М. Неведомскій
А. И. Богдановичъ, какъ писатель и редакторъ ‘Міра Божія’.
А. И. Богданович, как писатель и редактор ‘Мира Божия’, Неведомский М., Год: 1908
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Годы перелома (1895—1906). Сборникъ критическихъ статей.
Книгоиздательство ‘Міръ Божій’, Спб., 1908
‘Какъ можете вы съ этимъ жить?.. Въ окружающей жизни идетъ коренная, давно невиданная ломка, въ этой ломк падаетъ и гибнетъ одно, незамтно нарождается другое… И вы стоите передъ ‘этимъ хаосомъ, потеряли подъ ногами всякую почву’…
Выписавъ эти слова Наташи изъ повсти В. Вересаева ‘Повтріе’, А. И. Богдановичъ эамчаетъ:
‘Въ сущности это старая исторія отцовъ и дтей. Дти нсколько жестковаты и поглядываютъ ва отцовъ съ снисходительной усмшкой сожалнія. Отцы горестно недоумваютъ’…
Читатель найдетъ эти строки на стр. 229 настоящаго сборника въ стать: ‘Моментъ перелома въ художественномъ отраженіи’ (‘Безъ дороги’ и ‘Повтріе’, разсказы Вересаева).
Написана статья въ 1898 году, но въ сущности характеризуетъ обликъ покойнаго писателя — съ самыхъ первыхъ его выступленій въ качеств автора ‘Критическихъ замтокъ’.
Доктора (народника эпохи ликвидаціи этого направленія) А. И. Богдановичъ опредляетъ такъ: ‘человкъ, который, не ршивъ общаго вопроса, весь отдался текущей жизни съ ея прямыми ежедневными задачами, — настроеніе будничной жизни, не дающей углубиться и разобраться въ ея хаос’.
A объ молодой ‘марксистк’ Наташ говорить: ‘Наташа обращается къ жизни, ищетъ въ ней того отвта, котораго не могли ей дать ни кузенъ, ни старый другъ (народники: одинъ еще ‘врующій’ въ артели, другой — уже окончательно разочарованный), и постепенно среди хаоса находитъ дорогу, на которой мы застаемъ ее въ ‘Повтріи’. Куда она приведетъ ее, авторъ не ршаетъ этого вопроса, и умно длаетъ. Ршеніе его — дло будущаго’…
Эти цитаты какъ бы резюмируютъ и позицію, занятую А. И. въ томъ идейномъ спор, который разгорлся въ годы перелома, въ сред нашей интеллигенціи, и сразу выдвигаютъ основную черту писателя, излюбленный имъ критерій для оцнки идей и фактовъ.
Симпатіи его безусловно съ самаго начала на сторон ‘дтей’.
Не случайна, однако, въ его устахъ и похвала Вересаеву: ‘умно длаетъ’, за осторожную постановку вопроса. Цликомъ и безоговорочно, А. И. не можетъ быть зачисленъ въ лагерь ‘дтей’: всю жизнь работая въ сфер боле общихъ, основныхъ, я бы сказалъ — элементарныхъ, и потому, въ ту эпоху и для его цлей особенно нужныхъ — вопросовъ общественности, А. И. какъ бы чуждался вполн конкретныхъ программъ, и формально ни къ какому лагерю не принадлежалъ. Однако, вс его предпосылки, вс основы его мышленія, вс его вкусы и мотивы его настроеній, — какъ увидимъ ниже, интимно и по существу роднили его именно съ тмъ послдовательно-демократическимъ и европейскимъ строемъ мысли, который былъ выдвинутъ нашей социалъ-демократіей въ 90-хъ годахъ, и именно на защиту этого направленія отъ народнической критики онъ ополчается съ самыхъ первыхъ своихь статей…
Не мене характерно и подчеркнутое мною порицаніе доктору, эпигону народничества, за его отказъ отъ ршенія ‘общаго вопроса’, и горячая (онъ называеть ея отвтъ ‘великолпнымъ’) похвала Наташ, и та формулировка, которую онъ придаетъ происходившей въ ней (т. е. въ ‘дтяхъ’ вообще) эволюціи: .Наташа обращается къ жизни’… Постоянное, неустанное напоминаніе о необходимости разршенія общаго вопроса, постоянное указаніе на невозможность жить безъ такого разршенія, вчная борьба съ обывательщиной, съ существованіемъ изо дня въ денъ, съ ‘будничными интереоами текущей дйствительности’, — вотъ тема, красной нитью проходящая черезъ вс писанія А. И., a рядомъ съ ней — настроеніе и проповдь глубочайшаго реализма, свтло-трезваго взгляда на жизнь, постояннаго обращенія именно къ ней, къ этой жизни…
Это сочетаніе, это двуединое стремленіе къ общему съ одной стороны, и къ трезвому реализму съ другой, можетъ быть, самая типичная черта А. И., и въ то же время типичная и отличительная черта ‘дтей’, ихъ основной лозунгъ ‘обращенія’ въ борьб съ ‘отцами’.
