Антиподы, Шапир Ольга Андреевна, Год: 1880 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 185 минут(ы)

АНТИПОДЫ.

РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Холодное зимнее солнце сверкало на снжныхъ крышахъ, на пестрыхъ вывскахъ, на всей разнохарактерной толп, снующей безъ отдыха взадъ и впередъ по широкимъ столичнымъ тротуарамъ. По Литейному проспекту равномрной, привычной походкой шла молодая женщина въ суконной, черной шубк, съ большой потертой папкой, прижатой къ груди. Изъ-подъ черной барашковой шапки, низко надвинутой на лобъ, равнодушно смотрли большіе темные глаза, они составляли единственное украшеніе рзкаго, неправильнаго лица, съ болзненнымъ цвтомъ кожи, съ энергичными, совсмъ блдными губами. Молодая женщина ни разу не оглянулась на окна магазиновъ и только по временамъ безучастно скользила взглядомъ по физіономіямъ встрчныхъ прохожихъ. Безчисленное множество разъ проходила она по этой самой прекрасной улиц, мимо всхъ этихъ заманчивыхъ оконъ, встрчала все одну и ту же, пеструю повидимому, но въ сущности однообразную городскую толпу. Разфранченныя дти, дамы шикарно-нарядныя, дамы скромно-приличныя, солидные статскіе, молодцоватые военные, степенные купцы, студенты и барышни въ плэдахъ, съ связками книгъ, длиннополыя чуйки, потертыя пальто, потрепанные салопы, озябшія дти… Попадались лица какъ-будто даже знакомыя, виднныя, быть можетъ, именно на этомъ перекрестк, въ этотъ самый часъ дня…

Молодая женщина свернула въ Итальянскую и поднялась въ четвертый этажъ большого дома, она позвонила и прислонилась плечомъ къ обитой сукномъ двери, зная, вроятно, по опыту, что у нея будетъ для этого достаточно времени. Дйствительно, прошло нсколько минутъ, прежде чмъ ее впустили. Она раздлась, оставила въ прихожей свою папку и вошла въ комнаты, не спросивъ ни о чемъ отворившую ей горничную.

Въ равнодушныхъ глазахъ молодой женщины отразилось любопытство, когда до нея долетли горячо спорившіе голоса изъ-за запертой двери въ глубин большой, нарядной гостинной, голоса мужской и женскій запальчиво перебивали одинъ другого. Она машинально убавила шагу, но въ ту же минуту дверь отворилась, и мужская голова заглянула въ гостинную.

— Это Рита, проговорилъ господинъ громко и оставилъ дверь открытой.

Рита вошла въ кабинетъ, подошла къ полной, нарядной старух, сидвшей на диван, и, ни съ кмъ больше не поздоровавшись, услась около окна.

Передъ письменнымъ столомъ помщалась дама лтъ подъ тридцать, въ темномъ капот, съ разстроенной прической и заплаканнымъ, взволнованнымъ лицомъ. Господинъ, отворившій дверь, полный мужчина съ замтно блвшей лысиной, тяжело шагалъ по комнат. Пожилая дама на диван протяжно вздыхала и подносила къ носу маленькій флакончикъ.

— Я только не понимаю, на что вы надетесь? какъ вы разсчитываете и посл такого удара прожить весь вкъ спустя рукава? Тутъ ни больше, ни меньше, какъ голодать придется!..

Въ крикливомъ, очевидно, утомленномъ голос заплаканной дамы слышались гнвъ и слезы.

— Не бойтесь, пожалуйста, съ голода не умрете.

— Это не вы-ли семью обезпечите? должно быть!.. возразила она презрительно.— Если ужь теперь пальцемъ шевельнуть не желаете, такъ надйся на васъ, далеко уйдешь!..

Полный господинъ молча ходилъ по кабинету. Она отчаянно метнулась въ своемъ кресл.

— Богъ мой!.. что же это, наконецъ, будетъ?! Не могу же я хать вмсто васъ? Поймите — съ радостью бы, чтобы только не видть этого возмутительнаго равнодушія, этой бабьей безпомощности!..

— Начните ужь прямо ругаться — всего лучше.

— Да съ вами съ ума сойти — только и остается! Хорошо. Я поду, прибавила она неожиданно.

Онъ пріостановился и въ недоумніи смрилъ ее глазами.

— Придете вы, наконецъ, въ себя, Вра Петровна? Кажется, достаточно второй день бснуетесь, не хватаетъ, чтобы еще постороннимъ людямъ представленіе дали!.. Говорятъ вамъ — хать не для чего, деньги только лишнія бросишь… Не врагъ же и я самому себ!..

— Вы ничего не знаете, не понимаете и не хотите!

— Я не хочу разыгрывать дурака. Ну, да все равно — Соловейко что сказалъ? Макаровъ что говорилъ?

— Подлецы все, ждутъ, чтобы имъ заплатили!

— Вотъ еще бабье разсужденіе! Говорятъ вамъ — Сокинъ обо всемъ напишетъ, вдь написалъ же теперь, предупредилъ?

— Ну, да! думалъ, вы съумете этимъ воспользоваться, пользу какую-нибудь извлечете… Для чего же иначе писалъ?

Онъ раздражительно махнулъ рукой.

— Два дня, съ утра до ночи, одно и то же…

Вра Петровна встала и швырнула черезъ весь столъ листокъ бумаги, исписанный какими-то цифрами. Она вдругъ почувствовала усталость, неожиданный приливъ апатіи и какой-то безчувственности — въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ совершилось ‘несчастіе’. Она какъ-будто теперь только замтила молодую двушку у окна.

— Вы ныньче ужь не здороваетесь, Маргарита Ивановна?

— Здравствуй. Теб было не до меня.

— Да!.. Будешь терпть, коли Господь крестъ пошлетъ… проговорила она трагически и вышла изъ кабинета, прикладывая платокъ къ своему худощавому лицу, съ выступавшими красными пятнами. Нарядная старушка поднялась вслдъ за ней съ дивана.

— Не грхъ бы вамъ, Антонъ Ильичъ, сколько-нибудь хоть жену поберечь!.. проговорила она на ходу какой-то шипящей интонаціей отъ полноты накипвшаго негодованія.

Онъ проводилъ ее нетерпливымъ взглядомъ и плотне притворилъ за нею дверь.

— Антонъ, скажите, пожалуйста, что такое у васъ случилось? спросила Рита.

Антонъ опустился на стулъ противъ нея и обтеръ платкомъ свой высокій лобъ.

— Полиндаки — банкротъ, мн дали знать изъ Москвы частнымъ образомъ.

— Ну?.. Ахъ, Боже мой! это у него, кажется, Охотское въ залог? сообразила двушка.

— Все равно, какъ и не бывало.

Рита шире раскрыла свои большіе глаза и смотрла на него съ недоумніемъ.

— Но вдь это въ самомъ дл ужасно!

— Чего ужь хуже! Вра Петровна требуетъ, чтобы я, въ довершеніе пріятности, разыгралъ изъ себя дурака, въ род тхъ купчихъ, которыя бгутъ за поздомъ и кричатъ: кондукторъ, душенька, остановите! остановите!.. Пятнадцать процентовъ получать умли, думали даромъ, изъ одного уваженія къ почтенному семейству Огулевыхъ…

Рита задумчиво смотрла передъ собой.

— Но вдь жить, дйствительно, будетъ нечмъ Анн Павловн и Лидіи.

— Нтъ, ужь всмъ — разв мои дв тысячи что-нибудь значатъ при такихъ требованіяхъ?

— Ну, это вздоръ! Живутъ и не такія семьи. Заберетесь куда-нибудь подальше, на Пески, въ Коломну… До голода далеко.

— Ну, что слова бросать зря? Огулевы на Пескахъ! Да тутъ на край свта забжишь отъ ихъ стоновъ, да попрековъ.

— Что же вы думаете длать?

— Эхъ, какъ у васъ все это скоро, Рита! Сегодня васъ обухомъ по голов ошарашатъ, а завтра ужь и устроивайся на новомъ положеніи… Дайте съ мыслями собраться, я тутъ въ котл киплю второй день…

Рита опять задумчиво посмотрла на него и отвернулась къ окну.

Антонъ кусалъ ноготь на большомъ пальц и мрачно смотрлъ на ея руки, спокойно сложенныя на колняхъ.

— Кто это надоумилъ ихъ на такую аферу съ Охотскимъ?

— Не я, слава Богу! Мн же тогда проходу не было, что я ничего не умю придумать, а оно такъ просто и выгодно. Дйствительно, чего ужь проще!..

— Грабежъ какой-то…

— Чмъ же грабежъ-то? Желаете изъ одного сдлать десять, не ударивъ для этого палецъ о палецъ, ну, и расплачивайтесь рискомъ. Не дти малолтнія… Вдь это только несчастный случай, могло бы и еще десять лтъ съ рукъ сходить.

— А что Лидія? спросила Рита, помолчавъ.

— Не знаю.

— Не знаетъ? ослышалась двушка.

— Я не знаю, что она думать изволитъ. Заперлась въ своей комнат. Эта, небось, малодушествовать публично не станетъ — не Вра Петровна. Несчастная!

— Не пропадетъ… усмхнулась Рита.

— Да, только это толкнетъ ее на что-нибудь ршительное.

— Полноте, пожалуйста, сантиментальничать, Антонъ. И отлично! по крайней мр, маски всевозможныя кувыркомъ полетятъ. Въ такія-то минуты натура и сказывается, видно, кто чего стоитъ… А то вдь съ умомъ можно всю жизнь Богъ знаетъ на какихъ высокихъ нотахъ разыгрывать. Всегда найдется кто-нибудь, кто и повритъ…

Странное раздраженіе вспыхнуло въ равнодушныхъ глазахъ Риты, ея безцвтное лицо поблднло еще больше.

— Н-да-съ… и не долюбливаете же вы свою прелестную кузину!.. Я всегда этому удивлялся — вы, такая холодная, Рита… Вы знаете, что и я ея не жалую, но теперь мн все-таки жаль ея.

— Ея мн совсмъ не жаль. Не безпокойтесь, эта отъ бдности погибать не станетъ. Устроится самымъ блестящимъ образомъ.

— Ну, я не вижу никакихъ ровно шансовъ. Неужели вы думаете, что Амосьевъ женится?

— Не думаю, но онъ, безъ сомннія, влюбленъ.

— Ого! однако, вы храбро судите, Рита.

— Я убждена, что по натур Лидія совсмъ не нравственна, на глубокое чувство она способна еще меньше. Ей нужно только богатство, блескъ, но, конечно, хотлось бы при этомъ пользоваться всми преимуществами порядочной женщины. А по моему, самое лучшее, если каждый является въ своей настоящей роли.

— Ну, они-то другъ друга стоятъ. Выходитъ, что вы потакаете тому, что князь Амосьевъ не считаетъ себя обязаннымъ жениться на любимой двушк, потому что она не достаточно знатна и богата? Вотъ куда ведетъ пристрастіе, Рита?

Рита раздражительно шевельнула плечами.

— Вы не видите дальше своего носа, Антонъ. Пусть бы Амосьевъ женился, тмъ лучше для нихъ, я хочу только, чтобы онъ, именно онъ получилъ этотъ блестящій призъ… Не кто-нибудь другой…

— Вы что хотите этимъ сказать? Я не понимаю.

— Тмъ лучше, что вамъ до чужихъ длъ? отвтила почти грубо двушка и отошла отъ окна.— Прощайте, Антонъ, я пойду домой.

— Нтъ, Рита, пожалйте вы меня сколько-нибудь! Все-таки лишній человкъ производитъ нкоторую диверсію… Право, я потерялъ ужь всякое терпніе!..

Рита посмотрла на него серьзно и совсмъ не дружелюбно и молча прошла во внутреннія комнаты.

II.

Вра Петровна съ закрытыми глазами неподвижно лежала на большой двухспальной кровати. Она больше не плакала, но на всей ея фигур лежало скорбное выраженіе покорной жертвы. Мать сидла около нея въ кресл.

Рита вошла, окинула взглядомъ всю большую, темноватую комнату и присла въ уголокъ кровати.

— Я только сейчасъ узнала что случилось, тетя. Это большое несчастіе!

— На что ужь хуже, матушка! Одному Антону Ильичу ни почемъ… Все его философія хваленая…

— Онъ только говоритъ, что сдлать ничего нельзя.

— Ахъ, пожалуйста, ужь не заступайся! ты всегда вдь за него горой стоишь… Чмъ бы въ такомъ гор поддержать сестру…

— Если сама Вра не можетъ его убдить, то при чемъ же я тутъ? нахмурилась Рита.

— Мало ли такихъ мужей, что чужихъ больше жены слушаютъ!

— Не знаю, рзко оборвала Рита.

Старуха протяжно вздыхала и нюхала свой спиртъ, Вра лежала неподвижно. Рита медленно блуждала глазами по закоптвшему потолку, но массивной темной мебели, громоздкимъ комодамъ и шкафамъ. Въ углу, въ большомъ кіот, сплошь уставленномъ богатыми образами, горла лампада, свтъ дробился и искрился на позолот, лица иконъ выступали темными пятнами. Въ спертомъ воздух слегка пахло деревяннымъ масломъ и какимъ-то спиртомъ… Томительно дйствовала на Риту эта душная, полутемная комната съ скорбной фигурой на кровати, съ протяжными, жалобными вздохами…

— Какъ здсь темно!

— На что же спальн быть свтлой? отозвалась тетка.

— И тутъ очень душно — у Вры голова разболится.

— Не отъ духоты поднять не можетъ… Вотъ съдемъ куда-нибудь на чердакъ, еще не разъ вспомнить доведется…

Рита замолчала.

Гд-то стукнула дверь, женскіе шаги раздались въ корридор. Безпокойное выраженіе пробжало по лицу Риты, она отдлилась отъ деревянной спинки и плотне скрестила на груди руки. Анна Павловна отняла платокъ отъ лица и прислушивалась. Дверь широко распахнулась. Высокая, стройная фигура въ черномъ плать на секунду остановилась на порог, присматриваясь, потомъ подошла къ кровати.

— Вотъ вы гд вс!.. Bonjour, Маргарита, проговорилъ пріятный, пвучій голосъ.

— Здравствуйте, отвтила сухо Рита, пытливо всматриваясь.

Въ комнат было недостаточно свтло, чтобы судить, было-ли это эффектное лицо блдне обыкновеннаго, надменныя губы складывались съ всегдашнимъ гордымъ спокойствіемъ. Свтлые волосы, по обыкновенію, замысловато причесаны и слегка напудрены, что еще усиливало эффектный контрастъ съ карими глазами и темными красивыми бровями. Небольшой носъ съ горбикомъ очень удачно дополнялъ характеръ лица.

— Спитъ? спросила Лидія, глазами указывая на сестру.

— Кажется. Выбилась изъ силъ, бдная!

— Еще бы!.. Я думаю, на улиц было слышно, выговорила презрительно Лидія.

— Что же ты-то, коли слышала, не удостоила выйти? Кажется, дло семейное, до всхъ равно касается, можно бы разъ въ жизни дйствовать единодушно.

Въ голос Анны Павловны все сильне прорывалось давно назрвавшее раздраженіе. Лидія повернула голову въ ея сторону.

— Разв кто-нибудь дйствуетъ? Я два дня слышу только крикъ и брань.

— Ахъ, матушка, кажется, сама знаешь, легко-ли подвигнуть на что-нибудь Антона Ильича!

— Я браниться не умю и не могу выносить безтолковаго крика.

— Ну, а намъ, гршнымъ, не до деликатностей ужь въ такія минуты…

Лидія отошла къ туалету и начала приглаживать щеткой волосы на вискахъ.

— Многаго вы достигли своей… энергіей?.. спросила она насмшливо изъ глубины комнаты.

У Вры давно уже вздрагивали вки. При послднемъ ироническомъ вопрос сестры, она стремительно сла на кровати.

— Ну, да, да! это старая исторія — мы ничего не смыслимъ и только раздражаемъ ваши аристократическіе нервы… Ну, такъ возьмитесь же за дло сами, Лидія Петровна! Конечно, ужь вы съумете, если сметесь надъ другими!..

— А-а! ты проснулась? невозмутимо оглянулась на нее двушка.

— Какъ я ненавижу это притворство! Скажи пожалуйста, кого ты хочешь удивить своимъ величественнымъ равнодушіемъ?..

Лидія бросила на комодъ щетку и повернулась спиной къ зеркалу.

— Пожалуйста, только не забывайся, Вра — я не Антонъ. Если ты и со мной намрена поднимать крикъ, то я сію минуту опять уйду къ себ. Или ты, можетъ быть, находишь, что еще мало времени потеряно въ вашемъ безтолковомъ гвалт?

— Э-э, да пусть все пропадаетъ! длайте какъ хотите… Я… не могу… больше… захлебнулась Вра и упала въ подушки.

— И прекрасно, по крайней мр, другимъ мшать не будешь.

— Можно подумать, что и въ самомъ дл она, что-то можетъ!

— Оставь ты ее и въ самомъ дл! остановила ее мать.— Какъ сойдутся, такъ и сцпятся, срамъ просто!

— Ломака!.. проговорила въ подушку Вра.

Лидія молча вышла изъ комнаты красивой, плавной походкой.

Черезъ минуту до спальни донесся гулъ голосовъ изъ кабинета Антона.

— Ты бы тоже пошла туда, Рита, можетъ быть, вдвоемъ и сдвинете съ мста байбака этого…

— Лидія и одна сдлаетъ все, что ей нужно, отвтила сдержанно двушка.— Я, впрочемъ, зайду мимоходомъ. Прощайте, тетя, не унывайте заране, можетъ быть, еще и уладится.

— Говорить, матушка, легко. Чужая бда не плачетъ…

— Прощай, Вра.

Вра не отвтила.

— Пожалуйста, безъ лишнихъ словъ, Антонъ, отвчайте прямо на вопросъ, услышала Рита изъ-за притворенной двери кабинета.

Лидія съ удивленіемъ оглянулась, когда она вошла.

— Я считаю эту поздку лишней непріятностью, я, конечно, могъ бы създить для успокоенія Вры и васъ всхъ, но я убжденъ, что пользы никакой не будетъ. Лишняя, непроизводительная трата денегъ.

Лидія серьзно смотрла ему прямо въ лицо, пока онъ говорилъ.

— Почему же вы такъ уврены въ этомъ?

— Потому что больше вашего понимаю въ длахъ. Если вы мн не врите, то вдь и Соловейко, и Макаровъ говорятъ тоже самое.

— Неужели, вы думаете, я такъ наивна, что говорю о какихъ-нибудь обыкновенныхъ просьбахъ, жалобахъ и т. п.?!

— О чемъ же вы говорите? Объясните пожалуйста.

— Я знаю только, что остается еще около недли времени… Значитъ, успхъ прямо зависитъ отъ степени энергіи.

— Ну, это какая-то особенная, женская логика! Я этого не понимаю, говорите, пожалуйста, ясне.

— Не для чего. Вы ршительно отказываетесь сдлать что-нибудь? это ваше послднее слово?

— Я ничего не могу придумать.

Лидія обвела презрительнымъ взглядомъ всю его массивную фигуру.

— Въ добрый часъ! сидите дома!

— Это право смшно, Лидія! Скажите же, если вы одна это знаете?

Она только презрительно шевельнула губами.

— Вы намреваетесь дйствовать сами? спросилъ Антонъ съ очень откровенной ироніей.

— Будьте покойны, найду и безъ васъ.

— Право, очень бы интересно знать, что вы предпримете!

— Вамъ до этого нтъ никакого дла. Я не о васъ хлопочу и спрашивать васъ не стану.

Рита не напрасно оставалась въ кабинет, сознавая всю неумстность своего присутствія и чувствуя, что оно раздражаетъ ея кузину: она имла удовольствіе уловить на ея красивомъ, холодномъ лиц явный отпечатокъ волненія и досады, когда Лидія, круто повернувшись спиной къ Антону, прошла мимо нея, видимо торопясь скоре выйти изъ кабинета.

— Ну, Антонъ, вы устояли противъ атаки трехъ женщинъ — это, говорятъ, ужасно трудно! проговорила Рита ласково.

— По крайней мр, несносно въ высшей степени. Требуютъ, ничего не понимая. Самоувренность Лидіи просто уморительна.

Двушка взглянула на него изъ-подлобья.

— Вы думаете? Мн, кажется, она знаетъ, что говоритъ.

— Ну-у! Недостаетъ, Рита, чтобы и вы запли въ унисонъ съ ними!

— Мн это даже поручено, не бойтесь, я васъ оставлю въ поко. Но я уврена, что Лидія что-то задумала.

— Что же! Пусть развлекается, коли есть охота.

— Вы, право, ужасно наивны, Антонъ. Есть разные способы дйствовать, если ни передъ чмъ не останавливаться, то, пожалуй, и въ самомъ дл все возможно…

— Ну, это опять загадки какія-то!

Рита нетерпливо вскинула плечами.

— Ахъ, Боже мой, мало-ли что бываетъ на бломъ свт! Исчезаютъ дла, горятъ архивы… Разв подобныя вещи не случаются?

Антонъ изумленно развелъ руками.

— Однако, у васъ фантазія, Рита!

— Я ничего не утверждаю, я говорю только вмст съ Лидіей, что очень мало вещей физически невозможныхъ.

— Не думаете-ли вы, что Амосьевъ для нея пуститъ въ ходъ свои связи? Держи карманъ! Хоть она и объявила, что найдетъ безъ меня…

— Ахъ, оставьте меня въ поко, Антонъ!.. Нтъ, нтъ, я непремнно уйду, вы вс нестерпимы…

Онъ напрасно старался удержать ее въ дверяхъ.

— Чмъ же я разсердилъ васъ, Рита? Вы что-то знаете, догадываетесь — скажите мн?

— Подумайте разъ въ жизни сами… Очень мн нужно!

— Чортъ знаетъ, эти женщины! Поневол съ ними голову потеряешь… ворчалъ Антонъ, разыскивая свою фуражку, чтобы незамтно скрыться изъ дому, пользуясь минутнымъ роздыхомъ.

III.

Лидія Петровна вполн сознавала, что ея рекогносцировка произвела должный эффектъ на домашнихъ, она держала себя такъ, какъ будто бралась спасти семью отъ грозящаго раззоренія и не сомнвалась въ успх. Это было до крайности самонадянно, она это понимала, но не могла допустить безпомощной гибели безъ попытки даже къ спасенію… Малодушная апатія вызывала въ ней неподдльное отвращеніе, только не стоять на одной доск съ этими малодушными, безсильными людишками, даже и въ ршительную минуту не идущими дале ссоръ, причитаній и перебранокъ!

Лидія два дня твердила себ съ утра до ночи, что надяться не на кого, кром себя, и что безвыходныхъ положеній въ жизни очень немного. Ужь, конечно, раззореніе какого-то Полиндаки не есть непредотвратимое предопредленіе судьбы! У нея еще не было опредленнаго плана, но она такъ настойчиво ршила, что выходъ долженъ быть, что въ ея ум, хотя смутно, все же намтились уже два возможные для нея пути. Она не входила въ подробности, все сводилось пока къ личностямъ…

Антонъ превзошелъ даже ея ожиданія: онъ не желалъ тронуться съ мста. Нельзя дольше терять времени…

Лидія остановилась у круглаго столика, перваго попавшагося ей на дорог, она машинально перебирала по полированной доск своими длинными, тонкими пальцами и сосредоточенно уставилась взглядомъ на золоченный узоръ обоевъ. Она презирала ихъ всхъ, ее раздражало присутствіе Риты при ея объясненіи съ Антономъ, но всего больше волновала необходимость сейчасъ же начать дйствовать. Надо сдлать выборъ… Какъ и всякій другой, она ршила начать съ боле пріятнаго.

Лидія круто повернулась и нсколько секундъ озабоченно искала колокольчикъ, сдвинувъ свои красивыя брови.

— Одваться! приказала она отрывисто горничной, очень быстро явившейся на ея звонокъ.

Минутъ черезъ двадцать, Лидія Петровна зашла изъ прихожей въ гостинную, чтобы взглянуть на себя въ большое простночное зеркало. На ней была прелестная шубка синяго бархата, обшитая соболемъ, такая же шапочка граціозно сидла на ея пышной прическ, она выдвинула ногу въ теплой ботинк того же синяго бархата и оглянула, ровно-ли приподнята черная шелковая юпка. Этотъ нарядъ особенно шелъ къ ней, но она была блдна и положительно теряла отъ этого очень много. Сосредоточенно, озабоченно и совсмъ не весело она разглядывала себя въ зеркал, ее очень смущала эта непривычная блдность, такъ некстати выдававшая затаенное волненіе… Вдругъ она вспомнила, что на двор морозъ, и съ быстро мелькнувшей самодовольной усмшкой вышла изъ дому.

Нсколько времени двушка шла по тротуару, старательно выбирая извощика, она критически оглядывала сани, лошадь, возницу… Она вышла изъ дому въ первый разъ посл полученія злополучной телеграммы, и улица дйствовала на нее раздражающимъ образомъ. Все было прежнее, давно знакомое, только она испытывала непривычное безпокойство, неувренность въ завтрашнемъ дн. Въ этомъ было что-то невыразимо оскорбительное!

Запасъ убжденій Лидіи Петровны былъ не обширенъ, и въ основу всхъ ихъ легло глубокое презрніе къ бдности. Свое положеніе въ родной семь она считала послдней ступенью, до которой могла снизойти.

Само собой разумется, что она мечтала о лучшей будущности. Прежде ей казалось, что для красивой, нарядной, умной двушки ничего нтъ легче, какъ сдлать блестящую партію… теперь ей было двадцать четыре года, и она знала, что это довольно трудно. Она хорошо понимала, что для дочери раззорившейся, обнищавшей семьи это станетъ почти невозможнымъ.

Ничто въ цломъ стро понятій, привычекъ и вкусовъ Лидіи не могло вязаться съ скромной долей. Она хала на извощик, отъ всей души завидуя обгонявшимъ ее блестящимъ экипажамъ, съ мучительнымъ раздраженіемъ засматривалась на великолпныя витрины недоступныхъ для нея французскихъ магазиновъ. Теперь все это нетолько отодвигалось еще дальше, но приходилось напрягать вс силы своего ума и находчивости, чтобы удержаться хотя въ прежнемъ положеніи…

На Невскомъ, Лидія подозвала посыльнаго и поручила ему сейчасъ же отвезти по адресу узкій палевый конвертикъ. Извощикъ довезъ ее до Конногвардейскаго бульвара. Она прошлась два раза по широкой алле, удостоврилась, что публики нтъ — кром нсколькихъ дтей съ няньками, одной гувернантки и какого-то высокаго господина въ хорьковой шуб съ болзненнымъ, совсмъ желтымъ лицомъ — и присла на пустую скамейку.

Цлые полчаса Лидія просидла на этой скамейк. Она оглядывала дтей, больного господина, разсмотрла до малйшихъ подробностей скромный костюмъ гувернантки, подняла голову и обвела взглядомъ верхушки деревьевъ, красиво опушенныхъ инеемъ… Она старательно занимала себя, чтобы быть какъ можно хладнокровне, но все-таки эти полчаса казались ей безконечными, и она вздрогнула и поблднла, когда въ конц аллеи показалась статная фигура гвардейца въ блой фуражк…

Лидія сейчасъ же овладла собой и смотрла, какъ онъ шелъ, чуть замтно раскачиваясь и придерживая рукою саблю, онъ издали приподнялъ фуражку и подходилъ, улыбаясь, за нсколько шаговъ онъ сталъ снимать перчатку.

— Это было такъ неожиданно! Я не знаю, какъ благодарить васъ, Лидія Петровна… заговорилъ онъ пріятнымъ баритономъ, стоя передъ нею и придерживая саблю рукой безъ перчатки.

— Садитесь… здравствуйте! протянула она руку.

Онъ крпко сжалъ ее нжной, теплой рукой и слъ, жадно всматриваясь въ нее своими красивыми выпуклыми глазами.

— Мы ужасно давно не видались!..

Лидія смотрла на снгъ. Онъ едва усплъ придти и сказать нсколько словъ, и она уже поддавалась знакомому очарованію… Не для этого она ршилась увидться съ нимъ. Она давно знала, что въ этомъ человк все — отъ волнистыхъ каштановыхъ волосъ до неподдльнаго изящества манеръ, отъ изысканнаго французскаго выговора до громкаго имени князя Льва Амосьева — все ей мило и привлекательно. Въ немъ нераздльно сливался для нея идеалъ изящнаго, свтскаго, красиваго мужчины съ заманчивой будущностью богатой, знатной дамы… Онъ былъ влюбленъ, и до тхъ поръ, пока ничто не нарушало этого гармоническаго сліянія, Лидія отдавалась пріятно волнующимъ ощущеніямъ и самоувренно смотрла впередъ. Но, мало по малу, выяснилось вполн очевидно, что для князя Амосьева этого сліянія никогда не существовало… Лидія сказала себ, что она не такъ сантиментальна, чтобы довольствоваться одной первой половиной своей мечты, и отдалилась отъ обольстительнаго князя. Это стоило ей если и не глубокаго горя, то, во всякомъ случа, обманутыхъ надеждъ и задтаго чувства. Каждая встрча съ блестящимъ гвардейцемъ нарушала ея спокойствіе.

— Да, вы давно не были у насъ, отвтила она ему равнодушно.

— Мн это очень прискорбно… Вы, конечно, врите, что это зависитъ не отъ недостатка желанія съ моей стороны?

Лидія нетерпливо шевелила въ снгу бархатной ботинкой. Разговоръ принималъ совсмъ не то направленіе, которое она должна была дать ему.

— Не будемъ говорить объ этомъ, Левъ Алексевичъ, проговорила она твердо, по прежнему избгая его краснорчивыхъ глазъ: — отъ чего бы это ни зависло, сущность дла не мняется.

— Позвольте, Лидія Петровна, мн кажется, совершенно мняется. Ваши родные…

Она съ негодованіемъ подняла на него глаза.

— Я вамъ сказала, что не хочу говорить объ этомъ! Я васъ не упрекаю.

Онъ слегка, покорно наклонилъ голову и ждалъ, откровенно разглядывая изящную, всегда раздражавшую его красоту этой прелестной двушки, которая имла несчастіе родиться въ неподходящей сред. Лидіи никогда не удавалось импонировать ему, какъ всмъ другимъ своимъ поклонникамъ. Во вс подобныя отношенія князь Амосьевъ вносилъ свой собственный безпечно-предпріимчивый взглядъ на хорошенькую женщину, и такъ какъ онъ никого не спрашивалъ о позволеніи, то ему нельзя было и запретить. Всю свою жизнь онъ имлъ дло только съ такими женщинами, и вс остальныя разновидности прекраснаго пола для него просто не существовали. Онъ или волочился, или относился до того небрежно и разсянно, что цлыми мсяцами не могъ запомнить имени, напримръ, Риты, которую встрчалъ у Огулевыхъ, и называлъ то Маргаритой Михайловной, то Матильдой Ивановной и, конечно, не могъ бы сказать, блондинка она или брюнетка.

Лидія сдвинула брови и совершенно серьзно посмотрла ему въ глаза.

— Я хотла видть васъ по длу.

Онъ очень забавно сдлалъ удивленное лицо.

— У насъ случилось большое несчастіе. Я думала, что вы посовтуете что нибудь…

— Съ восторгомъ все, что могу! Но… я ничего не понимаю въ длахъ, Лидія Петровна… Что же собственно случилось?

Лидія начала разсказывать — темно и сбивчиво, намренно наивничая и прикидываясь непонимающей, передъ этимъ изысканно-безпечнымъ княземъ Амосьевымъ было просто совстно явиться дловой женщиной, дрожащей за свою будущность! Съ капризной миной, пожимая плечами, она жаловалась, что это прелестное Охотское пропадаетъ совсмъ даромъ, по какой-то легкомысленной неосторожности.

Амосьевъ ничего не понималъ, какъ человкъ несомннно богатый, онъ былъ чуждъ всхъ подобныхъ финансовыхъ комбинацій, но одно онъ понималъ прекрасно: что лишиться состоянія очень скверно, хотя бы это и было скромное состояніе Огулевыхъ. Онъ снялъ фуражку, провелъ рукою по волнистымъ волосамъ и уже совсмъ серьзно смотрлъ на ея синюю шубку.

— Это ужасно прискорбно, Лидія Петровна… Боже мой, но я ршительно не понимаю, въ чемъ тутъ дло?!. Постойте, постойте — nous y voil! Я начинаю прозрвать, я, кажется, знаю, кого надо спросить.

Лидія быстро вскинула на него глаза.

— Я съзжу къ старшему нотаріусу и разспрошу его, объявилъ онъ почти радостно.— Старшій нотаріусъ, Лидія Петровна, это человкъ, который обязанъ знать даже то, чего никто не знаетъ… Однимъ словомъ, авторитетъ — я совершенно случайно слышалъ объ этомъ недавно.

— Къ нему здилъ уже Антонъ, онъ не далъ никакого совта.

Амосьевъ съ неподдльнымъ удивленіемъ раскрылъ глаза.

— Но, ma foi! если старшій нотаріусъ ничего не посовтовалъ, то что же могу придумать я?!

Кровь бросилась въ лицо двушки, онъ безсознательно поставилъ вопросъ ребромъ… У него не было намренія ставить ее въ щекотливое положеніе — но она ощутила всю его неловкость отъ одного невиннаго вопроса. Она и не ждала мудраго длового совта отъ князя Амосьева, но въ ея ум слагалось множество разговоровъ, которые могли бы произойти между ними по этому поводу… Казалось, человкъ искренно чувствующій не можетъ отнестись безучастно къ несчастію любимаго существа… Нельзя предвидть, на что онъ можетъ ршиться въ подобную минуту.

Лидія длала свою послднюю пробу… Нельзя сказать, чтобы у нея была положительная надежда — но это было единственное ея желаніе высшаго порядка… мечта, въ которой игралъ видную роль поэтическій элементъ искренней, неподдльной симпатіи… Она была молода, ей нелегко было разставаться съ этой мечтой! Когда обрушилась бда, она подумала, что это естественно вызоветъ въ немъ потребность помочь, защитить ее отъ незаслуженнаго удара…

Князь Амосьевъ, очевидно, не думалъ ничего подобнаго.

— Ma foi! если старшій нотаріусъ ничего не посовтовалъ, то что же могу придумать я? спросилъ онъ совсмъ невинно.

— Ахъ, почемъ же я знаю!.. Я вижу только, что никто ничего не длаетъ… Это не шутка!… На мигъ Лидія не владла собой — она едва сдерживала слезы, бгавшія въ ея красивыхъ глазахъ, и ея надменныя губы жалобно вздрагивали.

Изъ всхъ чувствъ блестящаго гвардейца самымъ отзывчивымъ было чувство зрнія: онъ не могъ видть страданія на хорошенькомъ личик и не постараться утшить.

— Ради Бога! не огорчайтесь такъ, Лидія Петровна, я совсмъ не могу этого видть!.. Даю вамъ слово, я что-нибудь придумаю… Я посовтуюсь съ опытными людьми…

Лидія усмхнулась съ неподдльной горечью, минута постыдной слабости прошла.

— Полноте! вы ничего не придумаете… Я поступила очень смшно, побезпокоивъ васъ… Спрашивать никого не надо — merci… Прощайте!

Она встала. Онъ поднялся вслдъ за ней.

— Я не могу такъ проститься съ вами, Лидія Петровна! Что же выйдетъ изъ всего этого?.. Здсь такъ неудобно… Можетъ быть, вы скажете, гд я могу видть васъ?.. У вашихъ теперь неудобно, я думаю?..

Она смотрла на него въ раздумь.

— Не для чего, Левъ Алексевичъ.

— Это… это, право, невеликодушно!.. вы не допускаете, что я интересуюсь вашимъ положеніемъ?.. всей душой хотлъ бы помочь?..

Она тихо пошла по алле и ничего не отвтила.

— Я надюсь, что вы мн довряете… продолжалъ онъ, замтно волнуясь:— вы заходили ко мн разъ въ прошлую зиму… Если бы вы согласились сдлать мн эту честь завтра?..

Надо отказать — Лидія сознавала это очень ясно. Но… она не видла впереди ничего отраднаго для себя. Она ничего не боялась — почему же не доставить себ лишняго удовольствія?

— Пожалуй, отвтила она очень покойно.

У него вырвалось радостное движеніе.

— Въ два часа… можно?

Лидія кивнула головой. Онъ усадилъ ее на извощика, нсколько разъ горячо поблагодарилъ, онъ стоялъ на тротуар, красивый, блестящій, довольный ея общаніемъ и, видимо, очень мало опечаленный тмъ, что только-что узналъ.

За то Лидія была ршительно недовольна собой. Время-ли заниматься теперь нжными свиданіями?! На его общаніе ‘что нибудь придумать’ она не обратила никакого вниманія. Она ничего больше не ждала отъ него. Но они давно не видлись, и, разстроенная, утомленная, она не устояла передъ искушеніемъ…

IV.

Рита занимала комнату въ четвертомъ этаж, небольшую, невзрачную, окнами во дворъ. Каждый день часовъ до четырехъ, до пяти, она занималась въ редакціи одной изъ большихъ столичныхъ газетъ и большею частью приносила работу и на домъ.

Двушка сидла передъ большимъ мужскимъ письменнымъ столомъ и кончала статью изъ ‘Times»а. Она устала и все чаще и чаще клала перо и откидывалась на спинку стула.

Въ прихожей позвонили. Въ комнатахъ хозяйки слышался громкій разговоръ, позвонили во второй разъ — никто не шелъ отворять. Рита нехотя встала и пріотворила свою дверь.

— Звонятъ!.. крикнула она во весь голосъ.

Хлопнула гд-то дверь, хозяйка, громко топая, прошла мимо.

— Могли бы когда и сами отворить! Дарья въ лавку побжала — къ вамъ же вчно шляются… ворчала она безцеремонно громко.

Рита прислушивалась, стоя по средин комнаты.

— Ипполитъ! узнала она по голосу и сла на клеенчатомъ диван въ глубин комнаты, подобравъ подъ себя ноги и съ наслажденіемъ прибирая удобную позу.

Въ комнату вошелъ юноша лтъ двадцати, высокій, тонкій, и остановился передъ нею, потирая свои красныя, назябшія руки.

— Одно хорошо: съ нкоторыхъ поръ васъ всегда застаешь дома, Рита! проговорилъ онъ молодымъ, звучнымъ баскомъ.

Съ одного взгляда въ немъ легко было замтить сходство съ Лидіей: т же пышные, блокурые волосы, темныя брови и небольшой носъ съ горбинкой. Только выраженіе лица было гораздо мягче, и живые глаза смотрли чистосердечно-свтло.

— Садитесь. Вы откуда? озябли?

— Изъ дому — черезъ Неву смерть холодно! Знаете, я собираюсь на эту сторону перехать?

— Для чего же это? А лекціи?

— Что же лекціи! одинъ разъ сходить… А теперь вдь всюду даль смертная. Иной разъ ночью, да еще въ грязь — ужасъ какъ скверно!

— А вы все благовстите день цлый?

— Вовсе не цлый день… Да-а! вы у нашихъ были?

— Была утромъ.

— Ну, что тамъ?

— Какъ что? Уныніе.

— И не говорите! Я теперь, по крайней мр, цлую недлю туда носа не покажу. Пусть сначала вс слезы выплачутъ.

— Куда какъ мило!

— Нтъ, воля ваша, я не могу! Вра всегда невыносима, а теперь она, кажется, въ конецъ рехнулась.

— Теперь это, по крайней мр, законно. Вы не слишкомъ-то фыркайте, юноша, мы еще посмотримъ, какъ вы безъ готовенькихъ сорока рублей просуществуете.

— Ахъ, сдлайте одолженіе, я даже очень радъ! Не бойтесь, не пропадемъ.

Студентъ досталъ изъ кармана скромный кожанный porte-tabac и началъ свертывать папиросу.

— Зачмъ пропадать? только оно все-таки не такъ легко, какъ вы воображаете… Вдь вы барченокъ, нженка!..

— Ну да, уже вы вчно бранитесь…

Рита добродушно усмхнулась и перемнила позу. Кухарка внесла маленькій тусклый самоваръ и поставила его на ломберномъ стол въ простнк. Ипполитъ сейчасъ же всталъ, заварилъ чай и началъ перемывать стаканы, онъ не обмнялся при этомъ ни однимъ словомъ съ Ритой — видимо, онъ не одинъ разъ исполнялъ за нее эту обязанность.

— Я буду искать квартиру поближе къ вамъ, проговорилъ онъ, раскладывая сахаръ въ стаканы.

— Зачмъ? лниво освдомилась Рита.

— Для пользы ума и сердца, хочу пользоваться вашими родительскими назиданіями… Чай, вотъ, буду вамъ наливать.

— Что-жь, отлично! Что вашъ даровой урокъ? спросила двушка, когда онъ услся на прежнее мсто, поставивъ передъ нею стаканъ чаю и тарелку съ булками.

— Процвтаетъ.

— И вы ходите?

— Натурально, хожу!

— Каждый день?

— Само собой, каждый… Вы, право, чортъ знаетъ какого мннія обо мн, Рита!

— Ну, а когда жить придется уроками?

— Буду давать два, вмсто одного — не важно.

Рита опять улыбнулась и поставила стаканъ на столъ.

— Налейте мн еще, Ипполитъ.

Студентъ налилъ и услся, хмурясь.

— Вы не гримасничайте, это совсмъ лишнее, посмотрла на него Рита.

— Конечно, обидно, что вы меня дрянью какой-то считаете.

— Ахъ, говорятъ вамъ, оставьте! Сами знаете, что вздоръ… Давно вы видли Артемія Николаевича?

— Вчера. Погруженъ выше головы, съ утра до ночи торчитъ въ своей лабораторіи.

— Не все же на побгушкахъ у Лидіи Петровны состоять…

— Да и не одна Лидія, загорячился студентъ:— ему эти кузены одни до чего мшаютъ! Подумайте только, Петенька вздумалъ химію изучать, и Артемій Николаевичъ сколько времени на его пачкатню тратитъ. И вдь ничего изъ этого не выйдетъ, такъ… дурятъ только! И съ какой стати эти два балбеса живутъ у него который уже мсяцъ? Расположились какъ дома, командуютъ, мшаютъ… Сколько денегъ переводятъ!

— Дваться некуда, выговорила лаконически Рита.

— Вотъ славно! да по какому же праву, наконецъ?

— Родственники.

— Ну, что-жь, что родственники? Не вамъ бы говорить, Рита…

— Родственники — это люди, имющіе на васъ права.

— Ахъ, ну что вы, право? Артемій Николаевичъ, и вдругъ такой вздоръ!..

Темные глаза Риты неожиданно блеснули.

— Артемій Николаевичъ!! повторила она раздражительно.— Вашъ Артемій Николаевичъ считаетъ, что на него имютъ права нетолько родственники, но и вообще всякій, кому только придетъ въ голову возъимть такую претензію… Я очень удивляюсь, что находится такъ мало охотниковъ! По невднію, конечно… Совтую вамъ, въ случа надобности, прямо перехать къ нему на квартиру. Предупреждать лишнее — онъ будетъ въ восторг и станетъ очень извиняться, что вамъ недостаточно удобно.

Рита схватила свой чай и начала быстро пить съ ложечки, близко пригнувъ къ стакану покраснвшее лицо.

Ппполитъ расхохотался.

— Чудесно!.. вотъ, право, идея!.. Вы стали ужасно раздражительны, Рита, замтилъ онъ, успокоившись: — вы всмъ ршительно недовольны.

— Это врно. Всего больше еще я довольна вами, Ипполитъ. Юноша покраснлъ отъ неожиданной похвалы и пошелъ доливать свой стаканъ къ самовару.

— Артемій Николаевичъ знаетъ о вашей бд? спросила черезъ комнату двушка.

— Я ему сказалъ — онъ не зналъ. Еслибы вы видли, какъ это его огорчило! Я никакъ не ожидалъ.. Онъ, какъ угорлый, метался по комнат и все твердилъ: что же станетъ длать Лидія Петровна!!! Точно тутъ она одна…

— Врный рыцарь… протянула язвительно Рита.

Въ эту минуту гд-то за стной пробило одиннадцать часовъ. Студентъ взялъ фуражку.

— Заболтался… У васъ я всегда засижусь дольше, чмъ можно, проговорилъ онъ, торопливо допивая залпомъ свой чай.

Онъ крпко, обими руками стиснулъ руку Риты.

— Что же, начать пріискивать вамъ урокъ? спросила она не то шутя, не то серьзно.— Или ваши финансы въ блистательномъ состояніи?

— Пятишница на все, про все.

— Бдненькій! въ случа чего, приходите — подлюсь, коли къ Маевскому перезжать не думаете!

Онъ опять по дтски громко прыснулъ со смху и скрылся, захвативъ со стула свой неизбжный плэдъ.

Рита прислонилась лбомъ къ краю стола и нсколько минутъ просидла такъ, закрывъ глаза. Потомъ она встала, потянулась, провела рукой по лицу и сла къ письменному столу кончать газетную статью.

V.

Артемій Николаевичъ Маевскій занималъ въ центр города, въ бель-этаж, большую, нарядную, холодную и неудобную квартиру. Годъ тому назадъ онъ пріхалъ изъ-за границы вслдствіе настоятельной необходимости получить наслдство посл отца и старшаго брата, которые умерли одинъ за другимъ втеченіи нсколькихъ недль. Артемію Николаевичу было двадцать семь лтъ, и это было его первымъ дебютомъ въ практической жизни. До этого времени въ цломъ мір для него существовала только химія, изученію которой онъ посвятилъ всю молодость. Нсколько самостоятельныхъ работъ доставили ему почтенную извстность въ Германіи, гд онъ считался молодымъ ученымъ съ будущностью. Онъ жилъ въ отвлеченномъ мір изслдованій, изысканій и опытовъ, вращался исключительно въ кругу людей, такихъ же отвлеченныхъ, обособленныхъ и одностороннихъ, какъ и онъ самъ, и шумная дйствительная жизнь шла своимъ чередомъ, гд-то въ сторон, не задвая и не безпокоя его своей мелочной назойливостью. Его единственную заботу составляла обширная библіотека и лабораторія, стоившія большихъ денегъ, все остальное благополучно устроивалось помимо его, благодаря нмецкой аккуратности и предусмотрительности лакея Вильгельма. Молодой ученый перезжалъ съ одного конца Европы на другой, чтобы присутствовать на какомъ-нибудь диспут, произвести опытъ или сдлать интересное знакомство. Онъ останавливался въ томъ отел, куда заблагоразсудилъ привезти его извощикъ, платилъ безпрекословно, сколько съ него спрашивали, нанималъ первую попавшуюся квартиру и мнялъ ее, когда его пріятели находили, что она сыра или безпокойна.

Передъ каждымъ новымъ годомъ, Маевскій давалъ знать въ Россію, что онъ живъ, здоровъ и счастливъ, и могъ выполнять это съ педантической аккуратностью только посл того, какъ старшій братъ, въ одинъ прекрасный день, прислалъ ему цлую пачку конвертовъ, съ готовыми адресами и съ просьбой, хотя одинъ разъ въ годъ извщать семью о своемъ существованіи. Артемій Николаевичъ былъ ему отъ души благодаренъ, онъ считалъ это своей священной обязанностью и неподдльно сокрушался о собственной разсянности, ставившей его въ невозможность помнить какой-либо адресъ, его голова вмщала въ себ массу самыхъ основательныхъ и разнородныхъ свдній, но она упрямо отказывалась удерживать названія улицъ, номера домовъ и квартиръ.

Счастливый наслдникъ получилъ изъ Россіи до десяти телеграммъ, одна другой настоятельне — половину изъ нихъ отъ какого-то неизвстнаго ему дядюшки Петра и, наконецъ, скрпя сердце, ршился хать, когда вс въ одинъ голосъ начали уврять его, что это совершенно необходимо и неизбжно.

Дядюшка встртилъ его на дебаркадер, свезъ въ карет въ первоклассный отель и сразу привелъ въ ужасъ перечнемъ всхъ тхъ заботъ, хлопотъ, разъздовъ и расходовъ, которые ему неминуемо предстояло преодолть. У предупредительнаго дядюшки былъ даже заготовленъ подробнйшій реестръ съ соблюденіемъ хронологическаго порядка и съ выпиской именъ и адресовъ всхъ нужныхъ лицъ. Онъ съ неподдльнымъ увлеченіемъ разъигрывалъ роль покровителя наивнаго, неопытнаго и разсяннаго племянника-богача.

Маевскій былъ совершенно пораженъ солидными размрами наслдства. Онъ никогда не интересовался этимъ вопросомъ, хотя всегда съ удовольствіемъ сознавалъ себя человкомъ богатымъ въ томъ смысл, что имлъ возможность всю свою жизнь заниматься только тмъ, что ему нравилось. Теперь, вмсто беспечнаго существованія на средства, аккуратно высылаемыя отцомъ, ему приходилось вдаться со всею массою недвижимыхъ и движимыхъ имуществъ. Золото металлъ тяжелый — свободный ученый почувствовалъ, какъ оно пригнуло его къ земл…

Артемій Николаевичъ поселился въ Петербург, самъ не зная, какъ это случилось. Дядя, въ одно прекрасное утро, привезъ его въ прекрасную улицу, въ бель-этажъ большого дома, провелъ по огромной, запутанной квартир и объявилъ, что ничего лучшаго онъ не можетъ желать. Онъ остался очень доволенъ, когда племянникъ предоставилъ ему вдаться съ обойщиками и мебельщиками, черезъ нсколько недль перевезъ его изъ отеля въ собственную квартиру и съ гордостью автора провелъ по всмъ наряднымъ, пестрымъ, безтолковымъ комнатамъ. Ученый пришелъ въ ужасъ, что ему длать одному въ огромной квартир? Онъ, впрочемъ, скоро успокоился, сообразивъ, что никто не мшаетъ ему поселиться въ двухъ пустыхъ пока комнатахъ, предназначенныхъ подъ лабораторію и библіотеку, и оставить остальныя, какъ приличную вывску богатаго наслдства. Это наслдство съ каждымъ днемъ выдвигало все новыя и новыя обязанности. Услужливый дядюшка объяснилъ по секрету, что посл старшаго Маевскаго осталась одна ‘особа’, имвшая несомннныя права, но ничего не получившая вслдствіе скоропостижной смерти своего покровителя… Молодой человкъ сейчасъ же почувствовалъ себя до крайности пристыженнымъ и предложилъ кушъ, который буквально испугалъ практическаго родственника.

Артемій Николаевичъ бывалъ прежде въ Петербург лишь изрдка и наздомъ, теперь онъ совершенно незамтно очутился въ цломъ кругу новыхъ знакомствъ, не представлявшихъ для него ни малйшаго интереса, но ссылавшихся на близость или съ покойнымъ отцомъ, или съ братомъ. Жизнь впервые давала себя чувствовать, и человку непривычному, сжившемуся съ совсмъ иными интересами, она показалась утомительнымъ, скучнымъ и безцльнымъ долгомъ…

Устроивъ племянника, дядюшка ухалъ во-свояси, увезя его искреннюю благодарность и значительное улучшеніе собственныхъ финансовъ. Но одиночество Артемія Николаевича продолжалось недолго, въ одинъ прекрасный день, прямо съ желзной дороги, въ его квартиру явилось двое кузеновъ, съ письмомъ отъ благодтельнаго родственника, такъ какъ хозяина не оказалось на лицо, то они безцеремонно расположились у него, какъ дома.

Маевскій, разумется, почувствовалъ себя обязаннымъ оказать гостепріимство и всяческое ‘содйствіе’, о которомъ просилъ въ письм папенька. Письмо очень глухо говорило о карьер, объ устройств въ столиц… Съ тхъ поръ уже восьмой мсяцъ кузены жили въ Петербург, но о карьер было очень мало рчи, они слегка готовились къ какимъ-то экзаменамъ, но больше разъзжали на лошадяхъ ученаго родственника, пропадали въ клубахъ и театрахъ и изводили очень много денегъ, которыхъ, впрочемъ, никто не считалъ.

Съ Огулевыми Маевскій познакомился черезъ Антона. Явившись утромъ по какому-то длу (разумется, чужому), онъ началъ съ того, что просидлъ до десяти часовъ вечера.

— Что онъ, сумасшедшій или идіотъ? величественно освдомилась Лидія, когда онъ, наконецъ, ушелъ.

— Извстный химикъ-съ, Лидія Петровна.

— Да жилъ-то онъ на лун или между людьми?

— Не въ коня кормъ — это уже не подлежитъ сомннію! проворчалъ досадливо Антонъ.— Гд намъ понять возвышенную простоту взглядовъ! Что нибудь дальше безсмысленныхъ свтскихъ приличій…

Лидія презрительно выдвинула свою коралловую губку.

— Voyons! уронила она иронически.

Она имла для этого полную возможность: Маевскій сразу зачастилъ въ Итальянскую улицу. Дома его одолвали кузены, собственные и ихъ знакомые, съ изумительной безцеремонностью хозяйничавшіе въ его квартир. У него брали деньги ‘въ займы’, приказывали подавать закуску во вс часы дня, разсылали прислугу, оставались ночевать. Ему постоянно казалось, что онъ кого-то стсняетъ въ своемъ собственномъ дом. Антонъ ему сразу понравился, а Лидія ослпила его, какъ лучи солнца ослпляютъ человка, не привыкшаго къ свту… Она держалась императрицей, и онъ чувствовалъ себя осчастливленнымъ тмъ, что она съ нимъ разговаривала, давала порученія — достать книгу, цвты, нанять экипажъ, взять ложу, купить перчатки, духй и прочія дамскія мелочи, о которыхъ не стоитъ говорить и за которыя смшно расплачиваться… Посл бдной впечатлніями, строго-умственной жизни, которою Маевскій прожилъ до двадцати-семи лтъ, его опьяняла близость очаровательной женщины, въ совершенств владвшей своими силами и, скуки ради, пробовавшей ихъ иногда на никогда невиданномъ, двственномъ чудак…

Узнавъ отъ Ипполита о раззореніи, угрожавшемъ семь Огулевыхъ, Маевскій отправился къ нимъ на слдующее утро такъ рано, что нашелъ вставшими только Антона и Анну Павловну. Во второмъ часу, Лидія зашла на минуту въ кабинетъ, совсмъ одтая выйти изъ дому. Она сказала, что надется еще застать его, вернувшись.

