Александр Безыменский, Лелевич Г., Год: 1924 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Г. Лелевич

Александр Безыменский

Беглые заметки.

Лелевич Г. Александр Безыменский: Беглые заметки. [Статья] // На посту. 1924. N 1. С.165-188

Оригинал здесь — http://www.ruthenia.ru/sovlit/j/3111.html

Литературная публика, как следует, узнала Безыменского, собственно говоря, только во второй половине 1922 года, но самые широкие слои Комсомола знали и ценили его, как своего поэта, еще в 1919-1920 гг. Иными словами, массовый захват стихов Безыменского предшествовал выявлению его мастерства. Это — далеко не обычный для поэта путь.

1. Знаю, с кем и куда иду.

При самом первом знакомстве с поэзией Безыменского, прежде всего привлекает внимание обилие произведений, формулирующих литературные взгляды автора, произведений, являющихся стихотворными декларациями. Безыменский великолепно знает свое назначение, знает, в чем смысл его поэтического творчества, в чем право на существование поэзии вообще. Мистические, жреческие уклоны, выспренные и в то же время пустые идейки о ‘чистом искусстве’, об ‘искусстве для искусства’ совершенно чужды ему. Это с его уст сорвалось признание, на которое решится далеко не всякий поэт:

Прежде всего я член партии,

А стихотворец — потом.

Безыменский привык подходить к своему творчеству, как к свойственному ему виду революционной работы. Это ясное сознание общественных задач и общественной роли поэзии неоднократно звучит в целом ряде стихов Безыменского.

Но он не только ясно сознает задачи творчества, он так же превосходно видит его пути, его частные, временные проблемы. Когда обозначился перелом в пролетарской поэзии, знаменующий переход от абстрактного ‘космизма’ к показу живого человека, Безыменский не только осуществил этот переход в своем творчестве, но и выразил его декларативно в известном стихотворении ‘Поэтам ‘Кузницы’, стихотворении, ставшем как бы знаменем Московской Ассоциации Пролетарских Писателей:

Хорошо планеты

Перекидывать как комья!

Электропоэмами космос воспеть!

А вот сумейте

В каком-нибудь предгублескоме

Зарю грядущего разглядеть.

………………………

Пишите сотни ‘Поэм о собаке’

Но дайте одну хоть

О человеке живом.

Возьмите любого Федю на Рабфаке

Который будет

Нашим завтрашним днем.

Довольно неба

И мудрости вещей!

Давайте больше простых гвоздей!

Откиньте небо! Отбросьте вещи!

Давайте землю

И живых людей!

В последнем крупном своем стихотворении ‘Пролог’ — Безыменский снова дал художественную программу:

Поэты! До каких же пор

В своих стихах не развернете

Рабочим нужное давно

Эпическое полотно?

Безыменский слишком хорошо понимает, что нельзя дать живую конкретную картину реальной пролетарской революции, не дав типов, не показав действия и переживания отдельных людей, разумеется, в их связи с коллективом. Как бы ни пыжились ‘космические’ медиумы, как бы ни пытались они выдать механизированный безличный символизм за коллективизм, совершенно бесспорно, что прощупать мощь коллектива можно только познакомившись с составными частями этого последнего, — с людьми.

Говорят мне опять: — нельзя

Памятник личности высечь.

Петя! тебя я взял,

Потому, что ты сколок с тысяч.

Эти и многие другие стихи Безыменского лучше всего опровергают старый мещанский предрассудок, свойственный — увы! — и многим коммунистам, будто сознательность подрезает крылья творчеству, будто ясно намеченная цель связывает творческий порыв. Безыменский достиг результатов, значительность которых принуждены признать даже в большой степени и наши противники, потому что он хорошо знал, куда ему надо итти, что ему следует дать.

2. Поэт ‘стальной большевистской породы’.

Различные поэты не плохо показали гигантский размах русской революции, некоторые передали и психику людей революции. Орешин познакомил нас с переживаниями среднего крестьянина, колеблющегося между пугачевским разгулом и всехристианнейшим отчаянием. Маяковский показал психику деклассированного интеллигента, примкнувшего к революции. Ахматова выявила настроения аристократической дамы, в которой исконный патриотизм борется с классовой ненавистью, советующей эмигрировать. Вера Инбер передала переживания такой же дамы, но только сменившей вехи и т. д., и т. д. Одного лишь не показали нам эти поэты: они не дали и не могли дать психику главного и активного участника великих событий — передового пролетария коммуниста. Безыменский дал это.

В каждой его строчке чувствуется сознательный и активный передовой боец пролетарской революции. Он не только сочувствует, он не только восторгается. Нет, он

…сам врос

В рост

Почки моей весенней {*}.

