Екатерина II
Аллегорическія сказки
I.
I.
СКАЗКА О ЦАРЕВИЧ ХЛОР.
СКАЗКА О ЦАРЕВИЧ ХЛОР.
II.
II.
СКАЗКА О ЦАРЕВИЧ ФЕВЕ.
СКАЗКА О ЦАРЕВИЧ ФЕВЕ.
Аллегорические сказки, Екатерина Вторая, Год: 1782
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Сочиненія императрицы Екатерины II.
Произведенія литературныя. Подъ редакціей Apс. И. Введенскаго.
С.-Петербургъ. Изданіе А. Ф. Маркса. 1893.
1. Сказка о царевич Хлор
2. Сказка о царевич Феве
До временъ Кія, князя кіевскаго, жилъ да былъ въ Россіи царь добрый человкъ, который любилъ правду и желалъ всмъ людямъ добра: онъ часто объзжалъ свои области, чтобъ видть, каково жить людямъ, и везд навдывался, длаютъ ли правду.
У царя была царица. Царь и царица жили согласно, царица зжала съ царемъ и не любила быть съ нимъ въ разлук.
Пріхалъ царь съ царицею въ одинъ городъ, построенный на высокой гор посреди лса. Тутъ родился царю сынъ дивныя красоты, ему дали имя Хлоръ, но посреди сей радости и тридневнаго празднества царь получилъ непріятное извстіе, что сосди его неспокойно живутъ, възжаютъ въ его земли и разныя обиды творятъ пограничнымъ жителямъ. Царь взялъ войски, кои въ близости въ лагер стояли, и пошелъ съ полками для защиты границы. Царица похала съ царемъ. Царевичъ остался въ томъ город и дом, гд родился. Царь приставилъ къ нему семерыхъ нянь разумныхъ и въ дтскомъ воспитаніи искусныхъ. Городъ же царь укрпить веллъ стною изъ дикаго камня, по угламъ съ башнями по старинному обычаю, на башняхъ пушекъ не поставили, тогда еще нигд не имли пушекъ. Домъ, въ которомъ жить остался царевичъ Хлоръ, хотя и не построенъ былъ изъ сибирскаго мрамора и порфира, но весьма хорошъ и покойно расположенъ былъ, позади палатъ насажены были сады съ плодовитыми деревьями, возл которыхъ выкопаны пруды съ рыбами украшали мстоположеніе, бесдки же разныхъ народовъ вкуса, откуда видъ далеко простирался въ округъ лежащихъ поляхъ и долинахъ, придавали пріятство тому обитанію.
Какъ царевичъ сталъ вырастать, кормилица и няни начали примчать, что сколь былъ красивъ, столь же былъ уменъ и живъ, и повсюду слухъ носился о красот, ум и хорошихъ дарованіяхъ царевича. Услышалъ о томъ какой-то ханъ киргизской, на дикой степи кочующій съ кибитками, полюбопытствовалъ видть толь дивное дитя, и увидвъ, пожелалъ дитя увезти съ собою въ степь, зачалъ просить нянь, чтобъ похали съ царевичемъ къ нему въ степь, няни сказали со всякою учтивостію, что имъ того безъ дозволенія царя длать нельзя, что он не имютъ чести знать господина хана, и съ царевичемъ не здятъ къ незнакомымъ людямъ въ гости. Ханъ не былъ доволенъ тмъ учтивымъ отвтомъ, присталъ пуще прежняго, подобно какъ невшій къ тсту, одно просилъ, чтобъ няни похали къ нему съ дитятею въ степь, но, получивъ твердый отказъ, наконецъ понялъ, что просьбами не успетъ въ своемъ намреніи, прислалъ къ нимъ подарокъ, он, поблагодаря, отослали дары обратно и велли сказать, что он ни въ чемъ нужды не имютъ. Ханъ упрямъ былъ, пребывая въ своемъ намреніи, думалъ, какъ быть? Пришло ему на умъ, нарядился въ изодранную одежду и слъ у воротъ сада, будто человкъ старый и больной, просилъ милостыни у мимоходящихъ. Царевичъ прогуливался въ тотъ день по саду, увидлъ, что у воротъ сидитъ какой-то старикъ, послалъ спроситъ, что за старикъ. Побжали, спросили, что за человкъ. Возвратились съ отвтомъ, что больной нищій. Хлоръ, какъ любопытное дитя, просился посмотрть больного нищаго, няни унимали Хлора, сказали, что смотрть нечего, и чтобъ послалъ къ нему милостыню. Хлоръ захотлъ самъ отдать деньги, побжалъ впередъ, няни побжали за нимъ, но чмъ няни скоре побжали, то младенецъ шибче пустился бжать, побжалъ за ворота, и подбжавъ къ мнимому нищему, зацпился ножкою за камешекъ и упалъ на личико, нищій вскочилъ, поднялъ дитя подъ руки и спустился съ нимъ подъ гору. Тутъ стояли вызолоченныя роспуски, бархатомъ обитыя, слъ на роспуски и ускакалъ съ царевичемъ въ степь, няни, какъ добжали до воротъ, не нашли уже ни нищаго, ни дитяти, ни слда ихъ не видали да и дороги тутъ не было, гд ханъ съ горы спустился, сидя держалъ царевича передъ собою одною рукою, какъ будто курочку за крылышко, другою же рукою махнулъ шапкою чрезъ голову, и кричалъ три раза ‘ура’. На сей голосъ няни прибжали къ косогору, но поздно, догнать не могли. Ханъ благополучно Хлора довезъ до своего кочевья и вошелъ съ нимъ въ кибитку, гд встртили хана его вельможи. Ханъ приставилъ къ царевичу старшину лучшаго, сей взялъ Хлора на руки и отнесъ его въ богато украшенную кибитку, устланную китайскою красною камкою и персидскими коврами, дитя же посадилъ на парчевую подушку и началъ тшить его, но Хлоръ очень плакалъ и жаллъ, что отъ нянь шибко побжалъ впередъ, и непрестанно спрашивалъ, куда его везутъ, зачмъ, на что, и гд онъ? Старшина и съ нимъ находящіеся киргизцы насказали ему много басней, иной говорилъ, будто по теченію звздъ такъ опредлено, иной сказывалъ, будто тутъ лучше жить, нежели дома, всего насказали, окром правды, но увидя, что ничто не унимало слезъ Хлора, вздумали его стращать небывальщиною, сказали: ‘перестань плакать, или оборотимъ тебя летучею мышью или коршуномъ, а тамъ волкъ, или лягушка тебя състъ’. Царевичъ небоязливъ былъ, посреди слезъ расхохотался такой нелпости. Старшина, увидя, что дитя пересталъ плакать, приказалъ накрыть столъ, столъ накрыли и кушанье принесли, царевичъ покушалъ, потомъ подали варенья въ сахар и разные плоды, какіе имли, посл ужина раздли его и положили спать.
