Андрей Белый. Золото в лазури (стихи и проза) Книгоиздательство ‘Скорпион’. 1904 г, Батюшков Федор Дмитриевич, Год: 1904

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Ф. БАТЮШКОВ

&lt,Рец. на кн.:&gt, Андрей Белый. Золото в лазури (стихи и проза) Книгоиздательство ‘Скорпион’. 1904 г.

Андрей Белый: pro et contra
СПб.: РХГИ, 2004. — (Русский путь).
Г-н Андрей Белый заявляет себя учеником и последователем г. Бальмонта. Славя своего учителя в стихах и в прозе, он пока еще скромен в своих притязаниях и, ловя ‘голубые восторги’ автора ‘Будем как солнце’, довольствуется лучами заходящего светила: ‘Закат догорел полосой, — огонь там для сердца не нужен: — там матовой, узкой каймой — протянута нитка жемчужин’. Эта ‘нитка жемчужин’, вероятно, и есть символическое изображение собственных произведений молодого поэта, который назвал свой сборник ‘Золото в лазури’ на том основании, что облака ‘в золотистой дали’ окрашиваются порой и в золотистый цвет. Правда, тут же они уподобляются и рубинам, и ‘красным льдинам’, и, далее, бисеру, наконец, жемчугу: читатель мог бы по произволу выбрать любое из этих уподоблений: символ неустойчив, и в этом уже заключается существенный недостаток подражательного заглавия. Ибо как бы ни относились к ‘солнцу’ г. Бальмонта, он имел в виду именно солнце, и ничем другим этот образ не может быть заменен в приданном ему автором значении, следовательно, он органически связан с данной мыслью поэта. У г. Белого — эпитет произволен, заявление автора: ‘огонь там для сердца не нужен’ (там — т. е. перед лицом ‘бирюзовой Вечности’) не вяжется с признанием самого г. Бальмонта, что, полюбив ‘возвышенность гор’, он понял, ‘но сердцем, — о нет, не умом’, что в мире — только любовь (‘Только любовь’, 1903, 211—212)1. И г. Бальмонт, как поэт, совершенно прав, г. Белый, наоборот, желает, по-видимому, расхолодить читателя и заверить нас, что есть, что возможна поэзия без ‘огня сердца’. Мы думаем, что такой поэзии быть не может даже на самые отвлеченные, философские темы, иначе получится лишь рассудочная риторика, а не поэзия. Идею нужно прочувствовать сердцем, чтобы облечь ее в соответственный поэтический образ, без этого никакой поэзии нет. Умом воспринятые мысли и настроения в стихотворениях г. Андрея Белого, не свободного от внешней подражательности в их выражении, составляют самую слабую часть его сборника, хотя автор, в общем, далеко не лишен непосредственных дарований. Ошибочно, на наш взгляд, смешивать простую подражательность с тем, что называется ‘школой’. В журнале ‘Весы’, No 3 за текущий год, журнале, служащем главным органом теоретического обоснования положений группы поэтов направления, которому присвоено название ‘декадентского’, поставлен вопрос: ‘Возможна ли школа в поэзии?’ и тут же дается утвердительный ответ, причем далее указано, что ‘образование у нас ‘декадентской’ школы поэтов надо было бы приветствовать’. Недостатку школы у русских поэтов автор цитируемой заметки приписывает и то обстоятельство, что ‘русский стих, достигающий у отдельных художников, как Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, величайшего совершенства, у наших второстепенных поэтов (даже таких, как Апухтин, Голенищев-Кутузов, Жемчужников) — тускл, однообразен’… ‘Каждый, пишущий стихи, начинает работу чуть не сначала’. Мы ничего не имеем против ‘преемственности в технике стиха’, против ‘школы в искусстве’2 (с оговоркой, справедливо вставленной и в указанной заметке г. Сбирко, что ‘мастерству стиха учиться можно и должно — только поэтам’), но ставим вопрос — почему преемственность должна быть именно в ‘декадентстве’, а не в тех положительных свойствах поэзии того же г. Бальмонта, безусловного виртуоза в технике стиха? Почему, далее, значение ‘школы’ низводить к простой подражательности и заимствованию готовых формул и оборотов? В этом кроется недоразумение. Разумеется, возможна ‘школа’ в поэзии, как и во всех других отраслях искусства, но столь же верно, что действительно оригинальные и выдающиеся художники обособляются от влияния школы, чтобы занять самостоятельное место в пантеоне поэтов, писателей, художников всех стран и народов. Школа для них — переходная инстанция, и только лишенные оригинальной индивидуальности художники на том или другом поприще искусства остаются представителями, зачастую даже безымянными, ‘школы’ такого-то или такого-то маэстро. ‘Школа’ может, конечно, определяться не одним личным влиянием выдающегося писателя, но и целым направлением. В таком случае, однако, именно образование ‘декадентской’ школы у нас всего менее желательно. Мы настаиваем на положении, которое нам приходилось уже не раз высказывать, что так называемое ‘декадентство’ есть пережитый, болезненный фазис в умственной жизни конца прошлого века, — Эberwundener Standpunkt {преодоленная точка зрения, отжившая идея (нем.).}, — и желание упрочить традиции этого переходного момента, отрицательные симптомы которого в достаточной мере обнаружены и сознаны всеми передовыми умами настоящего, не может вызвать сочувствия. Если неправильно было огульное отрицательное отношение ‘староверов’ в искусстве ко всем проявлениям нового индивидуального творчества, причем зачастую отрицание зиждилось на простом непонимании, то столь же неправильно отстаивать сознанные недостатки ‘декадентства’. Поэтому — избави Бог от такой школы. Да и обличителями зачастую выступают и выступали писатели, сами перенесшие эту ‘корь’. Нам вспоминается, например, прекрасное стихотворение г-жи Гиппиус, без всякого ‘декадентства’, в котором звучит, по-видимому, искреннее раскаяние в ошибочно избранном пути: ‘Мы судим, говорим порою так прекрасно — и мнится: силы нам великие даны. — Мы проповедуем, собой упоены, и всех зовем к себе решительно и властно. — Увы нам: мы идем дорогою опасной…’3 и т. д. Г-жа Гиппиус вполне права, и надо свернуть с ‘опасного пути’, когда пробудилось сознание в его неверности.
Выдающиеся писатели на Западе, и прежде всего Метерлинк, если нужно давать имена, уже давно пошли иным путем. В сборнике г. Андрея Белого мы также находим довольно беспощадное обличение недавно еще модного ‘декадентского’ настроения: ‘Стоял я дураком, — пишет г. А. Белый, — в венце своем огнистом, в хитоне золотистом, скрепленном аметистом, — Один, один, как столп, в пустынях удаленных, и ждал народных толп — коленопреклоненных…’ Из этого ожидания, очевидно, ничего не вышло и не могло выйти, и нельзя не оценить мужества, с которым автор предает печати признания о постигшем его разочаровании после неудачной попытки возомнить себя новым Мессией… Приведенные в сборнике опыты ‘вещих речений’ в символической оболочке, в стихах и в прозе, проставляются действительно скорее наущениями ‘лукавого соблазнителя’, чем плодом поэтического вдохновения, и автор прав в своем желании избавиться от подобных ‘наваждений’… За желанием пусть последует и исполнение… и тогда мы будем избавлены от таких образцов безвкусицы, как, например, стихотворение ‘На горах’, где к автору, испытывающему на возвышенности ‘очистительный холод’, притащился горбун седовласый, принесший поэту в подарок ‘из подземных теплиц ананасы’:
Голосил
Низким басом.
В небеса запустил
Ананасом (!..).
