БАСТАРДА.
БАСТАРДА.
СЦЕНЫ ИЗЪ СИЦИЛІЙСКОЙ ЖИЗНИ,
МЮССЕ.
МЮССЕ.
‘Современникъ’, No 4, 1855
Бастарда, Мюссе Альфред Де, Год: 1855
Время на прочтение: 31 минут(ы)
Однажды утромъ, во время пребыванія моего въ Палермо, афиши театра Фердинандо возвстили о первомъ представленіи ‘Vito Bergamasko’, патетической драмы изъ повсти знаменитаго Onorato di Бальзака, любимйшаго изъ всхъ французскихъ романистовъ. Изъ какого именно его романа заимствована личность Vito Bergamasko? Этого, признаюсь, я не могъ угадать. Я обдалъ въ этотъ день у князя П…., кром меня было еще трое гостей. Посл обда, мы пили кофе въ саду и я уже искалъ благовиднаго предлога удалиться, чтобы отправиться въ театръ Фердинандо, когда нашъ амфитріонъ самъ предложилъ намъ хать туда вмст съ нимъ. Комическая труппа состояла изъ самыхъ посредственныхъ актеровъ, незадолго прибывшихъ изъ Неаполя и потому пьеса, въ плачевномъ род, оказалась убійственно скучною, въ чемъ, конечно, французскій романистъ ни мало не виноватъ.
Въ конц втораго акта, князь, видя, что я почти засыпаю, сказалъ мн на-ухо:
— Не стоитъ смотрть. Возьмите вашу шляпу и поищите развлеченія въ другомъ мст.
— Я не ршался просить васъ объ освобожденіи, отвчалъ я: — но въ такой поздній часъ, что же мн остается длать?
— Въ Палермо, возразилъ князь: — во всякій часъ можно наткнуться на приключенія. Если вы хотите изучить нравы нашей страны, то предупреждаю васъ, что любовь и удовольствія играютъ въ нихъ главную роль. Обратите вниманіе на женщинъ, познакомьтесь съ молодыми людьми и, я ручаюсь, что вы соберете обильную жатву разсказовъ и воспоминаній. А главное, живите ночью, иначе вы не увидите ничего.
— Но куда же идти? отвчалъ я: — иностранцу нуженъ кормчій.
— Мы найдемъ его безъ затрудненія. Пойдемте, я передамъ васъ въ надежныя руки.
Въ это время занавсъ опустился. Мы вошли въ корридоръ. Князь подошелъ къ молодому человку прекрасной наружности, сказалъ ему три слова, которыхъ смысла я не понялъ и удалился, пожелавъ мн много удовольствія.
— У насъ есть, сказалъ мн молодой человкъ: — много проводниковъ, способныхъ удовлетворить вполн вашимъ желаніямъ. Сейчасъ я замтилъ въ партер именно того, кого вамъ нужно.
Спустившись внизъ, мой путеводитель ударилъ по плечу красиваго малаго, лтъ тридцати-пяти, атлетическаго сложенія и повторилъ ему т же непонятныя слова князя П….
Сицилійскій геркулесъ обратился ко мн съ вжливой улыбкой и, устремивъ на моего спутника большіе, голубые глаза, сдлалъ глазами и мускулами лица три или четыре гримасы, которыя, вроятно, выражали очень многое, потому что молодой человкъ отвчалъ ему:
— Разумется, и все, что ты можешь еще придумать для того, чтобы questo signore провелъ настоящую сицилійскую ночь. Прошу только тебя привести его завтра домой, здравымъ и невредимымъ.
— Постараемся исполнить въ точности приказанія князя, отвчалъ атлетъ.
— Теперь, сказалъ молодой человкъ: — позвольте представить васъ моему другу, донъ-Корнеліо **’, прозванному корсаромъ Драгю, человку свтскому и простолюдину — смотря по обстоятельствамъ, онъ знатокъ во всхъ ремеслахъ, матросъ, рыбакъ, охотникъ, кучеръ, владетъ также хорошо шпагой, какъ и всякій, не хуже мальтійца уметъ заманивать въ свои сти молодыхъ двушекъ, одаренъ необыкновенной силой и, со всмъ тмъ, кротокъ какъ ягненокъ, если только гнвъ, мщеніе, ревность или другой недугъ не овладваетъ его душой, открытой для всхъ страстей, какъ досчатый сарай для всхъ втровъ.
— Не думайте, что онъ мн льститъ, прервалъ синьоръ Корнеліо: — онъ не высказалъ еще и половины моихъ достоинствъ.
— Съ такимъ лихимъ товарищемъ, возразилъ молодой человкъ: — надюсь, вы не будете скучать, и если я услышу завтра, что вы взбирались на вершину Этны или побывали на Тунисскомъ берегу, я этому не удивлюсь.
— Я готовъ на все, отвчалъ я.
— За тмъ, желаю вамъ успха, синьоры, я самъ охотно присоединился бы къ вамъ, если бы семейныя обязанности не удерживали меня въ театр.
Молодой человкъ возвратился куда призывали его обязанности, а синьоръ Корнеліо, скоре дружески, нежели фамильярно, взялъ меня подъ руку.
Оставивъ театръ Фердинандо, мы прошли чрезъ площадь Марина.
— Я знаю, сказалъ мой путеводитель: — что вы, французы, часто употребляете выраженіе, которое я ршительно осуждаю: убивать время, какъ будто время нуждается въ помощи, чтобы исчезнуть! Мы, палермцы, лучше знаемъ ему цну, вмсто того, чтобы убивать — мы забавляемъ, удерживаемъ его, такъ-что оно едва шевелитъ крыломъ, а мы хватаемся за его одежду, какъ супруга Пентефрія за плащъ Іосифа. Мн говорили также, что въ Париж нтъ удовольствій, если нтъ трехъ главныхъ средствъ, которыхъ маршалъ де-Тривюльсъ требовалъ для веденія войны: денегъ! денегъ! и денегъ! Платить за вино и състные припасы, которые мы истребляемъ, должно во всякой стран, но покупать у своихъ собесдниковъ право ихъ угощать! платить даже за улыбки и взгляды женщинъ! Фи! это значитъ, убивать удовольствіе, а не время. Я покажу вамъ сегодня, какимъ образомъ можно имть веселый ужинъ на шесть персонъ, почти не развязывая кошелька. Я говорю на шесть, потому что мы пригласимъ четыре пары прекрасныхъ глазъ. Вы посл оцните, во сколько обошлось бы вамъ подобное удовольствіе въ Париж, съ такой обильной приправой молодости, красоты и веселости, не ставя въ счетъ аппетита.
Синьоръ Корнеліо прервалъ свою рчь, войдя въ лавку повара (rtisseur) и отдалъ приказаніе мальчику позвать monsieur. Такъ называютъ еще въ Палермо поваровъ и парикмахеровъ, вслдствіе того, что эти промыслы, въ продолженіе послдняго столтія, составляли исключительно привилегію французовъ. Глава заведенія скоро явился и мой спутникъ вступилъ съ нимъ въ разговоръ посредствомъ знаковъ, употребляемыхъ обыкновенно при всхъ торговыхъ сдлкахъ въ Сициліи. Покупщикъ указалъ на жареную птицу, что означало: сколько она стоитъ? Поваръ, въ отвтъ, поднялъ большой палецъ, т. е. ‘дукатъ’. Покупщикъ поднялъ мизинецъ, это значило: ‘даю вамъ половину’. Monsieur взглянулъ за потолокъ, выражая, что это невозможно. Донъ-Корнеліо повернулъ голову къ двери, это не могло имть другаго смысла, какъ: я уйду! Хозяинъ сдлалъ движеніе плечами, равносильное отвту: ‘Что длать? я согласенъ, хоть это почти даромъ!’ Поваренокъ, наблюдавшій за пантомимой, проворно уложилъ птицу въ корзинку, чтобы отнести ее на домъ. Синьоръ Корнеліо заплатилъ полъ-дуката и вышелъ со мною, не произнеся ни слова. Потомъ онъ повелъ меня въ trattoria, гд заказалъ, ровно къ одиннадцати часамъ, блюдо изъ рыбы, саладъ изъ овощей и много земляники. Трехъ словъ и нсколькихъ знаковъ было достаточно для окончанія этой важной сдлки.
— Этого довольно, сказалъ онъ: — для импровизированнаго ужина, теперь займемся выборомъ гостей. Недалеко отсюда, мы увидимъ, въ магазин за конторкой, прехорошенькую двушку, какихъ немного во всемъ Палермо. Чтобы не угадали нашего умысла, вы поторгуете что нибудь въ род галстуха или фуляра. Между тмъ, пробьетъ десять часовъ и покупка будетъ отложена до завтра. Я терпть не могу безполезныхъ расходовъ.
Мы вошли въ небольшой магазинъ шелковыхъ матерій. Пока padrona (хозяйка) показывала мн галстухи, донъ-Корнеліо приблизился къ молодой двушк, замчательной красоты и, вмсто прежняго телеграфическаго языка, заговорилъ шепотомъ, съ удивительною живостью.
Двушка, по видимому, не ршалась.
— Синьоръ Корнеліо, сказала padrona, имвшая тонкое ухо: — это не годится. Зюллина благоразумная двушка, она не пойдетъ ужинать къ холостому, не бывъ уврена, что будутъ другія дамы, и нужно еще знать, кто именно будутъ другія гостьи.
— Я предвидлъ ваше возраженіе, отвчалъ Корнеліо.— Мы имемъ уже трехъ дамъ: будетъ, во первыхъ, синьора Стефанина изъ Мессины, во вторыхъ, маленькая Розина изъ Катанси, наконецъ, любовница маркиза ***, которую мы называемъ Филлиди, потому что ея добродтели были воспты въ стихахъ. Вотъ этотъ господинъ французъ, въ качеств свидтеля, можетъ удостоврить васъ въ истин моихъ словъ.
Мое молчаніе было принято за подтвержденіе.
— Но, уврены ли вы, сказала молодая двушка: — что сеньора Филлиди согласится ужинать со мною?
— Почему же нтъ? спросилъ донъ-Корнеліо.— Она покупаетъ платья, вы продаете. Я не вижу, почему вамъ не сидть за однимъ столомъ?
— Маркизъ такъ гордъ!
— Онъ ничего не узнаетъ, впрочемъ, Филлиди на него не похожа. Пословица говоритъ: ‘не то думаетъ оселъ, что думаетъ тотъ, кто на немъ здитъ’.
— Замолчите, Драгютто, сказала смясь padrona: — вы большой шалунъ. А кто будетъ у васъ изъ мужчинъ?
— Одинъ только путешественникъ, французъ, котораго вы видите предъ собою. Онъ скучалъ въ театр, и князь П…. поручилъ мн нсколько развеселить его.
— А! это другое дло.
— Совсмъ другое дло, не правда ли? Итакъ, могу ли я ожидать васъ, прекрасная Зюллина?
— Непремнно, отвчала молодая двушка, съ видимымъ удовольствіемъ.
— Браво! Идемъ же скоре все приготовить.
— Одну минуту, сказалъ я: — удовольствія посл длъ. Я пришелъ съ тмъ, чтобы купить галстухъ.
— Слишкомъ поздно, отвчала padrona: — сейчасъ било десять. Ни за что въ мір я не продамъ ничего ночью.
Донъ-Корнеліо провелъ меня въ улицу близь площади Pretoria и постучался въ одну изъ дверей.
— Здсь живетъ, сказалъ онъ шепотомъ: — мессинская Венера. Это особа чрезвычайно молчаливая и задумчивая въ продолженіе дня, она выходитъ изъ дому всегда въ сопровожденіи старухи-служанки и никогда не поднимаетъ глазъ, даже въ церкви, но эта чрезмрная скромность — только дневная маска, а посл захожденія солнца эта дама не опускаетъ своихъ длинныхъ рсницъ. Если намъ удастся склонить на свою сторону служанку, то принцесса, которая удостоиваетъ ее своею довренностью, будетъ также къ намъ милостива.
Старуха съ длиннымъ носомъ, съ капюшономъ на голов, выставила худощавое лицо въ отверстіе двери, которую держала полу-отворенною, какъ бы заграждая дорогу. Свтъ свчки, падавшій на нее сверху, озарялъ ея глубокія морщины. Жераръ, любитель мрака, охотно придалъ бы эту строгую наружность дуэнь, которая провожала Юдиь до палатки Олоферна. Посл долгаго шептанья, Корнеліо вроятно усплъ тронуть чувствительную струну, и старуха, оставивъ притворную скромность, вдругъ прояснилась.
— Подождите меня здсь, сказала она:— я дамъ вамъ отвтъ изъ окна.
Минутъ чрезъ пять, не слыша ни малйшаго движенія въ дом, я сообщилъ моему товарищу сомнніе въ успх посольства.
— Напротивъ, отвчалъ онъ:— это молчаніе — хорошій знакъ. Нужно же ей сохранять приличія. На чтобы это было похоже, если бы одного слова достаточно бы ю для устраненія всхъ препятствій? Нтъ, произносится всегда скоре, нежели да.
И въ самомъ дл дуэнья показалась на балкон и сказала намъ торжественно:
— Вы побдили, великодушный Драгю, сеньора согласна. Не забудьте же общаннаго ditale.
— Вы, кажется, прибгнули къ ршительнымъ средствамъ для достиженія цли, сказалъ я.
— Ваша правда, къ самымъ крайнимъ средствамъ, отвчалъ синьоръ Драгю.— Проклятая колдунья извлекаетъ пользу изъ осторожности своей госпожи. Она не потрудилась бы даже передать моего приглашенія, если бы я не общалъ ей серебрянаго наперстка.
— Предоставьте мн отыскать эту рдкость въ магазинахъ Палермо.
Синьоръ заставилъ меня пройти нсколько маленькихъ улицъ и остановился предъ однимъ высокимъ домомъ. Онъ крпко дернулъ за снурокъ, висвшій изъ третьяго этажа, окно тотчасъ отворилось и звучный голосъ спросилъ:
— Chi ? (кто тамъ?)
Высказавши свои имена и достоинства, донъ-Корнеліо объяснилъ цль своего посщенія. На каждое изъ его предложеній звучный голосъ отвчалъ ршительнымъ Gi, и окно закрылось.
— Вотъ и вс три, сказалъ мн Корнеліо.— Эта никогда не умла отвчать нтъ. Вы будете имть удовольствіе видть маленькую катанеянку, въ національномъ костюм, веселую какъ канарейка. Теперь, постараемся найдти доступъ къ знатной дам, знаменитой Филлид.
Мы возвратились въ лучшую часть города. Не доходя до улицы Толедо, донъ-Корнеліо указалъ мн, въ первомъ этаж одного домика, отворенное окно. Онъ остановился подъ балкономъ и произнесъ чуть слышное шшт! Силуэтъ высокой, стройной женщины показался немедленно въ освщенной рам окна.
— Я Драгю, отвчалъ Корнеліо: — и пришелъ предложить вамъ ужинъ и прогулку на лодк за городъ.
— Увы! отвчала дама: — я не могу выйдти отсюда, любезный Драгю.
— Разв вашъ Отелло съ вами?
— Нтъ, маркизъ въ своей вилл и возвратится не ране какъ завтра утромъ, но онъ заперъ меня.
— Какой ужасъ! вскричалъ Корнеліо, — держать подъ ключомъ женщину, подобную вамъ! и вы терпливо сносите это испанское обращеніе?
— О! я отомщу ему! сказала прекрасная плнница.
— Не откладывайте до завтра, возразилъ Корпеліо, — отомстите сію же минуту. У васъ, вроятно, двустворчатая дверь. Отодвиньте задвижки, тащите обими руками.
— Я уже пробовала и только исцарапала себ пальцы.
— Ну, привяжите къ балкону веревку или простыню и я общаю освободить васъ, хотя бы пришлось сломать замокъ и скобки.
Филлиди отошла отъ окна. Мы слышали, какъ она отворяла и запирала шкафы. Вскор она возвратилась съ толстой веревкой, которую прикрпила къ желзнымъ периламъ. Корнеліо уцпился за конецъ веревки и влзъ по ней съ ловкостью матроса, въ одну минуту онъ очутился на балкон. Три удара, за которыми послдовалъ стукъ, поколебавшій весь домъ, возвстили мн, что запоры не устояли. Свтъ погасъ и я увидлъ Корнеліо, вышедшаго объ руку съ дамой подъ капюшономъ, въ легкой шерстяной шали.
— Инфанта освобождена, сказалъ синьоръ Драгю.— Прекрасная Филлиди, останьтесь покамстъ у меня, а мы зайдемъ въ кафе заказать мороженое.
Дама звонко засмялась и вспорхнула какъ птичка. Спутникъ мой привелъ меня въ одинъ изъ кофейныхъ домовъ улицы Кассаро. Дв огромныя летучія мыши кружились надъ люстрой, но никто не обращалъ на нихъ вниманія.
— Похитивъ голубку, не дурно было бы замнить ее летучею мышью, сказалъ Корнеліо.— Держу пари, что вы не знаете какъ охотятся за pipistrello. Чтобы заставить ее опуститься наземь, стоитъ только дотронуться до ея крыльевъ, малйшаго прикосновенія достаточно, чтобы она потеряла равновсіе. Но дотронуться до нея весьма трудно, потому что она съ необыкновеннымъ проворствомъ уклоняется отъ всего, что попадается ей на встрчу, но не такъ ловко избгаетъ удара сзади. Посмотрите какъ это длается.
Корнеліо сталъ на стулъ и началъ вертть тростью съ возрастающею скоростью, описывая круги, все боле и боле приближавшіеся къ полету одной изъ летучихъ мышей. Посл пятаго или шестаго тура, быстрота движеній трости уже превосходила быстроту полета, бдная pipistrello, едва задтая тростью, упала на полъ и кончила свое существованіе въ рукахъ охотника, который завернулъ ее въ попавшійся подъ руку листокъ газеты ‘Обихъ Сициліи’.
— Сейчасъ, сказалъ онъ мн съ радостью школьника: — я пошлю юнгу съ моей яхты прибить это фантастическое чудовище къ дверямъ маркиза, чтобы онъ видлъ слды посщенія Драгю. Это будетъ какъ будто подпись автора и урокъ послужитъ ему въ пользу. Чудакъ только подвергаетъ себя всеобщему осмянію, разъигрывая роль ревнивца безъ любви. Ревность — дло серьзное, и я научу его уважать ее.
