А. И. КОСОРОТОВ. ЗАБИТАЯ КАЛИТКА. РАССКАЗ. — ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ. ИСТОРИЯ ОДНОЙ ГИМНАЗИИ
А. И. КОСОРОТОВ. ЗАБИТАЯ КАЛИТКА. РАССКАЗ. — ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ. ИСТОРИЯ ОДНОЙ ГИМНАЗИИ
СПб., 1900 г.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
А. И. Косоротов. Забитая калитка. — Вавилонское столпотворение: История одной гимназии, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Если мы вправе назвать религиозным величайшее внимание к человеку в подробностях индивидуального его бытия, если религиозна изысканная любовь, с которою мы описываем человеческую муку, наклоняемся над нею, рассматриваем ее, проводим мягкою и теплою рукою по усталому лицу человеческому, — то право же хочется поверить, что есть некоторая религиозная задача и религиозная содержательность в писании ‘повестушек и рассказцев’, которым ‘занимаются господа писатели’, и хочется почувствовать и согласиться, что есть религиозный урок, некоторый ‘урок Закона Божия’, т. е. закона божественной любви, просто в чтении этих беспритязательных и светских созданий. Ведь ‘жития’, т. е. праведное и трудное в жизни — не в одних книгах, они — вокруг нас. И вот писатели, т. е. умные и с сердцем из них, разыскивают и передают нам эти будничные, не замечаемые прозаическим взглядом ‘жития’. Такие мысли внушил нам рассказ ‘Забитая калитка’: сколько внимания у автора, вдумчивости, заботы и любви к очень бедному и очень трудному существованию брошенных матери и сына. Кое-где в живописи автора есть нетвердость, неопытность, но очень незаметная и нисколько не вредящая цельности впечатления от прекрасного содержания. Вторая повесть, ‘Вавилонское столпотворение’, есть обширная разработка бездны педагогических тем. ‘Один учитель, большой добряк, любил изводить учеников нотациями. Он искренно удивлялся, что нотации ничуть не действуют, страшно сердился, дергался весь, как картонный паяц на нитке, и кричал надтреснутым голосом:
‘— Я же вам, кажется, русским языком говорю, — а вы все по-своему!..’.
‘Бедняга никак не мог сообразить, что и на одном языке, хотя бы и русском, можно говорить разными языками’.
Этот краткий и выразительный пример есть как бы эпиграф к ‘Столпотворению’. ‘Когда я прохожу мимо школы, — говорит автор, — и вижу сквозь оконные стекла учеников за партами и учителя перед доскою, мне неизменно чудится одна и та же картина. Все эти маленькие и полувзрослые люди копошатся в чрезвычайных потугах над какою-то гигантскою постройкою. Люди взрослые им помогают от души. Но Боже, что за хаос в этой постройке! Остановитесь и внимательно прислушайтесь к их разговорам. Разве это один язык? Ученики между собою говорят на одном, с учителями — на другом, учителя между собою — на третьем, а с учениками — на четвертом. Когда же приходится входить по школьному делу в общение с посторонней публикой, т. е. родными и знакомыми, то являются еще два новых языка: пятый для учеников и шестой для учителей. О, я теперь ясно различаю эти шесть языков, я не могу их не слышать, так как они раздирают мое сердце!..’. Заметим, что не беда бы шесть языков, но беда, что все шесть — фальшивые, и школа наша, кроме самой низшей, не имеет никакого натурального, природного своего языка. Истинный педагогический волапюк. Книга исполнена множества наблюдений и можно многому в ней научиться.
НВип. 1900. 8 марта. No 8631. С. 8-9.
Волапюк — искусственный международный язык, символ непонятных, пустых слов.