А поэт, в свою очередь, ‘подкравшися боком — Горбуна окатил светопенным потоком’… Подобные стихотворения могут служить разве что показателем того, как писать не следует. А вместе с тем г. А. Белый дает немало образцов и хорошего писания, в нем чуется свежий талант, умеющий в немногих, метких чертах передать живую картинку, проникнутую определенным настроением, или выразить лирический порыв. Оригинальна и местами весьма ‘стильна’ серия миниатюр, под общим заглавием ‘Теперь и прежде’, в романтической окраске былого (за исключением некоторых мест в стихотворении ‘Отставной военный’, которые сбиваются на плохие куплеты), хороши ‘Закаты’, ‘Один’, ‘Осень’ и др. Автор умеет сообщить новое выражение изведанному чувству, придать особый оттенок личному впечатлению, разнообразить структуру стиха и достичь искусной простоты формы. Но это не всегда ему удается, и параллельно удачным есть немало и неудачных оборотов и слишком громоздких эпитетов. Так, в составных прилагательных автор выказывает непомерное влечение к ‘винным’ сравнениям: ‘винно-красная мечта’ (24), ‘винно-золотистая печаль’ (12), ‘миро-винное зелье’ (29). Даже ‘контур солнца’ оказывается ‘апельсинным (!) и винным’… (51). Вычурен эпитет ‘пенно-пирная влага’ (10), и еще искусственнее — ‘Безмирнобледная вечность’ (122). Совсем неудачен стих: ‘Воздушность мчалась тканью вечно-пьяной’… (144). Не можем мы сочувствовать и частым неправильностям в ударениях, в угоду стиху: искрясь (24), страду (96), шакал (рифма с — заплакал, 236) и т. п. Удивительны — крылья ‘стрекозовые’ (58). Автор иногда делает поразительные переходы от возвышенного к тривиальному, допуская даже жаргонные выражения. Так, например, в стихотворении ‘Забота’, построенном на контрастах возвышенного настроения и прозы житейской, автор, заявив о своем молитвенном настроении ‘средь влажных, вечерних лугов’, поясняет далее (с. 241):
Все было в дому зажжено…
Мы в польтах (!!.) осенних сидели.
Друзья отворили окно…
Поспешно калоши надели (!)…
Если это симптом ‘декадентской школы’, то нам остается только пожелать еще раз, вместе с автором, — ‘избави нас от лукавого’… и тогда он встанет на настоящий путь поэзии, обладая, несмотря на все указанные неровности, качествами неподдельного поэтического дарования.

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Мир Божий. 1904. No 6. Отд. II. С. 91—93.
Федор Дмитриевич Батюшков (1857—1920) — литературный и театральный критик, историк литературы, журналист, общественный деятель. С июня 1902 г.— официальный редактор журнала ‘Мир Божий’. См. о нем: Батюшкова Е. Н. О Федоре Дмитриевиче Батюшкове // К. Н. Батюшков, Ф. Д. Батюшков, А. И. Куприн. Вологда, 1968. С. 109—124, Муратова К. Д. Архив Ф. Д. Батюшкова//Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1972 год. Л., 1974. С. 28—48, Письма А. Н. Веселовского Ф. Д. Батюшкову / Публикация П. Р. Заборова // Веселовский Александр. Избранные труды и письма. СПб., 1999. С. 285—330.
1 Цитаты из стихотворения ‘К людям’ (‘О, люди, я к вам обращаюсь, ко всем…’), заключительного в книге К.Бальмонта ‘Только любовь’ (М., 1903).
2 Первая фраза и последующие цитаты из рецензии В. Брюсова на ‘Альманах ‘Гриф» (М., 1904), опубликованной в ‘Весах’ (1904. No 3. С. 52—53. Подпись: Д. Сбирко).
3 Цитаты из сонета ‘Спасение’ (‘Мы судим, говорим порою так прекрасно…’, 1901), опубликованного (в подборке ‘Два сонета’) в ‘Журнале для всех’ (1902. No 2. Стб. 191). См.: Гиппиус З.Н. Стихотворения. СПб., 1999. С. 123 (‘Новая Библиотека поэта’).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека