А. Ч. Еще несколько слов о Ф. М. Достоевском, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1881

Время на прочтение: 3 минут(ы)

ПАМЯТИ ЕДОРА МИХАЙЛОВИЧА ДОСТОЕВСКАГО.

Еще нсколько словъ о . М. Достоевскомъ.

Сиротетъ наша литература, съ каждымъ днемъ рдетъ славная семья писателей сороковыхъ годовъ. Едва успли похоронить Писемскаго, какъ новая утрата опечалила Россію: двадцать восьмаго января, въ девятомъ часу вечера, скончался въ Петербург едоръ Михайловичъ Достоевскій.
Газеты переполнены описаніями того единодушнаго взрыва скорби, которымъ отозвались не только Петербургъ и Москва, но и вся Россія на всть о кончин любимаго писателя. Люди всхъ возрастовъ, всхъ сословій и состояній, сверстники покойнаго и молодежь, великіе міра сего и бдняки-студенты, женщины и дти, учащіе и учащіеся, литераторы и купцы — вс спшатъ къ свжей могил общаго любимаго учителя и, кто чмъ можетъ, выражаютъ свою признательность и уваженіе памяти усопшаго.
Провинція не отстаетъ отъ столицъ. Шлются сочувственныя телеграммы вдов покойнаго, здсь учреждаются стипендіи имени Достоевскаго, тамъ въ его память открываются школы, тамъ жертвуютъ на сооруженіе ему памятника. И все это длается искренне, не по заказу, не изъ принципа. Россія доказала, что умла цнить покойнаго и любила его такъ, какъ заслужилъ онъ своей многострадальной и любвеобильною жизнью.
Въ рудникахъ Сибири, въ близкомъ общеніи съ злодями, съ преступниками, научился онъ прислушиваться въ тайнымъ воплямъ страждущихъ. Тамъ научился онъ любить человка, — не того сытаго и самодовольнаго человка, которому легко живется, а того униженнаго и оскорбленнаго, презираемаго и ненавидимаго, который нуждается въ слов утшенія и оправданія. Тамъ же узналъ онъ и народъ русскій и увровалъ въ его силу и правду. Вра народа стала его врой, идеалъ народа — его идеаломъ.
Какъ ни различны сферы, изъ которыхъ черпалъ Достоевскій матеріалъ для своихъ романовъ, какъ ни разнообразны типы, въ нихъ выведенные, но идея, вдохновлявшая автора, везд одна, везд — защита попранныхъ правъ человка, везд — оправданіе согршившихъ и прощеніе падшимъ. Достоевскій понялъ чуткимъ сердцемъ своимъ, что нтъ на свт ни злодевъ, ни изверговъ, а есть только несчастные и больные, изуродованные и исковерканные. Безъ отвращенія, не брезгая, раскапываетъ онъ грязную кучу пороковъ и страстей, терпливо ищетъ онъ въ грязи этой заглохшей искры божественнаго огня, — искры малой, но способной вспыхнуть яркимъ пламенемъ и сразу поднять носителя своего на недосягаемую высоту. Онъ вритъ, что нтъ человка окончательно погибшаго, утратившаго безвозвратно образъ и подобіе Божіе, — онъ вритъ въ душу человка и въ другихъ поддерживаетъ эту вру. Припомните Раскольникова, Ставрогина, Дмитрія Карамазова.— ‘Не презирай, не казни, не суди’ — вотъ тема, которую онъ разработывалъ неустанно и въ романахъ, и въ Дневник, и въ жизни. Безпощадно, какъ врачъ, убжденный въ польз своихъ операцій, анатомируетъ онъ самые темный углы сердца человческаго, самыя сокровенныя движенія души. Но рядомъ съ неумолимою правдой онъ даетъ и милосердый судъ.
Это знакомъ съ произведеніями Достоевскаго (а кто же не знакомъ съ ними?), тому нечего говорить о глубин и могучей правд его анализа, о его званіи человческаго сердца. Кому не случалось, прочтя романъ его, покраснть за свои собственныя мысли и чувства, какъ бы подслушанныя геніальнымъ психологомъ, — такія мысли и чувства, въ которыхъ человкъ самому себ стыдится признаться, — и кто не почувствовалъ готовности подать руку и сказать слово примиренія тому, кого наканун онъ забросалъ бы камнями?
Таково вліяніе этого человчнаго писателя, этого душевнаго человка. Открыто и гордо несъ онъ свое знамя въ избранной цли. Никогда, ни ради чего, не отступилъ онъ ни на шагъ отъ своихъ убжденій и завтныхъ врованій, во всю жизнь свою не сказалъ онъ фальшиваго слова, отъ того-то и могуча такъ его вдохновенная рчь.
Москвичи не забыли своего недавняго знакомства съ Достоевскимъ. Они помнятъ этого невысокаго, смиреннаго человка, который слабымъ, едва слышнымъ изъ первыхъ рядовъ голосомъ читалъ сцену изъ ‘Бориса Годунова’, — и помнятъ они его же на другой день, когда онъ вдругъ какъ будто выросъ на цлую голову, когда глаза его загорлись и могучее слово его проникло до самыхъ дальнихъ угловъ огромной залы. Это такъ вритъ въ то, что говоритъ, тому и другіе врятъ.
Нкоторыми органами печати былъ поднятъ вопросъ, что именно оплакиваетъ Россія въ лиц Достоевскаго: скорбитъ ли она объ утрат любимаго писателя, жалетъ ли душевнаго человка, или чтитъ память великаго мыслителя. Когда рчь идетъ о Достоевскомъ, такой вопросъ врядъ ли возможенъ. Вся жизнь этого человка, во всхъ своихъ проявленіяхъ, была цльнымъ, горячимъ порывомъ бъ одной ясно-опредленной цли. Разв въ романахъ его не читаете того же, что находите въ его Дневник, и разв вся жизнь его не была въ постоянной гармоніи съ тми взглядами и врованіями, которые онъ такъ горячо проповдывалъ? Если такъ, то можно ли задавать вопросъ, что именно чтутъ въ Достоевскомъ?… Чтутъ не поэта только, не моралиста, не мыслителя, — чтутъ всего Достоевскаго, такого, какъ онъ есть, во всхъ проявленіяхъ его мысли и духа, кроткаго и любящаго, единаго и цльнаго, какъ тотъ идеалъ, къ которому онъ стремился всю свою жизнь.
Можно было различно относиться къ художественной дятельности Достоевскаго, можно было не соглашаться съ это мнніями, не сочувствовать его убжденіямъ и идеаламъ, не раздлять его вры, но могъ ли кто не преклониться передъ силой этой вры, передъ смлостью ея исповданія, — могъ ли кто не отозваться добрымъ чувствомъ на горячій призывъ этой любвеобильной, всепрощающей души?
Отдльныя мысли, выхваченныя изъ міросозерцанія Достоевскаго, всегда имли противниковъ и возражателей, но самъ онъ не имлъ враговъ. Его любила вся Россія.

А. Ч.

‘Русская Мысль’, No 3, 1881

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека