Асканіо.
Маффле.
Асканіо.
Маффле.
Асканіо.
Маффле.
Асканіо.
Маффле.
Асканіо.
Асканіо.
Гиквино.
Асканіо.
(на колняхъ).
<Корш Е. Ф.>
‘Отечественныя Записки’, No 7, 1845
Асканио Риччи. Драма. Сочинение Б. Б, Корш Евгений Федорович, Год: 1845
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Асканіо Риччи. Драма. Сочиненіе Б. Б. (1839). Москва. Въ muп. Николая Степанова. 1845. Въ 12-ю д. л. 186 стр.
Случаюсь ли вамъ видть, какъ дти пускаютъ мыльные пузыри? Съ какою радостью смотритъ они на свое произведеніе, когда переливы свта образуютъ на немъ различные цвта, то оранжевые, то голубые, то зеленые! Все вниманіе ихъ сосредоточено на этомъ восхитительномъ зрлищ, очарованіе ихъ такъ сладко, что они ни мало не подозрваютъ непрочности своего наслажденія: имъ кажется, что они долго будутъ имъ любоваться. Но малйшее дуновеніе втерка разрушаетъ вс ихъ надежды,— пузырь лопается, и очарованіе исчезаетъ, оставивъ посл себя непріятные слды мыльной пны, въ ознаменованіе пустоты и ничтожности ихъ труда. Подобное явленіе въ литературномъ отношеніи составляетъ драма г-на Б. Б. Главное достоинство ея заключается въ правильномъ, гладкомъ, даже, если хотите, блестящемъ, звучномъ стих. Но модъ этимъ лоскомъ скрывается вся бдность, нищета содержанія. Выражаемыя этимъ мыльнымъ стихомъ чувства, при всей ихъ напыщенности, ложны, вялы, натянуты. Впрочемъ, не вся драма писана стихами: есть также и права, которая ршительно ни въ чемъ не уступаетъ стихамъ. Драматизма того, который заключается въ оригинальности, самостоятельности мысли, дающей направленіе всему созданію, въ сильномъ, врномъ изображеніи страстей, развивающихся подъ вліяніемъ одной идеи, въ активности и разнообразіи характеровъ, стремящихся хотя разными средствами но къ одной цли, наконецъ въ естественности и непринужденности самаго хода дйствія, собственною силою достигающаго своего назначены, вы напрасно будете искать въ безцвтномъ произведеніи г. Б. Б. Вмсто всего этого, встрчаете въ немъ великолпныя фразы, лишенныя всякаго значенія, блистательный наборъ словъ, трескотню, кром оглушительнаго шума въ ушахъ непроизводящую никакого другаго дйствія. Съ самой первой строки и до самой послдней идетъ одна та же скучная, утомительная исторія, одинъ и тотъ же неугомонный трезвонъ. Но мы намрены познакомить васъ ближе съ талантомъ г. Б. Б. Вотъ первая сцена, которою начинается драма:
‘Никого нтъ.— Я, мое сердце и ожиданіе… Здсь полный тріумвиратъ любви.— Какъ надобно мало для счастія! Но эта бездлица, малость — она велика, необъятна, когда составляетъ для человка все! Дайте ему эту малость — ему будетъ богатъ какъ Крезъ, отымите — онъ станетъ бдне Ира!…
О, сколько свтлыхъ чувствъ кипитъ въ моей груди!
Для счастія души мн надо такъ немного:
Я только бы хотлъ ихъ свято раздлить
Съ другою чистою и свтлою душею,
Съ душою женщины — невиннымъ существомъ —
Съ прекрасными отблескамъ небеснаго въ земномъ.
О, бденъ человкъ безъ свтлыхъ впечатлній,
Несчастенъ если ихъ имя не длитъ —
И жизнью, полною небесныхъ наслажденій
Одна душа его безрадостно кипитъ.
Огонь томительный, тревожный, необъятный,
Огонь томительный, небесныя мечты…
Природа передъ нимъ раскрыла красоты,
Все видимое имъ такъ ясно, такъ понятно.
И жаждетъ онъ свои восторги передать,
Услышать сердцу гласъ отзывный,
Любить и чувствовать взаимно
И жизнію двойной творца благословлять.
Я не искалъ ея… Она была мечтою,
Неяснымъ призракомъ сперва явилась мн,
Но я узналъ ее въ безвстной тишин
И полюбилъ ее моей душою.
Но робкій я не могъ словами передать
Души тревожныя страданья
Moи надежды я желанья!
Не смлъ я ей истолковать.
Но не сокроешь мысль живую…
Сегодня, въ этотъ день родилася она!…
Я встрчу здсь ее… Душа моя полна
Я эту полноту ей смло истолкую —
И свтлою душой она меня пойметъ,
Быть-можетъ наградить любовію взаимной,
Быть-можетъ…’
Наговорено, какъ изволите видть, довольно-бойко. Но что же это такое? Уже-ли въ-самомъ-дл такимъ вычурнымъ языкомъ высказывается истинной чувство любви! Эти немногія строки не даютъ ли полнаго права предугадывать напередъ весь призрачный характеръ этого главнаго дйствующаго лица въ драм, а за нимъ и всхъ другихъ? Асканіо въ порыв своего одушевленія наговорилъ бы, можетъ-быть, и больше, но ему помшалъ братъ его, Фиделіо. Оба они — ученики одного римскаго живописна Франческо, и оба влюблены въ хорошенькую его дочь Маргариту, которая, однакожъ, нравится и прочимъ ихъ товарищамъ по школ. Но Фиделіо усплъ ихъ всхъ предупредить въ расположеніи и благостности мамзель Маргариты. Насталъ день именинъ Маргаритиныхъ, и онъ ршился поднести ей букетъ цвтовъ. Неся этотъ-то букетъ, онъ встрчается съ Асканіо, открываетъ ему свою любовь къ Маргарит и намренъ просить ея руки, и такимъ жестокимъ для сердца Асканіо открытіемъ опровергаетъ вс его мечты и надежды. Этотъ ударъ такъ сильно поражаетъ его, что онъ начинаетъ, кажется, бредить, по-крайней-мр монологъ его по случаю такой неудачи очень походитъ на бредъ:
‘Итакъ вотъ что значитъ одна минута… Упасть съ облаковъ, отказаться отъ неба въ т радостныя мгновенія, когда ужъ касаемся къ нему головою. Вотъ гд судьба! Она можетъ безжалостно изорвать наше сердце въ клочки и бросить его голодной дйствительности, какъ псу. А дйствительность, эта нагая дйствительность и слпа и безумна. Она бжать по цвтамъ, она топчетъ ихъ безъ разбора, скользитъ, спотыкается, разбиваетъ хрустальный черенокъ мечты — и мы плачемъ надъ черепками!…’
Въ это самое время въ саду показывается Маргарита. Маффле, одинъ изъ товарищей Асканіо, которые вс собрались вмст, указываетъ ему на Маргаруту. Асканіо, вроятно, раздосадованный своею неудачею, не хочетъ смотрть туда, куда показываетъ ему Маффле, и, указывая ему самому на козла, изображеннаго на ландшафт, говоритъ:
‘Посмотри Маффле, вотъ мамзель Маргарита.
Что ты! я разв не вижу, что это козелъ?
Слушай Маффле: — если ты знаешь разницу между двушкою и козломъ, то я врно найду различіе межь осломъ и межь человкомъ.
Что это значитъ?
Это значитъ, что оселъ никогда не можетъ быть человкомъ, но человкъ можетъ быть иногда осломъ.
Э-ге! Это мн кажется уже черезъ-чуръ умно.
Не дивлюсь, потому-что это теб кажется.
Но что это значить?
Когда ты не поймаешь, то это значитъ, поди, убирайся къ чорту — и не мшай мн работать.’
Обругавъ такимъ-образомъ ни за что, ни про что, и, какъ ему вроятно показалось, довольно-зло, а не глупо, бднаго Маффле, и продекламировавъ превыспреннымъ слогомъ нкоторые премудрости, которыхъ безъ-сомннія и самъ не понялъ, Асканіо оставилъ своихъ товарищей. По удаленіи его, входитъ Франческо и предлагаетъ дочь свою тому изъ учениковъ въ замужство, кто въ извстный срокъ напишетъ лучшую картину. Вс принимаютъ это предложеніе, и падаютъ отъ восторга на колни передъ Маргаритою. Въ эту минуту входитъ Асканіо и объявляетъ, что онъ не согласенъ состязаться, на вопросъ Франческо: почему жь? онъ отвчаетъ довольно-хитро:
‘Я вамъ не истолкую
Того, что мудро такъ отъ насъ утаено:
Судьбами міра кто-то правитъ,
Надъ человческой судьбой
Есть кто-то выше. Надо мной
Шатеръ небесный воздухъ давитъ:
А тамъ, надъ небомъ, можетъ быть
Еще есть небо.— Для чего же,
Намъ искушать его?— И кто же
Намъ можетъ небо замнять?
Скажи, маэстро, воля птицы
Не также ль небу дорога,
Какъ воля сердца!’
Посл этого онъ узжаетъ въ Венецію, давъ врное слово возвратиться черезъ годъ на свадьбу Фиделіо, которому онъ отдаетъ преимущество предъ другими состязателями. Но передъ отъздомъ Асканіо прощается съ ними въ трактир, гд онъ забавляется виномъ и пляскою трактирщика, выкидывающаго разныя штуки, чтобъ только дать ему случай поумничать и отпустить нсколько фразъ. Онъ сравниваетъ своихъ товарищей съ этимъ плясуномъ и находитъ, что они также смшны. Но вдругъ нападаетъ на него грусть, какое-то предчувствіе, что онъ не увидитъ больше своего брата, и съ этою грустью онъ наконецъ отправляется. Проходитъ полгода. Фиделіо видится съ Маргаритою, и говоритъ, что картина это уже кончена. Маргарита удивляется, что онъ написалъ ее такъ скоро. Фиделіо, какъ братъ Асканіо, отвчаетъ ей къ его тон:
‘Не, я — любовь моя писала! А любовь,
Какою я люблю тебя, о Маргарита!—
Раздольна, широка какъ небо.— Да,
Какъ небо и возвышенна! Червямъ
Не доползти до ней!— И знаешь ли? Когда
Они не доползутъ, то я уже увренъ,
Что не кому создать такой картины, какъ моя!’
Родольфо, который также плненъ прелестями Маргариты, подслушиваетъ эти слова, принимаетъ ихъ личнымъ для себя оскорбленіемъ и ршается принести дружбу въ жертву своей любви: отправляется къ одному жиду, беретъ у него ядъ, и намревается отравить Фиделіо. Онъ является къ нему, представляетъ, какъ онъ нехорошо сдлалъ, открывъ Маргарит тайну картины, и, во избжаніе огласки этой тайны, убждаетъ его написать къ ней письмо, которое бы заключалось въ томъ, что онъ недоволенъ своею картиною, и въ порыв своего отчаянія сжегъ ее, но впрочемъ началъ другую. Фиделіо вритъ ему и слдуетъ въ точности его совту. Родольфо выманиваетъ у него деньга подъ видомъ займа и отравляетъ его. Когда тотъ начинаетъ жаловаться на боли въ сердц, онъ отвчаетъ, что это ничего, что это черви вползли на небо. Фиделіо умираетъ. Родольфо овладваетъ его картиною, представляетъ ее на конкурс, получаетъ внецъ первенства руку Маргариты, которая недолго грустила по смерти своего прежняго друга и ршилась утшаться любовью другаго, послушная во всемъ вол своего дражайшаго родителя, какъ я подобаетъ покорнйшей дочери. Между тмъ, возвращается Асканіо и поспваетъ къ самой свадьб — но не Фиделіо, какъ онъ думалъ, а Родольфо. Онъ узнаетъ, что Фиделіо умеръ, и здсь-то начинаетъ особенно выступать его патетическая роль, изступленіе, въ которое повергаетъ его это горестное извстіе, не иметъ предловъ, онъ неистовствуетъ — потомъ утихаетъ, подозрваетъ Родольфо въ убіеніи брата, еще боле увряется въ этомъ увидвъ похищенную Родольфомъ картину. Фиделіо открываетъ свои подозрнія другу своему Гверино, и соглашается съ нимъ открыть эту страшную тайну и отмстить убійц. Чтобъ врне достигнуть своей цли, онъ притворяется помшаннымъ отъ потери любимаго брата. Онъ говоритъ, что также хочетъ писать картину, и выбралъ предметомъ для нея отравленье. Родольфо не мритъ этому сумасшествію, подозрваетъ, что подъ видомъ его скрывается какой-нибудь замыселъ, угрожающій его собственному спокойствію, жалетъ, что для большей безопасности своей не сбылъ и его такъ же съ рукъ, какъ Фиделю, но оправдываетъ себя въ оплошности тмъ, что это новое преступленіе могло бы обратить на вето вс подозрнія. Между-тмъ, проходитъ уже три года отъ смерти Фидедіо, а еще никакихъ слдовъ убійства не было открыто. Асканіо упрекаетъ себя въ медленности своего мщенія