Мы вышли изъ кофейной вмст съ мальчикомъ, который несъ на голов цлую пирамиду мороженаго изъ tutti frutti. Донъ Корнеліо занималъ, въ Новой улиц, второй этажъ дома — чуть не дворца. Комнаты внутри были бы очень красивы, но отъ недостатка мебели он казались чрезмрно велики. Въ гостиной висла на одной стн прекрасная картина, произведеніе Новелли, съ изображеніемъ Богоматери и св. Елисаветы, а да другой — трофеи и принадлежности охоты и рыбной ловли. Красавицы Зюллина и Филлиди, усвшись на волосяномъ канапе, бесдовали между собою съ видомъ совершеннаго равенства. Юнга, одтый въ ливре съ галунами, приготовлялъ ужинъ въ столовой. Раздавшійся звонъ колокольчика возвстилъ о прибытіи Катанеянки. Граціозная наружность ея отличалась чисто мавританскимъ характеромъ. Ротъ, постоянно полуоткрытый, имлъ выраженіе дикой веселости, а глаза, прорзанные до висковъ, устремлялись на насъ съ наивной смлостью, не похожею на безстыдство. Розина, сбросивъ съ себя черное шелковое toppa, покрывавшее ее съ головы до ногъ, начала разсказывать съ невроятною живостью, какъ ей удалось вырваться изъ заключенія. По временамъ, замчая, что я съ трудомъ слдилъ за нитью ея разсказа, она толкала Корнеліо плечомъ, говоря ему: spiega (объясни), но въ объясненіяхъ синьора не было уже очаровательной бойкости оригинала. Появленіе величественной месситнянки повяло на насъ холодомъ, продолжавшимся до той минуты, когда юнга въ ливре доложилъ, что ужинъ поданъ. Мы перешли въ круглую столовую. Чтобы разогнать принужденность и оживить гостей, хозяинъ, развертывая салфетку, провозгласилъ: Allegri!
— Allegri! повторили собесдники.
И чрезъ четверть часа вс говорили разомъ. Корнеліо и я по-тоскански, а дамы на сицилійскомъ нарчіи — самомъ пріятномъ изъ всхъ итальянскихъ. За исключеніемъ плутовки Розины, я могъ бы принять моихъ сосдокъ за настоящихъ инфантъ, такъ много было врожденнаго достоинства и свободы въ ихъ обращеніи. Безъ притворной скромности, которая была бы лишнею въ настоящемъ случа, он умли удержать границахъ приличія синьора Драгю, когда разсказы его становились слишкомъ вольными. Он краснорчиво хвалили кушанья и ли много, но разв настоящія принцессы не могутъ имть хорошаго аппетита? Хозяинъ, угощая насъ изъ своего погреба превосходнымъ марсала и сиракузскимъ мускатомъ, самъ пилъ только воду и когда я замтилъ, что онъ напрасно не длаетъ чести драгоцннйшимъ произведеніямъ Сициліи, онъ отвчалъ:
— Марсала и я — смертельные враги.
— Очень жаль, сказалъ я.— Это вино предохранило меня отъ морской болзни во время перездовъ на пароходахъ и я очень желалъ бы примирить васъ съ нимъ.
— Не хлопочите объ этомъ, я согласился бы скоре впустить легіонъ демоновъ въ мо тло, нежели одну рюмку этаго огненнаго вина. Оно съиграло со мной такую скверную штуку, что я никогда не прощу ему.
— Вы мн разскажете это приключеніе, синьоръ Драгю?
— Можетъ быть, отвчалъ Корнеліо, нахмурившись.
— Онъ разскажетъ вамъ и много другихъ, вмшалась синьора Филлиди: — у него было больше похожденій, чмъ у самого Юпитера.
— Что такое Юпитеръ? спросила Катанеянка.
— Языческій царь, сказалъ Корнеліо: — у котораго было восемь законныхъ женъ и нсколько сотъ наложницъ.
За дессертомъ, синьора Филлиди начала напвать романсъ, чтобы заставить самаго хозяина спть что нибудь. Корнеліо снялъ со стны гитару, повернулъ свой стулъ бокомъ, поставилъ правую ногу на лвое колно и началъ прелюдію, какъ совершенный музыкантъ. Дамы напоминали ему разные стихи, а онъ импровизировалъ для нихъ музыку. Наконецъ, онъ затянулъ прекраснымъ басомъ ророіапа (народная псня). Пніе это, съ аккомпаниментомъ сурдины, напоминало испанскія серенады, называемыя tiranas, потому что въ нихъ часто повторяется слово tirana (жестокая), адресуемое любовникомъ къ дам его мыслей. Въ меланхолической псни Корнеліо выразилось сожалніе о смерти женщины, убитой также какъ и Франческа ди-Римини. Послдній куплетъ трагическаго разсказа заключалъ въ себ слдующую мораль для сицилійцевъ:
‘Пожалйте несчастнаго ревнивца. Какъ вырвавшійся конь, онъ безумно и слпо стремится къ бездн. При жизни своей возлюбленной, онъ думалъ, что ненавидитъ ее, она умерла — онъ оплакиваетъ ее и нигд не находитъ покоя. Его заблужденія, ярость и страшное преступленіе — все было слдствіемъ любви. Любовь начинается смхомъ и радостью, но часто оканчивается слезами и кровью. Любить — отрадно, чрезмрная любовь смертельна. Тому, кто будетъ пть эти стихи, — авторъ желаетъ врной подруги.’
Эта грустная псня вроятно пробудила въ душ Корнеліо мрачныя воспоминанія, потому что голосъ его измнился на послднемъ куплет. Я далъ себ слово подстеречь благопріятную минуту, чтобы склонить его къ откровенности. Онъ проплъ еще нсколько романсовъ, мене фрачныхъ и, между прочимъ, знаменитую пснь: Vi rugghiu fdri ridiri, сочиненную простолюдиномъ, которую я уже слышалъ отъ погонщиковъ муловъ на восточномъ берегу.
— Теперь, сказалъ Корнеліо, вставъ изъ-за стола: — намъ нужно движеніе. Я предлагаю прогулку поморю въ моей iachetto.
Маленькій юнга, исполнившій данное ему порученіе касательно летучей мыши, объявилъ, что втеръ дулъ юго-западный.
— Поспшимъ имъ воспользоваться, сказалъ синьоръ.— Мы успемъ обогнуть мысъ до восхожденія солнца и наловить рыбы на берегу Соланто.
Дамы, не имвши на головахъ ничего, кром великолпныхъ волосъ своихъ, накинули на нихъ шали, а Корнеліо одлся морякомъ. Юнга, освободившись отъ ливреи, побжалъ впередъ, чтобы разбудить матроса на яхт. Теплый, порывистый втерокъ общалъ оживить паруса, узнавши однакожь, что на обратномъ пути онъ будетъ дуть намъ навстрчу, дамы обнаружили нершительность. Важныя дла требовали ихъ возвращенія въ городъ рано утромъ. Корнеліо устранилъ это препятствіе, предложивъ послать наемную карету въ деревню Багеріа, чтобы обезпечить возвращеніе въ Палермо. На небольшой площадк, гд стояли фіакры, мы нашли одну только карету. Кучеръ подошелъ и Корнеліо уже сговорился съ нимъ, какъ вдругъ замтилъ, что карета была старинный закрытый берлинъ.
— Условіе наше не состоится, сказалъ онъ: — я не хочу хать въ бастард,
— Eccelenza, отвчалъ кучеръ: — лошади мои хороши.
— Никогда! вскричалъ Корнеліо.— Никогда я не поду въ бастард. Нтъ, меня не заманятъ вторично.
Я спросилъ его, не боится ли онъ также закрытыхъ экипажей какъ и марсалы.
— Еще больше, отвчалъ онъ: — и по той же причин. Я суевренъ.
— Eccelenza, сказалъ кучеръ: — къ утру будетъ свжо и ваши дамы рискуютъ простудиться въ окрытомъ экипаж.
— Онъ правъ! закричали дамы: — подемъ въ бастард.
— Хорошо, пусть будетъ по вашему, возразилъ Корнеліо: вы возвратитесь въ экипаж, а я останусь на яхт.
Бастарда отправилась въ Багеріа, а мы подошли къ набережной Санта-Лучіа. Iachetto была простая рыбачья лодка, но съ двумя мачтами и палубой. Матросъ ожидалъ насъ. Я слъ впереди, дамы помстились въ центр на двухъ скамьяхъ, а Корнеліо сталъ на рул. Пройдя небольшое пространство и поровнявшись съ цитаделью Гарика, яхта сдлала поворотъ, потомъ, распустивъ вс паруса, понеслась въ открытое море, граціозно поднимаясь и опускаясь на хребт волнъ. При свт луны, Палермо напоминало восточные города, полукруглый заливъ, получившій мстное названіе Conca d’oro, превратился въ серебряную раковину. Чрезъ три четверти часа, экипажъ исполнилъ новый маневръ и яхта быстро полетла къ мысу Цаферана, на вершин котораго уже показался румянецъ зари. Не огибая еще оконечности его, мы услышали звонъ колоколовъ въ деревняхъ, возвщавшій Angelus и вскор все небо зажглось яркимъ пламенемъ.
