АФОРИЗМЫ
АФОРИЗМЫ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Условные сокращения
Афоризмы, Фет Афанасий Афанасьевич, Год: 1885
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Фет А. А. Сочинения и письма: В 20 т.
Т. 3. Повести и рассказы. Критические статьи.
СПб.: Фолио-Пресс, 2006.
1. Состояние, как лошадь, достаточно надорвать однажды.
2. Образование, подобно очкам, изощряет зрение, но, несоразмерное с глазами, губит их и ослепляет.
3. Силиться действовать по разуму (разумно) там, где уже не собрать положительных данных, значит доказывать убожество того и другого.
4. Афоризм, как бы пословица, частность и дело ума, а потому мо[жет]т бы исходить и от неразумных. Собака могла бы справедливо сказать: настоящая дичь <нрзб.> и живая с <...>ным душком.
5. Философия — искание истины. Умом и волей обладают все животные, разумом только человек. Область этики, нравственность опирается главным образом на рефлекции разума и идеи, наперекор воле, [а не наоборот]. Жертвуют только люди. Поэтому нет нравственности в животных, иначе Сакен был бы прав, выкинув при виде вахротмистра, под которым жеребец показывал эрекцию: с плацу долой! Не могу видеть этого развратного эскадрона!
С другой стороны, Жорж Занд права, сказав: La possession est l’apothose de l’amour {Обладание — вершина любви (фр.).}, потому что момент обладания, торжество красоты, от цветка до животного. А потому ухаживанье (по-польски жортование) <--> неискоренимые, вековечные темы поэзии, ищущей красоты. В какую же [уродливую] философскую ошибку впадают поэты слова, имеющие одни возможность впадать в нее, так как ни скульптор, ни танцор, ни живописец, ни музыкант не имеют на это даже средств — связывать этот факт воли с противоположным нравственным. — И стоит сказать: эрекция, во что бы то ни стало, ergo {следовательно (лат.).} нравственно, во что бы то ни стало. Скажите красиво — будете нрав<ственны>.
Собаки и волки могут очень красиво разорвать кого-либо из-за самки в пустовке и, пожалуй, последуют на явную смерть, но где же тут нравственное начало? А еще художники! И полюбоваться-то красотой не умеют бескорыстно. Чернь — и в умственном и в нравственном смысле.
6. Художники, в угоду рутинной толпе, хвастающие страстью к Италии, в душе рассчитывают на лишнее скудо. Этот расчет губит талант. Рано или поздно толпа, вслед знатоков, отвернется от низкопоклонника и последний скудо уйдет. Можно Полонского признать человеком умным, но с прибавлением скудо.
7. У понятий общее с хомутами то, что те и другие приносят пользу только будучи вполне соразмерны и отдельному их носителю, и матерьяльному положению. Потому те и другие не только не могут безразлично попадать с одного на другого, но даже в случае чрезмерной тучности или захудалости своего носителя, вместо пользы наносят одни раны.
8. Когда настоящие, исторические носители нравственных идей народа начинают смотреть на понятия и идеи, как на несущественное или <не> стоющее внимания, их начинают бить, убеждая в противном.
9. ‘Обстановка очень много значит для молодого человека’, — сказала одна барыня. Я упустил прибавить: ‘еще более для старого’. Ибо если обстановка для человека то же, что внешний скелет для черепахи, то у молодой можно надеяться, что по ее роду будет и соответственная крышка, зато в настоящем мясо молодое, а у старой если нет [ни] ценной оболочки, это не только значит, что она по старости безвкусна, но что она всегда была такого рода, что ни мясо, ни оболочка никуда не годятся.
10. Вечный смысл молитвы Господней: Так как я один во вселенной сознаю твою власть и недосягаемый идеал, то один я раздвоен и должен уже сознательно алкать хлеба. Тем не менее зверь во мне сидит. Дай мне сегодня добыть хлеба, но так как это идет рядом со зверскими искушениями, которых в силу вечных твоих законов не избежишь, то прости мне, как я готов простить бессильному, если я забыл избавиться от лукавого, соответственным его давлению противувесом, в виде надежной лестницы наказаний.
