Алия, Лефлер-Эдгрен Анна Шарлотта, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 187 минут(ы)

АЛІЯ.

РОМАНЪ
А. Ш. ЕДГРЕНЪ-ЛЕФФЛЕРЪ.

Переводъ со шведскаго

М. В. Лучицкой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

— Прекрасно задумано, — прелестная группа, — сказалъ любезный фотографъ.— Мать и дочь, повидимому, такъ задумчиво бесдуютъ другъ съ другомъ!

— Но это вовсе не моя дочь, сказала, улыбаясь, старшая дама.

— А-а! такъ, быть можетъ, невстка! Или, врне, — не невстка, а невста сына, не правда-ли?

Младшая, при этихъ словахъ, сильно покраснла, — щеки внезапно вспыхнули яркимъ румянцемъ, а на вискахъ выступило нсколько пятенъ.

— Нтъ, мы только пріятельницы, — сказала фру Роде,— хотя въ лтахъ нашихъ есть, конечно, маленькая разница.

— Вотъ видишь, — шепнула быстро молодая двушка, когда фотографъ занялся аппаратомъ.— Я знала, что это непремнно подастъ поводъ къ такимъ заключеніямъ. А теперь, когда портретъ будетъ отосланъ въ Алжиръ, вс товарищи Рикарда наврное подумаютъ тоже самое.

— Ну такъ что же, во всякомъ случа портретъ, къ счастью, не покраснетъ. Ты сама виновата, если многіе это думаютъ, потому что краснешь при малйшемъ намек на этотъ счетъ.

— Да, не правда-ли, какъ это досадно?— Не глупо ли, что кровь мн такъ быстро бросается въ голову, — изъ-за всякаго пустяка!

— Будьте такъ добры, поверните немного лицо на право!

— Подождите, пожалуйста, я хочу нсколько исправить обстановку.

— Извините, фрженъ, увряю васъ, что съ артистической точки зрнія все прекрасно, лучшаго придумать нельзя.

— Но я вовсе не забочусь объ артистической точк зрнія,— прервала его фру Роде.— Мн хотлось бы, чтобы обстановка была та же, что и у насъ дома. Потому-то мы и взяли съ собою кресло и лампу — мы собираемся послать на рождество этотъ портретъ моему сыну, который служитъ въ Алжир. Онъ адъютантъ генеральнаго штаба, но поступилъ во французскую военную службу и вотъ уже три года не былъ дома, — ему будетъ такъ пріятно получить это напоминаніе о нашей домашней жизни.

— И всегда тетя разболтается, какъ только рчь зайдетъ о ея сын,— шепнула шутливо молодая двушка, цлуя старушку въ ухо.— Какое дло фотографу до всего этого? Это только подтвердитъ его предположеніе, разв ты этого не понимаешь, тетя?

— Онъ же долженъ знать, почему мы хотимъ непремнно устроить все такъ, а не иначе, — отвтила фру Роде, нсколько наставительно.— Поставь же лампу на ея мсто, какъ мы условились раньше. А письмо! Гд письмо? Ахъ какая досада.— Я наврное забыла его дома. Алія, возьми мою черную сумку. Но гд же она? Нужно посмотрть въ экипаж, — она наврное тамъ осталась.

Она начала съ величайшимъ безпокойствомъ искать по карманамъ, на стол, стульяхъ, продолжая говорить такимъ испуганнымъ тономъ, какъ будто бы въ самомъ дл случилось большое несчастье.

Алія расхохоталась.

— Удивляюсь, сколько уже тысячъ разъ черная сумка исчезала, а тетя все еще не отвыкла пугаться,— сказала она.— Да вотъ же, вотъ она, за твоею спиною! Ахъ суетливая, безпокойная моя милая старушенція!

— Извините, — но, мн кажется, было бы естественне, если бы вы, фрекенъ, держали письмо въ рукахъ и читали его своей матери — т. е. фру, хотлъ я сказать.

— Нтъ, нтъ, никакъ нельзя,— съ живостью возразила фру Роде.— Мы хотимъ изобразить ту минуту, когда получается письмо отъ моего сына, — а я всегда читаю его сначала сама.

— Ну, ну, вотъ она опять разболтается о своемъ любимчик,— шепнула Алія, щипля ее за руку.

Фотографъ исчезъ за аппаратомъ и Алія продолжала:— Вотъ видишь, ты, злая тетя, и фотографъ находитъ естественнымъ, чтобы я сейчасъ же читала его письма. Но разв ты меня хоть разъ допустила до этого. Нтъ, Боже сохрани, она принимаетъ сейчасъ озабоченную мину и ищетъ сначала, нтъ ли въ письм какого-либо секрета! Какъ будто ты могла бы удержаться, чтобы не разболтать мн его сейчасъ же! Какъ будто ты можешь скрыть что-нибудь отъ меня!

— Тише, ты, болтушка! Сиди смирно и не ворчи! Ты на портрет должна казаться кроткою и женственною, понимаешь ли ты? И сбрось-ка со лба эту безобразную гривку. Я уврена, что она ужасно не понравится Рикарду.

— Скажите пожалуйста! Точно я объ этомъ забочусь! Нтъ,— сказала она энергично, спуская опять на лобъ волоса, отброшенные старухою, — ни за что въ мір не буду я забирать волосы кверху, я уже тысячу разъ говорила это теб, тетя.

— Пожалуйста, не шевелитесь, прошу васъ.

— Нтъ, послушай тетя, не сжимай такъ нижней губы, — шепнула Алія, которая не могла и минуты сидть спокойно.— Я вовсе не желаю имть такой безобразной свекрови.

Он были об готовы расхохотаться, когда фотографъ поднялъ правую руку и, изящно протянувъ впередъ указательный палецъ, сказалъ: — я начинаю.

Жаль, что не было живописца, который своею тонкою кистью могъ бы нарисовать группу, сидвшую передъ фотографомъ въ сильно освщенной солнцемъ галере.

Старуха сидла на кресл съ своею высокою, худою, нсколько наклоненною впередъ фигурою, съ лицомъ живымъ и подвижнымъ, не смотря на старость, и носившимъ слды испытанныхъ страданій, но тмъ не мене выражавшимъ веселость и юморъ, сквозившій во множеств мелкихъ, тонкихъ морщинокъ около глазъ и въ довольной улыбк, заставлявшей подниматься углы губъ. Блые волосы, мягкіе и шелковистые, но очень жидкіе, вились слегка на вискахъ, голова была покрыта круглою, черною бархатною наколкою, окаймленною широкимъ, желтоватымъ настоящимъ кружевомъ, ниспадавшимъ на затылокъ.

Молодая двушка сидла рядомъ съ нею, прижавшись въ уголокъ дивана, одна рука ея опиралась на столъ, а глаза были внимательно устремлены на лицо старухи, которая, повидимому, громко читала ей полученное письма. У нея было тонкое, выразительное лицо, изящная гибкая фигура съ быстрыми движеніями, темноголубые близорукіе глаза съ необыкновенно большими зрачками, рзко окаймленные прямыми, густыми бровями, нсколько выдающійся впередъ лобъ, надъ которымъ вились легко и воздушно пепельные волосы, образуя надъ ними какъ бы дымокъ, приводимый въ движеніе солнечными лучами, подбородокъ у нея былъ круглый и очень красивый, прекрасно очерченный ротъ выражалъ нервную, чувствительную натуру.

Какъ лицо, такъ и фигура были полны женственной прелести, но лицо, при этомъ, выражало такую самоувренность и самообладаніе, что это дйствовало нсколько охлаждающимъ образомъ на мужчинъ, плнявшихся красотою Аліи и ея живымъ, блестящимъ умомъ. Не одному изъ ея поклонниковъ случалось раздумывать о тамъ, какимъ обворожительнымъ сдлается ея красивое, подвижное лицо, когда съ него исчезнетъ обычное ему сдержанное выраженіе и оно засіяетъ женственною нжностью. А быть любимымъ такою женщиною, какъ Алія, увидть, какъ эти серьезные, вдумчивые, проницательные глаза примутъ выраженіе нжности и преданности — о, объ этомъ мечтали многіе какъ о величайшемъ счасть и величайшемъ отличіи, какое могло достаться на долю смертнаго.

Но ни одному не удавалось до сихъ поръ осуществить эту мечту и среди знакомой Аліи молодежи часто случалось слышать такого рода выраженіе: ‘красивая, остроумная, блестящая — но холодная, безъ чувствъ’.

——

Рикардъ Роде провелъ рождественскій вечеръ въ гостяхъ, вмст съ нкоторыми полковыми товарищами — французами, для которыхъ, этотъ день не представлялъ никакого значенія. Вернувшись домой, онъ засталъ на стол большой конвертъ съ надписью, сдланною рукою его матери. Онъ быстро разорвалъ его и вскрикнулъ отъ радости при вид прекраснаго, чрезвычайно удачнаго кабинетнаго портрета. Мать его до сихъ поръ упорно отказывалась сняться. Онъ понялъ, что одна только Алія, съ обычною ей энергіею, могла уговорить ее исполнить наконецъ его давнишнее желаніе.

А сама Алія! Да, она когда-то разъ дала ему свой портретъ, но съ тхъ поръ прошло уже много лтъ. А какая она хорошенькая! Еще лучше прежняго!

Он такъ дружно сидятъ здсь вмст у зимней лампы, въ его старомъ дом. Онъ припомнилъ мигомъ всю обстановку, даже старую скатерть, покрывавшую столъ, которую давно уже пора было замнить новою, но которая наврное и теперь украшаетъ собою гостиную. Мать его всегда боялась потратить что-нибудь лишнее на себя, все, что она могла сберечь, она отдавала сыну, на его дорого стоившія научныя поздки.

Какъ странно было думать, что Алія во вс три года его отсутствія заступала мсто дочери для его матери! Да, много было такого, за что онъ долженъ былъ благодарить ее. Когда его сестра Ида внезапно умерла, скоро посл его отъзда заграницу, онъ, конечно, былъ бы принужденъ бросить свои занятія и вернуться домой къ одинокой матери, если бы не Алія, которая предложила занять мсто своей умершей пріятельницы. Она сама не за-долго до того потеряла мать и была круглою сиротою, но, не будучи богатою, обладала достаточнымъ состояніемъ, чтобы жить совершенно самостоятельно, — да, онъ зналъ черезъ Иду, что она строила планы путешествій по чужимъ землямъ, и съ ея стороны было большою жертвою отказаться отъ всего этого и отдаться всецло уходу за старухою, которая въ то время не могла думать ни о чемъ другомъ, какъ только о своемъ великомъ, неутшномъ гор.

При жизни Иды, фру Роде вовсе не любила Аліи, это Рикардъ отлично зналъ. Еще съ того времени, какъ об двушки были дтьми, она не одобряла ихъ дружбы, сначала изъ-за домашнихъ обстоятельствъ Аліи, мать ея была въ развод съ мужемъ, сестра матери была второстепенною пвицею съ сомнительною репутацію, но позже изъ-за самой Аліи, изъ-за ея личности, слишкомъ оригинальной и выдающейся, чтобы не возбуждать недоврія у матери, которая ничего такъ не желала, какъ воспитать изъ своей дочери нормальную, примрную женщину. Да, въ то время, когда Рикардъ послдній разъ видлъ Алію, она была совершенно не сложившейся двушкою, не смотря на свои двадцать два года. Всякаго рода чувства и мысли бродили въ ней и не могли такъ легко прійти въ равновсіе, какъ у мене богато одаренныхъ натуръ. Она была такая порывистая, измнчивая, то вспыхивала энтузіазмомъ къ какимъ нибудь идеямъ или общественнымъ интересамъ, то обдавала васъ холодомъ, какъ только затрогивали міръ чувствъ. Лишь только вы пробовали глубже заглянуть въ ея душу, она тотчасъ съеживалась и на всякое серьезное слово отвчала шуткою и смхомъ.

Рикарда занимала мысль, много ли она измнилась въ эти послдніе годы, когда она и мать его, стали, повидимому, такъ хорошо понимать другъ друга. Мать его, несомннно, измнилась: вліяніе Аліи сказалось на впечатлительной натур старухи, ея взгляды на жизнь, ея воззрнія расширились, и Рикардъ, при чтеніи ея писемъ, не разъ чувствовалъ благодарность къ Аліи за то, что мать теперь такъ хорошо понимала его и могла раздлять его интересы. Раннія заботы и однообразная, уединенная жизнь наложила свою печать на ясный отъ природы умъ старухи, но въ послдніе годы воздухъ въ дом точно прочистился — онъ это чувствовалъ, сквозь стны и крышу повяло свжимъ втромъ, мать его была всецло его, понимала его вполн, раздляла вс его интересы, какъ рдко случается со стариками относительно молодости.

Чувство Рикарда къ Аліи длалось все боле и боле теплымъ, по мр того, какъ онъ смотрлъ на портретъ, раздумывая обо всемъ этомъ. Странно, что онъ, всегда такъ сильно интересовавшійся ею, никогда не былъ влюбленъ въ нее. Ида всегда этого желала и старалась по возможности чаще сводить ихъ другъ съ другомъ, но матери это было непріятно. Рикардъ засмялся при воспоминаніи о томъ, какъ она безпокоилась, когда имъ случалось оставаться наедин, и какъ она всегда длала то или иное сердитое замчаніе по поводу Аліи, когда ей казалась, что Рикардъ боле, чмъ обыкновенно, интересуется ею.

Ну, теперь, конечно, все это измнилось. Если бы они при встрч полюбили другъ друга, ничто, вроятно, не могло бы сильне обрадовать его мать. Странно было, однако, что она говорила такъ мало объ Аліи въ своихъ письмахъ. Ея имя, конечно, постоянно упоминалось,— такъ тсно жизнь ея была связана съ жизнью его матери, но никогда не встрчалось ни одного слова относительно того, чмъ была Алія для нея въ теченіи этихъ лтъ, не приводилось ни одного факта, который могъ бы возбудить интересъ Рикарда къ ней. Быть можетъ, это было только простою деликатностью со стороны матери, она боялась, чтобы Рикардъ не подумалъ, что она желаетъ повліять на него въ этомъ отношеніи, какъ длала когда-то Ида.

Рикардъ не чувствовалъ себя созданнымъ для тихой, уединенной жизни и никогда не прельщался мыслью о женитьб на двушк, не обладавшей выдающимся состояніемъ. Онъ любилъ широкую жизнь и всегда мечталъ о блестящей карьер. А между тмъ онъ никакъ не могъ ршиться сдлать такъ называемую блестящую партію, хотя ему не разъ представлялись такого рода случаи во время его пребыванія заграницей, гд онъ проводилъ большую часть времени въ высшемъ обществ и пользовался большою популярностью среди многихъ красивыхъ и остроумныхъ дамъ разныхъ національностей. Не закаляла ли его противъ всхъ искушеній мысль объ Аліи?

Онъ долго просидлъ съ портретомъ въ рукахъ и съ письмомъ матери передъ собою на стол. Мать написала въ объясненіе группы: Я только что получила отъ тебя письмо, а Алія сидитъ рядомъ со мною и съ нетерпніемъ ожидаетъ, чтобы я сообщила содержаніе его.

Такъ, значитъ, Аліи сообщалось всегда содержаніе его писемъ? И неужели она въ самомъ дл съ нетерпніемъ ожидала этого? А онъ, который такъ откровенно писалъ своей матери, открывалъ ей всю свою душу, сообщалъ вс свои планы, разсказывалъ о самыхъ мимолетныхъ своихъ ощущеніяхъ! Какъ Алія показалась вдругъ близка ему! Значитъ она во вс эти года жила въ задушевномъ общеніи со всею его внутреннею жизнью.

Онъ сталъ мечтать о томъ, чтобы увидаться съ нею и весною выхалъ на родину съ страстнымъ нетерпніемъ и съ неопредленнымъ предчувствіемъ перемны его жизни, которая, какъ ему казалось, должна была сдлаться теперь боле богатою и личною.

——

Его ожидали рано утромъ на пароход изъ Любека. Аліи только что принесли новое весеннее платье и она надла его къ завтраку. Она, вообще, мало заботилась о своихъ туалетахъ и могла день въ день носить одинъ и тотъ же костюмъ въ теченіи цлаго года. Но, заказывая себ новое платье, она всегда старательно выбирала что-нибудь дйствительно красивое, не заботясь о современной мод. Было одно слово, означавшее для нея воплощеніе безобразнаго: ‘банальное’,— выражалось ли оно въ рчи, въ чувствахъ, въ платьяхъ и украшеніяхъ! Лучше быть невжливымъ, нежели банально вжливымъ, лучше быть грубымъ и рзкимъ, нежели банально чувствительнымъ, лучше быть одтымъ въ кричащія цвта и въ матеріи, не подходящія къ сезону, нежели въ банально модный костюмъ. Платье, надтое ею теперь для встрчи Рикарда такъ шло ей, что фру Роде, которая любила все изящное и не могла выносить безобразныхъ лицъ, пришла въ восторгъ, и заставила ее оборачиваться во вс стороны, любуясь ею.

— Очень, очень хорошо. Какой оригинальный, зеленовато-морской цвтъ этого атласа на лиф! Какъ красиво! А эта чудная вышивка стеклярусомъ! Вотъ тотъ стеклярусъ, который падаетъ вокругъ шеи какъ бы въ вид дождя, да это просто прелесть! А повернись-ка немного, нтъ, не такъ тихо, а быстре, такъ, какъ ты всегда поворачиваешься. Если бы ты могла видть, какъ стеклярусъ при этомъ блеститъ. Этотъ блескъ чрезвычайно идетъ къ теб, ты окружена точно зминою чешуйкою, ахъ ты, моя маленькая колдунья! Тебя какъ будто невозможно удержать въ рукахъ, ты точно сейчасъ же выскользнешь. Ужасно похожа она сегодня на мыльный пузырь, эта двушка!

— Но это вовсе не лестное сравненіе, миленькая моя тетя, — сказала Алія, которая сегодня такъ же сіяла, какъ и ея стеклярусъ.— Право, иногда очень пріятно быть хорошо одтою. Я сегодня готова прыгать и смяться цлый день.

Она стояла у стола, оканчивая букетъ изъ гіацинтовъ, нарциссовъ и анемонъ, окруженныхъ мхомъ.

Фру Роде замтила яркую краску, вспыхнувшую на ея щекахъ и радость, выражавшуюся во всей ея наружности, и вдругъ ей внезапно пришла въ голову мысль, наложившая какъ бы тнь на ея открытое, подвижное лицо.

— Ты, надюсь, не намрена весь день оставаться въ этомъ костюм, — замтила она сухо.— Я боюсь, что. Рикардъ найдетъ смшнымъ, если ты сегодня же съ утра нарядишься въ твое лучшее платье!

Алія повернулась съ быстротою молніи, такъ что ея стеклярусъ заискрился, румянецъ выступилъ яркими пятнами на вискахъ, ея нсколько нервный голосъ, выражавшій съ необыкновенною точностью вс волновавшія ее ощущенія, получилъ какой то особенно рзкій и непріятный тонъ, когда она отвтила: о, не безпокойся! Я вовсе не намрена рядиться ради тетина любимчика,— съ этими словами она побжала въ свою комнату, мигомъ переодлась и черезъ дв минуты появилась вновь въ столовой въ своемъ нсколько поношенномъ черномъ зимнемъ плать! Праздничное настроеніе исчезло какъ у нея, такъ и у фру Роде, которая сожалла о томъ, что оскорбила Алію, и раздумывала, какъ бы исправить свою вину и развеселить молодую двушку.

Эта маленькая размолвка какъ-то ослабила радость, которую она испытывала, обнимая часъ спустя своего сына. Она увидала, что и Рикардъ непріятно пораженъ искусственно равнодушнымъ поклономъ, съ какимъ его встртила Алія.

— Какая я безсмысленная, нелпая женщина, — говорила она сама себ.— Мн такъ хотлось, чтобы все въ дом сіяло радостью на встрчу ему, а теперь я сама уничтожила все веселье моими глупыми и безобразными опасеніями.

— Подожди, нтъ, не разсказывай ничего, пока не придетъ Алія,— прервала она сына, когда они сли рядомъ на диван въ гостиной, посл того, какъ онъ распаковалъ и привелъ въ порядокъ свои вещи, что онъ сдлалъ тотчасъ посл прізда.— Я сначала позову Алію.

— Но послушай, мама, скажи мн сначала, что такое съ Аліей?— вскричалъ молодой офицеръ, вскакивая со своего мста. Онъ никогда и минуты не могъ посидть спокойно.— Почему она такъ натянуто и не ласково встртила меня? Я думалъ, судя по твоимъ письмамъ, мама, что она вообще интересуется мною и симпатизируетъ мн.

— И ты былъ правъ, Рикардъ, увряю тебя. Она такъ слдила за твоею жизнью въ теченіи этихъ лтъ.

— Это, значитъ, обыкновенная шведская аффектація, — вскричалъ онъ съ раздраженіемъ.— Я помню это еще издавна, здсь на свер двушка никакъ не можетъ естественно, дружески относиться къ мужчин, напротивъ того, признакъ хорошаго тона, быть гордою, сдержанною, осторожною, точно ея добродтель находится въ опасности при малйшемъ взгляд на нее молодого человка. А я, скажу теб, мама, привыкъ къ совершенно иному обращенію со стороны молодыхъ дамъ. Какъ, напримръ, американки естественно и по-товарищески относятся къ мужчинамъ, съ которыми знакомятся! Фу, какъ мн ненавистны это шведское жеманство и лицемріе!

Онъ ходилъ взадъ и впередъ и разстегнулъ сюртукъ, точно чувствуя сжиманіе въ груди.— Ужъ что за душная атмосфера здсь, въ нашей честной отчизн!

— Но увряю тебя, что Алія мене всего жеманна.

— Ну, такъ попроси ее придти и скажи ей, что я вовсе не такъ опасенъ. Незачмъ употреблять такія сильныя средства, чтобы держать меня въ отдаленіи. У меня очень тонкое чутье въ этомъ отношеніи и я еще ни разу не былъ въ тягость ни одной женщин, — никогда не ухаживалъ, если меня къ этому не поощряли.

— Алія, Рикардъ находитъ очень не любезнымъ съ твоей стороны, что ты такъ сторонишься отъ него, — сказала фру Роде Аліи въ полуоткрытую дверь (Алія сидла у стола и писала) — онъ очень сердится на тебя. Иди-же къ намъ!

— У меня нтъ времени, — отвтила Алія, не подымая головы.— Я должна сегодня-же отправить это письмо.

Она вышла изъ своей комнаты только къ обду и фру Роде замтила, что глаза Рикарда недружелюбнымъ критическимъ взоромъ осматриваютъ молодую двушку: это заставило ее сейчасъ-же почувствовать приливъ необыкновенно теплаго чувства къ Аліи. Она въ дйствительности любила Алію, какъ дочь, и не выносила малйшаго замчанія на ея счетъ. Ей очень хотлось, чтобы сынъ восхищался ею, только чтобы онъ не влюбился въ нее серьезнымъ образомъ! Она и сама не могла дать себ отчета, почему такъ сильно боялась этого.

— Мн было-бы пріятне всего, еслибы Рикардъ выбралъ себ такую невсту, которую я ни разу до того не видала, — говорила она иногда откровенно Аліи.— У меня такія большія требованія, что никто изъ извстныхъ мн барышень никогда не удовлетворитъ ихъ. Поэтому я и хотла-бы совершенно не знать ее до тхъ поръ, пока измнить будетъ ужъ поздно,— тогда я, конечно, поневол примирюсь съ нею.

Это, тмъ не мене, не мшало ей чувствовать изъ за сына живйшую ревность, какъ только кто-либо другой начиналъ серьезно ухаживать за Аліею.

— Какъ все здсь мало перемнилось, — сказалъ Рикардъ, когда они вс трое услись въ гостиной посл обда.— Таже рабочая корзинка, съ которой я всегда игралъ и путалъ мам нитки, помнишь, мама? Тотъ-же старый, потертый альбомъ, который я такъ любилъ перелистывать, къ величайшему отчаянію мамы.

— Да, у тебя и теперь таже неугомонность въ пальцахъ, какъ я вижу, — сказала мать, хлопнувъ его шутливо по рук.

— Да, и въ ногахъ также, — прервалъ онъ вскакивая.— Помнишь, какъ ты меня всегда уговаривала сидть тихо и не ходить взадъ и впередъ, когда я разговариваю. Вотъ посмотри сюда, видишь эти слды моихъ ногъ на ковр, когда я маршировалъ здсь по вечерамъ. Ахъ, какъ все старое, все прошедшее оживаетъ вновь въ моей памяти! Но чего я не понимаю,— сказалъ онъ, останавливаясь,— это какъ вы могли жить такимъ образомъ въ теченіи столькихъ лтъ безъ малйшихъ измненій! Ну, пусть-бы еще ты, мама, ты уже столько прожила, столько испытала,— но ты Алія,— изо-дня въ день одно и тоже, и это въ то время, когда я рыскалъ по свту при самыхъ разнообразныхъ обстоятельствахъ, — участвовалъ въ кампаніи въ Африк, испытывалъ всякаго рода приключенія, — я не знаю право, но меня что-то душитъ и гнететъ при одной мысли о такой жизни! Была-ли ты счастлива это время, Алія? Что могло побудить тебя жить такимъ образомъ, — вотъ что я хотлъ-бы узнать.

Онъ остановился, бросился на маленькій диванъ рядомъ съ ней и сталъ играть ея нитками.

Алія сидла, удерживая дыханіе, наклонившись надъ работою. Сердце ея судорожно билось. Еслибы онъ только продолжалъ ходить, а не сидлъ такъ близко отъ нея, не касался-бы ея плеча своею рукою, опиравшейся на спинку дивана за нею! Ахъ, еслибы онъ только всталъ и ушелъ, только немного дальше отъ нея, въ противоположный уголъ комнаты, и она могла-бы овладть собою и отвтить ему спокойно и естественно. Но взглянуть на него теперь, когда онъ сидлъ такъ близко, — нтъ, это было невозможно.

Рикардъ подождалъ нсколько минутъ ея отвта,— но видя, что она продолжаетъ сидть съ наклоненною головою, онъ разсердился на то, что называлъ ея жеманствомъ, всталъ и подошелъ къ матери, отдыхавшей на качалк. Съ какою-то дтскою шаловливостью онъ привелъ въ сильное движеніе качалку, такъ что старуха закричала и въ тоже время засмялась отъ радости при вид сына, стоявшаго передъ нею, какъ въ добрые старые дни. Онъ повернулся спиною къ Аліи и она могла теперь незамтно поднять на него глаза. Она всегда любовалась красивою формою его головы, гибкою силою фигуры. Его наружность отличалась изящною, почти женскою красотою, а въ тоже время носила отпечатокъ страстной, нервной энергіи и дятельнаго, живого ума, который электризующимъ образомъ дйствовалъ на окружающихъ. Алія всегда чувствовала невозможность оставаться незанятою въ присутствіи Рикарда и его критическое замчаніе объ апатической снотворной жизни, которую она вела все это время, затронуло ее за живое.

— Наша жизнь вовсе не была такъ однообразна, какъ ты себ воображаешь, — сказала мать.— Ты отлично умлъ держать насъ въ напряженіи всми своими планами и дикими предпріятіями. Во время кампаніи, Алія по картамъ слдила за всми твоими маневрами, — она выписала себ спеціальные карты изъ Парижа и нсколько научныхъ книгъ объ Алжир. Стоило-бы теб посмотрть на нее, какъ она, близорукая, вытягивалась черезъ большой столъ столовой, чтобы разсмотрть эти карты, — и какъ она насмхалась надо мною, бдняжкою, когда я задавала какіе либо глупые вопросы или не могла понять твой маршрутъ. Да, мы жили въ постоянномъ напряженіи, точно нашъ собственный домъ былъ осажденъ непріятелемъ.

Рикардъ посмотрлъ на Алію и взгляды ихъ на мгновеніе встртились. Онъ увидалъ въ ея глазахъ какъ-бы отраженіе того живого интереса, о которомъ говорила мать. Сильно тронутый этимъ, онъ опять приблизился къ ней.

— Конечно!— отвтила Алія, и шутливость ея одержала верхъ надъ смущеніемъ.— Тетя каждую ночь видла Рикарда плавающимъ въ своей крови, среди труповъ, на покинутомъ пол сраженія, между тмъ какъ вокругъ рыскали шакалы, жаждущіе урвать себ кусокъ мяса на пропитаніе.

— Фу, Алія, какіе ты ужасы говоришь. Да, ты можешь себ представить, Рикардъ, какъ мн было пріятно слышать отъ нея такія слова въ то время, какъ я умирала отъ страха за тебя.

Рикардъ съ удивленіемъ посмотрлъ на нее.

— Но не можетъ быть, чтобы Алія это длала!

— Да, конечно, — сказала фру Роде, и маленькія морщинки у ея глазъ задвигались и засмялись.— Ты, можетъ быть, думаешь, что она старалась утшить меня?— что она говорила со мною ласковымъ и успокаивающимъ образомъ? Нтъ, какъ-бы не такъ! Она грызла меня, увряла, что я и глупа, и смшна, и невыносима, и что если я не перестану жаловаться, она немедленно уйдетъ и я никогда больше ее не увижу, и т. д.!

— Да,— сказала Алія, которая все больше и больше приходила въ себя и приняла обыкновенный шутливый тонъ.— Это одно только и помогало. Когда я хорошенько погрызу ее въ теченіи цлаго часа, она обыкновенно и перестанетъ жаловаться и плакать и тогда я уже не отстаю отъ нея, пока не заставлю засмяться. Но если я начинала дружески разговаривать и развеселять ее, она длалась въ десять разъ хуже, злилась на меня и увряла, что я говорю противъ собственнаго убжденія, и что съ моей стороны было-бы гораздо лучше, еслибы я признала по крайней мр, что Рикардъ раненъ, или взятъ въ плнъ, или убитъ, или…

— Богъ знаетъ, не принимала-ли она арабовъ за людодовъ и не думала-ли, что ея Рикардъ сервированъ на столъ въ вид жаркого. Да, сознайся, тетя миленькая, что ты не была въ этомъ вполн уврена. Хотя, конечно, этого она не ршалась говорить мн, потому что знала, что я осмю ее за невжество.

— Не врь глупостямъ, которыя она говоритъ, мой милый Рикардъ,— сказала фру Роде, гладя его по щек. Алія встала съ дивана и, подойдя къ старух, наклонилась надъ нею, опираясь на ручки качалки.— Иногда она сама заражалась моимъ страхомъ и даже преувеличивала его, — продолжала старуха, обращаясь къ Рикарду.— Тогда она приходила въ такое отчаяніе, что я должна была утшать ее.

— И это тоже было шуткой, конечно?— спросилъ Рикардъ, тронутый описаніемъ того, какъ об эти женщины жили исключительно мыслью о немъ, между, тмъ, какъ самъ онъ рыскалъ заграницей въ погоню за разными приключеніями и только и думалъ, какъ бы разнообразне и пріятне устроить свою жизнь.— Ты сама ни капли не безпокоилась обо мн, Алія, не правда ли?— Она бросила качалку, обернулась и посмотрла на него. Онъ схватилъ ея руки и поцловалъ, но она тотчасъ отняла ихъ.— Не выйти ли намъ немного погулять?— спросилъ онъ.— Здсь такъ душно, а я не привыкъ цлый день проводить въ комнатахъ. Мама не захочетъ,— да, не правда ли, ты совершенно разучилась гулять въ мое отсутствіе?— но ты Алія? Ты сегодня еще не выходила?

— Нтъ, но…

— Ты не каждый день выходишь гулять?

— О, нтъ, не каждый!

— Но что это за жизнь? Сидть между четырьмя стнами — такая молодая, какъ ты! Ахъ, Алія, какъ мн бы хотлось научить тебя понимать, что значитъ жизнь! Пойдемъ, прогуляемся.

Нтъ, Алія не хотла. У нея были невозможныя отговорки. Ей необходимо было снять этотъ узоръ,— у нея болла голова, собирались тучи, могъ пойти дождь и т. д. Но Рикардъ твердо стоялъ на своемъ. Его живость и энергія заразительнымъ образомъ подйствовали на нее: Аліи стало казаться, что она въ самомъ дл живетъ, какъ кротъ, и ей захотлось хоть немного освжиться.

И они отправились — прошли одну улицу задругою — мимо Зоологическаго сада, мимо рынка, мимо улицы Іоанна и т. д. Ему хотлось увидть вс новыя зданія, осмотрть вс новыя посадки въ город. А что она, не привыкшая къ постояннымъ передвиженіямъ, могла устать отъ такой утомительной прогулки, — это ему не приходило и въ голову. Онъ всегда думалъ только о томъ, что въ данную минуту интересовало его самого, а Алія скоре ходила бы до полнаго изнеможенія, нежели дала бы ему замтить свое утомленіе.

Такого рода прогулки стали повторяться весьма часто, и даже фру Роде, которая въ теченіи цлаго ряда лтъ вела совершенно сидячую жизнь, была принуждена сопровождать Рикарда во время его визитовъ въ театръ и въ загородныхъ прогулкахъ.

— Я благодарна хоть за то, что меня не заставляютъ участвоват въ играхъ, сказала, улыбаясь, однажды старуха, когда Рикардъ уговорилъ ее похать съ нимъ на дачу въ одинъ домъ, гд было много молодежи.

— Да, хорошо теб, — сказала Алія, — а я ужъ никакъ не отдлаюсь, хотя терпть не могу игръ.

По утрамъ Рикардъ работалъ нсколько часовъ въ своей комнат надъ большимъ научнымъ сочиненіемъ по военному вопросу, для котораго онъ собиралъ матеріалъ во время своихъ путешествій. Когда онъ занимался, онъ не выносилъ никакого шума, — никто не смлъ двигаться въ сосдней комнат, даже стукъ отворяемой двери раздражалъ его. Комната Аліи находилась по одну сторону залы, его — по другую. И вотъ, если Аліи случалось возвратиться откуда нибудь домой, когда онъ работалъ, она ни за что не хотла идти черезъ залу къ себ, а цлые часы просиживала въ кухн, ожидая, пока онъ выйдетъ. Мать это замчала, но ей даже не приходило въ голову возражать. Она находила совершенно естественнымъ, если сообразовались со вкусами и желаніями ея сына.

Передъ обдомъ мать и Алія отправлялись всегда въ кухню и помогали кухарк въ приготовленіи обда, стараясь, чтобы послдній былъ готовъ въ назначенный часъ. Алія суетилась, заглядывала въ кастрюли, подкладывала дровъ подъ плиту, чтобы она лучше горла, мшала супъ, помогала накрывать столъ и переворачивала ростбифъ, стараясь, чтобы онъ былъ хорошо приготовленъ. Рикардъ такъ избаловался во время своего продолжительнаго отсутствія, что ничего не находилъ вкуснымъ дома. Мать доставляла ему мясо отъ лучшаго мясника и употребляла вс усилія, чтобы приготовить ему дома хорошій столъ. Конечно, Рикардъ былъ слишкомъ деликатенъ, чтобы длать какія-либо прямыя замчанія на этотъ счетъ, но его критическіе взгляды, осторожность, съ какою онъ пробовалъ сначала всякое блюдо, и его разсказы о необыкновенно хорошей французской кухн достаточно ясно показывали ей тщету всхъ ея усилій.

Между тмъ Рикардъ не имлъ ни малйшаго понятія о всхъ этихъ заботахъ, и изъ словъ Аліи выводилъ скоре заключеніе, что она совершенно равнодушна къ хозяйству. Она очень презрительно выражалась объ обычной мужчинамъ слабости къ хорошему столу и увряла, что единственныя требованія, которыя разумный человкъ можетъ предъявлять къ пищ, это чтобы она была здорова и питательна,— быть лакомкою недостойно мыслящаго существа. Вообще, она оспаривала всегда все, что ни говорилъ Рикардъ, постоянно нападала на его взгляды и привычки, въ то время, какъ въ глубин своего сердца готова была на всевозможныя личныя жертвы, чтобы только удовлетворить всмъ его вкусамъ и потребностямъ.

Онъ вообще былъ очень быстръ въ своихъ ршеніяхъ и слишкомъ рзокъ въ своихъ сужденіяхъ, онъ привыкъ импонировать, привыкъ, чтобы ему врили на слово, особенно, когда дло касалось молодыхъ дамъ. Ему первый разъ встрчалась женщина съ критическимъ умомъ, противорчащая ему на каждомъ шагу, принуждающая его мотивировать каждое свое заявленіе и брать назадъ каждое необдуманно сказанное слово. Онъ удивился тому, какъ много Алія читала и думала и поражался ея превосходною памятью. Она обладала значительными свдніями по общимъ вопросамъ, нисколько не уступая ему въ этомъ отношеніи, но, кром того, и въ его спеціальности выказывала познанія, приводившія его въ полное недоумніе. И когда онъ спросилъ ее, какимъ образомъ она знаетъ все это, она отвтила, что изучила эти вопросы, чтобы дать матери возможность лучше понимать его. Онъ носился всегда со всевозможными планами и замыслами и поражался легкостью, съ какою она воспринимала его идеи, даже, когда вопросъ касался предметовъ, совершенно чуждыхъ ей, какъ напр., стратегіи, улучшенія военныхъ матеріаловъ и т. п.

Онъ все боле и боле интересовался разговоромъ съ Аліей и проводилъ съ ней большую часть дня. Но восхищаясь ею и преклоняясь передъ ея блестящимъ умомъ, онъ въ то же время сознавалъ, что есть въ ней нчто, дйствующее отрезвляющимъ образомъ на его чувство. О ней никакъ нельзя было сказать, что она неженственна, ни по вншности, ни по движеніямъ, ни по манер говорить, ни по характеру, напротивъ того, ея преданность его матери, ея самоотверженіе доказывали присутствіе у нея истинной женственности, — а между тмъ! Онъ углублялся въ самого себя и задавалъ себ вопросъ, не оскорбляется ли нсколько его мужское самолюбіе тмъ, что каждое его слово и дйствіе подвергается женской критик. Быть можетъ, единственное, чего, какъ ему кажется, недостаетъ въ ней, это того слпого поклоненія, котораго онъ съ такою легкостью добивался обыкновенно у лицъ ея пола. Онъ говорилъ себ, что только худшая, эгоистическая, самолюбивая часть его ‘я’ отвращается отъ нея, лучшая же часть его ‘я’ влечется неудержимо къ этой женщин, которая такъ хорошо понимала его, доставляла ему такое пріятное общество и могла сдлаться его подругою въ самомъ лучшемъ и прекрасномъ значеніи этого слова. Онъ сталъ убждать себя, что любитъ ее. Это, конечно, не была та любовь, о которой онъ когда-то мечталъ, — не та всепобждающая страсть, которую воспваютъ поэты. Но, по всей вроятности, такая любовь была не для него, онъ не былъ способенъ къ ней, его воображеніе и мысли были слишкомъ поглощены научными интересами, и онъ говорилъ себ, что въ жен ему слдуетъ искать скоре умной и пріятной собесдницы, подруги, съ которою онъ могъ бы длиться мыслями, нежели любовницы, съ которою онъ могъ бы ворковать. И вотъ однажды, когда они вышли вдвоемъ на обычную прогулку, онъ попросилъ ея руки.

Они не вернулись вдвоемъ домой! Алія пришла первая и когда мать спросила о Рикард, она пробормотала что-то въ отвтъ ‘о какомъ-то дл’ и поспшно прошла мимо нея въ свою комнату съ шляпою на голов и опущенною на лицо вуалью. Фру Роде привыкла къ измнчивому расположенію духа Аліи, въ особенности со времени возвращенія Рикарда, но теперь ее охватилъ непонятный страхъ, хотя она сама не могла дать себ отчета въ томъ, чего она боялась. Она знала, что было бы безполезно задавать Аліи какіе-либо вопросы, когда она находилась въ такомъ настроеніи и поэтому стала съ нетерпніемъ ожидать возвращенія сына. Онъ также вскор пришелъ нервный и разстроенный, позвалъ мать за собою въ кабинетъ и заперъ дверь.

— Скажи мн, въ кого Алія влюблена?— спросилъ онъ рзко.— И почему ты, мама, ни слова не сказала мн объ этомъ?

— Что ты говоришь?— вскричала она съ удивленіемъ.— Алія влюблена — и не въ тебя?

— Нтъ, она этого не сказала, но прямо и ршительно отказала мн. И при этомъ она ни за что не захотла объяснить мн причину своего отказа.

— Но это невозможно, — это невозможно!— вскричала мать.— Это, должно быть, недоразумніе, — я переговорю съ нею.

— Да,— но не убждай ее,— сказалъ Рикардъ, останавливая мать.— Я не хочу жены, которую убдили сдлаться моей. Я думалъ, что она…— это невроятно, какъ можно ошибаться. Попробуй во всякомъ случа узнать, не скрывается ли за всмъ этимъ кто-нибудь другой.

Фру Роде поспшила къ комнату Аліи и взволнованнымъ голосомъ заговорила съ нею.

— Дорогая моя Алія, никогда не ожидала я этого отъ тебя! Почему ты сразу не показала ему, что не любишь его? Зачмъ ты какъ бы поощряла его своею всегдашнею любезностью и предупредительностью? И что у тебя противъ него? Гд ты найдешь человка, который лучше бы подходилъ къ теб?

— Такъ ты желаешь, тетя, чтобы я сдлалась твоею невсткою?— спросила рзко Алія, которая только теперь подняла голову и посмотрла на старуху блестящими глазами съ пылающими щеками. Она занята была перемною обуви посл прогулки.— Ты лучше поблагодари меня, тетя! Разв я не знала всегда, что ты не считаешь меня достаточно хорошею для твоего сына? И неужели ты думаешь, тетя, что я захочу навязаться теб и сдлаться твоею невсткою противъ твоей воли?— Она вновь наклонилась и начала такъ порывисто застегивать ботинки, что пуговицы отлетли.

— Боже мой, Алія, неужели я, несчастная, въ самомъ дл виновата во всемъ этомъ, неужели ты отказала моему сыну ради меня?

— Нтъ, я отказала ему ради себя, — вскричала Алія, бросая ботинки на полъ и наклоняясь подъ кровать, чтобы взять другую обувь.— Я не хочу расходиться съ тобою, тетя,— а это наврное случилось бы, если бы ты увидала, что я не длаю твоего сына счастливымъ.

— Но — дорогая моя — ты наврное…

— Не говори глупостей, тетя,— возразила быстро Алія, вставая съ ботинками въ рукахъ.— Можешь ли ты по совсти, смотря мн прямо въ глаза, сказать, что ты уврена въ томъ, что Рикардъ будетъ счастливъ со мною?

— Но, дорогая Алія, почему же онъ не былъ бы…

— Ты отлично знаешь, почему. Какъ будто ты не знаешь, какая я раздражительная, нервная, безпокойная, а ему нужна спокойная, тихая жена, — и какъ будто ты не знаешь, что онъ можетъ жениться только на богатой, а иначе жена будетъ висть у него, какъ камень на ше, если онъ принужденъ будетъ ради нея разсчитывать каждую копйку. И какъ будто ты не знаешь, тетя, какой у меня характеръ, что если бы я только увидла или вообразила, что я ему въ тягость, я немедленно исчезла бы изъ его жизни!

— И наконецъ, прежде всего, — продолжала она посл нкоторой паузы, и голосъ ея задрожалъ, — какъ будто ты не знаешь, тетя, что онъ совершенно не любитъ меня, что онъ только вбилъ себ это въ голову, потому что ему нравится мое общество и потому что я и ты — мы любимъ другъ друга — и еще вслдствіе разныхъ побочныхъ причинъ.

Фру Роде молчала. Вопросъ, съ которымъ она пришла въ комнату Аліи, намреваясь хорошенько исповдать ее: ‘любишь ли ты другого, если ты отказала ему?’ замеръ на ея губахъ. Разв изъ всего, что говорила Алія, не было ясно, что она дйствительно любила его? Ни одной мысли о себ — только о немъ и его счастьи. Это глубоко тронуло сердце матери, она обняла Алію и, цлуя, сказала:

— А если ты ошибаешься, Алія? Если онъ дйствительно любитъ тебя? Тогда ясно, что только ты, и ты одна можешь сдлать его счастливымъ.

— Нтъ, этому я никогда не поврю. Если бы онъ дйствительно любилъ меня теперь — хотя этого нтъ, я это отлично знаю, — я слишкомъ проницательна, видишь ли, тетя, въ этомъ мое несчастье, — но если — тогда я, быть можетъ, не могла бы сказать нтъ. Потому что Рикарду нельзя отказать — она остановилась и выраженіе нжной гордости промелькнуло на ея лиц.— Такимъ не отказываютъ!— повторила она, какъ бы во сн.

— Я иду за нимъ, Алія, — сказала мать.

— Нтъ, нтъ, дай мн договорить до конца. Я, быть можетъ, не могла бы отказать,— но это было бы несчастьемъ, потому что я никогда не довряла бы ни ему, ни себ. Я отношусь критически не только къ другимъ, видишь ли, тетя, но главнымъ образомъ и больше всего къ себ. Я всегда невроятно бы страдала отъ сомннія въ себ, отъ боязни, что онъ когда нибудь найдетъ, что ошибся во мн, что я не могу быть для него тмъ, чего онъ ожидалъ отъ меня.

— Но, дорогая Алія, если ты не достаточно хороша для него, то, конечно, никто другой.

— О, нтъ, не говори этого,— съ живостью прервала она ее.— Всякая другая двушка годилась-бы лучше для него, чмъ я. Другая относилась-бы ко всему съ большимъ довріемъ, не присматривалась-бы ко всему такъ, какъ я, — могла-бы удовольствоваться всякаго рода полумрами, пойти на компромиссы, — а я не могу, — я хочу быть всмъ, всмъ, ршительно всмъ для моего мужа. Въ тотъ день, когда я открою, что я не могу больше быть для него всмъ….

— Ну, что-же тогда?

— Я застрлю его, — сказала она какъ-бы шутливымъ тономъ, но въ то же время такъ серьезно посмотрла на старуху своими большими глазами, что послдняя потеряла всякую охоту уговаривать ее.

— Я никогда не думала, что ты такая экзальтированная, Алія. Я считала тебя такою разсудительною, съ твоимъ критическимъ умомъ. При такихъ взглядахъ, ты никогда не выйдешь замужъ.

— Конечно, это само собою разумется! Нужно быть ребенкомъ или идіоткой, чтобы ршиться на такой шагъ.

— Да, или нужно умть любитъ. Еслине любить, тогда, конечно…

— Любить! Ты, тетя, ничего не понимаешь. Именно тогда и колеблешься, когда любишь, а то чего бояться, что мн за дло до того, если Поль или Пьеръ будутъ несчастны. Но связать съ собою на всю жизнь человка, котораго любишь, о, Боже, какая глупая самоувренность!

— Нтъ, Алія, право, я лучше позову Рикарда!

— Позови, если хочешь,— сказала Алія, бросая на г-жу Роде серьезный и даже нсколько угрожающій взоръ, — но только тогда я такъ громко закричу нтъ, нтъ, нтъ, что крикъ мой раздастся по всему дому.

Рикардъ ждалъ съ нетерпніемъ мать въ своей комнат. Она хотла разсказать ему все, но онъ только задалъ ей одинъ вопросъ: — любитъ она кого-нибудь другого?— и, получивъ отрицательный отвтъ, не захотлъ слушать больше, а взялъ свою шляпу и ушелъ.

Его самолюбіе было глубоко оскорблено. Онъ такъ былъ увренъ въ своей сил. Ни разу еще до того онъ не искалъ напрасно сближенія съ женщиною, — его всегда встрчали на полу-пути, и между тмъ онъ никогда еще никому не отдавался такъ сильно душою, какъ Аліи. И не въ одномъ только этомъ отношеніи привыкъ онъ не терпть неудачи. Онъ никогда не встрчалъ серьезнаго сопротивленія, никогда не бывалъ принужденъ измнить разъ принятому ршенію, всегда достигалъ того, чего сильно желалъ. А теперь его гордость заставляла его отказаться отъ задуманной цли и препятствовала ему сдлать попытку преодолть сопротивленіе, такъ неожиданно встртившееся ему на пути. Потому что вымаливать себ любовь — нтъ. Онъ не желалъ больше ея любви, онъ отказался-бы отъ нея теперь, даже еслибы она сама предлагала ее ему.

Во вс эти годы заграницей онъ былъ какъ-бы смутно увренъ, что Алія сидитъ тамъ дома и ждетъ его, что она точно держитъ въ готовности счастье для него, что ему стоитъ только вернуться и взять его. Въ настоящее время онъ чувствовалъ раздраженіе противъ нея, точно она обманула его, и ему казалось, что онъ свелъ вс счеты съ своею предъидущею жизнью, такъ тсно связанною съ мыслью о ней, и что будущее открыто для него, что онъ теперь совершенно свободенъ искать себ новаго счастья, взамнъ утраченныхъ иллюзій.

Нсколько дней онъ избгалъ Аліи и, наконецъ, внезапно ршилъ ухать на время. Онъ отправился на купанья въ Норвегію, гд сталъ напропалую ухаживать за молодыми норвежскими дамами и плнилъ ихъ своею веселостью и изящными манерами шведскаго офицера. Его настроеніе духа длало его весьма податливымъ на увлеченіе. Стоило ему только встртиться съ наивною, невинною молодою двушкою, противоположною Аліи, и тлющая искра готова была вспыхнуть.

И двушка встртилась. И искра вспыхнула.

Фру Роде получила длинное-предлинное письмо, которое было, повидимому, написано собственно для Аліи, въ надежд, что она его прочтетъ. За исключеніемъ немногихъ теплыхъ словъ, въ которыхъ Рикардъ выражалъ свою любовь и свое счастье, содержаніе письма заключалось главнымъ образомъ въ философскихъ разсужденіяхъ о любви, написанныхъ, очевидно, въ защиту собственнаго поведенія.

‘Я не разъ спрашивалъ себя, почему я люблю ее — именно ее. Потому что разумный человкъ долженъ всегда понимать причину каждаго своего дйствія или чувства. Я встрчалъ многихъ развитыхъ женщинъ, которыя лучше ее могли понимать меня, вс мои душевныя движенія, — да, я всегда искалъ предпочтительно общества такихъ женщинъ. Почему-же я не любилъ ни одной изъ нихъ’?

— Слушай! слушай!— прервала Алія.

— Подожди. Онъ прибавляетъ,— это въ твой огородъ камушекъ: — ‘или если я и любилъ, почему я не былъ въ состояніи вызвать у нихъ взаимности’?

— Онъ тутъ пускается на увертки,— прервала ее Алія.— Онъ могъ-бы и не трудиться прибгать къ этой маленькой лжи, которую онъ бросаетъ мн въ лицо, точно милостыню.

— Что ты, Алія!

— Ну, продолжай, дтко,— Алія нердко называла такимъ образомъ г-жу Роде, но никогда обратно,— не будемъ останавливаться на этихъ пустякахъ! Я горю отъ нетерпнія услышать дальше!

— Можно подумать, что любовь возникаетъ чаще всего между людьми, которые лучше всего понимаютъ другъ друга, которые могутъ жить, что называется, душа въ душу. А между тмъ на дл происходитъ совершенно наоборотъ: тхъ развитыхъ женщинъ, которыя наилучше понимаютъ насъ, мы желаемъ имть подругами, какъ подруги — он безцнны, мы восхищаемся ими, мы находимъ большое удовольствіе въ томъ, чтобы обмниваться съ ними мыслями, мы признаемъ ихъ въ высшей степени интересными, — но мы ихъ не любимъ’.

— Тутъ что-то нелогично, — прервала вновь Алія, находившаяся, повидимому, въ крайне возбужденномъ состояніи, — Только что онъ ихъ любилъ… Но это все равно, продолжай, мн очень нравятся его наивныя самопротиворчія. Итакъ, мы ихъ не любимъ.

‘Я думаю, именно, что любовь опирается на совершенно другія основанія, нежели наши остальныя чувства’.

