Кузьмин Б. А. О Голдсмите, о Байроне, о Блоке… Статьи о литературе.
М., ‘Художественная литература’, 1977
А. П. Сумароков (220 лет со дня рождения)
Александр Петрович Сумароков родился в 1718 году {В настоящее время годом рождения А. П. Сумарокова принято считать 1717 год. — Ред.}. Первыми его литературными произведениями были две оды на новый, 1740 год. В этот период Сумароков учился у Тредиаковского и затем у Ломоносова. Началом его самостоятельного творческого пути можно считать появление (в 1747—1748 гг.) двух его трагедий — ‘Хорев’ и ‘Гамлет’ — и двух эпистол — о языке и о стихотворстве.
Творчество и литературные взгляды Сумарокова лежат в пределах французского классицизма XVII века. В полном соответствии с эстетикой классицизма Сумароков воевал с переведенной на русский язык мещанской драмой Бомарше ‘Евгения’ и преследовал не канонический для классицизма жанр авантюрного романа (‘Письмо о чтении романов’). Его ‘Эпистола о стихотворстве’ написана в подражание ‘Поэтическому искусству’ Буало и содержит нормативные характеристики установленных классицизмом жанров. Эта эпистола заканчивается утверждением, что ‘прекрасный наш язык способен ко всему’. Сумароков в своем творчестве старался перенести на русскую почву все перечисленные им жанры и виды поэтического творчества вплоть до сонета. В одном только 1774 году он выпустил книгу од, книгу сатир, книгу эклог и книгу любовных элегий.
Не во всех жанрах Сумароков выступал одинаково удачно. Хотя современники больше всего ценили его деятельность как драматурга и директора театра, но написанные им 9 трагедий и 12 комедий — самая слабая часть его литературного наследства из-за ученического подражания французским образцам. Определяя Сумарокова как ‘дитя чужих уроков’ и неоднократно осуждая его как писателя, Пушкин, как и Белинский, имел в виду главным образом его драматургию.
Большее значение имела сатира Сумарокова. Продолжая традицию Кантемира, в своих девяти сатирах (из них важнейшая — ‘О благородстве’), в своих эпиграммах и многочисленных баснях (‘притчах’) Сумароков язвительно критикует невежество, чванство и праздность дворян, жульничество купцов, продажность чиновников. Наиболее полно и резко эту социальную критику выражает ‘Другой хор ко превратному свету’, в котором рассказывается о счастливой заморской стране, где все непохоже на нравы и порядки крепостной России.
…Со крестьян там кожи не сдирают,
Деревень на карты там не ставят,
За морем людьми не торгуют…
…Сильные бессильных там не давят,
Пред больших бояр лампад не ставят..
…Учатся за морем и девки,
За морем того не болтают:
Девушке-де разума не надо…
…Лучше работящий там крестьянин,
Нежель господин тунеядец,
Лучше нерасчесаны кудри,
Нежели парик на болване…
Замечательный русский сатирик Н. Новиков, впервые опубликовавший это стихотворение, высоко ценил сатирическую деятельность Сумарокова и использовал цитаты из его басен в качестве эпиграфов к своему журналу ‘Трутень’. Сумароков же был основателем первого в России частного журнала ‘Трудолюбивая пчела’ (1759).
Другим удачным жанром Сумарокова были его песни. Вразрез с классической традицией, Сумароков в своей ‘Эпистоле о стихотворстве’ уделяет много места восхвалению песни, способной естественно и просто выражать искреннее чувство, ибо ‘кудряво в горести никто не говорил’.
Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,—
Витийств не надобно, он сам собой прекрасен, —
говорит Сумароков, и поиски этой простоты и музыкальности заставляют его учиться у народной песни. В статье ‘О стихотворстве камчадалов’ он приводит камчатскую фольклорную песню как доказательство красоты ‘природного’ выражения чувств. В песнях Сумарокова выражают свои чувства не условные пастушки его эклог, а обыкновенные девушки, несчастливо выданные замуж или покинутые возлюбленным. Язык его песен наименее архаичен, и это позволяет с интересом читать некоторые из них и сейчас (например, песни ‘Тщетно я скрываю…’ или ‘Мы друг друга любим…’). Работа над песней и обращение к фольклору оказали большое влияние и на остальное творчество Сумарокова, он старается и в других жанрах ‘убегать пухлости, многоглаголания, тяжелых речений’.
Сумароков нередко вступал в ожесточенные литературные споры, главным образом по вопросам языка и стиля. Наименее удачен был спор его с Ломоносовым. Рядом с колоссальной фигурой Ломоносова Сумароков, конечно, проигрывает, и его дворянская ограниченность выступает особенно ясно. Демократизация языка у Ломоносова воспринималась Сумароковым как засорение языка крестьянскими (‘колмогорскими’) диалектизмами. С другой стороны, высокий гражданский пафос поэзии Ломоносова совершенно непонятен Сумарокову и кажется ему ложной напыщенностью. Для Сумарокову ‘источниками стихотворства’ были только ‘свобода, праздность и любовь’, научные дерзанья, обширные энциклопедические интересы Ломоносова были чужды ему, Ломоносов же с презрением говорил, что Сумароков ‘ни о чем, кроме как о бедном своем рифмичестве, не думает’. Тем не менее в отдельных своих замечаниях на оды Ломоносова Сумароков оказывался прав — и Пушкин недаром указывает, что Сумароков знал русский язык ‘лучше, нежели Ломоносов’.
Борьба Сумарокова с устарелой лексикой Тредиаковского или с неудачным подражателем Ломоносова В. Петровым была борьбой за создание более легкого, простого и музыкального языка, за приближение его к устному дворянскому просторечию и к фольклору.
Чувствуй точно, мысли ясно,
Пой ты просто и согласно, —
так формулирует Сумароков свой поэтический кодекс в стихотворном послании к Е. В. Херасковой. И более молодые поэты Василий Майков, М. Херасков, Богданович, Княжнин и другие в своем поэтическом развитии были, несомненно, многим обязаны Сумарокову.