Байрон и его произведения, Брандес Георг, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПАНТЕОНЪ ЛИТЕРАТУРЫ.

Георгъ Брандесъ.

БАЙРОНЪ и ЕГО ПРОИЗВЕДЕНІЯ.

Переводъ И. Городецкаго.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Н. А. Лебедева. Невскій просп., д. 8.
1888.

I.

Когда вы войдете въ музей Торвальдсена въ Копенгаген, то первымъ скульптурнымъ произведеніемъ, которое по правую руку бросится въ глаза, будетъ мраморный бюстъ красиваго молодого человка съ тонкими, благородными чертами лица, съ чудными кудрями, бюстъ лорда Байрона. Такой же бюстъ, но только гипсовый, вы увидите и въ зал No XII, бюстъ этотъ по смерти Байрона послужилъ моделью для его статуи, которую вамъ нетрудно будетъ отыскать въ зал No XIII. Если вы остановитесь передъ гипсовымъ бюстомъ, который вн всякаго сравненія отличается наибольшею выразительностью, то прежде всего вы будете поражены изяществомъ и осмысленностью его красоты, а затмъ жизнью, которая запечатлна въ немъ, и въ особенности тревожными думами, расположившимися на его чел, подобно тучамъ, вотъ-вотъ готовымъ разразиться страшною грозою, и, наконецъ, мощною, подавляющею силою взгляда. Чело это носитъ на себ печать непоколебимой энергіи.

Если подумать о разниц въ характерахъ Байрона и Торвальдсена и припомнить при этомъ, что послдній, по всему вроятію, во всю жизнь не прочелъ ни единой строки англійскаго поэта, и Байронъ представлялся Торвальдсену далеко не въ выгодномъ свт, то нельзя не подивиться результату встрчи этихъ двухъ великихъ людей. Правда, бюстъ передаетъ слабо и недостаточно, но за то правдиво и прекрасно, одну изъ преобладающихъ чертъ байроновскаго характера, которая такъ далека была отъ торвальдсеновской: область, въ которой Торвальдсенъ былъ дйствительно великъ,— идиллія, когда онъ изображаетъ въздъ Александра въ Вавилонъ, то пастухи, овцы, рыбакъ, дти и женщины, вся обстановка торжественной процессіи удаются ему несравненно лучше, нежели самъ герой, героическое не всегда по плечу Торвальдсену, но его дло и изображеніе проявленій мятежнаго духа въ той сложной, новйшей форм, которую назвали демонической. И все таки онъ прекрасно понялъ духъ Байрона. Своимъ бюстомъ онъ воздвигъ поэту памятникъ, который, правда, не пришелся по вкусу ни графин Гвитчіоли (Guiccioli), ни Томасу Луру, тмъ не мене вполн достоинъ и поэта, и художника. Знай послдній Байрона лично, произведеніе его, наврное, больше выиграло-бы и лучше передавало-бы тотъ открытый, пріятный характеръ, который такъ очаровывалъ всхъ, кто былъ знакомъ съ поэтомъ. Но этого-то и нтъ въ бюст. Какъ-бы то ни было, датскому художнику вполн удалось подъ мрачнымъ выраженіемъ, которое онъ придалъ бюсту, по его признанію, совершенно случайно, воспроизвести реальное, глубоко-своеобразное выраженіе скорби, тревоги, геніальной мысли, благородной и страшной силы.

