Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
АКУЛА.
Акула, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ лож втораго яруса егеревскаго ‘Фоли-Бержера’ сидитъ толстая дама въ черномъ шелковомъ плать. На ше массивная часовая цпь съ брилліантовой задвижкой, мясистые пальцы унизаны кольцами, а на кистяхъ рукъ браслеты. Рядомъ съ дамой молоденькая и свженькая двушка — полненькая блондинка, съ хорошенькимъ личикомъ и большими сро-голубыми глазами. Сзади женщинъ виднется довольно потертый пиджакъ въ пестромъ галстух, съ опухшимъ лицомъ и косматыми волосами. Двушка декольтирована черезъ-чуръ открытымъ вырзомъ въ лиф роскошнаго, но совсмъ не двичьяго платья и какъ-то странно озирается по сторонамъ.
— Ну, чего ты боялась хать? говоритъ двушк дама.— Ужъ я въ худое мсто не повезу. Видишь, какъ хорошо! Да и публика-то аристократъ на аристократ. Ты думала, что это что-нибудь на манеръ Марцинкевича? Нтъ, братъ, подымай выше!
— Какъ я могла что-нибудь думать, коли я даже не знаю, что такое и Марцинкевичъ, отвчаетъ двушка.
— Ну, такъ Зимній Садъ какой-нибудь.
— И въ Зимнемъ Саду никогда не была.
— Не была, такъ отъ другихъ слышала. А что не была, такъ это даже хорошо. Черезъ это ты цнне. Да чего ты идоломъ-то сидишь? Гляди повеселе. Подражай вонъ подъ французинекъ. Видишь, какъ он орлами смотрятъ, а ты словно мокрая курица. Смотри, какъ-вонъ на тебя во вс зрительныя трубки уставились.
— Это-то, Ульяна Ивановна, меня и конфузитъ.
— А ты, милая, конфузъ-то бы дома оставила. Чего тутъ?.. Здсь ты можешь большое счастіе себ найти. Вонъ старичковъ-то сколько! А старички прочный народъ.
Двушка вздрогнула.
— Когда вы это говорите, мн даже страшно длается,— сказала она.
— Страшнаго тутъ ничего нтъ. Когда-же нибудь надо двушк свой предлъ перейти. Вотъ ежели-бы ты замужъ сбиралась и у тебя женихъ былъ-бы — ну, другое дло. А тебя кто замужъ возьметъ? Разв мастеровой бдный да пьющій, такъ за мастероваго ты не пойдешь. Я теб, Танечка, добра желаю. Коли-бы не желала — не нарядила-бы такъ. Вдь платье-то на теб триста рублей стоитъ.
— Да вдь я не просила.
— Мало-ли что не просила. Безъ хорошаго платья и счастья не получишь. Тоже вотъ и шубка. Да я и не жалю. Отдашь за все, когда свое счастье получишь.
— Богъ знаетъ, что такое вы говорите! конфузливо отвчала двушка и прибавила: — Можно мн изъ ложи выдти и по галлере пройтись? Все одно и одно, такъ устала смотрть.
— Пройдись. Только приходи скорй обратно, а то кто изъ хорошихъ людей тамъ увидитъ? отвчала дама.— Евгеша, походи съ ней по галдаре, обратилась она къ пиджаку.
Двушка и пиджакъ вышли изъ ложи, а на ихъ мсто тотчасъ-же вошелъ коренастый бородачъ съ просдью въ волосахъ и выпялившимся животомъ.
— Великая гршница, здравствуй! сказалъ онъ, садясь и не протягивая ей руки.
— Здравствуй, великій гршникъ! отвтила дама.— Ребятишки твои здоровы-ли, внуки?
— Что ты мн ребятами да внуками въ глаза-то всякій разъ тычешь! Какое теб до нихъ дло! Слышишь, кто это у тебя?— кивнулъ онъ на прогуливающуюся мимо ложи двушку.— Новенькая?
— Ага! Разгорлись глаза-то у стараго чорта. Замтилъ. Конечно, новенькая. Я подержанныхъ не вожу. Ну, что, какова? Разсупе-деликатесъ!
— Вовсе даже и не очень, а такъ свжесть… Что бутониста, то это врно.
— Ну, ужъ это ты врешь. Такую красоту изъ трехъ-сотъ штукъ не выберешь. Ты посмотри походка-то какая! А глаза-то видалъ? Что твои яблоки на выкат!
— А ты не очень расхваливай, а говори толкомъ: гд подцпила?
— Прізжая изъ провинціи. Да не то, чтобы откуда нибудь изъ темнаго лса, а при всемъ своемъ образованіи и по французски говоритъ…
— Можетъ быть два слова: ‘тре бье’ да и ‘санжулье?’
— Нтъ, такъ и садитъ французскимъ языкомъ. Словно каленые орхи на тарелку сыплетъ. И по паспорту барышня. Въ институт курзу-то покончила.
— Не въ блошвейномъ-ли?
— Да ты погляди ее на ходу-то. Нешто съ такой складкой изъ блошвейнаго института бываютъ? А ужъ какъ на фортепьянахъ играетъ, такъ умрешь.
— Однимъ перстомъ чижика, что-ли?
— Чижика! Возьметъ какую нибудь увертюру да отъ начала до конца и отмахаетъ безъ запинки. И что это у тебя, Иванъ Иванычъ, за манера товаръ расхаивать!
— Да вдь поврить теб во всемъ, такъ ты тоже турусы-то на колесахъ наскажешь! Ты вонъ въ прошломъ году Крамольникову одесскую жидовку за французинку выдала!
— Врешь, врешь. Онъ самъ ради хвастовства въ французинку ее переименовалъ, а я на чести дйствовала. Да и чмъ я отъ него пользовалась-то? Нешто отъ французинки такъ пользуются, ежели она бутонъ? Выдалъ вексель да и по сейчасъ каждые три мсяца переписываетъ. А деньгами-то мн отъ него пустяки перепало. Ну, да что тутъ толковать! Нравится теб мой новый сюжетъ?
— Ничего. Субтильности немножко мало.
— Полнота-то лучше. А ужъ какое имячко-то: Танечка!
— Да можетъ быть она Домна, а ты нарочно ее Танечкой назвала?
— Паспортъ покажу. Ты посмотри, застнчивости-то въ ней сколько! Всего робетъ.
— Это мы любимъ. Ну, что-же барину какому нибудь ее прочишь?
— Намъ что баринъ, что купецъ — все равно. Заплотитъ мн за нее да сговорится съ ней — ну и владй Фадй нашей Маланьей.
— Купецъ-то лучше. Купецъ икрянй и съ нимъ слободне разговаривать.
— Ну, какой купецъ. Вотъ ежели въ род тебя, напримръ, такъ такой и изъ меня-то вс кишки вымотаетъ. А вотъ она мн уже больше тысячи рублей должна.
— А пятьсотъ рублей вмсто тысячи-то не возьмешь?
— Ну, вотъ и началъ.
— Отчего-же не поторговаться? Мн-то и спустить цну можно. Сколько я у тебя въ разное время денегъ-то прокутилъ. Да теб и пятьсотъ рублей — барыша барка. Вдь у тебя каждый гривенникъ ейнаго долга въ полтину обращался.
— Чудакъ человкъ, наше дло такое. Безъ процентовъ какъ же? Безъ процентовъ невозможно. Только по совсти говоря, никогда я ей тебя не посовтую. Двушку жалко. Человкъ ты во хмлю буйный да и не прочный. Мн ей старичка хочется отрекомендовать да чтобъ на ейное имя тысченку другую въ обезпеченіе положилъ. Я къ хорошимъ двушкамъ всегда чувства чувствую, за то меня потомъ и цнятъ. Вонъ Леночка. Я ее въ ходъ пустила. Такъ какъ благодарна. Какіе у ней благодтели то все были. Купецъ съ Калашниковой пристани богатый, графъ, полковникъ… И по сейчасъ она меня нтъ — нтъ да подарочкомъ и отдаритъ.
— А почемъ ты знаешь, можетъ быть и я твой новый товаръ обезпечу?— сказалъ бородачъ и улыбнулся.
— Что-то трудно врится. Ну, и обезпечишь, насулишь горы золотыя, а потомъ и бросишь мсяца черезъ три. Сколько у тебя ихней сестры перебывало! Съ одной Бертой только и ужился ты около года да и то потому, что она нмка хитрая и въ рукахъ тебя держала. Нтъ, ты отчаливай. У меня есть для нея хорошій человкъ!
— Ужъ и отчаливай. Чмъ-же мы хуже другихъ? А ты вотъ что: ты торги назначь. Который повыгодне, за тмъ пусть и останется.
— Нтъ, этого нельзя. Она двушка деликатная. Пускай кого сама выберетъ…
— Деликатная! Это что съ ней за пристяжка ходитъ? Деликатная, а ужъ туда-же кавалеровъ заводить начала.
— Не бойся. Этотъ кавалеръ не опасенъ. Это нашъ музыкантъ.
— Ну, зови ее сюда да знакомь со мной. Или постой, погоди. Я прежде за бонбоньеркой сбгаю.
— За бомбоньеркой музыканта пошлешь. Танечка, Танечка!— поманила дама двушку.— Вотъ рекомендую теб именитаго коммерсанта Ивана Ивановича Завсегдаева.
— Очень пріятно,— отвчала двушка, вспыхнувъ, хотла улыбнуться, но только какъ-то искривила ротъ и изъ прекрасныхъ глазъ выронила дв крупныя слезы.