— Вотнастоящая пора для ловли la certi (макрелъ), сказалъ Корнеліо.
Юнга подалъ ему шпульку со снуркомъ, къ которому былъ прикрпленъ свинцовый наконечникъ. Размотавши его, синьоръ закинулъ свинецъ въ море, отъ времени до времени онъ прицплялъ къ снурку волосяныя удочки съ приманками. Когда онъ навязалъ такимъ образомъ съ десятокъ удочекъ, свинецъ, подвигаясь за яхтою въ глубин моря, приводилъ въ дрожаніе снурокъ, который издавалъ звукъ, подобный звуку трубочки въ орган, можно было принять его за стонанье человческаго голоса посреди волнъ. Не оставляя руля, Донъ Корнеліо приложилъ палецъ къ снурку, скоро онъ почувствовалъ легкое сотрясеніе и объявилъ намъ, что рыба попалась на одну изъ удочекъ. Впродолженіе четверти часа, такихъ сотрясеній было не мене двнадцати. Когда вытащили осторожно снурокъ изъ воды, на каждомъ крючк оказались la certi разной величины.
Занятіе рыбной ловлей и картина восходящаго солнца доставили бы больше удовольствія дамамъ, еслибы он не почувствовали дйствія качки, которая сдлалась ощутительною, съ тхъ поръ, какъ мы оставили за собою мысъ. Лица ихъ поблднли и рзвушка Розина, неподвижная въ своемъ черномъ домино, не могла выговорить ни слова. Въ эту минуту, обязанности, призывавшія каждую изъ нихъ въ городъ, пришли на помощь нашимъ спутницамъ. Синьора Филлиди хотла возвратиться домой прежде прибытія ревниваго маркиза, хорошенькая магазинщица боялась опоздать до времени открытія лавки и важная Мессинанка вспомнила, что пригласила къ завтраку одну весьма почтенную особу. Мы повернули къ земл и яхта пристала къ берегу въ маленькомъ залив, въ томъ самомъ мст, гд дорога изъ Палермо въ Термина, подходитъ почти къ самому морю. Мы прибыли въ Багеріа около шести часовъ. При вход въ деревню, донъ Корнеліо взялъ меня подъ руку и сказалъ по секрету:
— Эти дамы, одна за другой, распрашивали меня объ васъ и, по моей милости, вы занимаете теперь чрезвычайно выгодное мсто въ ихъ мнніи. Что же касается до смышленой Мессинанки, то она подозрваетъ въ васъ очень важную особу, подъ видомъ артиста. Рекомендація князя П… и вензель, подмченный ею на платк вашемъ, подтверждаютъ ея догадки, она уврена, что вы принадлежите къ одной изъ знаменитйшихъ фамилій австрійской монархіи. Она очень проницательна, какъ видите, и обмануть ее трудно. Одного взгляда было достаточно, чтобы разгадать эту важную nfqye, и я не знаю, удастся ли вамъ выбить эту нелпость изъ ея головы.
— Это мое дло, отвчалъ я. Она скоро увидитъ, что я не повелитель Имперіи.
Карета ожидала насъ на площади. Ни насмшки, ни просьбы не могли склонить дона Корнеліо хать въ бастард и, когда я повторилъ мое живйшее желаніе узнать причину его суеврія, онъ общалъ разсказать свою исторію, если только я соглашусь возвратиться съ нимъ въ городъ моремъ. Четыре красотки сидли уже въ карет. Несмотря на ихъ краснорчивые взгляды, я предпочелъ приглашеніе Корнеліо, но, чтобы не показаться холоднымъ или невжливымъ въ глазахъ любезныхъ спутницъ, я подошелъ къ открытымъ дверцамъ экипажа и просилъ позволенія постить каждую изъ нихъ особо. Кром назначенныхъ часовъ, въ которыхъ я могъ застать ихъ дома, он разсказали мн въ какой церкви и въ какое время ихъ можно видть по воскресеньямъ. Зюллина и Филлиди всегда бывали у поздней обдни въ собор. Мессинянка, любившая мракъ и таинственность, вставала очень рано и друзья, желавшіе ее видть, всегда находили ее въ восемь часовъ у ранней обдни. Катанеянка посщала обыкновенно приходъ св. Доминика, чтобъ слышать лучшій въ город органъ. {Туристы, посщавшіе Сицилію знаютъ, что женщины въ Палермо не находятъ предосудительцымъ назначать rendez-vous въ церквахъ. Подобные факты собираются на мст, было бы непростительно ихъ выдумывать.} Принявъ къ свднію эти данныя, на всякій случай я, наконецъ, распростился съ красавицами, кучеръ ударилъ по лошадямъ и берлинъ покатился въ Палермо.
Отъ утренней росы и морскаго воздуха платье наше пропиталось непріятною сыростью. Корнеліо предложилъ мн зайти въ locanda (chambre garnie). Такъ какъ пріемная зала была холодна, то мы расположились въ кухн, хозяинъ подалъ намъ кофе на козьемъ молок и благо сыру, называемаго ricotta, а дочь его, между тмъ, принесла вязанку сухой травы и винограднаго хвороста, еще покрытаго листьями. Чтобы поддерживать огонь, она бросала въ него поодиначк втви и сучья и пламя, вспыхивая, принимало мгновенно форму растенія. Когда я увидлъ, что огонекъ и благотворная теплота кофе оживили синьора Драгю, я напомнилъ данное имъ общаніе разсказать мн свои несчастія. Онъ набилъ табакомъ трубку изъ темной глины съ изображеніемъ фигуры актера Паскина и, закуривъ ее, началъ слдующее.
— Такъ какъ вы желаете узнать меня покороче, то, съ вашего позволенія, мы прежде всего возвратимся, не къ всемірному потопу, но ко времени нашествія норманновъ на Сицилію.
Извстно, что набги этого воинственнаго племени отличались всегда насильственнымъ, жестокимъ характеромъ. Генеалогическое дерево, рисованное рукою моего дда, доказываетъ, что я происхожу по женской линіи отъ одного доблестнаго рыцаря, бывшаго товарищемъ знаменитаго Роберта Гискара. Несмотря на смсь сицилійской и испанской крови въ нашемъ род, я остался настоящимъ Норманномъ, т. е., безпокойнымъ, дятельнымъ, вспыльчивымъ человкомъ и даже немножко разбойникомъ. Безъ хвастовства могу сказать, что во время ученія моего въ палермской коллегіи, я былъ повсой во всей сил слова. Розги и заточенія не только не усмиряли меня, но еще боле раздражали. Я ссорился и дрался со всми учителями и товарищами, кром одного, съ которымъ былъ друженъ, какъ съ братомъ.
Пиппино Кастри, младшій изъ всхъ насъ и лучшій по поведенію, былъ мальчикъ кроткаго, мягкаго и послушнаго характера. Превосходство его ума и способностей возбуждало зависть другихъ и навлекало на него тысячи ударовъ и непріятностей.
Мн стало жаль его и я, принявши его великодушно подъ свое покровительство, сдлавшись защитникомъ угнетеннаго, какъ-будто выкупалъ этимъ безчисленные подвиги тиранства и грабежа. По окончаніи пребыванія въ школ, меня послали учиться въ университетъ, въ Катанею, гд я снова встртился съ Пиппино Кастри. Для соблюденія послдовательности въ моихъ дйствіяхъ, я и здсь перессорился съ профессорами, отличался дерзостью на экзаменахъ и не заслужилъ никакой ученой степени, тогда какъ другъ мой кончилъ курсъ самымъ блистательнымъ образомъ. Мы вмст возвратились въ Палермо, онъ адвокатомъ, а я ничмъ. Я вступилъ въ лучшій періодъ жизни съ огнемъ въ крови какъ Сициліецъ и съ инстинктами Норманнскаго корсара. Съ сожалніемъ смотрлъ я на своего благоразумнаго друга, который напрасно искалъ благороднаго употребленія своихъ талантовъ въ нашей отжившей стран и жиль, какъ говорится, тише воды ниже травы, скромно и осторожно.
Въ это время, маленькая цыганка, ворожея, забавлявшая прохожихъ на площади Марина, посмотрла на мою руку и сказала, что я умру въ полномъ одяніи. Я часто вспоминалъ объ этомъ предсказаніи и не моя вина если оно не исполнилось, оно не иметъ уже вроятности теперь, когда я живу философомъ вдали отъ свта.