{* Завода.}

Безыменский до мозга костей пропитан активностью. Он не может представить себя бездеятельным, посторонним зрителем борьбы и строительства. Самая мысль о пассивности, о покое ему мучительна.

…Не тоска ли всю ночь таскать

По кроватям и мысли и тело?!

Не тоска ли, скажи, не тоска

По ночам ничего не делать?!

Всеми фибрами своей души Безыменский любит свой класс, а также цитадель своего класса, горнило борьбы и творчества — завод. Он относится к нему с чисто родственною нежностью:

Хочется мне и еще, и еще

Взять,

Чтобы спрятать

В жадном, заводском, младенческо зев

Запад и юг!

Восток и север!

Соли, все соли у вас я возьму!

Для торжества своего класса, для успешного роста ‘почки весенней’ — завода, поэт готов на величайшие жертвы. В одном из стихотворений цикла ‘Стихи о сыне’, проникнутого теплой и нежной привязанностью к маленькому сынишке, как раз в стихотворении, написанном по поводу появления этого любимого Львенка на свет, Безыменский обращается к нему с такими бесконечно-суровыми и в то же время искренними словами:

Пришел — так шагай! Пусть зовет тебя жизнь

Всегда впереди на красной трибуне.

А если надо, — иди и ложись

Последней ступенькой к Коммуне.

Однако, любовь к классу, преданность ему, готовность всем пожертвовать для дела революции звучали в стихах многих поэтов. Правда, Безыменский показал эти настроения более реально, более конкретно, более естественно, чем хотя бы Иван Филиппченко, но все-таки не в этом — новое слово Безыменского. Последнему удалось передать ту черту коммуниста, которая оказалась недоступной большинству поэтов ‘Кузницы’. Если Герасимов, Кириллов, Санников споткнулись о будничные тяготы Нэпа, — то Безыменский взглянул и на Нэп теми же глазами, какими смотрел на этот этап революции весь пролетарский авангард. В замечательном стихотворении ‘Коммунист’ Безыменский метко и выпукло показал отличительные свойства большевика-ленинца, одинаково далекого и от оппортунизма, и от ‘левого ребячества’, умеющего и в дни отступления подготовлять грядущие атаки:

Знаю: придется не мало

Маленьких дней пройти.

Вышел с гудком, запевалой,

В десятилетья пути.

Знаю я каждое место,

Где мне ступить и чем:

Волисполкомом, трестом,

Армией — или ничем.

Знаю оружье любое:

Штык, Совнарком, или горн.

С ними пройду я с боем

Встречные толщи гор.

Знаю, где враг клейкий.

Знаю, где солнце и муть.

Пальцами каждой ячейки

Щупаю верный путь.

Знаю свою пожитки.

Знаю беду на дому:

Пуговицу ль на нитке,

Топи бумаг или тьму.

Вытянул в мир с завода

Рук мускулистых рои.

Знаю: веков поводья

Будут мои!

И когда поэт чувствует в негодующих возгласах комсомольцев перед пивной нотку отчаяния, он спокойно отвечает:

Полно!

Пивная

У нас в руках.

Грохочут ли битвы гражданской войны, и жизнь проносится в сплошном дыму или тянутся серые дни Нэпа, когда борьба с буржуазией ведется при помощи червонца и снижения цен, Безыменский всегда один и тот же:

Неведома тому усталость,

Кто в порох мира — головня…

Такими были и остались

Мы до сегодняшнего дня.

Но глубоко заблуждается тот, кто думает, что психика, показанная в стихах Безыменского, это — психика мрачного фанатика, узколобого автомата, ‘мыслящей гильотины’. Да, Безыменский готов пожертвовать даже сыном, но он любит этого сына страстно. Безыменский готов на самые суровые меры, но он ни на минуту не забывает о том, что кровавые страдания периода диктатуры это только ступеньки к светлому, радостному веку коммунизма:

Да! Штык заштопает прорехи,

Придет былому срок смертей.

Лицо земли зальется смехом

Таким, как у моих детей.

Если кто хочет убедиться в том, насколько тонко и правдиво передает Безыменский переживания и настроения нашего живого активного коммуниста, пусть вчитается он в прекрасный отрывок из ‘Комсомолии’. Квартирный хозяин, отвратительная мещанская жаба, под’езжает к комсомольцу-партийцу с типичными обывательскими пошлостями. Кто из нас не слышал от какого-нибудь мещанина-соседа подобных речей?

Большевики — это сытые рожи.

Без бриллиантов не ходит никто.

Может-быть, ты лишь один хороший.

А остальные — не то…

И у кого из нас не рвались в ответ с языка гневные фразы, так хорошо, с таким несравненным пафосом схваченные нашим поэтом:

— Мне ВЧК — маяк!

Первый кричу я: врага — руби!

Каждая пуля в Чеке — моя!

Каждую жертву — и я убил.

