъ. Онъ разсуждалъ съ знакомыми помщиками о жатв и посвахъ, о политик и хлбныхъ законахъ. Съ большимъ жаромъ говорилъ онъ о браконьерахъ, и доказывалъ, что необходимо принять противъ нихъ самыя строгія мры, хотя въ прежнія времена былъ онъ совершенно равнодушенъ къ этой стать, и смотрлъ, зажмуря глаза, на похищеніе дичи изъ чужихъ лсовъ. Сэръ Питтъ не охотился никогда: онъ не былъ спортсменомъ и кабинетная его дятельность была посвящена искусствамъ и наукамъ, но онъ полагалъ, что всякій разсудительный джентльменъ долженъ содйствовать къ распространенію въ графств превосходной породы лошадей, и что не мшаетъ также заманивать въ свои лса хорошихъ лисицъ. Если когда-нибудь сэру Гуддельстону-Фуддельстону случится, по старой привычк, завернуть съ своимм собаками на поля Королевиной усадьбы, сэръ Питтъ всегда будетъ радъ видть у себя сэра Гуддельстона-Фуддельстона и джентльменовъ его охоты. Прежняя страстишка баронета заводить методическія сходбища и болтать на нихъ всякій вздору, теперь почти совсмъ потухла, къ великому огорченію леди Саутдаунъ, увидшей въ своемъ зят совершенно погибшаго человка. Ученые люди изъ Винчестера, принадлежавшіе къ англійской церкви, довольно часто собирались на Королевиной усадьб, и съ нкоторыми изъ нихъ сэръ Питтъ частенько игралъ въ карты. Эта безпутная забава приводила въ отчаяніе леди Саутдаунъ, но она вовсе отступилась отъ зятя, когда въ одинъ прекрасный вечеръ, по возвращеніи изъ Винчестера, баронетъ извстилъ молодыхъ леди, что въ будушемъ году онъ станетъ, съ ними, по всей вроятности, здить на гемпширскіе балы. Роза и Фіалка пришли въ восторгъ отъ этой всти. Леди Дженни, какъ почтительная жена, безусловно подчинилась этому распоряженію, и быть-можетъ радовалась перспектив публичныхъ увеселеній. Вдовствующая леди Саутдаунъ изобразила самыми мрачными красками поведеніе заблудшаго Питта въ письм къ своей дочери, знаменитой сочинительниц ‘Слпой Прачки’. И такъ-какъ брайтонскій домъ ея стоялъ въ эту пору безъ жильцовъ, то она немедленно отправилась туда лечить свою хандру живительнымъ вліяніемъ морской стихіи.
Отсутствіе леди Саутдаунъ ничуть не разстроило обыкновеннаго хода длъ на Королевиной усадьб. Молодыя леди и маленькія дти были даже рады, что освободились наконецъ отъ этихъ гадкихъ микстуръ и психологическихъ наставленій. Можно съ нкоторою основательностью предположить, что Ребекка, при этомъ второмъ визит въ замокъ своихъ предковъ, не слишкомъ огорчилась отсутствіемъ леди съ медицинскимъ норовомъ и раздирательными порывами эстетически-умозрительнаго свойства. Это однакожь не помшало ей написать къ святкамъ поздравительное письмо, гд она почтительно рекомендовала себя милостивому вниманію леди Саутдаунъ, припоминала съ благодарностію ея наставительную бесду и спасительяую микстуру, и въ заключеніе объявляла, что вс предметы на Королевиной усадьб возобновляютъ въ ея воображеніи почтенный образъ вдовствующей леди.
Мы обязаны, по долгу справедливости, замтить, что настоящею популярностію и радикальнымъ измненіемъ своего поведенія сэръ Питтъ Кроли одолженъ отчасти совтамъ этой хитрой маленькой леди, проживающей на Курцонской улиц.
— И вы хотите остаться баронетомъ, соглашаетесь включить себя въ разрядъ скромныхъ сельскихъ джентльменовъ, ни больше ни меньше! говоряла Ребекка, когда баронетъ гостилъ у нея въ Лондон,— нтъ, сэръ Питтъ Кроли, я знаю васъ лучше, чмъ вы думаете. Извстны мн и ваши таланты, и ваше честолюбіе, сэръ. Напрасно вы стараетесь укрыться отъ меня: я вижу васъ насквозь, милостивый государь. Памфлетъ вашъ ‘О солод’ я показывала недавно лорду Стейну, онъ уже читалъ его, и сказалъ мн, что весь Кабинетъ считаетъ это произведеніе образцовымъ въ своемъ род. Министерство смотритъ на васъ открытыми глазами, и я понимаю, чего вы добиваетесь, сэръ Питтъ Кроли. Вы хотите играть блистательную роль въ Парламент, и будете играть, потому-что всмъ и каждому извстенъ вашъ ораторскій талантъ. Никто, можетъ-быть, во всей Англіи не владетъ такимъ даромъ слова, и Оксфордскій университетъ до сихъ поръ помнитъ ваши рчи. Вы хотите быть членомъ, избраннымъ отъ всего графства, и господствовать надъ всми частными мнніями, имя заране на своей сторон голоса всего Гемпшира. Вы хотите наконецъ сдлаться барономъ Кроли изъ Королевиной усадьбы, и вы сдлаетесь барономъ, прежде чмъ закроете свои глаза. Все это я вижу, милостивый государь. Я читаю въ вашемъ сердц, и для меня не существуетъ тайнъ вашей души, сэръ Питтъ. Еслибъ мужъ мой, при вашей фамиліи, владлъ по крайней мр десятою долею вашихъ талантовъ, я съумла бы сдлаться достойною такого мужа, но… но довольно, мн кажется, и того, что я ваша родственница, добавила Ребекка улыбаясь. Бдной женщин конечно нечего тутъ… впрочемъ, какъ знать? И мышка иной разъ можетъ пригодиться льву.
Питтъ Кроли былъ озадаченъ и приведенъ въ самое восторженное состояніе этой рчью,
— Какъ понимаетъ меня эта женщина, Боже мой, какъ она понимаетъ! восклицалъ сэръ Питтъ,— леди Дженни, при всхъ моихъ усиліяхъ, никогда не могла прочесть моего памфлета. Ей и въ голову не приходитъ, что въ груди ея мужа кипятъ благородныя страсти. Она не подозрваетъ во мн присутствія высшаго таланта… А! Такъ въ Оксфорд помнятъ еще мои ораторскія рчи? Разбойникн! Теперь, когда я начинаю представлять свое боро (borough), и могу быть выбраннымъ въ Парламентъ отъ всего графства, они начинаккгъ припоминать меня мало-по-малу! А давно ли этотъ самый лордъ Стейнъ не хотлъ на меня и смотрть?.. Теперь вспомнили, наконецъ, что есть между ними Питтъ, славный Питтъ Кроли. Но вдь я все тотъ же теперь, какимъ былъ въ ту пору, когда презиралъ меня этотъ народъ. Перемнились только обстоятельства, представился благопріятный случай, и я покажу имъ, какъ надобно дйствовать, писать и говорить. Никто не зналъ Ахиллеса, пока не препоясали его воинственнымъ мечемъ. Въ моихъ рукахъ этотъ мечъ, и свтъ еще будетъ имть время услышать о Питт Кроли.
Вотъ почему этотъ хитрый дипломатъ вдругъ оставилъ свои методическія сходки, и сдлался гостепріимнымъ и ласковымъ со всми, почему онъ подписывался на огромныя суммы въ пользу благотворительныхъ учрежденій, оказывалъ на всхъ базарахъ дружелюбное расположеніе ко всмъ фермерамъ, и заинтересовался вообще всми областными длами. Вотъ почему, наконецъ, джентльменскій замокъ на Королевиной усадьб торжествуетъ самыя веселыя святки, какихъ не бывало тамъ впродолженіе многихъ десятковъ лтъ.
Въ первый день Рождества происходило великое фамильное собраніе. Весь Пасторатъ обдалъ въ замк. Ребекка была откровенна и любезна съ мистриссъ Бьютъ, какъ-будто между ними вчно существовала задушевная дружба. Она разсыпалась въ комлиментахъ милымъ двицамъ Пастората, и удивлялась ихъ необыкновеннымъ успхамь въ музыкальномъ искусств. По ея усердной просьб, двицы должны были повторить нсколько разъ замчательный дуэтъ изъ большой нотной книги, которую братъ ихъ, Джемсъ, принужденъ былъ притащить подъ мышкой изъ Пастората для этой самой цли. Мистриссъ Бьютъ, изъ соблюденія приличій, поневол обходилась почтительно съ хитрой искательницей приключеній и только дома, наедин съ дочерьми, давала полный разгулъ своему языку, и удивлялась преимущественно нелпой благосклонности, съ какою сэръ Питтъ смотрлъ на свою невстку. Но откровенный Джемсъ, сидвшій за столомъ подл Ребекки, объявилъ, что она козырь, и вс члены пасторскаго семейства согласились единодушно, что маленькій Родонъ — превосходный мальчикъ. Быть-можетъ они уважали въ малютк будущаго баронета, потому-что между нимъ и этимъ титуломъ стоялъ только блдный и чахлый Питтъ Бинки Саутдаунъ.
Дти вскор подружились какъ-нельзя больше. Питтъ Бинки былъ слишкомъ малъ для игры съ такимъ огромнымъ козыремъ, каковъ былъ Родонъ-младшій, а Матильда, какъ двочка, не могла вступить въ состязаніе съ юнымъ восьмилтнимъ джентльменомъ, который скоро будетъ носить куртку и панталоны. По этому Родонъ взялъ и брата, и сестру, подъ свою безконтрольную команду, и они всюду слдовали за нимъ съ великимъ уваженіемъ всякой разъ, какъ онъ снисходительно предлагалъ имъ какую-нибудь игру. Его удовольствіе и счастіе въ этой деревенской жизни были безграничны. Огородъ доставлялъ ему высокое наслажденіе, цвтникъ умренное, но голуби и цыплята, такъ же какъ лошади и жеребята, служили для него неисчерпаемымъ источникомъ всякихъ радостей и утхъ. Онъ никакъ не позволялъ себя цаловать двицамъ Кроли, и только леди Дженни могла обнимать его безъ всякихъ препятствій. Иосл обда, когда дамы уходили къ себ въ гостиную наверхъ, оставляя джентльменовъ въ столовой за бутылками кларета, маленькій Роденъ всегда садился подл тётушки Дженни, избгая чести быть подл своей прекрасной мама.
Отъ проницательныхъ глазъ мистриссъ Бекки не могло ускользнутъ, что материнская нжность была въ мод на Королевиной усадьб. На этомъ основаніи, однажды вечеромъ, въ присутствіи всей компаніи, она подозвала къ себ юнаго Родона, нагнулась и поцаловала его. Малютка, посл этой продлки, посмотрлъ на нее во вс глаза, покраснлъ и задрожалъ, какъ это обыкновенно съ нимъ случалось посл испуга.
— Мама, сказалъ онъ, дома вы никогда не цалуете меня.
Послдовало общее молчаніе. Дамы переглянулись. Въ глазахъ Бекки запрыгалъ огонёкъ неизвстно какого чувства.
Родонъ-старшій очень любилъ свою невстку за ея вниманіе къ его сьшу. Леди Дженни и мистриссъ Бекки, повидимому, уже не чувствовали особеннаго влеченія другъ къ другу, какъ въ тотъ первый визитъ, когда Ребекка заискивала благосклонносгъ миледи. Эти дв нескромныя рчи малютки возбудили нкоторую холодность въ сердц простодушной хозяйки. Быть-можетъ не совсмъ ей нравилось и то, что сэръ Питтъ былъ уже черезчуръ внимателенъ къ Ребекк.
Но Родонъ-младшій, какъ прилично его возрасту, любилъ больше общество мужчинъ, чмъ женщинъ, и никогда не уставалъ сопровождать своего отца въ конюшню, куда полковникъ уходилъ курить свою сигару. Джемсъ, пасторскій сынокъ, нердко принималъ участіе какъ въ этой, такъ и въ другихъ забавахъ своего кузена. Онъ и егерь баронета издавна были въ пріятельскихъ сношеніяхъ, такъ-какъ оба они питали одинаковую приверженность къ собакамъ, и мннія ихъ насчетъ этихъ животныхъ всегда были единогласны. Однажды мистеръ Джемсъ, полковникъ и Горнъ, егерь, пошли охотиться за фазанами, и взяли съ собою маленькаго Родона. Это была удивительная потха. Въ другое достопамятное утро, эти же четыре джентльмена отправились на гумно бить крысъ, и выполнили это предпріятіе съ блистательнымъ успхомъ. Поднявъ дубины, и притаивъ дыханіе, они остановились у риги подл нижнихъ оконечностей двухъ проточныхъ трубъ, куда сверху, въ противоположные концы, впущены были африканскіе хорьки, которымъ поручено было растревожить преслдуемыхъ животныхъ. Маленькія собачки, отлично выдрессированныя для этой забавы, стояли безъ движенія на трехъ лапкахъ, расширивъ ноздри, и прислушиваясь къ визжанію крысъ. Доведенныя наконецъ до послдней крайности, преслдуемыя животныя, съ отчаянною смлостію, повыскочили на землю, и это послужило сигналомъ къ нападенію на нихъ. Джемсова собачка, именуемая Клещъ, схватила одну крысу, егерь растерзалъ другую, маленькій Родя, еще не совсмъ опытный въ искусств нападенія, поднялъ дубину выше своей головы, и ударилъ со всего размаха бднаго хорька, вмсто крысы, которая спаслась благополучно отъ преслдованія своихъ враговъ. Несмотря на этотъ промахъ, Родя положительно былъ того мннія, что ничего не можетъ быть благородне этой забавы.
Но всего достопамятне былъ тотъ истинно-великій день, когда въ парк, на углу, появились собаки сэра Гуддельстона-Фуддельстона.
Это было великолпное зрлище для юнаго Родона. Въ половин одиннадцатаго, на противоположномъ конц парка, появился прежде всхъ Томъ Моди, дозжачій сэра Гуддельстона-Фуддельстона, сопровождаемый благородною сворою собакъ, образовавшихъ изъ себя стройную сплошную массу. Арріергардъ замыкался двумя егерями въ красныхъ казакинахъ, хавшими на двухъ тощихъ благовоспитаыныхъ лошадяхъ. Въ рукахъ ихъ, для поддержанія порядка, были длинные, предлинные бичи съ красивыми нахлестками, которыми, казалось, они владли въ совершенств, направляя ихъ на самыя тонкія и чувствительныя мста собачьей шкуры. Порядокъ былъ удивительный. Ни одна собака не смла выступить изъ своры, или поднять морду, хотя бы передъ носомъ ея пробжалъ заяцъ или кроликъ.
Слдуетъ затмъ парень Джекъ, сынъ Тома Моди. Вситъ онъ всего только два пуда съ небольшимъ, ростъ его — сорокъ-восемь дюймовъ, и есть надежда, что парень Джекъ никогда не поднимется выше. детъ онъ на огромномъ худощавомъ охотничьемъ кон, и сидитъ на сдл исполинскаго размра. Конь этотъ есть любимое животное сэра Гуддельстона-Фуддельстона, и зовутъ его Индійскій набобъ. Другіе кони, управляемые миньятюрными всадниками, идутъ одинъ за другимъ, медленнымъ и ровнымъ шагомъ, въ ожиданіи своихъ господъ, которые должны немедленно прискакать на Королевину усадьбу.
Томъ Моди приближается къ главному подъзду. Буфетчикъ встрчаетъ его съ рюмкой и графиномъ водки, но благородный спортсменъ не вкушаетъ до времени ни пива, ни вина. Онъ и вся свора отправляются въ отведенный для имъ уголъ на лужайк, собаки бгутъ въ разсыпную, катаются на трав, играютъ, лаютъ, кусаютъ одна другую въ знакъ дружбы, или свирпютъ, бросаются другъ на друга и грызутся, пока могучій голосъ Тома или нахлестка его бича не полагаютъ предла этой ссор, но вотъ слдуютъ одинъ за другимъ, на простыхъ лошадкахъ, молодые джентльмены, забрызганные и выпачканные по колно въ грязи. Нкоторые тотчасъ же входятъ въ домъ, выпиваютъ по рюмк вишневки, и свидтельствуютъ свое почтеніе дамамъ, другіе, боле скромные, отчищаютъ грязь съ своихъ сапоговъ, передаютъ груму простыхъ лошадокъ, садятся на охотничьихъ коней, и разогрвають свою кровь предварительнымъ галопированьемъ по широкому лугу. Затмъ вс джентльмены группируются около гончихъ, разговариваютъ съ дозжачимъ о подробностяхъ прошлой охоты, о достоинствахъ Плаксы и Алмаза, о современномъ состояніи полей и лсовъ, и о скверной пород лисицъ.
Но вотъ и самъ сэръ Гуддельстонъ-Фуддельстонъ на кургузомъ скакун знаменитой шотландской породы. Величаво подъзжаетъ онъ къ замку, входитъ въ гостиную, раскланивается съ дамами, и не теряя драгоцннаго времени, быстро принимается за дло. По данному сигналу собаки выступаютъ изъ своего убжища, и въ стройномъ порядк подходятъ къ подъзду. Маленькій Родонъ, изумленный и полуиспуганный, вертится между ними, съ робостію принимая ласки отъ ихъ волнующихся хвостовъ. Дозжачій покрикиваетъ и размахиваетъ бичомъ направо и налво.
Между-тмъ сэръ Гуддельстонъ возслъ на своего Индійскаго Набоба.
— Не мшаетъ сперва попробовать, Томъ, у Сойстера Спинни, говоритъ баронетъ. Фермеръ Мангель сказывалъ мн, что онъ видлъ недавно двухъ лисицъ на его земл.
Томъ трубитъ въ рогъ и отъзжаетъ легкой рысцой, сопровождаемый всею сворой. За ними тянутся егеря и молодые джентльмены изъ Винчестера. Ихъ сопровождаютъ вс окрестные фермеры и вс земледльцы, для которыхъ этотъ день — великій праздникъ. Сэръ Гуддельстонъ-Фуддельстонъ замыкаетъ арріергардъ вмст съ полковникомъ Кроли. Немедленно весь кортежъ скрывается изъ глазъ.
Достопочтенный Бьютъ Кроли, руководимый чувствомъ скромности и смиренія, считалъ неприличнымъ для себя явиться въ публичномъ мст передъ окнами своего племянника. Дозжачій Моди помнитъ очень хорошо, какъ, сорокъ лтъ назадъ, мистеръ Бьютъ, тогда еще лихой баккалавръ Оксфордскаго университета, объзжалъ самыхъ дикихъ лошадей, перескакивалъ черезъ рытвины и буераки, черезъ быстрые ручьи и даже черезъ крестьянскіе заборы. Его достопочтенство вызжаетъ теперь на своемъ могучемъ ворономъ кон, встрчаетъ передъ паркомъ сэра Гуддельстона, и смиренно присоединяется къ джентльменской свит.
Наконецъ гончія собаки и всадники исчезаютъ вс до одного, и маленькій Родонъ стоитъ на крыльц, изумленный и счастливый.
Такъ проходили святки на Королевиной усадьб. Родонъ веселился напропалую, и былъ доволенъ всмъ, чтони приходилось ему видть и слышать. Дядюшка Питтъ, всегда холодный, серьёзный и обремененный кабинетными занятіями, повидимому, не чувствовалъ особенной благосклонности къ рзвому племяннику, зато тётушка, миледи и дв незамужнія тётки полюбили его какъ-нельзя лучше. Съ маленькими дтьми Родя подружился еще въ первый день своего прізда, и тогда же пріобрлъ благорасположеніе мистера Джемса, изъ Пастората.
Мистеръ Джемсъ, съ нкотораго времени, ухаживаетъ за одной изъ молодыхъ леди въ джентльменскомъ замк, и сэръ Питтъ поощряетъ его склонность, давая деликатнымъ образомъ знать своему кузену, что онъ готовъ, при первой возможноети, выхлопотать для него теплое мстечко. Джемсъ отказался отъ шумныхъ удовольствій, и не любитъ этой парадной охоты, изрдка стрляетъ онъ только утокъ и бекасовъ, и посвящаетъ свою дятельность истребленію крысъ на гумнахъ и въ анбарахъ. Посл святокъ онъ удетъ въ Оксфордъ, и постарается съ успхомъ выдержать окончательный экзаменъ. Онъ уже не носитъ больше ни зеленыхъ сюртуковъ, ни красныхъ галстуховъ, и серьёзно думаетъ о перемн своего образа жизни передъ вступленіемъ въ общественную должность. Протекціей Джемсу сэръ Питтъ надется уплатить фамильный долгъ семейству достопочтеннаго Бьюта. Это будетъ и дешево, и великодушно.
Прежде, однакожь, чмъ кончились веселыя святки, сэръ Питтъ Кроли, собравъ все свое мужество, ршился вручить младшему брату вексель на своего лондонскаго банкира — на сумму во сто фунтовъ. Это была великая жертва, и баронетъ принесъ ее съ замираніемъ сердца. Вскор, впрочемъ, онъ утшился мыслью, что теперь справедливо станутъ считать его великодушнйшимъ изъ смертныхъ. Родонъ-отецъ и сынъ оставили Королевину усадьбу съ тяжкими воздыханіями и сокрушеніемъ сердечнымъ. Бекки и леди Дженни разстались довольно холодно, хотя съ изъявленіями обоюдныхъ желаній продолжать вчную дружбу. Въ Лондон ожидали нашу героиню новыя обязанности и новыя занятія, на которыя мы намекнули въ предъидущей глав. Подъ ея надзоромъ праддовскій домъ на большой Гигантской улиц принялъ самыя изящныя формы, и уже все было готово, когда сэръ Питтъ и его семейство, при открытіи парламентскихъ засданій, пріхали въ Лондонъ, гд на этотъ разъ баронетъ долженъ былъ окончательно выступить на ту блестящую каррьеру, которая одна только могла быть достойною его возвышеннаго генія и великихъ юридическихъ талантовъ.
Въ первый парламентскій сезонъ, хитрый и утонченный дипломатъ глубоко хранилъ въ тайник своей души вс свои замыслы и проекты, и одинъ только разъ открылъ уста свои, когда ему, какъ представителю узда, необходимо было представить просьбу отъ жителей Модбери. Но онъ неукоснительно являлся на свое мсто, и тщательно изучалъ весь ходъ парламентскихъ длъ. Дома, въ своемъ кабннет, сэръ Питтъ Кроли денно и нощно углублялся въ чтеніе ‘Синихъ Книгъ’, къ великому удивленію и безпокойству леди Дженни, которая думала весьма основательно, что супругъ ея убиваетъ себя необыкновеннымъ напряженіемъ умственныхъ силъ въ поздніе часы ночи. Скоро баронетъ познакомился съ министрами и со всми представителями своей партіи, разсчитывая впослдствіи играть между ними блистательную роль. Тихій нравъ леди Дженни, ея ласковость и кротость, внушали Ребекк совершеннйшее презрніе къ супруг баронета. Безъискусственная простота, сопровождавшая вс поступки и движенія леди Дженни, возмущала какъ-нельзя больше джентльменскія чувства нашей героини, и случалось по временамъ, что даже другіе замчали, какъ она думаетъ о своей невстк. Въ свою очередь, присутствіе Ребекки безпокоило и леди Дженни. Ея мужъ безпрестанно разговаривалъ съ мистриссъ Бекки. Между ними, повидимому, водворилось самое тсное согласіе, и Питтъ говорилъ съ нею о такихъ предметахъ, о которыхъ и не думалъ разсуждать съ своей женой. Миледи, конечно, не понимала этого разговора, но все же ей непріятно было обрекать себя на молчаніе въ обществ такихъ говоруновъ. Еще непріятне было слышать, какъ смелая и бойкая мистриссъ Родонъ быстро переходитъ отъ одного предмета къ другому, забавляя своими шуточками всхъ джентльменовъ, готовыхъ ловить на-лету каждое ея слово. Можно ли сидть спокойно, сложа руки, въ своемъ собственномъ дом, тогда-какъ другая женщина составляетъ душу этого дома?
Еще въ деревн, когда леди Дженни разсказывала сказочки и нравоучительныя повсти окружавшимъ ее маленькимъ дтямъ — въ томъ числ Родону, который, какъ сказано, очень любилъ свою тётку — Ребекка, присутствіемъ своимъ, совершенно разстроивала эти интересныя бесды. Она входила въ комнату съ какимъ-то зловщимъ ввдомъ, и бдная леди Дженни чувствовала невольную робость подъ вліяніемъ этихъ саркастическихъ зеленыхъ глазокъ. Ея простые, незатйливые вымыслы испарялись изъ ея головы и улетали неизвстно куда, какъ сказочныя волшебницы исчезаютъ передъ появленіемъ злаго духа. Языкъ ея не шевелился, и она уже не могла идти впередъ, хотя Ребекка, съ легкимъ отраженіемъ насмшки въ своемъ голос, просила ее продолжать очаровательную сказочку. Мистриссъ Бекки ршительно ненавидла эти простыя удовольствія и ребяческія мысли, несогласныя съ настроеніемъ ея собственнаго духа. Дти и любители дтей не имли никакой цны въ ея глазахъ.
— Терпть я не могу этихъ картофельныхъ нжностей и сливочныхъ любезностей, говоривала мистриссъ Родонъ, передразнивая леди Дженни для удовольствія и потхи лорда Стейна.
При такихъ отношеніяхъ, об леди видлись между собою довольно рдко, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда жена младшаго брата, имя въ виду какія-нибудь особенныя выгоды, длала визиты супруг баронета. Изліянія нжныхъ чувствъ родственной любви и дружбы продолжались между ними какъ и прежде, но тмъ не мене он замтно чуждались другъ друга. При всемъ томъ, сэръ Питтъ Кроли, несмотря на многосложность парламентскихъ занятій, находилъ случай видться каждый день съ своей невсткой.
По случаю своего перваго ораторскаго обда, сэръ Питтъ явился передъ невсткой въ полной парадной форм. На немъ былъ тотъ самый мундиръ, который употреблялъ онъ въ бывалые годы, какъ человкъ британскаго посольства при нкоемъ германскомъ град.
Бекки, по этому поводу, насказала ему тысячу комплиментовъ, и любовалась на него почти такъ же, какъ его жена и дти, которымъ первый разъ онъ представился въ такомъ величіи передъ своимъ отъздомъ въ парламентъ. Ребекка объявила положительно, что одинъ только истинно-благовоспитанный джентльменъ можетъ употреблять, съ очевидною выгодою для своей особы, этотъ оффиціальный костюмъ.
— И, Боже мой, какъ идетъ къ вамъ, cette culotte courte, mon cher baron! воскликнула мистриссъ Бекки. Сейчасъ видно, кто вы такой. Да, представитель древняго рода невольно даетъ себя знать.
Питтъ съ душевной усладой взглянулъ на свои ноги, отличавшіяся необыкновенно-уродливою формой, такою же какъ и коротенькая шпага, торчавшая у него съ боку. Ему показалось въ эту минуту, что онъ созданъ плнять женскія сердца и отуманивать джентльменскіе умы.
И когда онъ ушелъ, Бекки сдлала изъ него превосходную каррикатуру, разыгранную съ обыкновеннымъ успхомъ, передъ особой лорда Стейна, приведеннаго теперь въ сильнйшій вссторгъ ея подражательнымъ искусствомъ, такъ-какъ дйствительно она уловила мастерски всякое движеніе баронета. Маркизъ встртилъ сэра Питта Кроли въ дом мистриссъ Родонъ, и на первый разъ былъ съ нимъ чрезвычайно обходителенъ и вжливъ, какъ съ новымъ баронетомъ и парламентскимъ членомъ. При этой встрч сэръ Питтъ былъ также пораженъ необыкновеннымъ вниманіемъ, какое великій пэръ Англіи оказывалъ его невстк. Живой, веселый и остроумный разговоръ Ребекки, такъ же какъ единодушный восторгъ, съ какимъ слушали ее вс другіе джентльмены, въ высшей степени озадачили баронета. Лордъ Стейнъ зналъ очень хорошо, что сэръ Питтъ только-что начинаетъ свою политическую каррьеру, и съ нетерпніемъ ожидалъ, когда онъ произнесетъ свою первую рчь. Они были сосди. Большая Гигантская улица выходитъ на Гигантскій Скверъ, гд, на углу, стоитъ великолпный домъ маркиза. На этомъ основаніи лордъ Стейнъ изъявилъ надежду, что современемъ они узнаютъ покороче другъ друга, и леди Стейнъ, немедленно по возвращеніи въ городъ, сочтетъ обязанностію познакомиться съ леди Кроли. Дня черезъ два онъ оставитъ визитную карточку своему сосду, на котораго до сихъ поръ не обращалъ ни малйшаго вниманія, хотя дома ихъ больше сотни лтъ стояли почти рядомъ.
Среди всхъ этихъ интригъ и веселыхъ компаній, гд рисовались такіе блистательные вельможи, Родонъ Кроли съ каждымъ днемъ чувствовалъ себя одинокимъ больше и больше. Ему позволялось теперь отлучаться въ клубы, обдать въ обществ холостяковъ, приходить и уходить когда вздумается, не испрашивая на то особеннаго позволенія у своей супруги. Онъ и сымъ его частенько путешествовали на Гигантскую улицу къ миледи Кроли, и проводили время въ обществ ея дтей, тогда-какъ сэръ Питтъ, по возвращеніи изъ Парламента, зазжалъ почти всегда къ мистриссъ Бекки побесдовать о предметахъ политическаго міра.
Отставной полковникъ просиживалъ по цлымъ часамъ въ дом своего брата. Ни о чемъ онъ не думалъ, ничего не длалъ и почти ничего не говорилъ. При всемъ томъ былъ онъ очень радъ, когда длали ему какое-нибудь порученіе относительно конюшни, лошади, кучера, слуги, или, когда за обдомъ просили его нарзать мяса для дтей. Лность обуяла его, и сдлала безусловно покорнымъ чужой вол.
Омфала спутала новаго Геркулеса, и лишенный своей силы, онъ безмолвно сидитъ за ея веретепомъ. Буйная молодая кровь угомонилась и остыла, и мистеръ Родонъ Кроли превратился въ обрюзглаго, покорнаго и толстенькаго джентльмена среднихъ лтъ.
И бдная леди Дженни очень хорошо знала, что Ребекка взяла въ плнъ ея супруга, хотя это обстоятельство нисколько не препятствовало имъ, при каждой встрч, выражать другъ предъ другомъ родственныя чувства любви и дружбы.