— Вы у насъ обдаете, проговорила она утвердительно, исчезая въ дверяхъ.

VI.

Князь Амосьевъ самъ открылъ дверь на громкій, увренный звонокъ Лидіи. Онъ благодарно улыбался ей и бережно дотронулся до ея шубки, предлагая свои услуги.

— Не стоитъ… Я не сниму, попробовала она уклониться.

— Какъ возможно? вы простудитесь! Это безразсудство! загорячился Амосьевъ, и она сейчасъ же уступила, чтобы не длать изъ этого важности…

Лидія торопливо прошла первая въ гостинную. Она была на этой самой квартир одинъ разъ, но съ тхъ поръ въ обстановк произошла кое-какая перемна, она это сразу замтила и оцнила по достоинству модный цвтъ и рисунокъ обивки на мебели, новую эффектную картину на видномъ мст. Она съ горечью чувствовала всю разницу своего теперешняго визита и того сладко-замирающаго ощущенія, съ которымъ она нсколько мсяцевъ тому назадъ сдалась на его просьбы, въ надежд ‘разомъ подвинуть дло’… Ей и теперь становилось жутко отъ одного воспоминанія: сколько преимуществъ было тогда на ея сторон, и какъ тотъ часъ похожъ былъ на то, что зовется счастіемъ… Она не могла испытывать ничего подобнаго сегодня — она всегда твердо помнила, что безуміе есть безуміе!

Амосьевъ вошелъ вслдъ за нею, возбужденный и сіяющій, онъ усадилъ ее въ кресло и остановился, молча выгибая свои изящныя, блыя руки и говоря однимъ выраженіемъ смлыхъ глазъ.

— Вы такъ и будете стоять? выговорила Лидія небрежно.

Онъ, не трогаясь съ мста, притянулъ одной рукой низкую пеструю табуретку и опустился на нее. Лидія сдлала совсмъ серьзное лицо и слегка двинула кресло такъ, чтобы свтъ не приходился ей прямо въ глаза.

— Вчера, заговорилъ не громко молодой хозяинъ: — я провелъ весь вечеръ, перезжая изъ одного клуба въ другой, чтобы поймать одного господина, отъ котораго я надялся узнать… однимъ словомъ, un homme d’affaires, но я не такой педантъ, какъ вс эти спеціалисты… У нихъ такой особенный жаргонъ, что я, признаться, половины не понимаю… Enfin je l’ai attrapp l’opra… Но, Лидія Петровна, вы такъ мн все это передали вчера, что онъ расхохотался мн въ лицо!

Лидія смотрла въ сторону, и ея темныя брови болзненно сжимались нечувствительно для нея самой. Какъ серьзно и невинно онъ принялъ ея вчерашнюю ‘пробу’?.. Это всего лучше доказывало, какимъ это было малодушіемъ съ ея стороны… Она перевела неожиданно для него холодный взглядъ.

— Вдь, я просила васъ оставить это? никого ни о чемъ не спрашивать… Я сама не понимаю теперь, какъ мн могла придти въ голову подобная несообразность… Немудрено потеряться отъ неожиданности, особенно если это касается такой невдомой области, какъ вс эти дла!..

Амосьевъ внимательно смотрлъ на нее.

— Почему же это кажется вамъ несообразностью? Очень понятно, что вс знающіе и… уважающіе васъ должны отнестись сочувственно къ такому несчастію. Il n’y a rien de plus naturel au monde!

— O, je ne suis dj pas aussi nave que cel! Оставьте эту тему, я васъ прошу.

Князь Левъ Амосьевъ ровно ничего не понималъ въ ея очевидномъ негодованіи, но, во всякомъ случа, онъ ничего не имлъ противъ такого требованія. Ему въ первый разъ въ жизни приходилось говорить съ хорошенькой женщиной о длахъ — и это не доставляло ему ни малйшаго удовольствія. Какъ будто даже отзывалось мщанствомъ…

— Это зависитъ отъ васъ, отвтилъ онъ, изящно склоняя голову.— Тмъ боле, что… j’ai une ide vous confier… Сегодня, ночью мн пришло въ голову… Кром шутокъ — я не спалъ цлую ночь.

Лидія ничмъ не выражала своего любопытства. Она мысленно задавала вопросъ — зачмъ она пришла сюда переживать эти обидныя ощущенія? Вс ея поступки до сихъ поръ были безцльными шагами наудачу человка, пораженнаго неожиданнымъ ударомъ. Хорошо еще, что ея самоувренныя манеры не позволяли постороннимъ заподозрить ее въ той самой слабости, которую она такъ презирала въ другихъ…

— Этотъ вашъ ученый знакомый, Маевскій, не правда-ли? il est colossalement riche, ce qu’on dit? продолжалъ Амосьевъ, понижая голосъ.

— Eh bien?! вырвалось у нея невольно.

— Eh bien — en voil un excellent mari!

Лидія замтно вздрогнула всмъ тломъ. Знакомая мысль! Она никогда не позволяла себ останавливаться на ней, она слишкомъ врила въ себя, чтобы идти на подобныя сдлки съ судьбой. Теперь, прежде чмъ какое нибудь сужденіе явилось въ ум, ее всю охватила острая боль отъ того, что онъ давалъ ей этотъ совтъ… Холодный умъ царитъ полновластно надъ всмъ ея существомъ, но въ первыхъ, непроизвольныхъ ощущеніяхъ молодость заявляла свои права… Она боялась этихъ минутъ и никогда не отдавалась имъ. Она поблднла, и на мигъ ея ясные глаза затуманились.

— Онъ вамъ покланяется, оживленно заговорилъ опять Амосьевъ, не выжидая ея отвта: — конечно, онъ мало интересенъ… но, поврьте, Лидія Петровна, что благоразумный бракъ всегда выгодне для женщины… surtout pour une femme comme vous. А въ этомъ смысл ничего не можетъ быть удобне ученаго мужа! Поглощенный своей наукой, онъ вамъ предоставитъ полную свободу…

Лидія остановила его движеніемъ руки.

— Замолчите же, наконецъ, Левъ Алексевичъ! Отъ васъ я уже, во всякомъ случа, не желаю выслушивать подобныхъ совтовъ.

— Tout au contraire, selon moi, пожалъ онъ плечами, ни чуть не смущаясь.— Я васъ отлично знаю! вы именно такая женщина…

— Безъ сердца? да? договорила она съ удареніемъ, остановивъ на немъ вспыхнувшій взглядъ.

— Сердце и благоразуміе не всегда согласны… que voulezvous — c’est la vie!..

— Да! въ вашемъ свт этимъ не смущаются, проговорила двушка съ горечью и поднялась съ своего мста.

— Мн казалось, Лидія Петровна, что и ваше сердце очень послушно голосу благоразумія…

Это ужь слишкомъ! Онъ смлъ упрекать ее? Лидія остановилась и смрила его холоднымъ взглядомъ.

— Надюсь, вы не заставите меня еще больше сожалть о томъ, что я пришла сюда? Прощайте.

Амосьевъ схватилъ ея руку и заговорилъ горячо, съ внезапно прорвавшимся, искреннимъ чувствомъ.

— Это совершенно невозможно, Лидія Петровна… расходиться такимъ образомъ!.. Къ чему намъ стараться обмануть другъ друга?.. Постойте, не бойтесь же, я не скажу ничего ужаснаго! Вдь я началъ съ того, что заговорилъ объ этомъ Маевскомъ… Vous devez vous marier — это само собой разумется… Voyons… вдь вы благоразумная! Что же длать, если не всегда можно сообразоваться только съ своими чувствами… Вы не знаете, что значитъ занимать извстное положеніе въ свт… здсь, въ Петербург. Je suis militaire… Вы умны, вы наврное все это понимаете!..

Амосьевъ еще никогда не говорилъ такъ прямо о невозможности жениться на ней, первымъ ея побужденіемъ было возмутиться и заставить его замолчать, но она сдержала себя. Надо хоть разъ договориться до конца, узнать все, что онъ иметъ сказать ей… Благороднымъ негодованіемъ возьмешь немного! Къ тому же, онъ говорилъ съ такимъ порывомъ, его близко наклоненное лицо было такъ краснорчиво, что обида чувствовалась слабе… Ее самое охватывало неудержимое волненіе.

— Пустите… выговорила она тихо и попыталась высвободить свои руки.

— Лидія Петровна!.. Такія встрчи не повторяются въ жизни на каждомъ шагу… изъ-за чего жертвовать ими? Вы должны быть богаты и свободны, для васъ нтъ жизни безъ этого… Соединить всего невозможно… Il est bon… Мн не легко совтовать вамъ это, но я не вижу другого средства…

Лидія, наконецъ, вырвала свои руки и метнулась въ сторону отъ него.

— Господи!.. да замолчите-ли вы когда нибудь?.. Мою шубку!.. вы слышите, князь? Дайте мн шубу сію минуту!..

Онъ принесъ и надлъ ей ее на плечи.

— Вы мн ничего не скажете?..

Она усмхнулась и подняла плечи.

— Довольно и того, что я все это слушала… выговорила она съ достоинствомъ и прошла въ дверь, которую онъ широко распахнулъ передъ нею.

Князь Амосьевъ вернулся въ гостинную и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат, задумчиво покручивая свои чудесные, шелковистые усы. Чмъ недоступне держала себя Лидія, тмъ тверже онъ убждался, что это именно женщина, съ которой стоило имть дло. Онъ не сомнвался, что она любитъ его.

VII.

Лидія хала домой, какъ въ чаду. То, что иногда мелькало въ ея ум туманной, случайной мыслью, на которой она не хотла останавливаться, стало вдругъ вполн опредленнымъ планомъ, въ которомъ заране отводилось мсто даже для любви князя Амосьева… Множество женщинъ устраиваютъ такъ свою судьбу — она въ этомъ не сомнвалась, но въ глубин души все-таки шевелилось какое-то брезгливое чувство…

‘Вдь на цлую жизнь!!..’ думала она, съ непривычной, щемящей грустью, медленно поднимаясь по своей лстниц. Она съ неудовольствіемъ вспомнила, что сама велла Маевскому остаться у нихъ обдать. Въ голов у нея стоялъ небывалый хаосъ, раззореніе, грозившее семь, быстрота, съ которой нужно было дйствовать, неожиданный совтъ Амосьева и давно не испытанныя ощущенія свиданія съ нимъ — все это сильно и не весело волновало ее.

Лидія вышла изъ своей комнаты прямо въ столовую, когда вс уже сидли за столомъ. Она чувствовала, что на нее смотрятъ съ тревожнымъ любопытствомъ, и нетерпливо сдвигала брови, усаживаясь и ни на кого не глядя. Вра сидла на своемъ обычномъ мст въ первый разъ посл ‘несчастія’, у нея были по прежнему до опухоли наплаканы глаза и зубы подвязаны блымъ платкомъ.

Лидія спросила Маевскаго, почему онъ давно не былъ у нихъ, и заговорила о его занятіяхъ, она чувствовала, что ея домашніе каждую минуту готовы предложить ей какой-нибудь вопросъ, теперь особенно непріятный для нея, и весь обдъ старалась всячески предупреждать это.

— У тебя зубы болятъ? спросила она сестру, вставая изъ-за стола.

— Кажется, это и такъ видно!

Лидія повернулась спиной, не дослушавъ. Въ ея комнат не успли зажечь лампу — она позвонила горничную и строго распекла за неисправность. Ее необыкновенно раздражала каждая мелочь, какъ нельзя боле некстати въ данную минуту.

Она перемнила платье и сла на кушетк, захвативъ первую попавшуюся книгу. Одно говорило въ ней вполн отчетливо и несомннно: желаніе во что бы то ни стало и не откладывая дольше вырваться изъ безцвтной, невыразимо надовшей ей жизни въ семь, гд она любила до нкоторой степени одну только мать. Она думала о предстоящемъ разговор съ Маевскимъ, объ Амосьев и его странной, но несомннной власти надъ нею… и его неожиданный планъ представлялся ей чмъ-то уже ршеннымъ, хотя она и не доходила ни до какого ршенія обыкновеннымъ путемъ доводовъ и разсужденій.

Маевскій засталъ ее глубоко задумавшеюся надъ машинально развернутой книгой.

— Я помшалъ?.. проговорилъ, онъ, нершительно отступая къ двери.

— Нтъ, нтъ, садитесь — я васъ ждала, встрепенулась Лидія и бросила на столъ книгу.

Онъ опустился въ кресло, въ которое всегда садился въ ея комнат.

— Вы устали?.. у васъ такое утомленное лицо?.. вглядывался онъ своими небольшими, близорукими глазами.

— Да, слабо улыбнулась двушка.— Хуже всего, что это утомленіе и хлопоты ни къ чему не ведутъ.

— Антонъ Ильичъ полагаетъ, что у васъ есть какой-то планъ дйствія?..

— Антонъ Ильичъ сдлалъ бы лучше, еслибы самъ придумалъ какой-нибудь планъ! Это нсколько потрудне, чмъ смяться надъ другими.

— Онъ совсмъ не смялся. Какое это несчастіе! что же вы будете длать, Лидія Петровна? спросилъ онъ, волнуясь все замтне.

Она печально пожала плечами.

— Буду искать мста компаньонки… Вы мн поможете?

Маевскій громко хрустнулъ пальцами, отчего у Лидіи холодъ пробжалъ по тлу, она ненавидла эту его несносную, вульгарную привычку…

— Зачмъ говорить, Лидія Петровна… разв это для васъ!! Въ чужомъ дом… въ зависимости… Это совсмъ немыслимо!..

Она разсмялась съ очень искренней ироніей, ее невыразимо раздражали его наивныя слова.

— Къ сожалнію, судьба не иметъ привычки справляться съ подобными вещами! Только птицы небесныя не сютъ и не жнутъ… У maman ничего не останется… Сестр самой придется бдствовать… братъ — ребенокъ… Каждый за себя — за всхъ, говорятъ, одинъ Богъ! Что же длать?— ничто другое мн не по силамъ…

Она перемнила позу и вытянула во всю длину по кушетк свои изящныя ножки въ ажурныхъ туфляхъ. Молодой ученый машинально слдилъ глазами… Странное болзненное чувство давило ему грудь: было и невыразимо жаль ее, и стыдно самого себя, того, что онъ, мужчина, сильный, знающій, обладающій огромнымъ состояніемъ, вовсе ненужнымъ ему — безпомощно смотритъ на ея несчастіе и ничмъ не уметъ помочь. А въ сущности вещей это такъ просто! Зачмъ нельзя сказать прямо: возьми у меня, сколько теб нужно, избавь меня отъ этого гнетущагоощущенія?!..

— ‘Предразсудки… безсмысленныя, условныя формы… отсутствіе всякой здравой логики’… проносилось въ его голов.

Онъ молчалъ такъ долго, что Лидія слегка повернула голову и взглянула на него, приподнимая брови.

— Что вы пріуныли, Артемій Николаевичъ?

Маевскій очнулся и медленно провелъ рукой по своей круглой, темной бородк.

— Я, право… совсмъ подавленъ этимъ!… выговорилъ онъ тихо, виноватымъ тономъ.

— Вы?!.. усмхнулась она чуть-чуть насмшливо:— хуже всего то, что никто ничего не длаетъ, перемнила она тонъ.— Я понимаю ударъ судьбы, передъ которымъ человкъ безсиленъ. Что же длать, въ этомъ жизнь! Но вы только подумайте: вдь, наше Охотское осталось нетронутымъ на своемъ мст, мы его никому не продавали, мы ничего никому не должны — и его берутъ у насъ, потому что г. Полиндаки зарвался въ своихъ спекуляціяхъ! Вдь, это какой-то утонченный грабежъ, не правда-ли?

— Тутъ, очевидно, все дло на бумаг и, слдовательно, пока банкротство не объявлено, должна быть возможность выручить эти бумаги, замнить ихъ, что-ли? Я, конечно, ничего не понимаю, но мн кажется, это должно быть такъ?

Онъ слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ.

— Я понимаю не больше васъ… Кажется, это просто… надо попробовать!

— Попытайтесь внушить это моему милйшему beau fr&egrave,re’у! вырвалось у Лидіи, но она сейчасъ же сдержала себя и докончила съ покорной грустью:

— Антонъ не хочетъ… Maman больна, Ипполитъ — мальчикъ. Остаюсь я. Право, мн придется хать въ Москву въ конц-концовъ.

— Боже мой! неужели же все дло въ томъ, кому хать? заволновался Маевскій.

— Я могла бы попросить князя Амосьева, говорила Лидія задумчиво: — у него большія связи, но онъ — военный, ему нельзя ухать безъ отпуска, а это надо завтра, если можно, даже сегодня. Онъ бы сдлалъ съ готовностью, онъ такъ много распространяется о своей преданности мн…

— Преданность, о которой не распространяются, можетъ быть еще надежне… выговорилъ Маевскій дрогнувшимъ голосомъ.

— Въ такомъ случа, ее приходится угадывать? Это опасно — можно вдь и ошибиться!

— Я думалъ… мн казалось, что у меня на лиц написано… бухнулъ онъ неожиданно для себя самого.

‘Краснорчиво, нечего сказать!’ мысленно усмхнулась Лидія и низко пригнула къ рук свое лицо. Когда она подняла его, оно было смущенно и взволнованно.

— Я не хотла заставить васъ сказать что-нибудь подобное, Артемій Николаевичъ…

— Прошу извинить меня, Лидія Петровна… вы знаете, я не умю говорить съ женщинами… Я понимаю, что не имлъ права…

— О, что касается этого — мн кажется, что всякій въ прав быть искреннимъ. Неужели вы думаете иначе?!

Прелестные глаза Лидіи смотрли на него совсмъ ласково, и онъ смутно чувствовалъ, что слова непроизвольно польются съ его устъ, если онъ не сдлаетъ надъ собою геройскаго усилія.

— Мы вернемся къ длу, Лидія Петровна. Почему вы не пошлете меня въ Москву, если это можно?

— Васъ? удивилась она очень натурально.— Но, Артемій Николаевичъ, какое же я имю право вызывать васъ на подобныя жертвы? Я понимаю, что это вовсе не пріятныя хлопоты.

— Вы сейчасъ говорили о княз Амосьев… Я думаю, и у него, и у меня права одни — вашихъ преданныхъ друзей?

— Вы это сдлаете?.. проговорила Лидія, уже улыбаясь и по прежнему лаская его взглядомъ.

— Вы говорили — сегодня? Поздъ отходитъ въ десятомъ… Еще есть время…

Маевскій вынулъ часы слегка дрожавшей рукой и поднялся съ своего мста. Его худощавая, немного сутуловатая фигура длала его на видъ старше двадцати-семи лтъ.

— Если ужь вы такъ великодушны… выговорила Лидія, также вставая и все еще разыгрывая растроганное смущеніе.— Одну минуту! Я вамъ дамъ нкоторыя справки, это необходимо.

Она торопливо вышла.

Молодой ученый машинально задвигался по комнат. Онъ не хотлъ вдумываться въ то, что совершилось въ эти полчаса, онъ смутно ощущалъ въ душ мучительно-сладкое предчувствіе какого-то неизвданнаго блаженства… Недосягаемая красавица — Лидія, на которую онъ взиралъ издали съ благоговйнымъ восхищеніемъ, вдругъ стала неожиданно близка ему… Какія-то неуловимыя преграды исчезли между ними по первому ея желанію… Онъ не долженъ былъ вдаваться во все это теперь, если хотлъ выполнить свою новую, спшную задачу.

Лидія вернулась очень скоро съ листомъ бумаги, на которомъ были сдланы необходимыя дловыя помтки. Она въ раздумь смотрла, какъ Маевскій съ сосредоточеннымъ видомъ укладывалъ его въ свой бумажникъ. Съуметъ-ли онъ сдлать что-нибудь? Найдется кто-нибудь — научитъ… У нея не было выбора.

— Il est bon… вспомнилось ей вдругъ замчаніе Амосьева.

Маевскій спряталъ бумажникъ, поправилъ очки и молча, серьзно протянулъ ей руку.

— Значитъ, Артемій Николаевичъ, я могу принять эту услугу, какъ доказательство… да?.. проговорила двушка значительно.

— Доказательство чего?..

— Нтъ, съ этимъ ничего тонко не сдлаешь!… подумала она съ досадой и договорила дланной шуткой:

— Того, что, по вашему мннію, должно быть написано на вашемъ лиц?

Его блдныя щеки вспыхнули, рука конвульсивно сжала ея пальцы.

— Конечно… если вы пожелаете… Прощайте, Лидія Петровна, времени нтъ!..

Онъ порывисто вышелъ, запнувшись въ дверяхъ.

Лидія съ печальной усмшкой подняла руку и подула на пальцы — на тонкой кож остался натискъ узкаго колечка.

VIII.

Въ тотъ же день Ипполитъ посл обда забжалъ къ Маевскому — зачмъ, онъ и самъ не сказалъ бы этого сразу. Семейная бда Огулевыхъ озабочивала юнаго студента очень мало, и онъ еще ни разу не задумался серьзно, какъ проживетъ онъ безъ родительскихъ сорока рублей въ мсяцъ, онъ сказалъ Рит, что ‘даже радъ’, и въ этомъ была доля правды. Эта необезпеченность сдлаетъ его настоящимъ, равноправнымъ членомъ вчно бдствующей, безпокойной толпы, въ которой до сихъ поръ онъ занималъ исключительное положеніе ‘барченка’, ‘нженки’. Онъ былъ еще очень юнъ, недавно съ гимназической скамьи, и отъ всей души наслаждался своимъ новымъ званіемъ studiosus’а, своей самостоятельностью взрослаго человка, каждый день непремнно забжать къ кому-нибудь, ‘благовстить’, какъ выражалась Рита — было въ немъ просто физической потребностью.

Напрасно прождавъ около часа хозяина, Ипполитъ очень скоро истощилъ весь свой запасъ нмецкихъ словъ въ бесд съ Вильгельмомъ, сдовласымъ нмцемъ, домоправителемъ Маевскаго. Студентъ велъ эти разговоры для практики, хоть понималъ разв четвертую часть въ изъисканномъ нарчіи берлинца. Вильгельмъ уврялъ всхъ и каждаго, что онъ началъ страдать печенью съ тхъ поръ, какъ поселился въ diesem schauderhaften Russland… Здсь ни къ чему ровно не вели вс его терпливыя усилія завести въ дом тотъ прилично-чинный порядокъ, который давался безъ всякой трудности въ его отечеств. Одни кузены, водворившіеся въ чужомъ дом съ непостижимой, чисто россійской развязностью, ежедневно изумляли его размрами своего нахальства и всюду вносили за собой ненавистный, неряшливый безпорядокъ. Возмущенный нмецъ презиралъ огуломъ всхъ русскихъ знакомыхъ своего господина, даже патентованные ученые на его взглядъ были черезчуръ развязны, вульгарны и незначительны. Въ цломъ дом одинъ онъ съ сердечнымъ сокрушеніемъ велъ счетъ безпутнымъ русскимъ рублямъ, разлетавшимся по втру…

Наскучивъ мало понятными ему разсужденіями нмца, студентъ разлегся на отоманк, захвативъ со стола книгу, звнулъ надъ ней разъ десятокъ и заснулъ, уронивъ ее на коверъ. Это было что-то непомрно серьзное и скучное!.. Его не разбудилъ даже нетерпливый звонокъ вернувшагося хозяина. И Вильгельмъ не узналъ этого звонка, Артемій Николаевичъ ураганомъ пронесся въ кабинетъ, на ходу длая распоряженія, чтобы ему сейчасъ же было уложено въ чемоданъ все необходимое на нсколько дней, въ кабинет онъ постоялъ въ раздумь надъ сладко похрапывавшимъ гостемъ и ршилъ не будить его, чтобы избжать разспросовъ.

Маевскій прислъ къ столу, соображая что нужно сдлать. На его лиц словно застыло совсмъ несвойственное ему радостно-озабоченное выраженіе, по временамъ въ немъ мелькало что-то испуганно-восторженное… Онъ гналъ отъ себя это ‘что-то’, чтобы не отвлекаться…

До позда оставалось меньше часа. Маевскій уложилъ въ бумажникъ вс свои наличныя деньги, оставивъ только на стол одну радужную бумажку на расходы.

— Ich weiss nicht genau… einige Tagen… einige Tagen!.. твердилъ онъ разсянно на вс озабоченные разспросы нмца.— Hundert Rubel auf meinem Tische!.. крикнулъ онъ уже съ половины лстницы.

Вильгельмъ въ печальномъ недоумніи прошелъ въ кабинетъ, взялъ деньги, потушилъ лишнюю свчу и разбудилъ Огулева. Студентъ со сна долго не могъ взять въ толкъ, кто, зачмъ и когда ухалъ въ Москву. Понявъ, наконецъ, что рчь идетъ объ Артеміи Николаевич, онъ сейчасъ же одлся и ушелъ. Нмецъ съ наслажденіемъ щелкнулъ за нимъ ключемъ, утшаясь хотя тмъ, что эти нсколько дней онъ будетъ имть законную возможность захлопывать эту дверь передъ носомъ каждаго назойливаго постителя.

Ипполитъ отправился къ Рит — на извощик, для сокращенія времени. Но ему и тутъ не повезло: Риты тоже дома не оказалось. Онъ опять улегся-было на диван, но на этотъ разъ не заснулъ и самъ отворилъ ей дверь.

— Вы это что, ночью? спросила двушка не особенно привтливо.

— Жду больше часа… Вы-то откуда такъ поздно?

— Въ театр была.

— Что-жь вы мн не сказали? и я бы съ вами…

— Оттого и не сказала, что непремнно увязались бы. Вздумайте сами и ступайте.

— Въ компаніи веселе.

— Очень ужь вы къ компаніи пристращаетесь, Ипполитъ Петровичъ! Кажется, вы и одного дня ужь съ самимъ собою пробыть не можете? Берегитесь, эта распущенность до добра не доведетъ…

Рита окончательно разоблачилась и сла, видимо утомленная. На ея лиц было то же равнодушно-невеселое выраженіе, какъ-будто она вернулась изъ театра безъ всякаго запаса возбуждающихъ впечатлній.

— Удивительная польза торчать каждому въ своемъ углу! отвтилъ студентъ.

— Вамъ вдь, я полагаю, учиться надо? что-нибудь и почитать, кром лекцій?

— Что-жь, вы думаете, я ничего не читаю?

— Думаю, что не много, откуда вамъ времени взять? Ну, хоть сегодня…

— Ахъ, сегодня совсмъ особенное дло, торопливо перебилъ ее Ипполитъ.— Во-первыхъ, никого не застаю дома, везд жду, чортъ знаетъ сколько… Нтъ, да вы дайте досказать! для чего-нибудь же летлъ я къ вамъ, на ночь глядя!

— Да, это любопытно, для чего?

— Представьте, Артемій Николаевичъ сейчасъ въ Москву укатилъ съ десяти-часовымъ поздомъ.

— Ну-съ?

— Ахъ, ты Господи! какія такія дла у него въ Москв? Съ роду не здилъ.

— Ну?

— Да что вы, право, Рита, все ну, да ну! Цлый день пробылъ у нашихъ — я его съ обда ждалъ. Вернулся, собрался въ полчаса, сказалъ только, что на нсколько дней.

Рита все такъ же пристально и строго смотрла на него и ничего не говорила.

— Такая, право, досада, что я не проснулся! Онъ тоже хорошъ — не могъ разбудить… Узналъ бы хоть толкомъ.

— Такъ вы спали? съ обда до десяти часовъ?

— Вовсе не съ обда, съ Вильгельмомъ бесдовалъ, читалъ… тоска вдь! Попробуйте прождать пять часовъ и не уснуть.

— Помилуйте! кому же это въ голову придетъ, кром васъ!

— Ну, васъ не поймешь, Рита, у васъ изъ всего — вина… Не дождался бы, такъ и вы бы не узнали.

Безцвтное лицо Риты вдругъ сильно покраснло, темные глаза гнвно блеснули.

— Да вы сами то скажите, чего ради вы бжали докладывать мн объ этомъ? Зачмъ мн знать, какія нелпости продлываетъ вашъ Артемій Николаевичъ? Что мн до него, до всхъ васъ? Съ чего вы выдумали летть ко мн чуть не ночью, ждать меня тутъ со всей этой чушью?

Рита все возвышала голосъ, послднія слова вырвались какимъ-то болзненнымъ, визгливымъ крикомъ.

Юноша совсмъ опшилъ и смотрлъ на нее, безсознательно моргая глазами.

Она встала, упираясь въ столъ судорожно сжатой рукой.

— Вы просто сплетникомъ какимъ-то длаетесь! таскаетесь отъ одного къ другому, вчно съ новостями, которыя совсмъ до васъ не касаются… Меня-то хоть оставьте въ поко, Бога ради!

Двушка опять сла на прежнее мсто — порывисто, точно упала. Она сама не ждала отъ себя такой вспышки и въ слдующій же мигъ ясно сознавала всю ея неумстность.

Ипполитъ обидлся. Онъ давно освоился съ рзкимъ тономъ Риты, юноша благоговлъ передъ своей кузиной и притомъ такъ привыкъ къ ней, что ея подчасъ до грубости безцеремонные выговоры стали для него чмъ-то необходимымъ. Но вдь всему есть мра! Въ двадцать лтъ не легко стерпть, когда на васъ кричатъ, какъ на мальчишку. Не ломая головы надъ психологическимъ объясненіемъ этой неожиданной выходки, онъ просто почувствовалъ себя незаслуженно уязвленнымъ въ своемъ мужскомъ, двадцатилтнемъ самолюбіи и почелъ долгомъ соблюсти свое достоинство. Онъ всталъ и взялъ шапку.

— Прощайте, Маргарита Ивановна! Прошу извинить, что я такъ неосторожно обезпокоилъ васъ! Постараюсь избгать этого на будущее время.

Рита даже глазъ не подняла. Когда онъ вышелъ, она сорвалась съ своего мста и тоскливо заметалась но комнат, закинувъ за голову скрещенныя руки. Много ужь времени она упорно хандрила и давно, смло назвала себ причину этой хандры. Какъ человкъ, достаточно извдавшій горькую сторону жизни и трезвый по натур, она берегла себя и цнила покой, она боялась безплодныхъ, хотя и сладостныхъ волненій… Рита встрчала Маевскаго у Огулевыхъ и полюбила его. Она разгадала его вполн тонкимъ чутьемъ симпатизирующей женщины, понимала его съ полуслова — она одна изъ всхъ. У Огулевыхъ надъ нимъ смялись, безцеремонно величали ученымъ дуракомъ. Одинъ Антонъ защищалъ его — вяло и безцвтно, по своему обыкновенію, кажется, онъ любилъ его, главнымъ образомъ, ‘за простоту’. Вс безъ исключенія его эксплуатировали. Молодежь же, въ род Ипполита, поклонялась его учености, его безкорыстію, щедрости, доходившей до безразсудства. Его ставили на какія-то высокопарныя ходули тамъ, гд была одна наивная чистота человка, стоявшаго всегда далеко отъ мелочей и пошлости жизни. Эта-то чистота и плняла Риту — не напускная, не изъ принципа, а невольная и неизбжная, какъ привычка, какъ логическій выводъ всей предшествовавшей жизни. Онъ прожилъ ее въ кабинет, въ атмосфер науки, всегда возвышенной и безкорыстной, онъ сходился только съ людьми такими же, ему не нужно было отъ нихъ ничего, кром ихъ знаній, у него не могло быть никакихъ столкновеній, кром состязанія отвлеченныхъ мнній. Какъ человкъ обеспеченный и не ищущій ученой карьеры, какъ иностранецъ, онъ оставался въ сторон отъ всякаго состязанія ученыхъ самолюбій, отъ всхъ интригъ, клеветъ и подкоповъ, одинаково выступающихъ на сцену, на какой бы арен ни разыгрывалась драма борьбы за существованіе. Только съ пріздомъ въ Россію, Маевскій разомъ окунулся во что-то мелочное, въ безцльную, утомительную суету, въ водоворотъ новыхъ, не симпатичныхъ ему знакомствъ, слуховъ, сплетенъ…. Его поднимаіи на смхъ за незнаніе самыхъ обыденныхъ житейскихъ мелочей, всего, что принято, прилично, обязательно… Онъ привыкъ справляться только съ собственнымъ разумомъ и на каждомъ шагу попадалъ въ просакъ.

Безцеремонность всего этого люда, нахлынувшаго со всхъ сторонъ на приманку богатаго наслдства, его тяготила, докучала, но не возмущала его. Ему казалось вполн естественнымъ, что у него берутъ то, чего у нихъ нтъ, а у него много лишняго. Ему нужно было такъ мало!

Рита приглядывалась ко всему этому съ интересомъ неподдльной, оригинальной новизны. Одинъ изъ всхъ, онъ казался ей цльнымъ, не изломаннымъ человкомъ, съ теплой душой и простымъ, самобытнымъ умомъ — быть можетъ, единственно потому, что стоялъ вн жизни? Какое дло до этого! Ему вовсе чужда была ‘злоба дня’, отравляющая всякаго, кто вложитъ въ нее душу… У него не было готовыхъ возвышенныхъ теорій, обязывающихъ быть тмъ, а не другимъ, онъ былъ самъ собою наивно и откровенно, не подозрвая, что это возбуждаетъ презрніе однихъ и недоумніе другихъ… Рит именно это и нравилось. Она устала отъ возвышенныхъ порывовъ, подавляющихъ словъ, безплодныхъ мученій… Слова, теоріи, проповди — все одно и то же въ книгахъ, на столбцахъ газетъ и въ устахъ живыхъ людей! Она равно не врила ни въ презрніе, ничему не мшающее, ни въ поклоненіе, ни къ чему не обязывающее. Этотъ ученый чудакъ, годы прожившій въ Европ, какъ въ гостяхъ, и не хотвшій знать въ ней ничего, кром своей науки, этотъ взрослый ребенокъ, упавшій точно съ неба въ нашу спутанную, не перебродившую русскую жизнь, человкъ безъ всякаго рекомендательнаго ярлыка, этотъ живой анахронизмъ, сталъ ей милъ и дорогъ самъ по себ, помимо всякихъ личныхъ надеждъ.

Молодой ученый бывалъ нердко смшонъ, всего чаще страненъ и всегда самобытенъ. Рит, какъ и всмъ людямъ зауряднаго образованія, не была доступна та сторона его личности, въ которой свободно развертывались вс его силы, гд было его настоящее значеніе и заслуга. Ей казалось, что въ этой именно двойственности и кроется причина его удивительной простоты, этого полнаго отсутствія обыкновеннаго житейскаго самолюбія.

‘Онъ знаетъ себ цну’… думала она, приглядываясь съ неудержимо закипавшей досадой, какъ хладнокровно принималъ онъ насмшки и остроты людей, не имющихъ за собою ничего, кром свтской вылощенности.

Въ первый же разъ, какъ Маевскій выступилъ на какомъ-то засданіи по поводу одного интереснаго сообщенія, взволновавшаго ученый міръ, Рита отправилась смотрть его ‘у себя’, въ его сфер. Она ждала, что найдетъ его не такимъ, какимъ знала въ обыденной жизни, а преображеннымъ, гордымъ, самоувреннымъ. Она, дйствительно, нашла перемну: Маевскій былъ одушевленъ, поглощенъ, возбужденъ — но и тутъ она не увидла ничего эффектнаго, простота осталась та же, и говорилъ онъ сухо, сжато, безъ всякаго краснорчія. Она не понимала сути, но, казалось, что многіе другіе говорили и лучше, и горяче, и блестяще. Только потому, что его доводы, простые и сжатые, разбили блестящаго героя этого вечера и видимо импонировали ученой аудиторіи, только потому Рита и знала, что побда осталась за нимъ. Но много-ли на свт людей, у которыхъ побда не будетъ написана на лиц, которые не поднимутъ выше славной головы, не смшаютъ своей личности съ защищаемымъ тезисомъ?!

Рита вышла изъ залы и добрый часъ прождала въ швейцарской, пропуская мимо себя выходившую публику. Когда показалась худая, слегка согнутая фигура Маевскаго, съ его обыкновеннымъ спокойно-задумчивымъ лицомъ, двушка подошла къ нему и съ неудержимымъ порывомъ протянула руки.

Онъ улыбнулся, обрадованный. Онъ всегда радовался, встрчаясь съ нею — они подружились съ первыхъ же дней знакомства.

— Вы домой? пойдемте вмст, намъ по дорог.

— Чудесно. Только… зачмъ вы здсь, Маргарита Ивановна? разв на засданіи?..

— Вы правы, я ничего ровно не понимаю…

— О, я знаю! публика ходитъ иногда въ разныя ученыя общества, въ род, какъ въ звринецъ, на заморскихъ зврей смотрть!..

— Я пришла смотрть васъ и поняла, что мн было нужно, проговорила просто Рита.

Она съ трудомъ шла въ ногу, едва поспвая за его крупными шагами. Онъ не замчалъ этого. Ея волненіе постепенно улеглось въ движеніи по холодку… Да и спокойствіе собесдника дйствовало въ томъ же тон.

— Я хотла знать, какой вы у себя, съ людьми одного уровня.

Онъ сдлалъ движеніе рукой, какъ бы отстраняя что-нибудь отъ себя.

— Да разв же я считаю кого-нибудь ниже своего уровня? Избави Богъ! Одинъ химикъ, другой чиновникъ, третій адвокатъ… Разв тутъ есть какая-нибудь заслуга? Быть ученымъ несравненно пріятне, значитъ, даже легче.

Этимъ тоже можно рисоваться, она понимала, но онъ не рисовался, онъ говорилъ съ своей всегдашней задумчивой простотой.

— Вы не самолюбивы.

— Я не считаю себя ниже другихъ.

— Неужели?.. засмялась Рита.

Да, они подружились — съ этого вечера особенно.

Онъ не могъ не видть, что эта серьзная, некрасивая, рзкая двушка одна понимала его. Онъ часто приходилъ къ ней, сидлъ подолгу, онъ былъ вообще не разговорчивъ, но онъ былъ съ нею откровененъ.

— Какая вы особенная женщина, Маргарита Ивановна!..знаете, вы — совсмъ товарищъ? сказалъ онъ ей разъ съ радостнымъ изумленіемъ.

Товарищъ… Она это понимала. Но за послднее время онъ началъ избгать своего товарища — Рита угадывала почему, она много разъ намренно высказывала свое мнніе о Лидіи. Его собственное?— ‘Никакого у него нтъ, вотъ что всего хуже’!.. ршала съ глубокимъ горемъ Маргарита. Она не могла этого, видть хладнокровно, и сама стала возможно рже бывать у Огулевыхъ. Простое человческое чувство возмущалось тмъ, что она понимала какъ нельзя лучше: честный, умный, чистый человкъ, такой ‘какихъ нтъ’, былъ безсильне всякаго ничтожества передъ пустой, безсердечной кокеткой съ грошовыми запросами, съ убогимъ міросозерцаніемъ, съ красивымъ лицомъ и величественными манерами… Гд же логика? Гд здоровый инстинктъ цльной натуры?.. О, какъ она негодовала! сколько разъ она плакала тяжелыми, злыми слезами… Не ей, пусть не ей, но не такой же, Господи!..

Рита уединилась еще больше… Она хотла не слышать, не знать… Она избгала всего, что напоминало.

Въ этотъ день она хандрила особенно сильно. Однообразная работа утомляла, безцльная, тусклая жизнь надола… Она шла въ театръ въ надежд развлечься сколько-нибудь… А тутъ Ипполитъ съ своими непрошенными разсказами… Рита не выдержала.

IX.

— Самыя стны нашей квартиры дышутъ скукой, говорила часто Лидія.

Скукой вяло отъ апатичной, скучной фигуры Антона, отъ брезгливаго, вчно недовольнаго лица его жены, отъ унылыхъ вздоховъ Анны Павловны, всегда предвидвшей впереди что-нибудь дурное, отъ самой красавицы-Лидіи, скучающей, чего-то ждущей. Это въ обыкновенное время.

— ‘А теперь насъ просто переносить невозможно!’ думала двушка, сидя въ своей комнат, гд она заперлась подъ предлогомъ легонькой простуды. Мать, конечно, заходила къ ней справляться о здоровь и, пользуясь случаемъ, разливалась въ своихъ понятныхъ стованіяхъ: Лидія стоически отмалчивалась и вздыхала съ облегченіемъ, когда за нею затворялась дверь. Вра и Антонъ никогда не входили въ ея комнату.

Однако, дня черезъ два, Лидіи надоло добровольное затворничество, она объявила себя выздороввшей и начала каждое утро ходить гулять пшкомъ. Она всегда презирала это мщанское развлеченіе, но теперь это было все-таки средствомъ сократить время, да и кром того у нея явилась небывалая потребность двигаться, на ходу лучше думается, а въ ея голов шла усиленная работа.

Лидія совсмъ не взвшивала доводовъ за и противъ брака съ Маевскимъ, она приняла его безповоротно, какъ единственную возможность зажить по новому, на простор, руководствуясь только своими вкусами и стремленіями. Стоило-ли тратить время на безплодныя размышленія? Надо брать, что дается, что возможно… Она устала мечтать. Нужно отдать справедливость Лидіи Петровн — она совсмъ не думала о своихъ будущихъ отношеніяхъ къ князю Амосьеву. Какъ случится… иниціатива не могла принадлежать ей, и она не желала думать объ этомъ заране.

О своемъ будущемъ супруг она тоже почти не думала. Правда, онъ то и дло впутывался въ ея размышленія, даже, какъ будто по какому-то праву — но только въ вид безгласнаго автомата, покорно принимающаго то положеніе, какое ему давали. Одно утро, цлую прогулку, она посвятила размышленіямъ о томъ, какое наиболе приличное положеніе въ свт могло быть ему доступно? Наука… ученый.. Пусть это звучитъ довольно почетно, но вдь это еще не положеніе! Лидія очень обрадовалась, когда ее оснила счастливая мысль: онъ можетъ быть профессоромъ! все-таки это что-нибудь — чины, ордена… Она успокоилась, главное все-таки было въ его богатств. Лидія долго ломала голову, стараясь угадать хотя приблизительно, какъ велико могло быть состояніе Маевскаго? Вс кричатъ: богатъ, богатъ! но вдь малоли, что кричатъ… Онъ могъ многое уже растратить по своей дурацкой беспечности, раздать чего добраго!.. Она съ искренней досадой вспомнила о кузенахъ, проживающихъ на его счетъ. Какъ глупо позволять себя эксплуатировать такимъ образомъ!..

Но всего больше времени Лидія Петровна посвящала обдумыванію своей будущей обстановки, она даже застаивалась подолгу передъ окнами магазиновъ, мысленно выбирая и примривая, что считала всегда недостаткомъ хорошаго тона: звать на окна… какое плебейство! Теперь она забывалась невольно и, очнувшись, торопилась отойти.

При всемъ томъ, результатъ поздки Маевскаго въ Москву продолжалъ живо интересовать ее. Лидія соображала очень врно: нтъ никакого разсчета вчно имть на ше обднвшихъ родственниковъ, помогать то маменьк, то сестриц, то братцу… У всякаго свое, это гораздо проще. Она заране ршила держаться подальше отъ семьи, и это сдлать тмъ легче, чмъ она обеспеченне.

Между тмъ прошло четыре, пять, шесть дней, а изъ Москвы не было никакихъ извстій. Лидія начинала тревожиться и негодовать: кажется, можно бы вспомнить, что на свт существуетъ телеграфъ! Анна Павловна по нскольку разъ въ день выводила ее изъ терпнія, даже Вра начала отпускать свои безсмысленныя колкости, которыя сама считала необыкновенно язвительными. Одинъ Антонъ молчалъ и только посматривалъ на нее съ торжествующей ироніей. Ипполитъ зашелъ къ своимъ и сунулся-было къ Лидіи съ разспросами о поздк Артемія Николаевича — но она обрушилась на него съ такой силой накипвшаго раздраженія, что студентъ постыдно обратился въ бгство.

— Что съ ней? точно фурія какая-то! спросилъ онъ, смясь, Антона.

— А ты, небось, воображаешь, что женщины — ангелы? Узнаешь еще, батенька, погоди!

У Огулевыхъ ложились спать не поздно, за цлый день вс успвали достаточно надость другъ другу и натомиться безсодержательной, бездльной скукой. Лидія ложилась всхъ поздне.

Она зажгла свчи у туалета и только успла разстегнуть нсколько пуговицъ лифа, какъ рзкій звонокъ заставилъ ее вздрогнуть всмъ тломъ. Въ ночномъ звонк всегда есть что-то зловщее, онъ такъ таинственно и тревожно разносится по затихшему дому, будитъ столько боязливыхъ опасеній чего-нибудь неожиданнаго и рокового, что и самый хладнокровный человкъ замретъ въ бояливомъ ожиданіи.

— Телеграмма… соображала Лидія, взглянувъ мелькомъ на часы.

Въ людской зашевелились, чмъ-то стукнули, переговаривались… Лидія нетерпливо морщила брови, звонокъ дернули вторично, и она опять вздрогнула, хоть на этотъ разъ не было уже никакой неожиданности.

Анна Павловна кричала изъ своей комнаты, чтобы шли скоре отворять.

— Весь домъ переполошился… думала съ досадой двушка, машинально застегивая опять пуговицы.

Наконецъ, горничная пробжала въ прихожую, мигая свчей въ темномъ корридор. Лидія прислушивалась, пріотворивъ дверь: громкій мужской голосъ, потомъ фигура въ шуб и мховой шапк обрисовалась въ дверяхъ и направилась прямо къ ней.

— Что же это?.. неужели самъ? ночью?..

Она невольно отступила въ глубь комнаты, прислушиваясь, какъ онъ шаркалъ калошами.

— Это вы?.. ночью?! Опомнитесь, Артемій Николаевичъ, шубуто хоть снимите, по крайней мр!.. Окрикъ вышелъ повелительне, чмъ она хотла: въ немъ сказался только-что вынесенный испугъ. ‘Мужикъ!’ досказала она мысленно и сла. У нея начинали слегка дрожать ноги, стало вдругъ жарко…

Маевскій тутъ же, въ корридор, стаскивалъ шубу, сбивчиво извиняясь. Въ комнат было очень свтло, свчи двоились въ зеркал, лампу Лидія не успла потушить. Ее поразило его блдное, измятое лицо.

— Простите, что я такъ… Я не зналъ, что поздно… Я прямо съ позда…

— Да, да, вы меня испугали и весь домъ перебудили, выговоривала двушка уже шутливо.— Ну садитесь, теперь ужь все равно.

Онъ слъ и бгло, пугливо взглядывалъ на нее.

— Какъ васъ долго задержали… Вы очень устали? начала Лидія, такъ какъ онъ молчалъ.

— Да… Ахъ, какъ ужасно долго мн показалось!.. Онъ хрустнулъ пальцами.

Она промолчала, неужели онъ не понимаетъ, какъ не деликатно заставлять ее спрашивать? Маевскій задумался, потомъ точно вспомнилъ и быстро поднялъ голову.

— Я все сдлалъ, Лидія Петровна… выговорилъ онъ тихо, уныло.

— Да?!. У нея глаза блеснули радостно.

— Вотъ закладная… еще какія-то бумаги. Я не знаю… все, что слдуетъ…

Онъ неловко, путаясь, доставалъ ихъ, предварительно разстегнувъ сюртукъ. Ей бросилось въ глаза измятое блье, дрожащая, некрасивая рука. Она ждала, скромно опустивъ глаза.

Маевскій положилъ бумаги на столъ, Лидія опустила на нихъ свою античную ручку и улыбнулась нжно.

— Ахъ, какой вы милый, и какой молодецъ! какъ вамъ это удалось?! было очень трудно, да?..

У него что-то передернуло въ лиц.

— Только не спрашивайте, Бога ради, Лидія Петровна!.. Все равно, какъ… Сдлано…

— Какой вы странный! вы точно не рады, что удалось?

— Я это сдлалъ для васъ.

Вотъ какъ! ужь не вздумаетъ-ли онъ попрекать ее этимъ?

— Вы сами предложили, Артемій Николаевичъ.

— Да, конечно, я предложилъ, заторопился Маевскій.— Я радъ, что могъ сдлать для васъ. Не будемъ говорить, Лидія Петровна…

Онъ всталъ порывисто.

— Прощайте, я хотлъ только непремнно сегодня… Я не зналъ, что такъ поздно, я прямо съ позда., проговорилъ онъ, не замчая, что ужь говорилъ тоже самое раньше.

Лидія тоже встала немного удивленная, но довольная, что онъ не вздумалъ засиживаться. Отъ него всего можно ждать!

И вдругъ она подошла къ нему совсмъ близко и поцловала его въ губы, на одинъ мигъ закинувъ вокругъ его шеи об свои нжныя руки, съ откинувшимися на плечи широкими рукавами. Это произошло совсмъ неожиданно и въ одинъ короткій мигъ. Мысль поцловать его экспромтомъ пришла ей въ голову: нужно было благодарить — она не хотла сдлать этого избитымъ, казеннымъ, пошлымъ образомъ. Нужно что-нибудь эффектное, сильное и что бы пригодилось впередъ…

Лидія отняла руки и отступила назадъ.

— Я не ребенокъ, Артемій Николаевичъ: я понимаю, что это не легко и не мелочь. Вы насъ спасли.

Маевскій отшатнулся и, не выговоривъ ни слова, исчезъ въ дверяхъ. Онъ дошелъ до самой прихожей и только тогда вспомнилъ и вернулся за шубой, которая лежала на полу у ея дверей.

Лидія Петровна снисходительно усмхнулась, взяла со стола бумаги, внимательно пересмотрла ихъ и заперла въ комодъ, потомъ потушила лампу, раздлась и легла. Въ ея красивомъ лиц разлилось совсмъ не свойственное ему выраженіе спокойнаго довольства, оно казалось добре и даже моложе.

— Поздно!.. подумала она, сладко звая, чувствуя, что устала и что сейчасъ заснетъ.

X.

Извощикъ ждалъ Маевскаго у подъзда, онъ расплатился съ нимъ и пошелъ пшкомъ, хоть и былъ ужасно измученъ. Въ ушахъ еще звенло отъ жгучей волны, ударившей въ голову… Лидія его поцловала!… Зачмъ?! думалъ онъ съ ужасомъ. Этотъ поцлуй не далъ ему ни малйшаго наслажденія… На одинъ мигъ изящно-бленькое личико прильнуло къ его лицу, великолпные глаза точно вдругъ потухли гд-то совсмъ близко, высоко оголившіяся атласныя руки легли ему на плечи… И больше ничего! Онъ представлялъ это себ совсмъ иначе — не такъ внезапно, быстро, не такъ безпричинно… Зачмъ такъ благодарить?!. Или она думала, что этотъ поцлуй можетъ быть наградой за все, что онъ вытерплъ для нея? Что же она думаетъ о немъ, о его любви?.. Или самъ онъ такая деревяшка, что даже это на него не подйствовало — первый пецлуй любимой женщины?..

Молодой ученый остановился среди улицы, которую переходилъ, чтобы лучше вникнуть въ собственныя ощущенія, нтъ! настраивать себя не честно… Онъ ничего не ощущаетъ, ничего не ощущалъ и въ ту минуту, кром внезапнаго, тяжелаго испуга. У него были свои представленія, свои мечты — особенно дорогой въ Москву, посл послдняго разговора — цломудренно чистыя, глубоко нжныя… Онъ подходилъ къ мерцающему вдали счастію робко и благоговйно…

Неосторожная выходка Лидіи — смлая и врная со всякимъ другимъ — на мигъ какъ будто прорвала туманъ, застилавшій ему глаза… Что-то рзко и больно ударило по самымъ нжнымъ струнамъ его души…

Всю дорогу домой Маевскій думалъ объ этомъ злополучномъ поцлу, вытснившемъ на время вс другія тяжелыя впечатлнія, подъ гнетомъ которыхъ онъ жилъ уже цлую недлю. Какой-то водоворотъ крутилъ и тащилъ его впередъ безъ роздыха, не давая опомниться… Онъ ухалъ изъ Петербурга съ однимъ ршеніемъ: спасти имніе Огулевыхъ, исполнить желаніе Лидіи, не зная даже, какъ взяться за это: научатъ! подумалъ онъ весьма основательно. Учителя нашлись скоро, но ученикъ не выказалъ никакихъ способностей. Долго пытались ограничиваться намеками, какъ способомъ и боле благовиднымъ, и мене рискованнымъ, но, видя полное, неподдльное непониманіе, ршили, что ‘малый тупъ’, и уже съ полной развязностью перешли къ указаніямъ вполн опредленнымъ. Ему диктовали каждый шагъ — колебаться не было времени, да и роль выходила почти пассивная… Онъ халъ, куда ему указывали, слушалъ, какъ при немъ торговались, изобртали лазейки, прибирали апарансы… Видлъ какія-то ‘подставныя личности’, подписывалъ что-то и въ заключеніе выдавалъ требуемую сумму. Хлопотъ было много, а суммъ выдано столько, что пришлось сдлать крупный заемъ подъ вексель.

Наконецъ, все было, слава Богу, кончено, и Маевскій слъ въ вагонъ съ отраднымъ сознаніемъ, что никогда больше не увидитъ ни одной изъ энахъ загадочныхъ личностей. Но радость была не на долго, онъ былъ какъ будто не тотъ: точно что-то свое кровное осталось тамъ въ этой омерзительной атмосфер цинизма, мошенничества, таинственныхъ сдлокъ, выдачи и полученій… Частица себя самого, голубиная чистота, дтски-безмятежное невдніе… Въ ушахъ стоитъ гулъ позда, въ глазахъ чужія равнодушныя, заспанныя лица… Фонарь свтитъ тускло, въ окна смотритъ черная, непроглядная, зимняя ночь. Холодная струя врывается въ дверь, рзкій звонокъ ударяетъ по нервамъ. Толчки, остановка… Суета станцій, огни, толкотня, говоръ, смхъ… И опять мрное движеніе, тусклый фонарь и черная ночь въ окнахъ…

Маевскій не сомкнулъ глазъ во всю дорогу, онъ не могъ дождаться, когда прідетъ — скоре къ ней, сказать что онъ сдлалъ, отдать бумаги… И уже тамъ, у нея, онъ понялъ, что говорить ничего не надо, совсмъ невозможно… Она не такъ спрашивала, не такъ слушала, не такъ встртила!..

Его поцловали — внезапно, порывисто, кокетливо…

Запыхавшись, выбившись изъ силъ, Маевскій дотащился до дому и въ изнеможеніи кинулся въ постель. Онъ былъ глубоко, горько несчастливъ первый разъ въ жизни.

XI.

На другой день Лидія встала особенно поздно. Она собственно проснулась давно, но продолжала лежать — думая, мечтая, слегка припоминая… Она знала напередъ, да и слышала, какъ вс домашніе интересуются ея вставаніемъ. Еще бы!.. Было очень пріятно помучить, знать одной то, что вс съ трепетомъ жаждали узнать. Все-таки сдлала все она — положимъ, Маевскій, но вдь по ея же иниціатив и, разумется, для нея одной. Въ конц-концовъ, все-таки она всхъ спасала, хоть ей это Охотское нужно всхъ меньше. Пусть бы другой кто уладилъ такое дло — Антонъ этотъ…

Лидія Петровна, наконецъ, встала, не торопясь, одлась и вышла въ столовую… Вс давно отпили чай, но продолжали сидть у круглаго стола, ожидая ея появленія.

— Не грхъ бы, кажется, и поторопиться! встртила ее Анна Павловна, на правахъ матери все-таки дерзавшая всхъ больше.

Лидія какъ будто удивилась и перевела невинный взглядъ на. стнные часы, потомъ кивнула головой сестр и зятю и стала наливать себ чай. Мать смотрла на нее съ возраставшей досадой.

— Да чтожь ты и въ самомъ дл, Лида! Не томи, Христа ради! понимаешь, я думаю, что ждемъ…

— Тутъ-то самое ломанье и начнется… выговорила какъ бы про себя Вра.

Двушка чуть-чуть, величественно повернулась въ ея сторону..

— Да что вы отъ меня хотите? Спрашивайте, по крайней мр! Надюсь, я не обязана угадывать?

Лидія прекрасно понимала, что то, что она теперь продлывала, было совсмъ даже и не умно — все равно, это доставляло’ ей удовольствіе.

— Да Маевскій-то твой прізжалъ вдь ночью? Я думаю, весь, домъ слышалъ! Есть же отвтъ какой нибудь?

Лидія спокойно подняла глаза.

— Все кончено, выговорила она невозмутимо. Это одинаково могло значить и то, что все потеряно, и то, что все спасено. Вра, вся пунцовая, такъ напряженно дышала, что было слышно по цлой комнат, только Антонъ сидлъ, не шевелясь, съ неизмнной флегмой во всей фигур. Въ эту минуту одинъ изъ дтей влетлъ въ комнату съ какой-то шумной просьбой, Вра сорвалась съ мста и очень энергично вытолкала его за плечи, не проговоривъ ни слова.

— Говори ты, Бога ради, почеловчески! Что значитъ: кончено?.. чуть не плача, взмолилась Анна Павловна.

Лидія пожала плечами.

— Боже мой… ну, онъ сдлалъ все, что нужно! можете получить въ цлости ваше Охотское.

Анна Павловна глубоко вздохнула на всю комнату и широко перекрестилась. Вра прослезилась отъ счастья. Антонъ откашлялся.

— Какъ же онъ это сдлалъ? спросилъ онъ, пристально глядя на Лидію.

— Потребуйте у него отчета, если желаете. Я не знаю, это его дло. Онъ не разсказывалъ, и я, конечно, не допрашивала.

— Странно, что вы даже не полюбопытствовали!.. Такія дла даромъ не длаются, можетъ быть, онъ нсколько тысячъ заплатилъ за это.

— Да-а? ну ужь за это я не отвчаю! Кому же? Я не поручала ему платить.

Антонъ желчно разсмялся такъ, что вся его массивная фигура заколыхалась.

— Охъ!.. какъ вы умете быть наивной, Лидія Петровна, когда это вамъ удобно!

Она вспыхнула и надменно вскинула голову.

— Вы съ ума сошли, Антонъ?! Я выручаю всю семью — одна, когда вы вс малодушно раскисли! Я ршаюсь просить посторонняго человка — ужь не воображаете-ли вы, что мн это пріятно? И вы же смете говорить мн дерзости! Да вс — вы вотъ, Антонъ Ильичъ, что вы сдлали, скажите пожалуйста?

— Ничего-съ, Лидія Петровна, ршительно ничего. У меня нтъ состоянія Маевскаго, чтобы бросить нсколько тысячъ, и я — не очаровательная женщина, которой достаточно раскрыть уста, чтобы честнйшій человкъ самого себя забылъ и ршился даже на подлость!..

— Вотъ нашелъ время рацеи читать! недоумло выговорила Вра и ушла къ себ, она узнала все, что ее интересовало.

Анна Павловна накинулась на Антона.

— Да что вы и въ самомъ дл, батюшка? Двушка, всхъ моложе, семейство отъ какой бды спасла, а онъ тутъ чепуху понесъ! Вамъ-то бы первому ей въ ножки поклониться за это, вашихъ же дтей отъ бдности избавила. На теб! на подлость ршился.. Ну, благодарность, нечего сказать!.. Добрйшій человкъ вашъ Артемій Николаевичъ, рдкой души человкъ — вотъ что!

— Это не вамъ мн объяснять, Анна Павловна. Я что говорю? Такимъ человкомъ пользоваться, дла темныя черезъ него обдлывать… надо же и совсть помнить! Понимать, по крайней мр, чего это стоитъ… И понимаете, Лидія Петровна, отлично понимаете, что самъ по себ онъ не ползъ бы въ эту грязь… Ну, такъ и не притворяйтесь же, не наивничайте: это вдь ужь вовсе не благородно!..

Никогда еще Антонъ не былъ такъ сильно взволнованъ и не произносилъ такой длинной тирады. Онъ выпрямился во весь ростъ и внушительно ударялъ рукой по столу, словно припечатывая свои слова.

Лидія замерла на мст, не вря своимъ ушамъ. Ее смли оскорблять въ такую минуту?! Злыя, унизительныя слезы неудержимо брызнули изъ ея глазъ. Она швырнула ложечку, которую держала въ рук, такъ, что та ударилась о чашку и зазвенла на поднос.

— Это, наконецъ, ужь Богъ знаетъ что!.. Какъ вы смете, какъ вы смете читать мн нравоученія? вы, учить меня! Нтъ, съ такими людьми жить невозможно… Знать я васъ никого не хочу!.. Вырваться бы только скоре… Она бросилась изъ комнаты, путаясь въ плать, съ искаженнымъ лицомъ.

Анна Павловна махнула на нихъ обими руками и пошла къ своей любимиц Врочк, бормоча дорогой:

— Добрйшей, истинно добрйшей души человкъ! Она тоже совершенно успокоилась. Дло слажено — а кто, изъ-за чего и какой цной это сдлалъ? ей было въ сущности все равно.

Лидія долго не могла успокоиться. Ее, торжествующую побдительницу, закидали грязью! Нтъ, пора кончить, уйти, какъ можно скоре… Засыпая вечеромъ, она думала, что, если Маевскій не прідетъ утромъ самъ, то, вроятно, напишетъ ей, посл вчерашняго-то! Она была уврена, что ея смлая выходка окончательно вскружила ему голову… Между тмъ, письма не было, и для такого чудака было уже достаточно поздно.

Ее брала досада. Теперь, когда она уже ршилась, когда она боле чмъ когда-нибудь желала ускорить развязку, приходилось пассивно ждать, уступая иниціативу ему. Она соглашалась, она удостаивала снизойти до неотесаннаго, скучнйшаго чудака и должна была разъигрывать глупую комедію, скромно выжидать… Это было, по ея мннію, просто оскорбительно! До поста оставалось такъ немного времени, что только-только успть… Что можетъ быть хуже, какъ имть дло съ дуракомъ! Вотъ извольте: внушайте ему! подталкивайте! учите на каждомъ шагу!..

XII.

Въ восьмомъ часу утра, Маевскій отправился къ Рит. Она еще спала.

— Я подожду, сказалъ онъ удивленной чухонк, усаживаясь тутъ же въ передней, на какой-то сундукъ.

Риту разбудили. Она одвалась съ лихорадочной поспшностью, обрывая тесемки, захватывая криво петли… Что нибудь случилось — онъ давно, давно ужь не былъ у нея.

Двушка наскоро плеснула водой въ лицо, рукой пригладила волосы и, накинувъ на плечи платокъ, впустила нежданнаго гостя.

— Хотите чаю? спросила она прежде всего, быстро, съ одного взгляда, схвативъ странное выраженіе его лица.

— Дайте, пожалуй…

Онъ слъ, уныло понурившись. Рита распорядилась и сла напротивъ.

— Я вамъ спать не далъ?

— Пустяки! Что вы такой, Артемій Николаевичъ?

— Я вернулся вчера вечеромъ… выговорилъ онъ тихо, какъ будто этимъ все объяснялось.

Рита нахмурилась и помолчала нсколько минутъ, ей было ужасно тяжело спрашивать — да надо, она это видла…

— Вы по длу Огулевыхъ здили?

— Да…

— По просьб Лидіи Петровны?

— Да… отвтилъ онъ опять, нисколько не удивляясь, что ей все извстно.— То есть, я самъ предложилъ, поправился онъ поспшно.

Въ эту минуту кухарка появилась въ дверяхъ, Рита встала и взяла у нея чайный приборъ. Маевскій молчалъ.

— Ну, и что же? спросила двушка съ невольнымъ нетерпніемъ.

— Сдлалъ… Имніе уцлетъ…

Она проницательно. смотрла ему въ лицо. Онъ опять замолчалъ, онъ каждую минуту тяжело задумывался.

— Сдлали? значитъ, хотли сдлать. Чего же вы теперь-то такъ… окаменли? спросила Рита рзко.

Маевскій какъ-то весь пожился — потомъ придвинулся, прилегъ локтемъ на столъ, вскинулъ голову и въ первый разъ взглянулъ ей прямо въ лицо, какъ будто помутившимися глазами.

— Вы не знаете, какъ это длается, Маргарита Пвавовна. Какіе-то крючкотворы… цлая оформенная комедія… и на каждомъ шагу подкупъ — взятки, взятки и взятки… Нтъ, впрочемъ, ‘благодарность’! Прямо цны назначаютъ, торгуются — весело, съ улыбочками!..

— Вы только теперь узнали, что существуютъ взяточники?

— Слышалъ, читалъ… зналъ, конечно зналъ! Да разв-жь это одно и то же? Вдь теперь я самъ, своими, вотъ этими руками!.. выкрикнулъ онъ громко, съ болью.

Рита вздрогнула и плотне сжала губы.

— Грязь пачкаетъ, къ ней нельзя прикасаться безнаказанно. Я не тотъ, я совсмъ не тотъ! Онъ съ тоской стиснулъ голову обими руками.

Рита нетерпливо сдернула съ плечъ платокъ.

— Вы раньше-то не знали, что грязь пачкаетъ? Разв же вы не знали! Васъ послали — вы понимали зачмъ?

Маевскій съ негодованіемъ закачалъ головой.

— Я зналъ? Нтъ, я понятія не имлъ, что и какъ придется длать! Я не подозрвалъ, что это — обманъ, незаконная сдлка… Откуда мн знать? Я не имю понятія о длахъ. Я долженъ былъ сдлать для нихъ — она сама хать хотла… Это представить себ только! Я думалъ — просто… похлопотать. А тамъ — назадъ ужь нельзя… Сроку нсколько дней… Они бы все потеряли.

Рита отошла къ самовару и молча принесла стаканъ чая, не глядя на него.

Маевскій тоскливо поднялъ къ ней глаза.

— Я долженъ былъ сказать вамъ, Маргарита Ивановна… Это слишкомъ тяжело! больше мн некому…

— Ей-то вы сказали? неожиданно строго спросила Рита.

— Хотлъ сначала… нтъ, я не сказалъ. Она думала, какъ и я, что это все легко и просто.

— Думала!.. повторила иронически Рита:— пусть такъ! да теперь-то, должна она знать или нтъ?

— Когда-нибудь… вчера не вышло. Она такая… вы знаете — ясная, спокойная…

— Съ чего же ей быть другой? все такъ легко дается, даромъ! Стоило вотъ слово сказать — и вы полетли, въ грязь окунулись… pour les beaux yeux!.. Очень рада была? да?

— Поцловала… вырвалось у него совсмъ невольно.

Онъ тутъ же вспыхнулъ и испуганно взглянулъ на Риту. Она всплеснула руками, но сейчасъ же спохватилась и отошла на другой конецъ комнаты.

— Ну что-жь!.. вотъ вы и квиты. Расплатилась.

Онъ молчалъ, внутренно казнясь.

Рита перекладывала бумаги на письменномъ стол.

На мерзость толкнули… Пропадаетъ — совсмъ пропадетъ! Этотъ-то, такой, ‘какихъ нтъ!..’ Да неужто же допустить это? смотрть спокойно? моя хата съ краю…

Она швырнула книгу, отошла отъ стола и опять сла противъ Маевскаго.

— Послушайте, Артемій Николаевичъ, обсудимъ по просту, надо вдь когда-гіибудь? Коли пришли ко мн сегодня — значитъ, стою?

— Какъ вамъ не грхъ, Маргарита Ивановна!

— Хорошо. Вы хали не Огулевыхъ спасать, не семью выручать, а потому, что она хотла этого отъ васъ? Поманила… приласкала тамъ, что-ли… Да? вдь да же?!

— Да… сознался онъ тихо.

— Въ награду поцловала — осчастливила! продолжала безжалостно Рита.— Ну, переведите вы все это себ на простой, понятный языкъ!

— Этотъ поцлуй вовсе не осчастливилъ меня, возразилъ неожиданно Маевскій.

Рита удивилась:

— Странно… ну, значитъ, не такъ сдлано, не во-время. Все равно — суть одна: вы влюблены, Артемій Николаевичъ!

Онъ молчалъ.

— Несомннно. А дальше же что?

— Почемъ я знаю…

— Одно изъ двухъ: или бросьте,— пройдетъ, клянусь же вамъ, пройдетъ! или ступайте и скажите ей. Мое мнніе вы знаете. Я не стану говорить о ней, — пусть! не мое дло… Но только одно изъ двухъ, иначе совсмъ глупо и недостойно! Какую роль вы играете?

Рита слегка вся дрожала и судорожно сжимала свои крупныя, блдныя руки. Маевскій не смотрлъ на нее и не замчалъ запальчивой горячности ея рчей,— онъ ловилъ слова.

— Она сама знаетъ… должна знать!

— А вы что-нибудь знаете?

Онъ молча поднялъ печальные глаза.

— Нтъ? значитъ, такъ оно и есть! Поймите, я не свои соображенія высказываю, — я говорю только, какъ женщина, понимающая лучше. Вы бы знали, вы бы чувствовали безъ словъ… Не любитъ она, Артемій Николаевичъ.

— Я и не мечталъ… Я не думалъ до послдняго раза, — до того вечера, когда я ухалъ…

Рита съ сожалніемъ посмотрла на него и ограничилась cap кастической усмшкой.

— Послушайте, заговорила она черезъ минуту съ новымъ порывомъ: — это никогда не уйдетъ, успете еще! Попытайтесь сначала осилить. Вы такой цльный, такое у васъ убжище надежное! Ну, работайте больше, пишите.

— Моя работа никогда еще не шла такъ плохо… отвтилъ онъ уныло.

— Ну, со мной займитесь, пусть это будетъ для васъ обязательно. Я все хотла просить, да не видала васъ давно.

— Полноте, Маргарита Ивановна! на что вамъ химія?

— Вотъ славно! не вкъ же мн переводы строчить по полторы копейки со строчки? Видно, учиться приходится, карьеру себ устраивать… Право, я ужь устала машиной быть. Такой вкъ нынче, Артемій Николаевичъ, что русской женщин либо замужъ, либо за книжки. Нельзя такъ какъ нибудь проболтаться цлую жизнь, какъ бывало прежде.

Маевскій не очень врилъ этой внезапной просьб,— точно она его занять хочетъ, но слова Риты звучали совсмъ правдоподобно,— такъ неподдльно грустно!

— Ну что же, согласны? Учите же вы Петеньку своего… я буду прилежне.

— Да я-то радъ всей душой… только все думаю, — къ чему вамъ это?

— А вы не разсуждайте,— мое дло, не ваше. Вотъ вамъ пока книга, видите, послдній нумеръ, на дняхъ вышелъ. Я построчу тутъ кое-что и пойдемте, сегодня и начнемъ,— я никогда ничего не откладываю.

Рита дала ему журналъ и сла писать. Маевскій разсянно пробжалъ нсколько страницъ, опустилъ книгу и задумался.

XIII.

Часа черезъ полтора, Маевскій и Рита зашли въ ближайшій ресторанъ и спросили два обда. Обыкновенно Рита обдала въ другомъ мст, подешевле,— но повести туда Маевскаго не рискнула. Суетливая, грязноватая обстановка трактира тяжело дйствовала на Артемія Николаевича,— онъ не привыкъ. Озабоченно снующіе лакеи, безцеремонно гремящіе посудой и торопливо пихающіе вамъ подъ носъ блюда съ хитрыми заглавіями, щелканье билліарда въ сосдней комнат, говоръ, копоть, чадъ…

— Какая, однако, гадость… думалъ онъ, выжидая, когда Рита кончитъ, и не притрогиваясь къ своей порціи.

— Вы что-жь это? Противно? Ну, еще бы! балованный баринъ А по моему, слава бы Богу, еслибъ каждый день-то такъ.

Маевскій былъ очень радъ, когда они вышли на воздухъ и пшкомъ дошли до его квартиры. Рита не задавала никакихъ вопросовъ, и молча внимательно присматривалась. Она пересмотрла вс книги на письменномъ стол, мелко исписанные листы подъ яшмовымъ прессъ-папье, открывала по очереди библіотечные шкапы. Улыбаясь, она оглянулась на Маевскаго, — онъ шагъ за шагомъ ходилъ за нею слдомъ.

— И глубина же вы учености, Артемій Николаевичъ! Вонъ книгъ гибель какая, а мн и одной не выбрать, чтобы прочесть можно было. И все-то одна сушь! хоц’ бы что-нибудь общечеловческое… Неужели вы никогда журналовъ не читаете?

— Читаю иногда. Ипполитъ мн приноситъ и еще одинъ юноша.

— А не принесутъ — тоже ладно?

— Я свое читаю, сколько однихъ журналовъ иностранныхъ пересмотришь, въ лабораторіи занимаюсь,— мое дло мшкотное. Мшаютъ тоже часто.

— Еще бы! у васъ вдь отказывать не водится.

— Какъ же откажешь, Маргарита Ивановна? не запираться же!

— Почему же? Занятъ. Всякіе шалопаи лзутъ къ вамъ на просторъ и даровщинку, а вы деликатничаете, время на нихъ теряете… Кузены ваши на вчныя времена поселились?

— Я право не знаю… разсмялся Маевскій.— Не могу же я выгнать сыновей дяди?

— Ну, квартиру имъ отдльную наймите, что-ли! не на глазахъ по крайней мр.

— Онъ ихъ ко мн прислалъ — неловко!

Рита пожала плечами и перешла въ лабораторію: глаза разбгались по масс сложныхъ и загадочныхъ аппаратовъ, склянокъ, банокъ, машинъ и приборовъ. Двушка осторожно расхаживала между ними, нагибаясь, приглядываясь, придерживая рукой платье и ни до чего не дотрогиваясь, Маевскій медленно двигался за ней, слдя за охватившимъ ее неподдльнымъ интересомъ. У него легче становилось на душ. Въ первый разъ онъ подлился съ другимъ человкомъ своими чисто личными ощущеніями, и точно это одно уже смягчило ихъ горечь. Онъ сознавалъ, что ему глубоко сочувствуютъ, берутъ его подъ защиту и охрану, что имъ займутся, что онъ не будетъ одинъ. Время летло незамтно. Оба говорили много, оживленно, дружески — о постороннихъ вещахъ, не задвавшихъ больного мста, не мшавшихъ улечься только-что перечувствованной горечи.

Неожиданно въ прихожей громко позвонили.

— Вотъ теб и на! поморщилась Рита.— Ну, если это кузены — не бда, надо же познакомиться, я вдь буду здсь частая гостья.

— Ипполитъ, можетъ быть… прислушивался Маевскій.

Дверь скрипнула, и на порог показался Вильгельмъ.

— Noch eine junge Dame ist angekommen, доложилъ онъ съ очевиднымъ недоумніемъ.

— Eine Dame?.. повторилъ растерянно Маевскій.

Рита, не говоря ни слова, скользнула въ кабинетъ и вернулась съ шляпой и муфтой. Она была очень блдна и быстро подошла къ Маевскому.

— Здсь есть еще ходъ? въ ту дверь можно? Я не хочу встрчаться съ ней… Можете сказать, что я была, если хотите… Говорите же скоре! куда идти?!..

— Зачмъ вы бжите? Останьтесь, я васъ прошу!..

— Вы не понимаете, что говорите… Ступайте, встртьте…

Она исчезла въ дверяхъ.

Въ туже минуту дверь изъ кабинета распахнулась, Лидія Петровна остановилась на порог и, кокетливо вытянувъ шейку, заглядывала въ комнату.

— А-а-а… вы вотъ гд скрываетесь! Ну, здравствуйте же! проговорила она беспечно.

Рита, путаясь по какимъ то корридорамъ и неосвщеннымъ комнатамъ, насилу добралась до лстницы.

Спасать вздумала… Отстаивать, отвлекать… О, глупая! Что тутъ логика, чистыя побужденія и умные разсчеты! Вотъ она — сила несомннная, смло берущая свое достояніе, безтрепетно развивающая врный планъ… Все намчено впередъ и все такъ и сбудется. А она бжитъ, словно погоняемая стыдомъ за свои ребяческія мечты…

Нтъ, и она еще не знала Лидіи, вообразила, что довольно слдить за нимъ, не пускать его туда… Не догадалась, что та и ждать-то не станетъ, все посметъ и все возьметъ сама!..

XIV.

— Вотъ какъ вы нелюбезно меня встрчаете! проговорила Лидія, вступая въ комнату и стягивая, не торопясь, съ руки темную перчатку.

Ея глаза, особенно блестящіе съ холода, быстро и зорко окинули всю странную обстановку и смущенную фигуру молодого хозяина. Лидія ршилась на новый отважный ходъ подъ впечатлніемъ утренней непріятности съ Антономъ и своевременныхъ соображеній, что до поста остается и безъ того очень мало времени. Не упускать же послднихъ минутъ изъ-за того, что онъ на каждомъ шагу будетъ теряться и не знать, что длать! Какъ это все выйдетъ тамъ, ‘у него’ — она не обдумывала заране, видно будетъ, съ такимъ чудакомъ трудно и разсчитать напередъ. Молчаніе Маевскаго заставило ее даже подумать, что, чего добраго, и поцлуй ея подйствовалъ не совсмъ такъ, какъ на всякаго другого… Кто знаетъ, что тамъ у нихъ, въ этихъ ученыхъ головахъ!

— Вы мн совсмъ не рады, Артемій Николаевичъ!? сказала она уже съ упрекомъ.

— Какъ возможно, Лидія Петровна! Я только въ себя не приду… Я никакъ не воображалъ…

— Еще бы! Я и сама не воображала… Но что же мн длать? вамъ не угодно было явиться…

— Я не зналъ…

— Не знали, хотите-ли вы меня видть? спросила она лукаво.

— Я хочу всегда…

Лидія засмялась и начала осматривать комнату.

— Это ваша лабораторія? та, знаменитая? Боже, сколько всевозможныхъ сфинксовъ!.. А вдь это все, право, довольно красиво и, врно, стоитъ очень дорого…

Она ходила взадъ и впередъ развязно и быстро, оглядываясь, задвая платьемъ, трогая, даже роняя тамъ, гд за нсколько минутъ бережно и почтительно двигалась Рита.

— Увы! я во всемъ этомъ ровно ничего не понимаю… закончила она, красиво приподнимая плечи.

‘Я думаю, достаточно… hommage la science?’ соображала она мысленно, пробираясь намренно неловко въ узкомъ проход.

— Въ кабинет вамъ будетъ удобне, догадался, наконецъ, хозяинъ.

— Да… тутъ ссть не на чемъ… Сюда? но ведите же меня! усадите! будьте хозяиномъ!

Маевскій кинулся впередъ, отпихнулъ кресло, переложилъ на середину дивана шитую подушку. Лидія сла и оглянула незатйливую комнату, письменный столъ безъ всякихъ эффектныхъ вещицъ.

— Тутъ лучше, только просто черезчуръ, не довольно просторно и… скучно. Вы не находите?

— Я очень люблю эту комнату.

— Трудно подумать, что вы богатый человкъ… Вы — поклонникъ простоты во всемъ?

— Я такъ привыкъ.

— Привыкнуть недолго и къ новому, особенно къ лучшему.

— Роскошь — дурная привычка, зачмъ же прививать ее себ намренно?

— Вотъ вы — какой проповдникъ!.. А я, сознаюсь, ужасно люблю все красивое. Вотъ — ни одной картины у васъ.

— Я не понимаю живописи.

— Красоты не понимаете? Ну, а живую… тоже нтъ?

— Можетъ быть…

Лидія засмялась и встала.

— Покажите мн остальныя ваши комнаты.

Она пошла впередъ, легко ступая, весело осматриваясь. Мягкія, темныя складки какъ-то особенно изящно драпировали ея высокую фигуру, на плечахъ можно было замтить слды пудры, слетавшей съ волосъ, но, конечно, не Маевскому, никогда бы и не подумавшему, что возможно сыпать муку на голову.

— Тутъ темно! вскрикнула гостья, остановясь на порог.

— Я не хожу въ т комнаты, когда я одинъ.

О, мщанство! темная квартира… огонь въ двухъ комнатахъ…

Маевскій зажегъ свчу и вошелъ первый. Большая комната чинно, по избитому шаблону уставленная рзной, нарядной мебелью. Единственная свча уныло мерцала.

— Нтъ, какъ хотите, я такъ ничего не вижу! Нельзя-ли лампу?

— Конечно… Но что же смотрть, Лидія Петровна? все въ этомъ же род…

— Нтъ, нтъ, я хочу! Я хочу знать, какъ вы живете.

Онъ покорно вышелъ.

Лидія быстро подошла къ дивану, оглянула салфетку, коверъ, посмотрла на окна, какъ будто и богато, но пестро, избито, безвкусно…

Маевскій вернулся вмст съ Вильгельмомъ, который зажегъ лампу и прошелъ въ слдующую комнату, ничего не понимая въ этомъ необыкновенномъ, дамскомъ вечер.

— Я нахожу, что это все слишкомъ роскошно для васъ, господинъ проповдникъ! объявила шутливо двушка.

— Совершенно врно. Но вдь это и не мой вкусъ: дядя Петръ устраивалъ. Я этихъ комнатъ терпть не могу, да куда же двать, если уже разъ куплено?

Лидія осмотрла остальную квартиру, мысленно нашла все мщански-безвкуснымъ, какъ разъ по плечу провинціальному дядюшк, и вернулась въ кабинетъ на прежнее мсто.

Кокетливо-вызывающій тонъ, очевидно, не годился, практиковать его долго безъ всякой поддержки становилось неловкимъ… Ршительно ей предстояло гораздо больше затрудненій, чмъ она думала!.. Это ее озабочивало и сердило.

Лидія угадывала врно, но не все, тонъ былъ, дйствительно, не для него, но самый переходъ къ нему, къ этому внезапному сближенію, къ кокетливо-дружеской веселости посл прежняго небрежнаго обращенія,— этотъ переходъ произвелъ должный эффектъ. Это былъ опять водоворотъ, который крутилъ и тащилъ его впередъ, пугалъ и опьянялъ совсмъ новыми, жуткими ощущеніями… Онъ не давалъ себ отчета, какъ, когда и почему совершился такой внезапный переходъ,— онъ его только чувствовалъ…

Двушка долго молчала и, казалось, глубоко, невесело задумалась. Маевскій разсматривалъ ее смле: въ неяркомъ свт лампы, стоявшей на другомъ конц, маленькая, свтлая головка, грустно опущенная на руку, мягко блла на темномъ фон…

— Артемій Николаевичъ… позвала она тихо, новымъ, неожиданнымъ тономъ.

Онъ вздрогнулъ.

— Вы очень осуждаете?.. Находите очень легкомысленнымъ мой поступокъ?..

— Поступокъ? Какой?.. пролепеталъ онъ боязливо.

— Какой!.. Вчера, сегодня…

Она отворачивалась, нервно перебирая пальцами бахрому своего платья.

Маевскій чувствовалъ, какъ его кинуло въ жаръ и, вслдъ за тмъ, точно что-то холодное посыпалось по плечамъ и спин…

Лидія вздохнула непритворно тяжело и повернула голову.

— Я васъ не понимаю! заговорила она горяче:— я не могу всегда угадывать… вы все молчите! Тогда… вы помните?.. узжая, вы сказали: ‘у меня на лиц должно быть написано’… Но теперь — вчера и сегодня — у васъ на лиц одно недоумніе! Я васъ такъ сильно удивляю?

— Да, это правда… отвтилъ онъ наивно, уже не имя времени соображать.— Вы не такая были прежде.

— Но вдь и вы не всегда были такой! Вы были… свободне, разговорчиве, веселе… Вамъ нравится лучше, чтобы я была съ вами по прежнему?

— Нтъ, Бога ради, нтъ! Но… что же мн думать, Лидія Петровна?!..

Она разсмялась — никакимъ образомъ не могла удержаться, хоть и знала, что это опять ‘не въ тонъ’.

— Нтъ ужь, думаетъ каждый за себя, Артемій Николаевичъ! Я думаю, что поступки человка говорятъ сильне и понятне всякихъ словъ… Вы захотли помочь мн… вы съ готовностью полетли въ Москву устроивать трудное и скучное дло ради меня… Вы не давали мн никакихъ поясненій,— я поняла сама… Мн кажется, что и то, что я длаю… хотя бы мое присутствіе здсь въ эту минуту… Это — мелочь, но этого бы не было прежде,— это тоже что нибудь для всякой воспитанной двушки…

Она была очень взволнована и не совсмъ искуственно. Было тяжело: весь этотъ визитъ, переходъ изъ тона въ тонъ, принаравливаясь къ непонятному, безмолвно волновавшемуся человку… Было досадно, что приходится столько трдиться для него, стоившаго такъ мало въ ея мнніи… Было страшно, что, чего добраго, придется еще и не одинъ разъ повторять подобныя сцены — трудныя, унизительныя…

Да, она волновалась непритворно. Онъ это видлъ, чувствовалъ, что совершается что-то важное, ршительное, желанное, но не то, чего просило его сердце, и не такъ, такъ онъ мечталъ!.. Ея словъ нельзя было не понять.

— Не думайте, что я не чувствую, не цню… не думайте этого! отвтилъ онъ съ какимъ-то мучительнымъ выраженіемъ въ лиц.— Но я не мечталъ, никогда не смлъ надяться… Мн казалось прежде… вы какъ будто смялись! Я самъ знаю, я бываю часто смшонъ…

— Это — моя манера… очень дурная, можетъ быть… Но вдь и я не могла узнать васъ сразу — васъ не легко разгадать…

— Я скученъ, неловокъ, неинтересенъ… Вы — такая прекрасная, блестящая!..

— Вы меня любите, какъ никто — для меня это главное. Вдь я не ошиблась?.. Артемій Николаевичъ!..

Онъ вскочилъ со стула, рванулся-было куда-то отъ нея — и совсмъ непроизвольно очутился на ковр, точно какая-то посторонняя сила кинула его къ ея ногамъ.

— А вы? вы?.. неужели вы меня любите?!.. Скажите же сами… Это слово…

Лидія улыбнулась съ неподдльной радостью и, медленно поддаваясь впередъ, наклонилась къ его лицу такъ близко, что мелкіе завитки ея волосъ защекотали его по лбу.

— Люблю… шепнула она совсмъ тихо.

Онъ упалъ головой въ ея колни и припалъ къ рукамъ такъ внезапно, въ тотъ моментъ, когда она была совершенно уврена, что онъ непремнно долженъ поцловать ее, что Лидія неловко покачнулась впередъ, она почувствовала на своей рук его безмолвно-восторженныя слезы.

Ей вспомнился Амосьевъ… Какимъ смлымъ, гордымъ, увлекательнымъ побдителемъ былъ бы онъ въ подобную минуту! Она презрительно оглянула скромную фигуру, благоговйно прильнувшую къ ея ногамъ… Что-жь, пусть! такъ ей, конечно, удобне…

Она подождала нсколько секундъ, осторожно отняла руки и спросила ласково:

— Какой вы странный… о чемъ же вы плачете?..

Маевскій медленно поднялъ влажное лицо,— такое преображенное, блаженное, такое умиленное, что Лидія невольно на мигъ опустила свой ясный взоръ.

Полчаса спустя, Лидія уходила домой, она была ласкова, весела, разговорчива,— только торопилась скоре уйти, потому что о ней безпокоятся дома, и нельзя, чтобы вернувшіеся кузены могли застать ее у него. Она все помнила, обо всемъ думала и почти все время говорила одна, Маевскій смотрлъ, говорилъ, двигался, какъ въ чаду. Минутами ей было неудержимо досадно — она ршила, что онъ глупе даже, чмъ она думала. Онъ все твердилъ, что въ первый разъ переживаетъ такія минуты, что она — его первая, единственная любовь.

— Наврное, ты былъ бы интересне и находчиве, еслибы это была не первая… подумала на это невста.

Лидія сказала, что сама объявитъ своимъ роднымъ, а онъ, можетъ пріхать къ ней завтра, не раньше обда, потому что утромъ она выдетъ по дламъ. Она ушла, улыбаясь, весело кивая ему головой въ дверяхъ.

Артемій Николаевичъ вернулся въ кабинетъ, оглянулся на освщенную анфиладу парадныхъ комнатъ, на сдвинутые стулья, подушку, соскользнувшую съ дивана вмст со складками ея платья, на свои часы, которые Лидія, взглянувъ, положила на край стола. Все кончено. Въ одинъ день, — не въ день, а въ одинъ вечеръ и даже не въ вечеръ, а въ одинъ послдній часъ… Все сдлалось удивительно скоро, просто и совсмъ не такъ, какъ описываютъ, говорятъ, воображаютъ… Вольно же ему воображать! Веселая, спокойная, довольная… Ни тни тревоги, смущенія, ни искры того жгучаго, мучительнаго восторга, который порывами закипалъ въ его груди… Маевскій слъ къ столу, машинально положилъ на мсто часы, закрылъ раскрытую книгу. У него, Артемія Николаевича Маевскаго, есть невста! Онъ еще ни разу не обдумывалъ, можетъ ли и хочетъ ли онъ жениться на Лидіи…

— Я не смлъ думать объ этомъ! сказалъ себ молодой ученый.

XV.

Въ тотъ же вечеръ, улучивъ минуту, когда осталась одна съ матерью, Лидія сообщила ей, что намрена выйти за Маевскаго. Анна Павловна прежде всего удивилась: дочка слишкомъ очевидно третировала всегда своего ученаго обожателя, неожиданная перемна тона совершилась цликомъ вн наблюденій постороннихъ зрителей. Но вслдъ за тмъ, старуха, конечно, ужасно обрадовалась, положимъ, чудакъ и не comme il faut, да за то богатъ, что, разумется, гораздо важне.

— И не за такого выйдешь, чтобы когда-нибудь зажить почеловчески… не слишкомъ нжно пояснила дочь и, предоставивъ матери сообщить интересную новость домашнимъ, сама заперлась въ своей комнат и начала составлять какіе-то длиннйшіе и подробнйшіе списки.

На другой день, Маевскій пріхалъ все-таки раньше, чмъ Лидія Петровна успла вернуться изъ магазиновъ. Онъ неловко, сконфуженно поцловалъ руки у Анны Павловны и у Вры и при этомъ не сказалъ ничего приличнаго случаю и даже обязательнаго для жениха.

Антонъ сейчасъ же увелъ его въ свой, кабинетъ отъ безцльныхъ дамскихъ разговоровъ на ту тему, кто что именно предвидлъ, ожидалъ и предугадывалъ.

— Такъ-то, батенька! Женили-таки васъ!.. остановился Антонъ, заложивъ руки въ карманы своего неизмннаго пиджака и глядя на него съ истинно отеческой нжностью.

— Да!.. вырвалось и у него съ оттнкомъ недоумнія.

— И какъ это только мы доводимъ себя до этого… просто непостижимо! Голову заложу, что вы и не думали объ этомъ заране?

— Я не смлъ думать объ этомъ… сказалъ и ему Маевскій, какъ говорилъ это самому себ.

— Чего ужь тамъ смть!.. А вдь, признаться, я васъ одного только и считалъ надежнымъ,— думалъ: ну, хоть этотъ-то никогда не догадается!

Маевскій смотрлъ на него удивленно.

— Какъ это — не догадается, Антонъ Ильичъ?

— Да очень просто, батенька: на что вамъ жену, да еще Лидію Петровну? Вдь у васъ и такъ все есть, чтобы жить припваючи.

— Зачмъ вс женятся? чтобы не быть одинокимъ… Любви хочется…

— Гм… любви!.. Такъ, голубчикъ вы мой, разв-жь тамъ ее найти можно? Вдь это искать надо днемъ съ огнемъ, а вы такъ по первому слову и поврили: люблю, молъ, страстно и нжно!.. вчера смотрть не хотла, а сегодня обожаю…

Маевскій все шире открывалъ свои близорукіе глаза.

— Вы это… про Лидію Петровну?.. спросилъ онъ неврнымъ голосомъ.

— Да вы блднть-то погодите,— меня что слушать! что я въ чувствованіяхъ двическихъ смыслю! Вы сами смотрите — шила въ мшк не утаишь… Погодите, скажется. Я что! я вотъ думаю, что хорошо, кабы ангеловъ этихъ безкорыстнйшихъ можно было на пробу въ сожительство брать — эдакъ, годика на два… А то и одного достаточно, все равно, ни одной женщин года себя не выдержать. Ну, тогда бы еще можно рискнуть… А то, помилуйте! твердятъ теб въ уши, что ты — скопище всяческихъ пороковъ — эгоизма, бездушія и проч., и проч. Какъ тутъ критиковать подумать? Молишь только: ангелъ небесный, снизойди ты въ мою гршную душу! освяти меня, недостойнаго, своей непорочностью! Ну, вдь думаете же вы это? сознайтесь, что думаете! Ужь коли я, Антонъ Ильичъ Мокутинъ, это думалъ, такъ въ васъ наврное сидитъ что-нибудь въ десять разъ худшее!..

Маевскому не пришлось отвтить на эту странную рчь — въ зал послышались быстрые шаги, свистъ платья, и вошла Лидія, разрумяненная морозомъ, растомленная пріятной усталостью человка, слишкомъ долго занимавшагося своимъ любимымъ дломъ. Она пытливо оглянула Антона, еще не успвшаго отдышаться посл горячаго разговора, и увела Маевскаго въ свою комнату.

— Вы давно пришли? освдомилась она на ходу, снимая шляпу, перчатки, шарфикъ.— Ну, здравствуйте же! протянула она ему об настывшія руки.

На слдующій день Ипполитъ зашелъ къ своимъ и узналъ важную новость. Онъ былъ пораженъ этимъ до такой степени, что даже никого не поздравилъ, таинственно отвелъ въ сторону Антона и спросилъ, напряженно мигая глазами:

— Послушайте, Антонъ, это ужь, значитъ… окончательно?

— Ха, ха, ха! А ты думалъ, можно жениться не окончательно? Вотъ ухитрись-ка, братецъ, мы поглядимъ.

Все время юноша издали мрачно слдилъ за нареченной четой, онъ совсмъ собрался-было уходить, но, увидвъ, что и Маевскій началъ прощаться, сейчасъ же положилъ фуражку и выждалъ еще съ четверть часа посл его ухода, чтобы только не выйти съ нимъ вмст. Онъ чувствовалъ, что непремнно скажетъ что-нибудь неловкое и непріятное для жениха.

На другой день, студентъ отправился къ Рит, по порученію Анны Павловны, которая вознегодовала, наконецъ, на продолжительное отсутствіе племянницы.

Ипполитъ все еще дулся на Риту за ея послднюю грубую выходку, и это порученіе очень кстати выводило его изъ затруднительнаго положенія.

Риту юноша засталъ лежащею на диван лицомъ къ стн.

— Нездоровится, пояснила она коротко.

Ипполитъ сидлъ и видимо мялся, не зная, какъ лучше приступить къ щекотливому сообщенію, онъ видлъ слишкомъ часто, что все касающееся молодого ученаго болзненно задваетъ ее, хотя, по своей юношеской добросовстности и благоговнію передъ Ритой, онъ никогда не позволялъ себ формулировать опредленнымъ образомъ своихъ наблюденій.

Двушка сейчасъ же замтила это и улыбнулась слабой, невеселой улыбкой.

— Да ужь можете! что у васъ тамъ на язык вертится? Вижу вдь, что не терпится…

— Вы опять скажете, что я сплетничаю. И ничего даже у меня на язык не вертится, а просто мать поручила зайти и сказать вамъ, что, кабы не я, она подумала бы, что вы умерли.

— Какое участіе, подумаешь… Что ей отъ меня понадобилось?

— Не были давно. Имъ же есть что поразсказать, а это всегда пріятно.

— Знаю и безъ нихъ, насупилась Рита.

— Какъ, знаете?! даже привскочилъ Ипполитъ.— Разв онъ былъ у васъ? когда?

— Чему же вы удивляетесь-то? Ну, былъ, три дня тому назадъ былъ. Знаю ихъ подвиги побдоносные. Заставили честнаго человка гадость сдлать, къ себ омерзніе почувствовать и еще ликуютъ безъ зазрнія совсти… Лбы мдные! Напрасно зовутъ меня,— такъ я имъ это и скажу прямо въ глаза!

Рита замолчала и опять отвернулась лицомъ къ стн.

Ипполитъ слушалъ въ недоумніи.

— Нтъ, Рита, позвольте — какъ же ужь это вы выражаетесь? Положимъ, это безразсудно, глупо, то есть, чортъ знаетъ какъ обидно, но какая же тутъ гадость съ его-то стороны? Разв онъ понимаетъ, что тутъ голый разсчетъ? Конечно, еслибы понималъ, такъ, пожалуй, и гадость: покупать завдомо… Но вдь онъ ослпленъ, не подозрваетъ даже, у него это на лиц написано! Уврили, околдовали…

— Вы рехнулись, что-ли?! закричала на него Рита.— Уврили! Человкъ своими руками взятки раздавалъ направо и налво, Богъ знаетъ что продлывалъ, и онъ не понимаетъ? Кажется, не малолтній и не идіотъ… Какъ вы смете защищать это? Юноша! студентъ!

— Да вы про что, Бога ради? про Москву? про эту поздку? Такъ вдь я объ этомъ даже забылъ совсмъ сегодня! Понимаете, у нихъ тамъ ужь свадьба: Лидія за него замужъ идетъ.

Рита приподнялась на локт.

— Уже? выговорила она тихо, безъ всякаго бурнаго проявленія негодованія, котораго онъ ожидалъ.— Когда это ршилось? припомните, какъ вамъ говорили? въ какой именно день? Мн нужно…

— Да позвольте… мн сказали: три дня невста… въ среду стало быть…

Рита опустилась на подушку.

Въ тотъ самый вечеръ… еслибы она осталась, этого бы не случилось. Судьба! Эхъ, да не все-ли равно когда? Нтъ, даже и не все равно: ужь черезчуръ безцеремонно, нахально, нйскоро… Кое-какъ,— не стоитъ церемониться! Она живо припомнила разговоръ съ Маевскимъ — вотъ на этомъ стул… ‘Грязь пачкаетъ’… А тотъ, кто это длаетъ чужими руками, толкаетъ другого? Изъ головы вылетло… Собственныя муки ни во что пошли…

Ипполитъ все ждалъ, что она что-нибудь скажетъ. Она задумалась и лежала съ тихимъ, убитымъ лицомъ.

— Странно… васъ это, кажется, совсмъ не поразило, Рита?

— Я знала, что это будетъ. Грубо только, черезчуръ ужь — неприлично… Ну, да вдь онъ не замчаетъ!

— Вы бы сказали ему, открыли глаза,— право! Вы вдь всегда были дружны… Пока не поздно.

Двушка печально усмхнулась.

— Къ чему? ужь не думаете-ли, что онъ способенъ отказаться? Дитя вы, Ипполитъ, настоящее… Пусть заблуждается и прозрваетъ самъ, а, можетъ, еще и всю жизнь за носъ проводятъ,— былъ бы счастливъ.

— Вы не можете такъ думать!

— Тутъ думать нечего,— жить надо, возразила Рита сурово.— Помшать нельзя, а отравлять глупо.

Ипполитъ скоро ушелъ. Ему было безотчетно тяжело смотрть на эту новую, какъ-то безпомощно затихшую Риту.

Она поручила сказать ттк, что больна и придти не можетъ.

XVI.

До свадьбы было всего дв недли срока и одна изъ нихъ уже прошла. Лидія разъзжала по магазинамъ и портнихамъ, дома наблюдала за какими-то работами и въ промежуткахъ весело кокетничала съ женихомъ. Разъ она пріхала къ нему для подробнаго осмотра помщенія, нашла его невозможнымъ, сама пріискала новую квартиру и прислала обойщиковъ и мебельщиковъ, кстати прихватившихъ съ собою и счеты, для которыхъ у сконфуженнаго Маевскаго не оказалось на лицо достаточнаго количества денегъ. Во время своего визита Лидія Петровна подарила Вильгельму десять рублей на чай и сама отрекомендовала себя, какъ будущую хозяйку, такъ какъ при этомъ оказалось, что Артемій Николаевичъ еще не сообщалъ своему мажордому животрепещущей новости. Вообще онъ за эту недлю ровно ничего не сдлалъ. Онъ здилъ въ Итальянскую, сопровождалъ Лидію, если она позволяла ему это, дома же сидлъ безъ всякаго дла, чего съ нимъ никогда прежде не бывало. Онъ не говорилъ о своей женитьб ни знакомымъ, съ которыми видлся за это время, ни кузенамъ, ни Вильгельму. Онъ какъ будто не могъ передать этого такъ, какъ хотлъ, и ужасно боялся всякихъ разспросовъ.

Лидія своимъ визитомъ вынудила его дйствовать. Что бы ни думалъ честный берлинецъ объ этой свадьб,— онъ разомъ сталъ на практическую почву и началъ поучать своего барина, посовтовалъ ему отнын выплачивать ежемсячную субсидію молодымъ родственникамъ, которымъ неудобно было оставаться доле въ его дом, высказалъ положительное убжденіе, что въ хозяйств необходимо сдлать много приспособленій, чтобы поставить его на семейную ногу, и главное,— упрашивалъ его найти себ какого-нибудь опытнаго и свдущаго помощника, ‘wennoch unter diesen Russen’. По случаю этого, Маевскій вспомнилъ, что, кажется, на свадьбахъ бываютъ шафера, и ршился обратиться къ одному молодому профессору, который былъ ему симпатичне другихъ. Неизвстно, какъ разъигралось бы дло, еслибы эта счастливая мысль не оснила Артемія Николаевича, въ оставшуюся недлю профессору удалось съ большими хлопотами поправить все, что женихъ упустилъ, позабылъ или не догадался, а большею частью просто-таки не зналъ. Онъ не говлъ съ дтства, не подозрвалъ, что существуютъ какія-то церковныя оглашенія, требующія извстнаго срока, забылъ, что женатые люди носятъ кольца, и не зналъ, что для справленія свадьбы существуетъ извстный обязательный церемоніалъ. Благодаря энергіи шафера, неподдльно заинтересовавшагося оригинальной личностью собрата, Лидія получила своевременно дорогой подарокъ, а въ день свадьбы великолпный букетъ, прилично-важные офиціанты отъ Бореля забрали въ свою деспотическую власть квартиру, стушевавъ совершенно неуклюжую фигуру врнаго нмца, и все было прекрасно, богато, все длалось чинно, во-время.

Лидія, пріятно пораженная этимъ, была блистательна, весела и любезна со всми, преимущественно же съ ученымъ мужемъ, разъигравшимъ роль провиднія въ такую важную для нея минуту.

Рита не была на свадьб. Наканун, Антонъ зашелъ-было къ ней, чтобы ‘отвести душу’ и побесдовать обо всемъ, что совершалось у него на глазахъ, но она такъ упорно не спрашивала, не отвчала и, повидимому, даже не слушала, что онъ пришелъ къ заключенію, что она, дйствительно, больна, и, уходя, настойчиво убждалъ ее лечиться.

За то былъ на свадьб князь Амосьевъ. За нсколько дней онъ неожиданно явился къ Огулевымъ поздравить съ счастливымъ событіемъ, о которомъ узналъ случайно, и, конечно, получилъ приглашеніе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Рита ухала въ провинцію. Она не видалась съ матерью съ тхъ поръ, какъ пріхала въ Петербургъ, т. е. около десяти лтъ, никто не зналъ, собиралась-ли она раньше предпринять эту поздку, потому что она никогда не говорила ни о чемъ подобномъ. Въ одинъ прекрасный день она объявила въ редакціи, что узжаетъ на мсяцъ, взяла вс заработанныя деньги, и въ тотъ же день уложилась и перевезла къ своей знакомой, Захаровой, вс вещи, которыхъ не брала съ собою. Она не оставляла за собой квартиры и сказала своему преемнику, что, быть можетъ, вовсе уступитъ ему работу въ редакціи, такъ какъ она, пожалуй, поселится въ провинціи. Вотъ все, что знали о планахъ Риты ея ближайшіе друзья. У Огулевыхъ она не была. Случилось такъ, что и Ипполитъ не заходилъ къ ней во время ея недлинныхъ сборовъ.

Рита собственноручно дотащила свой сакъ до вагона третьяго класса, услась задолго раньше звонка и равнодушно слдила черезъ окно за сновавшей мимо чужой, озабоченной толпой.

Поздъ тронулся. Рита продолжала смотрть въ окно и припоминала, какъ десять лтъ тому назадъ, по этой самой дорог, она подъзжала къ столиц съ тощимъ чемоданчикомъ, главное содержимое котораго составляли книги… Какая бездна легла между восемпадцатилтней и двадцати-восьмилтней двушкой! Между тмъ, она не могла бы сказать, что вс ея надежды оказались несбыточными… Она хала учиться и работать, полагая въ этомъ единственный смыслъ жизни, достойный современной развитой женщины. Проживъ очень скоро небольшую сумму, полученную на дорогу изъ дому, она окунулась сразу въ вполн реальную пучину грошевой работы, добываемой съ бою. Она совсмъ не находила этого необычайнымъ. Вс вокругъ нея съ такимъ же увлеченіемъ разбрасывали на это свои молодыя силы, часто даже безъ всякой надобности. Богатыя двушки съ состояніемъ и именемъ бросали родной домъ единственно для того, чтобы ‘самимъ зарабатывать свой хлбъ’… Всякое другое существованіе считалось лишеннымъ смысла и достойнымъ презрнія. Жить одной, выносить трудъ, утомленіе и лишенія, высчитывать гроши, одваться возможно дешевле и небрежне, просиживать ночи за книгами, учиться съ ненасытной жаждой — все это казалось въ порядк вещей, и даже и въ голову не приходило жалть потратить на это мимолетную женскую молодость! Это былъ поразительный контрастъ, едва-ли когда-нибудь взвшенный по достоинству… прямой переходъ отъ бальной залы къ безпріютной, одинокой, необеспеченной и рискованной жизни. Что оставалось общаго между бережно взлелянной дочерью семьи, чья разцвтающая красота радуетъ, восхищаетъ и покоряетъ, чье счастіе составляетъ предметъ всеобщихъ заботъ и попеченій, съ которой не спрашивается ничего, кром любви, за которой всми признано право на беззаботное, веселое, береженное двичество — и между такой же молодой, добровольной труженицей, не разршающей себ взглянуть безъ надобности въ зеркало, убгающей всего, что похоже на чужую поддержку, спрашивающей съ себя безпредльно много и отказавшейся сурово разомъ отъ всего, что составляло до тхъ поръ украшеніе и поэзію женской юности. Впервые выступая бойцомъ за свою независимость и равноправность, молодая протестантка отбросила вс эти преимущества съ презрніемъ, какъ дтскія погремушки, она презирала эту жалкую расплату за цлую жизнь зависимости и подчиненія. Надо было доказать, что она все можетъ, и она храбро ринулась на встрчу всему, чего до тхъ поръ боялась и избгала каждая женщина.

Въ первые годы своей петербургской жизни, Рита непоправимо, на всю жизнь надорвала свое здоровье. Она жила уроками и перепиской, страшно бдствуя, когда работа перерывалась. Вс вечера она проводила на всевозможныхъ публичныхъ и частныхъ лекціяхъ, во всякую погоду ей приходилось длать пшкомъ по нскольку утомительныхъ, столичныхъ концовъ, она жила въ скверной комнат, ла не во время и что попало, отдыхала только за книгами. Многія вокругъ нея жили точно также, не отдавая себ отчета въ этомъ напряженіи умственныхъ силъ, не жалуясь на тяжесть подобной жизни… Но мало-по-малу, ‘дло’, самостоятельный ‘трудъ’ теряли въ ея глазахъ всякій декоративный интересъ и превращались въ монотонную, утомительную работу. Работа спасительна и благотворна только, когда она въ мру, класть вс свои силы на то, чтобы завоевать себ право существовать, чтобы оградить себя отъ голода и холода на завтрашній день, не казалось ей вовсе возвышеннымъ, она называла это ‘жалкой долей’.

