Андерсенъ. Собраніе сочиненій, пер. А. и П. Ганзенъ. T. I, вып. I, II, стр. 256. Спбургъ. 1894 г.
Андерсенъ началъ писать въ конц двадцатыхъ годовъ, онъ принадлежитъ къ тамъ предвозвстникамъ новой эры въ Скандинавіи, которые подготовили ея самостоятельное національное развитіе, вмсто прежняго слпого подражанія нмецкимъ образцамъ, Андерсенъ вмст съ Эленшлегеромъ и нкоторыми другими обратились къ національнымъ сюжетамъ, выработали сильный, полный жизни и непосредственной поэзіи языкъ, замнившій блдный стиль подражательнаго періода.
Какъ извстно, писательская дятельность создала Андерсену большее имя еще до появленія его сказокъ: вышедшіе раньше сборники стиховъ, описанія многочисленныхъ совершенныхъ имъ путешествій по Европ, романъ ‘Импровизаторъ’ обратили на себя вниманіе европейской критики и сдлались предметомъ самыхъ лестныхъ отзывовъ за границей, только на своей родин Андерсенъ долго страдалъ отъ упорнаго и непонятнаго недоброжелательства своихъ собратій по литератур. Необычайный успхъ сказокъ, появлявшихся нсколькими отдльными сборниками, поборолъ, однако, это враждебное отношеніе и, какъ видно изъ автобіографіи Андерсена (‘Сказка моей жизни’), онъ провелъ послднія тридцать лтъ своей жизни тихо и безоблачно, пользуясь вполн заслуженной славой.
Русскій переводчикъ Андерсена началъ полное изданіе произведеній датскаго поэта съ его сказокъ, которыя, дйствительно, составляютъ центръ его творчества. Въ области лирической поэзіи и романа Андерсенъ является талантливымъ представителемъ общаго литературнаго движенія, къ которому онъ принадлежалъ, но своими сказками онъ создалъ новый жанръ, въ которомъ не было у него ни предшественниковъ, ни преемниковъ. Наивная форма его разсказовъ послужила поводомъ къ тому, что Андерсенъ зачисленъ былъ въ дтскіе писатели — совершенно противъ его желанія, когда выставлены были еще при жизни Андерсена проекты памятника ему, Андерсенъ сильно протестовалъ противъ того, что его изображали окруженнымъ группой дтей. Сказка, фантастическое изображеніе человческой жизни, была для Андерсена лишь соотвтствующей его непосредственному наивному темпераменту формой, въ которую отливалась его душевная жизнь, его идеалистическое міросозерцаніе, оттненное нкоторой грустью, и его поэтическое чутье. Сказки его лишь въ самой незначительной мр почерпнуты изъ народныхъ сказаній, онъ не утилизировалъ, подобно Гримму въ Гермавіи и классическому Перро (Реrault) во Франціи народнаго эпоса, и поэтому он не являются отраженіемъ народной мудрости, такъ неотразимо привлекающей наивное дтское воображеніе, напротивъ того, эти, то философски задуманные, то сатирическіе или чисто поэтическіе разсказы, плодъ умственной работы, результатъ цлой жизни, проведенной среди размышленій, они проникнуты особымъ созерцательнымъ настроеніемъ, свойственнымъ лишь высоко культурнымъ художникамъ въ противоположность боле широкой, но зато мене глубокой фантазіи народныхъ сказокъ. У Андерсена привлекательность художественной формы затмила мыслителя, и сказки его славятся боле всего своей поэтичностью, богатствомъ фантазіи и юморомъ. А между тмъ многія изъ нихъ задуманы настолько глубоко, что сдлали бы очень интересной оцнку автора съ точки зрнія проповдуемой имъ жизненной этики, и особенно его пониманія жизни.