ГЛАВА XLV.

Тяжкія испытанія и скорби.

Святки у нашихъ пріятелей на Аделаидиныхъ Виллахъ были далеко не такъ веселы, какъ имъ слдовало быть.
Мы уже имли случай намекнуть въ своемъ мст, что у мистриссъ Осборнъ, посл смерти ея мужа, составился небольшой капиталецъ, съ котораго она получала сотню фунтовъ годоваго дохода. Дв трети этой суммы вдова Осборнъ отдавала своимъ родителямъ за содержаніе себя и малютки сына. Включивъ сюда еще стодвадцать фунтовъ, назначенныхъ другомъ нашимъ Джоемъ въ пожизненный пансіонъ старикамъ, семейство Седли, забывая бури и треволненія прошедшей жизни, могли еще, съ нкоторымъ удобствомъ, существовать отъ начала до конца года, тмъ боле, что вся ихъ прислуга состояла изъ одной ирландской служанки, которая въ то же время завдывала маленькимъ хозяйствомъ мистера Клеппа и его супруги. Не было даже никакихъ основательлыхъ препятствій пригласить къ себ иной разъ двухъ или трехъ пріятелей на чашку чаю. Старикъ Седли до-сихъ поръ удержалъ свое озадачивающее вліяніе надъ фамиліей Клеппа, своего прежняго конторщика. Мистеръ Клеппъ превосходно помнилъ т блаженныя времена, когда, бывало, приглашали его на парадные обды въ домъ богатйшаго негоціанта на Россель-Сквер, гд онъ, сидя на кончик стула, имлъ счастіе пить шаміанское за здоровье мистриссъ Седли, миссъ Эмми и господина Джозефа Седли, чиновника ост-индской Компаніи. Время возвеличило блескъ этихъ воспоминашій въ душ честнаго клерка. Всякій разъ, какъ онъ выходилъ изъ-за кухонной перегородки въ гостиную, и выпивалъ у мистера Седли чашку чаю или стаканчикъ джина съ водою, изъ груди его вырывалась сентещія такого рода:
— Да, сэръ, это ужь не то, что, бывало, я видлъ у васъ въ старые годы!
И затмъ, раскланиваясь и расшаркиваясь, мистеръ Клеппъ пилъ за здоровье прекрасныхъ леди, точь въ точь какъ въ запрошлые дни ихъ процвтанія и славы. Ему казалось тогда, что миссъ Амелія первая пвица въ мір, и не было въ европейскихъ столицахъ леди изящне и почтенне мистриссъ Седли. Даже теперь онъ не осмливался въ клуб сидть въ присутствіи мистера Седли и никому не позволялъ длать дурные отзывы о характер этого джентльмена.
— Полноте, господа, говорилъ онъ въ клуб джентльменамъ, пускавшимся въ разсужденія о старомъ банкрот, я видлъ собственными глазами, какъ, бывало, первые люди нашей столицы пожимаютъ руку господину Седли. Были времена, когда самъ Ротшильдъ заискивалъ его дружества на бирж. Я съ своей стороны всмъ одолженъ мистеру Седли.
Владя прекраснымъ почеркомъ, уживчивымъ характеромъ и хорошимъ аттестатомъ, мистеръ Клеппъ очень скоро, посл несчастія своего прежняго хозяина, отыскалъ для себя другое мсто.
— Такая маленькая рыбка, какъ я, всегда счастливо переплыветъ въ другой садокъ, замчалъ обыкновенно отставной конторщикъ.
И одинъ изъ членовъ той фирмы, къ которой нкогда принадлежалъ старикъ Седли, былъ очень радъ воспользоваться услугами мистера Клеппа, довольнаго весьма скромнымъ вознагражденіемъ за свои труды.
Конецъ концовъ, вс старые друзья и пріятели мистера Седли, люди предпріимчивые и богатые, оставили, одинъ за другимъ, разорившагося негоціанта, и одинъ только этотъ бднякъ остался неизмнно преданнымъ и врнымъ своему прежнему хозяину.
Четвертую долю получаемыхъ процентовъ съ капитала Амелія оставляла собственно для себя, и вся эта сумма расходовалась исключительно на содержаніе малютки Джорджа, котораго, вопервыхъ, надлежало одвать такимъ-образомъ, чтобы онъ казался достойнымъ сыномъ капитана Осборна, а вовторыхъ, были у него теперь школьныя надобности, требовавшія немедленнаго удовлетворенія. Джорджинька, съ нкотораго времени, ходилъ въ училище, куда мать принуждена была посылать его посл сильной внутренней борьбы, выдержанной ея сердцемъ при мысли объ опасностяхъ, ожидающихъ ребенка за порогомъ родительскаго дома. Амелія просиживала цлыя ночи напролетъ, вытверживая заданные уроки, и разбирая въ ученическихъ тетрадкахъ грамматическіе и географическіе іероглифы, которыхъ смыслъ надлежало сдлать доступнымъ для малютки Джорджа. Она старалась даже выучить наизусть латинскія склоненія и спряженія, разсчитывая, что ей можно будетъ самой учить Джорджиньку латинскому языку. Разставаться съ нимъ на цлый день, оставляя его на произволъ школьной ферулы и грубаго обхожденія товарищей, значило для сантиментальной мистриссъ Эмми почти то же, что отнять во второй разъ своего сына отъ материнской груди. Джорджъ между-тмъ бгалъ въ школу съ веселымъ духомъ и спокойнымъ сердцемъ. Ему нравилась эта перемна въ образ его жизни и онъ былъ совершенно счастливъ. Эта дтская радость огорчала любящую мать, столько грустную и печальную при разлук съ сыномъ. Неужели ему такъ легко разставаться со мною? думала мистриссъ Эмми, но тутъ же раскаявалась и жалла, что осмлилась предложить себ такой эгоистическій вопросъ. Пусть только онъ будетъ счастливъ: ея обязанность — быть готовой на всякія жертвы.
Содержателемъ школы, куда ходилъ Джорджъ, былъ другъ достопочтеннаго Бинни, постояннаго обожателя мистриссъ Эмми. Джорджинька длалъ великолпные успхи. Каждую недлю онъ приносилъ матери безчисленныя свидтельства быстроты своихъ умственныхъ способностей. По вечерамъ онъ разсказывалъ ей многочисленныя исторіи о своихъ товарищахъ по школ, и Амелія знала, что это за чудесный мальчикъ былъ Ланонсъ, и какой забіяка былъ Спиффинъ, и какъ отецъ Стиля богатый купецъ, снабжалъ все заведеніе състными припасами, и какъ мать Гольдинга прізжала каждую субботу въ карет за своимъ сыномъ, и какъ Нитъ носилъ штрипки — нельзя ли и ему пришить штрипки къ панталонамъ?— какъ Булль Меджоръ проглотилъ наизустъ всего Евтропія, такъ-что, по общему мннію, онъ могъ за поясъ заткнуть самого учителя, мистера Варда. Такимъ-образомъ Амелія знала всю подноготную о каждомъ товарищ своего сына, По ночамъ она разбирала вмст съ нимъ школьныя тетрадки, и выучивала наизусть вс уроки съ такою исправностію, какъ-будто ей самой слдовало поутру явиться на глаза строгихъ и взыскательныхъ учителей. Однажды, посл рукопашной битвы съ молодымъ Смитомъ, Джорджъ явился домой съ сизыми голубями подъ глазами, и возвстилъ своей матери и ддушк, что онъ оказалъ въ этотъ день чудеса храбрости, ловкости и силы… что, замтимъ мимоходомъ, была чистйшая ложь, потому-что, на самомъ дл, Джорджъ разбитъ былъ въ прахъ. Старикъ Седли пришелъ въ восторгъ отъ этихъ обнаруженій мнимаго геройства, но Амелія никогда не могла простить этого Смиту, даже до настоящаго времени, несмотря на то, что мистеръ Смитъ теперь — миролюбивый аптекарь на Лейчестерскомъ Сквер.
Такъ проходила жимъ чувствительной вдовы, посвятившей себя спокойнымъ трудамъ и безвреднымъ занятіямъ на пользу сына. Время осеребрило нсколько волосъ на ея голов, и провело дв, три морщинки на ея прекрасномъ чел. Но эти зловщіе признаки нисколько не тревожили мистриссъ Эмми.
— Кому какое дло до такой старухи? снрашивала вдова, когда указывали ей на пробивающуюся просдь.
Она была счастлива и довольна. Вс ея мечты ограничивались только желаніемъ дожить до той счастилвой поры, когда сынъ ея будетъ великимъ, знаменитымъ и славнымъ, чего конечно онъ вполн заслуживаетъ по своимъ огромнымъ талантамъ. Она тщательно сберегала его прописи, рисунки, сочиненія на заданныя тэмы, и показывала ихъ въ своемъ маленькомъ кругу, какъ несомннное доказательство чудесной геніальности сына. Нкоторыя изъ этихъ произведеній Амелія сообщила, по довренности, миссъ Доббинъ, съ тмъ, чтобы она показала ихъ миссъ Осборнъ, тетк Джорджа, которая, въ свою очередь, могла представить ихъ на разсмотрніе самого мистера Осборна. Разсчетъ здсь былъ тотъ, что старикъ, при взгляд на эти произведенія маленькаго генія, проститъ своего внука за проступки отца. Вс недостатки и слабости покойнаго мужа Амелія похоронила въ могил вмст съ его тломъ, она помнила только нжнаго любовника, пожертвовавшаго для нея всми родственными отношеніямй, благороднаго супруга, прекраснаго и храбраго, державшаго ее въ своихъ объятіяхъ въ то самое утро, когда выступалъ онъ на поле битвы, гд умеръ славною смертію, сражаясь за свое отечество. Не было никакого сомннія, что этотъ доблестный воинъ смотритъ съ высоты небесъ на геніальнаго мальчика, оставленного имъ на земл для утшенія вдовы.
Мы видли, какъ и вслдствіе чего, почтенный ддъ маленькаго Джорджа, мистеръ Осборнъ, становился съ каждымъ днемъ угрюме, молчаливе и недоступне для своей дочери, которая прозябала одиноко на Россель-Сквер, и включила себя въ разрядъ несчастныхъ старыхъ двъ, уже неспособныхъ находить достаточнаго утшенія ни въ блестящихъ экипажахъ, ни въ покупк разныхъ разностей въ модныхъ магазинахъ, ни даже въ благотворительности страждущему человчеству. Всегда грустная и пасмурная, миссъ Осборнъ чаще и чаще думала о прекрасномъ мальчик, сын своего брата, котораго она видла на дач альдермена Доббина. Она сгарала нетерпливымъ желаніемъ получить когда-нибудь позволеніе похать въ своей прекрасной коляск въ то отдаленное захолустье, гд жилъ малютка Джорджъ. Чаще и чаще вызжала она въ Паркъ, надясь еще разъ встртиться съ нимъ на гулянь, но не сбывалась эта надежда, и миссъ Осборнъ, перезрлая и несчастная двица, прозябала одиноко, не находя никакой пщи для своего чувствительнаго сердца. Младшая сестра ея, банкирша, изрдка зазжала на Россель-Скверъ, длая визитъ подруг своего дтства. Она привозила съ собою двухъ дтей болзненной комилекціи, и съ ними няньку въ щегольскомъ костюм. Придавая своему произношенію джентльменскій оттнокъ высшаго тона, мистриссъ Буллокъ разсказывала сестр о своихъ новыхъ связяхъ, о блистательныхъ знакомствахъ, о томъ, какъ маленькій Фредерикъ былъ какъ дв капли воды похожъ на лорда Клавдія Лоллипопа, и какъ малютка Мери удострилась обратить на себя лестное вниманіе баронессы, когда он катались въ Регемптон. Она упрашивала старшую сестру сдлать что-нибудь для ея ненаглядныхъ малютокъ. Фредерикъ долженъ поступить въ гвардію, это уже ршено, и если онъ сдлается владльцемъ майората, чего непремнно добивается мистеръ Буллокъ, готовый разориться въ-конецъ на покупку майората — то ужь Богу одному извстно, что выйдетъ изъ ихъ дочки.
— Признаюсь, моя милая, я разсчитываю здсь только на васъ, говорила мистриссъ Буллокъ, потому-что, безъ всякаго сомннія, доля моя изъ имнія папеньки должна, какъ извстно, перейдти къ глав нашего дома. Милая наша Рода Макйулль скоро, вроятно, освободится отъ имнія Кассельтодди, потому-что мужъ ея, бдный лордъ Кассельтодди долженъ, на этихъ дняхъ, умереть отъ апоплексическаго удара, и посл его смерти малютка Макдуффъ Макмулль сдлается виконтомъ Кассельтодди. Оба Блюдъайэры уже перевели свое имніе на маленькаго сына Фанни Блюдъайэръ. Ненаглядный мой Фредерикъ непремнно будетъ старшимъ сыномъ, и…. и ужь пожалуйста, Дженни, упроси папеньку перевести опять свои счеты въ Ломбардскую улицу, потому-что, посуди сама, кчему пристало, если онъ, оставляя своихъ родственниковъ, будетъ имть дла съ чужимъ банкирскимъ домомъ? Стомпи и Роди, надюсь, ничмъ не лучше Буллока, Гуллока и Компаніи.
Сказавъ рчь въ этомъ тон, прошпигованную фешонэбльными и финансовыми именами, и напечатлвъ на губахъ сестрицы поцалуй, весьма похожій на прикосновеніе устрицы, мистриссъ Буллокъ собирала своихъ накрахмаленныхъ малютокъ, и усаживалась съ нинъ въ свою джентльменскую коляску.
Но ничего не выигрывала этими визитами представительница моднаго тона въ купеческомъ быту. Отецъ ея съ усиленною дятельностію продолжалъ свои сношенія съ банкирскимъ домомъ Стомпи и Роди, гд хранился также небольшой капиталецъ мистриссъ Эмми, неподозрвавшей всхъ этихъ интригъ на Россель- Сквер.
Въ тотъ вечеръ, когда Дженни Осборнъ сказала отцу, что она видла его внука, старикъ не отвчалъ ей ничего, но было ясно, что онъ не разсердился, потому-что, уходя въ комнату, ласково простился съ дочерью, и пожелалъ ей спокойной ночи. По всей вроятности онъ думалъ о ея словахъ, и разспрашивалъ о ея визит въ домъ альдермена. Недли черезъ дв посл этого визита, мистеръ Осборнъ спросилъ дочь: куда двались ея французскіе часики съ цпочкой, которые она обыкновенно носила на своей груди?
— Сэръ, эти часы были куплены на мои деньги, отвчала испуганная Дженни.
— Прошу васъ немедленно купить себ такіе же, или, еще лучше, если можете, отвчалъ старый джентльменъ. И затмъ онъ погрузился въ глубокую думу.
Въ послднее время двицы Доббинъ довольно часто повторяли свою просьбу Амеліи, чтобы она позволяла Джорджу навщать ихъ.
— Миссъ Осборнъ очевидно полюбила вашего сына, говорили двицы Доббинъ,— легко станется, что и мистеръ Осборнъ обнаружитъ миролюбивыя чувства, и тогда, согласитесь сами, Джорджинька легко упрочитъ свою каррьеру.
Амелія готова была согласиться на все, какъ-скоро дло шло о счастьи ея сына, но предложеніе сестеръ Доббина наполнило ея душу мрачными и тревожными предчувствіями. Какъ бы то ни было, Джорджъ здилъ довольно часто въ домъ альдермена. Амелія безпокоилась какъ-нельзя больше въ продолженіе его отсутствія, и по возвращеніи встрчала его съ такимъ видомъ, какъ-будто онъ освободился отъ какой-нибудь опасности. Джорджинька обыкновенно приносилъ съ собой игрушки и деньги, встревоженная Амелія спрашивала всякой разъ, не видалъ ли онъ какого-нибудь стараго джентльмена. Джорджъ видлъ только старика сэра Вилльяма, который катался съ нимъ въ коляск, и мистера Доббина, пріхавшаго домой передъ обдомъ на прекрасномъ гндк. Доббинъ былъ въ зеленомъ сюртук и розовомъ галстух, и въ рукахъ у него былъ маленькій бичъ въ золотой оправ. Онъ общалъ показать ему Лондонскую Башню, и сводить его въ звринецъ. Наконецъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, Джорджинька, воротивягось домой, принесъ слдующее извстіе:
— Видлъ я, мамаша, стараго джентльмена съ густыми бровями и въ широкой шляп. На груди у него висла длинная, предлинная цпочка, и на ней — множество печатей. Онъ пріхалъ въ ту пору, какъ я катался по лугу на маленькой лошадк: кучеръ водилъ ее за узду. Старый джентльменъ долго смотрлъ на меня, и много качалъ головою. Я сказалъ посл обда, что зовутъ меня Нюрвалемъ. Тетушка расплакалась. Она всегда плачеть.
Амелія догадалась, что сынъ ея видлъ на этотъ разъ своего россель-скверскаго дда. Она затрепетала при мысли, что скоро сдлаютъ ей предложеніе съ этой стороны. Предчувствія ея оправдались. Переговоры съ Россель-Сквера послдовали черезъ нсколько дней. Мистеръ Осборнъ формально предложилъ взять къ себ въ домъ своего маленькаго внука, и сдлать его наслдникомъ имнія, которое нкогда назначено было капитану Осборну. Мистриссъ Джорджъ Осборнъ будетъ отъ него получать пожизненный пенсіонъ, который доставитъ ей независимое существованіе. Если мистриссъ Джорджъ Осборнъ намрена выйдти замужъ, какъ объ этомъ носится весьма правдоподобный слухъ, достигшій до ушей мистера Осборна, пенсіонъ, во всякомъ случа, останется при ней, но ужь само-собою разумется, что сынъ ея окончательно водворится на Россель-Сквер, или, будетъ жить въ какомъ-нибудь другомъ мст, по выбору и назначенію своего дда. При всемъ томъ однакожь, ему позволено будетъ повременамъ видть мистриссъ Джорджъ Осборнъ въ ея собственномъ мст жительства.
Бумага, содержавшая вс эти пункты, была принесена на Аделаидины Виллы, и прочитана Амеліи въ одинъ изъ тхъ дней, когда матери ея не было дома, и когда старикъ Седли отлучился, по своимъ дламъ, въ Сити.
Амелія сердилась всего только два или три раза въ жизни, и адвокатъ мистера Осборна имлъ счастіе видть ее именно въ ту пору, когда она пришла въ раздражительное состояніе духа. Посланіе было прочитано, и подано ей на благоусмотрніе. Мистриссъ Осборнъ затрепетала всми членами, раскраснлась какъ пятнадцатилтняя двица и быстро поднявшись съ своего мста, разорвала бумагу на сотни. клочковъ, притоптала ихъ своими ногами, и голосомъ, дрожащимъ отъ волненія, произнесла:
— Мн выйдти замужъ во второй разъ! Мн взять деньги въ обмнъ за своего сына! Кто сметъ обижать меня этими чудовищными предложеніями? Скажите мистеру Осборну, что это злонамренное письмо, сэръ, да, злонамренное и унизительное. Я не стану отвчать на него. Желаю вамъ добраго утра, сэръ…
— И когда я выходилъ изъ комнаты, она поклонилась мн какъ трагическая актрисса, сказалъ мистеръ Пой, адвокатъ, представившій донесеніе объ этой сцен на Россель-Скверъ.
Старики не замтили въ тотъ день волненія своей дочери, а она никогда не говорила имъ объ этомъ свиданіи. Были у нихъ свои собственныя дла, которыя въпослдствіи глубоко заинтересовали эту невинную леди. Мистеръ Седли дятельно продолжалъ углубляться въ свои спекуляціи и коммерческіе разсчеты. Мы уже видли, какъ неудачно торговалъ онъ виномъ и каменнымъ углемъ. На этотъ разъ онъ придумалъ какую-то особенно-хитрую затю, общавшую чуть-ли не мильйоны барыша, если все покатится какъ по маслу. Напрасно Клеппъ увщевалъ его бросить дерзкое, опасное предпріятіе, мистеръ Седли, очертя голову, зашелъ уже такъ далеко, что даже не смлъ сообщить подробностей нелпой зати своему бывшему клерку. И какъ постояннымъ принципомъ стараго джентльмена было — имкогда не распространяться съ женщинами о финансовыхъ длахъ, то он узнали о постигшемъ ихъ несчастіи уже въ ту пору, какъ ничего нельзя было поправить, старикъ принужденъ былъ постепенно открыть передъ ними тайны своего сердца.
Недоимка сперва упала на счеты маленькаго хозяйства, выплачиваемые исправно въ конц каждой недли. Дивиденды еще не были присланы изъ Индіи, сказалъ встревоженный мистеръ Седли своей супруг. Старушка, до той поры, платила аккуратно за вс хозяйственные счеты, и поэтому, два или три лавочника были очень недовольны, когда бдная мистриссъ Седли просила ихъ повременить,— одолженіе, которое они охотно оказывали всмъ другимъ покупщикамъ, неназначавшимъ опредленнаго времени для расплаты. Контрибуція мистриссъ Эмми, выплачиваемая безпрекословно и съ веселымъ духомъ, поддерживала семейство на полураціонахъ, и первые пять или шесть мсяцевъ прошли довольно сносно. Старикъ Седли продолжалъ уврять, что акціи его скоро должны возвыситься до огромныхъ процентовъ, и тогда все пойдетъ превосходно.
Но прошло полгоода, и не послдовало никакихъ дивидендовъ. Надежда на шестьдесятъ фунтовъ, корые слдовала получить изъ Индіи, исчезала съ каждымъ днемъ. Хозяйство пришло въ крайнее разстройство. Мистриссъ Седли, старуха слабая и разстроенная, горевала молча, или плакала на кухн въ обществ мистриссъ Клеппъ. Всего досадне было то, что мясникъ огрызался почти всякій разъ, когда брали у него говидину, да и мелочной лавочникъ грубіянилъ ужасно. Маленькій Джорджъ, однажды или два раза, уже принимался ворчать за обдомъ, и это обстоятедьство чрезвычайно безпокоило мистриссъ Эмми, которая сама могла бы удовольствоваться какимъ-нибудь кусочкомъ хлба. Чтобъ ребенокъ не ворчалъ, она принуждена была покупать ему разныя лакомства на свой собственный счетъ.
Случилась наконецъ одна изъ тхъ непріятностей, какія весьма часто повторяются въ семействахъ, поставленныхъ въ затруднительное положеніе. Однажды, получивъ свои деньги, Амелія хотла, по обыкновенію, выдлить опредленную сумму своимъ родителямъ, но подводя къ окончательному итогу свои частные расходы, она увидла настоятельную необходиность передержать изъ этой доли нсколько шиллинговъ, такъ-какъ для маленькаго Джорджа было заказано новое платье.
— Съ чего это ты взяла, моя милая? сказала мистриссъ Седли угрюмо и сердито. Джой не прислалъ ни одного фунта, и мы доведены почти до нищенства. Разв ты не видишь этого? Теб впрочемъ нтъ дла ни до матери, ни до отца. Былъ бы только твой Джорджъ одтъ и сытъ.
Испуганная Амелія подала матери, черезъ столъ, вс свои деньги, и не сказавъ ни слова, пошла поплакать наедин о своемъ гор. Весь этотъ день былъ для нея тяжелъ невыносимо. Она принуждена была выйдти со двора, и отказаться отъ дорогаго платьица, которое готовилось въ подарокъ Джорджу къ Рождеству. А фасонъ былъ чудо какъ хорошъ! Амелія, по поводу его, держала нсколько консультацій съ одной знакомой модисткой.
И въ довершеніе эффекта, Джорджинька поднялъ страшный крикъ, когда мать сообщила ему эту бдственную новость. Какъ это можно? У всхъ будетъ новое платье къ Рождеству. Товарищи станутъ смяться надъ нимъ. У него непремнно должны быть и новый сюртукъ, и новые панталоны, и жилетъ. Мама вдь общала ему. Бдная вдова отговаривалась только поцалуями и слезами. Она заштопала какъ умла, старое платье, и перерыла вс ящики комода, чтобъ отыскать какую-нибудь вещицу, годпую для продажи. Взоръ ея остановился на индійской кашмировой шали, которую Доббинъ прислалъ ей въ подарокъ. Амелія вспомнила, какъ въ бывалые дни она здила съ матерью въ богатый индійскій магазинъ на Людгетъ-Гилл, гд обыкновенно продавались и покупались сгатьи этого рода. Щеки ея запылали, и глаза заискрились живйшимъ удовольствісмъ, когда она представила возможность добыть этимъ срсдствомъ необходимую сумму. Поутру, когда Джорджинька уходилъ въ школу, Амелія поцаловала его съ особеннымъ восторгомъ, и улыбнулась весьма нжно. Мальчикъ понялъ, что ему готовится пріятный сюрпризъ.
Завернувъ шаль въ большой носовой платокъ, подаренный ей также индійскимъ майоромъ, Амелія скрыла сокровище подъ салопомъ, и пошла съ веселымъ духомъ на Людгетъ-Гилль, пробираясь вдоль стны парка, и перебгая съ перекрестка на перекрестокъ съ такою поспшностію, что многіе джентльмены пріостанавливались носмотрть, куда и зачмъ бжитъ эта розощекая леди. Мистриссъ Джорджъ Осборнъ производила умственныя вычисленія, сколько могутъ дать ей за индійскую шаль. На вырученныя деньги, кром заказаннаго платья, она купитъ для Джорджиньки книгъ, заплатитъ содержателю пансіона за полгода, и закажетъ для своего отца новую бекешь вмсто этой шинелишки, которая ужь давно износилась. Вс эти разсчеты быстро созрвали въ голов мистриссъ Эмми, прежде чмъ она переступила за порогъ богатаго магамыа. Она нисколько не ошиблась въ цнности майорскаго подарка, это была тонкая, превосходнйшая ткань, и купецъ, заплативъ за нее Амеліи двадцать гиней, разсчитывалъ еще на значительный барышъ.
Изумленная и вполн счастливая, Амелія побжала съ этимъ богатствомъ на Павловское подворье, въ кимжный магазинъ Дартопа, и купила ‘Помощника родителей’ и удивительную исторію о ‘Сатфорд и Мертон’, разсказанную дтямъ господиномъ Да (Day). Джорджинька ужь давно желалъ имть эту книжку, извстную нанзусть всякому благовоспитанному англійскому мальчику. Затмъ мистриссъ Эмми сла въ омнибусъ, и съ восторгомъ пріхала домой. Уединившись въ своей комнат, она вывела превосходнымъ мелкимъ почеркомъ на заглавномъ лист: ‘Джорджу Осборну, святочный подарокъ отъ его нжной и любящей матери’.
Книги, какъ и прекрасная надпись, хранятся въ цлости даже до сего дня.
Взявъ подъмышку этотъ подарокъ, Амелія вышла изъ своей комнаты, чтобъ положить книги на столъ, гд Джорджинька долженъ былъ найдти ихъ по своемъ возвращеніи изъ школы. Въ сняхъ у лстницы встртила ее мистриссъ Седли. Золотые переплеты семи крошечныхъ томиковъ бросились въ глаза старой леди.
— Это что такое? спросила мистриссъ Седли.
— Книжечки для Джорджа, отвчала Амелія. Я… я общала ему купить ихъ къ Рождеству.
— Книжечкж! вскричала съ негодованіемъ старая леди. Книги, въ эту пору, когда въ цломъ дом нтъ ни куска хлба! Книги, когда я изъ кожи вылзаю, чтобъ отца ея не посадили въ тюрьму! Она водитъ въ роскоши своего сына, между-тмъ какъ я продала вс свои драгоцнности, даже индійскую шаль съ своихъ плечь, даже чашки и ложки, чтобъ только эти торговцы не смли обижать насъ, и чтобъ мистеръ Клеппъ не выгналъ всхъ насъ изъ дому, на что, сказать правду, онх давно иметъ право, потому-что отецъ твой раззортлся въ конецъ, О, Амелія! ты раздираешь мое сердце! Кчему теб губить своего сына, удерживая его при себ, тогда-какъ онъ ни въ чемъ ненуждался бы на Россель-Сквер? О, Амелія, да ниспошлётъ теб Богъ боле послушное и благодарное дтище, чмъ мой несчастный сынъ за океаномъ! Джой совсмъ оставилъ отца на старости лтъ, а вотъ тутъ еще малютка Джорджъ, который ходитъ въ пансіонъ, какъ лордъ какой-нибудь, съ часамии цпочкой вокругъ шеи, тогда-какъ мой бдный… бдный старикъ… безъ крова…. безъ шил… шил… шиллинга!…
Истерическіе вздохи, и рыданія заглушили конецъ этой раздпрательной рчи, но смыслъ ея остался понятенъ для всхъ обитательницъ скромнаго домика: он услышали и приложили къ своему сердцу каждое слово, вырвавшееся изъ растерзанной груди старушки Седли.
— О, маменька, маменька! кричала въ отвтъ бдняжка Эмми, — вы не говорили мн ничего… я общала ему эти книги… Я… я только-что продала свою шаль сегодня поутру. Вотъ вамъ вс мои деньги… вотъ вамъ.
И дрожащею рукой она вынула изъ ридикюля свои соверены и гинеи, драгоцнныя золотыя гинеи, и положила ихъ на ладонь своей матери, откуда он попрыгали и покатились во вс углы и закоулки досчатаго корридора.
И затмъ, мистриссъ Эмми ушла въ свою комнату, бросилась на постель и заплакала навзрыдъ, терзаемая отчаянной тоскою. Все теперь прояснилось для нея. Дитя было принесено въ жертву ея эгоизму. Не будь на свт этой эгоистической матери, Джорджинька былъ бы и богатъ, и славенъ, и получилъ бы онъ прекраснйшее воспитаніе, и завладлъ бы онъ имніемъ, которое она же, сантиментальная эгоистка, отняла у его отца. Стоило ей сказать одно только слово, и старикъ Седли выпутался бы изъ своихъ стснительныхъ обстоятельствъ, и малютка Джорджъ, довольный и обезпеченный во всемъ, былъ бы счастливъ. О, какъ страдало ея нжное и растерзанное сердце подъ вліяніемъ такихъ злосчастныхъ убжденій.