— Это правда: она приходитъ внезапно, точно насморкъ, мы большею частью понять не можемъ, когда это мы простудились.

— Ну, Алія!

— Ну да, дитя мое, не возмущайся! Вдь твой сынъ, въ сущности, не такъ ужъ сильно отличается отъ остальныхъ смертныхъ. И онъ можетъ когда нибудь схватить насморкъ. Ну, дальше!

‘Страсть занимаетъ въ нашей душ мсто, совершенно особое отъ дружбы, преданности сыновней любви и т. п. Она больше всего основывается на противоположностяхъ. Поэтому я боюсь, что когда современная женская эмансипація достигнетъ своей цли’…

— Ахъ, чмъ дальше въ лсъ, тмъ больше дровъ! Даже небольшія реакціонныя тирады! Помнишь, тетя, какъ онъ всего нсколько недль тому назадъ краснорчиво разсуждалъ о необходимости поднять образованіе женщинъ и довести его до одного уровня съ мужчинами, но это ничего! Читай дальше! Это меня несказанно забавляетъ!

Она придвинулась ближе къ фру Роде, обняла ее и стала слдить глазами, пока старуха читала.

‘Когда женщина сдлается такою-же развитою, разсудительною, резонирующею и сознательною, какъ мужчина, тогда страсть, исключительное свойство любви, исчезнетъ со свта. Киргегоръ сказалъ совершенно справедливо, что характеристичная особенность женщины, непосредственность,— въ этомъ и состоитъ собственно ‘das ewig weibliche’. Да, вотъ еслибы ты увидла, мама, мою Ааготу, ты гораздо-бы скоре поняла то, что я хочу сказать, чмъ еслибы прочла десять длиннйшихъ диссертацій на этотъ счетъ. Стоило-бы теб только посмотрть на эти открытые голубые дтскіе глаза, которые такъ невинно, съ такимъ удивленіемъ глядятъ на большой, неизвстный свтъ…

— Нтъ, послушай только!— вскричала Алія, хлопая въ ладоши.— Какъ это мило! Я никогда до сихъ поръ не думала, что Рикардъ любитъ дтей.

Фру Роде зажала ей ротъ рукою..

— Тише, ты, злая!— сказала она.— Если ты будешь насмхаться, я теб ни слова больше не прочту.

— Да, знаешь-ли, я уже достаточно наслушалась, — вскричала она, вскакивая съ дивана.— Теперь я лучше пойду къ себ и буду обсуждать со всхъ сторонъ всякій вопросъ о любви. Мн даже хотлось-бы написать сочиненіе объ этомъ, которое я озаглавила-бы… подожди, да, ‘женственность и страсть’, — вотъ какъ-бы я его назвала.

Фру Роде засмялась отъ души въ отвтъ на выходку Аліи, которая доставила ей, повидимому, сердечную радость. Это успокоило ее, убдило въ томъ, что Алія не питала глубокаго чувства къ Рикарду, какъ ей одно время казалось, а то бы она, конечно, иначе приняла извстіе о его помолвк. Фру Роде не простила-бы своей будущей невстк, еслибы она причинила сердечную печаль Аліи. Но теперь старуха искренно обрадовалась и почувствовала глубокое облегченіе.

Рикардъ не прислалъ портрета своей невсты, увряя, что вс они неудовлетворительны. Но его письма были все боле и боле наполнены радостью, счастьемъ и любовью, такъ что мать, при своей легко воспламеняющейся фантазіи, начинала все боле и боле склоняться въ пользу своей будущей невстки и готова была отъ души полюбить двушку, длавшую ея сына такимъ счастливымъ. Ей хотлось только одного — увидать ее въ идеализирующемъ свт первой любви именно теперь, когда она была еще невстою.

Было ршено, что молодая норвежская невста и ея родители проводятъ Рикарда въ Стокгольмъ, чтобы познакомиться съ его матерью и нанять квартиру для молодыхъ. Фру Роде и Алія усердно занимались уборкою комнатъ для пріема гостей. Расположеніе духа Аліи, при этомъ, совершенно измнилось. Она была очень раздражительна и нервозна, порицала все, что ни предлагала фру Роде, и двигалась по комнатамъ съ такою порывистостью, что чуть не разбила лучшую фарфоровую посуду старухи, упрекая при этомъ послднюю, что она какъ будто нарочно поставила ее ей на дорогу. Фру Роде не теряла своего радостнаго настроенія, но не разъ въ глубин души вздыхала отъ облегченія, что между Аліей и Рикардомъ ничего не вышло.

‘Вотъ такимъ точно нервознымъ бываетъ и Рикардъ, когда ему случается сталкиваться съ практическими длами’, думала она про себя. ‘Хорошая была-бы парочка, нечего сказать! Они выцарапали-бы глаза другъ другу, устраивая свою квартиру. Конечно, и Аагота не безъ недостатковъ, само собою разумется! Но къ счастью, я ее раньше не знала. Пройдетъ не мало времени, прежде чмъ я замчу ихъ, а покамстъ я могу хоть нкоторое время радоваться отъ души’.

Алія отлично понимала ее — она читала вс мысли, роившіяся въ голов старухи, — и это, конечно, не располагало ее къ боле кроткому настроенію.

Фру Роде очень хотлось, чтобы молодая невста жила у нея въ дом во время пребыванія своего въ город, она не разъ совершенно откровенно обсуждала съ Аліей вопросъ о томъ, какъ можно было-бы устроить это, не думая нисколько обижать послднюю. Но однажды Алія внезапно сообщила ей свое ршеніе съхать съ квартиры и освободить свою комнату для Ааготы.

— Я наняла себ квартиру поближе. Сегодня посл обда придетъ посыльный и возьметъ мои сундуки,— сказала она небрежнымъ тономъ, точно вся эта перемна не представляла ршительно никакого значенія.

Старуха выронила изъ рукъ ложку, которою разливала супъ.

— Это еще что за выдумки? Что ты хочешь сказать?

— Маленькая перемна будетъ мн очень пріятна,— отвтила она шутливо.— Тамъ, гд я наняла квартиру, живетъ нсколько молодыхъ людей. А съ какой стати буду я торчать у тебя въ дом теперь, когда твой сынъ помолвленъ.

Фру Роде схватила руку Аліи и погладила ее.

— Я понимаю, почему ты это длаешь, но я никакъ не могу взять въ толкъ, почему ты мняешь квартиру? Не лучше-ли было-бы для тебя ухать на дв недли въ гости къ своимъ друзьямъ на дачу, какъ ты хотла прежде?

— Нтъ, послушайте-ка, что за злая безобразная старушенція! Она не дозволяетъ мн даже жить въ одномъ город съ ея невсткою!— вскричала Алія съ натянутою веселостью.— Я должна непремнно ухать, и чмъ дальше, тмъ лучше. Меня еще терпли во вс эти одинокіе, долгіе, печальные годы, за неимніемъ кого-либо лучшаго. Ну, а теперь сынъ вернулся изъ Африки и привозитъ въ гости къ мамаш такую молодую прелестную невсту — къ чему же теперь старая Алія? Но нтъ, тетя, какъ хочешь, а теб это не удастся, — продолжала она тмъ-же шутливымъ тономъ, длая усилія, чтобы удержать свои слезы.— Увидть ее я должна во что быто ни стало. Ты меня не принудишь, тетя, выхать изъ города, хотя-бы ты была въ десять разъ зле и въ десять разъ хуже обращалась со мною, чмъ какъ ты обращалась во все это время.

— Какъ я обращалась! въ десять разъ зле!— прервала старуха съ комическимъ удивленіемъ.— Такъ это я была злая и раздражительная, и ворчала, не переставая, я?

— Да, тетя, ты ничего не говорила, но, ты думаешь, я не знала, что ты въ своихъ мысляхъ осуждала меня и гнала изъ своего сердца, выбрасывала меня вонъ, какъ выбрасываютъ старое поношенное платье. Ты думаешь, я не видла, какъ ты, старое легкомысленное созданіе, уже открыла настежъ свое сердце для нея? А между тмъ, что ты знаешь о ней, кром того, что Рикардъ влюбился въ ея невинные дтскіе глаза? А ты уже готова взять ее въ свои объятія и прижать къ своему сердцу? Какая разница со мною — сколько времени должна была я трудиться, быть ласковою, какъ котенокъ, и кроткою, какъ ягненокъ, и хитрою, какъ лисичка, прежде чмъ мн удалось побдить твое недовріе и добиться у тебя мста дочери, которое эта чужая займетъ теперь безъ малйшихъ усилій, какъ-бы по естественному своему праву!

Фру Роде была глубоко тронута этими упреками, высказанными какъ-бы мимоходомъ, такимъ шутливымъ тономъ. Такъ вотъ о чемъ думала все это время Алія, между тмъ какъ она и не догадалась нжностью и ласкою смягчить для нея этотъ кризисъ.

— Да, Богъ знаетъ, ты, можетъ быть, и права, моя дорогая! Я въ самомъ дл злая старая эгоистка. Но ты не вришь серьезно всему, что говоришь. Ты знаешь отлично, что никто не можетъ надолго вытснить тебя изъ моего сердца,— было-бы глупо, если бы я стала уврять тебя въ томъ, что ясно, какъ день.

Она привлекла къ себ Алію и он обнялись, Алія, впрочемъ, боле порывисто, чмъ сердечно, изъ боязни, какъ всегда, дать волю своимъ чувствамъ.

Посл обда она дйствительно переселилась на другую квартиру, но дала фру Роде предварительно общаніе вернуться тотчасъ посл отъзда невсты.

— То есть, въ такомъ случа, если ты будешь по прежнему интересоваться мною, — прибавила она.— Не думай, что теб удастся меня обмануть. Какъ только я замчу, что твои чувства ко мн измнились хоть на іоту, я не вернусь. Я тогда уду заграницу и изчезну гд-нибудь въ большомъ Божьемъ мір — тмъ или инымъ образомъ.

— Исчезнетъ! Какія она глупости говоритъ всегда, эта двушка! Что ты хочешь этимъ сказать?

— Я выйду замужъ за черноокаго испанца, возьму въ любовники француза, мужъ мой убьетъ его на дуэли — я приму яду и отравлюсь! Вотъ теб и все!

Всю эту тираду она проговорила однимъ духомъ и быстро сбжала съ лстницы вмст за посыльнымъ, уносившимъ ея сундукъ.

День своего прізда помолвленные должны были провести одни съ родителями, но на другой день Алія общала придти къ обду.

Она вынула изъ сундука свтлое платье, цвта морской воды, съ отдлкою изъ стекляруса, то самое, которое она сшила весною къ прізду Рикарда, но ни разу не надла. Теперь оно мало подходило къ сезону, наступила уже осень, погода была холодная и дождливая, но это было единственное ея хорошее платье, а ей хотлось быть изящно одтой ради прізжихъ. Она посмотрлась въ зеркало и ей показалось, что блестящій стеклярусный дождь ужъ не идетъ ей такъ, какъ прежде, когда и все лицо ея сіяло радостью, придававшей весною такой блескъ и красоту ея наружности, а теперь исчезнувшей безъ слда. Почему сіяніе пришло и почему исчезло — она отлично это знала. Если бы она теперь шила себ новое платье, она выбрала-бы холодный, сро-голубой цвтъ и простой, строгій фасонъ.

Надвъ шляпку, она пошла кратчайшей дорогой черезъ улицу. Ей казалось, что въ дйствительности она не идетъ, а что это только сонъ и что она никогда не дойдетъ. Въ такомъ настроеніи она быстро взбжала по короткой лстниц и остановилась на платформ, съ нмымъ изумленіемъ глядя на дощечку съ вырзанною на ней фамиліей. Она давно уже не стояла передъ этою дверью, съ тхъ поръ, какъ привыкла ходить черезъ кухню, когда Рикардъ занимался и не выносилъ, чтобы ему мшали. Интересно было бы узнать, захотла ли бы Аагота сидть въ кухн и ждать, пока можно будетъ войти къ нему.

Неужели это она, Алія, стоитъ, передъ дверью, какъ чужая, и звонитъ? А тамъ внутри, сидитъ дочь, уже освоившаяся въ новомъ мст, уже пользуясь тми правами и тмъ положеніемъ въ дом, которыхъ она добивалась съ такимъ трудомъ.

— Интересно знать, хорошо ли ей спалось эту ночь на моей постели? Казалась ли она себ свжею и хорошенькою сегодня по утру, сидя передъ моимъ туалетомъ и смотрясь въ мое зеркало? Ахъ, не трудно быть красивою и свжею, когда чувствуешь себя любимою!

Въ передней послышались шаги и Аліи пришла вдругъ въ голову мысль бросить въ ящикъ визитную карточку и убжать — убжать куда-нибудь далеко, гд она имла бы такое же право находиться, какъ и вс другіе — гд никто не могъ бы вытснить ее и занять ея мсто.

Но она продолжала стоять неподвижно и узнала шаги Рикарда. Онъ нсколько неловко поклонился ей, какъ бы стсняясь, но она сердечно пожала ему об руки и отъ души поздравила. Ея настроеніе внезапно измнилось, она была опять веселая и непринужденная, и заговорила со своею всегдашнею привтливостью и милою шутливостью.

Вошедши въ маленькую гостиную, она сдлала хозяйк дома глубокій реверансъ.

— Добраго утра, милая г-жа Роде, какъ поживаете? Много уже времени прошло съ тхъ поръ, какъ мы встрчались.— Люстра косо виситъ,— шепнула она быстро старух, оборачиваясь, чтобы поздороваться съ Ааготою.

Она увидала высокую, тонкую, гибкую фигуру двушки въ изящной, плотно сидящей темносиней бархатной жакетк съ небольшимъ стоячимъ гусарскимъ воротникомъ, блокурую очень маленькую головку съ гладко причесаными блестящими волосами и розовое, сіяющее личико.

— Представленія не требуется, — сказала Алія, обнимая ее.— Мы знаемъ другъ друга. По крайней мр я знакома съ тобою по краснорчивымъ описаніямъ Рикарда въ его письмахъ.

— Разв она не мила?— шепнула фру Роде нсколько позже Аліи.— Она употребила бы охотно боле сильное выраженіе, потому что была уже въ восторг отъ своей невстки, но не ршилась изъ за Аліи.

— Она восхитительна, отвтила горячо Алія

Сама же она никогда не казалась себ мене привлекательною, какъ именно сегодня. Свтлое платье сильно теряло въ сопоставленіи съ мягкимъ темнымъ бархатомъ, благодаря которому такъ хорошо выдлились гибкость фигуры и юношеская свжесть лица Ааготы. Она чувствовала, что кажется нервной и неестественной въ сравненіи съ глубокимъ спокойствіемъ, которымъ дышало лицо молодой Ааготы и которое придавалось ей горячимъ сознаніемъ того, что она любима. Счастливица! Она при первомъ своемъ вступленіи въ жизнь встртила любовь, и потому, естественно, была уврена, что жизнь будетъ и всегда впредь улыбаться ей и что вс любятъ ее.

Рикардъ не былъ вовсе сентиментальнымъ женихомъ. Онъ очень мало занимался своею невстою, быть можетъ изъ деликатности относительно Аліи, а быть можетъ и изъ чувства стыдливости, которымъ сопровождается обыкновенно любовь и которое не позволяетъ помолвленнымъ выставлять свои чувства на показъ постороннимъ. Онъ былъ, какъ всегда, очень внимателенъ къ Аліи, сама же она весь день была такая живая и веселая, что привела гостей въ восторгъ своимъ необыкновеннымъ остроуміемъ. Разговоръ поддерживался почти исключительно ею и Рикардомъ. Аагота мало вмшивалась въ него, то, о чемъ они говорили, было большею частью чуждо ей, но это, повидимому, нисколько не безпокоило и не смущало ее: она все время сохраняла на своемъ лиц выраженіе безмятежнаго счастья и спокойной увренности въ силу своей любви.

Алія ожидала увидть помолвленныхъ сильно занятыхъ другъ другомъ, думала, что они будутъ постоянно обмниваться нжными словами и взглядами и что это будетъ непріятно ей. Но въ ихъ теперешней вншней сдержанности было нчто, еще сильне задвавшее ее за живое. Видть, какъ они оба сидятъ передъ нею такіе спокойные и равнодушные, какъ они любезно относятся къ ней и длаютъ видъ, что интересуются разговоромъ съ нею, и знать, что все это только маска, что на самомъ дл она для нихъ все равно, что любой прохожій на улиц, что они обладаютъ вдвоемъ цлымъ чуднымъ міромъ несказаннаго богатства, слишкомъ прекраснымъ, чтобы осквернять его взорами постороннихъ, — о, какъ это было мучительно для нея! Но она продолжала попрежнему болтать, шутила, вставляла въ разговоры другихъ неожиданныя замчанія, спорила, разсуждала, и слышала все это время свой собственный голосъ какъ бы изъ глубокой дали.

Наступилъ вечеръ, гостямъ пора уже было расходиться. Весь этотъ день фру Роде не переставала думать съ огорченіемъ, что за блестящей веселостью Аліи скрывается нчто другое, ее мучило смутное сознаніе, что съ молодой двушкой поступили нехорошо. Ей непріятно было думать, что Алія уйдетъ изъ ея дома, точно чужая, и когда послдняя встала, чтобы проститься, старуха шепнула ей:

— Не уходи, Алія милая. Разв ты не можешь переночевать у меня въ спальн на диван?

— Хорошо, тетя, останусь съ удовольствіемъ, отвчала Алія, къ великому удовольствію и удивленію старухи.

Когда гости разошлись по своимъ комнатамъ, фру Роде занималась еще нкоторое время приведеніемъ въ порядокъ столовой и буфетнаго шкафа. Войдя, наконецъ, въ свою спальню, она застала Алію стоящею посреди комнаты съ поникнутою головою, съ потемнвшими и затуманенными глазами, устремленными безсознательно на свчу, горвшую на туалет. Когда фру Роде приблизилась къ ней, глаза Аліи точно ожили, щеки покрылись румянцемъ, она побжала на встрчу старухи, бросилась въ ея объятія и вскричала: Будемъ мы, старухи, теперь крпко держаться другъ друга! Не правда ли, тетя?

Она скрыла лицо на груди у г-жи Роде и проговорила слегка дрожащимъ голосомъ:

— Ахъ, она самое счастливое, самое счастливое, существо на земл!

— Алія, дорогое дитя мое — неужели ты это думаешь? Почему же ты сама отвергнула то же счастье, когда оно предлагалось теб?

Аліи вновь удалось, по старой привычк, подавить свои чувства и скрыть ихъ за шуткою.

— Этакая старая самонадянная мамаша, вскричала она, приподымая лицо.— Воображаете сейчасъ, будто я говорю, что величайшее счастье на земл — получить въ мужья ея сына! Нтъ, она самая счастливая потому, что вритъ въ свое счастье. Чувствовать себя любимою и думать, что ты можешь, дйствительно, осчастливить любимаго человка,— да это самое большое счастье, какое можно только себ вообразить. Но видишь-ли, тетя,— она обняла старуху за плечи и, ласкаясь, прижалась къ ней головою,— такое счастье можетъ испытать только та Ева, которая еще не вкусила яблока и не была еще изгнана изъ рая невинныхъ. Теперь я понимаю, что такихъ именно женщинъ и любятъ мужчины.

— Такъ ты, значитъ, не вкусила-бы яблока, Алія, если-бы теб данъ былъ свободный выборъ.

Она не тотчасъ отвтила, а продолжала стоять въ томъ же положеніи съ глазами, устремленными въ даль, съ серьезнымъ и вдумчивымъ выраженіемъ на лиц. Наконецъ, она подняла голову и отбросила назадъ свои волосы.

— Нтъ, сказала она.— Все-таки вкусила-бы.

Затмъ глаза ея засвтились вновь нжнымъ и мечтательнымъ выраженіемъ и она мягкимъ голосомъ проговорила:

— Но она мила, Аагота, ахъ, какъ она мила!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Рикардъ и Аагота были женаты уже три года и имли маленькаго сына, который ясными, небесно-голубыми глазами своей матери смотрлъ на Божій міръ, никогда не плакалъ, былъ всегда послушенъ, отлично спалъ по ночамъ и ни разу не былъ серьезно боленъ. У нихъ была красивая, комфортабельная и изящно устроенная квартира, убранная современною, фантастическою мебелью, разставленною не симметрично, въ небольшихъ группахъ, которыя казались какъ-бы случайно разбросанными по комнат, а на самомъ дл были расположены по извстной систем. Аагота очень любила порядокъ, но такъ какъ она своими вкусами и образомъ мыслей сходилась всегда съ большинствомъ и съ даннымъ современнымъ настроеніемъ, то ей никогда и не приходило въ голову устраивать свою квартиру иначе, какъ по мод. Сама она расхаживала по своимъ прекраснымъ комнатамъ въ изящныхъ туалетахъ, которые мнялись въ разные часы дня: утромъ капотъ изъ мягкаго кашемира съ кружевами, днемъ предъобденный костюмъ въ строгомъ англійскомъ вкус, къ обду изящный обденный туалетъ по послднему французскому модному журналу. Всегда веселая, всегда съ пріятною улыбкою на губахъ, всегда довольная собою и другими, она распространяла вокругъ себя извстную спокойную атмосферу довольства. Никогда слезы, повидимому, не туманили яснаго взгляда этихъ глазъ, а ночныя бднія не заставляли блднть эти всегда розовыя щечки.

Первоначальная пылкая страсть Рикарда, подъ вліяніемъ глубокаго спокойствія, внушаемаго Ааготою, скоро перешла въ тихое супружеское равнодушіе. Онъ былъ постоянно занятъ и старался создать себ имя какъ писатель и организаторъ по военному длу. Выходя къ столу, онъ разсянно цловалъ въ лобъ свою жену, лъ съ удовольствіемъ прекрасный обдъ, изящно сервированный на дорогомъ фарфор, посл обда игралъ нсколько минутъ съ своимъ маленькимъ мальчикомъ, заставлялъ его прыгать, шумть и длать разныя штуки, точно собаченку, а потомъ уходилъ въ свой красивый, большой кабинетъ, заставленный книжными шкафами и увшанный по стнамъ большими картами и садился писать, между тмъ какъ Аагота, вышивала въ своемъ будуар и играла съ ребенкомъ, пока не наступало время класть его спать, что она всегда длала сама: она раздвала его, купала и затмъ заставляла складывать маленькія рученки на вечернюю молитву, сама же становилась на колна около его постели.

Около этого же времени Рикардъ давалъ себ часа два свободы и тогда только собственно и начинался его день. Вся свойственная ему сообщительность, его страсть болтать о своихъ работахъ и своихъ планахъ, длиться мыслями съ симпатизирующими ему и понимающими его людьми, просыпалась вновь въ немъ съ полною силою только тогда, когда онъ поднимался на дв лстницы выше въ своемъ дом и звонилъ въ маленькую дверь квартиры, расположенной надъ большей, которая была занята имъ.

Здсь жили ‘дв безцнныя’, какъ Алія шутя называла себя и старую г-жу Роде. ‘У нихъ нтъ никакого стиля въ квартир’, говорила Аагота. Мебель принадлежала къ переходному времени отъ античнаго къ современному, къ тому времени, къ которому вс люди, обладающіе вкусомъ, относятся съ презрніемъ, расположена она была въ порядк вдоль стнъ, причемъ диваны были покрыты чехлами, а столы двумя скатертями, одною для красы, а другою въ защиту этой красы на полу были положены также по три ковра одинъ на другомъ, каждый второй въ защиту предъидущаго, а между тмъ и на послдній не разршалось ставить ногъ иначе, какъ тщательно вытеревъ ихъ. Но среди всего этого вншняго порядка давно исчезнувшаго времени об живущія въ этой квартир личности,— подвижная старуха, въ одно и то же время аккуратная до педантизма и совершенно безпорядочная и своеобразная въ своихъ привычкахъ, и молодая двушка, оригинальная, живая и полная воображенія,— придавали, всему этому особый характеръ. Въ чемъ онъ состоялъ этого нельзя было точно сказать, но только вс чувствовали себя у нихъ сразу какъ дома, между тмъ, какъ квартира Ааготы производила впечатлніе первокласснаго отеля.

Въ гостиной находилась большая прямая кушетка, которая называлась кушеткою Рикарда, потому что онъ обыкновенно растягивался на ней во всю длину, когда приходилъ къ нимъ по вечерамъ, усталый отъ своего трудового дня. Лампа уносилась немедленно подальше отъ него, къ окну, чтобы не раздражать его своимъ свтомъ, Алія клала ему подушку подъ голову, а мать кричала ей: ‘не забудь антимакассара, Алія’! Между тмъ какъ сама подкладывала ему такой же антимакассаръ подъ ноги. Затмъ Алія заваривала чай въ старинномъ чайник, и об занимались имъ: мать счастливая отъ возможности ухаживать за сыномъ, а Алія разговаривая, споря, разсуждая, быстро схватывая вс его мысли, всегда своеобразная въ одобреніи и критик, иногда твердо стоя на своемъ, готовая на жизнь и смерть защищать какой-либо парадоксъ, а иногда, когда они сходились въ чемъ-нибудь, такъ живо и горячо симпатизируя ему, что Рикардъ употреблялъ всегда вс усилія, чтобы склонить ее въ свою пользу. Онъ ни за что не могъ приняться безъ ея одобренія или порицанія, и когда ему не удавалось заставить ее смотрть на извстный вопросъ его глазами, онъ ходилъ по цлымъ днямъ мрачный, раздраженный. Онъ обвинялъ ее тогда въ упрямств и безразсудств, но приходилъ въ дйствительно хорошее расположеніе духа лишь посл того, какъ ему удавалось убдить ее или когда онъ самъ поддавался на ея убжденія.

И вотъ именно эти ‘безцнныя’ и устраивали въ ихъ совмстной жизни маленькіе пріятные сюрпризы. Аагота, напримръ, приходила иногда къ нимъ въ 11 часовъ утра и заставала старуху еще въ нижней юбк, а Алію въ ночной кофт, занятую обмываніемъ своихъ цвтовъ, разставленныхъ на полу, между тмъ какъ книги и работа валялись въ безпорядк по стульямъ, а черезъ часъ посл ухода Ааготы, удалившейся съ неодобрительною гримасою, Алія заглядывала въ дверь къ ней, одтая для выхода на улицу и, кивая ей головою, говорила: ‘г-жа Роде проситъ васъ пожаловать къ себ сегодня на обдъ въ 5 часовъ’.

— Что ты говоришь, сегодня? говорила тогда Аагота.— Да вы еще и комнатъ своихъ не привели въ порядокъ!

— А вотъ приходи въ 5 часовъ и увидишь, говорила Алія, сбгая съ лстницы и отправляясь къ мяснику и къ мелочному торговцу. И когда Рикардъ и Аагота приходили, они заставали все въ прекрасномъ порядк: цвты были разставлены въ красивыхъ группахъ, блистая своими свжими, какъ-бы отполированными листьями, на стол красовалась только что распустившаяся камелія, фру Роде съ улыбкой встрчала ихъ въ своемъ праздничномъ плать изъ сраго атласа съ старинными кружевами вокругъ шеи и рукъ, а Алія въ простой полосатой блузк, которая, впрочемъ, какъ все, что она надвала, носила на себ отпечатокъ ея оригинальной красоты, такъ что производила впечатлніе необыкновеннаго пиршества. На ше и въ волосахъ у нея былъ надтъ гарнитуръ изъ нешлифованнаго коралла и это простое украшеніе казалось какъ-бы нарочно выбраннымъ, чтобы придать больше свжести ея прекрасному лицу и оттнить безъискусственную грацію ея легкой, гибкой фигуры и ея постоянно мняющагося, своевольнаго обращенія. Столько жизненности и энергіи было во всей ея личности, что она какъ-бы электризирующимъ образомъ дйствовала на окружающихъ, усталость, застнчивость, дурное расположеніе духа исчезали, побждаемые невольно этою блестящею веселостью. Но заглядывая глубже въ эти темные, нсколько близорукіе глаза, можно было открыть въ нихъ выраженіе затаенной грусти и неудовлетворенности, которое приводило въ удивленіе и смущеніе наблюдателя и заставляло предполагать, что за всмъ этимъ скрывается другая внутренняя жизнь, составляющая полную противоположность этой блестящей вншности.

Въ обществ Алія казалась всегда въ высшей степени энергичною и сильною, полною жизненной радости, живо интересующеюся всмъ, дома-же она нердко бывала глубоко равнодушною ко всему, апатичною и бездятельною. У нея не было совершенно выдержки въ работ. Она читала все, что ей ни попадалось, имла общія понятія обо всемъ, могла, въ случа нужды, сдлать все, но никогда не была въ силахъ сосредоточить свой интересъ на какомъ-нибудь одномъ предмет. Она часто говорила, что если-бы была мужчиною, то выбрала-бы себ медицинскую профессію, но теперь полученное ею воспитаніе не дало нужной ей для этого подготовки и не выработало въ ней необходимой привычки къ труду. Она страстно желала, какой-либо опредленной, положительной цли для дятельности, но хотя ей предоставлена была полная свобода выбора, такъ какъ у нея не было ни экономической необходимости, принуждавшей ее приняться за первое попавшееся ей дло, ни особенныхъ талантовъ, побуждавшихъ ее избрать именно ту дятельность, а не иную, она не могла ни на что ршиться. Она страдала отъ этой безцльной жизни, отъ того, что молодость ея проходила такимъ безсмысленнымъ образомъ, безъ радости, безъ счастья, вс ея богатыя дарованія не приводили ни къ чему и она даже не имла удовлетворенія чувствовать, что она составляетъ все для кого-либо другого, потому что какъ ни любили ее въ семь, къ которой она случайно принадлежала,— она ни для одного изъ ея членовъ не была необходима. И желаніе любить и быть любимою, жить своею обособленною жизнью съ тмъ, для кого она была-бы первою и единственною, росло въ ней съ каждымъ годомъ, проходившимъ такимъ образомъ. Вспоминая теперь свое чувство къ Рикарду, она считала его скоре пустою экзальтаціей, нежели истинною любовью, а между тмъ это чувство наполнило всю ея первую молодость. Она полубезсознательно все время ждала его и это помшало ей выбрать раньше какой нибудь родъ дятельности. Когда-же эта такъ долго поддерживаемая иллюзія рушилась, когда она сама отказалась отъ счастья, которое предлагалось ей, она почувствовала внезапную громадную пустоту въ жизни, пустоту, изъ которой выработалась мало-по-малу эта сильная, глубокая жажда любви. Да, она хотла любить, но не такъ, какъ Рикардъ и Аагота любили другъ друга.

— Слава Богу, что я не сдлалась его женою, — говорила она не разъ его матери.— Въ немъ не больше страсти, какъ — и она остановилась, не находя сравненія, и прибавила: — въ твоихъ шерстяныхъ чулкахъ, тетя. Его любовь въ состояніи дать не больше пламени, какъ сколько можетъ дать моя маленькая спиртовая лампочка. На мст Ааготы, я-бы выцарапала ему глаза. Спаси меня, Боже, отъ любви! Можно потерять и разсудокъ при этомъ.

— Не стыдно-ли теб быть такою экзальтированною?— возражала старуха.— Чего-же лучшаго можно желать, какъ не такого спокойнаго счастья?

— Да, конечно, мн стыдно, — отвчала Алія. Но затмъ она внезапно вскакивала, бросалась на шею старух и, глядя ей въ глаза, говорила: — а не стыдно-ли теб, ты, старая колдунья, сидть здсь въ твои 65 лтъ и сохранить еще такъ много юношескаго романтизма въ глубин своего сердца?

Аагота очень любила Алію и съ удовольствіемъ проводила время въ ея обществ, хотя въ душ считала ее мало къ чему годною. Она была, правда, занимательна, никогда нельзя было соскучиться въ ея обществ, но, по мннію Ааготы, это было единственное ея достоинство. Когда Рикардъ называлъ ее иногда даровитою, Аагота удивлялась, въ чемъ-же состоятъ собственно эти дарованія? Потому что Алія не обладала ни однимъ изъ тхъ талантовъ, которыми была такъ щедро надлена Аагота.

Аагота была музыкальна и у нея было хорошенькое, чистое сопрано, такъ что она нердко устраивала у себя небольшія музыкальныя собранія. Она не дурно рисовала и декорировала двери и камины своего дома цвтами, виноградными листьями и амурами, она была искуссна во всякаго рода работахъ и наполняла свою квартиру красивыми вышивками и бездлушками, у нея былъ и небольшой драматическій талантъ на второстепенныя роли и она нсколько разъ устраивала въ своемъ дом общественные спектакли съ благотворительными цлями, кром того, она умла превосходно вести свое хозяйство.

Ей иногда случалось говорить совершенно добродушно свекрови: — я ршительно не понимаю, чмъ занимается Алія по цлымъ днямъ. Какъ можно ходить такъ, ничего не длая! Но тогда фру Роде вспыхивала, какъ зарево, и отвчала, не безъ рзкости, что Алія занимается науками и что трудно встртить мужчину, который обладалъ-бы такимъ общимъ образованіемъ, какъ она, и такими обширными свдніями, и что это во всякомъ случа несравненно важне, чмъ имть множество никому ненужныхъ маленькихъ талантовъ, какъ нкоторыя другія женщины.

Аагот не приходило въ голову обижаться на эти выходки, она была всегда слишкомъ довольна собою, чтобы обращать вниманіе на такія пустяки. И она спросила только для того, чтобы уяснить себ то, что она никакъ не могла понять: — Но какую пользу приносятъ ей вс эти знанія? Она не годна ршительно ни на какое дло, и ты сама не разъ упрекала ее при мн въ томъ, что у нея нтъ никакой выдержки и что она постоянно хватается за все и ничего не оканчиваетъ.

Но эти недостатки Аліи, на которые старуха въ дйствительности часто жаловалась, теперь, когда приходилось защищать молодую двушку, обращались ей чуть не въ заслугу, и фру Роде отвчала:— Да, это правда, я часто браню ее за разбросанность ея занятій, но на самомъ дл мн это нравится въ ней. Я сама люблю иногда быть безпорядочной, когда хочу. И гораздо лучше быть такою многостороннею, какъ Алія, и такъ живо интересоваться всмъ, чмъ вынимать по номерамъ носовые платки изъ бльевого шкафа. Ты видишь, какъ Рикардъ любитъ разговаривать съ нею, совершенно какъ съ мужчиною.

— Да, и я говорю, что она превосходная двушка,— говорила Аагота съ своею спокойною улыбкою.— Но хорошо, что она не выходитъ замужъ, потому что никто, я думаю, не могъ-бы быть счастливымъ съ нею.

— Алія можетъ сдлать все, что захочетъ,— отвтила старуха.— Она можетъ быть и превосходною женою, стоитъ ей только захотть этого. Но она объ этомъ не заботится, и совершенно права.

— Да, и хорошо длаетъ, разъ у нея такъ мало женскихъ чувствъ,— прибавила Аагота.

Мать не могла отвтить, потому что въ эту минуту дверь со стукомъ и трескомъ отворилась и въ комнату ворвалось веселое общество. Алія впереди, переодтая въ трубача въ панталонахъ и жакетк, трубя со всхъ силъ изъ только что полученной Гальвардомъ новой трубы, а за нею толпа маленькихъ ребятишекъ, друзей Гальварда, приглашенныхъ на елку.

— Да, забавлять дтей, вотъ это по ея части,— прибавила Аагота.

— А ты думаешь, можно это длать, не обладая женскимъ чувствомъ?— возразила фру Роде.— Посмотри, какъ они вс пристали къ ней.

Она выпустила изъ рукъ трубу и бросилась на полъ, дти со всхъ сторонъ окружили ее, накинулись на нее, топча ее, дергая и покрывая поцлуями. Она хохотала, бранилась, шалила, ловила ихъ, одному привязывая на бгу ленту, другому откидывая волосы со лба, такое движеніе было вокругъ нея, такой гамъ, шумъ, радостные возгласы, точно цлый рой пчелъ обслъ со всхъ сторонъ большую цвтущую липу.

——

Но мирному счастью, царившему въ прекрасномъ дом на Страндгатен, долженъ былъ вскор наступить конецъ.

Зима оказалась необыкновенно суровою и бурною. Выпало много снгу, который не нагромождался, какъ обыкновенно, въ большія, твердыя кучи, а разносился повсюду втромъ и то таялъ, то опять падалъ. Наступило въ город нездоровое время и особенно вокругъ Нюбровикена началась настоящая эпидемія легочнаго катарра. Хорошія печи, хорошо закупоренныя окна, двойные ковры, — превосходныя шубы и крытыя сани для рождественскихъ закупокъ, ничего не помогало. Зима не обращала вниманія на гармоничный порядокъ, заведенный въ домахъ, не цивилизованный втеръ проникалъ сквозь стны, Аагота схватила насморкъ, она проходила съ насморкомъ все Рождество. ‘А что, какъ сегодня насморкъ у Ааготы?— спрашивали родные и близкіе. И отвтъ былъ постоянно одинаково неудовлетворителенъ. Вечеромъ одна ноздря была совершенно закрыта, днемъ болла голова, а ночью былъ даже маленькій жаръ. Рикардъ смрилъ температуру и нашелъ, что она возвысилась на шесть десятыхъ противъ обыкновенной. Такъ какъ ихъ домашній врачъ, одинъ изъ лучшихъ въ столиц, никакъ не могъ уничтожить упорнаго насморка Ааготы, то Рикардъ пошелъ наконецъ къ горловому и носовому спеціалисту. Но и онъ ничего не могъ подлать, и утромъ на новый годъ Рикардъ пришелъ блдный къ матери и сказалъ взволнованнымъ голосомъ: — у Ааготы жаръ.

Насколько Рикардъ былъ обыкновенно равнодушенъ къ своей жен, настолько онъ боялся за нее теперь, когда она заболла. Онъ окружалъ ее всевозможными заботами, былъ постоянно готовъ бжать за всмъ, чего она ни желала, вставалъ по нсколько разъ въ ночь, чтобы помочь ей, или чтобы посмотрть хорошо-ли она спитъ.

— Ты видишь, какъ онъ ее любитъ, — говорила мать Аліи.— А ты недавно сомнвалась въ этомъ.

— Да, я вижу, что онъ счастливъ тмъ, что нашелъ себ новую цль для дятельности — отвтила Алія.

— Фи, Алія, какъ это зло съ твоей стороны говорить такія глупости!

— Почему зло? Я, конечно, не отрицаю, что онъ привязанъ къ ней, я говорю только, что въ его дух любить лишь то, что онъ желаетъ пріобрсть или то, что онъ боится потерять. Какъ и вс его чувства и самая любовь его, только видоизмненная дятельность.

Болзнь Ааготы оказалась продолжительнымъ, упорнымъ катарромъ легкихъ. Но Аагота лежала въ своей постели такою-же улыбающеюся и довольною, какою расхаживала когда-то по своимъ комнатамъ. Да, она чувствовала себя даже счастливе, чмъ прежде, потому что теперь вс такъ нжно ухаживали за ней. И она не говорила больше, что Алія ни къ чему не годна, потому что послдняя умла удваивать свою дятельность и повсюду поспвать: она смотрла за хозяйствомъ, забавляла Ааготу и маленькаго, поддерживала Рикарда, когда онъ приходилъ въ отчаяніе, выслушивала приказанія докторовъ и слдила за ихъ выполненіемъ и умудрялась еще побывать и у старухи, когда та нуждалась въ ней.

Когда Аагота встала, наконецъ, съ постели, она продолжала чувствовать сильную слабость, и никакъ не могла возстановить своихъ силъ, а погода была такъ нехороша, что ей не разршалось выходить на воздухъ. Посл тщательнаго изслдованія доктора объявили, что у нея осталось маленькое уплотненіе въ верхушк одного легкаго, и что она хорошо-бы сдлала, еслибы не проводила весны дома, такъ какъ весна общала быть суровой въ виду массы выпавшаго снга.

Извстіе это возбудило сильное волненіе. Аагота должна ухать на югъ,— это было сразу ршено. Уплотненіе въ легкихъ! Послдствіе болзни, грозившее опасностью жизни, тмъ боле, что у нея въ семь замчалась наклонность къ чахотк. Родители Ааготы, которыхъ тотчасъ извстили въ Норвегіи, фру Роде, Рикардъ, Алія, вс думали только объ одномъ, какъ бы скоре вывезти Ааготу съ свера. Рикардъ тотчасъ сталъ устраивать свои дла, чтобы имть возможность проводить жену, а Аагота занялась совщаніями съ модисткою относительно безконечнаго количества платьевъ, которыя слдовало сшить: дорожное платье, платье для табль-д’ота, для завтрака, для гулянія, для морскихъ купаній и т. д., потому что она не хотла рисковать покупкою платьевъ заграницей, Богъ знаетъ, можетъ быть заграничная модистка не угодитъ на ея вкусъ. Дорожные сундуки, мшки, грлки, подушки, вс изящныя вещицы, необходимыя для комфортабельнаго путешествія, были закуплены и стояли въ готовности.

Но оставалось еще ршить два вопроса: кто долженъ былъ сопровождать Ааготу и оставаться заграницей съ ней, такъ какъ Рикарду необходимо было вернуться въ Швецію къ открытію палаты, и кто долженъ былъ остаться дома и смотрть за маленькимъ Гальвардомъ въ отсутствіе матери. Г-жа Скенъ, мать Ааготы, не могла хать съ дочерью, такъ какъ должна была ухаживать за своимъ нсколько деспотическимъ и болзненымъ мужемъ. По той же причин она не могла взять на себя заботу о маленькомъ Гальвард, потому что она была изъ тхъ боязливыхъ натуръ, которыя всегда предаются излишнимъ безпокойствамъ, да и, кром того, она слишкомъ много занималась изученіемъ капризовъ своего мужа, чтобы имть время посвятить себя чему-либо другому. Съ другой стороны фру Роде была слишкомъ стара, чтобы ухаживать въ одиночку за малюткою. Можно было доврить его спокойно одной только Аліи, но съ другой стороны, кто же могъ быть лучшею спутницею для Ааготы, какъ не Алія? Вопросъ этотъ обсуждался со всхъ сторонъ, но никому и въ голову не приходило спрашивать самой Аліи, чего бы она собственно желала,— хать или оставаться. Да и ее саму такого рода вопросъ удивилъ бы: само собою разумется, она должна быть тамъ, гд въ ней наиболе нуждались.

Но ей собственно путешествіе мало улыбалось. Она никогда не любила предпринимать ничего лично для себя, никогда не искала удовольствій, а предпочитала сидть дома и читать о чужихъ земляхъ, нежели посщать ихъ. Она была глубоко убждена, что дйствительность приводитъ съ собою только разочарованія, а потому всегда отступала, когда представлялся случай увидть ближе то, что въ воображеніи привлекало ее. Италія! Какъ пріятно было мечтать о ней, вс сверяне приходили въ восторгъ при упоминаніи этого имени. Но и въ ней, конечно, были свои мрачныя стороны,— такъ лучше было ничего не знать о нихъ!

Кром того она была нжно привязана къ старух и малютк, и хотя мысленно сотни разъ отказывалась отъ нихъ въ увренности, что они не нуждаются въ ней и въ сущности мало интересуются ею, но тмъ не мене она сильно взволновалась, когда Рикардъ пришелъ къ ней однажды вечеромъ и сказалъ: ‘мы поршили, что лучше всего будетъ, если ты подешь, Алія, а мама возьметъ къ себ мальчика.’

Мать также испугалась при мысли остаться совершенно одною съ малюткою. Но Рикардъ ршалъ такъ, и никому изъ нихъ не пришло въ голову возражать.

Путешественники должны были выхать черезъ дв недли, и Алія дятельно занялась уборкою своей комнаты для помщенія въ ней мальчика и разными распоряженіями относительно ‘обоихъ дтей’, оставляемыхъ ею.

— Ты, пожалуйста, не вскакивай по ночамъ съ постели, чтобы послушать, какъ онъ спитъ, — говорила она старух.— Онъ прелестный ребенокъ и ведетъ себя прекрасно, такъ что теб нечего безпокоиться. И не надвай на него слишкомъ много одежды, когда онъ будетъ выходить. И смотри еще, шь регулярно каждый день, не давай своему обду стоять и стынуть до поздняго вечера. А также каждый день выходи гулять.

— Нтъ, этого ужъ я никакъ не могу общать теб, дорогая Алія, — прервала ее старуха.— Ты знаешь, какъ я не люблю гулять одна.

— Господи Боже, что за нелпая старуха, теперь она будетъ сидть въ дом, пока ее не хватитъ ударъ!— вскричала Алія.— Это безсовстно съ твоей стороны вести себя такимъ образомъ, именно теперь, когда на твоей отвтственности остается невинное дитя! Но подожди, я это тотчасъ устрою.

И она, какъ ураганъ, вылетла изъ комнаты, такъ что старуха не могла удержать ее. Вернувшись, она сказала, что была у одной изъ своихъ подругъ, которая общала приходить каждый день къ г-ж Роде и гулять съ ней. Но послдняя была мало обрадована этимъ извстіемъ и стала жаловаться на тираническое обращеніе Аліи. Вотъ еще что выдумала! Ее будутъ каждый день въ назначенный часъ выводить гулять, точно школьницу, и она должна будетъ плестись и разговаривать съ этою скучною женщиною, пріятельницею Аліи! Нечего сказать, хорошее удовольствіе! Но Алія не отставала, Рикардъ поддержалъ ее, и фру Роде оставалось только покориться.

— И ты будешь писать аккуратно каждую недлю и разсказывать подробно обо всемъ.

— Да, я напишу-вамъ, какъ только вы остановитесь гд-нибудь на дольше и пришлете свой точный адресъ.

— Слышано ли когда что-нибудь подобное!— Алія призывала небо и землю въ свидтели безразсудства старухи.— Когда мы остановимся, на дольше! А все время, пока мы будемъ путешествовать, ты насъ оставишь безъ извстій?

Она тотчасъ принялась тщательно изучать намченную ими для путешествія дорогу, вычислила сколько дней они будутъ оставаться въ каждомъ мст, опредлила, съ Бедекеромъ въ рукахъ, въ какихъ отеляхъ они будутъ останавливаться, составила списокъ всхъ этихъ чиселъ и адресовъ и повсила его на стн надъ рабочимъ столикомъ г-жи Роде.

Во время всхъ этихъ заботъ день отъзда, наконецъ, приблизился, и Аагота съ удивленіемъ спросила Алію:

— Но ты позаботилась, надюсь, о дорожномъ костюм?

— Дорожномъ костюм? Мое старое темно-синее платье будетъ какъ разъ годиться для этого.

— Но что же ты наднешь за табль д’отомъ въ отел? У тебя нтъ ничего подходящаго.

— А мое черное шелковое? Вечеромъ, при освщеніи, оно будетъ еще совсмъ хорошенькое. А на благословенномъ юг и лтомъ обдаютъ при освщеніи.

— А на прогулку, а на морскія купанія? А шляпы! А ботинки! Ты ни о чемъ, видно, не думала. Удивляюсь, что же ты длала во ней эти дв недли.

— Я куплю все, что мн нужно, готовымъ на дорог и заграницею же и сношу. Неужели ты думаешь, что я буду бросать деньги на перевозку платьевъ туда и обратно?

— Но, милая Алія, объ этомъ теб не за чмъ заботиться. Рикардъ будетъ платить за нашу дорогу.

— Но я вовсе не желаю, чтобы Рикардъ тратилъ понапрасну деньги.

И вотъ однажды он стояли об на платформ желзной дороги, сильно различаясь по своимъ костюмамъ: Алія въ нсколько поношенномъ синемъ пальто съ небольшою шапочкою изъ той же матеріи на голов, которую она сама смастерила въ послднюю минуту и которая,твъ виду поспшнаго ея приготовленія, была нсколько кривобока, но тмъ не мене очень красиво сидла на ея волнистыхъ, вьющихся волосахъ — сильно взволнованная, съ покраснвшимъ лицомъ, смясь и болтая, чтобы скрыть подступавшія слезы, Аагота, изящная и нарядная въ своемъ англійскомъ ульстер и мягкой фетровой шляп съ длинною дорожною вуалью, съ глазами, затуманенными тихими, спокойными слезами, съ букетами цвтовъ въ рукахъ.

Фру Скенъ рыдала, обнимая фру Роде.

— Дорогая моя, чего только не должно вынести и вытерпть материнское сердце! Подумайте только, разставаться такимъ образомъ съ единственною любимою дочерью.

Фру Роде, стоявшая съ ребенкомъ на рукахъ и не выносившая сентиментальностей, отвтила сухо:

— Ахъ дорогая моя, дти созданы не исключительно ради насъ. Лишь бы имъ было хорошо, а мы ужъ должны справляться, какъ знаемъ.

— Альбертина Роде превосходная женщина, — говорила впослдствіи фру Скенъ своему мужу, — но у нея мало сердца.

Аагота въ послдній разъ поцловала своего малютку и вскочила въ вагонъ. На перрон дуло, поэтому она побоялась дольше оставаться тамъ. Она выглянула изъ окна, улыбаясь сквозь слезы матери и сыну. Вс подруги, образовывавшія тсную группу передъ дверною вагона, посылали ей воздушные поцлуи и говорили между собой: ‘Какъ она мила’!

А между тмъ маленькая оригинальная головка Аліи исчезла незамченною за Ааготою въ купэ. Она все время была занята приведеніемъ въ порядокъ вещей и приготовленіемъ мста для Ааготы въ углу дивана, такъ, чтобы ей не дуло, теперь она также появилась у окна, кланяясь и посылая поцлуи фру Роде и мальчику, а въ послднюю минуту, когда поздъ уже отходилъ, она сбросила перчатку и, протянувъ руку старух, обмнялась съ нею крпкимъ и горячимъ рукопожатіемъ, тихо, безъ словъ и безъ слезъ. Но, когда затмъ кто-то изъ подругъ хотлъ взять протянутую руку, она быстро отдернула ее и подняла вверхъ, показывая старух. Г-жа Роде поняла — ея рукопожатіе должно было быть послднимъ прощаніемъ съ родиною.

II.

Цлью путешествія была Ривьера. Апрль только что начинался и природа на свер не показывала еще и признаковъ жизни. Повсюду нагромождены были большія глыбы снга, озера были еще покрыты льдомъ, въ Скапіи, правда, снгъ уже растаялъ, но поля тянулись такія срыя и мрачныя, точно не успли еще пробудиться къ жизни посл продолжительнаго зимняго дня. Только въ Германіи показались впервые зеленющія поля и цвтущія деревья, и Рикардъ и Аагота заговорили о томъ, какъ хорошо узжать съ свера въ это время года.

Но Алія съ самаго начала настроила себя враждебно и никакъ не хотла поддаться восторгу, который охватываетъ всегда сверянъ когда они раннею весною прізжаютъ на югъ..

О Господи Боже, къ чему такъ много разсуждать о томъ, когда приходитъ весна, нсколькими недлями раньше или позже? Во всякомъ случа здсь она никогда не бываетъ такъ прекрасна, какъ у насъ, — со своими перелетными птичками, свтлыми ночами и цвтами изъ подъ снгу, — и со всею тою радостью и надеждами, которыя она всегда съ собою приноситъ. На юг этого не знаютъ, потому что на юг круглый годъ бываетъ тепло. Каждый вечеръ она со слезами на глазахъ разсматривала портреты фру Роде и мальчика и безпокоилась о томъ, ведутъ-ли они себя тамъ дома такъ, какъ подобаетъ разумнымъ людямъ, какъ они дятъ, спятъ и гуляютъ.

