А. В. СКВОРЦОВ
А. В. СКВОРЦОВ
‘Дорогой Дмитрий Иванович!
27 января 1904 г.’
Скворцов А. В. Пять лет с Менделеевым. ‘Знание — сила’, 1952, No 12, с. 13—17.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
А. В. Скворцов. Пять лет с Менделеевым, Менделеев Дмитрий Иванович, Год: 1952
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Менделеев Д. И. Познание России. Заветные мысли
М., ‘Эксмо’, 2008.
‘Должность я занимал незначительную и лично сталкиваться с Д. И. Менделеевым мне не приходилось. Я и не надеялся на это, так как не знал за собой никаких заслуг, которые могли бы что-либо значить в глазах такого человека, как Менделеев, и не считал себя вправе рассчитывать на внимание великого ученого. Но случилось иначе.
Однажды во время занятий приходит служитель Главной палаты Михаил Петрович Тропников, который одновременно обслуживал Дмитрия Ивановича на квартире,— топил печи, выполнял разные поручения. Обращаясь к А. И. Кузнецову (секретарь Главной палаты мер и весов), Михаил Петрович говорит: ‘Дмитрий Иванович просит Скворцова к себе на квартиру’.
А. И. Кузнецов, мой непосредственный начальник, сейчас же подозвал меня: ‘Управляющий зовет вас к себе. Идите скорее, а то он не любит, когда медлят, и рассердится. Только вы не называйте его ‘ваше превосходительство’. Хоть он и в генеральском чине, а терпеть не может, когда его величают ‘превосходительством’.
У меня душа в пятки ушла, спрашиваю, зачем меня зовет Дмитрий Иванович. А. И. Кузнецов ответил, что не знает. Я пошел…
…Дойдя до квартиры Менделеева, я остановился и долго не решался нажать кнопку электрического звонка. Наконец набрался храбрости и позвонил. Михайло открыл дверь и пошел докладывать о моем приходе.
Вот наконец я вхожу в кабинет Дмитрия Ивановича. Он сидит за большим письменным столом, уставленном книгами, на столе лежат также разные бумаги, стоит большая чашка с чаем, стеклянная коробка с табаком. Дмитрий Иванович продолжает что-то писать. Я подошел и жду, а сам рассматриваю кабинет. Меня поразили большие размеры кабинета, прекрасная, как мне тогда казалось, обстановка, множество шкафов с книгами, а также развешанные по стенам картины и гравюры.
Окончив писать, Дмитрий Иванович сказал: ‘А, здравствуйте, садитесь’.
Я сел.
‘Знаете,— говорит он,— я стад стар и плохо вижу: мне трудно теперь самому читать и писать, рука дрожать стала, пишу неразборчиво. Вот я и хочу, чтобы вы мне стали писать, что я буду диктовать да и читать тоже. Ну, были бы моим секретарем’.
‘Дмитрий Иванович, у вас ведь есть секретарь’,— сказал я, имея в виду секретаря Главной палаты.
‘Так то секретарь казенный, палагский,— возразил Дмитрий Иванович,— а я хочу, чтобы вы были моим личным секретарем. Видите,— продолжал он, показывая мне свою рукопись,— как я неразборчиво пишу, какими каракулями’.
Из деликатности я промолчал. В это время входит в кабинет, направляясь в следующую за ним комнату, полная дама, супруга Менделеева — Анна Ивановна.
‘Анна Ивановна, вот он,— сказал Дмитрий Иванович, указывая на меня,— находит, что я пишу плохо, каракулями’.
Остановившись, Анна Ивановна с улыбкой отвечает: ‘Так что же, Дмитрий Иванович, ведь это и правда’.
‘Да, да, действительно я пишу теперь очень неразборчиво,— с грустью замечает Дмитрий Иванович.— Так вот, видите ли,— продолжал он, снова обращаясь ко мне,— я буду вызывать вас к себе, и вы будете записывать под мою диктовку или что-либо другое делать, ну, читать, что ли, книгу, газету или письмо’.
Он сказал далее, чтобы я имел всегда наготове пронумерованные листы бумаги и пять-шесть карандашей, очищенных с обеих сторон, так как во время диктовки чинить карандаши и нумеровать страницы будет некогда. Я, конечно, согласился.
‘Ну, вот и хорошо… до свидания’,— промолвил Дмитрий Иванович, заканчивая разговор.
Обрадованный, что никакого ‘нагоняя’ не получил, я поспешил возвратиться в Палату и рассказал обо всем своему начальнику А. И. Кузнецову. Он заметил, что работа моя у Дмитрия Ивановича пойдет мне на пользу, что Дмитрий Иванович хороший, добрый человек, хотя с первого раза он и производит впечатление сурового и строгого…
…С тех пор началось мое более близкое знакомство с Д. И. Менделеевым. В первое время он, по мере надобности, вызывал меня к себе в часы занятий записывать под диктовку только официальные письма и доклады, касающиеся Главной палаты. Помню, что, записывая их, я всегда удивлялся умению Дмитрия Ивановича находить неотразимые для начальства доводы в пользу того, о чем он просил.
