Сегодня исполняется пятьдесят лт со дня смерти одного из замчательнйших русских людей,— А. И. Герцена.
Полстолтія — большей срок, и, казалось-бы, тнь Герцена должна возбуждать в нас только историческій интерес. Многое из того, что волновало Герцена и уж не волнует нас больше, многое отошло в область преданій, многое измнилось.
И все же, есть вопросы, которые не только так и остались не разршенными, то еще Герценом, но едва-ли еще не обострились в наши дни. И одним из важнйших таких вопросов является вопрос о том, по какой дорог пойти Россіи на великом распутьи меж ‘Востоком’ и ‘Западом’? Строить ли Россіи свою культуру на самобытных, исконных, національных началах, смотрть-ли на себя как на особый народ, на особое государство, у котораго ‘во всем особенная стать’, и для котораго по этому законы западно-европейскаго ис-торическаго развитія не писаны, которое должно само создать ‘доморощенныя’ формы этого развитія и, быть может, даже послужить, в этом отношеніи, примром Западу, или наоборот признать себя членом европейской семьи государств и, как боле молодому члену этой семьи пойти на выучку к своим старшим, по культур, европейским братьям.
Во времена Герцена первой точки зрнія придерживались славянофилы, второй — западники. Теперь, чрез пятьдесят слишком лт, разумется, старыя формы и западничества, и славянофильства уже изжиты, однако и сейчас не прекращается спор о том, строить-ли Россію на ‘самобытных началах’, или безповоротно вступить на путь западнаго культурнаго и политическаго развитія.
Какова же была точка зрнія Герцена,— был ли он славянофил, или западник и какіе идейные завты оставил он новой Россіи в этом отношеніи?
Сам Герцен, в самый разгар литературных споров между западниками и славянофилами писал в своей дневник в 1841 году: ‘Странное положеніе мое, какое-то невольное Juste milieu в славянский вопрос: перед ними (славянофилами) я человк запада, перед их врагами (западниками) — человк востока.
Из этого слдует, что для нашего времени эти одностороннія опредленія не годятся. В частности, о славянофилах Герцен писал: ‘Истиннаго сближенія между их воззрніем и моим не могло быть, но могло быть довріе и уваженіе. С полной гуманностью, подвергаясь упрекам со стороны своих друзей, протягивая им руку, желая их узнать, оцнить хорошее в их воззрніи. Но они фанатики и нетерпящіе и люди. Они создали мір химер и оправдывают его двумя тремя порядочными мыслями… Всх ближе из них к общечеловческому взгляду — Самарин, но у него еще много твердо и исключительно славянскаго. Аксаков (Константин) во вки вков останется благородный, но и он не поднимается дальше москофиліи’.
Уже из приведенной выдержки мы можем видть, в каких пунктах Герцен мог сходиться с славянофилами и соглашаться до какой границы, перейдя которую он становился их страстным противником. Герцен горл глубокой любовью к русскому народу, по его словам, ‘кровь как-то хорошо обращается у русскаго в груди’, ‘из прекраснаго далека’, он любил воспваемую Гоголем ‘птицу-тройку’,— символ Руси, он не прочь был, похвалиться Русью пред Европою, ‘Пора,— пишет он,— знакомить Европу с Русью… Пусть она узнает ближе народ, котораго отроческую силу она оцнила в бо, гд он остался побдителей, разскажем ей этом мощной и неразгаданном народ, который втихомолку образовал государство в 60 милліонов, который так крпко и удивительно разросся, не утратив общиннаго начала, и первый перенес его чрез начальные перевороты государственнаго развитія, о народ, который как-то чудно умл сохранить себя под игом монгольских орд и нмецких бюрократов, который сохранил величавыя черты, живой ум и широкій разгул богатой натуры под гнетом крпостного состоянія и в отвт на царскій приказ образоваться — отвтил чрез сто лт громадным явленіем Пушкина’.
Как видим у Герцена не было недостатка в любви к русскому народу и к его національным особенностям. И в этой любви к русской народной стихіи он мог сходиться с славянофилами. Герцен восхищается живым народным умом, широтою натуры, величавостью черт, прочностью національнаго харак-тера, в соціальной же области — общинным началом. В ранней славянофильств были черты широкаго народничества, которыя и привлекали Герцена. Если первые славянофилы ненавидли Петра Великаго, то между прочим по тому, что реформы, введшія (?) в русскую жизнь централизм и бюрократизм, расходились с нкоторыми началами, в которых нельзя не видть элементы зарождавшагося самоуправле-нія .