На другой день рано, до свта, ханъ собралъ своихъ вельможъ к сказалъ имъ слдующее: ‘извстно вамъ да будетъ, что я вчерашній день привезъ съ собою царевича Хлора, дитя рдкой красоты и ума. Хотлось мн заподлинно узнать, правда ли слышанное объ немъ, для узнанія же его дарованій употребить я намренъ разные способы’. Вельможи, услыша слова ханскія, поклонились въ поясъ, изъ нихъ ласкатели похвалили ханскій поступокъ, что чужое, и то еще сосдняго царя, дитя увезъ, трусы потакали, говоря: ‘такъ, надёжа государь ханъ, какъ инако быть, какъ теб на сердце прійдетъ’? Нсколько изъ нихъ, кои прямо любили хана, т кивали головою, и когда ханъ у нихъ спрашивалъ, для чего не говорятъ, сказали чистосердечно: ‘дурно ты сотворилъ, что у сосдняго царя увезъ сына, и бды намъ не миновать, буде не поправишь своего постудка’. Ханъ же сказалъ: ‘вотъ такъ, всегда вы ропщете противу меня’, и пошелъ мимо ихъ, и какъ царевичъ проснулся, приказалъ принести его къ себ, дитя, увидя, что нести его хотятъ, сказалъ: ‘не трудитесь, я ходить умю, я самъ пойду’, и вошедъ въ ханскую кибитку, всмъ поклонился, во-первыхъ хану, потомъ около стоящимъ направо и налво, посл чего сталъ предъ ханомъ съ почтительнымъ, учтивымъ и благопристойнымъ такимъ видомъ, что всхъ киргизцовъ и самого хана въ удивленіе привелъ. Ханъ однако, опомнясь, рекъ тако: ‘царевичъ Хлоръ! про тебя сказываютъ, что ты дитя разумное, сыщи мн, пожалуй, цвтокъ розу безъ шиповъ, что не колется, дядька теб покажетъ обширное поле, сроку же даю теб трои сутки’. Дитя паки поклонился хану, сказалъ: ‘слышу’, и вышелъ изъ кибитки, пошелъ къ себ.
Дорогою попалась ему на встрчу дочь ханская, которая была замужемъ за Брюзгой султаномъ. Сей никогда не смялся и серживался на другихъ за улыбку, ханша же была нрава веселаго и весьма любезна, увидя Хлора сказала: ‘здравствуй, царевичъ, здорово ли живешь? куда изволишь идти?’ Царевичъ сказалъ, что, по приказанію хана батюшки ея, идетъ искать розу безъ шиповъ, которая не колется. Ханша Фелица, такъ ее звали, дивилась, что дитя посылаютъ искать таковой трудной вещи, и возлюбя младенца въ сердц своемъ, сказала: ‘царевичъ, подожди маленько, я съ тобою пойду искать розу безъ шиповъ, которая не колется, буде батюшка ханъ позволитъ’. Хлоръ пошелъ въ свою кибитку обдать, ибо часъ былъ обда, ханша къ хану, просить позволенія итти съ царевичемъ искать розу безъ шиповъ, которая не колется. Ханъ не токмо не позволилъ, но и запретилъ ей накрпко, чтобъ не шла съ дитятею искать розу безъ шиповъ, которая не колется.
Фелица, вышедши отъ хана, мужа своего Брюзгу султана уговорила остаться при отц ея хан, сама же пошла къ царевичу, онъ обрадовался, какъ увидлъ ее, просилъ, чтобъ сла возл него, на что она согласилась, и сказала ему: ‘Ханъ мн не велитъ итти съ тобою, царевичъ, искать розу безъ шиповъ, которая не колется, но я теб дамъ совтъ добрый, пожалуй не забудь, слышишь ли, дитя, не забудь, что теб скажу’. Царевичъ общалъ вспомнить. ‘Отсел, въ нкоторомъ разстояніи’, продолжала она, ‘какъ пойдешь искать розу безъ шиповъ, которая не колется, встртишься съ людьми весьма пріятнаго обхожденія, кои стараться будутъ тебя уговорить итти съ ними, наскажутъ теб веселій множество и что они то провождаютъ время въ безсчетныхъ забавахъ, не врь имъ, лгутъ, веселія ихъ мнимыя и сопряжены со множествомъ скукъ. За симъ пріидутъ другіе, кои о томъ же еще сильне тебя просить будутъ, откажи имъ съ твердостію: отстатнутъ. Потомъ войдешь въ лсъ, тутъ найдешь льстивыхъ людей, кои всячески стараться будутъ пріятными разговорами отвести тебя отъ истиннаго пути, но ты не забудь, что теб единой цвтокъ, розу безъ шиповъ и которая не колется, искать надлежитъ. Я тебя люблю и для того я къ теб вышлю на встрчу сына моего, и онъ поможетъ теб найти розу безъ шиповъ, что не колется’. Хлоръ, выслушавъ рчь Фелицы, сказалъ: ‘разв такъ трудно сыскать розу безъ шиповъ, что не колется?’ ‘Нтъ,’ отвтствовала ханша: ‘не такъ чрезвычайно трудно, буде кто прямодушенъ и твердо пребываетъ въ добромъ намреніи’. Хлоръ спросилъ, нашелъ ли уже кто тотъ цвтокъ? — ‘Я видла’, сказала Фелица, ‘мщанъ и крестьянъ, кои въ томъ успвали не хуже вельможъ и царей и царицъ’. Сказавъ сіе, ханша простилась съ царевичемъ, старшина же дядька отвелъ дитя искать розу безъ шиповъ, которая не колется, и для того пустилъ его сквозь калитку въ превеликій звринецъ. Тутъ увидлъ Хлоръ передъ собою множество дорогъ: иныя прямо лежащія, иныя съ кривизнами, иныя перепутанныя. Дитя не зналъ сначала, по которой итти, но, увидя юношу, ждущаго ему на встрчу, поспшилъ къ нему спросить, кто онъ таковъ. Юноша отвтствовалъ: ‘я Разсудокъ, сынъ Фелицынъ, меня мать моя прислала идти съ тобою искать розу безъ шиповъ, которая не колется’. Царевичъ, благодаря Фелиц сердцемъ и устами, взявъ его за руку, навдывался, по которой дорог итти. Разсудокъ съ веселымъ и бодрымъ видомъ сказалъ ему: ‘не бойся, царевичъ, пойдемъ по прямой дорог, по которой не вс ходятъ, хотя она пригоже другихъ’. ‘Для чего же по ней не ходятъ’? спросилъ царевичъ. ‘Для того’, сказалъ юноша, ‘что на другихъ дорогахъ останавливаются или сбиваются’. Идучи юноша показалъ Хлору прекрасную дорожку, говоря: ‘посмотри, царевичь, дорога сія называется благорасположенныхъ душъ младенчества, она хороша, да кратка’.
