Александръ Великій и Абдолонимъ.
(Епизодъ изъ Делилевой поемы, Сады.)
Александр Великий и Абдолоним, Делиль Жак, Год: 1811
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Не мудрецы одни находятъ счастья снь
Подъ снію лсовъ, при ручейкахъ, въ долинахъ,
Не рдко и цари сокрывшися, въ пустыняхъ,
Оставя тронъ отцовъ, потерянный покой
Находятъ въ хижин, въ безвстности златой.
Будь мн свидтель въ томъ, о старецъ оснженный
Лтами, горестью, Абдолонимъ смиренный!
Наслдникъ царства, зломъ отъ, царства отлученъ,
Отшельникъ, радостей ты не былъ отчужденъ*
Въ поко сладостномъ, въ занятіяхъ приятныхъ,
Ты позабылъ свой родъ забылъ неблагодарныхъ,
И опроверженный мятежниками тронъ,
Пустыня райская! съ одной страны Седонъ
Прекрасной гаванью, морями окруженный,
Съ другой страны Ливанъ до облакъ возвышенный,
Внчанный кедрами цвтущими, они
Уступами вокругъ горы обсажены,
Являютъ вставшій лсъ изъ за другаго лса,
Надъ сню нову снь, завсу надъ завсой.
По скатости горы плодоносящій холмъ,
Склонялся исподволь одянный ковромъ,
Два свтлыхъ ручейка, съ Ливана ниспадая,
Текли съ журчаніемъ холмъ злачный освжая.
Въ саду и въ той стран, гд солнечный восходъ,
Среди безчисленныхъ естественныхъ красотъ
Вдоль простиралася долина разширенна —
И, бурнымъ сверомъ и югомъ ввкъ забвенна.
Средь сада тополы, снистый кипарисъ,
Втвями частыми приятно сопледись,
И улыбалися кустарники душисты,
Съ ихъ благовоніемъ мшался воздухъ чистый.
Впреди лсъ яблоней подчищенный, младой,
Лимонъ гордящійся одеждою златой,
И смоква сладкая и сочная граната,
И пальма стройная, дарами столь богата.
Лужайки муравой кудрявою цвли.
Вокругъ разбросаны утесы и скалы
Чистйша мрамора, гд жилки пурпуровы,
Сребролазурныя и златобирюзовы,
Въ ихъ грубомъ образ приятнй для него,
Чмъ яшмовы столпы вокругъ дворца его,
Стада, которыя въ лугахъ его гуляли,
Начало, долгъ царей ему напоминали.
Монархи первые, онъ думалъ иногда,
Какъ добры пастыри пасли людей стада,
A днесь какой мудрецъ, страдалецъ произвольной,
Захочетъ бремя взять правленья добровольно?
Такъ думалъ счастливый пастушьимъ посошкомъ,
И полный властелинъ надъ стадомъ, цвтникомъ,
Онъ прилагалъ объ нихъ нжнйшее раченье,
Сынъ добрый раздлялъ съ нимъ труд и попеченье.
Одинъ величественъ и въ зиму дней — съ брадой,
Висящею до чреслъ серебряной волной,
Румяныхъ цвтъ ланитъ не помрачила старости,
Походка твердая напоминаетъ младость,
Ни время, ни труды, ни горе не могло
Склонишь къ земл его владычнее чело.
Сынъ въ цвт лтъ своихъ какъ роза расцвтаетъ,
Пухъ персика браду прелестно отняетъ,
Исполненъ нжности, но величавый зракъ
Являетъ рода въ немъ высокаго признакъ.
Чета сія тогда какъ время вечеряло,’
И солнце слабый лучь изъ за морей бросало,
Раченье отдала на время о цвтахъ,
Читала лтопись о грозныхъ мятежахъ,
Народа и вельможъ о буйств страшномъ, яромъ,
Какъ искра сдлалась великимъ вдругъ пожаромъ,
Какъ наглость съ воплями въ чертоги ворвалась,
Цареубійственнымъ мечемъ вооружась,
Ихъ предковъ кровію тронъ царской обагрили,
И отъ наслдія отцовъ ихъ отчуждили.
И старецъ слезы лилъ о бдствіяхъ отцовъ,
Но царь своихъ овецъ, монархъ своихъ садовъ,
Въ пріятномъ уголк обиленъ, здравъ, покоенъ,
Онъ трона не желалъ, былъ хижиной доволенъ.
Сынъ не таковъ его, онъ въ сердц ощущалъ
Духъ силы, мужества, онъ славою пылалъ
Превыше возраста, превыше рока слезна!
