Kотъ и крысы.
Басня.
‘Сынъ отечества’, No ХХХ, 1814.
ПОПУГАЙ.
(Басня.)
‘Сынъ Отечества’, т. 17-18, 1814
‘Встникъ Европы’, No 14, 1815
Басни, Измайлов Александр Ефимович, Год: 1814
Время на прочтение: 6 минут(ы)
У одного купца котъ очень разжирелъ.
И какъ не разжирть? лишь только спалъ да лъ,
A на мышей и крысъ совсмъ и не глядлъ,
За то он его ни сколько не боялись,
По милости его владя чердакомъ,
Неблагодарныя надъ нимъ еще смялись,
И Ваську смирнаго считали дуракомъ.
Однажды этотъ котъ, покушавши плотненько,
Пошелъ къ нимъ на чердакъ, чтобъ отдохнуть маленько,
Свернулся въ уголку клубкомъ.
И чтожъ? — Проклятыя вдь не дали покою!
Такую подняли возню между собою,
Что полъ отъ нихъ дрожалъ,
Но котъ смирнехонько лежалъ.
Подумали он, что Васька ихъ боится,
Стучатъ, шумятъ, бранятъ и кошекъ и котовъ,
A онъ не шевелится,
Какъ будто ихъ не слышитъ словъ.
Вдругъ крыса бойкая, съ престрашными усами,
Съ предлиннымъ въ шесть вершковъ хвостомъ,
Кричитъ: ‘да сдлаемъ одинъ конецъ съ котомъ’!
‘Съдимъ-ка мы его, увидите вы сами,
‘Что очень вкусенъ онъ:
‘Смотрите какъ жирёнь!
‘Вотъ и обдъ готовъ! чего же дожидаться?
‘Ну! ну! за дло приниматься,
‘Которая изъ насъ храбрй,
‘Ta носъ ему откуситъ,
‘За мной, за мной скорй,
‘Ступайте, кто не труситъ!’
Сказала и летитъ впередъ къ коту стрлой,
За ней вс прочія пустилися въ атаку. —
Чтожъ сдлалъ бдной Васька мой? —
Вступить ршился въ драку:
Вскочивши на ноги, согнулся весь дугой,
Шерсть поднялась на немъ, онъ засверкалъ глазами,
И началъ работать когтями и зубами,
Колонну цлую единымъ махомъ смялъ,
Смшались крысы, побжали,
Иныяже просить себ пощады стали,
Но котъ въ сердцахъ никакъ пардона на давалъ,
И въ кучу всхъ почти поклалъ.
Шути, да только осторожно,
А обижать совсемъ не должно,
Иной изъ нихъ, молчаливъ, смиренъ
И сноситъ долго оскорбленье,
Но естьли выведутъ его ужъ изъ терпнья,
То наглецовъ проучитъ онъ.
А. Измайловъ
Изъ клтки вылетлъ зеленый Попугай
И въ ближней рощ поселился,
А роща истинно была эдемской рай:
Кристальный тамъ ручей журча по камнямъ лился,
По берегамъ росла шелковая трава,
Кусты шиповника, сенетны дерева,
Кругомъ же множество большихъ деревъ втвистыхъ
Кленовъ, дубовъ и липъ душистыхъ.
Тутъ жили сотни птицъ: малиновокъ, дроздовъ,
Синичекъ, пночекъ, варакушъ, соловьевъ.
Лишь утромъ горизонтъ отъ солнца озлашится,
Огромный хоръ пвцовъ пернатыхъ ужъ гремитъ,
Все въ рощ веселится,
Одинъ мой Попугай нахохлившись сидитъ,
Съ презрньемъ головой качаетъ,
Пвцовъ, пвицъ пересмхаетъ
И что въ немъ мочи есть свиститъ.
Дроздъ, по его словамъ, поетъ со всмъ безъ чувства,
А у Малиновки не достаетъ искуства,
У Соловья органъ хорошъ
И онъ въ солисты бы годился,
Когда бы у него съ годъ мсто поучился. — —
‘Ты только лишь свистить и птъ намъ не даешь,’
Вс птицы вышедъ изъ терпнья,
Сказали Критику — ‘да какъ ты самъ поешь?
‘Дай своего послушать пнья!
‘Примръ понятне бываетъ наставленья,
‘Мы постараемся манеръ твой перенять.’—
Головку почесавъ и шею,
Свистунъ имъ отвчалъ: я мастеръ лишь свистать,
А пть такъ не умю!
А. Измайловъ.
Львица и Свинья.
Разхвасталась Свинья однажды передъ Львицей,
Что принесла она вдругъ дюжину дтей,
И вотъ какъ говорила ей,
‘Ты, кажется, еще слывешь y насъ Царицей,
A одного родишь, и то не каждый годъ.
Ну, что вашъ передъ нашимъ родъ!
И можноль съ нашею сестрой теб сравниться?
Взгляни-ка на моихъ ребятъ!
Двнадцать, видишь ли? двнадцать!’ … — Поросятъ!
А у меня одинъ, но Левъ за то родится.’ —
Георгики писалъ Виргилій десять лтъ,
A прямо въ девять дней у нашего Вралева,
Поема можетъ быть готова.
За то Вралевъ рифмачъ, Виргиллій же — Поетъ.
Водопадъ и рка.
Съ ужаснымъ шумомъ низвергался
Ручей кристальною стной
Съ горы высокой и крутой,
О камни съ пной раздроблялся?
Киплъ, плескалъ, урчалъ, ревлъ,
Крутилъ песокъ, стрлой летлъ,
Ни птица, ниже зврь къ нему не приближались
И ноги смертнаго въ него не опускались.—
Нашелся наконецъ
Одинъ отважный молодецъ,
 , Который на кон черезъ него пустился :
Онъ отъ разбойниковъ бжалъ
И смлымъ отъ боязни сталъ,
Конь только по брюхо, не больше, замочился
И вынесъ на берегъ противный сдока.
Разбойники за нимъ. — Онъ лошадь погоняетъ?
Скакалъ, скакалъ и вдругъ увидлъ, что рка
Ему дорогу прескаетъ,
Рка была тиха, какъ зеркало гладка,
Притомъ не широка:
И такъ онъ смло въхaлъ въ воду,
Но чтожъ? — въ мгновеніе одна
Пошелъ съ конемъ на дна
И на съденіе нмыхъ достался роду.
Иной угрюмъ, суровъ, сердитъ,
Шумитъ, но только не вредитъ,
Другой такъ смиренъ, тихъ и на рчахъ прекрасенъ, —
Но онъ — то и опасенъ!
А. Измайловъ
Два Осла.
Ici bas maint talent n’est que pure grimace,
Cabale, et certain art de se faire valoir,
Mieux su des ignorans que des gens de savoir.
La Fontaine.
Шли два Осла дорогою одной,
И разсуждали межъ собой
О политическихъ и о другихъ предметахъ?
(Они ужь оба были въ лтахъ).
‘Что, братецъ, говоритъ одинъ,
Какъ можетъ мнимой нашъ безхвостой господинъ —
Ну, знаешь — человкъ — ругаться такъ надъ нами,
Въ насмшку онъ зоветъ ослами,
Кого же? самыхъ ужь безмозглыхъ дураковъ!
А право у людей немного есть головъ,
Какія у ословъ!’ —
— И вдомо! Да вотъ, безъ лести,
Каковъ ты, на примрь, у нихъ такого нтъ,
Гордился бы тобой Парламентъ, иль Совтъ. —
‘Помилуй! много чести!’
— ‘Нтъ, нтъ, что чувствую, то я и говорю.—
‘Конечно!… отъ тебя не скрою,
И я инаго Члена стою,
Но что же я передъ тобою?
Совтовалъ бы я Льву, нашему Царю,
Чтобъ, воспитать теб наслдника для трона,
Ты, безъ пристрастія, умне Фенелона.
Не полнись, любезный братъ,
О воспитаніи намъ сочинить трактатъ,
— То правда, я имю знанья,
Пригодныя для воспитанья,
Но не имю остроты
И краснорчія, какъ ты.—
‘Э! шутишь! а твое Похвальное-то слово
Ослицамъ!… Лучше бы я самъ не написалъ.’
— Другое у меня еще теперь готово,
Изволь теб прочту.— О, чортъ бы ихъ побралъ!
Другъ дружку до того хвалили,
Что посл и у всхъ ословъ въ почтеньи были.
Нтъ легче ничего, какъ нравиться глупцамъ,
Хвали ихъ, и они равно тебя похвалятъ,
Притомъ и въ нужд не оставятъ,
Гд много дураковъ, житье тамъ подлецамъ.
Страсть къ стихотворству! (*).
(*) Ето, кажется, не басня, а сказочка. Рдр.
Какъ пьянство, такъ и страсть кропать стихи бда!
Рифмачь и пьяница равно несчастны оба,
Ни страха нтъ въ нихъ, ни стыда,
Одинъ все будетъ пить, другой писать до гроба.
Былъ на Руси одинъ Поетъ,
Котораго весь знаетъ свтъ,
Но имени ему здсь нтъ.
Онъ врно за грхи на муку намъ родился:
Лишь буквы выучилъ, — стихи писать пустился,
Да какъ же? — со всего плеча,
Что день, то новые стихи у рифмача.
Объявленалъ война — вотъ радость для урода!
Прочелъ реляціи, и ужь готова ода!
Изъ сродниковъ его изъ ближнихъ кто умретъ,
Онъ радъ и етому, тотчасъ перо берегегъ,
И мертвыхъ и живыхъ терзаетъ безъ пощады.
Въ сатирли его, какъ шута, осметь,
Онъ плачетъ отъ досады,
Не пьетъ, не стъ, не спитъ, однако же и тутъ,
Въ кропаніи стиховъ находитъ утшенье!
Простилъ бы я ему ужь ето согршенье
Пускай бы только онъ писалъ,
А то стихами онъ всмъ уши прожужжалъ.
Одну жену до смерти зачиталъ,
Другая, не проживъ съ нимъ году,
За умъ взялась,
И развелась.
Былабъ какъ первая въ могил безъ разводу!
Послдняя жена съ нимъ потому жила,
Что на ухо крпка была.
И люди у него никакъ не уживались,
Хотя для слушанья стиховъ чередовались,—
Вотъ наказалъ злодя Богъ:
Рифмачь опасно занемогъ,
Лежитъ, а бредитъ все стихами!
Призвали доктора. ‘Что сдлалося съ вами?’
Спросилъ тотъ у него: ‘У васъ конечно жаръ?’
— Какъ жару и не быть? Я правда ужь и старъ,
Но я Поетъ, притомъ же лирикъ,
И лирикъ первой, вамъ не лгу… —
‘Пожалуите-ка пульсъ.’ — Еще сказать могу,
Что я и фабулистъ и трагикъ и сатирикъ. —
‘Вамъ вредно много говорить.’
— Ну, а стихи читать мн можно? —
‘Нельзя.’ — Такъ умереть мн должно!
Чтожъ ето, вы меня хотите уморить?
Я напишу на васъ за ето епиграмму.
Постойте, а propos. Я сочиняю драму
И выведу на сцену васъ…—
‘А я, вотъ сей же часъ
По власти докторской употреблю и силу,
Покрпче ротъ вамъ завяжу
И муху шпанскую къ затылку приложу.
Вамъ врно хочется въ могилу!’ —
Со страху прикусилъ языкъ себ больной.
Минуты не прошло одной,
Какъ Докторъ, прописалъ лкарство, удалился.