‘Въ томъ и заключается огромный шагъ впередъ, сдлалный общественной мыслью за эти годы, — пишетъ А. И. въ стать объ ‘ультранародник’ Златовратскомъ, — что пустопорожними, хотя и таинственно звучащими словами, теперь никого не удивишь и не уловишь, темъ мене наставишь на истинный путь’. ‘Перечитывая и пересматривая это произведеніе (‘Золотыя сердца’), мы старались найти въ немъ какую-нибудь руководящую мысль, какое либо указаніе, что желалъ сказать авторъ, и, признаемся, — не нашли. Или въ наши дни секретъ пониманія ультранародническихъ шедевровъ утерянъ? Правду говоря, мы ня мало не скорбимъ объ этомъ’.
Такъ отзывается онъ о слащавомъ ‘лирическомъ’ народничеств. Но и къ представителямъ народничества позднйшаго, къ представителямъ той фазы его, теоретикомъ которой являлся Н. К. Михайловскій, a лучшимъ художественнымъ выразителемъ — Глбъ Успенскій, А. И. относится очень критически. Онъ отдаетъ должное ихъ талантамъ, ихъ искренности и идеализму. Такъ напримръ, о Каронин (стр. 218) онъ говоритъ: ‘Для Каронина его думы и убжденія — это дло всей жизни, слово — орудіе борьбы за счастье другихъ’, и примняетъ къ нему самому одно мсто изъ писаній этого автора: ‘слово иметъ свое сердце и это сердце есть стремленіе къ истин и борьба за все человчное’… Но тутъ же отмчаетъ типичную черту лучпшхъ беллетристовъ этой полосы, въ художественныхъ и правдивыхъ произведеніяхъ своихъ разбивавшихъ собственныя теоріи:
‘Сами народники накопили массу матеріала, которымъ злые марксисты только воспользовались для своихъ выводовъ. И странно было бы не воспользоваться, когда эти выводы торчатъ, какъ шесты, изъ всей народнической литературы. Если тмъ не мене сами народники приходили къ выводамъ какъ разъ обратнаго свойства, то въ этомъ повинна ихъ идеализація народной жизни’…
Любовнымъ и уважительныиъ тономъ проникнуты его статьи о Г. И. Успенскомъ и др. Но это не мшаетъ А. И., при случа, очень ршительно напоминать объ ‘основномъ разногласіи во взглядахъ на ходъ и задачи общественной эволюціи’, о ‘невозможности найти общую почву для взаимнаго пониманія и соглашенія’…
Борьба съ народничествомъ, и особенно съ выродившимся народничествомъ конца 80-хъ и начала 90-хъ годовъ, съ ‘эпигонами народничества’, какъ онъ ихъ называлъ, являлась основной темой многихъ и многихъ его статей, содержаніемъ большинства его полемическихъ выпадовъ.
Соврвшя духовно именно въ годы перелома, въ годы ликвидаціи недавно царившаго міросозерцанія, съ его признаніемъ особаго для Россіи пути историческаго развитія’ съ элементами мессіанства, которое, со временъ славянофиловъ, накладывало печать на всю нашу общественную мысль, А. И. одинъ изъ первыхъ въ русской демократической журналиствк безповоротно и ршительно высказался за ‘капитуляцію’ передъ Европой, за необходимость переоцнки установившихся взглядовъ, одинъ изъ первыхъ открыто выступилъ, какъ антинародникъ и другъ нарождавшагося русскаго марксизма. Первый легальный марксистскій журналъ ‘Новое Слово’ появляется только въ 1898 г. A онъ уже съ 1895 года, въ первой своей ‘Критической замтк’, помщенной въ ‘Мір Божіемъ’, начинаеть переоцнивать смутное народническое понятіе ‘народъ’, и что дальше, то рзче высказывается за новое теченіе.