Несомннно, что это тотъ самый Байронъ, какимъ его знали по музею и съ которымъ выросло прежнее поколніе, но, не смотря на это, относительно бюста упорно держался анекдотъ о посщеніи поэтомъ мастерской Торвальдсена и восклицаніи его, что онъ хотлъ-бы казаться, мене несчастнымъ {Thiele: Thorwaldsen in Rom. Bd. I, 312.}, и вс невольно дивились, что такой великій человкъ но могъ быть вполн естественнымъ. Такимъ образомъ, уже съ самаго начала мы стали къ Байрону въ неестественныя, ложныя отношенія. Въ подобныя странныя отношенія стало къ нему и новое поколніе въ теченіе послдняго пятидесятилтія, протекшаго со смерти поэта. Онъ слишкомъ далекъ отъ того, чтобы быть героемъ нашихъ дней. Все, что такъ интересовало въ немъ нашихъ ддушекъ и бабушекъ, и интересовало ихъ даже боле, чмъ его поэтическій геній, все это отвергнуто ныншнимъ поколніемъ. Ныншнее поколніе уже не интересуется ни легендами о немъ, ни многочисленными преданіями, которыя связаны съ исторіей его жизни и мшаютъ безпристрастно взглянуть на нее, для него поэтъ уже не театральный герой, галстукъ котораго служилъ моделью для всхъ франтовъ, не романическій горой, никогда не разстававшійся съ своими пистолетами, герой, любовныя похожденія котораго были не мене извстны, чмъ его произведенія, не тотъ, наконецъ, аристократъ, громкій титулъ котораго былъ такъ дорогъ ему, но увы! уже но производилъ импонирующаго дйствія на его демократическое потомство. Нашъ практическій положительный вкъ невысоко ставитъ человка, считавшаго за честь быть Байрономъ, въ житейскихъ же длахъ бывшаго диллетантомъ. Для него было дломъ чести заниматься своимъ искусствомъ только въ качеств любителя и диллетанта. Въ предисловіи къ своимъ первымъ стихотвореніямъ, молодой поэтъ замчаетъ, что его положенія и стремленія становятся крайне неправдоподобными, и что онъ никогда боле но возьмется за перо. Въ апрл 1814 года, находясь ужо на вершин славы, которую создали ему его первыя поэтическія произведенія, онъ ршается боле не писать и написанное имъ раньше уничтожить. Спустя мсяцъ, онъ пишетъ ‘Лару’, и когда Джефри замчаетъ, что характеръ героя обработанъ очень старательно, онъ (въ одномъ изъ писемъ 1822 года) говоритъ: ‘Что подразумваютъ рецензенты подъ выраженіемъ: ‘старательно обработанъ’? Лару писалъ я, раздваясь по возвращеніи съ карнаваловъ и маскарадовъ 1814 года, на которые я такъ любилъ ходить.’ Отсюда легко видть, что онъ особенно подчеркивалъ небрежность, своего творчества и отсутствіе плана — неизбжное послдствіе этой небрежности: прежде всего, ему хотлось быть свтскимъ человкомъ и не поэтомъ по профессіи, а диллетантомъ въ поэзіи, чего не дозволялъ ему его геній. Стараясь всми силами казаться диллетантомъ въ своей области, гд онъ никогда не могъ имъ быть, и не отдавая, къ великому нашему сожалнію, должнаго своему таланту, онъ, напротивъ, былъ чистйшимъ диллетантомъ на томъ поприщ, гд ему этого отнюдь не хотлось, а именно — въ политик. Сколько ни выказывалъ онъ практическаго смысла, выступая на политическое поприще, политикою его, собственно говоря, руководила только жажда приключеній, безразлично: принималъ ли онъ участіе въ заговор карбонаріевъ въ Равенн, или стоялъ во глав суліотовъ въ Миссолунги. Такъ, едва поршивъ хать въ Грецію, онъ, прежде всего, позаботился о томъ, чтобы заказать для себя и своихъ товарищей золоченые шлемы съ аристократическими девизами. Политикъ нашего времени — это человкъ, который иметъ опредленный планъ дйствій, твердо придерживается его, годъ изъ году развиваетъ и, наконецъ, выполняетъ съ твердостью и энергіей поистин геройскими, отнюдь но прибгая при этомъ къ какимъ-нибудь вншнимъ аттрибутамъ. Наконецъ, цлый рой байроновскихъ поклонниковъ и подражателей сталъ между нимъ и нами, и образъ великаго человка помрачился, и впечатлніе отъ него потускнло. Ему приписывали ихъ качества и ставили въ вину ихъ ошибки. Съ наступленіемъ въ литератур реакціи противъ тхъ, которые вполовину или совсмъ ложно понимали его, противъ людей, разбитыхъ жизнью, разочарованныхъ и интересничавшихъ, имя великаго поэта, вмст съ именами его подражателей, звзда которыхъ уже угасла, было отодвинуто на задній планъ, хотя и заслуживало лучшей участи.

Джорджъ Гордонъ Байронъ родился 22 января 1788 года отъ страстной и несчастной матери, которая не задолго передъ тмъ разошлась съ своимъ грубымъ, безпутнымъ мужемъ, капитаномъ Байрономъ, долгое время служившимъ въ Америк, гвардейскимъ офицеромъ, за свою безшабашную, разгульную жизнь въ молодости этотъ капитанъ былъ всюду извстенъ подъ именемъ ‘сумасброднаго Джэка Байрона’. За увозъ жены маркиза Кармартена (Carmarthen) капитанъ былъ привлеченъ къ суду, дло кончилось разводомъ, и онъ женился на маркиз. Промотавъ состояніе жены, онъ обращался съ ною такъ грубо, что та вскор умерла отъ горя. Затмъ, вмст съ своей маленькой дочерью, онъ отправился въ Англію и, единственно изъ денежныхъ расчетовъ, женился на богатой шотландской наслдниц, миссъ Катарин Гордонъ, впослдствіи матери того ребенка, слава котораго гремитъ теперь по всему миру. Почти тотчасъ-же посл женитьбы, капитанъ Байронъ началъ точно такъ-же распоряжаться состояніемъ своей второй жены, какъ первой, и черезъ годъ, отъ ея 24,000 фунтовъ стерлинговъ оставалось всего 3,000. Она покинула его во Франціи и родила въ Лондон свое первое и единственное дитя. При рожденіи нога дитяти выла вывихнута или Повреждена.

