В. Г. Белинский
Аббаддонна. Сочинение Николая Полевого. Издание второе
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Аббаддонна. Сочинение Николая Полевого. Издание второе, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1841
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах.
Т. 3. Статьи, рецензии и заметки. Февраль 1840 — февраль 1841.
Подготовка текста В. Э. Бограда.
М., ‘Художественная литература’, 1976
АББАДДОННА. Сочинение Николая Полевого. Издание второе. Санкт-Петербург. 1840. Печатано в типографии Конрада Вингебера. Четыре части. В 12-ю д. л. В I-й части 207, во II-й — 206, в II-й — 179, в IV-й — 200 стр.
Ба! старые знакомые! Добро пожаловать! Давно ли, подумаешь, а уж сколько воды утекло, сколько событий сменилось! Знакомые — а смотрят друг на друга дико, друзья — а не знают, как и о чем говорить друг с другом… Знаете ли, на кого похож, в отношении к публике, роман г. Полевого, явившийся вторым изданием через пять лет после первого появления на свет? 1 — На доброго, простодушного помещика, который, прожив в деревне лет тридцать, народив кучу детей и поседев в капитанском чине, вдруг приезжает по делам в столицу и идет навестить своих прежних товарищей по воспитанию и службе, но увы! куда ни придет он с распростертыми дланями, с радушною улыбкою, — везде принимают его холодно, с удивлением и, провожая, громко наказывают человеку говорить ‘дома нет’. Добряк в отчаянии, не понимая того, что бывшие его друзья уже успели нажить себе новых друзей и из повес и шалунов успели сделаться людьми рассудительными, солидными, людьми comme il faut. {порядочными (франц.). — Ред.} Пять лет в русской литературе — да это все равно, что пятьдесят в жизни иного человека! Самым разительным доказательством этой грустной истины может служить почтенный автор ‘Аббаддонны’. В 1835 году издал он этот роман, то есть через два или три года после ‘Клятвы при гробе господнем’ 2, и, таким образом, двумя романами, из записного историка явился записным романистом, хотя и тут не изменил своей натуре — оставлять дело без конца, ибо ‘Аббаддонна’ до сих пор еще не кончена, так же как и знаменитая ‘История русского народа’ и ‘Русская история для детей’ 3. Итак, в 1835 году г. Полевой был уже но историк, а романист. Но вот проходит еще пять лет,— он уже и не романист, а переделыватель Шекспира 4, трагик, комик, водевилист… Мимоходом, в это время, он успел покончить журнал и приняться за другой…5 И потому, повторяем: должно ли удивляться, что та же самая публика, которая очень радушно приняла ‘Аббаддонну’ в 1835 году, теперь велит ей говорить ‘дома нет’?..
Г-н Полевой хотел выразить в своем романе идею противоречия поэзии с прозою жизни. Для этого он представил молодого поэта в борьбе с сухим, эгоистическим и прозаическим обществом: — мысль, которая никогда не состареется, если только будет являться в новых формах. Но формы г. Полевого восходят гораздо за 1835 год. Во-первых, его поэт, этот Рейхенбах, есть то, что немцы называют прекрасною душою (schone Seele). У нас пытались некогда ввести это понятие под странным словом ‘прекраснодушие’, которое только насмешило всех. Здесь мы пользуемся случаем объяснить значение немецкого Schonseeligkeit, {прекраснодушие (нем.). — Ред.} — тем более что роман г. Полевого даст нам для этого все средства. Слова ‘прекрасная душа’ имели у немцев, как и у всех добрых людей, то благородное и похвальное значение, которое имеют они до сих пор у нас, но теперь они у немцев употребляются как выражение чего-то комического, смешного. Так точно у нас еще недавно слова ‘чувствительность’ и ‘чувствительный’ употреблялись для отличия людей с чувством и душою от людей грубых, животных, лишенных души и чувства, следовательно, они употреблялись в благородном и похвальном значении, а теперь эти слова употребляются у нас для выражения слабого, расплывающегося, растленного и приторного чувства. Выражение ‘прекрасная душа’, чрез диалектическое развитие во времени, получило теперь у немцев значение чего-то доброго, теплого, но вместе с тем детского, бессильного, фразерского и смешного. Рейхенбах г. Полевого есть полный представитель такой ‘прекрасной души’,— и он тем смешнее, что почтенный сочинитель нисколько не думал издеваться над ним, но от чистого сердца убежден, что представил нам в своем Рейхенбахе истинного поэта, душу глубокую, пламенную, могучую. И потому его Рейхенбах есть что-то уродливое, смешное, не образ и не фигура, а какая-то каракулька, начерченная на серой и толстой бумаге дурно очинённым пером. В нем нет ничего поэтического: он просто добрый и весьма недалекий малый,— а между тем автор поставил его на высокие ходули. Люди оскорбляют его не истинными своими недостатками, а тем, что не мечтают, когда надо работать, и не восхищаются вечернею зарею, когда надо ужинать. Автор даже и не намекнул на истинные противоречия поэзии с прозою жизни, поэта с толпою.
