H. М. СОКОЛОВСКІЙ
H. М. СОКОЛОВСКІЙ
ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ
ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ
(ИЗЪ ЗАПИСОКЪ СЛДОВАТЕЛЯ)
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И. Г. ОВСЯННИКОВА
1866.
БАТЬКА.
БАТЬКА.
Батька, Соколовский Николай Михайлович, Год: 1866
Время на прочтение: 3 минут(ы)
— А вотъ и ихъ батька, сказалъ мн тотъ же офицеръ, указывая на вновь входящаго арестанта, призваннаго для допроса по тому же длу о побг.
— Какъ тебя зовутъ?
— Назырь Веллеуловъ.
— Изъ татаръ?
— Татаринъ.
— Что же ты муллой что ли былъ, что тебя г. поручикъ батькой зоветъ…
Измнившіяся черты подвижнаго лица арестанта показали, что вопросомъ дотронулись до одного изъ больнымъ мстъ, до одного изъ воспоминаній, которыя хотлось бы забыть. Веллеуловъ горько улыбнулся…
— Ихъ благородіе изволитъ все шутить, потому и зовутъ меня батькой…
Веллеуловъ былъ обрусвшій татаринъ: только не значительная разница въ акцент измняла его происхожденію.
— Вдь онъ однакожъ незоветъ другихъ батькой, отчего же тебя такъ величаютъ?…
— Я, ваше благородіе, палачемъ былъ, вотъ они батькой меня и прозвали.
— Палачемъ! Какъ же ты сюда попалъ? вдь не можетъ быть, чтобы ты отслужилъ свой терминъ. Теб всего лтъ тридцать. Да и палачи приписываются въ крестьяне или мщане?
— Да я не долго и былъ имъ…
— Что же ты сдлалъ, что опять попался?…
— Изъ острога убжалъ.
— Что теб за охота пришла? вдь палачу житье хорошее: въ иной разъ водки столько, хоть вымойся, да и денегъ въ придачу дадутъ.
— То-то и есть, ваше благородіе, кому хорошее, а кому и нтъ. Вотъ Иванъ Захаровъ (имя одного заплечныхъ длъ мастера) не убжитъ.
— Чмъ же для тебя-то оно не хорошо было?
— И незнай што… Какъ учился на лубку, ну думаю себ, дло легкое — валяй, только знай, а какъ привели передъ живаго человка, да какъ взглянулъ на него, — а онъ стоитъ такой худой, жалостливой, кровники въ лиц нтъ, словно мертвый, — такъ у меня руки опустились: къ кобыл его привязать не могу, — стою что твой столбъ. Ужь частный ко мн подошолъ, да палками пригрозилъ, такъ принялся справлять свое дло. Только и помню, какъ кричалъ онъ, сердешный, посл каждой плети.
— Что же, ты посл этого разу и бжалъ?…
— Нтъ еще в. б—діе… Ну думаю дло непривычное, обойдется… Повезли меня вмст съ старымъ палачемъ въ Зачурскъ женщину наказывать. Мужа что ли отравила. Иванъ Захарычъ привязалъ ее, да и подаетъ мн плеть:— бей молъ ты, а я буду смотрть. Взялъ я плеть, а народу на площади видимо-невидимо. Кричатъ вс: собака, басурманъ окаянный, поршитъ христіанскую душу. А чего мн поршать, — у меня ноги дрожатъ, изъ глазъ въ три ручья слезы катятся. Жалость такая на меня напала, что лучше сквозь землю провалиться, только бы не бить.
— Что же ты такъ ее и не наказывалъ?
— Нтъ, три раза ударилъ. Да ужь Иванъ Захарычъ плеть у меня изъ рукъ вырвалъ.— ‘Баба, говоритъ, ты’. Вотъ опосля этого-то раза я и думаю, не бывать видно теб въ мастерахъ,— взялъ, да тягу и задалъ изъ острога. Скоро только поймали, да вотъ сюда и засадили.
— Зачмъ же ты пошолъ въ палачи? вдь ты зналъ за что берешься?
— Глупость ваше благородіе. Какъ есть одна глупость. Мн ршеніе выходило, въ Сибирь значитъ ссылали. Больно отъ своей стороны далеко идти не хотлось. Я и объявилъ по начальству, что въ палачи молъ имю желаніе поступить. Знамо дло, кабы я чуялъ что со мной будетъ, такъ бы не то што въ Сибирь, а и дальше куда пошолъ. Душа-то одна, что у татарина, что у христіанина, только что насъ собаками зовутъ.
— А скажи пожалуста за что ты прежде попался?
— Лошадь у меня увели, работать не на чмъ было. Што тутъ станешь длать: подушные требуютъ, — работникъ-то въ семь я одинъ, а душъ-то на мн четыре лежитъ. Я думалъ, думалъ, какъ быть, да ничего хорошаго не выдумалъ, окром того, что пошолъ въ К—кую губернію, да тамъ съ поля первую лошадь и угналъ. Опознали скоро, — я человкъ не бывалый, — съ перваго же слова сознался.
— Какъ же теперь семья-то безъ тебя?
— Семья-то? Незнай какъ. А ужь наболлся я объ ней.
При напоминаніи о семьи, лицо Веллеулова приняло такое печальное выраженіе, на немъ отразилась такая непритворная, простая грусть, что видно было какъ мало лжи, какъ много правды заключалось въ его словахъ, что онъ ‘наболлся объ ней’. Много знать недоспалъ ночей Веллеуловъ, вспоминаючи своихъ малыхъ дтей, свой убогій домъ.
Страшные люди сидятъ иногда въ нашихъ тюрьмахъ, да арестантскихъ ротахъ!