Алексей Павлович Чапыгин
Алексей Павлович Чапыгин
Автобиография
Автобиография
Автобиография, Чапыгин Алексей Павлович, Год: 1929
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. МОСКВА 1931 ЛЕНИНГРАД
Родился в 1870 г. в Олонецкой губ. (на границе Архангельской) — в деревне Большой Угол. Дед по матери Роман Петушков был богат, упрям, крутого нрава. Есть слух, что смолоду Петушков занимался разбоем, потом брал лесные подряды. У него было крестьянское хозяйство, и был он хлебосол. Петушков выкупил из крепостных девицу и жил с ней. Дочь их Мария — моя мать. Петушкова убили на большой дороге, и мать вышла замуж за крестьянина Павла Чапыгина. Она была грамотная и меня выучила грамоте на 7-м году. Восьми лет, придя в земскую школу, я мог уже читать и писать. В школе выделялся тем, что запоминал басни и стихи, но по остальным предметам шел вяло. Семья обеднела. Не было теплой одежды, а морозы зимой у нас большие, до 30о. Мне, мальчику, приходилось часто вместо школы сидеть дома. Чтобы не скучать, сидя в полутемной избе, я брал из чулана книги, привезенные когда-то, и читал без разбора. Книг был навален целый угол, лежали они на полу. Но вот и мать умерла. С десяти лет я пас в деревне скот. А к 13-ти отец, живший в Петербурге в подручных дворниках, выписал меня в столицу и отдал в ученье живописцу вывесок и икон на пять лет.
Жизнь у живописца была нелегкая.
Я любил рисовать, но хозяева рвали рисунки. Особенно этим отличалась хозяйка, пьяная, неряшливая мещанка гор. Кронштадта. Если я читал книгу, то книгу уничтожали, не спрашивая, своя она или чужая. Я стал рисовать в записной книжке. Когда же шли в мастерскую хозяева, прятал ее за пазуху блузы. Тогда же я непроизвольно начал писать стихи. Стихи были малограмотны, но я помню, что решил их писать много и собрать в книгу. Однажды как-то хозяина и детей не было дома. В мастерскую зашел ученик Академии художеств заказать лакировку подноса. Увидев мои рисунки, он похвалил и просил принести, когда будет готов поднос. Книжку же мою с рисунками взял. ‘Познакомимся!’ сказал он и ушел. Я с нетерпением ждал дня, когда снесу работу и увижусь с художником. Художники жили по нескольку в одной квартире. Зайдя к одному, я познакомился с другим, тоже учеником Академии Хлебниковым.
Рассмотрев рисунки, Хлебников нашел их заимствованными, но стихи прочел и похвалил. ‘Есть свое, особенное’. Вскоре я вышел из ученья, продолжая работать по ремеслу. С Хлебниковым сошелся. Даже жили мы с ним в одной комнате. Стихи (были у меня уже и поэмы) он исправлял, носил по редакциям, но безуспешно. Как-то раз я написал сказку прозой. Он ее похвалил и сказал: ‘Прозой тебе писать лучше!’ Я находился под его влиянием, слушал его советов во всем. Он не окончил Академии, уехал учителем рисования в Вятку. Я же работал по мастерским. Продолжая читать книги, знакомился с людьми. Я понял, что не достаточно быть грамотным, что надо еще любить то, что ты делаешь в науке, в искусстве, и только тогда узнаешь нужное тебе для твоего дела, узнаешь побочно быт или природу — словом, вое то, что требуется тебе для изображения, если ты хочешь быть писателем.
Однажды — было это в 1896 году — я написал рассказ и пошел с ним к Григоровичу. Он жил на Екатериненском канале, недалеко от Вознесенского проспекта. Старый писатель принял меня в полутемной прихожей, прочел длинное предисловие: ‘Чтоб быть писателем, батюшка, надо многое знать, очень многому учиться!’ Я ответил: ‘Знаю и стремлюсь к этому’. Рукопись мою он внимательно прочел, сделал пометки на полях рукописи, сказал, что напечатать нельзя, но просил заходить и приносить еще. Меня познакомили в то время с профессором музыки А. А. Сакетти, и он принял но мне участие. И советами, и знакомствами старался всячески содействовать мне. Через него я познакомился с Н. К- Михайловским. Михайловский познакомил меня с В. Г. Короленко. Короленко исправил один из моих очерков ‘Зрячие’ из жизни босяков, и в 1904 году он был напечатан в рождественском номере приложений к ‘Биржевым Ведомостям’.
Не лишним считаю заметить, что Н. К. Михайловский и В. Г. Короленко обращали внимание все на бытовую, тенденциозную сторону литературной обработки. У Сакетти в 1894 г. я познакомился с учеником Римского-Корсакова музыкантом-композитором М. Ф. Гнесиным, написавшим много на слова Ал. Блока, и В. М. Волькенштейном, автором трагедии ‘Калики перехожие’. Эти мои приятели обратили мое внимание на углубление литературного сюжета с эстетико-психологической стороны, а М. Горький помог мне в отношении широты понимания литературных задач, понимания вечного в литературе, т.-е. того, что всегда истинно и ценно и истинно художественном искусстве.
По сие время я выезжаю в деревню, на родину, каждое лечо, иногда езжу туда и зимой — на месяц или пол тора. На моей родине — бывш. Олонецкая губ., теперь Вологодская — в Каргопольском уезде, Усть-Мошской волости, я имею друзей однодеревенцев и тех из мужиков, которые учились со мной в земской школе.
Природу окружающую, лесную и равнинную, для непривычного глаза — сумрачную, я люблю, но в деревне я писать не могу: природа, которую я чувствую, подавляет меня своим величием, и душа художника, по-моему, может только бессознательно воспринимать эту сумрачную красоту и, подсознательно зафиксировав, передавать полотну или бумаге свои впечатления там, где то вдали уже сознательно — так я и делаю.
30 октября 1929 г.