Отецъ мой, котораго я лишился еще въ дтств, оставилъ мн боле состоянія нежели сколько мн было нужно для того чтобы надлать глупостей, а мать, вышедши вторично замужъ, занималась мною очень мало. Для удовлетворенія моихъ бродячихъ наклонностей, я предпринялъ путешествіе въ Мальту и на африканскіе берега. Выбравъ между товарищами моихъ удовольствій трехъ подобныхъ мн молодцовъ, которыхъ мой характеръ и физическая сила держали въ нкоторомъ повиновеніи, я нанялъ купеческую лодку и мы отправились вчетверомъ. Мы взяли съ собой провизію, оружіе, денегъ и горячія головы. Погулявъ весело въ Мальт, заглянувъ въ Триполи и Тунисъ, мы пристали однажды утромъ къ берегу острова Церби, сами не зная гд мы находимся. Отъискивая кого нибудь для распросовъ, мы подошли къ ручью, гд молодыя двушки черпали воду. Увидвъ насъ, он въ испуг разбжались. Мы взяли съ собой охотничьи ружья надясь пострлять куропатокъ или зайцевъ, но при вид дичи боле привлекательной, я предложилъ друзьямъ поохотиться за нею. Двушки быстро взбирались по крутой тропинк, ведущей въ ихъ деревню. Одна изъ нихъ мене проворная, едва не попалась въ руки корсаровъ и въ ужас начала кричать. Въ то же время, опередившія ее подруги, подняли шумъ и суматоху въ деревн, пятнадцать или двадцать женщинъ, вооруженныхъ вилами и палками, съ бранью и угрозами приближались къ намъ, я выстрлилъ изъ ружья на двадцать футовъ надъ ихъ головами и вс он обратились въ бгство, мы подвигались за ними въ порядк до небольшой площадки, по среди которой возвышалось огромное фиговое дерево. Здсь мы заняли позицію и такимъ образомъ деревня была взята приступомъ.
Одинъ старикъ, знавшій нсколько словъ по италіански, былъ присланъ къ намъ парламентеромъ. Я объявилъ ему прежде всего, что мы прибыли съ миролюбивыми намреніями, но, вмсто того, чтобы хладнокровно разъяснить недоумніе, я говорилъ съ надменностью побдителя и требовалъ чтобы депутація явилась къ намъ съ извиненіями. Парламентеръ ушелъ, ворча что-то сквозь зубы и уже не показывался. Нсколько Арабовъ, возвратившись съ полей, взялись за карабины и вотъ, съ одной изъ кровель раздался выстрлъ и сбилъ у меня съ головы шляпу. Для большей безопасности мы силою заняли одинъ домъ, непріятель сталъ осаждать насъ и посл получасовой перестрлки съ обихъ сторонъ, осада была снята, мы ранили слегка двухъ Арабовъ. Не имя намренія завладть островомъ Церби, я предложилъ друзьямъ отступить. Товарищи пираты прошли безпрепятственно чрезъ деревню и спустились къ морю напвая этотъ военный маршъ божественнаго маэстро Верди….
Здсь разскащикъ пріостановился и заплъ звучнымъ, могучимъ басомъ хоръ изъ Ломбардовъ.
— Къ несчастію, началъ снова Корнелію, когда наша лодка уже отчалила отъ берега, въ насъ выстрлилъ кто-то съ вершины холма и пуля попала мн въ плечо. Я возвратился въ Палермо, сильно страдая отъ раны и нсколько опасаясь за послдствія нашей шалости. Пиппино Кастро находился почти неотлучно у моей постели и, оказывая мн самую нжную заботливость, въ тоже время горячо осуждалъ мое поведеніе. Онъ напомнилъ мн о предсказаніи цыганки и вымолилъ у меня общаніе быть впередъ умне, чего конечно не трудно было добиться отъ человка, ослабленнаго кровопусканіями и лекарствами. Между тмъ, жители острова Церби молчали, противъ всякаго ожиданія, вроятно не надясь на правосудіе собакъ Христіанъ и такъ, меня не преслдовали. Приключеніе это придало новый блескъ моей репутаціи. Въ эту пору у меня пробивалась борода и такъ какъ она была огненно-русаго цвта, то меня звали Гаріаданомъ Барбарусса, когда же я сбрилъ ее, мн дали прозваніе Драгю.
Я избавлю васъ отъ разсказа другихъ моихъ глупостей, подробное исчисленіе ихъ было бы не короче описанія проказъ Юпитера. Состояніе мое, котораго я не сберегалъ, нуждалось въ отдохновеніи. Управляющій объявилъ мн въ одно крекрасноое утро, что если я стану продолжать, не считая, черпать изъ сундука, то скоро долженъ буду сидть на balata. {Скамья изъ камня, которая замняла позорный столбъ для банкрутовъ, въ эпоху испанскаго владычества.} Для радикальнаго преобразованія моихъ финансовъ, я продалъ экипажи и лошадей, отпустилъ лакеевъ и любовницъ и ршился исключительно предаться занятію не столь разорительному. Съ этою цлью я одлся охотникомъ, отправился въ горы, во внутренность страны, путешествовалъ пшкомъ, питаясь дичью собственнаго промысла, ночуя у поселянъ, часто съ большими лишеніями и неудобствами, но усталость всегда доставляла мн хорошій аппетитъ и сонъ. По возвращеніи въ Палермо, мн представился случай пріобрсти яхту и я въ скоромъ времени сдлался превосходнйшимъ морякомъ и рыболовомъ. Тунецъ, мечь-рыба, макрель, не имли опаснйшаго врага на заколахъ Соланто. Погрузившись въ эти безвредныя удовольствія, я велъ дятельную и здоровую жизнь, какъ вдругъ роковая встрча перевернула вверхъ дномъ все мое существованіе.
Это случилось весною 1842 года. Богатый негоціантъ изъ Трапани, наживши капиталъ посредствомъ обработки и торговли срою, продалъ свои заводы одной англійской компаніи и поселился въ Палермо. Съ нимъ была жена, еще сохранившая красоту и осьмнадцатилтняя дочь или лучше сказать, ангелъ, прелестнйшее существо, созданное изъ любви и для любви. Ни мн описывать совершенства несравненной Авреліи, хотя образъ ея врзался огненными чертами въ мое сердце. Чтобы изобразить ее, нужно-бы было воскресить Петрарку. Вообразите нимфу между простыми женщинами, божество между нимфами….
— Остановитесь, синьоръ Корнеліо, возразилъ я: — что будетъ съ вами, если вы заговорите, языкомъ старинныхъ сицилійскихъ труверовъ, унылыя псни которыхъ распространили эту умственную болзнь, сдлавшую столько вреда итальянской литератур?
— Какую болзнь? спросилъ Корнеліо.
— Напыщенность, искусственный жаръ, паосъ, наконецъ, если вы хотите, чтобы я назвалъ ее настоящимъ словомъ. Вереница звучныхъ и пустыхъ выраженій не можетъ дать понятія ни о прекрасной Авреліи, ни о какой другой женщин. Говорите сколько хотите, но, ради Бога, говорите дло!
— Ваше заблужденіе велико, отвчалъ Корнеліо: — или вс мои несчастія — только горькая насмшка надо мною судьбы. Долго, погруженный въ варварское невжество, я называлъ пустяками туманныя псни нашихъ древнихъ поэтовъ и особый языкъ, ими созданный, но собственный опытъ показалъ мн, какъ драгоцнно искусство — говорить хорошо. Въ этомъ именно и заключается моя исторія и причина всхъ моихъ бдствій.
— Какъ вамъ угодно. Я прошу васъ только не заноситься слишкомъ высоко. Останьтесь по обыкновенію норманномъ, или корсаромъ синьоръ Драгю, вы этимъ меня обяжете.
— Согласенъ, если вы этого желаете. Представьте же себ, волосы черне крыла ворона, глаза Ніобеи подъ покровомъ длинныхъ рсницъ, тонкій прямой носъ, ротъ унизанный жемчужинами, кроткій и мыслящій взглядъ, лицо боле продолговатое, нежели круглое, а цвтъ его такой нжный и чистый, что вс прочія лица казались въ сравненіи масками.
— Этихъ примтъ мн довольно, сказалъ я: — продолжайте вашъ разсказъ.
— Однажды въ воскресенье, въ каедральной церкви, я увидлъ въ первые эту чудную двушку и любовь мгновенно вспыхнула въ моемъ сердце. Донъ Массимо, отецъ ея, былъ почтенный человкъ, хотя немножко скупъ, жена его напротивъ часто выходила изъ предловъ благоразумной разсчетливости. Это семейство, только что переселившееся изъ провинціи, искало, какъ водится, знакомство и друзей въ Палермо, и потому доступъ въ ихъ домъ былъ для меня не труденъ. Я часто доставлялъ удовольствіе дамамъ прогулками въ моей яхт, а отца усплъ расположить въ мою пользу проигрывая ему по не многу въ карты. Счастье мое, что я познакомился съ ними изъ первыхъ въ город, потому что, какъ скоро Аврелія показалась ни концертахъ въ публичномъ саду, красота ея привлекла общее вниманіе, и соперники явились во множеств. Однажды вечеромъ, во время прогулки по аллеямъ Флоры, я воспользовался случаемъ поговорить съ Авреліей наедин, и позволилъ себ сказать нсколько словъ о моей любви. Молодая двушка слушала меня, склонивъ голову на одно плечо и играя цвткомъ магноліи. Вдругъ она поняла къ чему клонилась моя рчь и устремила на меня большіе глаза, въ которыхъ выражалось любопытство:
— Такъ вы меня любите, синьоръ Корнеліо? спросила она.
Ободренный этимъ вопросомъ, я съ жаромъ высказалъ ей мои чувства.
— О, тмъ лучше! отвчала прелестное дитя съ наивною радостью.— Должно быть очень пріятно быть любимой такимъ мужчиной какъ вы! Надюсь, по крайней мр, что вы говорите серьзно и любите меня не только на словахъ.
— Испытайте меня, сказалъ я.— Не прикажите ли снова завоевать островъ Церби? отправиться въ Китай? спуститься въ жерло волкана? Повелвайте, распоряжайтесь мною, какъ своимъ невольникомъ и, вы увидите, что меня не остановятъ никакія препятствія или опасности.