ГЛАВА XLVI.

Домъ на Гигантскомъ Сквер.

Всмъ извстно, а можетъ-быть не всмъ (быть-можетъ даже никому не извство), что столичные чертоги лорда Стейна стоятъ на Гигантскомъ Сквер, и слывутъ подъ именемъ Гигантскаго дома. Сюда, какъ мы сказали, выходитъ Большая Гигантская улица, гд Ребекка первый разъ во времена покойнаго сэра Питта Кроли, выступила на торную дорогу большаго свта. За желзными перилами Гигантскаго Сквера, между почернлыми плаксивыми деревьями, вы можете, если вамъ угодно, каждый солнечный день передъ обдомъ любоваться на мизеристыхъ гувернантокъ, добывающихъ насущный хлбъ физическимъ воспитаніемъ и нравственнымъ образованіемъ тщедушныхъ и сухопарыхъ питомцевъ джентльменской породы, которые тутъ же гуляютъ вмст съ ними, повсивъ голову, и съ недоумніемъ глазя по временамъ на статую лорда Гиганта, знаменитаго между-прочимъ тмъ, что онъ щеголялъ въ парик съ тремя косами и одвался обыкновенно, какъ Эліогабалъ. Гигантскій домъ занимаетъ почти цлую сторону сквера. Остальныя три стороны заняты хоромами, издавна утратившими свои древній блескъ и праддовскую славу. Это — высокіе, почернвшіе домы съ узенькими окнами, куда свтъ, повидимому, не проникалъ цлыя столтія черезъ тусклыя и запачканныя стекла. Гостепріиство тоже отлетло на вки-вчные отъ этихъ дверей вмст съ ливрейными лакеями въ позументахъ и тми расторопными служителями, которые встарину освщали путь дорогихъ гостей, встрчая ихъ съ факелами въ рукахъ на лстничныхъ ступеняхъ. Мдныя дощечки, съ обозначеніемъ извстныхъ именъ и фамилій, втерлись мало-по-малу на Гигантскій Скверъ, и вы найдете здсь такого-то доктора, аптекаря, портнаго, или такой-то клубъ. Все приняло здсь мрачный и угрюмый характеръ, и чертогъ милорда Стейна не составляетъ въ этомъ отношеніи никакого исключенія. Отъ него остались только огромная фасадная стна и большія ворота съ обветшалыми колоннами, изъ-за которыхъ выглядываетъ повременамъ старый привратникъ съ жирнымъ лицомъ и багровымъ носомъ. Надъ стною возвышаются окна чердаковъ и спалень, да еще дымовыя трубы, изъ которыхъ, однакожь, весьма рдко выходитъ теперь что-нибудь похожее на дымъ. Лордъ Стейнъ живетъ въ настоящее время въ Неапол, Капри, Везувій и заливъ нравятся ему гораздо больше, чмъ вс эти унылые и печальные виды на Гигантскомъ Сквер.
За нсколько десятковъ шаговъ отъ фасада, на поворот въ большую Гигантскую улицу, гд были нкогда господскія конюшни, стоятъ небольшія скромныя ворота, которыхъ ничмъ нельзя отличить отъ обыкновеннаго входа въ конюшню. Но передъ этими воротами на задній дворъ весьма часто, въ былыя времена, останавливался небольшой красивый фаэтончикъ. какъ разсказывалъ мн объ этомъ мой чичероне, Томъ Ифсъ, который знаетъ всю подноготную касательно фамиліи лорда Стейна.
— Мистеръ Лукуллъ и синьйора Perdita не одинъ разъ, сэръ, проходили черезъ эти ворота, говорилъ мн мистеръ Ифсъ. Маріанна Клеркъ тоже была здсь. Подл этого входа были расположены, сэръ, petils appartements лорда Стейна, превосходныя комнаты, сэръ, одна изъ нихъ вся изъ слоновой кости, и обита блымъ атласомъ, другая изъ чернаго дерева, украшеннаго чернымъ бархатомъ. Банкетная зала взята изъ дома Саллюстія въ Помпеи, и расписана знаменитымъ Козьуэ. Въ маленькой кухн вс кострюли были изъ чистаго серебра, и вс вертелы изъ чисгаго золота. Въ этой самой кухн Орлеанскій Egalit жарилъ куропатокъ въ ту ночь, когда онъ и маркизъ Стейнъ выиграли сотнй тысячь у одного значительнаго лица. Половина этихъ денегъ погибла во французскую революцію, на другую лордъ Стейнъ купилъ маркизатъ и Подвязку, а остальная сумма…
Мн, впрочемъ, нтъ надобности докладывать читателю, куда и на что лордъ Стейнъ израсходовалъ остальныя сотни фунтовъ, выигранныхъ имъ у одного значительнаго лица, Томъ Ифсъ знаетъ и разсказываетъ всмъ объ употребленіи каждаго шиллинга, выходившаго въ ту пору изъ кармана лорда Стейна.
Но кром этого столичнаго дома, были у маркиза еще замки и великолпные палаццо, разбросанные въ разныхъ частяхъ. Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Они описаны подробно во всхъ дорожникахъ, изданныхъ для любознательныхъ туристовъ. Вотъ имена ихъ: замокъ Стронгбау, окруженный лсомъ, на шаннонскомъ берегу, Гигантскій замокъ, въ Кармартеншир, гд Ричардъ ІІ взятъ былъ въ плнъ, Гигантскій Палаццо въ Йоркшир, гд, какъ мн разсказывали, было двсти серебряныхъ чайниковъ, подаваемыхъ къ завтраку гостямъ, и вс остальныя принадлежности чайнаго прибора были тоже изъ чистаго золота и серебра. Для каждаго гостя, сколько бы ихъ ни было, отводился въ палаццо особый нумеръ, снабженный всми принадлежностями. Гемпширскій замокъ лорда Стейна извстенъ подъ именемъ Тихаго Ручья. Тутъ была его ферма, и тутъ проводилъ онъ значительную часть года. Вс помнятъ превосходную мебель этого замка, проданную, по смерти милорда, знаменитымъ аукціонеромъ, котораго теперь тоже нтъ на свт. Маркиза Стейнъ происходила отъ древняго и знаменитаго рода Церліоновъ, отъ маркизовъ Камлотъ, сохранявшихъ всегда свою древнюю вру посл обращенія достопочтеннаго Друида, перваго ихъ предка. Родословное ихъ дерево начинается гораздо ране прибытія въ Британію воимственнаго Брута. Старшій сынъ этой фамиліи всегда носитъ титулъ Пендрагона. Другіе сыновья, съ незапамятныхъ временъ, назывались Артурами, Утерами и Карадоками. Представители этого рода всегда играли блистательную роль въ политическомъ мір. Артуръ Камлотъ былъ въ шестнадцатомъ вк каммергеромъ королевы Маріи, и служилъ, при частной корреспонденціи, между королевой шотландской и Гизами, ея дядями. Младшій сынъ этого дома служилъ въ ту пору при особ великаго герцога, и отличился въ славную вароломеевскую ночь. Камлоты неизмнно оставались приверженцами Маріи до послдней минуіы ея злосчастной жизни. Родъ ихъ былъ значительно ослабленъ участіемъ въ ополченіи противъ Испанцевъ, въ эпоху знаменитой армады, и потомъ, при Елисавет, почти все ихъ имніе было конфисковано въ казну. Камлоты принимали также дятельное участіе въ религіозныхъ распряхъ, когда новая англиканская церковь должна была бороться съ приверженцами папизма…
Леди Мери Церліонъ получила воспитаніе въ одномъ изъ парижскихъ монастырей. Дофина Марія-Антуанетта была ея крестной матерью. Въ эпоху цвтущей юности и красоты выдали ее замужъ, или, какъ носился тогда слухъ, продали ее лорду Гиганту, который въ ту пору выигралъ въ Париж огромныя суммы у брата этой леди на одномъ изъ банкетовъ Филиппа Орлеанскаго. Знаменитую дуэль лорда Гиганта съ графомъ де-ла-Маршъ, французскимъ мушкетеромъ, общая молва приписывала тогда притязаніямъ молодаго графа на сердце и руку прекрасной леди Мери Церліонъ. Де-ла-Маршъ былъ пажомъ и любимцемъ королевы. Леди Мери обвнчалась съ лордомъ Гигантомъ, когда несчастный графъ, раненный на дуэли, лежалъ въ постели. Посл свадьбы она отправилась съ мужемъ въ его лондонскій домъ на гигантскомъ Сквер, и нсколько времени играла блистательыую роль при двор принца Валлійскаго. Фоксъ предлагалъ, на торжественныхъ обдахъ, тосты за ея здоровье. Морисъ и Шериданъ прославляли ее въ своихъ псняхъ. Мальмесбери посвящалъ ей свои лучшіе мадригалы, Горацій Вальполь провозглашалъ ее красавицей, Девонширъ почти ревновалъ ее ко всмъ, но вс эти интриги и удовольствія блистательнаго общества скоро, повидимому, напугали прекрасную маркизу, произведя на свтъ двухъ сыновей, она вдругъ бросила большой свтъ, и похоронила себя въ набожномъ уединеніи. Ничего нтъ удивительнаго, если маркизъ Гигантъ, онъ же милордъ Стейнъ, любившій до безпамятства свтскія удовольствія и развлеченія, тщательно избгалъ съ той поры общества своей несчастной супруги, молчаливой, грустной, мечтательной и робкой.
Всми этими подробностями мы одолжены вышеупоминутому Тому Ифсу, котораго ввели мы въ эту исторію единственно потому, что онъ знаетъ всхъ великихъ людеи нашей столицы. Джентльменскія сплетни и тайны каждой фамиліи извстны ему наперечетъ. Дальнйшія подробности относительно миледи Стейнъ — врныя или неврныя, не знаю — состоятъ въ слдующемъ:
— Страшному униженію подвергалась эта женщина въ своемъ собственномъ дом, говорилъ Томъ Ифсъ. Лордъ Стейнъ заставлялъ ее сидть за столомъ съ такими женщинами, съ которыми я ни за какія блага не познакомилъ бы своей жены… то-есть, сказать по совсти, скоре я умру, чмъ введу въ ихъ общество мистриссъ Ифсъ. Вотъ вамъ имена этихъ женщинъ: леди Клекенбери, мистриссъ Чиппенчемъ, madame de la Cruchecasse жена французскаго секретаря, и многія другія, вс любовницы или фаворитки извстнйшихъ людей…
Не подлежитъ, однакожь, ни малйшему сомннію, что мистеръ Томъ Ифсъ, столько заботливый о репутаціи своей супруги, счелъ бы за величайшее счастіе получить приглашеніе на обдъ какой-нибудь изъ этихъ женщинъ.
— И думаете ли вы, продолжалъ Томъ Ифсъ, что маркиза Стейнъ подчинялась вол своего супруга безъ всякой основательной причины? Вдь эта женщина, какъ вамъ не безъизвстно, происходитъ отъ такой фамиліи, которая гордится своей породой не меньше какихъ-нибудь султановъ. Стейны передъ Камлотами то же, что ливрейные лакеи — ни больше, ни меньше, дождливые грибки, которые выростаютъ десятками тысячь на джентльменскомъ лугу. Еслибъ они еще происходили по прямой линіи отъ лорда Гиганта, ну, тогда другой вопросъ, но вдь они составляютъ собственно младшую и притомъ сомнительную отрасль Гигантскаго Дома.. Итакъ, думаете ли вы, что маркиза Стейнъ, самая гордая и надменная изъ всхъ британскихъ леди, унижалась передъ своимъ мужемъ, такъ-себ, безъ достаточнаго повода? Фи! Нтъ, сэръ, есть тутъ и поводъ и причина, поводъ секретный, причина тайная. Исторія, видите ли, вотъ какая: аббатъ de-la-Marche, эмигрировавшій сюда во французскую революцію, былъ тотъ самый мушкетерскій полковникъ де-ла-Маршъ, съ которымъ Стейнъ сражался въ Париж передъ своей женитьбой. Онъ и маркиза встртились въ Лондон — вы понимаете? И вотъ посл того, какъ достопочтенный полковникъ погибъ въ Британіи, пораженный наповалъ пистолетомъ взбшеннаго мужа, миледи Стейнъ отказалась отъ всхъ обществъ, и предалась, такъ-сказать. созерцательному уединіенію. Каждое утро вы можете, если угодно, видть ее въ испанской капелл. Я былъ тамъ нсколько разъ, по случаю, и наблюдалъ ее. Есть въ ея жизни тайна, ужь на этотъ счетъ можете положиться на меня. Особа извстнаго сорта, заключилъ Томъ Ифсъ, длая мистическій жестъ,— не позволитъ себ быть несчастной безъ достаточнаго повода, и если миледи Стейнъ предается созерцательному уединенію, то ужь это значитъ, что лордъ Стейнъ держитъ, такъ-сказать, надъ ея головой острый мечь.
Такимъ-образомъ, если мистеръ Ифсъ говорилъ правду, то очень вроятно, что миледи Стейнъ, несмотря на высоту своего положенія, подвергалась оскорбительному униженію и, при спокойной наружности, таила въ своемъ сердц глубокую печаль. Читатель! Если имя твое не записано въ Красной книг, ты можешь, вмст со мною, найти утшеніе въ той мысли, что есть на свт многое множество джентльменовъ высшаго полета, которые ведутъ горемычную жизнь. Блистательвый Дамоклъ сидитъ въ своемъ чертог на бархатномъ диван, обложенный атласными подушками, кушаетъ на золот и серебр, но какъ часто страшный мечь виситъ надъ его головою въ форм байлифа, наслдственной болзни или фамильной тайны, которая выглядываетъ дикими и свирпыми глазами изъ раззолоченныхъ шпалеръ, угрожая каждую минуту вырваться на волю и мгновенно уничтожить весь этотъ блескъ!
Что касается до меня собственно, возлюбленный читатель, я не имю ни малйшаго жаланія быть записаннымъ въ Красную книгу. Зачмъ и для чего? Пусть нтъ въ моей передней дюжины откормленныхъ лакеевъ, и гайдуки не сопровождаютъ мою смиренную клячу, когда я вызжаю къ своимъ пріятелямъ за городъ, зато аппетитъ у меня превосходный за пріятельскимъ столомъ, и отправляясь на сонъ грядущій, я увренъ, что никто не потревожитъ моего богатырскаго сна. Но милордъ Лукуллъ, старый холостякъ, страдаетъ безсонницей чуть-ли не всю свою жизнь, и не знаетъ онъ, что такое счастье на сей земл. Есть у него ближашій родственникъ, племянникъ, малый съ блистательными даровавіями, которой ждетъ не дождется вожделенной минуты, когда милордъ Лукуллъ протянетъ ноги. То-есть оно, собственно говоря, подъ именемъ Лукулла тутъ надобно разумть собирательное лицо извстнаго разряда, владющее, примромъ сказать, капиталомъ не меньше какъ въ двсти тысячь фунтовъ. По поводу этого пункта написалъ я весьма интересную диссертацію, которую, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, было бы полезно сообщить читателямъ, но въ ожиданіи этихъ обстоятельствъ, всего полезне поставить нсколько десятковъ точекъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . впрочемъ, если вы внимательно читали Шекспира, и хорошо помните его принца Галя, то вы прекрасно знаете, какой смыслъ тутъ надобно соединить съ каждой изъ этихъ точекъ. Лорды Гиганты увряютъ будто они происходятъ по прямой линіи отъ этого шекспировскаго героя, въ чемъ, разумется, нтъ и тни правды, какъ уврялъ меня Томъ Ифсъ. Я долженъ впрочемъ признаться, что всми этими и другими мыслями, остающимися для читателя подъ спудомъ, я одолженъ Тому Ифсу, который разоблачилъ передо мной цлую систему мистерію англійской жизни.
— На мой взглядъ, сэръ, говорилъ Томъ Ифсъ, у насъ въ Англіи, къ разстройству семейнаго благополучія всего боле содйствуетъ система майоратства. Благодаря этой систем, вы должны знать, сэръ, что старшій братъ у насъ, въ Англіи, смотритъ на младшихъ членовъ какъ на своихъ естественныхъ враговъ, которые лишаютъ его наличныхъ денегъ, принадлежащихъ ему по праву первородства. Я часто слыхалъ, какъ Георгъ Макъ-Туркъ, старшій братъ лорда Баязета, говорилъ, что, еслибъ отъ него зависли окончательныя распоряженія при вступленіи въ наслдство, онъ поступилъ бы въ этомъ случа по примру султановъ или шаховъ, которые, какъ всему свту извстно, не знаютъ никакихъ церемоній со своими младшими братьями. И поврьте мн, почтемннйшій, вс наши милорды сформированы на одинъ покрой. Каждый изъ нихъ, боле или мене, Турокъ въ своемъ сердц. Они знаютъ свтъ, какъ свои пять пальцевъ.
Въ эту минуту прошелъ мимо насъ какой-то великій человкъ. Томъ Ифсъ нечаянно уронилъ свою шляпу и опрометью бросился впередъ, чтобъ улыбнуться и засвидтельствовать глубокое почтеніе великому человку, это служило нагляднымъ доказательствомъ, что и онъ, Томъ Ифсъ, недурно знаетъ свтъ и отношенія людскія. И откладывая въ безопасное мсто каждый шиллингъ отъ своихъ доходовъ. Томъ не питаетъ никакой ненависти къ своимъ племянницамъ. Съ великими людьми онъ стоитъ тоже на деликатной ног, и все его честолюбіе ограничивается весьма извинительнымъ желаніемъ позавтракать или пообдать съ ними.
Между маркизой Стейнъ и материнскимъ ея чувствомъ стояла несокрушимая баррьера, поставленная различіемъ вроисповданій. Самая любовь, которую она чувствовала къ дтямъ, только усиливала и раздражала нравственную борьбу и робость этой несчастной леди. Она не могла перевести своихъ дтей въ ту сферу, вн которой, по ея убжденію, не было спасенія. Ея мужъ былъ, повидимому, довольно равнодушенъ къ этому пункту. Когда сыновья были еще молоды, лордъ Стейнъ, великій казуистъ и любитель ученыхъ диспутовъ, иногда по вечерамъ сводилъ достопочтеннаго мистера Треля, наставника своихъ дтей и патера Моля, духовника своей жены, и съ удовольствіемъ сдушалъ ихъ ученую бесду.
— Такъ, Латимеръ! Хорошо сказано, Лойола! поперемнно кричалъ лордъ.
Онъ общалъ выхлопотать епископское мста патеру Молю, если тотъ откажется отъ своихъ мнній, и перейдетъ къ англиканской церкви, и въ то же время онъ вызвался употребить все свое вліяніе, чтобы достать кардинальскую шапку достопочтенному Трелю, если тотъ сдлается ренегатомъ въ пользу папы. Оба теолога, однакожь, остались при своихъ мнніяхъ. Нжная мать надялась долгое время, что, по крайней мр, младшій и любимый ея сынъ сойдется съ нею въ задушевныхъ врованіяхъ, но не суждено было сбыться этой надежд, и обманутая леди была потомъ убждена, что судьба наказываетъ ее за этотъ несчастпый бракъ, заключенный не по влеченію сердца.
Старшій сынъ этихъ блистательвыхъ супруговъ, милордъ Гигантъ, сочетался бракомъ, какъ извстно всмъ, заглядываювщимъ въ книгу пэровъ, съ леди Бланкой Сиссельвудъ, дочерью благороднаго дома Барикрисъ, о которомъ уже было упоминуто въ нашемъ достоврномъ разсказ. Для этой четы отведенъ былъ флигель въ Гигантскомъ дом, который продолжалъ состоять подъ главнымъ управленіемъ самого лорда. Но его сынъ и наслдникъ былъ постоянно въ разлад съ своей женой, рдко жилъ дома, кутилъ на пропалую, и занималъ деньги зажмуря глаза, надясь расплатиться съ кредиторами по смерти своего отца. Маркизъ, между-тмъ зналъ весьма подробно о долгахъ свосго сына, до послдняго шиллинга. Посл плачевной его кончины, вс обязательства наслдника перешли къ дтямъ его младшаго сына.
Такъ-какъ милордъ Гигантъ, къ великому своему прискорбію, и къ тайной радости отца, оказался бездтнымъ, то предстояла для фамиліи настоятельная необходимость вызвать младшаго сына, лорда Джорджа Гиганта изъ Вны, гд онъ служилъ по дипломатической части, упражняясь преимущественно въ танцовальномъ искусств. Вскор по возвращеніи на родину, Джорджъ Гигантъ женился на высокородной Джанк, единственной дочери Джона Джонса, перваго барона Гельвеллейна, представителя фирмы Джонса, Брауна и Робинзона, что на Иголочной улиц. Отъ этого брака произошло нсколько сыновей и дочерей, которыхъ подвиги и дянія не войдутъ въ нашу исторію.
Бракъ этотъ сначала былъ очень счастливъ, и общалъ благотворныя послдствія для всего дома. Милордъ Джорджъ Гигантъ не только умлъ читать, но и писалъ довольно сносно, безъ грубйшихъ грамматическихъ ошибокъ. Онъ говорилъ по французскй очень бгло, и считался въ Европ первйшимъ вальсеромъ. Не было никакого сомннія, что при такихъ блистательныхъ талантахъ, милордъ Джорджъ Гигантъ, оказавшійся посл смерти бездтнаго брата, единственнымъ наслдникомъ огромнаго богатства, достигнетъ на дипломатической дорог почестей и славы. Миледи, его супруга, чувствовала особенную склонностъ къ наслажденіямъ великосвтской жизни, и огромное богатство доставляло ей средства давать блистательные балы въ большихъ европейскихъ городахъ, гд супругъ ея долженъ былъ проживать по своимъ дипломатическимъ обязанностямъ. Стали поговаривать, что милордъ Гигантъ, въ скоромъ времени, будетъ сдланъ министромъ, и нкоторыя горячія головы держали заклады, что онъ получитъ назначеніе посланника въ одной изъ европейскихъ столицъ. Но вдругъ распространилась молва о необыкновенной выходк и загадочномъ поведеніи секретаря британскаго посольства. Однажды, на большомъ дипломатическомъ обд у посланника, милордъ Гигантъ опрометью вскочилъ съ своего мста, и не говоря дурнаго слова, закричалъ во всеуслышаніе, что, pat de foie gras былъ отравленъ. Затмъ черезъ нсколько времени онъ явился на балъ въ отель баварскаго посланника, съ обритой головой и въ капуцинскомъ плать. Странности эти нкоторые хотли объяснить тмъ, что будто у посланннка былъ въ ту пору маскарадъ, но это несправедливо. Злые языки немедленно распространили слухъ, что эта выходка иметъ своимъ источникомъ обстоятельство бдственное, роковое. Съ его ддомъ случилась такая же исторія. Это ужь переходитъ изъ рода въ родъ.
Его жена, со всмъ семействомъ, воротилась въ Лондонъ, и для нея отвели помщеніе въ гигантскомъ дом. Лордъ Джорджъ оставилъ свою службу на европейскомъ континент, и въ газетахъ появилось извстіе о назначеніи его въ Бразилію. Этому, однакожь, никто не врилъ. Лордъ Джорджъ никогда не возвращался изъ бразильской экспедиціи, никогда не умиралъ тамъ, никогда не жилъ тамъ, никогда его и не было тамъ. Онъ нигд не былъ, и вдругъ, такъ сказать, исчезъ съ лица обоихъ полушарій.
— Бразилія, какъ не такъ! гласила стоустая молва.— Знаемъ мы эту Бразилію… Она стоитъ одиноко и безмолвно въ Овиджойскомъ лсу. Ріо-Жанейро есть, съ позволенія сказать, не иное что, какъ жолтый домъ, окруженный четырьмя стнами. Лордъ Гигантъ сданъ съ рукъ на руки смотрителю этого дома, который надлъ на него широкій балахонъ извстнаго сорта.
Этимъ и окончилась каррьера лорда Гиганта на Базар Житейской Суеты.
Два или три раза въ недлю, въ утренніе часы, бдная мать навщала своего несчастнаго сына въ дом съумасшедшихъ. Иногда онъ смялся надъ нею, и этотъ смхъ былъ печальне всякихъ слезъ, въ другой разъ маркиза видла съ замираніемъ сердца, какъ этотъ блистательный денди и дипломатъ нянчился съ игрушками смотрительскихъ дтей, и забавлялся дтской куклой. Иногда лордъ Джорджъ узнавалъ свою мать и патера Моля, ея постояннаго собесдника и друга, но чаще всего онъ забывалъ и мать, и жену, и дтей, и любовь, и честолюбіе, и всю суету мірскую. Онъ помнилъ только свой обденный часъ, и обыкновенно проливалъ горькія слезы, когда слишкомъ мало вина подливали въ его воду.
Это была роковая порча крови, бдная мать получила ее въ наслдство отъ древнйшаго рода, и это фамильное несчастье повторялось нсколько разъ между предками ея отца. Мрачный отпечатокъ судьбы заклеймилъ теперь и знаменитую породу лорда Стейна…
Дти между-тмъ отсутствующаго милорда росли своимъ чередомъ, играли и рзвились, не предчувствуя и не гадая, что рука судьбы тяготетъ и надъ ними. Сперва они говорили безъ умолку о своемъ отц, и строили воздушные замки относительно возвращенія его въ родимый край, потомъ имя живаго мертвеца рже и рже повторялось въ ихъ дтской болтовн, наконецъ они совсмъ забыли, что былъ у нихъ отецъ. Но неутшная ихъ бабка трепетала при мысли, что внучата ея сдлаются современемъ наслдниками фамильнаго несчастья, со дня на день ожидала она, что страшное проклятіе разразится надъ кмъ-нибудь изъ нихъ.
Это мрачное предчувствіе тревожило повременамъ и самого лорда Стейна. Тмъ усердне старался онъ потопитъ свои грустныя думы въ поток вина и свтскихъ наслажденій, но неумолимый голосъ судьбы, съ теченіемъ времени, чаще и чаще являлся ему въ вид злобнаго духа, грозившаго погубить послдніе годы его жизни.
— Я отнялъ у тебя единственнаго сына, говорилъ духъ, почемужь ты думаешь, что рука моя не сильна поразить и тебя, великолпный милордъ Стейнъ? Въ моей вол заключить тебя въ безвыходную тюрьму, куда упряталъ я сына своего Джорджа. Не дальше какъ завтра я могу поразить тебя безпощадно, и тогда что станется съ твоими шумными забавами на широкомъ рынк житейскихъ треволненій? Разбгутся безъ оглядки вс твой льстецы, друзья, любовницы, французскіе повара, и въ замнъ всего этого ты получишь каморку въ дом съумасшедшихъ, гд на соломенномъ матрац валяется сынъ твой, Джорджъ, подъ надзоромъ неумолимыхъ сторожей.
Но великолпный милордъ Стейнъ неустрашимо вызывалъ на единоборство грознаго духа, потому-что зналъ онъ врное средство освободиться отъ его нападеній.
Такимъ-образомъ, несмотря на великолпіе, блескъ и пышность, не было, вроятно, слишкомъ большаго счастья подъ золотыми карнизами Гигантскаго дома съ его закоптлыми гербами и вензелями. Не было во всемъ Лондон обдовъ блистательне тхъ, которые давалъ лордъ Стейнъ, но думать надобно, что одни только гости, упоенные и пресыщенные, наслаждались, какъ слдуетъ, всми этими благами животнаго и растительнаго царства. Если бы хозяинъ не былъ такимъ значительнымъ лицомъ, тогда, очень можетъ статься, немногіе бы захотли пировать въ его раззолоченныхъ чертогахъ, но дло извстное, что на Базар Житейской Суеты смотрятъ сквозь пальцы на недостатки этихъ людей, ‘Nous devons regarder deux fois’, говорила одна Француженка, ‘прежде чмъ ршимся осудить особу съ достоинствами лорда Стейна’. Были, правда, нкоторые отъявленные критиканты и брюзгливые моралисты, дерзавшіе возставать открыто противъ его образа жизни, но никто изъ нихъ не думалъ отказываться отъ пригласительныхъ билетиковъ на его обды.
— Лордъ Стейнъ человкъ безнравственный, это всмъ извстно, говорила леди Слимгетонъ, но что прикажете длать, когда вс наперерывъ добиваются его знакомства? Я не вижу никакихъ причинъ, почему бы мои дочери не могли веселиться на его балахъ.
— Лорду Стейну я одолженъ всей своей каррьерой, говорилъ достопочтенный докторъ Трель, получившій черезъ него епископское мсто въ Плимг.
И на этомъ основаніи мистриссъ Трель и ея прекрасныя дочери неукоснительно являлись на вс балы и вечера лорда Стейна.
— Я не уважаю его нравственныхъ правилъ, но это не мшаетъ мн отдавать должную справедливость превосходнымъ кушаньямъ и винамъ, которыми угощаютъ въ Гигантскомъ дом, говорилъ маленькій лордъ Саутдаунъ своей сестр, когда она, бывъ напугана страшными легендами своей матери, вздумала длать выговоры брату.
Нужно ли знать мннія объ этомъ предмет сэра Питта Кроли, баронета и члена парламента, оставившаго, съ нкотораго времени, свои методическія сходки, и посвятившаго себя вновь дипломатической служб? Онъ былъ на этотъ счетъ ршителенъ и точень.
— Въ такомъ обществ, гд вы увидите достопочтеннаго доктора Треля, и графиню Слингстопъ, присутствіе наше ничмъ не можетъ быть скомпрометировано, леди Дженни, говорилъ сэръ Питтъ своей супруг. Лордъ Стейнъ занимаетъ высокое мсто въ свт, и многое, въ нашемъ положеніи, зависитъ отъ его личнаго вліянія. Лордъ и вмст намстникъ графства — почтенный человкъ. Ктому же Джорджъ Гигантъ и я были нкогда друзьями въ ранней молодости, мы служили съ нимъ вмст при посольств.
Такимъ-образомъ вс, безъ исключенія, длали визиты этому великому человку. И вы, и я, мой возлюбленный читатель, за счастье почтемъ (не отпирайтесь, пожалуйста) присутствовать на парадномъ обд лорда Стейна, если только онъ заблагоразсудитъ послать къ намъ пригласительный билетъ.

ГЛАВА XLVII.

Ребекка Кроли въ большомъ свт.