Не усмирялъ сей пылъ примръ отца любезна,
Съ охотой новою за заступъ брался вновь:
Все побждала въ немъ сыновняя любовь.
Такъ отрасль юная, которая судьбами
Назначена покрыть окрестность всю тнями,
Въ стовковомъ лсу, сгорвшемъ отъ громовъ,
Безсильна, кроется еще подъ отчій кровъ.
Средь сада былъ олтарь изъ дерева простаго,
И тамъ пустынники молили Всеблагаго,
Однажды ввечеру работы окончавъ,
Поливъ свои цвты, стада свои загнавъ,
Они молилися колнопреклоненны,
Лья токи теплыхъ слезъ, обнявъ олтарь священный,
Внки, пучьки цвтовъ, душистый иміамъ —
Вотъ вс дары, вотъ вс ихъ жертвы небесамъ.
День былъ безвтренный, лучи свтила рдяна
Скользили косвенно отъ запада багряна,
И издали моря казалися въ огн, —
Зефиры въ парусномъ играли полотн,
Сидонскихъ кораблей чуть колебались флаги —
И расправлялися изгибы свтлой влаги,
Приникло, все молчитъ, на суш, на водъ,
Природа съ чувствами внимала ихъ мольб.
Неостановленный стнами храма долу
Обтъ ихъ доходилъ къ всевышнему престолу:
Что можетъ преклонить на милость гнвъ небесъ,
Какъ не вздыханіе, не рки теплыхъ слезъ,
Отецъ возвыся гласъ просилъ y щедра неба
Отчизн счастія, себ насущна хлба,
Молилъ простершися, да горню благодать
Благоизволитъ Зевсъ на сына низпослать,
Сынъ объ родител молилъ со умиленьемъ,
И богъ боговъ воззрлъ на нихъ съ благоволеньемъ,
Подвигнулся Олимпъ, безсмертныхъ сонмъ возсталъ —
И добродтельныхъ страдальцовъ созерцалъ:
Полвка доблестей за старца умоляли,
Невинныя лта за юношу вщали…..
Внезапно зазвучалъ трубы военной громъ,
И войско облегло пустыню ихъ кругомъ,
Младый Абдолонимъ страхъ ощутилъ безвстный,
Но старецъ: ‘не страшись сего, мой сынъ любезный!
‘Когда гордыня рать на брань вооружитъ,
‘То ужасъ богачамъ, бднякъ покойно спитъ.’
Скончавъ, у олтаря остался неподвижный.
Ужь близко бубновъ громъ и трубны звуки слышны,
Окрестъ гора горе сей громъ передаетъ…
Се онъ! се Александръ, царь грозныхъ силъ грядетъ!
Се онъ! — надменный Тиръ къ ногамъ своимъ повергшій,
И рати сильныя и царства опровергшій!
Наскуча зрть везд опустошеній слдъ,
Развалины градовъ, пеплъ селъ, — тріумфъ побдъ,
Сей страхъ земныхъ владыкъ и престоловъ сокрушитель,
Престоловъ хочетъ быть теперь возстановитель:
Онъ дивенъ, онъ великъ и въ прихотяхъ своихъ!
Уже у вратъ, уже коснулся прага ихъ…
Столпы не рзьбою онъ видитъ украшенны,
Простыя вереи изъ дуба округленны,
Вкругъ сада вмсто рвовъ и каменныхъ оградъ
Крыжовникъ, роза, тернъ, — иглистый палисадъ,
И вождь, котораго законъ лишь мечь единый,
Который сокрушалъ высокія твердыни,
Безвстной силою остановленный сталъ,
На сей ничтожный валъ съ почтеніемъ взиралъ,
Тлохранителей и ближнихъ оставляетъ,
И набожной стопой во внутренность вступаетъ,
Едва вступилъ туда — побдъ умолкнулъ гласъ,
Смирился въ сердц онъ, и огнь страстей погасъ,
Онъ ищетъ старца тамъ повсюду, обртаетъ,
И приближаяся, почтительно вщаетъ:
‘Все что ни вижу здсь, мн длаетъ упрекъ,
‘Упрекъ сей справедливъ: я счастье пренебрегъ,
‘Природы позабылъ невинные уставы,
‘Монарховъ низвергать искалъ опасной славы,
‘Я счастье новое узнаю наконецъ:
‘Ты кровь царей, прими изъ рукъ моихъ въ немъ!
‘Твой жребій царствовать, забудь объ низкой дол:
‘Преступенъ, кто отъ правъ откажется по вол!
‘Сладчайшей мзды побдъ меня ты не лишай,
‘И новой славою мой подвигъ увнчай.
‘Народъ и доблести, и Александръ, и боги
‘Зовутъ тебя на тронъ, зовутъ тебя въ чертоги.’ —
‘И такъ, о Александръ! по прихоти своей
‘На троны взводишь ты, низводишь съ нихъ Царей?’
Абдолонимъ ему смиренно отвчаетъ:
‘Пустыня отъ тебя Царей не укрываетъ!
‘Кормила царства вновь готовъ я кормчимъ быть,
‘Наслдіе отцовъ для сына сохранить,
‘А ты, коль счастье селъ постигнуть ты способенъ,
‘Воззри на хижину, въ ней каждымъ днемъ доволенъ,
‘Сномъ крпкимъ кажду ночь я сладко засыпалъ,
‘Спокойствіе Царямъ безвстное вкушалъ,
‘Позволь, да наслаждусь въ послдній въ сей юдоли
‘Прекраснымъ вечеромъ — блаженствомъ тихой доли.
‘Покорствуя судьбамъ, я буду вновь Царемъ
‘И завтра пріиму правленія яремъ.’
По сердцу отзывъ сей владтелю вселенной.
Прощальнымъ симъ рчамъ, бесд продолженной,
Младый Абдолонимъ въ цвтникъ любимый свой
Спшитъ, нарвалъ цвтовъ, и робкою рукой
Ихъ Александру въ даръ какъ сердца дань подноситъ,
И розы сочетать съ кровавымъ лавромъ проситъ.
Вождь улыбается дарамъ нелестнымъ симъ,
И лавроносное чело склоня предъ нимъ,
Въ объятья заключилъ, цлуетъ въ восхищень,
И любитъ видть въ немъ Царя — свое творенье.
Оставилъ наконецъ невинную чету,
Въ которой уважалъ онъ нравовъ чистоту,
Которую узнавъ, гнушаться сталъ войною,
И славы бранныя блестящею мечтою.
Увидлъ Александръ, что міръ завоевалъ
И ясный миръ души на вки потерялъ.
Но въ день сей онъ вкусилъ благодянья сладость
И воскресилъ въ душ давно погибшу радость,
Которой тщетно онъ искалъ земли въ концахъ,
Которой не нашелъ ни въ браняхъ, ни въ пирахъ,
Которой не даетъ блескъ пышной діадимы,
И побдитель сей, ни чмъ ненасытимый,
И Александръ на часъ доволенъ самъ собой,
Гордится подвигомъ души своей благой.
Въ то время догоралъ на башняхъ лучъ вечерній,
Темнлъ небесный сводъ, Абдодонимъ послдній
И продолжительный окрестъ бросаетъ взор
На дальніе лса, на дальни цпи горъ,
Спшитъ въ послдній разъ природой насладиться,
Съ цвтами, съ хижиной, съ деревьями проститься.
Едва съ земли, съ небесъ прогнавъ ночную тнь,
Аврора извела изъ моря юный день:
‘Иду на тронъ, мой сынъ! увы, пріидетъ время,
‘И на тебя падетъ сіе несносно бремя.’
Рекъ старецъ тронутый: ‘О сколь мн жалокъ ты!
‘Намъ врно-подданны древа, стада, цвты,
‘Не измняли намъ, не вдали коварства,
‘Благословеннаго не раздирали царства,
‘О сколь отличная теперь насъ участь ждетъ!..
‘Опора слабая моихъ преклонныхъ лтъ,
‘Приди въ объятія мои, о сынъ любезный!
‘Приди и радли сей жребій неизбжный,
‘Утши въ старости печальнаго отца,
‘Подъ блескомъ царскаго стонающа внца!
‘А ты, драгой чертогъ, шалашъ, соломой крытой,
‘Лса, которыхъ тнь служила въ зной защитой,
‘Гд удовольствіе для сердца находилъ,
‘Древа, которыя я самъ садилъ, растилъ,
‘Работалъ, отдыхалъ на лон гд природы,
‘Веснами вашими свои считалъ я годы,
‘Лтосчисленіе, которое вернй
‘Бытописанія народовъ и царей,
‘Простите милыя! удлъ Монарховъ въ мір
‘Лить слезы подъ внцомъ, рабами быть въ порфир.’
Изрекъ — и къ важному готовится пути,
Въ послдній говоритъ имъ взорами: прости!
Уже въ десниц скиптръ, одтый въ багряницу,
Онъ удаляется возсвъ на колесницу,
Блестящей свитою и стражей окруженъ,
Рукоплесканія встрчаютъ съ градскихъ стнъ,
Но только лишь стопы до градскихъ вратъ коснулись,
Воспоминанія въ душ его проснулись —
И радость и печаль, смшенье чувствъ, восторгъ,