Рейхенбах любит Генриетту, простую девушку, без образования, без эстетического чувства, но хорошенькую, добренькую и молоденькую. Кто не был мальчиком и не влюблялся таким образом и в кузину, и в соседку, и в подругу по детским играм? Но у кого же такая любовь и продолжалась за ту эпоху, когда воротнички a l’enfant {по-ребячьи (франц.). — Ред.} меняются на галстух? Рейхенбах думает об этом иначе и, во что бы ни стало, хочет обожать Генриетту до гробовой доски. Она тоже не прочь от этого. Но в их отношениях нет ничего поэтического, не выговариваемого автором, но понятного для читателя. Вся любовь их испаряется в словах, в дерзких поцелуях со стороны поэта и в ‘ах, что вы это!’ со стороны хорошенькой мещаночки. Вдруг Рейхенбаху предстает Леонора. Это актриса — femme emancipee {эмансипированная женщина (франц.). — Ред.} нашего времени, жрица искусства и любви. Любовница министра, дряхлого, развратного старичишки, она томится жаждою любви глубокой и возвышенной. В Рейхенбахе находит она свой идеал. И вот, вы думаете, что она перерождается, как баядера Гете6,— ничего не бывало! Она только говорит фразы о перерождении, о восстании, о пламени любви своей. Вы думаете, что Рейхенбах оставляет для этой сильной, пламенной и страстной души, столь обаятельной для юношей, оставляет для нее свою ребяческую любовишку к добренькой кухарочке,— ничего не бывало! Он только колеблется между тою и другою, и в этом колебании выказывается вся слабость его слабенькой натуры. Наконец Генриетта решительно побеждает, особенно потому, что Леонора впадает в бешенство и неистовствует, как пьяная гетера, вместо того чтоб представлять из себя плачущую слезами любви и раскаяния падшую пери. И чем же оканчивается любовь нашего великого поэта? — А вот чем, послушайте: ‘Генриетта ни за что не хотела соглашаться с Вильгельмом, который уверял, что с этих пор он перестанет писать стихи. На усиленные требования Генриетты не оставлять стихов, он отвечал, смеясь, что готов писать, но — только колыбельные песни для своих детей. Тут нескромному Вильгельму зажали рот маленькою ручкою, краснели и не знали, куда деваться, пока другие собеседники смеялись громко’… О честное компанство добрых мещан! О великий поэт, вышедший из маленькой фантазии! Видите ли, как ложная, натянутая идеальность сходится наконец с пошлою прозою жизни, мирится с нею на конфектных страстишках, картофельных нежностях и плоских шутках?.. Это не то, что на человеческом языке называется ‘любить’, а — то, что на мещанском языке называется ‘амуриться’…
Но в ‘Аббаддонне’ есть другая сторона, и сторона очень хорошая. Если идеальные лица, герои этого романа, смешны и приторны до пошлости, натянуты до неестественности, то прозаические лица очеркнуты очень удачно. Барон Калькопф, директор театра, барон Хилей, мать Генриетты, приятельница ее, советница и другие лица не дают вам бросить романа и заставляют дочитать до конца: так много в них истины и действительности. Равным образом, если сцены любви и вообще высоких страстей и трагических положений в ‘Аббаддонне’ смешны до последней крайности, зато сцены прозаической жизни чрезвычайно живы и увлекательны, и впечатление, производимое ими, нередко бывает тяжело и грустно — именно оттого, что в них есть истина… К таким сценам можно причислить: плачевное шествие Рейхенбаха в карете с восьмнадцатью душами добрых мещан, расположившихся поместиться в одной ложе, сцены в приемной зале Калькопфа, представление Вильгельма этому покровителю талантов, далее, литературно-музыкальный вечер владетельного князя, и пр. В ‘Аббаддонне’ даже и не совсем без поэтических мест, таково, например, описание вечера в загородном доме Элеоноры, где довольно удачно очерчена пирушка людей разных состояний, уравненных любовию к искусству и умеющих весело проводить время вне стеснительных условий приличия.
В романе г. Полевого не без резонерства, не без устарелых мнений, которые были стары уже и в 1835 году, но зато много есть мыслей умных, верных и высказанных живо, увлекательно. Но самое поэтическое место в романе — это разговор Лалаги с Элеонорою, или, лучше сказать, характеристика поэта с африканской точки зрения, которая господствует, впрочем, во всем мире, только под разными формами (ч. I, стр. 115—119).
Вообще, многое в романе г. Полевого может быть прочтено не без удовольствия, а иное и с удовольствием, но целое его странно: теперь оно разве усыпит сладко, и уж никого не увлечет. Когда, рисуя смешное, автор знает, что он рисует смешное,— картина может быть великим созданием, но когда автор изображает нам Дон-Кихота, думая изображать Александра Македонского или Юлия Цезаря,— картина выйдет суздальская, лубочная литография с изображением райской птицы и наивною надписью:
Райская птица Сирен,
Глас ее в пении зело силен:
Когда господа воспевает,
Сама себя позабывает7.
Главный недостаток ‘Аббаддонны’, как хорошего беллетрического произведения (о художественности тут и слова быть не может), состоит в отсутствии созерцания, которое служило бы, так сказать, фоном для его картин. Поэзия, поэт, любовь, женщина, жизнь, их взаимные отношения — все это в ‘Аббаддонне’ похоже на цветы, сделанные из старых тряпок. Может быть, все эти предметы и позволительно было понимать так до 1835 года, но теперь такое разумение их смешно для всякого 8.
Не понимаем, почему автор ‘Аббаддонны’ выдал свой роман без конца. Статьи, которые он называет эпилогом к нему и обещает {В ‘Сыне отечества’, 1838, т. IV и V, помещено два отрывка из этого эпилога и обещается его отдельное издание, в особой книжке. Когда ж это будет выполнено? Что за страсть делать обещания без всякой нужды!..} издать особо, суть не что иное, как пятая часть романа9, в которой Элеонора умирает от яда, не возбуждая к себе нашего сострадания, а Вильгельм женится на Генриетте и мирится истинно по-немецки с пошлою прозою кухонной жизни. Вот вам и великий поэт! Вот вам и идеальность, которая не хочет и слышать о земле и ни о чем земном!..
В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
Белинский, АН СССР — В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I—XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954—1963.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. Л., Изд-во АН СССР, 1940—1952.
КСсБ — В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I—XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859—1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
КСсБ, Список I, II… — Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное изд. ‘по незначительности своей’.
ЛН — ‘Литературное наследство’. М., Изд-во АН СССР.
Марлинский — А. А. Бестужев-Марлинский. Соч. в 2-х томах. М., Гослитиздат, 1958.
Панаев — И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
ПСсБ — Полн. собр. соч. В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова (т. I—XI) и В. С. Спиридонова (т. XII—XIII), 1900—1948.
Пушкин — А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1962—1965.
Тургенев — И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1961—1968.
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939—1950.
‘Эстетика’ — Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Эстетика в 4-х томах. М., ‘Искусство’, 1968—1973.
Аббаддонна. Сочинение Николая Полевого. Издание второе (с. 490—494).
Впервые — ‘Отечественные записки’, 1841, т. XV, No 3, отд. VI ‘Библиографическая хроника’, с. 7—10 (ц. р. 28 февраля, вып. в свет 1 марта). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. V, с. 282—288.
1 Первое издание ‘Аббаддонны’ вышло в свет в 1834 г. (а не в 1835, как ниже пишет критик) и было тогда же отрецензировано Белинским (см. наст. изд., т. 1, с. 370—375).
2 Роман ‘Клятва при гробе господнем’ был издан в 1832 г.
3 ‘История русского народа’ прервалась в 1833 г. на шестом томе, первые три части ‘Русской истории для первоначального чтения’ вышли в 1835 г. и получили высокую оценку Белинского (см. наст. изд., т. 1, с. 425—426, 478—433), четвертая часть этого труда вышла в 1841 г. и тоже удостоилась похвалы Белинского.
4 В 1837 г. Полевой перевел ‘Гамлета’, в конце 30-х гг. он выступал и как драматург (см. примеч. 2 к рецензии ‘Репертуар русского театра. Книжки 1 и 2. Пантеон русского и всех европейских театров… Часть I’).
5 См. примеч. 6 к статье ‘Полное собрание сочинений А. Марлинского’.
6 Имеется в виду баллада И.-В. Гете ‘Бог и баядера’ (1797).
7 Белинский имеет в виду литографию ‘Райская птица Сирен’, которую Д. А. Ровинский описывает так: существо ‘с девичьим лицом и распущенным павлиньим хвостом, сидит на ветке какого-то баснословного дерева…’. Текст на этой картинке начинается словами: ‘птица райская зовомая сирин, глас ее в пении зело силен, на востоце в раю пребывает…’ (см.: ‘Русские народные картинки. Собирал и описал Д. Ровинский’, кн. I. СПб., 1881, с. 485. — Сб. ОРЯС, т. XXIII).
8 Через некоторое время роман ‘Аббаддонна’ стал восприниматься как источник самых ходульных представлений о личности и облике поэта. В романе ‘Униженные и оскорбленные’ Ф. М. Достоевского старик Ихменев говорит Ивану Петровичу: ‘А только все-таки, Ваня, у тебя какое-то эдак лицо… то есть совсем как будто не поэтическое… Эдак, знаешь, бледные они, говорят, бывают, поэты-то, ну и с волосами такими, и в глазах эдак что-то… Знаешь, там Гете какой-нибудь или проч. …я это в ‘Аббаддонне’ читал…’
9 Публикацию двух отрывков из ‘Эпилога Аббаддонны’ (см.: ‘Сын отечества’, 1838, т. IV, отд. I, с. 17—82, т. V, отд. I, с. 101—156) Полевой сопроводил примечанием, в котором обещал издать весь ‘Эпилог’ целиком ‘в непродолжительном времени’. Это намерение не было осуществлено.