Созданный его трудами журналъ ‘Міръ Божій’ быстро завоевалъ очень многочисленную аудиторію. И стало быть, A. И. по праву принадлежитъ заслуга широкой пропаганды новыхъ взглядовъ: онъ своимъ журналомъ не мало сдлалъ, въ смысл пробужденія въ сред широкаго круга читателей стремленій къ пересмотру, къ проврк рутинныхъ и устарлыхъ понятій, въ смысл пробужденія симпатій къ нарождавшемуся тогда направленію.
Но этимъ не исчерпывались ни задача, ни ‘дло жизни’ покойнаго писателя.
Когда мы, товарищи его по редакціи ‘Міра Божія’, надъ свжей его могилой пытались подвести итоги его преждевременно оборвавшемуся существованію, я не нашелъ лучшаго опредленія, какъ удивительно логичная жизнь. Въ стать, помщаемой въ настоящемъ сборник, В. Г. Короленко упоминаеть о студенческихъ годахъ покойнаго и объ его арест по длу кіевскаго кружка народовольцевъ въ 1882 году. Народовольчество, можно сказать, имло своимъ легальнымъ литературнымъ выразителемъ направленіе критическаго народничества, направленіе Михайловскаго, Успенскаго, — ‘Отечественныхъ записокъ’, словомъ… Стало быть, Ангелъ Ивановичъ, занимаясь возраженіями противъ этого направленія, критикой его, въ значительной степени, занимался и самокритикой, возраженіями противъ своихъ собственныхъ прежнихъ идей, переоцнкой соботвенныхъ воззрній. Уже въ 1887 году, судя по эпизоду, сообщаемому г. Бахомъ (въ ‘Быломъ’ 1907 г., No 1) онъ совершенно отошелъ оть прежнихъ взглядовъ, разочаровался въ нихъ. И если впослдствіи, анализируя ‘народничество’ съ точки зрнія этической и психодогической, онъ открывалъ въ немъ элементы чуждые истинному демократизму, то съ другой стороны, въ его объективныхъ оцнкахъ дйствительности и программныхъ построеніяхъ, А. И. уже давно усмотрлъ основной порокъ: народовольчество было движеніемъ чисто интеллигентскимъ, не опиравшимся на массу, и по тому самому, несмотря на весь героизмъ своихъ представителей, обреченнымъ на гибель. И вотъ этотъ порокъ народнической программы, сознанный А. И., какъ бы указываетъ ему основвую линію всей дальнйшей его дятельности, всей его жизни. Разочаровавшись въ народничеств, онъ какъ бы даетъ Анибалову клятву всю жиэнь посвятить на исправленіе коренной ошибки, въ которой прежде и самъ былъ повиненъ. Отнын вся его дятельность какъ бы иметъ цлью создать сочувствующую и дйственно настроенную среду для интеллигентныхъ борцовъ, оказавшихся одинокими. Онъ примыкаетъ въ 1894 году къ партіи ‘народоправцевъ’, пытавшейся объединить широкіе круги деыократіи. A затмъ, когда и эта вторая его попытка партійной работы потерпла неудачу (партія была, вскор по возникновеніи, разбита и не возобновлялась) онъ впрягается въ ярмо редактора демократическаго журнала, и до конца, не зная ни отдыху, ни сроку, несетъ этотъ отвтственный, неблагодарный и тяжелый трудъ. Вошедши въ ‘Міръ Божій’, въ качеств простого сотрудника, онъ вскор превращается въ фактическаго его редактора и почти единолично руководитъ внутренней стороной журнала. Вопреки нкоторымъ сообщеніямъ въ пресс, въ которыхъ отчасти былъ повиненъ самъ чрезмрно-скромный А. И., журналъ ‘Міръ Божій’ былъ безспорно созданіемъ его рукъ и почти ничьихъ больше {Цнной и талантливой сотрудницей его, особенно въ практической сторон дла, являлась основательница журнала — издательница его A. A. Давыдова (ум. в 1902 г).}. Въ журнал онъ видлъ прежде всего срдство для воспитанія — культурнаго вообще и политическаго въ частности — широкихъ круговъ демократіи.