Посл нсколькихъ недль остановки то въ одномъ, то въ другомъ мст, они, наконецъ, прибыли въ Каннъ. А, такъ вотъ знаменитое Средиземное море! Оно вовсе не такое голубое, какъ увряли, далеко нтъ! Разв и Балтійское море не бываетъ иногда чисто небеснаго голубого цвта въ хорошіе лтніе дни? Да, положимъ, небо и вода здсь немного ярче, чмъ дома, но почему темно-голубой горизонтъ красиве свтло-голубого? Какимъ рзкимъ и грубымъ, почти суровымъ кажется этотъ свтъ при сравненіи съ блымъ, пыльнымъ, песочнымъ морскимъ берегомъ, онъ точно проникаетъ вамъ въ сердце и мозгъ, прожигаетъ васъ насквозь, точно собирается ослпить васъ или свести съ ума! Эта природа не внушаетъ спокойствія, чувства отдыха, въ ней нтъ совершенно ничего задушевнаго. А эти одиноко стоящія пальмы, не дающія прохлады, а своими грубыми тнями вырисовывающіяся на свтломъ песк, точно чернильныя пятна, — какъ все это похоже на декорацію и производитъ впечатлніе грубой олеографіи!

Разв это море? Это только большое, душное озеро безъ свжести, безъ запаха моря.

А вся эта безвкусная роскошь, эти отели, искусственные сады, рестораны, туалеты и экипажи! Возможно-ли прійти въ хорошее настроеніе при такой обстановк!

Къ великому облегченью Аліи, Рикардъ также находилъ, что имъ лучше не оставаться въ этой сутолок, а искать боле уединеннаго, мене шумнаго мста, которое во время его отсутствія, представляло-бы боле удобное мстопребываніе для двухъ одинокихъ молодыхъ дамъ. Расположенный вблизи Генуи курортъ Нерви, тихій, защищенный отъ рзкихъ втровъ, показался имъ вполн удовлетворительнымъ во всхъ отношеніяхъ. Здсь останавливались только больные, прізжавшіе ради здоровья, и не было ни одной изъ тхъ сомнительныхъ личностей, которыя своими блестящими экипажами и экстровагантными туалетами кладутъ свой отпечатокъ на другіе, большіе курорты. И какъ Аагота ни любила смотрть на всю эту роскошь и показывать на гуляньяхъ собственные туалеты, но она была слишкомъ хорошо воспитана своею матерью, чтобы не говорить себ, что жена, лишенная общества мужа, должна вести боле уединенный образъ жизни и избгать излишнихъ свтскихъ удовольствій. Кром того она была больна и прямая ея обязанность заботиться о скорйшемъ возстановленіи своего здоровья, чтобы возможно скоре быть въ состояніи исполнять свои обязанности относительно мужа и ребенка.

Но прежде, чмъ поселиться въ Нерви, они провели еще нсколько дней въ Гену. Между тмъ какъ Аагота, замтившая, что заграничныя люди нсколько разнятся отъ шведскихъ и потому считавшая необходимымъ сшить себ нсколько новыхъ костюмовъ, проводила большую часть времени въ модныхъ магазинахъ, Алія и Рикардъ посщали вдвоемъ старые дворцы. Отличающая ихъ благородная, импонирующая красота впервые пробудила въ Аліи любовь къ богатству и роскоши. Она всегда презирала обыкновенную, банальную салонную роскошь,— маленькіе плюшевые столики Ааготы и ея вышитыя гардины возбуждали въ ней почти отвращеніе,— но эти величественные дворцы съ мраморными колоннами, эти высокіе пропорціональные залы, увшанные картинами знаменитйшихъ художниковъ міра, эти запущенные, тнистые сады съ лимонными деревьями и пальмами и эти террасы, которыя какъ-бы купались въ солнечномъ свт, открывали чудный видъ на море, съ обливающимъ ихъ яркимъ свтомъ производили такое сильное впечатлніе посл мрака дворца, все это невыразимо привлекало ее и открывало ей одинъ уголокъ того чуднаго міра красоты, къ которому она относилась до сихъ поръ съ такимъ недовріемъ.

Одинъ изъ этихъ дворцовъ особенно сильно поразилъ ее красотою и чистотою своего стиля. Это былъ палаццо Серра, принадлежащій князьямъ ди-Пальми. Алія за нсколько дней до отъзда пробжала два, три сочиненія объ итальянской исторіи и потому тотчасъ догадалась, что собственникъ дворца происходитъ отъ знаменитаго адмирала, въ 1300 г. выигравшаго важное сраженіе противъ возмутившихся сициліанцевъ и получившаго въ награду феодальное помстье Пальми въ Калабріи отъ тогдашняго Неаполитанскаго короля и графа Прованскаго, Роберта Анжуйскаго. Она нашла вскор и подтвержденіе этой догадки въ надписи на стн, гласившей, что этотъ дворецъ былъ построенъ въ 1500 г., чтобы на вс времена запечатлть въ памяти потомковъ воспоминаніе объ ихъ великомъ предк.

Черезъ входъ, поддерживаемый коринскими колоннами, проходили въ переднюю, украшенную нсколькими статуями различныхъ эпохъ — двумя античными, одною Кановы, наконецъ статуею, изображавшею одного изъ владльцевъ дворца. Изъ передней вела въ помщеніе лстница, вводившая васъ прежде всего въ залу со стнами изъ ляписъ-лазури и позолотою, съ мозаичнымъ поломъ и потолкомъ, поддерживаемымъ черными сфинксами и разрисованнымъ молодымъ художникомъ, ученикомъ Рафаэля, который умеръ, оставивъ по себ только этотъ единственный памятникъ своихъ трудовъ, служившій, впрочемъ, достаточнымъ доказательствомъ его мощнаго таланта. Сторожъ разсказалъ постителямъ преданіе о томъ, какъ тогдашній князь ди-Пальми открылъ молодого художника почти умиравшимъ отъ голода, какъ онъ понялъ его великое дарованіе, не имя для сужденія о немъ ничего, кром нсколькихъ неоконченныхъ эскизовъ, какъ онъ ему одному поручилъ декорировать весь дворецъ — честь, которой напрасно добивались многіе уже извстныя живописцы, — какъ молодой человкъ, опьяненный этимъ неожиданнымъ счастьемъ и сдланнымъ ему отличіемъ, старался превзойти самого себя, какъ онъ днемъ и ночью работалъ, длая постоянно все новые и новые эскизы, стиралъ сегодня то, что создавалъ наканун и опять начиналъ работу съизнова, пока не дошелъ до полнаго истощенія,— и когда, наконецъ, дворецъ былъ оконченъ и молодой художникъ получилъ цлое состояніе въ награду за свои труды, онъ слегъ въ постель, чтобы больше не вставать.

Въ одной изъ залъ на стол изъ флорентійской мозаики стояло нсколько фотографій, обратившихъ на себя вниманіе Аліи. Молодая дама въ венеціанскомъ средневковомъ придворномъ костюм поражала своею чудною, тиціановскою красотою, Алія вообразила, что это фотографія съ какой-нибудь картины, сторожъ объяснилъ, что это княгиня ди-Пальми, римлянка по происхожденію, которая надвала этотъ костюмъ во время карнавала на костюмированномъ балу. Рядомъ съ нею стоялъ портретъ молодого человка въ соотвтствующемъ костюм того-же времени, у него также было очень красивое лицо, но съ выраженіемъ чего-то безпокойнаго, напряженнаго вокругъ изящнаго рта, украшеннаго небольшими волнистыми усами.

— Это ея мужъ? спросила Алія.

— Какая ты, однако, любопытная, замтилъ Рикардъ, смясь.

— Нтъ, это братъ князя, маркизъ Серра, отвтилъ сторожъ.

— Посмотри, какая красивая семья, сказала Алія.— Настоящіе римляне. Они все соединяютъ въ себ: знатное происхожденіе, богатство образованіе, художественные вкусы, красоту. Право, можно позавидовать имъ.

— Да — и, конечно, у восхитительной княгини есть любовникъ — князь наслаждается всми способами со своей стороны и погрязъ по уши въ долги, а молодой маркизъ гоняется за любовными приключеніями и ищетъ богатой невсты для исправленія своихъ запутанныхъ финансовъ, возразилъ Рикардъ.— Это оборотная сторона медали во всхъ этихъ знатныхъ итальянскихъ фамиліяхъ.

— Замолчи, пожалуйста, сказала Алія.— Оставь мн мои иллюзіи. Здсь такъ хорошо, что и на душ длается какъ-то легче.

— А князь? спросила она сторожа.— Имется-ли здсь его портретъ?

— Нтъ, князь постоянно болетъ, онъ никогда не снимался.

Сторожъ сказалъ это съ особымъ выраженіемъ въ голос, съ тономъ почтительнаго состраданія.

— А есть у нихъ дти?

— Нтъ, это все перейдетъ современемъ къ маркизу Серра, онъ унаслдуетъ и титулъ, и состояніе.

Они перешли въ другую комнату съ фамильными портретами и здсь Алія тотчасъ обратила вниманіе на нарисованный масляными красками поясной портретъ, изображавшій молодого человка съ широкимъ, нсколько выпуклымъ лбомъ, густыми, вьющимися, темными волосами и тонкимъ, кривымъ ртомъ.

— Я какъ будто видла гд-то это лицо, сказала она Рикарду.— Какая интересная наружность! Это долженъ быть или ученый, или поэтъ. Кто это? спросила она сторожа.

— Маркизъ Андреа Серра, младшій братъ князя, отвтилъ тотъ.

— Тотъ самый, который изображенъ на фотографіи? Да. Послушай, Рикардъ, какъ это странно! Видалъ-ли ты когда-нибудь человка съ такими двумя различными физіономіями? Объ этомъ вотъ ты никогда не скажешь, что онъ гоняется за любовными приключеніями. Я уврена, что онъ занимается сочиненіемъ стиховъ.

— Очень можетъ быть, отвтилъ Рикардъ.— Но разв ты еще недостаточно налюбовалась? Я боюсь, что Аагота будетъ недовольна нашимъ долгимъ отсутствіемъ.

— Рикардъ, милый, дорогой, дай мн еще разъ посмотрть на фотографіи въ той другой комнат.

— Ты, кажется, влюбилась въ сказочнаго принца? замтилъ Рикардъ.

— Нтъ, но онъ интригуетъ меня. Какъ можно имть дв такія различныя физіономіи!

На другое утро Алія объявила, что ей цлую ночь снился ‘сказочный принцъ’.

— Право, Алія влюбилась въ него, сказалъ Рикардъ Аагот.— Она днемъ и ночью думаетъ о немъ.

— Да, отвтила, смясь, Алія.— Если я когда-нибудь влюблюсь, такъ именно въ такого человка, котораго никогда не увижу въ дйствительности.

— Впрочемъ, и я думалъ о немъ со вчерашняго дня, сказалъ Рикардъ.— Мн казалось, что я гд-то слышалъ раньше это имя — Андреа Серра. Когда ты говорила, что онъ наврное пишетъ стихи, ты воображала себя физіономисткою, а на самомъ дл въ теб возбуждалось только воспоминаніе. Ты разв забыла, какъ мы въ Канн читали въ одной итальянской газет о молодомъ поэт, издавшемъ недавно сборникъ сатирическихъ политическихъ стихотвореній, направленныхъ противъ всей современной Италіи, гд онъ все положеніе длъ называетъ обманомъ и пуфомъ? Помнишь, какое глубокое впечатлніе произвели эти стихотворенія? Ихъ находили весьма талантливыми, его ставили наряду съ Гіусти.

— Да, да, врно! отвтила Алія.— Это именно и есть Андреа Серра. Еще одинъ итальянецъ за табль д’отомъ говорилъ о немъ и разсказывалъ, что онъ принадлежитъ къ одной изъ самыхъ консервативныхъ католическихъ фамилій Италіи. Сейчасъ-же пойду куплю его книгу. Господи, жаль только, что онъ живой анахронизмъ!

——

Въ Нерви Рикардъ нашелъ помщеніе для своихъ дамъ въ хорошемъ отел, постители котораго имли право гулять въ величественномъ, большомъ, тнистомъ парк, принадлежавшемъ итальянскому маркизу, который въ данную минуту былъ въ отсутствіи. Он заняли дв комнаты рядомъ, съ видомъ на море, съ солнечной стороны.

Общество въ гостинниц принадлежало къ высшему кругу, это были большею частью англичане. Къ 7-часовому обду нужно было одваться, затмъ переходили въ гостиную, гд занимались музыкою или разнаго рода играми. Какъ только Рикардъ устроилъ своихъ дамъ и познакомилъ ихъ съ нсколькими семьями, онъ тотчасъ ухалъ.

Аагота быстро освоилась съ новымъ положеніемъ. Правда, ей недоставало общества Рикарда, съ которымъ она до сихъ поръ ни разу не разставалась, и она скучала по своемъ маленькомъ мальчик, но извстія изъ дома были самыя хорошія и приходили весьма часто, такъ что она совершенно спокойно выносила разлуку. Она сдлала быстро множество знакомствъ и особенно тсно сошлась съ одною англійскою семьею, такъ что проводила вс дни съ двумя молодыми дочерьми этой семьи.

Алія находила ихъ, напротивъ, скучными и церемонными, но такъ какъ Аагота находилась много времени въ ихъ обществ, то она обрадовалась возможности воспользоваться своею свободою. Она вставала по утрамъ раньше всхъ, когда воздухъ былъ еще совершенно свжимъ, и отправлялась бродить, такъ что вскор изучила всю окрестность, между тмъ какъ другіе проводили весь день на берегу, вдыхая по обязанности влажный морской воздухъ, который долженъ былъ вернуть имъ утраченное здоровье. Но Алія не могла и десяти минутъ пробыть подъ ужаснымъ палящимъ зноемъ солнечныхъ лучей, на этомъ открытомъ, расположенномъ прямо на югъ морскомъ берегу, гд бдные больные сидли и лежали, гд хриплые голоса, удушливые кашли и впалые щеки представляли ужасающую противоположность съ красотою окружающей природы, гд разговоры о разнаго рода ручныхъ работахъ отзывались пустотою и безсодержательностью салонной болтовни, надовшей ей зимою, и гд занимались гораздо больше наблюденіемъ другъ надъ другомъ, нежели надъ природою, хотя къ разговору постоянно приплетались восторженные возгласы по поводу чудной красоты южной природы, возгласы, вызывавшіе всегда въ Аліи чувство противорчія.

Она скучала по свернымъ лсамъ, заливамъ, мысами и шхерамъ и утверждала, что только въ такой обстановк море бываетъ дйствительно поэтичнымъ. Роскошная растительность этой защищенной отовсюду бухты, гд встрчались даже пальмы пустыни и гд дозрвали фиги, гд каждый клочекъ земли былъ тщательно обработанъ, а вс дороги и тропинки окаймлены высокими стнами, гд вс деревья приносили какіе-либо плоды — да, все это было великолпно и роскошно, но никогда эта природа не могла такъ сильно говорить ея сердцу, какъ зеленые луга Швеціи съ пасущимися на нихъ коровами, гранитныя скалы, покрытыя мхомъ.и верескомъ, дремучіе лса съ своимъ специфическимъ запахомъ, свжій втерокъ, дующій съ Балтійскаго моря, и небольшія волны, плескавшіяся между шхерами. Она вообще съ трудомъ поддавалась новымъ настроеніямъ, и когда югъ началъ оказывать на нее съ каждымъ днемъ все большее и большее впечатлніе, она ни за что не хотла подчиниться этому новому чувству, и всячески боролась съ нимъ, сохраняя съ любовью въ уголк своего сердца глубокую нжность къ родин, къ особенностямъ ея природы и къ чудному міру дтскихъ воспоминаній и юношескихъ грезъ.

Однажды Алія приняла приглашеніе похать прокатиться съ Ааготою и обими англійскими миссами, Флоренсъ и Гэррьетъ. Дорога вела мимо небольшой, блоснжной мраморной виллы, стоявшей на возвышеніи. Она была окружена темною зеленью лимонныхъ деревьевъ, а на крыш ея была устроена терраса, съ которой долженъ былъ открываться въ ясную погоду чудный видъ на море, на всю береговую динію до Генуи, на лигурійскій берегъ съ приморскими Альпами съ одной. стороны, а на самую Корсику съ другой.

— Да, какъ счастливы должны быть, повидимому, люди, живущіе здсь!— сказала Флоренсъ,— а на самомъ дл этого нтъ. Мы видли ихъ прошлою весною, они всегда въ это время прізжаютъ сюда, это очень знатная фамилія, какіе-то князья, она — необыкновенно хороша, но онъ, кажется онъ — калка и сидитъ постоянно въ передвижномъ кресл на террас, онъ заболлъ такимъ образомъ вскор посл женитьбы. Они никогда почти не бываютъ вмст,— когда онъ прізжаетъ, она тотчасъ узжаетъ. Иногда сюда является и младшій братъ князя, очень красивый молодой человкъ. Говорятъ, что князь его не выноситъ, потому что видитъ въ немъ своего наслдника. Онъ очень ухаживаетъ за своею красавицею-невсткою, такъ что даже непріятно смотрть. Какъ ихъ фамилія, Гэррьетъ, не припомнишь? Имъ принадлежитъ также великолпный дворецъ въ Гену,

— Быть можетъ, князь ли Пальми? спросила Алія и къ своему смущенію почувствовала, что щеки ея вспыхиваютъ румянцемъ.

— Не знаю, право, отвтила Гэррьетъ.— Такъ трудно запомнить эти итальянскія имена? Но младшій братъ издалъ недавно сборникъ стихотвореній, о которомъ много говорили.

Такъ это онъ! Какъ странно! Ей, чего добраго, представится еще случай познакомиться съ нимъ! Со времени своего перезда въ Нерви она только то и длала, что читала его книгу. Она недостаточно была знакома съ итальянскимъ языкомъ, чтобы вполн понимать ее, но тотчасъ почувствовала, что написавшій ее человкъ отличался умомъ, сродни ея собственному уму, и, кром того, обладалъ такою силою и оригинальностью въ способ выраженія своихъ мыслей, такою дкостью и остроуміемъ въ сатир, такою рзкостью и меткостью въ нападеніи, что она была совершенно поражена и очарована имъ. Это не было, какъ она предполагала раньше, нападеніе узко-консервативнаго ума противъ новыхъ идей, выступившихъ на арену жизни. Это было презрніе скептика къ пустымъ и громкимъ фразамъ, презрніе, выражавшееся то въ вид горькой жалобы идеалиста на недостатокъ связи между словомъ и дломъ, то въ вид надменнаго смха человка, чувствующаго свое превосходство и осмивавшаго вчно новую комедію, разыгрываемую человчествомъ. Иногда сквозь смхъ прорывался основной лирическій гонъ, любовь къ родин, при чемъ, не смотря на то, что авторъ тщательно избгалъ громкихъ словъ и патріотическихъ изліяній, въ его сочиненіи проглядывалъ иногда задушевный оттнокъ, дйствовавшій неотразимо своею искренностью. Это Алія понимала. Критикуешь то, къ чему привязанъ, сожалешь о его недостаткахъ, и тмъ не мене любишь.

Но ея радость по поводу возможности познакомиться съ нимъ лично ограничилась всегдашнимъ страхомъ обмануться въ своихъ ожиданіяхъ. Если бы ей стоило произнести только одно слово, чтобы осуществить это знакомство, она никогда не произнесла бы его.

Въ Нерви начались сильныя жары и большинство прізжихъ, проводившихъ здсь зимній сезонъ, разъхалось. Большой англійскій отель почти совершенно опустлъ. Остались только друзья Ааготы, Грей-Дженсоны, которые не могли ухать, потому что мать была еще слишкомъ больна для перезда.

Аагота и Алія оставались въ Нерви въ ожиданіи Рикарда. Онъ долженъ былъ пріхать только въ август и сопровождать ихъ въ круговомъ путешествіи по Италіи, которое они намревались совершить передъ возвращеніемъ домой. Теперь имъ приходилось весь день проводить въ комнатахъ: жара была слишкомъ сильна, чтобы выходить на воздухъ раньше вечера, и тогда он обыкновенно отправлялись въ паркъ, большой и тнистый, чтобы поиграть въ лоунъ-теннисъ. Но собственника этого парка, маркиза Гропалло, ждали со дня на день, и он вскор должны были, вроятно, лишиться и этого послдняго прибжища.

Однажды вечеромъ, явившись въ парк со своими мячами и стями, он увидали виллу отпертою, а на балкон, выходящемъ на ихъ обычное мсто игръ, довольно большое общество. Он тотчасъ же повернулись, чтобы уходить, но какой-то господинъ среднихъ лтъ любезно пошелъ на встрчу имъ и попросилъ не стсняться: хозяинъ гостинницы увдомилъ его, что он имютъ обыкновеніе играть здсь, и онъ, маркизъ Гропалло, будетъ очень радъ, если он нсколько оживятъ тишину его уединеннаго парка.

Вс три двушки стояли въ смущеніи, не зная, что сказать, но Аагота съ обычною ей спокойною увренностью и достоинствомъ поблагодарила маркиза за его любезность и отвтила, что он съ удовольствіемъ воспользуются его гостепріимствомъ.

Алія была непріятно поражена этимъ, она находила, что он гораздо лучше сдлали бы, если бы ушли. Бросивъ мимоходомъ взглядъ на балконъ, она увидала, что на немъ расположилось цлое общество дамъ и мужчинъ, среди котораго она съ свойственною близорукимъ догадливостью узнала маркиза Серра. Играть приходилось при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Она была очень неискуссна въ игр, терпть не могла вообще такого рода развлеченія, и знала, что въ такихъ случаяхъ, близорукая и смущенная, она покажетъ себя далеко не въ блестящемъ свт. При этомъ еще ея костюмъ: она не была одта въ обыкновенный англійскій костюмъ для лоунъ-тенниса, какъ ея спутницы, а въ простую короткую юбку и ситцевую блузку, стянутую кожаннымъ поясомъ. Она воспользовалась полнымъ одиночествомъ, въ которомъ он до сихъ поръ жили, чтобы нарядиться по своему вкусу, въ свободный и легкій костюмъ, теперь же онъ казался ей слишкомъ простымъ. А волоса, которые никакъ не хотли держаться въ порядк при рзкихъ движеніяхъ, какіе требовались игрою! Она постоянно должна была останавливаться и прикрплять ихъ.

Какое нелпое занятіе для взрослыхъ людей, эти прыжки! При томъ никогда еще игра не шла такъ скверно, какъ именно сегодня. Ей не удавалось поймать ни одного шара, наконецъ она наткнулась на какое-то препятствіе, упала и вывихнула себ ногу. Боль была такъ сильна, что она вся покраснла, а глаза наполнились слезами. Она увидала себя немедленно окруженною многими мужчинами, среди которыхъ находился и Серра. На вс вопросы она отвчала, что чувствуетъ себя совсмъ хорошо, но не смотря на вс усилія, никакъ не могла свободно ступать ногою, вслдствіе чего владлецъ замка предложилъ ей руку и повелъ обратно въ гостинницу. Серра, это она замтила при первомъ взгляд, былъ занятъ оживленною бесдою съ одною изъ итальянскихъ дамъ, полною красавицею съ нжными глазами газели, сіявшею брильянтами.

Ночью, когда она лежала съ согрвающимъ компрессомъ на напухшей ног, ею овладло какое-то странное чувство. Ей непріятна была мысль, что она выказала себя такою неловкою, и въ то же время она испытывала нкоторое раздраженіе къ прекрасной итальянк, которая, стоя тамъ на балкон, разсматривала ее въ лорнетъ съ длинною ручкою.

— Что мн за дло до всего этого?— говорила она себ.— Что у меня общаго со всми ими? Они принадлежатъ къ совершенно иному міру, чмъ я, и у меня такъ же мало возможности сблизиться съ ними, какъ если бы мы жили на двухъ различныхъ планетахъ.

— Видла ли ты вчера своего маркиза?— спросила ее Аагота.— Гэррьетъ говоритъ, что и онъ былъ тамъ.

— Да, я видла его, — отвтила Алія.— Но онъ очень мало походитъ на свои портреты. Они вс слишкомъ идеализируютъ его. Его стихотворенія гораздо интересне его самого.

— О Боже, какъ ты это быстро ршила,— сказала, смясь Аагота.— Обыкновенно ты осторожне въ своихъ сужденіяхъ.

Съ этого времени Алія не читала больше его стиховъ, она перестала совершенно интересоваться имъ.

III.

Аагота и Алія давно уже хотли купаться, но въ Италіи купальни не устанавливаются раньше конца іюня. Такъ какъ въ Нерви не было собственно такъ называемыхъ морскихъ купаній, въ виду неудобствъ, представляемыхъ его скалистыми берегами, то и жизнь здсь лтомъ была совершенно другая: прізжихъ почти не было, жило только нсколько итальянскихъ фамилій, имвшихъ свои собственныя дачи. Купальни ихъ расположены по всему берегу между скалами и чтобы попасть въ нихъ, нужно было спускаться по высокимъ лстницамъ, вырзаннымъ въ скалахъ, но входъ на эти лстницы воспрещался постороннимъ. Англійская гостинница поставила свои купальни внизу лстницы маркизы Гропалло, которую она держала въ аренд, и Аагота и Алія въ первое же утро поспшили вмст со своими англійскими пріятельницами къ морю, чтобы окунуться въ его синія волны, такъ часто воспваемыя поэтами.

Спустившись, он застали на узкомъ берегу большую компанію мужчинъ и дамъ, изъ которыхъ одни купались, другіе лежали полуобнаженные на берегу, грясь на солнц. Среди нихъ находился и Серра.

Онъ былъ одтъ въ купальный костюмъ, красный съ желтымъ, который прекрасно выдавалъ юношескую гибкость его фигуры и ту привлекательную, почти женскую красоту, которая составляетъ характеристичную особенность итальянцевъ. Онъ стоялъ, наклонившись, возл красивой черноокой дамы, съ которою он и раньше видли его, помогая ей собирать frutti de mare (плоды моря), разнаго рода черепахъ, улитокъ и другихъ морскихъ животныхъ. На ней былъ надтъ блый шерстяной костюмъ съ красною оторочкою, большая шляпа съ краснымъ бантомъ, шея, руки и ноги были совершенно голы, фигура, освобожденная отъ корсета, ясно обрисовывалась подъ блузою своими нсколько слишкомъ полными формами, сама же она, разговаривая, такъ близко стояла возл него и такъ глядла на него своими нжными глазами, съ счастливою улыбкою на полныхъ губахъ, что Алія покраснла при взгляд на нихъ и быстро прошла мимо въ купальню.

Она впервые видла мужчинъ и дамъ, купающихся вмст, и это показалось ей крайне безобразнымъ. Когда же она надла свой новый купальный костюмъ, только что купленный въ Гену, и увидала, что и на ней такъ же мало надто, какъ и на другихъ, ей сдлалось до такой степени совстно, что она уже была готова отказаться отъ купанья. Но молодыя англичанки такъ много жеманились по этому поводу, что Алія, наконецъ, стала находить смшнымъ свои колебанія, поэтому, быстро ршившись, она открыла дверь и вышла раньше всхъ изъ купальни. Флоренсъ и Гэррьеръ послдовали за ней мелкими шажками, съ движеніями, напоминавшими Венеру Медицейскую, прикрывающую свою наготу.

За ними шла Аагота, увренная вполн въ своей красот, со своимъ блоснжнымъ цвтомъ кожи, со своею высокою, тонкою фигурою, державшейся всегда чрезвычайно прямо, она не знала, бдняжка, что ея красота была изъ тхъ, которыя требуютъ моднаго костюма для того, чтобы выставить себя въ полномъ блеск, такъ какъ въ фигур ея замчалась нкоторая угловатость очертаній и недостатокъ гармоніи въ формахъ. Спокойно оглядываясь кругомъ, она поднялась медленно на камень, гд вода была особенно глубока, и, спрыгнувъ съ высоты, поплыла быстро впередъ, за нею послдовали ея англійскія подруги.

Алія, напротивъ того, не умла плавать и потому, по необходимости, держалась около берега. Но разъ окунувшись въ вод, она забыла тотчасъ свое смущеніе и стала съ удивленіемъ и восхищеніемъ вглядываться въ прозрачную глубину. Впервые увидала она теперь въ настоящемъ свт необыкновенный, металлически-голубой цвтъ этой воды. И какою нжною и ласкающею свжестью обдавала она ее!

Красота Аліи представляла полную противоположность красот Ааготы: чмъ проще была она одта, тмъ красиве казалась. Ея тонкая, мягкая, воздушная фигура какъ бы угнеталась моднымъ костюмомъ, фантазіи модныхъ журналовъ терялись, казались пошлыми и нелпыми на этой фигур, точно изваянной тонкимъ рзцомъ художника. Поэтому она въ своемъ триковомъ костюм, съ обнаженною красивою шеею, съ тонкими руками и ногами, съ легкою граціею во всхъ движеніяхъ, со своимъ яркимъ, прекраснымъ цвтомъ лица, была такъ поразительно хороша, что взоръ Серра съ восторгомъ слдилъ за ней, пока она прыгала и двигалась въ вод, плеская руками и длая неловкія попытки плавать.

— Cspita! сказалъ онъ, обращаясь къ маркизу Гропалло, — эти шведки — вы говорите о другой, но она ничто въ сравненіи съ этой.

Алія, близорукая и въ настоящее время совершенно равнодушная къ окружающему, не замчала возбуждаемаго ею вниманія, а предавалась всецло удовольствію купанья. Она отыскала между скалами песчаное дно, гд вода казалась ей достаточно глубокою, и бросилась на спину съ закинутыми за голову руками, намреваясь полежать немного на вод, но когда она почувствовала, что вода подымается надъ ея лбомъ, она испугалась и слегка вскрикнула. Въ ту же минуту ее обняла за талію какая-то рука и мужской голосъ сказалъ ей ласково по-французски:

— Не бойтесь, я держу васъ.

Но она все еще находилась подъ вліяніемъ испуга, такъ что не ршалась открыть глазъ, а только судорожно вырывалась изъ державшихъ ее рукъ.

— Откройте глаза! сказалъ, смясь, тотъ же голосъ.— Что съ вами? Здсь нельзя утопить и кошки.

— Мн казалось, что я тону, отвтила она по-итальянски съ смущенною улыбкою, откидывая назадъ волоса, выбившіеся изъ подъ шляпы и падавшіе ей на лобъ большими, влажными локонами.— Я не умю плавать, и хотла только немного полежать на спин — но замтивъ, что здсь такъ глубоко, я испугалась.

— Какъ же вы хотите лежать на спин, если вода недостаточно глубока, чтобы поддержать васъ? Дайте, я проведу васъ немного дальше, вы увидите, какъ легко вамъ будетъ тамъ. Онъ протянулъ ей руку и медленно, ласкающимъ взоромъ, обвелъ глазами всю ея фигуру, проникая даже какъ бы вглубь воды.

Она отдернула руку.

— Благодарю, сказала она, — но я предпочитаю сначала поучиться самой.

— Такимъ образомъ вы никогда не научитесь плавать. И если вы мн позволите — но прежде всего мн слдуетъ представиться вамъ: маркизъ Серра — позвольте мн дать вамъ нсколько уроковъ плаванія, вы увидите, какъ быстро вы научитесь и какое удовольствіе доставитъ вамъ тогда купанье.

— Нтъ, благодарю, я не намрена учиться плавать и думаю, что это слишкомъ ужъ поздно, если не научилась плавать въ дтств.

Онъ не повторилъ своего предложенія, но съ тхъ поръ умлъ быть ей полезнымъ во время купанья, никогда не предлагая прямо своихъ услугъ, но всегда находясь подъ рукою, когда она нуждалась въ помощи. Такимъ образомъ онъ мало-по-малу сдлался въ дйствительности ея учителемъ плаванья, хотя она никогда не давала ему на это согласіе. Чувство стыдливости, охватывавшее ее при его приближеніи, постепенно исчезло, когда она увидала простоту отношеній, существующую между мужчинами и женщинами во время купанья, все это казалось такъ естественно, что иное обращеніе представлялось жеманствомъ. И вотъ однажды она позволила ему увести себя дальше обыкновеннаго и поддерживать рукою ея голову, въ то время какъ сама она легла на спину и отдалась волнамъ. Но она поставила условіемъ не плыть дальше маленькой скалы, выступавшей изъ волны передъ ними. Она закрыла глаза и они поплыли. Но открывъ ихъ черезъ нкоторое время, она замтила, что они находятся уже гораздо дальше скалы. Ею овладлъ внезапный ужасъ: она обвила руками его шею, такъ что онъ чуть не потерялъ равновсія. Раздраженная его измнническимъ поступкомъ и смущенная обнаруженнымъ ею страхомъ и своимъ поведеніемъ при этомъ, она въ теченіи нсколькихъ дней ни за что не хотла плавать съ нимъ.

Во всемъ его обращеніи было нчто, сильно смущавшее ее: что-то мягкое, чарующее, то тонкое, полу-мечтательное, полу-чувственное ухаживаніе, galanterie, которымъ отличается обращеніе итальянцевъ съ женщинами, и въ то-же время какая-то вызывающая самоувренность, точно онъ смялся надъ ея попытками оттолкнуть его, будучи увреннымъ, что стоитъ ему только захотть, и она будетъ его. Когда она заявила, что не желаетъ боле плавать съ нимъ, онъ нсколько дней держался совершенно въ сторон, пока она сама, съ чисто женскимъ, инстинктивнымъ кокетствомъ, не стала осматриваться, отыскивая его, и не начала употреблять усилій, чтобы привлечь его вновь къ себ, и когда онъ подошелъ къ ней, на устахъ его играла улыбка, точно онъ хотлъ сказать: ‘я зналъ, что мн стоило только держаться спокойно въ сторон и ждать’.

Она не была уврена въ томъ, нравится-ли онъ ей, или нтъ. Она думала скоре, что онъ ей не нравится, но онъ занималъ постоянно ея воображеніе.

Аагота, которая была теперь совершенно здорова, но тмъ не мене не смла купаться такъ долго, какъ другіе, часто лежала между скалами подъ большимъ зонтомъ, слдя своими внимательными, ясными глазами за упражненіями въ плаваніи Аліи и Серра. Она замчала въ ея обращеніи съ нимъ какую-то искусственность и неувренность, она была то слишкомъ весела и шаловлива, то слишкомъ холодна и сдержанна, то слишкомъ тиха, то выказывала себя настоящею недотрогою. Казалось, что она находится подъ вліяніемъ какого-то очарованія. Аагота испытывала странное безпокойство отъ атмосферы страсти, окружавшей ее. Не было почти ни одной купающейся дамы, которая не имла-бы своего кавалера, между тмъ какъ за ней самой никто не ухаживалъ, хотя вс находили ее красивою. Но она держала себя всегда такою добродтельною женою и такъ много говорила о своемъ муж, котораго она ждала со дня на день, что никому не приходило и въ голову выказывать ей исключительное вниманіе.

Но Серра далеко не былъ поклонникомъ одной только Аліи, у него было не мало нжныхъ взглядовъ и ласковыхъ интонацій и для другихъ дамъ, а восхищеніе, которое онъ показывалъ, произвело и на нее свое дйствіе. До сихъ поръ за Ааготой никогда не ухаживали, она вышла замужъ тотчасъ посл вступленія въ свтъ и затмъ показывалась повсюду не иначе, какъ въ обществ своего мужа. Ей казалось, что она можетъ безопасно принять ухаживаніе маркиза, такъ какъ онъ обращался такимъ образомъ со многими, а не только съ ней одной, и такъ какъ это было просто въ обыча у итальянцевъ относительно дамъ. При этомъ она считала себя очень умною и проницательною и сожалла объ Аліи, которая, очевидно, была ослплена и воображала маркиза боле влюбленнымъ въ себя, чмъ сколько было на самомъ дл.

Тутъ-же находилась и прекрасная Беатриче, на которой онъ, какъ говорили, долженъ былъ жениться. Она жила со своею матерью, маркизою ди-Ривальта, и считалась очень богатою невстою. Серра и ей также выказывалъ вниманіе, но очевидно было, что не онъ влюбленъ въ нее, а обратно. Ея большіе, нжные черные глаза слдили повсюду за Серра, ея жемчужные зубы блистали на встрчу ему и она такъ сильно кокетничала съ нимъ, что это даже скандализировало остальныхъ.

— Какъ можетъ женщина забывать до такой степени свое достоинство,— говорила Алія,— я, право, не понимаю. Какъ она не видитъ, что онъ только презираетъ ее за это.

— Да, да, ты сама смотри за собою, — сказала Аагота.

— Я! О, я всегда съумю держать его на приличномъ отдаленіи, будь покойна!

Черезъ дв недли Алія уже выучилась плавать, но не была еще достаточно уврена въ себ, чтобы ршиться плыть на глубину, а держалась больше у берега. Серра много разъ старался убдить ее спрыгнуть со скалы, гд вода была очень глубока, но никакъ не могъ успть въ этомъ. Тогда онъ ршился пойти на хитрость, чтобы заставить ее преодолть этотъ страхъ, и уговорилъ ее однажды проплыть вмст съ нимъ до грота, очень красиваго, по его словамъ, и доступнаго только съ моря. Гротъ этотъ находился по ту сторону залива, окаймленнаго скалами, за которыя она еще ни разу не ршалась плыть, но онъ уврилъ ее, что тамъ неглубоко. Все шло хорошо, пока они не миновали заливъ, но тогда ее внезапно охватило сознаніе, что подъ ногами у нея бездонная глубина и на нее напалъ ужасъ, который часто возбуждается въ такихъ случаяхъ у неопытныхъ пловцовъ и заставляетъ ихъ гибнуть: громко вскрикнувъ въ отчаяніи, она стала тонуть. Онъ схватилъ ее за платье, обвилъ руками ея талію и почти въ безсознательномъ состояніи приплылъ съ нею къ гроту. Они были оба очень блдны, стоя въ грот другъ противъ друга, и ее охватилъ потрясающій ознобъ отъ влажнаго холода грота.

— Вамъ никогда нельзя довриться, — вскричала она, — возмущенная его обманомъ.

— Напротивъ, мн можно вполн довриться, — возразилъ онъ, смясь, овладвъ вновь собою.— Разв вы не убдились въ сил и ловкости моихъ рукъ? Будьте уврены, что я не дамъ вамъ утонуть.

— Какъ-же мы выберемся теперь отсюда? Вы должны привести мн лодку. Я ни за что не брошусь опять въ глубину.

— Лодку?! Он находятся на часъ разстоянія отсюда. А между тмъ вы простудитесь въ этой влажной дыр. Ну-те, ршайтесь быстре. Вы можете выбраться отсюда, только бросившись внизъ. Но не бойтесь, увряю васъ, что все пойдетъ хорошо.

Онъ протянулъ руку, чтобы обнять ее за талію и спрыгнуть вмст съ нею, но она рзко отстранила его.

— Вы съ ума сошли, мы утонемъ оба. Я потеряю тотчасъ голову и увлеку васъ за собою.

— Да, я знаю, что я сумасшедшій! Но такъ что-же — со мною такъ: нужно всмъ рисковать или… рискъ благородное дло, per Dio! Къ чему-же иначе и жить!

Онъ обнялъ ее, несмотря на сопротивленіе, и посмотрлъ ей прямо въ глаза.

— Доврьтесь только спокойно мн, я отвчаю своею жизнью за вашу, — сказалъ онъ и голосъ его понизился и перешелъ въ взволнованный шепотъ.

Это была минута, когда скрытая, неизвстная обоимъ страсть внезапно, неудержимо охватываетъ два существа, точно головокруженіе, когда самое легкое прикосновеніе равносильно ласк, каждымъ взглядомъ отдаешься любимому существу или овладваешь имъ, когда слова замираютъ на устахъ или обращаются въ пустой, безсмысленный звукъ, когда весь вншній міръ, прошедшее и будущее исчезаютъ передъ опьяненіемъ минуты.

Алія только тогда пришла въ себя, когда почувствовала, что онъ прижимаетъ свои губы къ ея ше и охватываетъ обими руками ея талію. Въ ту-же минуту онъ поднялъ ее на воздухъ и понесъ на выступъ скалы, откуда бросился съ нею вмст въ воду. Она испустила слабый крикъ, но когда голова ея всплыла на поверхность, она стала плыть самостоятельно, вокругъ скалъ, а затмъ прямо къ берегу,— вначал небольшими, быстрыми движеніями, съ трудомъ переводя дыханіе, но когда онъ крикнулъ ей: ‘не такъ, медленне, длайте большіе взмахи’,— она начала понемногу замедлять свои движенія, и когда они приблизились къ берегу на столько, что ихъ стало видно, она медленными ровными и увренными движеніями подвигалась впередъ, точно опытный пловецъ.

— Нтъ, Алія, какіе ты сдлала успхи! Право, удивительно, — вскричала Аагота, ожидавшая ее на берегу.

Но когда Алія вышла изъ воды, она была страшно блдна и дрожала всмъ тломъ, быстро выскочивъ на берегъ, она пробжала въ купальню и одлась.

Серра ожидала ее передъ дверью.

— Ну, — сказалъ онъ, когда она вышла, — это была смлая проба. Но она удалась, и теперь вы должны поблагодарить меня за то, что я научилъ васъ плавать.

— Но я вовсе не хочу, чтобы меня учили такимъ образомъ, — вскричала она, и голосъ ея задрожалъ отъ волненія.— Я не дитя, которое можно насильно, вы меня такъ напугали, что я никогда ужъ больше не ршусь броситься въ воду.

И она расплакалась.

Аагота нжно привлекла ее къ себ и повела домой.

— Ты переутомилась,— говорила она материнскимъ тономъ.— Иди, отдохни.

Посл обда Серра пришелъ въ гостинницу освдомиться о ея здоровьи.

— О, она теперь совершенно здорова,— отвтила Аагота.— Она сидитъ на маленькой террас и читаетъ Данте.

— Могу ли я пойти къ ней?— спросилъ онъ.— Я долженъ извиниться.

— Сдлайте одолженіе,— отвтила Аагота и указала мсто, гд сидла Алія, въ маленькомъ внутреннемъ двор, скрытая террасою. Маркизъ удивился, что она не послдовала за нимъ, а оставила ихъ однихъ. Его, вообще, не разъ удивляла свобода, какою пользовалась Алія, которая одна прогуливалась по окрестностямъ, между тмъ какъ за его соотечественницами постоянно наблюдали и слдили.

Она сидла на стул, съ скамейкою подъ ногами, на колняхъ у нея лежалъ большой толстый томъ Divina Comedia, она не читала, а мечтала, склонившись головою на руки.

Она была еще въ нервномъ возбужденіи посл сцены въ грот, все внутри ея дрожало. Что означало то, что произошло между ними? Что за головокруженіе охватило ее? Она не любила его, нтъ — во всякомъ случа это была не та любовь, о которой она всегда мечтала. Любовь представлялась ей прежде всего сродствомъ душъ, глубокимъ взаимнымъ пониманіемъ, преклоненіемъ передъ превосходствомъ другого лица, — это должно было быть нчто такое грандіозное, проникавшее все существо, удовлетворявшее всмъ требованіямъ души, ума и сердца, что она боялась никогда не встртить въ дйствительности чувства, соотвтствовавшаго ея требованіямъ. А теперь она внезапно, такимъ неосмысленнымъ образомъ, дала вскружить себ голову чужестранцу, котораго она почти не знала, съ которымъ никогда не говорила серьезно, а только смясь и шутя, при этомъ она даже не знаетъ, любитъ ли онъ ее, не было-ли это съ его стороны только дерзкою выходкою, вызванною его увренностью въ легкости, съ какой можно одержать надъ ней побду. О, эта мысль выводила ее изъ себя!

Она вскочила и стала ходить взадъ и впередъ. Что сдлать для того, чтобы показать ему, какъ онъ ошибся въ ней? Въ это время она услышала, что онъ идетъ — она тотчасъ узнала его легкіе, быстрые шаги, онъ всегда такъ быстро шелъ, точно бжалъ, какъ-бы увренный въ успх — и она повернулась къ нему съ пылающими щеками, съ нервно дрожащими губами и съ надменнымъ, вызывающимъ выраженіемъ въ глазахъ.

— Вы все еще сердитесь на меня? спросилъ онъ полунжно, полушутя.

— Да.

— Но за что? Это мн очень интересно знать.

Она стояла, наклонившись надъ балюстрадою, и глядя на море. Онъ наклонился слегка надъ ней и спросилъ надъ ея головою: ‘за то или за другое?’

— И за то, и за другое,— отвчала она, не поднимая головы и не сводя глазъ съ моря.— За то, что вы такъ, насильно…

— Да, конечно, я долженъ былъ сначала попросить у васъ позволенія. Я долженъ былъ сказать: ‘синьорина, позвольте мн поцловать васъ’. Какъ будто можно такимъ образомъ добиться чего-нибудь у женщинъ! Вы, конечно, отвтили-бы: нтъ — женщина всегда такъ поступаетъ, инстинктивно, но если бы я посл этого скромно отошелъ, вы стали-бы первая смяться надо мною и презирать меня. Женщина желаетъ и требуетъ, чтобы ее брали — это въ ея природ. Или, быть можетъ, у васъ поступаютъ иначе въ Швеціи, гд въ такомъ большомъ ходу женская эмансипація?

Ея рука нервно играла вточкою, поднявшеюся по стн, она обкручивала ею пальцы и ломала на куски.

— Мн кажется, вы не такъ поняли,— сказала она,— если женщина и поддается иногда случайному… она стала искать слова, но не могла найти ничего другого, кром опьяненія, и проговорила его тихо, почти шепотомъ — опьяненію, то это вовсе ничего не доказываетъ — развитая женщина никогда не отдается легко и безъ борьбы, но разъ она уяснила себ вполн свое чувство, тогда ее не зачмъ брать, какъ вы говорите,— она сама отдастся добровольно, по собственному желанію. И я думаю, что со стороны мужчины гораздо благородне ждать, чмъ такъ…

Онъ засмялся ей въ лицо, но такъ ласково, нжно и шутливо, что она не могла обидться.

— Такъ это ршено между нами, — сказалъ онъ.— Я буду ждать, пока вы сами не придете ко мн и не скажете: ‘бери меня! я твоя!’ А до тхъ поръ я долженъ держать себя въ сторон, не длать никакой попытки къ сближенію, не позволять себ даже рукопожатія — вы этого хотите?

Она не могла удержаться отъ улыбки, отвчая: да.

— Хорошо,— сказалъ онъ и, обернувшись, поднялъ La Divina Comedia, упавшую на землю.

— Разв вы въ самомъ дл настолько хорошо понимаете по-итальянски, что можете читать Данте?— спросилъ онъ своимъ обычнымъ тономъ.

Она не умла такъ хорошо владть собою, какъ онъ, перемна была слишкомъ быстра и она никакъ не могла заставить себя отвтить, а продолжала стоять, отвернувшись, опираясь на балюстраду.

— Хотите, я вамъ почитаю немного Данте?

— Пожалуйста.

Она сла на скамейку и сдлала надъ собою усиліе, чтобы собраться съ мыслями и направить ихъ въ другую сторону.

— Я еще не могу наслаждаться Божественною Комедіею, какъ поэтическимъ произведеніемъ,— продолжала она. Я изучаю ее съ помощью примчаній.

— Нтъ, вы не можете читать Данте одн, это невозможно. Но вы увидите, насколько легче будетъ вамъ понимать его, когда я стану читать. Я прочту сначала знаменитую пснь о Франческо да Римини. Знаете ли вы ее?

— Нтъ, я не могла ее одолть.

— Ну, такъ слушайте. Говоритъ Франческа. Вамъ извстна ея исторія?

— Да, немного.

— И такъ, Данте видитъ ее и ея любовника, плывущими по воздуху вмст съ другими, осужденными носиться въ высот по вол бурнаго втра.

— Но за что же они были наказаны, за какое-нибудь преступленіе?

— Это спросилъ и Данте. И ему сказали, что наказаны они за то, что погршили плотью и подчинили разсудокъ страстямъ. Они понесли еще самое легкое наказаніе сравнительно со всми остальными гршниками, осужденными жить въ аду. Данте имлъ свои причины не наказывать ихъ слишкомъ строго. И такъ, Франческо приблизилась къ Данте и говоритъ ему:

О animali gracioso е benigno,

Che visitando vai per l’aer perso.

— Понимаете вы это?

— Не совсмъ.

Алія была въ дйствительности слишкомъ разстроена, чтобы вникать въ смыслъ незнакомыхъ ей словъ.

— Вы не понимаете, потому что не слдите за мною по книг, — сказалъ онъ, подходя къ ней и, испросивъ себ позволеніе движеніемъ руки, онъ слъ рядомъ съ ней на скамейку и далъ ей держать половину тяжелой книги. Она принуждала себя быть внимательною, пока онъ построчно объяснялъ ей знаменитыя строфы, которыя въ Италіи до такой степени извстны всмъ и каждому и такъ часто цитируются вкривь и вкось, что обратились почти въ избитыя мста, между тмъ какъ тому, кто читаетъ ихъ въ первый, второй или третій разъ он доставляютъ всегда тихое, почти грустное наслажденіе.

‘Однажды’,— переводилъ онъ ей слова Франчески,— ‘мы для отдыха стали читать о Лансело, о томъ, какъ любовь завладла ими. Мы были одни и ни о чемъ дурномъ не думали. Во время чтенія наши глаза часто встрчались, наши щеки загорались боле яркимъ румянцемъ, но было одно мсто, которое привело насъ къ гибели’.

Читая, онъ придвинулся къ ней ближе, и точно нечаянно, увлеченный чтеніемъ, взялъ ея руку въ свою. Затмъ продолжалъ, нсколько понизивъ голосъ:

‘Когда мы прочитали, какъ онъ напечатллъ горячій поцлуй на уста возлюбленной, онъ также, тотъ, кто никогда не разлучался со мною, дрожа всмъ тломъ, поцловалъ меня въ губы. Galeotto (посредникомъ въ любви) называется эта книга и тотъ, кто написалъ ее’.

Онъ обвилъ руками ея талію, остановился и посмотрлъ на нее Ея щеки пылали, онъ чувствовалъ, какъ сильно бьется ея сердце. Послднія слова Франчески онъ произнесъ медленно, съ особеннымъ выраженіемъ:

— ‘Въ тотъ день мы больше не читали’.

Онъ закрылъ книгу и, глядя ей прямо въ глаза, спросилъ, улыбаясь:

— Почему они больше не читали въ тотъ день, какъ вы думаете?

Его голосъ замеръ при послднихъ словахъ и губы ихъ встртились въ одномъ неудержимомъ порыв.

— Видите! вскричалъ онъ, вскакивая.— Гордая женщина!

Она не могла противостоять своему желанію вынудить у него объясненіе.

— Вы меня не любите, сказала она.

Онъ отвтилъ шутливо, но съ нжностью въ голос:

— Я васъ люблю столько же, сколько вы меня.

Это задло ее за живое. Да, онъ правъ. Ни съ той, ни съ другой стороны не было настоящей любви. Но что же это было въ такомъ случа? Необходимо, во что бы то ни стало, покончить съ этимъ! Какъ могла она унизиться до такой возмутительной слабости! Но это не повторится, о, нтъ! Какъ это могло съ ней случиться? Она быстро оставила его, глубоко взволнованная.

На другой день, когда они пришли купаться, Серра спросилъ Алію, не желаетъ ли она еще разъ прыгнуть въ воду съ нимъ.

— Добровольно, конечно. Я, понятно, не буду принуждать васъ, Но быть можетъ вы предпочитаете прыгнуть въ воду одн? Это было бы и лучше?

— Да, и я это думаю. Гораздо лучше разсчитывать только на собственныя силы.

Она вспрыгнула на камень, съ котораго другіе купающіеся обыкновенно бросались въ море, но, взглянувъ въ глубину, почувствовала, что ужасъ вновь овладваетъ ею и остановилась въ нершимости съ сильно бьющимся сердцемъ. Серра стоялъ нсколько въ отдаленіи и, улыбаясь, слдилъ за нею.

Ей хотлось, чтобы онъ еще разъ предложилъ ей свои услуги и она безсознательно кинула въ его сторону мимолетный взглядъ. Онъ тотчасъ подошелъ.

— Желаете? спросилъ онъ.

Она протянула ему руку, онъ обнялъ ее и они бросились въ воду.

Это повторялось съ тхъ поръ каждый день и служило какъ бы поводомъ къ минутному объятію. Алію всякій разъ охватывалъ ужасъ и она никогда далеко не плавала и скоро поворачивала обратно къ берегу. Но она подвергалась этой временной непріятности изъ-за удовольствія, доставляемаго ей этимъ объятіемъ на свжемъ воздух, подъ солнечными лучами, на виду у всхъ,— объятіемъ, которое для всхъ другихъ и даже для ея критическаго взора не представляло ничего особеннаго, но тмъ не мене доставляло ей какое-то необъяснимое наслажденіе.

Она все время строго слдила за собою и не давала себ увлекаться, а продолжала тщательно изучать его, не довряя ни его чувству, ни своему. Оставаясь одна, она тотчасъ вспоминала мысленно все, что происходило между ними, вызывая въ памяти каждое его слово, каждую интонацію, каждый жестъ, изслдуя ихъ, громко повторяя его слова, чтобы узнать, звучатъ ли они истиннымъ чувствомъ.

Однажды онъ сталъ для нея и молодыхъ англичанокъ читать отрывки изъ Леопарди и, какъ всегда, вложилъ въ чтеніе столько личнаго чувства, что слова поэта казались непосредственнымъ выраженіемъ его собственнаго настроенія. Флоренсъ, сантиментальная отъ природы, была глубоко тронута этимъ мягкимъ, выразительнымъ чтеніемъ, хотя не вполн понимала прочитанное, и воскликнула:

— Какъ это прекрасно! Какъ я симпатизирую бдному, несчастному поэту! Я такъ хотла бы знать его!

— Не пожелали бы вы въ такомъ случа утшить его? спросилъ онъ ее съ нсколько двусмысленною улыбкою.— Вы знаете, онъ былъ такъ безобразенъ, что ни одна женщина никогда не любила его. Онъ очень горевалъ объ этомъ — онъ былъ слишкомъ наивенъ, чтобы понимать, что въ этомъ и заключалось для него истинное счастье.

— Почему счастье?

— Потому что онъ могъ, благодаря этому, сохранить свои иллюзіи, которыя мы, обыкновенные смертные, теряемъ, не доживши и до двадцати лтъ. Онъ врилъ до конца, что въ любви есть нчто мистическое, что она доставляетъ невыразимое счастье.

Алія внимательно посмотрла на него.

— А вы этому не врите? спросила Флоренсъ.

— Чему?

— Тому, что любовь — что въ ней есть нчто мистическое — грандіозное.

— Да, мистическое — пока ее не испытали.

— Ну, можно ли сговориться съ вами! вскричала Флоренсъ.— Вы то выражаетесь съ такимъ чувствомъ, такъ поэтически, точно самъ Леопарди, то относитесь ко всему съ самымъ невыносимымъ сарказмомъ.

— Да, но что же вы находите тутъ страннаго? Разв вы встрчали когда-либо человка съ цльнымъ характеромъ? Мы вс такіе надломленные, исковерканные. А знаете ли вы, отчего это происходитъ?

— Нтъ, не знаю.

— Вы, можетъ быть, врите, что только одинъ добрый Богъ создалъ насъ по своему образу и подобію? Разв вы не знаете, что съ самаго начала на земл существовали дв расы людей — дти Бога и дти дьявола, блые и черные. Затмъ потомки Бога и дьявола стали постоянно вступать въ браки другъ съ другомъ, и тогда образовалось такое смшеніе расъ, что теперь невозможно встртить человка, который принадлежалъ бы всецло одной изъ нихъ. У однихъ только больше блыхъ, у другихъ больше черныхъ качествъ.

— А какихъ же у васъ больше?

— Конечно, черныхъ. И я этимъ горжусь. Черная раса всегда оказывала больше силы сопротивленія. Потому что только тотъ можетъ въ настоящее время жить счастливо, кто эгоистиченъ и относится ко всему съ полнымъ равнодушіемъ. Разв я не правъ, синьорина Алія?

— Я не могу никакъ поддержать васъ, потому что я думаю совершенно наоборотъ.

— И я думалъ такъ же, какъ и вы, когда мн было двадцать лтъ. Любить, отдаваться всею душою любимому существу, жертвовать, если нужно, собственною жизнью…

— Въ самомъ дл! вскричала Алія, сильно заинтересованная.— Такъ вотъ какимъ вы были когда-то. Разскажите же мн, пожалуйста!

— Охотно, если только вы согласитесь пройтись со мною.

Они медленно прошли мимо террасы, отдаляясь отъ другихъ, чтобы не быть услышанными.

— О чемъ вы хотите, чтобы я вамъ разсказалъ, о моей первой любви? Да, мн было тогда двадцать лтъ, а ей тридцать два — и это она, конечно, увлекла меня, а не наоборотъ, но какъ я обожалъ ее — она могла длать со мной все, что хотла, она могла бить меня и я цловалъ бы ея руку — она могла топтать меня ногами и я безъ сопротивленія выносилъ бы это — однимъ словомъ, это была страсть, граничащая съ безуміемъ.

— Право, очень жаль, что я васъ не знала въ то время. Я всегда находила нчто привлекательное въ истинномъ безуміи.

— Да, вамъ бы хотлось сдлать со мною то, что она сдлала?

— А что же она сдлала?

— Она меня мучила, терзала, заставляла меня, бднаго, неопытнаго юношу, какимъ я былъ въ то время, переходить постоянно отъ необузданнаго отчаянія къ величайшему счастью, возбуждала мою ревность — и когда доводила меня до бшенства и заставляла плакать отъ боли и безумія, тогда вновь привлекала къ себ такими ласками, что… Однимъ словомъ, она, наконецъ, получила выгодное предложеніе — это была вдова — и написала мн записку съ требованіемъ возвратить ей ея письма и поклясться, что я никому не разскажу о нашихъ отношеніяхъ.

— Какъ же вы перенесли это?

— Какъ сумасшедшій, понятно. Первые дни я носился съ неотвязною мыслью убить ее и себя. Но затмъ я пришелъ къ боле благоразумному образу мыслей. Я ршилъ выместить на женщинахъ все, что я претерплъ отъ нея. И съ тхъ поръ я часто сталъ повторять нжныя сцены, которыя происходили у меня съ ней, съ тмъ только различіемъ, что съ ней я дйствительно чувствовалъ то, что говорилъ,— и потерплъ неудачу, съ другими же я былъ просто актеромъ — и всегда успвалъ. Чмъ боле мы равнодушны, тмъ большую власть получаемъ надъ женщинами.

— Но хорошій игрокъ никогда не показываетъ своихъ картъ, вскричала она.— Меня все время занимала мысль, кто вы такой, актеръ или искренній человкъ, очень рада теперь, что поняла васъ.

— Какую-же связь иметъ все это съ нашими отношеніями? Вы знаете, что я бы дйствительно любилъ васъ, если-бы вы этого захотли!

— Да, а сколькимъ вы повторяли то-же самое?

— Нтъ, я никогда не говорилъ этого, напротивъ, я всегда уврялъ, что любовь для меня — только игра.

— Въ такомъ случа я не понимаю, какъ могъ кто-нибудь полюбить васъ.

— Почему-же нтъ? Напротивъ того. Много есть женщинъ, которымъ нравится играть въ любовь, но разв много есть людей, которые умютъ любить истинною, великою, самоотверженною любовью?

— Значитъ, вы врите въ любовь?

— Да, это единственное, чему я врю на земл. И если-бы я встртилъ когда-нибудь такую любовь, она наврное перевернула-бы вверхъ дномъ всю мою жизнь.

Она посмотрла на него вопросительно. Нтъ, онъ не смялся — въ его взгляд и голос было нчто дйствительно задушевное? И это возбудило въ ней страстное желаніе овладть имъ всецло, заставить его сердце биться исключительно для нея. И тогда, когда у нея не будетъ больше сомнній, что только она, она одна, можетъ доставить ему то, что онъ считаетъ единственнымъ счастьемъ въ жизни, тогда и она также ршится, быть можетъ, отдаться всецло чувству, котораго она боялась и въ то-же время жаждала.

IV.

Однажды вечеромъ Аагота и миссъ Джонстонъ уговорились съ однимъ рыбакомъ, что онъ возьметъ ихъ съ собою ночью на рыбную ловлю. Алія, въ отвтъ на предложеніе примкнуть къ компаніи, заявила, что ей ужасно хочется спать и что она не желаетъ хать съ ними.

— Конечно! вскричала Флоренсъ съ сатирическою улыбкой.

— Конечно! Что это значитъ? спросила Алія, сильно покраснвъ, такъ какъ она отлично понимала, на что намекала молодая англичанка.

— Мы знаемъ прекрасно, что ты не можешь найти удовольствія въ partie de plaisir, въ которой не участвуетъ ‘принцъ’.

— Не предложить-ли ‘принцу’ хать съ нами? спросила Гэррьетъ.

— Нтъ, этого не слдуетъ длать, возразила быстро Аагота.— Мы, право, должны быть съ нимъ осторожны, онъ будетъ только смяться надъ нами, если мы станемъ оказывать ему слишкомъ много вниманія. Пусть Алія переговоритъ, пожалуй, съ нимъ, если она этого хочетъ, я не отказываюсь.

— Но я до сихъ поръ не сказала ни одного слова, прервала ее Алія.— Это вы постоянно говорите о немъ. Я только отвтила вамъ, что мн хочется спать.

— Такъ отложимъ прогулку до другого вечера, если хочешь.

— Нтъ, ни за что, я вовсе не интересуюсь рыбною ловлей.

— Но… Аагота многозначительно и проницательно посмотрла на Алію, точно подозрвая ее въ злокозненныхъ замыслахъ, — это врно, что ты тотчасъ посл нашего ухода ляжешь спать?

— Тотчасъ? О, нтъ, я проведу васъ до лодки и подожду, пока вы не удете.

— И вернешься домой одна въ темноту?

— Ну такъ что-жъ? Разв я сотни разъ не возвращалась такимъ образомъ одна домой въ Швеціи, да еще черезъ густой лсъ?

— Да, въ Швеціи. Но здсь это считается неприличнымъ.

— Да кто-же меня увидитъ? Я подымусь по маленькой тропинк прямо въ гостинницу. Ты знаешь отлично, что здсь никто не гуляетъ по вечерамъ.

— Какъ-бы то ни было, но это мн не нравится, сказала Аагота.— Конечно, ты вольна поступать по-своему. Ты сама отвчаешь за себя.

— Разумется, кому-же другому отвчать за меня?

Въ десять часовъ они отправились, сначала по большой дорог, а затмъ своротили въ сторону маленькой рыбачьей пристани. Такъ какъ былъ чудный лунный вечеръ, то имъ встртилось нсколько гуляющихъ, между прочимъ Серра, расхаживающій въ обществ Гропалло. Оба быстро подошли къ нимъ и спросили, куда он направляются такъ поздно.

— На рыбную ловлю? А кто изъ мужчинъ съ вами?

— Съ нами нтъ никого изъ мужчинъ, поспшила отвтить Гэррьетъ съ нкоторою колкостью.— Неужели вы думаете, что мы, свободныя сверныя женщины, нуждаемся въ провожатомъ для защиты?

— Не для защиты, положимъ. Но вамъ не можетъ быть весело безъ кавалера.

— Послушайте-ка! Какова самонадянность! вскричали въ одинъ голосъ Флоренсъ и Гэррьетъ.

— Это вовсе не самонадянность, а чистая правда. Какого вы мннія на этотъ счетъ, синьорина Алія?

Какъ сердилась теперь Алія за свой отказъ сопутствовать имъ! Но что скажутъ другіе, если она перемнитъ свое ршеніе! Он, очевидно, радовались отъ души тому, какъ судьба подсмялась надъ нею. Даже Аагота, милая, деликатная Аагота, покраснла отъ радости при мысли, что Серра подетъ съ ними, а Алія останется на берегу.

— Если маркизъ пожелаетъ хать съ нами, намъ будетъ, конечно, гораздо веселе, сказала она любезно.

— Съ удовольствіемъ, отвтилъ онъ. Гропалло простился, а остальные продолжали свой путь.

Только когда он садились въ лодку и Серра протянулъ Аліи руку, чтобы помочь ей, онъ узналъ, что она не подетъ съ ними.

— Не подете? но какъ-же вы думаете вернуться домой?

Алія знала, что онъ тотчасъ предложитъ провести ее. При одной мысли объ этомъ, сердце ея судорожно сжалось. Быть одной съ нимъ при лунномъ сіяніи на маленькой тропинк, извивавшейся между двумя тсными садовыми оградами! Нтъ, она не хочетъ больше длать глупостей!

— Не заботьтесь объ этомъ, отвтила она рзко.— Неужели вы думаете, что я боюсь темноты?

— Но это невозможно, я не могу допустить этого и, конечно, проведу васъ, хотите вы этого или нтъ — вы не можете помшать мн возвращаться домой одновременно съ вами на разстояніи трехъ шаговъ?

— Въ такомъ случа я предпочитаю ссть въ лодку.

Она спрыгнула въ лодку, не ршаясь смотрть на другихъ, но чувствуя на себ ихъ саркастическіе взоры.

Когда вс сли въ лодку, она медленно и тихо двинулась впередъ. Одинъ изъ рыбаковъ стоялъ на носу съ факеломъ, на сторож, чтобы ударять по рыб, какъ только она, ошеломленная и привлекаемая свтомъ, покажется на поверхности воды. Отъ времени до времени онъ бросалъ въ море нсколько капель оливы, чтобы ясне видть спящихъ обитателей моря. Вс молчали, чтобы не возбудить въ рыбахъ подозрній, что блестящій свтъ, такъ сильно привлекавшій ихъ, находится въ дйствительности въ рукахъ врага. Они ловили одну рыбу за другою, множество разноцвтныхъ, красивыхъ, переходящихъ въ красный, зеленый и голубой цвтъ, блиставшихъ золотомъ и серебромъ, какъ и подобаетъ обитателямъ романтическаго ‘голубого моря’.

— Я не понимаю, къ чему он такъ хороши, сказала наивно Флоренсъ, когда рыбная ловля кончилась, они повернули домой, и, отдыхая на веслахъ, медленно двигались впередъ по инерціи.— Мы ихъ почти никогда не видимъ, такъ что не можемъ восхищаться ихъ прекрасными красками.

— Мы! вскричалъ, смясь, Серра.— Неужели вы думаете, что рыбы существуютъ для насъ? Он живутъ собственною жизнью и имютъ собственныя радости, такъ что мы, съ ихъ точки зрнія, только нарушаемъ ихъ счастье.

— Ихъ счастье! Какое-же счастье можетъ быть у нихъ?

— Тоже, что и у насъ, сть, спать, любить. Разв вы думаете, что у рыбъ нтъ страстей? Хотя страсть у нихъ родовая, а не индивидуальная, какъ у насъ, тмъ не мене она также вызываетъ радость и приводитъ къ наслажденію.

Флоренсъ покраснла и засмялась, а Гэррьетъ отвтила вызывающимъ тономъ:

— У васъ, итальянцевъ, всегда на язык страсть. Точно нтъ ничего другаго, боле важнаго въ жизни.

— А что же есть другое, боле важное? Любить, соединяться, множиться — это самое важное дло въ жизни, для высшихъ, какъ и для низшихъ животныхъ. Вы этому не врите, миссъ Гэррьетъ?

— Конечно нтъ, только т, которые постоянно читаютъ романы — какъ, напр., Флоренсъ, могутъ воображать себ такія вещи?

— Но рыбы и птицы не читаютъ романовъ, а думаютъ совершенно такъ же, какъ и миссъ Флоренсъ.

— Какъ я! И что она болтаетъ эта Гэррьетъ!

— Видали-ли вы когда-нибудь любовную встрчу двухъ мотыльковъ въ чудный весенній день, на солнц, миссъ Флоренсъ? Можно-ли представить себ романъ, лучше этого? И скажите мн, когда вы мечтаете о любви, можете ли вы вообразить себ нчто боле прекрасное, чмъ эта любовь одного дня, только отъ выхода до захода солнца, но такая сильная, такая грандіозная, что оба любовника умираютъ отъ нея? И можно-ли представить себ нчто боле воздушное, чмъ ласки этихъ двухъ паръ крыльевъ — двухъ паръ крыльевъ изъ золота, и пурпура, и бархата, и шелка, и всего, что есть наиболе мягкаго и красиваго въ свт, — видали-ли вы, какъ они сближаются въ воздух, такъ что образуютъ какъ бы одно существо, и затмъ летятъ вмст вверхъ, все выше и выше — пока, наконецъ, совершенно не исчезаютъ отъ нашихъ взоровъ, а къ вечеру падаютъ въ кусты и вы видите только пару безжизненныхъ маленькихъ тлецъ, холодныхъ и отяжелвшихъ. Не лучше-ли было бы, если бы и мы, люди, могли такъ же любить? Или вы, быть можетъ, въ одномъ изъ вашихъ романовъ, прочли боле прекрасную исторію любви?

— Я вовсе не читала такъ много любовныхъ исторій, вовсе нтъ, сказала Флоренсъ, все боле и боле сконфуженная.

— Да и не стоитъ читать ихъ. Лучше самому переживать.

Онъ посмотрлъ на Алію и взоры ихъ встртились. Но Флоренсъ, сидвшей съ опущенными глазами, показалось, что взглядъ его остановился на ней, и затмъ, вернувшись въ свою комнату, она разсказала Гэррьетъ, какъ сильно смутило ее то, что Серра, въ присутствіи другихъ, объяснился ей въ любви.

— Да, вотъ какою представлялъ я себ всегда любовь! продолжалъ Серра, обращаясь къ Аліи.— Такъ нехорошо жадничать и экономничать съ этимъ чувствомъ, какъ мы, люди, всегда длаемъ: мы никогда не ршаемся отдаться ему всецло, потому что насъ останавливаетъ всегда мысль о будущемъ. Лучше одинъ день, полный счастья и невыразимаго блаженства, и затмъ капутъ! Что вы скажете на это, синьорина Алія?

— Конечно лучше, отвтила она, взглянувъ быстро на него съ заискрившимися глазами.

— И вы въ самомъ дл могли бы такъ всецло отдаться чувству? Могли бы забыть и прошедшее, и будущее, и все въ одну минуту?

— Да, я могла бы — если бы я врила, сказала она, съ удареніемъ на этомъ слов.

— Врили, чему? Разъ нтъ вопроса о будущемъ — исчезаетъ и вопросъ о врности.

— Нтъ, я вовсе не забочусь о врности, но о правд, правд въ данную миниту, отдаться вполн, всецло, душею и тломъ. Потому что я не знаю ничего безобразне, какъ если одинъ отдается на жизнь и смерть — а другой только въ шутку.

Они понизили голосъ и разговаривали такъ тихо, что другіе, сидвшіе на противоположной сторон лодки, ничего не слышали.

— Кто отдается вамъ, тотъ не отдается въ шутку, шепнулъ онъ.

Когда они возвращались домой по маленькой тропинк между садовыми оградами, гд было такъ темно, какъ въ густой лсной чащ, Серра, шедшій позади съ Алліей, заставилъ ее отстать отъ другихъ. Обнявъ, онъ прижалъ ее къ стн, такъ, чтобы никто не могъ ихъ видть, и сталъ цловать быстрыми, горячими поцлуями, такъ что у нея захватило дыханіе.

— Хочешь быть моей? спросилъ онъ.— Моей всецло — безъ клятвъ, безъ будущаго, безъ вмшательства постороннихъ — моей тайною женою?

Со стны надъ ихъ головами свшивались розы, которыя спускались до самой дороги и смшивали свой мягкій, пріятный запахъ съ опьяняющимъ запахомъ апельсинныхъ деревьевъ и сильнымъ, удушающимъ запахомъ магнолій. Въ густомъ, темномъ саду противъ нихъ возвышалась среди лужайки большая магнолія, ярко освщенная луною, между тмъ какъ лимонныя деревья стояли въ глубокой тни. Были ясно видны оригинальные, блоснжные громадные цвты, которые кажутся такими неестественными и удушающій запахъ которыхъ такъ же сильно дйствуетъ на нервы, какъ отцвтающіе цвты въ запертой со всхъ сторонъ комнат. А луна, освщавшая садъ, не была тою сверною блдно-желтою луною, которая прячется за верхушками деревьевъ на горизонт, это былъ блестящій огненный шаръ, свтившій прямо надъ головою почти съ силою солнца, такъ что казалось, будто теплота ночи иметъ свой источникъ именно въ немъ.

Алія однимъ взглядомъ охватила всю эту картину. Это была рамка вокругъ ея любви, противъ которой она продолжала бороться и которая казалась ей такой же чуждою, неестественною, какъ и окружающая природа, тмъ не мене она все сильне и сильне овладвала ею и лишала всякой силы сопротивленія — она опьяняла ее, подобно этому мягкому, насыщенному солью воздуху и этимъ сильнымъ, возбуждающимъ запахамъ.

Она съ трудомъ освободилась изъ его объятій, оправила шляпку, спустившуюся на затылокъ, и медленными шагами стала подыматься вверхъ впереди его.

Вернувшись въ свою комнату и раздвшись, чтобы лечь, она почувствовала невозможность спать. Ей казалось, точно въ галлюцинаціи, что удушливый запахъ магнолій бьетъ ей въ голову. Она вышла на балконъ въ своемъ длинномъ бломъ ночномъ капот и долго стояла, наклонившись надъ балюстрадою и вперивъ взоръ въ разстилавшійся передъ нею садъ, повторяя въ памяти все, что онъ говорилъ ей въ этотъ вечеръ и, по своему обыкновенію, прислушиваясь мысленно къ звуку его голоса, чтобы узнать, не звучитъ-ли онъ фальшиво.

Если онъ только шутитъ, если онъ играетъ комедію, или если — этого она боялась больше всего — если его любовь — только чувственное увлеченіе, если онъ хочетъ овладть ею только потому, что она хороша, что фигура ея понравилась ему во время купанья — о, тогда она предпочтетъ выскочить изъ дому среди ночи и бжать, бжать, бжать — подальше отъ него и отъ себя.

Она съ страстнымъ нетерпніемъ ждала его съ утра на другой день. Ей казалось, что наступилъ наконецъ ршительный моментъ, и что ей удастся теперь, изъ его сегодняшняго поведенія и обращенія съ нею, разршить мучившее ее сомнніе. Она думала, что онъ придетъ раньше обыкновеннаго, но цлое утро прошло въ напрасномъ ожиданіи — онъ не явился. Не встртивъ его и на купаньи, она стала безпокоиться. Что могло задержать его?

Только посл обда пришелъ онъ на террасу, гд она сидла, и ей тотчасъ бросилась въ глаза нкоторая перемна въ немъ и даже въ интонаціи его голоса, когда онъ заговорилъ съ нею, здороваясь. Онъ слъ рядомъ на мраморной скамейк, но не начиналъ разговора. Сердце ея судорожно сжалось.

Черезъ минуту она взяла работу, длинную, шелковую перчатку, и стала вязать ее. Онъ слдилъ глазами за быстрыми, нервными движеніями ея мягкихъ рукъ, отнялъ у нея перчатку и поцловалъ об руки.

Тогда только у нея стало духу заговорить.

— Вы не приходили купаться сегодня?

— Нтъ, я былъ занятъ, моя семья пріхала на короткое время,— братъ и невстка.

Она почувствовала точно уколъ въ сердце, ей вспомнились слова Флоренсъ по поводу ухаживанія его за красивою княгинею ди-Пальми.

— Вы большой поклонникъ вашей невстки? спросила она.

— Это какимъ образомъ? Почему вы у меня это спрашиваете?

— Мн показывали ея портретъ въ палаццо Серра. Это самая красивая женщина, какую я когда-либо видла.

— Вы совершенно правы — и это большое горе, что ея замужество оказалось такимъ неудачнымъ. Поэтому я считаю себя обязаннымъ выказывать ей всевозможное вниманіе — ея желанія были всегда закономъ для меня. И знаете, почему она собственно пріхала сюда? Чтобы уговорить меня отправиться съ ними въ Калабрію, въ наше имніе и провесть тамъ все время сбора винограда.

— Сборъ винограда! Но это должно тянуться до октября?

— Мы обыкновенно живемъ въ имніи весь сезонъ, съ начала сбора винограда и до конца выдлки вина, т. е. съ августа почти до Рождества.

Алія откинула назадъ голову нсколько неловкимъ движеніемъ и, улыбнувшись принужденно, спросила шутливо:

— А что скажетъ на это маркиза Беатриче? Она выходитъ за васъ замужъ, какъ я слышала. Вамъ слдовало бы сначала спросить у нея разршеніе.

Она впервые затрогивала вопросъ объ его ухаживаніи за Беатриче и о слухахъ, ходившихъ по поводу его брака съ нею. Ей не хотлось давать ему повода предположить въ ней ревность, но теперь она была слишкомъ возбуждена и эти слова такъ неудержимо, противъ воли, вырвались у нея, что даже губы ея задрожали.

— А, такъ вы и это слышали. Удивляюсь, какъ вы могли такъ долго молчать и скрывать отъ меня вс ваши подозрнія. Впрочемъ не думайте, что я стану защищать себя, все это правда. Я восхищаюсь своею невсткою и наполовину помолвленъ съ Беатриче, то есть это бракъ по разсчету, который давно былъ условленъ между нашими семьями, не достаетъ собственно только моего согласія,— но какое теб дло до всего это, anima dell’ anima mia! продолжалъ онъ улыбаясь, придвигаясь ближе къ ней.— Восхищаться одно, жениться другое, а третье — ты знаешь, что такое третье — любить. А люблю я только тебя, тебя одну!

— Спасибо! И объясняясь мн въ любви, вы узжаете съ другою и женитесь на третьей.

Говоря эти слова съ принужденнымъ смхомъ, она собрала вс свои вещи и повернулась, чтобы идти.

— Подождите немного.— Я не уду и я не женюсь, если вы этого не захотите. Знаете-ли, что мн говорила невстка, почему она такъ неожиданно пріхала сюда? Ей сказали, что я ухаживаю здсь за одною молодою шведкою и она боялась, чтобы я не сдлалъ какого-либо безумства.

— Какого безумства? Что вы хотите сказать?

— Того безумства, которое называется mariage d’amour.

Онъ впервые упоминалъ о возможности брака между ними и это непріятно поразило ее. Мысль втиснуться въ эту семью, которая ея не желала, доставить себ помощью брака боле высокое положеніе въ обществ, богатство и вншній блескъ возмущала ее, бросала какъ-бы тнь на ея отношенія къ нему и унижала ея гордость. Если ей суждено полюбить его, она предпочтетъ скоре потерять все изъ-за этой любви, нежели выиграть что нибудь.

— Можете успокоить вашу невстку, сказала она.— Можете сказать ей, что ничтожная, по ея мннію, шведка придаетъ слишкомъ много значенія своей независимости, чтобы связывать себя.

Это задло его за живое.

— А, такъ вотъ какъ, синьорина, вскричалъ онъ.— А я думалъ, что вы меня любите.

— Да, было-бы врне, если-бы я сказала — связывать васъ. Я ни за что въ мір не хотла-бы связывать васъ съ собою вншнимъ образомъ, тмъ боле, что итальянскій бракъ страшно безнравствененъ — онъ, вдь, нерасторжимъ.

— И вы называете это безнравственнымъ?

Онъ засмялся, находя ее забавною, или невроятно наивною, или невроятно смлою.

— Да, я глубоко убждена, что было-бы безнравственно съ моей стороны, напримръ, воспользоваться тмъ, что вы влюблены въ меня, чтобы связать васъ на всю жизнь, между тмъ, какъ я знаю, что вы даже не врите въ вчную любовь.

— Неужели вы нашли бы боле нравственнымъ принадлежать мн безъ благословенія священника, безъ гражданскаго акта, безъ подтвержденія со стороны общества нашего союза?

— Да, конечно, если-бы я только была уврена.

— Въ чемъ?

— Что вы также серьезно относитесь къ этому, какъ и я.

— Ахъ вы, эксцентричная двушка! Значитъ это должно быть серьезно — страшно серьезно, но безъ клятвъ.

Онъ бросилъ на нее удивленный взглядъ — взглядъ, въ которомъ она прочла нкоторое недовріе, какъ-бы сомнніе, значеніе котораго она не понимала, но которое, тмъ не мене, смутило ее.

Онъ никакъ не могъ представить себ, какъ могла молодая двушка выражаться такимъ образомъ, идти на перекоръ обществу и принятымъ обычаямъ. Значеніе, придаваемое ею индивидуальному праву въ противоположность вншнимъ формамъ общества было выраженіемъ современнаго, свернаго идеализма, который для него, итальянца, позитивиста, представлялся до такой степени чуждымъ, что онъ никакъ не могъ понять его.

Привыкнувъ къ скудости мыслей итальянскихъ двушекъ, онъ никакъ не могъ представить себ, какъ могутъ такіе смлые взгляды на жизнь соединяться съ невинностью двушки, и у него съ быстротою молніи промелькнула въ голов мысль, повидимому, сразу освтившая многое, непонятное въ поведеніи этой молодой иностранки. Полная независимость, которою она, повидимому, пользовалась съ ранней юности, сильно развитое въ ней чувство самостоятельности, смлость, съ какою она обсуждала самые щекотливые вопросы, да, даже ея поведеніе относительно его, какъ она до нкоторой степени отдавалась ему, но въ то-же время всегда умла удерживать его въ извстныхъ границахъ, — не указывало-ли все это на опытность? Его тонъ получилъ нсколько нахальный оттнокъ, когда онъ задалъ ей вопросъ:

— Сколько разъ моя эмансипированная милая шведка уже проповдывала эти идеи?

Она сразу не поняла, а съ удивленіемъ посмотрла на него.

— Я хочу сказать, сколько разъ уже длала ты людей несчастными или счастливыми?

Она вскрикнула, точно отъ удара по лицу.

— Такъ вотъ вы какъ понимаете меня! произнесла она дрожащимъ голосомъ.

Онъ хотлъ взять ее за руки, но она вырвалась.

— Уходите, уходите! Вы, любящій одну, вступающій въ бракъ съ другой и ухаживающій за третьей — вы не можете понять меня. Вы не можете понять, что любовь можетъ придти ко мн только какъ цльное чувство, какъ нчто, сосредоточивающее все въ себ, все обнимающее, на всю жизнь! Все остальное, разсчетъ, разсудительность, осторожность, я презираю — презираю такъ глубоко, — тотъ, кто не можетъ поставить все на карту для своей любви, пожертвовать всмъ для нея, кто не предпочтетъ быть несчастнымъ на всю жизнь, чмъ счастливымъ инымъ способомъ, тотъ не можетъ любить, тотъ не долженъ приходить и говорить о любви.

— Странная двушка! вскричалъ онъ съ заискрившимися глазами.— Откуда ты взяла эти слова, которыя составляютъ какъ-бы отзвукъ моихъ самыхъ затаенныхъ, сокровенныхъ мыслей. Да, люби меня такъ и ты сдлаешь со мною все, что захочешь!

Онъ намревался воспользоваться посщеніемъ своихъ родственниковъ, какъ предлогомъ, чтобы ухать. Это ухаживаніе за молодою двушкою, на которой обстоятельства не позволяли ему жениться, принимало слишкомъ серьезный характеръ, пора было покончить съ нимъ. Но теперь онъ вновь былъ такъ очарованъ, что не могъ и думать о разрыв. Всякій разъ, когда она выказывала передъ нимъ всю глубину и силу своей натуры, онъ испытывалъ такое чувство, какъ будто свжій, подкрпляющій втерокъ проникалъ въ окружающую его удушливую атмосферу, и ему казалось, что все его существованіе зависитъ отъ того, будетъ-ли онъ обладать ею, сдлается-ли она его.

Чтобы успокоить подозрніе невстки, онъ общалъ ей черезъ дв недли пріхать въ Пальми, а пока отправиться въ сосднюю Спецію, гд маркиза ди-Монсопрано имла виллу и куда она перехала со своею дочерью всего нсколько дней тому назадъ. Такимъ образомъ ему удалось выиграть время, а когда князь и княгиня ди-Пальми ухали, онъ сталъ вновь безотлучно проводить все свободное время съ Аліей, боле влюбленный въ нее, чмъ когда-либо.

V.

Аагота со дня на день ожидала Рикарда, съ нервнымъ безпокойствомъ и нетерпніемъ, совершенно непохожимъ на нее. Имя цлые дни передъ глазами двухъ влюбленныхъ, слдя за ласковою нжностью, съ какою Серра относился къ Аліи, и за возбужденнымъ настроеніемъ послдней, она чувствовала, какъ и въ ней самой пробуждается жажда любви, до сихъ поръ еще ни разу не испытанная ею.

Наконецъ, однажды утромъ, Рикардъ совершенно неожиданно явился къ нимъ, какъ разъ въ тотъ день, когда они собирались на partie de plaisir. Серра убдилъ ихъ отправиться вмст съ нимъ въ Спецію, чтобы осмотрть этотъ городъ. Онъ хотлъ исполнить данное общаніе и навстить маркизу ди-Монсопрано, но ему было трудно и на день разстаться съ Аліей. Онъ уврялъ ее въ своемъ намреніи воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы дать маркиз понять, какъ далекъ онъ отъ мысли о женитьб, и хотя Алія находила, что лучше всего было-бы совершенно перестать посщать ихъ, тмъ не мене она безъ возраженій приняла его предложеніе.

Когда Рикардъ пріхалъ, Аагота, конечно, хотла отказаться отъ поздки, но мужъ ея объявилъ, что будетъ очень радъ сопутствовать имъ, такъ какъ давно желалъ осмотрть гавань въ Спеціи. Они сли въ вагонъ не больше, какъ черезъ часъ посл его прізда. Онъ едва усплъ переодться и позавтракать, но Аагота воспользовалась этимъ временемъ, чтобы разсказать, какъ огорчена она была поведеніемъ Аліи, какъ послдняя компрометировала себя и выставляла въ смшномъ вид, выказывая безумную страсть къ маркизу, который, очевидно, не имлъ никакихъ серьезныхъ намреній, такъ какъ одновременно съ этимъ ухаживалъ и за ней, Ааготою, и притомъ въ такой сильной степени, что ставилъ ее часто въ весьма неловкое положеніе. Она пріостановилась въ ожиданіи, что Рикардъ станетъ ее разспрашивать на этотъ счетъ. Ей такъ хотлось возбудить въ немъ хоть разъ ревность, но въ ея словахъ его поразило исключительно то, что касалось Аліи. Неужели это возможно! Алія, влюбленная такъ страстно, безразсудно, до полнаго забвенія своего женскаго достоинства! Алія, холодная, саркастическая Алія, съ ея критическимъ умомъ, съ ея тактомъ, даетъ поводъ къ такого рода замчаніямъ! Онъ долженъ увидать это собственными глазами, прежде чмъ поврить.

Все время, пока они осматривали Спецію, онъ наблюдалъ тщательно за поведеніемъ Аліи и маркиза, не упуская въ тоже время случая изучить разсматриваемую ими мстность. На жену-же свою, шедшую рядомъ съ нимъ съ серьезнымъ и недовольнымъ выраженіемъ лица, онъ совсмъ не обращалъ вниманія и даже внезапно бросилъ ихъ и, усвшись въ лодку, приказалъ везти себя на военный корабль, чтобы поближе осмотрть его, такъ что Аагота осталась одна въ обществ Серра и Аліи. Они отправились втроемъ въ ресторанъ и стали обдать безъ Рикарда. Нжная заботливость, которою Серра окружалъ Алію, больше чмъ что-либо другое раздражало Ааготу. Вотъ кто не думаетъ о военныхъ корабляхъ!

Когда Рикардъ вернулся наконецъ къ концу завтрака, Аагота первый разъ въ жизни выказала дурное расположеніе духа. ‘Я такъ устала’, говорила она, ‘что не въ силахъ больше двигаться’, и отказалась участвовать въ поздк на лодк къ старинному, оригинальному Porto Venerze, о которомъ разсказывали столько удивительнаго. Другіе могутъ хать, если хотятъ, она ляжетъ и будетъ отдыхать покамстъ въ гостинниц.

Она надялась, что Рикардъ откажется хать, чтобы побыть съ нею. Но ничуть не бывало. Первый, предложившій отказаться отъ поздки, былъ Серра, Рикардъ, напротивъ того, заявилъ, что гршно упускать такой интересный случай повидать новыя мста, и сталъ убждать Ааготу преодолть свою усталость. Но она никакъ не сдавалась на его доводы, ршившись подвергнуть своего мужа испытанію. Они цлое лто были разлучены. И если онъ теперь предпочтетъ отправиться съ ними, чтобы увидать какіе-то старые, полуразрушенные дома и какой-то видъ, видъ, вмсто того, чтобы остаться съ нею, то…

Рикардъ не имлъ ни малйшаго понятія о томъ, что происходило въ душ его жены, обыкновенно такой спокойной. Онъ отправился нанимать лодку, а Алія и Серра провели Ааготу въ ея комнату, причемъ послдній привелъ въ порядокъ диванъ и спустилъ гардины.

— Теперь ложитесь и отдыхайте, чтобы быть совершенно бодрою, когда мы вернемся обратно, сказалъ онъ своимъ мягкимъ, ласковымъ голосомъ.

Когда они ушли, Аагота бросилась на диванъ и заплакала.

Вернувшись, Рикардъ былъ въ весьма возбужденномъ состояніи духа и началъ съ оживленіемъ разсказывать Аагот все, что видлъ. Онъ не замтилъ холодности и неудовольствія, выражавшихся на ея лиц, и объяснялъ ея дурное расположеніе духа усталостью, на которую она недавно ссылалась.

Серра обдалъ у маркизы Монсопрано, а Алія тотчасъ посл табль-дота отправилась въ садъ, между тмъ какъ Рикардъ и Аагота остались въ гостиной, за чашкою кофе и за газетами, оба разстроенные. Когда Серра вернулся и не нашелъ Аліи съ ними, онъ тотчасъ отправился искать ее и такъ какъ луна еще свтила, догадался, что она въ саду и, спустившись внизъ, засталъ ее сидящею въ открытой бесдк, обвитой сверху и по колоннамъ виноградомъ, лицо ея было совершенно въ тни, но пробивавшіеся черезъ листву лунные лучи мстами освщали ея платье.

— Ну, — спросила она,— когда онъ остановился передъ нею.— Что сказала Беатриче?

— Бдная двушка! Она разыграла передо мною цлую сцену ревности. А мать просила меня откровенно сказать ей, отказался ли я окончательно отъ женитьбы, а то она будетъ искать другаго жениха для своей дочери.

— Что-же вы отвтили?

— О, мн удалось совершенно успокоить ихъ. Но это стоило мн не малой жертвы.

— Какой именно?

— Моя гордая шведка, конечно, не приревнуетъ, — сказалъ онъ, садясь рядомъ съ нею и, взявъ ея руку въ свою, сталъ ласково гладить ее.— Я общалъ имъ остаться здсь до посл-завтра и провести у нихъ цлый завтрашній день.

Алія быстро отодвинулась и хотла высвободить свою руку, но онъ не пустилъ.

— Что съ тобою? Ты ревнуешь?

— О нтъ!

— Конечно, нтъ,— засмялся онъ.— Но теб это не нравится, возмущаетъ тебя. А между тмъ я длаю это только для приличія, чтобы соблюсти вншнія формы.

— Какія это формы хотите вы соблюсти?— спросила она, и яркій румянецъ волненія и гнва вспыхнулъ на ея щекахъ,— собираетесь ли вы жениться на Беатриче или нтъ? По моему, самый лучшій способъ соблюсти вншнія формы — это объявить себя ея женихомъ. Почему вы этого теперь же не сдлали?

Она вскочила при этихъ словахъ и остановилась у одной изъ колоннъ, поддерживавшихъ виноградную крышу, съ заложенными за спину руками, наклоненною впередъ фигурою и откинутою назадъ головою, въ такомъ вид она напоминала мучениковъ, привязанныхъ къ дереву, съ поднятыми къ небу глазами, какіе часто встрчаются на картинахъ старинныхъ мастеровъ. Она говорила низкимъ, взволнованнымъ, нервнымъ голосомъ.

— Я во всякомъ случа не буду больше мшать вамъ. Я попрошу Рикарда ухать завтра-же утромъ, и затмъ вамъ не придется больше слышать о шведк, которая… которая…

Она была такъ хороша въ этой поз, что онъ почти не слышалъ ея словъ, а только слдилъ за мягкими очертаніями ея фигуры, затмъ въ неудержимомъ порыв обвилъ руками ея талію.

— Если ты этого требуешь,— сказалъ онъ нжнымъ шепотомъ, — я тотчасъ пошлю сказать Беатриче, что раздумалъ, и поду завтра съ вами.

Но восхищеніе, которое она въ данную минуту возбудила въ немъ своею физическою красотою, показалось ей оскорбительнымъ, она высвободилась изъ его объятій и сказала рзкимъ тономъ:

— Какъ вы быстро даете общанія и берете ихъ назадъ! Но я ни за что не хочу, чтобы вы были вроломны ради меня. Ступайте къ Беатриче!

— Ты говоришь это серьезно?

— Конечно. А теперь прощайте. Когда вы вернетесь, насъ, быть можетъ, не будетъ больше въ Нерви.

— А, такъ вотъ какъ ты любишь меня!— Онъ схватилъ ее за плечи и, притянувъ къ себ, наклонилъ свое лицо къ ея, глядя на нее блаженными глазами, съ дрожащими губами. Перемна была такъ рзка, что у Аліи захватило дыханіе при вид пылкой, необузданной страсти, которую она прочла внезапно на этомъ лиц, обыкновеннно столь сдержанномъ.

— Пустите меня, вы мн длаете больно,— произнесла она съ трудомъ.

— Тмъ лучше, — я хочу, чтобы теб было больно, я былъ-бы радъ, еслибы ты ползала въ мукахъ у моихъ ногъ и просила у меня пощады.

Онъ отбросилъ ее, такъ что она чуть не упала на стну, возл которой только что сидла и повернулся, чтобы идти.

Но она подбжала къ нему и, схвативъ его за руку, старалась повернуть къ себ.

— Я тебя не понимаю, — сказала она.

Онъ опять оттолкнулъ ее, продолжая идти впередъ. Она еще разъ побжала за нимъ, схватила его за об руки и сказала:

— Не уходи!

Его лицо просіяло.

— Ты любишь меня? спросилъ онъ.

— Да.

— Ты любишь меня!

И въ порыв дикой, необузданной радости онъ поднялъ ее на руки и бгомъ отнесъ обратно въ бесдку.

— Я не понимаю тебя, повторила она, когда они опять сли рядомъ.

— Разв ты не понимаешь, что твоя любовь сдлалась для меня вопросомъ жизни и смерти? Я играю ею, я подвергаю ее всевозможнымъ испытаніямъ — но если мн кажется, что я теряю ее, я выхожу изъ себя. Я сомнваюсь въ себ самомъ, но ты не должна сомнваться, иначе все пропало. Ты должна шагъ за шагомъ отвоевывать меня у меня самого. Ты самая сильная изъ насъ двухъ — у тебя такая цльная, ясная натура — поэтому у тебя должно хватить силъ заставить меня идти по прямому пути, хотя бы противъ моей воли. Если бы ты дала мн сегодня уйти, я никогда не вернулся бы, но какъ только ты сказала маленькое примирительное словечко: ‘не уходи’, я почувствовалъ, что ты всецло овладваешь мною, такъ что я не могу больше освободиться, даже еслибы и хотлъ.

— А между тмъ, я не знаю, слдуетъ ли мн врить теб, сказала она нжно, склоняясь головою на его плечо, — ты такой…

— Что?

— Я не знаю, говорить ли теб, ты такой хорошій актеръ. Среди самаго пылкаго гнва, ты всегда знаешь, что длаешь. Ты, напр., отбросилъ меня въ сторону такъ осторожно, что я очутилась въ самомъ удобномъ, сидячемъ положеніи.

— Конечно, отвтилъ онъ, смясь.— Таковы мы, итальянцы, въ одно и то же время страстные и сдержанные, вспыльчивые и разсчетливые. Потому-то я и люблю тебя, понимаешь ли ты, что у тебя есть цльность чувствъ, которой недостаетъ мн.

Онъ привлекъ ее на колни и крпко прижалъ къ груди, въ эту минуту на дорожк показался Рикардъ. Молодые люди вскочили, но было слишкомъ поздно, Рикардъ увидалъ ихъ. Онъ такъ быстро повернулъ назадъ, точно ударился головою о твердую стну.

Алія стснялась встрчаться сейчасъ посл этого съ нимъ и отправилась сначала въ свою комнату. Только въ девять часовъ она сошла въ гостиную и застала Серра, игравшаго въ шахматы съ Ааготою.

Прощаясь съ ней вечеромъ, онъ сказалъ:

— Итакъ, мы не увидимся до посл-завтра. Или, хотите, я проведу васъ завтра утромъ на поздъ?

Значитъ, онъ не ршился идти по прямому пути. Теперь, когда ей казалось, что онъ такъ всецло принадлежитъ ей.

Она отвтила ледянымъ тономъ:

— Нтъ, пожалуйста, не безпокойтесь.

— Отлично! Въ такомъ случа я высплюсь до девяти.

На слдующее утро, при отъзд, Алія была въ сильно возбужденномъ настроеніи. Она все надялась, что онъ придетъ на станцію. Но когда поздъ отошелъ, а онъ не показался, ей сдлалось досадно на свою вчерашнюю рзкость. Онъ только-что передъ тмъ такъ горячо просилъ ее беречь ихъ любовь и не позволять ему разрушать противъ воли ихъ счастье. Почему она совершенно искренно и откровенно не сказала ему: ‘я желаю, чтобы вы не только проводили насъ на станцію, но и ухали съ нами въ Нерви’. А вмсто того она изъ гордости поставила все на карту, оттолкнула его и заставила провести цлый день съ этою Беатриче, которая такъ сильно любила его, что наврное не побрезгала бы никакими средствами, чтобы задержать его.

Но, съ другой стороны, если любовь его такъ не прочна, если она должна быть постоянно на-сторож, чтобы не потерять ее — чего она тогда стоитъ? Не лучше ли вырваться изъ этого омута и подавить въ себ страсть, которая грозитъ унизить ее? Чувство безконечно тягостной пустоты овладло ею при этомъ вопрос. Да, это было бы лучше, но — къ чему въ такомъ случа и жить?

Алія взглянула на Ааготу и Рикарда, сидвшихъ противъ нея въ купэ. Она понимала все, что происходило въ душ Ааготы и знала, что она мучительно ждетъ хоть небольшого вниманія, хоть маленькаго доказательства нжности со стороны своего мужа, и испытываетъ теперь такое же горькое чувство неудовлетворенности, пустоты, какое и она, Алія. Та же натянутость выражалась во всемъ ея обращеніи.

Это было вчное, старое ожиданіе перваго шага, какимъ женскій родъ, во вс времена, мучилъ себя и мущинъ.

Рикардъ смутно чувствовалъ холодность въ обращенія Ааготы и былъ непріятно пораженъ ею, но въ то же время слишкомъ безпокоился перемною, замченною въ Аліи, чтобы обращать серьезное вниманіе на что-либо другое.

— Когда можно будетъ поздравить тебя съ помолвкою? спросилъ онъ ее рзко.

Алія вздрогнула отъ неожиданности вопроса и отвтила ему съ смущеніемъ, что не знаетъ, что онъ хочетъ этимъ сказать.

— Мн кажется, что теб слдовало бы довриться намъ, продолжалъ Рикардъ. Иначе ты скомпрометируешь себя не только въ глазахъ другихъ, но и въ его собственныхъ. Ты знаешь, что въ Италіи молодая двушка не можетъ принимать упорнаго ухаживанья, не подвергая себя самымъ обиднымъ толкамъ. Господинъ маркизъ Серра поступитъ честно только въ такомъ случа, если безотлагательно придетъ ко мн и попроситъ твоей руки, иначе мы немедленно удемъ отсюда.

— Съ какихъ поръ ты сдлался моимъ опекуномъ? спросила Алія, вспыхнувъ.

— Ты пріхала сюда подъ моимъ покровительствомъ, я отвчаю за тебя. Аагота, я тебя попрошу поскоре укладываться.

Но онъ выбралъ неудачную минуту, заговаривая объ этомъ съ Аліей, она была такъ щекотлива на этотъ счетъ, что вспыхивала, какъ порохъ, при малйшемъ намек.

— Вы можете, конечно, поступать, какъ вамъ будетъ угодно, но я остаюсь, сказала она вызывающимъ тономъ.

— Остаешься! Одна на купаньяхъ въ Италіи!

— Да, если вы находите необходимымъ оставить меня одну. Если ваше чувство отвтственности…

— Но разв ты не видишь, что я не могу допустить дольше этого ухаживанія.

— Какое теб дло до него? Я отвчаю за свои поступки только передъ самою собою.

— Ты губишь себя.

— А если я хочу губить себя, разв я не имю на это права? Что ты можешь мн дать взамнъ, отымая у меня единственное счастье, встртившееся мн въ жизни? Или ты думаешь, что я должна вчно оставаться мячикомъ, который вы перебрасываете другъ другу, когда нуждаетесь во мн, а затмъ бросаете въ уголъ, какъ негодную ветошь?

— Что ты хочешь этимъ сказать? вскричали въ одинъ голосъ Рикардъ и Аагота, одинаково удивленные.

— А разв ты не бросилъ меня ради Ааготы? И даже твоя мать — разв она не вытснила меня изъ своего сердца, пока длилось ея первое увлеченіе Ааготою? Затмъ, оставшись одною, она вернула мн свою милость. И такъ всегда — я всегда должна быть готова къ услугамъ всхъ, когда во мн нуждаются, но никто не хочетъ быть ничмъ для меня, ни для кого я не бываю первою, никто не любитъ искренно меня. Твоя мать, для которой я была какъ бы дочерью, разв она меня любитъ, какъ дочь? Конечно, нтъ, она никогда не считала меня даже достаточно хорошею для своего сына. И ни одной минуты не поколебалась бы она пожертвовать мною для тебя, для твоихъ дтей, для Ааготы, которая, между тмъ, никогда не была для нея тмъ, чмъ я, но за то она твоя жена.

— Успокойся, ради Бога, дорогая Алія. Какое это иметъ отношеніе къ тому, о чемъ мы говорили?

— А вотъ какое: я вовсе не старая тетушка, которая можетъ удовлетвориться тмъ, чтобы жить исключительно для другихъ. Почему и мн не испытать счастья быть любимою? Почему и мн не найти человка, который жилъ бы для меня, котораго я могла бы осчастливить, я, и никто другой въ цломъ мір.

Эта вспышка сильно взволновала Рикарда, показавъ ему Алію въ совершенно новомъ свт. Такъ вотъ объясненіе ея холоднаго, нсколько натянутаго обращенія, оттолкнувшаго его когда-то. Онъ никогда не понималъ ее, никогда не умлъ затронуть въ ней настоящей струны. Онъ смутно почувствовалъ, чмъ она могла сдлаться для него, если бы ему удалось было зажечь тлвшую въ ней искру и горькое чувство сожалнія овладло имъ, какъ бы передъ погубленною жизнью. Какой маскарадъ вся эта жизнь! Онъ прошелъ съ закрытыми глазами мимо впечатлительной, страстной натуры, таившейся подъ маскою холодности, и далъ себя увлечь женственною наружностью другой, скрывавшей полнйшую внутреннюю пустоту. А Алія! Она пренебрегла его чувствомъ которое могло развиться въ сильную мужскую любовь, и бросилась въ объятія пустого, легкомысленнаго ухаживателя, для котораго она была только такою же женщиною, какъ и многія другія,— одною только красивою формою. Потому что разв онъ понималъ ея глубокую натуру. Маскарадъ! маскарадъ!

Онъ не зналъ, что въ игр участвовала и другая маска, что за недовольнымъ, огорченнымъ дтскимъ личикомъ передъ нимъ скрывалась другая сторона большого маскарада жизни.

АЛIЯ.

РОМАНЪ

А. К. ЛЕФФЛЕРЪ, ГЕРЦОГИНИ ДИ КАЙЯНЕЛЛО *)

*) Перемнивъ фамилію съ выходомъ замужъ, шведская писательница проситъ насъ подписывать отнын ея произведенія и ея новой фамиліей. Ред.