Герцен сближался с славянофилами только постольку, поскольку в славяно-фильств были элементы своеобразнаго народничества. Но и в этом случа подход у него был иной, чм у славянофилов. Если нкоторые идейные славянофилы и дорожили элементами народнаго самоуправленія, то лишь потому, что элементы эти являлись продуктом нашего самобытнаго народнаго творчества. Славянофилы смотрли назад. Герцен, наоборот, смотрл вперед. Его занимала не реставрація, а созиданіе будущаго, и он цнил то, что может пригодиться русскому народу на пути общечеловческаго прогресса.
Таково, в общих чертах, отношеніе Герцена к славянофилам.
Что касается его отношенія к западникам и западу, то Европа тянула его всегда своими знаніями, искусством, философіей, своими освободительными идеалами, высотою своей духовной культуры.
Однако, и с западниками Герцен не мог слиться до конца. Этому много способствовали европейскія событія, современником и даже очевидцем которых пришлось быть Герцену. Реакція, наступившая осл революціоннаго 48 года, повергла его в большое уныніе. И его уныніе объяснялось не столько гибелью его надежд на торжество соціальной справедливости, сколько разочарованіем в самом европейц. В результат революціи, вся власть перешла во Франціи в руки буржуазнаго класса, а ‘буржуа’ не только во Франціи, но и во всей Европ, представлялся Герцену мелким, узким, своекорыстным мщанином. И Герцену стало казаться, что в тин этого торжества мщанства погибнет вся духовная культура Европы.
‘Мщанство — послднее слово цивилизаціи’. И Герцен поет ‘умирающему’ Западу ‘раздирающій душу реквіем’ Герцен отворачивается ‘от предсмертнаго стона великаго борца’ (Запада), котораго он уважает, но которому ‘помочь нельзя’, и с упованіемъ смотрит на наш русскій восток, гд есть ‘общинное владніе землей, мір и выборы’, на этой почв может вырости ‘общественная жизнь’.
Теперь, чрез 50 лт, мы ясно видим, что опасенія Герцена на счет гибели Запада были сильно преувеличены.
Герцен, несмотря на всю геніальность, все же был сыном своего времени, который не может видть дале своего историческаго горизонта Герцен не мог обладать даром провиднія тх сил, которыя были заложены в глубин ‘мщанскаго запада’, сил не только матеріальных, но и моральных. Не мог предусмотрть Герцен и того, что и ‘мщанство’ — далеко не послднее слово цивилизаціи. Скрыто от его и очей было и то, что Россіи не суждено перепрыгнуть от крпостной общины к соціализму, и что настанет время, когда русскій ‘общин-ный’ мужичек будет чуть ли не вилами обороняться от насдающаго на него коммунизма,— защищая право на частное владніе землей.
Всего этого не мог видть Герцен, и потому, до конца дней своих, не мог примирить, в своей душ восток и запад, славянофильство а западничество. Он так и остался, в этом вопрос juste milieu, — какой-то серединой. Для него эти было тяжелой душевной драмой, но она же больше всего свидтельствует о богатств его на туры. Для душевнаго спокойствія он не желая создавать искусствен-ной гармоніи, не желая закрывать глаза на темныя стороны жизни. Во имя правды он предпочитая нести в своей душ глубокій разлад. Он видл, что есть дола правды у славянофилов, много ея и у западников. Истина гд то в середин, но его время не может найти ее, не можег примирить Восток с Западом. А между тм, в этой при-миреніи была одна из главных задач его жизни. Достигнуть этого примире-нія — как бы завт, который он зав-щая нам.
И найти это juste milieu нам, пожалуй, легче, чм было Герцену. Его предупрежденія о вред ‘москофиліи’ остаются в полной мр. Его же страхи пред ‘гнилостью’ ‘мщанскаго’ запада не оправдались. О неизбжности перехода Россіи на путь общеевропейскаго государственнаго развитія едва ли уж и приходится спорить чрез 50 лт посл смерти Герцена. Слдовательно, для нас задача сводится к тому, чтобы найти синтез ‘общечело-вческаго’ и ‘національнаго’.