Пошли сквозь лсъ къ пріятной долин, въ которой увид,ли рчку прозрачной воды, подл которой нашли нсколько молодыхъ людей, иные изъ нихъ сидли, иные лежали по трав и подъ деревьями. Какъ увидли царевича, встали и подошли къ нему, одинъ изъ нихъ со всякою учтивостію и привтливостію сказалъ: ‘позвольте, сударь, спросить: куда вы идете? нечаянно ли вы сюда зашли? и не можемъ ли мы имть удовольствіе чмъ нибудь вамъ услужить? Взглядъ вашъ наполняетъ насъ уже почтеніемъ и дружбою къ вамъ и мы вн себя отъ радости видть толь многія блистающія ваши качества’. Царевичъ, вспомня слова Фелицы, улыбнулся и сказалъ: ‘я не имю чести васъ знать, ни вы меня не знаете, и такъ ваши слова приписываю единой обыкновенной свтской учтивости, а не моимъ достоинствамъ, иду же искать розу безъ шиповъ, которая не колется’. Другой изъ тамо находящихся вступилъ въ рчь и сказалъ: ‘намреніе ваше показываетъ великія ваши дарованія, но сдлайте милость, одолжите насъ, останьтеся съ нами хотя нсколько дней и берите участіе въ нашемъ безподобномъ веселіи’. Хлоръ сказалъ, что ему срокъ поставленъ и остановиться недосугъ, опасается ханскаго гнва. Они же старались его уврить, что ему отдохновеніе нужно для здоровья, и что лучше и способне мста не найдетъ, ни людей усердне ихъ, и нивсть какъ просили и уговаривали остаться за ними. Наконецъ, мужчины и женщины, взявъ другъ друга за руки, сдлали около Хлора и его проводника кругъ, начали плясать и скакать, и не пускать ихъ дале, но пока вкругъ вертлись, Хлора подъ руку ухватилъ Разсудокъ, и выбжали изъ круга такъ скоро, что въ кругу вертвшіеся не могли ихъ удержать.
Отошедъ подале, нашли Лньтягъ-мурзу, главнаго надзирателя того мста, который прогуливался съ своими домашними. Увидя Хлора съ провожатымъ, принялъ ихъ съ ласкою и просилъ зайти въ его избу, они, уставъ маленько, пошли къ нему. Вошедъ въ его горницу онъ посадилъ ихъ на диванъ, самъ же легъ возл нихъ посреди пуховыхъ подушекъ, покрытыхъ старинною парчею, его же домашніе сли около стны. Потомъ Лньтягъ-мурза приказалъ принести трубки курительныя и кофе. Услыша же отъ нихъ, что табаку не курятъ кофе не пьютъ, благовонными духами опрыскивать ковры веллъ посл чего спросилъ Хлора о причин его прихода въ звринецъ. Царевичъ отвтствовалъ, что по приказанію хана онъ ищетъ розу безъ шиповъ, которая не колется. Лньтягъ-мурза дивился, что въ такихъ молодыхъ лтахъ предпріялъ таковой трудъ, говоря, ‘что и старе тебя едва ли станетъ, отдохните, не ходите дале, у меня здсь есть люди, кои находить старались, но, уставъ, покинули’. Одинъ изъ тутъ сидящихъ всталъ съ мста и сказалъ: ‘я самъ неоднократно хотлъ дойти, но скучилъ, а вмсто того я остался жить у моего благодтеля Лньтягъ-мурзы, который меня поитъ и кормитъ’. Между сихъ разговоровъ Лньтягъ-мурза уткнулъ голову въ подушку и заснулъ. Какъ около стны сидящіе услышали, что Лньтягъ-мурза храпитъ, то они полегоньку встали, иные пошли убираться и украшаться, иные легли спать, иные начали всякія празднословія говорить, иные ухватились за карты и кости, и при всхъ сихъ упражненіяхъ иные сердились, иные радовались, и на лицахъ всхъ разныя ихъ внутреннія движенія оказывались. Какъ Лньтягъ-мурза проснулся, вс паки собрались около него, и внесли въ горницу, столъ со фруктами. Лньтягъ-мурза остался посреди пуховыхъ подушекъ и оттудова потчивалъ царевича, который весьма прилежно примчалъ все, что тамо ни длалось. Хлоръ лишь принялся было отвдать предлагаемое имъ отъ Лньтягъ-мурзы, какъ его проводникъ Разсудокъ его за рукавъ дернулъ полегоньку, кисть прекраснаго винограда, которую царевичъ въ рукахъ держалъ, по полу разсыпалась, онъ же, опомнясь, тотчасъ всталъ, и оба вышли изъ хоромъ Лньтягъ-мурзы.
Не въ дальнемъ разстояніи увидли домъ крестьянскій и нсколько десятинъ весьма удобренной земли, на которой всякій хлбъ, какъ-то: рожь, овесъ, ячмень, гречиха и проч. засянъ былъ, иной поспвалъ, иной лишь вышелъ изъ земли. Подале увидли луга, на которыхъ паслися овцы, коровы и лошади. Хозяина они нашли съ лейкою въ рукахъ: обливаетъ разсаженныя женою его огурцы и капусту, дти же упражнены были въ другомъ мст, щипали траву негодную изъ овощей. Разсудокъ сказалъ: ‘Богъ помочь, добрые люди’, они отвтствовали: ‘спасибо, баричи’, кланялись же царевичу незнакомо, но Разсудокъ пріязненно просили, говоря: ‘пости, пожалуй, наше жилище, и матушка твоя ханша насъ жалуетъ, посщаетъ и не оставляетъ’. Разсудокъ согласился къ нимъ войти, пошли съ Хлоромъ на дворъ. Посреди двора стоялъ ветхій и высокій дубъ, а подъ нимъ широкая, чисто выскобленная лавка, а передъ лавкою столъ, гости сли на лавку, хозяйка съ невсткою разостлали по столу скатерть и поставили на стол чашу съ простоквашею, другую съ яичницею, блюдо блиновъ горячихъ и яицъ въ смятку, а посредин ветчину добрую, положили на стол ситный хлбъ да поставили возл каждаго крынку молока, а посл вмсто закусокъ принесли соты и огурцы свжіе да клюкву съ медомъ. Хозяинъ просилъ: ‘покушайте, пожалуй’. Путешественники, которые проголодались, ничмъ не гнушались, и межъ тмъ разговаривали съ хозяиномъ и хозяйкою, кои имъ разсказывали, какъ они живутъ здорово, весело и спокойно и во всякомъ удовольствіи по ихъ состоянію, провождая вкъ въ крестьянской забот и преодолвая трудолюбіемъ всякую нужду и недостатокъ. Посл ужина на той же лавк разослали войлочки, Хлоръ и Разсудокъ на нихъ положили свои епанчи, хозяйка каждому принесла подушку съ блою наволочкою, легли спать и заснули крпко, для того что устали.
Поутру встали на разсвт, поблагодарили хозяина, который за ночлегъ ничего съ нихъ взять не захотлъ, и пошли въ путь. Отшедъ съ полверсты, услышали издали, что играютъ на волынк. Хлоръ вздумалъ подойти поближе, но Разсудокъ молвилъ, что волынкою отведутъ ихъ отъ пути. Любопытство Хлора принудило его, подошелъ къ волынк, но, увидя шалости пьяношатающихся въ безобразіи около волынишника, испугался и кинулся Разсудку на руки. Сей его отнесъ паки на прямую дорогу, гд вскор, прошедъ рощу, увидли возвышеніе крутое. Разсудокъ сказалъ царевичу, что тутъ растетъ роза безъ шиповъ, которая не колется. Здсь Хлоръ почувствовалъ зной солнечный и усталъ, началъ скучать, говорилъ, что конца нтъ той дорог, долго ли это будетъ, нельзя ли итти по иной дорог? Разсудокъ отвчалъ, что онъ ведетъ его ближнимъ путемъ, и что терпніемъ однимъ преодолвается трудъ. Царевичъ съ неудовольствіемъ сказалъ: ‘авось либо самъ сыщу дорогу’, и, махнувъ рукою, удвоилъ шагъ, удалился отъ провожатаго.
Разсудокъ остался позади, и пошелъ за нимъ молча тихимъ шагомъ. Дитя забрелъ въ мстечко, гд мало кто-бы на него поглядлъ, ибо торговый день былъ и вс люди заняты были торгомъ и мною на рынк. Царевичъ, ходя между телгами и посреди торговаго шума, заплакалъ. Одинъ человкъ, который его не зналъ, пошелъ мимо его и, увидя, что дитя плачетъ, сказалъ ему: ‘перестань, щенокъ, кричать, и безъ тебя здсь шума довольно’. Разсудокъ дошелъ до него въ самое то время, царевичъ жаловался на того человка, что щенкомъ его называлъ. Разсудокъ, ни слова не говоря, вывелъ его оттуда, когда же Хлоръ спросилъ, для чего онъ не говоритъ попрежнему съ нимъ, Разсудокъ на то сказалъ: ‘ты моихъ совтовъ не спрашиваешь, самъ же забрелъ въ непристойное мсто, такъ не прогнвайся, буде нашелъ людей или рчи не по твоимъ мыслямъ’. Разсудокъ продолжать хотлъ рчь, но встртили они человка не молодого, но пріятнаго вида, который окруженъ былъ множествомъ юношъ. Хлоръ, всегда любопытствуя о всемъ, отозвалъ одного изъ нихъ, спросилъ, кто таковъ? Юноша сказалъ, что ‘сей человкъ есть учитель нашъ, мы отучились, идемъ гулять, а вы куда идете?’ На что царевичъ отвтствовалъ: ‘мы ищемъ розу безъ шиповъ, которая не колется’. ‘Слыхалъ я’, сказалъ юноша, ‘толкованіе розы безъ шиповъ, которая не колется, отъ нашего учителя, сей цвтокъ не что иное значитъ, какъ добродтель, иные думаютъ достигнуть косыми дорогами, но никто не достигнетъ окром прямою дорогою, счастливъ же тотъ, который чистосердечною твердостію преодолваетъ вс трудности того пути. Вотъ гора у васъ въ виду, на которой растетъ роза безъ шиповъ, которая не колется, но дорога крута и камениста’. Сказавъ это, простился съ ними, пошелъ за своимъ учителемъ.
Хлоръ съ провожатымъ пошли прямо къ гор и нашли узкую и каменистую тропинку, по которой шли съ трудомъ. Тутъ попались имъ на встрчу старикъ и старуха въ бломъ плать, равно почтеннаго вида, они имъ протянули посохи свои, сказали: ‘упирайтеся на нихъ, не спотыкнетеся’. Здсь находящіеся сказывали, что имя перваго Честность, а другой Правда.
Дошедъ, упираючись на тхъ посохахъ, до подошвы горы, принуждены нашлись взлзть съ тропинки на втвь, да съ втви на втвь, добрались до вершины горы, гд нашли розу безъ шиповъ, которая не колется. Лишь успли снять ее съ куста, какъ въ тамо находящемся храм заиграли на трубахъ и на литаврахъ, и разнесся повсюду слухъ, что царевичъ Хлоръ сыскалъ въ такихъ молодыхъ лтахъ розу безъ шиповъ, которая не колется. Онъ поспшилъ къ хану съ цвткомъ, ханъ же Хлора и со цвткомъ отослалъ къ царю. Сей обрадовался столько прізду царевича и его успхамъ, что позабылъ всю тоску и печаль. Царевича царь и царица и вс люди любили часъ отъ часу боле, для того что часъ отъ часу укрплялся въ добродтели. Здсь сказка кончится, а кто больше знаетъ, тотъ другую скажетъ.
(1781-82 г.)