Наконецъ ласковость и вниманіе мистриссъ Бекки къ представителю джентльменской фамиліи получили достойнйшую награду, которой издавна домогалась она всми силами своей души. Награда эта состояла собственно въ томъ, что свтъ открыто и торжественно призналъ ее добродтельною леди. Никакъ нельзя сказать, чтобы она чувствовала искреннее, душевное влеченіе къ добродтельной жизни, тмъ не мене, однакожь, она ясно видла, что былъ для нея необходимъ дипломъ съ неопровержимыми свидтельствами въ ея непорочности и чистот. Прозорливый читатель, хорошо знакомый съ треволненіями житейскаго базара, отлично понимаетъ, гд и какъ прекрасныя леди добываютъ себ дипломы этого рода.
Есть, былъ и будетъ въ город Лондон великій смертный, Тузъ и Набобъ — милордъ Бумбумбумъ. Всякая порядочная леди, съ притязаніями на входъ въ блистательные салоны, обязана напередъ предъявить свою особу въ палаццо милорда Бумбумбума, откуда выходитъ она женщиною съ превосходной репутаціей, и лордъ Chamberlain даетъ ей вожделнный дипломъ съ обозначеніемъ ея высокихъ нравственныхъ свойствъ. Такой порядокъ длъ существуетъ съ незапамятныхъ временъ. Какъ сомнительныя письма и товары подвергаются операціи карантинной печи, и затмъ, вспрыснутыя ароматическимъ уксусомъ, считаются очищенными и удобными для употребленія, такъ и леди сомнительной репутаціи обязаны, по заведенному порядку, пройдти чрезъ цлительную ордалію представленія лорду Бумбумбуму, откуда выходятъ он въ исправленномъ, улучшенномъ и очищенномъ вид.
Миледи Барикрисъ, миледи Тюфто, мистриссъ Бьютъ Кроли въ Гемпшпр, и многія другія леди, приходившія въ соприкосновеніе съ мистриссъ Родонъ Кроли, были очень недовольны тмъ, что она осмлилась явиться въ палаццо милорда Бумбумбума. Такая дерзость, по ихъ понятіямъ, объяснялась исключительно вдовствомъ милорда, при жизни его супруги, миледи Шарлотты Бумбумбумъ, Ребекка, думали он, никогда бы не добилась чести, быть представленной въ этотъ высокій кругъ. Но стоитъ ли доказывать, что вс эти сплетни имли злонамренный характеръ? Я, по крайней мр, утверждаю положительно, что всякое слово изъ устъ милорда Бумбумбума, и всякая аттестація изъ его палаццо, должны имть для всхъ и каждаго силу непреложнаго закона. И со мною согласится всякій, кто имлъ наслажденіе созерцать сановитую фигуру милорда Бумбумбума. Я удостоился этого счастія на своемъ вку. За четверть вка назадъ, я и нсколько мальчишекъ изъ одного со мною пансіона, были отпущены, за хорошіе успхи въ наукахъ и безпримрное прилежаніе, въ Дрериленскій театръ, гд на тотъ разъ давали ‘Лицемра’. Даутонъ и Листонъ занимали главныя роли. Давка была страшная.
Очень хорошо. Наступилъ въ жизни Ребекки счастливый день, когда должно было совершиться представленіе ея въ палаццо Бумбумбума. Леди Дженни замнила для нея крестную мать. Въ урочный часъ, сэръ Питтъ Кроли и его супруга подъхали, въ большой фамильной карет, сооруженной нарочно для этого случая, къ небольшому домику на Курцонской улиц, гд, съ великимъ изумленіемъ, наблюдалъ ихъ мистеръ Реггльсъ изъ окна мелочной лавки. Онъ хорошо разглядлъ богатйшія перья, мелькавшія внутри кареты, и съ уваженіемъ смотрлъ на ливрейныхъ лакеевъ съ огромными букетами на груди.
Сэръ Питтъ вышелъ изъ кареты въ блистательномъ мундир, и направилъ шаги въ джентльменскій домикъ, придерживая шпагу. Маленькій Родонъ, стоявшій на окн, улыбался и длалъ дружескіе жесты своей тётк, остававшейся въ карет. Черезъ нсколько минутъ сэръ Питтъ обратно вышелъ изъ дому, ведя подъ-руку маленькую леди съ огромными перьями, прикрытую блой шалью. Она придерживала шлейфъ изъ великолпной парчи, и подошла къ карет съ такою граціозною осанкой, какъ-будто всю жизнь порхала въ блистательныхъ салонахъ большаго свта. Невозможно и выразить чудной прелести, съ какою мистриссъ Родонъ улыбнулась лакею, отворившему дверцу, и сэру Питту, послдовавшему за нею въ карету.
Затмъ вышелъ Родонъ Кроли въ своемъ полковничьемъ мундир, который ужь довольно поистерся, и былъ нсколько узокъ. Онъ хотлъ хать за каретой одинъ, въ наемномъ кабріолет, но добрая невстка распорядилась иначе. Фамильная карета велика, для дамъ немного нужно мста, и притомъ он могутъ держать шлейфы на колняхъ, а потому вс четверо, какъ добрые родственники, удобно помстились въ одномъ экипаж. Прохавъ Пиккадилли и Сен-Джемскую улицу, карета остановилась у стараго кирпичнаго зданія, гд имлъ свою резиденцію милордъ Бумбумбумъ.
Ребекк показалось, будто она плняетъ весь Лондонъ изъ оконъ своего экипажа: таковъ былъ ея душевпый восторгъ, и таково было чувство глубокаго сознанія, что наконецъ удалось ей подняться на самую верхнюю ступень общественной жизни. Въ этомъ собственно заключалась слабая сторона мистриссъ Бекки, раздляемая многими смертными на Базар Житейской Суеты. Мы видимъ чуть-ли не каждый день, что извстныя особы обнаруживаютъ ршительную наклонность хвастаться такими достоинствами, которыхъ, при всей проницательности, не можетъ въ нихъ замтить наблюдатель человческой природы. Такъ, напримръ, мистеръ Комусъ твердо убжденъ, что онъ великій трагическій актеръ во всхъ Трехъ Соединенныхъ Королевствахъ, мистеръ Браунъ, превосходный бельлетристъ, выбивается изо всхъ силъ, чтобы его считали моднымъ денди, и въ этомъ только, отказываясь отъ своего генія, исключительно поставляетъ свою славу. Робинсонъ, великій юрисконсультъ, ставитъ ни во что свои юридическіе таланты, и хочетъ непремнно, чтобы его считали превосходнымъ наздникомъ и спортсменомъ. Такихъ примровъ можно привести десятки тысячь. Что жь удивительнаго, если мистриссъ Бекки поставила для себя главнйшею и существенною цлью, сдлаться идеаломъ великосвтской леди? Къ чести ея мы обязаны сказать, что она достигла этой цли съ рдкимъ успхомъ. Были времена, когда она разыгрывала роль знатнйшей особы, забывая, что не было въ ея шкатулк ни одного пенни для удовлетворснія безъотвязныхъ кредиторовъ. И теперь, засдая въ фамильной карет, она приняла такой величественный, самодовольный и, въ нкоторой степени, надменный видъ, что даже леди Дженни разсмялась. Въ аппартаменты милорда Бумбумбума она вошла твердою стопою, поднявъ голову, какъ супруга богдохана. И если бы, въ самомъ дл, привелось ей быть супругой богдохана, мистриссъ Бекки, нтъ сомннія, выполнила бы свою роль превосходно. Мы обязаны довести до свднія читателя, что парадный костюмъ мистриссъ Родонъ Кроли былъ въ этотъ достопамятный день изященъ и великолпенъ въ полномъ смысл слова. Нтъ нужды, что мы имемъ, быть-можетъ, не совсмъ джентльменскую привычку, гулять въ грязныхъ сапогахъ по Полль-Мельскому проспекту: это нисколько не мшаетъ намъ производить свои наблюденія надъ моднымъ свтомъ. Въ тотъ день, когда высшее общество собиралось у милорда Бумбумбума, мы заглядывали по-утру, около двухъ часовъ, когда гремла торжественная музыка, въ кареты великихъ людей, и видли тамъ множество перьевъ и самыхъ разнообразныхъ костюмовъ. Нкоторые изъ нихъ мн ршительно не понравились. Кчему, напримръ, миледи Кассельмаульди, дама лтъ шестидесяти, была, что называется, dcollete, сирчь съ обнаженной, морщинистой шеей, разрумянена и наблена, какъ восковая фигура? Брильянты, нечего сказать, сіяли съ большимъ эффектомъ въ ея парик, но вообще, вся эта фигура произвела на глаза и душу впечатлніе весьма непріятное. Она живо напоминала собою видъ иллюминаціи въ ранній часъ утра, когда нкоторые шкалики уже потухли, другіе еще мерцаютъ слабымъ свтомъ, готовые исчезнуть подобно привидніямъ, съ появленіемъ зари. Прелести въ род тхъ, которыя мы имли счастіе наблюдать въ прозжающей карет на Полль-Мельскомъ проспект, должны выставляться на-показъ не иначе, какъ въ глубокій часъ ночи. Если даже Цинтія, какъ мы видимъ ее повременамъ зимою, въ поздній часъ утра, принимаетъ видъ болзненно-блдный и жалкій, какъ-скоро великолпный Фебъ выступаетъ къ ней навстрчу съ противоположной стороны неба, то гд же тутъ какой-нибудь старух Кассельмаульди поддержать свое фальшивое величіе, какъ-скоро солнце свтитъ на нее прямо черезъ открытое окно кареты, и предательски выставляетъ напоказъ вс изъяны и морщины, произведенные временемъ на ея лиц? Нтъ, нтъ. Шестидесятилтнія красавицы никакъ не должны здить на эти утренніе балы, выходы и представленія, или ужь пусть он выбираютъ для этого туманные и пасмурные дни въ ноябр или въ декабр.
Но наша возлюбленная героиня не имла никакой надобности прибгать къ косметическимъ средствамъ для возвышенія своей природной красоты, и цвтущее личико мистриссъ Бекки смло могло отражать на себ вліяніе солнечныхъ лучей. Ея платье… кому, однакожь, не извстно, съ какою быстротою измняются вкусы на этотъ счетъ? Взглянувъ на это платье съ подмостокъ житейскаго базара, всякая современная намъ леди нашла бы его вычурно-смшнымъ и нелпымъ до послдней крайности, но четверть вка назадъ, вся тогдашняя публика провозгласила парадный костюмъ мистриссъ Бекки чудомъ совершенства въ своемъ род. Пройдетъ еще какихъ-нибудь три, четыре года, и вс ныншнія моды, столько изящныя и пышныя, неизбжно перейдутъ въ область нелпаго и смшнаго, хотя, въ настоящее время, мы удивляемся имъ отъ всего сердца. Итакъ, костюмъ мистриссъ Бекки былъ очарователенъ въ полномъ и совершенномъ смысл слова. Такимъ находила его и добрая леди Дженни, когда смотрла изумленными глазами на свою невстку. Скромная и смиренная, она должна была признаться съ сокрушеніемъ сердечнымъ, что мистриссъ Бекки далеко превзошла ее въ дл изящества и вкуса.
Она не знала, какъ много геніальныхъ усилій и заботъ истощила мистриссъ Родонъ на украшеніе этого костюма. Въ дл изящества и утонченнаго вкуса, Ребекка была изобртательна, какъ первая модистка въ мір, и она устроивала свои планы съ такимъ неподражаемымъ искусствомъ, о которомъ не имла и понятія леди Дженни. Вниманіе супруги баронета всего больше останавливалось на изящномъ шлейф мистриссъ Бекки и великолпныхъ кружевныхъ издліяхъ ея платья.
— Парча досталась по наслдству, сказала Бекки, кружевныя издлія тоже помнятъ отдаленную старину. Мистриссъ Родонъ владла ими чуть-ли не больше сотни лтъ.
— Видно по всему, милая мистриссъ Кроли, что это стоило вамъ огромной суммы, сказала леди Дженни, посматривая на свои кружева, далеко уступавшія въ изяществ кружевамъ мистриссъ Кроли.
И затмъ, внимательно обозрвая древнюю парчу, послужившую матеріаломъ для шлейфа мистриссъ Родонъ, леди Дженни чувствовала довольно-сильное желаніе замтить, что она, при всемъ своемъ богатств, никакъ не въ состояніи заказать себ такого превосходнаго шлейфа, но тутъ пришло ей въ голову, что такое замчаніе можетъ показаться обиднымъ для доброй родственницы, и леди Дженни во время, придержала свой языкъ.
Но если бы супруга баронета знала вс подробности, сопряженныя съ пріобртеніемъ этого костюма, скромность ея, по всей вроятности, была бы неумстна. Дло вотъ въ чемъ: когда столичный домъ сэра Питта былъ приводимъ въ порядокъ, мистриссъ Родонъ, перебирая старый хламъ въ шкафахъ и комодахъ, принадлежавшихъ двумъ покойнымъ леди, отыскала въ нихъ и парчу и кружева, которыя, бывъ перенесены въ домикъ на Курцонской улиц, пригодились ей для собственнаго употребленія. Компаньйонка Бриггсъ видла собственными глазами, какъ она прибрала къ своимъ рукамъ эти вещицы, но не предложила на этотъ счетъ ни одного вопроса и не распространила никакихъ исторій. Думать надобно, что миссъ Бриггсъ, какъ и многія другія женщины на ея мст, симпатизировала въ этомъ дл своей покровительниц и другу. Что жь касается до брильяитовъ…
— Гд ты взяла эти брильяиты, Бекки? спросилъ добродушный Родонъ, любуясь на драгоцнныя сокровища, блиставшія въ ушахъ и на лебединой ше его супруги.
Прежде онъ никогда не видалъ ихъ.
Бекки немного покраснла и пристально взглянула на своего супруга. Питтъ Кроли тоже покраснлъ и выглянулъ изъ окна кареты. Дло въ томъ, что онъ самъ подарилъ ей значительную часть этихъ брильянтовъ и, между-прочимъ, жемчужное ожерелье съ брильянтовымъ фермуаромъ. Баронетъ забылъ только намекнуть объ этомъ обстоятельств своей супруг.
Бекки еще разъ взглянула на мужа и потомъ на сэра Питта съ многозначительнымъ видомъ, какъ-будто хотла сказать: ‘думаете ли вы, что я измню вамъ? Не бойтесь.’
— Догадайся! сказала она громко своему мужу. Странный ты человкъ, продолжала она шутливымъ шопомъ,— неужели ты думаешь, что я пріобрла ихъ на всъ золота въ модномъ магазин? Это ожерелье, уже давнымъ-давно получила я въ подарокъ отъ одной пріятельниицы. Брильянты, разумется, взяты напрокатъ. Справиться объ этомъ у мистера Полоніуса, въ Ковентри-стрит. Драгоцнныя бездлки, мой другъ, не всегда принадлежатъ тмъ, кто ихъ носитъ: было бы теб это извстно. Сюда, конечно, не идутъ въ разсчетъ эти чудные камни, которые ты видишь на леди Дженни.
— Это наши фамильные брильянты, замтилъ сэръ Питтъ, нсколько встревоженный этой бесдой.
Въ такомъ дух продолжался разговоръ, пока, наконецъ, карета не остановилась у подъзда великолпнаго палаццо, гд была резиденція милорда Бумбумбума.
Брильянты, возбудившіе удивленіе простодушнаго Родона, никогда не возвращались въ магазимъ мисстера Полоніуса, что на Ковентри-стрит, и этотъ джентльменъ никогда не присылалъ за ними на Курцонскую улицу. Отсюда мы вправ сдлать заключеніе, что брильянты составляли неотъемлемую собственностъ мистриссъ Бекки. Посл этого торжественнаго визита, они спокойно улеглись въ одно секретное хранилище, въ старинную шкатулочку, полученную давнымъ-давно въ подарокъ отъ миссъ Амеліи Седли. Намъ заподлинно извстно, что здсь же, въ этомъ безопасномъ мст, мистриссъ Бекки хранила многое множество другихъ, весьма полезныхъ и, быть можетъ, драгоцнныхъ вещицъ, о которыхъ не зналъ и не вдалъ мистеръ Родонъ Кроли. Совершеннйшее невдніе составляетъ, какъ извстно, превосходное качество многихъ супруговъ на ‘Базар Житейской Суеты’, такъ же какъ сокровенность и таинственность становятся отличительными свойствами нкоторой части великосвтскихъ леди. О, женщины, женщины! къ вамъ обращается дерзновенная рчь моя въ настоящую минуту: ‘Сколько поступаетъ къ вамъ, передъ каждымъ баломъ, таинствсяныхъ счетовъ изъ модныхъ магазиновъ? Сколько у васъ разныхъ тряпокъ и браслетовъ, которыхъ вы не смете показать своимъ мужьямъ? Вы носите ихъ не иначе, какъ съ душевнымъ трепетомъ и страхомъ, и въ то же время съ улыбкой ласкаетесь къ своимъ супругамъ, которые, въ простот сердечной, не умютъ отличить новаго бархатнаго платья отъ стараго, и новаго браслета отъ прошлогодняго. Прійдетъ ли имъ въ голову, что этотъ простенькій шарфъ, опоясывающій вашу талію, стоитъ около сорока гиней, и что мадамъ Бобино присылаетъ каждую недлю докучливые счеты изъ своего магазина?
И вотъ, по этой-то причин, Родонъ Кроли ничего не зналъ касательно брильянтовъ, сережекъ и блистательнаго фермуара, украшавшаго грудь его супруги. Но лордъ Стейнъ, представлявшійся въ ту пору милорду Бумбумбуму, зналъ очень хорошо, откуда взялись вс эти брильяпты, и кто заплатилъ за нихъ наличныя деньги. Рисуясь въ палаццо Бумбумбума, лордъ Стейнъ обращалъ особенное вниманіе на мистриссъ Родонъ Кроли.
Наклонившись надъ нею, лордъ Стейнъ улыбнулся, и привелъ прекрасные стихи поэта о брильянтахъ Белинды, ‘ихъ же лобызаютъ Евреи и обожаетъ неврное племя’.
— Но вы, милордъ, надюсь, не принадлежите къ этимъ племенамъ, сказала мистриссъ Бекки, кивая головой.
И между мпогими блистательными леди распространился таинствеицый говоръ, и многіе джентльмены перемигнулись, когда замтили, какое вниманіе этотъ великій нобльменъ обращаетъ на нашу героиню.
О подробностяхъ свиданія между Ребеккой Кроли, урожденной Шарпъ, и милордомъ Бумбумбумомъ, мы не намрены распространяться. Да и гд намъ? Перо наше слабо и неопытно, сердце робко, глаза темны, воображеніе тупо. Въ этомъ, какъ и въ другихъ безчисленныхъ случаяхъ, всего лучше безмолвствовать и таить свое удивленіе во глубин души.
Позволительно, однакожь, замтить, что посл этого визита мистриссъ Бекки полюбила милорда Бумбумбума всмъ своимъ сердцемъ и всею душою. Его имя постоянно вертлось у ней на язык, и она провозгласила, что милордъ Бумбумбумъ прелестнйшій, очаровательнйшій изъ всхъ мужчинъ. Она отправилась къ знаменитому художнику, мистеру Кольнеги, и заказала ему превосходнйшій его портретъ, какой только могъ быть произведенъ совершеннйшимъ искусствомъ. Миньятюрное изображеніе Бумбумбума появилось также на брошк, которую всегда носила мистриссъ Бекки. Во всхъ обществахъ и всмъ своимъ знакомымъ она безъ устали разсказывала, какъ учтивъ, внимателенъ, вжливъ и какъ прекрасенъ милордъ Бумбумбумъ. Кто знаетъ? быть-можетъ мерещилась у ней впереди какая-нибудь блистательная роль…
Но всего умилительне и трогательне было слышать, какъ посл этого представленія, мистриссъ Бекки разговаривала и разсуждала о добродтеляхъ женскаго пола. Было у ней немного знакомыхъ дамъ на ‘Базар житейской Суеты, да и т, если сказать правду, пользовались не слишкомъ завидной репутаціей между своими строгими судьями. Но получивъ, по установленной форм, дипломъ въ своемъ незазорномъ поведеніи и честности, Ребекка уже не хотла больше продолжать знакомства съ женщинами сомнительной репутаціи и, на этомъ основаніи, когда леди Креккенбери, привтствовала ее въ театр дружескимъ поклономъ изъ своей ложи, мистриссъ Роподъ отвернулась отъ нея съ презрніемъ, которымъ, въ другой разъ, наградила также и мистриссъ Вашингтонъ Уайтъ, встртившуюся съ нею въ Гайд-Парк на гулянь.
— Надобно знать себя, мой другъ, и понимать свое значеніе въ свт, говорила Ребекка своему мужу. Порядочная женщина не должна вступать ни въ какія предосудительныя связи. Жалю отъ всего сердца леди Креккенбери, и очень можетъ статься, что мистриссъ Вашингтонъ Уайтъ — предобрая женщина. Ты можешь къ нимъ здить на обды въ качеств любителя виста, но я не могу и не должна. Потрудись сказать каммердинеру, что меня никогда нтъ дома для всхъ этихъ леди.
Частнйшія подробности костюма мистриссъ Бекки, отъ строусовыхъ перьевъ и великолпныхъ брильянтовъ до атласныхъ башмаковъ, были весьма отчетливо изложены въ современныхъ газетахъ. Мистриссъ Креккенбери прочла этотъ параграфъ съ душевнымъ огорченіемъ и разсказывала повсюду, какъ подняла носъ эта странная выскочка, гордая и запосчлвая. Мистриссъ Бьютъ Кроли и горемычныя ея дочери нарочно выписали изъ города интересный листокъ газеты ‘Morning Post’, и дали полный разгулъ своему честному негодованію.
— Что длать, моя милая? говорила мистриссъ Бьютъ своей старшей дочери, двушк низкорослой, чрезвычайно смуглой и курносой. Если бы у тебя были рыжеватые волосы, зеленые глаза, и если бы, притомъ, была ты дочерью французской плясуньи по канату, я не сомнваюсь, что у тебя, мой другъ, было бы вдоволь этихъ брильянтовъ, и кузина твоя, леди Дженни, вроятно, представила бы тебя въ палаццо милорда Бумбумбума. Но ты вдь только честная дворянка, бдное дитя мое. Въ жилахъ твоихъ течетъ только благороднйшая кровь, и добрая нравственность — все твое приданое. Я сама, супруга брата младшаго баронета, никогда, во всю жизнь, не дуыала добиваться чести быть представленной въ палаццо Бумбумбума. Да и этой выскочк не было бы тамъ мста, если бы не перемнились времена.
Этимъ и другими способами достойная пасторша утшала себя на Королевиной усадьб. Дочери ея вздыхали, молчали и просидли нсколько ночей сряду за ‘Генеалогіей британскихъ пэровъ’.