Разъ ступивъ на путь протеста, трудно удержаться долго въ границахъ личной жизни. Рита скоро примкнула къ другимъ… Еще прибавилось дла, прибавилось много лишней бготни и заботъ, потребовалось еще знаній, явился новый кодексъ, еще боле взыскательный и неумолимый… Два года мелькнули, какъ во сн. Все давалось легко, все выносилось охотно, пока была увренность, что она что-то длаетъ, служитъ чему-то осязаемому, что за ней и впереди ея другіе… Рита была нетерплива и недоврчива — жить долго туманной врой она не могла, давать много цны словамъ она постепенно разучалась. Она очень скоро отнеслась критически и къ людямъ, и къ осязаемымъ результатамъ ихъ неисчислимыхъ жертвъ… Кончилось тмъ, что она разошлась съ своими новыми друзьями. Подобные разрывы никогда не совершаются безъ обоюдной горечи — Рита опять осталась одна.

Петербургъ сдлалъ ее сухой и необщительной. Она живо помнила свою провинціальную ‘навязчивость’, готовность выложить собственную душу и забраться непрошенной въ чужую… Она отучалась отъ этого почти безсознательно, часто не отдавая себ отчета, почему ей такъ тоскливо и непріютно на сердц. Изъ всей пестрой вереницы знакомствъ, случайныхъ и мимолетныхъ, или боле продолжительныхъ и интимныхъ, едва уцлло нсколько, да и съ тми она готова была порвать безъ сожалнія и боли…

— Коли не вернусь, вы ужь не полнитесь переслать мн этотъ скарбъ, предупредила Рита свою пріятельницу, стараясь какъ можно меньше громоздить своими вещами ея тсную комнату.

— Разв вы тамъ водвориться намреваетесь?

— Можетъ быть, сама еще не знаю.

Этими фразами и ограничилась дружевкая откровенность. Разумется, не вс были такъ одиноки — у многихъ были друзья, мужья, возлюбленные… Только не запрашивать многаго, посл нсколькихъ мсяцевъ знакомства начать говорить ‘ты’ — и явится множество друзей, съ которыми можно обсуждать все на свт, не замчая даже, что въ сущности каждому дло только до себя, что потеря подобнаго друга не оставитъ пустого мста. Возлюбленные… почему же! молодости такъ необходимо любить… Только Рита не была достаточно привлекательна и блестяща, чтобы у кого-нибудь явилось страстное желаніе завоевать ея любовь, не взирая на ея рзкую, отдаляющую манеру. Однимъ словомъ, случалось какъ-то такъ, что въ нее никто не влюблялся.

Двушка стойко сживалась со всмъ до тхъ поръ, пока къ ея невеселому существованію не присоединилась жгучая сердечная боль. Десять лтъ настойчиваго, систематическаго вдумыванья въ каждое собственное ощущеніе развили въ ней необыкновенно сильную разсудочность. При первыхъ же встрчахъ съ Маевскимъ, ее встревожила та сила интереса, какую возбудила въ ней своеобразная личность молодого ученаго. Она сознавала съ странной ясностью, какъ къ этому интересу присоединяется мало-по-малу еще нчто безотчетное, неясное и стихійное, что-то, чмъ она не уметъ управлять, гд безсильна ея закаленая воля… Рита всхъ прежде замтила, какое обаяніе производила на Маевскаго вызывающая красота Лидіи и ни одной минуты не позволяла себ надяться.

Но когда все было кончено, ей вдругъ стало невыносимо тошно и горько жить на свт. Его женитьба развела ихъ навсегда, онъ погибъ, ей казалось, безвозвратно. Онъ выбралъ судьбу самую неподходящую изъ всхъ, отдалъ свое искреннее, неопытное чувство въ руки самыя бездушныя и недобросовстныя. Риту охватила такая злость, такая жгучая тоска, какъ будто она сама стала еще боле одинокой. Неожиданно ей блеснула мысль създить на родину, и она жадно ухватилась за нее. Тамъ простой, сердечный міръ, тамъ ее любятъ, ей казалось даже, что она можетъ остаться тамъ.

II.

Легко вообразить, какъ взволновало неожиданное письмо Риты Елизавету Павловну Видяеву и тетку Юлію. По тому, какое вліяnie тетя Юлія имла на воспитаніе двочки, она гораздо скоре могла бы назваться матерью Риты, чмъ ея безотвтная, мало развитая сестра. Замужемъ тетя Юлія не была, прошедшее ея окружено было непроницаемой тайной для всхъ, не исключая и ея сестры конечно, любопытствующія фантазіи подъ этой тайной не предполагали ничего хорошаго!

Вмст съ старшей сестрой, вышедшей замужъ за Огулева, Юлія Павловна ухала изъ родного города девятнадцатилтней двушкой, красивой, небрежно воспитанной и малообразованной, и вернулась тридцатипятилтней женщиной, которую съ трудомъ могли узнать самые близкіе знакомые. Она предложила сестр, успвшей овдовть за это время, принять ее къ себ въ домъ ‘на половинныхъ расходахъ’ и съ непремннымъ условіемъ: никогда не касаться ея прошлаго.

Тетя Юлія была всегда необыкновенно молчалива, ‘изъ гордости’, какъ говорили знакомые Елизаветы Павловны, изъ нежеланія выказывать свою рознь съ окружающимъ, какъ это было на самомъ дл. Она почти всегда сидла одна въ своей комнат, уютно и комфортабельно убранной, съ разными ухищреніями новйшаго комфорта, еще мало извстными въ то время въ отдаленномъ провинціальномъ городк. Ея умывальникъ съ педалью, спиртовой кофейникъ необыкновеннаго сложнаго устройства и швейная машина долго служили предметами разговора между нкоторыми почтенными членами уздной администраціи. Тетка Юлія привезла съ собой много книгъ, выписывала газету и нсколько журналовъ. Ея манеры, способъ выраженія, привычки, сужденія, которыя ей приходилось высказывать — все указывало на близость ея съ средой гораздо боле высокаго умственнаго уровня, чмъ ея домашняя обстановка, одинъ разъ она такъ неосторожно проговорилась, что всмъ стало извстно, что она бывала даже и за-границей.

Рит было одиннадцать лтъ, когда тетка поселилась въ ихъ дом. Все ея воспитаніе ограничивалось уроками знакомаго дьякона, у котораго она выучилась читать и писать съ грхомъ пополамъ, вытвердила очень твердо множество длинныхъ молитвъ и подходила къ вожделнному концу таблицы умноженія, которую знала, однакоже, только ‘по порядку’ и ни въ какомъ случа не могла бы отвтить, сколько будетъ семью четыре. Затмъ, сна проводила большую часть времени за вязаньемъ и шитьемъ, по вечерамъ играла съ матерью въ дурачки или сидла въ кухн.

Тетка Юлія не стала ничего проповдывать сестр. Она просто предложила заниматься съ племянницей вмсто дьякона, посовтовала не держать ея такъ много за рукодльями, не пускать въ кухню и не давать ей спать слишкомъ долго. Она, не говоря ни слова, собственноручно открывала форточку въ ея спальн и брала ее съ собою гулять. Въ ученіи тетка Юлія была неумолимо строга и нетерплива. Она съ перваго раза такъ безпощадно пристыдила двочку за ея невжество, требовала такого напряженнаго вниманія и быстраго соображенія, что маленькая Рита сразу поняла, что теперь для нея настала пора серьзно учиться и прежнее беспечное существованіе кончилось навсегда. Заманчивая комната тети Юліи открывалась для нея только на время урока, двочка вступала въ нее, полная страха, интереса и любопытства, и напрягала вс силы, чтобы угодить строгой наставниц.

Черезъ два года, въ одно прекрасное августовское утро, Юлія Павловна пришла въ комнату сестры, сла на стулъ по другую сторону ея рабочаго столика и очень спокойно объявила, что пора везти Риту въ губернскій городъ, въ только-что открывшуюся женскую гимназію. Видя безмолвный ужасъ сестры, тетя Юлія сказала, что она можетъ остаться дома, если подобный перездъ слишкомъ тягостенъ для нея: она сама согласна жить по зимамъ въ С… до тхъ поръ, пока не будетъ окончено образованіе племянницы.

На робкія возраженія сестры, Юлія Павловна въ первый и единственный разъ вспылила и высказалась съ страстной горечью о томъ жалкомъ, безтолковомъ воспитаніи, которое сами он, барышни Поповы, получили въ дом отца.

— Не мшай мн избавить отъ этого твою дочь. Не т времена теперь, Лиза, чтобы можно было прожить однимъ сердцемъ, закончила она сурово, и въ то же время съ невольной лаской протянула руку покорно плакавшей матери Риты.

Юлія Павловна не заводила больше подобныхъ разговоровъ, сочла вопросъ ршеннымъ и начала готовиться къ перезду, усиленно занимаясь съ двочкой и молча хмурясь, когда заставала сестру въ слезахъ.

Четыре зимы Юлія Павловна жила въ С…. въ двухъ маленькихъ комнаткахъ, по близости гимназіи. Она вставала утромъ вмст съ двочкой, сама поила ее кофеемъ, приготовляла ей завтракъ, вечеромъ аккуратно переспрашивала вс уроки, пересматривала вс тетрадки. Весь интересъ жизни сосредоточился для нея на воспитаніи этого чужого ребенка и все увеличивался по мр того, какъ двочка развивалась и относилась сознательне къ ея участію. Тетя Юлія всячески поощряла въ ней страсть къ чтенію, экономничала, на чемъ могла, чтобы выписать лишній журналъ, купить книгу. Женскій вопросъ только-что выступилъ тогда на первый планъ…

Вначал тетя Юлія зачитывалась и сама, вмст съ Ритой, горячими статьями, увлекалась всми своими неизжитыми силами. Но она оглядлась очень скоро и противъ многаго горячо возстала. Грубый матерьялизмъ оскорблялъ ея эстетическое чувство, привычка къ умственному и физическому изяществу возмущалась рзкими крайностями, житейская опытность неумолимо разграничала возможное и желательное отъ устрашающей безпредльности логическаго движенія все впередъ по прямой линіи… Она была слишкомъ испытана жизнью, чтобы врить наслово юнымъ новаторамъ, отважно величавшимъ сантиментальностью, недомысліемъ и предразсудкомъ все, что не укладывалось въ ихъ рамки. Около тети Юліи образовался небольшой кружокъ ‘передовыхъ’ изъ молодыхъ учителей и взрослыхъ гимназистовъ. Рита была украшеніемъ и надеждой этого кружка, она кончала гимназію съ золотой медалью.

Тетя Юлія упорно состязалась со своими юными друзьями и вмст противниками, она выбивалась изъ силъ въ стараніи найти ту благую середину, которая отвчала бы равно всмъ сторонамъ человческой природы и для которой, увы! еще не пришла надлежащая нора!

Она съ ужасомъ замчала, что дорога, на которую она сама толкнула свою любимицу, влечетъ ее неизбжно впередъ, что у нея нтъ ни силъ, ни власти удержать ее на первыхъ шагахъ.

Авторитетъ тетки Юліи падалъ съ поразительной быстротой, къ ней начинали относиться съ снисходительной небрежностью, открыто ставили собственную волю выше ея благоразумныхъ совтовъ… Рита становилась съ каждымъ днемъ все строптиве и самоувренне, казалось даже, что самая привязанность ея къ тетк охладвала подъ вліяніемъ частыхъ споровъ и разногласій.

Тяжелыя минуты переживала тетя Юлія! Цлыя ночи напролетъ ходила она взадъ и впередъ но комнат, гд за ширмой сладко спала юная побдительница, убаюканная восторженной врой въ собственныя силы. Еслибы кому-нибудь пришла охота заглянуть въ низкое окно на свтъ маленькой лампочки, онъ не разъ бы могъ видть, какъ долго посл того, какъ расходилась шумная молодая компанія и затихали рзкіе, вызывающіе возгласы, высокая женщина сидла у стола и внимательно перечитывала одна т самыя страницы, которыя на каждомъ шагу вызывали въ ней столько горячихъ возраженій и которыя съ такой поразительной легкостью укладывались цликомъ въ головахъ ея юныхъ оппонептовъ… Никто и даже сама Рита не знала, какія геройскія усилія длала надъ собой тетя Юлія, чтобы заставить замолчать неумолимый голосъ житейской опытности. Никто не ставилъ ей этого въ заслугу.

— Ваша тетка подчасъ хуже всякой явной ретроградки, случалось выслушивать Рит.— Напримръ, съ моей матерью, по крайней мр, ужь и не считаешь себя обязаннымъ объясняться, разъ навсегда извстно, что она не можетъ и не хочетъ этого понять. А тутъ… не угодно-ли толочь воду въ ступ и вчно начинать сначала сказку про благо бычка!

Прекрасной, благоухающей весной, тетя Юлія привезла Риту къ матери съ блистательнымъ гимназическимъ дипломомъ и съ твердымъ ршеніемъ ухать возможно скоре въ Петербургъ. Кроткая Елизавета Павловна только безпомощно всплеснула руками…

Тяжелые были сборы, невеселое разставаніе. Об были слишкомъ самолюбивы, страстны, слишкомъ раздражены, чтобы сдаться на примиряющій голосъ родственной любви и привычки. Да и что значитъ привычка для юности, лихорадочно рвущейся впередъ! Тетя Юлія была уязвлена глубоко тмъ, что ея жертвы недостаточно цнились, а несбывшіяся надежды совсмъ какъ-то и въ счетъ не шли…

Часа за два до отъзда, Рита вошла въ комнату тетки и остановилась у стола, за которымъ она сидла безъ всякаго дла, въ тупомъ ожиданіи послдней минуты.

— Тетя, я пришла благодарить тебя. Я хорошо понимаю, сколько ты для меня сдлала. Еслибы не ты, я, конечно, была бы теперь полуграматной кисейной барышней, ты не жалла трудовъ и средствъ… Я тмъ боле должна благодарить тебя, что ты длала это не по прямому долгу матери, а по собственному свободному влеченію…

Двушка необыкновенно серьзно и торжественно произнесла эту маленькую рчь, видимо заране обдуманную. Тетка откинулась на спинку стула и слушала ее съ горькой усмшкой.

— Мн очень пріятно, что ты такъ тщательно взвсила въ чемъ состоялъ мой долгъ.

Рита слегка вспыхнула.

— Если ты считаешь, что мою благодарность я могу доказать, только отказавшись отъ всхъ моихъ плановъ, то этого… этого я, дйствительно, не могу сдлать ни для кого!

— Ты узжаешь черезъ два часа, полагаю, что начинать теперь сначала, по меньшей мр, безцльно. Я только думаю, что мы съ тобой… могли бы разставаться иначе!

— Кто же виноватъ въ этомъ, тетя?!..

— Вроятно, я, отвтила тетка холодно.

Кто былъ виноватъ въ этомъ? спрашивала и теперь Рита, подъзжая къ родному городу, подъ наплывомъ далекихъ воспоминаній… Никто… об… время!.. Отъ этого, конечно, не было легче тет Юліи, когда она осталась одна.

Первое время Рита аккуратно писала домой, но чмъ дальше, тмъ письма ея становились рже и короче. Она только отъ времени до времени успокоивала мать и тетку, что она жива и здорова, нужды большой не терпитъ и ихъ не забываетъ.

III.

Рита не запоздала, она пріхала въ тотъ именно день, какъ было назначено въ письм.

Когда она подъхала къ крыльцу на почтовой пар, мать и тетка стояли у оконъ и отъ волненія даже не вышли ей навстрчу. Плотно прижавшись къ стеклу, тетя Юлія смотрла, какъ невысокая, темноволосая женщина вылзла изъ саней и руками безъ перчатокъ помогала выбжавшей Ариш высвободить изъ сна старенькій, ковровый сакъ-вояжъ, передъ ней мелькнула мерлушковая шапка, суконная шубка съ приставшимъ сномъ, блдное лицо съ большими глазами, оглядывавшееся на окна…

Посл первыхъ минутъ смятенія, истерическія рыданія Елизаветы Павловны перешли мало по малу въ успокоительныя, тихія слезы, Рита обмыла дорожную грязь съ рукъ и лица и, кутаясь въ платокъ, присла къ столу, тетя Юлія поставила передъ ней чашку чая и подвинула вазочку съ когда-то любимымъ вареньемъ.

— Ты ныньче сама чай разливаешь, тетя? улыбнулась Рита.

— Мать слаба стала, ей это тяжело, отвтила она, внимательно перетирая чашки.

Волосы тети Юліи сильно посдли, но были все еще довольно густы и изящно зачесаны. Ея худое лицо какъ-будто заострилось, высокая фигура слегка погнулась. Елизавета Павловна сильно одряхлла, страдала ревматизмомъ и только и оживлялась, говоря о своихъ недугахъ. Со щекъ Риты также пропалъ безслдно юношескій румянецъ. Посл длинной, утомительной дороги, ея лицо казалось особенно желтымъ и болзненнымъ, блдныя губы сжимались съ безсознательной горечью, прекрасные темные глаза стали какъ-будто больше и съ серьзной нжностью встрчали тревожные и пронзительные взгляды тетки.

Долго тянулся остатокъ дня. Рита томилась тмъ, что ей совсмъ нечего разсказывать. Посл десяти лтъ, она не могла подлиться съ матерью ничмъ, что было бы ей понятно и интересно, и только со всми подробностями разсказывала, какъ, наконецъ, ей удалось получить постоянную работу въ редакціи большой газеты, и какая это сравнительно рдкая удача.

Простодушную Елизавету Павловну вполн импонировало одно уже слово ‘редакція’, въ глазахъ тети Юліи стоялъ все тотъ же нмой вопросъ.

— Нтъ, съ чего я это вообразила?.. нтъ, я тутъ не останусь!.. сказала себ Рита уже черезъ три часа посл своего прізда.

Вечеромъ, Елизавета Павловна, утомившись непривычнымъ волненіемъ, начала дремать въ кресл. Рита помогла увести ее въ спальню, гд Ариша явилась ‘укладывать барыню’. Двушка молча склонила голову, пока старуха крестила ее дрожавшей рукой… Она бережно притворила дверь, прошла черезъ темную залу, толкнулась о какую-то стну въ проходной комнатк, которая была гораздо меньше, чмъ ей помнилось, и въ своей комнат нашла тетю Юлію, собственноручно перестилавшую для нея постель.

Тетка какъ-будто сконфузилась… Поспшно, съ особенной небрежностью накинула она одяло и сейчасъ же ушла, увряя, что на Рит лица нтъ отъ усталости, а для разговоровъ еще довольно времени впереди.

У себя тетка Юлія нсколько времени все какъ-то блуждала по комнат, безсознательно останавливаясь въ раздумь то передъ столомъ, то передъ стуломъ.

— Не хороша, совсмъ не хороша… шептала она беззвучно:— и скрыть даже не можетъ… Горе какое-нибудь, то-то и объ насъ вспомнила. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рита вернулась въ Петербургъ аккуратно къ концу своего мсячнаго отпуска. Увы! она совсмъ не отдохнула за три недли покойной и праздной жизни въ родительскомъ дом! Простой, ‘сердечный міръ’, мирная пристань, въ которой ей такъ мучительно захотлось пріютить свое бдное сердце, быть можетъ, и дала бы свой миръ блудному сыну, покорно, съ раскаяніемъ принесшему повинную голову, но отъ чего могла отречься Рита? Она ни въ чемъ не раскаивалась и ни о чемъ не жалла.

Съ матерью ей не было трудно: только запастись терпніемъ выслушивать со вниманіемъ въ сотый разъ повствованіе о старческихъ недугахъ, не лниться отвчать по нскольку разъ на одинъ и тотъ же вопросъ, да оказывать кое-какія пустячныя услуги. Но тетя Юлія ршительно поразила Риту. Судя по собственной преждевременной усталости, двушка надялась найти въ ней гораздо больше добродушія, снисхожденія и равнодушія къ тому, что творится въ жизни, отъ которой до ея кельи едва доходили слабые, смутные отголоски… Казалось, старость неизбжно смиряетъ… Нтъ! Тетя Юлія по прежнему выписывала газеты и журналы, прочитывала ихъ отъ доски до доски и жадно ловила всякій малйшій намекъ на бурныя перипетіи молодыхъ стремленій… По прежнему, хотя только мысленно, она вела ожесточенную полемику, какъ бывало въ губернскомъ город, съ безбородыми поклонниками Риты… Но, вроятно, тетя Юлія твердо помнила, какъ, вернувшись въ домъ сестры посл шестнадцатилтняго загадочнаго отсутствія, она поставила условіемъ, чтобы ей не было предложено ни одного нескромнаго вопроса…

Ни одного вопроса, касающагося интимной стороны ея жизни, Рита и не услышала за все свое трехнедльное пребываніе. Но на лиц тетки лежала унылая печаль, въ глазахъ тревожное недоумніе, и двушка отлично понимала, что ей нужно безъ всякихъ вопросовъ дать заглянуть въ свою душу, если она не хочетъ промелькнуть загадочнымъ сфинксомъ передъ старымъ другомъ, который одинъ въ цломъ мір любилъ ее всмъ жаромъ горячаго сердца. Рита откладывала со дня на день.

IV.

Наканун своего отъзда, посл обда, Рита неожиданно вошла въ комнату тетки.

Юлія Павловна подняла голову и перенесла на нее тотъ же мрачный взглядъ, которымъ передъ тмъ смотрла на свои вытянутыя на колняхъ руки.

— Ты не занята, тетя? спросила Рита, входя.

— Моимъ занятіямъ помшать не страшно, потянулась тетка за спичкой.

— Если ты не собираешься работать, остановила ее Рита: — такъ не зажигай свчей, такъ гораздо пріятне.

Юлія Павловна пытливо посмотрла на нее. Рита искала выраженій… Какъ она отвыкла отъ всякой откровенности! какъ пугало ее все, похожее на чужое состраданіе!

— Да! нтъ-ли у тебя папироски? ты вдь иногда курила прежде, проговорила она, точно обрадовавшись собственной неожиданной мысли.

Тетка молча выдвинула ящикъ стола и вынула изъ него лакированный ящичекъ съ тоненькими дамскими папиросами.

Рита закурила, прошлась по комнат и, остановись на другомъ конц, прислонилась спиной къ круглому столу, на которомъ всегда лежали журналы.

— Знаешь, тетя, выговорила она, наконецъ:— я хала съ тмъ, чтобы остаться тутъ, у васъ…

Юлія Павловна быстро подняла голову, хотла встать… и осталась на мст.

— Зачмъ ты говоришь мн это? спросила она не вдругъ, сурово сдвигая брови.

— Это правда. Разв бы ты простила мн, еслибъ я ухала, не поговоривъ съ тобой откровенно? Ты не услышишь ничего отраднаго, но щадить тебя я не считаю себя въ прав.

Въ полутемной комнат Рита не могла видть лица старухи. Она сидла неподвижно.

— Раздумала?.. спросила она рзко.

— Не могу!.. печально выговорила двушка.— И главное, знаешь, что? Привычка быть одной… никого не брать въ соображеніе, ни къ кому не примняться, знать только себя…

У тети Юліи вырвалось, наконецъ, тревожное движеніе. Въ словахъ Риты ей мелькнуло что-то похожее на надежду, показалось, что еще есть возможность сговориться.

— Неужели ты боишься, что тебя стали бы стснять въ чемъ нибудь?!.

— Конечно, нтъ. Но вдь это ежеминутное мученіе, когда у тебя на глазахъ волпуются молча, потому что спросить не ршаются, не возражаютъ, по протестуютъ безъ словъ… Когда разговаривать не хочется, и не о чемъ — а надо!

— Почему же надо, если не хочется?

— Богъ мой!.. потому что этого ждутъ, желаютъ, потому что это такъ естественно! Прежде этого не знали. Люди могли жить вмст, когда въ общемъ вс смотрли на вещи одинаково, когда жилъ нетолько принципъ, но и привычка подчиняться.

Рита бросила папироску и подошла ближе.

— Мы, тетя, за свою самостоятельность заплатили всей своей юностью. Ничего другого мы не знали. Въ шестнадцать лтъ мы не мечтали ни о чемъ, кром труда, знаній и независимости… Ты это хорошо знаешь.

— И вы называете уже зависимостью жить подъ одной крышей съ другимъ человкомъ?!

— Мы — одинокія женщины, продолжала Рита, не слушая: — и это досталось въ удлъ намъ однмъ. Прежде это было совсмъ немыслимо. Мы сами себ господа — вотъ все, что у насъ есть. Въ семь мы чужія, любви мы вынуждены отводить второстепенное мсто, дти слишкомъ тяжелая роскошь для матери, работающей изъ-за хлба, и тмъ боле для женщины, посвятившей себя на служеніе иде… Возвращаться назадъ не каждый способенъ… Сознательно выбрать одно изъ двухъ — не у всхъ хватаетъ логики… Но мы все-таки живые люди и идемъ на уступки. Я насмотрлась достаточно: это — вчное, раздирающее противорчіе! Собственное чувство нетолько не святыня, какъ это всегда было для всякаго, а только невольная уступка, умаляющая человка даже въ собственныхъ глазахъ… Рожденію ребенка не могутъ и не смютъ радоваться… Мущина позволяетъ себя любить, увряя въ самыя безумныя минуты, что эта любовь для него ничто, что онъ откажется отъ нея безъ колебанія и жалобъ… Женщина вчно оправдывается… Нтъ! мы можемъ быть только одинокими, если хотимъ быть врны себ!

Тетя Юлія впилась глазами въ Риту, пока та говорила, и слушала ее, задерживая дыханіе. Двушка взглянула на нее и усмхнулась.

— Ты не ожидала услышать это отъ меня?

— А помнишь, Рита, когда я говорила нчто подобное, предостерегала и удерживала, какъ вс вы возмущались и негодовали! произнесла тетка съ безотчетной злорадной горечью.

— Ты до сихъ поръ не прощаешь намъ этого? иронически улыбнулась Рита.— Не думай, пожалуста, что ты отъ каждой изъ насъ можешь услышать тоже самое. Это совсмъ не завидная трезвость взгляда, всякій держится всми силами за свои иллюзіи…

— А когда другіе называли это иллюзіями, вы лзли на стну!

Какое странное старческое злорадство! какая мелочная погоня за тмъ, чтобы быть правой!

Рита вынула изъ ящика еще одну папироску, зажгла ее и отвтила холодно.

— Ты, кажется, не совсмъ врно понимаешь меня, тетя. Я ни въ чемъ не раскаиваюсь и ни отъ чего не отрекаюсь. Еслибы завтра мн предложили начать жить сначала, я могла бы только повторить все то, что было. Не мы выдумали т потребности, которыя толкали насъ впередъ, какъ не люди создаютъ свое время. Нате время вышло характерне другихъ. Конечно, цлыя поколнія живутъ и умираютъ безъ того, чтобы отдльному человку довелось хоть разъ сознать въ самомъ себ свое время, признать за собой историческую миссію… Этимъ можно гордиться, или проклинать свою судьбу — зависитъ отъ взгляда.

— Мы смотрли на вещи гораздо проще, заговорила старуха язвительно: — мы считали себя въ прав добиваться личнаго счастья! Вы все витаете въ облакахъ и разсуждаете объ исторической миссіи въ то время, какъ собственная жизнь уходитъ между пальцевъ… Кажется, все, что ты сейчасъ сказала, говоритъ достаточно краснорчиво противъ тебя — но ты все-таки узжаешь?

— Все-таки! повторила твердо Рита.— Несносно… подчасъ такъ тошно, что убжала бы на край свта — но жить иначе мы не умемъ. Все тянетъ: и работа надовшая, и люди ненужные, и шатанье безцльное, и разговоры безплодные… А всего больше это самое одиночество, отъ котораго, кажется, столько страдаешь! Одна — такъ одна. У тебя никого, но за то ужь и съ тебя ничего не спрашивается. Молчи хоть мсяцъ, голодай хоть недлю, продлывай надъ собой какіе хочешь эксперименты — этого никто не пугается, никто не донимаетъ тебя своимъ страданіемъ изъ-за тебя!

— А еще насъ величаютъ эгоистами!!, прервала съ негодованіемъ тетя Юлія.

— Что-жь… мы эгоисты въ своей собственной жизни, другихъ мы не насилуемъ и даже не понимаемъ никакого наслажденія въ подчиненіи кого бы то ни было. Мы, эгоисты, все-таки сослужили службу будущему. Т барышни, которыя будутъ подъзжать къ женскимъ академіямъ въ родительскихъ экипажахъ, конечно, не начнутъ сначала всего того, за что приходилось сражаться намъ! А житейскія условія какъ-нибудь ужь принаровятся мало по малу къ новому явленію. Мы его вынесли на своихъ плечахъ!

На нсколько минутъ полная тишина водворилась въ совсмъ стемнвшей комнат. Двушка медленно ходила взадъ и впередъ. Тетя Юлія сидла подавленная. Надежда удержать Риту, мелькнувшая было въ начал разговора, исчезла безслдно. Посл этой неожиданной исповди отпускать ее стало еще тяжеле. Нсколько разъ тетя Юлія, видимо, порывалась заговорить и удерживалась.

Рита продолжала ходить, задумавшись.

Наконецъ, старуха ршилась, но ея голосъ звучалъ далеко уже не такъ увренно.

— Ты вотъ сказала: ‘мы все-таки живые люди и идемъ на уступки’… Ты знаешь, я не имю привычки выспрашивать…

Она запнулась. Рита остановилась, какъ шла, къ ней спиной и внимательно вслушивалась, не поворачивая головы.

— Ты, вроятно, хочешь знать, былъ-ли у меня какой-нибудь романъ за эти десять лтъ? Нтъ, тетя Юлія, романа не было ршительно никакого. Но я знаю одного человка, который… какихъ совсмъ нтъ теперь, досказала Рита своимъ любимымъ выраженіемъ.

— И что же?.. спросила тетка едва слышно.

— Онъ женился недавно на пустйшей кокетк, которая женила его на себ ради денегъ.

Рита продолжала прерванную прогулку.

— Красива, врно? спросила тетка сурово.

— Очень красива! Вотъ, тетя, мы — передовыя женщины, мы добились многаго, т, которыя насъ смнятъ, добьются еще большаго, но пока будетъ существовать міръ, вс женщины будутъ повторять этотъ вопросъ и знать ему цну. Вотъ онъ прогрессъ, тетя!

Рита засмялась горькимъ, жесткимъ смхомъ и подошла къ столу.

— Огня зажечь, совсмъ ничего не видно…

Она начала ожесточенно чиркать спичками.

— Свтъ не клиномъ сошелся, выговорила тетя Юлія, и вспыхнувшая спичка освтила ея унылое лицо.

— Напрасно ты такъ думаешь. Впрочемъ, что же? тмъ лучше!

Рита зажгла свчу. Весь этотъ разговоръ сильно взволновалъ ее. Ея темные глаза казались совсмъ черными и необыкновенно яркими на блдномъ лиц.

— Теб двадцать-восемь лтъ, нельзя съ этихъ поръ смотрть на жизнь такъ мрачно.

— Двадцать-восемь лтъ… Да, наши бабушки были въ эти лта цвтущими красавицами, а у меня, тетя, очень много сдыхъ волосъ, и я сейчасъ умру безъ малйшей тни сожалнія…

Тетя Юлія смотрла на нее подозрительно.

— Ты только, пожалуста, не бойся — самоубійство я презираю, успокоила ее Рита.

——

— А! вы вернулись? я такъ и думала, впрочемъ! встртила Риту Захарова, у которой она остановилась до пріисканія квартиры.

Пользуясь преимуществами одиночества, Рита могла не объяснять, почему именно не осуществились ея предположенія.

V.

Елизавета Павловна Видяева прислала сестр нсколько банокъ варенья, и Рита поневол должна была създить къ Огулевымъ. Она исполнила это съ смшаннымъ чувствомъ досады и удовольствія, помимо всякихъ стараній съ ея стороны, конечно, придется узнать что-нибудь о жизни новобрачныхъ. Вынужденность этого посщенія какъ бы снимала съ нея отвтственность передъ какимъ-то невидимымъ судьей, который могъ бы заклеймить это постыднымъ именемъ ‘женской слабости’…

Сначала тетка напала-было на Риту за ея непростительное исчезновеніе, но такъ какъ перебирать старое ничуть не занимательно, то и она, и Вра очень скоро перешли къ тому, что, очевидно, все еще составляло животрепещущій интересъ минуты. Рита должна была выслушать подробнйшее описаніе великолпной обстановки Маевскихъ и ослпительныхъ туалетовъ Лидіи, на которые она тратитъ безразсудныя деньги. Съ удивительной ловкостью, благодаря всего больше услужливому содйствію князя Амосьева, m-me Маевская въ короткое время своего замужества уже успла завести множество знакомствъ, пріобрсти свиту поклонниковъ и совсмъ закружилась бы въ вихр баловъ, театровъ, визитовъ, вечеровъ и катаній, еслибы ученый супругъ не представлялъ на каждомъ шагу совершенно неожиданной оппозиціи. Вра находила, что сестра уже черезчуръ безцеремонно избгаетъ родни и иногда приглашаетъ ихъ въ свою ложу, конечно, только потому, что сидть одной неприлично, а заставлять мужа сопровождать ее каждый разъ съ нкоторыхъ поръ ей не всегда удается. И безъ того положительно неловко, что она такъ много вызжаетъ и принимаетъ одна!.. Положимъ, каждый, кто знаетъ m-me Маевскую, знаетъ также, что ея мужъ — ‘чудакъ’, и что примнять къ ней обыкновенныя требованія свтскаго кодекса было бы слишкомъ жестоко. Господамъ ученымъ приходится многое извинять, и гршно винить молодую, очаровательную жену… Князь Амосьевъ очень усердно выяснялъ это обществуй отстаивалъ молодую женщину, съ которой — какъ онъ всхъ уврялъ — былъ друженъ еще въ дтств.

— Представь, онъ имлъ дерзость говорить это при Авилов, который, конечно, передалъ Антону! закончила злорадно Вра.

Во всхъ этихъ разсказахъ, наполненныхъ отъ начала до конца блистающимъ образомъ Лидіи, можно было однакоже уловить кое-что, относящееся и до мужа, и это кое-что совсмъ неожиданно поражало молчаливую гостью Огулевыхъ. Едва успвъ жениться, Маевскій уже положительно отказывался безпрестанно тратить вечера на театры, которыхъ совсмъ не любилъ, только съ величайшимъ трудомъ Лидіи удавалось склонять его къ новымъ знакомствамъ, и это была едва ли даже половина всхъ тхъ, о которыхъ мечтала m-me Маевская, онъ халъ съ визитомъ или на балъ, какъ на казнь, и такъ очевидно длалъ это въ угоду жен, что подчасъ это бывало просто невжливо.

— Можешь представить, какъ его любятъ и до чего бсится Лидія! коментировала Вра съ неподдльнымъ торжествомъ.

Артемій Николаевичъ, очевидно, нисколько не гордился своимъ правомъ вести подъ руку величественную красавицу въ парижскомъ туалет, и послднее время даже на прогулку Лидія Петровна отправлялась въ сопровожденіи ливрейнаго лакея, въ надежд встртить кого-нибудь изъ знакомыхъ дамъ.

Ни въ чемъ не стсняя безразсудной расточительности жены, Маевскій не измнилъ своихъ собственныхъ привычекъ: онъ ходилъ пшкомъ или здилъ на извощикахъ, и только вмст съ женой его видли въ прекрасномъ новомъ ландо. Лидія Петровна напрасно убждала перемнить скромную обстановку его кабинета: Маевскій перевезъ и въ новую квартиру сафьянную мебель не первой свжести и только при гостяхъ появлялся въ роскошномъ кабинет съ иголочки, примыкавшемъ къ анфилад пріемныхъ комнатъ. Посл нсколькихъ мсяцевъ семейной жизни, онъ не подавалъ никакой надежды на исправленіе отъ своего феноменальнаго неумнія жить въ свт. На этотъ разъ старуха Огулева всецло брала сторону дочери и находила подобныя странности крайне неумстными въ такомъ богатомъ человк. Спрашивается: для чего подобные люди женятся на благовоспитанныхъ двицахъ?!.

Рита собиралась оставаться недолго у тетки, но посл всего, что она слышала, она передумала и согласилась обдать, чтобы дождаться Антона. Разсчетъ вполн врный. Сейчасъ же посл обда, Антонъ увелъ ее къ камину въ свой кабинетъ и прямо заговорилъ о Маевскихъ, о той самостоятельности, которую совершенно неожиданно проявлялъ молодой супругъ.

— Я положительно не ожидалъ этого отъ него! повторялъ Антонъ съ искреннимъ восхищеніемъ.— Я боялся, что съ первыхъ же дней Лидія Петровна безповоротно заберетъ его въ свои бархатныя лапки, что называется — и пикнуть не дастъ… А онъ… на-те вотъ! свободу свою отстаиваетъ! Положимъ, ей онъ предоставилъ полную волю, домъ она на такую ногу поставила, какъ будто у него и въ самомъ дл неисчерпаемые милліоны — но все-таки, нтъ, нтъ, да и откажется разыгрывать почетную роль ея чичероне… Лидія Петровна повертится, повертится туда и сюда, побушуетъ — глядишь, и пропустила балъ, для котораго и платье готово, и живые цвты заказаны, и кадрили разобраны… Ха-ха-ха! Представляю, что она себ крови испортитъ въ такія минуты! И бшенство-то ее душитъ, и изящество это она блюдетъ.— Ну просто, какъ только сердце не лопнетъ!

Рита слушала, сдвинувъ брови, сжавъ плотно свои безцвтныя губы.

— Вы это видли сами?

— Какъ же-съ, собственными глазами видлъ одинъ разъ, долженъ сознаться — искреннйшее удовольствіе испыталъ! Зашелъ къ нему утромъ — дло было маленькое — сидимъ себ въ его кабинетик… тсная такая комнатка, мебель его прежняя, тутъ же лабораторія рядомъ… Тутъ онъ и живетъ большею частью. А черезъ эдакій корридорчикъ маленькій — чертоги княжескіе начинаются: лакеи, поваръ тридцать рублей въ мсяцъ, бархатъ, зеркала, въ будуар мебель атласная, цвты въ золоченыхъ корзинкахъ, на этажеркахъ лавка игрушечная… Ну, да это уже вы Вру спросите, она все наизусть выучила — я только разъ и былъ на той половин. Посмотрлъ на все это, на нашу Лидію Петровну, какъ она кружево по полу волочетъ и на все съ такимъ видомъ небрежнымъ взираетъ, точно она съ колыбели ничего другого и не видла, а не то, что себя продала за эти вотъ самые стульчики золотые, да столы инкрюстированные… Ну, поврите? повернулся и ушелъ къ нему, даже слова одного не выговоривши. Я человкъ тяжелый, печень расходится, такъ потомъ сколько времени угомониться не могу, съ чего же я себя разстраивать буду! Вдь Лидію Петровну не сконфузишь, не таковская…

Мокутинъ замолчалъ и ожесточенно рылся щипцами въ ящик съ каменнымъ углемъ.

— Вы разсказывать начали давеча… напомнила Рита.

— Да, какъ безъ бала-то она осталась? Ну-съ, сидимъ это мы, Вильгельмъ кофе принесъ — caf au lait, какъ онъ это заграницей привыкъ, мерзость препорядочная по моему — а Вильгельма-то вдь онъ тоже отослать не согласился, она первымъ дломъ хотла его на родину спровадить!— Ну-съ, сидимъ… вдругъ явленіе: Лидія Петровна сама своей особой. Надто на ней что-то — и не разберешь!.. какъ будто и просто, а присмотришься — все это кружево, да батистъ, да какъ-то это все въ складочку.— Словомъ, неглиже какое-то изящнйшее, въ волосахъ сбоку дв папильотки закручены. Увидала меня: ахъ, говоритъ, у васъ гости? Я и не знала… вернуться хотла. Онъ смется:— Какіе гости? Антонъ Ильичъ, кажется, вы свои люди.— Ну, она и осталась, неловко было уйдти, а ужь я видлъ, какъ ей несладко было, что я тутъ оказался. Сла, о моихъ спросила, потомъ и говоритъ ему какъ-то шутливо, будто мимоходомъ:— Я пришла вамъ напомнить, что мы сегодня не дома.— Въ первый разъ, говоритъ, слышу, даже удивился, видно.— Какъ въ первый? а прощальный вечеръ молодымъ Хывинымъ? Кажется, мы вмст получили приглашеніе!— Я тогда же сказалъ вамъ, что быть ршительно не могу.— Вдь ужь я ея лицо наизусть знаю: вижу, чуть-чуть покраснла и губка верхняя такъ у нея приподнимается… волнуется, значитъ, не на шутку. А сидитъ, не шелохнется.— Я васъ очень просила. У васъ не можетъ быть никакого безотлагательнаго дла.— Онъ вскочилъ, пробжался по комнат, очки поправилъ, платокъ вынулъ… знаете, какъ онъ возиться начинаетъ?— Это, говоритъ, право замчательно! Женщины совершенно не хотятъ признавать безотлагательныхъ длъ!— О, вы напрасно такъ думаете! но вдь вы же не служите?— Вы понимаете только казенное дло? вы находите, что свое дло — вздоръ, что на свт одно серьзно: служба!— Не вздоръ, но это, конечно, всегда зависитъ отъ васъ самихъ, тмъ боле вечеромъ. Вы просто не хотите.— Но, Богъ мой, будьте же справедливы! Вы всегда находите, что я могу во всякую минуту бросить начатый опытъ, пропустить урочный срокъ, потерять даромъ затраченное время, не сдержать даннаго слова, не явиться къ назначенному часу… Вы находите, что все это гораздо легче, чмъ вамъ не похать на балъ!— Ну, и все въ этомъ род, препирались битыхъ полчаса. Она говоритъ: у меня платье готово, цвты живые привезены, кадрили розданы. Платье не пропадетъ, ваши кавалеры безъ дамы не останутся, а цвты… да, конечно, жаль, что деньги даромъ брошены.— Просто, я наслаждался! чего она ни придумывала — стоитъ на своемъ: не могу. Профессоръ Коничъ прідетъ вмст премудрость тамъ какую-то ихнюю проврять, я и безъ того уже одинъ разъ ему отказъ посылалъ. Такъ и ушла Лидія Петровна ни съ чмъ, да видно, что ужь и не въ первый разъ. Ждали вы этого, Рита?

— Прошло еще слишкомъ мало времени. Это, можетъ быть, съ непривычки — повоюетъ, повоюетъ и устанетъ… Женщины всегда берутъ мелочной настойчивостью.

— Нтъ-съ, это ужь вы извините! начало-то всего важне.

Какъ бы я съ своей Врой Петровной сначала похладнокровне былъ, такъ теперь не приходилось бы въ этомъ самомъ кабинет отъ домашнихъ землетрясеній укрываться…

— Значитъ, съ первыхъ же дней!.. выговорила Рита задумчиво.

— И превосходно! лучше этого ничего и быть не могло! Нельзя же тутъ мечтать о какой-нибудь гармоніи душъ.

— Можно ждать… можно просто требовать, чтобы люди хоть попытались-то принаровиться другъ къ другу!

— Ну, Рита, это уже вы того… Богъ знаетъ, зачмъ и говорите! усмхнулся Антонъ.— Ничего подобнаго вы не могли ждать отъ Лидіи.

— Она благоразумная, а въ этомъ было бы гораздо больше такта, отвтила Рита настойчиво.

— Но также и стсненія. Вы какъ будто не знаете, что она вышла замужъ, чтобы наслаждаться жизнью. До уступокъ она вообще не охотница.

Этотъ визитъ къ Мокутинымъ имлъ для Риты совсмъ неожиданныя послдствія: она затосковала еще сильне. ‘Погибшій’ выказывалъ поползновенія бороться съ своей судьбой… Это открывало въ будущемъ цлую перспективу догадокъ, надеждъ и возможностей, это могло быть источникомъ мучительной тревоги, для которой не предвидлось предла и конца… Всю дорогу домой Рита озлобленно твердила, что она этого не хочетъ, что она этого не можетъ себ позволить.

VI.

Антонъ совершенно точно передавалъ факты, но придавалъ имъ свое собственное, не вполн врное освщеніе, онъ предполагалъ въ поступкахъ молодого ученаго гораздо больше сознательной обдуманности, чмъ это было на самомъ дл. Артемій Николаевичъ вовсе не задавался мыслью отстаивать свою самостоятельность, потому что не предполагалъ никакихъ властолюбивыхъ поползновеній въ своей жен, это все было гораздо проще. Для него, но давно установившейся привычк, собственное побужденіе и свое личное сужденіе всегда были единственными исходными пунктами поступковъ, онъ велъ уединенную, замкнутую жизнь, и у него совершенно не было привычки поступаться своими вкусами. Правда, съ пріздомъ въ Россію, онъ почувствовалъ себя нсколько выбитымъ изъ колеи, вмст съ богатымъ наслдствомъ, какія-то неосязаемыя, но очень прочныя нити связали его съ безпокойнымъ міромъ живыхъ людей, не имвшихъ ничего общаго ни съ нимъ самимъ, ни съ его возлюбленной наукой и тмъ не мене удивительно какъ интересовавшихся его личностью… Артемій Николаевичъ искренно тяготился, простодушно недоумвалъ и не терялъ надежды, что зло — временное, что какъ-нибудь все опять придетъ въ порядокъ. Это все-таки были уступки чисто вншнія и, на его взглядъ, до того мелочныя, что не стоили даже разговора. Вникнувъ глубже, онъ, конечно, легко могъ бы замтить, что, по какому-то загадочному сродству, все устремляется неизбжно къ одному центру… но Артемій Николаевичъ не имлъ ни малйшей охоты терять время еще и на философію, и только чувствовалъ себя счастливымъ, если имлъ возможность откупиться въ той или другой форм.

Когда злая судьба поставила на его пути обольстительный женскій образъ — молодой ученый потерялся въ вихр новыхъ, неожиданныхъ ощущеній и желаній, и прежде чмъ ему удалось опомниться, онъ уже былъ мужемъ Лидіи Петровны Огулевой… Семейная жизнь разомъ создала вокругъ него безпокойную и чуждую среду, начала предъявлять нескончаемыя и разнообразнйшія требованія. Эти требованія уже слишкомъ близко затрогивали его личность, они безцеремонно врывались въ тотъ заповдный міръ, гд до тхъ поръ царило полновластно только его собственное я.

Маевскій плохо разбирался въ новой обстановк. Его первымъ, чисто инстинктивнымъ движеніемъ было оберегать по возможности свои привычки, взгляды, свое время. Общаго не нашлось ничего. Артемій Николаевичъ сказалъ себ, что это неизбжно, что вс женщины любятъ только то, что любитъ Лидія и чего онъ никогда не будетъ въ состояніи полюбить. Ему это казалось вполн яснымъ, но не такъ оказалось легко внушить Лидіи Петровн. Это было тмъ трудне, что на его доводы и философскія разсужденія она отвчала совсмъ не философскимъ: ‘Я такъ хочу!’, ‘такъ весь свтъ длаетъ’, ‘это не принято’ и т. п. Къ несчастью, именно эти-то возраженія и обладали въ его глазахъ самой меньшей долей убдительности. Онъ даже говорить съ женщинами не умлъ ихъ языкомъ, очень серьзно и резонно онъ принимался оцнивать сравнительную важность своихъ и ея доводовъ и, разъ доказавъ, что право на его сторон, длался необыкновенно хладнокровенъ къ ея волненію.

— Вамъ вдь это все равно, а я теряю цлое утро, твердилъ онъ какъ могъ убдительне.

— Да желаніе-то мое, наконецъ, для васъ такъ уже ровно ничего и не значитъ?! заканчивала обыкновенно молодая женщина, каждый разъ одинаково искренно изумленная тмъ, что это оказывалось возможнымъ.

Тогда Артемій Николаевичъ ощущалъ нчто, похожее на угрызеніе совсти, и разомъ уступалъ. Лидія безъ всякаго удовольствія принимала свою побду. Ожидала-ли она, чтобы даже такія мелочныя уступки, даже и не уступки, а только его прямыя обязанности — ей придется брать съ бою!.. ‘Ученый мужъ’ нетолько не оказывался удобнымъ и покладистымъ, какъ это казалось издали, но онъ даже не понималъ ея самыхъ простыхъ требованій. Онъ, очевидно, понятія не имлъ, что значитъ ‘свтская жизнь’, и на каждомъ шагу становился въ оборонительное положеніе.

— Онъ упрямъ — онъ нестерпимо упрямъ! говорила себ Лидія безчисленное число разъ въ теченіи нсколькихъ мсяцевъ своего замужества.

Супруги говорили другъ другу ‘вы’. Ей было слишкомъ непріятно и дико начать говорить ‘ты’ человку, который былъ такъ совершенно чуждъ ей… Его интимныя права возбуждали въ ней только непобдимо обидное и досадное ощущеніе. Онъ долженъ быть осчастливленъ обладаніемъ такой женой. Онъ долженъ каждую минуту жаждать доказать ей свое обожаніе и свою благодарность. Конечно, онъ долженъ уступать во всемъ безпрекословно и даже съ восторгомъ. Такова была программа Лидіи Петровны, на которую она соблаговолила согласиться… faute de mieux! Разочарованіе началось съ первыхъ минутъ. Молодой мужъ, видимо, не чувствовалъ никакой благодарности. Исходя изъ идеи ‘взаимной любви’, онъ очень спокойно и свободно занялъ свое мсто… Очевидно, онъ имлъ самое твердое намреніе оставаться самимъ собой. Лидія чувствовала себя обманутой и на каждомъ шагу забывала, что это она сама такъ щедро расточала за него вс несбывавшіяся общанія.

Между тмъ, Маевскій говорилъ себ, что семейная жизнь совсмъ не то, чмъ онъ воображалъ ее. Неопытный затворникъ, совсмъ не знавшій женщинъ, онъ создалъ въ своемъ ум какую-то невозможную идиллію. Онъ самъ виноватъ и, конечно, долженъ имть настолько здраваго смысла, чтобы принять дйствительность такою, какъ она есть. Разсуждать было для него привычнымъ дломъ, доводъ, логически доказанный, онъ привыкъ считать для себя обязательнымъ… При всемъ томъ, что-то въ его новомъ положеніи не поддавалось логик. Обольстительная идиллія слишкомъ скоро уступила свое мсто дйствительности… Вся она состояла изъ какихъ-то смутныхъ фантазій и предчувствій, въ ней не было ничего положительнаго и оформленнаго, за что можно было бы ухватиться. Она вся разлетлась, какъ розовое облако, изъ-за котораго выступила вполн опредленная и незыблемая картина: роскошная обстановка, блестящія знакомства, дорогія развлеченія, нарядная красавица-жена, говорившая ему вы и всегда смотрвшая выжидательно, если ему случалось забрести безъ видимой надобности въ ея комнату… Взглядъ леденилъ, но упрямый мужъ не хотлъ поддаваться этому ощущенію, онъ не уходилъ. Онъ усаживался и начиналъ разговоръ, всегда для него не интересный, всегда стоившій тяжелаго напряженія. Онъ думалъ, что всякая тема могла съиграть роль связующаго звена и перейдти нечувствительно въ какой-нибудь изъ отрывковъ несбывшейся идилліи… Этого никогда не случалось. Лидія Петровна поддерживала разговоръ и безъ труда давала ему направленіе. Иногда она бывала очень весела и оживленна, въ супружеской бесд бывало много остроумія, блеска, милаго злословія и граціознаго кокетства со стороны жены: очень много скучнаго молчанія, неловкихъ замчаній и нелюбезныхъ противорчій со стороны мужа. Въ ней никогда не было ихъ внутренняго міра, ихъ общей жизни. Маевскій окончательно умолкалъ, Лидія говорила одна и спрашивала себя: для чего онъ сидитъ тутъ и мшаетъ ей?

Теперь, посл четырехъ мсяцевъ, все шло уже нсколько глаже. Артемій Николаевичъ сталъ осторожне, онъ, хотя по наружности, освоился мало-по-малу съ тмъ мстомъ, которое ему отводили. Въ первые дни бывали минуты несравненно боле неловкія и мучительныя… Наивно влюбленный, онъ не отходилъ отъ нея ни на шагъ, онъ приходилъ въ отчаяніе отъ каждаго звонка и въ неподдльное изумленіе при вид шляпы въ ея рукахъ. Онъ, очевидно, собирался замкнуться глазъ на глазъ съ нею въ какомъ-то сантиментальномъ мір поцлуевъ, нжностей и сердечныхъ изліяній…

Лидія Петровна уловила это тонкимъ, женскимъ чутьемъ, угадала по первымъ, робкимъ попыткамъ. Она не предвидла для себя подобной опасности, у нея не было придумано готоваго оружія… Оно нашлось само собой въ ея холодности, въ томъ невольномъ отпор, которымъ свжая женская натура отвчала на непрошенныя ласки… Такія вещи понимаются легко. Маевскій, уязвленный и пристыженный, упрекалъ себя въ отвратительной грубости… Онъ припомнилъ вс ходячія изреченія о болзненной чувствительности женской природы и ршилъ добиваться сближенія постепенно и осторожно. Въ его воображеніи, этому сближенію неизбжно предшествовалъ долгій, знаменательный разговоръ, въ которомъ она откроетъ ему свою душу, разскажетъ все свое прошлое, свои двическія мечты, требованія и надежды… Именно за этимъ-то знаменательнымъ разговоромъ мужъ и являлся въ комнату жены и начиналъ съ первой попавшейся темы — въ род погоды — очень издалека, конечно, но начать иначе не было никакой возможности при одномъ вид ея безстрастнаго лица, равнодушнаго взгляда, безпечнаго смха…

Ничего подобнаго и не снилось Лидіи Петровн. Она считала, что отодвинула его разъ навсегда на приличную дистанцію, и, по чисто женскому противорчію, ея презрніе къ нему только увеличилось отъ того, что онъ, повидимому, такъ покорно занялъ свою нелестную позицію. Онъ простиралъ свою смиренную покорность даже гораздо дальше, чмъ она смла надяться… Подъ этимъ страннымъ отчужденіемъ молодого мужа крылось одно изъ двухъ: или глубокое оскорбленіе ея холодностью, или полное нравственное ничтожество. Безъ всякаго сомннія, Лидія Петровна предпочитала послднее и, при всей своей сообразительности, она ршительно не могла бы сказать, чего ей ждать отъ перваго!

Все это очень некстати мшало наслаждаться всми прелестями ея новаго положенія богатой и самостоятельной женщины. Но Лидія была слишкомъ самоувренна и черезчуръ поверхностна, чтобы отнестись съ должной серьзностью къ такой неожиданной нескладиц, она остановилась на томъ объясненіи, которое было для нея удобне, и не желала допускать никакихъ уступокъ въ увлекательной программ, такъ давно созрвавшей въ ея ум. Вслдствіе этого, рядомъ съ внутренней, затаенной драмой, шелъ цлый рядъ вншнихъ противорчій и столкновеній, о которыхъ разсказывалъ Рит Антонъ и гд Лидія обнаруживала неожиданное для мужа посягательство на его свободу, ради собственнаго удобства, а Артемій Николаевичъ выказывалъ не мене неожиданную стойкость и несносное резонерство.

VII.

Маленькія, щегольскія саночки князя Амосьева остановились на минуту у подъзда Маевскихъ, стройный гвардеецъ исчезъ за зеркальной дверью, а видный кучеръ-бородачъ похалъ шагомъ дальше вдоль улицы, чтобы успокоить разгоряченнаго рысака. Амосьевъ сбросилъ шинель въ швейцарской и, легкой, эластичной походкой прекраснаго танцора, поднялся по устланной ковромъ лстниц, дверь, обитая коричневымъ сукномъ, безъ звонка распахнулась ему навстрчу. Въ большой, свтлой передней, застланной ковромъ, Левъ Алексевичъ поправилъ передъ зеркаломъ свою красивую волнистую шевелюру и, освдомившись, у себя-ли Лидія Петровна, пошелъ по анфилад парадныхъ комнатъ съ увреннымъ видомъ гостя, чувствующаго себя ‘своимъ человкомъ’.

Будуаръ хозяйки помщался въ конц анфилады, онъ представлялъ гармоническое сочетаніе нжнйшихъ полутоновъ и производилъ впечатлніе тонкаго фарфора, которымъ и былъ убранъ весь, начиная отъ овальной рамы туалетнаго зеркала, до послдней бездлушки на камин и письменномъ столик. Единственными яркими пятнами выдлялись дв золоченыя корзинки, роскошно уставленныя цвтущими розами, гіацинтами и ландышами. Прелестная хозяйка стояла около одной изъ этихъ корзинъ и поливала цвты изъ фарфороваго кувшина, она давно уловила знакомый звукъ кавалерійскихъ шпоръ, но продолжала стоять, не измняя позы до тхъ поръ, пока гость, остановясь на порог и слегка отстранивъ атласныя складки портьеры, не произнесъ съ шутливой важностью:

— Je vous salue, madame!

Лидія медленно повернула голову, чуть-чуть улыбнулась и, не спша, опустила кувшинъ на коверъ.

Амосьевъ поцловалъ ея руку съ неуловимо фамильярной почтительностью.

— Вотъ какъ вы балуете своихъ фаворитовъ: поливаете изъ собственныхъ прекрасныхъ ручекъ, проговорилъ онъ, наклоняя въ цвты свое красивое матовое лицо.— Они у васъ прелестно сохраняются.

— Я думаю, когда ихъ постоянно мняютъ, отвтила Лидія небрежно и опустилась въ маленькую атласную раковину, дйствительно блествшую нжными переливами перламутра.

— Да? впрочемъ, я не былъ у васъ почти недлю.

— Въ самомъ дл?

— А вы даже не замтили?

— Вроятно, вы это думали.

— Я не могъ быть, тетка Марья Сергевна скончалась, панихиды, похороны — вы понимаете, отвтилъ съ серьзной важностью Амосьевъ.

— Чавылова? спросила Лидія.

— Нтъ, Фаньери, сестра моей матери.

Аристократическая родня князя Амосьева была знакома съ m-me Маевской только по именамъ. Лидіи удалось познакомиться только съ одной его сестрой, недавно вышедшей замужъ за его товарища по полку, да и это было чинное знакомство на визитахъ, несмотря на усиленную любезность Лидіи Петровны и на то, что ея атласный будуаръ, убранный дорогимъ фарфоромъ, восхитилъ даже избалованные взоры урожденной княжны. Лидія Петровна была настолько умна и самолюбива, что сразу врно оцнила вс шансы своего положенія. Она предпочла блистать ступенью ниже, нежели добиваться высокомрнаго снисхожденія громкихъ фамилій. Князь Амосьевъ всячески старался утвердить ее въ этомъ. Лидія превзошла вс ожиданія своего великосвтскаго поклонника. Она выказала такую бездну вкуса и изящества, умла такъ естественно и непринужденно швырять деньгами, такъ граціозно и вмст недосягаемо царить въ толп своихъ поклонниковъ, веселиться такъ увлекательно и вмст какъ будто и небрежно, что князь Амосьевъ все боле и боле находилъ ее ‘породистой женщиной’ и все сильне влюблялся, по мр того, какъ успхъ m-me Маевской возрасталъ, а его собственные интересы не подвигались впередъ ни на шагъ. Князь понималъ, что ему мстятъ, и даже признавалъ за Лидіей нкоторое право на подобную месть — онъ только находилъ, что это длится черезчуръ долго, и начиналъ не совсмъ терпливо переносить роль друга дтства…

Князь нсколько ошибался. Лидія Петровна, всецло увлеченная новизной своего положенія, слегка отуманенная прелестью этой давно желанной жизни, совсмъ и не торопилась отдать въ его руки свое спокойствіе, теперь, когда все было въ ея власти, когда между ними не стояло ничего, кром ея воли — она расположена была медлить и довольствоваться всегда сладкими диирамбами платонической любви. Безспорно, на немъ сосредоточивалась вся сила чувства, на какую только была способна ея холодная натура, но этотъ дурманъ собственной страсти только придавалъ ихъ отношеніямъ жуткую прелесть и очень рдко пугалъ ее. Она находила, что мстить ему за прошлое, разжигать его страсть и испытывать на немъ свою власть гораздо пріятне, чмъ отдаться собственному влеченію со всмъ рискомъ такого шага. Особенно вначал, пока домашняя жизнь такъ плохо ладилась и ученый мужъ такъ медленно и трудно входилъ въ предназначенную ему роль.

Лидія Петровна велла затопить каминъ и, примостившись уютно на маленькой кушетк, почти вовсе не смотрла на своего гостя, что давало ему полную возможность любоваться всми изящными деталями ея наружности и костюма.

Нсколько времени Амосьевъ разсказывалъ о похоронахъ тетки, о положеніи осиротвшей семьи и о вроятной помолвк старшей кузины съ очень богатымъ и очень чиновнымъ старикомъ. Лидія Петровна усмхнулась саркастически.

— Такой усердный защитникъ beau monde’а, какъ вы, не долженъ бы разсказывать подобныхъ исторій.

— То есть?.. удивился Амосьевъ.

— То есть, это — новое доказательство вашего чопорнаго бездушія.

— Нсколько странно слышать это именно отъ васъ. Казалось бы, вы должны знать по опыту, что такимъ способомъ можно устроить свою жизнь довольно пріятно…

Лидія гнвно повернулась въ его сторону.

— Вы не понимаете даже, какая разница между бракомъ по разсчету, вызваннымъ необходимостью, и подобнымъ ненасытнымъ тщеславіемъ двушки и безъ того богатой?

Амосьевъ ничего не сказалъ о необходимости фарфороваго будуара. Онъ предпочелъ перемнить тему и не раздражать безцльно своей очаровательной собесдницы, онъ весело придвинулъ кресло ближе къ камину.

— Enfin… Богъ съ ними совсмъ! Я хотлъ поговорить сегодня о дл… вы, кажется, забываете, Лидія Петровна, что, съ концомъ зимы, для петербургскихъ жителей выступаетъ на первый планъ дачный вопросъ?

— Нтъ, я помню.

— И ваши планы?..

— Не знаю, право, я еще не ршила.

— Хорошія дачи разбираются заране, я вамъ совтую ршить этотъ вопросъ поскоре.

Лидія медленно подняла голову, нсколько секундъ смотрла ему прямо въ глаза безстрастнымъ взглядомъ и отвтила равнодушно:

— Я, можетъ быть, поду за-границу.

Амосьевъ не шелохнулся въ своемъ кресл, только въ его выразительныхъ глазахъ вспыхнуло недоброе выраженіе. Онъ чуть-чуть покраснлъ, когда отвтилъ раздльно и значительно:

— Я всецло приму это на свой счетъ, Лидія Петровна.

Она быстро вскинула голову.

— Вотъ какъ?! Это очень скромно съ вашей стороны.

— Всему есть мра, даже и терпнію самаго выносливаго человка.

— Это даже вовсе неумстно: о вашемъ терпніи я мннія самаго плохого.

— Да?! Это странно. Вы, вроятно, совершенно упускаете изъ виду, что забавно все это вамъ однимъ.

Въ его голос зазвучали т нсколько грубыя ноты, которыя для Лидіи всегда служили предостереженіемъ… Было-ли чувство къ ней князя Амосьева, дйствительно, серьзно само по себ, или его разжигала продолжительность времени и постоянныя неудачи, но теперь оно было уже настолько настойчиво и упорно, что она не всегда могла играть съ нимъ безопасно. Лидія Петровна лавировала очень искусно. Она всегда во-время останавливалась на той границ, за которой, очевидно, уже не было боле мста кокетству и разжиганію, гд предстояли одни категорическіе вопросы и безповоротныя ршенія…

Она встала съ кушетки, взяла на каминной полк маленькую, пепельницу въ вид фарфоровой дамской туфельки и, улыбаясь, поставила ее передъ Амосьевымъ.

— Позволяю вамъ курить, выговорила она шутливо:— надюсь, что это сейчасъ же приведетъ васъ въ боле пріятное настроеніе и вы вспомните, что я сказала: ‘можетъ быть!’

— Нтъ, этого совсмъ не можетъ быть, произнесъ онъ съ удареніемъ.

— Д-а? Я вамъ не совтую принимать этотъ тонъ, князь!

— Я прошу васъ не доводить меня до этого, отвтилъ онъ очень серьзно, досталъ изъ кармана порт-сигаръ слоновой кости и закурилъ сигару.

Опять и уже не въ первый разъ Лидія почувствовала, что отношенія ея къ этому человку не могутъ кончиться ничмъ.

Амосьевъ затянулся нсколько разъ душистымъ дымомъ, бережно стряхнулъ пепелъ въ фарфоровый башмачекъ и поднялъ красивые глаза, смотрвшіе уже гораздо мягче.

— Не правда-ли, вы прощаете мою горячность? Вы сами виноваты, вамъ не слдовало такъ пугать меня…

— Вамъ также не слдуетъ такъ пугать меня, отвтила она его же словами.— Brisons l… пожалуста, довольно на сегодня, прибавила она настойчиво.

— Покоряюсь, по обыкновенію… Дачный вопросъ остается открытымъ?

— Если вы такъ уврены, что мн не слдуетъ хать за-границу, то, вроятно, вамъ также извстно, гд именно мн лучше нанять дачу?

— Безъ всякаго сомннія! я нахожу, что изъ всхъ петербургскихъ окрестностей ничего не можетъ быть восхитительне петергофскаго парка.

Лидія смотрла на него, насмшливо прищурившись.

— Тамъ, если не ошибаюсь, ваша дача?

— Да, тамъ дача maman… смялся Амосьевъ.— Мы будемъ устраивать восхитительныя кавалькады! Вдь тамъ — море, вамъ, наврно, полезно купаться.

— Наврно. Только я предпочитаю купаться въ Средиземномъ мор и карабкаться на Альпы на мулахъ!

— Для этого непремнно нуженъ кавалеръ, Лидія Петровна, а Артемій Николаевичъ, конечно, ужь не будетъ сопровождать васъ на мулахъ. Въ будущемъ году я имю право на двухмсячный отпускъ, и если вы пожелаете…

— О, я никогда не загадываю такъ далеко! До будущаго года я могу умереть, не увидавъ Средиземнаго моря.

Что же это, наконецъ? сдается она или нтъ? За всю свою почти тридцатилтнюю жизнь князь Амосьевъ не помнилъ, чтобы кто-нибудь мучилъ его такъ систематически, какъ эта сирена. Ни въ какомъ случа онъ не былъ расположенъ уступать этого лта. Левъ Алексевичъ только-что собрался сказать ей это — и оскся на первомъ слов, онъ торопливо потушилъ свою недокуренную сигару.

Лидія инстинктивно оглянулась и увидла въ дверяхъ высокую фигуру Маевскаго. Амосьевъ любезно всталъ ему навстрчу и проговорилъ что-то о его занятіяхъ и о своемъ нежеланіи отнимать его драгоцнное время. Онъ всегда говорилъ именно эту фразу въ тхъ случаяхъ, когда Маевскій заставалъ его въ будуар жены.

Артемій Николаевичъ всецло пропускалъ ее мимо ушей. Его нимало не поражало, что гости Лидіи Петровны проходятъ прямо на ея половину и что никому и въ голову не приходитъ докладывать о ихъ приход хозяину дома. Но эти свтскіе люди вчно говорятъ такъ много лишнихъ словъ! Артемій Николаевичъ считалъ это одной изъ самыхъ непріятныхъ привычекъ и въ такихъ случаяхъ отмалчивался особенно серьзно. Онъ слъ къ камину, вслдствіе чего Амосьевъ передвинулъ свой стулъ, чтобы не сидть къ нему спиной.

— Что вамъ за охота, право… не все-ли равно! попытался остановить его хозяинъ.

Лидія, какъ только вошелъ Маевскій, взяла со стола роскошно переплетенную библію Доре и начала медленно перелистывать гравюры.

Амосьевъ всталъ, прошелся нсколько разъ но комнат и взглядывалъ на нее съ возбужденнымъ выраженіемъ человка, мысленно гадающаго, ршиться ему или нтъ… Наконецъ, онъ откинулъ зеленый листокъ, который только-что машинально поднялъ съ ковра, и сталъ у камина противъ Маевскаго.

— Вы не выходили, Артемій Николаевичъ? Уже пахнетъ весной, удивительно рано въ ныншнемъ году. А propos, гд вы думаете нанять дачу?

Лидія быстро подняла голову и посмотрла на него съ изумленіемъ. Амосьевъ не глядлъ на нее.

Маевскій озабоченно сдвинулъ брови.

— Да-а, дача… я еще не думалъ объ этомъ… Гд пожелаетъ Лидія Петровна, мн нужно только, чтобы близко отъ города… придется здить почти каждый день.

— Значитъ, вы добровольно раздлите участь нашихъ многострадальныхъ петербургскихъ чиновниковъ. Еслибъ я былъ свободнымъ человкомъ, какъ вы, я ни за что не заглянулъ бы сюда до поздней осени.

— Мои занятія не допускаютъ такого длиннаго перерыва, а. возить за собой лабораторію невозможно.

— Но, напримръ, еслибъ Лидія Петровна вздумала създить за-границу? продолжалъ совсмъ невиннымъ тономъ Амосьевъ:— наши молодыя дамы ужасно любятъ здить за-границу и у нихъ всегда имются услужливые доктора, которые находятъ это неизбжнымъ для спасенія ихъ жизни. Кром шутокъ, у меня есть одна прелестная кузина, которая преисправно танцуетъ цлую зиму, а весной всегда принуждена хать лечиться… Впрочемъ, кажется, больше воздухомъ.

Амосьевъ засмялся въ сторону Лидіи, но очень ловко ускользнулъ отъ ея взгляда.

— За-границей жить гораздо пріятне, чмъ здсь, возразилъ спокойно Маевскій: — но я совсмъ не понимаю, что можетъ быть хорошаго въ той скачк по желзнымъ дорогамъ, которую у насъ называютъ обыкновенно заграничнымъ путешествіемъ.

— Это — грустная участь людей служащихъ и стсненныхъ отпускомъ, неожиданно вставила громко и увренно Лидія Петровна:— когда мы вздумаемъ похать за-границу, то намъ ничто не помшаетъ употребить на это полгода и даже больше.

Маевскій взглянулъ на нее съ безпокойствомъ.

— Само собой разумется, но только не въ этомъ году, такъ какъ я непремнно хочу кончить къ осени мою работу. Впрочемъ, если искать собственно хорошаго климата, то хать слдуетъ вовсе не лтомъ, а именно зимой, и къ тому времени я буду совершенно свободенъ.

Амосьевъ съ любопытствомъ смотрлъ на Лидію.

Она положила книгу на столъ, подошла къ цвточной корзин и сорвала длинный стебелекъ чахлаго оранжерейнаго ландыша, потомъ повернула голову и посмотрла на мужа тмъ особенно безучастнымъ, холоднымъ взглядомъ, отъ котораго всегда такъ болзненно сжималось его сердце.

— О, что касается этого, то я могу взять съ собою maman, если вы не можете прервать для меня своихъ занятій.

— Но почему же для васъ можетъ быть важно хать непремнно ныньче?

— Вы будьте покойны, Артемій Николаевичъ, вмшался весело Амосьевъ: — Лидія Петровна, конечно, не приведетъ въ исполненіе своей угрозы! хать съ мужемъ или съ maman — слишкомъ большая разница, въ путешествіи ничего не можетъ быть несносне старухъ…

— Я еще сама не знаю, проговорила Лидія сдержанно.— Я хочу только сказать, что я могу хать во всякое время, если у меня явится фантазія сдлать это, во что бы то ни стало.

— Я совсмъ не понимаю, почему у васъ можетъ явиться желаніе хать во что бы то ни стало? проговорилъ серьзно и печально Маевскій.

За то Амосьевъ какъ нельзя лучше понималъ ея каждое слово.

— Если вы дорожите близостью, Артемій Николаевичъ, то вамъ очень удобно нанять въ Петергоф — двойное сообщеніе! обратился онъ преспокойно къ Маевскому.— Вы, конечно, бывали тамъ?

— Не знаю, право, можетъ быть, и былъ давно когда нибудь, не помню.

— О, это паркъ, которому по размрамъ нтъ подобнаго въ цлой Европ! Наконецъ, море. И дачи прелестныя! я даже могу рекомендовать вамъ одну.

Лидія пристально смотрла на него, пока онъ говорилъ.

— Позвольте, остановила она насмшливо: — вы, кажется, слышали, что Артемій Николаевичъ предоставляетъ это на мой выборъ? Я, Левъ Алексевичъ, терпть не могу Петергофа! продолжала она, растягивая слова и подходя ближе къ камину: — тамъ вчная сырость и невыносимыя разстоянія. Я, если не уду за-границу, то, вроятно, найму дачу въ Парголов — мн очень полезенъ сосновый воздухъ…

Амосьевъ слушалъ, опустивъ глаза, чтобы скрыть ихъ ироническое выраженіе.

‘Ну ужь этого вы, конечно, не сдлаете, такого скучнйшаго лта вы не устроите себ собственными руками!..’ думалъ онъ совершенно увренно. Онъ слегка вздохнулъ и взялъ со стула свою фуражку.

— Очень жаль, Лидія Петровна, я совтую то, что знаю — въ Парголов я никогда не жилъ. До свиданья, Артемій Николаевичъ.

Онъ очень дружески пожалъ руку Маевскому и отвсилъ почтительный поклонъ Лидіи. Въ одномъ короткомъ взгляд онъ прочелъ все ея негодованіе за свою неожиданную дерзость. Въ дверяхъ Амосьевъ остановился:

— Ахъ да, сегодня вашъ день — вы будете? Идетъ, кажется, Гамлетъ.

— Гамлетъ? отозвался почти съ ужасомъ Маевскій:— вдь мы его недавно слышали?

— То было не въ счетъ абонемента, пояснила хладнокровно Лидія.— Конечно, мы демъ, это прекрасная опера, отвтила она Амосьеву тономъ, не допускавшимъ возраженія.

Онъ еще разъ поклонился съ порога и ушелъ, какъ нельзя боле довольный своимъ смлымъ манвромъ. Не могъ же онъ позволить дразнить себя, какъ мальчишку!

VIII.

Маевскій остался по прежнему сидть сгорбившись передъ каминомъ. Ршительно, какая-то злая судьба мшала этому человку хотя случайно подкупить въ свою пользу чувство жены! Ничего не подозрвая, отстаивая только себя, онъ безсознательно помогъ Амосьеву одержать одну изъ тхъ побдъ, которыя не легко прощаются самолюбивой женщиной.

Разсерженная Лидія досадовала еще больше, что онъ продолжаетъ сидть тутъ и стснять ее.

Наконецъ, Артемій Николаевичъ всталъ — она смотрла выжидательно… Нтъ, онъ не пошелъ къ двери, а подошелъ къ столу, взялъ фарфоровый башмачекъ и вытряхнулъ его въ каминъ.

— Вы напрасно позволяете курить здсь. Совсмъ не слдуетъ курить въ комнат, гд спятъ, проговорилъ онъ наставительно.

Лидія покраснла. Въ ея фарфоровомъ будуар никто и не курилъ — только иногда, въ вид особаго баловства, она разршала это Амосьеву, для котораго было серьзнымъ лишеніемъ не курить нсколько часовъ. Можно-ли было ожидать, что ее поймаетъ на этомъ самый разсянный человкъ, на каждомъ шагу не замчавшій того, что бы слдовало!

— Ужь не потому-ли, что вы сами не курите?

— Это вредно, отвтилъ онъ просто, удивляясь ея негодованію.

— Боже мой… вредно то, что длаетъ цлый свтъ!

— Разв это что нибудь доказываетъ?

— Для меня цлый свтъ всегда умне отдльныхъ… чудаковъ.

— Цлый свтъ, Лидія Петровна, это толпа, а толпа всегда живетъ идеями и знаніями именно этихъ немногихъ.

— Браво, какъ вы скромны! произнесла она язвительно.

— Я совсмъ не о себ, вы знаете, что я дйствительно скроменъ. Отчего вы такъ раздражительны сегодня? прибавилъ онъ неожиданно съ участіемъ.

Лидія посмотрла на него во вс глаза, до того ее удивилъ этотъ вопросъ.

— Вы находите? можетъ быть…

Она смшалась. Хотлось бы просто сказать: вамъ-то что до этого за дло?

Маевскій стоялъ у стола, грустно думая о томъ, что ея тонъ съ нимъ становится все непріязненне. Что же выходитъ у нихъ, вмсто ‘осторожнаго и постепеннаго сближенія?..’ въ этомъ была его цль и его долгъ.

— Вы, можетъ быть, сердитесь за то, что я не могу хать за границу этимъ лтомъ? заговорилъ онъ мягко.— Вдь я въ первый разъ слышалъ сегодня о вашемъ желаніи. Если ваши причины настолько серьзны…

— Ахъ, оставьте, Бога ради! вы знаете очень хорошо, что серьзныхъ причинъ, какъ вы ихъ понимаете, у меня нтъ. Мое желаніе — очень серьзная причина для меня, по всегда ничего не значущая для васъ.

— Я всегда подчиняюсь вашему желанію, если только оно не идетъ въ разрзъ съ моими убжденіями или моими серьзными планами. Я даже и въ этомъ смысл поступаюсь очень многимъ. Но я не считаю, чтобы чью бы то ни было прихоть позволительно было ставить выше дйствительнаго дла…

— Вы находите? Впрочемъ, не волнуйтесь напрасно, я пока вовсе и не настаиваю на этой поздк, добавила она небрежно.

— Изъ-за чего же было столько спорить?

Лидія презрительно усмхнулась и ничего не отвтила.

Артемій Николаевичъ усталъ стоять и машинально опустился на ближайшій стулъ. Лидія оглянулась на это черезъ плечо и съ едва замтнымъ движеніемъ плечъ отошла и тронула звонокъ. Когда явилась нарядная и развязная горничная, она стала отдавать приказанія о своемъ вечернемъ туалет, на сцену явилась большая картонка, до верху наполненная всевозможными искуственными цвтами, которые съ полнымъ правомъ могли бы занять мсто въ золоченныхъ корзинкахъ. Лидія раскидывала ихъ пренебрежительно и, ничего не выбравъ, набросала записку своей поставщиц и послала горничную привезти то, о чемъ она писала. Она уходила и приходила, ея голосъ нсколько времени звенлъ повелительно гд-то въ третьей комнат…

Маевскій по прежнему сидлъ у стола… Его день всегда бывалъ испорченъ, если онъ узнавалъ заране, что ему придется выхать вечеромъ. Онъ никакъ не могъ съ этимъ свыкнуться, это тревожило и мшало заниматься — ему все казалось, что и начинать не стоитъ. Онъ продолжалъ сидть въ фарфоровомъ будуар и особенно чутко прислушивался къ различнымъ интонаціямъ голоса Лидіи — этого страннаго голоса, который могъ быть такъ вкрадчивъ и бывалъ такъ сухъ и жостокъ…

Лидія вернулась съ длинной полосой тонкаго кружева, подъ ея гибкими, блыми пальцами эта полоска быстро сокращалась и превращалась въ пушистый рютъ… Маевскій задумчиво слдилъ за движеніями античной руки, открытой до локтя, въ узкомъ браслет и миньатюрномъ золотомъ наперстк. Она напоминала прежнюю, недосягаемую Лидію Огулеву, только она больше не кокетничала, ея прекрасные глаза не останавливались на немъ съ вызывающимъ и властнымъ выраженіемъ — они скользили холодно и безучастно. Въ нихъ загорался только протестъ и досада… Трудно поврить, что ему не во сн приснился, а былъ дйствительно пережитъ тотъ короткій промежутокъ, когда точно что-то постороннее, точно что-то чисто вншнее такъ ужасно сблизило ихъ… Это былъ мигъ, но неужели она даже не вспоминаетъ о немъ?.. Онъ терялся отъ той быстроты, съ какой она превращалась въ совершенно чужую ему женщину…

Маленькая, блая катушка соскользнула съ колнъ Лидіи, онъ безотчетно бросился поднять ее. Она взяла и улыбнулась иронически.

— Merci, какъ вы любезны!

— Вы заняты, а я ничего не длаю.

— О, я знаю, знаю, что для этого существуетъ какая-нибудь уважительная причина! Я даже могу взять назадъ свое merci? Это вдь не желаніе услужить мн, это только логичный поступокъ.

Ироническій тонъ — вотъ единственное, чмъ она развлекалась въ подобныхъ вынужденныхъ tte tte’axb. О, ей пришлось бы совсмъ умолкнуть, еслибы отъ нея потребовали какого-нибудь другого тона для этихъ бесдъ. Шпиговать его вчной ироніей и слдить за его ненаходчивостью, за его уморительной страстью принимать все ужасно серьзно — это было хотя и не слишкомъ занимательно, но представляло, по крайней мр, всегда готовую, неистощимую тему.

Въ этотъ день Лидія Петровна особенно много капризничала. За обдомъ она почти ничего не ла, хоть онъ и былъ приготовленъ со всегдашнимъ искуствомъ. Въ щегольской столовой, изящно сервированный столъ на два прибора подъ яркой висячей лампой смотрлъ очень уютно и интимно… до тхъ поръ, пока за этимъ столомъ не появились дв молчаливыя фигуры, сидвшія на разныхъ концахъ и почти не смотрвшія другъ на друга. Съ послднимъ кускомъ, который мужъ положилъ себ въ ротъ, хозяйка выскользнула изъ столовой и очень тщательно задернула за собой портьеру своего будуара. Достаточно понятно, что ему тамъ нечего длать, если онъ и воображалъ, что было для чего просидть тамъ цлое утро!

Артемій Николаевичъ остался въ большой, неосвщенной зал. Настоящимъ домомъ для него былъ только его маленькій кабинетъ, да лабораторія — въ другихъ комнатахъ онъ всегда чувствовалъ себя точно въ чужой квартир. Вроятно, и вс домашніе испытывали, нчто подобное, когда горничная Лидіи Петровны пришла зажечь свчи у большого зеркала, передъ которымъ ея госпожа имла обыкновеніе заканчивать свой туалетъ, такъ какъ тутъ было просторне, чмъ въ будуар, она на минуту остановилась, пораженная присутствіемъ Маевскаго.

Онъ мшаетъ? Ему вдругъ это показалось ужасно страннымъ — онъ остался и слъ на среднее окно. Лидія Петровна плавно вошла въ полуоткрытомъ темномъ бархатномъ плать, бережно поддерживая кончиками пальцевъ прелестно сдланную куафюру изъ благо марабу, за которой она посылала утромъ.

Горничная нагнулась выправить кружевную оборку подъ ея шлейфомъ и шепнула едва слышно:

— Баринъ здсь…

Лидія слегка выпрямилась и не вдругъ отыскала его на окн.

— Вы уже одты? спросила она сухо, вступая въ яркую полосу свта и продолжая придерживать въ воздух блоснжный комочекъ перьевъ. Артемій Николаевичъ смотрлъ молча и чувствовалъ, что въ немъ совершается что-то совсмъ особенное… Онъ какъ будто въ первый разъ видлъ ее во всемъ блеск… Какъ могло случиться, что эта великолпная красавица — жена его, Артемія Маевскаго?.. Онъ съ поразительной ясностью чувствовалъ, что это, дйствительно, не могло такъ быть. Да, тутъ есть ужасная, роковая ошибка! Онъ смшонъ съ своими мечтами о постепенномъ сближеніи, онъ былъ слпъ и наивенъ, какъ дитя… Но какъ могла она такъ ошибиться? ошибиться въ себ! такъ не знать его!..

Онъ вскочилъ съ окна. Его бросило въ жаръ отъ ужаса. Простая истина вдругъ освтила все съ такой страшной несомннностью, что не осталось и слда отъ того тяжелаго, сбивчиваго хаоса, въ которомъ онъ жилъ вс эти мсяцы. Какъ могъ онъ не понять раньше?! Ошибка — и ничего больше. Вс усилія, которыя онъ длалъ до сихъ поръ, были не напрасны, а нелпы, ненужны. Его развязность счастливаго супруга… она длилась нсколько злополучныхъ моментовъ, но онъ не прощалъ ихъ себ въ эту минуту.

Между тмъ, Лидія бросила въ его сторону нсколько короткихъ, выжидательныхъ взглядовъ и, видя, что онъ продолжаетъ стоять, ухватившись за спинку стула, начала очень спокойно прикалывать въ волосы пушистый блый султанчикъ, который придалъ ей еще больше холоднаго величія.

Маевскій смотрлъ на нее потерянно.

Несчастная!.. Она или не понимаетъ, или не думаетъ… Съ женскимъ легкомысліемъ, она погружается всецло во вс эти погремушки — вызды, наряды, побды… Онъ машинально сжималъ руками рзную спинку стула и впивался въ нее лихорадочнымъ взглядомъ. Въ голов стремительно кружились обрывки сценъ, разговоровъ… Жесты, взгляды. Все было теперь ясно и понятно.

Лидія Петровна отошла на два шага, повернулась въ профиль и, не глядя, протянула руку за кружевной косынкой, которую ей подавала горничная.

— Я выхожу, кинула она ему недовольно черезъ плечо и начала осторожно кутать голову въ черное кружево.

Горничная выговорила вполголоса:

— Извините, сударыня, но они еще и не одвались.

Лидія сдлала такое быстрое движеніе, что изъ ея пальцевъ выскользнули тяжелыя складки приподнятаго шлейфа.

— Какъ?! вы врно спали тамъ до сихъ поръ?!

Даже издали было видно, какъ яркая краска залила ей лицо.

Неужели хать теперь въ театръ?

Маевскій съ усиліемъ отдлился отъ стула и вышелъ на середину комнаты. Онъ точно очнулся отъ тяжелаго сна, онъ былъ не въ силахъ заговорить съ нею теперь, въ голов не было связныхъ мыслей. Артемій Николаевичъ подошелъ совсмъ близко и, глядя пристальнымъ, тяжелымъ взглядомъ, выговорилъ медленно и очень тихо:

— Вы сдлаете мн большое одолженіе, если избавите меня сегодня отъ театра.

— Вотъ это прелестно! въ послднюю минуту?! Вы съ ума сошли!

— Я дйствительно не могу… отвтилъ онъ, не возвышая голоса.

Уничтожающій взглядъ Лидіи постепенно перешелъ въ недоумвающій.

— Больны вы? спросила она отрывисто, съ досадой, пораженная его страннымъ видомъ и чувствуя, что настаивать будетъ безполезно.

— Посл…

Лидія, не слушая, торопливо прошла въ прихожую. Она не могла тратить время на слова, ей оставалось одно — захать къ Мокутинымъ. Она, наврное, опоздаетъ!

IX.

Въ карет, дорогой къ Мокутинымъ, поднимаясь въ несносный четвертый этажъ, ожидая, пока отворятъ на ея нетерпливый звонокъ, Лидія всецло предавалась своему негодованію. Она плохо врила внезапной болзни и была совершенно уврена, что онъ одинъ въ цломъ мір могъ забыть или не догадаться сказать ей это до самой послдней минуты. Неужели нтъ никакой возможности заставить эту ученую голову разсуждать по человчески? оградить себя разъ навсегда отъ подобныхъ экспромтовъ, отъ всхъ его дикихъ и упрямыхъ выходокъ? Мало-ли женщинъ выходятъ за деньги и такъ счастливы, что получаютъ въ придачу, по крайней мр, здравомыслящаго человка!

У Мокутиныхъ не было возможности дозвониться скоро. Подъ вліяніемъ своихъ гнвныхъ мыслей, Лидія все сильне и продолжительне дергала звонокъ.

— Батюшки, что за набатъ?.. сейчасъ, Богъ ты мой! послышался, наконецъ, голосъ Антона.

— У меня, наконецъ, руки заболли! это нестерпимо! Не совтую сунуться къ вамъ человку, которому время дорого.

— Надюсь, вы не изъ числа этихъ людей, Лидія Петровна, отвтилъ Антонъ, также раздосадованный ея трезвономъ.

Лидія, не отвчая, шла дальше.

— Куда вы? вс въ дтской. Шубы не снимете разв? догналъ онъ ее уже въ столовой.

— Ахъ нтъ, Богъ мой… Вра здорова? сейчасъ надо въ театръ… Вашъ милйшій Артемій Николаевичъ объявилъ, что не можетъ хать, когда я была уже въ шуб. Это — милая эксцентричность, не правда-ли?

— Нельзя, значитъ.

— Да сказать-то за полчаса можно или нтъ? Конечно, вы оправдаете все, что бы онъ ни сдлалъ.

— А вы изъ всего длаете преступленіе. Вра врядъ-ли подетъ въ театръ, у нея зубы болятъ.

— Желала бы я знать, будетъ когда-нибудь конецъ этой зубной боли?!

— А ужь это вы, Лидія Петровна, не по тому адресу. Положимъ, распечь и за это можно и даже должно — но кого, я, право, затрудняюсь.

Лидія закусила губу. Очень досадно, что она такъ смшно погорячилась.

— Кажется, въ Петербург довольно дантистовъ. Я только удивляюсь, что за охота терпть подобную жизнь!

На порог дтской, Лидія остановилась и окинула глазами хорошо ей знакомую картину: въ большой, безпорядочной комнат, на старой кушетк, сидла Вра въ смятомъ капот и съ подвязанными зубами. Двое старшихъ дтей длали экипажъ изъ опрокинутыхъ стульевъ и каждую минуту ссорились. Анна Павловна ходила по комнат въ развязанномъ отъ жары чепц и укачивала грудного ребенка, который начиналъ слегка поплакивать.

Это было то несносное послобденное время, котораго Лидія не могла терпть, будучи двушкой: прислуга отпускалась обдать, а Вра и Анна Павловна переселялись въ дтскую. Въ крайнихъ случаяхъ къ нимъ присоединялся Антонъ.

— Я бы желала знать: неужели вс, имющіе кормилицъ и нянекъ, должны сверхъ того отбывать эту повинность? раздалось иронически съ порога.

На Вру одинъ голосъ сестры производилъ уже какое-то магическое дйствіе, она привскочила на кушетк.

— Какими это судьбами такое величественное явленіе?!

Въ длинной бархатной ротонд, съ слегка отвернувшейся подбивкой изъ благо нжнаго пуха, съ головой, красиво укутанной въ черное кружево, Лидія Петровна дйствительно смотрла страннымъ явленіемъ въ этой душной комнат, съ ея прозаическимъ содержаніемъ.

Старуха Огулева остановилась-было на минуту, но ребенокъ сейчасъ же закричалъ сильне, и она опять заходила взадъ и впередъ, приговаривая на ходу язвительно:

— Когда у тебя дти будутъ, ты къ каждому по дв няньки приставишь и во всю жизнь ни одного не возьмешь сама на руки. Бднымъ людямъ длать ужь нечего, всего доводится.

— Да, я именно такъ и сдлаю. Вра, ты, говорятъ, опять больна? Я пріхала звать тебя въ театръ.

— Избавь, пожалуйста, на свтъ смотрть тошно…

— Мамаша, а вы? сейчасъ же отвернулась отъ нея Лидія.

Огулева, не отвчая, сдлала два конца.

— Ты лучше ужь наняла бы кого-нибудь, право! компаньонку, что-ли, и таскала бы ее всюду за собою, когда на супруга твоего ученаго блажь найдетъ.

— Я вамъ очень обязана, что вы такъ заботливо пристроили и моихъ дтей, и меня саму. Но пока я все-таки прошу васъ хать со мной. Неужели такое огромное одолженіе просидть вечеръ въ опер?

— Избави Богъ! ты, разумется, думаешь, что ты насъ же этимъ благодтельствуешь! вставила Вра.

— Вотъ ужь думать за меня, это, Вра — забота даже и лишняя. Я очень опоздала и не могу тратить время на разговоры. Maman, вы мн ршительно отказываете?

— Какъ же откажешь, коли больше-то не кому?.. только видишь вотъ — кричитъ! Хоть бы мамка шла, что-ли, скоре…

Антонъ, который все время стоялъ на порог, молча, рядомъ съ Лидіей, подошелъ къ тещ.

— Ступайте одваться, я поношу его пока.

Лидія серьзно посмотрла на него.

— Я васъ благодарю, Антонъ.

— Совершенно напрасно-съ. Это — мой сынъ, и я не считаю повинностью взять его на руки.

Лидія промолчала и въ дверяхъ пропустила мать впередъ.

— Прощайте. Ты, Вра, вырвала бы, наконецъ, свой зубъ, что-ли! обернулась она на секунду.

——

Первый актъ кончался, когда m-me Маевская съ матерью вошли въ ложу. Лидія Петровна была не большая любительница музыки, да и понимала въ ней немного — но театральная зала всегда дйствовала на нее обаятельно. Она вполн понимала удовольствіе сидть изъ года въ годъ на одномъ мст, въ одинъ и тотъ же день, выучить наизусть какое лицо можно встртить въ какой лож, гд искать того или другого знакомаго, запомнить даже туалеты… Это создаетъ какую-то совсмъ особенную, полузнакомую обстановку, съ которой встрчаешься ршительно какъ дома и въ тоже время со всей прелестью толпы, разнообразной, пестрой, нарядной, въ самомъ горячемъ, свтломъ воздух есть что-то раздражающее…

Лидія заняла свой стулъ и, не обращая вниманія на то, что происходитъ на сцен, оглянула дв, три интересовавшія ее ложи и обмнялась неуловимыми поклонами.

Дв хорошенькія, молоденькія женщины, одтыя по бальному, очевидно, ждали ея появленія и сейчасъ же стали длать какіе-то загадочные знаки. Маевская чуть-чуть пожимала плечами и отрицательно качала головой. Красивый военный черезъ одну ложу, улыбаясь, слдилъ за этимъ мимическимъ объясненіемъ.

Лидія Петровна чувствовала себя въ своей сфер. Какая досада, что ей некого послать за объясненіемъ! Князь Амосьевъ изъ партера нсколько разъ оглядывался на ея ложу, но она не желала замтить его. Главный интересъ этого вечера состоялъ для нея въ томъ, чтобы наказать Льва Алексевича за его утреннюю выходку.

Пріятное возбужденіе еще усилилось, когда раздались аплодисменты и занавсъ упалъ. Ршительно, она очень часто предпочитала антракты тмъ моментамъ, когда чья-нибудь удивительная, высокая нота или какой-нибудь драматическій моментъ обязывали каждаго сидть, затаивъ дыханіе… Тамъ — чужая жизнь, здсь начиналась своя собственная, какъ-то особенно пришпоренная поэзіей вымысла. Посл страстной аріи тенора бывало особенно пріятно видть осторожно входившаго въ ложу князя Амосьева, читать въ его выразительныхъ взглядахъ то же возбужденіе, тотъ же угаръ чужой страсти…

Но на этотъ разъ, прежде, чмъ Амосьевъ усплъ подняться изъ партера, хорошенькія дамы прислали объяснить въ чемъ дло своего кавалера — молодого, симпатичнаго блондина, съ веселыми глазами и открытымъ лицомъ. Его жена празднуетъ сегодня день рожденія ихъ крошки Мэри, но такъ какъ виновниц торжества всего два года, то они ршили устроить маленькій, импровизированный вечеръ. Кое-кто здсь, въ театр, а остальнымъ утромъ разосланы записки.

Лидія Петровна была особенно обрадована такимъ сюрпризомъ, посл цлаго дня раздраженія и досады. Ршили, что она подетъ съ хозяйкой, а въ своей карет отправитъ домой мать. Князь Амосьевъ пришелъ въ разгаръ этихъ совщаній, а когда они кончились, начался второй актъ и ему пришлось откланяться. Она ничего не имла противъ этого, но во время второго дйствія ея пріятное настроеніе нсколько омрачилось: съ тхъ поръ, какъ Лидія вышла замужъ, ея ни на одномъ, самомъ простомъ вечер не видли безъ букета — она этимъ щеголяла. Вс говорили о пристрастіи m-me Маевской къ цвтамъ. Одни — преимущественно дамы — находили это легкомысленной расточительностью, другіе — преимущественно мужчины — видли въ этомъ особенную поэзію. Князь Амосьевъ былъ отъ этой прихоти въ восхищеніи.

Въ слдующій антрактъ Лидія Петровна взглядомъ вызвала опять въ свою ложу симпатичнаго блондина и объявила, что она должна сначала захать домой: ея бархатное платье слишкомъ тяжело для танцевъ и она забыла свой веръ. Блондинъ передалъ это своимъ дамамъ и снова явился къ ней съ горячимъ протестомъ. Ея туалетъ и прическа сегодня — верхъ изящества, по отзыву ршительно всхъ, а веровъ у его жены хватитъ на десять дамъ.

Лидія Петровна колебалась, не зная на что ршиться. Она сама сознавала, что ея блое марабу изящно и ни мало не избито, но нарядъ не могъ быть полонъ безъ букета! Все это вмст создавало пріятную, оживленную суету. Дамы переглядывались, мнялись улыбками и жестами, веселый блондинъ леталъ изъ одной ложи въ другую. Сосди присматривались съ любопытствомъ. Старуха Огулева задавала себ вопросъ, для чего ея дочь абонирована въ опер?

Князь Амосьевъ появился еще разъ на минуту за стуломъ Лидіи, поймалъ раза два ея холодный взглядъ и почтительно откланялся. Въ конц антракта, онъ неожиданно исчезъ изъ театра.

Между тмъ, маленькое общество ршило ухать до конца послдняго акта, такъ какъ хозяйка желала быть дома раньше гостей. Неожиданное исчезновеніе Амосьева всхъ огорчило: онъ былъ однимъ изъ лучшихъ танцоровъ. Лидія съ изумленіемъ спрашивала себя: не былъ-ли это новый протестъ противъ нея?

Когда Анн Павловн сказали, что теперь ее отвезутъ домой, она окончательно разсердилась.

— Нтъ, ужь ты и въ самомъ дл себ компаньонку пріищи! Я, въ другой разъ, слуга покорный… Точно на смхъ, право! Привезли Богъ знаетъ когда, увозятъ съ половины, да и того-то слушать невозможно какъ слдуетъ, такая кругомъ суета идетъ. Просто людей совстно… тоже, подумаешь, музыку слушать здятъ!

— Кто же вамъ мшаетъ? оставайтесь до конца, если желаете, карета къ вашимъ услугамъ.

— Благодарю покорно, я, какъ на свт живу, еще въ театр одна не бывала…

Старуха ухала разсерженная, а Лидія шла подъ руку съ своимъ кавалеромъ, чтобы присоединиться къ остальнымъ дамамъ, когда въ конц корридора показался Амосьевъ съ круглой блой картонкой въ рукахъ.

Лидія Петровна вспыхнула, и, при всей сдержанности, ея глаза благодарно заблистали ему на встрчу.

— Я столько разъ любовался вашей страстью къ цвтамъ, что позволилъ себ исправить несчастную случайность: вы были бы сегодня въ первый разъ безъ букета! проговорилъ Амосьевъ почтительно, вынимая изъ картонки прелестный блый букетъ.

X.

Это былъ особенно счастливый день для князя Амосьева. Одержавъ утромъ свою импровизированную, дипломатическую побду, онъ теперь не мене ловко поколебалъ справедливый гнвъ Лидіи. Какъ бы то ни было, а она не могла взять назадъ радостнаго взгляда и благодарной улыбки. Своей галантной предупредительностью, онъ отстранилъ послднюю мелочь, которая могла омрачить для нея этотъ вечеръ. На этотъ разъ не было никакой неловкости въ томъ, что m-me Маевская являлась одна, а она веселилась съ гораздо большимъ увлеченіемъ, когда знала, что не встртитъ нигд скучающей, утомленной физіономіи мужа, томительно выжидающаго минуты своего избавленія. Одинъ видъ этого безцльно слоняющагося человка, этой me en peine, возбуждалъ въ ней каждый разъ одинаково горячее чувство досады. Было положительно смшно въ этомъ обществ не играть въ карты, не танцовать, не пить вина, не ухаживать за женщинами, даже не курить, и цлыя длинныя, зимнія ночи, съ видомъ покорной жертвы, блуждать изъ одной комнаты въ другую, или, наткнувшись случайно на такого же незанятаго, скучающаго человка, заводить длинный, сухой, скучнйшій споръ о какихъ-нибудь тяжеловсныхъ вопросахъ. Лидіи постоянно казалось, что вс конфиденціальныя замчанія и ироническія улыбки, которыя случайно бросались ей въ глаза, относятся непремнно къ нему.

Импровизированный вечеръ прошелъ необыкновенно одушевленно, безъ всякихъ обязательныхъ приглашеній, безъ неизбжныхъ величественныхъ сановниковъ и брюзжащихъ, важныхъ старухъ, которымъ необходимо устроить подходящую партію, безъ некрасивыхъ дальнихъ и близкихъ родственницъ, которымъ обязательно пріискивать кавалеровъ, безъ лишней массы лицъ, мало знакомыхъ или антипатичныхъ другъ другу. Молодые хозяева могли веселиться отъ души, вмсто того, чтобы отыскивать глазами скучающія фигуры, подсаживаться къ молчаливымъ группамъ и предупреждать непріятныя встрчи.

Пользуясь свободой интимнаго, молодого кружка, гд каждый занятъ главнымъ образомъ собой, князь Амосьевъ особенно открыто ухаживалъ за m-me Маевской, которая, по болзни мужа, осталась безъ кавалера, конечно, его никто не могъ замнить съ большимъ правомъ, чмъ другъ дтства. Левъ Алексевичъ съ самымъ невиннымъ видомъ выслушалъ эту фразу отъ молоденькой хозяйки, которая выговорила ее также совсмъ невинно, играя ножкой и улыбаясь плутовскими, карими глазками.

— Вотъ что значитъ умть жить на свт! подумалъ князь самодовольно, отыскивая глазами темный бархатъ и блое марабу своей дамы.

За цлый вечеръ онъ имлъ достаточно времени почтительно выслушать негодующій протестъ Лидіи противъ его утренней выходки, принести свои оправданія и сказать по этому случаю нсколько тхъ вскихъ, многозначительныхъ фразъ, которыя всегда заставляли ее противъ воли понизить тонъ.

Получивъ, наконецъ, милостивое прощеніе, Левъ Алексевичъ усплъ даже влюбиться еще сильне. Ему стоило серьзнаго усилія разговаривать и танцовать съ другими, отрываться отъ ея стройной фигуры, такъ эффектно выдлявшейся въ темномъ бархат среди окружавшихъ свтлыхъ, полу воздушныхъ туалетовъ… Онъ находилъ ее изящне, умне, эффектне всхъ собранныхъ здсь нарядныхъ, хорошенькихъ женщинъ. И знать, что она любитъ его! сознавать, что между ними стоитъ только ея упорство! Это требовало бездны терпнія и выдержки, и князь Амосьевъ чувствовалъ, что и то, и другое начинаетъ серьзно измнять ему. Было нсколько безумныхъ минутъ, когда ему казалось, что онъ жалетъ о томъ, что онъ не женился на m-lle Огулевой. Безъ всякаго сомннія, она съумла бы носить его княжескій титулъ съ гораздо большимъ шикомъ и изяществомъ, чмъ большинство тхъ безцвтныхъ, приличныхъ невстъ, между которыми, въ конц-концовъ, ему придется выбирать себ подругу жизни.

Ужинъ длился особенно долго. Въ самый разгаръ веселья молодой хозяинъ незамтно исчезъ изъ столовой и черезъ нсколько минутъ вернулся, держа высоко въ воздух крошечную виновницу торжества. Маленькое, полураздтое созданье съ спутанными волосами, заспаннымъ розовымъ личикомъ, обводило комнату большими, удивленными, темными глазками. Раздался взрывъ восторженныхъ восклицаній, въ одну минуту вс вскочили съ своихъ мстъ и окружили интересную группу, цлый градъ поцлуевъ посыпался на пухленькія ножки и ручки, строптиво отмахивавшіяся отъ самыхъ прелестныхъ женскихъ устъ. Лидія также встала вмст съ другими и поймала розовую ручку, безцеремонно скользнувшую по ея лицу. Она находила ужасно нелпымъ притащить въ шумную комнату полусоннаго ребенка, и насмшливо разглядывала умиленное лицо молодого папаши, съ увлеченіемъ вертвшаго въ воздух живую куклу.

Нсколько минутъ длилась эта безпорядочная сцена, гд каждый тснился подойти ближе и вс въ одно время высказывали вслухъ свои замчанія, пока, наконецъ, отчаянный дтскій крикъ покрылъ вс голоса, и торжествующій отецъ со смхомъ умчалъ изъ столовой свое сокровище.

— Счастливая парочка!.. произнесъ за плечомъ Лидіи князь Амосьевъ, слдя глазами, какъ хорошенькая хозяйка, вся сіяя счастьемъ и гордостью, улыбалась любезностямъ, которыя сыпались со всхъ сторонъ.

— Не первая и не послдняя, выговорила Лидія небрежно занимая свое прежнее мсто у стола.

Во весь остальной ужинъ они совсмъ не говорили другъ съ другомъ. Всякій разъ, когда Лидія оборачивалась въ сторону своего кавалера, она встрчала обжигавшій ее взглядъ и напряженное, блдное лицо. Точно что-то вдругъ лишило ихъ возможности продолжать обыкновенную болтовню, высказываться между словъ, ловить намеки и сближенія… О! она могла бы сколько угодно продолжать эту интересную, никогда не надодавшую игру, но его взглядъ, самый звукъ его голоса заставлялъ ее безотчетно удерживаться… Лидія незамтно, но очень внимательно слдила за каждымъ стаканомъ вина, которое Амосьевъ наливалъ себ отъ времени до времени.

Въ воздух стоялъ гулъ оживленнаго говора, раздавались взрывы смха, звонъ стекла, летли выразительные взгляды и многозначительныя улыбки. Каждый былъ занятъ своимъ сосдомъ и никто не обращалъ вниманія на странную молчаливость князя Амосьева. Тмъ не мене, Лидія чувствовала себя, какъ на иголкахъ, и вздохнула свободне, когда, наконецъ, стулья съ шумомъ отодвинулись отъ стола.

М-me Маевская первая стала прощаться, и Амосьевъ такъ спокойно послдовалъ ея примру, какъ-будто не могло быть и рчи о томъ, будетъ-ли онъ провожать ее. Лидія считала нужнымъ быть съ нимъ осторожной, но такой самоувренности она не хотла простить такъ легко.

— Вы также узжаете? обернулась она, когда они въ одно время выходили изъ залы.

— Разв вы сомнвались въ этомъ?

— Я объ этомъ вовсе не думала, проговорила она высокомрно.

— Это неправдоподобно, Лидія Петровна, отвтилъ онъ дерзко.

На секунду она замерла на мст и смрила его сверкнувшимъ взглядомъ.

— Вы длаете это невозможнымъ, князь. Неужели вы думаете, что и посл этой фразы я рискну хать съ вами?

— Я въ этомъ увренъ.

Она едва удержалась отъ гнвнаго восклицанія: сзади, ихъ нагоняли разъзжавшіеся гости, впереди суетились лакеи. Съ самообладаніемъ истинно свтской женщины, Лидія оставила безъ отвта новую дерзость и, какъ ни въ чемъ не бывало, одвала свое кружево, встрчая и въ зеркал все то же ршительное лицо. Она торопилась первой спуститься съ лстницы. Амосьевъ молча шелъ сзади, но временамъ останавливаясь, чтобы дать время ея шлейфу соскользнуть по ступенькамъ, и не подозрвая, до какой степени для этой влюбленной въ него женщины было въ эту минуту мало привлекательнаго въ возможности прохать полъ-города глазъ на глазъ съ нимъ, въ тсномъ пространств маленькой двухмстной кареты. Амосьевъ развязно вскочилъ вслдъ за ней и крикнулъ кучеру адресъ.