Сказываютъ, будто въ Сибири пребываніе имлъ народъ многочисленный, промышленный и богатый. У сего народа жилъ и былъ рода китайскихъ Уановъ, именемъ Тао-ау, царь умный и добродтельный человкъ, который подданныхъ своихъ любилъ, какъ отецъ дтей любитъ: онъ излишними податьми не отягощалъ никого, и при всякомъ случа людей сберегалъ, колико могъ. Онъ великолпіе, пышность и роскошь весьма презиралъ, однакоже при двор его все было прилично его сану, чистенько. У царя была царица столъ красиваго вида, колико отличны были качества сердца ея и ума. Она старалась угодить своему мужу и ему подражать при всякомъ случа. Жили они въ любви и согласіи съ удовольствіемъ многіе годы, но не имли дтей. Приписывали сіе тому, что въ свт нтъ совершеннаго счастія. Царица часто недомогала разными припадками, что видя царь съ прискорбіемъ, призывалъ врачей ближнихъ и дальнихъ, своихъ и чужихъ, которые разсуждали о болзни много и долго, и часто, не бывъ согласны между собою, предписывали однакоже ей лекарства, составленныя изъ такого множества травъ и иныхъ произращеній и составовъ, что одно именованіе и количество тхъ вещей занимало длинные столбцы тогдашняго обычая бумаги. Царица и окружающія ее барыни и барышни съ отвращеніемъ и ужасомъ смотрли на великіе кувшины лекарствъ, кои къ ней приносили для принятія. Царица говорила, что лекарство вкуса противнаго, а барыни и барышни, что оно цвта нехорошаго, царь же сумнвался о полезномъ дйствіи толь различнаго свойства травъ и составовъ смси, бывъ въ безпокойствіи, открылъ свои мысля своимъ приближеннымъ. Сказываютъ, будто у умныхъ царей не бываетъ безъ разумныхъ совтодателей, такъ то случилось, знатно, и тутъ. Одинъ баринъ, прозваніемъ Ршемыслъ, сказалъ дарю: ‘Надёжа государь, на что печалишься! буде усумнишься, что лекарство цариц сдлаетъ боле вреда, нежели пользы, одно слово теб стоитъ: прикажи вылить. Я же теб сыщу искуснаго человка въ излченіи болзни, отъ котораго царица исцлится. Его здсь нту, a живетъ онъ не очень далеко во уединеніи’. Возвеселилось сердце царя, и наполнился надеждою о облегченіи своей жены. Тотчасъ послали гонца по того искуснаго человка, гонецъ нашелъ его жило въ лсу, въ маломъ дом. Покрытъ былъ домъ соломою. Гонецъ постучался у воротъ, дворная собака залаяла, а изъ калитки выглянулъ человкъ и спросилъ: ‘кто стучится у воротъ?’ Гонецъ сказалъ: ‘я гонецъ царскій, дома ли хозяинъ?’ ‘Дома’, отвтствовалъ человкъ, я отперъ ворота. Гонецъ нашелъ хозяина, что сидитъ у огня, читаетъ книгу. Онъ тотчасъ всталъ и, услыша отъ гонца, что царь его спрашиваетъ, одлся, слъ на коня и похалъ съ гонцомъ ко дарю во дворецъ. Царь, увидя его, спросилъ, ‘какъ его зовутъ? и откудова онъ?’ На первый вопросъ отвтъ его былъ: ‘зовутъ меня Катунъ’, а на второй началъ разсказывать, что онъ былъ изъ приближенныхъ людей зенгорскаго князя, что при двор того князя вытерплъ многія напрасныя нападки отъ лихихъ людей, кои, зависти ради, его обнесли, жаловался, что онъ лишился своего имнія, своихъ друзей, и что онъ былъ угнетаемъ несправедливо, и прибавилъ, что онъ, не любя лицемрія или говорить инако, нежели думаетъ, что зло обычно при двор зенгорскаго князя, пошелъ жить уединенно въ лсу, гд упражняется спознаніемъ свойства травъ, дабы оныя употребить къ случаю въ пользу ближняго. Окончавъ съ нимъ рчь, царь повелъ Катуна къ цариц. Нашли ее лежащею протянувъ ноги на постел мягкой, покрыта была одяломъ бархата краснаго, подбито одяло чернолисьимъ мхомъ. Цвтъ лица ея былъ блденъ, глаза слабости крайней, жаловалась ломомъ въ ногахъ, безсонницею и отвращеніемъ ото всякой пищи. Онъ навдался о образ ея жизни, услышалъ, что царица лежитъ день и ночь въ теплой горниц, не длаетъ движенія ни малйшаго и воздухомъ свжимъ не пользуется, кушаетъ же повсечасно, что не вздумаетъ, спитъ днемъ, ночь пробалагуриваетъ съ барынями и барышнями, кои поперемнно гладятъ ей ноги и сказываютъ ей сказки либо всти, кто что длаетъ и не длаетъ, кто что говоритъ или не говоритъ. Лсной нашъ врачъ сказалъ царю: ‘надёжа государь, запрети своей цариц спать днемъ, говорить ночью, кушать и пить не въ обдъ и ужинъ, и прикажи ей встать и не лежать окром ночи, одяла же лисьяго употреблять въ теплой горниц вовсе не годится, царицу заставь ходить, здить и пользоваться воздухомъ’. Царь уговаривать началъ царицу, чтобъ поступала по словамъ лсного врача. Она отговаривалась, говоря: ‘я привыкла такъ жить, какъ мн перемнить свой обычай, свой образъ жизни?’ Однако просьбы царя убдили привычку, подняли царицу съ постели изъ-подъ теплаго одяла бархатнаго на черно-лисьемъ мху, сначала водили ее подъ руки, потомъ стала ходить сама, погодя посадили ее въ сани, запряженныя шестью оленями, у оленей рога были вызолочены, хомуты же горностаевы съ яхонтовыми пряжками, здила цлые два часа. Возвратясь домой, царица стала кушать и опочивать порядочно, цвтъ лица поправился, оказался красивъ попрежнему, глаза ея паки свтилися аки искры. Барыни и барышни съ радости сложили псню, которая начиналася сими словами: ‘выздоровла наша царица, выздоровла и безъ лекарства’. И правда, царица не токмо выздоровла отъ порядочнаго образа жизни, но чрезъ годъ Богъ далъ дарю и цариц сына, прекраснаго царевича. Дали ему имя, назвали его Февей, то-есть, красное солнышко. Царь наградилъ щедро того искуснаго человка, который безъ лекарства исцлилъ царицу, и отпустилъ его жить, гд самъ избралъ. Царь же прилежно упражнялся воспитаніемъ своего сына. Приставили къ нему маму, вдову разумную, которая умла различатъ, кричитъ ли дитя отъ нужды, болзни, или своеволія, его не пеленали, не кутали, не баюкали, не качали никакъ и никогда, кормили-же его порядочно и во-время. Дитя росло, что любо было смотрть. Какъ минуло шесть недль, принесли большой коверъ пестрый съ цвтными разводами, коверъ былъ сажени дв длинника и столько же поперечника, послали