Андерсенъ, подобно Лафонтену, далеко не проповдникъ отвлеченной, идеальной нравственности. Онъ любитъ природу, любитъ жизнь со всми возбуждаемыми ею чувствами и поклоняется практическому идеалу пользованія всмъ тмъ, что жизнь даетъ, не исключая мелкихъ радостей удовлетвореннаго самолюбія, справедливой гордости и т. п. Это практическое пониманіе счастья, наложившее отпечатокъ сухости на творчество французскаго баснописца, особенно поражаетъ у Андерсена, заставляя его нердко заканчивать довольно пошло и сентиментально тонко задуманныя поэтическія сказки (напр., ‘Соловей’).
Но значеніе сказокъ Андерсена не въ этой непосредственной морали, вытекающей изъ разсказовъ, оно таится въ его тонкомъ пониманіи отношеній между тмъ, что есть прекраснаго въ душ человка, и формами человческаго существованія на земл, вс его сказки — безконечная вереница печальныхъ отраженій антагонизма души и требованій жизни, каковъ бы ни былъ выводъ, къ которому приходитъ авторъ, его изображеніе самаго антагонизма поэтичное, глубоко продуманное и полное жизненной правды. Въ фантастической сказк ‘Русалка’ онъ рисуетъ безотрадность глубокаго чувства любви, готовности самопожертвованія и беззавтной преданности, осужденныхъ самой сущностью жизни на страданіе и смерть, его русалочка съ ея идеальною любовью живетъ среди людей нмой и никмъ непонятой, не встртивъ нигд сочувствія, и тихо совершаетъ свой подвигъ любви, зная, что награда невозможна, что она чужая среди земной жизни. Тотъ же мотивъ идеальной любви и преданности въ борьб съ царящимъ вокругъ зломъ повторяется въ ‘Дикихъ лебедяхъ’, съ той только разницей, что авторъ намренно удаляется отъ міра дйствительности и заканчиваетъ сказку волшебнымъ зрлищемъ торжества истины.
Въ вышедшихъ первыхъ двухъ выпускахъ русскаго перевода находятся нкоторыя изъ лучшихъ сказокъ Андерсена, характеризующія лиризмъ его творчества, постоянное проявленіе личной душевной жизни въ аллегорическихъ образахъ. Непризнанный окружающей средой мечтатель, страдающій отъ пошлости обстановки, часто является героемъ его сказокъ, это ‘безобразный утенокъ’, котораго до того вс уврили въ его уродств, что онъ самъ сталъ чувствовать презрніе къ себ, между тмъ все дло въ томъ, что онъ родился лебедемъ и ‘утиное царство’ не понимаетъ его порывовъ и желаній. Въ другой сказк тотъ же непризнанный поэтъ олицетворенъ въ соловь, скромной лсной птичк, пнію которой придворный штатъ короля предпочитаетъ механическую музыку искусственнаго соловья, разукрашеннаго драгоцнными каменьями, Сказка ‘Соловей’ обращаетъ на себя вниманіе, кром того, своимъ блестящимъ юморомъ — описаніе королевскаго двора, сановниковъ, городскихъ толковъ и критическихъ замчаній публики при состязаніи истиннаго соловья съ искусственнымъ — все это истинный шедевръ сатирическаго жанра. Тонкимъ юморомъ проникнута также знаменитая сказка ‘Новое платье короля’. Существуетъ предположеніе, что заключающаяся въ ней дкая насмшка направлена была Андерсеномъ противъ метафизиковъ, которые сговорились морочить людей своими несуществующими на самомъ дл теоріями, и достигаютъ цли, клеймя всякаго, кто ‘не видитъ чудныхъ узоровъ несуществующей ткани’, ничего не смыслящимъ глупцомъ. Кром отмченныхъ сказокъ, въ первыхъ выпускахъ заключается не мало другихъ, заставляющихъ перечесть съ большимъ удовольствіемъ извстныя всякому съ дтства, но едва ли понимаемыя дтьми сказки Андерсена. Привтствуемъ съ особымъ удовольствіемъ новый ихъ переводъ, имющій то большее преимущество, что онъ сдланъ прямо съ датскаго, а не черезъ посредство нмецкихъ переводовъ, какъ это длалось у насъ до сихъ поръ.