Черезъ два года, мать съ ребенкомъ перебрались въ Шотландію, въ Эбординъ, куда повременамъ, отдыхая отъ своихъ кутежей, заглядывалъ и капитанъ Байронъ, въ надежд выманить у жены послдніе гроши. Мистриссъ Байронъ зачастую принимала его очень радушно, посщенія становились все чаще и чаще, наконецъ, чтобы избгнуть преслдованій докучныхъ кредиторовъ, онъ вынужденъ былъ бжать во Францію, гд вскор и умеръ. Когда извстіе о его смерти дошло до жены, которая никогда но переставала его любить, она до того огорчилась, что рыданія ея огласили всю улицу. У обоихъ родителей Байрона мы встрчаемъ одну общую характерную черту, которая выразилась у нихъ только не въ одинаковой степени и форм,— необыкновенную страстность, соединенную съ значительнымъ недостаткомъ самообладанія.

Обращаясь къ восходящимъ линіямъ, мы найдемъ у предковъ обоихъ семействъ одни и т-же черты: у родственниковъ матери — попытки самоубійства и отравленія, у родственниковъ отца — геройскую храбрость и какую-то дикость въ образ жизни. Ддъ Байрона съ отцовской стороны, адмиралъ Джонъ Байронъ, извстный везд подъ именемъ смлаго Байрона, ‘hardy Byron’, принималъ участіе въ морской войн съ испанцами и французами, плавалъ по Тихому океану съ цлью открытій, объхалъ вокругъ земного шара, испыталъ массу опасностей, приключеній и кораблекрушеній. Такъ какъ у него ни одно путешествіе не обходилось безъ страшныхъ бурь, то матросы дали ему кличку ‘foul-weather-Taek’. Байронъ сравниваетъ свою судьбу съ судьбой этого родственника. У брата послдняго, дда Вилліама, характерныя родовыя черты тоже ясно выступаютъ наружу. Это былъ развращенный забіяка, убившій ни съ того, ни съ сего, на дуэли безъ секундантовъ, своего сосда Чэворта (Chaworth.) Только благодаря своему англійскому пэрству, удалось ему избгнуть должной кары за намренное убійство, онъ поселился теперь въ своемъ Ньюсгедскомъ аббатств и жилъ тамъ, избгаемый всми, какъ прокаженный. Домашніе ненавидли его, супруга покинула, суеврные деревенскіе жители разсказывали самыя отвратительныя исторіи о совершенныхъ имъ будто-бы убійствахъ.

Безпокойная кровь текла въ жилахъ поэта, но кровь эта за то была старинною, аристократическою кровью. Съ материнской стороны онъ находился въ родств съ Стюартами и могъ довести свой родъ до короля Іакова II. Съ отцовской стороны происходилъ онъ (все-же единственный незаконный сынъ въ родовомъ дерев — обстоятельство, о которомъ самъ Байронъ никогда не упоминаетъ) отъ древняго норманнскаго дворянскаго рода, одинъ изъ предковъ котораго, извстный Радульфъ де-Бурунъ, принималъ участіе въ завоеваніи Англіи норманнами. Такъ какъ упомянутый ддушка лишился своего единственнаго сына, а затмъ, въ 1794 году, и своего единственнаго внука, то представлялась возможность, что его ньюстедское имніе, а вмст съ нимъ и пэрскія права и титулъ, должны будутъ перейти къ ребенку, котораго онъ въ глаза но видалъ и котораго обыкновенно называлъ ‘мальчикомъ, живущимъ въ Эбердин’.

Хромой малютка росъ, такимъ образомъ, съ блестящею перспективою впереди. Гордъ и упрямъ былъ онъ отъ природы. Когда его еще совсмъ миленькаго побранили за то, что онъ запачкалъ свое новое платье, онъ, не говоря ни слова, блдный, какъ смерть, вцпился себ въ грудь обими руками и въ припадк ярости (впослдствіи нердкомъ) разорвалъ на себ платье сверху до ниву. Воспитаніе, данное ему матерью, носило такой характеръ, что она то осыпала ребенка всевозможной бранью, то расточала всевозможныя ласки, то обвиняла его въ несправедливостяхъ, которыя причинялъ ей отецъ, то попрекала уродствомъ. Она больше всхъ виновата въ томъ, (что это уродство съ самыхъ юныхъ лтъ набросило мрачную тнь на душу ребенка. Не разъ мать въ глаза называла его уродомъ. Отъ ортопедическихъ машинъ и бинтованій дло нисколько не улучшалось, нога болла, и мальчику нужно было много усилій, чтобы скрыть боль и хромоту. Подчасъ онъ ршительно не выносилъ ни малйшихъ намековъ на свой недостатокъ, подчасъ же съ горькимъ юморомъ самъ подсмивался надъ своей ‘косой лапой’.