коверъ на землю въ опочивальн дтской, и какъ дитя проснулся, положили царское дитя на землю на тотъ коверъ, на бочокъ на правой, дитя же повернулся тотчасъ на брюшко, всякой день длали тоже, помаленьку повадился упираться ручками и ножками, и вскор всталъ на ноги, ходилъ прежде года по стнк, а потомъ по горниц. Начали дитя забавлять игрушками, игрушками отборными, которыя давали ему спознаніе всего того, что его окружало въ свт семъ, и его понятію дтскому сходственно было дитя, не умя еще говорить, самъ себ сдлалъ означеніе всего того, что хотлъ изъяснить, и даже до азбучныхъ словъ зналъ, когда у него спрашивали, гд которая литера, то указывалъ. Въ болзни повадился быть терпливъ и держался какъ возможно тише, чрезъ что болзненные припадки преодолвалъ, сномъ же уменьшались. Трехъ лтъ ему привили оспу, посл которой получилъ наивящшее любопытство и охоту ко спознанію всего. Самъ собою безъ принужденія выучился читать, писать и цыфири. Любимыя его игрушки были т, чрезъ кои онъ получалъ умноженіе знанія. Царевичъ имлъ доброе сердце, былъ жалостливъ, щедръ, послушливъ, благодаренъ, почтителенъ къ родителямъ и приставникамъ своимъ, онъ былъ учтивъ, привтливъ и съ доброхотствомъ ко всмъ людямъ, не спорливъ, не упрямъ, не боязливъ, повиновался всегда и везд истин и здравому разсудку, любилъ говорить и слушать правду, лжи же гнушался, даже и въ шуткахъ не употреблялъ. Его водили на свжій воздухъ лтомъ и зимою во всякое время, когда сіе не вредило его здоровью. Какъ миную царевичу семь лтъ, приставили къ нему дядьку, барина пожилого, человка честнаго. Баринъ началъ сажать царевича юнаго верхомъ, сперва понемногу, учился стрлять изъ лука и изъ ружья, металъ копья въ цль, лтомъ купался и плавалъ въ рк, въ рк въ Иртыш. Избрали для царевича игры всякія, кои придаютъ тлу силы и поворотливость, уму бодрость и расторопность, книгами и ученіемъ подкрпляли душевныя его дарованія. Царевичъ выросъ и окрпчалъ тломъ, здоровьемъ и душою. Лтъ пятнадцати сталъ скучать тихою, спокойною и одинакою жизнію отцовскаго дома, желалъ чего самъ не зналъ, хотлъ видть пространной свтъ, что водится въ иной стран, слышалъ заочно о многомъ, какъ бываетъ въ той земл, въ иной землиц, при такомъ двор, въ какихъ войскахъ ка-кой обычай, гд веселье, гд нравы, гд чрезвычайное, гд лучше, гд хуже, въ чемъ распорядокъ. Царь и царица, услыша о намреніи царевича, не скоро согласились его отпустить, царь позадумался, а царица вошла въ свой покои, стала плакать и говорить своимъ барынямъ, что царевича отпуститъ не хочетъ, что ей жить горько безъ него. Барыни же говорили: ‘не плачь, царица, мы уговоримъ царевича, чтобъ не здилъ въ чужую землю’. Царица послала барынь уговаривать. Пришли барыни къ царевичу, доложили ему, что царица прислала къ нему приближенныхъ барынь, онъ тотчасъ приказалъ ихъ пустить предъ себя. Вошли барыни въ покой царевича и начали ему говорить: ‘свтъ нашъ, царевичъ! прислала насъ царица государыня матушка твоя тебя уговаривать, останься ты съ нами жить, батюшка и матушка теб сыщутъ жену красавицу, сошьютъ теб шубу богатую, шубу золотую на собольемъ мху, у насъ зимою горницы теплыя, лтомъ яблоки красныя, луга зеленые, что теб длать на чужой стран? наживешь дтокъ, будетъ у насъ дворецъ не пустъ, отпустятъ тебя тогда гулять по свту по блому, а теперь ты одинъ у матушки надежда и отрада’. Царевичъ сказалъ въ отвтъ: ‘барыни сударыни, сожалю я весьма, что матушка кручинится, вдь въ свт жить, не вчно мн дома по втру зми спускать, хочу видть своими глазами, что люди бывалые разсказываютъ, хочу глядть очами, что въ книгахъ печатаютъ, хочу спознать вещи не заочнымъ дломъ, хочу узнать силу и безсиліе сосдное и иныхъ земель, смотрть горы, лса и крпости, морскія волненія, и пристани, и города купеческіе, привезу и вамъ гостинцы нескудныя’. Барыни поклонились царевичу въ поясъ, вышли изъ его покоя, пошли къ цариц, пересказали ей рчи царевича. На тотъ часъ царь вошелъ въ покой и съ нимъ баринъ Ршемыслъ, нашли царицу въ печали, въ безпокойств, барыни стояли у стны руки сложа. Посовтовали, что начать. Ршемыслъ былъ въ думахъ, царь : спросилъ: ‘что баринъ размышляешь?’ Ршемыслъ сказалъ: ‘надёжа государь, призови царевича, и скажи, что любя его молодость, отпустить не можешь въ чужіе люди, пока опытами не докажетъ, колико послушенъ онъ теб, въ душ иметъ твердости, въ несчастіи терпнія, въ счастіи умренности, что непрерывно смлъ и щедръ, великодушенъ и кротокъ, да будетъ ему въ людяхъ честь и теб хвала’. Царю рчь та понравилась, рукою правою потрепалъ онъ Ршемысла по плечу по лвому, говоря ему: ‘ой, совтодатель мой ты еси добросовстный, дарю теб шапку высокую съ золотою кистью, какову ношу я самъ по среднимъ праздникамъ’. Ршемыслъ поклонился царю рукою до земли, сказалъ: ‘благодаренъ я весьма и слуга твой всепокорный завсегда’. Послали ко царевичу, объявили ему царское о немъ ршеніе. Царевичъ принялъ велніе отцовское съ покорностію, сказалъ: ‘да будетъ воля даря государя батюшки со мною, я изъ оной не выступлю, и готовъ исполнить, что прикажетъ, во всякомъ случа’. На другой день царь съ царевичемъ пошли прогуливаться по саду. Царь, увидя на дерев сучокъ сухой висячій, снялъ и воткнувъ оный въ землю твердую, приказалъ сыну въ день дважды, утромъ и вечеромъ, лейкою сучокъ сухой обливать водою цлой годъ. Царевичъ въ день дважды, утромъ и вечеромъ, ходилъ, лейкою сучокъ сухой обливалъ водою. Окружающимъ его молодчикамъ показалось то странно, говорили съ ропотомъ ему: ‘обливай сколько изволишь сухой сучокъ, дерево не вырастетъ изъ онаго, отецъ твой затялъ невозможное, а теб приказываетъ небылицу’. Царевичъ отмалчивался долго. Наконецъ сказалъ имъ: ‘слушайте вы, друзья добрые молодцы, кто повелваетъ, тому и разсуждать, а наше дло слушаться, исполняя слово повелнное съ покорностію безропотно, не разсуждая много’. Погодя