——

Черезъ нсколько дней посл знаменитаго представленія, добродтельная мистриссъ Бекки удостоилась другой великой чести. Карета миледи Стейнъ подъхала къ джентльменскому домику на Курцонской улиц, и долговязый лакей, ударивъ страшнйшимъ образомъ два раза въ металлическую скобу у подъзда, вручилъ швейцару мистера Кроли дв визитныя карточки, на которыхъ изображены были фамиліи маркизы Стейнъ и графини Гигантъ. Будь эти клочки лощеной бумаги превосходнйшими картинами первыхъ художниковъ въ мір, будь даже они обернуты сотнями аршинъ кружевныхъ матерій, по тысяч гиней за штуку, и тогда бы мистриссъ Бекки не обнаружила большей радости и живйшаго наслажденія, какое она почувствовала въ настоящую минуту. Вы можете быть уврены, что эти клочки тотчасъ же заняли самое видное мсто въ китайской ваз у камина въ гостиной, гд обыкновенно мистриссъ Бекки хранила визитныя карточки посщавшихъ ее особъ. Великій Боже! Давно ли эта женщина чуть не сошла съ ума отъ радости, когда удостоили ее своимъ визитомъ бдная мистриссъ Вашингтонъ Уайтъ и добродушная леди Креккенбери. А теперь?.. О, Создатель! карточки ихъ опустились на самое дно китайской вазы и обречены, безъ всякой жалости, на вчное забвеніе. Стейнъ! Барикрисъ! Джанна Гельвельлейнъ! Церліонъ Камлотъ! Какія имена, какіе звуки! Тутъ нечего и сомнваться, что мистриссъ Бекки и миссъ Бриггсъ прослдили всю генеалогію этихъ фамилій отъ корня до послдней втви.
Часа черезъ два пріхалъ и самъ милордъ Стейнъ. Безъ доклада вошелъ онъ въ гостиную, и осмотрвшись вокругъ себя, замтилъ немедленно, что Ребекка уже распорядилась приличнымъ образомъ съ карточкой его супруги, милордъ улыбнулся и выставилъ свои огромные клыки, какъ это длалъ онъ всякій разъ, когда обнаруживалъ припадокъ человческой слабости. Скоро вышла къ нему мистриссъ Бекки. Туалетъ ея всегда былъ готовъ на случай этого визита. Ея прическа, шарфы, спенсеръ, шейные платки, сафьянныя туфли и другія женскія принадлежности, содержались въ исправномъ порядк, и мистриссъ Бекки сидла въ какой-нибудь безъискуственной и пріятной поз, готовая встртить великаго гостя. Нтъ надобности упоминать, что въ этомъ, какъ и въ другихъ случаяхъ, зеркало было постояннымъ совтникомъ нашей героини.
При вход ея въ гостиную, лордъ Стейнъ продолжалъ улыбаться и стоять подл китайской вазы. Зaстигнутая въ расплохъ, мистриссъ Бекки покраснла.
— Благодарю васъ, Monseigneur, сказала она. Вы видите, что ваши леди были здсь. Какъ вы добры, милордъ! извините, что я замшкалась… я стряпала на кухн пуддингъ.
— Это видно по всему. Я замтилъ васъ еще на улиц, когда подъзжалъ къ вашему дому, сказалъ старый джентльменъ съ лукавой улыбкой.
— Вы все замчаете, милордъ.
— Многое по крайней мр, если не все, отвчалъ лордъ Стейнъ,— и прежде всего я подмтилъ, что вы мастерица сочинять исторіи на всякій случай. Я имлъ удовольствіе слышать вашъ голосъ наверху, мистриссъ Кроли, гд, безъ сомннія, вы натирали румянами свои щеки — не мшало бы вамъ прислать этого снадобья для миледи Гигантъ. Потомъ я слышалъ какъ отворилась дверь вашей спальни — и вы пришли сюда.
— Ахъ, милордъ, вамъ ли осуждать бдную женщину, если она старается, по возможности, придать себ лучшій видъ, какъ-скоро вы удостоиваете ее своимъ визитомъ? сказала Ребекка жалобнымъ тономъ.
И затмъ она стала растирать платкомъ свою щеку, какъ-будто желая показать, что розовый цвтъ ея не нуждается въ косметическихъ прикрасахъ. Это однакожь вопросъ, или если угодно, проблема, не совсмъ удобная для ршенія. Я знаю очень хорошо извстный сортъ румянъ, которыхъ никакъ нельзя стереть шелковою тканью, и есть даже такія доброкачественныя румяна, которыя не поддаются вліянію горячихъ слезъ, хотя бы он ручьями текли по лицу.
— Послушайте, однакожь, сказалъ старый джентльменъ, повертывая въ рукахъ карточку своей жены,— вы непремнно хотите прослыть знатною леди. Странная, дикая фантазія! Вы надодаете до смерти старику, чтобъ онъ ввелъ васъ въ большой свтъ. Дитя, предчувствуете ли вы, что навсегда примуждены будете распроститься съ этою независимостію, какъ-скоро вы переступите черезъ порогъ нашихъ гостиныхъ?
— Вы такъ думаете?
— Я увренъ въ этомъ. И прежде всего: у васъ нтъ денегъ.
— Денегъ у насъ нтъ, но вы добудете намъ мсто, перебила Бекки съ величайшею живостію.
— И безъ шиллинга въ карман, продолжалъ милордъ, вы хотите состязаться съ богачами, не безумно ли это? Вамъ ли, слабому скудельному сосуду, плыть по безбрежному океану наравн съ великими кораблями, готовыми противостоять всякимъ треволненіямъ и бурямъ? Но ужь это вроятно такъ заведено: каждый и каждая выбиваются изъ всхъ силъ, чтобъ достать погремушку, о которой не стоитъ и думать. Bon Dieu! Не дальше какъ вчера, я обдалъ у милорда Бумбумбума, и мы ли баранину съ рпой. Скромный обдъ изъ зелени стоитъ весьма часто откормленнаго быка. Очень хорошо. Вы получите приглашеніе въ Гигантскій домъ: вы станете къ намъ здить. Вы не отстанете отъ старика до тхъ поръ, пока онъ не удовлетворитъ вашему безумному капризу. Слушайте же, что я вамъ скажу: у васъ здсь веселе въ тысячу разъ, чмъ въ Гигантскомъ дом. Вы соскучитесь тамъ, какъ скучаемъ вс мы. Жена моя угрюма и дика, какъ леди Макбетъ, и дочери мои грустятъ какъ Регана и Гонориль. Я не могу спать въ комнат, которая называется моей спальней. Кровать моя напоминаетъ мн страшный балдахинъ, и картины этой опочивальни пугаютъ меня. Я веллъ поставить желзную кровать въ своей уборной, и давно сплю на волосяномъ матрац. Ну — быть по вашему, мистриссъ Бекки: на будущей недл васъ пригласятъ къ нашему обду. И предваряю васъ, будьте осторожыы: наши женщины не любятъ новичковъ, и мудрено вамъ поладить съ ними.
Это была слишкомъ длинная рчь для такого человка. какъ лордъ Стейнъ, привыкшій къ лаконическимъ фразамъ. Въ тотъ день онъ уже не въ первый разъ говорилъ съ мистриссъ Бекки въ такомъ тон.
Компаньйонка, сидвшая все это время за рабочимъ столикомъ на противоположномъ коиц комнатьг, вдругъ испустила глубокій вздохъ, и бросила взоръ состраданія на лорда Стейна. Было ясно, что она слушала и прилагала къ сердцу каждое его слово.
— Какъ вы не прогоните эту сидлку, сказалъ лордъ Стейнъ, оглядываясь на нее черезъ плечо.
— Что вамъ она сдлала, милордъ? спросила Ребекка съ лукавой улыбкой.
И полюбовавшись нсколько времени на смущеніе милорда, ненавидвшаго бдную Бриггсъ за то, что она мшала его откровенной бесд съ прекрасною супругою полковника, мистриссъ Родонъ сжалилась, наконецъ, надъ своимъ обожателемъ, и поспшила удовлетворить желаніе его сердца. Подойдя къ Бриггсъ, она сдлала нсколько замчаній относительно прекрасной погоды, и попросила ее выйдти въ паркъ погулять съ маленькимъ Родономъ.
— Я не могу отпустить ее, милордъ, сказала мистриссъ Бекки довольно грустнымъ и разстроеннымъ тономъ,— не могу, еслибъ и хотла.
Проговоривъ эти слова, она заплакала и отвернулась отъ милорда.
— То-есть, вы не можете заплатить компаньйонк ея жалованье: такъ или нтъ? спросилъ лордъ Стейнъ.
— Хуже чмъ это, отвчала Бекки, потуппвъ глаза въ землю,— я раззорила ее.
— Раззорили? Что жь мшаетъ вамъ, посл этого, вытолкать ее въ зашеекъ? спросилъ старый джентльменъ.
— Вы судите какъ мужчина, отввчала Бекки грустнымъ тономъ,— женщины не могутъ ршитъся на такую жестокость. Въ прошломъ году, когда мы истратили свою послднюю гинею, миссъ Бриггсъ отдала намъ все. Она не оставитъ меня никогда, если, по крайней мр я не выплачу ей своего долга до послдняго шиллинга, или, если мы не раззоримся въ-конецъ, что, кажется, будетъ очень скоро.
— Гм! Сколько же вы должны ей, мистриссъ Кроли? спросилъ лордъ Стеимъ, скрпивъ эти слова энергическимъ жестомъ.
Мистриссъ Бекки подумала, посчитала, взглянула на потолокъ, на стны, на паркетный полкъ, и окончательно назвала сумму, вдвое превышавшую весь капиталъ миссъ Бриггсъ.
Лордъ Стейнъ вспыхнулъ отъ гнва, и запальчиво произнесъ нсколько энергическихъ словъ. Ребекка склонила свою голову и заплакала навзрыдъ.
— Что жь мн было длать, милордъ? говорила она, заливаясь горькими слезами. Крайность только заставила меня обратиться къ этому средству. Я не смю сказать объ этомъ мужу. Я храню это въ тайн отъ всхъ, кром васъ… вы насильно заставили меня признаться. Ахъ, что мн длать, лордъ Стейнъ? Я очень, очень несчастна.
Лордъ Стейнъ, вмсто отвта, барабанилъ по столу и кусалъ ногти, наконецъ онъ схватилъ шляпу и вышелъ изъ комнаты, не проговоривъ ни одного слова. Продолжая сохранять печальную позу, Ребекка не двинулась съ мста до той поры, пока дверь не захлопнулась за милордомъ, и экипажъ его не отъхалъ отъ дома. Тогда она встала, и въ зеленыхъ глазахъ ея засверкало сознаніе какого-то страннаго торжества. Наконецъ, два или три раза она разразилась дикимъ хохотомъ, и усвшисъ на табуретк за фортепьяно, заиграла, съ неимоврнымъ одушевленіемъ, какую-то торжественную сонату. Проходившіе зваки невольно остановились передъ окнами, и прислушивались къ звукамъ этой псни, оглушительной и бурной.
Въ тотъ же вечеръ мистриссъ Бекки получила дв записки изъ Гигантскаго дома, въ одной — лордъ и леди Стейнъ покорнйше просили ее къ себ на обдъ въ слдующую пятницу, въ другой содержался особенный лоскутокъ бумаги, скрпленный рукою лорда Стейна, на имя господъ банкировъ: Джонса, Брауна и Робпинсона, что въ Ломбардской улиц.
Родонъ слышалъ ночью, какъ Ребекка два или три раза принималась хохотать. Ей было весело при мысли, говорила она, что въ скоромъ времени предстоитъ для нея борьба съ великосвтскими леди въ Гигантскомъ дом, но на самомъ дл, забавляли нашу героиню многія другія мысли. Должна ли она расплатиться съ старухой Бриггсъ и прогнать ее съ глазъ долой? Озадачить ли ей старика Реггльса уплатой за квартиру? Вс эти мысли гомозились въ ея голов, и поутру на другой день, лишь-только Родонъ отправился въ свои клубъ, мистриссъ Кроли, одтая весьма просто и на скорую руку, сла въ наемную карету и похала въ Сити. Въ контор банкировъ, что на Ломбардской улиц, она представила документъ за подписью лорда Стейна.
— Какими деньгами желаете получить? спросили господа Джонсъ и Робинсонъ.
— Фунтовъ полтораста потрудитесь дать мн мелкими ассигнаціями, а на остальную сумму — одинъ банковый билетъ, отвчала Ребекка смиреннымъ тономъ.
Затмъ, по выход изъ конторы, она отправилась въ модный магазинъ, и купила превосходнйшее черное шелковое платье для мистриссъ Бриггсъ. Подарокъ этотъ, какъ и слдуетъ, былъ принятъ старою двою съ воздыханіями и слезами.
Затмъ она похала къ мистеру Реггльсу, понавдаласъ насчетъ здоровья милыхъ его дтокъ, и вручила ему пятьдесятъ фунтовъ. Затмъ еще поскакала она къ другому обязательному джентльмену, снабжавшему ее экипажами, и вручивъ ему таковую же сумму, сказала:
— Надюсь, это послужитъ для васъ урокомъ, мистеръ Спевинъ. Какъ-скоро мы подемъ въ другой разъ къ милорду Бумбумбуму, я уврена, братъ мой, сэръ Питтъ, не будетъ имть надобности предлагать намъ свое мсто въ карет, единственно потому, что мой собственный экипажъ еще не готовъ.
Но передъ вторымъ представленіемъ въ палаццо молорда Бумбумбума, между родственниками произошла, кажется, небольшая размолвка, и Родонъ Кроли принужденъ былъ отправиться туда въ наемномъ кабріолет.
Окончивъ вс эти распоряженія, мистриссъ Бекки навстила еще разъ вышеупомянутую шкатулочку, полученную въ эпоху цвтущей юности, въ подарокъ отъ миссъ Амеліи Седли, и въ которой хранились многія полезныя и драгоцнныя вещицы. Сюда положила она банковый билетъ, выданный ей въ контор господъ Джонса и Робинсона.

ГЛАВА XLVIII.

Обдъ и десертъ.

Въ одно прекрасное утро, когда великосвтскіе леди Гигантскаго дома собрались для завтрака въ столовой, къ обществу ихъ присоединился и лордъ Стейнъ: обстоятельство не совсмъ обыкновенное, если взять въ разсчетъ, что милордъ почти всегда кушалъ свои утренній шоколадъ въ кабинет, и рдко безпокоилъ своимъ присутствіемъ остальныхъ членовъ своего семейства. Онъ видлся съ дамами только въ торжественные дни, или случайно встрчался съ нимй въ зал, или, повременамъ, наводилъ лорнетъ на ихъ ложу изъ своихъ креселъ въ театр. Но на этотъ разъ лордъ Стейнъ пришелъ къ нимъ въ столовую, когда он, окруженныя дтьми, кушали свои чай и буттербротъ. Посл обычныхъ привтствій, милордъ склонилъ рчь на Ребекку, и по этому новоду, произошла великосвтская баталія, которую мы обязаны представить вниманію нашихъ читателей.
— Миледи Стейнъ, сказалъ благородный представитель Гигантскаго дома,— я желалъ бы взглянуть на реестръ гостей, приглашаемыхъ вами на обдъ въ будущую пятницу. Пріймите на себя трудъ написать также приглашеніе ко полковнику Родону и мистриссъ Кроли.
— Бланка пишетъ эти приглашенія, милордъ, сказала леди Стейнъ скороговоркой,— леди Гигантъ пишетъ ихъ.
— Я не намрена писать къ этимъ особамъ, отвчала леди Гигантъ, женщина высокая и статная, потупившая глаза въ землю при начал этого разговора, но потомъ устремившая ихъ на лорда Стейна.
Милордъ вспыхнулъ, и страшный гнвъ отразился въ чертахъ его лица.
— Выслать дтей изъ комнаты, сказалъ онъ, дернувъ за сонетку. — Ступайте!
Испуганныя дти вскочили съ мстъ, и удалились: мать хотла послдовать за ними.
— Останьтесь здсь, сказалъ лордъ Стейнъ. Повторяю вамъ, миледи, угодно ли вамъ написать и отправить пригласительную карточку къ мистриссъ полковниц Кроли?
— Извольте, если вы этого требуете, но въ такомъ случа меня не будетъ на этомъ обд. сказала леди Гигантъ,— я уду домой.
— Узжайте и оставайтесь дома навсегда: я желаю этого, сказалъ лордъ Стейнъ. Вы наидете у Барикрисовъ пріятную компанію полицейскихъ чиновниковъ, и я буду по крайней мр освобождеітъ отъ необходимости давать взаймы деньги вашимъ родственникамъ. Позжайте домой, леди Гигантъ, вы давно мн надоли вашими трагическими выходками и плаксивымъ видомъ. Какое, позвольте спросить, имете вы право распоряжаться въ этомъ дом? У васъ нтъ денегъ, нтъ у васъ и ума. Вы должны вести себя скромно, и знать свое мсто. Берите примръ съ моей жены: всмъ извстно, что она была всю жизнь образцомъ невинности и чистоты, и однакожь, вы видите, она согласна принимать у себя молодаго моего друга, мистриссъ Кроли. миледи Стейнъ знаетъ очень хорошо, что наружная обстановка служитъ иной разъ къ обвиненію даже самыхъ лучшихъ женщинъ, и не часто ли мы видимх, что неугомонная молва клеймитъ клеветою совершеннйшую непорочность? Я знаю въ этомъ род нсколько интересныхъ анекдотцевъ о прекрасной вашей маменьк, леди Барикрисъ: хотите, разскажу?
— Вы можете, если угодно, нанести страшнйшій ударъ моему сердцу, сказала леди Гигантъ.
Сердечныя сокрушепія дочери и жены доставляли всегда пріятнйшее развлеченіе лорду Стейяу, и онъ немедлеыно приходилъ въ веселое расположеніе духа, какъ-скоро он, въ его присутствіи, проливали слезы.
— Милая Бланка, сказалъ лордъ Стейнъ, я джентльменъ, и, слдовательно, вы можете быть уврены, что рука моя не поднимается на беззащитныхъ женщинъ, кром тхъ случаевъ, когда я выражаю этимъ способомъ свою ласку. Я желаю только исправить нкоторые выпуклые недостатки вашего характера. Вы, женщины, слишкомъ горды, и урокъ въ смиреніи для васъ необходимъ, какъ часто говоритъ моей жен патеръ Моль. Не возноситесь, милостивая государыня, будьте кротки и послушны, если желаете упрочить свое семейное счастіе. Леди Стейнъ весьма хорошо понимаетъ, что эта оклеветанная, добренькая и простодушная мистриссъ Кроли — совершенно невинна, боле, можетъ-быть, чмъ она сама. Характеръ ея мужа не совсмъ хорошъ, это правда, но все же онъ лучше Барикриса, который игралъ, проигрывалъ и не платилъ, который прокутилъ безсовстнымъ образомъ ваше единствендое наслдство и оставилъ васъ, обнищавшую, на мой руки. Я не говорю, что мистриссъ Кроли происходитъ изъ хорошей фамиліи, но готовъ сказать вамъ и доказать, что знаменитый родоначальникъ фамиліи Барикрисовъ былъ ничмъ не лучше и не выше покойнаго родителя мистриссъ Кроли.
— Деньги, принесенныя мною въ приданое, сэръ… замтила леди Джорджъ.
— Вы пустили ихъ въ оборотъ за огромные проценты, перебилъ маркизъ суровымъ тономъ. Если Гигантъ умретъ, мужъ вашъ, какъ старшій въ род, сдлается наслдникомъ его титула, и ваши дти должны будутъ присвоить себ… вы понимаете? Между-тмъ, милостивыя государыни, вы можете гордиться везд, гд только представится къ этому удобный случай, но прошу васъ однажды навсегда, не заноситься слишкомъ высоко передо мной. Что же касается до характера мистриссъ Кроли, я не намренъ уимжать себя даже однимъ намекомъ, что эта невинная и совершенно непорочная женщина нуждается въ чьей бы то ни было защит. Благоволите принять ее ласково, радушно, какъ впрочемъ вы обязаны принимать всхъ особъ, которыхъ я представляю въ этотъ домъ… Этотъ домъ?
Здсь маркизъ захохоталъ, и сдлалъ энергическій жестъ.
— Кто хозяинъ этого дома? продолжалъ онъ: Fi donc! Этотъ храмъ добродтели примадлежитъ мн исключительно и нераздльно. И если прійдетъ мн фантазія пригласить сюда всхъ съумасшедшихъ изъ Бедлама вы все-таки обязаны будете приниматъ ихъ, милостивыя государыни.
Этотъ энергическій аргументъ отстранялъ конечно вс дальнйшія возраженія, и бдныя леди должны были безпрекословно выполнить волю своего владыки. Леди Гигантъ взяла перо дрожащею рукою, и написала требуемое приглашеніе. Черезъ нсколько часовъ, она и свекровь ея, подавляемыя душевной скорбью, сли въ фамильную карету, и отправились на Курцонскую улвцу для личнаго врученія мистриссъ Кроли тхъ карточекъ, которыя, какъ мы видли, доставили невыразимое наслажденіе нашей героин.
Что тутъ удивительнаго? Были въ Лондон многія интересныя фамиліи, готовыя съ радостью пожертвовать своимъ годовымъ достояніемъ за высокую честь отъ такихъ великосвтскихъ леди. Мистриссъ Фредерикъ Буллокъ, напримръ, согласилась бы проползти на колняхъ отъ Майской ярмарки до Лондонской улицы, еслибъ леди Стейнъ и ледж Гигантъ захали къ ней въ Сити, и сказали: ‘пожалуйте къ намъ въ пятницу’ не на одинъ изъ тхъ шумныхъ раутовъ и баловъ Гигантскаго дома, куда почти всякій здить, но на семейный обдъ въ избранномъ обществ великихъ особъ. Удостоиться такой чести, значитъ ршительно осчастливить себя на всю жизнь.
Какъ женщина строгихъ правилъ, невинная и прекрасная, леди Гигантъ занимала самое высокое мсто на Базар Житейской Суеты. Отличное уваженіе, съ какимъ лордъ Стейнъ обходился съ нею, приводили въ очарованіе всхъ, кто только былъ свидтелемъ его истинно-джентльменскаго поведенія, и самая строгая критика соглашалась, что онъ былъ великій лордъ въ полномъ смысл слова.