Не отличаясь большимъ прилежаніемъ въ школ, ребенокъ едва научился читать, какъ съ жаромъ принялся за историческія сочиненія и въ особенности за путешествія. Такимъ образомъ, его страстному стремленію на востокъ было положено начало еще въ самомъ раннемъ дтств. Онъ самъ говоритъ, что но имя еще и 10 лтъ отъ роду, онъ прочелъ боле десятка большихъ книгъ о Турціи, кром того, нсколько путешествій и арабскія сказки. Излюбленнымъ романомъ мальчика былъ ‘Зелуко’, Джона Мура, герой котораго, вслдствіе дурного воспитанія, полученнаго отъ матери, и посл смерти отца, предается всевозможнйшимъ прихотямъ своей фантазіи, а характеръ ого, въ конц концовъ, становится ‘такъ-же легко воспламенимъ, какъ ружейный порохъ’. Ребенокъ видлъ себя, какъ въ зеркал, въ этомъ геро романа, напоминающемъ Вилльяма Лоуэлля. Между особенностями, игравшими впослдствіи ршающую роль въ жизни поэта, страстное влеченіе къ женщинамъ уже началось съ самаго ранняго дтства. Всего еще пяти лтъ отъ роду, онъ до такой степени влюбился въ маленькую двочку Марію Дёфъ, что былъ какъ громомъ пораженъ, когда однажды, одиннадцать лтъ спустя, услыхалъ объ ея замужеств.

Къ гордости, страстности, меланхоліи и фантастической жажд путешествій присоединилась еще очень важная характеристическая черта — пламенная любовь къ истин, наивная правдивость, сказавшаяся еще въ дтств того, кому выпало на долю бороться съ общественнымъ лицемріемъ въ Европ. Его склонность противорчить была только одною изъ формъ его любви къ истин. Слдующій анекдотъ изъ его дтства доказываетъ, какъ горячо онъ любилъ правду. Разъ нянька взяла его въ театръ на ‘Укрощеніе строптивой’ Шекспира, и когда актеры дошли до той сцены, гд Катарина говоритъ: ‘Это мсяцъ’, а Петручіо, чтобы укротить ее, возражаетъ: ‘Э! Да какъ же ты завираешься, это — солнышко красное’, мальчикъ, возмущенный неправдою, вскочилъ съ мста и крикнулъ актеру: ‘А я говорю вамъ, милостивый государь, что это — мсяцъ’.

Когда Джорджу минуло десять лтъ, умеръ его ддъ. Первымъ движеніемъ мальчика было бжать къ матери и спросить ее, не замтила-ли она въ немъ какой нибудь перемны, такъ какъ онъ теперь сталъ лордомъ. Когда на другой день въ школ перекликали учениковъ и къ его имени, къ общему удовольствію товарищей, былъ прибавленъ титулъ dominus, онъ до того былъ растроганъ, что залился слезами и не могъ произнести обычнаго adsum.

Осенью 1798 года миссисъ Байронъ отправилась съ своимъ маленькимъ сыномъ въ Ньюстедъ. Когда они подъхали къ шоссейной застав Ньюстеда, миссисъ Байронъ, длая видъ, будто не знаетъ мстности, спросила женщину, подымавшую шлагбаумъ, кому принадлежатъ паркъ и замокъ. Женщина сказала, что послдній владлецъ аббатства умеръ нсколько мсяцевъ тому назадъ,— ‘А кто же его наслдникъ?’ спросила она вн себя отъ радости.— ‘Да, должно быть, тотъ мальчуганъ, который животъ въ Эбердин’.

Тогда нянька, у которой сидлъ на колняхъ маленькій Байронъ, не могла сдержать себя отъ радости и торжественно воскликнула: ‘Вотъ онъ, вотъ онъ, и да благословитъ его Господь Богъ’!

Въ 1801 году, мальчика отдали въ школу въ Гарроу (Harrou), одну изъ англійскихъ національныхъ школъ, которыя такъ жаловала высшая аристократія. Преподаваніе греческаго и латинскаго яз. отличалось и сухостью, и педантизмомъ и не имло особеннаго дйствія на Байрона, который обыкновенно находился въ крайне натянутыхъ отношеніяхъ съ своими учителями, заводя самую романическую дружбу съ своими товарищами: ‘Моя школьная дружба’, говоритъ онъ въ своемъ дневник 1821 года, ‘была формальной страстью, ибо я всегда былъ очень неспокоенъ’. Онъ всегда былъ великодушнымъ другомъ и защитникомъ слабыхъ. Когда однажды на Пиля, впослдствіи министра, напалъ одинъ изъ взрослыхъ товарищей и началъ его немилосердно колотить, Байронъ прорвалъ расходившагося бойца просьбою удлить ему половину ударовъ, назначенныхъ его товарищу. Когда одинъ изъ младшихъ учителей обжогъ раскаленнымъ желзомъ руку маленькому лорду Горту за то, что тотъ плохо поджарилъ ему хлбъ, и мальчикъ, когда дло дошло до разбирательства, наотрзъ отказался назвать имя виновнаго, то Байронъ пригласилъ его жить вмст съ собою въ одной комнат, общая, что впредь ему некого будетъ бояться. ‘Я сталъ подъ его защиту’, говоритъ лордъ Гортъ (см. Мемуары графини Гвитчіоли (Guiccioli), и былъ крайне счастливъ, что пріобрлъ такого добраго и великодушнаго начальника, который постоянно дарилъ мн пирожки и всякія лакомства и снисходительно переносилъ вс мои ошибки…’ Въ своихъ ‘Часахъ Досуга’ Байронъ вспоминаетъ о школьной жизни въ прекрасныхъ стихахъ, обращенныхъ къ своему любимому товарищу, герцогу Дорсету.