нсколько времени, царь пришелъ въ садъ будто осмотрть, пустилъ ли сухой сучокъ коренья, покачалъ, выдернулъ изъ земля, кинулъ сучокъ сухой, и боле не веллъ царевичу лейкою обливать водою. Къ осени похалъ царевичъ на бломъ кон со птицами, со кречетами, съ соколами, со ястребами въ отъзжее поле веселиться на нсколько дней, лишь усплъ отъхать верстъ семь, доскакалъ до него гонецъ, сказалъ ему: ‘царь государь приказалъ теб хать въ обратный путь, прислалъ къ теб платье богатое, пріхали къ нему послы калмыцкіе, желаютъ тебя видть въ наряд’. Царевичъ тотчасъ повернулъ благо коня вспять, не остановясь поскакалъ однимъ духомъ конскимъ къ отцу своему. Блой конь запыхался и потлъ, царевичъ, сходя съ лошади, лицо утиралъ платочкомъ полотна голландскаго. Царь, увидя его въ кафтан охотничьемъ небогатомъ, спросилъ: для чего не надлъ платья наряднаго? Царевичъ же отвтствовалъ: ‘потъ лица моего, спша исполнить ваше соизволеніе, для меня честне, нежели богатое украшеніе, перерядясь я могъ опоздать, пусть послы калмыцкіе увидятъ своими глазами, съ какою скоростію сынъ вашъ исполняетъ ваши приказанія’. Калмыцкіе послы вручили царевичу письмо родственника царицы, монгольскаго князя Агрея. Онъ просилъ царевича о посщеніи его. Царевичъ по тогдашнему обычаю написалъ отвтъ въ такой сил: ‘Царевичъ Февей къ Монгольскому князю Агрею. Извстно вамъ, что я при цар государ батюшк нахожусь, безъ воли котораго я къ вамъ пріхать не могу. Повинуясь ему, учусь какъ ко временамъ повелвать приличествуетъ, что же боле того происходило, о томъ пусть послы вамъ скажутъ сами’. А вотъ что происходило. Послы калмыцкіе были люди пронырливые, они, видя, что отъ царя не получили по своему желанію отвта, старались пріобрсть довренность Февея, хотлось калмыкамъ присвоить себ частицу земли царской со людьми и со скотомъ, думали успть по молодости въ обман царевича, видя, что онъ къ нимъ, какъ и ко всмъ людямъ, ласковъ съ откровенностію, сперва стали лукавыми рчьми уговаривать, и потомъ просить Февея. Вс ихъ происки замыкались въ томъ, чтобъ Февей имъ далъ за своею рукою письмо, чтобъ пустить калмыцкія войска въ пограничную крпость, они хотли его разжалобить, говорили: ‘мы люди бдные, а вы богатые, что вамъ въ такой малости?’ Царевичъ, несмотря на то, сказалъ имъ съ твердостію, ‘что того длать никакъ не будетъ, что города не его, но царскіе, и имъ совтуетъ впредь подобною просьбою его не обезпокоивать’. Потомъ общали ему и окружающимъ его корысть, дары многіе, чтобъ старался склонить царя дозволить имъ пасти овецъ на лугахъ той крпости, но Февеевъ отвтъ былъ непремнно твердъ, съ насмшкою молвилъ онъ, не возвышая голоса: ‘бдные обыкновенно не имютъ чмъ дарить богатыхъ, самъ дары я не принимаю, и служащимъ мн врно длать то запрещено’. Калмыки, словами и посулою не имя успха, похали въ обратный путь, встртились со татарами изъ Большой Орды, кои хали на промыслъ торговый, стали говорить симъ рчь такую: ‘отъ насъ ушелъ сынъ меньшой посольскій, человкъ молодой, буде найдете, привезите его къ отцу’. Татары сказали: ‘добро, привеземъ, буде найдемъ’. Татары были люди тогда невжливые и грубые, отъхавъ нсколько дней, увидли на пол молодого человка — идеть пшкомъ, прогуливается за-просто. Татары вздумали, что посольской сынъ, окружили его толпою, хотли увести по-невол, говоря: ‘конечно, ты бглецъ, котораго мы ищемъ’. Молодой тотъ человкъ сказалъ на то: ‘ваши зати весьма напрасны, я не бглецъ, я сынъ отца честнаго’. Они тому не врили, но силою увести его старались, молодой тотъ человкъ, сіе увидя, прислонился спиною къ дереву, вынулъ саблю изъ ноженъ, молвилъ имъ: ‘кто приступитъ ко мн первый, тотъ домой не возвратится’. Татары, обробвъ немного, не знали какъ его схватить, онъ же глядлъ на нихъ съ твердостію и, насмхаясь, имъ сказалъ: ‘мн кажется, вы устрашить меня столько же предуспли, какъ я вамъ придаю смлости’. На тотъ часъ прохала тутъ мимо стража царская, она разогнала татаръ, изымая въ бгу непоспшныхъ. Съ ужасомъ узрлъ предводитель стражи, что царевичъ Февей былъ тотъ молодой человкъ, котораго татары приняли за посольскаго сына, хотя отнюдь не былъ похожъ на калмыка. Царевичъ, видя невжество, незнаніе и недоразумніе тхъ людей, просилъ самъ о освобожденіи ихъ изъ-подъ караула. Отпустили татаръ во-свояси, что услыша, царь Тао-ау прогнвался зло, почитая то власти его противно, что отпустили безъ вдома его важныхъ преступниковъ, кои покусились увести царевича Февея Тао-ауковича, говорилъ и ему со гнвомъ: ‘чего теб было просить за нихъ? мшаешься ты, мой свтъ, въ дла теб неприличныя, я одинъ воленъ простить и наказать, сынъ ты мой любезной, а власти царской я преемникъ я ревнитель’. Царевичъ, видя надъ собою отцовской гнвъ, сказавъ: ‘виноватъ, государь батюшка, причиною тому одна жалость’,— стоялъ въ почтеніи безмолвно, но царь, бывъ разсерженъ, тмъ былъ недоволенъ, спросилъ: ‘что стоишь безсловесно, какъ будто на ум судишь рчи мои? тому ли баринъ дядька тебя научилъ?’ ‘Нтъ’, сказалъ Февей тихимъ голосомъ, ‘онъ вкъ твердитъ мн съ терпніемъ сносить вашъ гнвъ и противъ онаго не быть упорнымъ, вина моя предо мною, мысленно скорблю я, что прогнвилъ васъ’. Рчь та отцовское сердце немного умягчила, онъ сказалъ: ‘поди домой’. Царевичъ, поцловавъ руку родительскую, пошелъ въ свою комнату, въ вечеру почувствовалъ ознобъ и боль въ боку и въ голов тягость, ночь всю насквозь не почивалъ, къ утру жаръ оказался великъ, послали сказать царю, цариц, что боленъ царевичъ. Родители пришли къ нему. Боль умножалась ежечасно, Февей же сносилъ ее съ бодростію, былъ столь терпливъ и покоенъ, что мало жаловался инако, какъ на вопросъ врача, когда сей хотлъ узнать, что и гд болитъ. Наконецъ его молодость и усердное попеченіе окружающихъ Февея преодолли болзнь, царевичъ выздоровлъ совершенно, и въ то время выросъ вершка на два. Простолюдины же