Александр Закржевский. Религия, психологические параллели., Чернобаев Виктор Григорьевич, Год: 1913

Время на прочтение: 3 минут(ы)

Александръ Закржевскій. Религія, психологическія параллели. Достоевскій. З. Гиппіусъ. Д. С. Мережковскій. H. М. Минскій. С. Булгаковъ. Н. А. Бердяевъ. В. В. Розановъ. Андрей Блый. Вяч. Ивановъ, Алекс. Блокъ. Алекс. Добролюбовъ. Изданіе журнала ‘Искусство’, 1913, 473 стр. Ц. 2 рубля.

Авторъ ставитъ себ цлью: во-первыхъ, прослдить вліяніе Достоевскаго на современныхъ ‘неохристіанскихъ’ писателей, и во вторыхъ, дать рядъ параллельныхъ, т. е. сравнительныхъ характеристикъ этихъ писателей. Вторая задача, неизвстно почему, невыполнена, ибо вмсто сравнительныхъ, даны только единичныя характеристики Мережковскаго, Розанова, Бердяева и другихъ. Зато указать и прослдить вліяніе Достоевскаго на всхъ этихъ ‘неохристіанъ’ удалось гораздо легче, тмъ боле, что зависимость тутъ безспорная, а для нкоторыхъ писателей, какъ, напримръ, для Мережковскаго, къ тому же и очевидная.
Въ творчеств Достоевскаго г. Закржевскій усматриваетъ три стихіи, которыя не чередовались въ немъ послдовательно, а были въ большей или меньшей степени всегда налицо,— это — ‘подполье’, ‘Карамазовщина’ и въ третьихъ ихъ синтезъ — религіозное чувство. Только благодаря этому послднему сумлъ Достоевскій побороть въ себ подпольнаго человка и карамазовскія страсти. Слдовательно, третій моментъ.— религіозное чувство — можно разсматривать, какъ синтезъ двухъ остальныхъ для Достоевскаго, такимъ же путемъ пришелъ къ этому синтезу и самъ г. Закржевскій. Тмъ самымъ онъ уже отказывается отъ собственно-критическаго или историко-литературнаго изслдованія, а вмсто этого старается убдить читателя, что онъ, г. Закржевскій, религіозный человкъ. Но тутъ происходитъ психологически понятное явленіе: чмъ больше г. Закржевскій старается насъ въ этомъ убдить, чмъ больше онъ нападаетъ на рефлексію, надломленность и сухую научность ‘неохристіанъ’, тмъ меньше у читателя остается основаній врить въ искренность чувства самого г. Закржевскаго. Несмотря на то, что онъ постоянно старается подражать ‘евангельскому’ и полубольному — эпилептическому языку Достоевскаго, впечатлніе остается какой-то дланности и надутости. Закржевскій самъ признаетъ, что искренняя вра была возможна только, когда не было научности: у первыхъ рыбаковъ — христіанъ, Влад. Соловьева онъ отвергаетъ, называетъ схоластикомъ, какъ-де онъ смлъ пытаться соединить философію съ религіей! Нужно совершенно отказаться отъ попытки раціонализировать чувство, нельзя разсуждать о своей религіозности, говоритъ онъ: тотчасъ обнаружится неискренность разсуждающаго. Непонятно только, для чего же г. Закржевскій почти на пятьсотъ страницъ тянетъ эти свои разсужденія, разъ здсь можетъ быть только моментъ и чувство? Закржевскій вообще мастеръ красиво поговорить, но за этими красивыми фразами о тоск, охватившей русскую душу, о будущей мистической, чисто-духовной церкви, не чувствуется самаго главнаго — искренности. ‘По словамъ его нельзя судить о длахъ его’ — это изреченіе вполн примнимо къ г. Закржевскому, ибо, несмотря на то, что онъ повидимому претендуетъ на глубокое знаніе русской души, онъ какъ будто забылъ самый главный и основной завтъ великихъ русскихъ писателей: Пушкина, Достоевскаго, Льва Толстого, Чехова — наблюдать совершенную экономію слога и его простоту. Именно этой простоты и экономіи слога абсолютно нтъ въ цвтистыхъ и, я бы сказалъ, мертво-красивыхъ тирадахъ г. Закржевскаго…
Но Достоевскаго онъ все-таки понимаетъ довольно глубоко. Особенно удачно у него освщена фигура Версилова изъ ‘Подростка’. Онъ совершенно врно указываетъ, что Версилову Христосъ былъ нуженъ только для полноты картины, чтобы было красиве. Если бы ему оказали, что онъ не вритъ въ Христа, онъ не сталъ бы особенно возражать на это. Версиловъ первый встникъ ‘эстетическаго христіанства’ въ Россіи. Отъ него г. Закржевскій выводитъ многихъ современныхъ ‘неохристіанъ’: Бердяева, Мережковскаго. Версиловъ — аристократъ, и ему нуженъ Христосъ еще, чтобы выдляться изъ толпы, чтобы не быть, какъ вс. Этимъ аристократизмомъ своимъ онъ похожъ на Бердяева, т. е. врне, Бердяевъ похожъ на него. Но въ современномъ ‘неохристіанств’, кром аристократизма, замчается еще теченіе противъ аскетизма, въ пользу синтеза ‘духа’ и ‘плоти’, представителями этого теченія являются, напримръ: Розановъ, Вяч. Ивановъ, Мережковскій. Корнями своими оно упирается тоже въ творчество Достоевскаго. Стоитъ вспомнить ‘клейкіе листочки’ Ивана Карамазова, его ‘кошачью’ жажду жизни, затмъ странную фигуру Кириллова въ ‘Бсахъ’, ршившаго ради любви къ жизни и преодолнія страха смерти покончитъ самоубійствомъ, стоитъ только вспомнить эти образы, чтобы признать всю зависимость отъ нихъ ‘Діонисизма’ Вяч. Иванова, культа-плоти Розанова, протестовъ противъ аскетизма Мережковскаго.
Нельзя не отмтитъ, что г. Закржевскій, излагая міровоззрніе Розанова, нашелъ въ немъ черты, за которыя тотъ, какъ сотрудникъ ‘Новаго Времени’, врядъ ли будетъ ему благодаренъ. Именно онъ отыскалъ въ Розанов не боле не мене, какъ что-то еврейское по Духу!
Еще г. Закржевскій взялъ на себя большую отвтственность по отношенію къ памяти покойнаго Достоевскаго: ‘Жизнь Достоевскаго, говорить юнъ на стр. 460 (а не только творчество, что когда-нибудь узнаютъ вс) была… аморальна, я бы сказалъ,— даже преступна’. Г. Закржевскій очевидно хочетъ сказать, что онъ знаетъ то, чего остальные не знаютъ. Такъ пусть же онъ скажетъ это открыто и прямо, ибо, возводя обвиненія въ преступности, нужно приводить доказательства, а не отдлываться фразами.

В. Чернобаевъ.

‘Современникъ’ Кн. XI. 1913 г.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека