С. Ф. Ольденбург
С. Ф. Ольденбург
—————————————————————
Барон Врангель и истинный национализм, Ольденбург Сергей Фёдорович, Год: 1915
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В великом переломе русской жизни, начавшемся уже более полувека тому назад и не закончившемся еще и теперь, особенно ярко выступили две силы, совершенно одна другой противоположные и носящие тем не менее одно название — национализм.
Для одной это название — символ властности и самодовольства, для другой — глубокого, твердого самопознания. Для одной довольно было сказать: ‘Я — русский’, чтобы требовать почтения и страха, другая хотела только, чтобы ее поняли, веря, что это понимание принесет с собою признание истинной силы и значения России в мировой жизни. Одна требовала подчинения себе всего того, что она считала нерусским, требовала уничтожения всего, презрительно названного ею ‘инородческим’, другая давала права русского гражданства всякому, кто признает русскую государственность. Первая искала всегда защиты у власти, как бы не веря в себя.
Другая верила в свое право и в призвание русского народа как одного из мировых народов, и в этой вере, соединенной с пониманием того, как далека еще Россия от светлой цели, ей поставленной, истинный национализм черпал силы для строения новой великой России, которая не была бы ‘черна неправдой черной’. И вот сегодня, когда мы вспоминаем отошедшую от нас молодую жизнь, беззаветно преданную родине, мы не можем не вспомнить об этом истинном национализме, которым была так проникнута вся жизнь Николая Николаевича Врангеля.
Нам так много твердили про то, что мы люди сегодняшнего дня, без прошлого, что мы прониклись этим сознанием, и говорили, что наши бесконечные равнины, где все гладко и ровно и как будто одинаково, — символ нашей истории. Мы не верили в свою самобытность, а тех отдельных, немногих людей, которые говорили о ней, мы считали чудаками, малоудачные попытки 80-х и 90-х годов прошлого столетия вернуть нас к родной старине не имели ни широкого распространения, ни настоящего успеха: в них не было того творчества любви, которое необходимо для воплощения в жизни новых идей, новых течений.
Создать широкий и живой интерес к ‘старым годам’ русской жизни было дано кружку энтузиастов, одним из главных деятелей и двигателей которого был барон Николай Николаевич Врангель. Когда мы берем теперь в руки изящные альбомы, дорогие иллюстрированные издания, художественные исторические путеводители всех сколько-нибудь замечательных своей стариной русских городов, мы поражаемся тем, как быстро распространилось и как прочно утвердилось в сознании нашего общества то, что ярко, любовно и талантливо проповедовало движение ‘Старых годов’.
Среди этой обширной литературы, в которой барону Николаю Николаевичу Врангелю принадлежит столь видное место, есть одна его книга, в которой его горячее увлечение Россией нашло себе особенно глубокое, по-моему, выражение. Книга эта характерна не только для него, она знаменательна для того национализма, который я позволил себе назвать истинным: здесь и нежная любовь, и суровая критика. Здесь же мы уже находим нетерпеливое стремление вперед молодой жизни, жаждущей творить новое, но творить его все же в единении с прошлым, а не скачками того самодурства, которое, по справедливому замечанию Николая Николаевича, так характерно для русской жизни. Самодурство это отравляло ему и русское прошлое, и русскую действительность, ибо оно уничтожало необходимый для великой страны ритм преемственности, который казался Николаю Николаевичу идеалом, столь еще далеким от нас.
Поклонник русской старины и верный ее бытописатель Николай Николаевич Врангель, возлагая свой ‘Венок мертвым’ на возвращенные им для жизни могилы, уже говорил: ‘Лишь тот, кто не имеет своей личной жизни, может говорить только о жизни других. Класть венки на могилы мертвых очень хорошо, но нельзя же заниматься только этим’.
И Николай Николаевич был прав, отстаивая права современной нам жизни, но только, кажется мне, не вполне так, как думал он: венки, возложенные им и его друзьями на дорогие могилы русского прошлого, не были венками холодного лавра, простой данью уважения к покойникам, это были живые венки живых цветов, от которых расцвели могилы, вернулось к жизни то вечное и истинное, что было в прошлом и о чем не понимавшая великого значения этого прошлого Россия забывала так долго. Николаю Ивановичу и его друзьям мы в широкой мере обязаны той горделивой, но и сознательной любовью, которой теперь уже почти все русское общество любит Россию, ее прошлое и настоящее, а значит, и будущее.
Эти энтузиасты ‘Старых годов’ помогли создать прочную основу для истинного национализма, без которой немыслима деятельная, самоопределяющаяся и творческая жизнь великого народа, без которой, в свою очередь, не мыслим переход к тому теперь, увы, по-видимому, бесконечно от нас еще далекому объединенному человечеству, ныне лишь — мечте мечтателей.
В великой войне, жертвою которой пал Николай Николаевич Врангель, выковывается, верю в это глубоко, та новая Россия, сильная сознанием своего прошлого, понявшая свои ошибки и грехи, верующая в себя и в свое будущее, о которой мечтал Николай Николаевич и на строение которой он отдал свою молодую жизнь.
Источник текста: Старые усадьбы. Очерки истории рус. дворян. культуры / Барон Николай Врангель. — СПб.: Нева Лет. сад, 1999. — 317 с., 17 см.