Какъ ни была возмущена Лидія, она предпочитала въ эту минуту ограничиться гордымъ молчаніемъ и, насколько возможно, избгать всякаго серьзнаго объясненія. Она прижалась въ уголъ кареты, стараясь оставить возможно большее пространство между нимъ и собою, и онъ сейчасъ же понялъ, что она намрена просидть такимъ образомъ неподвижно до самаго дома.

Амосьевъ снялъ фуражку и провелъ рукою но своимъ красивымъ, волнистымъ волосамъ.

— Молчаливое негодованіе, Лидія Петровна — вещь самая доступная въ публик… а теперь… я надюсь, что вы воспользуетесь удобнымъ случаемъ и скажете мн, наконецъ, что-нибудь!?..

Лидія Петровна не прощала людямъ, когда они вынуждали ее дйствовать не такъ, какъ она ршала въ собственныхъ интересахъ.

— Что же именно вы желаете, чтобы я сказала вамъ въ эту удобную минуту? переспросила она, иронически подчеркивая слова.

Но, очевидно, никакой тонъ не могъ удержать Амосьева. Онъ покланялся женскому кокетству, онъ могъ любить только тхъ женщинъ, которыя умли дразнить и раздражать его, по, очевидно, на этотъ разъ судьба сыграла съ нимъ плохую шутку. Давно извстная и переизвстная игра въ любовь задвала его неожиданно глубоко, на каждомъ шагу онъ болзненно ощущалъ въ себ то, что на мщанскомъ язык зовется сердцемъ…

— Я долженъ говорить?!… вы этого не знаете сами?!..

Онъ подался впередъ, и его взволнованное лицо вдругъ выступило близко передъ ней въ лучахъ мелькавшихъ мимо фонарей.

Она машинально прижимала плотне собственныя руки въ инстинктивномъ усиліи сжаться еще больше.

— Vous tes un galant homme… je l’esp&egrave,re… Я не скажу ни слова, пока вы не сядете на свое мсто, князь…

Онъ выпрямился, но по прежнему не спускалъ съ ея лица жгучаго взгляда.

Всегда смлые глаза Лидіи безпомощно забгали подъ опущенными вками. Онъ продолжалъ упрямо молчать, выжидая ея перваго слова. Но она освоилась съ новымъ ощущеніемъ и быстрымъ движеніемъ вскинула надменно свою прекрасную голову:

— Я буду вынуждена всячески избгать васъ, Левъ Алексевичъ, если вы не захотите держать себя иначе. Ваше поведеніе весь сегодняшній день… это… я не знаю, какъ назвать!.. это — одна сплошная дерзость.

— Это — любовь, Лидія Петровна, это — страсть! перебилъ онъ съ силой.— Если вы думаете, что ее всегда можно запрятать и заставить молчать, то вы понятія не имете о томъ, что значитъ любить!

— Любовь! повторила Лидія съ неподдльнымъ сарказмомъ.— Ваша любовь предупредительно избрала для меня удобнаго мужа, въ вид Артемія Николаевича Маевскаго… У женщинъ дурная привычка помнить подобныя вещи.

Онъ покорно опустилъ голову, пока она говорила.

— Къ несчастію, вы правы!.. Я… я проклинаю тотъ часъ!.. Я былъ глупъ, я былъ слпъ!

— Вы были благоразумны. Ваши теперешнія усилія меня нисколько не удивляютъ. Если я не могла быть вашей женой, то, безъ сомннія, гожусь для отношеній, ничмъ не связывающихъ и ни къ чему не обязывающихъ. И ваше самолюбіе возмущается теперь, что я не тороплюсь причислить себя къ сонму вашихъ побдъ!

— О, не то слово, Лидія Петровна, вы это хорошо знаете! До побдъ-ли мн, когда я самъ побжденъ, уничтоженъ… когда я такъ измученъ!

По ея холодному лицу разлилась улыбка удовлетворенной гордости.

— Вы измучены? Полноте! c’est trop vulgaire, mon prince!..

— Вы сметесь? да, я давно вижу… Вы тшите свое самолюбіе, вы мной играете, вы, быть можетъ, мстите… Но… всему есть мра! Я не хочу такого… такого униженія… такого страданія!

‘Боже мой, скоро-ли?..’ думала Лидія, тревожно всматриваясь въ однообразныя очертанія домовъ и не разбирая отъ волненія, по какой улиц катилась карета.

— Вы не отвчаете?.. Не бойтесь, черезъ нсколько минутъ мы додемъ, но ихъ достаточно, чтобы превратить эту муку въ невыразимое блаженство!.. Вы меня любите, я вдь это давно знаю, но я хочу слышать это отъ васъ самой, теперь… Лидія?!..

Лидія молчала. Ея лицо смутно блло совсмъ близко передъ нимъ, но онъ не могъ уловить выраженія.

— Или я заблуждаюсь?.. вы не любите больше?.. иди и никогда не любили? это одно кокетство?.. О, Богъ мой! да скажите же, наконецъ, хоть что-нибудь, хоть одно слово!

— Вы не хотите такого униженія, такого страданія — такъ уходите, васъ ничто не держитъ, выговорила, наконецъ, Лидія какъ-то особенно протяжно.

Онъ не могъ видть, какъ она вся слегка дрожала, прижавшись плотно къ углу кареты, онъ не могъ знать, что ея сердце то колотится быстро, то на секунду какъ-будто вовсе перестаетъ биться… Она наслаждалась! она любила смотрть въ глаза опасности и сознавать, что… всегда съуметъ остановиться въ послднюю минуту. Теперь она была уврена, что они уже совсмъ близко отъ дома.

Князь Амосьевъ такъ стиснулъ зубы, что ему показалось, что онъ свихнулъ себ челюсть. Его красивые глаза засверкали необузданнымъ гнвомъ.

— Да, я уйду! это, дйствительно — униженіе позволять забавляться своимъ мученіемъ… и это… это безнравственно, Лидія Петровна. Васъ удерживаетъ не чувство долга — меня вы въ этомъ не уврите… Вы — бездушная женщина!

— Однакоже, вы уврены, что я люблю васъ? произнесла она. Ея подъздъ былъ въ двухъ шагахъ.

— Если не меня, то, конечно, и никого другого!

— Вамъ остается довольствоваться этимъ сознаніемъ.

— О!.. c’est trop fort!!..

Кучеръ сдерживалъ лошадей. Лидія Петровна отдлилась отъ спинки, но, прежде чмъ она могла разобрать, въ чемъ дло, онъ схватилъ ея об руки, грубо притянулъ къ себ и выговорилъ въ упоръ какимъ-то особенно грознымъ шопотомъ.

— Я не пущу прежде, чмъ вы мн скажете честно, разъ навсегда… вы меня любите, Лидія?!

— Это насиліе… вы меня пустите!!

— Да или нтъ?! повторилъ онъ повелительно.

Лидія оглянулась — кучеръ, перегнувшись съ козелъ, отворялъ дверцу кареты. Амосьевъ, не обращая вниманія, крпче стиснулъ ея руки и смотрлъ ей прямо въ лицо настойчиво и ршительно. Этотъ бшеный взглядъ восхитилъ Лидію неожиданно для нея самой. Нжная улыбка на минуту освтила ея разстроенное лицо.

— Vraiment… vous tes fou!.. произнесла она смущенно, и прежде, чмъ восторженное восклицаніе сорвалось съ его губъ, она уже стояла на тротуар.

XI.

Карета отъхала. Заспанный швейцаръ свтилъ по лстниц… Лидія Петровна поднималась, тяжело опираясь на перила, такъ у нея дрожали ноги. Она теперь только вполн почувствовала, въ какой мр была разстроена и напугана: впереди это не предвщало ничего хорошаго. Очевидно, она не сможетъ отказать этому человку въ своей любви: онъ добудетъ ее, помимо ея воли, этой странной, несомннной властью искренняго чувства. При всемъ запас хладнокровія, благоразумія и кокетства, она все-таки будетъ вынуждена уступить правд. У нея не хватитъ искуства лгать въ ршительную минуту. Они зашли слишкомъ далеко въ этой опасной игр, и онъ оказался не такимъ человкомъ, который способенъ былъ простить ея постоянное заигрываніе. Лидія Петровна раскаявалась. Пріятно любить и быть любимой: въ этомъ не можетъ быть сомннія — но не длать изъ этого трагедіи, не рисковать своимъ спокойствіемъ, не имть дло съ сумасброднымъ характеромъ и необузданнымъ чувствомъ. Еще подъ учащенные удары собственнаго взволнованнаго сердца, она уже взвшивала вс невыгоды и неудобства подобной связи и негодовала на свою слабость.

Дверь распахнулась, едва Лидія успла дотронуться до звонка. Она сбросила ротонду на руки впустившаго ее человка, замтила, что онъ по неловкости далъ ей упасть на полъ, и вошла въ залъ, отыскивая глазами горничную.

На стол догоралъ канделябръ, пять огней колебались въ воздух надъ самыми розетками.

— Это все сію минуту полопается! гд же Маша? Что за безпорядокъ сегодня?.. проговорила она сердито, нетерпливо усиливаясь отцпить кружево, запутавшееся въ шпилькахъ, и съ неудовольствіемъ видя передъ собой собственное утомленное и разстроенное лицо.

Никто не отвтилъ на ея вопросъ. Она хотла оглянуться и замерла въ безмолвномъ изумленіи: въ глубин зеркала она увидла входившаго изъ прихожей Маевскаго.

Лидія машинально опустила поднятыя руки и повернулась къ нему.

— Это вы мн отворили? гд же люди?

— Они, должно быть, не слышали звонка. Я не спалъ.

Она смотрла на него подозрительно.

— Вдь вы же больны?

— Нтъ, я не боленъ.

Артемій Николаевичъ смотрлъ ей въ лицо серьзными, печальными глазами. Изъ его взгляда исчезло такъ знакомое ей тревожное смущеніе, что-то торжественное лежало въ некрасивыхъ чертахъ. Нтъ, это слишкомъ, если еще и теперь онъ не намренъ оставить ее въ поко!

— Довольно странно, что вы нашли возможнымъ не спать всю ночь и не были въ состояніи выхать со мною вечеромъ, произнесла она иронически.— Я думала, по крайней мр, что вы больны.

По лицу Маевскаго пробжала грустная усмшка.

— И эта мысль не помшала вамъ беззаботно веселиться цлую ночь!

Неожиданный тонъ, вроятно, показался бы ей забавнымъ, еслибъ она не была такъ дурно настроена въ эту минуту.

— И, какъ видите, совершенно основательно. Вы жалете, что вамъ не удалось своимъ капризомъ испортить мн удовольствіе?

— Если это и былъ капризъ, вы не могли это знать.

Лидія Петровна присмотрлась внимательне. Что съ нимъ?

— Я не сантиментальна, Артемій Николаевичъ, и не имю привычки хоронить людей, если у нихъ заболла голова.

Она подошла къ столу, зажгла свчу и потушила канделябръ. Въ большой комнат разомъ разлился унылый полумракъ.

— Вы не ложились до сихъ поръ для того, чтобы сказать мн это? спросила она, не поворачивая головы и взявъ свчу, чтобы идти къ себ.

— Да, я не спалъ, чтобы сказать вамъ., только не это.

Лидія остановилась, не вря собственнымъ ушамъ. Слова этого человка никогда еще не звучали такъ твердо, значительно. Ршительно, это былъ мучительный день!

— Да? переспросила она не совсмъ увренно.— Это, конечно, любопытно… но вы, надюсь, отложите до завтра? теперь пятый часъ, и я убійственно хочу спать!

‘И вы заснете спокойно, зная, что у меня камень на душ…’ подумалъ Артемій Николаевичъ, но не сказалъ. Онъ, молча, вошелъ вслдъ за нею въ будуаръ.

Лидія поставила свчу на туалетный столъ, взглянула на него вопросительно и вдругъ покраснла отъ досады.

— Это все прекрасно, Артемій Николаевичъ. Можно быть оригинальнымъ человкомъ, можно позволять себ всевозможныя странности, но при этомъ не забывать хотя бы такихъ простыхъ вещей, какъ различіе дня и ночи!

Она намренно не садилась. Они стояли другъ противъ друга по середин комнаты, уныло освщенной одной свчей. Ея бархатный шлейфъ занялъ полъ-ковра, забытое кружево осталось запутаннымъ въ прическ…

Маевскій скользилъ по ней страннымъ, тоскливымъ взглядомъ. Оставшись одинъ, онъ провелъ мучительную ночь, онъ припоминалъ послдовательно всю свою женатую жизнь и окончательно убдился, что такъ внезапно оснившая его догадка вполн справедлива: эта женщина ошиблась въ собственномъ чувств, ршаясь выйти за него. Припомнивъ все, что предшествовало ихъ внезапному сближенію, онъ объяснилъ себ ея первое побужденіе чисто женскимъ порывомъ благодарности за ту услугу, которую онъ тогда оказалъ ея семь. Печальное открытіе уничтожало вс его мечты. Ни о какомъ постепенномъ сближеніи не могло быть рчи, никакія интимныя исповди не создадутъ несуществующей симпатіи… Но, удивительное дло! онъ въ тоже время испытывалъ какое-то странное успокоеніе: это онъ, по крайней мр, вполн понималъ. Двушка ошиблась въ собственномъ чувств — это было хотя знакомо по наслышк, нчто логически возможное… Новая исходная точка устраняла разомъ весь мучительный хаосъ, въ которомъ онъ терялся до этого времени, вс противорчія, вс странности, которыя уязвляли его такъ больно… Артемій Николаевичъ созналъ себя несчастнымъ — это было почти легче, чмъ считать себя счастливымъ и въ тоже время страдать. Было, по крайней мр, ясно и убдительно.

— Я знаю, что теперь поздно, отвтилъ онъ сдержанно.— Но вдь тотъ вечеръ, съ котораго вы только-что вернулись, легко могъ бы продлиться и часомъ дольше. Думаете вы, что я не могу сказать вамъ ничего такого, для чего бы стоило не спать?

Лидія Петровна его не узнавала. Она смутно чувствовала опасность, но еще не понимала, въ чемъ она, и не знала, какой именно тонъ врне взять въ эту минуту. Очевидно одно, что теперь объясненіе было уже вполн въ ея интересахъ.

— О, если вы настроены сегодня такъ… трагически, то я, конечно, предпочту васъ выслушать! отвтила она шутливо и опустилась въ кресло. Въ изящномъ наряд ея грація выступала особенно ярко, блыя перья, перепутанныя съ чернымъ кружевомъ на ея свтлыхъ волосахъ, придавали ей что-то театральное.

Должна она показаться ему другою съ этой новой точки зрнія? Былъ-ли то эффектъ наряда? но въ эту минуту онъ находилъ ее только еще боле обаятельной.

— Ну-съ?.. Я васъ слушаю… даже если это будетъ довольно длинно!.. произнесла Лидія протяжно, стараясь вложить какъ можно больше ласки въ свой новый тонъ. Она это такъ хорошо умла!

Артемій Николаевичъ вслушивался, замирая. А если она его разувритъ?.. если! Она можетъ сдлать это нсколькими простыми словами… За всю ночь ему ни разу не пришло въ голову, что это возможно, онъ не сомнвался ни минуты. Теперь его разомъ кинуло въ жаръ, новыя мысли съ такой ужасающей быстротой закружились въ голов, что онъ машинально взялся за. лобъ и также слъ, гд стоялъ, на другомъ конц комнаты.

Лидія незамтно слдила за нимъ.

— Ну-съ?.. да нтъ, вы напрасно храбритесь, вы просто-на-просто больны!— Она встала, подошла къ нему совсмъ близко и на секунду положила свою руку на его лобъ.— Конечно! у васъ жаръ… Если не хотите теперь же послать за докторомъ, то, по крайней мр, ложитесь въ постель и успокойтесь… Я вамъ дамъ капли — нервныя, он не могутъ повредить…

Она сейчасъ же отняла свою руку, потому что Маевскій отшатнулся отъ ея прикосновенія. Она отошла къ туалетному столу и перебирала ‘флаконы: свтъ свчи падалъ теперь прямо на ея склоненную голову. Онъ видлъ въ ея лиц безпокойство и тревогу… Она за него тревожится…

Артемій Николаевичъ молчалъ. Его слдующее слово все перевернетъ: эта женщина, счастливая по своему, увидитъ сво положеніе въ новомъ свт, сознаетъ то, что пока, быть можетъ, гнететъ ее только смутно и безотчетно… Этихъ словъ нельзя будетъ забыть… Съ этой минуты начнется что-то новое, неизвстное ни ему, ни ей, но, очевидно, вполн безотрадное… Онъ медлилъ — ему было жаль ее. Онъ боялся увидть новое выраженіе страданія и горя въ этихъ ясныхъ, самоувренныхъ чертахъ.

На Лидію молчаніе дйствовало томительно, въ немъ было что-то зловщее, и досада и нетерпніе начинали пересиливать ея тревогу. Недостаетъ, чтобы онъ вздумалъ еще донимать ее какими-то загадочными сценами! Но она положительно не сомнвалась, что въ эту минуту ласковый тонъ всего скоре поможетъ ей отдлаться отъ него. Она переломила себя и съ улыбкой подняла кверху флаконъ.

— Желаете, чтобы я сама отсчитала вамъ двадцать капель?

Маевскій тяжело поднялся съ мста и удержалъ ее жестомъ.

— Оставьте, Лидія Петровна, говорю вамъ: я вовсе не боленъ… Я подавленъ… Я пораженъ… Я глубоко несчастливъ!..

Онъ съ болью видлъ, какъ ея черныя брови сдвигались все ближе, придавая лицу суровое, жестокое выраженіе. Она вопросительно смотрла ему прямо въ глаза. Онъ шагнулъ ближе и въ отчаяніи заломилъ свои некрасивые длинные пальцы.

— Я все знаю… Я понялъ теперь… наконецъ!… простите… простите, что я не понялъ раньше!

Лидія вспыхнула и сейчасъ же поблднла, блоснжныя вки опустились и смущенное выраженіе человка, застигнутаго въ расплохъ, на минуту исказило красивыя черты. Догадался… узналъ… подслушалъ…

— Я по совсти не могу себя винить — я былъ такъ неопытенъ! Вы первая женщина… вы единственная… вы это знали! Я вамъ врилъ безусловно, каждому слову… Я еслибъ и могъ, то не посмлъ бы думать за васъ. Я не старался казаться лучше, чмъ я есть… Какъ могли вы такъ ошибиться — этого я никогда не пойму!..

Теплая краска снова прилила къ лицу Лидіи Петровны, она незамтно перевела задержанное дыханіе. Не такъ страшно, какъ ей показалось въ первую минуту! Дло было совсмъ не въ Амосьев, а въ собственныхъ чувствахъ Артемія Николаевича, и въ первую минуту облегченія она почти равнодушно прислушивалась къ его сбивчивой, взволнованной рчи. Но чмъ дальше, тмъ эта рчь становилась мучительне. Съ глубокимъ смятеніемъ во всей своей невзрачной фигур, Маевскій передавалъ ей теперь все, что онъ перестрадалъ за эти мсяцы, вс свои недоумнія и горькія ощущенія, свои наивныя мечты и надежды, пока, наконецъ, несчастная истина не освтила всего разомъ… Почему такъ внезапно и безпричинно? Отчего сегодня, а не вчера, не мсяцъ тому назадъ?.. Онъ этого не знаетъ.

Эти позднія жалобы и угрызенія, эти муки обманутаго чувства и разбитыхъ надеждъ съ такой мучительной болью накипали на сердц въ т долгіе часы, пока она веселилась, онъ даже не знаетъ гд!.. Онъ съ тоской слдилъ за часами и кидался къ окну на каждый звукъ колесъ, ему казалось, что только одна возможность высказаться дастъ ему нкоторое облегченіе. Когда Лидія, обезпокоенная его страннымъ настроеніемъ, сочла за лучшее на всякій случай взять тонъ боле ласковый, чмъ обыкновенно, ему впервые мелькнула мысль, что онъ могъ и ошибаться, по крайней мр, преувеличивать. Теперь онъ опять не сомнвался больше. Она слушала его, не перебивая. Прикрывъ глаза одной рукой, она озабоченно соображала свой отвтъ. Теперь не время изумляться всей неожиданности подобной сцены, взвшивать дальнйшую опасность… Очевидно, приходится волей-неволей считаться съ этимъ человкомъ, котораго она такъ легкомысленно считала только скучной придачей…

Лидія не подозрвала, что ея отвта онъ уже не ждетъ съ тмъ боязливымъ замираніемъ сердца, съ какимъ ждалъ перваго впечатлнія своихъ словъ… Онъ потому и медлилъ, что первая минута должна была ршить все… Она его не остановила, не перебила! Она не угадала по первымъ словамъ, не возмутилась стремительнымъ, непосредственнымъ протестомъ оскорбленнаго чувства! Она давала ему договорить до конца и сидла неподвижно, словно застывшая въ своей красивой поз. Маевскій не сказалъ и половины того, что хотлъ и могъ бы сказать. Одно непобдимое ощущеніе охватило его съ первыхъ словъ и не удержимо росло съ каждой минутой: ощущеніе ужасающей, непонятной розни… Чмъ-то чужимъ, чмъ-то почти враждебнымъ вяло на него отъ ея неподвижной, молчаливой фигуры. Онъ испытывалъ непонятное равнодушіе къ тому, что она скажетъ, и что-то похожее на угрызеніе за собственную, бурную искренность. Онъ кончилъ сбивчиво, темно и торопливо.

Лидія Петровна отняла руку отъ глазъ и съ удивленіемъ присматривалась къ этому загадочному переходу въ его тон. По бурному началу такъ естественно было ждать обыкновеннаго crescendo… Она нашла бы гораздо боле натуральнымъ, еслибы онъ съ тоской и мольбою упалъ къ ея ногамъ… Когда онъ неожиданно замолчалъ, точно сконфуженный, точно спугнутый чмъ-то, она заговорила сейчасъ же, какъ актеръ, выжидавшій реплику:

— Да, это, безъ сомннія, и неожиданно, и удивительно! Мы прожили вмст нсколько мсяцевъ, по вашимъ собственнымъ словамъ не случилось ничего такого, что отличило бы сегодняшній день отъ всхъ остальныхъ, и тмъ не мене вы внезапно длаете ужасное открытіе и на разсвт стараетесь убдить меня, что я ошиблась, избравъ васъ своимъ мужемъ! Вы — странный человкъ, я это давно вижу, но чтобы у васъ явилась охота разыгрывать по ночамъ драматическія сцены… здорово живешь мучить себя и меня — этого я, признаюсь, не ожидала! Сдлайте такое одолженіе, не пытайтесь опекать меня. Я — не ребенокъ и не легкомысленная барышня, поступающая на обумъ, если я предпочла вашу тихую привязанность, вашъ ровный характеръ и вашъ серьзный умъ всмъ блестящимъ качествамъ свтскихъ жениховъ, то, конечно, ужь я руководствовалась чмъ-нибудь. Я никогда не выказывала большой чувствительности, которой во мн, дйствительно, и нтъ, я убждена, что замужество — не романъ, и вовсе не ищу въ немъ сантиментальныхъ сценъ и утрированныхъ чувствъ… Я думала, что мы можемъ жить, не стсняя другъ друга, и, кажется, вы не слышали отъ меня ни одной жалобы.

Лидія Петровна остановилась. Маевскій молчалъ, и, подъ вліяніемъ усиливавшейся досады, она заговорила еще горяче и увренне.

— Если вы несчастливы, если вы за это время вынесли столько разочарованія, какъ вы говорите, то для меня это — совершенная новость, и вы сдлали непростительную ошибку, оставляя меня въ невдніи. Вы не умете… это, конечно — ужь не моя вина! Вы сказали, что до сегодня вы мечтали о постепенномъ сближеніи, надялись, что рознь привычекъ и вкусовъ сгладится… Почему же теперь вамъ это вдругъ показалось невозможнымъ? Это только требуетъ обоюдныхъ уступокъ, снисхожденія и искренности…

Лидія Петровна опять попробовала остановиться. Маевскій по прежнему не поддержалъ ея ни однимъ словомъ. При всемъ безпокойств, которое она испытывала, досада взяла верхъ, и она уже прямо заговорила рзкимъ, язвительнымъ тономъ выговора: онъ напрасно воображаетъ, что онъ одинъ испыталъ непріятное разочарованіе! Очень наивно, если онъ думаетъ, что она не иметъ ничего возразить на т неожиданныя выходки, нелпые сюрпризы и мелочные отказы, которыми полны уже лервые мсяцы ея замужества, онъ напрасно принимаетъ видъ угнетенной жертвы и такъ странно избгаетъ всякой интимности… на это его добрая воля, и, конечно, не она первая можетъ искать сближенія… Онъ очень ошибается, если думаетъ, что одаренъ мягкимъ характеромъ — тихіе люди очень часто вводятъ другихъ въ заблужденіе: онъ упрямъ и неуступчивъ и даже не даетъ себ труда замчать ея сдержанность и терпніе…

Увренный голосъ Лидіи Петровны звенлъ въ комнат то рзко и повелительно, то иронически. Она очень скоро вошла въ благодарную роль обвинителя, и Маевскій, смотрвшій въ безмолвномъ удивленіи съ другого конца комнаты, видлъ себя съ каждой минутой все боле и боле виноватымъ. То, съ чего онъ началъ, что составляло для него весь и единственный смыслъ, совсмъ даже и не появлялось на сцен. Этотъ жгучій вопросъ безслдно потонулъ, затерялся въ масс мелочныхъ возраженій и обвиненій, нароставшихъ съ изумительной быстротой. Но прежде, нежели онъ могъ сообразить что-нибудь, Лидія Петровна шла уже дальше и съ поразительной легкостью перешла отъ саркастическихъ упрековъ къ великодушному снисхожденію, а подъ конецъ уже съ улыбкой совтовала ему видть въ ихъ домашней жизни не какіе-нибудь головоломные идеалы, а высшій комфортъ и простую житейскую радость…

— Вы совсмъ не похожи на молодого человка, вы вовсе не умете веселиться, забавляться, наслаждаться! Если вы намреваетесь всю жизнь только серьзничать, нянчиться съ своей наукой и бгать отъ цлаго свта, то, сознаюсь, я дйствительно не гожусь для этого! Вамъ слдовало избрать кого-нибудь изъ нашихъ новыхъ проповдницъ, я для этого слишкомъ невжественна, слишкомъ легкомысленна и… черезчуръ красива! Вы разв этого не находите?

Лидія подошла къ нему близко и лукаво выпрямилась во весь ростъ въ своемъ эффектномъ бальномъ наряд, который выглядлъ такъ странно въ тусклыхъ лучахъ разсвта, нечувствительно прокравшагося въ окна. Ея прелестные глаза смотрли на него съ давно неиспытанной, вызывающей нжностью.

Недоумніе, радость и смутное ощущеніе какого-то униженія тснились поперемнно въ душ Артемія Николаевича. Онъ могъ только, не думая, ринуться очертя голову на встрчу искушенію, такъ неожиданно охватившему его въ этой внезапной, непрошенной ласк очаровательной женщины, которая была его женой…

XII.

Ипполиту Огулеву насилу удалось разыскать Риту. Узнавъ отъ своихъ, что она вернулась изъ провинціи, онъ нсколько времени напрасно справлялся въ адресномъ стол и въ редакціи, пока, наконецъ, не пожертвовалъ однимъ утромъ, чтобы застать ее въ рабочіе часы. Рита какъ будто была недовольна его появленіемъ и видимо неохотно дала свой адресъ.

На слдующій же день юноша отправился къ ней и съ трудомъ отыскалъ квартиру гд-то на второмъ двор, по крутой, скверной лстниц, но даже и эти предварительныя впечатлнія не помогли: войдя къ ней, онъ былъ непріятно пораженъ ея новой обстановкой. Прежняя скромная меблированная комнатка Риты казалась роскошной передъ ея теперешней узкой, въ одно окно, неуютно и бдно обставленной.

— Ну, ужь и забрались же вы! можно подумать, что нарочно для того, чтобы у всхъ пропала охота разыскивать васъ.

— Можетъ быть, и такъ, отвтила двушка непривтливо.

— Много чести, да и незачмъ: вы вдь не задумаетесь и просто прогнать.

— А вотъ это еще вроятне.

Ипполитъ съ участіемъ посмотрлъ на нее. Ея лица онъ никогда не помнилъ цвтущимъ, но такого мрачнаго, раздраженнаго выраженія онъ все-таки не видалъ на немъ прежде.

— Хоть бы вы здравствуйте сказали мн, Рита, проговорилъ онъ съ упрекомъ:— вдь ужь я и не помню, когда видлъ васъ въ послдній разъ!

— Какая у васъ короткая память, это было вовсе не такъ давно.

— Мн, по крайней мр, кажется, что давно. Отчего вы не сказали мн, что ищете комнату? Я, разумется, отыскалъ бы вамъ гораздо лучше этой конуры.

— Вы сначала спросите, что она стоитъ.

— За прежнюю вы платили пятнадцать рублей.

— А за эту восемь, найдите за эту цну лучше въ нашихъ мстахъ, и я сейчасъ переду.

— Почему же вамъ понадобилось платить восемь рублей, если прежде вы могли платить пятнадцать?

— Хочу откладывать семь рублей въ мсяцъ на черный день.

— Пустяки какіе!.. вы ужасно странная стали, Рита…

— А вы что же ужь и кончили съ своими ‘отчего’ и ‘почему’? Вы бы еще что-нибудь спросили, право!

— Зачмъ вы сердитесь? проговорилъ Ипполитъ кротко.— Я спросилъ, не подозрвая, что вамъ можетъ быть непріятно. Грустно видть васъ… такъ!..

По лицу Риты неожиданно мелькнула та рдкая, добрая улыбка, которую врядъ-ли и видлъ на немъ кто-нибудь, кром этого юноши.

— Грустно? повторила она.— Что-жь… чаемъ угостить васъ за это, что-ли?!

— А я думалъ по старой памяти, какъ бывало прежде…

— Вамъ такъ нравится все, что было прежде?

— Да ужь, разумется, лучше, чмъ теперь… Я, кажется, просто начинаю бояться васъ, Рита!

Темные глаза двушки смотрли на него съ каждой минутой все мягче и ласкове.

— И очень ошибаетесь. Имете вы, мальчикъ мой милый, странное свойство умягчать мое сердце… Я и адреса своего не хотла вамъ давать, а теперь рада! Съ тхъ поръ, какъ въ конуру эту перебралась, я еще лица человческаго не видала…

Ипполитъ весь сосредоточился на усиліи побороть охватывавшее его чувство умиленія…

Черезъ четверть часа самоваръ и чашки появились на стол, и юноша принялся хозяйничать, разсказывая, по требованію Риты, какъ онъ жилъ то время, что они не видались.

Разсказалъ, между прочимъ, какъ разъ собрался-было къ Маевскимъ, да попалъ на какой-то раутъ и чувствовалъ себя такъ дико между разряженными барынями и элегантными кавалерами, а Лидія Петровна была такъ шокирована его костюмомъ, что онъ далъ зарокъ никогда больше не показываться въ дом сестры.

Рита выслушала его разсказъ молча и не вставила ни одного вопроса, она сидла въ клеенчатомъ кресл, единственномъ имвшемся въ комнат. Ипполитъ попробовалъ-было пройтись по комнат, толкнулся раза два о мебель и слъ около Риты.

— Пожалуста, скажите мн, Рита, зачмъ вы забрались сюда? вдь этакъ самаго веселаго человка заберетъ хандра… Разв ныньче ваши дла такъ плохи?

— Какія это мои дла могутъ быть плохи? проговорила двушка иронически.— Я работала въ редакціи три года тому назадъ, работаю теперь и, вроятно, буду работать и черезъ пять лтъ.

— Но въ чемъ же дло тогда?

— А знаете-ли вы, Ипполитъ Петровичъ, сколько мн надо строчить, чтобы платить за комнату т же пятнадцать рублей, и сть сколько-нибудь прилично, и въ библіотеку подписаться, и въ театръ сбгать взглянуть какую-нибудь новинку, и одться прилично, и книжку купить?..

— Я потому вдь, что… все это было прежде.

— Ну, и довольно, будетъ съ меня! Я предпочитаю сократить свой бюджетъ до минимума и получить за это свободу, время никому не запроданное…

— Вамъ оно нужно для чего-нибудь? спросилъ юноша не безъ нкотораго колебанія.

— Да, нужно… Лежать на кровати и въ потолокъ глядть.

— Это на васъ вредно дйствуетъ, Рита.

Она взглянула на него съ усмшкой.

— Браво! вы ныньче психологіей занимаетесь?

— Очень ошибаетесь, если думаете, что только ныньче. Я давно замтилъ, что вы никогда не боретесь съ собственной хандрой, а напротивъ, всячески разжигаете себя… И я думаю, что это — совсмъ не доказательство силы, а совсмъ напротивъ.

— Совершенно врно. Но вдь мн не двадцать лтъ, милый юноша! Я, слава Богу, утратила всякую охоту щеголять передъ самой собой всяческими доблестями, выслуживать похвальные листы! Я больше не желаю упражняться ни въ гражданскомъ мужеств, ни въ сил воли, ни въ стоической выносливости… Я себ все разршаю, что вздумается, то и сдлаю!

Это признаніе вырвалось у Риты съ такимъ увлеченіемъ, ея лицо приняло такое вызывающее и вмст болзненное выраженіе, что каждый понялъ бы, что это не было только отвтомъ на случайный вопросъ, что юноша, самъ того не подозрвая, коснулся какого-то наболвшаго мста.

Ипполитъ притихъ и съ удивленіемъ смотрлъ, какъ она стала закуривать папироску. Никогда прежде Рита не курила.

— Видите? новая статья расхода завелась, передала она ему коробку съ папиросами.

Ипполитъ молча отставилъ ее.

— Что же вы?

— Тутъ и безъ дыма двумъ человкамъ дышать нечмъ, отвтилъ онъ сдержанно.

— Это вы насчетъ гигіены? Что-жь, будущему медику такъ и подобаетъ.

— А разумному человку, Рита?..

— Что-о-о? повернулась она къ нему всей фигурой.— Нтъ ужь, Ипполитъ Петровичъ, если вы ко мн ходить желаете, то этотъ тонъ, пожалуста, бросьте.

— Какъ вы хотите, чтобы я смотрлъ хладнокровно…

— Молчите, молчите! кричала Рита повелительно.— Если вы не можете — вотъ вамъ Богъ и вотъ порогъ! Меня отъ іереміадъ и назиданій избавьте!

Юноша уныло понурился въ колни. Жалость охватывала его съ каждой минутой все сильне. Въ каждомъ ея слов, въ каждой нервной игр лица чувствовалось столько безотрадной тоски…

Онъ посидлъ не долго.

— Вы позволите мн приходить? спросилъ онъ ее покорно.

— Съ удовольствіемъ, если вы будете вести себя умно.

— Значитъ, не искренно?

— Да, если ваша искренность можетъ только нагнать тоску. И безъ того скучно жить на свт, милый вы мальчикъ!.. Очень скучно… ужасно скучно… невыносимо скучно!!. Ступайте, ступайте… прибавила она, легонько подталкивая его въ плечи. Она чувствовала, что еще немного и она способна расплакаться, глядя въ это розовое, юношеское лицо, растроганное и смущенное.

Ипполитъ выбжалъ отъ Риты самъ не свой. Въ немъ ходуномъ ходило что-то похожее на стыдъ за собственную неполоманную, полную надеждъ свжесть, и страстное желаніе во что бы то ни стало сдлать что-нибудь, помочь, смягчить, разогнать ея тоску… Онъ весь горлъ сострадательнымъ, молодымъ порывомъ, когда человкъ еще не научился взирать съ холоднымъ резонрствомъ или даже затаеннымъ злорадствомъ, когда чужое страданіе ложится на совсть, мшаетъ жить. Именно эту женщину онъ привыкъ считать образцомъ мужества и силы — ея безсильная тоска неожиданно приблизила его къ ней… Какъ будто онъ выросталъ по мр того, какъ она умалялась, въ первый разъ онъ испытывалъ новое и невыразимо пріятное ощущеніе покровительства, заботы… Это было такъ ново, такъ жутко и такъ сладко въ двадцать два года!

XIII.

Насталъ, наконецъ, моментъ, когда Лидія Петровна Маевская впервые ощутила серьзныя затрудненія въ проведеніи своей житейской программы. Веселое, безпечное житье на подкладк необузданной роскоши и самаго беззастнчиваго эгоизма неожиданно поставило ее лицомъ къ лицу съ такими неподатливыми вещами, какъ чужія неподдльныя чувства и обманутыя надежды… Волей-неволей приходилось вдаться съ самыми чуждыми вещами, когда у людей неизлечимая страсть добровольно портить жизнь и принимать все некстати серьзно, дикая страсть торопиться, выяснять, ставить опредленныя требованія и получать категорическіе отвты… То, что Лидія Петровна называла искусствомъ жить на свт, не имло ничего общаго съ подобными грубыми топорными пріемами. Положимъ, на первый разъ ея искуство восторжествовало и помогло ей пролавировать благополучно, по, какъ человкъ благоразумный, она вовсе не расположена была полагаться долго на такія неустойчивыя вещи, она сознавала, какъ опасно уповать на собственные остроумные разсчеты и своевременныя соображенія, когда имешь дло съ характеромъ, какъ оказалось, вовсе ею не понятымъ. Пораженная неожиданными изліяніями Маевскаго, въ первую минуту смущенія, Лидія сознавала отчетливо только одно, что въ этомъ первомъ столкновеніи необходимо, во что бы то ни стало, оставить позицію за собою — а тамъ будетъ время оглядться и обдумать. Прежде всего она попыталась пустить въ дло свое главное и самое естественное оружіе… Отъ привычки не церемониться съ нимъ, она сдлала это и грубо, и поспшно, пренебрегая всми тонкостями переходовъ. Въ худшемъ случа, это все-таки могло послужить пробой оружія, далеко не безполезной, въ такую минуту, когда грозилъ пошатнуться весь строй жизни, основанной на увренности въ полной безхарактерности и безличности мужа. Къ изумленію Лидіи Петровны, ничего большаго отъ нея и не потребовалось на первый разъ. Съ непостижимой наивностью и чистотой помысловъ, Артемій Николаевичъ поддался сейчасъ же, даже безъ попытки къ сопротивленію. Съ полной беззащитностью слпого доврія, съ дтскимъ чистосердечіемъ, онъ пошелъ на нехитрую приманку внезапной, давно не испытанной нжности… Результатъ блистательный въ интересахъ минуты, но совсмъ не утшительный по своему смыслу! Лидія становилась въ тупикъ передъ этимъ человкомъ. Ея практическій умъ отказывался понять удивительное сочетаніе ума и простодушія, доходящаго до глупости, достоинства и смиренія, чуткости и наивности, кротости и упорства, какъ вс хитрые люди, она должна была знать тхъ, съ кмъ имла дло. Она положительно не знала, чмъ можетъ угрожать ей впереди этотъ человкъ.

Конечно, всего этого было боле чмъ достаточно, чтобы потерять спокойствіе, а тутъ еще отношенія къ князю Амосьеву грозили принять самый ршительный характеръ! Небольшая доля романтизма, уцлвшая въ ея натур, какъ невольная уступка молодости, готова была испариться подъ давленіемъ серьзныхъ заботъ… Во всякомъ случа, теперь было совсмъ не время еще больше запутываться и ступать на такую почву, гд начинался уже прямой и несомннный рискъ. Лидія сознавала это какъ нельзя лучше и въ тоже время была уврена, что ея блестящій поклонникъ не выкажетъ большой готовности руководствоваться ея интересами, оберегать ея спокойствіе и поступаться собственными желаніями, ея это нимало не удивляло и совсмъ не противорчило ея понятію о любви. Эту эгоистическую, требовательную, наступательную страсть она во всякомъ случа предпочитала возвышеннымъ чувствамъ, отъ которыхъ не знаешь чего ждать завтра.

Въ результат, Лидіи Петровн приходилось ршать одновременно дв далеко не легкія задачи: удерживать въ границахъ князя Амосьева и хотя въ общихъ чертахъ изучить натуру человка, къ которому волей-неволей придется приноравливаться — задачи и черезчуръ серьзныя, и скучныя для ея вкусовъ!

Какъ человкъ практическій по преимуществу, Лидія не стала тратить времени на безплодныя сожалнія и колебанія — она немедленно приняла свои мры. На первый разъ он состояли въ томъ, что на слдующее утро она встала съ мигренью и не велла принимать никого, безъ исключенія. Она весь день пролежала на кушетк въ фарфоровомъ будуар, говорила тихимъ голосомъ и слабо улыбалась, когда Артемій Николаевичъ останавливался надъ нею въ тревожномъ раздумь. Это принесло тройную выгоду: во-первыхъ, князь Амосьевъ, зазжавшій три раза — утромъ, посл обда и вечеромъ — получилъ безмолвное, но краснорчивое назиданіе, во-вторыхъ, Маевскій испытывалъ угрызеніе совсти и долженъ былъ утратить значительную долю охоты къ безплоднымъ сценамъ, и въ-третьихъ, сама Лидія могла больше молчать и ограничиваться ласковыми взглядами, вмсто того, чтобы разыгрывать нжную комедію супружескаго примиренія…

Что касается Артемія Николаевича, то ему все это дало возможность убдиться еще разъ, что предаваться размышленіямъ въ одиночку въ такомъ вопрос, гд замшана умная женщина, значитъ безплодно тратить свое время и расходовать нервы. Когда онъ съ лихорадочнымъ нетерпніемъ ждалъ возвращенія жены, этотъ часъ-два объясненія съ нею представлялся ему рубежомъ, на которомъ кончится томительное состояніе безъ почвы подъ ногами и начнется хотя и печальное, но за то вполн ясное будущее. Какъ бы ни распорядилась этимъ будущимъ его жена за себя лично, въ его собственныхъ ощущеніяхъ это не длало большой разницы. Такъ ему казалось.

Оставшись наедин съ самимъ собою посл этого объясненія, посл внезапнаго финала, съ такой удивительной быстротой уничтожившаго смыслъ и предшествовавшаго разговора, и всхъ его предварительныхъ мукъ, Маевскій увидлъ себя въ положеніи и неожиданномъ, и еще боле смутномъ… Разсуждать стало еще трудне, такой полный разладъ царилъ между вншними впечатлніями и внутренними ощущеніями… Протестовать не оставалось боле никакого основанія…

Мигрень Лидіи Петровны совершенно прошелъ только на третій день. Она въ первый разъ выхала на часъ прокатиться вмст съ мужемъ, она была нсколько напряженно весела, немножко черезчуръ разговорчива и очень много кокетничала. Онъ не могъ не любоваться! Онъ не могъ не волноваться, когда ему шаловливо подставляли щеку для поцлуя, заставляли надвать туфли и застегивать перчатки, снисходительно забавляясь его неловкостью! Онъ не могъ не радоваться, когда холодные глаза смотрли ласково и вкрадчивый голосъ звучалъ нжно… И тмъ не мене… ‘онъ мало вритъ!’ думала озабоченно Лидія, слдя за его смущенными улыбками и задумчивыми взглядами.

Лидія Петровна не ошибалась. Но Маевскій никогда не сознался бы самому себ, что онъ не вритъ женщин, которая говоритъ, что любитъ его. Молодой ученый нашелъ выходъ изъ этой дилеммы: онъ пришелъ къ убжденію, что любовь есть понятіе условное, что пустая жизнь и поверхностные вкусы портятъ женское сердце и что полюбить свтскую женщину большое несчастіе для такого простого человка, какъ онъ — даже и въ томъ случа, если ему платятъ взаимностью.

XIV.

М-me Маевская не принимала два дня. Вечеромъ на второй день, ей подали маленькій конвертикъ съ большимъ, запутаннымъ вензелемъ.

‘Вы сочли за боле удобное не принимать меня и потому не удивляйтесь, что я позволяю себ писать къ вамъ’… начиналось письмо князя Амосьева. Отъ первой строки до послдней оно дышало гнвомъ уязвленнаго самолюбія. Лидія озабоченно перечитала его нсколько разъ.

Когда Левъ Алексевичъ пріхалъ на слдующее утро, его приняли не въ будуар, а въ роскошной темно-зеленой гостиной, убранной малахитомъ, на первые звуки его голоса къ нимъ присоединился и хозяинъ дома. Амосьевъ сейчасъ же уловилъ перемну въ тон Лидіи относительно мужа, было слишкомъ замтно, что она обращается къ нему и гораздо чаще, и внимательне, чмъ обыкновенно. Выразительныхъ взглядовъ своего влюбленнаго гостя она какъ будто совсмъ не замчала и упорно удерживала разговоръ на такой почв, гд не могло быть мста никакимъ иносказаніямъ и намекамъ.

Окончательно взбшенный, принимая все это за одно желаніе забавляться на его счетъ, Амосьевъ терялъ послднюю долю хладнокровія. Надо было быть Артеміемъ Николаевичемъ Маевскимъ, чтобы не замтить ничего въ этой нмой сцен, разыгрывавшейся между гостемъ, блднымъ, возбужденнымъ и злымъ, и напряженно веселой, встревоженной хозяйкой. Онъ сидлъ какъ ни въ чемъ не бывало передъ топившимся мраморнымъ каминомъ и не выказывалъ ни малйшей охоты уходить.

Тогда, чтобы выиграть хоть что-нибудь, Амосьевъ снова возобновилъ вопросъ о найм дачи и потребовалъ категорическаго отвта на томъ основаніи, что на рекомендованную имъ дачу есть другіе охотники. Артемій Николаевичъ отказался ршать этотъ вопросъ, соглашаясь заране съ мнніемъ жены.

Отвту Лидіи предшествовала нкоторая томительная пауза. Ради собственнаго спокойствія, ей слдовало отказать, но, встртившись раза два съ настойчивымъ, угрожающимъ взглядомъ, она поняла, что должна уступить, если не хочетъ вызвать какой-нибудь сумасбродной выходки со стороны этого человка, терявшаго всякое самообладаніе.

Лидія Петровна сказала, что она возьметъ дачу, если найдетъ ее достаточно удобной и красивой.

— Для этого надо ее осмотрть, подемте завтра? ршительно обратился Амосьевд. къ Маевскому.

— Осмотрть должна Лидія Петровна, мн совершенно все равно.

— Въ такомъ случа позвольте мн сопровождать васъ? стремительно обернулся онъ къ ней.

На минуту ихъ взгляды встртились, и, конечно, они были похожи скоре на враговъ, чмъ на людей любящихъ…

— Разв вы не подете?.. медленно повернулась Лидія къ мужу.

— Какъ вы хотите. Удовольствія въ подобныхъ поздкахъ я не нахожу никакого.

Забывъ всякую осторожность, Амосьевъ впился взглядомъ въ непроницаемое лицо Лидіи. Она его ненавидла въ эту минуту, она его боялась.

— Хорошо. Я поду съ двнадцати-часовымъ поздомъ, и потрудитесь выслать за мною экипажъ къ шести… выговорила она холодно въ сторону мужа.

— И прекрасно, что дача вамъ понравится, я ручаюсь!

Бываютъ разныя положенія: бываетъ, что мужья недогадливы, доврчивы, слпы, но чтобы такъ систематически помогать, играть всегда въ руку соперника — этого, вроятно, никогда не было и не будетъ съ другой женщиной!.. думала съ негодованіемъ Лидія, когда торжествующій гость откланялся и Маевскій поднялся отъ камина съ такимъ мирнымъ видомъ, какъ будто онъ наилучшимъ образомъ съигралъ свою роль. Извольте оставаться (Врной человку, который нетолько не оберегаетъ васъ, но толкаетъ безразсудно во власть искушенію собственной и чужой страсти!

Лидія Петровна начинала все чаще и чаще разсуждать на тему супружеской врности съ тхъ поръ, какъ у нея явилось желаніе избжать окончательнаго сближенія съ княземъ Амосьевымъ.

Странное, возбуждающее вліяніе ранней весны съ ея стремительными бурями, измнчивыми небесами, влажнымъ, дкимъ воздухомъ, мокрой землей, выглядывающей черными пятнами изъ подъ жесткой, бурой прошлогодней травы… Никакой собственно красоты нтъ въ этой сыри и грязи — все обаяніе въ таинственной жизненной мощи, которая бьется въ каждой наливающейся почк, пробивающейся трав, сверкающей на солнц лужиц, въ кипучей, неустанной работ, такъ дружно одолвающей леденящую силу врага и сулящей впереди столько тепла, столько блеска и красоты! Должно быть, это предчувствіе лучезарнаго будущаго дйствуетъ заразительно и на утомленную энергію человка, оживляетъ и его вялыя желанія, напрягаетъ уцлвшія силы…

Лидія Петровна, въ короткомъ весеннемъ костюм, въ маленькой шляп и свтлой вуалетк, шла съ княземъ Амосьевымъ по длинному Петергофскому шоссе, внимательно обходя лужи и выбирая притоптанныя, подсохшія мста. За полуторачасовой перездъ въ пустомъ купе перваго класса, они успли высказаться, они запальчиво упрекали другъ друга въ бездушной игр искреннимъ чувствомъ и въ эгоистическомъ пренебреженіи чужимъ спокойствіемъ. Въ первый разъ Лидія намекнула своему обожателю, насколько оказалось ошибочнымъ ихъ общее мнніе о характер ея мужа, и совтовала ему вести себя осмотрительне.

Но, пробираясь по необозримо раскинувшемуся парку, по просыхающему шоссе, залитому веселымъ солнцемъ, мимо красивыхъ дачъ, мелькающихъ изъ-за обнаженныхъ деревьевъ своими вычурными фасадами, Лидія съ удивленіемъ ощущала какой-то внезапный переходъ въ своемъ собственномъ настроеніи: вс недавнія заботы и опасенія показались ей преувеличенными, Маевскій съ его сантиментальными требованіями и серьзными запросами — гораздо боле безличнымъ и безвреднымъ, князь Амосьевъ — еще боле красивымъ, смлымъ и горячо чувствующимъ…

Она заглядлась на теплые переливы солнца въ его каштановыхъ волосахъ, на яркія губы, красиво выглядывавшія изъ-подъ усовъ, она чувствовала, что въ эту минуту не способна взглянуть безстрашно въ эти выразительные, черные глаза…

— Что съ вами? о чемъ вы думаете, Лидія Петровна?.. встрепенулся Амосьевъ, сейчасъ же уловившій игривыя искорки въ ея всегда спокойномъ взор.

— Не скажу…

— Значитъ, вы думали обо мн.

Лидія шла молча.

— И вы думали что-то хорошее…

— О-о-о?

— Совершенно очевидно, потому что дурное вы бы непремнно сказали!

Дача, о которой говорилъ Амосьевъ, оказалась прекрасной. Она была на отличномъ мст, красиво выстроена, очень велика и богато меблирована. Она была также непомрно дорога, но на это не обратили никакого вниманія.

Лидія дала задатокъ, а князь Амосьевъ попросилъ хозяина затопить одинъ изъ каминовъ и позволить имъ дождаться тутъ позда, чтобы не забираться такъ рано въ вокзалъ.

Мебель была разставлена такъ, какъ ее оставили послдніе жильцы, но грубые чахлы, голыя окна, закрытыя зеркала и картины придавали комнатамъ что-то унылое и безжизненное.

Хозяинъ, обрадованный выгодной аферой, обязательно принесъ собственноручно охабку тонкихъ, сухихъ дровецъ и, растопивъ каминъ, отретировался суь подобострастными поклонами.

Романическая вспышка въ разсудительной душ Лидіи была такъ же непродолжительна, какъ внезапна. Вся она длилась только на небольшомъ пространств просыхающаго шоссе, залитаго яркимъ, веселымъ солнцемъ, обдуваемаго игривымъ, весеннимъ втромъ… Оставшись глазъ на глазъ съ Амосьевымъ въ большомъ, пустомъ дом, она сознавала себя безвозвратно побжденной, и къ ней разомъ вернулись вс трезвыя соображенія и разсчеты, увы! вполн безсильные сослужить ей какую-нибудь службу въ эту ршительную минуту! Отстаивать себя дольше — значило признать справедливость всхъ его обвиненій, довести его до послдней степени бшенства и рисковать всми возможностями заслуженной мести. Чего, быть можетъ, не сдлала бы одна сила собственнаго увлеченія, то сдлалъ страхъ… Выбирать приходилось между открытой враждой Амосьева и рискомъ загадочнаго негодованія Маевскаго, въ случа если ея измна откроется. Тамъ была надежда сохранить тайну — здсь было все искушеніе собственнаго, такъ давно подавляемаго чувства.

Ея борьбы онъ даже и не замтилъ. Было бы совершенно безполезно разсуждать съ этимъ человкомъ, ничего не понимавшимъ, ничего не видвшимъ, ничего не хотвшимъ знать, кром предстоявшихъ двухъ часовъ такъ долго недававшагося счастія! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XV.

Несмотря на всю свою предусмотрительность, Лидія Петровна лишь постепенно могла оцнить вс невыгоды своего положенія. Какъ только почтительный поклонникъ превратился въ счастливаго любовника, онъ замтно измнилъ тонъ, онъ сталъ гораздо боле требовательнымъ и самоувреннымъ, гораздо мене терпливымъ и покорнымъ. Не то, чтобы Лидія Петровна возмущалась этимъ — другой любви она и не понимала — она только приняла заблаговременно кое-какія мры, которыя на первый разъ состояли въ томъ, чтобы еще боле обезпечить за собою довріе мужа. Она удвоила свое ласковое вниманіе къ Маевскому.