Когда Байронъ прізжалъ на праздники домой, мать накидывалась на него со всею своею раздражительностью, но знавшею никакихъ предловъ, но вмсто того, чтобы трепетать отъ страха, онъ частенько не могъ удержаться отъ смху, видя эту слабость маленькой толстой женщины. Мало того, что она въ припадк бшенства колотила всякую посуду, она иногда обращала своего сына въ бгство, преслдуя его со щипцами или ножемъ въ рукахъ {Д’Израэли, ныншній премьеръ-министръ, весьма живо и правдоподобно изобразилъ въ своемъ роман ‘Венеція’ эти отношенія между матерью и сыномъ.}.

Вообразите себ, посл одной изъ подобныхъ сценъ, появленіе молодой блокурой двушки, однимъ взглядомъ усмирявшей упрямаго мальчика, и вамъ представится живая картина, вроятно, не разъ происходившая въ замк Аннеслей, въ семейств Чэвортсъ (предокъ этой семьи былъ убитъ на дуэли ддушкой Байрона Вилльямомъ), когда мать и сынъ гостили въ немъ, а юная миссъ Мэри Анна Чэвортсъ хоть на мгновенье останавливала свои глаза на Джордж. Ей было семнадцать лтъ, ему пятнадцать. Онъ страстно любилъ ее и ревновалъ. На балахъ, гд она блистала, ему, по принимавшему участія въ танцахъ, вслдствіе своей хромоты, приходилось съ болью въ сердц смотрть, какъ ея станъ обвивали чужія руки. Наконецъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, ему удалось услыхать, какъ, разговаривая съ горничной, намекнувшей ей о Байрон и его видахъ на нее, она отвтила: ‘Неужели ты думаешь, что меня интересуетъ этотъ хромой мальчишка?’ Онъ проглотилъ обиду и ретировался. Тридцать лтъ спустя, обливаясь слезами, написалъ онъ въ вилл Діодати, на Женевскомъ озер, свое стихотвореніе ‘Сонъ’, которое говорить объ этой любви и служитъ доказательствомъ, какъ близко къ сердцу принялъ онъ это юношеское разочарованіе {Крайне интересно, какъ мать, дни года посл того, какъ Байронъ уже оставилъ всякую надежду, сообщила ему о томъ, что миссъ Чэвортсъ выходитъ замужъ. Они получила извстіе какъ разъ къ то время, когда у нея были гости. ‘Байронъ! сказала они сыну: у меня есть для тебя новость!’ — Что такое?— ‘Достань себ платокъ, онъ теб понадобится’.— Байронъ сдлалъ, что было ему приказано. Когда затмъ мать сообщила ему, что миссъ Чэвортсъ вышла замужъ, онъ быстро сунулъ платокъ въ карманъ и съ искуснымъ равнодушіемъ и холодностью сказалъ: ‘Только-то?’ въ то время, какъ лицо его страшно поблднло. На замчаніе матери, что это извстіе, какъ они полагала, причинитъ ему страшное горе, онъ ничего не отвчалъ и заговорилъ совсмъ о другомъ. Чмъ меньше находилъ онъ въ своей матери друга, съ которымъ могъ бы отвести душу, тмъ большую испытывалъ онъ необходимость поврять свои чувства и заботы бумаг.}.

Отношенія между матерью и сыномъ становились тмъ боле неестественными, чмъ съ большимъ спокойствіемъ и насмшкою относился Байронъ къ припадкамъ бшенства своей матери. Дло дошло до того, что однажды вечеромъ они оба отправились въ аптеку съ просьбой отпустить безвредной микстуры, если кто-нибудь изъ нихъ спроситъ себ яду. Угрожали-ли они другъ другу самоубійствомъ? Съ горькимъ юморомъ говорить молодой Байронъ въ своихъ письмахъ о прогулкахъ, благодаря которымъ онъ нердко избгалъ домашнихъ сценъ и о которыхъ онъ ни слова не говорилъ изъ страха, по его выраженію, ‘передъ обычными материнскими буйными завываніями’.