Отношеніе А. И. къ своему дтищу очень удачно характеризовалъ . Д. Батюшковъ въ замтк ‘Памяти А. И. Богдановича’ (‘Соврем. Міръ’ 1907 г., No 4):
‘Перевороты совершаются лишь при общемъ подъем сознанія въ масс народа. Отсюда выводъ, что главный дятель прогресса — средній человкъ, когда онъ станетъ сознательной единицей и будетъ ясно понимать свои права, стойко отстаивая и вытекающія изъ нихъ требованія. Журналъ — наилучшій проводникъ этихъ идей, наилучшее орудіе для осуществленія задуманной цли — воспитать ‘средняго человка’. Какъ выполнить поставленную задачу — это искусство редактора, который долженъ сумть приноровиться въ психик ‘средняго читателя’, знать его вкусы, навыки, запросы… По шутливому выраженію Ангела Ив. нужно прежде всего, чтобы вс статьи журнала были ‘читабельны’. Ангелъ Ив. почти не признавалъ ‘общеизвстнаго’ y насъ и по своему онъ былъ правъ. Другимъ критеріумомъ въ выбор матеріала являлось требовавіе актуальности темъ и связи содержанія статей съ запросами современности, подъ освщеніемъ которой должны были быть представлены даже историческія изслдованія ближнихъ и отдаленныхъ эпохъ. Въ вопрос, неоднократно возникавшемъ y насъ въ бесдахъ съ нимъ, — какъ же представить себ боле или мене конкретно этого ‘средняго читателя’, котораго журналъ призванъ удовлетворять, Ангелъ Ив. предлагалъ упрощевное ршеніе: ‘Я самъ средній читатель, — говорилъ онъ. Я долго жилъ въ провинціи, оторванный отъ всякихъ центровъ просвщенія, не имя возможности ни выписывать много книгъ, ни пользоваться богатыми библіотеками. Я знаю, что значитъ жить въ глуши и чего ожидаетъ отъ ежемсячнаго изданія нашъ средній обыватель’.
Незачмъ отмчать, конечно, что ето приравниваніе себя къ ‘среднему читателю’ было лишь проявленіенъ его вчной скромности. Но что онъ зналъ и понималъ средняго читателя, какъ мало кто иной, — это безусловно врно.
На это дло культурнаго и политическаго воспитанія ‘средняго человка’, — воспитанія въ дух отмченнаго мною европейскаго направленія мысли, на это дло культуры и демократіи, А. И. посвятилъ 12 лтъ упорной редакторской и писательской работы {Послдній годъ онъ былъ уже не фактическимъ только, a и оффиціальнымъ редакторомъ ‘Современнаго Міра’, который явился на смну ‘Міру Божьему’, пріостановленному въ іюн 1906 года.}.
Въ самые послдніе годы своего существованія журналъ нсколько измннлъ свою физіономію — нсколько отошелъ отъ первоначальнаго типа популярнаго органа ‘для самообразованія’, какъ значилось въ его заголовк. А. И. допустилъ это въ увренности, что къ этому времени уже значительно повысился уровень читательской среды.
Я лично состоялъ сотрудникомъ ‘Міра Божія’ лишь въ эти послдвіе годы, и потому могу совершенно безпристрастно, какъ бы со стороны, оцнивать роль и значеніе журнала за первый, десятилтній, періодъ его существованія. И врядъ ли я ошибусь, если скажу, что ‘Міръ Божій’ сыгралъ въ эту пору очень замтную роль въ дл нашей культуры, что огромный трудъ, потраченный на него А. И., не пропалъ даромъ.
Если не считать ‘Встника Европы’, имвшаго всегда свою специфическую — и притомъ далеко не демократическую по-своему составу аудиторію, — да ‘Русской Мысли’ — журнала совершенно тусклаго и неопредленнаго по своему направленію, — можно сказать, что вся наша журналистика того времени состояла лишь изъ ‘Русскаго Богатства’ да ‘Міра Божія’. ‘Сверный Встникъ’ уже въ 1897 г. закончилъ свое существованіе. И именно ‘Міръ Божій’, былъ наиболе распространеннымъ, особенно въ провинціи, органомъ. Такимъ образомъ А. И. при помощи своего журнала продолжалъ то огромное дло, которое передъ тмъ выполнялось Чернышевскими, Добролюбовыми, Салтыковыми, съ тою разницей, что аудиторія А. И. была шире, демократичне по составу, и онъ выполнялъ свою задачу въ примненіи къ ней. Прибавлю къ этому, что онъ началъ свою дятельность и продолжалъ ее еще въ такіе годы, когда общественная жизнь почти сводилась къ литератур, сосредоточивалась въ журналистик и ею питалась.
Журналъ для ‘средняго читател’,. созданный и руководимый имъ въ теченіе 12 лтъ, — вотъ главное дло жизни покойнаго писателя, вотъ несомннная заслуга его передъ русской культурой.
Всю жизнь, съ самаго того момента, когда онъ разочаровался въ народовольческихъ теоріяхъ, онъ служилъ длу культуры и демократіи. Это была линія всей его жизни, безъ единаго изгиба или уклона, линія прямая и чистая… Вотъ почему я назвалъ его жизнь ‘на рдкость логичной жизнью’, вотъ почему на мой взглядъ, А. И. удалось занять такое мсто въ исторіи русской общественности, котораго не заняли и не займутъ многіе писатели, можетъ быть и одаренные боле яркою писательскою индивидуальностью…
Странною, какъ бы символичною, была преждевременная смерть этого упорно-логичнаго поклонника культуры и демократіи.
Послдними словами своими онъ какъ бы сформулировалъ девизъ всей своей жизни:
— ‘Я вижу въ васъ представителя культуры и труда…’
Это были послднія его слова, произнесенныя шепотомъ на ухо къ наклонившемуся надъ нимъ хирургу, за нсколько секундъ до конца…
А. И. часто высказывалъ, что настоящее призваніе его публицистика, a не критика.
Началомъ его литературной дятельности была именно публицистика на столбцахъ поволжской прессы (чнтатель найдеть нкоторыя подробности изъ этой эпохи его дятельности въ помщенной здсь стать В. Г. Короленко). И кончилъ онъ тоже публицистикой. Какъ только, благодаря движенію октябрьскихъ дней 1905 года, журналистика временно освободилась отъ душившей ее цензурной петли, А. И. измнилъ заглавіе своихъ очерковъ: начиная съ ноябрьской книжки этого года, ‘Критическія замтки’ превратились въ ‘Текущія’. Это были горячія, нервно, съ подъемомъ написанныя статьи, сначала полныя энтузіазма и вры, a вскор, ко времени Блостокскаго и прочихъ погромовъ, звучащія гнвомъ и ожесточеніемъ… Къ сожалнію, ныншнія цензурныя условія длаютъ невозможнымъ помщевіе ихъ въ настоящемъ сборник.
Ихъ было всего четыре — этихъ статей, въ которыхъ онъ говорилъ своимъ настоящимъ голосомъ, не прибгая къ обинякамъ и намекамъ, какъ принужденъ былъ длать всю жизнь.
Послдняя изъ нихъ написана въ іюл 1906 года. A тутъ уже вступила въ свои права болзнь, скоро сведшая его въ могилу…
Но если А. И. и былъ прирожденнымъ публицистомъ, a критикомъ сталъ только поневол, то при его страстной любви къ литератур и искусству онъ, ни на секунду не упуская изъ виду своихъ публицистическихъ цлей, усплъ дать цлый рядъ интересныхъ критическихъ этюдовъ почти о всхъ сколько нибудь выдающихся литературныхъ явленіяхъ за періодъ времени 1895 — 1905 года.
Укажу, напримръ, на рядъ его статей о Чехов, на цитированныя мною замтки объ очеркахъ Вересаева и Каронина, на полемическія по тону очерки о г. Меньшиков, Лсков и Златовратскомъ…
Прирожденный публицистъ сказывается въ томъ, что въ своихъ критическихъ статьяхъ онъ прежде всего занимается темами жизни и, конечно преимущественно общественной жизни, затронутыми въ разбираемомъ имъ художественномъ произведеніи.
Выше я отмтилъ основные мотивы его ‘критическихъ замтокъ’: постоянный призывъ къ решенію общаго вопроса, къ выработк міросозерцанія, охватывающаго вс мелочи текущей дйствительности и опредляющаго линію поведенія, — съ одной стороны, и непремнное обращеніе къ дйствительности, трезво реалистическая оцнка ея — съ другой.
Я приведу сейчасъ нсколько образчиковъ того, какъ онъ примнялъ свою основную точку зрнія къ конктретнымъ явленіямъ жизни и литературы.
Вотъ, напримръ, прекрасное опредленіе взаимоотношенія интеллигенціи и народа, разршающее вопросъ какъ разъ въ томъ послдовательно-демократическомъ дух и тон, въ какомъ ршало его марксистское теченіе, a за одно и опредленіе истиннаго демократизма вообще:
‘Въ теченіе сорока лтъ, прошедшихъ со времени выступленія Добролюбова въ литератур, идеи, имъ внесенныя, не могли оставаться безъ движенія. Произошла естествевная эволюція во взглядахъ и на литературу, и на интеллитенцію и ея отношеніе къ народу. Но проникающій Добролюбова демократвческій принципъ остался въ литератур неизмннымъ. Скептицизмъ и отрицательное отношеніе къ ннтеллигенціи исчезли, интеллигенція сознала себя, какъ неразрывную часть народа, составляющую въ немъ все то, что стремится къ сознательной жизни, желаетъ жить, чтобы, — по слову Пушкина, — ‘мыслить и страдать’. Исчезло и подчиненное отношеніе ея къ народу, вмст съ понятіемъ ‘долга’, которое теперь замняется понятіемъ общности, тожественности интересовь народа и интеллигенціи. Словомъ, принципъ, впервые съ опредленностью, не допускающей сомнній и колебаній, уступокъ и сдлокъ, высказанный Добродюбовымъ, эволюціонировалъ въ направленіи глубоко демократическомъ — отъ подчиненія народу къ равенству сь народомъ’ (см. стр. 32, статъя объ H. А. Добролюбов).
Тмъ же демократизмомъ проникнуты его возраженія на мысли Л. Толстого ‘Объ искусств’ (стр. 152 и 168). Онъ горячо протестуетъ противъ идеи великаго ‘опростителя’ о ненужности для народа нашего искусства и нашей науки, которыя по этому признаются Толстымъ ‘не настоящими’. Въ противоположность народникамъ, которые, въ полномъ согласіи съ Толстымъ, утверждали, что ‘нашей деревн совершенно не нужны ни Пушкинъ, ни Карамзинъ’, А. И. горячо отстаиваетъ общечеловческое значеніе культуры:
‘Не заходя далеко на Западъ, гд литература высшаго класса, его газеты, его живопись, театръ, университетская наука стали въ значительной степенн уже теперь доступны рабочему классу, и y насъ, по мр роста грамотности, замтно такое же стремленіе народа пріобщиться къ тмъ умственнымъ сокровнщамъ, какими пользуется высшая интеллигенція’…
…’Если теперь представимъ себ, что это движеніе тодько въ зародыш, что даже на Запад оно началось не дале 20 — 30 лтъ наэадъ, что развитіе его впереди не ограничено предлами, то вполн допустимо такое состояніе общества, при которомъ рабочій читатель явится главнымъ двигателемъ и вдохновителемъ искусства и наукъ. Какъ отразится такой коренной переворотъ на искусств, теперь даже предвидть невозможно. Можно одно сказать съ полной увренностью, что это будетъ благодтельнимъ переворотомъ прежде всего для исуусетва’.
A вотъ и боле детальное опредленіе отношенія народа къ культур. Въ замтк о Чеховской повсти ‘Мужики’, которую онъ горячо отстаивалъ оть нападокъ народнической критики, А. И. пишетъ:
‘Какъ видимъ, запросы на нчто, хотя и смутное и крайне неопредленное, есть въ душ деревни, но, ничего не видя, не зная, не имя даже возможности знать, деревня не находитъ отвта. Ей надо принести его извн, такъ какъ сама она не заулючаетъ въ себ силы, которая распахнула бы двери въ міръ, — не деревенскій, a настоящій, божій, свтлый и широкій…’
А о городскомъ ‘народ’, въ конц уже цитированной мною статьи о Толстомъ, замчаетъ:
‘Во всхъ представительныхъ правленіяхъ именно представители рабочаго класса стоятъ всегда за ассигновки на науку, такъ какъ они понимаютъ, что каждое новое завоеваніе ея приближаетъ ихъ къ измненію общественнаго строя въ выгодномъ ддя нихъ направленіи’.