Амосьевъ зазжалъ по прежнему въ т часы, когда Артемій Николаевичъ имлъ обыкновеніе заниматься въ лабораторіи, но, къ своему удивленію, теперь онъ всегда заставалъ его въ будуар жены, или онъ приходилъ черезъ нкоторое время. Странно, что молодой ученый вовсе не смотрлъ счастливымъ — онъ скоре походилъ на человка, угнетаемаго какимъ-то мучительнымъ недоумніемъ… Это недоумніе лишало его сна, аппетита, спокойствія и даже возможности отдаваться своимъ любимымъ занятіямъ, онъ потерялъ интересъ ко всему, цлыми днями ничего не длалъ, весь сосредоточился на усиліи побдить внутренній разладъ и найти какой-нибудь выходъ изъ этой нестерпимой путаницы. Съ ужасомъ замчалъ онъ, что, чмъ ласкове и нжне относилась къ нему жена, тмъ самъ онъ становился холодне и равнодушне.

Амосьевъ съ такимъ положеніемъ длъ не могъ помириться.

— Сколько я вижу, ваше семейное счастіе никогда еще не процвтало въ такой мр, какъ эти дни? спросилъ онъ язвительно Лидію, случайно оставшись съ нею наедин.

— Вы находили бы боле пріятнымъ для себя, еслибы Артемій Николаевичъ угадалъ истину?

— Вы знаете, что этого не можетъ быть — я не признаю за собою права ревновать васъ къ нему. Но я только вижу, что теперь во всякое время я застаю его здсь, и не знаю, когда же, наконецъ, мы можемъ бывать одни?

— Почему же я могу это знать? Вотъ на дачу передемъ скоро, добавила она успокоительно.

— Тамъ будетъ, пожалуй, то же самое!

— Для этого есть только одно средство — найти ему занятіе.

— А его лабораторія? его сочиненіе?

— Я понимаю занятіе обязательное, котораго нельзя бросить во всякое время… службу.

— Легко сказать! придумать службу, приличную господину… химику! проговорилъ Амосьевъ съ откровеннымъ пренебреженіемъ.

— Да, ужь, конечно, онъ не пойдетъ въ чиновники! возразила намренно надменно Лидія.— Онъ могъ бы согласиться, пожалуй, на профессуру…

Амосьевъ зналъ Лидію Петровну такъ хорошо, что не сомнвался, что это было не какое-нибудь случайное замчаніе, а дйствительное и, быть можетъ, давнишнее ея желаніе. Заявить о немъ именно въ эту минуту было для нея всего выгодне: привести въ исполненіе свой честолюбивый планъ черезъ него, длая видъ, что онъ хлопочетъ въ этомъ случа о своихъ собственныхъ интересахъ — это было, безъ сомннія, очень ловко и очень остроумно придумано.

— Я боюсь, что это не особенно легко сдлать, отвтилъ онъ осторожно.

— Не думаю также, чтобы и особенно трудно! Человкъ съ ученой репутаціей и съ положеніемъ Артемія Николаевича, и притомъ русскій — не то же, что какой-нибудь иностранецъ, являющійся искать у насъ ученой карьеры ради куска хлба… Я полагаю, что такія вещи должны отличать.

— Вдь для этого, Лидія Петровна, прежде всего нужна свободная каедра… Впрочемъ, дло не въ этомъ: если не каедра, то существуютъ какіе-то комитеты, комиссіи или, какъ ихъ тамъ называютъ, куда пристраиваются разные ученые генералы. Вопросъ въ томъ, какъ и черезъ кого это сдлать?

— Вы не знакомы съ В….? спросила спокойно Лидія Петровна.

— Это мой двоюродный дядя со стороны матери.

Лидія Петровна не прибавила ничего больше. Это она знала заране.

Князь Амосьевъ считалъ неприличнымъ отказать въ услуг женщин, съ которой онъ находится въ интимныхъ отношеніяхъ. Онъ готовъ былъ подарить ей и то, что это даже не будетъ имть вида услуги, благо онъ дйствительно могъ только выиграть, еслибы у Маевскаго завелось новое серьзное дло, онъ не сомнвался, что молодой ученый предастся ему со всмъ жаромъ и добросовстностью своей наивной души.

Вскор посл этого разговора, у Лидія вышла неожиданная размолвка съ Врой Мокутиной. Вра никогда не бывала у сестры иначе, какъ по длу или по приглашенію. На этихъ семейныхъ вечерахъ обыкновенно царствовала самая томительная скука, такъ какъ Лидія не ршалась приглашать только своихъ, чтобы не дать имъ повода говорить, что она прячетъ ихъ отъ знакомыхъ, и всегда подбирала еще нсколько человкъ изъ тхъ тетушекъ, дядюшекъ, кузинъ и племянницъ, безъ которыхъ не обходится ни одинъ кружокъ. Собираться къ Маевскимъ для Вры бывало истиннымъ мученіемъ — такъ ее тревожили разныя тонкости въ туалет, какъ только доходило до сборовъ къ сестр, вс собственныя вещи казались ей недостаточно модными, жалкими, ‘нищенскими’ — страдательнымъ лицомъ являлся, конечно, Антонъ. Вра не успокоилась и посл того, какъ убдилась, что во вс разы она была положительно нарядне всхъ дамъ и двицъ, не исключая и самой хозяйки.

На этотъ разъ Вра пріхала къ Маевскимъ до начала визитнаго времени, когда портьеры будуара Лидіи еще не были подняты, и она въ вышитомъ батистовомъ пеньюар расчесывала передъ зеркаломъ свою длинную, пепельную косу. Тмъ не мене, на Вр было шелковое платье и визитная шляпка.

Лидія подумала, что она, по обыкновенію, пріхала за какимъ-нибудь фасономъ, она никогда не позволяла увозить на домъ своихъ вещей, и Вра начинала тутъ же снимать выкройки съ помощью горничной сестры.

Посл нсколькихъ незначущихъ фразъ, Вра заговорила о томъ, что пора нанимать дачу, и при этомъ такъ замтно волновалась, что Лидія сразу догадалась, что на этотъ разъ дло не въ выкройкахъ.

— Денегъ занимать пріхала, должно быть… соображала она, погруженная, повидимому, всецло въ свою замысловатую прическу и сейчасъ же приходя въ дурное расположеніе духа.

Наконецъ, Вра, запинаясь и колеблясь, намекнула, что для Маевскихъ вс хорошія дачи черезчуръ велики и жить лтомъ вдвоемъ ужасно скучно.

Гребенка задвигалась медленне въ волосахъ Лидіи Петровны, она ждала, что будетъ дальше, и, самымъ безжалостнымъ образомъ, ни однимъ словомъ, ни утвердительнымъ, ни отрицательнымъ, не шла на помощь сестр. Несчастная Вра должна была досказать все до послдняго слова: она пріхала только по настоянію матери, которая увряетъ, что Маевскіе, вроятно, найдутъ для себя выгоднымъ нанять дачу пополамъ. (‘Нанять пополамъ! каково нахальство!..’ мысленно отвтила себ Лидія). Лтомъ вс живутъ безъ затй, и они не были бы стснены, такъ какъ дти могутъ помщаться гд-нибудь въ мезонин.

Лидія все слушала, не прерывая ни однимъ словомъ. Рчь Вры становилась все сбивчиве и учащенне…

— Это все прекрасно, Вра, наконецъ остановила ее Маевская, насладившись достаточно:— только я совершенно не понимаю, съ чего вы взяли, что мы заберемся куда-нибудь въ глушь и заведемъ нмецкую идиллію съ чаепитіями на трав, собираніемъ ягодъ, жареніемъ грибовъ и прочими сантиментальностями, до которыхъ вы съ maman такія охотницы? Мы наняли уже дачу въ Петергоф, гд будутъ жить многіе изъ нашихъ знакомыхъ, и, слдовательно, это вовсе не будетъ ‘безъ затй’, какъ ты выражаешься. Нашъ образъ жизни ничуть не измнится, и я не думаю, чтобы ты и maman чувствовали себя особенно пріятно въ чужомъ обществ, съ которымъ потомъ все равно не можете поддерживать знакомства.

— Мы не знали, что дача уже нанята, вспыхнула Вра:— Артемій Николаевичъ какъ-то говорилъ Антону, что онъ желалъ бы жить на финляндскомъ берегу — тамъ есть дачи-особняки…

— Я не знаю, говорилъ-ли что-нибудь подобное мой мужъ, перебила наставительно Лидія: — но я о финляндскомъ берег слышу въ первый разъ! Во всякомъ случа, дача нанята, и естественно, что мы не могли при этомъ имть въ виду второй семьи. Да и разсчетъ это былъ бы плохой, Вра. Я очень хорошо понимаю, что maman — если это дйствительно ея идея — имла въ виду сдлать за лто нкоторую экономію, но все, что вы сберегли бы на хозяйств и дач, наврное ушло бы на наряды теб и дтямъ. Мн самой досадно подумать о тхъ расходахъ, которые предстоятъ съ этой лтней экипировкой… кром того, придется заводить экипажи, прикупать еще лошадей…

— Ты совершенно напрасно такъ много распространяешься, остановила ее Вра съ сдерживаемой дрожью въ голос.— Я была заране уврена, что эта выдумка только заставитъ меня вынести лишнее униженіе… Но вдь если maman заберетъ себ что-нибудь въ голову, то ея никто не отговоритъ…

— Очень жаль, что теб угодно называть это униженіемъ… Вамъ слдовало бы, по крайней мр, во-время предупреждать о своихъ планахъ!.. послала она иронически въ слдъ Мокутиной, которая торопилась уйти, позабывъ даже проститься съ нею.

Въ прихожей Вру нагналъ Маевскій и сталъ-было разспрашивать, по какому случаю она прізжала такъ рано и оставалась недолго, но ничего не понялъ изъ ея рзкаго, озлобленнаго отвта, Артемій Николаевичъ проводилъ ее до лстницы и нсколько минутъ задумчиво прислушивался къ звуку удалявшихся шаговъ. Ему всегда бывало жаль эту Вру Мокутину съ ея недовольствомъ, вчными жалобами и нескончаемыми зубными болями, хотя она и не была достаточно кроткой, чтобы быть симпатичной, и онъ собственно не любилъ ни ея, ни своей тещи. Артемій Николаевичъ прошелъ въ будуаръ и узналъ отъ Лидіи, въ чемъ дло.

— Вдь дача, судя по вашимъ словамъ, дйствительно очень велика? замтилъ Маевскій.

— Что же изъ этого? вы желали бы водворить у насъ милйшую атмосферу Мокутиныхъ, съ ворчаніемъ maman, нескончаемымъ нытьемъ и претензіями Вры, неряшествомъ Антона и съ аккомпаниментомъ капризныхъ дтей, растрепанныхъ нянекъ и валяющихся повсюду пеленокъ и игрушекъ?

— У нихъ могла бы быть своя половина.

— Позвольте ужь мн знать ихъ лучше! возразила Лидія съ досадой:— конечно, Вра и maman не о томъ хлопочутъ, чтобы сидть на своей половин. Вра Петровна готова изъ кожи лзть, чтобы хоть нсколько мсяцевъ тянуться за нами, а такъ какъ понятно, что жили бы они преспокойно на нашъ счетъ, то она и могла бы нашить себ какихъ-нибудь невроятныхъ туалетовъ и засдать въ моей гостинной… съ ея-то вкусомъ и пониманіемъ въ подобныхъ вещахъ!

— Но, можетъ быть, у нихъ просто денегъ нтъ для дачи? настаивалъ кротко Маевскій.

— Не безпокойтесь — каждый годъ нанимаютъ.

— Во всякимъ случа, съ ихъ средствами оно, можетъ быть, и трудно. Мы можемъ просто нанять имъ дачу, если вы не хотите жить вмст.

Лидія съ неудержимой досадой вскинула на него глазами.

— Сдлайте милость, не торопитесь, пока васъ объ этомъ не просятъ! наврное, и до этого не далеко…

— Я думаю, что всегда пріятно предупредить просьбу.

— Это вовсе даже и не такъ просто. Вра, конечно, говорила о найм дачи пополамъ, попробуйте, предложите ей денегъ! Это какая-то удивительная смсь самолюбія и приниженности… Она, кажется, никогда сама не знаетъ хорошенько чего хочетъ.

— Вы совершенно просто можете дать вашей матери пятьсотъ рублей. Наконецъ, наймите прямо дачу сами и подарите вашимъ племянникамъ. Кром того, я узналъ недавно, что вашъ братъ даетъ уроки…

— Что же тутъ удивительнаго? вроятно, Ипполитъ разсудилъ весьма здраво, что у maman нтъ лишняго. Вотъ видите! это вдь сорокъ рублей въ мсяцъ — значитъ, ныньче для дачи есть деньги, которыхъ не было прежде, я этого даже не знала!

Артемій Николаевичъ смотрлъ на нее съ удивленіемъ.

— Можетъ быть. Я только нахожу, что такимъ богатымъ людямъ, какъ мы, стыдно допускать, чтобы юноша тратилъ на заработокъ время, которое нужно для его образованія. Я самъ былъ студентомъ и понимаю…

— Вы понимаете очень мало въ этихъ вещахъ, совсмъ уже безцеремонно оборвала Лидія: — вы всегда были богаты. Почти вс студенты живутъ уроками и это не мшаетъ имъ учиться.

— Гораздо проще дать ему пятьсотъ рублей въ годъ.

Лидія Петровна засмялась.

— Кажется, у васъ и цифры нтъ меньше, какъ въ пятьсотъ рублей! Сколько я знаю, у насъ теперь не можетъ быть и сотни лишней. Дача стоитъ полторы тысячи, верховая лошадь — если даже мн одной — рублей пятьсотъ, по крайней мр, выздную также необходимо прибавить хоть одну еще для лтней зды… А экипажи? а костюмы мн и вамъ? а лтняя жизнь? а поздки?..

Неподдльный ужасъ отражался на лиц Маевскаго.

— Я думалъ, что намъ хватитъ на это полугодіе… выговорилъ онъ съ недоумніемъ.

— Какъ?.. встрепенулась Лидія: — тхъ денегъ, которыя вы дали мн въ послдній разъ? Богъ съ вами, да я не знаю, наберется ли тамъ и триста рублей!

Артемій Николаевичъ провелъ рукою по волосамъ. Одной изъ тяжелыхъ сторонъ семейной жизни была для него необходимость заботиться о текущихъ средствахъ, чего онъ совершенно не зналъ до женитьбы: его отецъ былъ такъ аккуратенъ, а Вильгельмъ былъ такимъ заботливымъ и экономнымъ казначеемъ! Онъ давно потерялъ счетъ всмъ крупнымъ суммамъ, которыя передавалъ Лидіи Петровн для устройства обстановки, которою такъ тщеславилась въ своемъ кружк m-me Маевская. Теперь для него стало вполн очевиднымъ, что на тотъ образъ жизни, который намревалась вести его жена, не можетъ хватить всхъ доходовъ, которые ему всегда казались громадными.

Онъ сказалъ ей это просто и совершенно спокойно.

— А вы собираетесь раздавать по пятисотъ рублей направо и налво! вырвалось у Лидіи въ первую минуту досады.

— Мы тратимъ такъ безразсудно много на роскошь… Если въ цвточномъ магазин заплачено наврное больше, то можноли длать изъ этого вопросъ въ дл дйствительно серьзномъ? выговорилъ Маевскій съ упрекомъ.

— Какъ вы хотите! сдержанне пожала плечами Лидія.— Я только хочу сказать, что намъ предстоитъ множество крупныхъ расходовъ.

— Вы напрасно не сказали мн раньше, что у насъ остается такъ мало денегъ… Это все-таки требуетъ времени…

— Да-а-а… А гд вы ихъ возьмете? спросила Лидія, съ неожиданнымъ любопытствомъ повернувшись въ его сторону.

— Какъ гд? въ банк.

— То есть изъ капитала?.. сдвинула она брови.

— Конечно. Гд же больше? Я давно собираюсь подвести итогъ счетамъ… Это все ужасно дорого стоило, выговорилъ Маевскій съ сожалніемъ, уставившись глазами на какую-то фарфоровую группу.

— А вы даже не сводили счетовъ? вотъ, это — милая манера жить на свт! Заведите секретаря, если вы не желаете заниматься этимъ сами…

— На т деньги, которыя надо заплатить секретарю, могутъ существовать нсколько студентовъ… Да и длать ему нечего.

— Ахъ, вы намрены отнын все, что мы имемъ и тратимъ, переводить на студенческій бюджетъ? Это, по крайней мр, оригинально! разсмялась Лидія.— Нтъ, кром всякихъ шутокъ, я вижу, что паши дла уже запутаны. Это все потому, что деньги помщены глупйшимъ образомъ, по соображеніямъ какого-то дядюшки Петра!

— Я ничего не понимаю въ этихъ вещахъ, отвтилъ Маевскій какъ-то непривычно холодно.

— Я думаю, это стоитъ того, чтобы поучиться?..

Артемій Николаевичъ молчалъ и съ тяжелымъ выраженіемъ смотрлъ куда-то въ окно…

XVI.

Ближайшимъ результатомъ этого разговора было то, что Маевскій, удрученный сознаніемъ лежащей на немъ отвтственности, ршился водворить строгій порядокъ въ своихъ денежныхъ длахъ и для этого обратился за помощью къ Антону Мокутину. Въ одно прекрасное утро, Антонъ заслъ въ его кабинет, вооруженный щетами и цлыми кипами счетовъ, квитанцій и росписокъ, которыя, по счастію, все время машинально складывались въ одномъ изъ ящиковъ стола. Онъ подводилъ итоги, отъ времени до времени произнося внушительно на всю комнату ка: кую нибудь цифру, которая казалась ему особенно непозволительной. Потомъ онъ взялъ записную книжку, въ которой рукою дядюшки Петра выставленъ былъ списокъ всхъ акцій и облигацій, помщенныхъ въ банк на имя Артемія Николаевича Маевскаго, и на клочк бумаги произвелъ вычитаніе. Дале, спросилъ Маевскаго, сколько у него въ наличности капитала въ данную минуту, для чего тотъ очень долго перелистывалъ еще какую-то особую книжечку. Антонъ вторично произвелъ вычитаніе, и результатъ двухъ простйшихъ ариметическихъ дйствій показалъ, что полтора года жизни въ Россіи и женитьба на Огулевой стоили Маевскому почти четвертой части всего его наслдства.

— Продолжая и впередъ въ томъ же род, вы года черезъ четыре проживете все до копейки, неумолимо констатировалъ Антонъ.

— Я не знаю, какъ этому помшать.

— Какъ нельзя боле просто: живите на проценты.

— Вы хорошо знаете, что это не отъ меня зависитъ.,

Антонъ вскочилъ съ своего мста.

— Ну, ужь извините, Артемій Николаевичъ, это чистйшее малодушіе! Я знаю, что вамъ непріятно отказывать, когда вы видите, что для Лидіи Петровны весь смыслъ жизни въ этихъ брильянтахъ, фарфорахъ и рысакахъ, по всему должна же быть мра! Я понимаю, какъ люди раззоряются на кокотокъ — но раззориться на свою законную жену, это, воля ваша, смшно!

Маевскій, попуря голову, медленно блуждалъ по комнат. Не истраченныхъ денегъ было ему жаль — его угнетала мысль о какомъ бы то ни было препирательств съ женой по поводу денегъ. Когда Лидія Петровна не спала ночей, обдумывая цвтъ и фасонъ мебели, когда она до изнеможенія разъзжала по магазинамъ, просиживала часы надъ обращиками матерій и съ изумительнымъ терпніемъ проводила цлые дни въ совщаніяхъ съ обойщиками — Артемій Николаевичъ сожаллъ о меркантильности женскихъ вкусовъ… Когда m-me Маевская тратила безразсудныя деньги на брильянты, на фарфоровыя куколки и живые цвты въ январ — Артемій Николаевичъ изумлялся женскому легкомыслію… Но въ послднемъ разговор его поразили такія черты, которыя были уже прямо антипатичны: ему не пріятно бросилось въ глаза тревожное раздраженіе, съ которымъ она оспаривала пятьсотъ рублей для Ипполита, высчитывала, какія деньги могли остаться для дачи у Мокутиныхъ, и упрекала его въ небрежномъ веденіи длъ. Артемій Николаевичъ могъ быть снисходительнымъ къ какой угодно безразсудной расточительности, но всякій проблескъ жадности въ женщин былъ ему невыразимо противенъ.

Антонъ посовтывалъ выяснить Лидіи въ короткихъ словахъ, въ какомъ положеніи находятся дла, и объявить ей, что отнын ихъ годовой бюджетъ не долженъ превышать десяти тысячъ.

— Да вотъ, всего лучше — попросите ее сейчасъ же сюда, предложилъ онъ неожиданно.

Лидія знала, что Антонъ пришелъ помочь Маевскому привести въ ясность дла, и хоть она отъ души презирала такую безпомощность, однако, придя въ кабинетъ, любезно поздоровалась съ зятемъ.

— Вы сегодня въ роли homme d’affaires?.. Каюсь, Антонъ Ильичъ, я никогда не считала васъ за особенно длового человка — но, что прикажете длать! видно, для всего существуютъ градаціи!.. проговорила она съ ироніей, очевидно, относившейся къ ней самой.

— Да-съ, Лидія Петровна, и я долженъ сказать вамъ, что та ступенька, которую вы съ Артеміемъ Николаевичемъ занимаете въ градаціи неблагоразумія, очень и очень высока.

Антонъ не безъ удовольствія слдилъ, какъ тревожная тнь проскользнула по ея лицу.

— Да? выговорила она вопросительно.

Онъ медленно, внушительно прочелъ свои вычисленія и объявилъ итогъ.

— Какъ? только десять тысячъ?!. неудержимо вырвалось у Лидіи, и яркая краска залила ей лицо. Она быстро обернулась къ Маевскому, который, скрестивъ руки, стоялъ въ глубин комнаты.— Вы находите это возможнымъ, когда сейчасъ, для того только, чтобы устроиться на дач, надо три, четыре тысячи! Эта квартира обходится больше двухъ — что же остается на жизнь цлаго года?!.

— Десять тысячъ — очень большія деньги, какъ-то печально произнесъ Артемій Николаевичъ.

— О, пожалуйста! Я знаю не хуже васъ, что люди живутъ и на одну тысячу, и на пятьсотъ рублей — вопросъ совсмъ не въ этомъ. На десять тысячъ въ наше время нельзя прожить не только роскошно, но хотя бы только ни въ чемъ себ не отказывая!

— Вотъ это, по крайней мр, откровенно, перебилъ съ безцеремоннымъ смхомъ Антонъ: — вы хоть ужь и не скрываете, что вамъ надо ни больше, ни меньше, какъ — роскошно!

— Да-съ, и вамъ должно быть извстно, что я этого никогда и не скрывала. Я предоставляю другимъ довольствоваться малымъ поневол, завидовать изъ-за угла или драпироваться безкорыстными фразами. Я прямо говорю, что люблю только изящное, красивое, доставляющее эстетическое наслажденіе, а такія вещи дорого стоютъ. Но я во всякомъ случа довольна, что, по крайней мр, узнала правду, я сознаюсь, что считала себя гораздо боле богатой женщиной, и нахожу, что меня могли бы избавить отъ подобнаго разочарованія… Было бы благоразумне и даже честне не оставлять меня такъ долго въ заблужденіи… Потрудитесь дать мн этотъ листокъ, подошла она къ Антону и взяла лежавшую передъ нимъ бумажку.

Онъ съ любопытствомъ смотрлъ, какъ она ее аккуратно сложила и опустила въ свой карманъ. Потомъ она повернулась къ Маевскому и произнесла тономъ владтельной особы, длающей распоряженія:

— Я все-таки прошу васъ приготовить четыре тысячи, о которыхъ мы говорили. Если мы на нкоторое время и выйдемъ изъ бюджета, то этому пока нельзя помочь, безъ этихъ расходовъ обойтись невозможно. Надюсь, что на будущее время я что нибудь придумаю.

Маевскій по прежнему стоялъ въ глубин комнаты, скрестивъ руки и съ выраженіемъ почти ужаса смотрлъ, какъ она выходила, недовольно вскинувъ голову и сдвинувъ брови.

— Лидія Петровна пришла, наконецъ, къ заключенію, что она себя продешевила!!! произнесъ съ чувствомъ Антонъ, и Маевскій, какъ ужаленный, повернулся въ его сторону.

— Поврьте, батенька, что это ничего! то есть, конечно, ей это очень непріятно въ настоящую минуту, но она недаромъ собирается что нибудь придумать, она уже изобртетъ, вы можете быть покойны! Дйствительно, это хорошо, что она теперь все знаетъ и впередъ можетъ кутить уже на свой собственный страхъ.

Антонъ выговорилъ все это совсмъ добродушно, какъ будто это были самыя простыя вещи, которыя разумются сами собой.

Маевскій медленно шелъ на него изъ глубины комнаты, впиваясь въ него такими пораженными глазами, его искаженное лицо было такъ жалко, что Мокутинъ машинально поднялся ему на встрчу.

— Послушайте… что вы такое сказали?.. тихо выговорилъ Маевскій хриплымъ голосомъ.

Антонъ безсознательно почесалъ затылокъ и безпокойно забгалъ глазами, уклоняясь отъ смущавшаго его испуганнаго взгляда.

— То есть… я собственно не хотлъ сказать…

Маевскій тяжело опустилъ ему руки на плечи.

— Постойте… вы — честный человкъ, Антонъ Ильичъ… вы сказали: продешевила… Вы и раньше знали, что она выходила за мои деньги?..

— Батенька! да неужто же вы-то до сихъ поръ этого не знаете?! могъ только воскликнуть чуть не съ плачемъ Антонъ.

Маевскій громко хрустнулъ пальцами, рознялъ руки и он разомъ повисли безсильно, какъ плети…

— Нтъ!!!

Антонъ схватился за голову и сунулся куда-то въ уголъ.

— Да, я ршительно какой-то неудачный человкъ! Поймите, мой милйшій, милйшій Артемій Николаевичъ, что вы — послдній человкъ, кому я пожелалъ бы сдлать какое нибудь зло! Ну, вдь дернулъ же чортъ!.. Да вдь я… ну, что такое я? зачмъ вамъ слушать меня? Я несправедливъ, я пристрастенъ, я не люблю женщинъ, я, наконецъ, просто сболтнулъ!

Маевскій продолжалъ стоять съ опущенными руками, пристыженнымъ лицомъ и вовсе не слушалъ его.

— Вы вотъ почти полгода женаты и коли до сихъ поръ не имли случая убдиться, то вамъ, конечно, судить врне! Чужая душа — потемки, кто можетъ взять на себя…

— Успокойтесь, Антонъ Ильичъ. Ваши слова только, такъ сказать, оформили… Понялъ я раньше, изъ всей этой сценки, а, можетъ быть, и еще раньше, изъ того разговора… Пора, да, пора!..

Антонъ исподлобья, мрачно смотрлъ на него.

— Можно быть неопытнымъ, можно думать честно о другихъ, можно не знать женщинъ, можно, наконецъ, увлекаться, но надо же видть, сознавать, что съ тобой длается!! Дать себя такъ обмануть, такъ надсмяться надъ искреннимъ чувствомъ, такъ одурачить — для этого мало быть неопытнымъ и наивнымъ, надо быть глупымъ!! И я, дйствительно, глупъ при всемъ моемъ образованіи, при всхъ моихъ врныхъ взглядахъ въ наук… Кому это нужно? какая отъ этого польза, если человкъ на каждомъ шагу смшонъ и жалокъ! Да, я глупъ, что могъ, умный человкъ, полюбить свтскую красавицу, честный человкъ могъ полюбить такую пустую, такую безсердечную, могъ полюбить такую дурную женщину!!!..

Еслибъ какой нибудь актеръ произнесъ подобный монологъ съ такой трагической простотой — театръ заколыхался бы отъ восторга, вс бы зрители плакали, какъ плакалъ Антонъ, не замчавшій, что слезы наполняютъ его глаза…

Маевскій не сдлалъ ни одного жеста. Онъ стоялъ, судорожно сцпивъ вытянутыя, некрасивыя руки. То, что онъ испыталъ, когда его оснила первая наивная догадка — совсмъ ничего не значило передъ этимъ совсмъ особеннымъ ощущеніемъ уничтоженнаго человческаго достоинства. Точно онъ не живой человкъ, а какая нибудь глиняная кукла, которая разлетлась въ дребезги отъ одного ловкаго удара… Точно онъ не живой человкъ, а картонный плясунъ, послушно, вслдъ за веревочкой, продлывающій требуемое движеніе!.. Точно онъ не живой человкъ, а только вмстилище для двухсотъ тысячнаго наслдства, пустая коробка, которую останется бросить, когда оно будетъ вынуто!.. Дикія сравненія проносились въ его мозгу съ раздражающей вульгарностью и убожествомъ фантазіи. Онъ казался самъ себ вещью — непремнно вещью, безсмысленной, ненужной, брошенной… Жить нельзя! лучше этого онъ не могъ выразить своихъ ощущеній…

— Жить нельзя!!.. повторилъ онъ громко, машинально взялъ со стола шляпу Антона, надлъ ее на голову и вышелъ, совершенно позабывъ о Мокутин.

— Куда вы? догналъ его Антонъ.

— Да-а… Антонъ Ильичъ!.. Пройтись, пойдемте, пожалуйста, куда нибудь на воздухъ…

XVII.

Лидія изъ окна видла, какъ Маевскій и Антонъ вышли на улицу.

— Гулять отправляется, какъ ни въ чемъ не бывало! отвернулась она съ презрніемъ.

Она чувствовала себя обманутой. Ей непритворно казалось въ эту минуту, что она никогда не вышла бы за этого невзрачнаго, безтолковаго, упрямаго и тяжелаго чудака, еслибъ только она знала во-время, что и все-то его наслдство, о которомъ такъ шумли, немногимъ превышало двсти тысячъ. Съ тхъ поръ, какъ Лидія Петровна истратила въ полгода цлое состояніе и вкусила на дл всю прелесть необузданной роскоши, она уже не могла считать иначе, какъ тысячами, двсти тысячъ она боле не считала даже богатствомъ, а перспектива десятитысячнаго бюджета казалась физически невозможной.

Она безпокойно ходила взадъ и впередъ по своему фарфоровому будуару, погруженная въ напряженное, нетерпливое раздумье. Въ такія минуты она обыкновенно соображала особенно быстро. Желая воспользоваться отсутствіемъ мужа, Лидія Петровна немедленно, запиской, вытребовала къ себ князя Амосьева, но передъ тмъ, какъ онъ долженъ былъ явиться, она выпила стаканъ холодной воды, поправила прическу, напудрила лицо и съ большимъ усиліемъ, передъ зеркаломъ, заставила свои глаза принять боле мягкое выраженіе.

Посл нжныхъ привтствій и нсколькихъ незначущихъ вопросовъ, Лидія Петровна, тономъ просьбы, высказываемой между прочимъ, попросила князя Амосьева узнать у какого нибудь компетентнаго человка, кому можно поручить помстить деньги — тысячъ полтараста — врнымъ и вмст самымъ доходнымъ образомъ, князь общалъ, и только когда онъ уже уходилъ, она еще разъ попросила сдлать это возможно скоре.

Левъ Алексевичъ никакимъ образомъ не могъ бы догадаться, что его собственно только для этого и вызывали, онъ вынесъ пріятное впечатлніе, что это было нжное свиданіе, устроенное въ удобную минуту любящей женщиной. Амосьевъ кстати сообщилъ Лидіи, что онъ имлъ уже случай говорить съ своимъ дядей насчетъ службы ея мужа: Артемію Николаевичу Маевскому будутъ очень рады, но это надо уладить такъ гладко, чтобы, само собой, о предварительныхъ переговорахъ черезъ третье лицо не было и помину.

Лидія Петровна мене, чмъ когда нибудь, была расположена тратить время даромъ. Она тутъ же ршила передъ перездомъ на дачу сдлать прощальный вечеръ, на которомъ В*** познакомится съ Артеміемъ Николаевичемъ. Предварительно, Лидія подетъ на jour fixe къ сестр Льва Алексевича, гд будетъ и ея дядя, и тамъ же и пригласитъ его къ себ на вечеръ. Предупрежденный, для чего это длается, В*** отнесется къ этому снисходительно и позволитъ племяннику привезти себя къ его друзьямъ, такъ какъ невозможно надяться, чтобы Маевскій согласился сдлать ему предварительный визитъ.

Принявъ мры для новаго устройства длъ и мысленно присчитавъ къ десяти тысячамъ еще три-четыре тысячи будущаго жалованья мужа, Лидія Петровна нсколько успокоилась.

Артемій Николаевичъ вернулся домой поздно вечеромъ, прошелъ прямо къ себ и ночевалъ на кровати, стоявшей въ темной ниш въ его лабораторіи. Съ этого дня онъ замтно измнилъ свой образъ жизни. Онъ сидлъ безвыходно въ своихъ комнатахъ, являлся только къ обду и ужину, каждый день выходилъ изъ дому. Онъ былъ неизмнно уныло молчаливъ и кокетливыя заигрыванія жены, видимо, производили на него такое странное, болзненное впечатлніе, что Лидія, съ свойственной ей осторожностью, сочла за боле умное сдлать нкоторый антрактъ въ своемъ усердіи… Это дало ей возможность предаваться на свобод увлекательнымъ заботамъ о лтнемъ туалет, она разъзжала по магазинамъ и портнихамъ, выбирала лошадей, намченныхъ предварительно княземъ Амосьевымъ, осматривала экипажи, которые князь, по ея просьб, заказалъ для нихъ своему поставщику, и нсколько разъ здила на дачу, гд шли кое-какія передлки въ пріемныхъ комнатахъ.

Маевскій слышалъ о предполагаемомъ прощальномъ вечер передъ лтнимъ сезономъ и оставилъ это безъ всякаго возраженія съ своей стороны.

Для вечера, который долженъ былъ принести лишнія три-четыре тысячи годового дохода, Лидія Петровна не жалла расходовъ. Желая чмъ нибудь отличить его въ монотонной цпи обыкновенныхъ зимнихъ вечеровъ, m-me Маевская ршила завести лто въ своихъ залахъ и превратить ихъ въ сплошной садъ. Она и князь Амосьевъ съ увлеченіемъ разработали этотъ проэктъ, разъзжали по оранжереямъ, длали закупки и заказы. Амосьевъ здилъ къ какому-то художнику и заказалъ ему рисунокъ, по которому должны разставляться деревья и составляться цвточныя группы. При всемъ своемъ благоразуміи, Лидія Петровна нсколько зарвалась въ своемъ чрезмрномъ увлеченіи, но это случается такъ легко въ дл, гд каждый шагъ есть удовольствіе и каждый истраченный рубль даетъ сто процентовъ наслажденія! Она и себ заказала блдно-зеленое платье и съ своей ослпительной близной и свтлыми волосами должна была напоминать собою ландышъ, по мннію князя Амосьева…

Хлопотливая, увлекательная суета началась за два дня до вечера. У подъзда Маевскихъ то и дло останавливались крытые, рессорные фургоны съ роскошными растеніями, которыя бережно раскутывали въ швейцарской, осторожно вносили по лстниц и ставили на предназначенное мсто, привозились огромныя корзины съ дикимъ камнемъ, зеленымъ мохомъ и готовыми зелеными гирляндами, выносилась лишняя мебель, стучали молотки, суетились какіе-то искусные, ловкіе люди. Лидія Петровна вызжала по нскольку разъ въ день, за всмъ надзирала сама и ея повелительный голосъ цлый день раздавался во всхъ концахъ дома. Амосьевъ узжалъ домой только на ночь.

Одинъ Артемій Николаевичъ сидлъ безучастно въ своемъ кабинет, отъ которого остался только маленькій уголокъ около его стола, такъ онъ былъ загроможденъ лишней мебелью, вынесенной изъ бальныхъ залъ. Никто не зналъ и не интересовался знать, что онъ думаетъ подъ гулъ праздничной суеты, перевернувшей вверхъ дномъ весь его домъ.

Прощальный вечеръ Лидіи Петровны былъ великолпенъ. Импровизированный садъ, залитый свтомъ безчисленныхъ матовыхъ дампъ, производилъ волшебное впечатлніе, очаровательная хозяйка въ блднозеленомъ плать, убранномъ темной зеленью, съ живымъ внкомъ на голов, была поэтично хороша… Въ такихъ случаяхъ выраженіе ея лица всегда соотвтствовало характеру костюма, въ немъ не было на этотъ разъ ничего высокомрнаго и надменнаго… Ее только нсколько безпокоило, что на Артемія Николаевича все это не производило, повидимому, никакого впечатлнія, онъ упрямо уклонялся отъ ея взглядовъ…

Все совершалось по заране составленному плану. Амосьевъ привезъ своего дядю, которому составили избранную партію въ преферансъ, такъ какъ онъ съ отсталостью ученаго мужа не признавалъ модныхъ игръ. Левъ Алексевичъ долженъ былъ слдить за игрой и предупредить хозяйку, когда пулька будетъ близиться къ концу. Поал долгаго колебанія, Лидія ршилась ничего не говорить Маевскому заране, такъ мало она была уврена въ собственномъ умніи доказать ему необходимость составленнаго ею плана. Она разсчитывала, что неожиданность въ этомъ случа сослужитъ ей лучшую службу. Она намревалась за какіе-нибудь полчаса увести Маевскаго въ его кабинетъ и объяснить ему, что онъ долженъ занять такого почетнаго гостя, какъ В***, и что это, кстати, прекрасный случай поговорить съ нимъ о мст, въ которомъ, при настоящемъ положеніи ихъ длъ, существуетъ уже настоятельная надобность, у него не будетъ времени для сопротивленія, а послдній мотивъ долженъ отнять у него смлость противорчить и вызывать скандалъ, такъ какъ въ крайнемъ случа она могла даже сказать ему о бывшихъ предварительныхъ переговорахъ черезъ Амосьева.

Все шло прекрасно. В*** выигрывалъ, и Амосьевъ шепнулъ Лидіи, что это наврное приведетъ его въ отличное расположеніе духа. Маевскій, не подозрвая, какъ усердно устраивали его судьбу, заслъ въ своемъ оффиціальномъ кабинет съ какимъ-то старичкомъ землевладльцемъ, выспрашивавшемъ его о состояніи сельскаго хозяйства въ Германіи, Артемій Николаевичъ заговорилъ о приложеніи химіи къ земледлію и увлекся незамтно для самого себя.

Было не слишкомъ вжливо, что хозяинъ дома все время отсутствовалъ въ залахъ, но Лидія ршила на этотъ разъ оставить его въ поко, по крайней мр, она знала, гд ей найти его въ нужную минуту.

Въ своихъ планахъ Лидія Петровпа не могла имть въ виду непредвиднныхъ случайностей. Въ самый разгаръ интереснаго спора о химическомъ удобреніи земли Маевскому доложили, что Ипполитъ Петровичъ Огулевъ убдительно проситъ его выйти на минуту въ лабораторію. Артемій Николаевичъ извинился передъ старичкомъ и вышелъ съ смутнымъ предчувствіемъ чего-нибудь дурного. Онъ давнымъ-давно совсмъ не видался съ Огулевымъ, конечно, онъ не сталъ бы безъ серьзной надобности вызывать его изъ бальной залы.

Свча, воткнутая въ бутылку — вс подсвчники были заняты — уныло освщала небольшую комнату съ ея причудливой обстановкой. Ипполитъ отъ безпокойства не садился, онъ колесилъ взадъ и впередъ въ небольшомъ, свободномъ пространств, раздражительно прислушиваясь къ взрывамъ веселой музыки, явственно доносившейся въ лабораторію, когда въ корридор отворяли дверь. Онъ встртилъ Маевскаго на порог.

— Ну, ужь не постуйте, батюшка, дло не терпитъ, взялъ онъ его за пуговицу фрака, и Артемій Николаевичъ сейчасъ же замтилъ, что его лицо встревожено.— За деньгами къ вамъ, дайте, коли можете…

— Сколько надо? Что съ вами случилось, Ипполитъ Петровичъ?..

— Не мн… видите, кажется, что я цлъ и невредимъ! отвтилъ юноша нетерпливо.— Рита… Маргарита Ивановна заболла, въ больницу хочетъ… хозяйка скандалъ сдлала, за два мсяца не заплачено… да и въ больниц впередъ берутъ сколько-то, не знаю наврно… Дайте рублей тридцать, хватитъ, должно быть.

— Рита… Боже мой! но для чего же въ больницу? Я сейчасъ доктора найду… заволновался Маевскій.

— Ахъ, вы уже, Христа ради, не задерживайте! Не хочетъ она доктора, да и правда, что въ больницу гораздо лучше… Скоре только, пожалуйста!

— Сейчасъ… Я съ вами поду… Погодите одну минуту…

Маевскій бросился въ кабинетъ, захватилъ деньги и, какъ былъ во фрак, накинулъ шубу и вышелъ съ Ипполитомъ.

XVIII.

На извощик Ипполитъ нехотя разсказалъ на разспросы Маевскаго, что Рита давно хвораетъ, лечиться не хотла, да и денегъ, должно быть, не было, сегодня ей такъ худо, что онъ и^ахарова ршили насильно привезти къ ней доктора. Тогда Рита объявила, что она ляжетъ въ больницу, и такъ раздражается, что они боятся волновать ее, къ тому же и сами понимаютъ, что дома ей поправиться трудне. А тутъ хозяйка ворвалась, раскричалась, объявила, что она не выпуститъ, пока ей не заплатятъ все до копейки, конечно, по закону задержать больного не иметъ права, да на Риту этотъ гвалтъ такъ дйствуетъ, что лучше заплатить скоре… Въ редакціи кассира Ипполитъ не засталъ, разыскивать долго, да Богъ знаетъ, дастъ-ли еще опять впередъ… У самого два рубля за душой, да у Захаровой три — вспомнилъ о Маевскомъ въ полной увренности, что онъ не откажетъ.

Артемію Николаевичу стоило усилія отршиться отъ собственной обстановки и понять смыслъ этого разсказа, гд разыгрывается скандалъ изъ-за двадцати рублей, не хватаетъ рубля доктору и у трехъ человкъ оказывается въ сложности пять рублей…

Комнатка Риты казалась еще тсне отъ того, что у кровати поставили ширму. Молодая женщина въ темномъ плать, съ короткими черными волосами, стоя на колняхъ, выбирала блье изъ выдвинутаго нижняго ящика комода. Она тревожно оглянулась на Ипполита и съ недоумніемъ посмотрла на Маевскаго, остановившагося на порог въ своей дорогой шуб.

— Вы-таки привезли доктора, шепнула она недовольно, когда Ипполитъ торопливо подошелъ къ ней и сталъ вынимать деньги изъ бумажника, который на лстниц взялъ у Маевскаго.

— Кто тамъ пришелъ?.. зачмъ вы шепчетесь?.. послышался изъ-за ширмы раздражительный голосъ Риты.

Ипполитъ заторопился, уронилъ деньги, махнулъ рукой и на цыпочкахъ подошелъ къ кровати.

— Не волнуйтесь, Рита, все сдлано — деньги есть, мы сейчасъ увеземъ васъ… Вамъ не хуже?

— Гд вы достали денегъ? теперь слишкомъ поздно, кассиръ давно ушелъ… Какая у васъ глупая страсть секретничать!..

— Ахъ, Богъ мой!.. ну, вдь не укралъ же! Забудьте вы, пожалуйста, все это… потомъ успете.

Маевскій однимъ движеніемъ плечъ сбросилъ шубу и тоже подошелъ было къ ширмамъ, по Ипполитъ стремительно оттснилъ его и замахалъ руками съ непонятной ему злостью.

— Нтъ, нтъ, ни за что! Не показывайтесь ей на глаза теперь… И для чего только вы пріхали, не знаю!!

— Я вамъ говорю, чтобы вы не шептались!!, какъ это нелпо воображать, что больныхъ непремнно нужно обманывать… Что тамъ случилось?.. Ипполитъ!! раздавалось повелительно изъ-за ширмъ.

Юноша послалъ Маевскому бшенный взглядъ и бросился къ кровати. За тонкой перегородкой слышенъ былъ голосъ Захаровой и громкій, грубый отвтъ хозяйки:

— Заплатили, и прекрасно, теперь хоть на вс четыре стороны! Знаемъ мы тоже, какъ посл получать — ученыя! Вещей и всхъ-то на десять рублей не наберется…

— Скотина… дура старая!.. ругался сквозь зубы Ипполитъ.— Извощика надо привезти скоре, выбраться отсюда…

— Я пойду приведу карету, вызвался Маевскій, обрадованный, что ему нашлось дло.

— И отлично, мы ее однемъ пока. Ступайте скоре…

Захарова вернулась отъ хозяйки и наскоро связала въ узелъ все, что было въ комод. Ипполитъ снялъ съ гвоздя шубку Ритьт и отыскивалъ ея калоши. Захарова вошла за ширму.

— Видяева, можно одваться, все готово., позвала она осторожно.

— Что?.. куда?.. переспросила Рита, очнувшись.

— Я говорю, мы однемъ васъ, сейчасъ приведутъ извощика.

Больная не отвтила.

Двушка взглядомъ подозвала Ипполита.

— Помогите, надо просто посадить ее… Кажется, забываться начинаетъ.

Ипполитъ поблднлъ и, стиснувъ зубы, сталъ бережно приподнимать Риту за плечи. Она открыла глаза, увидла близко надъ собою взволнованное юное лицо и неожиданно улыбнулась.

— Не бойтесь… не умираю еще…

Ее посадили въ кресло. Захарова на колняхъ натягивала ей на ноги высокія калоши. Ипполитсъ ужасомъ разсматривалъ ея воспаленное лицо, пересохшія губы…

— Да-а… а деньги?.. вдругъ вся вздрогнула Рита и перевела на него лихорадочный взглядъ.

— Да есть же, говорятъ вамъ! отвтила, вмсто него, рзко Захарова.

— Какъ есть… откуда?.. гд вы достали такъ скоро?.. Я хочу… вы должны сказать мн, Ипполитъ!..

— Что же, вы думаете, въ Петербург двадцати рублей и достать ужь нельзя?.. У Маевскаго взялъ, коли вамъ такъ хочется…

— У Маевскаго… Артемій Николаевичъ… зашептала Рита.— Кто вамъ позволилъ, Ипполитъ?! Какъ вы смли, не спросивъ меня!.. Вы понимаете, я вдь знаю, что вы понимаете… это вы нарочно… нарочно!.. Это жестоко…

Захарова вопросительно взглянула на Огулева.

— Оставьте… Чтожь съ этимъ сдлаешь! Онъ все равно прійдетъ сейчасъ…

— Она его видть не хочетъ, что-ли? этого не слдуетъ допускать? Да говорите же, Богъ мой, коли вы знаете!

— Боюсь, что это ее взволнуетъ… И какъ я, дуракъ, могъ не подумать раньше!

— Ступайте въ прихожую и не пускайте его сюда, распорядилась ршительно Захарова.— Пусть детъ впередъ въ больницу, мы и вдвоемъ справимся.

Ипполитъ покорно вышелъ. Рита продолжала говорить безсвязно все одно и тоже: что Ипполитъ хорошо понимаетъ, что онъ нарочно, что это жестоко…

Захарова, не отвчая ни слова, складывала на кровати простыни и подушки.

Когда Маевскій, задыхаясь, влетлъ въ четвертый этажъ и объявилъ, что онъ нашелъ, наконецъ, карету, Ипполитъ чуть не зажалъ ему рта рукою, увлекъ его за собой на лстницу и объявилъ, что онъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ показываться на глаза Рит, что она слишкомъ возбуждена, ему всего лучше хать впередъ въ больницу и ждать ихъ тамъ.

Артемій Николаевичъ совершенно не понималъ, почему именно его Рита не можетъ видть, но онъ безпрекословно повиновался. Въ больниц онъ заплатилъ за мсяцъ за самый лучшій отдльный нумеръ, какой нашелся, вошелъ посмотрть его и далъ пять рублей двушк въ полосатомъ плать, которая поспшно смахивала пыль со столовъ, и безъ того сіявшихъ какъ зеркало. Потомъ онъ на подъзд дождался кареты. Онъ испыталъ смутное чувство незаслуженной обиды, когда на его глазахъ Ипполитъ и Захарова съ трудомъ вынимали Риту изъ кареты, а онъ смотрлъ издали, помня, что ему запрещено подходить къ ней…

Послдняя вспышка очень обезсилила Риту, она покорно дала себя раздть, уложить и осмотрть. Она не обратила никакого вниманія на то, что лежитъ одна въ комфортабельной комнат, и только съ отраднымъ чувствомъ успокоенія опустила голову на свжую подушку.

На улиц вс разошлись въ разныя стороны. Ипполитъ горячо поблагодарилъ Маевскаго за помощь и общалъ извстить о ход болзни Риты, которую доктора пока не находили опасной…

— Я и самъ буду справляться, отвтилъ Маевскій.— Вы, Ипполитъ Петровичъ, сказали давеча, что у васъ всего два рубля… сдлайте мн одолженіе, возьмите т деньги, которыя тутъ остались… прибавилъ онъ просительно.

— Вотъ!— съ какой это стати?!. вдь я, слава Богу, не боленъ. Нтъ, нтъ, Артемій Николаевичъ. Я получу, не безпокойтесь. Прощайте… Юноша видимо спшилъ уйти отъ него.

Только подъхавъ къ самому дому и увидвъ у подъзда длинный рядъ каретъ, Маевскій вспомнилъ, что у Лидіи Петровны балъ. Онъ взглянулъ на длинный рядъ окопъ, залитыхъ огнемъ, съ колеблющимися легкими тнями, и стремительно повернулъ обратно. Посл всего, что онъ видлъ только-что, онъ былъ ршительно не въ состояніи войти въ эти волшебныя залы, убранныя снизу до верху драгоцнными растеніями…

Плотно запахнувшись въ шубу, молодой ученый ожесточенно шагалъ но тротуару все впередъ и впередъ, машинально переходя улицы и заворачивая за углы… Ранняя весенняя заря застала его гд-то на Нев, навалившись всмъ тломъ на каменный барьеръ набережной, онъ машинально смотрлъ на рку…

Замтивъ свтъ, Артемій Николаевичъ взглянулъ на часы, разбудилъ спавшаго извощика и похалъ домой.

XIX.

Едва усплъ Маевскій дернуть звонокъ, какъ ему отворили, но не швейцаръ, а Вильгельмъ со свчей въ рук.

— Um`Gottes Willen, wo sind Sie gewesen?..

— Was denn?.. пріостановился Маевскій.

— Gndige Frau ist usser sich… выговорилъ нмецъ мрачно. Артемій Наколаевичъ равнодушно пропустилъ это мимо ушей. Въ пустыхъ залахъ стоялъ непріятный безпорядокъ кончившагося праздника: раскрытые столы, испачканные мломъ, сдвинутая мебель, догорвшія свчи, увядшіе цвты и воздушные клочья дамскихъ платьевъ на паркет. Только живыя зеленыя стны смотрли красиво, свжо и какъ-то задорно, наполняя воздухъ раздражающимъ ароматомъ.

Къ изумленію Маевскаго, отъ одной изъ цвтущихъ группъ отдлилась Лидія Петровна и, скрестивъ руки, ждала, когда онъ подойдетъ ближе. Она сняла свой нарядъ Наяды, только бальная прическа осталась та же, и ея граціозныя, поэтическія очертанія совсмъ не гармонировали съ разгнваннымъ выраженіемъ лица.

— Скажите пожалуйста, какой государственный переворотъ, какое поразительное событіе заставило васъ забыть вс приличія и бросить цлый домъ гостей? проговорила она, вкладывая въ свои слова сколько только могла язвительности.

Артемій Николаевичъ отвтилъ сдержанно, что событіе хотя и не поразительное, по во всякомъ случа печальное: Маргарита Ивановна заболла и ее надо было перевезти въ больницу.

— Это оригинально! Скажите на милость, по какому удивительному сцпленію понятій, для того, чтобы отвезти въ больницу m-lle Видяеву, потребовалось разыскивать по Петербургу, ночью — васъ?!

Маевскій былъ вынужденъ сказать, что Ипполитъ прізжалъ за деньгами.

— Да-а! вотъ это понятно! усмхнулась Лидія презрительно.

На вопросъ, почему же онъ не просто далъ требуемую сумму, а полетлъ туда самъ, Артемій Николаевичъ уже ничего-не могъ отвтить, кром того, что имъ двигало чувство понятной тревоги за женщину, которую онъ очень цнитъ.

— Скажите просто: за женщину, которая влюблена въ васъ! сказала на это все также презрительно Лидія.

Маевскаго, какъ кипяткомъ, обдало отъ этихъ неожиданныхъ словъ. Онъ не думалъ, могла или нтъ быть права Лидія — онъ испытывалъ одно отвращеніе къ ея поступку, ощущалъ одинъ стыдъ, что онъ слышитъ чужую тайну, такъ грубо, такъ безцльно вышвырнутую постороннимъ человкомъ.

— Вы не имли права говорить это, Лидія Петровна.

— О, Богъ мой, вдь этого не понимали вы одинъ! Впрочемъ, мн это нисколько не интересно. Маргарита Ивановна можетъ хоть въ сидлки васъ взять, какъ передовая женщина, она, вроятно, не найдетъ въ этомъ ничего неприличнаго! Но я требую, чтобы вы не оскорбляли меня, какъ хозяйку этого дома. Я не позволю вамъ ставить меня въ глупое и неловкое положеніе передъ обществомъ!

Лидія Петровна начинала чувствовать себя не совсмъ ловко подъ пристальнымъ взглядомъ этого человка, неподвижно слушавшаго ея крикъ и спрашивавшаго себя, какъ могъ онъ любить эту очаровательную фурію съ пустымъ, безнравственнымъ сердцемъ?! Его вина разросталась съ каждымъ ея новымъ словомъ. Артемій Николаевичъ сталъ слушать внимательне, когда рчь зашла о В***, и узналъ, что пропустилъ легкомысленно удобный моментъ получить мсто, о которомъ онъ и во сн никогда не думалъ.

Маевскій засмялся. Засмялся искреннимъ, добродушнымъ смхомъ непритворнаго изумленія передъ явленіемъ до того невроятнымъ, что оно теряетъ всякій смыслъ и становится только комичнымъ.

— Вы сметесь?!

— Нтъ… скажите, наконецъ, Лидія Петровна, за кого вы меня считаете?! спросилъ онъ удивительно покойно и подошелъ ближе, чтобы лучше видть ея лицо.

Нсколько секундъ Лидія молчала. Не потому, чтобъ она обдумывала свой отвтъ, но чтобы обнять весь смыслъ такого вопроса въ его устахъ. Его поведеніе, его каждое слово поражало ее… Подобныя положенія удивительно изощряютъ сообразительность: тонкое ухо Лидіи Петровны уловило въ немногихъ словахъ, произнесенныхъ имъ за все время, и горькую иронію, и презрніе, и неуловимый оттнокъ спокойнаго достоинства… Она подняла свои великолпныя рсницы и встртила взглядъ, не смотрвшій, а разсматривавшій ее съ какимъ-то обиднымъ любопытствомъ.

— Я вамъ не совтую слишкомъ любопытствовать въ этомъ смысл! отвтила она нахально, въ безразсудной вспышк досады.— Но вдь дло совсмъ не въ этомъ: вы, я надюсь, видите, что мы не можемъ жить на десять тысячъ? У васъ нтъ никакого основанія отказываться отъ службы, которая можетъ дать еще нсколько тысячъ.

— Мои основанія могу знать только я самъ, отвтилъ Маевскій хладнокровно.— На десять тысячъ въ годъ можно жить превосходно, и я не считаю себя обязаннымъ поступать противъ собственныхъ убжденій, чтобы доставить вамъ больше.

— Это, во всякомъ случа, ново! произнесла Лидія очень раздльно, какъ человкъ, не нашедшійся что сказать больше.

Артемій Николаевичъ вздохнулъ, провелъ рукою по волосамъ съ видомъ утомленія и медленно пошелъ къ двери, печально глядя себ подъ ноги.

— И этотъ человкъ смлъ говорить, что онъ любитъ меня!!! вн себя послала она ему вслдъ.

Онъ остановился. Онъ оглянулся и выговорилъ, красня отъ внезапнаго прилива стыда:

— Имйте, по крайней мр, совсть не произносить этого слова!..

Лидія Петровна сла, потому что у нея начинали дрожать ноги. Она была находчива, она была ршительна, она была смла, она не была ни пуглива, ни малодушна, ни нервна — и все-таки она потерялась въ эту первую минуту, когда увидла, что почва выбита изъ-подъ ея ногъ, что все зданіе, воздвигнутое съ такой настойчивостью, съ такимъ терпніемъ и хитростью — рухнуло съ позоромъ!.. У нея было немного совсти… и тмъ не мене, требовалось нкоторое время, чтобы оріентироваться въ этомъ новомъ свт открытаго обмана, обнаруженнаго пошлаго разсчета, унизительнаго безславія!

XX.

На другой день, князь Амосьевъ получилъ коротенькую, но очень настоятельную записку, въ которой ему строго запрещали показываться впродолженіи нсколькихъ дней и совтовали поторопиться съ тмъ дломъ, о которомъ его просили недавно. Вслдствіе этого, дня черезъ два къ Лидіи Петровн явился неизвстный, очень приличный господинъ съ визитной карточкой князя Амосьева и съ предложеніемъ помстить деньги, о которыхъ шла рчь. Лидія Петровна заперлась съ нимъ въ оффиціальномъ кабинет Маевскаго и посл довольно продолжительнаго совщанія, изъ нсколькихъ сдланныхъ ей предложеній избрала покупку дома въ центр города. Приличный господинъ взялся устроить это дло въ самомъ непродолжительномъ времени, такъ какъ m-me Маевская очень торопилась.

Между тмъ, Артемій Николаевичъ былъ всецло погруженъ въ свое сочиненіе, которое стало подвигаться впередъ съ поразительной быстротой. Молодой ученый вдругъ разомъ обрлъ въ себ то спокойствіе, то высокомрное равнодушіе къ своей личной судьб, съ ея ужаснымъ непоправимымъ несчастіемъ, то горькое мужество, которое является у человка, когда мра бдствія слишкомъ велика и ужь слишкомъ незаслуженна. Онъ искалъ забыться въ наук, очиститься ея безстрастнымъ величіемъ, утшиться ея чистымъ, высокимъ наслажденіемъ. Онъ ревниво оберегалъ свое уединеніе и уклонялся отъ всякаго участія въ домашней жизни, которая постепенно вступала въ обычную, шумную и суетливую колею.

Князь Амосьевъ попрежнему сталъ являться почти каждый день въ удобномъ emploi друга дтства, заботливо устраивавшаго вс дла Лидіи, посл того, какъ она убдилась, что со стороны мужа ей не угрожаетъ никакая неожиданная ‘выходка’, что онъ не намренъ идти дале отрясанія праха съ ногъ своихъ… Въ рдкія встрчи съ мужемъ, Лидія Петровна испытывала неподдльное мученіе. Не то, чтобъ она чувствовала стыдъ или ощущала позднія угрызенія совсти — нтъ: ее давило нмое презрніе этого тихаго, молчаливаго, этого одураченнаго человка, который совсмъ ничего не говорилъ и только брезгливо отстранялся… который, понявъ, наконецъ, истину, не кинулъ ей даже упрека за все зло, которое она ему сдлала… Что-то, противъ воли, импонировало ей въ томъ гордомъ спокойствіи, съ какимъ онъ принялъ незаслуженный ударъ… У нея отнята была всякая возможность какъ-нибудь вывернуться, забросать словами, одолть діалектикой, пустить въ ходъ привычное оружіе неразборчивой хитрости. Мелочная, самолюбивая натура не могла вынести этого хладнокровно, въ ней не было ни философіи, ни чувства справедливости, чтобы покорно нести заслуженное… Ей было нестерпимо сознательное превосходство именно этой личности, которой она грубо не понимала, которую такъ совсмъ ни во что не ставила… Она возмущалась, она злобствовала, она ненавидла, она хотла мстить.

Въ ма, Лидія Петровна перехала на дачу. Посл очень долгаго промежутка, Артемій Николаевичъ въ первый разъ испыталъ пріятное ощущеніе, когда въ дом водворилось торжественное безмолвіе, и онъ прошелся по длинной анфилад великолпныхъ комнатъ, съ отодвинутой отъ оконъ, закутанной въ чехлы мебелью, съ пустыми этажерками и столами, закутанными лампами и картинами, снятыми портьерами и коврами… Лидія Петровна была не дурная хозяйка и умла беречь то, что цнила.

Артемій Николаевичъ хотлъ пріхать на дачу на другой день, онъ веллъ приготовить себ какія-нибудь дв самыя отдаленныя комнаты.

Часа за два до отхода парохода, къ Маевскому явился тотъ самый приличный господинъ, который былъ уже у Лидіи, и объяснилъ, что, по желанію его супруги, онъ усплъ пріискать домъ, стоимость, доходность и мсто нахожденія котораго соотвтствуютъ вполн ея желаніямъ.

Господинъ Маевскій долго — удивительно, странно долго молчалъ посл этого перваго заявленія… Потомъ, съ наивностью и прямотой человка, ничего не понимающаго въ длахъ, онъ спросилъ длового господина, какого самъ онъ мннія о подобной операціи и какой добросовстный совтъ можетъ онъ дать ему въ этомъ смысл?

Дловой господинъ ничмъ не выразилъ своего удивленія и сталъ съ внезапной горячностью выяснять вс очевидныя выгоды такого помщенія капитала, такъ какъ домъ стоитъ дороже и продается съ переводомъ долга. Онъ нсколько разъ принимался доказывать, что лично онъ ничмъ не заинтересованъ въ этомъ дл:— онъ простой комиссіонеръ и, конечно, всегда найдетъ покупщика.

— Я вамъ вполн врю, просто остановилъ его Маевскій.

Комиссіонеръ улыбнулся и неожиданно замтилъ, что, вообще говоря, врить первому встрчному очень опасно, но онъ испытываетъ особенное удовольствіе отъ того, что сознаетъ себя достойнымъ этой чести. Посл такой неожиданной назидательной интермедіи, началось боле подробное обсужденіе дла. Между прочимъ, господинъ комиссіонеръ, улыбаясь, замтилъ, тономъ шутки, что недвижимая собственность всегда иметъ особое преимущество для богатаго человка, имющаго такую красивую, молодую жену, вс дамы страдаютъ, конечно, вполн простительнымъ легкомысліемъ, а ничто не проживается такъ легко, какъ наличныя деньги.

Этотъ доводъ, повидимому, произвелъ должное впечатлніе, тмъ не мене, Артемій Николаевичъ выказалъ на этотъ разъ совсмъ неожиданную осторожность: онъ отложилъ свою поздку на дачу и похалъ посовтоваться еще съ Мокутинымъ.

Антонъ, посл старательнаго обсужденія вопроса со всхъ сторонъ, тоже не нашелъ ничего возразить противъ этого плана.

— Удивляюсь только, какъ это вы надумали?.. замтилъ онъ добродушно.

Артемій Николаевичъ сознался, что онъ и самъ узналъ объ этомъ только сейчасъ, посл того, какъ вопросъ давно ршенъ въ принцип и домъ уже подъисканъ.

— Ну, хоть это и безпримрно дерзко, по, по крайней мр, не безъ пользы для васъ, коментировалъ Антонъ.

Ни Антону и ни кому другому не могло бы прійти въ голову, что неожиданность этого дла еще далеко не была исчерпана, что самое главное ожидало Маевскаго въ послднюю минуту. Когда, недлю спустя, онъ пріхалъ окончательно покончить дло у нотаріуса, адресъ котораго былъ данъ Лидіей Петровной, то, перечитывая заготовленныя бумаги, онъ увидлъ, что домъ пріобртается собственно не имъ, а на имя Лидіи Петровны Маевской…

Артемій Николаевичъ, удивительно владя собой, очень осторожно обратилъ вниманіе на это обстоятельство. Нотаріусъ, важный, сдой баринъ, съ самымъ невиннымъ видомъ объяснилъ, что онъ ‘такъ слышалъ’ и потому вс бумаги заготовлены на имя жены — это самый обыкновенный пріемъ, который почти всегда практикуется, это обезпечиваетъ семейное имущество отъ нкоторыхъ случайностей, объяснять которыя долго, да и лишнее, если г. Маевскій вообще противъ этого. Контора черезъ два часа приготовитъ новые акты.

Артемій Николаевичъ отказался.

Ему показалось, что на него уже падаетъ тнь публичнаго безславія, онъ спшилъ изгладить самый намекъ на минутное колебаніе съ своей стороны передъ этими посторонними людьми, почтительно произносившими имя его жены.

XXI.

Маевскій никому не сказалъ ни слова объ этой неожиданной подробности своей покупки. Его самого она безпокоила не особенно долго: онъ бережно спряталъ бумаги, полученныя въ обмнъ за цлое состояніе, и вполн расположенъ былъ видть въ этомъ, дйствительно, не боле, какъ общепринятый пріемъ.

Съ Лидіей онъ не обмнялся ни однимъ словомъ по поводу всего этого дла, честь котораго безспорно принадлежала ей. Нестерпимая манера, которую она съ радостью готова была бы промнять на какія угодно домашнія бури, сцены и дрязги! Она теряла всякое хладнокровіе, она ихъ вызывала, она шла на встрчу столкновеніямъ и ничего не достигала. Онъ во всемъ предоставлялъ ей поступать, какъ ей угодно, и неизмнно уклонялся отъ всякихъ объясненій. Онъ являлся въ ея комнаты при постороннихъ и исчезалъ, какъ только грозила опасность остаться съ глазу на глазъ.

Большею частью, Артемій Николаевичъ жилъ въ город, вс знали, что онъ усиленно занимается, и потому это никого не удивляло.

Онъ еще боле свыкся съ мирной тишиной своего кабинета, выходившаго во дворъ и на сверъ, почему въ немъ не бывало слишкомъ жарко. Грохотъ экипажей также доносился слабо, въ открытыя окна врывались типичныя выкрикиванія разнощиковъ, порой явственно доносилась перебранка кухарокъ съ дворникомъ, дтскій ревъ или унылые звуки шарманки. Когда Артемій Николаевичъ занимался — онъ ничего не слышалъ, отдыхая, онъ даже прислушивался иногда съ добродушнымъ интересомъ.

Въ одинъ изъ тхъ теплыхъ, сренькихъ дней, когда въ воздух водворяется подозрительная тишина, вс ходятъ съ распущенными зонтиками и все кажется, что вотъ сейчасъ пойдетъ дождь, а между тмъ это сейчасъ длится цлые часы — въ одинъ изъ такихъ дней, Артемій Николаевичъ услышалъ звонокъ въ передней и инстинктивно взглянулъ на часы. Онъ длалъ это при каждомъ звонк, чтобы знать, не пришелъ-ли только-что какой-нибудь поздъ или пароходъ. Случалось часто, что Лидія Петровна неожиданно прізжала съ дачи, чтобы отправиться вечеромъ въ какой-нибудь загородный театръ, концертъ или на гулянье. Обыкновенно собиралось нсколько молодыхъ дамъ со своими кавалерами, все это прізжало и узжало, раздавались безчисленные звонки, являлись коми съ картонками и свертками, слышался смхъ и французская болтовня.

Артемій Николаевичъ уходилъ изъ дому. Съ нкоторыхъ поръ даже его рабочій кабинетъ не всегда спасалъ его отъ соприкосновенія съ этимъ антипатичнымъ ему ‘свтомъ’. Случалось, что у какой-нибудь восхитительной шалуньи внезапно являлась фантазія заглянуть въ святилище настоящаго, серьзнаго ученаго, какъ могло явиться дтское любопытство видть сумасшедшаго. Она появлялась съ смлой, неподражаемой развязностью хорошенькаго личика, принимаемаго за самый неоспоримый всемірный паспортъ, внося за собой запахъ французскихъ духовъ, шелестъ легкихъ одеждъ, звонкія восклицанія и оживленную мимику. Артемій Николаевичъ переживалъ нсколько минутъ томительнаго, глупаго, неловкаго недоумнія…

Убдившись, что въ этотъ часъ никто не могъ пріхать, Маевскій спокойно прислушивался, пока Вильгельмъ вошелъ въ кабинетъ съ свойственной ему раздражающей медленностью, аккуратно притворилъ за собой дверь и тогда только доложилъ, что его спрашиваетъ какая-то дама. Этого слова было достаточно, чтобы Маевскимъ сейчасъ же овладло нкоторое безпокойство, онъ неохотно пошелъ за нмцемъ.

Радостное восклицаніе сорвалось съ губъ молодого ученаго, когда онъ неожиданно увидлъ Риту, стоявшую на порог залы, прислонившись плечомъ къ косяку двери. Двушка повернула голову, и на свтломъ квадрат противоположнаго окна обрисовались правильныя линіи ея рзкаго профиля.

— Вотъ это кто!.. и вамъ не стыдно ждать въ передней?!. привтливо подошелъ къ ней Маевскій.

Рита страшно исхудала и поблднла, ея темные глаза казались непомрно большими и они встртили Маевскаго такимъ непріязненнымъ, холоднымъ взглядомъ, что онъ невольно опустилъ протянутыя руки.

— Я къ вамъ на минуту, по длу… проговорила она сухо.— Я вышла только нсколько дней и не могла раньше…

Она опустила руку въ карманъ, вынула замшевый кошелекъ и стала доставать изъ него деньги. Артемій Николаевичъ смотрлъ съ изумленіемъ.

— То есть… вы что же хотите, Маргарита Ивановна?..

— Отдать вамъ часть моего долга.

— Богъ мой!.. это… это… это не великодушно, Маргарита Ивановна! Нельзя такъ безжалостно казнить человка… Я знаю ваше положеніе, вы хотите уничтожить меня долгомъ, котораго вы вовсе и не длали, который, выходитъ, я же самъ навязалъ вамъ…

— Съ легкомысліемъ богатаго человка, мрящаго міръ на свой аршинъ, досказала саркастически Рита.— Я понимаю, что вамъ это непріятно, но не въ моей власти избавить васъ отъ послдствій вашего собственнаго поступка. Въ общей палат я заплатила бы семь рублей — теперь я заплачу пятьдесятъ — вы имли удовольствіе знать, что родственница вашей жены лежитъ въ приличной комнат:

— Я этого хотлъ?.. спросилъ онъ голосомъ, дрожавшимъ отъ незаслуженной обиды.

— Можетъ быть, и нтъ. Быть можетъ, вы просто, по старому знакомству, пожелали облагодтельствовать бдную женщину. Вы только немножко безцеремонно забыли спросить ея позволенія!..

Блдныя губы Риты дрожали, яркія пятна выступали на ея щекахъ. Она была еще слишкомъ слаба, чтобы такъ волноваться.

— Вы хоть бы сли… войдите-жь въ комнату, Бога ради! просилъ умоляющимъ голосомъ Маевскій.

Двушка молча перешагнула порогъ залы, чувствуя, что ей сдлается дурно, если она не послушается.

— Нтъ, тутъ гадко, хаосъ… пойдемте въ мой кабинетъ! робко настаивалъ хозяинъ.

— Все равно, и тутъ есть стулья.

Рита сла гд попало, у стны. Случайно ей бросились въ глаза ассигнаціи, машинально зажатыя въ ея рук. Она молча протянула ихъ Маевскому.

— Нтъ, нтъ! вы меня простите, Маргарита Ивановна… Вы умная женщина, вы не захотите смотрть такъ узко и мелочно… Я поступилъ легкомысленно — неужели это такое ужь преступленіе, котораго и простить нельзя? Вы, больная, измученная, станете убивать послднія силы, по моей вин… Гд же тутъ справедливость?..

— Да, это такъ, я не могу спорить противъ этого. Несчастное свойство ошибочныхъ поступковъ, Артемій Николаевичъ, что они всегда влекутъ за собой какое нибудь зло! Уничтожить сдланное никто не можетъ — этому всмъ равно приходится покоряться. Я вовсе не хочу васъ казнить, я совсмъ не о васъ и думаю. Я многое’ перенесла въ своей жизни, но я еще никогда не испытывала благодянія и я не вижу, что обязываетъ меня къ этому теперь?.. Вы находите боле логичнымъ, чтобы за ваше легкомысліе расплачивались не вы, а я?..

Маевскій безпомощно слушалъ, опустивъ голову. Рита еще разъ подняла руку, и онъ покорно взялъ изъ нея деньги.

— Да! право вы имете поступать такимъ образомъ, проговорилъ онъ возмущенный:— но право условное, а не разумное!

— Да? у меня нтъ разумнаго права отстаивать себя? потому что я женщина или потому, что вы богаты, а я бдна?..

— Да-съ, именно потому, что я богатъ, а вы бдны, потому что нтъ правды въ самой основ этого положенія. Вы, разумная женщина, должны это понимать!

Рита разсмялась, встала со стула и подняла свое болзненное лицо, все свтившееся невыразимой ироніей.

— Вотъ это такъ логика богатыхъ людей! Сама правда должна служить вамъ, какъ служитъ цлый міръ… Вы вспоминаете и о ней, если вамъ выгодне за нсколько рублей избавить себя отъ гнетущаго впечатлнія… Вы не стсняетесь обращать все противъ насъ, заставлять расплачиваться вдвойн даже и за невыгоды собственнаго положенія… Мн предоставляется бдствовать до тхъ поръ, пока чьи нибудь изнженные нервы не возмутятся тривіальнымъ зрлищемъ — здсь кончаются мои права и начинаются обязанности передъ высокими движеніями чужой души!!.

Рита судорожнымъ движеніемъ руки заставляла быстро вращаться въ воздух соломенную шляпу, задтую резинкой за ея палецъ. Рука вертлась все стремительне, резинка вытягивалась, шляпа описывала кругъ шире…

Маевскій машинально слдилъ за нею глазами.

— Если вы даже и правы, Маргарита Ивановна, въ васъ говоритъ теперь не философія, а чувство какого-то чрезмрнаго озлобленія, замтилъ онъ неосторожно.

— Да?.. сверкнула она глазами:— Вы, господинъ ученый, полагаете, что легко опредлить мрку для человческаго озлобленія? судить, когда оно переходитъ границы… чего, скажите?! благоразумія, приличія или собственныхъ силъ?

— Справедливости, Маргарита Ивановна. Нельзя выхватить отдльную личность и заставлять ее расплачиваться за ложь всего склада жизни. Вы, пожалуй, можете презирать меня за мое богатство, но поступать противъ здраваго смысла изъ одного желанія уязвить или изъ узкаго самолюбія — это все-таки не умно и недостойно такой женщины, какъ вы.

— Такой женщины, какъ я! повторила она съ горечью.

— Да, человка мыслящаго прежде, чмъ женщины…

Маевскій запнулся: резинка лопнула, шляпа вырвалась изъ, рукъ Риты, стремительно перелетла комнату и покатилась но паркету. Артемій Николаевичъ поднялъ и принесъ ее.

— Прощайте… проговорила Рита порывисто.— Этого спора мы никогда не кончимъ. Длать нечего, предоставьте мыслящему человку право поступаться здравымъ смысломъ въ пользу своего личнаго — хотя бы самолюбія!.. Прощайте.

— И вы пришли, Маргарита Ивановна, только для того, чтобы такъ обидть меня? вдь мы съ вами не видались очень давно.

Рита, отвернувшись, смотрла въ длинную анфиладу раззоренныхъ комнатъ. Она видла его въ первый разъ женатымъ человкомъ… Она слишкомъ многое знала стороной, чтобы рискнуть предложить какой нибудь вопросъ о его личной судьб. Она не двигалась, выжидая безсознательно, не прибавитъ-ли онъ чего нибудь.

Безъ сомннія, Маевскій заговорилъ бы о себ, о своей роковой ошибк съ этой удивительной женщиной-товарищемъ, съ которой одной когда-то онъ былъ вполн откровененъ, это было бы для него самого огромнымъ облегченіемъ — его удержало замчаніе Лидіи, что Рита влюблена въ него. Артемій Николаевичъ ни разу не позволилъ себ раздуматься на такую тему, онъ сказалъ себ, что не вритъ этой злой клевет недобросовстной женщины… Но онъ не могъ забыть ея словъ.

Рита подождала напрасно и тихо пошла къ двери. Онъ малодушно стыдится сознаться, что она была права въ своемъ сужденіи о его жен… Онъ считаетъ своей обязанностью разыгрывать передъ нею комедію, онъ не нуждается въ ея участіи… Она не станетъ навязывать того, чего у нея не просятъ. Въ прихожей она еще разъ холодно простилась съ нимъ и ушла.

Несмотря на свою слабость, двушка не замтила, какъ дошла до дому. Она думала о томъ, что видла въ послдній разъ этого человка, котораго любила такъ долго и такъ мучительно. Она пошла къ нему потому, что не могла отказать себ въ удовлетвореніи высказать свое негодованіе, показать всю мру необдуманности его непрошеннаго вмшательства въ ея жизнь. Для того, чтобы отдавать по частямъ остальной долгъ, она не станетъ больше подвергать себя черезчуръ тяжелому волненію…

XXII.

Подъ воротами своего дома Рита столкнулась съ Ипполитомъ, онъ летлъ куда-то такъ поспшно, что чуть не сшибъ ея съ ногъ.

— Рита, Рита! гд вы были? кто позволилъ вамъ выйти двумя днями раньше?

— Сама себ позволила, отвтила она, не останавливаясь.

— Это ужасно! я не предполагалъ, что вы точно ребенокъ, котораго нельзя оставить одного, чтобы не случилось какой нибудь бды. Я, конечно, не спустилъ бы васъ съ глазъ сегодня. И что такое вамъ понадобилось, чего бы я не могъ сдлать за васъ?

— Ужь на этотъ разъ, дйствительно, не могли бы, отозвалась она съ первыхъ ступенекъ лстницы.

— И, наврное, все вздоръ… не унимался юноша.

Новая комната, найденная Ипполитомъ, была хоть и маленькая, но гораздо лучше прежней. Рита въ изнеможеніи бросилась на кровать, она вся горла отъ усталости… Вдругъ, неожиданно цлый потокъ безсильныхъ, нервныхъ слезъ хлынулъ изъ ея глазъ… Она спрятала голову въ подушку, и только плечи ея сотрясались отъ беззвучныхъ рыданій.

Ипполитъ, закусивъ губу, мрачно смотрлъ на нее.

— Вотъ видите, Рита! заговорилъ онъ съ упрекомъ.— Вы такъ слабы и такъ раздражительны, что не можете выносить даже воздуха и простой усталости — а меня все гоните… Я говорю, что вы только напрасно храбритесь.

Рита приподняла голову и старалась пересилить себя.

— Охъ!.. воды бы дали… что-ли…

Юноша бросился со всхъ ногъ.

— Спасибо… Нтъ, вы не думайте, что я такая ужь безсильная… Это я столько злилась, что и здороваго сердца не хватило бы… Это не повторится, я вамъ общаю.

— Злились?.. повторилъ Ипполитъ подозрительно.

— Ну, да! Артемію Николаевичу вашему двадцать рублей въ счетъ долга снесла… Не смйте, не смйте говорить объ этомъ! повелительно замахала она рукой, когда онъ, весь вспыхнувъ, хотлъ возразить.— Не раздражайте меня, вы вдь знаете свою обязанность…

Рита сла на кровати, нсколько разъ глубоко вздохнула всей грудью, отвела отъ лица волосы и ласково посмотрла на Огулева.

— Скажите, когда, наконецъ, вы бросите няньчиться со мной? Когда вамъ надостъ роль моего… какъ это говорится?— ангела хранителя?.. Послушайте, вы не боитесь такихъ страшныхъ словъ?.. Ипполитъ… подите сюда…

Онъ упрямо стоялъ на другомъ конц комнаты.

— Ну, я приду къ вамъ, а мн надо отдыхать.

Онъ сейчасъ же покорно подошелъ и остановился у самой кровати, но такой сумрачный, съ такимъ тяжелымъ выраженіемъ въ своихъ молодыхъ глазахъ, что лицо Риты разомъ стало совсмъ серьзное.

— Вотъ что, заговорила она дловымъ, покойнымъ тономъ:— завтра я пойду въ редакцію. Не противорчьте, это не поможетъ. Я чувствую, что могу… Вы же извольте отправляться заниматься, вечеромъ можете навстить меня.

Огулевъ молчалъ.

— Ну, что же?..

— Слушаю-съ.

— Вы злитесь?

— По какому праву?

— Вотъ это еще ново! проговорила она съ досадой.— Не заводите глупыхъ комедій, Ипполитъ. Вы знаете, что потеряли бездну времени… Я полагаю, достаточно, что вы срзались изъ-за меня, недостаетъ, чтобы еще и къ переэкзаменовк не приготовились какъ слдуетъ…

— Вы просто жить мн не дадите съ этой переэкзаменовкой! Вотъ ужь сейчасъ видна женщина…

— Позволяю вамъ говорить въ утшеніе себ все, что вамъ нравится — только учитесь вы, ради Христа!

— Начну, когда буду въ состояніи…

— Это еще что?..

— То, что я теперь не могу… не хочу и не буду.

Рита смотрла на него во вс глаза.

— Мн останется только попросить васъ забыть дорогу ко мн. Вы понимаете, что я не могу брать на себя вашихъ сумасбродствъ.

— О Господи, что за формализмъ! Вы чувствуете… что въ моихъ… сумасбродствахъ виноваты вы, положимъ… И вы желаете поправить дло тмъ, что запретите мн ходить къ вамъ? Вы полагаете, что послушный мальчикъ отправится и засядетъ за книжки?.. Что это такъ… просто?..

Лицо Риты окончательно омрачилось. Уже не въ первый разъ она видла, что ея дружескія, братскія отношенія къ этому юнош незамтно выродились во что-то совсмъ другое. Ея болзнь создала между ними совсмъ особенную интимность. Вполн безпомощная, она ежеминутно чувствовала на себ его покровительство, его заботливость, нжную и внимательную… Его симпатія была черезчуръ горяча, его усердіе слишкомъ безпредльно, его обращеніе неровно, настроеніе подозрительно измнчиво… Впереди это сулило ей лишнюю заботу, новый разрывъ, новую утрату въ ея безотрадномъ одиночеств.

— Вы разсердились? спросилъ тихо Ипполитъ, посл длинной, длинной паузы, во время которой она сидла, глубоко, невесело задумавшись, а онъ тревожно слдилъ за ней.

Рита подняла голову и печально взглянула ему въ глаза.

— Ипполитъ Петровичъ… какая я, вы знаете… искалченная! Я не могу всегда думать и за другого, мн въ пору свое, поврьте мн… будьте вы, голубчикъ, благоразумны сами…

XXIII.

Прошло больше мсяца. Удушливый іюльскій зной стоялъ надъ Петербургомъ. Зноемъ вяло отъ блднаго, безоблачнаго неба, плотныхъ каменныхъ стнъ и раскаленныхъ тротуарныхъ плитъ, отъ пыльныхъ мостовыхъ, безпрестанно поливаемыхъ, гд изъ длинной кишки, привинченной къ тумб, гд и просто изъ ведерышка и почти моментально же высыхающихъ, исковерканныя мостовыя, взломанные водопроводы, груды вывернутыхъ булыжниковъ и правильныхъ столбиковъ торцовъ, кучи черной грязи, котлы со смолой и асфальтомъ, да деревянныя рогатки первобытнйшей конструкціи, а нтъ, такъ и просто длинныя лстницы громоздили безобразно тамъ и сямъ широкія улицы. Въ раскаленномъ воздух запахъ дегтя, извести и краски соединялся съ неизбжной лтней городской вонью. Въ садахъ и скверахъ сновала совсмъ особенная, лтняя публика.

По набережной Невы шелъ Антонъ Мокутинъ своей медленной, лнивой походкой, направляясь къ Литейному мосту. Мокутины жили на дач въ Лсномъ, какъ и два предъидущія лта, и Вра каждый день неизмнно жаловалась на то, какъ ей надолъ Лсной, и завидовала богатымъ людямъ, имющимъ возможность мнять дачи.

На Нев воздухъ былъ значительно чище и свже. Антонъ еще убавилъ шагу и присматривался къ шедшей въ нсколькихъ саженяхъ передъ нимъ молодой женщин въ плать грубой срой матеріи, которую дамы называютъ toile du nord, въ соломенной шляп. Въ этой фигур было что-то неуловимо знакомое, но Антонъ всегда находилъ, что лтніе костюмы ужасно мняютъ женщинъ, и лтомъ съ нимъ случалось сплошь и рядомъ, что онъ не узнавалъ своихъ знакомыхъ. Онъ колебался до тхъ поръ, пока дама не взглянула на рку, повернувъ къ нему профиль.

— Рита! крикнулъ Антонъ.

Она быстро оглянулась, остановилась и безъ всякаго видимаго удовольствія ждала, чтобы онъ нагналъ ее.

— Ну, такъ и есть! непремнно вс вы понадваете себ на головы какіе-нибудь грибы да корзины, замотаетесь во что-то безцвтное и безформенное, такъ что надо носъ къ носу столкнуться, чтобы узнать собственную жену.

Антонъ крпко пожалъ руку Риты и безцеремонно заглядывалъ ей подъ шляпку.

— Нтъ, да вы и въ самомъ дл измнились? плохо поправляетесь, Рита, пора бы ужь. А все оттого, что сидите здсь, тутъ и здоровому-то только и остается, что заболть. Хоть бы къ намъ когда глаза показали: въ Лсной рукой подать и стоитъ грошъ, все-таки освжились бы.

— Некогда, отвтила Рита, нехотя.

— Ну, что пустяки говорить!..

Рита шла молча.

— Послушайте, вы это куда бжите? домой? пригласите меня хоть на часокъ, я такъ давно не видалъ васъ.

— Нтъ, что… у меня гадко… душно, солнце печетъ…

— Авось не сгоримъ.

— Далеко. Что вамъ за охота за семь верстъ киселя хлебать?

— Это ужь мое дло. Ну, не хотите къ вамъ, такъ вотъ что: въ Лтній садъ пойдемте…

— Вотъ гадость еще! терпть не могу Лтняго сада…

— Да что вы капризничаете, точно нервная барышня? Ну, такъ постойте же, я ужь знаю что: сейчасъ на извощик за собственный двугривенный доставлю васъ въ Михайловскій садъ — лучше этого въ Питер ничего не найдешь.

Рита уступила, такъ какъ, очевидно, Антонъ не расположенъ былъ оставить ее въ поко. На извощик двушка объявила, что она не можетъ говорить подъ этотъ грохотъ, но въ широкой, тнистой алле, на скамеечк подъ роскошной, старой липой, вс пути къ отступленію были отрзаны.

Антонъ разсказалъ, какая скука въ Лсномъ, какъ Вра и maman нигд не умютъ создать себ никакой жизни и лтомъ пробавляются все тмъ же зимнимъ нытьемъ и ворчаньемъ.

— Право, я боюсь, что и дти мои удадутся такія же… унылыя! весь вкъ съ минорной ноты тянуть будутъ…

— Очень возможно, если вы во-время никакихъ мръ не примете, оживленно поддержала его Рита.— Я ужь не знаю, можно ли сдлать человку большее зло, какъ прививъ ему разъ навсегда этотъ кислый взглядъ на весь Божій міръ! Такимъ женщинамъ закономъ бы слдовало запретить заниматься воспитаніемъ дтей — подобное вліяніе можетъ убить въ зародыш всякую энергію, бодрость, всякую вру въ себя, научитъ только плакаться всю жизнь на судьбу, на другихъ, на себя, на всхъ и на все. А людей надо учить жить. Вы, какъ думаете, Антонъ? вдь это очень трудно: умть житъ!

Рита повернулась и посмотрла ему въ лицо слегка прищуренными, странно оживившимися глазами.

— Смотря, какъ вы это понимаете. Умть отстаивать себя, умть бороться…

— Нтъ, нтъ, не то! бороться лучше или хуже сама нужда всегда научитъ. Умть жить, я хочу сказать… умть страдать возможно меньше… Смотрть на жизнь съ простой и свтлой, примиряющей точки зрнія… Не искать въ ней только зла, неоправдавшихся надеждъ, неудовлетворенныхъ запросовъ… Все — или ничего! это громкая, дтская фраза… Умть цнить и что-нибудь…

Антонъ смотрлъ на нее внимательно.

— Какъ я удивленъ, Рита, что вы это говорите! Принять мры, сказали вы… легко сказать! Какъ могу я, напримръ, создать моимъ дтямъ другую атмосферу?

— Да ужь научить не можетъ тотъ, кто и самъ не уметъ, это ясно. Онъ можетъ только сознавать необходимость лучше, чмъ всякій умющій.

— Прежде бывало хоть лтомъ полегче, продолжатъ свое Антонъ: — когда Ипполитъ жилъ съ нами. Теперь и тотъ сбжалъ.

— Отъ хорошей жизни! проговорила Рита, глядя въ сторону.

— Не знаю ужь только-ли отъ этого…

Она молчала и не поворачивала головы.

— Онъ вамъ не говорилъ, Рита? вы его такъ часто видите.

— Нтъ, не говорилъ. Вы почему знаете, что я его часто вижу?

— Я слышалъ случайно, стороной.

— Странно!..

Рита встала и опять сла, измнивъ позу, она бросила на своего собесдника короткій, пытливый взглядъ и вдругъ покраснла.

Антонъ вертлъ въ рукахъ какую-то вточку. Былъ-ли весь этотъ разговоръ случайнымъ плодомъ случайной встрчи, или онъ имлъ опредленное намреніе видть ее и говорить съ ней? Его молчаніе было подозрительно и невыразимо раздражало ее, стоило ему продлиться еще нсколько минутъ, чтобы она потеряла всякое самообладаніе.

— Послушайте, Антонъ… Со мной всякіе намеки совершенно лишняя вещь, вы это должны знать. Говорите прямо, это, по крайней мр, скоре ведетъ къ цли… Если вы знаете что-нибудь, вы, вроятно, знаете и все. Вы… быть можетъ, тетка… вы хотите… вы считаете себя въ прав спросить у меня отчетъ въ поведеніи Ипполита? Васъ удивляетъ эта внезапная дружоба между мной и двадцати-лтнимъ юношей? Васъ, вроятно, раздражаетъ, что въ заботахъ обо мн, въ начал моей болзни, онъ запустилъ свои занятія и срзался на экзамен?

Рита больше не отворачивалась. Она предоставляла ему смотрть въ ея лицо, а на немъ было то страдальческое выраженіе, съ какимъ приступаютъ къ мучительному признанію.

Антонъ не воспользовался этимъ дозволеніемъ. Все его вниманіе было, по прежнему, обращено на небольшую гибкую вточку.

— Вы только ошиблись въ вашемъ множественномъ числ, отвтилъ онъ серьзно, когда Рита замолчала:— ни Анна Павловна, ни тмъ боле Вра ничего не подозрваютъ, он недовольны, конечно, его отказомъ хать на дачу, но какъ он объясняютъ себ это, я даже не знаю — он вообще всегда поглощены собой. А я, Рита… не то, чтобы я собственно признавалъ за собой право — вдь онъ мн даже не братъ… я просто, по моему расположенію къ нему и еще боле къ вамъ… (Антонъ остановился, подъискивая выраженіе. Рита напряженно слушала)… Я стараюсь объяснить это какъ-нибудь понятно для себя, кончилъ онъ просто.

— Да, это дйствительно ужасно смшно, что такой мальчикъ влюбился въ меня! Вы не думаете, вы не смете думать, чтобы я это чмъ-нибудь вызывала, желала, хотя бы только предвидла! Я поняла слишкомъ поздно. Я всегда дорожила его дружбой, это правда. У меня совсмъ нтъ близкихъ людей, вы знаете… Онъ славный мальчикъ… Я съ нимъ отдыхала, была на распашку… ну, просто живымъ словомъ перекинуться, вдь нельзя же совсмъ вытравить въ себ эту человческую потребность! Ну, даже подурачиться иногда… пожурить его… поучить… ну, чмъ-нибудь развлечься, наконецъ!..

— Я такъ и понималъ всегда, вставилъ не громко Антонъ. Ея тонъ, ея отрывистыя, безпорядочныя фразы производили на него невыразимо-тяжелое впечатлніе какого-то тоскливаго метанья…

— Онъ влюбился… конечно, только потому, что ему двадцать два года!

Рита замолчала и, прищурившись, смотрла въ глубь аллеи.

— Скажите, чего собственно вы боитесь? спросила она, повернувшись къ нему и снова оживляясь.— Не поймите меня неврно: какъ бы далеко ни заходили ваши догадки, он справедливы. Но какое зло видите вы въ этомъ для него? Неужели, по вашему, ему лучше влюбиться въ хорошенькую рожицу, въ искусное кокетство или въ такое же искреннее чувство другого такого же юнаго существа? Что-жъ, жениться ему въ двадцать два года? или испортить чужую жизнь? или мучиться неудовлетворенной страстью?

— Зачмъ вы все о немъ, а вы сами, Рита?!.. спросилъ Антонъ, вмсто всякаго отвта.

— Нтъ, я хочу оправдаться за него. Я хочу, чтобы вы поняли, что никакого вреда ему не принесетъ эта эксцентрическая любовь. Я его буду беречь, я его не отвлеку отъ занятій, я избавлю его отъ другого, быть можетъ, вреднаго или неудачнаго увлеченія и потомъ я его преблагополучно женю на хорошенькой, веселенькой двочк… непремнно на веселенькой, Антонъ! О, я уврена, что до тхъ поръ ему успютъ надость и мои строгія убжденія, и скучные вкусы, и аскетическія привычки!..

— А вы сами, Рита? проговорилъ во второй разъ Антонъ.

— Все-таки это любовь, такъ сказать, высшаго порядка, продолжала она, не обращая вниманія на его вопросъ:— любовь къ женщин, которую онъ считаетъ выше себя. Она зародилась и поддерживается чистымъ порывомъ симпатіи къ чужому страданію. Вы видите, Антонъ, я возвышаюсь до такой философіи, что сознаю это, говорю во всеуслышаніе и не ощущаю никакой самолюбивой обиды. Меня не тяготитъ его жалость, вдь я сама знаю, что меня можно и стоитъ жалть!

— Но вы, вы-то сами, Рита? спросилъ въ третій разъ еще настойчиве Антонъ.

— Пойдемте по алле…

Рита встала. Она не могла заговорить о себ, такъ сидя, близко около него.

— Я!!! начала она не вдругъ и молча сдлала еще нсколько шаговъ.— Я не влюблена ужь, конечно. Я, Антонъ, хочу попробовать размягчить собственное сердце… попытаться растопить цлую неподатливую кору горечи, сухого безучастія даже къ себ самой! Я хочу знать, не зависитъ-ли моя старческая усталость въ двадцать восемь лтъ, моя смертельная хандра, главнымъ образомъ, отъ моей… одичалости, отъ этой малодушной боязни чужого участія… Старыя двы, большею частью, злы и раздражительны — это твердитъ единодушно цлый міръ. Какъ знать! чего добраго, я сдлаюсь кротка и добродушна въ концкоццовъ!..

— Я не знаю, какъ это назвать… Вы продлываете надъ собой какой-то сознательный экспериментъ?!..

— Вотъ, вотъ!.. c’est le mot, Антонъ! Экспериментъ. И скажите, почему бы мн не заниматься такимъ любопытнымъ дломъ? Для чего мн себя беречь? чего ждать? Что интересне этого можете вы предложить мн? И что должно остановить меня? Отвлеченная нравственность?.. Кто нибудь назоветъ это развратомъ… Такъ это неправда. Тутъ слишкомъ много искренней симпатіи, слишкомъ чистая атмосфера неиспорченной юности, слишкомъ много разсудка, Антонъ.

— Рита, Рита! Я въ жизни не видалъ женщины умне, странне и несчастне васъ!.. выговорилъ Антонъ съ неудержимымъ порывомъ.

— Кто-жь вамъ говоритъ о счасть!.. Все равно… Я проживу, наврное, не долго… Нельзя жить безъ всякаго запаса нравственныхъ силъ…

— Въ такомъ эксперимент можно изжить и послднія.

— Тмъ лучше, отвтила Рита съ полнымъ убжденіемъ.

Длинная аллея кончилась заборомъ, идти дальше было некуда

— Вотъ и прекрасно… теперь прощайте, Антонъ, остановилась Рита и протянула ему руку.— Если вы все-таки боитесь за Ипполита, то напрасно. Если вы чувствуете отвращеніе къ подобнымъ экспериментамъ, мн это жаль, потому что я васъ люблю.

Антонъ, молча, наклонился и поцловалъ ея руку, въ увлеченіи поцловалъ женщин руку въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ былъ влюбленнымъ женихомъ Вры.

XXIV.

Дачная жизнь въ Петергоф катилась однимъ непрерывнымъ праздникомъ. Вс извощики, вс разнощики, вс лавочники знали дачу Маевскихъ, она служила притягательнымъ центромъ для молодежи, и свита поклонниковъ Лидіи разросталась съ удивительной быстротой. Ея туалеты приводили въ сокрушеніе дамъ, блистательныя кавалькады съ красивой амазонкой во глав не имли себ подобныхъ, легкіе, лтніе экипажи шныряли по парку, спша на затянную ею прогулку, на какой нибудь пикникъ, фейерверкъ или завтракъ. Но въ общественномъ положеніи Лидіи Петровны чувствовался нкоторый, едва уловимый переломъ: нкоторые степенные, не слишкомъ молодые мужья старались удержать своихъ женъ отъ интимной близости съ модной красавицей, осторожныя маменьки начинали избгать возить своихъ дочерей на ея вечера, на музык Лидія Петровна все чаще и чаще оставалась совсмъ одна въ цлой толп увивавшихся мужчинъ… Лидія безсознательно поддавалась предательскому теченію, она начинала позволять себ кое-какія эксцентричности въ туалетахъ и привычкахъ… Напримръ, бросая безразсудныя деньги на живые цвты зимой, она совершенно изгнала ихъ изъ своего дома лтомъ, никто не видалъ въ ея рукахъ букета, съ тхъ поръ, какъ ихъ могли имть вс… Купальный костюмъ Лидіи Петровны изъ розовой фланели виднлся издали съ пристаней и пароходовъ и былъ извстенъ ршительно всмъ. Сами по себ, это были невинныя мелочи, но, накопляясь, он придавали извстный оттнокъ шаткой репутаціи свтской львицы.

Маевскій почти всегда отсутствовалъ. Вс врили его научнымъ занятіямъ, но въ тоже время вс удивлялись искуству жены, умвшей убдить человка, не связаннаго никакой службой, что лтомъ пріятне жить въ Петербург, чмъ на дач! Никто бы не поврилъ, что въ этомъ Лидія Петровна была неповинна… Людямъ часто приходится отвчать нетолько за то, что они дйствительно сдлали, но и за то, что только могли бы сдлать!

Князь Амосьевъ проводилъ въ Петергоф вс минуты, какія только могъ урвать у лагерной жизни, но такъ какъ такихъ минутъ немного, а вчный банкетъ Лидіи Петровны шелъ своимъ чередомъ, то Левъ Алексевичъ переживалъ далеко не безмятежное лто. Хотя съ первой весенней поздки за дачей прошло всего мсяца три, этотъ опытный jeune premier дамскихъ салоновъ уже совсмъ не врилъ женщин, любви которой онъ добился съ такимъ трудомъ. Онъ отлично понималъ, что въ безпощадномъ кокетств Лидіи со всми и каждымъ ему будетъ всхъ трудне уловить ту минуту, когда заговоритъ не одно уже тщеславіе въ прославляемой женщин, а неподдльный, личный интересъ.

Маленькія размолвки и ревнивыя выходки Амосьева пріятно разнообразили дачную жизнь Лидіи Петровны до тхъ поръ, пока одна изъ нихъ не послужила поводомъ для внезапно разразившейся грозы…

Левъ Алексевичъ вернулся въ лагерь взбшенный чмъ-то въ поведеніи Лидіи на вечер, съ котораго ему пришлось ухать прямо на послдній поздъ, оставивъ ее веселиться и кокетничать на свобод. Это была одна изъ тхъ мелочей, сокровенный смыслъ которыхъ понятенъ только влюбленнымъ. Не имя терпнія ждать до слдующей поздки въ Петергофъ, Амосьевъ въ ту же ночь написалъ длинное, бшенное письмо и это письмо попало въ руки Артемію Николаевичу. Это вышло по той слпой, простйшей случайности, которая гораздо чаще, чмъ мы это сознаемъ, играетъ въ жизни роль ршающаго фатума, опрокидываетъ самые остроумные разсчеты и выдвигаетъ на сцену событія…

Маевскій стоялъ на балкон и безцльно смотрлъ въ садъ, когда къ дач подошелъ почтальонъ. Артемій Николаевичъ спросилъ, нтъ-ли ему письма, взялъ конвертъ, который ему протянули, разорвалъ и прочелъ первыя строки… Только тогда онъ увидлъ, что это письмо къ Лидіи, и въ первомъ безотчетномъ испуг поднялъ брошенный конвертъ и прочелъ адресъ, смыслъ прочитанныхъ строкъ былъ таковъ, что Маевскій уже сознательно взглянулъ на подпись. Остального письма онъ не сталъ читать и остался стоять на томъ же мст, машинально зажавъ его въ рук…

Потомъ Артемій Николаевичъ слегка разгладилъ рукой смятый листокъ, вложилъ его въ разорванный конвертъ, прошелъ въ спальню жены и положилъ письмо на туалетный столикъ. Въ своей комнат онъ захватилъ любимую палку съ янтарнымъ набалдашникомъ и ушелъ въ паркъ.

Лидія Петровна вернулась съ прогулки усталая и слегка озабоченная послдней ссорой съ Амосьевымъ. Она очень раздражилась, когда Артемій Николаевичъ опоздалъ къ обду на часъ, на два… Наконецъ, она стала разспрашивать людей, не ухалъли онъ внезапно въ городъ, сходила даже въ его комнату и не почерпнула никакого объясненія въ ея обычной, безпорядочной обстановк. Лидія Петровна велла подавать супъ и сла за столъ одна. Посл обда она была очень довольна, когда за нею захали кататься, и совсмъ неожиданно провела очень пріятно вечеръ, молодое общество подало подъ дождь, порядкомъ измокло, почему-то пришло отъ этого въ особенно шаловливое настроеніе и разошлось очень поздно.

Вернувшись домой, Лидія очень удивилась, увидвъ свтъ въ своей комнат. На порог она остановилась въ полнйшемъ изумленіи: въ кресл у стола сидлъ Маевскій.

— Что нужно вамъ у меня?.. вопрошалъ безъ словъ высокомрный взглядъ молодой женщины.

— Вы нашли письмо? спросилъ Артемій Николаевичъ.

Взглядъ Лидіи моментально облетлъ вс столы и остановился на знакомомъ конверт на туалет. Она быстро подошла, взяла и увидала, что онъ разорванъ.

— Съ какихъ поръ порядочные люди вскрываютъ чужія письма?!.. выговорила она, вспыхнувъ отъ испуга и гнва.

— Я сдлалъ это нечаянно. Вы не поврите, я знаю, но мн это все равно.

Лидія судорожно вертла конвертъ. Потомъ, вдругъ ей стало неловко держать его въ рукахъ такъ открыто передъ его глазами… Она швырнула его на столъ и отошла къ окну.

Маевскій облокотился рукою о столъ и не смотрлъ на нее.

— Я вамъ не говорилъ ни слова до этихъ поръ… къ чему?! Что могутъ значить мои упреки, если у васъ хватало духу лгать, когда я вамъ врилъ, издваться, когда я васъ любилъ! Когда даже и въ низости считается боле почетнымъ идти по торной дорожк!.. Вамъ понадобились мои деньги? вы не знаете, какъ охотно, какъ просто я согласился бы отдать ихъ вамъ тогда, когда вамъ угрожало раззореніе! Но на это никто никогда не ршится: покушаясь на чужое достояніе, надо непремнно одурачить человка, надо самой унизиться до продажи себя. За это никто не броситъ камня. Для этого существуетъ даже всми принятый терминъ выгодной партіи — такъ часто приходится людямъ имть дло съ этимъ понятіемъ!..

Лидія стояла неподвижно у окна, къ нему спиной и ждала, когда же начнется дло и кончится этотъ наборъ безцльныхъ фразъ.

— Вы меня женили… Это еще не такъ удивительно. Гораздо непонятне, какимъ образомъ потомъ вамъ удавалось поддерживать это ослпленіе, но и это не ваша заслуга. Я не сваливаю всей отвтственности на васъ, я даже не хотлъ карать васъ за вашъ обманъ: я виноватъ передъ самимъ собой гораздо больше, чмъ можете быть виноваты вы. Я попался въ ловушку, я долженъ нести послдствія своей оплошности.

Лидія Петровна начинала прислушиваться съ любопытствомъ.

— Теперь вы меня еще и обманываете. Не какъ мужа, потому что какой же я вамъ мужъ! Вы позорите имя, которое взяли обманомъ. Вы сметесь надъ почетнымъ именемъ замужней женщины, какою вы слывете передъ обществомъ. Я не потерплю этого. И для чего вамъ еще лгать и притворяться, когда въ этомъ нтъ никакой надобности? Вы можете открыто жить, какъ хотите, гд хотите и съ кмъ хотите. Только являйтесь въ своей настоящей роли, Лидія Петровна, и несите одна ея позоръ!

Маевскій всталъ.

— Я буду давать вамъ половину всего, что я имю.

Лидія повернулась спиной къ окну и посмотрла ему въ лицо.

— Мн довольно моего дома, который вы купили на мое имя. Если ваше состояніе больше, чмъ я знаю, если вы сочли нужнымъ скрыть что нибудь отъ меня, тмъ лучше для васъ, и мн очень пріятно это слышать.

— Вашего дома?.. повторилъ Маевскій, медленно обнимая смыслъ ея словъ:— хорошо, Лидія Петровна! Вы получите документы на вашъ домъ, вмст съ видомъ на жительство. Я съ наслажденіемъ заплачу всмъ моимъ состояніемъ за право не жить подъ одной крышей съ вами.

Онъ ушелъ изъ ея комнаты, ушелъ изъ дому сейчасъ, ночью, чтобы лишняго часа не провести подъ этой крышей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Черезъ недлю, Антонъ Мокутинъ и Ипполитъ Огулевъ въ вокзал варшавской желзной дороги провожали Маевскаго, который узжалъ за-границу.

Вильгельмъ сдавалъ драгоцнный багажъ, состоявшій изъ библіотеки и лабораторіи, все остальное имущество Артемія Николаевича умстилось въ пар кожаныхъ чемодановъ. У него набралось еще денегъ тысячъ до двадцати, и онъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ, стряхнувъ разъ навсегда вс путы недавняго прошлаго.

— Вроятне всего, что вы никогда больше и не заглянете къ намъ въ Россію… проговорилъ Антонъ, когда они, въ ожиданіи звонка, прохаживались втроемъ вдоль длиннаго позда.

— Очень возможно. Да и для чего, посудите сами, Антонъ Ильичъ? воспоминанія я увожу не веселыя. Наука — единственный, несомннный и законный космополитъ, а жизнь тамошняя мн и привычне, и больше по душ.

— Да-а… А хорошую аферу вы, въ самомъ дл, здсь сдлали! пріхали получать двухсотъ-тысячное наслдство, а узжаете даже не съ тмъ, съ чмъ хали. Такъ, здорово живешь, взяли да и подарили какому-то третьему лицу! Уморительно! воля ваша, уморительно!!

— Вы можете не врить, но объ этомъ я жалю всего меньше, отвтилъ Маевскій спокойно.— Зачмъ мн деньги? чтобы быть вчной добычей въ глазахъ разныхъ практическихъ дльцовъ? Нтъ, Богъ съ ними! пусть ужь и владютъ ими т, кому он больше къ лицу.

Лидія Петровна не была вполн довольна оборотомъ своихъ длъ, ей приходилось начинать съ долга.

Ольга Шапиръ.

22-го марта 1880 г.

Конецъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 8—10, 1880

АНТИПОДЫ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXIV.

Читайте также: