Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести.
М., ‘Русская книга’, 1999.
АЛДАНОВ
С Алдановым мы встретились в то давнее время, кажущееся теперь чуть не молодостью, когда мы еще только покинули Россию (и казалось, вернемся!) — Берлин 1922—1923 гг. Большая гостиная русского эмигранта. В комнату входит очень изящный, худенький Марк Александрович с тоже худенькой, элегантной своей Татьяной Марковной. Как оба молоды! Южане — из Киева — русские, но весьма европейцы. Помню, сразу понравились мне, оба красивые. И совсем не нашей московской закваски.
В России Алданова я не знал ни как писателя, ни как человека. Он только еще начинал, первая книга его ‘Толстой и Роллан’ вышла во время войны 14-го года. Он вполне писатель эмиграции. Здесь возрос, здесь развернулся. Тридцать пять лет этот образованнейший, во всем достойный человек с прекрасными глазами поддерживал собою и писанием своим честь, достоинство эмиграции. Писатель русско-европейский (или европейский на русском языке), вольный, без пятнышка. Без малейшего следа обывательщины и провинциализма — огромная умственная культура и просвещенность изгоняли это.
Вскоре после первой встречи я получил от автора только что вышедший роман его исторический ‘Девятое Термидора’. Сейчас он стоит у меня на полке в скромном, но приличном переплете, а тогда вид его очень скоро стал просто аховым: во-первых, мы с женой, читая наперегонки, разодрали его надвое, каждый читал свою половину. Потом его без конца брали у нас знакомые — позже переплетчику немало пришлось подклеивать и приводить в порядок.
Это был дебют Алданова как исторического романиста. Большой успех у читателей, но позже дал он вещи более совершенные — ‘Чертов мост’, особенно ‘Заговор’ (эпоха Павла I и гибель его). Да и многое другое. (Мне лично и нравился, и сейчас очень нравится ‘Бельведерский торс’ — довольно мало известное писание Алданова.)
Заканчивал он жизнь свою ‘Истоками’ — два тома уже почти из нашего времени, террористы 70-х гг., народничество, убийство Александра II-го — вещь, думаю, из центральных и важнейших у Алданова. Кроме романов исторических — много блестящих очерков тоже из истории — его особенно тянуло к политике и государственности, а внутренний тон всего, что он писал, всегда глубоко-печальный, экклезиастовский. Был он чистейший и безукоризненный джентльмен, просто ‘без страха и упрека’, ко всем внимательный и отзывчивый, внутренне скорбно-одинокий. Вообще же был довольно ‘отдаленный’ человек. Думаю, врагов у него не было, но и друзей не видать. Вежливость не есть любовь, это еще Владимир Соловьев сказал (выразился даже решительнее).
Вся моя эмигрантская жизнь прошла в добрых отношениях с Алдановым. Море его писем ко мне находится в архиве Колумбийского Университета (Нью-Йорк). Да и я ему очень много писал, и это все тоже там.
В начале мая 1940 года, когда Гитлер вторгся во Францию, мы в последний раз сидели в кафе Fontaines на площади Р|е de S1 Cloud. Алданов, Фондаминский (Бунаков) уезжали на юг, мы с женой оставались, и в затемненном Париже, на самой этой площади в последний раз со щемящим чувством пожали друг другу руки и расцеловались.
Но все же пережили беду. Все вновь встретились через несколько лет. Алданов оказался в Америке, там и написал ‘Истоки’ свои — как уже сказано. Очень искусно изобразил террористов и превосходно написал цирк и людей цирка — за океаном близко познакомился с ними, а в романе и деятели политики, и акробаты, наездники, вообще циркачи поданы как люди ‘тройного сальто-мортале’, с явным перевесом, просто настоящей симпатией к цирку. Истинная расположенность его, и чуть ли не единственная во всем писании алдановском — именно к простым, нехитрым типам цирка, профессией своей занимающимся по необходимости, не крикливым и не собирающимся переделывать человечество или вести за собой Историю. В этом оказался он верным последователем Толстого (которого вообще обожал), Толстого с незаметными капитанами Тушиными и Тимохиными, смиренно геройствующими за спиной театральных военных. (Не выигрывая сражений, люди цирка тоже вечно рискуют жизнью.)
Гитлера все мы как-то пережили, он исчез (тоже человек тройного сальто-мортале), а Марк Александрович возвратился в любимый свой ‘старый свет’, Европу с вековой культурой и свободой ее. Во французско-итальянской Ницце и кончил дни свои по библейскому завету: ‘Дней лет человека всего до семидесяти…’ Приезжал в Париж — очень его любил, и как в мирные времена, так и после войны — нередко заседали мы в том же кафе Фонтен на той же площади перед фонтанами, где расставались глухой ночью майской 40-го года. А потом настали и для него, и для меня… дни февраля 1957 года, и расставание оказалось уже навечным.
В России не знают его как писателя вовсе. На Западе он переведен на двадцать четыре языка. Но придет время, когда и в России узнают, только Марк-то Александрович из могилы своей ниццкой ничего не узнает об этом.
1964
КОММЕНТАРИИ
Русская мысль. 1964. 7 апр. No 2135. Публикация имела заголовок: Далекое. Наброски. Алданов, Осоргин.
С. 352. …первая книга его ‘Толстой и Роман’…— Первый том литературоведческого этюда М. А. Алданова ‘Толстой и Роллан’ вышел в Петрограде в 1915 г. (2-е изд.: Загадка Толстого. Берлин, 1923). Рукопись т. 2 погибла в годы гражданской войны. Первое его художественное произведение — повесть ‘Святая Елена, маленький остров’ — увидело свет в 1921 г. в журнале ‘Современные записки’ (кн. 3, 4), этой повестью писатель впоследствии завершил свою тетралогию ‘Мыслитель’.
С. 353. Заканчивал он жизнь свою ‘Истоками’…— Лучший роман Алданова ‘Истоки’ (Париж, 1950) был написан в 1940-е годы. После ‘Истоков’ им созданы романы ‘Повесть о смерти’ (1952), ‘Живи как хочешь’ (1952), ‘Бред’ (1954—1957), ‘Самоубийство’ (1958).