11. Один соколиный охотник радовался и хвастал [тем], что отлично видит и что бог послал ему такого сокола, который с каждым днем взмывает все выше и выше, до того высоко, что другие уже не видят его кругов, а только видят потом, как голуби начинают падать с поднебесья. — А мне все видно, — говорил охотник, — как он высоко ни заберет, иной раз там и промахнется, да бог бы с ним, зато высоко, что только дух радуется. Но сокол забирал каждый день выше и однажды ушел в такую высь, что и опытный глаз сокольничего не мог за ним уследить. Так и ушел от него сокол. Тут-то охотник подумал: ‘Хорошо летать высоко, да надо же и на землю спускаться. При чем же я теперь остался ‘.
12. Толстому. Лавочник, написавший драму разбойника без всякого возмездия злу, ближе к правде искусства, чем Толстой.
13. Атеизм дозволителен тому, у кого он не вера, а критика, кто знает, что и атеизм не состояние.
14. 1 сентября. Закон, как отрицание, равно как и всякое целесообразное предприятие, рассчитывает на пороки людей, государственный доход на пьянство, расход на добродетель — глупая утопия.
15. Достоевский явно указывает на художественные права анализа, при ужаснейшем нравственном растлении, проистекающем из него в жизни.
16. 6 сентября. Утка-свистулька в руках художника <...>
Большая часть собранных в томе художественных произведений и статей печатается по первым публикациям. При публикации по автографам в квадратных скобках даются слова, зачеркнутые в оригинале, в ломаных — восстанавливаемые по смыслу.
Тексты и комментарии к разделу ‘Повести и рассказы’ составлены Л. И. Черемисиновой, к статье ‘Ответ на статью ‘Русского вестника’ об ‘Одах Горация» — А. В. Успенской, к остальной части раздела ‘Критические статьи’ —А. Ю. Сорочаном и М. В. Строгановым, при участии Н. П. Генераловой и В. А. Лукиной, к разделу ‘Афоризмы’ — Н. П. Генераловой.
Редколлегия приносит благодарность за содействие в подготовке тома сотрудникам РО ИРЛИ и ОР РГБ, предоставившим возможность работать с архивными материалами, и выражает особую признательность сотрудникам ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН Т. Г. Ивановой, Л. В. Герашко, Н. А. Хохловои, Е. М. Аксененко и В. А. Лукиной, а также сотрудникам Орловского государственного литературного музея И. С. Тургенева Л. А. Балыковой, С. Л. Жидковой и Л. М. Маричевой.
Белинский — Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. М., Л., 1953—1959.
БдЧ — журнал ‘Библиотека для чтения’.
ВЕ — журнал ‘Вестник Европы’.
ВО 1 — Вечерние огни. Собрание неизданных стихотворений А. Фета. М., 1883.
Даль — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1—4. 2-е изд. СПб., М., 1880—1882 (репринт 1978 г.).
ГАОО — Государственный архив Орловской области (Орел).
ЖМНП — ‘Журнал Министерства народного просвещения’.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (Санкт-Петербург).
ЛН — ‘Литературное наследство’.
Летопись — Блок Г. П. Летопись жизни А. А. Фета / Публ. Б. Я. Бухштаба // А. А. Фет. Традиции и проблемы изучения. Курск, 1985. С.127—182.
МБ — Фет A.A. Мои воспоминания: 1848—1889. Ч. 1—2. М., 1890.
ОГЛМТ — Орловский государственный литературный музей И. С. Тургенева (Орел).
ОЗ — журнал ‘Отечественные записки’.
ОР РГБ — Отдел рукописей РГБ.
ОР РНБ — Отдел рукописей РНБ.
ПССт1912 — Фет А. А. Полное собрание стихотворений: В 2 т. / Со вступ. статьями Н. Н. Страхова и Б. В. Никольского. СПб., 1912. (Приложение к журналу ‘Нива’).
ПССт1959 — Фет А. А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подг. текста и примеч. Б. Я. Бухштаба. Л., 1959 (Библиотека поэта. Большая серия).
PB — журнал ‘Русский вестник’.
РГ — Фет A.A. Ранние годы моей жизни. М., 1893.
РГБ — Российская государственная библиотека (Москва).
РНБ — Российская национальная библиотека (Санкт-Петербург).
РО ИРЛИ — Рукописный отдел ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН (Санкт-Петербург).
РСл — журнал ‘Русское слово’.
ССиП — Фет А. А. Собрание сочинений и писем: В 20 т. / Гл. ред. В. А. Кошелев. Т. 1. Стихотворения и поэмы. 1839—1863. СПб., 2002, Т. 2. Переводы. 1839—1863. СПб., 2004.
Садовской — Садовской Б. Ледоход: Статьи и заметки. Пг., 1916.
Совр. — журнал ‘Современник’.
Соч. — Фет A.A. Сочинения: В 2 т. / Подг. текста, сост. и коммент. А. Е. Тархова. М., 1982.
Толстой. Переписка — Л. Н. Толстой. Переписка с русскими писателями: В 2 т. М., 1978.
Тургенев. Письма — Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28 т. Письма: В 13 т. М., Л., 1961—1968.
Чернышевский — Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений Т. 1—16. М., 1939—1953.
Афоризмы. Впервые: Фет А. А. Афоризмы / Публ. Н. П. Генераловой // А. А. Фет и русская литература: XVII Фетовские чтения / Под ред. В. А. Кошелева, М. В. Строганова, Н. З. Коковиной. Курск. 2003. С. 8—14. Печатаются по автографам.
Афоризмы No 1—13 содержатся в записной книжке (РГБ. Ф. 315/II. Картон 1. Ед. хр. 27, нумерация в автографе), датируются первой половиной 1879 г., No 14—16 — на обороте недатированного письма к Фету М. П. Фет (Боткиной) (РГБ. Ф. 315/II. Картон 2. Ед. хр. 20, нумерация в автографе: 1—3), датируются сентябрем 1885 г. на основании переклички в записях с письмом Фета к С. В. Энгельгардт от 11 сентября 1885 (см. ниже примеч. к афоризму <15>). В пользу такой датировки говорит совпадение в месяце (сентябрь) и числах: письмо Энгельгардт от 11 сентября могло быть написано сразу по получении письма от Фета (до 8—9 сентября), а запись о Достоевском сделана между 1 и 6 сентября. Если это предположение верно, то афоризмы No 14—16 (нумерация наша) следует датировать сентябрем 1885 г.
Объединение двух автографов Фета под условным названием ‘Афоризмы’ вызвано следующими обстоятельствами. В письме от 23 марта 1879 г. Фет сообщал H. H. Страхову о том, что вновь завел ‘книжечку афоризмов’ и приводил оттуда высказывание о Полонском, фигурирующее в публикуемых ниже записях под номером ‘6’. Это сообщение было, в свою очередь, вызвано предложением Страхова обратиться к жанру, который, с точки зрения критика, мог бы более адекватно отразить своеобразие фетовской мысли.
‘Мне представляется,— писал Страхов Фету 31 декабря 1878 г., — что если бы Вы писали афоризмы, мысли, заметки, что-нибудь подобное, то это, может быть, было бы вполне хорошо и Вас достойно. А еще проще, — если бы за Вами ходил какой-нибудь Босвелл и умеючи собирал бы Ваши изречения, то из этого вышла бы наверное чудесная вещь’. Страхов имел в виду Джеймса Босуэлла (1740—1790) — биографа английского писателя Сэмюэла Джонсона (1709—1784), автора книги ‘The Life of Samuel Johnson’, подробно описывающей последние двадцать лет жизни писателя. Имя Босуэлла стало нарицательным для обозначения биографа, тщательно фиксирующего каждый шаг своего героя.
Сказано это было в связи с обсуждением статьи Фета ‘Наша интеллигенция’, которую поэт читал Страхову и Л. Н. Толстому в Ясной Поляне около 20 августа 1878 г. При первом чтении статья понравилась обоим слушателям, но затем, познакомившись с нею и письменном виде, оба изменили свое мнение и отсоветовали Фету печатать ее. Напечатана она была спустя более чем 120 лет (Вопр. философии. 2000. No 11. С. 126—174. Публ. Г. Д. Аслановой. Примеч. Г. Д. Аслановой и H. H. Трубниковой). В том же письме Страхов пояснял причины двойственного впечатления, которое произвела на него и Толстого статья Фета, и заключал: ‘Очевидно, Вы теперь находитесь в поисках за манерой изложения, и еще не нашли своей настоящей формы’.
Из приведенного письма можно понять, что же произошло после чтения статьи. И Толстой, и Страхов были увлечены как самой темой статьи, так и выразительностью изложения, когда Фет читал им один из ранних вариантов этой работы, сопровождая чтение энергичными комментариями. ‘Мне странно было вспоминать весь блеск, всю выразительность и энергию Ваших речей и в Ясной Поляне, и в Воробьевке, и видеть, как все это потухло, исказилось и ослабело у Вас на бумаге’, — писал Страхов. Вот почему он и предложил поэту поискать иных форм для выражения своих мыслей, в частности, обратиться к давно известному и блестяще зарекомендовавшему себя жанру афоризма.
Проницательный Страхов не ошибался. Действительно, каждому, кто впервые знакомится с прозой Фета, в особенности с его эпистолярием, бросается в глаза афористичность, лаконичная выразительность отдельных фраз и целых пассажей. Эта особенность была замечена уже современниками. А. В. Дружинин в своем отзыве о первом рассказе Фета ‘Каленик’ писал, что рассказ открывается ‘префилософским афоризмом’ (См. стр. 363 наст. тома). Таким образом выказывала себя особая склонность Фета к обобщениям, нередко философского характера, подобно тому, как это было у Шопенгауэра, создателя ‘Афоризмов житейской мудрости’ (часть труда ‘Парерга и паралипомена’, 1851). Следы чтения Шопенгауэра встречаются в более ранних статьях Фета. Еще в начале 1865 г. В. П. Боткин писал Фету из Петербурга: ‘Давно ждет тебя Шопенгауэр, которого я купил без малейшего затруднения за пять рублей’ (MB. Ч. 2. С. 57). Любопытно, что именно в первой половине 1979 г. Фет, после некоторых колебаний в выборе предмета, решил осуществить перевод главного труда Шопенгауэра ‘Мир как воля и представление’, в связи с чем перечитывал сочинения немецкого философа. Вот почему содержание некоторых афоризмов перекликается с рассуждениями Шопенгауэра.
Упоминание в письме Фета к Страхову от 23 марта 1879 г. высказывания о Полонском, фигурирующее под No 6, позволяет довольно точно датировать начало заполнения ‘Записной книжки’. Эта датировка подтверждается тем, что еще один афоризм, точнее, притчу (или, как определил сам Фет, ‘аполог’) о соколе поэт переписал дважды — в письме к Страхову от 12 июля 1879 г. (РГБ) и в письме к Л. Н. Толстому от 17—18 июля 1879 г. (см.: Толстой. Переписка. Т. 2. С. 72). Причем в письме к Страхову Фет указал, что прибавил эту притчу ‘в книжке своих афоризмов’. Таким образом, можно заключить, что все записи были сделаны примерно в течение первого полугодия 1879 г.
Наиболее интересным представляется афоризм, или рассуждение, зафиксированное под No 10. Оно позволяет не только датировать с достаточной степенью уверенности известное стихотворное переложение Фетом молитвы ‘Отче наш’ (‘Чем доле я живу, чем больше пережил…’), время написания которого определялось ранее Б. Я. Бухштабом между 1874 и 1886 гг., но и прояснить обстоятельства его появления.
Сохранившаяся переписка Фета с Л. Н. Толстым, с H. H. Страховым, а также сохранившаяся и опубликованная переписка Страхова и Толстого позволяют воссоздать драматический период отношений между Фетом и Толстым, возникший вследствие духовного кризиса, пережитого писателем в конце 1870-х гг. Фет, категорически не принимавший направления, в которое выливались поиски Толстого, постоянно пытался воздействовать на него, считая, что уход такого писателя из литературы, отречение его от ‘дел земных’ принесут непоправимый урон нравственному самочувствованию не только самого Толстого и его семьи, но и всего русского общества. Горячие споры с Толстым и Страховым побудили его самого к постановке и решению сложных нравственно-философских задач, в частности, отношения к религии, к вере, к Богу. Записанное высказывание — плод размышлений в этом направлении. Любопытно, что Фет пытается осмыслить содержание молитвы путем умозаключений. В то же время, очевидно не удовлетворенный этим рациональным способом постижения высшего смысла молитвы, он дает ее поэтическое прочтение. Отголоски споров с Толстым можно обнаружить и в других публикуемых записях.
Запись от 6 сентября осталась неоконченной. Сведения о других записных книжках с афоризмами, которые, по всей видимости, время от времени заводились Фетом, пока не обнаружены.
Стр. 326. 4. Рассуждение об уме животных навеяно, возможно, Шопенгауэром (Шопенгауэр А. Мир как воля и представление / Пер. А. Фета. Изд. 4-е. С. 22—23).
5. …иначе Сакен был бы прав… — Имеется в виду барон Д. Е. Ос-тен-Сакен, под началом которого служил Фет. См. примеч. к стр. 121 наст, тома (также см.: РГ. С. 262, 314 и др.).
С другой стороны, Жорж Санд права… — Источник цитаты не обнаружен.
В какую же [уродливую] философскую ошибку впадают поэты слова — будете нрав<ственны>.— Ср. у Шопенгауэра: ‘…вся манера изображения направлены на возбуждение в зрителе похоти, чем тотчас эстетическое созерцание прекращается, и, следовательно, противудействуется цели искусства. <...> Поэтому прелестного должно всюду избегать в искусстве’ (Шопенгауэр А. Мир как воля и представление / Пер. А. Фета. С. 214).
Стр. 327. 6. Художники, в угоду рутинной толпе — скудо. — Очевидно, намек на ‘итальянские’ стихи Я. П. Полонского: ‘На берегах Италии’ (‘Я по красному щебню схожу один…’, 1858), ‘Ночь в Сорренто’ (‘Волшебный край! Сорренто дремлет…’, 1858) и др. Ср. написанные несколько ранее стихотворения Фета ‘Италия’ (‘Италия, ты сердцу солгала…’), ‘На развалинах Цезарских палат’ (‘Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьется…’), в которых отразилось расставание поэта с романтическими представлениями о ‘стране поэтов’. В письме к Страхову от 23 марта 1879 г. после выписанного ‘афоризма’ о Полонском прибавлено: ‘Впрочем, такое суждение о его разумности не вредит в моих глазах поэту, художнику, а по теории Шопенгауера и моей, еще может быть в его пользу. Зато окончательное фиаско Тургенева и всех тенденциозников неизбежно’. Скудо — золотая монета в Испании и Италии.
7. О понятиях рассуждал Шопенгауэр в 9 1-й книги ‘Мир как воля и представление’ (Шопенгауэр А. Указ. соч. С. 39—51).
8. Когда настоящие исторические носители — убеждая в противном. — Возможно, отклик на статью M. H. Каткова об ‘Анне Карениной’ Л. Н. Толстого (см. с. 309 наст. тома).
10. Вечный смысл молитвы Господней… — Афоризм является переложением известной молитвы ‘Отче наш’ и позволяет уточнить датировку поэтического переложения этой молитвы Фетом (См.: Генералова Н.П. О датировке стихотворения Фета ‘Чем доле я живу, чем больше пережил…’ // Театр и литература: Сб. ст. к 95-летию А. А. Гозенпуда. СПб., 2003. С. 156—168).
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл,
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, который в небесах,
Да свято Имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да прийдет царствие Твое: да будет воля
Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, — и мы прощаем должников,
И не введи ты нас бессильных в искушенье
И от лукавого избави самомненья.
На прямой вопрос Толстого о том, как он относится к его вере в Бога, Фет 19 февраля 1879 г. отвечает, что молитва человека ‘среди океана — это его субъективное чувство и дело. Туда другому вход воспрещен’. ‘Я понимаю, дорогой граф, — пишет Фет, — что Вам подобный человек не разом отыскал в себе то религиозное чувство, которое Вы питаете. <...> Всякое открытие интуитивно. Это могло быть — и я понимаю, насколько Вам отрадно такое открытие’. ‘Но, — прибавляет далее Фет, — я сильно убежден, что далее этого Вы пойти по природе не можете, то есть объяснить, разложить, анализировать это для других. К богословским несостоятельным доказательствам Вы прибегать не станете и утверждать, что немцы из ненависти к христианству выдумали санскрит, а перекинуть мостик из области разума в область интуитивную на этом бездонном поприще едва ли удастся и подобному Вашему уму’ (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 52).
Отвечая Толстому, Фет задавал тот же вопрос и самому себе. В свойственной ему манере диалога он делился со своим собеседником самым сокровенным. Что касается слова ‘глупость’, которое употребил Толстой, оно не показалось Фету ни случайным, ни глупым. Именно ‘глупость’ Фет признает как противоположность разуму, но не вере. В этом смысле он даже ‘готов сказать другое: это гораздо благонадежнее, чем разум’. Это, по Фету, ‘интуитивная сила’, обладающая своей правдой. В применении слова ‘глупость’ к вере Фет мог бы согласиться с Паскалем, писавшем: ‘Как же можно осуждать христиан за то, что они не способны обосновать свои верования, — они, верующие в то, что не поддается обоснованию? Излагая их, они во всеуслышанье заявляют, что это невнятица, stultitiam, и после этого вы жалуетесь, что христиане ничего не доказывают’ (Размышления и афоризмы французских моралистов XVI—XVII веков / Сост., вступ. ст. и примеч. Н. Жирмунской. Л., 1987. С. 249. Пер. Э. Линецкой). По мнению комментаторов Паскаля, данная мысль согласуется с высказыванием апостола Павла: ‘Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы стать мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом’ (1 Кор. 3:18, 19).
И все же, сопоставляя себя с Толстым в решении поставленного вопроса, Фет считает, что они стоят ‘в двух различных областях’: ‘Вы нашли и говорите с Августином credo quia absurdum <верю, потому что невероятно -- лат. усеч.>. Если бы он сказал вместо credo — suo <знаю -- лат.>, было бы чепуха. Но credo так же логично, как всякая другая правда. Я же не нашел потому, что мне это не дано. Вы смотрите на меня с сожалением, а я на Вас с завистью и изумлением’ (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 52—53). Толстой также попытался передать посредством рационально-логического пересказа молитву ‘Отче наш’ (См. об этом: Генералова Н. П. О датировке стихотворения Фета ‘Чем доле я живу, чем больше пережил…’. С. 168).
Стр. 328.11. Один соколиный охотник… — Притча о соколе, как верно понял Л. Н. Толстой, была обращена прямо к нему. Возможно, понял это и Страхов, но промолчал, не желая в очередной раз отвечать нападкам Фета на последние увлечения Толстого. К тому же он был на его стороне и, при всем уважении и любви к Фету, всячески избегал споров о религиозно-нравственных исканиях Толстого. Толстой же обиженно писал Фету 27—28 июля 1879 г.: ‘Если я этот сокол и если, как выходит из последующего, залетание мое состоит в том, что я отрицаю реальную жизнь, то я должен оправдаться. Я не отрицаю ни реальной жизни, ни труда, необходимого для поддержания этой жизни, но мне кажется, что большая доля моей и вашей жизни наполнена удовлетворениями не естественных, а искусственно привитых нам воспитанием и самими нами придуманных и перешедших в привычку потребностей и что 9/10 труда, полагаемого на удовлетворение этих потребностей, — праздный труд. Мне бы очень хотелось быть твердо уверенным в том, что я даю людям больше того, что получаю от них. Но так как я чувствую себя очень склонным к тому, чтобы высоко ценить свой труд и низко ценить чужой, то я не надеюсь увериться в безобидности для других расчета со мной одним усилением своего труда и избранием тяжелейшего (я непременно уверю себя, что любимый мной труд есть и самый нужный и трудный), я желал бы как можно поменьше брать от других и как можно меньше трудиться для удовлетворения своих потребностей, и думаю, так легче не ошибиться’ (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 72).
12. Толстому. — Этот афоризм подтверждает, что при написании притчи о соколе Фет сознательно метил в Толстого. Вызвав его на спор, Фет в письме от 31 июля 1879 г. вновь вернулся к обсуждению взглядов Толстого, развивая свою философию труда и соотношения материальных и духовных благ (Толстой. Переписка. Т. 2. С. 76—77).
13. Атеизм дозволителен тому… — Понимание атеизма как сомнения, а не состояния, перекликается с тем местом из письма Фета к Страхову от 5 февраля 1880 г., где он уверенно отводит от себя обвинения в атеизме, содержавшиеся в письме его корреспондента: ‘Ни я, ни Шопенгауер не безбожники, не атеисты. Не заблуждайтесь, будто я это говорю, чтобы к Вам подольститься. Я настолько уважаю себя, что не побоялся бы крикнуть Вам: ‘Таков, Фелица, я развратен’, хотя чувства Бога и не-Бога ничего не имеют общего с этикой, характером, что мир есть собственно себя носящая воля (вседержитель). Это тот все озаряющий, разрешенный ‘х’ — и тут граница человеческого разума. Что есть Бог, это я знаю непосредственно, т. е. чувствую, так как иного непосредст<венного> знания нет. Но как прицеплен Бог к этому миру (Вишну), Шопенгауер, как умница, не знает. А если я без молотка пойду ковать лошадь — дайте мне, пожалуйста, дураку — тумака’ (РГБ).
<15>. Достоевский явно указывает… — Возможно, запись о Ф. М. Достоевском связана с чтением Фетом романа ‘Бесы’. Сведения об этом сохранились в письме С. В. Энгельгардт к Фету от 11 сентября 1885 г.: ‘Мне очень понравилось ваше оригинальное и меткое выражение: ‘я пролез через терновый куст романа Достоевского ‘Бесы» (Письма С. В. Энгельгардт к А. А. Фету. Часть III (1884—1891) / Публ. Н. П. Генераловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 119).