VI.

Рикардъ, при своемъ дятельномъ характер, не былъ въ состояніи страдать пассивно. Онъ не могъ удержаться отъ того, чтобы не вмшаться въ ходъ событій, долженъ былъ заставить ихъ идти по своему. Поэтому онъ ршилъ, прежде чмъ предпринять что-нибудь, потребовать отъ Серра объясненія, и на другой день посл своего прізда пошелъ къ нему на виллу.

Онъ засталъ маркиза прогуливавшимся медленно на террас подъ руку съ старою, статною дамою, которую Рикардъ принялъ за его мать. Въ томъ, какъ онъ поддерживалъ ее, было нчто необыкновенно трогательное и заботливое, такъ что Рикардъ почувствовалъ себя тронутымъ, и остановился въ сторон, разсматривая ихъ. Онъ замтилъ въ движеніяхъ старухи какую-то странную неувренность и осторожность, Она ощупывала почву, прежде чмъ ставить ногу, и держала руку протянутою впередъ, на глазахъ у нея былъ надтъ зонтикъ.

Серра замтилъ Рикарда и закричалъ ему:

— Г. капитанъ! Взойдите! Извините, что я нейду вамъ навстрчу — но будьте такъ добры, идите сюда.

Рикардъ отворилъ ршетку и взошелъ на террасу, богато украшенную цвтами.

— Это тотъ самый шведскій офицеръ, о которомъ я теб только что разсказывалъ, тетя! сказалъ Серра старой дам.— Капитанъ Роде! Маркиза Серра! Тетушка устроила мн пріятный сюрпризъ: я ее засталъ сегодня утромъ у себя, пріхавши съ желзной дороги, сообщилъ онъ Рикарду.

— Въ такомъ случа я лучше не буду мшать, сказалъ Рикардъ, поворачиваясь, чтобы уходить.

— О нтъ — вы намъ нисколько не мшаете. Я, конечно, горячій поклонникъ тетушки, но между нами такія уже давнія отношенія, что мы не нуждаемся въ постоянномъ tte tt, неправда-ли, тетя?

Маркиза засмялась, но Рикардъ не былъ въ настроеніи шутить и отвтилъ рзко:

— Я желалъ поговорить съ г. маркизомъ объ одномъ щекотливомъ вопрос,— потому предпочитаю придти въ другой разъ!

— Если такъ, я оставлю васъ однихъ, господа, сказала старая дама.— Провели меня въ домъ, Андреччіо.

Любезно поклонившись Рикарду, она медленно поднялась по мраморной лстниц въ виллу, поддерживаемая по прежнему Серра тмъ же нжнымъ, заботливымъ образомъ.

— Моя тетка почти слпа, сказалъ маркизъ, вернувшись къ Рикарду.— Но она-такъ жива и такъ молода душою, что я просто влюбляюсь въ нее всякій разъ, когда вижу.— Какъ здоровье вашей супруги? продолжалъ онъ въ томъ же свтскомъ тон.— Оправилась ли она посл вчерашней усталости?

Рикардъ не разслышалъ вопроса. Серра провелъ его въ большую залу съ желтою мебелью и спущенными гардинами, гд царила почти темнота, такъ что съ трудомъ можно было различить физіономію Серра, развалившагося на кресл съ сигарою во рту. Тмъ не мене Рикардъ сталъ внимательно всматриваться въ его лицо, говоря:

— Я сразу перейду къ длу. Вы знаете, быть можетъ, что молодая двушка, пріхавшая сюда съ моею женою и со мною, какъ бы пріемная дочь моей матери, такъ что я несу относительно ея обязанности и права брата. Посл того, что я видлъ третьяго дня вечеромъ, я считаю себя вправ спросить, каковы ваши дальнйшія намренія?

Собесдникъ Рикарда ни однимъ движеніемъ не показалъ, что вопросъ этотъ произвелъ на него какое-либо впечатлніе.

— Намренія! повторилъ онъ совершенно спокойно съ прежнею любезною улыбкою.— У меня одно только намреніе: быть любезнымъ хозяиномъ и сдлать ей пребываніе на моей родин возможно боле пріятнымъ.

— Позвольте мн замтить, что нельзя компрометировать молодую двушку такимъ упорнымъ ухаживаніемъ, вскричалъ Рикардъ съ раздраженіемъ.

— Вы слишкомъ — нжный братъ! прервалъ его Серра, вынимая сигару и пристально вглядываясь въ него. Его прежнія подозрнія вспыхнули въ новой форм. Въ какихъ отношеніяхъ находился съ Аліей этотъ молодой офицеръ, который не былъ ни въ какомъ настоящемъ родств съ ней? Быть можетъ жена его ревнуетъ, такъ что нашли необходимымъ устранить ее? Ого, я не такъ легко дамъ себя поймать въ ловушку, другъ мой!

— Что вы хотите сказать? спросилъ Рикардъ ледянымъ тономъ.

— Я нахожу ваше безпокойство излишнимъ. Если есть на свт особа, которая уметъ сама защищать себя, то это, конечно, синьорина Алія.

Рикардъ увидалъ неудачу своего маневра и не нашелъ ничего лучшаго, какъ ретироваться.

— Хорошо! Въ такомъ случа позвольте проститься съ вами, сказалъ онъ рзко, вставая.— Мы узжаемъ завтра.

— Уже! Мн очень жаль, отвтилъ Серра очень любезно, но въ то же время и очень холодно.— Я позволю себ зайти сегодня посл обда къ вашимъ дамамъ проститься.

Вернувшись, Рикардъ не сказалъ ни слова объ отъзд. Онъ не ршался дйствовать слишкомъ круто, изъ страха, что Алія, чего добраго, осуществитъ свою угрозу и останется одна. Вмсто того, онъ началъ разсказывать о томъ, какими безсовстными эгоистами въ любовныхъ длахъ являются итальянцы, особенно высшихъ классовъ.

— Ихъ любимое времяпрепровожденіе — увлекать двушекъ, преимущественно низшаго состоянія сравнительно съ ними, или вступать въ преступную связь съ чужою женою, чаще всего съ женою своего лучшаго друга, такъ какъ это удобне и пріятне, говорилъ онъ,— но какъ только вопросъ заходитъ о брак, любовь отступаетъ совершенно на задній планъ. Итальянцу высшаго общества никогда не придетъ даже въ голову жениться на двушк, за которою онъ ухаживалъ или въ которую даже влюбленъ. Бракъ у нихъ заключается всегда по разсчету, составляетъ предметъ спекуляцій.

— Ты, вроятно, страдалъ отъ безсонницы сегодня ночью и забавлялся чтеніемъ французскихъ романовъ? спросила Алія вызывающимъ тономъ.— Понятно, что, читая такъ рдко романы, ты вообразилъ себ, что сдлалъ великое открытіе. Но позволь мн замтить, что я, читавшая ихъ такое множество, нахожу вс твои разсужденія избитыми, устарлыми.

— Я не говорю о французскихъ романахъ, а о дйствительномъ положеніи длъ въ Италіи.

— А что ты знаешь о немъ, смю спросить? Разв мы не черпаемъ всегда вс наши свднія изъ французскихъ романовъ, когда беремся судить о южныхъ народахъ?

— Извини, но я вовсе не новопришелецъ въ Италіи. Я знаю эту страну. Мн уже много разъ случалось жить здсь и среди моихъ военныхъ товарищей у меня было не мало друзей, принадлежавшихъ къ итальянской аристократіи. Я, конечно, не имлъ много знакомствъ среди итальянскихъ дамъ, но я слышалъ, что разсказывали мужчины о своихъ любовныхъ исторіяхъ. Увряю тебя, чтобы ты хоть полчаса послушала ихъ разсказы…

— Офицеры повсюду самый развратный народъ, вскричала Алія.

— Ты думаешь, что это только офицеры. Но если я говорилъ съ маркизомъ Серра и изъ его собственныхъ устъ…

— Какъ? спросила Алія, вскакивая съ пылающими щеками.— О чемъ ты говорилъ съ нимъ?

Рикардъ не имлъ вовсе намренія разсказывать Аліи о своемъ вмшательств въ ея дла. Онъ зналъ, какъ дурно приметъ она это. Но ея недовріе къ его словамъ такъ сильно раздражило его, что онъ забылъ все и увлекся.

— Я только что отъ него. Я спросилъ его, какія у него намренія относительно тебя.

Онъ не могъ сказать ни слова боле, потому что Алія дрожащимъ голосомъ и съ слезами гнва на глазахъ прервала его.

— Ты осмлился — ты осмлился! вскричала она.— Но какое право имешь ты вмшиваться въ то, что тебя не касается — что онъ будетъ думать теперь обо мн! Что я хочу вынудить у него предложеніе! Уфъ, какъ это возмутительно! Ты разрушилъ все — все мое счастье — ты уничтожилъ все, что было хорошаго между нами — теперь все погибло!

И она заплакала, закрывая лицо руками — все тло ея вздрагивало.

Аагота подошла къ ней и хотла ласками успокоить, но Алія оттолкнула ее.

— Какое вамъ дло до меня? вскричала она въ отчаяніи.— Какое право имете вы отнимать у меня единственное счастье, встртившееся мн въ жизни? Вы принуждаете меня разстаться съ нимъ, но если вы воображаете, что я буду по прежнему слдовать за вами, то очень ошибаетесь. Будь, что будетъ, но моя нога никогда больше не переступитъ за порогъ вашего дома.

Рикардъ сильно поблднлъ, судорога пробжала по его лицу. Онъ не могъ говорить, горло его сжалось. Онъ потерялъ ее. Вдвойн, втройн потерялъ. И онъ любилъ ее.

Въ эту минуту въ открытой двери террасы промелькнула тнь. Только у одной Ааготы хватило духу пойти на встрчу маркизу Серра съ обычною ей привтливою улыбкой.

— Алія, шепнулъ Рикардъ.— Что мн сдлать, чтобы успокоить тебя — я сдлаю все, чего ты ни захочешь. Оставить васъ однихъ?

Алія отвтила коротко, ршительно: ‘да’! Рикардъ далъ Аагот знакъ слдовать за нимъ и они ушли оба, обмнявшись съ маркизомъ нсколькими незначительными словами.

Тотъ сразу понялъ ея волненіе, которое достаточно доказывалось ея дрожащими губами и блиставшими сквозь слезы глазами.

Онъ прошелся по комнат, посмотрлъ, вс ли двери заперты, затмъ слъ возл нея на диван и, привлекая къ себ, сказалъ:

— Что же мы — поженимся?

— Никогда! вскричала она горячо.— Какъ оскорбительно, что онъ какъ разъ теперь — точно считая себя вынужденнымъ посл неделикатнаго вмшательства Рикарда…

— Послушай, Алія,— съ Беатриче у меня все кончено. Я откровенно сказалъ ей, что люблю тебя.

— Въ самомъ дл! Ты сказалъ ей это?

Заплаканное лицо Аліи просіяло

— А ты хочешь оставить меня теперь — ухать, чтобы больше не возвращаться. Это невозможно.

— Что же мн длать? Я очень желаю остаться — если бы я только могла придумать, какъ это устроить.

— Я знаю одинъ исходъ, но Богъ знаетъ, понравится-ли онъ теб. У меня есть тетка, которая живетъ въ нижнемъ помщеніи нашего дворца — вдова моего дяди, очень милая и образованная женщина. Она пріхала на виллу, чтобы повидаться со мною — мы большіе друзья. Она урожденная американка, знаетъ много языковъ и очень любитъ читать, но, къ сожалнію, глаза ей отказываются служить и вотъ она хочетъ взять въ домъ молодую двушку, которая могла-бы громко читать ей на французскомъ, нмецкомъ и англійскомъ языкахъ. А такъ какъ найти такую двушку у насъ въ Италіи почти невозможно, то она очень обрадовалась, когда я разсказалъ ей о теб, и ты можешь тотчасъ же перейти жить къ ней, если пожелаешь.

— Такъ ты уже говорилъ съ ней! У него, значитъ, не было ничего серьезнаго въ мысляхъ, когда онъ предлагалъ ей сдлаться его женою.

— Но, разв ты желаешь, чтобы я заняла въ твоей семь подчиненное положеніе — положеніе слуги? спросила она неувреннымъ голосомъ.

— Слуги — что ты говоришь?— моя тетка будетъ обращаться съ тобою, какъ съ дочерью. Видишь, вотъ ты и обидлась! Но что же намъ длать, если ты не хочешь быть моею женой? Ты отказываешься отъ всего, что я теб ни предлагаю. Такъ ты, значитъ, желаешь, чтобы мы разстались?

— Не играй со мною комедій. Я не хочу быть твоею женою — это совершенная правда, и я теб всегда это говорила — къ чему же ты оскорбляешь меня, предлагая то, чего самъ никогда не желалъ серьезно?

— Нтъ, я на этотъ разъ говорю совершенно серьезно — поврь мн, я теперь такъ люблю тебя, что готовъ рисковать всмъ ради тебя, Я все сдлаю, чтобы только но разставаться съ тобою. Поэтому ршимъ сейчасъ же, коротко и ясно, обвнчаться,— это будетъ проще всего. Въ Италіи мы, конечно, посл этого не останемся — намъ нтъ другого исхода, какъ ухать въ Массену вмст съ другими неудачниками. Хочешь?

— Но съ какой стати?

— Съ какой стати? Очень просто, потому что намъ нечмъ будетъ жить иначе. Ты смотришь на меня съ удивленіемъ — ты думаешь о нашемъ дворц? Но прежде всего онъ не мой, а брата, а во-вторыхъ, даже если-бы я пережилъ брата и унаслдовалъ все его состояніе, это было-бы все равно, какъ если-бы я ничего не имлъ. Какъ ты думаешь, во сколько обходится содержаніе такого дворца? Оно поглощаетъ каждое поколніе цлое состояніе, если принимать еще въ разсчетъ налагаемыя имъ обязанности. Все это стоитъ такъ дорого, что старшій сынъ, даже въ т времена, когда знатныя генуезскія фамиліи были еще богаты, никогда не могъ помышлять о женитьб на двушк безъ большого приданаго. Тмъ мене возможно это теперь, когда вс состоянія такъ уменьшились, благодаря нашей громадной арміи и флоту и нашей дорогой администраціи, которая налагаетъ такія тяжелыя повинности на землевладніе, что иногда считается боле выгоднымъ подарить свои земли, чмъ уплачивать лежащіе на нихъ громадные налоги. А младшій сынъ никогда ничего не получалъ. Ты видишь, что для поддержанія своего положенія посл женитьбы мн нужна Беатриче съ ея двумя милліонами приданаго,— ни больше, ни меньше.

— И разв ты не находишь унизительнымъ такого рода бракъ,— чтобы обезпечить себя?

— Чтобы обезпечить себя — это неврно сказано. У меня есть все, что мн нужно, пока я не женатъ. Но женитьба влечетъ за собою громадную перемну въ моемъ положеніи и должна поэтому принести съ собою и нкоторыя выгоды. Къ чему же, чортъ возьми, иначе и жениться? И такъ какъ я долженъ сдлаться современемъ княземъ ди-Пальми — мой братъ боленъ и не можетъ имть дтей — во всякомъ случа мой сынъ наврное унаслдуетъ титулъ и дворецъ — то мое положеніе на брачномъ рынк должно быть оцнено не меньше, какъ милліона въ два, поэтому будетъ вполн естественно, если жена моя принесетъ съ собою эти миллліоны въ приданое, я же за это ничмъ не буду обязанъ ей.

Алія почувствовала, какъ у нее опускаются руки. Между ними цлая пропасть. Какая глубокая разница во взглядахъ! Ей казалось, что ея простыя, буржуазныя, человческія воззрнія на бракъ, на его значеніе и смыслъ, медленно и безшумно падаютъ на землю, точно поблекшій листъ, и попираются ногами будущимъ княземъ ди-Пальми, который даже не замчаетъ ихъ. Что онъ понималъ въ ея взглядахъ?

— Если же я женюсь на двушк безъ состоянія, продолжалъ онъ,— тогда-то именно я и попаду въ затруднительное положеніе и не буду въ состояніи поддерживать дворецъ, когда онъ сдлается моимъ — или поставлю въ затруднительное положеніе своего сына. Я принужденъ буду продать дорогія собранія искусствъ — гордость моихъ предковъ,— и такъ какъ въ настоящее тяжелое время трудно найти человка, который могъ бы купить ихъ цликомъ, необходимо будетъ распродавать ихъ по частямъ тому, кто больше дастъ, — величественный залъ изъ ляписъ-лазури со своими черными сфинксами, гд я такъ часто мечталъ въ юности о подвигахъ своихъ предковъ — я долженъ буду — или, почемъ знать, мой сынъ долженъ будетъ разрушать, вынимая изъ стнъ его камни и продавая по кускамъ, — стереть съ лица земли вс эти воспоминанія о славномъ прошломъ — однимъ словомъ, быть можетъ, это мелочно, но мн хотлось бы, чтобы ты поняла, что мы, выросшіе въ теченіе цлаго ряда поколній въ такомъ дом, свыкаемся съ мыслью передать его въ неприкосновенномъ вид нашимъ дтямъ, что это длается для насъ какъ бы обязанностью, и что мы не считаемъ себя вправ нарушать ее.

— Да, я это понимаю. Но я не понимаю, почему вы должны доставлять себ нужныя средства непремнно помощью брака. Разв вы не можете пробить себ дорогу инымъ образомъ?

— Но что же это была бы за дорога? Какъ ты думаешь, какую карьеру могу я сдлать въ современной Италіи? Да если бы я захотлъ смшаться съ толпою искателей выгодныхъ мстъ — если бы я согласился унизиться передъ теперешними властями, подчиниться покорно ихъ вол и обратиться въ манекена въ ихъ рукахъ — да, я думаю, что будущій князь ди-Пальми былъ бы очень любезно принятъ, въ правительственныхъ сферахъ, — я могъ бы сдлать блестящую политическую карьеру и присвоить не одинъ милліонъ изъ народныхъ средствъ, какъ многіе изъ такъ называемыхъ либераловъ — а тебя бы встртили съ распростертыми объятіями въ политическихъ салонахъ Криспи, не справляясь о твоей родословной. Но тогда и я буду принужденъ отказаться отъ своего лучшаго права, права независимаго дворянина говорить этимъ господамъ правду — называть ихъ въ лицо лжецами, когда они заявляютъ, что желаютъ только народнаго блага и въ то же время грабятъ этотъ народъ, заставляютъ его тысячами эмигрировать, оставляя богатые виноградники невоздланными, точно обработка ихъ не можетъ вознаградить потраченнаго труда,— а правительственныя лица и ихъ питомцы, вступавшіе часто на общественное поприще безъ копйки въ карман, скопляютъ въ своихъ рукахъ громадныя богатства и скупаютъ наши дворцы, раззоривши насъ предварительно.

— Да — а какъ же вы сами когда-то скопили свои богатства?— разв вы были лучше, когда находились у власти?

— Нтъ, я этого вовсе не говорю. Но именно потому, что мы теперь не у власти, мы лучше, чмъ они. Меньшинство и оппозиція — т идеалы не нашего времени, которыхъ держалась всегда лучшая часть общества. А если бы я примкнулъ къ пошлому большинству, я долженъ былъ бы отказаться отъ этого самаго драгоцннаго своего права. Ты читала мои стихотворенія — ты знаешь, какъ независимо я себя держу относительно обихъ сторонъ. Какъ ты думаешь, могу ли я продолжать писать, если буду принужденъ заботиться о карьер?

Онъ всталъ и расхаживалъ по комнат, говоря какъ бы самъ съ собою и съ оживленіемъ жестикулируя. Вдругъ остановившись, онъ щелкнулъ пальцами, точно придумавъ что-то, простоялъ тихо нсколько минутъ, закрывъ глаза рукою, затмъ сталъ считать по пальцамъ.

— Идетъ! вскричалъ онъ.— Есть ли у тебя перо и бумага? Садись и пиши.

И онъ продиктовалъ ей сонетъ о привилегированномъ положеніи меньшинства, въ качеств оппозиціи, противъ ошибочнаго направленія современнаго общества, и о положеніи одинокаго, стоявшаго вн партій и наблюдавшаго со стороны погоню всхъ за должностями и отличіями, которыя достаются всегда на долю тхъ, кто больше даетъ.

Кончивъ писать, Алія встала, подошла къ нему и, обнявъ, впервые по собственному импульсу поцловала его.

— Будь увренъ, что не я буду виною, если ты когда-либо лишишься этого привилегированнаго положенія, сказала она.— Я, къ счастью, не принадлежу къ тмъ женщинамъ, которыя, любя, стараются во что бы то ни стало удержать возл себя любимаго человка.

— Не говори этого. Если ты дйствительно любишь меня, ты должна, напротивъ того, не щадить никакихъ средствъ, чтобы удержать меня.

— И заставить тебя дйствовать противъ твоего убжденія?

— Да, а если бы и такъ? Что такое въ сущности убжденіе? Нтъ ничего абсолютно справедливаго и несправедливаго. Все относительно: И если мы выбираемъ тотъ или иной образъ мысли, это еще не представляетъ собою большой важности. Я по темпераменту и по наклонностямъ сторонникъ оппозиціи — но до убжденія еще далеко — какой разумный человкъ можетъ имть убжденія?

Алія была непріятно поражена этою перемною въ его тон. Будучи отъ природы большою идеалисткою, она съ жаромъ приняла точку зрнія, развиваемую имъ въ сонет, и ей показалось легко и пріятно пожертвовать своимъ личнымъ счастьемъ для такой цли. Но теперь на нее повяло ледянымъ холодомъ отъ его скептицизма, сразу охладившаго энтузіазмъ, возбужденный въ ней его стихами.

— У меня есть только одно убжденіе, продолжалъ онъ, улыбаясь.— Ничто въ жизни не можетъ сдлать меня счастливымъ, только твоя любовь. И если ты дйствительно любишь меня, ты не станешь жертвовать мною для какого бы то ни было убжденія. Я желалъ бы, чтобы твоя любовь была сильна, чтобы преодолть вс препятствія, даже это — чтобы заставить меня пожертвовать всмъ для тебя, даже независимостью. Я увренъ, что только тогда мы будемъ дйствительно счастливы.

— Ты никогда не дождешься этого, возразила она.— Я ни за что не хочу, чтобы ты жертвовалъ чмъ-нибудь для меня.

— А если такъ, то ты наврное погубишь насъ обоихъ. Я былъ бы счастливъ только въ такомъ случа, если бы ты требовала многаго,— но и многое давала. Но ты не хочешь ни того, ни другого.

Онъ взялъ ее въ свои объятія и такъ крпко прижалъ къ себ, что она не могла посмотрть ему въ глаза. Поэтому она откинула назадъ голову, чтобы лучше видть его, и сказала:

— Нтъ, напротивъ того — я требую многаго — и согласна также дать многое, — но подъ извстнымъ условіемъ. Убди меня, что ты дйствительно любишь меня — и нтъ ничего, въ чемъ я отказала бы теб.

— Ничего? спросилъ онъ губами, близко наклоняясь къ ней и глядя на нее блестящими глазами.

— Но ты слышалъ условіе, повторила она и, сильно покраснвъ, вырвалась изъ его объятій.

VII.

На другой день Рикардъ спросилъ Алію, чего она желаетъ, остаться еще въ Нерви или отправиться немедленно путешествовать. Она отвтила, что предоставляетъ ршеніе этого вопроса ему, сама же подетъ, куда она захочетъ. Она и Серра условились разстаться на время, въ виду существующей необходимости. Алія должна была похать съ Роде, которые собирались путешествовать по Италіи, а затмъ Серра долженъ былъ встртиться съ нею и ршить окончательно вопросъ о будущемъ.

Семья Грей-Джонстонъ устроила въ послдній вечеръ прощальный чай. Алія была въ возбужденномъ и въ то же время веселомъ настроеніи духа. Ей казалось, что эта разлука никогда не осуществится, что въ послднюю минуту случится что нибудь неожиданное и перевернетъ все вверхъ дномъ. Она одлась очень изящно въ новое фуляровое платье. Простой чай въ англійской семь принялъ въ ея воображеніи характеръ большого празднества, помолвки или свадьбы, посл котораго открывалось для нея будущее, полное неизвданнаго, смутно предчувствуемаго счастья, и на лиц ея, когда она вошла въ гостиную, было робкое и сіяющее выраженіе, какое наблюдается обыкновенно у счастливыхъ невстъ. Сро-голубое шелковое платье прекрасно оттняло нжный цвтъ ея лица. Волосы свои она украсила двумя большими разноцвтными розами, а на шею надла жемчужное ожерелье, подаренное Рикардомъ на память о поздк. Въ длинныхъ шведскихъ перчаткахъ, въ золотистыхъ ботинкахъ и съ блымъ веромъ изъ перьевъ въ рукахъ она имла такой изящный видъ, что Флоренсъ, тутъ-же, замтила:

— Ого, какою величественною можетъ быть Алія, когда захочетъ! Сегодня она настоящая княгиня.

— Княгиня ди-Пальми, дополнила Гэррьетъ.

— Если-бы я захотла — да, сказала Алія, бросая на нее надменный взглядъ.

— Слышишь! шепнула Флоренсъ Аагот, она въ самомъ дл воображаетъ — какъ будто онъ не ухаживалъ и за другими, такъ-же, какъ за ней.

— Да, у него со всми такая манера обращенія, сказала Аагота.— Онъ какъ-то особенно смотритъ на васъ — жметъ руку и удерживаетъ ее надолго въ своей — онъ и съ тобою длалъ это?

Флоренсъ улыбнулась многозначительно и покраснла. ‘Это слишкомъ’, подумала она, ‘неужели и Аагота также — ахъ, какъ он смшны!’ Но она, Флоренсъ, знала лучше ихъ, въ чемъ дло.

Флоренсъ нарядилась въ этотъ вечеръ вся въ блое. Она была красавицею въ англійскомъ вкус, блдною, прозрачною, съ тонкою таліею и безъ всякихъ формъ. У Гэррьетъ были рыжіе волосы, маленькій вздернутый носикъ, очень нжный цвтъ лица и веснушки подъ глазами — но она была очень жива и весела, и считалась пикантною.

— Флоренсъ ожидаетъ, что онъ сегодня вечеромъ сдлаетъ ей предложеніе, шепнула она Аагот.

Мистеръ Грей-Джонстонъ былъ ипохондрикъ, избгавшій свтскаго общества, его жена постоянно хворала и молодыя двушки были гораздо боле предоставлены себ, чмъ большинство англійскихъ двушекъ. Он пользовались своею свободою, чтобы доставлять себ всевозможныя развлеченія и кокетничать со всми молодыми людьми, встрчавшимися имъ — т. е. кокетничать на англійскій ладъ, вяло, холодно, безжизненно, потому что страстности у нихъ не было и помину, и он находили Алію очень странною и смялись надъ нею, когда видли ее взволнованною и возбужденною.

Чайный столъ былъ приготовленъ на террас подъ открытымъ небомъ, нсколько лампъ горло на стол. Флоренсъ хлопотала, разставляя чашки своими блоснжными руками, мать сидла рядомъ на кресл, а м-ръ Грей-Джонстонъ ходилъ взадъ и впередъ, прихлебывая чай и не говоря ни слова.

Рикардъ, стоя, употреблялъ вс усилія, чтобы наладить разговоръ о нмецкой политики Криспи, когда Гэррьетъ, въ сопровожденіи Серра, быстро взбжала на террасу изъ сада и бросилась съ хохотомъ къ Аагот.

— Можешь себ представить, какой онъ безобразникъ! вскричала она.— Мы условились бжать взапуски по большой дорог, и я упала — что-же онъ сдлалъ, какъ ты думаешь, когда сталъ помогать мн подняться?— Фи, фи! и она погрозила ему пальцемъ.

— Что-же вы сдлали? спросила Алія, улыбаясь.

— Поцловалъ ее, конечно. Если-бы я этого не сдлалъ — она презирала-бы меня и считала-бы осломъ — когда молодая двица падаетъ къ вашимъ ногамъ, нужно быть набитымъ дуракомъ…

— Хотите держать пари, что я взберусь на эту крышу? вскричала Гэррьетъ, которая никакъ не могла придти въ себя отъ своего возбужденнаго состоянія. И она ловко и легко вспрыгнула на стну, а оттуда на верхнюю террасу надъ крышею.

— Идите, синьорина Алія! вскричалъ Серра.— Если и вы взберетесь, то мы будемъ бгать взапуски тамъ наверху.

— Вы съ ума сошли! Бгать взапуски наверху — тамъ-же нтъ перилъ.

— Пустяки, это ничего не значитъ. Идите!

Онъ насильно увлекъ ее и помогъ взобраться наверхъ, откуда Гэррьетъ протягивала ей руки. Садъ разстилался глубоко подъ ними и Алія вся вспыхнула, когда Серра схватилъ ее за талію и сдлалъ движеніе, точно намреваясь сбросить ее внизъ.

— Что съ вами сегодня вечеромъ?

— Мн хочется выкинуть какую-нибудь безумную штуку.— Выдумайте что-нибудь, миссъ Гэррьетъ. Чмъ безумне, тмъ лучше.

Алія съ удивленіемъ посмотрла на него. Въ его обращеніи сегодня была необузданная веселость, совершенно нескойственная ему.

— Не ворваться-ли намъ въ чью-нибудь комнату? Чье это окно? Французской дамы? Хотите, войдемъ и украдемъ ея драгоцнности?

— Идите пить чай! раздался снизу голосъ Флоренсъ.

— Съ удовольствіемъ! но какъ намъ сойти. Я васъ сброшу, сначала одну, а потомъ другую, согласны?

— Нтъ, мы проберемся черезъ одну изъ этихъ комнатъ, сказала Гэррьетъ, а затмъ въ большой корридоръ.

— А если тамъ есть кто-нибудь, возразила Алія.

— Это ничего, мы попросимъ позволенія войти.

— Конечно, сказалъ Серра.— Слдуйте только за мною. И не выпускайте моей руки.

Онъ взялъ обихъ двушекъ за руки, тихонько подошелъ съ ними къ одной изъ открытыхъ дверей, выходившихъ на террасу и заглянулъ въ нее. Онъ увидалъ пожилую даму, ходившую взадъ и впередъ. Не говоря ни слова, Серра потащилъ ихъ за собою и он какъ ураганъ, промчались по комнат и выбжали въ противоположную террас дверь.

— Онъ сегодня чисто сумасшедшій, сказала Гэррьетъ, когда они собрались вокругъ чайнаго стола.

— Да, это правда.— Но la mente piena di raggi е di follia, продекламировалъ онъ, обращаясь къ-Аліи.

— Что это значитъ? спросила Флоренсъ.

— Мой разумъ полонъ безумія, дословно перевела Аагота.

Серра отошелъ съ Аліей къ стн и, усвшись рядомъ, на нкоторомъ разстояніи отъ другихъ, наклонился къ ней и сталъ декламировать, глядя ей прямо въ глаза:

Oh! sei Bianca, sei pura corne perla marina,

E parli il vero, armata della tua castit.

Guarda, la notte &egrave, hella, guarda, il cielo &egrave, sereno.

Sai tu ehe sia la flamma ehe ti solleva il seno?

Se la tua voce trema, sai tu, Berta, perche?

Questo nuovo sgomento, questo vano terrore,

Il rimprovero stesso di cui ti crucci &egrave, amore,

E amore e tu sei hella e tu vivi per me.

Il mio braccio ti serra, il mio cuor ti desia.

Ed ho la mente piena di raggi e di folli,

E voglie ehe mi passi sul labbro il tuo respir.

Voglie posar la fronte sulla tua fronte bianca,

Voglie sentirti inerte, corne persona stanca.

Voglie ehe inebbriata mi parli di morir.

Giacosa.

(О, будь чиста и бла, какъ жемчугъ морской, и говори правду, вооружась своею непорочностью. Смотри, какъ прекрасна ночь, смотри, какъ чисто небо! Знаешь-ли, какое пламя заставляетъ колебаться твою грудь? Твой голосъ дрожитъ, знаешь-ли, Берта, почему? Это новое теб чувство, этотъ страхъ безъ причины, эти мученія, которыя ты испытываешь — это любовь, это любовь и ты хороша, и ты живешь для меня. Моя рука тебя обнимаетъ, мое сердце тебя желаетъ. Душа моя полна счастья и безумія, я хотлъ-бы, чтобы на губахъ моихъ прошло твое дыханіе, чтобы твой блый лобъ прижался къ моему лбу, я хотлъ-бы почувствовать тебя обезсилвшей, точно въ обморок, хотлъ-бы, чтобы ты въ безуміи говорила только о смерти).

Ея рука лежала въ его, она сидла неподвижно, еле дыша. Быть можетъ она чувствовала, какъ безсиліе, о которомъ говорилъ поэтъ, пылкое подчиненіе вол другого лица, овладвало ею.

Было темно на той части террасы, гд они сидли, ихъ почти не было видно, но мягкій гибкій мужской голосъ доносился къ сидящимъ у стола съ патетическимъ, необыкновенно страстнымъ выраженіемъ.

Флоренсъ, ничего не понимавшая въ стихахъ, первая нарушила общее настроеніе.

— Вашъ чай стынетъ, сказала она.— Не можете ли вы декламировать позже?

Но Аагота, понявшая смыслъ стиховъ и скандализированная вложеннымъ въ нихъ выраженіемъ и слишкомъ краснорчивою интонаціею, съ какою они были сказаны, подошла къ Аліи и, тихо дотронувшись до ея руки, шепнула ей:

— Иди пить чай. Не сиди здсь одна съ нимъ въ темнот — ты забываешься.

Алія вздрогнула и встала. Когда она подошла къ столу, въ глазахъ ея было какое-то безумное выраженіе, она точно не сознавала, что вокругъ нея длается.

Серра вновь впалъ въ прежнее необузданное веселье. Онъ сталъ галоппировать по всей террас верхомъ на стул, задрапировался въ араба помощью скатерти и салфетокъ и слъ на полъ съ скрещенными ногами, затмъ переодлся въ сицилійскаго бандита съ космами волосъ, падавшими на глаза и кинжаломъ, скрытымъ подъ плащемъ, спрятался въ тни у стны и когда Рикардъ подошелъ къ нему, такъ неожиданно накинулся на него, чисто кошачьимъ прыжкомъ, и такимъ угрожающимъ голосомъ и съ такою миною потребовалъ кошелька и часовъ, что дамы вскрикнули.

— Что съ вами? спросила Алія, смявшаяся вмст съ другими, но подозрвавшая, что за этимъ возбужденіемъ скрывается нчто другое.

— Это потому, что вы узжаете завтра.

— Такъ, значитъ, вы радуетесь этому?

— Нтъ, я вовсе не радуюсь, а послдній актъ въ комедіи никогда не бываетъ достаточно веселъ. Вотъ уже цлыхъ два мсяца, какъ я играю комедію, нужно же блестящимъ образомъ закончить ее.

Вс двушки захотли узнать, что онъ подразумваетъ подъ словомъ комедія.

— А разв я не ухаживалъ за всми вами? спросилъ онъ.— И держу пари, что вы вс придавали этому ухаживанію серьезное значеніе. Одна только синьора Аагота составляетъ исключеніе — она одна не врила, что я въ нее влюбленъ.

— Вы считаете себя слишкомъ хорошимъ актеромъ, вскричала Алія съ порывистою веселостью.— Кто сталъ бы серьезно относиться къ вамъ! Никто — но, быть можетъ, нкоторыя изъ насъ забавлялись тмъ, что платили вамъ тою же монетою — и кто знаетъ, не вы ли были въ конц концовъ одурачены.

— Очень можетъ быть, отвтилъ онъ, полусмясь, полусерьезно глядя на нее.— Время покажетъ.

Посл этой шутки вс утихли. Серра началъ вновь декламировать стихи. Онъ зналъ наизусть всхъ итальянскихъ классиковъ и, желая передать волнующее его въ данную минуту настроеніе, всегда умлъ ловко пользоваться тмъ или другимъ отрывкомъ изъ любимыхъ писателей.

— Почему вы не декламируете никогда ничего своего? спросила его Флоренсъ.

— Потому что я люблю декламировать только то, чмъ дйствительно восхищаюсь. Не думайте, что я говорю это изъ скромности, прибавилъ онъ.— Послушайте, продолжалъ онъ, обращаясь къ Аліи.— Я уже разсказывалъ вамъ, какъ я когда-то восхищался Летарди, когда былъ молодъ и любилъ мечтать. Послушайте еще одинъ отрывокъ изъ него и затмъ баста.

Онъ сталъ передъ нею и началъ декламировать.

Sempre саго mi fu quest’ermo colle,

E queste siepe, que de tanta parte

Dell’ultimo orizzonte il guardo esclude.

Ma sedendo e mirando, interminati

Spazi di l da quella, e sovrumeni

Silenzi, e profondissima quiete

Io nel pensier mi fingo, ove per pocco

Il cor non si spaura. E corne il vento

Odo stormir tra queste piante,

Io quello Infinito silenzio а questa voce

Vo comporando: e mi sovien l’eterno,

E le morte stagioni, e le presente

E viva, e il sum di lev.

Centra questa linmensit s’annega il pensier mio,

E il naufragar m’&egrave, dolce in questo mare.

(Всегда мн дорогъ былъ этотъ пустынный холмъ и эта живая изгородь, скрывающая отъ взгляда часть далекаго горизонта. Когда я сижу и смотрю оттуда на безконечное пространство, открывающееся передо мною, сверхъестественная тишина, глубочайшее спокойствіе, царствующее вокругъ, заставляетъ меня погружаться въ мечты и сердце мое замираетъ въ груди. А когда втеръ начинаетъ завывать среди этихъ деревьевъ, я сравниваю это безконечное молчаніе съ этими звуками: и мн вспоминаются вчность, и прошлое, и настоящее, и мертвые, и живые и ихъ голоса. И въ эту безконечность какъ бы погружается моя мысль и мн кажется пріятнымъ исчезнуть въ этомъ мор).

Вс сидли молча, когда онъ кончилъ. Мягкая мечтательность, проникавшая стихотвореніе, и выразительное чтеніе произвели свое дйствіе даже на тхъ, кто не вполн понималъ его. Безконечная тишина, вызванная фантазіей поэта, какъ бы овладла всми и держала ихъ подъ своимъ очарованіемъ.

Наконецъ, Аагота поднялась и бросила вопросительный взглядъ на Рикарда.

— Уже двнадцать часовъ. Не пора-ли намъ расходиться? Мы должны встать завтра пораньше.

Вс стали прощаться и Серра воспользовался случаемъ, чтобы шепнуть Аліи:

— Я приду позже попрощаться съ тобою въ твоей комнат, когда другіе лягутъ. Хорошо?

Алія ничего не отвтила, но задрожала и щеки ея покрылись смертельною блдностью.

— Когда разбудить васъ завтра? спросила Геррьета Ааготу.

— О, Рикардъ всегда очень рано просыпается.

— Я тоже всегда сама пробуждаюсь въ день отъзда, сказала Геррьета.— Я приду и разбужу Алію, когда вы вс еще будете спать. Ты всегда спишь съ закрытою дверью, не правда-ли?

Серра при этомъ вопрос взглянулъ на Алію. Она ничего не отвтила.

Вернувшись въ свою комнату, сообщавшуюся корридоромъ съ комнатою Рикарда и Ааготы, она съ нетерпніемъ ждала минуты, когда останется одна, но Аагота постоянно входила къ ней, то чтобы поискать ту или другую вещь, то чтобы предложить ей уложить въ свой сундукъ нкоторыя изъ ея платьевъ. Аагота имла обыкновеніе въ ночь передъ отъздомъ почти не ложиться, а суетиться и заниматься чуть ли не до утра разными пустяками. Наконецъ терпніе Аліи лопнуло и она сказала съ нкоторымъ раздраженіемъ:

— Оставь все это, прошу тебя — я падаю отъ усталости. Если забудемъ что-нибудь, можно будетъ уложить завтра поутру.

— Сними хоть это платье, я спрячу его въ мой большой сундукъ. Ты испортишь его, если станешь укладывать въ свой.

Алія колебалась. Какъ ей избавиться отъ этого? Уже пробилъ часъ, онъ могъ каждую минуту взойти, а она не могла принять его иначе, какъ только вполн одтою.

Но Аагота не отставала. Она, должно быть, подозрвала что-нибудь, потому что не было возможности отвязаться отъ нея сегодня вечеромъ.

— А ты забыла, что твое дорожное платье разорвано. Дай мн его. Ложись, я поправлю драпировку, пока ты будешь раздваться.

Алія принуждена была отдать Аагот юбку и накинула на себя свтло-розовую утреннюю блузу. Усвшись передъ зеркалами, она распустила волосы и начала чесаться, чтобы заставить Ааготу думать, что она дйствительно собирается лечь въ постель, въ то же время она тщательно прислушивалась къ шуму въ корридор, ей казалось постоянно, что она слышитъ шаги. Что если онъ подойдетъ и постучитъ, пока Аагота еще здсь! Чтобы помшать этому, она начала громко разговаривать: онъ услышитъ такимъ образомъ, что она не одна.

— Что же длаетъ Рикардъ? Бдняжка, онъ наврное не заснетъ, если ты не перестанешь ходить взадъ и впередъ и стучать. Оставь, милая Аагота, все уже въ порядк. Нельзя быть одтою съ иголочки въ купэ желзной дороги.

— Какая ты, однако, нетерпливая! Ну, хорошо, я возьму съ собою платье и окончу его въ своей комнат. Но это ужасно, какъ ты долго возишься сегодня со своими волосами — почему ты не ложишься?

Алія быстро поцловала ее и почти вытолкнула изъ своей комнаты. Какъ только Аагота ушла, она стала быстро приводить въ порядокъ свое платье, сердце ея сильно билось отъ страха, что онъ застанетъ ее полуодтою. Она вновь подняла волосы, тщательно застегнула на вс пуговицы свой длинный пеньюаръ и обвязала его у таліи лентою, чтобы придать ему мене распущенный и небрежный видъ, она краснла при одной мысли, что онъ застанетъ ее переодтою, и почти желала, чтобы онъ не приходилъ. И когда она, наконецъ, дйствительно разслышала его шаги, ея застнчивость одержала вверхъ надъ всми другими чувствами: съ быстротою молніи, почти не сознавая, что она длаетъ, она бросилась къ двери и заперла ее на ключъ.

Она услышала, какъ онъ взялся за ручку двери, услышала, какъ онъ тихо шепнулъ: — отвори, amor mio!— подождалъ минуту, затмъ ушелъ, опять вернулся, взялся за дверь, и затмъ, сказавши презрительнымъ и сердитымъ тономъ ‘pah!’, быстро удалился.

Когда его шаги замерли въ корридор, сердце ея упало и ею овладла внезапно безграничная слабость, какъ противовсъ сильному возбужденію, въ какомъ она находилась весь вечеръ. Быстро раздвшись, она легла въ постель и затушила свчу.

Да, теперь все кончено! Завтра утромъ она удетъ, отказавъ ему въ послднемъ прости, о которомъ онъ такъ просилъ и на что она дала ему молчаливое согласіе! Неужели онъ посл этого захочетъ видть ее? Изъ ложнаго стыда она погубила все, и вроятно навсегда! Она вертлась на кровати и не могла заснуть.

Ночь была такая душная, какія бываютъ только на юг, безъ малйшаго втерка, съ удушающими благоуханіями, трудно было дышать, а стоило только поднять руку или ногу или сдлать малйшее движеніе, и все тло обливалось потомъ.

Она лежала совершенно неподвижно, закинувъ руки за голову и устремивъ глаза черезъ открытую дверь балкона на звздное небо, блествшее и сіявшее между блыми колоннами.

Она долго пролежала такимъ образомъ, когда въ дверяхъ балкона показалась вдругъ темная фигура, наполнившая собою все отверстіе. Глаза ея широко раскрылись и неподвижно смотрли на это видніе, какъ будто вызванное ея фантазіею. Она была почти безъ чувствъ, когда чьи-то руки обвились вокругъ ея стана, чьи-то губы примкнули къ ея губамъ и ея напряженное состояніе перешло въ безграничную преданность.

——

На другой день началась сцена, обычная при отъздахъ на станціи, особенно въ раннюю пору. Алія, противъ своего обыкновенія, не была готова во-время, и Аагота должна была помогать ей укладывать вещи, такъ что они отправились безъ кофе. На станцію они пріхали передъ послднимъ звонкомъ. Рикардъ и Аагота бросились покупать билеты и сдавать вещи, а миссъ Джонстонъ явилась съ букетами цвтовъ и поцлуями. Аліи удалось на минуты опередить другихъ, и Серра подошелъ къ ней.

— Черезъ нсколько недль я пріду къ теб, сказалъ онъ.— Врь мн, жди и люби.

Она отвтила коротко и энергично: — Да.

Остальные вышли также на платформу, двери то раскрывались, то закрывались, публика выходила и входила, всеобщая толкотня и смятеніе!

Не будучи въ состояніи сдерживать себя, онъ поцловалъ ее въ губы, помогая ей войти въ купэ. Аагота одна замтила это, кондукторъ затворилъ дверь и поздъ тронулся.

Алія не сознавала совершенно окружающаго. Она сидла въ уголку дивана неподвижно, точно околдованная, съ глазами, устремленными прямо передъ собою, съ слабымъ румянцемъ на щекахъ и съ какимъ то таинственнымъ выраженіемъ на лиц, точно она прислушивалась къ голосамъ какого-то другого міра, невидимаго для остальныхъ.

VIII.

Это мечтательное состояніе продолжалось и во Флоренціи. Она проводила значительную часть времени въ картинныхъ галереяхъ и старалась возможно больше быть одной. Чудный міръ искусствъ, окружавшій ее, производилъ какое-то успокаивающее дйствіе на ея взволнованную душу. Благодаря врожденному пониманію красоты, она была въ состояніи боле полнымъ образомъ усваивать себ то, что она видла, сродняться съ нимъ, а не просто наслаждаться произведеніями искусствъ. Вс эти картины, въ которыхъ прелесть колорита и красота очертаній соединялись съ глубокимъ чувствомъ и задушевностью, говорили ея возбужденному уму и чувствамъ, и она засыпала по вечерамъ и просыпалась по утрамъ до такой степени полная этихъ впечатлній, проникнутая ими, что они какъ бы давали особую окраску ея собственной жизни. Галереи разсказывали ей всю исторію человчества въ идеализированномъ свт, соотвтствовавшимъ вполн романтическому обороту, происшедшему въ ея судьб. И вс сомннія относительно правильности отношеній, въ которыя она дала себя вовлечь, исчезали передъ боле обширномъ взгляд на жизнь, который внушали ей эти залы.

Вотъ этотъ гордый кавалеръ, носившій одну изъ величайшихъ историческихъ фамилій, и портретъ котораго былъ нарисованъ Сальваторомъ Роза, этотъ чисто итальянскій типъ съ страстными и въ то же время кроткими черными глазами, съ изящною гибкою фигурою и съ выраженіемъ лица одновременно энергичнымъ и равнодушнымъ — и эта блокурая женщина, въ изображеніи которой Тиціанъ сконцентрировалъ типъ красоты чуждой расы,— они несомннно представляли собою пару влюбленныхъ, но кому въ голову приходитъ спрашивать: женаты ли они? Кто она? Каковы были титулъ, имя и положеніе ея отца? Онъ стоитъ въ каталог вмст со всми своими титулами, она — безъ всякаго имени. Но что означаетъ все это въ мір, гд красота, молодость и любовь царятъ безраздльно?

А вс эти изображенія ‘la santa famiglia’, олицетворявшія такимъ чуднымъ образомъ материнскую любовь и материнское счастье. Какъ она любовалась ими! Она могла десятки разъ съ одинаковымъ удовольствіемъ сидть и мечтать передъ кроткими мадоннами Перуджино и Ботичелли, въ нмомъ экстаз разсматривающими новорожденнаго.

Но иногда настроеніе ея мнялось, благодаря другимъ картинамъ, совершенно иного рода. Среди этого міра идеальной красоты прорывался иногда боле чувственный тонъ: смлое поклоненіе плоти Рубенса представляло рзкую разницу съ идеализмомъ итальянцевъ. На его картинахъ не встрчалось изображеній ангела, который съ почтительно наклоненною головою сообщаетъ застнчивой, пораженной дв о томъ, что она должна сдлаться матерью. Здсь сильный, рослый человкъ съ пылкою страстностью преслдуетъ женщину, которая убгаетъ отъ него, чтобы лучше привлечь и отдаться. Алія отворачивалась отъ такихъ картинъ съ какимъ-то неопредленнымъ безпокойствомъ. Но проходя мимо картины Рубенса, изображающей ‘la santa famiglia’, она находила ее такою смлою, что невольно останавливалась, улыбаясь. Небесный ребенокъ, который у другихъ кажется страдающимъ англійскою болзнью, такъ какъ художники, желая придать ему боле одухотворенное выраженіе, надляютъ его слишкомъ большою головою и слишкомъ блдными щеками, у Рубенса превращался въ здоровеннаго, розоваго мальчика, который откидываетъ назадъ голову и отъ души хохочетъ, между тмъ какъ Іоаннъ, старше его на нсколько лтъ, съ улыбкою восхищенія смотритъ на него, находя его, повидимому, удивительно милымъ и забавнымъ. Мать, полная и розовая, производитъ впечатлніе превосходной кормилицы, а Іосифъ вовсе не похожъ на того одинокаго старца, который стоитъ вдали, какъ бы не имя ничего общаго съ остальною семьею, онъ, напротивъ того, изображенъ въ вид молодого отца семейства, счастливо улыбающагося.

Андреа много разъ писалъ и его письма были наполнены самыми нжными выраженіями. Алія всегда запиралась, чтобы читать ихъ, такъ какъ они всегда возбуждали въ ней сильное волненіе: то заставляли краснть и плакать, то длали ее задумчивою и серьезною. Она вновь и вновь перечитывала ихъ, ложась по вечерамъ въ постель или днемъ, когда ей случалось быть одною. Иногда она не спала по ночамъ, обдумывая какое-нибудь выраженіе въ нихъ, и не успокаивалась, пока не зажигала свчи и не вынимала письма изъ пакета, который она прятала всегда подъ изголовье. Она обдумывала и взвшивала каждое слово, чтобы увидть, звучитъ ли оно искренно, соотвтствуетъ ли оно его характеру и образу мыслей, или представляетъ собою только пустую фразу, и когда ей Казалось послднее, она чувствовала себя оскорбленною и ее охватывалъ страхъ.

Это былъ все тотъ же страхъ, доходившій до настоящаго ужаса — страхъ, что она уступила любви, которая съ его стороны была только чувственною страстью, а съ ея — безграничною преданностью на жизнь и смерть. И всякій разъ, когда она начинала обсуждать то, что произошло между ними и особенно послднюю ночь, она фантазировала и представляла себ вс ихъ отношенія столько разъ и въ такихъ разнообразныхъ видахъ, что наконецъ перестала понимать, что происходило въ дйствительности и что было только плодомъ ея воображенія. И эта неувренность относительно себя и его только усиливала ея желаніе поскоре увидаться съ нимъ, доводила это желаніе до томительной тоски. Ей казалось, что вся ея жизнь, ея самоуваженіе, ея спокойствіе зависятъ отъ этого свиданія, что она тогда только узнаетъ, разовьется ли боле глубокое и серьезное отношеніе изъ этого чувства, похожаго на чадъ, представлявшаго собою смсь фантазіи и чувственности, чувства, которое подъ лучами палящаго солнца, среди ласкающихъ волнъ, въ душной, насыщенной благоуханіями атмосфер знойнаго лтняго дня такъ неудержимо влекло ихъ другъ къ другу.

Поэтому она почувствовала ударъ въ самое сердце, когда получила отъ него письмо съ сообщеніемъ, что онъ не можетъ пріхать къ ней во Флоренцію, какъ общалъ. Въ имніи брата возникли разныя затрудненія: управляющій растратилъ часть имущества, приходится поставить всю администрацію на новую ногу, братъ его боленъ и онъ не можетъ ухать и заставить его одного распутывать вс эти непріятныя дла.

‘Старайся возможно дольше продержаться въ Италіи’, писалъ онъ, ‘такъ чтобы я могъ встртить васъ въ Рим или Венеціи на возвратномъ пути. Но если ты удешь, не увидавшись со мною’ — это поразило ее, какъ могъ онъ даже допустить такую мысль — ‘то я постараюсь пріхать къ теб въ Швецію, когда мое положеніе сдлается боле независимымъ. Но будешь ли ты меня ждать? Я едва смю на это надяться и зналъ всегда, что мн не суждено быть счастливымъ и меня вовсе не удивитъ, если судьба разлучитъ насъ какъ разъ въ ту минуту, когда мы полюбили другъ друга’.

Она нсколько разъ перечитала письмо и почувствовала на сердц леденящій холодъ. Такъ вотъ какъ быстро соглашается онъ отказаться отъ нея! Для него это никогда не было серьезно! Она просидла нкоторое время тихо, точно ошеломленная этимъ ударомъ, но мало-помалу лицо ея вспыхнуло и ужасный, невыносимый стыдъ овладлъ ею при мысли, что она отдалась вся человку, который сдлается чужимъ для нея и для котораго она будетъ только одною среди многихъ. Такъ вотъ какъ кончились вс ея мечты о любви, боле сильной, глубокой и разумной, чмъ та, что она видла у другихъ! Одинъ только угаръ — и больше ничего!

Вн себя отъ волненія, сильно возбужденная, она вышла изъ дому, она все шла и шла, не думая о томъ, гд она, съ сильно бьющимся сердцемъ и звономъ въ ушахъ.

Она поднялась по красивой Viale dei Colli, извивающейся между блыми виллами и цвтущими садами, съ лавровыми и лимонными деревьями, чуднымъ запахомъ розъ и апельсинныхъ цвтовъ и роскошными олеандрами и камеліями, великолпные цвты которыхъ рзко выдлялись на мрачной, голубовато-зеленой масс деревьевъ. Она дошла до Peanzle Микель Анджело, гд молодой Давидъ царитъ на горизонт, вырисовываясь своими могучими формами на пурпуровомъ вечернемъ неб и фіолетовомъ абрис горъ. Остановившись, она посмотрла на таинственную Ночь, вырзанную на пьедестал статуи, которая съ перваго же взгляда сильно поразила ея воображеніе. Что хотлъ выразить великій художникъ этою какъ бы неоконченною фигурою, которая не выступаетъ изъ мраморной глыбы, но такъ сильно привлекаетъ насъ, кажется такою таинственною, навваетъ столько думъ, такъ сильно затрогиваетъ воображеніе, что откликается на вс настроенія, волнующія насъ въ данную минуту.

Это и та безсонная ночь, когда человкъ вертится въ мучительной тоск по горячей постели, прислушиваясь къ частымъ ударамъ часовъ, которые смшиваются съ собственными пульсовыми ударами, такъ что подъ конецъ вс мысли путаются и не знаешь, утро ли или вечеръ, — и та тихая ночь, полная воспоминаній о прожитомъ дн и свтлыхъ сновидній,— и та ночь, когда сонъ бжитъ отъ глазъ, сердце останавливается въ страстномъ ожиданіи, любовь наполняетъ душу, пульсъ перестаетъ биться, чувства и мысли путаются… Но это также и грозная, мрачная ночь, страшная ночь одиночества и отчаянія, изъ которой не находишь никакого исхода.

Алія смотрла и смотрла, какъ статуи вырисовывались на ясномъ неб сентябрьскаго вечера, какъ цвтущій городъ разстилался у ея ногъ въ розоватой дымк, какъ Арно извивался сребристою лентою,— вдругъ раздался звонъ Angelus изъ многихъ церквей, нарушая вечернюю тишину — и, не будучи больше въ силахъ противостоять своей тоск, она заплакала, поддаваясь настроенію, которое охватываетъ васъ при вид окружающаго прекраснаго міра, составляющаго такую рзкую противоположность съ внутреннимъ разладомъ, наполняющимъ душу. На площади появилось нсколько иностранцевъ съ Baedeker’омъ въ рукахъ, они съ удивленіемъ посмотрли на одинокую, плачущую двушку. Алія поспшно сошла внизъ и отправилась на кладбище San Miniato, чтобы выплакаться на свобод. Здсь, среди блыхъ памятниковъ съ изображенными на нихъ горюющими женщинами или ангелами, съ распростертыми крыльями, охраняющими входъ въ могилу, можно было дать волю своимъ чувствамъ, не возбуждая вниманія, естественно было плакать здсь, и она бросилась на колни у неизвстной могилы и зарыдала такъ сильно, неудержимо, какъ рдко кто плакалъ надъ мертвымъ.

Ея отчаяніе породило въ ней ршимость не узжать, а придумать что-нибудь, чтобы остаться въ Италіи до свиданія съ нимъ. Ухать домой съ этимъ смертельнымъ сомнніемъ было невозможно.

Почему она отказалась отъ мста у маркизы Серра? Только изъ высокомрія. Да, тогда’это высокомріе было у мста, но не теперь. Теперь самое важное для нея — увидться съ нимъ и разъяснить свои сомннія. И она ршила немедленно написать ему и объявить о своемъ согласіи принять мсто у его тетки, если оно свободно. Она посл, шила отправить это письмо, чтобы положить конецъ своимъ колебаніямъ, но ничего, не сказала ни Аагот, ни Рикарду, а продолжала жить прежнею обособленною жизнью, погруженная въ свои думы и сомннія.

Они пріхали въ Римъ и здсь она стала со дня на день ждать его отвта. Это будетъ, наврное, радостный, благодарный отвтъ — онъ обрадуется этому доказательству ея любви, доказательству, что она свято исполнила его просьбу не давать ему разрушать ихъ счастье и ради него пожертвовала ₍своею гордостью.

Но — что это значитъ?— она точно окаменла и поблднла, какъ смерть, читая его письмо. Онъ отказывается. Она унизила себя до того, что предложила похать къ нему, а онъ отказывается.

‘Я не долженъ принимать твоего предложенія’, писалъ онъ.— ‘Когда я впервые предлагалъ теб это, я не любилъ тебя такъ глубоко, такъ сознательно, какъ теперь. Я думалъ только о себ. Теперь же я люблю тебя достаточно, чтобы имть силы скоре лишиться тебя, чмъ жертвовать тобою. Какъ ты думаешь, долго ли мы будемъ въ состояніи скрывать наши отношенія отъ тетки и невстки, если будемъ видться каждый день? А каково будетъ твое положеніе, если он узнаютъ все? Поврь мн, гораздо лучше никогда больше не видть другъ друга и сохранить навсегда воспоминаніе о самой свтлой минут въ жизни, которая озаритъ своимъ блескомъ всю нашу послдующую жизнь. Лучше разстаться теперь же, чмъ разрушить нашу любовь будничною прозою, что случилось бы неизбжно, если бы мы поженились — или подвергнуть себя непріятностямъ и оскорбленіямъ, недоразумніямъ и разладу, которыя послдуютъ неминуемо, если мы вступимъ въ тайную связь’.

Затмъ слдовали обычныя нжныя выраженія: ‘anima dell’anima mia, mio dolcissimo amore’ и т.д., которыя она съ озлобленіемъ пропустила, потому что теперь она не врила въ ихъ искренность, горькое подозрніе закралось въ ея душу. Она спокойно дала ему ухать, не безпокоясь о его жизни въ деревн съ невсткою, и ни разу, съ тхъ поръ, какъ она впервые говорила съ нимъ о ней, она не питала никакихъ подозрній относительно его чувствъ къ ней. Такое подозрніе казалось ей недостойнымъ,’она хотла показать ему полное довріе. Но теперь! Кто знаетъ, не она ли удержала его, не она ли не позволила ему пріхать къ ней.

Это подозрніе вызвало въ ней чувство жгучаго стыда — она, которая была такъ уврена, что никогда не полюбитъ никого, не убдившись предварительно въ его несомннной любви, — она кончила тмъ, что отдалась человку, который бросаетъ ее посл перваго объятія. Какъ же ей жить посл этого? То, что онъ называлъ самымъ свтлымъ воспоминаніемъ въ жизни, было для нея навсегда загрязнено, — это было пятно, ничмъ неизгладимое.

Возможенъ только одинъ исходъ — умереть! Да, смерть, одна смерть могла искупить все, вернуть ей самоуваженіе. Посл такой любви — все казалось низменнымъ и пошлымъ, одна смерть была достаточно грандіозна, чтобы достойнымъ образомъ закончить такую жизнь.

Аагота заказала на сегодня теплую ванну и звала ее купаться. Ванна!

Мысль быстро пронеслась въ ея возбужденной голов. Она посмотрла на свои руки. Вотъ главная артерія — да. Говорятъ, что это легко. Она растерянно стала озираться по комнат, отыскивая что-нибудь острое, и взглядъ ея упалъ на генуэзскій кинжалъ, подаренный имъ, который итальянскія женщины носятъ въ волосахъ и часто пускаютъ въ ходъ въ припадкахъ ревности. Она не подумала о томъ, годится-ли этотъ кинжалъ для задуманной ею цли, а воткнула его въ волосы, быстро сбжала съ лстницы вслдъ за Ааготою и сла на ожидавшаго ихъ извощика.

Ванны были устроены въ старинномъ дворц съ красивымъ дворомъ, посредин котораго находился фонтанъ. Ванныя комнаты были декорированы въ помпеевскомъ вкус, почти такъ-же, какъ во времена римлянъ. Не впервые входилъ въ такую ванну несчастный, чтобы положить конецъ жизни, потерявшей для него всякій смыслъ и значеніе!

Он получили дв комнаты рядомъ, но безъ смежныхъ дверей.

— Если сеньорин понадобится что-нибудь, стоитъ только потянуть за этотъ шнурокъ, сказалъ сторожъ, приготовлявшій ванну.

— Благодарю, все хорошо.

Она быстро отпустила его., оставить-ли дверь открытою? Нтъ, лучше запереть, а то могутъ войти слишкомъ рано — пусть лучше взломаютъ потомъ.

Холодно было въ нетопленной комнат, ее охватила дрожь, пока она раздвалась. Она прибавила горячей воды, такъ что чуть не обожглась, вскочивъ въ ванну. Положивъ кинжалъ на край ванны возл себя, она легла съ закрытыми глазами и задумалась — задумалась о томъ другомъ купаніи въ синемъ мор, подъ знойнымъ солнцемъ, гд страсть впервые охватила ее, та страсть, которая должна была закончиться невыносимымъ стыдомъ. Да, потому что онъ любилъ только ея тло — это былъ чувственный угаръ, больше ничего,— въ этомъ она убдилась. И она не хочетъ пережить этого униженія.

Въ эту минуту она вскрикнула и выпрямилась. Въ дверь раздался легкій стукъ, но онъ пробудилъ ее изъ задумчивости и нарушилъ царствовавшую вокругъ тишину.

Раздался голосъ Ааготы.

— Ты готова?

— Готова! Я еще лежу въ ванн.

— Но ты лежишь уже цлый часъ.— Ты совсмъ истощишь себя такимъ образомъ. Вставай скоре!

Алія бросила растерянный взглядъ на кинжалъ и тутъ только замтила, какъ онъ мало годится для того, что она задумала. И когда она затмъ посмотрла случайно на платье, лежащее на стул, ей пришла въ голову глупая, прозаическая мысль, мигомъ измнившая ея настроеніе. Ея блье было старое, мстами порванное — чужіе люди войдутъ и будутъ осматривать каждую вещь. Чувство стыда охватило ее при мысли о своемъ нелпомъ план, кровь бросилась ей въ голову, возбужденное настроеніе уступило мсто апатіи. О, она была слишкомъ высокаго о себ мннія, она считала себ боле цльною натурою, чмъ какою была въ дйствительности. Она, слдовательно, ни вложила въ эту любовь всю душу — она еще жила, могла жить, но должна была попирать свои требованія къ себ и къ жизни.

Она одлась съ чувствомъ отвращенія къ себ и ко всему окружающему.

IX.

Рикардъ, который во все время пребыванія въ Италіи жилъ въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи, не находя себ нигд покоя, вставалъ съ солнцемъ по утрамъ и цлые дни проводилъ въ бгахъ, чтобы изучить новыя мстности и найти отвлеченіе противъ мучившей его тоски, схватилъ наконецъ римскую лихорадку и докторъ посовтовалъ ему немедленно выхать изъ Рима. Такъ какъ лихорадка была очень сильна и привела къ сильному упадку силъ, что часто бываетъ посл самыхъ слабыхъ болзней у сильныхъ, здоровыхъ людей, то о возвращеніи домой нечего было и думать, и они поселились на дв недли въ Фраскати, гд сухой горный воздухъ быстро поправилъ больного. Отсюда они намревались отправиться прямо домой посл нсколькихъ дней пребыванія въ Венеціи.

Во время этой тихой, спокойной жизни въ Фраскати, гд иностранцевъ почти не было и гд трудно было придумать какое-нибудь развлеченіе въ виду уединенности мста, мучительное, угнетенное состояніе духа овладло всми тремя. У каждаго изъ нихъ было свое тайное горе и они не чувствовали никакого желанія облегчить его откровенною бесдою съ друзьями. Какая перемна сравнительно съ тмъ временемъ, когда они впервые пріхали заграницу, когда они были такъ тсно соединены, что и радости, и горести были у нихъ общія. Письмо изъ дому съ извстіями о милыхъ, оставленныхъ въ далекой Швеціи, представляло для всхъ трехъ одинаковый интересъ и жадно поглощалось ими. Разговоръ за кофе былъ всегда такъ оживленъ, точно они давно не видались, столько было у нихъ новыхъ впечатлній и старыхъ воспоминаній, столько плановъ на будущее, о которыхъ нужно было переговорить, даже покупка гардинъ или бронзоваго украшенія представляли вопросъ, съ живостью обсуждавшійся всми тремя. А теперь! Встрчаясь за обдомъ или завтракомъ, они не знали, о чемъ говорить, расходясь и отправляясь на прогулку, они никогда не искали общества другъ друга, а шли каждый въ свою сторону. По вечерамъ Алія и Аагота сидли по своимъ комнатамъ, а Рикардъ выходилъ на свою вечернюю прогулку, не спрашивая ихъ, желаютъ ли он сопутствовать ему. Съ ними происходило то, что часто бываетъ въ жизни: счастье соединяетъ, а несчастье разлучаетъ. Многіе радуются чужому счастью, но никто не можетъ нести печаль другого.

Наступилъ конецъ октября. Изъ Швеціи писали, что уже выпалъ снгъ, дороги и улицы наполнены грязью, вс сидятъ передъ каминами, за запертыми окнами, между тмъ какъ снаружи бушуютъ осеннія бури и цлый день царствуютъ сумерки.

А здсь на террас передъ отелемъ цвли розы, въ саду за домомъ красовались камеліи, хризантемы, пеларгоніи и многіе другіе деревья и кустарники. Мандариновыя и лимонныя деревья были наполнены полузрлыми фруктами и въ то же время покрыты цвтами, которые своимъ нжнымъ, пріятнымъ запахомъ производили возбуждающее дйствіе, отъ нихъ такъ вяло счастьемъ и радостью, и при этомъ нельзя было никакъ ясно представить себ, что именно заставляло васъ чувствовать себя такъ хорошо. А у подножія террасы простиралась безконечная равнина, отливавшаяся голубоватымъ цвтомъ, что при закат солнца придавало ей видъ моря и, напоминая Аліи Villa della Circonoalianione въ Гену, заставляло ее плакать при мысли о томъ, что она должна въ скоромъ времени оставить эту страну, къ которой сначала отнеслась такъ недоврчиво и строго, затмъ съ все боле и боле усиливающимся восхищеніемъ туристки, и которую наконецъ научилась любить, какъ часть самой себя.

Маленькая, простенькая квартира на третьемъ этаж Страндгатана, съ своими ширмами на окнахъ и лампою въ длинные зимніе вечера, которая въ теченіи столькихъ лтъ заключала въ себ все, что она любила въ свт, какъ далеко была она теперь отъ нея! Какою чуждою сдлалась она сама для тхъ, кто остался тамъ, дома! И что ей тамъ длать? Разв есть дома кто-нибудь, для кого она единственная или первая? Если она не вернется, старуха, конечно, не разъ соскучиться вечеромъ въ своемъ одиночеств, Аагот не съ кмъ будетъ посовтоваться о новомъ туалет, а у Рикарда не станетъ внимательной слушательницы, когда онъ, лежа на спин, начнетъ разсказывать о своихъ работахъ. И маленькаго никто не съуметъ такъ хорошо позабавить, какъ она. А больше что? Есть ли между ними хоть одинъ, кто поколебался бы купить цной ея жизни жизнь остальныхъ? Чужою была она для нихъ, не смотря ни на что!

А теперь больше, чмъ когда-либо, когда она должна будетъ сидть одна съ этими ужасными воспоминаніями, одна съ этимъ чувствомъ нестерпимаго стыда, котораго она не можетъ никому доврить!

Тотчасъ посл прізда въ Фраскати она дала волю своему отчаянію и раздраженію въ письм къ Серра. Онъ не любилъ ее, онъ никогда не любилъ ее, почему же онъ обманулъ ее, почему нарушилъ ея спокойствіе, она была, если не счастлива, то по крайней мр беззаботна и весела, когда познакомилась съ нимъ, онъ съ возмутительнымъ искусствомъ экспериментировалъ надъ нею, игралъ ею, пока не увидалъ, что для нея это серьезное дло, что она вкладываетъ въ него всю жизнь, и тогда отступилъ, бросая ей въ лицо фразу. И онъ смлъ еще просить ее сохранить, какъ свтлое воспоминаніе, то, что для нея было неизгладимымъ позоромъ!

И она не могла удержаться, чтобы не прибавить этихъ словъ, хотя краснла за нихъ и боролась съ собою, чтобы не доводить себя до такого униженія — и позоръ былъ еще больше отъ того, что онъ писалъ ей это изъ дома той женщины, ради которой жертвовалъ ею.

Она съ какимъ то тупымъ равнодушіемъ стала ждать его отвта. Ей казалось, что ничто уже не можетъ заставить ее страдать сильне теперешняго, и что онъ ничмъ не будетъ въ состояніи исцлить раны такъ безжалостно нанесенной ей.

Отвтъ прибылъ въ то время, когда она сидла за завтракомъ съ Рикардомъ и Ааготою. Они были единственными жильцами въ отел, и лакей, принесшій ей письмо, тотчасъ отправился за новымъ блюдомъ, оставивъ ихъ однихъ. Алія нсколько поблднла при вид письма, но не бросилась, какъ обыкновенно, въ свою комнату, чтобы прочесть его, а тутъ же съ хладнокровнымъ спокойствіемъ разорвала конвертъ въ присутствіи другихъ, повторяя про себя, что она обладаетъ теперь мужествомъ бдняка и можетъ говорить: ‘Длайте со мною, что хотите. Мн нечего терять’.

Но по мр того, какъ она читала, краска бросилась ей въ лицо, слезы выступили въ глазахъ, слезы не печали, а глубокаго волненія. Повернувшись къ Рикарду съ пылающими щеками, она быстро и прерывисто сказала:

— Я не ду съ вами домой. Я ду въ Геную и тамъ и останусь.

Рикардъ вскочилъ со стула, взялъ ее за руку и увлекъ въ гостиную, гд заперъ дверь, оставивши Ааготу одну.

— Мн необходимо переговорить съ тобою. Ты дешь въ Геную? Значитъ Серра просилъ тебя сдлаться его женою?

— Нтъ, вовсе нтъ, я беру мсто чтицы у его тетки, маркизы Серра!

— Чтицы у его тетки! Такъ вотъ что онъ предложилъ теб? Разв ты не понимаешь, что это значитъ, какому униженію ты себя подвергаешь? Онъ не считаетъ тебя достойною сдлаться его женою, но ему нравится играть съ тобою въ любовь, да и въ самомъ дл трудно встртить такую невинную, такую красивую, такую умную двушку, какъ ты, которая — такія двушки обыкновенно не позволяютъ играть собою такимъ недостойнымъ образомъ.

— Фи, фи, фи, какое возмутительное толкованіе ты придаешь всему этому! вскричала Алія, приходившая въ нервное раздраженіе, какъ только Рикардъ неосторожно касался этого предмета.— Но ты ничего не понимаешь въ любви, ты, посамой натур своей, не въ силахъ понимать нашихъ отношеній. Для тебя, съ твоимъ энергическимъ, предпріимчивымъ характеромъ, любовь означаетъ предложеніе и свадьбу — и какъ только дло это благополучно доведено до конца, ты успокаиваешься и начинаешь заниматься чмъ нибудь другимъ. Какая разница съ нимъ! Онъ не можетъ такъ прямо идти къ цли. Но за то онъ можетъ такъ сильно любить, какъ теб никогда и не снилось, со всею тою нжною заботливостью, со всми тми мелочами, которыя придаютъ жизни особую прелесть, но которыя ты не понимаешь, поэтому не теб говорить о немъ и осуждать наши отношенія. Оставь меня въ поко, я буду дйствовать по собственному усмотрнію, мн одной отвчать за свои поступки.

— Но ты не въ своемъ ум, тебя ослпляетъ страсть. Но, слава Богу, мы теперь въ стран, гд есть возможность принудить такого рода господъ отвчать за свои поступки.

— Что ты хочешь этимъ сказать?

— Я хочу сказать, что мы будемъ драться на дуэли, и не въ шутку, а серьезно,— либо онъ, либо я…

— Рикардъ, ты съ ума сошелъ! Какъ можешь ты говорить такія безразсудныя вещи! Ты хочешь сдлать меня или Ааготу несчастными на всю жизнь! Драться на дуэли! Но ты этого и не можешь. Шведскій офицеръ подвергается за это исключенію со службы.

— Я объ этомъ ни мало не забочусь. Не время теперь обращать на это вниманіе: здсь затронуты интересы боле важнаго рода. Я поду дня черезъ два въ Геную. Ты же съ Ааготою отправишься въ Венецію и тамъ подождешь меня.

— Я никогда этого не сдлаю.

— Алія! Разв ты не понимаешь, что я долженъ все пустить въ ходъ, чтобы спасти тебя! Ты говоришь, что я не могу любить. У меня нтъ нжнаго сладострастія, той чувственной нжности, которая понравилась теб, согласенъ. Но, если бы ты захотла понять меня четыре года тому назадъ, ты увидла бы, что я могу любить гораздо боле глубокою, страстною любовью, нежели онъ, съ мужскимъ постоянствомъ, о которомъ эти слабые южане и понятія не имютъ. Послушай, какое между нами различіе. У него не хватаетъ мужества отказаться ради тебя отъ своего положенія grand signeur’а, порвать со своимъ знатнымъ родомъ, не хватаетъ силы воли и ршимости работать для тебя. Напротивъ того, я, знаешь ли, на что я былъ бы способенъ, если бы ты полюбила меня? У меня есть жена, которую я любилъ еще нсколько недль тому назадъ.

— Замолчи, ради Бога, что это ты говоришь!

— Нтъ, ты должна выслушать до конца. У меня есть положеніе, будущее, состояніе, дитя, мать, все, что можетъ привязывать человка, сдерживать его узами любви, чести и честолюбія, но все это я брошу на полъ какъ этотъ вотъ стулъ, — онъ съ силою швырнулъ на полъ стулъ и положилъ на него сою ногу — и буду попирать ногами, если ты только согласишься быть моей. Я оставлю военную службу и убгу съ тобою въ Америку, если ты захочешь, и этими вотъ двумя пустыми руками построю теб домъ, который будетъ боле врнымъ убжищемъ для тебя, боле свтлымъ и счастливымъ домомъ, чмъ наслдственный дворецъ твоего принца, который стыдится принять тебя.

— О, Рикардъ! вскричала Алія, дрожа отъ волненія.— Къ чему ты говоришь мн все это? Ты только показываешь мн, какъ сильно я люблю Серра. Потому что я не могу не признать, что въ твоихъ словахъ есть доля правды, ты силенъ, ты можешь служить опорою, онъ слабъ, нершителенъ, онъ не можетъ меня любить такою цльною любовью, не уметъ бороться, чтобы овладть мною, все это я вижу, и тмъ не мене, слушая тебя, все мое сердце неудержимо рвется къ нему. Ты такъ силенъ, такъ любишь борьбу, такъ энергиченъ въ своихъ дйствіяхъ, что можешь отлично остаться и одинъ. Но онъ слабъ, нершителенъ, онъ принадлежитъ къ тмъ, кто скоре убьетъ себя съ отчаянія, чмъ вступитъ въ упорную борьбу для достиженія задуманной цли, и поэтому, именно поэтому, я и люблю его такъ сильно, потому что у меня больше мужества, больше вры, чмъ у него, потому что я могу служить ему опорою, укрпить его, потому что, да, именно за его недостатки я его и люблю, да, еслибы у него были только недостатки, а у тебя только добродтели, я любила-бы его недостатки, въ десять тысячъ разъ больше, чмъ твои достоинства, понимаешь? Я люблю его и ты не принесешь себ никакой пользы, если будешь дурно говорить о немъ.

— Хорошо, я не буду говорить, но за то я буду дйствовать. Я не могу стоять въ сторон и смотрть хладнокровно на то, какъ ты унижаешь себя, разв ты не понимаешь, къ какимъ послдствіямъ можетъ привести…

— Къ какимъ послдствіямъ? Она посмотрла ему прямо въ лицо.

— Ну, хорошо, если ты хочешь, я выскажу теб всю правду. Ты воображаешь, что такого рода итальянецъ въ состояніи удовлетворяться навсегда чмъ-то въ род платонической любви, онъ могъ играть до сихъ поръ комедію, но будь уврена, что пройдетъ немного времени, и ты сама пойдешь на встрчу его желаніямъ, или ты такъ убждена въ собственной сил?

— Я уже говорила теб, что я одна отвчаю за себя, вскричала она съ пылающими щеками.— Ты не имешь права говорить объ этомъ, еслибы ты былъ дйствительно моимъ братомъ, тогда другое дло, но теперь, и посл того, въ чемъ ты мн только что признался. Ты говоришь, что я ослплена страстью, пусть такъ, но ты самъ, разв ты не меньше ослпленъ? Какъ я могу доврять твоимъ словамъ, когда я знаю, что ты защищаешь собственное дло?

— Собственное дло! Нтъ, неправда. Я знаю отлично, что это было-бы безполезно! Еслибы я былъ твоимъ братомъ, послушалась-ли-бы ты меня?

— Я не знаю, но ты отлично понимаешь, что въ такомъ случа ты былъ-бы для меня опорою, не то, что теперь.

— Хорошо, такъ я буду для тебя братомъ, я соглашусь на вс твои требованія. Я беру назадъ вс свои слова, это было безумствомъ съ моей стороны, я попрошу тебя только объ одномъ: позжай съ нами къ мам и подожди, пока онъ не прідетъ за тобою. Или у тебя такъ мало доврія къ его любви, что ты не ршишься подвергнуть ее испытанію?

— Не будемъ говорить объ этомъ больше! отвтила она съ нетерпніемъ.— Ты не понимаешь ни его, ни меня, — ты не можешь судить объ этомъ.

Затмъ она оставила его и отправилась читать вновь письмо Серра.

‘Ты говоришь объ униженіи, это ты унижаешь вс наши отношенія, высказывая подозрнія, недостойныя тебя, писалъ онъ. Какая-нибудь Беатриче иметъ право мучить того, кого любитъ, мелочною ревностью, ты-же должна быть слишкомъ горда для этого. Но разъ ты пожелала внести это безобразіе въ наши отношенія, эти упреки и защиты, которые отравляютъ вс буржуазныя любовныя связи, то я скажу теб, что мое отношеніе къ невстк заслуживаетъ скоре глубокаго уваженія съ твоей стороны. Я восхищаюсь ею и считаю себя обязаннымъ быть для нея нжнйшимъ братомъ, если она захочетъ взять себ любовника, я никогда не буду ее осуждать за это, но что я лично никогда не буду имъ,— это было для меня всегда ясно, какъ день. Я не люблю громкихъ фразъ, а то я сказалъ-бы, что семейныя связи для меня священны, что я ихъ глубоко уважаю. Жена моего брата не можетъ быть для меня ничмъ инымъ, какъ сестрою, но сестрою, которой я очень преданъ, въ этомъ я сознаюсь, и которую я ни за что въ мір не захотлъ-бы оскорбить. Она не при чемъ въ моемъ ршеніи, ты не поняла меня, ты не разсудила, что виною всему мой нершительный характеръ, мое стремленіе доводить все до крайности и подвергать твою любовь самымъ сильнымъ испытаніямъ. Ршай теперь, какъ хочешь. Узжай, и считай меня низкимъ негодяемъ, который обманываетъ больного брата подъ его собственною кровлею и въ то-же время увлекаетъ невинную двушку, чтобы немедленно бросить ее. Если такъ, теб лучше не вспоминать о томъ, котораго ты когда-то, любила. Я сожалю, что ты не остановилась на такомъ человк, который боле соотвтствовалъ-бы теб, — почему ты не полюбила твоего Рикарда, сильнаго, энергичнаго, добраго и постояннаго, человка, на котораго можно всегда положиться? Онъ могъ-бы сдлать тебя счастливою, между тмъ какъ я только распространяю вокругъ себя дисгармонію и постоянными своими сомнніями отравляю все. Когда я вблизи тебя, когда я вижу тебя, говорю съ тобою, мн кажется, что ты можешь освободить меня изъ этого состоянія и внушить мн недостающую жизненную силу, но когда я разлученъ съ тобою, сомнніе съ удвоенною силою овладваетъ мною и я испытываю какое-то безумное желаніе уничтожить, разбить, попрать ногами все, изъ чего должно было создаться наше счастье. Но ты мн не вришь, я анализирую себя, обнажаю, даю себя въ руки теб и самъ ложусь на анатомическій столъ, а ты говоришь: Комедія! Ложь! То, что ты показалъ мн, не твое. Это сердце не твое, этотъ мозгъ, эти легкія, не твои. Ты совершенно иначе устроенъ, Buona notte! Какъ хочешь’!

Сдержанное страданіе, горечь и чувство собственной слабости, сквозившія въ этомъ письм, тронули Алію до глубины души.

Обвиненіе, высказанное Рикардомъ противъ него, и его собственная увренность въ превосходств Рикарда надъ Серра, какъ сильнаго, энергическаго человка, вызвала въ ней какъ-бы материнское чувство къ нему, которое лежитъ всегда въ основ всякой сильной женской любви и составляетъ ея лучшую часть. Ее охватило чувство глубокой нжности, которое въ сердц женщины пускаетъ, быть можетъ, боле глубокіе корни, чмъ чувственная страсть.

Вечеромъ она вышла съ Ааготою на террасу передъ гостинницею, любуясь равниною, разстилавшейся у ея ногъ въ безконечной дали и таинственно выглядывавшей при мягкомъ лунномъ свт. Далеко на горизонт виднлся свтовой кругъ, обрисовывавшій очертанія вчнаго города.

Аагота никогда не выказывала особенной любви къ Италіи, поэтому Алія очень удивилась, когда она вскричала:

— Ахъ, когда я подумаю, что это послднее полнолуніе здсь и что мы скоро вернемся домой, я просто прихожу въ отчаяніе!

— Какъ, Аагота, теб не хочется домой? Возможно-ли это?

— А теб хочется? спросила Аагота, глядя ей прямо въ лицо.

— Нтъ. Я и не ду домой.

— И хорошо длаешь. Я также не похала-бы, если-бы не была обязана.

— Что ты, Аагота? Но у тебя-же талъ твой маленькій мальчикъ, твой мужъ, твои родители, твой прекрасный домъ, все!

— А разв у тебя не то-же самое? Разв у меня есть что-нибудь, чего-бы у тебя не было?

— У меня! У меня нтъ ршительно ничего.

— Неправда, ты отлично знаешь, что все это и твое. Все это гораздо больше твое, чмъ мое, — все. И мальчикъ, и свекровь, и Рикардъ — ты гораздо больше для нихъ, чмъ я. Я могла-бы умереть и все-бы осталось по прежнему, — ты насъ покидаешь, и мы незнаемъ, что длать, мы вс.

Собственныя мысли Аліи! Неужели Аагота, счастливая жена, мать и дочь, испытываетъ ту-же пустоту и печаль, что и она, одинокая, безъ семьи и дома! То-же чувство отчаянія при мысли, что нтъ никого, для кого она была-бы всмъ или кто былъ-бы всмъ для нея!

— Я не понимаю, Аагота, какъ могли придти теб въ голову такія мысли!

— Да, ты не понимаешь, потому что ты. привыкла считать меня бездушною, безчувственною куклою — вы вс считаете меня такою. Аагота, она всегда довольна всмъ — Аагота, она всегда одинаково весела. Да, такою я и была прежде, это правда. Но теперь я кое-что поняла во время этого путешествія, которое лучше было не начинать. Шведы не умютъ любить.

— Что ты говоришь, Аагота? Я не понимаю, что съ тобою сегодня вечеромъ. Лунный свтъ длаетъ тебя сентиментальной.

— А ты можетъ быть будешь утверждать, что Рикардъ уметъ любить? вскричала Аагота и блдныя ея щеки покраснли. Разв онъ хоть одинъ день, хоть одинъ часъ окружалъ меня тою нжностью, тмъ чмъ-то необъяснимымъ, я не знаю, какъ выразиться, страстью, что-ли — однимъ словомъ, былъ-ли онъ для меня тмъ, чмъ Серра былъ для тебя? А, ты думаешь, я не замтила и не поняла различія? Рикардъ и я — мы точно двое стариковъ, ддушка и бабушка — но меня это больше не удовлетворяетъ: я молода, какъ и ты, я красива, мн хочется также испытать то, что составляетъ поэзію и красу жизни.

Отъ непривычки выражаться такъ горячо, Аагота сильно взволновалась. Она отчасти краснла отъ собственныхъ словъ, отчасти сама увлекалась ими, щеки ея вспыхнули яркимъ румянцемъ, глаза заблистали — Алія никогда не видала ее такою.

— Но, дорогая Аагота, я думаю, что въ этомъ и твоя вина. На сколько я знаю, ты никогда не выказывала Рикарду большой нжности.

— Да, это правда. Мама воспитывала меня всегда въ тхъ взглядахъ, что женщина должна быть сдержанною и не должна никогда выказывать себя влюбленною, ей слдуетъ быть всегда холодною и скромною и тогда только ей удастся надолго сохранить своего мужа. И вотъ я и была холодною и скромною, выказывала такое отвращеніе ко всякаго, рода ласкамъ и проявленіямъ страсти, что Рикарду это наконецъ надоло, и теперь, когда я, напротивъ того — голосъ ея задрожалъ и она съ трудомъ проговорила послднія слова — теперь, когда я цлые дни жду напрасно съ его стороны хотя-бы одной ласки, онъ поворачивается ко мн спиною и засыпаетъ, или думаетъ о чемъ-то другомъ.

И она расплакалась, спрятавъ лицо на плеч Аліи.

— Да, такимъ-то образомъ мы, женщины, всегда отталкиваемъ отъ себя наше счастье, сказала Алія. Мы не ршаемся быть нжными, выказывать всю силу нашей привязанности — мы хотимъ только имть, но не давать. Аагота!— продолжала она, приподнимая ея голову и глядя ей въ глаза съ выраженіемъ ршимоцти.— Согласимся выкинуть за бортъ такъ называемую женственность и быть правдивыми, слышишь, Аагота?

— Это какимъ образомъ? спросила Аагота, вытирая слезы и пробуя улыбаться, стыдясь своей, вспышки.

— Дай увидть себя Рикарду такою, какою я видла тебя теперь, скажи ему все, что ты говорила мн, и я уврена, что ты вернешь его къ себ. Я — я знаю, что я сдлаю.

— Подешь въ Геную?

— Да.

— Разв онъ просилъ твоей руки?

— Нтъ, но это и не нужно. Я выкажу ему всю свою любовь, всю свою преданность, открою ему всю свою душу, но ничего не буду требовать отъ него взамнъ, не стану ‘гордо’ ждать перваго шага. Сдлай то же, Аагота, прошу тебя. Если ты этого не сдлаешь, ты не заслуживаешь быть счастливою и любимою.

Въ этотъ вечеръ Аагота съ необычною ей нжностью взяла подъ руку мужа, когда они отправлялись въ свою комнату, но онъ былъ разсянъ и еле обратилъ на нее вниманіе. На слдующее утро она, горя нетерпніемъ переговорить съ Аліей, постучала къ ней въ дверь, какъ только встала. Она сама не знала еще, что скажетъ своей подруг, но такъ привыкла совтоваться съ нею обо всемъ, что, несмотря на проснувшуюся ревность, чувствовала потребность облегчить свое сердце въ томъ гор, которое все сильне пробуждалось въ ней. Не получивъ отвта на стукъ, она отворила дверь и заглянула. Уже вышла! Но что это? Сундука нтъ. Тутъ взглядъ ея упалъ на письмо, лежавшее на стол, съ адресомъ Рикарда. Она взяла его, поколебалась одну минуту, вс ея инстинкты хорошо воспитанной двушки и честной жены возмущались противъ этого поступка, на который ее наталкивала ревность, и, распечатавъ письмо дрожащими руками, прочла: ‘Я узжаю въ Геную и прошу тебя оставить меня въ поко. Пойми, что у тебя нтъ никакого права вмшиваться въ мою жизнь и что чувство чести и совсти должно запрещать теб впутываться въ мои дла и судить, обо мн. Я, по крайней мр, ставлю на карту только собственное счастье’.

Аагота прошла прямо къ Рикарду и протянула ему письмо.

— Ты прочла его? спросилъ онъ, пробжавъ его.

— Да.

— И что, что ты о немъ думаешь?

— Она хорошо сдлала, что ухала, сказала она, кладя ему руки на плечо.— Теперь у тебя только я, но ты увидишь, какою я буду теперь для тебя, когда не будетъ ея, подавляющей меня своимъ превосходствомъ. Теперь я сдлаюсь всмъ, всмъ для тебя.

При этихъ словахъ чувство мучительной пустоты овладло имъ. Гораздо лучше было-бы, еслибы она оставалась попрежнему равнодушною, но что она теперь, въ эту минуту, приходила къ нему и какъ-бы требовала, выпрашивала нжности, что въ ней именно теперь пробудилось желаніе сдлаться для него чмъ-то большимъ, чмъ прежде, теперь, когда онъ сознавалъ съ горечью, что этого никогда не могло быть, когда онъ былъ смертельно огорченъ извстіемъ объ отъзд Аліи, — это было слишкомъ, этого онъ не въ силахъ былъ выносить.

— Прежде всего не будемъ сентиментальными, сказалъ онъ.— Ты была для меня всмъ, чего я только желалъ.

И онъ повернулся и вышелъ изъ комнаты.

X.

Поздъ приближался къ Гену и энтузіазмъ, поддерживавшій до сихъ поръ Алію, сразу началъ падать. Что если онъ не обрадуется при вид ея! Быть можетъ ея пріздъ только создастъ для него новыя затрудненія!

Она утшилась мыслью, что пріхала собственно изъ-за дуэли, чтобы помшать ей. Какъ только эта опасность будетъ устранена, она можетъ хать.

Взявъ извощика, Алія отправилась въ отель, гд останавливалась раньше съ Ааготою и Рикардомъ и гд ее тотчасъ узнали. Здсь она начала раздумывать, что ей длать: послать-ли сказать Серра, что она пріхала, или нтъ. Если она пошлетъ, онъ можетъ воспротивиться ея плану, — и она ршила дйствовать самостоятельно. Онъ удивится, узнавъ, что она поселилась у его тетки раньше, чмъ ему что-нибудь стало извстно.

На слдующій день она отправилась въ 11 часовъ утра въ Via Nuova, въ эту узкую, мрачную улицу, гд каждый домъ представляетъ музей, каждый порталъ — произведеніе искусства, а каждый дворъ — чудо архитектурнаго творчества, и гд среди дворовъ мелькаютъ постоянно украшенныя цвтами террасы, съ видомъ на море. Когда она подошла къ палаццо Серра, ее охватило непріятное сознаніе безконечнаго разстоянія между жителями его и незначительною молодою двушкою въ сромъ дорожномъ костюм, пришедшей, чтобы занять подчиненное положеніе у одного изъ членовъ семьи.

Слуга, открывшій ей двери, отказался сначала впустить ее подъ тмъ предлогомъ, что сегодня нтъ пріема, но она тихимъ голосомъ сказала, что пришла повидаться съ маркизою, отдала ему визитную карточку и попросила сказать, что она есть именно та дама, которую маркизъ Андреа рекомендовалъ маркиз лтомъ въ Нерви.

Слуга тотчасъ вернулся и ввелъ ее въ большой холодный салонъ, скудно меблированный, съ мраморнымъ мозаичнымъ поломъ, мраморнымъ столомъ и прямыми, неудобными диванами. Здсь ей пришлось долго ждать, и такъ какъ она смерзла, прогуливаясь по генуэзскимъ улицамъ, гд дулъ рзкій сверный втеръ, то отъ холода стараго дворца она окончательно обледнла, дрожь стала пробирать ее, ей показалось, что она простудилась и заболетъ. Уфъ, какъ ужасно было-бы лежать здсь больною! Мужество начало покидать ее. Этотъ дворецъ, казавшійся ей такимъ чуднымъ убжищемъ въ лтнюю жару, былъ далеко не такъ пріятенъ для жизни, какъ ей казалось. Она сразу перестала восхищаться имъ. Благородство пропорцій, которыми онъ отличался, чистота линій уже не радовали по прежнему ея взоровъ. Она находила, что маленькая комната на второмъ этаж въ одной стокгольмской улиц, наполненная банальною мебелью и хорошо защищенная отъ втровъ, въ десять тысячъ разъ пріятне для жизни, чмъ этотъ ледяной дворецъ.

Наконецъ, ее ввели къ маркиз, сидвшей въ кабинет съ грлкою подъ ногами и небольшою каменною урною съ горячимъ пепломъ на колняхъ для рукъ. Рядомъ съ ней сидла другая дама среднихъ лтъ. Алія догадалась, что это американская компаньонка, не покидавшая маркизу съ тхъ поръ, какъ она ослпла. Об были завернуты въ шали, а на маркиз была, кром того, надта бархатная шапочка и мховой воротникъ.

Но Алія бросила только мимолетный взглядъ на нихъ. Все вниманіе ея было приковано другою женщиною, находившейся тутъ-же въ комнат. Княгиня Нальми сидла на низкомъ кресл. Сердце Аліи забилось отъ восхищенія, смшаннаго съ ревностью, при вид этой чудной красавицы. Да, она была необыкновенно хороша, она показалась Аліи несравненно красиве всхъ идеально красивыхъ женщинъ, портреты которыхъ находились въ галереяхъ. На ней было надто утреннее платье изъ коричневаго бархата, украшенное мхомъ. Платье было драпировано на плечахъ, какъ въ античныхъ статуяхъ римскихъ матронъ и обшито мхомъ, шея оставалась открытою,— шея классической формы, нсколько полная, изящно очерченная. Вся фигура была чисто римскою, высокою и полною. Волосы, оригинальнаго красновато-русаго цвта, Тиціановскіе волосы, были связаны узломъ на затылк, а глаза, продолговатые, большіе и каріе, томные и въ то же время блестящіе, были устремлены съ проницательнымъ, критикующимъ выраженіемъ на Алію, которая чувствовала себя сильно угнетенною этимъ взглядомъ. Врожденная въ ней любовь къ красот заставляла ее восхищаться всмъ, что прекрасно, но на лиц этой женщины выражалось столько гордости, въ мельчайшихъ подробностяхъ ея туалета было столько совершенства, на ней лежалъ такой отпечатокъ grande dame, что Аліи показалось, будто она стоитъ передъ существомъ совершенно иного рода, чмъ она. Восхищеніе Аліи при вид ея было такъ сильно, что она готова была цловать подолъ ея платья, и въ то же время она чувствовала себя глубоко униженною: ей хотлось плакать при мысли о собственномъ ничтожеств въ сравненіи съ этою женщиною, съ которою онъ привыкъ жить изо дня въ день, въ постоянномъ общеніи.

— Такъ это о васъ разсказывалъ мн мой племянникъ, — сказала маркиза.— Вы отлично говорите на нсколькихъ языкахъ и желаете остаться въ Италіи, мой племянникъ былъ знакомъ съ вашимъ братомъ или кузеномъ, я не знаю даже, видалъ-ли онъ васъ раньше, но ваши родные говорили, что согласны оставить васъ въ Италіи, если найдется гд васъ помстить, такъ-ли?

Алія молча кивнула головою, понявъ, что ей нужно соглашаться съ словами маркизы. Но въ то же время она бросила искоса взглядъ на княгиню, интересуясь узнать, что думаетъ она о дерзости ‘шведки’, къ которой ревновала. А что тутъ была ревность, а не одинъ только страхъ передъ неровнымъ бракомъ зятя и что эта гордая, красивая женщина любила того-же человка, что и она,— въ этомъ Алія убдилась изъ выраженія глазъ княгини, когда она разсматривала ее.

Маркиза попросила м-ссъ Говардъ дать Аліи книгу.

— Будьте такъ добры, прочтите мн нсколько строкъ,— сказала она съ любезною улыбкою.— Мн хотлось-бы услышать вашъ голосъ, вы еще ни слова не сказали.

Она заставила ее прочесть по-французски, нмецки и англійски.

— Это удивительно,— сказала она,— какое у васъ хорошее произношеніе на всхъ языкахъ. Мн это особенно нравится, терпть не могу, когда коверкаютъ языкъ. У васъ также очень пріятный голосъ, не правда-ли, Летиція?

Алія чувствовала, что она читала далеко не съ достаточнымъ выраженіемъ, и что голосъ ея дрожалъ.

— Теперь я хочу доставить себ удовольствіе посмотрть на васъ,— продолжала любезная маркиза,— потому что я не совсмъ слпа, я еще вижу кое-что вблизи, слава Богу. Подойдите ко мн, дитя мое.

М-съ Говардъ сдлала ей знакъ наклониться надъ стуломъ, и маркиза погладила ее по щек.

— Carina, eh!— сказала она.— Но такая молодая! Лишь-бы вы не соскучились со мною при моей тихой жизни.

Все это разглядываніе и выставленіе своей особы и своихъ познаній, въ присутствіи молчаливо наблюдавшей за ней княгини, казалось Аліи невыносимымъ униженіемъ, она съ трудомъ удерживалась, чтобы не расплакаться.

— Значитъ, ршено? спросила маркиза.— Я могу сказать только одно, что буду очень рада, если вы согласитесь жить у меня. Попросите, пожалуйста, вашу кузину — или невстку — даму, съ которою вы пріхали, прійти ко мн, и мы переговоримъ съ нею.

Алія заявила, что разсорилась со своими въ Рим и одна пріхала въ Геную.

— Одна! Гд же вы живете?

— Я остановилась въ той же гостинниц, гд жила съ моими и гд меня знаютъ. Мой пріемный братъ заболлъ, и потому не могъ…

Она говорила съ особенною живостью, инстинктивно чувствуя необходимость оправдаться въ своемъ поступк, который могли счесть неприличнымъ.

— Да, женщина въ сверныхъ странахъ пользуется тою же свободою, какъ и у насъ въ Америк, сказала старая маркиза, тоже считавшая, повидимому, необходимымъ оправдать молодую двушку передъ своею племянницею.— Он не связаны такъ, какъ здсь, не подвергаются постоянному надзору. Андреа разсказывалъ мн на этотъ счетъ много интересныхъ фактовъ.

Теперь княгиня впервые заговорила — глубокимъ, полнымъ, богатымъ контральто, какимъ, по мннію Аліи, и должно было говорить это величественное созданіе.

— Да, это все хорошо, если только при этомъ молодыя двушки такъ воспитанны, что не злоупотребляютъ этою свободою.

Алія поняла намекъ въ этомъ замчаніи и сильно покраснла.

— Съ своей стороны, продолжала княгиня, — я должна сказать, что, будучи двушкою, никогда не захотла-бы воспользоваться этою свободою, даже если-бы мн предлагали ее. Я нахожу, что это большое счастье, когда есть кто-нибудь, кто наблюдаетъ за нами, охраняетъ насъ — жизнь такъ суха и холодна, когда приходится брать ее на свою отвтственность.

— Да, у насъ различная точка зрнія, возразила маркиза въ примирительномъ тон.— Но мы понимаемъ другъ друга, синьорина. Я принадлежу также къ тмъ, кто возбуждаетъ ужасъ въ Италіи своею самостоятельностью. Но вамъ не зачмъ оставаться больше въ гостинниц, перезжайте скоре къ намъ, если только вы ршились на это. Условіе…

— Не будемъ говорить объ этомъ. Я желаю имть у васъ пріютъ, а не мсто, прервала ее Алія съ волненіемъ.

— Хорошо, хорошо, какъ хотите.

— Но я не думаю, чтобы это было удобно, замтила княгиня.— Моя тетка будетъ въ такомъ случа стснять васъ — она желала имть платную чтицу, за вознагражденіе въ 100 лиръ въ мсяцъ — неправда-ли, тетя?

Алія была убждена, что княгиня говоритъ это нарочно, чтобы заставить ее, принять подчиненное положеніе въ ея дом и твердо ршила не давать себя унизить.

— Я никогда не занимала платнаго мста и не нуждаюсь въ немъ, сказала она тихо, но ршительно.— Напротивъ того, я много лтъ сряду жила у одной старой дамы, съ которою не была въ родств — у меня нтъ родныхъ, я потеряла ихъ всхъ — и я умла, какъ мн кажется, быть ей полезной, не желая за это никакого вознагражденія, а только немного доброты и привязанности, въ которыхъ такъ нуждаешься, когда не имешь никого близкаго.

При этихъ словахъ слезы выступили у нея на глазахъ и голосъ задрожалъ.

— Это у васъ будетъ, будьте уврены, сказала сердечно маркиза.— Господи Боже — поцлуйте меня, дитя мое — она слишкомъ мила. Мн кажется, что я уже люблю ее. Дай ей руку, Летиція,— ты также наврное подружишься съ нею.

Но красивая рука, съ брильянтами на пальцахъ, протянутая Аліи, была холодна и непривтлива.

— Миссъ Говардъ, покажите, пожалуйста, синьорин ея комнату. Вы знаете — красный кабинетъ и маленькую спальню возл. Мы поставимъ вамъ туда письменный столъ и у васъ будетъ отличная рабочая комната. Но теперь моя горничная пойдетъ съ вами въ гостинницу и перенесетъ ваши вещи.

Американка провела ее въ большую комнату съ опущенными гардинами. Он прошли нсколько корридоровъ и Алія, не замтивъ направленія, надялась, что комната лежитъ на солнечной сторон, съ видомъ на море. Но нтъ, ея спутница подняла гардины и она увидала передъ собою только одну стну. То же холодное, пустынное впечатлніе, то же небольшое количество мебели, какъ и въ гостиной.

— Довольны-ли вы? спросила маркиза, когда он вернулись. Алія молча кивнула головою, слезы стояли у нея въ горл.

— Я не буду напрягать слишкомъ ваши силы, продолжала любезно старуха.— Вы молоды и нуждаетесь, конечно, въ развлеченіяхъ. Я каждый день въ хорошую погоду вызжаю кататься, вы можете здить со мною, если захотите. А если вы почувствуете когда-нибудь желаніе прогуляться пшкомъ, вы можете отправиться съ миссъ Говардъ, которая каждый день ходитъ въ лавки.

Алія попробовала выказать свою радость по поводу этой возможности вызжать и разсеваться. Она отправилась въ гостинницу въ сопровожденіи горничной, и, прежде чмъ успла опомниться, переселеніе было произведено и она стояла одна въ своей холодной, мрачной комнат, терла себ руки и топала ногами, не въ силахъ думать ни о чемъ другомъ, какъ только о томъ, что она мерзла, мерзла и мерзла, какъ никогда въ своей жизни. Она чуть не расплакалась, когда посмотрла на свои руки, маленькія, блыя руки, теперь опухшія и багровыя. Лицо ея было совершенно синее, а ноги точно налитыя свинцомъ. Она бгала взадъ и впередъ по комнат, распаковывая свои вещи, но никакъ не могла согрться. Нечего было и думать о томъ, чтобы ссть и заняться чмъ-нибудь. И она рисовала въ своемъ воображеніи зиму, которую ей придется пережить здсь. Запертая среди этихъ мрачныхъ стнъ, не имя права выходить одной! Если на нее нападетъ когда-либо та непреодолимая жажда свободы, которая заставляла ее уходить изъ дому и бродить цлые дни по южнымъ горамъ, за Кунгсгольменомъ и Зоологическимъ садомъ, возвращаясь домой только поздно вечеромъ — у нея не будетъ другого выхода, какъ отправиться въ лавки съ миссъ Говардъ. Она, привыкшая дйствовать всегда самостоятельно, по внушенію своей фантазіи, поклонница свободы, подчиненная теперь этикету, отстранявшему итальянскую двушку отъ жизни, она, за которою теперь наблюдаютъ, надзираютъ, которою руководятъ, какъ десятилтнею двочкою въ Швеціи! Потому что она понимала, что маркиза, не смотря на свое американское воспитаніе, слишкомъ прониклась итальянскимъ духомъ, чтобы подразумвать что-нибудь дйствительное подъ тою свободою, которую она, какъ говорила, защищала.

А Андреа! Чмъ она можетъ быть для него при такихъ обстоятельствахъ? Могутъ-ли они когда-либо встрчаться одни, можетъ-ли она принимать его въ своей комнат, выходить съ нимъ? По всей вроятности нтъ. Если только она не захочетъ назначить ему тайныя свиданія, подвергать себя униженіямъ, давать гордой княгин поводъ говорить, что она была права, намекая на злоупотребленіе свободою. О, это было для нея мучительне всего — что эта женщина, которая ей казалась на столько выше всхъ другихъ, виднныхъ ею до сихъ поръ, и которою онъ восхищался и любилъ какъ сестру — что она могла бросать на нее эти презрительные взоры, глядть на нее какъ на подчиненное лицо сомнительнаго свойства, какъ на простую наемницу съ характеромъ искательницы приключеній. Какъ она желала сказать ей прямо въ лицо: ‘я могла бы сдлаться такою же княгинею Пальми, какъ и ты, если бы захотла. Но я не пожелала воспользоваться своею властью надъ нимъ, чтобы доставить себ положеніе, которое ты бы уважала, и если бы ты знала все, ты имла бы больше уваженія ко мн’.

Какая это была дерзость съ ея стороны! Страстная тоска по дому охватила ее! Она вспомнила себя, какъ она сидла въ сумеркахъ рядомъ съ дорогою старухою, прижавшись къ уголку дивана, съ чашкою чая на стол, болтая весело, отъ всего сердца, между тмъ какъ бубенчики звенли на улиц, а на двор бушевала снжная буря, только усиливая уютность теплой комнаты.

При этой мысли она не могла дольше удержаться и разразилась громкими рыданіями. А начавши плакать, она никакъ не могла перестать, испытывая особенное удовольствіе въ томъ, чтобы выплакаться!

Какою одинокою чувствовала она себя! И какъ безнадежно было ея горе! Потому что если бы она, поддавшись данному настроенію, отправилась къ маркиз и сказала: ‘я не могу оставаться, такъ какъ только что получила изъ дому письмо и должна хать домой’ — это она могла сдлать — и затмъ ссть на поздъ и вернуться въ Фрискати, если бы она такъ поступила, она все же никогда не нашла бы спокойствія въ своемъ прежнемъ дом. Она сознавала, что счастье, вызванное ею въ своемъ воображеніи, принадлежало области прошлаго. Никогда больше не будетъ она въ состояніи сидть спокойно въ уголку дивана, съежившись и весело болтая, никогда не будетъ въ состояніи весело и оживленно играть съ малюткою и свободно и задушевно бесдовать съ Рикардомъ, когда онъ будетъ лежать у нихъ наверху на кушетк — все это измнилось, Рикардъ влюбленъ въ нее, а она глубоко оскорбила его, ревность Ааготы возбуждена и прежнія отношенія поэтому порваны, а она сама, она сама до такой степени измнилась, что нигд не находитъ себ точки опоры. Все равно, куда бы она ни похала, гд она не будетъ жить, нигд нтъ для нея спокойствія и покоя! Потому что равновсіе въ ея жизни уничтожилось какъ разъ въ ту минуту, когда величайшее счастье жизни, придающее ей глубокую содержательность, предстало передъ ней въ такой форм, которая не могла удовлетворить ее.

Андреа не было дома. Онъ вернулся домой только посл обда, и княгиня Пальми послала немедленно просить его къ себ. Онъ вошелъ къ ней съ своею обычною любезною миною и спросилъ шутливо, какія приказанія намрена отдать его милостивая невстка своему врному слуг.

Но онъ тотчасъ замтилъ, что она сильно взволнована чмъ-то, что безпокоило ее и возбуждало ея неудовольствіе.

— Я хочу только спросить тебя, какъ это случилось, по соглашенію ли съ тобою, или она сама это придумала,.начала она.

— Что? Кто? Я не понимаю ни слова.

— Потому что если это случилось по соглашенію между, вами, я нахожу, что ты поступилъ не совсмъ деликатно относительно меня, не такъ, какъ ты обыкновенно длаешь. Она во всякомъ случа поселится въ моемъ дом и я не могу не принимать ее изъ-за тети. Я думаю, что ты долженъ былъ сначала спросить меня, желаю ли я принять въ свой домашній кругъ постороннее лицо.

— Скажи же мн, Бога ради, что все это значитъ? О комъ ты говоришь? вскричалъ онъ, сильно взволнованный догадкою, мелькнувшей у него въ голов.

— Значитъ ты дйствительно ничего не зналъ объ этомъ? Въ такомъ случа я была права, когда сразу приняла ее за интригантку, искательницу приключеній. Такъ знай же, что твоя прекрасная шведка изъ Нерви поселилась теперь у тети почти въ качеств дочери.

Андреа самъ не понималъ, что происходило въ немъ въ эту минуту. Онъ почувствовалъ одновременно радость по случаю того, что она ршилась на такой шагъ ради него и недовольство по поводу непріятностей, которыя ея смлый поступокъ навлечетъ неизбжно на него. Съ одной стороны онъ боялся оскорбить свою невстку, слишкомъ горячо защищая Алію, а съ другой стороны ему необходимо было оправдать ее въ глазахъ княгини. Онъ предвидлъ цлый рядъ столкновеній и затрудненій, но въ то же время готовъ былъ пасть на колни передъ Аліей и благодарить ее за то, что она сдлала.

— Ну, мн кажется, ты самъ пораженъ такою дерзостью, сказала княгиня, своими большими томными карими глазами разсматривавшая его, пока онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, разсуждая о чемъ-то самъ съ собою и жестикулируя.

Онъ остановился и поднялъ голову съ вопросительнымъ выраженіемъ, точно пробудившись это-сна.

— Какъ дерзостью? Онъ пришелъ въ себя и отвтилъ, улыбаясь: дорогая моя Летиція, куда увлекаетъ тебя твоя фантазія. А на самомъ дл что же тутъ удивительнаго? Я еще въ Нерви предложилъ сеньорин мсто чтицы у тетки, она отказала и я больше не имлъ случая разговаривать съ нею объ этомъ. Теперь она, по всей вроятности, одумалась и я не вижу ничего удивительнаго въ томъ, что она мн ни слова не сообщила о своемъ ршеніи. Я былъ тутъ не причемъ, она обратилась прямо къ тетк, и это было наилучшее.

Андреа тотчасъ отправился къ маркиз, поздравилъ ее съ тмъ, что она нашла, наконецъ, то, чего такъ долго искала, и выслушалъ, улыбаясь, ея похвалы молодой двушк.

— Я очень радъ, если она теб понравилась, такъ какъ я ее рекомендовалъ. Гд она? Я хотлъ бы сдлать ей визитъ.

— Я пошлю за ней.

— О нтъ, тетя, дорогая, извини, но не обращайся съ ней сразу такимъ образомъ. Вспомни, она воспитана какъ американка — если ты не позволишь ей принимать визита въ своей комнат, она будетъ этимъ очень огорчена.

— Ну, хорошо, длай, какъ знаешь. Я отвела ей красный кабинетъ для гостиной.

Алія все еще лежала на диван и рыдала, когда услыхала въ дверь короткій, быстрый, нсколько нервный стукъ. Она его хорошо знала. Слезы остановились и сердце замерло. Ей казалось, что она заболетъ отъ смшаннаго чувства надежды, счастья, страха и стыда — да, стыда, женскаго стыда по поводу того, что она оказалась боле постояною и сильною, чмъ онъ — что она держалась твердо, между тмъ какъ онъ собирался уже отступить. Она знала, что если онъ не выкажетъ радости по поводу ея прізда, если онъ попроситъ ее еще разъ ухать, — она убжитъ черезъ окно.

Когда на стукъ не получилось никакого отвта, онъ отворилъ дверь и вошелъ. Она сидла полувыпрямившись на диван и закрыла платкомъ нижнюю половину лица, глаза же ея были устремлены на дверь.

Онъ увидлъ сразу, что вки ея распухли отъ слезъ, волоса въ безпорядк, точно она лежала, уткнувшись лицомъ въ подушку, сама она похудла, лицо и шея вытянулись, что совсмъ не шло ей, — но это сильно тронуло его и онъ почувствалъ приливъ глубокой нжности къ ней. Быстро приблизившись къ дивану, онъ поднялъ ее и крпко прижалъ къ груди. Она закрыла глаза и долго просидла неподвижно на диван, обвивая руками его шею, прижимая Свои губы къ его, готовая умереть въ этотъ моментъ неописаннаго счастья.

Солнце зашло и въ комнат наступили сумерки, когда они встали съ дивана, все еще обнимая другъ друга, все еще подъ впечатлніемъ опьяненія, которое лишало ихъ возможности думать о чемъ либо другомъ, а не о томъ только, что они, наконецъ, принадлежатъ вполн другъ другу, что вся ихъ тоска, все ихъ горе перешли въ полное счастье. Чувствуя непобдимую потребность въ воздух и движеніи онъ увлекъ ее за собою черезъ корридоръ на плоскую крышу одной изъ боле низкихъ частей дворца. Здсь она впервые, посл своего перезда во дворецъ, увидла видъ на море, о которомъ мечтала. Они стояли на одной изъ тхъ чудныхъ, открытыхъ террасъ, которыя придаютъ такую прелесть итальянскому стилю построекъ. Она была украшена камеліями и розами въ полномъ цвту, а внизу разстилался весь городъ съ его блестящими блыми дворцами, гавань съ сотнями судовъ, море съ своимъ безконечнымъ горизонтомъ, все это озаренное яркимъ красноватымъ сіяніемъ, внезапно вспыхивающимъ и потомъ исчезающимъ, который сопровождаетъ заходъ солнца на юг.

Здсь не было холодно, стна сзади защищала отъ втра, а отблескъ краснаго сіянія на всхъ предметахъ вокругъ доставлялъ иллюзію жаркаго лтняго дня.

И здсь Алія вновь нашла свою любимую Италію, ту Италію, которая перестала быть для нея только страною вчно голубаго неба, о которой мечтаютъ сверяне! Здсь могло быть такъ же холодно и мрачно, какъ и на свер, здсь можно было также подозрвать и приходить въ отчаяніе, но мало-по-малу съ этою чудною страною можно было и свыкнуться, она могла сдлаться такою же дорогою, какъ и родная земля. И подобно тому, какъ мы больше любимъ того, кто даетъ намъ счастье, чмъ того, кто даетъ намъ жизнь, мужа и жену больше чмъ мать, такъ и Италія сдлалась для нея родною въ боле глубокомъ смысл этого слова, чмъ Швеція. Она нашла вновь точку опоры въ своей жизни.

XI.

‘Жена моя’, шепталъ Андреа. Онъ называлъ ее иногда этимъ именемъ и она позволяла ему это, такъ пріятно звучало это слово въ ея ушахъ. Но въ то же время она была убждена, что теперь, боле, чмъ когда-либо, не согласится ни за что быть его женою. Она пришла къ нему, а не онъ къ ней, еслибы она этого не сдлала, ей бы не пришлось, быть можетъ, никогда увидть его, и она радовалась своему поступку. Но ни за что въ мір не согласилась бы она получить отъ этого какія либо вншнія преимущества. Выйти за него замужъ, связать его съ собою неразрывно на всю жизнь, принять жертвы, которыя это должно было неизбжно повлечь за собою для него — на это она могла бы ршиться только въ томъ случа, еслибы онъ отыскалъ ее, еслибы онъ пришелъ къ ней и сказалъ: ‘я уже порвалъ со всмъ, чтобы обладать тобою’.

Но пока онъ только говорилъ: ‘я готовъ пожертвовать всмъ, своимъ положеніемъ, своимъ будущимъ, если ты только согласишься сдлаться моею женою’ — она упорно продолжала повторять свое ‘нтъ’ и ‘нтъ’.

Мало-по-малу ей стадо житься легче въ ея новомъ дом. Маркиза очень любезно и доврчиво относилась къ ней и ей было только больно, что она должна скрывать отъ нея свои отношенія къ Андреа и видться съ нимъ, какъ бы за ея спиною. Но вскор Серра ршился на половину довриться тетк, чтобы облегчить себ возможность безпрепятственно видться съ Аліей. Онъ сказалъ ей, что они помолвлены и думаютъ жениться, какъ только онъ станетъ боле независимымъ въ матеріальномъ отношеніи. Маркиза отнеслась къ этому извстію съ глубокою симпатіею. Она не имла никакихъ аристократическихъ предразсудковъ, была сама дочерью человка, который самъ выбился въ люди и считала, что для Андреа, котораго она очень любила, было бы большимъ счастьемъ, если бы онъ, въ силу обстоятельствъ, принужденъ былъ посвятить себя какой-либо опредленной дятельности. Она дала молодежи полную свободу видться, разршила Андреа проводить по нсколько часовъ сряду въ комнат Аліи и участвовала въ ихъ совщаніяхъ, когда они назначали другъ другу свиданія для прогулокъ. Такъ какъ жильцы верхняго этажа ничего не должны были знать объ этомъ, то маркиза установила, какъ обычай, что Алія можетъ выходить гулять, когда ей заблагоразсудится, лишь бы не посл захода солнца.

— Господи Боже, двушка привыкла же двигаться свободно, — отвчала она на возраженіе княгини,— я не могу заставлять ее слдовать по пятамъ за м-съ Говардъ, для ея здоровья необходимо, чтобы она длала побольше моціону.

Между тмъ молодежь пользовалась на свобод удовольствіемъ совмстной жизни.

Неизсякаемымъ источникомъ блаженства для нихъ было сознаніе, что они принадлежатъ всецло другъ другу, съ каждымъ днемъ больше и больше. У него нердко встрчались дтскія выходки, которыя смягчали его страстность своею шутливою, веселостью. Онъ обожалъ ее, запахъ ея кожи, ея дыханіе, вс ея движенія, каждую интонацію ея голоса, ея курчавые волоса, да, даже ея небольшіе недостатки, какъ, напр., золотая пломба въ одномъ зуб, маленькое родимое пятно на щек, привычка сидть согнувшись, небольшое колебаніе бедръ, когда она шла,— все это онъ замчалъ и во все это былъ влюбленъ. Шелковый платокъ, который она часто носила лтомъ, онъ унесъ въ свою комнату и заворачивался въ него, когда спалъ. Для него было большою радостью распускать ея волосы, расчесывать ихъ и обвивать вокругъ пальца, а затмъ выдумывать для нея новые прически.

Если кто-нибудь при этомъ неожиданно стучался въ дверь, она умла съ быстротою молніи приводить въ порядокъ свои волосы, заставить ихъ лежать еще красиве прежняго, между тмъ какъ небольшіе завитки спускались у нея за ушами и на лбу.

Иногда, когда они сидли на диван, обнявшись, и Алія начинала говорить, разсказывать или спрашивать о чемъ-нибудь, онъ просилъ ее замолчать, разговоръ ему мшалъ, ему хотлось только сидть тихо и наслаждаться сознаніемъ, что она находится такъ близко отъ него, прислушиваться къ ударамъ ея сердца, вдыхать ея дыханіе. Онъ могъ просидть такимъ образомъ нсколько часовъ сряду.

Но Алія чувствовала во всемъ этомъ нчто другое, а не личную любовь къ ней. Это быль, культъ женщины, того специфически женственнаго, что притягиваетъ мужской полъ къ женскому. Тутъ было чувственное наслажденіе, которое пугало ее и утомляло, она не могла выносить этого постояннаго возбужденія и пробовала освободиться, встать, предпринять что-нибудь, разсяться, найти какое-нибудь общее занятіе. Но когда она предлагала выйти погулять или прочитать что-нибудь, онъ упрекалъ ее, говоря, что она хочетъ уничтожить ихъ счастье,

— Выходить, — это ты можешь съ кмъ хочешь, но жить ты можешь только со мною. И когда любишь такъ, какъ мы любимъ, тогда живешь только прижавшись крпко другъ къ другу, такъ, чтобы дыханія сливались, а сердца бились какъ-бы однимъ и тмъ же ударомъ. Вотъ это я называю любовью.

Она уступала и сидла тихо, но не могла отдаваться на-долго своему чувству, не могла помшать своему мозгу работать и постоянно раздумывала надъ тмъ, что сдлать, чтобы привязать его къ себ боле личнымъ образомъ, усвоить его интересы, заставить его развить свои богатыя дарованія и заняться какою-нибудь дятельностью. Чмъ больше она отдавалось этой любви, тмъ сильне чувствовала потребность обратить ее и въ средство, а не только въ цль, въ средство доставить имъ обоимъ боле широкое, человческое развитіе. Она понимала, что только въ этомъ случа любовь ихъ получитъ боле прочный характеръ, а пока она является только чувственнымъ наслажденіемъ, въ ней никогда не будетъ жизненной силы, достаточной, чтобы пережить періодъ страсти и привесть ихъ въ спокойную гавань тихой семейной совмстной жизни. Поэтому она постоянно старалась проникнуть въ его мысли, понять и схватить вс овладвавшія имъ настроенія, поощрять все, что носило на себ отпечатокъ жизненной силы и симпатизировать даже тому, что было въ сущности не симпатично ей. Такимъ образомъ думала она осуществить то нжное ласкательное имя, которое онъ давалъ ей шутя: ‘anima dell’ anima mia’ — т. e. душа моей души.

— О чемъ ты думаешь?— часто спрашивала она его, когда они сидли молча, обнявши другъ друга.

— Я ничего не думаю, — отвчалъ онъ обыкновенно.— Я чувствую тебя — это все. А ты о чемъ думаешь?

— О, я, напротивъ того, думаю о многомъ,— отвчала она.— Мн представляется, что ты сдлался дйствительно великимъ поэтомъ, я работаю мысленно надъ твоимъ большимъ историческимъ эпосомъ. Давно уже ты не писалъ ничего.

— Мн и не нужно больше писать. Я живу. И когда я не съ тобою, я фантазирую только о теб, о насъ, вмсто того, чтобы думать о стихахъ. Стихи хороши, когда нтъ личнаго счастья.

— Я думаю совершенно напротивъ. Я думаю, что счастье — любовь должны подстрекать человка къ дятельности, развивать вс его способности — я теперь въ десять тысячъ разъ боле способна къ дятельности, чмъ прежде.

— Какой-же дятельности ты желаешь?

— Я не знаю — прежде всего мн хотлось-бы подвинуть тебя — заставить длать что нибудь.

— А знаешь ты, чего-бы я хотлъ? Сдлаться очень, очень богатымъ, я хотлъ-бы, напримръ, вытянуть главный выигрышъ въ лотере — шесть милліоновъ — тогда я надлалъ-бы массу прекрасныхъ вещей, которыя имли-бы больше значенія, чмъ цлый томъ стихотвореній.

— Что-же ты сдлалъ-бы, напримръ?

— Прежде всего я снарядилъ-бы научную экспедицію, которая отправилась бы искать по всему земному шару страны съ богатою во всхъ отношеніяхъ природою, но безъ обитателей.

— И ты основалъ-бы въ ней идеальное общество?

— О, нтъ. Неужели ты считаешь меня способнымъ увлекаться такими утопіями? Я знаю отлично, что какъ только люди соберутся хотя-бы въ количеств трехъ, они начнутъ непремнно ссориться и драться и выдумывать разнаго рода глупые законы. Они могутъ жить счастливо только парами. Поэтому я закуплю всю землю только для насъ, чтобы жить вмст съ тобою. Подумай только, какое наслажденіе, лежать цлый день на берегу, на солнышк, безъ платьевъ — протягивать только руку за плодами, когда намъ захочется сть — безъ заботъ, безъ вмшательства постороннихъ — жить только для того, чтобы любить другъ друга.

— А какъ скоро мы надодимъ другъ другу? спросила она смясь.

— Скоро или нтъ, это все равно. У любви нтъ времени. Главное, чтобы она вполн овладвала человкомъ, пока длится. Теб это не нравится?

— Нтъ. Я экономне тебя, если-бы ты былъ Господомъ Богомъ, ты истратилъ-бы весь огонь на молніи и взрывы, а я-бы, напротивъ, сберегала его и заботилась, чтобы онъ горлъ въ теченіи цлаго года ровнымъ пламенемъ, согрвающимъ все вокругъ себя.

— Ты была другого мннія прежде. Помнишь мой разсказъ объ однодневной любви мотыльковъ, ты, кажется, сочувствовала ему.

— Да, пока я не полюбила тебя настоящимъ образомъ. Такъ легко быть расточительнымъ съ тмъ, что не умешь цнить. Теперь я, напротивъ того, боюсь самой мысли о томъ, что это должно когда нибудь кончиться, поэтому я только и думаю, какъ-бы сберечь побольше для будущаго.

— Но во всякомъ случа когда нибудь кончится.

Слова эти поразили ее въ самое сердце. Она даже не могла представить себ этой возможности.

— И если ты будешь сберегать, ты только ускоришь это время. Я не могу довольствоваться половиннымъ чувствомъ, оно лишь тогда иметъ для меня значеніе, когда охватываетъ меня цликомъ. Пока ты для меня все, вся моя жизнь, мой единственный, абсолютно единственный интересъ, пока ты живешь, дышешь только для меня, и ни для кого и ни для чего другого — только до тхъ поръ буду я любить тебя. Не пробуй заставить меня увлечься чмъ-нибудь другимъ, если я начну, напримръ, писать стихи, я сейчасъ-же перестану любить тебя, потому что я буду весь въ нихъ. Дай мн жить только для тебя, пока я могу.

Эта ненасытность его страсти заставляли ее дрожать за будущее. Она звала, что это не могло долго продлиться. Если ей не удастся окружить ихъ любовь прочными стнами, все неминуемо рушится.

— Потому-то наша любовь и можетъ существовать только въ тайн, Ты поступила умне, чмъ думала, когда отказалась выйти за меня замужъ. Я могу любить любовницу, но не жену. Если-бы я зналъ, что эти отношенія должны длиться безконечно, до самой смерти — вся сила моей любви погасла-бы. Быть можетъ теперь это и случится, — тмъ лучше. Но мы по крайней мр не уничтожили съ самаго начала свое счастье мыслью, передъ нами вся жизнь, мы можемъ успокоиться. Это равносильно тому, когда прізжаешь въ городъ, гд сосредоточено много произведеній искусствъ. Если мы знаемъ, что должны ухать изъ него недли черезъ дв, мы будемъ съ рвеніемъ осматривать музеи, картинныя галереи, погружаться въ искусство, устраивать настоящія оргіи наслажденія искусствомъ, съ жадностью изучать картины, любить ихъ, вникать въ самую душу художника, такъ что воспоминаніе о пребываніи въ этомъ город останется у насъ на всю жизнь, если-же мы ршимся поселиться въ немъ навсегда, мы, быть можетъ, будемъ откладывать до самой смерти осмотръ его достопримчательностей, и такъ-же мало будемъ знакомы съ скрытыми въ немъ сокровищами, какъ если-бы никогда не прізжали въ него. Разв я не правъ?

Она утвердительно кивнула головою. Ей самой казалось, что она скоре удержитъ его, если онъ будетъ свободенъ, нежели если-бы онъ былъ связанъ съ нею.

А между тмъ бывали минуты, когда ее огорчало стоять въ сторон отъ его вседневной жизни, когда ее оскорбляло то, что онъ отрекался отъ нея передъ своими родными, обращался съ нею, какъ съ совершенно постороннимъ ему лицомъ, и въ то же время выказывалъ своей невстк почтительное и горячее поклоненіе. При этомъ ей было не легко освоиться съ занятымъ ею подчиненнымъ положеніемъ. Дома она была очень любима своими женскими знакомыми, привыкла занимать всегда первое мсто, быть средоточіемъ своего кружка. Ей казалось, что она никогда не придавала этому никакого значенія. Но теперь она часто чувствовала себя стсненной, на нее нападали припадки застнчивости отъ сознанія, какъ мало значенія иметъ она въ окружающей ее обстановк.

И въ особенности въ сравненіи съ княгиней. Она относилась къ ней съ тмъ чувствомъ обожанія, которое нердко встрчается у молодыхъ двушекъ по отношенію къ старшимъ возрастомъ женщинамъ, которыя импонируютъ имъ и которыхъ он идеализируютъ и ставятъ на пьедесталъ, какъ предметъ для подражанія. Расчесывая свои волосы, выбирая кружева или ленты для платья, Алія всегда думала о томъ, какъ носитъ то или другое княгиня, и научилась итальянской манер кланяться и входить въ гостиную, наблюдая за послдней. Впервые въ своей жизни случалось ей подражать кому-либо. При этомъ въ ней возбудилось страстное желаніе, усиливавшееся съ каждымъ днемъ и преслдовавшее ее какъ ide fixe: ей хотлось, чтобы княгиня узнала, что она могла сдлаться ея невсткою, если-бы захотла.

Не смотря на вс усилія выказывать всегда передъ Андреа довольство своимъ положеніемъ, не смотря на постоянныя увренія, что она предпочитаетъ занимать это положеніе, чмъ сдлаться его женою, на нее нападали минутами припадки слабости, въ особенности посл вечеровъ, проведенныхъ наверху у княгини, посл униженій, которымъ она тамъ подвергалась. И тогда ей случалось иногда расплакаться передъ нимъ, причемъ онъ никакъ не могъ заставить ее открыть причину этихъ слезъ.

— Я теб много разъ говорилъ, что ты не вынесешь долго такого положенія, говорилъ онъ тогда.— Дай лучше, пойдемъ обыкновенною, банальною дорогою — обвнчаемся.

— Нтъ, нтъ, дло не въ томъ. Но… и она, колеблясь, высказала то, что лежало у нея на сердц. Пусть онъ поговоритъ только о ней съ княгиней, скажетъ ей, что онъ любитъ ее и просилъ сдлаться своей женою, но что она этого не желаетъ.

Онъ вскочилъ съ своего мста.

— Къ чему-же это? Это было-бы чистйшимъ безуміемъ. Или наши отношенія должны быть тайною для всхъ, или мы должны обвнчаться, иначе твое положеніе сдлается невыносимымъ. Тет я долженъ былъ разсказать кое-что, но даже она, если-бы знала, что мы поршили не жениться, если-бы узнала всю правду — ты думаешь, что она, любивши тебя, стала-бы на нашей сторон? А теперь ты хочешь закричать съ крыши…

— Только княгин.

— Ей меньше, чмъ кому-либо другому, отвтилъ онъ съ живостью.

— Но, скажи ей только, что ты любишь меня.

— Нтъ, никогда, говорю я теб, никогда! И что теб пришло въ голову — ей, именно ей долженъ я придти и сказать — ахъ, ты ничего въ этомъ не понимаешь, ты не имешь понятія о томъ, что вноситъ столько разлада въ мою жизнь, если-бы не это, я не былъ-бы такимъ нершительнымъ, какимъ ты видишь меня.

— Андреа, ты-любишь княгиню?

— Ради Бога, не опошляй всего произнесеніемъ такихъ словъ. Я люблю тебя, ты это знаешь — тебя и никого другого. Жизнь чувствъ представляетъ такъ много странностей… однимъ словомъ, никогда не затрогивай этого предмета.

— Андреа, почему ты не хочешь довриться мн?

— Но ты съ ума сошла, мн нечего поврять теб. Что ты воображаешь? Могу-ли я принести и вложить теб въ руку запахъ цвтка, или могу-ли я передать теб звукъ голоса, услышанный мною, такъ-же мало могу я разсказать теб о томъ, что нельзя схватить, подобно звуку или запаху, что исчезаетъ въ воздух… понимаешь. Но я люблю тебя, тебя, одну тебя.

——

По воскресеньямъ Алія была свободна, потому что маркиза проводила эти дни у сестры, жившей также въ Гену. Андреа встрчалъ ее на станціи омнибусовъ и они отправлялись бродить по окрестностямъ.

Часто посщали они нкоторыя изъ виллъ, открытыя для публики, и кружились по рощамъ апельсинныхъ, лимонныхъ и лавровыхъ деревьевъ, или блуждали по сельскимъ дорогамъ между стнами окружавшими виноградники и оливковыя плантаціи, останавливаясь отъ времени до времени, когда имъ попадались рабочіе, срывавшіе плоды, и снимая прямо съ дерева апельсины или фиги для утоленія жажды. Иногда они отправлялись въ роскошные каштановые лса и тогда Аліи доставляло большое удовольствіе сворачивать въ сторону отъ большой дороги на маленькія лсныя тропинки. Это возбуждало въ ней воспоминаніе о прежнихъ прогулкахъ по лсамъ, среди березъ и елей. Они собирали лежавшіе на земл каштаны, устраивали костеръ изъ втвей и сухихъ листьевъ и зажигали огонь, на которомъ жарили каштаны, и затмъ среди смха и шутокъ съдали ихъ, посл чего отправлялись въ какую-нибудь сельскую харчевню и запивали стаканомъ вина этотъ незатйливый обдъ. Если лсной сторожъ длалъ имъ замчаніе по поводу разведеннаго огня, Серра предлагалъ ему раздлить ихъ пиршество и отправиться съ ними въ остерію выпить стаканъ вина, посл чего вс трое усердно тушили огонь.

Ничего не могло доставить Аліи такое большое удовольствіе, какъ эти прогулки на открытомъ воздух. Он устанавливали какъ бы связь съ ея предъидущею жизнью и доставляли ей, кром того, наслажденіе любоваться этою новою для нея, богатою природою рядомъ съ человкомъ, котораго она любила. Къ этому присоединялось еще странное удовольствіе думать, что она наслаждается такимъ образомъ природою среди зимы.

На одинокихъ тропинкахъ, между стнъ, они шли, обнявшись, прижавшись другъ къ другу. Но вышедши на большую дорогу, они выпускали другъ друга и шли часто молча, глубоко задумавшись, медленно двигаясь подъ яркими лучами полуденнаго солнца.

Любимою мечтою Аліи во время этихъ прогулокъ было представлять себ, что она лтомъ детъ съ нимъ домой, въ Швецію — замужемъ, потому что когда она представляла себя въ Швеціи, они были всегда женаты. И вновь и вновь переживала она въ воображеніи радость свиданія, — удовольствіе показать Андреа свою родину, природу, среди которой выросла и которую любила съ такою глубокою нжностью. Рикардъ и г-жа Роде жили лтомъ въ деревн въ Стокгольмскомъ округ, въ той мстности, гд она провела свое дтство. Она воображала себ, какое впечатлніе произведетъ на Андреа эта природа, какою своеобразною покажется она ему! Она видла себя съ нимъ на пароход, пробиравшемся по узкому зунду, мимо мысовъ и острововъ, затмъ на маленькой лодк, которая высаживаетъ ихъ на перешейк, у подножія шелестящихъ березъ. Они поднимаются на гору, маленькая босоногая блоголовая двочка открываетъ имъ ршетку и такъ мило кланяется имъ, на шведскій ладъ, благодаря за полученное су, а тамъ наверху виднется красный домикъ съ большою стеклянною верандою… Какъ непохожъ онъ на мраморную виллу Серра въ Нерви! На встрчу имъ съ горы бжитъ со всхъ ногъ мальчикъ, рискуя разбить себ носъ, а за нимъ идетъ Аагота, любезно и привтливо, какъ всегда, въ своемъ красивомъ норвежскомъ крестьянскомъ костюм, въ блой рубашк съ широкими рукавами, въ юбк съ красною оторочкою и съ распущенными на спин косами, и Рикардъ въ бломъ полотняномъ костюм и соломенной шляп, а на веранд стоитъ старуха съ влажными глазами и протянутыми руками, не зная, что длать, плакать ли отъ радости или смяться.

Тмъ временемъ Андреа мечталъ о томъ, какъ онъ пріобртетъ cetrb воздушный шаръ и поднимется въ немъ на воздухъ съ Аліей надъ головами всхъ. Внизу будутъ мелькать города, селы, горы, а они будутъ носиться радъ всмъ этимъ, равнодушные къ цлому міру, къ роднымъ, знакомымъ, къ войн, къ перемнамъ министерствъ, къ холер и динамитнымъ покушеніямъ, живя день и ночь въ любовномъ чаду, пока, наконецъ, смерть не настигнетъ ихъ обоихъ, изнеможенныхъ и счастливыхъ.

Всегда тоже различіе между ихъ мечтаніями: его неосуществимыя, безъ реальной подкладки, ея практическія, легко осуществимыя. Несмотря на свои постояныя увренія, что ей очень нравится свобода ихъ отношеній, въ ней живо было женское инстинктивное стремленіе поставить свою любовь подъ охрану общества и близкихъ и раздлить со своимъ возлюбленнымъ мелкія радости и заботы обыденной жизни. Вс врожденные въ ней домовитые шведскіе инстинкты заставляли ее страстно желать тихаго домашняго счастья.

Его же волновали совершенно противоположныя чувства. Хотя онъ ни минуты не поколебался бы пожертвовать для нея собственною жизнью, его всегда отталкивала мысль здсь, на своей родин, отказаться отъ занимаемаго имъ съ рожденія привилегированнаго положенія, промнять прекрасный дворецъ на мщанскую квартиру въ дв комнаты и гоняться вмст съ другими за кускомъ насущнаго хлба. Съ свойственною ему проницательностью, составлявшею отличительную черту его сангвиническаго и въ то же время скептическаго темперамента, онъ всегда ясно сознавалъ, что страсть, овладвшая теперь имъ, должна когда-нибудь кончиться. Но ему хотлось, чтобы этотъ конецъ наступилъ внезапно, какъ громовой ударъ, — онъ ужасался мысли, что любовь ихъ можетъ разсяться, исчезнуть постепенно среди прозы будничной жизни.

При поворотахъ дороги или при встрч съ ослами, нагруженными сухими втвями или корзинами съ апельсинами и мандаринами, они внезапно останавливались и пробуждались изъ своихъ столь противоположныхъ мечтаній. Они улыбались другъ другу, счастливые, вопреки всмъ смущавшимъ ихъ мыслямъ, уже однимъ тмъ, что они вмст, и когда погонщикъ ословъ прозжалъ мимо, губы ихъ встрчались въ одномъ долгомъ поцлу, точно они узжали куда-то далеко и наконецъ опять находили другъ друга.

——

Зима прошла такимъ образомъ невроятно скоро, такъ что Аліи казалось, что зимы совсмъ не было. Она ждала зимы до самаго февраля, когда въ воздух запахло весною, а вс миндальныя деревья въ окрестностяхъ города распустились и образовали собою какъ-бы гигантскіе свадебные букеты, напоминая Аліи средину лта дома, когда вишневыя деревья, наконецъ, съ трудомъ распускаются посл долгой борьбы со снгомъ и стужей.

Въ апрл маркиза заговорила о своемъ намреніи хать въ Германію на воды и предложила Аліи на выборъ — или сопутствовать ей_тили отправиться домой въ Швецію.

— Я посовтывала-бы вамъ ухать домой, а затмъ Андреа прідетъ за вами, какъ только устроитъ свои дла и получитъ возможность жениться. Правду сказать, я не думаю, чтобы вы хорошо длали, продолжая жить такимъ образомъ.

Всегда любезная маркиза произнесла эти слова нсколько сухимъ тономъ, что заставило сердце Аліи судорожно забиться. Разв она была недовольна ею и хотла этимъ сказать, что все между ними кончено, и ей незачмъ возвращаться? Ухать теперь въ Швецію равносильно тому, чтобы разстаться съ нимъ навсегда.

— Я переговорю съ Андреа, — сказала она неувреннымъ голосомъ, опуская глаза.

— Да, переговорите, дорогая моя. Поврьте, что наступила уже пора уяснить себ ваше положеніе. Не вс относятся къ вамъ съ такимъ довріемъ, какъ я, мн случилось слышать не мало намековъ на этотъ счетъ… которые, однимъ словомъ, вы слишкомъ хорошій человкъ, чтобы подвергаться оскорбительнымъ подозрніямъ. Я сама переговорю съ Андреа, если хотите.

— О, нтъ, нтъ, ради Бога не длайте этого, я сама.

Она ужасно боялась, чтобы его не убдили въ необходимости жениться на ней.

Когда онъ пришелъ, она ему просто сообщила предложеніе маркизы или похать съ нею въ Германію, или ухать домой въ Швецію, и съ нетерпніемъ стала ждать его отвта.

— Вотъ и отлично, — вскричалъ онъ.— Видишь-ли, какой прекрасный случай осуществить то, о чемъ я такъ давно мечталъ — жить съ тобою вдали отъ всхъ въ какомъ-нибудь забытомъ мстечк, гд никто не будетъ требовать у насъ отчета за наши дйствія.

— Гд-же это? На лун?— спросила она, улыбаясь, въ ожиданіи какого-нибудь новаго фантастичнаго предложенія.

Онъ привлекъ ее къ себ на колни и прижалъ ея голову къ своему плечу.

— Нтъ, не двигайся, я не могу говорить, если не буду чувствовать тебя возл себя.

— Но я задыхаюсь.

— Такъ дыши сильне. Я именно и хочу, чтобы ты дышала на мою шею, вотъ такъ. Теперь выслушай мое предложеніе. Ты скажешь тет, что дешь домой, уложишь свои сундуки и сядешь на поздъ. Но, перехавши за итальянскую границу, ты отправишься въ какую-нибудь деревушку въ Тирол, о которой мы заране условимся съ тобою, тамъ я нсколько дней спустя встрчу тебя и мы поселимся въ маленькомъ пансіон среди горъ, подальше отъ всякихъ заботъ и разладовъ, которые портятъ намъ теперь жизнь. О, мн кажется, что я начинаю жизнь съизнова при этой мысли быть однимъ съ тобою вдали отъ всякаго вмшательства въ наши отношенія. Я буду тогда любить тебя больше, чмъ когда-либо.

Алія нсколько колебалась, говорила ему, какъ нехорошо обманывать его тетку, которая такъ добра къ ней, что ея знакомые въ Швеціи могутъ узнать объ этомъ и она будетъ изгнана изъ общества, заклеймена именемъ искательницы приключеній и т. д. Но надежда быть хоть разъ вполн счастливой раньше, чмъ придетъ неизбжная разлука, одержала верхъ надъ всми доводами разсудка. А если она и погубитъ себя во мнніи общества, говорила она себ, не все-ли равно для нея. Передъ кмъ обязана она отвчать за свои поступки? И на что-же ей надяться посл этого отъ жизни? Ни на что. Почетъ или позоръ, презрніе общества или уваженіе, какое значеніе иметъ все это для нея, разъ жизни ея суждено померкнуть?

Посл этого разговора они однажды въ воскресенье отправились кататься въ лодк по морю.

Это былъ одинъ изъ тхъ чудныхъ прекрасныхъ дней на Средиземномъ мор, когда вода отливаетъ металлически-голубымъ цвтомъ и кажется такою тяжелою и блестящею, что является желаніе прогуляться по ней и увренность, что она можетъ поддержать васъ, когда небо такого яркаго сапфироваго цвта, такое блестящее, что невозможно смотрть на него, и покрытыя виноградниками горы точно издаютъ собственный свтъ. А блоснжная Генуя, какъ красиво выдляется она амфитеатромъ между этимъ небомъ и этимъ моремъ! Только срая листва оливковыхъ деревьевъ и голубовато-зеленая, блестящая листва лимонныхъ деревьевъ оттняетъ собою однообразную массу блыхъ дворцовъ. Алію охватило чувство счастья, которое возбуждается у насъ нердко при вид прекраснаго. Она готова была задохнуться, ей казалось, что она должна сорвать съ себя свои платья, чтобы вздохнуть сильнымъ, глубокимъ вздохомъ. И все, на что она надялась и чего желала, казалось, осуществлялось для нея въ эту минуту.

— О чемъ ты думаешь?— спросила она Андреа, который сидлъ, задумавшись. Она надялась въ его отвт найти отголосокъ своихъ мыслей.

— Я думаю, какъ намъ наилучше разстаться, — отвтилъ онъ.

— Разстаться?

— Да, именно теперь, когда мы наиболе счастливы, это и должно случиться, вдругъ, однимъ ударомъ, прежде чмъ начнется охлажденіе. по какъ это произойдетъ, вотъ вопросъ, нельзя заране назначить день нашей разлуки. Лучше всего было-бы, еслибы ты поступила такъ, какъ говорила раньше, просто исчезла внезапно изъ моей жизни: я встаю утромъ, а тебя нтъ. Но у тебя не хватитъ на это мужества, значитъ иниціатива должна принадлежать мн. Мы демъ въ Тироль, живемъ тамъ нсколько недль совершенно счастливо, и вотъ однажды утромъ, когда мы обнимемъ другъ друга сильне обыкновеннаго и почувствуемъ, что любовь наша достигла своего апогея, что теперь можетъ быть только регрессъ и что онъ долженъ скоро начаться, я выхожу тихо изъ комнаты подъ предлогомъ приказать подать кофе, пока ты однешься. Когда ты выходишь въ столовую, меня нтъ. Ты ищешь меня, спрашиваешь хозяйку, гд я, а она отвчаетъ теб съ удивленіемъ: но вотъ уже полчаса, какъ онъ ушелъ на поздъ, мадамъ. Онъ долженъ быть уже далеко.

Алія вскрикнула отъ ужаса и закрыла ему ротъ рукою.

— Ты просто убиваешь меня, говоря такія вещи, вскричала она, поблднвъ, и слезы градомъ полились изъ ея глазъ.

Онъ чувствовалъ всегда непобдимое желаніе мучить такимъ образомъ себя и ее, но замтивъ, какое тяжелое впечатлніе это произвело на нее, онъ пришелъ въ волненіе отъ собственныхъ словъ и крпко прижалъ ее къ себ.

— Ты права, не пускай меня, не пускай, просилъ онъ.— Я буду длать все, чтобы погубить наше счастье — меня толкаетъ къ тому какой-то фатализмъ — но ты мшай мн, держи крпче.

— Да, если-бы я была уврена, что то, что составляетъ мое счастье, составляетъ и твое, я съумла-бы тебя удержать, будь покоенъ. Но это именно сомнніе и лишаетъ меня силъ. Ты сидишь здсь рядомъ со мною, среди этой волшебной природы,— дышешь этимъ чуднымъ весеннимъ воздухомъ, который навваетъ на меня столько надеждъ — и приходишь къ такимъ мыслямъ… Какъ же я могу не считать неизбжнымъ то, о чемъ ты говоришь — нашу разлуку — какъ же я могу не ожидать ее со дня на день?

— Ты меня не понимаешь. Ты не понимаешь, что именно тогда, когда на меня находитъ то же настроеніе, что и на тебя, я чувствую непреодолимую потребность говорить именно такимъ образомъ. Когда я сознаю, какъ тсно связаны мы другъ съ другомъ, на меня сейчасъ же нападаетъ страхъ, что наша привязанность обратится въ будничную, банальную,— что ты сдлаешься равнодушне ко мн — что я также охладю къ теб.

— Не безпокойся — какъ только я замчу въ теб охлажденіе — я первая уйду.

— Нтъ, нтъ, длая это, ты погубишь все. Этого именно мы и должны избгать — разстаться въ злоб другъ на друга. Этого я не могъ-бы вынесть. Если ты замтишь — или теб покажется, что я охладваю къ теб — ты должна удвоить свою нжность, употребить вс усилія, чтобы вернуть меня къ себ — отыскать новыя средства привлечь меня,— да, поврь мн, я знаю, что ты это сдлаешь — ты найдешь новыя доказательства нжности, новыя ласкательныя слова — да, если и это не поможетъ, ты бросишься къ моимъ ногамъ и будешь умолять меня о любви — pah, что значитъ этотъ жестъ? Ты считаешь это недостойнымъ тебя, низкою слабостью — это ничего не значитъ, и все-таки ты сдлаешь это — потому-то я и люблю тебя, что ты на все способна, чтобы удержать меня.

При этихъ словахъ она почувствовала, какъ дрожь пробжала по ея тлу — ее охватило точно предчувствіе, что она подвергнется этому испытанію и узнаетъ, какую ужасную силу пріобрла надъ нею страсть.

——

Алія собиралась хать въ Швецію въ начал іюня. Но около того же времени и Андреа сталъ поговаривать о необходимости подышать другимъ воздухомъ и о своемъ намреніи совершить пшеходное путешествіе по Альпамъ. Это возбуждало подозрніе княгини и вотъ однажды — къ великому удивленію Аліи, съ которою она обмнивалась всегда только необходимыми фразами вжливости — она вышла въ кабинетъ, гд Алія сидла одна и читала, и сла рядомъ съ нею на диванъ.

— Вы узжаете въ Швецію, синьорина? спросила она.

— Да, signora principessa!

Алія невольно покраснла при этой неправд и стала нервно перелистывать книгу.

— А затмъ вернетесь обратно въ Италію?

— Я не знаю… я надюсь…

— Я знаю, что моя тетка не пригласила васъ вернуться къ ней. Это не потому, что она къ вамъ дурно относится, она васъ, напротивъ, очень любитъ, но для вашей собственной пользы…

— Signora principessa!

Алія вспыхнула и взглянула на княгиню съ видомъ преслдуемаго звря, намреннаго защищаться въ предсмертной тоск.

— Да, позвольте мн затронуть этотъ предметъ. Но мн кажется, что вамъ лучше знать правду. Вс здсь мало-по-малу поняли ваши отношенія. Какъ ни искусно играли вы оба комедію, — въ конц концовъ правда всплыла наружу. Слухи сначала и больше всего, а затмъ тысячи разныхъ мелкихъ обстоятельствъ. Я думаю, что гршно не сказать вамъ это — вы еще молоды, хороши, на родин вамъ можетъ представиться прекрасная партія, если вы вернетесь въ вашу семью.

Алія встала, дрожа отъ волненія.

— Извините меня, principessa, но я привыкла отвчать сама за свои дйствія и у меня нтъ никого, кому я обязана была-бы отчетомъ.

— Это не правда — вы отвтственны и за счастье того, кого любите. И — позвольте мн сказать вамъ это, разъ мы затронули этотъ предметъ — пора моему зятю подумать о женитьб — онъ ради васъ упустилъ выгодную партію, но еще не все потеряно, она его любитъ и ждетъ, увренная, что онъ вернется къ ней — и если вы дйствительно любите его, какъ мн кажется, вы не будете дольше становиться ему на дорог. Для него такой бракъ является необходимостью — его фамильныя традиціи требуютъ этого и онъ первый признаетъ, что обязанъ жениться такимъ образомъ — но пока вы не оставите его, онъ не можетъ же…

Часъ насталъ. Женщина, которою она восхищалась, не могла уже унизить ее сильне. Настала для Аліи очередь заговорить.

— Signora principessa, сказала она дрожащимъ голосомъ, со слезами на глазахъ.— Вы говорите все это своей будущей невстк.

Княгиня вздрогнула и отодвинулась на два шага съ судорожно сжатыми руками.

— Это невозможно, сказала она сдавленнымъ голосомъ.

— Это зависитъ только отъ меня, продолжала Алія, возвышая голосъ.— Если-бы я захотла, я была-бы его женою, раньше, чмъ переступила за порогъ этого дома. И я потому только этого не захотла, что любила его больше всего и думала только о его счасть, а не о своемъ. Я не хотла связывать его съ собою, пока не была уврена въ томъ, что я необходима для него, что онъ не можетъ жить безъ меня. Я добровольно избрала это унизительное положеніе — ея голосъ сталъ неувреннымъ, щеки вспыхнули яркимъ румянцемъ и слезы заблистали на глазахъ — и вы не можете думать, что это мн мало стоило. Я не привыкла, чтобы ко мн относились съ пренебреженіемъ — дома, въ своемъ кружк я была горда и никогда ни передъ кмъ не преклоняла головы, я добровольно услуживала другимъ, но вс знали, что я въ то же время и властвую, и выказывали мн всегда самое глубокое уваженіе — да, такою я была, singora principessa, таковъ былъ мой характеръ и мое положеніе, и смю уврить, что я съумла-бы всегда съиграть роль госпожи въ такомъ дворц, какъ этотъ,— если-бы въ этомъ заключалось мое честолюбіе. Но у меня есть честолюбіе, громадное честолюбіе, но оно совершенно иного рода. Я хотла, чтобы меня любили, любили всмъ сердцемъ, чтобы любящій меня человкъ согласился все принести въ жертву для меня, но не для того хотла я этого, чтобы принять эту жертву, нтъ, я думала все отдать ему и сказать: я хочу только знать, готовъ-ли ты всмъ жертвовать для меня, и сама приношу все въ жертву для тебя, потому что въ этомъ мое счастье.

Тутъ она расплакалась и стала ходить взадъ и впередъ по комнат, закрывъ лицо руками и стараясь подавить слезы, которыя ей казались глупыми и безсмысленными въ эту минуту, когда ей хотлось показаться такою сильною, импонировать этой женщин.

Но она только тогда замтила волненіе, возбужденное ею въ своей слушательниц, когда послдняя заговорила своимъ глубокимъ контральто, которое обыкновенно такъ нравилось ей, а теперь звучало такъ глухо:

— А вы разв не знаете, что всякая женщина, которая любитъ, готова приносить такого рода жертвы? И разв трудно приносить ихъ вамъ, когда вы свободно можете показывать ему свою любовь — другія должны всю жизнь заглушать это чувство и скрывать, чтобы не нарушать его спокойствія и не ставить его въ ложное положеніе. Такая женщина иметъ право говорить о жертвахъ… а не вы, вы, когда вы владете имъ — вы, когда вамъ принадлежитъ все… ахъ! Я не хочу больше слушать васъ!

Она откинулась на спинку дивана и отбросила за голову свои руки, устремивъ вверхъ свои большіе, томные глаза, теперь полные слезъ.

Алія впервые увидала на этомъ прекрасномъ лиц слды страсти и внутренней борьбы, выраженіе лица и положеніе ея напоминали mater dolorosa, она была такъ идеально хороша въ эту минуту, что Алія, слдуя внезапному побужденію, бросилась на колни передъ диваномъ и, покрывая поцлуями ея руки, заговорила шепотомъ, сквозь слезы:

— Да, вы правы, вы правы, и я благодарю васъ.

Летиція наклонилась, Алія почувствовала, какъ сильныя руки схватили ее, высокая, дрожащая грудь прижалась къ ея груди, омоченная слезами щека коснулась ея щеки. И он поцловались.

Въ эту минуту Андреа вошелъ въ комнату. Онъ увидлъ это и понялъ все.

— Летиція! вскричалъ онъ взволнованнымъ голосомъ. И они впервые обняли другъ друга, съ чувствомъ глубокой благодарности съ его стороны, горькаго отреченія съ ея.