Эта смлая рчь, казалось, понравилась ей.
— Нтъ, отвчала она, улыбаясь: — вы броситесь въ жерло волкана разв только когда я уроню въ нее носовой платокъ. Посмотримъ, съумете ли вы угадывать и предупреждать мои желанія. Не скрою отъ васъ, что другіе высказывали мн любовь свою въ боле изящныхъ выраженіяхъ, во я думаю, что постоянная внимательность и угожденія тронутъ меня скоре, я буду цнить ихъ. Между доказательствами истинной страсти, есть одно, о которомъ я не могу подумать безъ ужаса — это ревность. Я знаю страшные примры и, если вы хотите внушить мн не страхъ и отвращеніе — то, не будьте ревнивы, синьоръ Корнеліо, съ этимъ только условіемъ, предупреждаю васъ, я могу полюбить васъ современемъ.
— Постараюсь, отвчалъ я: — но также съ условіемъ, я не хочу быть только безмолвнымъ вздыхателемъ (il patito), вы должны дать мн прочное мсто въ вашемъ сердц, тогда и мое будетъ недоступно ревности. Лучшее предохранительное средство противъ этой болзни — взаимная довренность. Позвольте мн дйствовать прямо и откровенно.
— Согласна, сказала задумчиво Аврелія: — обмана не будетъ между нами, что же касается до предпочтенія, котораго вы желаете, вотъ вамъ первое доказательство. Если бы кто другой просилъ у меня этотъ цвтокъ, я бы отказала, но вамъ я отдаю его, какъ залогъ дружбы, только не показывайте никому, потому что его уже видли у меня въ рук.
Я приложилъ къ губамъ завтную магнолію и бережно спряталъ въ карманъ.
— Теперь, шутливо продолжала молодая двушка: — какимъ подвигомъ начнете вы служеніе мн, мой рыцарь?
— Это зависитъ отъ вашей воли, отвчалъ я.— Къ сожалнію, мой предокъ Норманнъ и товарищъ Робертъ Гискаръ, изгнали изъ этой страны послдняго изъ сарациновъ, въ противномъ случа, для васъ я бы вызвалъ его на поединокъ.
Донъ Массимо и жена его прервали вашъ разговоръ, но сказаннаго было довольно для того, чтобы я возвратился домой въ восторг отъ любви и надежды. На другой день, Аврелія выразила при мн желаніе покушать индйскихъ фигъ. Этотъ плодъ, продающійся въ изобиліи въ конц лта, могъ появиться, въ то время года, не ране, какъ чрезъ мсяцъ на рынкахъ Палермо. Я тотчасъ же похалъ въ Ното, гд кактусъ созрваетъ прежде, нежели въ нашей части острова. За дюжину индйскихъ фигъ, привезенныхъ мною съ тріумфомъ, я былъ вознагражденъ улыбкой, которой не отдалъ бы ни за какія сокровища. Я нашелъ много другихъ случаевъ оказать услуги Авреліи, но когда я убждалъ ее позволить мн просить руки ея у родителей, она отвчала мн въ испуг: ‘подождите еще’!
Однажды вечеромъ, въ кругу модной молодежи, порхавшей около нея, Аврелія съ удовольствіемъ слушала описаніе баловъ, которые давались по понедльникамъ въ Неаполитанской академіи. Денди, занимавшій въ особенности вниманіе моей возлюбленной, видлъ въ одномъ изъ этихъ вечеровъ головной уборъ, изъ голубыхъ перьевъ находящихся подъ крыльями птицы сои. Я понялъ, что желаніе имть подобный уборъ возникло въ ум Авреліи. Чтобы не лишиться награды за прежнія заслуги, я долженъ быль исполнить и эту прихоть капризнаго ребенка. Я отправился въ горы, взбирался даже на ту часть Этны, которая называется Немороза и возвратился чрезъ мсяцъ съ запасомъ перьевъ сои. Я надялся, что за этотъ разъ, буду встрченъ такъ, какъ еслибы мн удалось похитить часть святой одежды изъ рукъ неврныхъ, но, увы! ‘кто погоняетъ ословъ или довряется женщинамъ, тотъ не попадетъ въ рай!’ {Сицилійская пословица.} Я едва удостоился благодарности и мой подарокъ былъ брошенъ въ уголъ, гд лежитъ еще и теперь.
Пока я скитался по лсамъ въ погон за бдными птицами, новыя лица появились въ дом дона Массимо. Между прочими, я встртилъ тамъ моего школьнаго товарища, Пиппино Кастри. Хотя нарцисоподобная наружность его всегда нравилась женщинамъ, но мн сначала не пришло въ голову, чтобы мой лучшій другъ могъ сдлаться моимъ соперникомъ и, для отвращенія этой опасности, я ршился при первомъ удобномъ случа сдлать Пиппино повреннымъ въ моей любви. Палермское общество было въ то время исключительно занято праздникомъ, предстоящимъ въ Piana dei greci, гд, посл религіознаго греческаго обряда, предавались увеселеніямъ и танцамъ. Жители Піана, большею частію албанцы, должны были облечься въ національные костюмы. Дона Массимо долго убждали хать на праздникъ вмст съ дочерью, онъ согласился на то только наканун вечеромъ. Вс присутствовавшіе знакомыя пожелали присоединиться къ нимъ, насъ было слишкомъ много, чтобы помститься въ одномъ экипаж, а когда я предложилъ нанять городскую коляску, Донъ Массимо воспротивился, объявивъ, что подетъ въ бастард. Зажиточныя люди въ Палермо держатъ обыкновенно два экипажа, одинъ парадный для прогулокъ и визитовъ, другой старый, въ которомъ вызжаютъ только ночью, запрягая плохихъ лошадей, оставляемыхъ безъ сожалнія, часто въ продолженіе цлой ночи, у подъздовъ палацовъ и театровъ. Большая часть этихъ бастардъ старинные берлины нсколько готической формы. Огромная бастарда дона Массимо, съ почернлою бронзою и изношеннымъ бархатомъ, вроятно убаюкивала нкогда кардинала или испанскаго губернатора. Мн, какъ искусному возниц, поручено было править этой почтенной колесницею. Старики родители сли въ коляску, а веселая молодежь наполнила бастарду. Во все время перезда, я слышалъ подъ собою смхъ и крики. Когда закуска, взятая на дорогу была уничтожена, послышалось пніе и я тотчасъ узналъ голосъ Авреліи, за тмъ мой другъ Пиппино долго декламировалъ стихи, которымъ апплодировали дв маленькія ручки. По прізд въ Піана, я замтилъ въ глазахъ Авреліи нчто странное, восторженное, что возбудило во мн подозрнія. Въ первый разъ въ жизни змя ревности ужалила мое сердце. Я мысленно посылалъ къ чорту всхъ присутствовавшихъ, которые мшали мн сказать наедин нсколько словъ молодой двушк, какъ вдругъ, на пути въ греческую церковь, я увидлъ, что она сама замедляетъ шагъ и отдляется отъ общества.
— Мн нужно переговорить съ вами, сказала она торопливо. Вы ожидаете отъ меня объясненія и я должна вамъ дать его. Каждая минута можетъ увеличить затрудненія. Вооружитесь всмъ вашимъ мужествомъ, мой добрый Корнеліо, и вспомните, что никакого серьзнаго обязательства не было между нами. Посл всхъ доказательствъ вашей любви, это жестоко, сознаюсь въ томъ, но, что же мн длать? сегодня только я прочитала ясно въ моемъ сердц: вы никогда не внушите мн другаго чувства кром дружбы!
— Но что же случилось? спросилъ я дрожа.
— Вотъ что. Въ Трапани много обожателей неистощимо воспвали красоту мою. Они надоли мн своею лестью и я ухала въ Палермо не сожаля ни о чемъ, кром дома, въ которомъ я родилась. Въ такой настроенности сердца и ума, я услышала о вашей безумной экспедиціи на остров Церби. Вашъ смлый, ршительный характеръ понравился мн, я вообразила, что любовь, выражаемая поступками, займетъ меня гораздо боле нежели вс сладкія рчи свтскихъ юношей. Это доказываетъ по крайней мр, что у меня никогда не было намренія предоставить вамъ роль безнадежнаго вздыхателя, но не смотря на желаніе и усилія ваши, сердце мое осталось нечувствительнымъ и, я испытала наконецъ могущество слова, потому что есть слова и слова, мой добрый Корнеліо! Однажды, во время путешествія вашего на Этну, въ минуту, когда я совсмъ не о томъ думала, мн приносятъ запечатанный пакетъ, я развертываю его и, что же нахожу?— стихи въ 32 строфы: слышите ли? 32 строфы, наполненныя хвалами мн и такія звучныя, прекрасныя, что и не знаю которой изъ нихъ отдать предпочтеніе! Знаю, что много стиховъ было написано въ честь женщинъ, но я уврена и утверждаю, безпристрастно, что, съ тхъ поръ какъ женщины существуютъ, ничего столь прекраснаго для нихъ написано не было. Во первыхъ, авторъ сравниваетъ меня съ солнцемъ, которое разливаетъ теплоту и любовь по всей вселенной. До встрчи со мною, день былъ для него ночью: я даровала ему свтъ. Потомъ, глаза мои онъ называетъ двумя звздами, изливающими огненные, угасающіе лучи и, отъ этихъ угасающихъ лучей гаснетъ жизнь того, кто на нихъ смотритъ.
А! что вы думаете объ этомъ новомъ способ выражаться? говорили когда-нибудь съ женщиной такимъ языкомъ?
— Сто милліоновъ разъ! отвчалъ я въ гнв.
— Вы говорите въ досад. Я это понимаю и извиняю, возразила Аврелія.— Почему же, читая эти строфы, я чувствовала такое упоительное наслажденіе, что при послднихъ словахъ, мысли вертлись безпорядочно въ голов моей и я закрыла глаза, какъ будто огненный мечъ промелькнулъ предъ моимъ лицомъ? Но, то ли еще испытала я, когда самъ авторъ прочиталъ ихъ мн! И не подумайте, чтобы поэтъ называлъ меня Авреліей, т. е. моимъ настоящимъ именемъ, онъ называлъ меня Хлориди, полагая, что я буду въ состояніи проникнуть эту таинственную завсу и, онъ не ошибся. Слыхали ли вы, чтобы когда нибудь женщину называли Хлориди, когда ея имя Аврелія?
— Это длалось такъ часто, сказалъ я: — что во Франціи такія приторныя пошлости называются ‘букетами Хлориды’.
— О, въ такомъ случа, продолжала Аврелія: — мн было бы непростительно не разгадать загадки! Какая тонкая хитрость и какъ онъ уменъ, милый поэтъ! Спрашиваю васъ по совсти, скажите сами, можно ли не полюбить его, не бывъ безумной или слпой? Изъ всего этого слдуетъ, мой добрый Корнеліо, что вы хорошо сдлаете, если забудете меня. Поэзія, которую я прежде оскорбила, снова вступила въ свои права.
— Вамъ легко говорить, воскликнулъ я: — неблагодарная, втреная двушка! Неужели вы думаете, что васъ забыть такъ легко?
— Да, легко для великодушнаго и преданнаго сердца, какъ ваше, другъ Корнеліо. Къ тому же, ваше самопожертвованіе составитъ счастіе любезнаго молодаго человка, о которомъ я отъ васъ самихъ слышала много хорошаго.
— Я уничтожу его, сказалъ я, стукнувъ ногой: — я раздавлю его какъ ядовитое наскомое, этого вроломнаго Пиппино!
Слезы ручьями полились вдругъ изъ глазъ Авреліи.
— Милосердый Боже! воскликнула она: — вотъ чего я боялась — ревности, мщенія! Убить своего лучшаго друга! о каменное сердце! И меня, безъ сомннія, также, онъ убьетъ меня! Ахъ, Корнеліо, если вы ршитесь умертвить насъ обоихъ, то предупредите меня о томъ за нсколько дней! Пресвятая Богородица! неужели должно умереть за такой легкій проступокъ?
Аврелія почти задыхалась отъ слезъ, рыданія прерывали слова ея, и я предвидлъ, что это неминуемо должно кончиться нервическимъ припадкомъ. Я взялъ ее за руки и сказалъ:
— Успокойтесь, я не убью никого.
Слезы мгновенно прекратились.
— Вы мн дарите жизнь, сказала она: — и моему Пиппино также? Дайте словоI
— Клянусь вамъ.
— О, теперь я покойна.
— Но я не намренъ жертвовать собою, ради каприза молодаго человка. Я допрошу Пиппино и, горе ему, если онъ васъ не любитъ!
Не входя еще въ церковь, я знакомъ пригласилъ Пиппино слдовать за мною и отошелъ съ нимъ въ преддверіе храма. Мое волненіе и измнившійся звукъ голоса видимо смутили его. Онъ не могъ вынести моего взгляда. Но едва только узналъ онъ, въ какихъ отношеніяхъ я былъ къ Авреліи, какъ воскликнулъ:
— Ахъ, я несчастный! Что я сдлалъ? И ты, Корнеліо, зачмъ не открылъ мн вашей тайны? Что будетъ съ нами теперь?
Посл нкотораго молчанія, онъ прибавилъ:
— Страдать долженъ я. Я оставлю Сицилію, буду жить въ Неапол или, врне сказать, я умру тамъ, потому что, скажу теб откровенно, другъ мой, лишившись Авреліи, я долженъ умереть.
Эта неожиданная покорность судьбы обезоружила меня.
— Будь увренъ, сказалъ я: — что другъ твой позволилъ бы теб ухать, если бы самъ былъ предпочтенъ теб. Къ сожалнію, покорность судьб и самопожертвованіе выпали на мою долю.
Пиппино обнялъ меня, крпко прижалъ къ груди, называя самыми нжными именами, и заставивъ повторить нсколько разъ, что я отказываюсь отъ притязаній на сердце Авреліи, побжалъ ее отыскивать. Не видя куда я иду, я шелъ по дорог въ Палермо. Мн показалось, что во мн найдется довольно твердости, чтобы принести жертву и я, въ простот души, воображалъ себя героемъ, но скоро ревность схватила меня за горло и вс прекрасныя намренія разсялись, я видлъ въ друг только соперника, въ Авреліи коварную измнницу, въ ихъ счастіи — нестерпимую обиду. Мрачныя картины поперемнно представлялись моему воображенію: я видлъ, глазами души, двухъ любовниковъ, нжно бесдующихъ другъ съ другомъ и готовъ былъ поразить ихъ кинжаломъ, но красота молодой двушки останавливала мою руку и я обращалъ кинжалъ на собственную грудь. Цлую ночь я ходилъ по комнат, предаваясь ярости и болзненному бреду. Утомленіе и дневной свтъ нсколько успокоили меня, я хотлъ броситься на постель и попытаться заснуть, но дверь отворилась и вошелъ Пиппино. Онъ взялъ меня за руки, называя великодушнымъ другомъ, я не позволилъ ему распространяться.
— Побереги свои похвалы, сказалъ я ему: — он неумстны. Ршительно я не могу отказаться отъ Авреліи. Одинъ изъ насъ долженъ уничтожить другаго. Придумаемъ поединокъ съ равными шансами для обоихъ, потому что я не хочу воспользоваться моимъ превосходствомъ.
Пиппино бралъ уроки фехтованья. Я далъ ему рапиру и приличное наставленіе, но онъ не въ силахъ былъ защищаться и я тотчасъ нанесъ ему три удара, которыхъ онъ не могъ отпарировать. Въ искусств стрлять, я имлъ еще боле преимуществъ надъ нимъ, слдовательно, дуэль была невозможна. Я придумалъ другое средство. Пиппино былъ хорошій пловецъ, я предложилъ ему выхать изъ гавани вмст, а потомъ опрокинуть лодку въ открытомъ мор въ двухъ миляхъ отъ берега.
— Безумецъ! отвчалъ онъ: — а если ты услышишь, что я, умоляющимъ голосомъ, стану призывать на помощь, неужели ты будешь такъ жестокъ, что допустишь меня до погибели? Нтъ, ты забудешь всхъ женщинъ, свою любовь и ревность, и поспшно возвратишься назадъ, чтобы спасти друга, которому помогалъ и покровительствовалъ во время его дтства. Нтъ, не кровавый и нечестивый поединокъ долженъ прекратить споръ нашъ, но борьба боле благородная и достойная насъ, изъ которой побдитель выйдетъ, можетъ быть, несчастнымъ, но, во всякомъ случа, безъ угрызеній совсти. Если правда, какъ ты говоришь, что жизнь безъ Авреліи для тебя невозможна, то возьми мою невсту: я уступаю ее теб.
— Увы! воскликнулъ я: — она меня не любитъ!
— А разв полюбитъ, когда ты сдлаешься моимъ убійцею? Если уже суждено теб лишиться любимой женщины, то сохрани по крайней мр друга.
— Да, я сохраню его, сказалъ я, обнимая Пиппино: — да, я сохраню дружбу дтства, она вознаградитъ меня за вс жертвы. Я не поддамся впередъ обольщенію любви. Женись, любезный другъ. Женись на этой прелестной, милой и непостоянной женщин, посланной на землю какъ будто для того, чтобы довести насъ до преступленія, но мы выйдемъ изъ борьбы истинно великими. Аврелія принадлежитъ теб, пусть я умру, если когда нибудь посягну на ваше счастіе! Какъ мраморъ будетъ спокойно сердце мое въ ея присутствіи, потому что оно владетъ собою, потому что въ немъ львиная сила, въ немъ цесарево величіе! И Преподобный Корнеліо, мой патронъ, можетъ засвидтельствовать свыше, что говоря такимъ образомъ, я былъ чистосердеченъ. Похвалы, слезы и выраженія благодарности моего друга укрпили меня въ великодушномъ намреніи. Я подтвердилъ его такими торжественными клятвами и трагическими восклицаніями, что не могъ уже возвратиться къ первоначальнымъ мыслямъ, не заслуживъ названія жалкаго, безчестнаго человка.
Здсь Корнеліо остановился, поискалъ на дв своей чашки остатковъ сахара, спряталъ трубку въ карманъ и опустилъ глаза съ смущеннымъ видомъ.
— Чтожь? сказалъ я: — какъ сдержали вы ваши торжественныя клятвы? исповдайтесь вполн.
— Самоотверженіе прекраснйшая добродтель, но къ сожалнію, неудобоисполнимая для человка съ моимъ характеромъ, продолжалъ онъ.
По отъзд Пиппино, отецъ Авреліи постилъ меня. Онъ выговаривалъ мн за отсутствіе на праздник, которое было замчено. Донъ-Массимо, на обратномъ пути, правилъ вмсто меня бастардой и оказался не столь искуснымъ кучеромъ. Дамамъ понравились загородныя прогулки и на другой день предположено было отправиться въ той же бастард въ деревню Санта-Флавія, я долженъ былъ снова занять мсто на козлахъ — таково было приказаніе и просьба Авреліи. Вполн проникнутый новою своею ролью и покорностью судьб, я не видлъ причины отказаться отъ сдланнаго мн предложенія. Въ слдующую ночь, я спалъ сномъ стоика и проснулся довольный собою, не подозрвая, что предстоящее удовольствіе увидть Аврелію, могло быть причиной пріятной настроенности моего духа. Въ восемь часовъ я явился къ дону-Массимо, гд нашелъ уже все общество на лицо. Молодая двушка встртила меня съ улыбкой и подала руку, которую я пожалъ съ чувствомъ. Пиппино помстился рядомъ со мной, коляска похала впередъ, а наша бастарда сзади,
По прізд въ Санта-Флавія, донъ-Массимо получилъ позволеніе осмотрть виллу маркиза Арталя. Привратникъ отворилъ сады и предоставилъ намъ полную свободу. День прошелъ весело, я чувствовалъ себя такъ хорошо, что вывелъ самое выгоднoe заключеніе о моей душевной твердости. Обдать мы предполагали въ Палермо по возвращеніи, а для успокоенія аппетита взяли съ собою завтракъ. Дону-Массимо пришла несчастная мысль попотчивать насъ Марсала, — виномъ собственнаго приготовленія. Я опорожнилъ больше половины бутылки и вдругъ почувствовалъ отсутствіе разсудка, какъ будто бы какой нибудь волшебникъ похитилъ его у меня и заперъ въ стклянку.
Народная псня, которую я проплъ вамъ за столомъ, сравниваетъ безуміе ревнивца съ бшенымъ конемъ: это тигръ, жаждущій крови, могъ бы сказать авторъ, но если вы прибавите къ ревности опьяненіе, превращающее человка въ животное, тогда нтъ глупости, нтъ сумазбродства, ни даже преступленія, котораго не сдлалъ бы человкъ моего страстнаго темперамента, подъ вліяніемъ этихъ двухъ пагубныхъ силъ. Когда я увидлъ, что Аврелія подошла къ своему обожателю и сказала ему что-то на ухо, я почувствовалъ, что кровь хлынула мн въ голову. Я бросился бжать по саду, чрезъ куртины, какъ сумасшедшій, вырвавшійся изъ заточенія, выхватил ножъ и бросилъ его между деревьевъ съ силою и мткостью, которыя никогда не измняютъ рук сицилійца.
Для подкрпленія словъ своихъ примромъ, донъ Корнеліо взялъ со стола ножъ, вложилъ его въ рукавъ платья, потомъ ударилъ лвымъ кулакомъ по правому, взмахнулъ рукой — и ножъ, сверкнувши въ воздух, вонзился на цлый дюймъ въ противоположную дверь. Посмотрвъ на него искоса, я спросилъ нтъ ли убійства на его совсти, но отвта не получилъ.
— Не знаю, продолжалъ онъ: — какіе другіе признаки безумія оказалъ я въ продолженіе этого страшнаго припадка. Я не помнилъ, гд я и что я, когда услышалъ голоса, звавшіе меня издали. День вечерлъ и меня ожидали для возвращенія въ Палермо. Пиппино и его возлюбленная сли вмст въ бастард.
То, что мн остается разсказать длаетъ мн не много чести, но чувство стыда можетъ быть зачтено мн въ наказаніе. Сейчасъ, когда мы пойдемъ къ яхт, я покажу вамъ не вдалек деревню Санта Флавія и виллу маркиза Арталя, казино котораго находится на вершин крутаго холма.. Дорога, доступная для каретъ и прорытая въ скал, извивается змею по скату горы. Кучеръ дона Массимо осторожно сдерживалъ лошадей коляски и спускался шагомъ, къ великому изумленію и стыду, онъ увидлъ, что бастарда обгоняетъ его и смиренные кони скачутъ въ галопъ. Воображая удовольствіе двухъ любовниковъ, сидящихъ рядомъ въ движущейся машин, которою я правилъ, я почувствовалъ усиливающееся головокруженіе, какъ будто Фуріи вертлись въ воздух, надъ моей головой и вдохнули въ нее адскую мысль, опрокинуть экипажъ, предоставивъ такимъ образомъ ршеніе участи трехъ существъ вол Бога или случая. Дохавши до узкаго опаснаго мста, хорошо мн извстнаго, я направилъ лошадей такъ близко къ краю пропасти, что одно колесо оборвалось, не найдя точки опоры, и бастарда, опрокинувшись, скатилась съ косогора въ двадцать футовъ вышины. Я чувствовалъ втеръ отъ быстроты паденія, я слышалъ громовой ударъ, разразившійся въ моей голов и, больше ничего! У меня былъ проломленъ високъ и раздроблена ключица.
Когда я пришелъ въ чувство, то услышалъ какъ бы журчаніе ручейка: это кровь струилась изъ моей руки въ подставленную чашку. Я лежалъ на своей постел въ Палермо. Хирургъ, увидвъ, что я открылъ глаза, объявилъ, что жизнь моя вн опасности, тогда начались страданія. Въ теченіе трехъ мсяцевъ, я долженъ былъ лежать на спин, неподвижный, какъ надгробная статуя, и, сдавленный какъ въ тискахъ 25-ти аршиннымъ бинтомъ, обмотаннымъ вокругъ моего тла. Мученія Иксіона на колес не могли быть ужасне. Въ минуту паденія, Пиппино и Аврелія крпко прижались другъ къ другу и страшная катастрофа только доставила имъ случай нжно и страстно обняться. Кром меня никто не былъ раненъ.
Ничто не излечиваетъ такъ скоро отъ безумства любви и ревности, какъ проломъ въ голов и раздробленная ключица. Прежде нежели я оправился совершенно, другъ мой получилъ согласіе родителей Авреліи и первый мой выходъ былъ въ церковь Санта-Цита, гд я видлъ обрядъ внчанія, не чувствуя ни досады, ни огорченія. Спустя нсколько времени, Пиппино долженъ былъ похать въ Мессину для ходатайства по одной тяжб, онъ взялъ съ собою жену и поселился въ этомъ город. Донъ Массимо оставилъ Палермо и живетъ съ дочерью. Со времени этого несчастнаго приключенія, страсти мои уже не пробуждались. Годы, размышленія и опытность излечили меня отъ заблужденій, какъ истинный философъ, я живу только для удовольствія. Я узналъ, какъ опасно любить сильно одну женщину, и потому люблю ихъ всхъ…. И вотъ почему, господинъ французъ, я питаю вчную ненависть къ марсала и бастард.
— Согласенъ, что вы имете право ненавидть это вино, сказалъ я: — но такъ какъ бастарда, вроятно, не опрокинулась бы, еслибы ей въ этомъ не помогли немножко вы сами, то я не могу объяснить себ вашего суеврнаго предразсудка.
— Потому что вы не знаете, каково пролежать три мсяца сбинтованнымъ въ постел, я же испыталъ и потому, при вид бастарды, меня всегда бросаетъ въ дрожь. Я снова чувствую тогда втеръ паденія, снова слышу громъ въ голов и ощущаю холодное прикосновеніе къ тлу хирургическаго инструмента. Понимаете ли вы теперь?
— Совершенно, синьоръ Корнеліо. Понимаю также почему князь П* просилъ васъ доставить меня домой здравымъ и невредимымъ. Что же касается до предсказанія цыганки, то я, видя васъ столь благоразумнымъ, надюсь, что оно не исполнится надъ вами и вы умрете не насильственною смертью.
— Какъ знать? Судьбы не миновать, но порядочный корсаръ долженъ принять за особенную милость неба, если ему удастся отправиться на тотъ свтъ въ сапогахъ.
Чтобы возвратиться къ морскому берегу, донъ Корнеліо провелъ меня чрезъ Санта-Флавія и показалъ достопамятный для него обрывъ. Потомъ мы сли на яхту и прибыли въ гавань поздно ночью, такъ сильно противился намъ втеръ. Мы узнали, что ось бастарды сломалась дорогой и четыре красотки, опоздавшія по этому случаю, непоспли во время къ своимъ важнымъ дламъ. Въ продолженіе мсяца, проведеннаго мною въ Палермо, синьоръ Драгю находился въ полномъ моемъ распоряженіи и, подъ руководствомъ такого искуснаго и благоразумнаго кормчаго, я имлъ случай изучить нравы этой интересной страны.
Въ 1847 году, донъ Корнеліо не замедлилъ явиться въ Мессину, съ цлью участвовать въ возстаніи и бомбардированіи этого города. Онъ былъ убитъ тамъ осколкомъ бомбы, съ ружьемъ на плеч, въ голов отряда, которымъ командовалъ и такимъ образомъ сбылось предсказаніе цыганки.