——

Великая битва наступила. Для успшнйшаго отраженія общаго врага, леди Гигантскаго дома призвали на помощь леди Барикрисъ. Карета леди Гигантъ отправилась за ея матерью на Гилль-Стритъ, такъ-какъ собственные экипажи леди Барикрисъ находились въ рукахъ заимодавцевъ, и поговаривали, будто эти неумолимые Израильтяне присвоили себ даже брильянты и гардеробъ миледи. Они завладли также замкомъ Барикрисъ, со всми его драгоцнными картинами, мебелью, великолпными произведеніями Вандика, картинами благороднаго Рейнольда и портретами Лоренса, которые, лтъ за тридцать передъ этимъ, считались драгоцннйшими произведеніями истинваго генія. Едныственная въ своемъ род ‘Танцующая Нимфа’ Кановы была снята съ самой леди Барикрисъ въ эпоху ея цвтущей юности. Тогда она была блистательно-прекрасна, богата и славна, но время и заботы исказили вс черты ея безъ всякаго милосердія и пощады, такъ-что никто не угадалъ бы въ ней теперешнюю беззубую и лысую старуху, одтую слишкомъ скромно изъ остатковъ ея прежняго гардероба. Тотъ же художникъ, и тогда же, изобразилъ лорда Барикриса въ гвардейскомъ полковничьемъ мундир, съ обнаженной шпагой передъ фасадомъ замка Барикрисъ. Теперь онъ истасканный и худощавый старикашка въ скромномъ сюртук и въ парик la Brutus онъ слоняется по утрамъ около судейскихъ конторъ на Грэиннскомъ Сквер, и обдаетъ одиноко въ клубахъ.
Лордъ Барикрисъ не любилъ обдать у Стейна на Гигантскомъ Сквер. Въ молодости они были большими друзьями, и состязались на одной и той же дорог житейскаго базара суеты, Стейнъ удерживалъ за собою свой постъ, и былъ теперь гораздо славне, чмъ въ 1785 году, когда знали его подъ именемъ лорда Гиганта, но Барикрисъ не устоялъ: свихнувшись разъ навсегда, онъ полетлъ стремглавъ съ верхнихъ подмостковъ обанкрутился, разбился и погибъ. Онъ слишкомъ часто занималъ деньги у Стейна, чтобъ находить какое-нибудь удовольствіе въ его обществ на Гигантскомъ Сквер. Чувствуя особенный припадокъ неугомонной веселости, милордъ любилъ повременамъ спрашивать леди Гигантъ, отчего такъ рдко она видится съ своимъ отцомъ?
— Онъ ужь, если не ошибаюсь, не былъ здсь мсеца четыре, говорилъ лордъ Стейинъ. По вексельной книг мн всегда легко справиться, когда Барикрисъ навщалъ меня въ послдній разъ. Вы не можете представить, милостивыя государыни, какъ мн пріятно вести денежные счеты съ тестемъ моего сына.
Писатель настоящей исторіи не чувствуетъ особеннаго желанія распространяться о другихъ знаменнтыхъ особахъ, которыхъ мистриссъ Бекки имла счастіе встртить при первомъ своемъ появленіи въ обществ большаго свта. Былъ тутъ впрочемъ испанскій грандъ, Питерварадинъ, съ своей супругой. Красная леита Золотаго-Руна весьма эффектно обвивала его шею, и былъ онъ перетянутъ въ ниточку, какъ джентльменъ, отлично понимавшій тонкости моднаго туалета. Говорили, что Петерварадинъ владлъ на своей родин безчисленными стадами.
Былъ тутъ еще мистеръ Джонъ Павелъ Джефферсонъ Джонсъ, почетный членъ американскаго посольства, и корреспондентъ одной нью-йорской газеты. Когда разговоръ нсколько пріостановился за столомъ, мистеръ Джонсъ, думая доставить удовольствіе леди Стейнъ, обратился къ ней съ вопросомъ: ‘Понравилась ли Бразилія его любезному другу, несравненному Джорджу Гиганту?’ Онъ и Джорджъ познакомились въ Неапол, и вмст восходили на Везувій. Мистеръ Джонсъ представилъ полный и подробный отчетъ объ этомъ обд, напечатанный, черезъ нсколько времени, въ нью-йорской газет. Онъ обозначилъ имена и титулы всхъ гостей, и сдлалъ даже біографическій очеркъ главнйшихъ особъ. Онъ описалъ весьма краснорчиво всхъ дамъ, сидвшихъ за столомъ, и подмтилъ вс оттнки ихъ великолпнаго костюма. Лакеи, съ ихъ ливреями, также заняли приличное мсто въ его отчет. Онъ исчислилъ блюда, вина, вс украшенія буфета, и окончательно опредлилъ приблизительную цнность столоваго сервиза. По его соображеніямъ, на каждую особу израсходовано за столомъ отъ пятнадцати до восемнадцати долларовъ, никакъ не меньше. Впослдствіи мистеръ Джонсъ, основываясь на своихъ короткихъ сношеніяхъ съ Джорджемъ, завелъ постоянную привычку отправлять своихъ protgs на Гигантскій Скверъ, рекомендуя ихъ вниманію и покровительству лорда Стенна. На этотъ разъ онъ былъ очень сердитъ на молодаго Саутдауна, который съ непонятною дерзостью перебилъ ему дорогу, когда вс гости пошли въ столовую залу.
‘Лишь-только’, писалъ Джонъ къ своимъ американскимъ друзьямъ, ‘хотлъ я предложить свою руку прекраснйшей, блистательной, очаровательной и чрезвычайно умной мистриссъ Родонъ Кроли, какъ-вдругъ, не знаю, откуда взялся этотъ заносчивый патрицій, и подцпилъ мою Елену, не сказавъ ни слова въ извиненіе. Я принужденъ былъ занять мсто въ арріергард съ мужемъ этой дамы. Жирный толстякъ, Родонъ Кроли, составилъ свою каррьеру при Ватерлоо, гд повезло ему гораздо больше, чмъ его красноперъмь товарищамъ въ Новомъ-Орлеан.’
При вступленіи въ это джентльменское общество, полковникъ краснлъ какъ піонъ и былъ стыдливъ, какъ шестнадцатилтній мальчикъ, котораго привели въ двичій пансіонъ, гд училась его сестра. Было уже сказано, что честный Родонъ никогда не имлъ случая въ своей жизни привыкнуть къ обществу прекрасныхъ леди. Въ клуб съ джентльменами, или въ казармахъ за общимъ столомъ, онъ былъ какъ у себя дома: говорилъ безъ умолку о лошадяхъ, о собакахъ, держалъ заклады, здилъ верхомъ, курилъ и неустрашимо подвизался на бильярд съ отважными игроками. Былъ онъ правда на своемъ вку друженъ и съ прекраснымъ поломъ, но этому прошло ужь лтъ двадцать, и притомъ прекрасныя его пріятельницы принадлежали къ разряду тхъ не весьма блистательныхъ леди, съ которыми, какъ гласитъ извстная комедія, былъ въ свое время знакомъ молодой Марло, прежде чмъ образумила и остепенила его очаровательная миссъ Гардкассель. Времена слишкомъ переходчивы: ныньче ужь порядочный человкъ никакъ не дерзаетъ, въ хорошемъ обществ, заикнуться о той веселой компаніи, которую молодые люди посщаютъ въ казино и танцовальныхъ залахъ… Словомъ сказать, хотя полковнику Родону Кроли стукнуло уже ровно сорокъ-пять лтъ, но до сихъ поръ не встрчалъ онъ и полдюжины настоящихъ леди, за исключеніемъ, разумется, своей жены, этой истннной львицы въ джентльменскомъ кругу. Добрая леди Дженни сюда не идетъ въ разсчетъ. Полковникъ любилъ и уважалъ ее отъ всего сердца, но вс другія женщины ршительно пугали Родона Кроли. Впродолженіе своего перваго пребыванія въ Гигантскомъ дом, онъ хранилъ глубокомысленное молчаніе, и сообщилъ только одно совсмъ не интересное замчаніе относительно погоды. Бекки могла бы, безъ зазрнія совсти, оставить его дома, но приличія свта требовали, чтобъ мужъ, присутствіемъ своимъ, покровительствовалъ и защищалъ это робкое и слабое созданіе при первомъ его появленіи въ большомъ свт.
Лишь-только Ребекка переступила черезъ порогъ великолпнаго палаццо, лордъ Стейнъ, выступивъ впередъ, поклонился, взялъ ее за руку и представилъ супруг своей, леди Стейнъ, и ея прекраснымъ невсткамъ. Великосвтскія леди сдлали едва замтный реверансъ, и хозяйка подала руку новой гость, холодную и безжизненную, какъ мраморъ.
Ребекка, однакожь, поспшила взять эту руку съ благодарнымъ смиреніемъ, и при этомъ выполнила реверансъ съ такимъ чуднымъ искусствомъ, которое могло бы сдлать честь первому танцмейстеру въ мір. Затмъ, рекомендуясь миледи Стейнъ, она чистосердечно объявила, что великодушный лордъ Стейнъ былъ однимъ изъ первыхъ покровителей ея бднаго отца, и что, на этомъ основаніи, она, Бекки, научилась еще въ ранней молодости, почитать и уважать фамилію Стейнъ. Дло въ томъ, что лердъ Стейнъ купилъ однажды дв картины покойнаго Шарпа, и признательная спрота никогда не могла забыть этого великодушнаго благодянія.
Затмъ послдовало возобновленіе знакомства съ леди Барикрисъ, полковница привтствовала ее почтительнымъ поклономъ, и получила въ отвтъ гордый и надменный кивокъ джентльменской головы.
— Съ вами, миледи, я имла удовольствіе познакомиться еще въ Брюссел, лтъ десять назадъ, сказала Ребекка побдительнымъ тономъ. Мы встртились первый разъ на балу у герцогини ричмондской, въ ночь накануп ватерлооской битвы. И я помню, миледи, какъ вы и леди Бланка, дочь ваша, сидли въ карет у воротъ гостинницы, въ ожиданіи лошадей. Надюсь, брильянты ваши сохранились въ цлости, леди Барикрисъ.
Гости перемигнулись, знаменитые брильянты находились, повидимому, давнымъ-давно въ рукахъ меумолимыхъ Израильтянъ, о чемъ, конечно, еще не вдала мистриссъ Бекки. Родонъ Кроли углубился въ амбразуру окна, и разсказалъ молодому лорду Саутдауну интересную повсть о томъ, какъ леди Барикрисъ покупала лошадей, и какъ отзвонила ее Бекки. Саутдаунъ расхохотался до того, что обратилъ на себя всеобщее вниманіе.
‘Этой женщины мн нечего опасаться’, подумала Бекки.
И точно: леди Барикрисъ пришла, повидимому, въ крайнее смущеніе. Размнявшись съ своей дочерью испуганнымъ и сердитымъ взглядомъ, она отступила къ столу, и принялась, съ великой энергіей, разсматривать картины.
Когда, наконецъ, появился знаменитый гость съ береговъ Гвадалквивира, разговоръ полился на французскомъ язык, и здсь-то велікосвтскіе леди увидли, съ крайнимъ прискорбіемъ, что первенетво въ ихъ кругу принадлежитъ мистриссъ Кроли. Ребекка объяснялась въ совершенств на этомъ діалект, и ршительно затмвала собою и леди Барикрисъ, и леди Гигантъ. Мистриссъ Родонъ встрчалась со многими грандами въ 1816 и 17 году, и разспрашивала о своихъ мадритскихъ друзьяхъ съ великимъ участіемъ. Чужеземные гости убдились окончательно, что она леди, весьма знатной породы, грандъ и грандесса обращались нсколько разъ съ вопросомъ къ леди Стейнъ: кто эта petite dame, которая такъ прекрасно говоритъ по французски?
Наконецъ процессія двинулась въ столовую въ томъ порядк, какъ описалъ американскій дипломатъ. Мы не намрены описывать этого банкета: читатель можетъ, если ему угодно, заказать для себя обдъ въ первомъ ресторан, гд все могутъ приготовить по его собственной фантазіи и вкусу.
Но когда женщины остались посл обда одн, Ребекка знала, что ей предстоитъ выдержать сильнйшую борьбу. И дйствительно: она очутилась между ними въ такомъ затруднительномъ положеніи, что воображенію ея живо представились замчанія лорда Стейна, который совтовалъ ей никогда не вступать въ общество жеищинъ выше ея собственной сферы. Справедливо говорятъ у насъ въ Англіи, что сильнйшіе ненавистники ирланцевъ — сами ирландцы, и къ этому прибавить можно, что главнйшіе притсиители и мучители женскаго пола — сами женщины. Когда бдная мистриссъ Бекки, оставленная наедин съ дамами, подошла къ камину, гд сгруппировались вс особы ея пола, великія леди мигомъ отступилпи сгруппировались около стола, гд лежали рисунки и эстампы. Бекки попробовала подойдти къ эстампамъ — знатныя леди снова удалились къ камнну. Она попробовала заговорить съ однимъ изъ дтей (къ которымъ вообще чувствовала сердечное влеченіе во всхъ публичныхъ мстахъ), но юный Джорджъ Гигантъ былъ немедленно отозванъ своей мама. Жестокость такого обращенія дошла наконецъ до того, что леди Стейнъ сжалилась надъ нашей героиней, и руководимая чувствомъ сострадднія, ршилась бросить ей нсколько словъ.
— Лордъ Стейнъ говоритъ, что вы превосходно играете и поёте, мистриссъ Кроли, сказала леди Стейнъ,— я охотно бы попросила васъ спть что-нибудь для меня.
— Я готова длать все, что можетъ доставить удовольствіе вамъ, миледи, или лорду Стейну, отвчала благодарная Ребекка, усаживаясь за фортепьяно.
Вскор голосъ ея раздался по всей гостиной. Ребекка начала пть религіозные гимны Моцарта, нкогда любимые супругою милорда, и выполнила это пніе съ такою нжностью, съ такимъ сердечнымъ умиленіемъ, что леди Стейнъ, съ минуту простоявшая въ нершимости около музыкальнаго инструмента, сла, наконецъ, подл пвицы, принялась слушать, и слезы заструились по ея щекамъ. Оппозиціонныя леди, какъ и слдуетъ, подняли порядочную суматоху на противоположномъ конц гостиной, но леди Стейнъ не слыхала ни одного звука изъ ихъ одушевленнаго и бурнаго разговора. Она опять сдлалась маленькой двочкой, и воображеніе перенесло её за сорокъ лтъ назадъ въ уединенный монастырскій садъ. Эти же самыя звуки раздавались нкогда подъ сводами католической капеллы: органистъ и одна изъ любимыхъ ею сестеръ-монастырокъ знакомили ее съ мелодіей Moцарта въ т счастливые дни. Опять она была ребенкомъ, и кратковременный періодъ дтскаго счастья сяова расцвлъ передъ ея умственнымъ взоромъ. Вдругъ дверь гостиной отворилась, и громкій смхъ лорда Стейна вывелъ ее изъ заоблачныхъ мечтаній. Веселые джентльмены спшили присоединиться къ обществу дамъ.
При одномъ взгляд, лордъ Стейнъ смекнулъ, что должно было происходить здсь въ его кратковременное отсутствіе, онъ отъ души поблагодарилъ свою жену. Подойдя къ ней, онъ назвалъ ее однимъ изъ нжныхъ именъ, какъ въ бывалые годы, и леди Стейнъ покраснла опять, какъ двушка шестнадцати лтъ.
— Жена моя говоритъ, что вы поёте, какъ соловей, сказалъ онъ Ребекк.
Было бы гораздо правильне замтить, что мистриссъ Кроли уметъ изворачиваться на вс тоны, какъ увёртливый чертёнокъ.
Послдняя часть вечера, начавшагося такгоій дурными предзнаменованіями, увнчалась совершеннйшимъ торжествомъ для мистриссъ Родонъ Кроли. Съ неподражаемымъ искусствомъ она пропла вс свои лучшія аріи, и джентльмены, вс до одного, сгруппировались около ея табуретки передъ фортепьяно. Вс другія женщины были оставлены безъ вниманія. мистеръ Павелъ Джефферсонъ Джонсъ думалъ сдлать самый лучшій комплиментъ леди Гигантъ, когда, подойдя къ ней, замтилъ, что прекрасная ея пріятельница поетъ очаровательно, какъ первая пвица въ мір.

ГЛАВА XXIX.

Обыкновенное событіе.

О, муза! кто бы ты ни была въ этой комической исторіи, спустись съ высотъ джентльменскаго міра, гд ты парила до сихъ поръ, и потрудись снизойдти на низенькую кровлю пріятеля нашего, Джона Седли. Повдай намъ, о муза, какія событія совершаются на Аделаидиныхъ Виллахъ.
Ta же исторія. Въ скромной хижин старика Седли, такъ же какъ въ раззолоченныхъ чертогахъ лорда Стейна, обитаютъ житейскія заботы, сопровождаемыя сомнніемъ и печалью. мистриссъ Клеппъ, обитательница кухни, ворчитъ втихомолку на своего мужа и упрашиваетъ его взыскать квартирныя деньги съ неаккуратнаго жильца. Мистриссъ Седли перестала посщать хозяйку въ ея нижнихъ областяхъ, и уже не сметъ больше оказывать покровительства госпож Клеппъ. Можно-ли смотрть, съ высоты своего величія, на особу, которой должны вы сорокъ фунтовъ стерлинговъ, и которая безпрестанно длаетъ вамъ намеки насчетъ этого долга? Двушка-ирландка нисколько не измнила своего добраго и почтительнаго обхожденія съ обднвшими господами, но мистриссъ Седли воображаетъ, что она становится дерзкой и неблагодарной тварью, и видитъ грозные намеки и безсовстныя придирки во всхъ словахъ и отвтахъ бдной двицы. Относительно миссъ Клеппъ, теперь уже молодой и прекрасной женщины, брюзгливая старушка объявила, что она — пренесносная и пребезстыдная кокетка. Мистриссъ Седли постигнуть не можетъ, отчего Амелія такъ любитъ ее, прощалыгу, сидитъ съ ней по цлымъ часамъ, и гуляетъ съ нею почти каждый день. Горечь нищеты совершенно отравила жизнь этой леди, нкогда веселой, доброй и радушной. Она не цнитъ ни во что постоянную заботливость и услужливость мистриссъ Эмми, издвается надъ нею, бранитъ ее за глупую хвастливость мнимыми достоинствами сына, и упрекаетъ ее въ неблагодарности къ родителямъ. Словомъ, веселость совсмъ исчезла въ дом маленькаго Джорджа съ той поры, какъ дядя Джой пересталъ высылать деньги, назначенныя старикамъ. Семейство Седли терпитъ и голодъ, и холодъ. Амелія думаетъ да думаетъ, и ломаетъ свою миньятюрную головку по днямъ и по ночамъ, какимъ бы способомъ увеличить скудныя средства къ существоваяію на Аделаидиныхъ Виллахъ. Ужь не давать ли ей уроковъ? Не заняться ли живописью? Не взяться-ли за иголку и промышлять шитьемъ, работая для модистокъ? Шьетъ она очень хорошо, но сколько мастерицъ въ этомъ дл, заработывающихъ не больше двухъ пенсовъ въ сутки? Нтъ, промышлять иголкой трудновато. Всего лучше рисовать картинки. Да, Амелія идетъ въ магазинъ эстамповъ и покупаетъ самой лучшей бристольской бумаги. Работа идетъ быстро. Въ нсколько дней картина совсмъ окончена — и какая картина! Розолицый пастушокъ въ красной фуфайк и пестрыхъ панталонахъ, улыбается, среди ландшафта, отъ полноты душевнаго восторга, и смотритъ вдаль — пристально смотритъ. Пастушка, на другой сторон, переходитъ черезъ маленькій красивый мостикъ, и собачка бжитъ за нею съ поднятымъ хвостомъ. Очень, очень хорошо. Продавецъ эстамповъ, у котораго были куплены рисовальные матеріалы, едва можетъ удержать зловщую улыбку, разсматривая сіе изящное произведеніе искусства. Искоса посматриваетъ онъ на художницу, которая стоитъ въ его магазин, съ трепетомъ ожидая вознагражденія за свой трудъ — и небрежно завернувъ картину, вручаетъ ее бдной вдов и двиц Клеппъ, еще такъ недавно приходившей въ восторгъ отъ превосходнаго рисунка. Миссъ Клеппъ ничего лучше не видывала во всю свою жизнь и была глубоко убждена, что Амелія выручитъ за работу по крайней мр дв гинеи. Об женщины, еще не приведенныя въ отчаяніе, заходятъ въ другіе магазины. ‘Не нужно’, говорятъ имъ въ одномъ мст, ‘ступайте прочь’, кричатъ въ другомъ. Три шиллинга и шесть пенсовъ потрачены даромъ: изящное произведеніе удаляется въ спальню двицы Клеппъ, все еще увренной, что въ ея распоряженіи находится превосходная картина.
Теперь что? Амелія думаетъ да думаетъ и, посл головоломной работы, продолжавшейся около сутокъ, сочиняетъ объявленіе, переписанное на карточку самымъ мелкимъ, превосходнымъ почеркомъ. Вотъ оно:
‘Благородная женщина, имющая въ своемъ распоряженіи нсколько лишняго времени, желаетъ заняться воспитаніемъ маленькихъ двочекъ, которыхъ она можетъ учить англійскому и французскому языкамъ, также географіи, исторіи, а также музык. Спросить А. О. въ магазин мистера Брауна.’
И она вручаетъ этотъ документъ джентльмену, торгующему на Аделаидиныхъ Виллахъ произведеніями изящныхъ искусствъ. Онъ кладетъ изящный манускриптъ на конторку, гд въ скоромъ времени, онъ покрывается мухами, и достаточнымъ количествомъ пыли. Амелія время отъ времени проходитъ съ замираніемъ сердца мимо дверей магазина, въ надежд, что мистеръ Браунъ сообщитъ ей пріятную новость. Но никакихъ новостей не сообщаетъ мистеръ Браунъ. Онъ и не замчаетъ бдной вдовы. Когда она заходитъ въ магазинъ для маленькихъ покупокъ, Браунъ говоритъ, что никто не обращается къ нему съ требованіями наставницы для дтей. Бдная, простодушная, нжная и слабая леди! теб ли бороться съ треволненіями житейскаго базара?
Съ каждымъ днемъ становітся она печальне и грустне, лицо ея худетъ, и въ глазахъ, обращенныхъ на сына, выражается какая-то странная тревога, которой не можетъ постигнуть юный Джорджъ Осборнъ. Часто просыпается она по ночамъ, и заглядываетъ украдкой въ его комнату, чтобы видеть, спитъ ли Джорджинька, и не украли ли его. Сонъ рдко смежаетъ теперь заплаканные глаза мистриссь Эмми. Страхъ и постоянныя заботы преслдуютъ ее днемъ и ночью. Одна и та же мысль, тяжелая, жестокая, чаще и чаще прокрадывается въ ея голову, мысль, что ей необходимо разлучиться съ малюткой, и что она сама стоитъ на перепутьи къ его счастью. Разлучиться?! Нтъ, нтъ, какъ это можно? По крайней мр не теперь. Когда-нибудь, въ другое время. Нтъ, никогда, никогда! Амелія плачетъ, становится на колни и молится усердно о счастія малютки-сына.
Внезапная мысль сверлитъ мозгъ мистриссъ Эмми, и она краснетъ, какъ дитя: не выйдти ли ей замужъ за достопочтеннаго мистера Бинни, молодаго пастора на Аделаидиныхъ Виллахъ? Онъ небогатъ, конечно, но все же можетъ прокормить и ее, и малютку Джорджа, и обоихъ стариковъ. Но тутъ грозно смотритъ на нее миньятюрный портретъ покойнаго Джорджа, и она съ трепетомъ гонитъ изъ головы нечестивую мысль. Нтъ, чтобы ни случилось, но она чистою и невинною возвратится къ нему на небеса.
И эта борьба, описанная нами въ нсколькихъ словахъ, продолжалась въ сердц бдной Эмми нсколько мучительныхъ недль, и не было у ней друга, способнаго сочувствовать ея скорби. Впрочемъ дружескіе совты были бы тутъ совершенно безполезны, потому-что Амелія не видла для себя никакой возможности покориться сил обстоятельствъ, хотя больше и больше, съ каждымъ днемъ, она сознавала могущество врага. Истины, одна другой ужасне, выступали передъ ней съ грозной и сокрушительной обстановкой. Бдность и нищета для всхъ, нужда и униженіе для родителей, несправедливость къ сыну,— могла ли женская голова устоять противъ всхъ этихъ нападеній грозной судьбы? Вншнія укрпленія маленькой цитадели, гд бдная душа берегла свое единственное сокровище и любовь, были наконецъ пробиты и взяты одна за другою.
При начал этой борьбы, мистриссъ Эими написала убдительное письмо къ своему брату въ Калькутту. Она живо изобразила безнадежное и безпомощное состояніе родителей, и слезно умоляла Джоя не оставлять стариковъ передъ концемъ ихъ страдальческой жизни. Увы, не знала мистриссъ Эмми всей обширности семейнаго несчастья. Мистеръ Джозефъ аккуратно продолжалъ высылать сумму, назначенную старикамъ, но получалъ ее одинъ честный заимодавецъ въ Сити. Старикъ Седли продалъ сыновній пансіонъ за извстную сумму наличныхъ денегъ, понадобившихся ему для приведенія въ псполненіе одного изъ его безумныхъ проектовъ. Эмми съ нетерпніелъ дожидалась изъ Индіи благопріятнаго отвта. Она записала въ своей карманной книжк почтовой день, когда письмо ея было отправлено.
Былъ у нея въ Индіи еще одинъ другъ и вмст опекунъ маленькаго Джорджа, нкто майоръ Доббинъ, но Амелія уже не писала къ нему ни строчки, съ тхъ поръ какъ поздравяла его съ наступающимъ днемъ свадьбы. Ея скорбь и душевная тоска были такимъ-образомъ неизвстны легкомысленному майору. Амелія воображала съ отчаяніемъ въ душ, что и этотъ единственный другъ, принимавшій нкоторое участіе въ ея судьб, покинулъ навсегда и забылъ бдную вдову.
Дла шли прескверно. Кредиторы заходили каждый день въ хижину обнищавшаго семейства, старуха-мать предавалась истерической скорби, мистеръ Седли былъ угрюмъ и молчаливъ, члены семьи, занятые каждый по одиначк мыслями мрачными и тревожными, тщательно старались избгать другъ друга, хозяинъ и хозяйка хмурились и пыхтли за кухонной перегородкой. Прескверно шли дла. Однажды, отецъ и дочь случайно столкнулись въ гостиной, и остались наедин, съ глазу на глазъ. Желая утшить старика, Амелія сказала ему, что она длала въ это утро. Она писала къ брату Джою, въ Калькутту, откуда отвтъ долженъ быть полученъ мсяца черезъ три, или ужь много, черезъ четыре. Джой всегда былъ великодушенъ, хотя нсколько безпеченъ. Онъ не откажетъ въ денежномъ пособіи, какъ-скоро узнаетъ про стсненныя обстоятельства матери и отца.
И тогда-то бдный старый джентльменъ разоблачилъ всю истину передъ мистриссъ Эмми. Сынъ продолжаетъ сполна высылать назначенную сумму, да только самъ онъ, собственнымъ безразсудствомъ, лишился сыновняго пансіона. Онъ не смлъ въ этомъ признаться ране. Амелія поблднла какъ смерть, выслушавъ эту тайну, и въ глазахъ ея несчастный старикъ прочиталъ укоръ для себя.
— А! воскликнулъ онъ, отворачиваясь отъ дочери, причемъ губы его страшно задрожали. Ты презираешь теперь своего стараго отца.
— Нтъ, нтъ, нтъ! вы ошибаетесь, милый папа, вскричала Амелія, бросаясь къ нему на шею, и покрывая поцалуями его исхудалое лицо. Вы всегда были добрымъ и великодушнымъ отцомъ. Вы надялись разбогатть, милый папа, осчастливить насъ. Не о деньгахъ плачу я, нтъ… О Боже мой! Боже мой! умилосердись надъ несчастной матерью, дай мн силы перенести это горе…
И еще разъ поцаловавъ отца, мистриссъ Эмми ушла въ свою комнату.
Но старикъ все-таки не зналъ, что значило это объясвеніе, и недоумвалъ, отчего съ такими страшными порывами отчаянія, оставила его бдная дочь. Мы все знаемъ, и потому можемъ довести до свднія читателя, что судьба побдила наконецъ злосчастную вдову. Страшный приговоръ произнесенъ. Сынъ долженъ оставить свою мать — удалиться въ чужой домъ — забыть мать. Ея сердце и сокровище, ея радость, надежда, любовь,— прощайте вы, вс нжныя чувства, привязывавшія къ жизни! Амелія должна отказаться отъ своего сына, и тогда… Тогда уйдетъ она къ Джорджу, на небеса, гд они вмст станутъ молиться о счастіи своего малютки, и ожидать его къ себ.
Сама не зная что длаетъ, Амелія вышла на бульваръ, по которому Джорджинька обыкновенно возвращался изъ школы, и куда она выбгала къ нему навстрчу. Былъ майскій полупраздникъ. Деревья покрывались зеленью, погода стояла превосходная. Вскор появилась на бульвар фигура Джорджиньки, возвращавшагося изъ школы съ кипою книгъ въ сумк на плеч. Рзвый и веселый мальчикъ подбжалъ къ матери, и затянулъ какую-то псню.
Итакъ вотъ онъ, юный Джорджъ, разцвтающій въ красот и сил. Неужели они разстанутся? Нтъ, это невозможно. Задыхаясь отъ внутренняго волненія, Амелія прижала малютку къ сердцу, и руки ея судорожно обвились вокругъ его стана.
— Что съ тобою, маменька? сказалъ Джорджъ. Ты очень, очень блдна.
— Ничего, дитя мое, сказала мистриссъ Эмми, продолжая цаловать его розовыя щеки.
Вечеромъ въ тотъ день, Амелія заставила мальчика прочесть исторію Самуила, о томъ, какъ Анна, мать его, провела его къ первосвященнику Иліи для посвященія Господу Богу. Пснь Анны произвсла впечатлніе на мать и сына. Читатель, если ему угодно, можетъ найдти ее въ своемъ мст. Потомъ читалъ Джорджинька, какъ Анна собственными руками приготовляла для Самуила хитонъ, и каждогодно, въ день жертвоприношенія, приносила ему это платье. Затмъ, по поводу этой трогателъной повсти, Амелія предлагала соотвтствующее истолкованіе своему сыну. Она объяснила, какимъ-образомъ Анна, не смотря на свою безпредльную любовь къ Самуилу, должна была однакожь разстаться съ нимъ въ слдствіе своего обта. Нтъ никакого сомннія, что она всегда думала о немъ, когда шила праздничный хитонъ, и Самуилъ ужь конечно, никогда не забывалъ своей матери. Можно представить, говорила Амелія, какъ мать и сынъ были счастливы при своемъ обоюдномъ свиданіи. Зато вотъ онъ и сдлался такимъ премудрымъ… Комментарій законочился горькими слезами.