Обыск ли, ордер на вас — и мой,

Кости больные мы вылечим в гипсе.

Сам я виновен каждой виной,

Каждой ошибкою — я ошибся.

Стихи Безыменского это действительно — гимн ‘Комсомольской Весне и стальной большевицкой породе’. Поэт имел полное право заявить:

…Ношу партбилет не в кармане, —

В себе.

Тов. Троцкий, который так неверно осветил общий вопрос о пролетарской литературе, совершенно правильно отметил коммунистическую монолитность Безыменского:

Ему не нужно ‘принимать’ революцию, ибо она сама приняла его в день его духовного рождения, нарекла его и приказала быть своим поэтом… Он берет революцию целиком, ибо это — та духовная планета, на которой он родился и собирается жить. Из всех наших поэтов, писавших о революции, для революции, по поводу революции, Безыменский наиболее органически к ней подходит, ибо он от ее плоти, сын революции, Октябревич.

Художественный показ психики коммуниста — крупнейшая заслуга Безыменского. Но он не удовольствовался этим. Иначе он не был бы эпиком, а эпическая поэзия — очень значительная часть поэзии Безыменского. Он показал нам не только психику, но и действия, не только восприятие, но и события. В его стихах мы найдем целый ряд картин, штрихов, фрагментов, рисующих революцию, при том рисующих ее с точки зрения пролетариата.

3. Революция за каждой мелочью.

Было время, когда и Безыменский занимался абстрактным воспеванием ‘планетарного’, ‘космического’ размаха пролетарской революции. Об этом периоде напоминает хотя бы талантливая поэма ‘Я’, написанная в 1920 году и кончающаяся такими характерными строками:

Из солнцебетона и стали я скован.

Отсек я Былое, схватив его космы.

Во чреве заводов, под сердцем станковым

Я зачат и выношен. Вырос же — в Космос

В то время это было неизбежно, это было нужно. Заслуга Безыменского в том, что он во время заметил необходимость поворота, во время провозгласил:

Только тот наших дней не мельче,

Только тот на нашем пути,

Кто умеет за каждой мелочью

Революцию Мировую найти.

И не только провозгласил, но и художественно подтвердил свою декларацию.

Одной из наиболее характерных особенностей Безыменского является способность каким-нибудь мелким и частным штрихом подчеркнуть, показать, главное и общее. Поэт дает картину Керенщины и мимоходом бросает такие несколько слов:

Сегодня

Застрелился прапор,

Которого ударил солдат.

Я помню, как понравились эти строки маститому художнику-реалисту тов. А. С. Серафимовичу, когда он услышал их на одном из литературных собеседований МАПП. Опытный мастер сразу заметил, что эти строки как бы прожектором освещают целый исторический период.

Безыменский умеет через какую-нибудь бытовую мелочь дать возможность читателю лучше почувствовать ‘планетарный’ размах социального переворота, чем это делают некоторые поэты ‘Кузницы’ через ложно-классические оды. Вот, например, отрывок из ‘Комсомолии’:

Столько дела. И каждое нужно.

Нужно ведь и себе и всем.

Пусть порою ложишься без ужина —

Ты в работе. Ты в РКСМ.

Пусть язык у кого-то клейкий,

Кто-то глупый зовет треплом,

Знают все, что не только к ячейке,

Каждый к миру теперь прикреплен.

У Безыменского острый глаз. Он прекрасно умеет схватывать на лету эти мелочи, в которых, как солнце в капле дождя, отражается эпоха. Особенно удается ему вскрытие противоречий современности путем сопоставления конкретных штрихов, характеризующих два борющихся мира. Такие сопоставления, обнажающие всю непримиримость классовой вражды, глубокую противоположность буржуазии и пролетариата, бесконечную отчужденность отдельных представителей борющихся лагерей, разбросаны по всем произведениям нашего поэта. Вот пример на удачу:

Кремль. Кремлевские двери.

Рядом — гниющая накипь.

Можно в заплеванном сквере

Тело купить за дензнаки.

(Каждая жизнь — иная.

Где Совнарком, где тело…)

Да…

А вот пивная

Рядом с Наркомвнуделом.

Есть даже целые стихотворения, построенные на таких противопоставлениях. Таковы ‘Однофамильцы’, ‘Два’ (два портфеля — рабфаковца и буржуазного спеца). Это же противопоставление дано в потрясающей картине проводов мобилизованных комсомольцев на фронт гражданской войны. С одной стороны — отцы, которые ‘не простирают об’ятья, а разбивают проклятья о каблуки влезающих в вагон’. Это — старый, звериный, гибнущий мир. А с другой стороны — родители-пролетарии, сквозь рыдания призывающие уезжающих сыновей ‘помнить завет Ильича’. Это — новый, в крови и муках рождающийся мир. Небольшая картинка, — всего полстраницы! — но оба борющихся лагеря — перед нами, как на ладони.

