![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/albov_01.jpg)
Альбов
Альбов
*
*
*
Сноски
Альбов, Могилянский А. П., Год: 1956
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Могилянский А. П. Альбов // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М., Л.: Изд-во АН СССР, 1941—1956.
Т. IX. Литература 70—80-х годов. Ч. 2. — 1956. — С. 255—261.
http://feb-web.ru/feb/irl/il0/i92/i92-2552.htm
Михаил Нилович Альбов родился 8 (20) ноября 1851 года в семье петербургского дьякона, происходившего из новгородского рода Озерских (этой фамилией писатель впоследствии подписал одно из своих произведений). После ранней смерти его матери, поэтессы-любительницы, воспитывала мальчика преимущественно тетка по матери — Т. М. Башмакова. Стремление к профессиональному писательству проявилось в Альбове очень рано. Начал он с подражания ‘Мертвым душам’, написав произведение под названием ‘Растрепалкин’. Затем последовали романы ‘Английский матрос’ и ‘Маркиза де Бренвилье’. Еще тринадцатилетним гимназистом Альбов напечатал рассказ ‘Записки подвального жильца’, как бы предопределив круг своих позднейших художественных интересов. Вскоре после этого появились рассказы ‘Петербургские мизерабли’, ‘Сбежала собачка’ и другие. Мальчик со своими товарищами-гимназистами, среди которых был известный впоследствии К. С. Баранцевич, выпускал рукописные журналы. Совместно с Баранцевичем был начат фантастический роман ‘Путешествие на луну’. Все эти занятия мешали усвоению учебной программы, и Альбов, неоднократно остававшийся на второй год, был исключен из гимназии. Однако и в другой гимназии мальчик упорно продолжал свои литературные опыты. Гимназия была закончена лишь в 1873 году, когда Альбову шел уже двадцать второй год.
Пребывание Альбова на юридическом факультете Петербургского университета также чрезвычайно затянулось, так как с лета 1877 года по весну 1878 года он в качестве фельдшера-добровольца находился в рядах Дунайской армии. Плодом впечатлений от русско-турецкой войны был небольшой рассказ ‘Крестоносцы’.
К студенческим годам относятся тяжелые переживания писателя, вызванные отрицательной рецензией романиста М. В. Авдеева на повесть ‘Пшеницыны’ (1873). В этот период его морально поддержал и в течение ряда дальнейших лет принимал горячее участие в его литературной работе писатель и композитор Н. А. Нельсон, сотрудник журнала ‘Дело’.
Окончание университета (1879) не внесло в жизнь Альбова существенных изменений, так как он никогда не воспользовался своими юридическими знаниями. Если не считать короткого периода службы в Ревеле в эстляндском акцизном управлении (1886—1887), Альбов всю свою жизнь существовал только на литературный заработок и поэтому непрерывно нуждался. Уже будучи известным писателем, автором сборника повестей, он в конце 1885 года обращался с просьбой об устройстве его газетным корректором.
Материальные затруднения усугубляли тяжелое душевное состояние Альбова. ‘Я с детства был склонен к меланхолии и страдал приступами безотчетной тоски’.1 Такого рода признаниями переполнены письма Альбова к близким друзьям. Он принимал живейшее участие в организации и редактировании сборника памяти В. М. Гаршина, жертвы неизлечимого душевного недуга.
С осени 1890 года писатель принимал участие в редактировании журнала ‘Северный вестник’. Летом 1891 года в связи с переходом журнала в собственность Л. Я. Гуревич он дал согласие быть его официальным редактором. Этот шаг был грубой ошибкой, и Альбов скоро в этом убедился. Фактическим редактором ‘Северного вестника’ был А. Л. Флексер (Волынский), предпринявший беззастенчивую ревизию наследства русских революционных демократов. Альбов в качестве ответственного редактора играл при этом жалкую роль ширмы. Существовала договоренность, что Альбов будет фактическим редактором отдела беллетристики, в дело оживления которого он действительно вложил немало усилий. В ‘Северном вестнике’ продолжали сотрудничать А. П. Чехов, Д. Н. Мамин-Сибиряк и ряд других прогрессивных писателей. Но даже и в этом отделе Альбов не был полным хозяином. Он неоднократно просил об освобождении его от звания официального редактора, но его удерживали. Отношения, сложившиеся между Альбовым и Гуревич, хорошо характеризует его письмо к ней из Полтавы от 27 мая 1894 года: ‘Оно как-то странно выходит, что лицо, имя которого стоит на обложке издания, может знать, что в нем помещено, благодаря лишь случаю пользоваться любезностью посторонних. Видите, сколько упреков накопилось у меня по Вашему адресу… Бог Вам судья! Нет, право, сколь ни обременительна для Вас переписка вообще, я все-таки прошу Вас убедительно хоть иногда, изредка, хотя бы раз в месяц, вкратце делиться со мною сведениями о выдающихся событиях внутренней жизни ‘Северного вестника».2 Освободиться Альбову от участия в ‘Северном вестнике’ удалось лишь в феврале 1895 года. Вскоре после этого Альбов говорил Б. Б. Глинскому, предшественнику Л. Я. Гуревич по изданию журнала: ‘Вы меня толкнули на такую дорогу, о которой вспоминаю с ужасом и болью. Я исстрадался там и вынужден был поступаться моими заветными симпатиями и убеждениями. Я ставил свое имя на обертке журнала, где поливалось грязью все то, что мне было всегда дорого и с чем я считал себя тесно связанным… Это была моя громадная ошибка, которой себе простить не могу…’.3
С 1894 года Альбов жил преимущественно в Полтаве, в семье доктора Е. В. Святловского. В 1897 году брат последнего, доктор В. В. Святловский, пригласил Альбова сотрудничать в редакции газеты ‘Приднепровский край’ в связи с чем писатель переехал в Екатеринослав. В редактировании ‘Приднепровского края’ он принимал живое участие и напечатал в нем свой роман ‘Хитрый план Мамаева’, полемический по отношению к некоторым идеям толстовской ‘Крейцеровой сонаты’. После смерти В. В. Святловского Альбов в 1901 году вернулся в Петербург. Отсюда он лишь изредка летом ездил на юг. Еще в 1896 году ему пришлось побывать на Кавказе, где он с интересом записывал воспоминания разных лиц о Лермонтове. Теперь к поездкам на юг его вынуждал постепенно развивавшийся туберкулез горла. Болезнь в такой мере ослабила организм писателя, что после опубликования в 1903 году последнего своего крупного произведения, ‘Глафириной тайны’, он почти прекратил активную творческую работу. Из незаконченных произведений последних лет его жизни может быть отмечена пьеса ‘Поэт’, опубликованная в 1910 году, и оставшийся неизданным автобиографический роман ‘Ночная жуть’. Болезненные черты личности писателя нашли наиболее ощутимое выражение в этом последнем произведении. Однако и в нем проявилось оригинальное и яркое дарование Альбова.
24 мая 1904 года был подписан договор о продаже А. Ф. Марксу всех произведений Альбова, написанных и ненаписанных.4 В течение ряда лет писатель работал над подготовкой первого Собрания своих сочинений, которое вышло в свет в восьми томах в 1906—1908 годах.
Альбов скончался 12 июня 1911 года близ Петербурга. Его хоронили как совершенно забытого писателя.
Повесть ‘Пшеницыны’ — первое крупное произведение Альбова. Впоследствии, готовя к печати собрание своих сочинений (1906), писатель не без колебаний включил в него эту юношескую повесть, но оговорил это в предисловии к ней.
Для правильного понимания всего творчества Альбова это произведение имеет большое значение. Оно отчетливо показывает литературные традиции, которые писатель считал нужным поддерживать и развивать. Повесть несомненно ближайшим образом связана с повестями о бедном чиновнике, характерными для демократической литературы 40-х годов. Гоголевская ‘Шинель’, роман ‘Доктор’ и другие произведения Гребенки, повести Буткова и Михайлова, ‘Бедные люди’ Достоевского — таковы литературные вдохновители автора ‘Пшеницыных’. Повесть Альбова отличается простотою построения. Центральным ее событием является увольнение героя, маленького чиновника Пшеницына, из департамента за потерю взятых на дом для переписки бумаг. Пшеницыну никак не удается найти новую службу, и он гибнет. Бедность этих внешних событий оттеняется богатством психологического содержания повести. Писателю удается убедительно показать, что гибель Пшеницына не является следствием каких-то случайных событий. Недовольство и протест постепенно нарастают в герое. Пшеницын никак не может примириться с превращением его в механического исполнителя бюрократических процедур, с унижением человеческого достоинства. Эта гуманистическая струя особенно подчеркнута в повести Альбова.
Повседневная жизнь Пшеницыных описана Альбовым красками, не потерявшими своей яркости до наших дней. Жизнь, чувства и мысли простых, маленьких людей отныне станут главным содержанием его произведений. Образ Пшеницына, в неистовом гневе топчущего портрет генерала, воплотившего для него несправедливость социального строя того времени, будет определяющим для литературного мировоззрения автора.
М. Е. Салтыков, прочитав ‘Пшеницыных’, без колебаний одобрил повесть для помещения в ‘Отечественных записках’. Но совет великого писателя сократить повесть по собственному усмотрению автора побудил Альбова опубликовать ее в журнале ‘Дело’. Дальнейшая литературная деятельность Альбова и в первую очередь трилогия ‘День да ночь’ вполне объясняют нам проявленную в данном случае настойчивость молодого писателя. Важные для описания однообразной жизни городского мещанства мелочи и даже повторения писатель отстаивает в качестве существенной стороны своей литературной программы.
Значительным достижением Альбова является хроника ‘Конец Неведомой улицы’, опубликованная в том же журнале ‘Дело’ за 1881 и 1882 годы. В ней рассказано о мещанской жизни одной из глухих петербургских окраин. Биография отдельного человека сменилась здесь хроникой жизни человеческой группы, описанием жизни целой улицы.
Уродство и нелепость жизни на Неведомой улице так велики, что читатель отказывает персонажам хроники в том неподдельном сочувствии, которым не могут не пользоваться герои ‘Пшеницыных’.
Хроника ‘Конец Неведомой улицы’ сближается с сатирой. Главным героем ее является портной-закройщик Егор Бергамотов, сын вольноотпущенного из дворовых и мещанки-прачки. Егора женит на себе дочь хозяина, и он становится вскоре хозяином портновской мастерской. Однако подлинным хозяином остается его прижимистая супруга. Воля Егора скована, личность постоянно ущемлена. В одной из ранних редакций хроники (‘На зыбучем песке’, 1874), написанной еще в ином стиле, забитость Бергамотова особо подчеркнута и показана через восприятие дочери Бергамотовых, Груни: ‘Именно то, что маменька бранит папеньку всегда в глаза и папенька в это время молчит, а вместе с тем и то, что папенька отмщает за брань маменьки тем, что сердится на нее, когда ее нет в комнате, — подсказывает ответ на вопрос Груни. Груня начинает понимать, что отец боится матери.
Почему папенька не бранит маменьку так, как она его? Он этого не может, не смеет…’.5
В окончательной редакции хроники образ Груни отсутствует, Бергамотовы изображены бездетными. Исподволь подготовляющийся протест Егора против порабощения его личности, против несправедливости и уродства жизни, становится главным моментом содержания хроники. Разрушительных последствий своего бунта Егор Бергамотов предвидеть не мог: в зажженном им пламени гибнет не только он сам, но и вся Неведомая улица.
Однако исчезновение с лица земли Неведомой улицы и всего уродства ее жизни не воспринимается писателем трагически. Он видит в этом обновление жизни, ее поступательный ход, и поэтому относится к происшедшему оптимистически.
Главным произведением Альбова, определяющим его место в истории русской литературы конца XIX века, явилась трилогия ‘День да ночь’ (1890—1903). Это широкое полотно из жизни петербургского мещанства и чиновничества, маленьких людей, обиженных и озлобленных жизнью. Подвальные жильцы Хороводовы, прилепившиеся к маленькой табачной лавчонке, забитый с детства чиновник Елкин, бухгалтер коммерческого общества Равальяк и его друг Самострелов — такова ‘человеческая группа’, жизнь которой стала предметом новой хроники Альбова.
Изображению гнетущей действительности уделено основное внимание автора. В жизни Глафиры Хороводовой нет никаких радостей, никаких перспектив, от мрачных мыслей ее не отвлекает никакое дело. Она подавлена и разбита пошлостью, бессмысленностью и нищетой своего существования. Сходными чертами наделен и Равальяк, которому суждено было сыграть ‘роковую роль’ в жизни Глафиры. Другие персонажи хроники влачат еще более жалкое существование. Младшая сестра Глафиры, Вера, не живет собственной жизнью, а с утра до ночи погружена в авантюрные романы Сю, Дюма, Феваля. Елкин и Самострелов находят забвение в вине. Название первой части трилогии (‘Тоска’, 1890—1894) вполне выражает душевное состояние героев альбовской хроники. Но в этих маленьких людях неутомимо работает мысль и назревает протест. ‘Настанет время, когда все изменится, и им будет всем хорошо… Ведь не может же вечно так продолжаться! Она не хочет так думать, она не хочет с тем примириться! Она ощущает в груди своей присутствие гордого и мятежного духа, который на время таится, но рано иль поздно одолеет преграды и приведет ее к счастию’,6 — так говорит Альбов о внутреннем состоянии Глафиры. Эта непривлекательная на вид особа оказывается достойной дочерью своего отца, художника-неудачника, умершего маляром. Она отвергает унизительную для нее возможность выгодного замужества и пытается в знак протеста против окружающей пошлости покончить жизнь самоубийством.
Дальнейшим событиям жизни Глафиры посвящена заключительная часть трилогии (‘Глафирина тайна’, 1903), написанная накануне революции 1905 года. Приближение революции своеобразно отразилось на произведении Альбова. Глафира решительно порывает со своим прошлым и пытается начать новую жизнь, хотя еще и не отдает себе отчета в том, какой она должна быть. Вопросами: ‘А потом? а потом?’ — заканчивается трилогия.
Протест против бессмысленности обывательского существования, против угнетения личности и порабощения ее воли заявляет и другой герой трилогии — Равальяк. Он с гордостью вспоминает о том, что его дед во Франции ‘революцию делал’, а какой-то предок даже ‘короля Генриха четвертого кинжалом зарезал’ (VII, 139). В душе его — ‘целая буря’, он мечтает о ‘борьбе и подвиге’.
Для понимания идейного замысла трилогии Альбова особенно важен образ Емельяна Самострелова. Он почти всё время безмолвствует, но в нем зреют ‘неистовая злоба к врагам’ и ‘громоносное слово’. Равальяк не понимает Самострелова, что неоднократно подчеркивается писателем. В отличие от своего друга, Самострелов не способен ни на какую ложь и фразу. Он — человек дела. В молодости он пытался вернуть к жизни проститутку, теперь он по ночам работает для подпольной типографии. Последний момент Альбовым по цензурным причинам полностью не раскрыт, о нем можно только догадываться.
Средняя часть трилогии (‘Сирота’, 1901) целиком посвящена сиротской судьбе Павла Елкина.
Интересно отметить, что к образу неудачника Елкина Альбов был особенно привязан. В 1887 году был написан ‘Дом’, содержавший уже важнейшие эпизоды будущей ‘Сироты’.7
Связь между ‘Сиротой’ и остальными частями трилогии своеобразна. Прежде всего существует чисто внешняя связь, территориальная. Елкин живет недалеко от подвала Хороводовых и является постоянным посетителем их лавчонки. В жизни Хороводовых Елкин должен был сыграть какую-то важную роль, о чем Альбов собирался писать. Однако гораздо существеннее та внутренняя связь, которая духовно роднит героев хроники. Одиночество и тоска, снедающие жалкого и беспомощного Елкина, являются в то же время и болезнью Глафиры и Равальяка.
Кратко рассмотренные нами произведения определяют основную линию в творчестве Альбова. Остальные произведения писателя, созданные в промежутках между названными или одновременно с ними, либо примыкают к этим последним, либо выражают второстепенные мотивы его творчества.
Протест девочки-сиротки Лельки против безобразных издевательств над ней воспитателей Подосеновых составляет основное содержание ‘Воспитания Лельки’ (1879—1880). Этот яркий психологический этюд был сразу же отмечен критикой.
Повесть ‘Сутки на лоне природы’ (1880) составляет продолжение повести ‘Воспитание Лельки’.
Роман ‘Ряса’ (1883), в свое время подвергнувшийся искажениям со стороны цензуры, посвящен острой критике религии и церкви. Еще до окончания Петербургской духовной академии Петр Елеонский, герой романа, приходит к выводу о лживости устоев современной церкви и ложности самой основы религии. Елеонский протестует против этой лжи и принимает решение бросить духовную карьеру. Неудачи, постигшие Елеонского на этом пути, составляют содержание второй половины романа.
В повести ‘Юбилей’ (1895) автор показывает протест и даже бунт, до которого доходит благонамереннейший и скромнейший учитель чистописания.
Здесь писатель проявляет незаурядную литературную смелость, сочетая элементы анекдота с обычной для него гуманистической трактовкой темы. Именно в этом произведении Альбов говорит о предмете своего творчества: ‘Удел его — одно заурядное, мелкое, фон картин его тускл, фигуры будничны, серы, окрашены сумрачным светом, и против того ничего уже не поделаешь’ (IV, 218).
Ряд произведений, преимущественно незаконченных, был посвящен Альбовым молодежи и ее идейным исканиям. В рассказе ‘В потемках’ (1886) в положительном освещении дан образ социалиста Канареева. По цензурным причинам, как указал на это сам автор в 1906 году в предисловии, рассказ был искусственно скомкан и оборван. Важно отметить, что первоначально (1884—1885) рассказ ‘О том, как горели дрова’ непосредственно составлял продолжение рассказа ‘В потемках’. Герой произведения в этой редакции носил фамилию Чемерицына. Это же последнее обстоятельство важно тем, что в написанном в 1875 году (но не законченном) произведении ‘Осенним вечером’ фигурирует этот же Чемерицын, причем отношение автора к нему менее отчетливо, в нем еще преобладают отрицательные черты. Однако уже к 1881 году относится незаконченная повесть ‘В полдень’, которая дает вполне отчетливую характеристику отношения Альбова к идеологии врагов социализма. Герой этой повести, адвокат Рощин, проповедует мальтузианство и приравнивает законы капиталистического строя к законам природы.
Первоначальную основу образа Чемерицына и причины отрицательного отношения к нему со стороны автора хорошо вскрывает самая ранняя из больших повестей Альбова ‘На новую дорогу’ (1869), опубликованная еще во второстепенной газете и даже без подписи автора. Эта совсем еще незрелая и разностильная повесть изображает мелкочиновничью идиллию, нарушаемую безнравственным соблазнителем Плавунцовым. Повесть в основном повторяет тему карамзинской ‘Бедной Лизы’. Однако в отрицательном образе тунеядца Плавунцова молодой Альбов не оставил ни одной смягчающей черты.
Повесть ‘На новую дорогу’ интересна и в другом отношении. В ней без особого труда можно найти первоначальное зерно ‘Конца Неведомой улицы’, одного из характернейших произведений Альбова. Описанный в этой повести загородный Козий переулок, в котором живут герои повести Цепкины и Барабашкин, несомненно является первым эскизом Неведомой улицы. Намечается в повести и типичный для Альбова угрюмый петербургский пейзаж: ‘Мглистый, напитанный удушливым запахом воздух, тяжело ложащийся на грудь, пирамидальные кучи грязного снега по сторонам каждой улицы, обрывки туч, угрюмо ползущих по небосклону…’.8
Многие произведения Альбова, как ‘День да ночь’, ‘Пшеницыны’, ‘Конец Неведомой улицы’, близкие к творчеству писателей-демократов 60—80-х годов, представляют художественно-познавательный интерес и для современного читателя.
1 Автобиография, продиктованная в июле 1909 года по просьбе Ф. Ф. Фидлера. ‘Первые литературные шаги’, 1911, стр. 178.
2 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии Наук СССР, 1978 1/CXXXVб.3.
3 Г. Л. И. (Б. Б. Глинский). Две смерти. ‘Исторический вестник’, 1911, т. CXXV, N 7, стр. 248.
4 Центральный Государственный архив литературы и искусства, ф. 19, оп. 2, ед. 1.
5 ИРЛИ, ф. 558, ед. 14, л. 43.
6 М. Н. Альбов, Сочинения, т. VII, СПб., 1908, стр. 174—175. В дальнейшем цитируется это издание (тт. I—VIII, 1906—1908).
7 Черновой автограф ‘Дома’ хранится в архиве ИРЛИ (ф. 558, ед. N 4). Начало ‘Дома’ опубликовано в 1892 году в ‘Киевском сборнике в пользу пострадавших от неурожая’.
8 ‘Петербургская газета’, 1869, N 160, стр. 1.