В одно из посещений Дмитрий Иванович сказал мне, что ему было бы удобнее, если бы я жил на территории Главной палаты, и потому он уже сделал распоряжение предоставить мне комнату в том же здании и этаже, где проживал и сам. Я не замедлил переехать на новую квартиру.
Теперь Дмитрий Иванович стал вызывать меня к себе очень часто по вечерам. Писать приходилось долго, по нескольку часов подряд, причем иногда рука моя уставала до такой степени, что я больше уже не в состоянии был продолжать, и Дмитрий Иванович, видя это, прекращал диктовку. Бывало и так, что он сам, вероятно, утомившись, говорил: ‘Ну, на сегодня хватит, я устал, надо отдохнуть, приходите завтра часов в шесть, и мы будем продолжать’.
Под диктовку Дмитрия Ивановича я записал несколько знаменитых его произведений — часть ‘Заветных мыслей’ (книга вышла из печати в 1905 г.), ‘К познанию России’ (1906), ‘Училище наставников’ (1906) и др.
Как известно, книга Д. И. Менделеева ‘К познанию России’ содержит в себе очень большое количество цифровых данных, касающихся переписи населения России в 1897 г. Все эти цифры были извлечены по поручению Дмитрия Ивановича и по его указаниям мною и сотрудником Палаты В. А. Патрухиным из 100 томов статистических материалов ‘Переписи 1897 г.’, доставленных Дмитрию Ивановичу из Центрального статистического управления. Целых два месяца мы ‘корпели’ над материалами переписи, пока не одолели их и не представили результаты своих подсчетов и расчетов на рассмотрение Дмитрию Ивановичу. Я помню, как сейчас, сколько времени потребовало у меня составление только одной сводной ведомости всех цифровых выкладок. Ведомость заняла два листа чертежной ватманской бумаги, склеенных в длину. Мне приходилось влезать на большой чертежный стол и, лежа на столе, вносить цифры в соответствующие графы, которых было свыше 50. Длина этой сводной ведомости составляла 2 м при ширине в 1 м. Полностью в таком виде эта таблица не могла быть напечатана, ибо типография не располагала таким большим количеством цифрового шрифта, и Дмитрию Ивановичу пришлось разбить ее на несколько отдельных таблиц.
Я горжусь тем, что Д. И. Менделеев во вступлении к своему труду ‘К познанию России’ упомянул об ‘особой помощи’, которую мы с В. А. Патрухиным оказали ему в расчетах, касающихся переписи 1897 г., и выразил нам свою благодарность за эту работу. Книга эта в течение полугода выдержала пять изданий, и я до сих пор испытываю приятное чувство удовлетворения от сознания полезности выполненной мною скромной работы.
В работе Д. И. Менделеева ‘Училище наставников’ мне пришлось принять участие уже одному.
Давнишней мечтой Дмитрия Ивановича, высказывавшейся им неоднократно во многих работах, была организация такого училища, называемого иначе ‘Профессорским институтом’. Он думал построить этот институт в отдаленном от шумных больших городов месте, на берегу Волги. Д. И. Менделеев приступил к разработке проекта. Здесь было также много разных расчетов. Дмитрий Иванович очень спешил с представлением проекта, рассчитывая на осуществление его в ближайшее время.
‘Ну вот, теперь мы скоро поедем на Волгу строить училище,— неоднократно говорил мне Дмитрий Иванович, увлеченный своим проектом.— И вы тоже поедете со мной’,— добавлял он.
Однако развитие народного образования и усиление подготовки высококвалифицированных педагогических кадров не входило в планы царского правительства, и проект Д. И. Менделеева так и остался неосуществленным…
…За это время я довольно хорошо познакомился с его обычаями и привычками.
Упомяну, прежде всего, об обязательном стакане чая, который Дмитрий Иванович предлагал каждому пришедшему в его кабинет посетителю. Обыкновенно бывало так, что, как только придешь к нему,— он сейчас же дает распоряжение служителю М. Тропникову: ‘Михайло, чаю…’. Через несколько минут приносили стакан чая, очень сладкого, с лимоном и к чаю — печенье или сдобные сухари.
Дмитрий Иванович несколько раз обращал внимание на то, что записывать под диктовку несколько часов подряд очень утомительно, и все хотел как-нибудь облегчить мой труд. Как-то раз приходит он в Палату, направляется в свой служебный кабинет, и я слышу, как он начинает что-то диктовать. Через некоторое время он вызывает меня и говорит: ‘Вот, послушайте, что я наговорил в фонограф на валик’.
Я вставил резиновые трубки в оба уха и слушаю. Раздается сначала шипение, хрипение, а потом какие-то звуки, очень трудно уловимые и почти неразличимые. Я разобрал только некоторые слова и в их числе очень странные: ‘Дети в возрасте от 10 до 25 лет…’ Я подумал, что Дмитрий Иванович ошибся, очевидно, называя детьми людей в возрасте 25 лет, и надо правду сказать, даже обиделся за себя. Мне не было тогда 25 лет, но я считал себя взрослым, а тут вдруг ‘дети’.
‘Ну, как?’ — спросил Дмитрий Иванович.
Я ответил, что почти ничего нельзя расслышать.
‘Я мог разобрать только слова, касающиеся возраста детей, да и то, кажется, не совсем их понял,— сказал я.— Мне послышалось, что вы сказали ‘дети в возрасте от 10 до 25 лет’. Какие же дети в 25 лет, они уже взрослыми считаются’.
Дмитрий Иванович откинулся на спинку кресла и засмеялся: ‘Ха, ха, ха! Да, да, верно, это я говорил. Конечно, какие же это дети в 25 лет. Ну, это я исправлю, ничего, ничего… А вам, понятно, обидно стало. Я ведь сам считал себя уже взрослым, когда мне было 18 лет. Ах, молодость, молодость!’
Помолчав, Дмитрий Иванович сказал:
‘Жаль вот, что фонограф нельзя использовать для записи диктовки. Тогда бы и вам было легче с него записывать. Ну да ничего не поделаешь. Приходится бросить эту затею. А вот, знаете, хорошо было бы, если бы вы выучились стенографии’.
Он добавил, что в два-три месяца можно изучить курс, и тогда легче будет записывать диктовку стенографическими знаками. Он тут же дал мне адрес известного ему преподавателя стенографии и добавил, что заплатит за мое обучение. Прошел я курс стенографии, кажется, месяца в три, но применить стенографию для записи диктовок Дмитрия Ивановича решился не скоро. Только спустя некоторое время, почувствовав себя в достаточной степени для этого подготовленным, я перешел на стенографирование диктовок Д. И. Менделеева и продолжал записи, таким образом, до его смерти.
Дмитрий Иванович был, безусловно, добрым человеком и прекрасным начальником, правда вспыльчивым и на вид суровым. Когда он был в плохом настроении, он ‘распекал’ помощников, не выполнивших его указания, используя при этом все ступени музыкальной гаммы. Но он был отходчив и скоро забывал провинности своих сотрудников. Вообще же его отношение к подчиненным было именно отеческим. Он всегда был готов помочь каждому из служащих, словом и делом. Если служащие обращались к Дмитрию Ивановичу как управляющему Главной Палатой с просьбой об оказании им денежной помощи по разным случаям, то отказа в ней никогда не было, хотя бы небольшое пособие, сколько позволяли денежные ресурсы, но все же разрешит выдать.
В отношении младших служащих — сторожей, дворников, мастеровых (как в то время называли рабочих) Дмитрий Иванович установил неписанный закон, по которому все они имели право на небольшую прибавку жалованья в случае рождения у них ребенка. Все эти младшие работники были обеспечены бесплатными помещениями с отоплением и освещением. Надо сказать, что Д. И. Менделееву стоило больших трудов добиться ассигнования средств на строительство квартир для служащих при сооружении нового здания Главной палаты. Царскому правительству чужды были заботы о ‘маленьких’ людях, и государственный контроль категорически возражал против отпуска денег. Государственный совет также отклонил представление Министерства финансов об ассигновании средств на постройку квартир, и Дмитрию Ивановичу пришлось пригрозить отставкой, чтобы получить необходимые кредиты.
За отеческое отношение со стороны Д. И. Менделеева сотрудники его платили ему искренней любовью. Особенно проявилось это в день празднования его семидесятилетнего юбилея 8 февраля 1904 г.
Мы, служащие Главной палаты мер и весов, задолго еще до этого дня обсуждали вопрос, каким способом лучше выразить свои чувства великому человеку и начальнику-учителю. Много было разных предложений и проектов, от самых торжественных до самых скромных. Были проекты ознаменовать юбилей банкетом и поднесением адреса в торжественной обстановке. Но когда узнали, что Дмитрий Иванович чувствует себя не совсем здоровым и вообще уклоняется от всяких торжеств, то порешили ограничиться самым скромным способом выражения своих чувств. Был доставлен такой текст адреса:
При многочисленных и разносторонних трудах, Вы нашли время и возможность создать Главную палату мер и весов, вдохнув в жизнь ее ту научную атмосферу, в которой живется легко и привольно.
В сегодняшний день — день праздника русской науки, когда представители ее чествуют семидесятилетие Вашей жизни, плодами коей так справедливо гордится Россия,— позвольте и нам, ближайшим свидетелям Ваших неусыпных трудов по Главной палате, сказать Вам слово привета и выразить всю ту благодарность, которою мы глубоко проникнуты за Ваши отеческие заботы о нас и нашем учреждении, столь высоко во всех отношениях Вами поставленном…
Адрес подписан 34 сотрудниками Главной Палаты. Для поднесения адреса на квартиру Д. И. Менделеева отправилась делегация из представителей служащих Палаты. Дмитрий Иванович встретил ее очень приветливо у себя в кабинете, выслушал адрес, был растроган до глубины души и даже прослезился, как потом рассказывали вернувшиеся делегаты’.
Скворцов А. В. (1885—1961) — сотрудник Главной палаты мер и весов, в течение нескольких лет близко знавший Менделеева. Впоследствии принял деятельное участие в организации Музея Д. И. Менделеева (1928 г.) во ВНИИМ им. Д. И. Менделеева и заведовал им в 1944—1961 гг.