Это великое разделение на два враждующих стана не миновало и интимнейшей, неприкосновеннейшей ячейки старого общества — семьи. И через семью плуг истории провел глубокую борозду, сплошь и рядом отбрасывая родных по крови в разные армии, сплошь и рядом делая их смертельными врагами. Безыменский, неоднократно, касался в стихах этого значительного и знаменательного явления. И в ‘Однофамильцах’, и в сцене проводов комсомольцев на фронт перед нами развертывается этот великий раскол семьи. А как жизненна, как правдива эта картинка задушевной беседы группы комсомольцев:

Что значит сон любви великой

И ласковое слово ‘мать’

Тогда, когда оно веригой

Висит на рвущихся ломать,

Ломать и строить?

Что такое,

Что значит славное ‘отец’,

Когда оно зовет к покою

Биенье алчущих сердец?

Я видел: прикоснулись к ране.

‘Уйди, коль надо’ — в тайниках.

Немногих любят, тех тиранят,

Здесь — избивают, там — никак…

Тут Ваня снова, в назиданье,

Рассказывает, как порой

Он убегал на заседанье,

А там отец его порол…

Поэты! Соловьи-шарманки!

Не там ли, в зареве фронтов,

И тут у нас, в отце и Ваньке,

Живые лица двух миров?

Действительно, иссеченная спина Ваньки лучше показывает нам всю глубину общественных сдвигов, чем самые звонкие, самые высокопарные ‘космические’ оды.

Особенно любовно наблюдает Безыменский мелочи быта, когда хочет показать ростки нового мира, пробивающиеся повсюду и в то же время незаметные многим. Чего стоит, например, это нежное, грациозное и глубокое стихотвореньице в четыре строки?

Грядущего ливневый сев,

Хотя бы по капле капай!

Сегодня товарищ Лев

Сказал мне: — Товалисц папа!

Замечательно, что Безыменскому удается конкретно, а не обще выявить и международный характер пролетарской революции, — сторону, довольно легко поддающуюся торжественному ‘воспеванию’, но лишь с трудом доступную конкретному показу. В одном из последних стихотворений ‘Джон-Ли’ Безыменский рассказал, как в английском порту Честере работало двое грузчиков: англичанин Джон и китаец Ли. Зараженный великобританским шовинизмом Джон оскорблял и избивал Ли. Но грянула стачка. Классовый инстинкт не позволил Ли стать в ряды штрейкбрехеров, мало того, толкнул забитого китайца на помощь Джону, когда на последнего накинулись наемники буржуазии. И в 1920 г. Джон и Ли, — уже неразлучные друзья, — пробрались через фронт гражданской войны в красную Москву — столицу мировой революции. Если Николаю Тихонову в его, — прекрасной, без сомненья, — поэме ‘Сами’ удалось выявить пробуждение чувства человеческого достоинства в забитом индусском мальчике под влиянием животворящих вестей о Ленине, то Безыменский сумел показать другое, недоступное литературным ‘попутчикам’: он показал пробуждение в невежественном китайце классового пролетарского сознания, сознания международной солидарности рабочего класса.

Те картины, картинки и штрихи, которые я привел, даже и отдаленно не исчерпывают всего, что дает нам творчество Безыменского в области конкретного показа различных проявлений и этапов революции. Но даже и сказанное позволяет возвразить против одного замечания тов. Л. Д. Троцкого по поводу книги Безыменского:

‘Как пахнет жизнь’… Не вся, конечно, жизнь, а тот ее угол — очень большой, очень значительный, очень содержательный, — из которого вышел и из которого развернулся Комсомол.

Разумеется, не вся жизнь! История литературы не знает ни одного художника, который бы показал, как пахнет вся жизнь данной эпохи. Даже такие гиганты, как Пушкин или Гете, не дали этого. Тем менее, можно этого требовать от поэта, которому едва исполнилось 26 лет. Но вместе с тем не верно, будто Безыменский показал только тот угол, из которого вышел Комсомол. Показ Комсомола — одна из крупнейших заслуг Безыменского, но его творчество уже давно вышло за пределы молодежи. Наряду с выявлением лица передового рабочего молодняка, Безыменский выявил целый ряд сторон нашей революции, вовсе не относящихся к Комсомолу и молодежи.

4. Галлерея типов.

Безыменский не только сумел ‘за каждой мелочью Революцию Мировую найти’, не только дал ряд картин и штрихов, вскрывающих основной смысл наших дней. Он осуществил также свой призыв ‘давать землю и живых людей’.

Он — первый из пролетарских поэтов — дал целую галлерею типов нашей эпохи, он дал целый ряд живых людей революции, и взглянул он на этих людей глазами пролетарского авангарда, а не глазами деклассированного интеллигента или сменовеховствующего барина.

Характерно, что, стремясь показать живых людей революции, наш поэт сплошь и рядом берет даже не фигуры с вымышленными именами, а реально существующих людей, называя их своими именами. Таково, прежде всего, известное стихотворение ‘Петр Смородин’, — этот художественный портрет теперешнего секретаря ЦК РКСМ, молодого рабочего, прошедшего огонь и медные трубы, закаленного на фронтах и теперь руководящего Комсомолом. Лгут те, которые утверждают, будто Безыменский показал Смородина казенно, будто он дал оффициальный плакат, безгрешный идеал, а не живого человека. Наоборот, Смородин встает перед нами отнюдь не как обескровленный символ коммунистической добродетели, а действительно ‘с жизнью его грозовой, руганью, гневом, грехами — живой’. О том, как удалось в этом стихотворении поэту переплести малое с великим, будничное с героическим, темное со светлым и вместе с тем дать яркий образ борца революции, свидетельствуют следующие строки:

Мог он — парнишка неловкий —

Водку в пятнадцать пить

И первым при забастовке

Горн потушить.

Мог матерщинничать люто,

Бросить листовку… Он мог,

Трое не евши суток,

Другу отдать кусок.

Из действительно существующих людей показывает нам Безыменский и пролетарского поэта Алексея Соколова:

Вот он, вот вам простой рабочий.

Алексей Соколов, поэт.

Он и слово то ‘бог’ не хочет,

— Нет его, — значит, слова нет!

и члена ЦК РКСМ Рывкина, который на вид — ‘так себе — катышок’, а на деле — ‘только день был, все видел, наставил, голова!’, и ‘токаря искусного’ Никитина, который на заводе является ‘большевическим глазом’, а дома ‘старенькой рвани в угоду’ ‘перемывает Власть Советов’.

А сколько живых и ярких типов разбросано в ‘Комсомолии!’ Тут и Костя, секретарь райкома, у которого ‘красные комья каждый день в платке’ и который, прочтя во время заседания телеграмму о смерти любимого брата, овладевает собой и продолжает вести заседание. Тут и Ося, ‘в комсомольской коре проклевывающийся профсоюзник, строитель будущих Со-Ре’, Ося, так умело вытягивающий у забитых детей-подмастерьев сведения об их проклятом житье-бытье, нужные для улучшения их положения. Тут и незабываемая Маня, которой ‘не пришлось сроду щей у счастья хлебать’, в которую ‘бросают тиной жестокой рукой’

Бросил, мол, кто-то партийный,

Бросил какой-то другой.

Маня, которая ‘на фронт добровольцем ушла’, первая которая ‘комбата вынесла раненого на плечах’ и выстрелила в того же комбата, когда он на фронте приставал к ней, как к женщине, Маня, которая ‘в бой один по головам поленом била бегущих мужчин’. Тут и пожилой рабочий, не дрогнувший от страшных белогвардейских пыток, но заплакавший на уроке ликбезграма ‘над первой каракулькой своею’.

Пускай эти люди носят не те имена, которые подобные им или, может-быть, они сами носили или носят в действительной жизни. Они от этого не перестают быть живыми и верно схваченными портретами людей революции.

Но не только героев, не только стойких борцов показал нам Безыменский. В той же ‘Комсомолии’, на ряду с Костей и Маней, мы видим: Володьку, ‘выбравшего — маму — не борьбу’ и уклонившегося от мобилизации, Ваську, дрожавшего перед боем, побежавшего во время атаки и убитого за это товарищем. Далекий от казенного благодушия — Безыменский показал нам и этих слабых, но эти темные страницы не вызвали в нем уныния, ибо он знает, что силы трудящихся масс безграничны, что на смену павшим и ослабевшим снизу подымаются новые силы. Недаром у него Петр Смородин

Знает

Наверняка:

Там где-то

Будущие Наркомы

Ждут у сохи и станка.

Безыменскому удалось прекрасно передать картину постепенного выдвижения одного из этих ‘будущих Наркомов’.

Вон, вижу, парень. Он боится

(Буянит же не хуже нас).

Молчит, набравши в рот водицы,

Как я когда-то… в первый раз…

Но знаю: выйдет дело гладко,

Он приобыкнет здесь — и вот,

Возмет себе словцо ‘к порядку’

А там поправочку внесет,

Рискнет ‘по прениям’, растает,

Не речи разведет — поток!

И, наконец, доклад читает,

Он — тот молчащий паренек…

Недаром в десятилетнем Ахрютке, — крестьянском мальчишке, рано осиротевшем и поступившем сторожем в Уком РКСМ, — наш поэт почуял будущего строителя новой жизни.

Но на ряду с типами комсомольцев, комунистов, рабочих, Безыменский дал и ряд типов враждебного лагеря. И тут он прежде всего показал нам несколько действительно существующих людей: и мать свою, убеждающую сына — ‘Побыл в партии — будет теперь’, и брата по существу чужого, служащего в Сельпромторге, рассуждающего об удобствах женитьбы и мечтающего о письменном столе. А на ряду с этими близкими представителями далекого враждебного мира Безыменский показал и ряд безыменных выразителей старого. Тут и ‘однорукий бес’, — кулак, пытавшийся взять в свои руки деревню и сошедший с ума после того, как ячейка сорвала его хищные планы. Тут и ‘дворянин — помещик и регистратор СНХ’:

— Зарегистрируй, пожалуйста,

Что ты постоянен.

Всегда ты луг зовешь овином,

Но ты всегда знаток в ином.

Ты лучший спец по крепким винам

И проститучий гастроном.

Тут и длинноволосый ‘стопроцентный вития’, сидящий в пивной с бутылкой, сосиской и журналом ‘Россия’, ‘стопроцентный Мессия’, отдавшийся спекуляции валютой и припасами.

5. Лицо рабочего подростка.

Оспаривая мнение т. Троцкого, будто Безыменский — только поэт молодежи, я уже отметил, что художественный показ молодежи крупная заслуга Безыменского. У него действительно есть ‘неподдельная, нерасторжимая связь с поколением — иным, новым, небывалым’ (Троцкий).

Недаром ‘Петр Смородин’ кончается таким восторженным гимном Комсомолу:

Лейся в жизнь, человеческий дождь!

Гряньте, вспышки ликующих молний!

Вот она, вот она,

Рабочая

Молодежь,

Родина моя —

Комсомол мой!

Безыменскому действительно удалось показать ‘лицо рабочего подростка’. Уже разобранная нами галлерея комсомольских типов прекрасно свидетельствует об этом. А ведь, кроме этих типов, наш поэт и в отдельных стихах, и, особенно, в ‘Комсомолии’ дал целый ряд конкретных картин борьбы и жизни передовой молодежи. Он передает и молодой задор, порою положительно граничащий с детским озорством, задор, которым так мила молодежь:

Разве подраться с гимназистом?..

Где там?

Там, у Кости газета.

Бают, что с речью Ильича…

Кто-то навалился, крича.

На бок шапченка с’ехала

И… — пошла, поехала!

Вот где, вот оно раздолье.

Лейся ветер, вейся снег!

Плачьте вместе над юдолью

Потерявших дверь к весне.

Эти двери — мы же сами.

Мы с заводом, мы в труде…

Ну-ко ветер, вместе с нами

Кувыркайся в чехарде!

Вон глаза горят, как грозди,

Грозди солнц в оврагах тьмы,

Кто там спросит: кто здесь, что здесь?

Я и мы, и я и мы,

И я и мы, и я и мы,

И я и мы…

Стоп.

Ямы.

Бултых в сугроб

Лбами…

Но рядом с этой бодрой веселой молодой картиной мы находим и потрясающую сцену товарищеского суда над комсомольцем — рабочим Лешкой, с голоду укравшим на заводе какую-то мелочь в тяжкое время гражданской войны, а затем добровольно поехавшим на фронт. И тут же на редкость живая картинка комсомольского клуба, в котором ‘Зоечка тайно любуется на флакон’, библиотекарь приводит в порядок книги, предгубкоммол подает самовар, а сторож Ахрютка за роялем, ‘еле-еле пальчиком ударяя, бубнит Марсельезу под нос’. Тут и такая сценка перед самым отправлением в бой с бандитами:

Вдруг пятки Мишки засверкали.

— Куда тебя там чорт понес? —

И тихо донеслось из дали:

— Забыл внести-и-и… свой членский взно-о-ос.

Да разве можно останавливаться на всех ярких и правдивых картинах жизни Комсомола, которые имеются в произведениях Безыменского. Никакой журнал не вместит разбора всех этих картин.

6. Смеяться смею.

Необходимо коснуться еще двух сторон творчества Безыменского. Первая из них — сатира и юмор. В творчестве нашего поэта они занимают чрезвычайно большое место. Безыменский сознает огромное значение смеха:

Смех — делу не помеха.

Смехом — не играй.

Смехом умей видеть,

Смехом умей бить!

Смехом умей любить.

Смехом умей

Ненавидеть!

И Безыменский действительно умеет смехом любить и ненавидеть. Мы встречаем у него блестки добродушного, теплого юмора. С нежной радостной улыбкой смотрит поэт на десятилетнего Ахруютку, так пересказывающего своим товарищам по детскому дому слышанный доклад об электрификации:

И будет время…

Как я сказал.

Всюду динама. Такая шкатулка…

Только ты хочешь: — ключатель взял

Тут тебе сразу

Французская булка.

Мы заведем

Лектрических коров!

И позабудем тогда о мякине.

Кнопочку вжмем —

И тыща тракторов

Поедет

По одной десятине,

Будет время

— Нас хоть не будь! —

Будет мир — одно помещение…

Эй, братва! Коммунизму добудь!

Да здравствует

Лектрическое

Освещение!

Вот еще наудачу несколько примеров добродушного юмора Безыменского:

1) Вышли в залу. Шум.

Буйный спор о каком-то декрете.

Вдруг подножка — и я пляшу

Собственною спиною на паркете.

Сколько ведь раз говорил — и поди-ж!

Не отучить баловаться, где там?

Сразу роняют престиж

С авторитетом…

2) Докладчики бывают тоже!

Эх, ты, губкомовец в пенснах.

Как-будто лезет он из кожи,

Чтоб ‘измами’ стереть нас в прах.

Из-за кустов не видно леса

Ведь мысль оратора — замок,

К которому первейший слесарь

Ключа бы подобрать не смог.

Слова, что не взбредут на ум нам,

Он так и жарит, так и прет…

(Пока он быть стремится умным,

Позевки раздерут нам рот)…

Но вместе с этой светлой улыбкой над слабыми нашими местами у Безыменского встречается и дышащая пламенной ненавистью суровая сатира. Его большая поэма ‘Городок’ это — огромный плевок в лицо обывательщине, это — беспощадное вскрытие ее гнилого нутра. Чего стоят, например, такие строки?

Священнодействие обеденного часа —

Молитва человеков и вещей!

И город молится над чашкой жирных щей,

Крестясь куском поджаренного мяса

Не менее беспощадна и небольшая поэма ‘Баррикада смеха’, бичующая отвратительную накипь Нэпа.

Характерны для Безыменского, как сатирика, многочисленные острые словечки, многие из которых без сомнения станут разменной монетой языка. Таковы: ‘Он умер в уездном масштабе’, только лишь из ‘Наркомпроса’ не создашь ‘Нарком-пшена’, если этот Лир икал, все говорили: ‘Лирика’, и мн. др.

Часто у Безыменского встречается такой сатирический прием: в один ряд ставятся понятия совершенно различных типов так, что одно из них принижает другое и создает нужное презрительное настроение:

1) Сон спокойный ему купить бы!

Сон спокойный. И письменный стол.

2) … Вечно снится

Листок охранный для замков:

‘Освобожден от реквизиций,

От постояльцев и мозгов’…

Последней отличительной чертой творчества нашего поэта является его способность ‘одемьяниться’. Тов. Якубовский как-то на страницах ‘Красной Нови’ недоумевал, что значит ‘одемьяниться’. Безыменский на деле об’яснил это. Он не только показывает в своих стихах людей и дела революции, — он откликается на злобу дня. Дать частушки о партийной дискуссии — для него не менее важное дело, чем написать поэму. Недаром ему принадлежит текст целого ряда комсомольских песен, в том числе популярнейших ‘Молодой Гвардии’ и ‘Комсофлотского марша’.

7. Форма.

Художественная форма Безыменского богата и разнообразна. Он далек от сектантской узости доктринеров и ‘стародумского’, и лефовского типов. Он сам прекрасно сформулировал принципы формального построения своих произведений:

Карябать ямбами не нам бы

В наш городской, динамный век.

Но что поделать, если в ямбы

Подчас и жизнь ‘стремит свой бег?’

…………………………….

…И жизнь ведь не всегда волненье…

(А в ритмике художник строг)

Порою нам нужно теченье

И мужественность ямбных строк.

У жизни ритм — тысячезвучен.

Канонов не установить.

Умей же — не веленьем щучьим —

Десятки ритмов уловить.

Действительно, Безыменский с одинаковым умением применяет и классические метры, и перебойные метро-ритмы, и текучие ритмы ‘свободного стиха’, все в зависимости от содержания. Стих его часто достигает изумительной чеканности и звонкости:

Перепалки, перебранки,

Смех и снег летит в глаза.

Эх, тальянки д’медны планки

Тонки, звонки голоса!

Где вам, тонким, в перегонки

С гулким гонгом крикунов?

Миру рвем мы перепонки

Громким боем буйных слов!

Лучшим образцом мастерства Безыменского в области ритма и инструментовки может послужить положенная на музыку ‘Песня машинок’:

Стукай, стукай,

Многорукий,

Стукай, гукай,

Стукай, тки.

Любый кто-то

С лютой мукой

Послан в роты

И полки…

А на ряду с такими виртуозными ритмическими построениями мы видим у Безыменского прекрасные образцы простого народного сказа (‘Дело было, знаешь где’ — в ‘Профессоре’).

Не менее разнообразна и совершенна рифма Безыменского.

Говоря о форме стихов Безыменского, нельзя не остановиться на так называемых ‘формальных влияниях’. Как известно, ни один молодой поэт (и особенно поэт молодого класса) не может сразу избежать влияния того или иного более старого мастера, той или иной предшествующей школы. На Безыменского особенно сильное действие произвело без сомнения творчество Владимира Маяковского. Ритм, разбивка строк, композиция очень часто у нашего поэта весьма и весьма напоминают приемы вождя футуристов. Местами это доходит до полной аналогии:

Только тот наших дней не мельче,

Только тот на нашем пути

(Безыменский)

Только тот коммунист — истый,

Кто мосты к отступленью сжег

(Маяковский).

Но новое содержание, а содержание поэзии Безыменского даже в отдельной степени не напоминает содержания Маяковского, диктует новую форму. И, знакомясь со стихами Безыменского в их хронологической последовательности, убеждаешься в том, что наш поэт через приемы Маяковского идет к своей организованной и твердой форме. Наиболее ярко, быть может, это проявляется в том, что у Безыменского уже встречается порою пародийное использование строк Маяковского (сравни ‘Левый марш’):

Взгляд их померк орлий.

В прошлое начали пялиться.

Крепи, мол, у пива на горле

Рты, а не пальцы??

А ведь пародия — один из первых признаков освобождения от формального влияния!

Другим значительным влиянием, которое претерпел Безыменский, следует признать влияние имажинистов. Основная черта имажинизма это — фетишизирование изобразительного образа, возведение его в самоцель, совершенствование его за счет единого творческого образа всего произведения. Изобразительные образы у Безыменского ярки и незабываемы. Вот наудачу несколько примеров:

1) Кирпичные мальчишки-трубы

Дымят махоркой в небеса

2) Речь моя — как часы без пружин.

3) Вышла злая бездельница-ночь,

В небесах сторожей посадила,

И погнала работника {*} прочь

{* Солнце.}

Черной лапой — в затылок.

4) Тебе {*} мы в артерии брызнем

{* Деревне.}

Волной электрической крови

5) Мой мозг — невидимый наборщик —

Становится за кассу книг

6) Я весенним соком,

Соком мускулов и мозга

Теку

По асфальтовым стволам городов

К заводам.

Однако, это богатство изобразительных образов давно уже перестало препятствовать у Безыменского созданию единого творческого образа. Достаточно прочесть ‘Петра Смородина’, ‘Шапку’, ‘Комсомолию’, чтобы убедиться, что яркие изобразительные образы в стихах нашего поэта только способствуют выявлению основного образа произведения. И если в первой части ‘Городка’ иногда еще из-за деревьев образов не было видно леса художественной цельности, то в последних произведениях этот недостаток исчез или почти исчез. И поэтому вполне прав тов. Троцкий, когда он пишет:

Безыменский — поэт, подлинный, настоящий. Можно было бы без труда указать те или другие формальные влияния, под которыми находился или находится Безыменский. Да как же иначе? Поэт не рождается голым человеком на голой земле. Формальная полузависимость Безыменского, при его глубокой внутренней, органической независимости, есть только накопление технического мастерства.

Необходимо отметить еще достижения Безыменского в области словаря. Он впервые ввел в поэзию целый ряд выражений, терминов, словечек, распространенных в нашем быту, — особенно комсомольском, но не употреблявшихся до него.

8. Дальнейшие пути.

Каковы-же творческие перспективы, открывающиеся перед Безыменским? Помимо дальнейшего варьирования прежних творческих приемов, перед Безыменским встают три основных задачи.

Одна из них — художественный показ реального рабочего от станка. Безыменский дал нам богатейшую галлерею типов. Среди них есть не мало пролетариев, но они показаны не в процессе производства, не в заводском быту. Присоединить к этой галлерее пролетариев, одетых не в красноармейскую шинель, а в рабочую блузу, работающих не в Губкомах и на фронтах, а у станка — вот дальнейшая задача Безыменского.

Безыменский — один из первых пролетарских писателей, перешедших от абстрактной ‘космической’ лирики и дидактики к конкретному эпосу. Мы находим у него и эпические фрагменты и большое эпическое полотно. Но в этом полотне у него отсутствует фабула, отсутствует единый развернутый сюжет. Дать сюжетный эпос — вторая важнейшая задача Безыменского.

Наконец, в области формы Безыменскому придется развить и углубить овладение художественной простотой, являющейся не следствием примитивности и ученичества, а результатом большого мастерства. Последние вещи Безыменского уже достигли очень значительных успехов в этом направлении.

Целостность пролетарского мироощущения, великолепное чутье жизни, формальное мастерство, ясное сознание своих поэтических задач, — все эти черты Безыменского внушают нам уверенность, что этот поэт, давший так много пролетарской литературе, справится и с дальнейшими задачами.