По поводу народнической ‘тяги въ деревню’ и интеллигентскаго ‘покаянія передъ народомъ’ А. И. высказывается въ присущемъ ему трезво-реалистическомъ тон. ‘Кажется ясно, — ждать спасенія надо именно въ стремленіяхъ ‘снизу вверхъ!’ — восклицаетъ онъ, разбирая очеркъ Каронина подъ этимъ заглавіемъ, и прибавляетъ:
‘Что между народомъ и интеллигенціей нтъ той пропасти, на которую указываютъ гг. Меньшиковы, Энгельгардты и ихъ присные, — это несомннно Интеллигенція составляетъ неотъемлимую часть народа, плоть отъ плоти, кость отъ костей его, и для взаимнаго пониманія и сближенія вовсе не нужны маскарадные костюмы, опрощеніе, вовсе не требуется ‘онародиться’, ‘расплыться’ и тому подобное. Интеллигенція должна быть тмъ, что она есть, — представителемъ духовной жизни народа въ глубокомъ значеніи этого слова, его мыслью и духомъ. Только остаыаясь сама собой, она становится ему понятной и близкой, и такъ должна смотрть на себя, никогда не выдляя себя и не противопоставляя себя народу. Величайшій грхъ, кахой могла бы совершить интеллигенція, было бы отреченіе отъ своей роли и значенія, смиренное уничиженіе и самопрезрніе. Именно тогда она и поступила бы, какъ ‘рабъ лукавый’, расточившій свои таланты безъ всякой пользы и смысла. Къ счастью, это невозможно’ (стр. 217).
Неизмнно, по поводу всевозможныхъ проявленій нашей политической отсталости, возвращается онъ къ общему вопроеуг къ ‘насущному вопросу’, какъ онъ назвалъ его въ брошюр, изданной партіей ‘Народнаго Права’ и написанной имъ въ сотрудничеств съ однимъ товарищемъ по партіи, и постоянно противополагаетъ въ этомъ смысл европейское общество — нашему. Приведу характерное разсужденіе на эту тему по поводу аполитическихъ, истинно-обывательскихъ воззрній Энгельгардта (въ его ‘Письмахъ изъ деревни’):
‘Неумніе оріентироваться среди явленій и вытекающее отсюда душевное смятеніе, постоянныя уклоненія мысли то вправо, то влво, и выводы, подчасъ поразительныя по противорчіямъ съ тмъ, что самъ же художникъ создалъ. Намъ кажется, это зависитъ отъ зачаточнаго состоянія y насъ особаго общественнаго чувства, которое вырабатывается только общественною жизнью. Его можно сравнить съ тмъ мышечнымъ чувствомъ, которое на каждомъ шагу вамъ помогаетъ, и вполн для васъ нечувствительно, направляетъ и соразмряеть наши движенія при всякой работ. Въ общественной жизни, гд сталкивается, какъ въ водоворот, масса самыхъ противоположныхъ интересовъ и явленій, небходимость оріентироваться среди нихъ вырабатываетъ нчто подобное этому мышечному чувству, что помогаетъ человку выбиться изъ противорчій, отвести каждому явленію свое мсто и найти надлежащій уголъ зрнія… Повидимому, мы еще не дошли до этой стадіи развитія и пока только хорошіе, иногда — несравненные наблюдатели, но плохіе общественные дятели и мыслители. По крайней мр, наша художественная литература по богатству и оригинальности не уступитъ никакой другой, a когда наши, иногда величайшіе художники, какъ, напр., Гоголь, пускаются въ область мысли, особенно общественной, туть начинается нчто уму непостижное’.
Или такое мсто въ стать о Никитенк, этомъ ‘трибун по призванію’, какъ онъ самъ себя опредлялъ, всю жизнь благополучно пребывавшемъ на цензорскомъ посту:
‘Резкіе, сильные типы, въ ту или иную сторону, требуютъ особой культуры, которая вырабатывается борьбой. Гд тишь да гладь, тамъ не выживають яркіе характеры, требующія простора ддя проявленія своей энергіи. Гд личность связана и вся дятельность сведена, какъ y Никитенкт, къ ‘Дневнику’, тамъ и характеры получаютъ особую закругленность, какъ рчные голыши, постоянно омываемые водой, которая исподволь, но неудержимо шлифуеть вс ихъ неровности, сглаживаетъ шероховатости и полируетъ всхъ подъ одно’.
A въ противоположность этимъ разиышленіямъ надъ родными картинами, возвратившись изъ кратковременной поздки въ Германію въ 1908 г., онъ даеть такой итогъ своихъ заграничныхъ впечатлній:
‘Передъ вами вырисовывается собирательная ‘личность’, не мужикъ, рабочій, интеллигентъ или чиновникъ, a человкъ, до мозга костей проникнутый сознаніемъ своихъ неотъемлемыхъ правъ, человческихъ и гражданскихъ, которыя онъ начинаетъ понимать и любить еще въ школ и затмъ всю жизнь отстаиваетъ и зашищаетъ ихъ, видя въ этомъ свой первый и главный долгъ. Вся окружающая жизнь постоянно поддерживаетъ въ немъ это сознаніе себя, какъ личности прежде всего и на каждомъ шагу’.
Этими немногими образчиками я и ограничусь. Читатель по нимъ уже можетъ оцнить ту ясную трезвость взглядовъ, которою отличался покойный критикъ-публицистъ. И еще одну особенность его оцнитъ чуткій читатель: необыкновенную прямоту и простоту его стиля. ‘Каковъ стиль — таковъ человкъ’, — А. И. не разъ цитируетъ это изреченіе Бюффона. Къ самому А. И. оно примнимо въ полной мр. Немного могъ бы я указать среди нашихъ писателей людей до такой степени чуждыхъ фразы, какимъ былъ покойный. Его чистый, честный стиль являлся прямымъ выраженіемъ его необыкновенно чистой и прямой натуры.
Ta статья его о Добролюбов, изъ которой я привелъ его опредленіе интеллигенціи, — одна изъ лучшихъ статей А. И. — невольно наводитъ на сближеніе этихъ двухъ писательскихъ натуръ. Необыкновенно любовный тонъ, въ которомъ она написана, необыкновенно тонкое и врное пониманіе самого ‘святая святыхъ’ автора ‘Лучъ свта въ темномъ царств’ какъ бы свидтельствуютъ именно о духовномъ сродств этихъ двухъ людей. И тамъ и туть — та же прямота и чистота, то же полное отсутствіе фразы, тоже беззавтное служеніе литератур и при посредств литературы — общественности, общественности прежде всего и всегда. Я вовсе не думаю отождествлять этихъ двухъ писателей, приравнивать ихъ по писательскому темпераменту и размрамъ дарованій: одинъ былъ пламеннымъ трибуномъ, другой — скромнымъ и осторожнммъ аналитикомъ… Я хочу указать только на родство ихъ душъ, на нкоторыя общія обоимъ черты писательскаго облика и, пожалуй, — ихъ судьбы. Оба всю душу вложили въ дло общественности, оба подняли тяжкое бремя россійской публицистики на эзоповскомъ язык и редактированія демократическаго русскаго журнала, оба сгорли въ непосильной работ…
И еще одна аналогія. Я убжденъ, что писанія А. И. Богдановича, собранныя въ настоящемъ сборник, еще долго будутъ служить тому длу, которому онъ служилъ всю свою жизнь — длу культуры и демократіи. Еще много и много начинающихъ читателей будутъ почерпать изъ его статей общія основы своего общественнаго міросозерцанія, какъ почерпаютъ теперь и долго еще будутъ почерпать изъ сочиненій Добролюбова, этого перваго учебника общественности для подростающаго русскаго интеллигента. Въ примненіи къ инымъ, позднйшимъ явленіямъ русской, a отчасти и европейской, жизни и литературы, и конечно въ новомъ освщеніи, боле послдовательномъ, боле европейскомъ, эти читатели найдутъ въ книг А. И. Богдановича цлый рядъ наведеній, цлый рядъ простыхъ и наглядныхъ уроковъ подлиннаго демократизма.