——

Составивъ такимъ-образомъ окончательный планъ, вынужденный роковыми обстоятельствами, вдова поспшила принять необходимыя мры для приведенія его въ исполненіе. Однажды миссъ Осборнъ, на Россель-Сквер, получила отъ Амеліи письмо, заставившее ее бросить умоляющій и тоскливый взглядъ на отца, который угрюмо сидлъ на своемъ мст, по другую сторону стола.
Въ простыхъ и ясныхъ выраженіяхъ Амелія объяснила причины, заставившія ее перемнить свои намренія относительно сына. Ея отца, писала она, постигли новыя непредвиднныя несчастія, уничтожившія въ-конецъ вс его надежды. Собственный пансіонъ ея такъ скуденъ, что она не можетъ ни содержать родителей, ни, тмъ боле, доставить приличнаго воспитанія Джорджиньк, на которое онъ по своему происхожденію иметъ полное право. Страданія ея при разлук съ Джорджинькой, будутъ конечно очень велики, но она съ помощію Божіею надется перенести ихъ ради сына. Она уврена, что особы, къ которымъ онъ отправится, сдлаютъ вее, что отъ нихъ зависитъ, для его счастья. Слдовало затмъ описаніе нравственныхъ свойствъ малютки, какъ воображала ихъ мистриссъ Эмми. Характеръ у Джорджиньки пылкій, живой, нетерпливый, какъ-скоро ему противорчатъ, или отказываютъ въ чемъ-нибудь, но тмъ не мене, онъ всегда чувствителенъ къ обнаруженіямъ искренней ласки и любви. Въ постскрипт, мистриссъ Осборнъ выговаривала для себя письменное условіе чтобы ей позволеяо было видть Джорджиньку, какъ-можно чаще, въ противномъ случа, она не разстанется съ нимъ ни за какія блага въ мір.
— Ага! вскричалъ старикъ Осборнъ, когда дочь, дрожащимъ отъ волненія голосомъ, прочитала ему письмо мистриссъ Джорджъ. Плохо, видно, пришлось этой гордянк? Ха, ха, ха! Я зналъ, что до этого дойдетъ. Голодъ-то вдь не свой братъ.
Желая однакожь сохранить свое достоинство, старикъ принялся читать газету, но видно было, что чтеніе не подвигалось впередъ, прикрывшись газетнымъ листомъ, онъ ухмылялся, и продолжалъ бормотать сквозь зубы.
Наконецъ онъ бросилъ листъ, и сердито, по обыкновенію, взглянувъ на дочь, отправился въ смежную комнату, слывшую подъ названіемъ его кабинета. Скоро онъ вышелъ оттуда съ ключомъ въ рукахъ, и бросилъ ключъ на колни миссъ Осборнъ.
— Очистить комнату вверху, что надъ моимъ кабинетомъ, сказалъ оиъ.
— Понимаю, сэръ, отвчала взволнованная дочь. То была комната Джорджа. Ея не отворяли больше десяти лтъ. Тамъ были его платья, бумаги, носовые платки, хлыстики, фуражки, удочки, охотничьи снаряды, полковой списокъ 1814 года съ его именемъ наверху, небольшой словарь, служившій ему пособіемъ въ правописаніи, и библія, подаренная ему матерью. Эти книги лежали на каминной полк вмст съ шпорами, и подл нихъ стояла чернилница, съ засохшими чернилами, прикрытая пылью, накопившеюся впродолженіе десяти лтъ. Ахъ, сколько дней и людей кануло въ бездну вчности съ того времени, какъ еще можно было обмакивать перо въ эту чернильницу! Прописи и тетради, исписанныя рукою Джорджа, валклись на стол.
Сколько грустныхъ чувствъ и мыслей пробудилось въ сердц миссъ Осборнъ, когда она вошла теперь въ эту комнату, въ сопровожденіи служанокъ! Блдная какъ полотно, она упала въ изнеможеніи на маленькую постель.
— Слава Богу, сударыня, слава Богу! Эта новость одна стоитъ тысячи, сказала ключница. Старыя счастливыя времена опять возвращаются къ намъ, сударыня. Маленькій джентльменъ, бленькій, хорошенькій, здоровенькій: такъ ли, сударыня? Какъ онъ будетъ счастливъ! Но этимъ господамъ, что живутъ на Майской ярмарк, не поздравствуется, сударыня, ужь это я вамъ говорю.
И затмъ она растворила об половинки окна, чтобы впустить въ комнату свжій воздухъ.
— Вамъ бы не мшало, миссъ, послать деньжонокъ этой женщин, сказалъ мистеръ Осборнъ, выходя со двора. Она теперь ни въ чемъ не должна нуждаться. Пошлите ей сотню фунтовъ.
— Могу ли я сама навстить ее завтра поутру? спросила миссъ Осборнъ.
— Это ужь ваше дло: какъ знаете. Ея нога не должна быть въ моемъ дом… ни подъ какимъ видомъ… ни за груды золота всей столицы, но денегъ послать ей надобно, пусть живетъ прилично, безъ нужды. Роспорядитесь, какъ умете.
Съ этими словами мистеръ Осборнъ простился съ своей дочерью, и ухалъ въ Сити.
— Вотъ вамъ деньги, папенька, сказала Амелія въ тотъ же вечеръ, цалуя старика отца, и отдавая ему стофунтовый банковый билетъ. И… и, и я прошу васъ, маменька, будьте поласкове къ моему бдненькому Джорджу: онъ… онъ недолго останется съ нами.
Больше она ничего не могла сказать, и молча удалилась, въ свою комнату. Затворимъ за ней дверь, и ее будемъ подсматривать, какъ она молится и груститъ. Надобно какъ-можно меньше говорить о такой любви и задушевной скорби.

——

Пославъ предварительно записку на Аделаидины Виллы, миссъ Осборнъ отправилась туда сама на другой день и увидлась съ мистриссъ Эмми. Встрча между ними была дружеская. Два, три взгляда и нсколько словъ со стороны миссъ Осборнъ удостоврили бдную вдову, что по крайней мр эта женщина не можетъ занять перваго мста въ сердц ея сына. Старая двица была холодна, чувствительна и, кажется, не зла. Будь она помоложе, добре, нжне и красиве, легко сталось бы, что мистриссъ Эмми не замедлила бы приревновать къ ней своего ненагляднаго Джорджа. Миссъ Осборнъ, съ своей стороны, припомнила старыя времена, и удовлетворительно расчувствовалась при взгляд на плачевное положеніе бдной матери. Она была побждена, сложила руки и смиренно подчинилась чужой вол. Въ этотъ день об женщины привели въ порядокъ предварительныя условія капитуляціи.
Джорджиньку вытребовали изъ школы на другой день, и онъ увидлся съ тёткой на Аделаидиныхъ Виллахъ. Амелія оставила ихъ наедин, и ушла въ свою комнату. Она заране начала готовиться къ разлук… Дни проходили въ переговорахъ и визитахъ. Съ большой осторожностію мистриссъ Эмми сообщила роковое извстіе Джорджу, думая, что малютка прійдетъ въ отчаяніе. Но этого не случилось. Джорджинька обрадовался несказанно, когда услышалъ, что его собираются отправить на Россель-Скверъ. Онъ расхвастался этой новостью передъ своими школьными товарищами, и сказалъ имъ напрямикъ, что ужь теперь никто не посметъ вздергивать передъ нимъ носъ.
— Буду я жить у ддушки, братцы, говорилъ Джорджъ. Да вдь это, прошу васъ замтить, не тотъ ддушка-старикъ, что заходитъ сюда повременамъ — никакъ нтъ! Живетъ этотъ ддушка на Россель-Сквер, и денегъ-то у него куры не клюютъ. Буду я богатъ, братцы, заведу коляску, шотландскую лошадку, и ужь стану здить не въ такую школу. Лидеровы карандаши будутъ мн ни по чемъ, и вы потрудитесъ сказать пирожниц, что я выплачу свои долгъ до послдняго пенни.
Изъ этого открывается, что Джорджинька былъ истиннымъ подобіемъ своего отца: въ этомъ по крайней мр, имсколько не сомнвалась его нжная мать.
Однакожь у меня недостаетъ духа описывать послдніе дни пребыванія Джорджиньки подъ материнскимъ кровомъ. Довольно замтить, что мистриссъ Эмми страдала невыразимо.
Наконецъ, въ одно прекрасное утро, къ скромому домику на Аделаидиныхъ Виллахъ подъхала карета. Скромные узелки и пакетцы, съ вещественными доказательствами любви и нжныхъ воспоминаній, давно были готовы и расположены въ сняхъ подл стны. Джорджъ рисовался въ новомъ сюртук, который заране былъ изготовлеіь для него портнымъ, присланнымъ съ Россель-Сквера. Онъ всталъ въ этотъ день съ первыми лучами солнца, и поспшилъ нарядиться въ новое платье. Бдняжка Эмми, истощенная продолжительной тоской, слышала, какъ сынокъ ея возился въ сосдней комнат. Она лежала съ открытыми глазами, плакала, вздыхала и стонала. Нсколько предшествующихъ дней были посвящены ею приготовленіямъ къ разлук: она покупала разныя вещщы для малютки, укладывала его книги и блье, говорила съ нимъ о предстоящихъ перемнахъ, воображая въ простот сердечной, что Джорджинька нуждается въ ея совтахъ и напутствіи.
Перемны дйствительно предстояли разительныя, да что жь тутъ за бда, если позволено спросить? Джорджинька сильно желалъ ршительной перемны обстоятельствъ и образа жизни. Тысячи наглядныхъ доказательствъ представилъ онъ своей мамаш, что идея о близкой разлук нисколько не смущаетъ его духа, и даже, въ нкоторой степени, радуетъ его сердце.
— Я буду часто прізжать къ теб, мамаша, на шотландской лошадк, говорилъ Джорджъ. Или, пожалуй, когда-нибудь я прикачу къ теб въ коляск: мы вмст подемъ съ тобою въ Паркъ, и ты можешь накупить тамъ вдоволь всякой всячины.
Бдная мать, скрпя сердце, принуждена была довольствоваться этями эгоистическими доказательствами привязанности, и старалась убдить себя, что сынокъ любитъ ее искренно, душевно. Какъ же иначе? Джорджинька долженъ любить ее. Вс дти таковы. Всякая новость, разумется, интересуетъ ребенка, и мудренаго нтъ ничего, если Джорджинька съ нкоторымъ нетерпніемъ дожидается этой перемны. Странно было бы предполагать въ малютк эгоистическое чувство. Сынъ ея, такъ или иначе, долженъ устроить свою каррьеру. Наслажденія жизни принадлежатъ ему по праву. Если кто эгоистъ въ этомъ дл, такъ это она сама, мистриссъ Эмми, которая по безразсудной любви лишала Джорджиньку всхъ радостей и удовольствій джентльменскаго быта.
Это робкое самоуничиженіе женской души — не единственное въ своемъ род, и я знаю примры гораздо трогательне. Случалось ли вамъ слышать и видть, какъ женщина съ рдкимъ краснорчіемъ говоритъ и доказываетъ, что виновата она, но не мужчина, и на этомъ оспованіи беретъ на себя одну вс его проступки? Это бываетъ, могу васъ уврить, и мн даже разсказывали, что женщина иной разъ взводитъ на себя небывалыя, фантастическія проступки, чтобы только оправдать дйствительнаго преступника. Случается и то, что женщина терпитъ самыя жестокія оскорбленія именно отъ того, къ кому она боле всхъ была добра. Такихъ господъ, издвающихся надъ слабйшимъ существомъ, довольно на свт, и они, думать надобно, первйшіе трусы въ душ.
Такимъ-образомъ бдная Амедія приготовлялась, въ безмолвной тоск, къ разлук съ сыномъ, и много мучительныхъ часовъ, провела она въ хозяйственныхъ хлопотахъ, относившихся къ этому предмету. Джорджъ стоялъ подл матери, и наблюдалъ за ея хлопотами безъ малйшаго участія. Слёзы мистриссъ Эмми капали на его картонки, ящички, сумки. Она отмтила карандашомъ вс поучительныя мста въ его любимыхъ книжкахъ и привела въ стройный порядокъ его старыя игрушки, тетрадки и разнообразныя принадлежности его дтскаго туалета. На все это Джорджинька не обращалъ никакого вниманія. Сынъ улыбается и рзвится, когда у бдной матери сердце разрывается на части… Жалко смотрть, господа, на эти сцены, повторяющіяся силошь да рядомъ на Базар Житейской Суеты.
Еще прошло нсколько дней, и великое событіе въ жизни Амеліи соверишлось. Дитя принесено въ жертву, и отдано въ распоряженіе судьбы. Нтъ больше юнаго Джорджа на Аделаидиныхъ Виллахъ, и вдова осталась круглой сиротой.
Однакожь, мальчикъ весьма часто навщаетъ свою мамашу. Онъ прізжаетъ на крошечной лошадк въ сопровожденіи грума, и ддушка Седли съ восторгомъ встрчаетъ своего внучка на бульвар. Мистриссъ Эмми видитъ Джорджа, но тмъ не мене онъ уже не принадлежитъ ей исключительно и нераздльно. Его частые визиты не доказываютъ ничего. Джорджинька съ такимъ же усердіемъ навщаетъ и своихъ товарищей по школ, хвастаясь передъ ними своимъ богатствомъ и джентльменскимъ блескомъ. Въ два, три дня онъ уже принялъ повелительный видъ, и усвоилъ покровительственную осанку. ‘Джорджинька рожденъ повелвать, думаетъ его нжная мама,— онъ во всемъ похожъ на своего отца…’ Что правда, то правда.
Ужь это само-собою разумется, что погода стоитъ теперь чудесная. По-вечерамъ, въ т дни, какъ Джорджинька не зазжаетъ на Аднлаидины Виллы, мать его отправляется пшкомъ въ городъ Лоидонъ, ничуть не ближе какъ на Россель-Скверъ, и отдыхаетъ на камушк у садовой ршётки, что передъ домомъ мистера Осборна. И мягко, и уютно, и прохладпо. Мистриссъ Эмми любуется на иллюминованныя окна гостиной, и привтливо смотритъ на огонекъ, который, около девяти часовъ, появляется въ одной изъ комнатъ верхняго этажа, гд почиваетъ Джорджинька. Да-съ. Амелія знаетъ, что тутъ его спальня: онъ самъ сказалъ. Скоро огонёкъ потухаетъ, мистриссъ Эмми возсылаетъ пламенную молитву къ небесамъ, встаетъ съ камушка, и молча отправляется въ обратный путь, Домой приходитъ она въ крайнемъ изнеможеніи ‘Устала немножко’, говоритъ мистриссъ Эмми. Это ничего. Тмъ лучше она уснетъ посл такой пріятной прогулки, и, можетъ-быть, увидитъ во сн Джорджиньку.
Въ одно воскресное утро Амелія разгуливала случайно по Россель-Скверу въ нкоторомъ отдаленіи отъ дома мистера Осборна (она хорошо видла его издали). Праздничные колокола звонили и перезванивали, Джорджъ и его тётушка пошли въ церковь. Вдругъ маленькій подметатель дороги подбжалъ къ нимъ просить милостыни, лакей, несшій сзади книги, хотлъ его прогнать, но Джорджинька пріостановился, и подалъ ему пенни. Да ниспошлетъ Господь Богъ благословеніе на главу сострадательнаго малютки! Эмми обогнула уголъ сквера, подбжала къ нищему, и вручила ему свою послднюю лепту. Праздничные колокола звонили и перезванивали, и Амелія направила свои шаги въ церковь Воспитательнаго Дома. Здсь она сла въ такомъ мст, откуда можно было видть голову мальчика, помстившагося передъ монументомъ своего отца. Сотни свжихъ и звучныхъ дтскихъ голосовъ пли гимнъ милосердому Отцу Небесному, и сердце маленькаго Джорджа трепетало отъ восторга при звукахъ этого торжественнаго псалмопнія. Нсколько времени мать не могла хорошенько разглядть его черезъ туманъ, покрывавшій ея глаза.

Примчанія.

(1) To be plucked, буквально — оборваться, значитъ, не выдержать экзамена на ученую степень. Это условный терминъ, употребляемый въ этомъ смысл студентами англійскихъ университетовъ. См. Oxford Suide. Должно замтить, что термины въ этомъ род, перемшанные съ простонародными выраженіями, безпрестанно попадаются у Теккерея.
(2) Senior Wrangler, буквально — старшій спорщикъ или диспутантъ. Такъ въ Кембриджскомъ универеитет называютъ студента, который лучше всхъ выдерживаетъ экзаменъ въ полномъ собраніи Академическаго Совта (senatehouse) За нимъ слдуютъ второй, третіи диспутантъ, и т. д.
(3) Иначе не умю перевести англійскаго ‘Sweeperess at the crossing’. Читателю можетъ-быть не безъизвстно, что есть въ Лондон особый классъ людей, мужчинъ и женщинъ, достающихъ себ насущный хлбъ исключительно подметаніемъ на перекресткахъ грязи и сора. Благодаря ихъ услужливости, пшеходъ можетъ, за полпенни, пройдти изъ одной улицы въ другую, не запачкавъ своихъ сапоговъ, какая бы ни была, среди дороги, грязь и слякоть, потому-что подметатель или подметайка идетъ впереди его съ метлой и очищаетъ дорогу. Каждый изъ этихъ промышленниковъ стоитъ на своемъ опредленномъ мст, которое составляетъ для него источникъ врнаго и правильнаго дохода, и которое онъ, впослдствіи, передаетъ своему преемнику за выгодную цну.
Теккерей Уильям Мейкпис
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Базар житейской суеты. Часть четвертая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  2. Виригинцы. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858
  3. Ньюкомы, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1855
  4. История Генри Эсмонда, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1852
  5. Ловель-вдовец, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1860
  6. Дениc Дюваль, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1863
  7. Записки Барри Линдона, эсквайра, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1844
  8. Базар житейской суеты. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
Электронная библиотека