толковали, что та болзнь была къ росту, ино, — къ бород, правда, что посл того вскор исподоволь сталъ стричь усы ножницами оправки золотой. О выздоровленіи его радость была чистосердечна, стихотворцы о томъ сложили псни новыя съ похвалами необычайными. Февей ласкательствъ не любилъ, онъ, размышляя о семъ, сказалъ комнатнымъ своимъ: ‘не дайте душ моей возгордиться никогда, и для того ежедневно, какъ пробужусь отъ сна ночного, скажите вы мн рчь сію: ‘Февей, вставай съ одра, и помни во весь день, что ты еси человкъ такой же, какъ и мы’. Потомъ стала весна, царевичъ похалъ верхомъ за го-родъ, мимоздомъ захалъ невзначай къ барину Ршемыслу, сошелъ съ лошади, вошелъ въ переднюю его и остался тутъ, пока побжали сказать барину, что Февей пріхалъ его постить. Нсколько времени протекло, окружающіе царевича молодчики стали скучать и говорить, ‘что баринъ неучтивъ, заставилъ долго ждать Февея’. Царевичъ же на то сказалъ: ‘баринъ Ршемыслъ много царскихъ длъ иметъ, знатно, я время избралъ для него не очень досужее, намъ по молодости ждать не трудно, баринъ Ршемыслъ самъ ждалъ недавно не скучая въ моей гостиной комнат’. Погодя немного, баринъ пришелъ поспшно со извиненіемъ, царевичъ, обнявъ его, сказалъ: ‘легко извинить того, чье усердное служеніе помнить завсегда я долженъ, о чемъ слыхалъ я много отъ моихъ родителей’. Баринъ Ршемыслъ низко поклонился, отвтствовалъ на то со слезами радости: ‘слуху моему пріятныя словеса ваши прибавятъ мн. вку’. Царевичъ позавтракалъ у него въ бесдк на большомъ озер. Сидя на лавк, увидлъ изъ окна малую лодку, въ ней сидитъ рыбакъ, детъ по вод, царевичу вздумалось хать въ той лодк, всталъ съ лавки, вышелъ изъ дверей, кликнулъ рыбака, идетъ садиться въ лодку. Подбжали люди, иные говорили, ‘что опасно хать въ такой малой лодк’, другіе, ‘что стара лодка’, третьи ‘что не выконопачена’, четвертые, что ‘валка’, пятые, ‘что она гнила’, шестые, ‘что погода вдрутъ подымется’. Насказали тысячи и одинъ страхъ. Февей же, между тмъ, взялъ у рыбака весла и сказалъ имъ: ‘вдь рыбакъ человкъ, халъ въ лодк — не тонулъ, Февей человкъ же, хать можетъ не утонувъ, въ страх Божіи я воспитанъ, инаго же теперь не знаю’, слъ на лодку и похалъ по озеру на гребл и на парус, здилъ долго въ нарочитой погод, и возвратился благополучно къ пристани, простился съ хозяиномъ, ногу лвую поставилъ въ стремя, слъ на благо коня и поскакалъ домой. Ршемыслъ, радуяся зло посщеніемъ царевича, сказалъ своимъ друзьямъ подъ вечеръ: ‘наипаче Февей иметъ достохвальный даръ, разговаривая съ кмъ, вести рчь такъ, будто ищетъ онъ твоего благоволенія, и не даетъ теб малйшаго знака, чтобъ говорилъ съ тобою изъ одной милости, въ царевич нтъ надменности, онъ любитъ ближняго какъ самого себя, и бывъ самъ человкъ, когда съ кмъ говоритъ, то помнитъ, что говоритъ со человкомъ, всякъ же изъ насъ, говоря съ нимъ и впервые, чувствуетъ въ своей душ нкое ободреніе и довренность, кои Февей возбуждаетъ снисхожденіемъ и учтивостію, душ его природною’. Слова толь достопамятныя въ хвалу царевича баринъ Ршемыслъ произносилъ при друзьяхъ, на другой день они старались оныя разсказывать точно, но не умли вспомнить слова. Люди любопытные хватаютъ иногда поверхности, ино средину, или конецъ рчей, не зная связи вещи. Баринъ Ршемыслъ имлъ завистниковъ, попался имъ тотъ разговоръ исковерканъ весь, довели рчь превратно до ушей царевича, сказали, будто Ршемыслъ говорилъ, что Февей надменъ, и иныя велъ рчи подобныя не въ хвалу царевича. Февей услышалъ т рчи, съ холодностію сказалъ: ‘стараніе всегда я прилагаю исправить мои недостатки, спасибо Ршемыслу, что рчьми мн далъ къ тому новой способъ’. Обхожденія же своего не перемнилъ никакъ противу Ршемысла, и вскор узналъ, какъ все то заподлинно происходило.
Лтомъ Февей невзначай зашелъ къ богатому купцу, хотлъ узнать чмъ промышляетъ. Купецъ сей, бывъ обрадованъ приходомъ къ нему царевича, вздумалъ поднести ему даровъ множество, какъ тогда велось въ обыча, принесли въ горницу кувшины серебряные на блюдахъ вызолоченыхъ, мшки парчевые, наполненные монетою, также мхи драгоцнные и ковры тканые персидскіе шелковые. Тутъ вошла и дочь хозяйская, вдова, молодая красавица въ черномъ плать и въ печальномъ вид, она дары устлала передъ царевичемъ. Отецъ ея просилъ Февея принять дары, о дочери же сказалъ: ‘обижаютъ ее мужнина родня и должники’. Февей отвтствовалъ: ‘дары ваши я принимаю охотно и отдаю ихъ вс въ приданое вашей дочери, при томъ желаю, чтобъ наискоре сыскался ей женихъ, который бы любилъ добродтели боле, нежели красоту ея и богатство’. Возвращаясь домой, Февей услышалъ, что подъ его стремяннымъ спотыкнулся конь, ему зашибъ больно ногу,— пошелъ его смотрть, послалъ по лекаря, и пока перевязывали ногу, Февей сапогъ его веллъ насыпать деньгами, сказалъ: ‘на, отдайте стремянному, на первой случай будетъ чмъ платить за лекарство’. Въ то время, или скоро посл того, на царскія земли Золотой Орды народы нашли войною, брали царскихъ подданныхъ въ плнъ, хотли увести съ собою, царь нарядилъ свои войска, послалъ прогнать Золотой Орды людей. Воины пошли весною въ походъ, прогнали тхъ народовъ паки за границу, и ко царю послали со обратно взятыми его подданными нсколько Золотой Орды людей плнниковъ. Многіе тогда говорили: ‘какъ съ нашими плнными обходились худо люди Золотой Орды, надлежитъ и намъ обходиться также съ плнными той Орды’. Какъ рчь та дошла до Февея, то сказалъ онъ на то: ‘неприлично перенимать намъ худое обхожденіе, пусть перенимаютъ у насъ люди Золотой Орды человколюбивое обхожденіе съ людьми и иныя добродтели, и да будетъ у насъ всякаго добра образецъ’. Годъ спустя царевичъ женился, женясь нажилъ дтокъ весьма похожихъ на него, погодя нсколько лтъ еще здилъ въ разныя мста и земли, возвратился домой. Февей и весь родъ его жилъ до глубокой старости, и нын славенъ въ народ томъ, гд онъ былъ.