длинною, великолпною тирадою. Наконецъ Гвериво отъискиваетъ Жида, который продалъ Родольфо ядъ, и съ которымъ находился въ связи одинъ графъ Альфонсъ. Этотъ графъ покупаетъ черезъ него у Родольфо жену его, общай ему своимъ покровительствомъ и вліяніемъ доставить славу перваго, знаменитйшаго художника. Маргарита узнаетъ объ этомъ торг отъ самаго Альфонса и упрекаетъ его въ злодйствахъ. Родольфо приказываетъ ей бжать съ винъ. Она не повинуется. Онъ убиваетъ ее. Являются полицейскіе и Джузеппо — Жидъ, продавецъ вдовъ и обличитель преступленій Родольфо. На Родольфо накладываютъ цли, а Асканіо говорятъ, что онъ выигралъ прекраснйшую виллу, которую герцогъ назначилъ въ награду тону, кто представитъ на выставку лучшую картину, заслужилъ лавровый внокъ, и что самъ герцогъ желаетъ его видть. Но Асканіо отвчаетъ однимъ молчаніемъ, наконецъ выходитъ изъ задумчивости, и произноситъ свою послднюю, вдохновенную рчь, которою оканчивается драма. Вотъ этотъ любопытный финалъ:
‘Мой отвтъ —
На небесахъ, друзья мои!— Я скоро
Самъ отнесу его къ Владык горнихъ силъ.—
Богатства, почести, внокъ лавровый…
На что мн ихъ?… Мой подвигъ совершенъ.—
Онъ былъ ужасенъ!— жизнь моя
Прошла какъ буря! Волны моря
Рубили бдный мой корабль, — обломки —
Разбросаны по вол втра, парусъ —
Изорванъ въ клочья, врный якорь —
Пошелъ ко дну… Я совершилъ
Обтъ тяжелый жизни — и доволенъ.
Настанетъ день — но онъ не для меня!..
Живите люди!— Ты, Гверино,
Возьми Франческо, какъ отца
Лелй его. Онъ долго жилъ, а старость
Должна покоиться отрадно, какъ дитя.
Внучатъ его — дтей несчастной Маргариты, —
Возьми къ себ, будь имъ отцомъ.— Мое богатство
Я отдаю теб.
Асканіо! Но ты…
Не прерывай меня.— Отнын
Я не живу для васъ. Свершивши подвигъ,—
Я отрекаюсь міра. Но, и отрекаясь, не хочу
Произносить упрека… Міръ и люди!—
Я васъ прощаю… Душу, чистую какъ голубь,
Я приношу на жертву Богу.— О, молитесь!
Молитесь обо мн. Я вижу небо… тамъ —
Фиделіо и Маргарита… О, Франческо! Скорй туда!
Великій Боже!
Будь милосердъ!…
Молитесь объ Асканіо, молитесь!…’
Г. Б, б. вроятно хотлъ написать другаго ‘Гамлета’, а написалъ пародію на это дивное, глубокое, мощное созданіе творческихъ силъ Шекспира. Нтъ, трудно пигмкю сравниться съ великаномъ! На какіе бы огромные подмостки онъ ни сталъ, чтобъ помряться съ гигантомъ, онъ всегда будетъ смшонъ и жаденъ, какъ смшно и жалко все, что не дается природою, и между-тмъ корчитъ изъ себя великое. Страшно и подумать, чтобъ г. Б. Б, могъ сдлаться вторымъ Шекспиромъ, не смотря на свои претензіи и права на это славное имя. А впрочемъ, Гамлетъ и Асканіо Риччи одно и тоже. Тамъ Гамлетъ мститъ на смерть отца, здсь Асканіо мститъ на смерть брата, которая въ томъ и другомъ случа произошла отъ одинаковыхъ причинъ. Тамъ Гамлетъ представляется сумасшедшимъ, здсь такимъ же становится Асканіо. Тамъ Гамлетъ обличаетъ свою мать въ измн отцу, здсь Асканіо обличаетъ Маргариту въ измн брату, и беретъ съ все такую же клятву хранить тайну, которую онъ ей открылъ, какую Гамлетъ беретъ отъ своей матери. Словомъ, сродство между тою и другою драмою необыкновенное. Если есть какая разница, то самая пустая: произведеніе Шекспира есть могучее, самобытное созданіе всемірнаго генія, а сочиненіе г-на Б. Б. есть рабское, безжизненное, безцвтное, пустое, трескучее, натянутое, вздорное, скучное, нестоящее никакого вниманія въ литературномъ мір явленіе. Это, какъ мы сказали въ начал нашего разбора, ни больше ни меньше, какъ мыльный пузырь.