Въ 1805 году Байронъ поступилъ въ Кэмбриджскій университетъ, гд проводилъ свое время не столько въ занятіяхъ университетскими науками, сколько въ тлесныхъ упражненіяхъ, которымъ онъ еще съ дтскихъ лтъ отдался съ особеннымъ жаромъ, чтобы какъ нибудь загладить свой физическій недостатокъ, зда верхомъ, плаванье, нырянье, стрльба, боксъ, игра въ крокетъ и попойки — вотъ искусства, которыя онъ считалъ своимъ священнымъ долгомъ изучить во всей полнот. Въ немъ уже началъ немного проглядывать денди. Изъ одного мальчишескаго хвастовства ходилъ онъ обыкновенно гулять въ сопровожденіи хорошенькой двушки, которую одвалъ пажемъ и выдавалъ за своего младшаго брата {Гордона.}, разъ даже онъ дошелъ до того, что подъ этимъ именемъ представилъ ее одной незнакомой дам на водахъ въ Брайтон.

Ньюстедское аббатство отдавалось въ наймы, лишь только наемщикъ оставилъ его, Байронъ не замедлилъ переселиться туда. Это — старинное готическое аббатство съ трапезною и кельями, заложенное еще въ 1170 году, обнесенное кругомъ стною, съ паркомъ, озеромъ и готическимъ колодцомъ на двор. Здсь, вмст со своими товарищами, наперекоръ всмъ правиламъ, онъ велъ самую безшабашную жизнь, отличавшуюся тмъ же характеромъ и оригинальностью, которые такъ часто встрчаются у геніальныхъ юношей, еще не вполн совпавшихъ задачи и цли своего существованія. Вставали обыкновенно въ замк часа въ два по-полудни, затмъ фехтовали, играли въ воланъ, стрляли изъ пистолетовъ, а посл обда къ великому ужасу богобоязненныхъ сосдей, пили круговую изъ черепа, наполненнаго бургонскимъ виномъ. Черенъ этотъ, случайно вырытый садовникомъ и, вроятно, принадлежавшій какому-нибудь монаху, по нелпой прихоти Байрона, былъ оправленъ въ серебро и служилъ поэту и его товарищамъ вмсто чаши, когда они, изъ чистаго ребячества, одвались въ монашескія рясы и обвшивались четками и крестами {Теперешній владлецъ Ньюстеда изъ религіозныхъ побужденій веллъ похоронить этотъ черепъ.}. Не слдуетъ, однако, смотрть на эту продлку съ черепомъ, какъ на юношескій цинизмъ, нердко обнаруживаемый, напримръ, молодыми медиками. Характеръ, подобный Байроновскому, по всему вроятію, чувствовалъ мучительное наслажденіе, имя во время пирушки передъ глазами такое своеобразное memento mori. Въ стихахъ, которые Байронъ написалъ на кубк говорится, что прикосновеніе губъ человческихъ для мертвеца, во всякомъ случа, мене противно, чмъ прикосновеніе червя. Однако, его странныя выходки отнюдь не вытекали изъ одного необузданнаго высокомрія. Имъ овладвала не только та грусть, которая такъ часто встрчается у выдающихся натуръ въ ихъ первой молодости, вслдствіе сознанія, что имъ, надленнымъ еще неиспытанными способностями и силами, предстоитъ стать лицомъ къ лицу съ труднйшими вопросами жизни,— ему присуща была еще меланхолія, вслдствіе его склада характера, воспитанія и его бурныхъ страстей. Изъ этого періода его жизни разсказываютъ два анекдота, отъ которыхъ біографы его обыкновенно приходятъ въ восторгъ. Первый касается его собаки.

Въ 1808 году, на могил своей любимой собаки онъ сдлалъ въ высшей степени мизантропическую надпись, въ которой превозносилъ собаку на счетъ всего человчества и въ то-же время сдлалъ завщаніе (.впослдствіи уничтоженное), въ которомъ высказывалъ желаніе быть похороненнымъ рядомъ съ этой собакой, своимъ единственнымъ другомъ. Другое свидтельство одиночества, испытаннаго имъ, относится къ тому, какимъ образомъ онъ отпраздновалъ день своего рожденія въ 1809 году. Въ этотъ день ему исполнился 21 годъ, и по англійскимъ законамъ онъ сдлался совершеннолтнимъ. День этотъ въ Англіи считается величайшимъ торжествомъ, аристократія празднуетъ его танцами, иллюминаціей, фейерверкомъ и угощеніемъ всхъ фермеровъ. Байронъ былъ такъ бденъ, что только за лихвенные проценты могъ раздобыть денегъ, чтобы зажарить, по обычаю, цлаго быка и сдлать своимъ людямъ балъ. Ни ряда экипажей съ именитыми поздравителями не было видно у воротъ его замка 22-го января 1809 года, ни мать, ни сестра, ни опекунъ, ни кто-либо изъ родственниковъ не явились къ нему съ визитомъ, и онъ провелъ этотъ день въ одной изъ лондонскихъ гостинницъ. Въ одномъ изъ его писемъ за 1822 годъ говорится: ‘Разв я не разсказывалъ вамъ, какъ я въ день своего совершеннолтія лъ за обдомъ яичницу съ вядчиной и запивалъ ее бутылочкой эля? Это мое любимое кушанье и мой любимый напитокъ. Но такъ какъ мой желудокъ но выноситъ ни того, ни другого, то я позволяю себ эту роскошь только разъ въ четыре или пять лтъ, да и то по большимъ праздникамъ’. Понятное дло, пріятне быть богатымъ, чмъ бднымъ, и боле льститъ самолюбію, если приходится принимать всякія родственныя и неродственныя поздравленія, чмъ если чувствуешь себя въ полнйшемъ одиночеств, но въ сравненіи съ тми трудностями, лишеніями и униженіемъ, съ которыми приходится бороться каждому современному молодому плебею въ начал своего жизненнаго, поприща, горе этого юнаго патриція едва-ли можетъ быть принято во вниманіе. Оно иметъ свое значеніе только въ томъ отношеніи, что заблаговременно указало Байрону, который, какъ аристократъ, могъ бы очень легко занестись въ своихъ сословныхъ чувствахъ, какъ нердко единичная, изолированная личность нуждается въ посторонней помощи.

Ни одно изъ величайшихъ политическихъ событій того періода, ни общій энтузіазмъ, ни общее негодованіе противъ историческихъ катастрофъ, которыми такъ богато было то время, не могли оторвать Байрона отъ его безпорядочной, безтактной жизни въ Ньюстед. Событія, какъ смерть Фокса или какъ позорное для Англіи бомбардированіе Копенгагена, не заинтересовали юношу, котораго, какъ человка, должно было бы волновать всякое политическое событіе, будь оно хорошо или преступно. Только благодаря личной литературной неудач, произошелъ переворотъ въ его жизни. Во время своего пребыванія съ лта 1806 до лта 1807 года въ маленькомъ городк Соутвел, Байронъ написалъ свои первые поэтическіе опыты, которые были встрчены весьма сочувственно младшими членами семейства Пиго (Pigot), которое жило но сосдству съ нимъ. Въ март 1807 года появился сборникъ его стихотвореній, подъ заглавіемъ ‘Hours of idleness’ (‘Часы досуга’). Между этими стихотвореніями рдкое обладаетъ какими-либо достоинствами, т изъ нихъ, которыя проникнуты живою энергіей или неподдльнымъ чувствомъ, теряются въ масс ученическихъ попытокъ, частью переводовъ и подражаній прочитаннымъ въ школ классическимъ поэтамъ и Оссіану, частью сентиментальныхъ, слабыхъ въ стилистическомъ отношеніи стихотвореній, воспвающихъ дружбу и любовь. Впрочемъ, нкоторыя стихотворенія ясно указываютъ намъ будущаго Байрона, какъ по своему характеру, такъ и по слогу. Такъ, въ стихотвореніи ‘То а lady’ (‘Къ дам’), посвященномъ Мэри Чэвортсъ, встрчаются истинно байроновскія строфы.

Въ дйствительности-же, стихотворенія эти прошли почти неаамченными, а такъ какъ они къ тому-же сопровождались ребяческими и безтолковыми примчаніями, предисловіемъ съ большими претензіями и сверхъ всего къ имени автора, красовавшемуся на заглавномъ лист, было прибавлено ‘несовершеннолтній’, то этотъ сборникъ послужилъ богатымъ матеріаломъ для насмшки и сатиры. Въ январ 1808 г., въ ‘Edinburgh Review’, одномъ изъ лучшихъ критическихъ органовъ того времени, былъ помщенъ крайне дкій разборъ этихъ стихотвореній, сдланный, по всему вроятію, лордомъ Вруномъ (Brougham). ‘НесовершеннолтІе, говорится тамъ, можно видть и на заглавномъ лист, и даже на переплет… Если-бы кому-нибудь пришло въ голову постовать на лорда Байрона за изданную имъ массу стиховъ, то этотъ судья, на врное, ужъ не признаетъ ихъ за истинную поэзію… Онъ могъ-бы это объяснить несовершеннолтіемъ поэта, но такъ такъ товаръ предлагается добровольно’… и т. д. Затмъ, рецензентъ снова продолжаетъ: ‘Очень возможно, что авторъ желаетъ сказать: смотрите, какъ мальчикъ можетъ писать! И вправду, вотъ стихотвореніе 18-ти лтняго молодого человка, а вотъ и 16-ти лтняго. Будучи далеки отъ мысли, что эти жалкіе стишонки написаны въ промежуточное время между гимназіей и университетомъ, мы, напротивъ, склонны думать, что изъ десяти англійскихъ гимназистовъ девять въ состояніи написать точно также, а десятый напишетъ даже лучше самого лорда Байрона… Мы считаемъ своимъ долгомъ ему замтить, что удачная рима и правильный размръ,— и это, впрочемъ, но всегда у него удается — далеко еще не составляютъ всего того, что требуется отъ поэта. Для поэта нужна еще нкоторая фантазія и т. д.’ Затмъ,— рецензентъ совтуетъ Байрону распроститься навсегда съ поэзіей и воспользоваться своими способностями и преимуществами своего положенія для чего-нибудь иного, боле полезнаго. Рецензія эта, направленная противъ одного изъ величайшихъ поэтовъ нашего вка человкомъ, задавшимся мыслью критически разбирать и цнить произведенія человческаго ума, не смотря на нкоторую долю правды, была, надо сознаться, весьма и весьма неловкою шуткой. Но она наиболе всего послужила Байрону на пользу. Она раздразнила его, какъ дерзкій вызовъ, она смертельно ранила его тщеславіе и пробудила въ немъ гордость, которой суждено было пережить это тщеславіе. Пріятель, постившій его тотчасъ посл того, какъ статья эта побывала уже въ рукахъ у Байрона, увряетъ, что глаза поэта свтились такимъ чуднымъ выраженіемъ злобы и гордости, что художникъ, который пожелалъ-бы изобразить оскорбленное божество, врядъ-ли-бы отыскалъ лучшій образецъ для изображенія страшной красоты. Отъ своей среды онъ скрылъ, какъ глубоко онъ былъ оскорбленъ, въ одномъ изъ писемъ того времени онъ сожалетъ, что на его мать эта рецензія подйствовала такъ сильно. Онъ говоритъ, что ему эта статья не испортила ни сна, ни аппетита, и прибавляетъ, что эти бумажныя пули только научили его твердо стоять подъ выстрлами. Лтъ десять съ небольшимъ спустя, онъ пишетъ: ‘Я еще очень живо помню, какое впечатлніе произвела на меня Эдинбургская критика: это была чистйшая ярость, ршимость дать отпоръ и отомстить за себя, но отнюдь не малодушіе или отчаяніе. Безжалостная критика — это ядъ для начинающаго писателя, она сбила меня съ ногъ, но я поднялся снова… и ршился, во что-бы то ни стало, заставить умолкнуть это воронье карканье и вскор снова заговорить о себ’. Такимъ образомъ, толчекъ, данный извн, заставилъ страстную и разбитую душу молодого человка сосредоточиться на одномъ чувств, на одной иде. Съ твердою ршимостью и упорною настойчивостью началъ онъ работать, спалъ днемъ, вставалъ посл солнечнаго заката, чтобы имть больше покоя, и писалъ въ продолженіе нсколькихъ мсяцевъ цлыя ночи напролетъ, вплоть до разсвта, свою знаменитую сатиру ‘Англійскіе барды и шотландскіе обозрватели’.

II.

Сатира эта по праву пользовалась извстностью и пользуется еще до сихъ поръ, но не ради ея остроумія и юмора, которыхъ напрасно было-бы въ ней искать, и не ради мткости ея ударовъ, которые падаютъ мимо, направо и налво, по ради ея мощи, чувства собственнаго достоинства и неслыханной смлости, которыя лежали въ ея основ и проявились здсь во всей своей сил. Нападки критики вызвали въ Байрон въ первый разъ такое чувство, которому суждено было укорениться въ его характер, чувство, въ которомъ онъ впервые узналъ самого себя, а именно: я одинъ противъ васъ всхъ! Это впечатлніе было для него, какъ и для другихъ великихъ историческихъ борцовъ, жизненнымъ элексиромъ: ‘Меня осмять безнаказанно! Смть думать меня уничтожить! Меня, который одинъ сильне ихъ всхъ!’ Вотъ что звучало у него въ ушахъ, когда онъ писалъ свою сатиру. Эдинбургцы привыкли видть, когда имъ удавалось одною изъ подобныхъ рецензій сбить съ ногъ какого-нибудь дюжиннаго поэтика, подобно мух или жалкой подстрленной пташк, какъ раненый грустилъ въ тиши или малодушно признавался въ своемъ ничтожномъ дарованіи, такъ что за рецензіей, во всякомъ случа, наступало молчаніе. Но тутъ они натолкнулись на такого, вся сила и слабость котораго въ томъ-то именно и заключалась, что онъ никогда не приписывалъ себ вины въ неудач, но обыкновенно усердно сваливалъ ее на другихъ. Но и на этотъ разъ за рецензіей послдовало полуторагодичное молчаніе. Потомъ произошло то же, что и у Виктора Гюго въ его ‘La caravane’ (изъ ‘Chtiments’):

Tout it coup nu milieu de ce silence morne

Qui monte et qui s’accrot de moment en moment

S’lve un formidable et long rugissement,

C’est le lion.

И картина врна. Дйствительно, эта ни чудная, ни граціозная, ни остроумная сатира скоре — рычаніе, нежели пніе. Поэтъ, обладающій соловьинымъ голосомъ, приходитъ въ упоеніе, слыша впервые трели своего чуднаго голоса, гадкій утен

Георгъ Брандесъ.

БАЙРОНЪ и ЕГО ПРОИЗВЕДЕНІЯ.

I.

II.

Читайте также: