А. С. Хомяков и крестьянский вопрос
А. С. Хомяков и крестьянский вопрос
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
А. С. Хомяков и крестьянский вопрос, Самарин Юрий Федорович, Год: 1860
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Самарин Ю. Ф. Православие и народность
М.: Институт русской цивилизации, 2008.
Вы сообщили мне о намерении членов Общества любителей российской словесности посвятить чрезвычайное заседание памяти покойного председателя Общества, Алексея Степановича Хомякова, чтобы, на первый раз и впредь до будущей оценки этого великого деятеля в области мысли и слова, наметить, хоть в главных чертах, пределы его многосторонней деятельности. Действительно, одному лицу трудно бы было обнять ее во всей полноте. Ее нельзя определить извне, заключив ее в готовые рамки какой-нибудь специальной области знаний, светлый ум его бросал лучи во все стороны, и только когда будет собрано все, что он нам оставил, раскроется внутреннее единство его, по-видимому бессвязных, начинаний и обозначится строго выдержанная цельность его воззрения.
Мне Вы поручили сообщить Вам, что мне известно о взгляде его на современный вопрос о крепостном состоянии. Предмет этот, как Вам известно, занимал его издавна. Он написал о нем две статьи, напечатанные, кажется, в ‘Москвитянине’ в 1842 году, и еще третью, дополнительную к ним статью, оставшуюся в рукописи, потом, в прошедшем году, он составил записку о выкупе крестьянами отведенных им угодий, которая была им отправлена без подписи в Петербург. К сожалению, всего этого я не имею теперь под рукою, приглашение Общества застало меня врасплох, и, по краткости времени, я вынужден ограничиться моими личными воспоминаниями и несколькими выдержками из уцелевших его писем.
Вы, конечно, помните, какое впечатление произвел на нашу публику указ 1842 года об ‘обязанных крестьянах’, во многих отношениях недостаточный, невыдержанный и, к сожалению, оставшийся почти без применения, но превосходно задуманный как первый приступ к делу. А. С. Хомяков, в числе весьма немногих, встретил его с искреннею радостью и, кажется, один печатно заявил свое сочувствие к основной его мысли. Статьи, по этому случаю им написанные, имели целью успокоить встревоженное общественное мнение, разогнать призраки, созданные безотчетным страхом, и показать, что можно перейти от личного полновластия и произвола к добровольным сделкам, не потрясая коренных основ нашего сельскохозяйственного быта. Устраняя вопрос о праве на личность, он основывал будущий порядок вещей на чисто поземельных отношениях между землевладельцем и сельскою общиною. Необходимость сохранить ее неприкосновенность при всех будущих преобразованиях составляла одно из коренных его убеждений. Он дорожил ею не только как самородным произведением народной жизни и как вернейшим средством застраховать право крестьян на землю от тех несчастных и неизбежных случайностей, которых бы не вынесли разобщение личности, но еще более как нравственною средою, в которой лучшие черты народного характера спасались от заразительного влияния крепостного права. Эта мысль в одном из его писем выражена в следующих словах: ‘Чем более я всматриваюсь в крестьянский быт, тем более убеждаюсь, что мир для русского крестьянина есть как бы олицетворение его общественной совести, перед которою он выпрямляется духом, мир поддерживает в нем чувство свободы, сознание его нравственного достоинства и все высокие побуждения, от которых мы ожидаем его возрождения. Можно бы написать легенду на следующую тему: русский человек, порознь взятый, не попадет в рай, а целой деревни нельзя не пустить’.
Статья А. С. Хомякова, о которой я упомянул выше, вызвала возражение, на которое он отвечал печатно, потом он изготовил еще статью, читанную мною в рукописи, в которой, между прочим, он доказывал, что целым обществам легче приобрести землю в собственность, чем отдельным хозяевам, но эта статья по причинам, как говорится, не зависящим от автора и от редакции, не могла быть напечатана. Той же участи подверглось несколько других статей, доставленных из разных губерний, начавшийся по поводу указа 1842 года живой обмен мыслей, который, может быть, остался бы не без пользы, по крайней мере, для постепенного ознакомления общества с великим вопросом, в этом указе затронутым, прекратился надолго.
В первой статье своей, о добровольных соглашениях, А. С. Хомяков допускал еще возможность сделок, основанных на обязательной для крестьян в пользу помещика работе, по крайней мере, он не высказывал в ней положительно необходимости предоставить им право переходить на оброк. Впоследствии мнение его об этом предмете изменилось или, может быть, только решительнее выразилось в следующем отрывке из письма, написанного им по поводу инвентарных правил, изданных в 1849 году для западных наших губерний: ‘Главный недостаток инвентарного положения заключается в том, что оно, по-видимому, определяет окончательные отношения крестьян к помещикам и не содержит в себе никакого указания на дальнейшее их развитие. Деятельность крестьянина заключена в безвыходно тесном круге, ему даже не дано права требовать замены барщины оброком, пусть бы лучше положили высокий оброк, лишь бы крестьянин видел, что когда-нибудь да прекратится барщина. У нас, на Руси, барщина, усовершенствованная и подведенная под строгие правила, недолго продержится с упразднением помещичьего полновластия. Германия в этом случае нам не указ. Наш крестьянин терпеливее немца вынесет грубый произвол, но ему нужно больше простора, и он не поймет свободы в кандалах, хотя бы кандалы были законного веса и образцовой мерки’.
Вот еще отрывок из другого письма к одному из его приятелей, который сообщил ему записку, составленную за три года до выхода первого рескрипта: ‘Вы подробно исследовали хозяйственную сторону вопроса, но вы мало обратили внимания на его нравственную сторону. У нас под рукою неисчерпаемый запас материалов для развития темы, заброшенной кем-то из французских писателей: ‘Le esclavage dprave le maitre plus que l’esclave’ {Рабство развращает господина больше, чем раба (фр.).}. Обращение с людьми, которых нравственный суд над нами до нас не доходит, приручает нас жить спустя рукава, а внутреннее, хотя и затаенное, сознание нашей неправды перед ними лишает нас всякой свободы суда над равными. Есть какая-то всеобщая стачка не проговариваться о том, что у всех на уме и на сердце. Отсюда — застой мысли, дряблость воли, бесплодность нашего негодования, и это расчетливое равнодушие к добру и злу, которое выносит все, кроме искреннего слова, затрагивающего совесть’.
Первый Высочайший рескрипт обрадовал Хомякова, как ранний благовест, возвещающий наступление дня после долгой, томительной ночи. Вы помните, какое множество оттенков обозначилось в общественном мнении, когда в нестройном говоре, поднявшемся на всем протяжении Русского царства, мало-помалу начали выясняться понятия о характере и объеме возвещенной реформы. В то время, как большинство видело в ней не более как смягчение и ограничение крепостных отношений, Хомяков, из первых, понял необходимость полного освобождения крестьян и предоставления им земли в собственность посредством выкупа. Теперь эта мысль никого не пугает и ежедневно приобретает более и более поборников, но на первых порах многие видели в ней дерзкую мечту и посягательство на право собственности. Под влиянием этих толков составлена была А. С. Хомяковым записка, которой главная задача заключалась в раскрытии несостоятельности безвыходно обязательных отношений, в оправдании выкупа как необходимой, окончательной развязки предпринятой реформы, и в опровержении тех доводов, которые заявлялись противниками выкупа, безоговорочно принимавшими начала, изложенные в Высочайшем рескрипте. Не вдаваясь в изложение финансовых средств, в этой записке указанных, достаточно прибавить, что еще прежде, чем она была составлена, правительство признало необходимость стараться, чтобы крестьяне постепенно делались поземельными собственниками, и сообразить, какие способы могут быть предоставлены со стороны правительства для содействия крестьянам к выкупу поземельных их угодий. Составленный в этих видах особый проект теперь уже поступил на рассмотрение высшего правительства.
Остается сказать несколько слов о практической стороне деятельности А. С. Хомякова как помещика, владельца нескольких населенных имений в разных губерниях. Сколько мне известно, он начал управлять ими сам в ранней молодости и с первого шага поставил себя в прямые, непосредственные отношения к своим крестьянам. Он часто созывал мирские сходки, выслушивал все требования и жалобы, делал все свои распоряжения гласно и открыто и никогда не прятался за личность своих поверенных, как делают это многие добрые помещики, которые сознают всю тягость крепостных отношений и не решаются принять на себя ответственность за порядок вещей, которым сами пользуются. За несколько лет до выхода Высочайших рескриптов он приступил к исполнению давнишней своей мысли отменить в своих имениях барщину и перевести крестьян на оброк. Он взялся за это дело не вдруг и не сгоряча, не под влиянием досады на хлопоты и неприятности, сопряженные с отбыванием барщины, но обдумав зрело все последствия и не скрывая от себя трудностей, которые он должен был встретить. Ему хотелось, во-первых, чтобы новый, задуманный им порядок, осуществился не в силу помещичьего полноправия, а по обоюдному соглашению с крестьянами, и, во-вторых, чтоб этот порядок оправдался в своих последствиях не как милость, на которую нет ни образца, ни меры, а как верный расчет, выгодный для крестьян и вовсе не разорительный для владельца. Переговоры его с крестьянами в имении, с которого он начал, продолжались довольно долго, каждый пункт предложенных им условий обсуждался на сходках, и некоторые из них были изменены по требованию крестьян, по окончательном утверждении всех статей положено было, в случае споров и недоразумений, обращаться к третейскому разбирательству. Через два года крестьяне другой деревни, принадлежащей Хомякову, сами при мне приходили просить его, чтоб он и их перевел на то же положение, и, если я не ошибаюсь, теперь уже во всех или почти во всех имениях его барщина заменена оброком.
Вот все, что я мог собрать наскоро, в короткое время, в ответ на заданный Вами мне вопрос…
В числе немногих, собравшихся в Даниловом монастыре в день похорон, Вы, конечно, заметили крестьянина в дубленом тулупе, который не спускал глаз с заколоченного гроба и обливался горючими слезами. Эти слезы красноречивее всякого надгробного слова.
Впервые: РБ. 1860. Кн. 2. С. 55—60. Печатается: Самарин I. С. 241-246.
‘Воспоминания написаны в форме письма к М. П. Погодину и предназначались для прочтения на заседании Общества любителей российской словесности, посвященном памяти Хомякова, 6 ноября 1860 г (Хомяков был председателем Общества с 1858 г.)’ (Самарин 1997. С. 254).