— Алія, сказалъ Андреа, беря ее за руку.— Знай, что мое уваженіе и моя преданность къ ней такъ велики, что судьба насъ обоихъ зависитъ отъ нея. Я готовъ скоре лишиться всего, что есть у меня самаго дорогого въ свт, чмъ идти противъ нея.

— Длай то, что она захочетъ, отвтила Летиція, указывая на Алію.— Я довряю ей, мы понимаемъ другъ друга. Что она ршитъ, съ тмъ и я буду согласна, я уврена, что она сдлаетъ все для твоего блага..

Она вернула себ свое самообладаніе и улыбалась ему съ спокойною нжностью старшей сестры.

XII.

Однажды, къ концу іюня, въ небольшую незначительную гостинницу въ тирольскихъ горахъ прибыла молодая парочка. Вс другіе жильцы гостинницы сильно заинтересовались ею. Молодые люди никогда не показывались, иначе какъ за табльд’отомъ, никогда не отправлялись посл обда въ гостиную, а немедленно проходили къ себ, и рдко когда выходили прогуляться пшкомъ. Но при появленіи ихъ за столомъ, обыкновенно слишкомъ позднемъ, лица ихъ носили отпечатокъ такого счастья, они были такъ равнодушны къ окружающему, такъ мало думали о немъ, погруженные въ собственный богатый и таинственный міръ счастья, что отъ нихъ вяло поэзіею и страстью. Вс называли ихъ ‘новобрачными’, и многія молодыя или полумолодыя двы и разочарованныя жены съ любопытствомъ и завистью разсматривали эту счастливую молодую жену, которая вздрагивала, какъ только съ ней заговаривали, точно пробуждаясь отъ сна, забывала протягивать блюда своему сосду справа и въ то же время никогда не забывала снабжать всмъ необходимымъ сосда слва, и совершенно не сознавала того, что ея красотою восхищаются и публика за столомъ занимается ею. Они почти никогда не разговаривали другъ съ другомъ въ присутствіи постороннихъ, но никто не могъ и минуты принять это за равнодушіе, потому что вс чувствовали инстинктивно, что они не могутъ разговаривать безъ ласкательныхъ словъ, не могутъ смотрть другъ на друга безъ привтливой улыбки, не могутъ произносить равнодушныхъ и будничныхъ словъ, обращаясь другъ къ другу. И когда онъ иногда задавалъ ей какой-нибудь незначительный вопросъ, напр., не желаетъ-ли она получить того или иного блюда, она взглядывала на него такъ тепло, щеки ея вспыхивали такимъ яркимъ румянцемъ, а вокругъ губъ показывалось такое трогательное выраженіе, что одинъ нмецъ, сидвшій противъ нея, совершенно ошаллъ отъ любви и ревности и заявилъ, что намренъ кончить свои дни преступникомъ и непремнно воспользуется первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы сбросить этого итальянца въ пропасть.

Вс попытки завести съ ними знакомство оканчивались неудачею: Алія давала разсянные отвты, а затмъ вновь погружалась въ свои мечты, а Андреа встрчалъ эти попытки ледяною холодностью. Остался даже неразршеннымъ вопросъ, какой она націи, такъ какъ она понимала вс языки и говорила на нихъ, но съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ.

Такимъ-то образомъ они прожили нсколько недль въ одной и той же гостинниц, ни съ кмъ не познакомившись.

Но никто изъ тхъ, кто зналъ эту счастливую парочку, не догадывался, сколько горя скрывалось и все боле и боле накоплялось на душ одного изъ нихъ. Чмъ полне было ихъ счастье, тмъ больше усиливалась у Аліи увренность, что оно не можетъ долго продлиться. Они осуществили мечту Андреа: насладиться въ теченіи нсколькихъ недль полнымъ счастьемъ, котораго достало бы на всю жизнь. Ей казалось часто, что это слишкомъ много, что это страшная, безумная расточительность. Но тогда чувство ужасной пустоты, ожидающее ее посл разлуки, пробуждалось въ ней и она отбрасывала въ сторону вс сомннія и жадно хваталась за всякую минуту счастья, которое доставалось ей на долю.

Иногда она напрягала вс силы, чтобы думать: она должна имть силу вернуть ему его свободу, какъ только онъ пожелаетъ этого, она не можетъ въ ршительную минуту отречься отъ боле глубокой части своего я, побуждающей ее скоре погибнуть, чмъ насильно связать другого съ собою.

Среди самыхъ пылкихъ его объятій и горячихъ поцлуевъ она раздумывала объ ужасномъ одиночеств, которое должно было скоро достаться ей на долю, и о предстоящей неизбжной разлук. Она представляла себ, что кто-либо изъ ея стокгольмскихъ знакомыхъ въ одинъ прекрасный день случайно является сюда, открываетъ ихъ отношенія и пишетъ объ этомъ фру Роде. Тогда Рикардъ, конечно, сочтетъ себя обязаннымъ вступиться еще разъ, онъ поспшитъ къ ней, будетъ хать сюда день и ночь и потребуетъ, чтобы она немедленно отправилась домой. И этотъ разъ она не окажетъ никакого сопротивленія. Она скажетъ Андреа, что подетъ съ Рикардомъ домой постить фру Роде. И они разстанутся, не говоря ни слова о томъ, что это навсегда. А однажды въ Стокгольм она напишетъ ему, все, о чемъ она думала, лежа въ его объятіяхъ и чувствуя его поцлуи на своихъ губахъ, поцлуи любви, которая все давала и ничего не сберегала.

Часто, отправляясь на обдъ, она представляла себ, какъ она, входя, узнаетъ за столомъ среди новопрізжихъ кого-либо изъ своихъ знакомыхъ, Удивленные возгласы: ‘Ты здсь! И одна! Съ кмъ же ты пріхала’? И она готовилась защищаться до послдней капли крови.

— Я пріхала съ одной итальянской семьею, мы живемъ вблизи, я пришла сюда на время пшкомъ. И затмъ скоре изъ столовой, уложить сундуки и отправиться въ другое мсто.

Это только избавило бы ее отъ минутной непріятности, отъ утшенія видть, какъ презрительно относится свтъ къ отношеніямъ, которыя для нея составляли святыню святынь, какъ онъ клеймитъ ихъ, считая унизительными, низменными. Но открытіе и слдующая за нимъ катастрофа были тмъ не мене неизбжны.

Фру Роде она написала, что путешествуетъ съ маркизою и сама носила свои письма на маленькую почтовую контору, находящуюся по близости. Хотя она во всю свою жизнь никогда не лгала, теперь ей казалось совершенно естественнымъ обманывать всхъ. Она попала въ какой-то заколдованный кругъ и все, что стояло вн его, казалось ей эфемернымъ, далеко отстоящимъ отъ нея.

Между тмъ Андреа совершенно беззаботно предавался счастью обладать ею такимъ образомъ нераздльно, въ полномъ уединеніи, вдали отъ всхъ. Дурное расположеніе духа, находившее на него прежде, исчезло безъ слда, радость и страсть владли имъ теперь нераздльно, ему казалось, что она все еще недостаточно его: онъ ревновалъ ее къ каждой минут, которую она проводила не съ нимъ, и не могъ выносить, чтобы она занималась чмъ-нибудь другимъ, а не имъ.

Всякій разъ, когда она садилась писать г-ж Роде, онъ стоялъ у нея надъ душою и съ нетерпніемъ жаловался, что она пишетъ слишкомъ долго, вслдствіе чего ея письма длались все короче и безсодержательне.

Но однажды она получила отъ Ааготы письмо, которое сразу возбудило дремавшую въ ней привязанность къ тмъ, кого она называла своими, такъ что она сразу сла писать ей въ отвтъ длинное письмо.

Аагота сообщала ей, что ожидаетъ къ Рождеству прибавленія семейства и что очень радуется этому.

‘Я часто думала о нашемъ разговор въ послдній вечеръ, проведенный тобою въ Фраскати’, писала она. ‘И знаешь-ли, я нахожу теперь, что мы говорили тогда большія глупости, ты и я. Я не думаю, что можно быть счастливою при такомъ экзальтированномъ отношеніи къ жизни, и Рикардъ вполн соглашается въ этомъ со мною, но мы теперь очень довольны другъ другомъ и своею судьбою и ничего не желаемъ лучшаго’.

Алія выражала живйшую радость по поводу того, что все кончилось такъ благополучно и задавала Аагот массу вопросовъ объ ихъ жизни, о мальчик, о г-ж Роде. Привязанность ея и интересъ къ нимъ вспыхнули съ новою силою посл задушевнаго письма Ааготы.

Андреа раздражился при вид того, какъ горячо занята она этою перепискою, и спросилъ, не можетъ-ли она отложить продолженіе письма до завтрашняго дня — ему хочется идти гулять.

Она отвтила коротко, не подымая головы:

— Нтъ, нтъ, дай мн кончить!

Онъ простоялъ минуту, смотря на нее, какъ перо быстро скользило по бумаг, а сама она, наклонившись, съ разгорвшимися щеками, всецло предавалась своему занятію.

— Пойдемъ, сказалъ онъ ласково, и хотлъ взять у нея бумагу изъ руки.

— Нтъ, оставь. Я хочу сегодня же вечеромъ отправить письмо.

— Длай, какъ знаешь, но въ такомъ случа я одинъ, пойду гулять.

Она замтила нетерпніе въ его голос, вскочила и положила ему руки на плечо.

— Ты пойдешь одинъ гулять! Какія глупости! Да я теб этого не позволю.

— Что же мн длать, если ты сидишь все посл обда и пишешь даже ни разу не взглянувъ на меня.

— Я писала всего полчаса. Но все равно. Подожду ужъ до завтра..

Это былъ только одинъ изъ многихъ случаевъ, когда она съ радостью и безпокойствомъ замчала, какъ требовательна его любовь. Сухой интонаціи въ ея голос, временной разсянности было достаточно, чтобы разстроить его. И она сознавала со страхомъ, что въ ту минуту, когда она не будетъ въ состояніи наполнять собою.его мысли, все въ новой и новой форм выказывать свою нжность къ нему, развивать до невроятности свою способность воспринимать вс его настроенія и отвчать на нихъ, онъ немедленно охладетъ къ ней и фантазія его будетъ искать удовлетворенія въ другомъ мст. Только такія отношенія, многостороннія, разнообразныя, принимавшія все новыя и новыя формы, такъ что нужны были нечеловческія силы, чтобы продлить ихъ, могли надолго удержать его возл нея.

Онъ продолжалъ экспериментировать надъ ней, подвергая ея привязанность разнаго рода испытаніямъ, онъ чувствовалъ какую-то странную радость, тиранизируя ее, разбивая на всхъ пунктахъ ея сопротивленія и доведя ее до того, что она не имла другихъ мыслей и другой воли, какъ у него.

— Если это твой идеалъ, замчала она иногда смясь,— то я не понимаю, почему ты влюбился именно въ меня: много есть глупенькихъ двочекъ, которыя рады были-бы сдлаться врною собакою своего возлюбленнаго.

— А разв ты не понимаешь, что такого рода двочка мн сейчасъ-бы надола и я сталъ-бы презирать ее. Но подавить такую волю, какъ твоя, заставить склониться такую гордую женщину, какъ ты, влюбить тебя въ себя до такой степени, чтобы ты думала только о томъ, какъ-бы удержать меня, какою-бы то ни было цною — вотъ это такъ привлекаетъ меня.

Въ тон Аліи теперь было гораздо меньше самоувренности, чмъ прежде, когда она отвчала:

— Это теб никогда не удастся.

Они не длали никогда большихъ прогулокъ на горы, такъ какъ лнь, присущая ему, передалась и ей, притомъ имъ не хотлось разстраивать свои tte tte присутствіемъ проводника. Но они тмъ не мене часто гуляли по окрестностямъ, поднимаясь по маленькимъ лснымъ тропинкамъ и блуждая среди дикихъ ущелій, заросшихъ кустарниками. Они ложились на траву и по цлымъ часамъ просиживали, не двигаясь, забывая про свою гостинницу.

Такъ какъ Алія боле его привыкла бродить по такимъ лсамъ и чувствовала себя совершенно какъ дома среди этихъ елей и сосенъ, мховъ и журчащихъ ручьевъ, то она хотла всегда указывать дорогу, но онъ, съ своей стороны, всегда желалъ поступить по своему и имъ часто приходилось спорить по поводу того, по которой изъ тропинокъ пойти. Онъ всегда разршалъ споръ тмъ, что поворачивался и шелъ по той дорог, по которой хотлъ, а Алія, протестуя, слдовала за нимъ.

— Почему же ты слдуешь за мною въ такомъ случа? говорилъ онъ смясь.— Почему ты не идешь по своей дорог?

И онъ оборачивался къ ней, смотрлъ, какъ она съ трудомъ карабкалась по гор, не протягивая ей руки для помощи, но когда она доходила до него, онъ бралъ ее въ свои объятія и поднималъ высоко на воздухъ.

— Ты видишь, что ты моя, говорилъ онъ.— Незачмъ теб протестовать. Ты послдуешь за мною, куда-бы я ни вздумалъ пойти. И если я захочу сброситься съ этой скалы, и ты сбросишься вслдъ за мною.

И онъ, обнявъ ее, длалъ нсколько шаговъ по направленію къ пропасти, въ глубин которой шумлъ горный потокъ.

Однажды они, прогулявши цлый день, возвращались домой посл захода солнца, торопясь, чтобы не быть застигнутыми темнотою. Алія была очень уставши, но отказалась опереться на руку Серра, такъ какъ замтила, что и онъ усталъ не мене ея, не смотря на свои увренія въ противномъ. Они подошли къ мсту, гд дорога длилась на дв части. Направо шла большая дорога, длавшая значительный кругъ, отклоняясь отъ того направленія, по которому имъ слдовало идти, налво извивалась горная тропинка, которая вела, правда, черезъ нсколько болотистую мстность, но за то укорачивала значительно дорогу.

— Пойдемъ сюда, сказала Алія.

— Нтъ, слишкомъ поздно теперь, чтобы идти по неизвстнымъ дорогамъ.

— Но разв не ясно, что эта дорога короче?

— Сдлай одолженіе, иди, если теб нравится. Я пойду по большой дорог.

Chi lascia la via vecchia per la via nuova.

Sa ci lascia ma non за ci ehe trova.

(Тотъ, кто оставляетъ старую дорогу для новой, знаетъ, что оставляетъ, но не знаетъ, что найдетъ), продекламировалъ онъ, смясь, поворачивая на большую дорогу, въ увренности, что и она пойдетъ за нимъ.

Но на этотъ разъ она ршила поступить по своему. Слишкомъ глупо было длать такой кругъ, когда чувствуешь такую усталость.

— Посмотримъ, кто скоре дойдетъ, закричала она ему весело, и повернула на маленькую тропинку, стараясь идти возможно скоре, чтобы получить надъ нимъ значительный перевсъ. Она увидла, какъ онъ спокойно и медленно двигался впередъ по большой дорог и заране торжествовала при мысли, какъ далеко она опередитъ его. Конечно, идти по тропинк было не совсмъ удобно: колючіе кустарники обрывали ей платье, ноги вязли мстами въ грязи и совершенно промокли. Но это ничего, она зато впереди его. Еще немного и она выйдетъ на большую дорогу, какъ разъ тогда, когда онъ не сдлаетъ еще и трети своего круга. И еще у него хватаетъ дерзости идти такъ медленно.

Но что это? Она остановилась въ удивленіи. Ручей — тропинка вела къ ручью, такому широкому, что нечего было и думать перескочить. Понятно, какъ она могла это забыть! На большой дорог нужно было перезжать черезъ мостъ! Потому-то онъ и шелъ такъ медленно, зная, что она принуждена будетъ вернуться къ нему, радуясь заране ея пораженію.

Но она не доставитъ ему этого удовольствія. Тропинка шла вдоль ручья, наврное впереди былъ какой-нибудь переходъ, невозможно не найти способа пробраться черезъ ручей. Въ крайнемъ случа она бросится въ воду и переплыветъ. Она пошла смло впередъ, торопясь такъ, что почти бжала, все скоре и скоре по мр того, какъ она замчала, что на двор становится темно и что она сильно отдалилась отъ большой дороги, такъ что у нея можетъ не хватить силъ добраться до нея. Но чмъ дальше она шла, тмъ шире становился ручей, приближавшійся къ своему устью у маленькаго озера, и она напрасно пробиралась черезъ кусты и прогалины, окружавшіе его,— нигд не встрчалось моста или плотины. Она такъ спшила, что не подумала даже оглянуться назадъ на Серра.

Вдругъ она услышала въ отдаленіи шумъ приближавшагося экипажа, но даже не подняла головы, пока не раздался голосъ, звавшій ее. Она взглянула и увидала, какъ Андреа на маленькой крестьянской повозк быстро прохалъ мимо ея по ту сторону ручья, смясь и махая ей шляпою. Въ одну минуту онъ исчезъ за поворотомъ дороги, именно тамъ, гд она думала опередить его.

Она остановилась въ удивленіи. Возможно-ли это — онъ прохалъ мимо, оставивъ ее одну? Нтъ, это была только злая шутка, онъ наврное вернется сейчасъ-же на встрчу ей. Она знала уже, что не зачмъ идти дальше и пошла назадъ почти бгомъ, въ полномъ изнеможеніи, съ больными ногами, въ разорванномъ плать и съ чувствомъ безпомощности, которое возбуждается у близорукихъ въ темнот. Но Андреа все еще не показывался, и она серьезно разсердилась на него. Шутка заходила слишкомъ далеко. Какъ могъ онъ оставить ее въ темнот только для того, чтобы унизить.

Ея усталость и раздраженіе усиливались съ каждымъ шагомъ. Какъ пріятно было-бы теперь имть его руку, чтобы опереться на нее! Онъ зналъ это и тмъ не мене такъ зло подшутилъ надъ нею!

Нтъ, она не дастъ ему восторжествовать надъ собою. Теперь она накажетъ его.

Тотчасъ за болотомъ, по эту-же сторону ручья, находилась маленькая деревушка, въ которой была гостинница для прозжающихъ. Туда она пойдетъ и тамъ переночуетъ. И теперь онъ долженъ будетъ искать ее.

Между тмъ Андреа уговорился съ крестьяниномъ, нанятымъ имъ на дорог, что онъ вернется съ нимъ на встрчу Аліи къ тому мсту, гд дорога длится на дв части, но сначала ему хотлось посмотрть, какъ поступитъ она, когда увидитъ, что онъ покинулъ ее. Онъ слъ поэтому за выступъ скалы и сталъ наблюдать. Онъ замтилъ ея неровный, быстрый бгъ и радовался заране при мысли, какъ онъ приметъ ее, усталую, въ свои объятія, посадитъ въ повозку и спроситъ, убдилась-ли она, что ей лучше отказаться навсегда отъ своей воли и смло слдовать за нимъ. Но вдругъ онъ увидалъ, что она останавливается и колеблется при вид дороги, ведущей въ другое село, а затмъ, быстро ршившись, поворачиваетъ на эту дорогу и скрывается за домомъ.

Онъ понялъ ея намреніе. ‘А, она думаетъ, что онъ побжитъ туда за нею! Она воображаетъ, что онъ придетъ къ ней въ страх и раскаяніи и станетъ умолять вернуться!’

Злая мысль пришла ему внезапно въ голову. Онъ слъ въ повозку и приказалъ крестьянину хать дальше.

— Разв мы не подождемъ синьоры? спросилъ тотъ.

— Нтъ.

Алія съ нетерпніемъ ждала его въ своей комнат въ теченіи цлаго вечера. Конечно, онъ начнетъ искать ее. Было такъ нетрудно догадаться, что она пошла именно сюда, въ эту гостинницу — онъ наврное скоро придетъ и будетъ спрашивать, гд она.

Но ночь наступила, а онъ не шелъ. Такъ вотъ на что онъ способенъ! Такъ велика была его любовь, что онъ, зная, что она одна въ темнот, даже не потрудился узнать, что сталось съ ней. Но если онъ воображаетъ, что она первая придетъ къ нему, онъ сильно ошибется въ разсчет. Она будетъ терпливо ждать его одинъ день, два, и если онъ и тогда не явится — да, тогда она ршитъ, что онъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы освободиться. Въ такомъ случа ей нечего больше длать: она возьметъ билетъ на дилижансъ и исчезнетъ.

На слдующій день Андреа до вечера напрасно прождалъ ее. Онъ былъ увренъ, что она придетъ, но чувствовалъ нкоторое раздраженіе противъ нея за то, что она оставила его такимъ образомъ. Онъ цлый день проходилъ передъ домомъ, не выпуская папиросы изо рта, бросая недокуренную и закуривая новую, и въ то же время не спуская глазъ съ дороги. Странное тоскливое чувство мало-по-малу овладвало имъ. А, такъ вотъ какъ велика ея привязанность! Не выдержала даже такого слабаго испытанія! Да, значитъ онъ совершенно ошибся въ ней, онъ поддавался иллюзіи, когда считалъ ее всецло принадлежащею ему, когда думалъ, что она не можетъ больше освободиться. Да, къ чему-же посл этого и тянуть эту канитель? Онъ долженъ былъ знать, что изъ этого не выйдетъ ничего путнаго. Никогда въ жизни не встрчалъ онъ цльнаго, глубокаго чувства. И онъ зналъ, что это должно когда-нибудь кончиться, какъ и вс другія его привязанности, днемъ раньше или позже, все равно. Только онъ не думалъ, что конецъ наступитъ такъ скоро. Но такъ и лучше. Пора было освободиться, а то онъ уже готовъ былъ самымъ пошлымъ, банальнымъ образомъ связать себя навсегда съ этою двушкою. Завтра онъ сядетъ въ дилижансъ и удетъ отсюда. Теперь онъ увренъ по крайней мр, что она утшится, а то онъ боялся, что разлука доставитъ ей слишкомъ большое горе. Слава Богу, опасаться этого нечего!

Онъ продолжалъ ходить до самыхъ сумерекъ, выкуривая одну папиросу за другою, и глядя на дорогу. Нервы его были такъ сильно возбуждены и онъ былъ такъ раздраженъ, что ударилъ мальчика, прибжавшаго просить милостыню въ то время, какъ онъ воображалъ, что онъ несетъ ему письмо. Онъ нсколько разъ окликалъ прозжавшихъ мимо крестьянъ, спрашивая у нихъ, не видали-ли они на дорог дамы, и съ раздраженіемъ крикнулъ на хозяйку: ‘не мшайтесь не въ свои дла’, когда она подошла къ нему съ вопросомъ, не вернется-ли сегодня синьора.

Алія тмъ временемъ съ холоднымъ отчаяніемъ обсуждала вопросъ, что ей длать. Какъ ухать съ тою небольшою суммою денегъ, которая была у нея въ карман, безъ своихъ дорожныхъ принадлежностей? Нтъ, она подождетъ еще день и затмъ пошлетъ ему записку, съ просьбою прислать ей ея вещи. Она написала и порвала цлую кучу такихъ записокъ, смягчая мало-по-малу ихъ тонъ, пока он не сдлались нжными.

‘Мы нашли наконецъ случай для разлуки, котораго ты искалъ’, думала она прибавить въ конц. ‘Будемъ вспоминать другъ о друг безъ горечи, что-же меня касается, то я буду всегда благословлять невыразимо счастливые дни, проведенные мною съ тобою’.

За этимъ слдовалъ цлый потокъ слезъ.

По мр наступленія вечера ея раздраженіе все боле и боле ослабвало, уступая мсто новому страстному, безразсудному желанію. Больше ни разу не видть его! Это было невозможно. Конецъ всему, навсегда! И ей придется начать свое долгое, безконечное возвратное путешествіе въ Швецію, одной, сидть день и ночь одной въ купэ съ этою смертельною тоскою въ сердц, чтобы наконецъ пріхать — куда? Начать житъ безъ смысла, безъ цли, прожить цлый рядъ дней и ночей, недль, годовъ съ одною только постоянною мыслью, о томъ, что она имла и что потеряла. Нтъ, можно съ ума сойти, она наврное съ ума сойдетъ, если вернется домой. Что-же длать? Ухать отсюда она должна, она должна показать ему, что ухала, а затмъ? Когда она будетъ хать _изъ дилижанс, ночью, надъ этими дикими горными проходами! Она займетъ мсто наверху, это чудное двойное мсто, на которомъ они сидли оба, когда хали сюда, и откуда можно было видть по обимъ сторонамъ глубокія пропасти, возбуждавшія головокруженіе, и тогда, ночью, однимъ прыжкомъ! Да, это единственное предстояло ей, — другого выхода не было.

Къ вечеру она почувствовала вдругъ безумный страхъ. А что, если онъ уже сдлалъ то, о чемъ она думала? Что, если онъ слъ на вечерній дилижансъ и ухалъ? Нтъ, какой теперь часъ? Дилижансъ уходитъ въ 9 часовъ. Теперь еще время.

И въ отчаяніи, не разсуждая, забывая обо всемъ, думая только о томъ, какъ-бы помшать ему ухать, она бросилась бжать по большой дорог.

Онъ стоялъ передъ гостинницей и курилъ. Наступили сумерки и онъ уже пересталъ ждать ее, но отказался идти ужинать. Когда хозяйка ршилась замтить ему, что нужно-же пость что нибудь, онъ такимъ громовымъ голосомъ закричалъ ей: ‘оставьте меня въ поко’, что она въ испуг отошла и больше не ршилась трогать его. Онъ увидалъ, какъ большой, тяжелый дилижансъ съ шестью лошадьми поднялся вверхъ по направленію къ станціи и раздумывалъ, не ухать-ли ему сегодня-же вечеромъ, когда услышалъ легкіе, быстрые шаги и замтилъ женскую фигуру, бжавшую на встрчу ему.

Бросивъ папиросу, онъ сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и убдился, что это она. Глаза его радостно заблистали, въ ушахъ зашумло, онъ чуть не упалъ въ обморокъ и, обнявъ ее, быстро, безъ словъ, увлекъ въ свою комнату. Она упала, рыдая, на его грудь. Оба они были точно въ чаду, смялись и плакали разомъ, душили другъ друга объятіями и долго не въ силахъ были заговорить. Когда она попробовала сказать нсколько словъ, онъ попросилъ ее замолчать.

— Дай мн почувствовать, что ты опять моя, сказалъ онъ и продолжалъ сидть, крпко прижимая ее къ себ и не позволяя шевелиться.

— Помнишь, что сказалъ Рунебергъ, ршилась шепнуть Алія: — отъ ихъ любви не родится словъ.

Позже онъ часто вспоминалъ объ этомъ.

— Напрасно ты говоришь, что оставишь меня, ты видишь, что ты этого не можешь, говорилъ онъ.— И я также никогда не могъ-бы освободиться — ты меня всегда съумешь удержать.

Она пробовала спорить. Она длаетъ это только для него, а никакъ не для себя. Она знаетъ, что сдлаетъ его несчастнымъ, если оставитъ такимъ образомъ. Но если она когда-нибудь убдится, что для него было-бы лучше…

— Все равно, прервалъ онъ ее.— Ты и тогда будешь удерживать меня, но зачмъ ты защищаешься, точно я обвиняю тебя? Разв ты не понимаешь, что въ этомъ мое счастье?

— Но ты самъ, разв ты въ самомъ дл оставилъ-бы меня, если-бы я не пришла?

— Да, наврное!

— Но какой ты странный человкъ! Ты всегда хочешь, чтобы я брала все на себя, а самъ не желаешь протянуть даже руки, чтобы удержать меня.

— Да, видишь-ли, это потому, что мы такихъ различныхъ лтъ. Когда кто молодъ такъ, какъ ты, тотъ можетъ легко увлекаться и думать, что есть вещи, изъ-за которыхъ стоитъ бороться. Но когда кто старъ и богатъ жизненнымъ опытомъ…

— Но мы-же почти однолтки!

— По годамъ, да, но не по рас. Ты представительница молодого народа. Вспомни, что сказалъ Джіусти о варварахъ въ стихотвореніи, обращенномъ къ Гино Киппоне:

Ma il libro di natura

На l’entrata e l’uscita:

Jocca a loro la vita

E a noi la sepoltura,

Epoi, se lo domandi

Assai siamo campati.

Gino, eravamo grandi,

E l non eran nati.

(Но книга природы иметъ входы и выходы. Имъ предстоитъ жизнь, а намъ погребеніе. Если ты меня спросишь, долго ли мы жили — Гино, мы были взрослыми, когда они только что родились).

— Видишь ли, продолжалъ онъ въ томъ же шутливомъ тон,— исторія нашей любви представляетъ въ маломъ взятіе древняго Рима варварами. Можешь ли ты себ вообразить это событіе наоборотъ — такъ чтобы римляне овладли варварами?

— Это вамъ случалось не разъ.

— Да, въ свое время, конечно. Когда мы были достаточно молоды, чтобы играть роль завоевателей. Но когда мы достигли, наконецъ, апогея свтскаго могущества и культуры — тогда ничто не могло заставить насъ напрягать свои силы. Намъ нужно было обновить свою кровь, мы охотно согласились на то, чтобы молодые завоеватели управляли нами — потому что это было для насъ удобне — но если бы кто-нибудь сказалъ намъ, что въ стран варваровъ находится источникъ вчной юности, какъ ты думаешь, мы отправились бы искать его? Нтъ, мы сказали бы: предполагая, что мы поврили этому, хорошо быть вчно юнымъ, но если для этого нужно сдлать столько усилій, ужъ лучше пусть идетъ все попрежнему!

— Фи, какъ это возмутительно! Ты меня просто приводишь въ отчаяніе своими словами.

— А я, напротивъ того, чувствую себя прекрасно въ плну у своего маленькаго первобытнаго варвара. О чемъ ты думаешь? Къ чему такая серьезная мина?

— ‘Мн хотлось бы подвергнуть тебя испытанію, хотлось бы посмотрть, неужели ты дйствительно отказался бы хоть немного побороться изъ-за меня?

— Это дурная мысль, выкинь ее лучше изъ головы. Все, что называется споромъ и борьбою, такъ безобразно, я такъ ненавижу это, что долго бы спрашивалъ себя: стоитъ ли бороться изъ-за такой цли? И если бы я въ конц концовъ ршился, чего бы я скоре всего не сдлалъ, побда не доставила бы мн никакой радости, потому что непріятности, которыя я претерплъ бы при этомъ, навсегда отравили бы мн будущее.

— Какъ ты непохожъ на насъ, на Рикарда, напримръ!

— На Рикарда, о, да! Это настоящій, типичный варваръ, онъ любитъ борьбу изъ-за самой борьбы.

Алія невольно пожелала въ душ, чтобы у Андреа было хоть немного той любви къ борьб, которую она такъ часто порицала у Рикарда. Она тогда съ большею увренностью смотрла бы на будущее. Но она думала о его слабости съ чувствомъ матери, размышлявшей о недостаткахъ своего ребенка. Въ ея мысляхъ не было и тни осужденія, а только желаніе поддержать его и укрпить.

XIII.

Наступалъ конецъ лта, дни сдлались короткими, временами падалъ снгъ и здсь, среди горъ, дулъ постоянно холодный рзкій втеръ. Каждый разъ вмст съ дилижансомъ прізжало нсколько другихъ экипажей, но и тхъ не хватало для массы путешественниковъ, спшившихъ въ боле теплыя мстности или обратно на родину. Но было двое постителей, которые не знали, когда имъ хать, и съ безпокойствомъ наблюдали за этими отъздами, потому что для нихъ они означали конецъ цлаго періода полнаго счастья, которое не могло имть продолженія. Они до сихъ поръ старательно избгали всякаго намека на будущее, но, наконецъ, имъ представилась необходимость принять то или иное ршеніе. Но какое? Они не ршались задавать другъ другу этотъ вопросъ, а съ возрастающимъ страхомъ глядли на массы отъзжающихъ, которые уносили съ собою какъ бы частицу ихъ счастья.

— Смотри на всхъ этихъ веселыхъ буржуа, возвращающихся домой, говорилъ Андреа.— Они пропутешествовали, разсялись, одно время не щадили денегъ и предавались разнаго рода излишествамъ, но теперь имъ приходится опять начать прежнюю жизнь, сберегать и копить, за праздничными днями слдуетъ обычная будничная жизнь, хотлось ли бы теб обмняться судьбою съ ними?

— Н—тъ.

— Ты колеблешься. по какъ можно жить будничною жизнью посл такихъ праздничныхъ дней, какими были наши! Это невозможно. Хочешь предпримемъ восхожденіе на Альпы, но настоящее трудное, притомъ безъ проводника, мы заблудимся, насъ настигнетъ темнота, затмъ разыграется снжная буря… Мы ступаемъ не туда, куда, слдуетъ, это такъ легко, веревка связываетъ насъ, такъ что мы не можемъ разлучиться, и — buona notte! Это было бы такое же хорошее ршеніе, какъ и всякое другое, быть можетъ, еще лучше другихъ.

Долго въ гостинницу не прізжало никакихъ новыхъ постителей, но однажды вечеромъ съ дилижанса встала молодая парочка и потребовала комнаты на ночь. Молодые люди заявили, что, намрены завтра же продолжать свое путешествіе и не привезли никакого багажу. Они получили комнату, смежную со спальнею Аліи. Общая между ними дверь была заставлена тяжелымъ старымъ диваномъ, гд Алія и Андреа проводили вмст вс свои вечера. Они съ нкоторымъ интересомъ слдили за новопрізжими во время обда. Она была поразительно хороша, съ гордыми, энергическими чертами лица, большими синими страстными глазами и полнымъ чувственнымъ ртомъ. У него была красиво очерченная, благородная форма головы и гибкая, изящная фигура. Вся его личность носила отпечатокъ слабости и усталости, хотя онъ былъ еще молодъ, подъ глазами виднлись синіе круги, голова была почти лысая, лицо выражало скуку и тупое отчаяніе. Они очень много пили за столомъ, причемъ она все время оживленно разговаривала. Тотчасъ посл рбда они отправились въ свою комнату, и Андреа и Алія услышали, что они вскор посл того легли въ постель. Сами они сидли еще и читали, когда, приблизительно черезъ часъ посл того, какъ въ сосдней комнат все замолкло, раздался выстрлъ, крикъ, а затмъ еще два выстрла. Вс жильцы бросились въ эту комнату, выбили запертую дверь и нашли ихъ лежащими мертвыми въ объятіяхъ другъ друга.

Алія не могла никакъ освободиться отъ этого впечатлнія. По вечерамъ, сидя на диван рядомъ съ Андреа, она прислушивалась къ звукамъ въ сосдней комнат, стоявшей пустой посл похоронъ, съ открытыми дверями и окнами. И постоянно, день и ночь, ее не покидала мысль объ этой двойной смерти, объ этихъ молодыхъ людяхъ, которые предпочли умереть, нежели жить въ разлук, — они пріобрли какое-то странное вліяніе на ея фантазію.

На Андреа, напротивъ того, событіе это произвело противоположное дйствіе.

— Ну, вотъ они и украли у меня мою блаженную идею, говорилъ онъ, стараясь, по обыкновенію, обратить все въ шутку.— Дв пары въ въ одномъ и томъ же мст — это было бы даже комично, въ особенности для другой пары. Недостойно насъ съ тобою обезьянничать. Мы должны придумать боле оригинальный исходъ.

Алія печально улыбнулась ему въ отвтъ.

— Для меня и этотъ былъ бы достаточно оригиналенъ, мое честолюбіе не идетъ дальше, сказала она.

Посл обда, по вечерамъ, они сидли обыкновенно въ комнат Аліи, гд было страшно холодно, чтобы согрться, они съеживались на диван, тсно прижимаясь другъ къ другу и закрывая плэдомъ ноги. На стол горла только одна свча и они при этомъ слабомъ свт читали вмст Orlando Furioso Аріоста. Это великое произведеніе въ шести томахъ было единственнымъ ихъ чтеніемъ въ теченіи цлаго лта и теперь приходило къ концу. Ниразу во время своей совмстной жизни не читали они въ одиночку. Только сообща могли они насладиться чмъ бы то ни было, сидя рядомъ, обнявшись, глядя вмст въ одну и ту же книгу, они поперемнно читали громко — такъ проводили они вс вечера, и недостатокъ комфорта въ маленькой горной гостинниц, голыя стны ея и холодъ исчезали передъ тою душевною теплотою и тмъ чуднымъ настроеніемъ, которымъ были проникнуты эти два молодыя существа, погруженныя въ чтенія, счастливыя близостью другъ къ другу. Пока онъ читалъ, она, прислушиваясь съ напряженнымъ вниманіемъ къ каждой интонаціи его голоса, старалась не только понять каждое слово, но и прислушаться къ звукамъ итальянскаго языка, чтобы потомъ быть въ состояніи хорошо воспроизводить ихъ. Она выучилась такимъ образомъ почти безошибочно произносить по-итальянски, такъ что онъ могъ съ удовольствіемъ слушать ее, когда наступала ея очередь читать. Иногда, впрочемъ, въ самыхъ красивыхъ мстахъ, онъ прерывалъ ее и наизусть декламировалъ нсколько строфъ изъ своего любимаго поэта.

Алія съ живымъ сочувствіемъ слдила за любовною исторію Брадаманте и Рутеро съ ея различными перипетіями, столь врными въ психологическомъ отношеніи. Они дошли какъ разъ до самаго интереснаго мста, когда гордая женщина объявляетъ, что только тотъ будетъ обладать ею, кто съуметъ побдить ее въ единоборств. Въ это время раздался стукъ въ дверь. Погруженные въ чтеніе и увренные, что никто не можетъ войти къ нимъ, кром горничной, пришедшей убирать на ночь постель, она отвтила: ‘войдите’, не перемняя и даже не поднимая головы.

Дверь открылась и въ комнату вошелъ кто-то, но прошло нсколько минутъ прежде чмъ они замтили, что вошедшій не двигается съ мста. Они взглянули оба и увидали мужскую фигуру, стоявшую неподвижно у двери. Въ одно мгновеніе Алія сбросила съ себя шаль, въ которую была завернута до подбородка, вскочила на полъ и очутилась лицомъ къ лицу съ Рикардомъ.

Нсколько минутъ царило молчаніе, наконецъ Андреа вскрикнулъ: ‘Какъ могли вы насъ найти? Это цлое чудо’.

— Это было далеко не такъ трудно, какъ вы предполагаете, отвтилъ Рикардъ, говоря съ усиліемъ взволнованнымъ голосомъ, и избгая смотрть на Алію. Андреа движеніемъ руки попросилъ его войти. Рикардъ со смущеніемъ оглянулъ комнату, носившую слды тсной совмстной жизни, сдвинулъ брови и наконецъ слъ въ нкоторомъ отдаленіи.

— Одинъ изъ моихъ стокгольмскихъ знакомыхъ прозжалъ здсь и увидалъ Алію, продолжалъ онъ.— Онъ разспрашивалъ о ней въ гостинниц и узналъ все. Мать моя пришла въ страшное отчаяніе, но и помимо ея желанія, я не поколебался бы ни минуты пріхать сюда и употребить вс усилія, чтобы спасти Алію изъ такого унизительнаго положенія.

Алія, стоявшая все время неподвижно съ гордо приподнятымъ лицомъ и яркими пятнами на щекахъ, не глядя на него, сдлала теперь движеніе, чтобы остановить его, но онъ предупредилъ ее.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, сказалъ онъ.— Я знаю, ты не считаешь меня достаточно безпристрастнымъ, чтобы вмшиваться въ это дло. Я самъ это чувствовалъ въ прошломъ году и потому отстранился и предоставилъ теб дйствовать по своему. Поврь, что иначе бы ничто не могло принудить меня отступить — поврь, что если бы не это, я не щадилъ бы средствъ, чтобы заставить тебя опомниться, образумиться. Но я въ то время не былъ безпристрастнымъ и потому боялся, чтобы чувство мое не повліяло на мое сужденіе. Но въ теченіи цлаго года я неутомимо трудился надъ тмъ, чтобы преодолть въ себ эту слабость — старался перевоспитать себя, чтобы сдлаться для тебя тмъ, чмъ я только и могъ быть — добрымъ, преданнымъ и совершенно безкорыстнымъ братомъ. Я зналъ, что придетъ время, когда ты будешь нуждаться въ брат — и вотъ я пришелъ къ теб и ты можешь совершенно спокойно протянуть мн руку, не бойся смотрть мн въ глаза, — онъ старался встртить ея взоръ, но она упорно избгала его — поврь, что борьба, которую я выдержалъ, была далеко не изъ легкихъ — ни разу еще въ жизни не приходилось мн до такой степени напрягать вс свои ‘силы, но наконецъ мн удалось побороть себя.

Наступила минута молчанія. Алія почувствовала, что у нея становится тепло на сердц,— да, это безкорыстная привязанность была равносильна рук, протянутой утопающему, но она не могла говорить.

— Каковы же ваши намренія? спросилъ сухо Андреа съ сатирическою, нсколько оскорбленною, усмшкою.

— Мои намренія заключаются въ томъ, чтобы предложить Аліи опору брата, если она въ ней нуждается — а если она откажется отъ этого, употребить все вліяніе, которое я могу оказать на нее — или скоре — не я, потому что я не имю на нее никакого вліянія — но то вліяніе, которое могутъ оказать на нее доводы разсудка и искренняя, горячая привязанность, чтобы убдить и освободиться, пока еще не поздно — изъ отношеній, которыя должны кончиться плохо. И если Алія согласится вернуться теперь со мною, я общаю ей, что она найдетъ не только любящій домъ съ самою нжною матерью, сестрою, братомъ и племянниками, но также вс отнесутся къ ней съ тмъ же чувствомъ глубокаго уваженія, съ какимъ относились до ея отъзда, никогда не увидитъ она и тни упрека или недоврія, дти мои будутъ воспитываться въ чувств глубокаго уваженія къ ней, къ женщин, которую я всегда буду считать выше всхъ, какихъ я когда либо зналъ, рядомъ съ моею матерью и моею женою.

Андреа бросилъ проницательный взоръ на Алію, стоявшую блдною и безжизненною, какъ статуя.

— Алія одна должна ршить это, — сказалъ онъ.— Я не могу общать ей того, что вы,— спокойнаго семейнаго счастья. Одно, что я могу предложить ей, это жизнь постоянной борьбы при самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ, сдлается-ли она моею женою или нтъ, это все равно, пусть она выбираетъ!

Алія теперь впервые подняла на него глаза и посмотрла съ выраженіемъ такого глубокаго горя, такой пылкой нжности и отчаянія, что онъ готовъ былъ пасть къ ея ногамъ и умолять простить его за причиняемыя имъ страданія. Но онъ не могъ поступить иначе. Если-бы дло шло о жизни и смерти, онъ и тогда-бы не произнесъ ни одного слова, чтобы убдить ее дйствовать такимъ или инымъ образомъ.

— Я, конечно, не требую, чтобы ты ршила именно сегодня вечеромъ, — сказалъ, наконецъ, Рикардъ, прерывая мучительное молчаніе.— Я готовъ ждать, сколько хочешь, я остановился въ другой гостинниц, я не буду больше безпокоить тебя, какъ только ты позовешь меня, я сейчасъ приду, это все, ты можешь вполн располагать мною.

Затмъ онъ простился и Андреа проводилъ его до дверей. Алія не обмнялась ни единымъ взглядомъ съ Рикардомъ и не сказала ни слова, пока онъ былъ въ комнат.

Когда дверь закрылась и они остались одни, то состояніе напряженія, въ которомъ она находилась, ослабло, она бросилась на колни передъ нимъ, касаясь головою его колнъ, и вскричала, рыдая: ‘Андреа! Андреа! Попроси меня остаться! Попроси’!

Онъ оттолкнулъ ее отъ себя рзкимъ движеніемъ и вскочилъ на ноги.

— Я не могу!— закричалъ онъ.

Она тащилась за нимъ по полу, обнимая его колни и сквозь рыданія продолжала молить: ‘Попроси меня! попроси меня! Скажи только слово, что ты этого хочешь, что безъ меня ты будешь несчастнымъ, что безъ меня ты погибнешь. Скажи, что и ты, какъ и я, готовъ все вынесть, только чтобы намъ не разлучаться! Проси меня, Андреа!’

— Я не могу, я не хочу!— повторилъ онъ вн себя. Схвативъ шляпу, онъ быстро подошелъ къ двери и выбжалъ вонъ изъ комнаты.

Когда дверь закрылась за нимъ, леденящій холодъ охватилъ ее. Она встала, посмотрла въ зеркало на свое взволнованное, заплаканное лицо, привела въ порядокъ волосы и начала укладывать свои сундуки. Она отдлила его вещи отъ своихъ, хладнокровно пересчитала носовые платки, прочла названія книгъ, чтобы выбрать свои. Все это длала она какъ-бы въ полусн, почти безъ сознанія. Она не имла яснаго представленія о томъ, что предстояло ей, а испытывала только чувство все усиливавшагося, почти невыносимаго страданія, гд — она сама хорошенько не понимала, — ее душило въ горл, она съ трудомъ переводила дыханіе. Взявъ шесть красныхъ томовъ сочиненія Аріосто, которые онъ подарилъ ей, она прочла сонетъ, написанный имъ для нея на первой страниц. Она нсколько разъ перечла его, но онъ показался ей страшно пустымъ и безсмысленнымъ.

Затмъ она сла писать записку Рикарду, гд объявляла ему о своемъ ршеніи ухать съ нимъ на другое утро съ семичасовымъ дилижансомъ. Позвонивъ, она попросила служанку тотчасъ отнести эту записку и разбудить ее въ 6 часовъ утра, и вмст съ тмъ потребовала свой счетъ. Она всегда платила сама за свои расходы.

Когда вс приготовленія были кончены, сундуки уложены, ручной мшокъ приготовленъ, чтобы положить въ него послднія вещи, она легла въ постель въ полномъ изнеможеніи, съ такимъ чувствомъ пустоты въ голов, что даже не подумала о томъ, куда двался Андреа. Она тотчасъ заснула глубокимъ, мертвымъ сномъ, съ свчею, горвшею на стол, но проснулась черезъ два часа, немедленно пришла въ сознаніе и выпрямилась на кровати съ сильно бьющимся сердцемъ. Она окинула взоромъ комнату и замтила, что Андреа уже приходилъ и ушелъ. Онъ надлъ свое пальто, лежавшее на стул, и взялъ портсигаръ, который она во время укладыванія положила на туалетъ. Она знала, что это было его обычное прибжище, когда онъ приходилъ въ волненіе — гулять и курить. Ночь была холодная, но лунная, она видла это черезъ окно, которое забыла закрыть.

Она посмотрла на часы. Только часъ еще. Черезъ шесть часовъ она удетъ, сколько еще времени осталось, — цлая вчность. Она съ нетерпніемъ ждала теперь той минуты, которой боялась прежде хуже смерти.

Да, она страстно ждала утра, страстно ждала того времени, когда она, наконецъ, сядетъ въ дилижансъ и посмотритъ въ послдній разъ на эти черты, на этого человка, котораго она такъ горячо, такъ безумно любила, но котораго не въ состояніи была покорить себ,— она сосредоточивала всю свою энергію, напрягала вс силы своей души на одной цли, всецло и навсегда овладть имъ, а онъ не захотлъ дать ей единственнаго доказательства, которое она требовала отъ него, которое она ставила условіемъ, чтобы навсегда соединить свою жизнь съ его,— онъ не могъ произнести маленькаго словечка, которое заставило-бы ее всецло отдаться ему. Она мало-по-малу уступала всмъ его требованіямъ, — но въ этомъ послднемъ не могла уступить. Онъ долженъ былъ наконецъ ясно и опредленно высказать желаніе обладать ею навсегда, она напрасно ждала это все время, и если онъ не можетъ ршиться на это, ей не остается боле никакого выбора.

Онъ нсколько разъ въ теченіи ночи приходилъ и уходилъ, отдыхалъ на диван, затмъ опять быстро удалялся. Она лежала съ закрытыми глазами и сильно бьющимся пульсомъ, считая удары часовъ, засыпая по временамъ и затмъ вновь просыпаясь въ ужас, ей казалось, что она готова упасть въ обморокъ или задохнуться.

Онъ замтилъ запертый сундукъ, свои вещи, разложенныя въ порядк на стульяхъ, и понялъ все. Страшная злоба закипла у него въ душ, такая сильная, что онъ не могъ заставить себя приблизиться къ ней. Какъ она могла такъ грубо обмануть его! Онъ поврилъ, да, онъ началъ врить, что нашелъ, наконецъ, цльность и полноту жизни, недостающую ему, врилъ въ любовь, стоявшую выше всякихъ испытаній, а теперь она готовилась такъ возмутительно измнить ему! Мстительныя мысли зародились въ немъ. Этотъ Рикардъ, этотъ пошлый моралистъ съ своими возмутительными банальными фразами,— ему хотлось пойти въ комнату, гд онъ спалъ, ударить его кулакомъ по лицу и затмъ драться съ нимъ на жизнь и смерть.

А она — лежала теперь такъ спокойно и спала, посл того, какъ привела все въ порядокъ, и такъ методически посчитала свои носовые платки и отобрала между ними его — да, ему хотлось убить и ее. Почему нтъ. Поступить не такъ, какъ поступила та другая пара, — а просто убить ее.

Онъ остановился у ея кровати и посмотрлъ на нее. Она спала спокойно, съ трудомъ переводя дыханіе. Онъ уже много разъ восхищался ея красотою во время сна. И теперь сонъ вызвалъ слабый румянецъ на ея щекахъ. Она лежала на боку, подпирая одною рукою щеку, другая была протянута на одял. Волоса мягко вились вокругъ лба и ниспадали на спину, губы были полуоткрыты и вздрагивали во сн, какъ-бы отъ боли, брови также были нсколько сдвинуты,— но профиль ея, обрисовывавшійся на подушк, былъ такъ необыкновенно красивъ, лицо было такое нжное и печальное, что Андреа растрогался и, бросившись къ ней, схватилъ ее въ свои объятія.

Она вздрогнула и посмотрла на него въ ужас широко раскрытыми глазами, еще не очнувшись отъ сна. Онъ схватилъ обими руками ея шею и сжалъ ее. Она очнулась, прочла начало безумія на его лиц и сказала слабымъ, прерывающимся голосомъ, но съ счастливою улыбкою:

— Да! да! убей меня! Сдлай это! Прошу тебя — убей меня!

Его руки тихо опустились, напряженное выраженіе лица исчезло, а слезы хлынули изъ глазъ.

Она обвила руками его шею и, крпко прижавшись къ нему, съ откинутою назадъ головою, стала горячо умолять его, въ полномъ сознаніи:

— Убей меня! Или умремъ вмст, какъ т!

— Ты такъ сильно любишь меня?— спросилъ онъ и лицо его просіяло.— Но почему же ты хочешь бросить меня?

— Я не хочу тебя бросить — я не могу. Потому-то я и хочу умереть.

— А кто же заставляетъ тебя бросить меня?

— Ты.

— Я! Когда я только и ждалъ, только и надялся на эту минуту, когда я зналъ, что вся моя вра въ жизнь, единственная возможность освободиться отъ убивающаго меня скептицизма зависитъ отъ того, чтобы ты дала мн это высшее доказательство своей любви,— теперь я знаю, что ты всегда будешь крпко держать меня. Теперь мы можемъ смло пойти наперекоръ всему и обвнчаться, ты дала мн силу, недостающую мн, теперь я могу бороться, теперь я могу работать для тебя. Только требуй отъ меня этого, и я все сдлаю по твоему желанію.

Она крпко обняла его и зарыдала. Но это не были слезы отчаянія, а слезы несказаннаго счастья, которое, она чувствовала это, было слишкомъ велико, чтобы быть дйствительнымъ. Она знала, что въ эту минуту она посвящаетъ себя на жизнь непрестанной борьбы, и къ ея радости примшивалось чувство страха и ужаса передъ будущимъ, на встрчу котораго она шла. Она знала, что полное счастье длится всегда только одно мгновеніе и затмъ дорого искупается.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 3—6, 1892

АЛІЯ.

М. В. Лучицкой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

АЛIЯ.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

Читайте также: